Содержание

Введение. 3

1. Борьба за господство на Кавказе. 5

2. Взаимоотношения России и Кавказа. 14

3. Кавказская война 1817-1864гг. и ее последствия. 21

Заключение. 24

Список литературы.. 26

Введение

            После окончания Северной войны Россия получила возможность активизировать внешнюю политику в Закавказье, установить более тесные связи с его народами.  Кавказ предстаёт как геополитически важный регион, арена жесткого соперничества и «борьбы влияний». Чаще всего об этой земле говорится в тоне военно-стратегических сводок: «По Стамбульскому договору от 12 июня 1724 г. Турция признала все приобретения России в Прикаспии и отказывалась от притязаний на Персию. Таким образом, безопасность юго-восточных границ России была укреплена, а её международный престиж возрос».

            Однако отмечается и «гуманитарный» компонент — сочувствие местного населения русским: «Россия... нашла союзников в лице Грузии и Армении, страдавших от притеснения персов и турок. Победа русских была обеспечена антиперсидскими восстаниями грузин и армян». Несмотря на «гуманитарный» характер российской миссии на Кавказе, авторы последней цитаты всё же называют присоединение к Империи южных территорий «завоеванием»: «Окончательное завоевание Закавказья и Средней Азии предстояло осуществить уже в ХIХ веке». Впрочем, в общем контексте их работы термин «завоевание» обозначает вполне естественное проявление имперской сущности государства и, таким образом, лишается негативной оценочной нагрузки.

            Один из самых полных вариантов изложения событий Персидского похода можно обнаружить в книгах Н.И.Павленко, Л.М.Ляшенко, В.А.Твардовской. Здесь поход назван «самой удачной акцией Петра на Востоке» (при том, что Закавказье и Иран представляли собой «второе по важности» из четырёх направлений восточной политики России). Подробно разбираются причины похода: главной из них объявляется «внутренняя слабость Ирана, терзаемого усобицами и неспособного оказать сопротивление более сильному и агрессивному противнику — Османской Турции, зарившейся на закавказские владения Ирана... Овладение этими территориями Османской империей таило непосредственную угрозу России». Признаётся, что помимо геостратегических обстоятельств «немаловажное значение имели неоднократные обращения к царю единоверных грузин и армян с просьбой о принятии их в подданство России». Правда, армяне никак не могли считаться «единоверными» — Армянская церкоь принадлежит к т.н. нехалкидонским церквям, которые, с точки зрения традиционного православного богословия, исповедуют монофизитскую ересь.

Подводя итоги похода, авторы отмечают его значение не только для внешнеполитического положения, но и для внутреннего развития России:

            Каспийский поход не принёс освобождения народам Закавказья от господства иранских и османских феодалов, но он способствовал росту политического влияния России в Закавказье и установлению более тесных экономических связей с народами, населявшими край. В результате похода возросла численность населения армянских и грузинских колоний в Москве, Астрахани и других городах.

            Повествуя о внешней политике преемников Петра Великого, авторы новейших российских учебников обычно не выделяют закавказскую компоненту из истории борьбы Российской империи с Турцией за выход к Чёрному морю. Констатируется, что «русской дипломатии пришлось решать проблемы, связанные с Прикаспием... В результате дипломатической борьбы Россия получила Азов... К России также отошла Большая и Малая Кабарда на Северном Кавказе». На самом деле по Белградскому договору, подписанному в сентябре 1739 г., Большая и Малая Кабарда, как и значительная территория к югу от Азова были признаны «барьером между двумя империями». Время правления Екатерины II даёт повод говорить о вехах имперского продвижения на юг. Указывается, как и когда были присоединены к империи те или иные земли: Кабарда по Кючук-Кайнарджийскому миру 1774 г. и т.д. Речь ведётся об изменении линии границы, а не о судьбах народов, населяющих спорные территории.

            Единственное исключение — Георгиевский трактат 1783 г. Его оценка остаётся положительной во многих рассмотренных учебниках: «В 1783 г. был заключён с Восточной Грузией договор, вошедший в историю под названием "Георгиевский трактат", который укрепил позиции народов Закавказья в борьбе против иранского и османского ига». Суть договора определяется чаще всего вполне однозначно — протекторат. Можно встретить и более развёрнутое определение: «В 1783 г. был заключен Георгиевский трактат с Восточной Грузией, по которому царь Ираклий II признавал владычество русской императрицы, а последняя гарантировала её целостность и неприкосновенность».

            В некоторых работах проводится разделение между такими акциями, как участие России в разделах Польши и принятием Грузии под имперское покровительство: «...Именно дипломатическими, а затем уже военными методами были осуществлены разделы Польши. В то же время присоединение казахских земель и протекторат над Грузией явились результатом добровольного волеизъявления этих народов, страдавших от нашествия соответственно джунгаров и персов».

            Цель данной работы – рассмотреть присоединение Кавказа к России.

            Задачи: выявить предпосылки, взаимоотношения и последствия кавказской войны.

1. Борьба за господство на Кавказе

            Вторая половина XVIII в. - переломный период в истории Закавказья. Именно тогда в геополитическом «треугольнике» Россия-Иран-Турция заметно поменялось соотношение сил в пользу Петербурга, что определило дальнейшую судьбу региона. Как происходила эта эволюция, какие внутри- и внешнеполитические факторы участвовали в ней - представляет собой любопытную и поучительную тему не только для профессионального историка.

            В литературе в основном бытуют два клишеобразных подхода, имеющих более или менее явно выраженную идеологическую и эмоциональную подоплеку. Одна точка зрения состоит в том, что Россия преследовала в Закавказье экспансионистские, эгоистические цели, жертвами которых оказались не только Иран и Турция, но и более мелкие государства с высокоразвитой культурой и жизнеспособным потенциалом, в частности - Грузия. Петербургский кабинет обвиняется в вероломной политике, в забвении своего священного, «исторического» долга по защите христианских народов Закавказья. Как бы само собой разумеется, что Россия была обязана любой ценой отстаивать чьи угодно интересы - только не свои собственные[1].

            Сторонники другой точки зрения объявляют Россию бескорыстной благодетельницей и защитницей как единоверцев, так и мусульман Закавказья, изнывавших под «гнетом» персов и турок. Утверждается, что едва ли не извечная мечта этих народов выражалась в желании стать верноподданными Российской империи. Прорусские устремления закавказского населения именуются «прогрессивными», а протурецкие и проиранские - «реакционными». По такой же ценностной шкале оценивается присоединение Закавказья к России, с одной стороны, и несостоявшийся, теоретический вариант включения региона в состав «отсталых» исламских держав - с другой. Сложный спектр местных внешнеполитических настроений подменяется элементарной картиной, где есть место только для «за» и «против», но не для каких-либо оттенков между ними. При этом лишь за Россией оставлено право иметь свои геополитические мотивы в Закавказье, которые достойны подробного анализа и понимания. Что касается «высших государственных интересов» ее соперников в регионе, то они либо просто игнорируются, либо сводятся к психической патологии правителей[2].

            В 1762 г. грузинскому царю Ираклию II удалось объединить Картлию и Кахетию в одно царство. В условиях новой волны дворцовых междоусобиц и внутреннего расстройства в Иране Восточная Грузия во главе с выдающимся политиком и дипломатом становилась государством, с которым приходилось считаться всем участникам «большой игры» на Кавказе. Ираклий II тяготел к гегемонистской политике, состоявшей как бы из двух направлений:

-        «собирание» и консолидация грузинских земель;

-        экспансия на юг и юго-восток, нацеленная на установление господства в Азербайджане.

            В 1759 г. борьба Ираклия II с восточно-закавказскими владетелями закончилась подчинением богатых торговых городов Еревана и Гянджи. Грузинский царь действовал не только оружием, но и искусной дипломатией. Он умело пользовался раздорами между азербайджанскими ханами, стравливал и запугивал их или выступал посредником[3].

            В Европе и в Стамбуле стало распространяться мнение о могуществе Ираклия II. Это мнение, при наличии оснований для него, было во многом преувеличено. Конечно, в сравнении с тем, что представляли собой Картлия и Кахетия в XVI - начале XVIII вв., положение разительно изменилось. Однако Восточная Грузия находилась в окружении держав, которые вовсе не собирались допускать образования на Кавказе сильного самостоятельного государства. Временное ослабление давления со стороны Ирана ни о чем не говорило. Любая новая династия (после Сефевидов), которая захватит власть в Иране, будет утверждать ее прежде всего путем экспансии. И ждать этого оставалось недолго. Существовала еще Турция, сохранявшая в сфере своего влияния западное Закавказье и готовая при малейшей возможности распространить его на восточное, в том числе с помощью своих дагестанских союзников.

            В перспективе не устраивала сильная единая Грузия и Россию. Петербург охотно, хотя и не безоговорочно, поддерживал ее как своего союзника против Турции и Ирана. Но лишь до тех пор, пока такой союз был выгоден России. Рано или поздно независимая Грузия могла превратиться в препятствие на пути к реализации имперских планов российского правительства на Кавказе. Кроме того, поддержка Ираклия II была отнюдь не главной целью Петербурга в этом регионе. На просьбы грузинского царя о помощи (как и на просьбы его предшественников) Россия, до удобного для себя момента, реагировала крайне сдержанно, не желая обострять отношения с Турцией и Ираном. Ираклий II хорошо это понимал и вел собственную игру, воздерживаясь делать основную ставку на Россию и всячески избегая столкновения с Турцией и Ираном.

            Разумеется, Ираклий II и Россия нуждались друг в друге, но каждая сторона преследовала собственные цели, совпадавшие лишь до определенного момента. Грузинский царь не хотел быть разменной монетой в политике Петербурга на Кавказе, а Петербург не хотел ссориться с шахом и султаном ради закавказских прожектов Ираклия II. Как бы то ни было, Грузия и Россия поддерживали активные дипломатические отношения, служившие потенциальной основой для более тесного союза при возникновении необходимости.

            Ираклий был заинтересован в союзе с Россией еще и по соображениям внутриполитического порядка. Грузию продолжали раздирать феодальные междоусобицы, представлявшие немалую угрозу для центральной власти. Хозяйству и безопасности страны по-прежнему наносили колоссальный ущерб лезгинские набеги, напоминавшие своими масштабами стихийное бедствие. Таким образом, несмотря на политический подъем в Восточной Грузии в 1750-1760-е гг., положение Ираклия II в «кавказском треугольнике», где конфигурация сил могла измениться в любой момент, и не в его пользу, не было устойчивым.

            Что касается Северного Кавказа, то там ситуация после Гянджинского (1735 г.) и Белградского (1739 г.) мира несколько стабилизировалась. Русско-иранские отношения до нападения Ага Мухаммеда (Каджарского) на Грузию (1795 г.) были если не доброжелательными, то во всяком случае не враждебными, ибо общее состояние Ирана не позволяло ему бросить вызов России, а Россия, постоянно оглядываясь на Турцию, хотела иметь в лице Ирана союзника или, по крайней мере, нейтральную сторону при возникновении новых русско-турецких войн. Поэтому русское правительство стремилось соблюдать осторожность не только в Восточном Закавказье, но и в Дагестане.

            Не выходили за рамки «мирного» развития и русско-турецкие противоречия на Северном Кавказе (до войны 1768-1774 гг.). Там по-прежнему шла «позиционная» борьба за влияние на местные народы, в ходе которой успех доставался то одной, то другой стороне. Внешне и Россия, и Турция вроде бы старались не нарушать Белградский договор. Однако междоусобицы, особенно на Центральном Кавказе, то и дело заставляли их вмешиваться. Используя наметившуюся среди значительной части местного населения прорусскую ориентацию, Россия активизирует там свою дипломатию, что способствует упрочению ее позиций в регионе и дальнейшему развитию тенденций к сближению с Россией. То же самое делает и Турция, опираясь на проосманские силы.

            Курс Петербургского Кабинета в кавказском вопросе во второй четверти XVIII века производил такое впечатление, будто кавказское направление в восточной политике России вообще упразднено. Однако это было только впечатление. Внешнеполитические идеи Петра I оказались настолько живучими, что их не смогли похоронить ни бездарные правители на троне, ни злонамеренная камарилья у трона[4].

            Истинной наследницей петровского духа была Екатерина II. Поняв, что утверждение России на Северном Кавказе как стратегическая задача государственной важности - дело не одного года и не одной военной кампании, она начала планомерное военно-политическое освоение этого региона. При ней строятся укрепленные кордонные линии: Азово-Моздокская (с крепостями Ставрополь, Георгиевск, Константиногорск, Моздок), Черноморская и Кубанская. В состав России включаются Кабарда и Осетия, что обеспечило Петербургу контроль над главной дорогой, соединявшей Северный Кавказ с Грузией. В 1784 г. закладывается крепость Владикавказ - важнейший стратегический пункт у входа в Дарьяльское ущелье, через которое проходила указанная дорога. Одновременно идет военно-хозяйственная колонизация Северного Кавказа, преимущественно силами казачества.

            Конечно, этими действиями Россия в царствование Екатерины II демонстрировала всю свою мощь и решимость, стремясь внушить к себе уважение и, если требовалось, страх. Однако она пользовалась не только, а зачастую не столько силовыми методами, сколько политическими и дипломатическими. В обществах организованных и сплоченных (как правило, структурно неразвитых) и поэтому хорошо поддающихся единоличному управлению, Россия подкупала вождя, за которым послушно шли его «подданные». В обществах менее сплоченных (ввиду их расслоенности) она старалась разными способами привлечь на свою сторону местную знать, чтобы сделать ее проводником русского влияния. Но не всегда. Иной раз Россия сама провоцировала социальный раскол и поддерживала «низы» против «верхов», разумеется - когда это ей было выгодно. Меньший эффект приносили методы религиозно-идеологического воздействия. Попытки обращения горских народов в христианство не имели особого успеха.

            Продвижению России на Северном Кавказе способствовало наличие пророссийских политических настроений среди определенной части местного населения. Они обусловливались тем обстоятельством, что в России, как мощном военном и политическом факторе, были заинтересованы различные общественные слои, стремившиеся использовать его в своих целях. Сфера распространения этих настроений, бывало, сужалась, в том числе из-за просчетов русской администрации, желавшей ускорить вовлечение новоприобретенных территорий в общеимперскую систему.

            Зачастую действия горцев Северного Кавказа по отношению к России принимали явную окраску враждебности. Но ввиду их разобщенности, междоусобиц и отсутствия единого вождя, Петербург справлялся с этой проблемой без особых усилий, и не только при помощи силы. До появления Шамиля.

            В целом же утверждать об устойчивых внешнеполитических предпочтениях народов Северного Кавказа, применительно к XVIII в., было бы преувеличением. Как заметил французский историк Р.-Ш. Левек, они, по причине своей слабости, часто и с легкостью переходили под власть то одной, то другой великой державы.

            На состоянии северокавказских дел сказывалось развитие событий в Закавказье (и наоборот). В царствование Екатерины II получили чувствительный импульс русско-грузинские отношения. Каждая сторона связывала с другой конкретные планы: Россия хотела получить в Закавказье прочный плацдарм для дальнейшего расширения своего присутствия в регионе и, возможно, для оказания потенциального давления на Иран и Турцию; Грузии же нужен был могущественный союзник, который освободил бы ее от вассальной зависимости от Ирана, избавил бы от постоянной угрозы нападения лезгин и помог бы осуществить ее «имперские» замыслы в Закавказье.

            В принципе придерживаясь курса на сближение с Россией, Ираклий II не ограничивал свою дипломатическую активность только «северным» направлением. Через своих послов он старался сохранить мир со Стамбулом и Исфаганом, поскольку сама Россия соблюдала осторожность по отношению к ним. Русско-турецкая война 1768-1774 гг. изменила ситуацию. Однако и в этих условиях Ираклий II предпочитал не лезть на рожон, понимая, что кавказская проблема была для России второстепенной по сравнению с крымской и причерноморской. Она побуждала Грузию (Ираклия II и Соломона I Имеретинского) к вступлению в войну для того, чтобы отвлечь турецкие силы с европейского фронта на азиатский. Напротив, Ираклий II намеревался глубже втянуть Россию в грузинские дела и с ее помощью значительно расширить свои владения и прочно укрепиться политически. При этом он рядом искусных дипломатических маневров обезопасил себя от возможного нападения со стороны иранского правителя Керим-хана (умер в 1779 г.) и развязал себе руки для совместных с Россией военных действий против турок.

            Во время русско-турецкой войны 1768-1774 гг. русские войска (около 4 тысяч человек с артиллерией) впервые появились в Грузии и помогли картло-кахетинскому царю Ираклию II и имеретинскому царю Соломону одержать победу над турками. Однако командир русского отряда генерал Тотлебен (находившийся в Грузии с августа 1769 г. по январь 1771 г.), в нарушение данных ему инструкций, занялся, помимо своих прямых обязанностей, политическими интригами. В Восточной Грузии он поддержал феодальную оппозицию против Ираклия II, в Западной Грузии - против Соломона I (фронду составляли мингрельские, гурийские и абхазские владетели - Дадиани, Гуриели, Шервашидзе). Вдобавок Тотлебен обострил отношения между Ираклием и Соломоном. Сменивший отозванного Тотлебена генерал Сухотин не смог исправить ошибки предшественника[5].

            Русские военные успехи на европейском театре побудили Ираклия II предпринять решительный дипломатический демарш для извлечения максимальной выгоды из союза с Россией. Грузинский царь официально обратился в Петербург с просьбой о покровительстве на условиях, больше выгодных Грузии, чем России: предоставление Ираклию военной помощи для отвоевания у турок Ахалцихского пашалыка (исконно грузинской области Самцхе-Саатабаго) и других грузинских земель, сохранение независимости грузинской церкви, предоставление займа на содержание армии, не говоря уже о политической независимости государства. В обмен русскому правительству предлагалась половина доходов от рудников, дань деньгами и шелком, передача заложников. Петербург не устраивали ни эти, ни даже более выгодные предложения. Протекторат над Грузией, тем более в том виде, в каком он представлялся Ираклию, пока не входил в планы России. Он явно затруднил бы заключение выгодного мира с Турцией, войну с которой российское правительство хотело закончить поскорее в связи с восстанием Пугачева. Поэтому просьба Ираклия была отклонена.

            Тем не менее, благодаря России в Кучук-Кайнарджийском договоре 1774 г. Грузия не была обойдена вниманием. В основном это касалось Западной Грузии, которая освобождалась от уплаты султану дани людьми и различными ценностями. Турция обязалась не вмешиваться во внутренние дела Имеретии. По мнению ряда историков, этот договор фактически упразднил турецкую власть в Западной Грузии, хотя формально она сохранялась. Несмотря на победу Соломона I над Ахалцихским пашой, Ахалцихская область осталась в составе Турции, чему русские дипломаты не стали возражать, поскольку такой ценой достигался более важный результат - независимость Крыма. События, предшествовавшие войне 1768-1774 гг. и сопровождавшие ее, заставляют с осторожностью оценивать реальные силы и возможности Грузии при Ираклии II. О ее месте в системе международных отношений 60-70-х гг. XVIII в. косвенно говорит тот факт, что ей так и не позволили стать полноправным субъектом этих отношений: судьбу Грузии решали более крупные державы без ее участия и без намека на стремление хотя бы ради приличия поинтересоваться ее мнением.

            Последствия русско-турецкой войны для Северного Кавказа состояли в том, что там, после многих десятилетий явного и скрытого соперничества между Россией и Турцией, произошел заметный перевес в пользу России. В 60-х - начале 80-х гг. XVIII в. Осетия, Ингушетия, Чечня, Кабарда (в 1781-1796 гг. шамхальство Тарковское и Северная Кумыкия) изъявили покорность России (хотя часть кабардинских феодалов еще долго фрондировала против нее и поддерживала связь с Турцией). Идея «подданства» понималась обеими сторонами по-разному. Местные владетели и народы считали, что Россия брала их под свое покровительство, но это не означало умаление их самостоятельности, обычаев, верований, нравов и т. д. Русские власти зачастую понимали «подданство» буквально, что приводило к острым конфликтам, кульминацией которых станет Кавказская война. Когда же русской администрации хватало гибкости и дальновидности, то создавались предпосылки для экономического, политического, культурного и психологического сближения Северного Кавказа с Российской империей. Религиозный фактор в русско-северокавказских отношениях играл важную, но не главную роль. Мусульмане-сунниты (или «полумусульмане») Черкесии, Кабарды, Чечни, Дагестана и преимущественно язычники Центрального Кавказа могли придерживаться различных внешнеполитических ориентации (правда, понятие «внешнеполитическая ориентация» применительно к горским патриархально-раздробленным обществам было очень условным, ибо они в основном жили своими внутренними заботами и мало интересовались «внешней политикой»), часто проявлявшихся не в форме четкого целенаправленного курса, а лишь в виде тенденции. Бывало, что симптомы тяготения к России сочетались с благожелательностью или нейтральностью по отношению к Турции или Ирану. И, наоборот, лояльность к шаху или султану не обязательно влекла за собой неприятие России, особенно в случаях так называемого «двойного подданства» - Ирану и Турции, интересы которых на Кавказе с XVI в. до конца 70-х гг. XVIII в. не настолько противоречили друг другу, чтобы нельзя было достичь компромисса. Более того, и в «малом треугольнике» Россия - Кабарда и Черкесия - Турция (с Крымом) случались казусы. Исповедовавшие ислам владетели нередко шли на союз с Россией, а феодалы, принявшие от России христианство, переходили на сторону турок и крымского хана. В настроениях местных политических элит и простонародья не было единого и не подверженного колебаниям вектора. Все зависело от многих объективных и субъективных факторов. Вольные или невольные ошибки России на Северном Кавказе приводили к усилению там влияния Турции или Ирана, а просчеты последних в свою очередь благоприятствовали укреплению русских позиций. Но даже это, вроде бы очевидное, правило «сообщающихся сосудов» не обходилось без целого ряда исключений.

            По сравнению с «царствами», «княжествами» и «ханствами» Закавказья раннеполитические и догосударственные образования Северного Кавказа являлись в гораздо большей степени объектами (чем субъектами) международных отношений (при том, что последние испытывали определенное влияние с их стороны). Их интересы отодвигались на второй план перед соображениями «высокой» политики и дипломатии. Так, в жертву русско-иранскому союзу были принесены спокойствие и благополучие многих народов Дагестана (как и Восточного Закавказья). А в жертву планам Петербурга в Крыму, Причерноморье и на Украине - надежды прорусских «партий» на Северном Кавказе (и народов Западного Закавказья)[6].

            Кучук-Кайнарджийский мир 1774 г., санкционировавший присоединение Кабарды и Осетии к России и формальную независимость ногайцев Северо-Западного Кавказа (но не черкесов, «юридически» остававшихся под османской властью), лишний раз подтвердил, что решение вопроса о международно-правовом статусе этого региона является прерогативой великих держав и не принадлежит к сфере двусторонних русско-северокавказских отношений, имея мало общего с волеизъявлением народов.

            Кучук-Кайнарджийский договор развязал России руки на Центральном Кавказе и Предкавказье. (А также в Крыму - условием, согласно которому он признавался независимым, прежде всего от султана.) Началось (с 1777 г.) энергичное строительство и заселение Азово-Моздокской линии (от устья Дона - Черкесск, Ставрополь, Георгиевск, Екатериноград, Моздок и более мелкие укрепления между ними). Возводятся форпосты и к югу от нее (главный из них - Владикавказ (1784 г.) у входа в Дарьяльское ущелье). В 1786 г. учреждается Кавказское наместничество с центром в Екатеринограде. Россия обустраивала свою южную границу, превращая ее в базу для военного и демографического наступления дальше на юг. На очереди были территории, расположенные между Азово-Моздокской линией и Кубанью, заселенные ногайцами, которые находились в вассальной зависимости от крымского хана.

            Но и Турция делала все, чтобы удержаться на Северном Кавказе. В 1781 г. она сооружает первоклассную крепость в Анапе. Укрепляет Суджук-кале и призывает черкесов к борьбе с Россией.

            В 1783 г. внутренние распри в Крыму дали России повод для вмешательства, в результате чего она присоединила и Крымское ханство, и зависимую от него правобережную (ногайскую) Кубань (Константинопольская конвенция 1783 г.). Сфера влияния Порты на Северном Кавказе резко сузилась. Теперь она сосредоточила внимание на черкесах (левобережной Кубани), с которыми у нее были давние торговые (в основном работорговля), политические и отчасти духовно-культурные связи, осуществлявшиеся через турецкие крепости на черноморском побережье. Турецкое влияние в Черкесии в той или иной форме, с той или иной силой проявлялось еще долго. Но постепенно оно вытеснялось влиянием русским, усиливавшимся и в других районах Северного Кавказа[7].

            Было бы ошибкой представлять процесс утверждения России в этом регионе (военно-политическое, моральное, культурное) как прямопоступательный и благополучный. Давление одной цивилизационной системы на другую всегда вызывает сопротивление или, по крайней мере, видимую реакцию, сочетающую признаки как отторжения, так и приспособления, в зависимости от характера и интенсивности давления, от субъективных просчетов и объективных трудностей и т.д. Эта закономерность наглядно действовала и в русско-северокавказских отношениях, где был свой баланс между враждой и приязнью, противоречиями и компромиссами. С точки зрения методологии изучения исторической реальности, совершенно непродуктивна установившаяся в российской и западной литературе традиция рассматривать эти отношения в рамках такого элементарного противопоставления, как «жестокое завоевание - добровольное присоединение», которое не оставляет места для широкого спектра промежуточных форм общения между народами, для глубокого понимания сложной природы взаимодействия сил притяжения и отталкивания, равно как и для учета ближайших и отдаленных результатов такого взаимодействия[8].

2. Взаимоотношения России и Кавказа

            Тенденция тяготения к России, как к могущественной державе, несомненно существовавшая на Северном Кавказе, не была, однако, универсальным и устойчивым явлением. Политические настроения по отношению к русским иногда быстро и резко менялись в ту или иную сторону под воздействием не только поведения России, но и других (нередко совершенно непредсказуемых) факторов, в том числе внушений извне. Примером переменчивости этих настроений в каком-то смысле является движение горцев Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа под руководством Шейха Мансура (1785-1791 гг.). Конечно, сыграла немалую роль его незаурядная личность предводителя. Но и объективные причины для выступления были налицо. Это - тема отдельного разговора, но здесь уместно отметить, что Шейх Мансур выражал не антиколониальный протест (как считается в российской и западной историографии), ибо Россия еще не успела стать на Кавказе колониальной державой в точном смысле этого слова (если она вообще когда-либо была таковой). Вокруг Шейха Мансура объединились силы, олицетворявшие неприятие чуждого им социально-политического порядка, чуждой религии и культуры. В данном случае обычная антитеза «мы - они» приобрела, ввиду местных особенностей, острую форму.

            Во время второй русско-турецкой войны 1787-1791 гг. Шейх Мансур действовал на Северо-Западном Кавказе в союзе с турками. Но ни ему, ни его союзникам не удалось организовать массовый подъем северокавказских горцев против России, чтобы превратить регион в театр крупномасштабных боевых действий. 30 сентября 1790 г. русские разгромили османов на реке Тотамыш (около современного города Черкесска), а 22 июня 1791 г. генерал И.В.Гудович взял штурмом Анапу (где и был пленен Шейх Мансур).

            Несмотря на эти победы, Ясский мир 1791 г. лишь подтвердил условия Кучук-Кайнарджийского договора и Константинопольской конвенции 1783 г., не принеся никаких территориальных изменений на Северном Кавказе. Россия согласилась вернуть Анапу (ключевую стратегическую точку) и по-прежнему считать закубанские народы зависимыми от Порты (хотя эта уступка во многом носила формальный характер). Однако Турции пришлось признать присоединение к России Крыма, территории между Бугом и Днестром, а также то, что очень напоминало русский протекторат над Молдавией и Валахией. Уступчивость России объяснялась желанием поскорее закончить войну и вплотную заняться западными делами (борьбой с Французской революцией). Стремление Петербурга активно участвовать в большой европейской политике (скорее по престижным и идеологическим, чем практическим соображениям) уже не в первый раз нанесло ущерб более осязаемым и более «домашним» интересам России на Востоке, в частности на Кавказе.

            Тем не менее, идея прочного обустройства России на Северном Кавказе уже овладела умами российских государственных деятелей. О этом свидетельствует разработанное Г.А.Потемкиным и утвержденное Екатериной II (1786 г.) «Положение о горских народах». Оно предполагало постепенное превращение горцев в военно-служилое сословие по образцу казачьего войска с теми же функциями. Это, по замыслу автора, открыло бы им путь «к славе, чести и почестям» и, в конечном итоге, к слиянию с империей. Предусматривалось избавление горцев от земельной тесноты путем предоставления им равнинных территорий. Одним из краеугольных принципов программы Г.А.Потемкина провозглашалось уважительное отношение к местному населению, пробуждение симпатий к России («не допускать своевольства», «ловить сердца и привязывать к себе»). К сожалению, попытки осуществления этого прекраснодушного проекта натолкнулись на множество объективных и субъективных препятствий как с русской, так и с кавказской стороны.

            В Закавказье, в период с 1774 г. до конца новой русско-турецкой войны (1787-1791 гг.), происходила сложная позиционная борьба между соперниками, сопровождавшаяся союзами и контрсоюзами, взаимными обидами и недоверием, амбициозными притязаниями, сведением личных счетов, внутренней междоусобицей и т. д.

            В этой борьбе участвовали, помимо главных игроков (Россия, Турция, Иран), еще и игроки второстепенные, способные, впрочем,повлиять на общую расстановку трех основных сил. Имеются в виду Ираклий II, Соломон I (Имеретинский), Фатали-хан (Дербентский и Кубинский), Ибрагим-хан (Карабахский и Шушинский), и более мелкие владетели Азербайджана и Западной Грузии.

            До присоединения Крыма (апрель 1783 г.) и официального оформления этого акта (декабрь 1783 г.) крымский вопрос занимал приоритетное место в восточной политике Петербурга. Поэтому Россия, в принципе предпочитая последовательное, а не параллельное решение проблем, вела себя в Закавказье довольно осторожно. Петербург старался хотя бы внешне не нарушать выгодный для него Кучук-Кайнарджийский договор, чтобы не давать повода для аналогичного нарушения со стороны Порты. Напомним: этот документ объявил Крым независимым, что было явно на руку России, ибо ей открывалась возможность для следующего логичного шага - присоединения.

            Нужно отдать должное дипломатической изощренности России. Действуя поэтапно, она в период первой войны с турками не стала (хотя и могла бы) форсировать включение Крыма в состав империи по праву завоевания, дабы не наносить чрезмерного удара по самолюбию султана. Сначала Петебург добился «независимости» полуострова (1774 г.), затем нового подтверждения этого статуса Стамбулом (1779 г. - Айналы-Кавакская конвенция) и наконец, вмешавшись во внутриполитическую борьбу в Крыму по приглашению одной из сторон, «мирно» установил там свою власть (1783 г.). При таких обстоятельствах Турции все же легче было примириться с потерей Крыма, чем если бы это случилось в результате ее поражения в войне. И хотя Порта в течение еще некоторого времени вынашивала реваншистские планы, они ничего уже не могли изменить, ив 1791 г. султан официально подтвердил международно-правовую состоятельность русско-турецкой конвенции 1783 г. о присоединении Крыма к России.

Говоря об осторожности Петербурга в закавказском вопросе, подчиненном до 1783 г. вопросу крымскому, следует вместе с тем иметь в виду, что эта осторожность была относительной. Конечно, Россия не хотела обострять положение в регионе до такого уровня, когда от нее потребовалось бы широкомасштабное военное и политическое присутствие там. К этому она еще не была готова. Но и самоустранение от закавказских проблем отнюдь не входило в ее намерения. Россия вела в Грузии и Азербайджане довольно тонкую игру, нацеленную на сохранение равновесия сил. Она обнадеживала одних, подкупала других, «дружески» предупреждала третьих, прямо угрожала четвертым. Она создавала и поддерживала выгодные ей союзные комбинации и сеяла рознь между теми, объединение которых не отвечало ее интересам. Испытывая определенные симпатии к одним (основанные на близости религиозных и культурных традиций, личной приязни и т. д.) и явное недоверие к другим, русское правительство, тем не менее, руководствовалось не чувствами, а рациональными категориями. Оно избегало брать на себя жесткие обязательства даже перед своими традиционными подопечными и партнерами - Картло-Кахетинским и Имеретинским царями (Ираклий II и Соломон I), несмотря на их неоднократные просьбы о помощи. Однако Россия всячески старалась сохранять в них надежду, дабы с отчаяния они не отдались под власть другого правителя.

            Русская политика «балансирования» обуславливалась не столько идеологической приверженностью к известной внешнеполитической доктрине, сколько сугубо прагматическими мотивами. Дело в том, что в Петербурге не вызывала энтузиазма идея Ираклия II о «Великой Грузии» (Картло-Кахетия, Имеретия, Гянджинское, Ереванское, Нахичеванское, Карабахское ханства, Ахалцихский пашалык, т. е. практически все Закавказье, за исключением трех прикаспийских ханств и Нухи, которые в принципе тоже не были застрахованы от притязаний Ираклия II). Как уже отмечалось, России требовалась достаточно сильная Грузия, чтобы можно было на нее опереться, как на дееспособного союзника, но не настолько сильная, чтобы стать препятствием в осуществлении русских планов в Закавказье. В целом лояльные (до 1783 г.) отношения России с Ираном, не отказавшимся от реваншистского стремления вернуть Картло-Кахетию в состояние вассальной зависимости, и с Фатали-ханом (Дербентским и Кубинским), лелеявшим собственные гегемонистские замыслы в Закавказье и надежду на поддержку Петербурга, объективно (и субъективно) служили как бы противовесом экспансионизму Ираклия II. Кроме того, Россия в перспективе предполагала возродить на территории Ереванского, Нахичеванского и Карабахского ханств христианскую Армению, что также шло вразрез с «имперскими» видами Ираклия. Сдерживающим фактором являлось и нежелание России нарушать условия Кучук-Кайнарджийского договора касательно Грузии (преимущественно Западной).

            По всей видимости, проницательный Ираклий хорошо понимал подоплеку русской политики и в свою очередь старался отстаивать собственные интересы путем лавирования в силовом «треугольнике» - Россия-Турция-Иран. В каком-то смысле он шантажировал Россию и Иран возможностью грузино-турецкого сближения (к чему стремилась Порта), Турцию и Иран - перспективой российского протектората над Грузией, а своих более мелких врагов и соперников на Кавказе пугал и тем, и другим. Хотя Ираклию и удалось извлечь из такой политики некоторую пользу, все же она в конечном счете свидетельствовала больше о слабости, чем о силе. По существу положение Ираклия было крайне сложным и потенциально чревато военно-политической катастрофой. Картло-Кахетию, терзаемую внутренними усобицами, окружали опасные и непредсказуемые соседи - периодически опустошавшие ее лезгины, агрессивно настроенный Фатали-хан, временный и ненадежный союзник Ибрагим-хан (Карабахский), открыто враждовавший с Ираклием Соломон I (Имеретинский). Не говоря уже об Иране и Турции. Иранский правитель Керим-хан, боясь усиления Картло-Кахетии, готовился нанести по ней превентивный удар. Лишь его смерть (1779 г.) помешала этому замыслу. Наступившая затем очередная полоса борьбы за шахский престол могла в любой момент закончиться приходом к власти какого-нибудь объединителя и завоевателя (вроде Надир-шаха) с трагическими для Грузии последствиями. Не оставляла своих реваншистских претензий и Порта. По Кучук-Кайнарджийскому договору в ее ведении оставались Имеретия и другие княжества Западной Грузии. Она была не прочь распространить свое влияние дальше на восток.

            В истории взаимоотношений российского государства с народами Северного Кавказа можно определить, по крайней мере, два этапа их развития:

            Первый этап – середина XVI- XVII вв. Это время постепенного сближения политических интересов части народов Северного Кавказа и российского государства, начала более или менее постоянных связей между ними и заключения первых политических союзов.

            В этот период Россия ни на Черноморском побережье, ни на Кавказе еще не преследовала таких геополитических целей, которые обусловливали бы ее активную и последовательную политику. Для нее главной проблемой на востоке и юго-востоке от пограничных черт было противоборство с татарскими ханствами. С Казанским и Астраханским – за овладение волжским торговым путем и, следовательно, за достижение самостоятельности в торговле с государствами Среднего Востока. С Крымским – за относительную безопасность южных границ, ибо сначала XVI века набеги крымцев на русские приграничные области приобрели регулярный характер, причем иногда противнику удавалось проникнуть достаточно далеко вглубь территории.

            Инициатива сближения, которая исходила от адыгских этнополитических объединений и Кабарды, привела не только к развитию политических контактов, но и к возникновению военно-политического союза кабардинского князя Темрюка Идарова с российским царем как результата кабардинского посольства в Москву в 1557 г.

            К 60-м годам XVI века относятся первые контакты России с тарковским шамхалом, которые не завершились тогда оформлением союза. Дело ограничилось дипломатическим зондажем. Развивались отношения и с осетинскими обществами. Через их земли пролегал путь в Москву посольств грузинских царей, искавших там помощи и покровительства в борьбе с персидской экспансией, тарковским шамхалом, набегами лезгин и аварцев[9].

            В 1580-х годах началось сооружение Терской укрепленной линии. Одновременно начались и контакты русских военных с чеченскими и ингушскими обществами (Окоцкая слобода чеченцев-акинцев, шибутские аулы). Отношения с ними носили в этот период вполне мирный характер.

            События Смуты начала XVII века на долгое время сделали невозможной сколько-нибудь активную внешнюю политику России на юге и юго-востоке. Однако она продолжала сохранять военное присутствие на северном побережье Каспия, что в условиях усиления персидской экспансии способствовало заключению политических соглашений с рядом дагестанских владетелей.

            С середины XVII в. заметно усилилась турецкая экспансия в Прикубанье –Приазовье – Предкавказье. В таких условиях существенной помощи христианам Кавказа Москва оказать не могла, как, впрочем, и расширять систему союзно-вассальных отношений в регионе. Не случайно, когда в 1651 году представители североосетинских обществ заявили о своем желании вступить под покровительство России русскому послу Толочанову, следовавшему в Имеретию, предложение это было оставлено без внимания[10].

            Второй этап взаимоотношений начался в XVIII в., когда в эпоху петровских реформ вполне определилась система геополитических интересов Российской империи в целом, а Османская империя была осознана как важный исторический противник, в борьбе с которым стратегическая значимость Кавказа становилась очевидной. В это время обозначилось и стремление упрочиться в Прикаспии (Персидский поход Петра I). Это российское военное предприятие свидетельствовало о начале противоборства в регионе уже не двух, а трех феодальных империй.

            Однако 30-40-е годы XVIII века стали временем значительного усиления военного присутствия и политического влияния Ирана на Кавказе. Турция, потерпев в 1733 году поражение в войне с ним, временно отказалась от претензий на Дагестан. Персия в результате походов Надир-шаха 1734-1742 годов вновь завоевала Закавказье и побережье Каспия. В этих условиях дагестанскими владетелями было направлено несколько посольств в Петербург, но они оказались безрезультатными.

            Во внешней политике России кавказские проблемы явно отодвинулись на задний план. Ее война с Османской империей в 1735-1739 годах потребовала значительных усилий, но итоги оказались для России неблагоприятными. По Белградскому договору она признавала султана покровителем Черкесии и нейтралитет Кабарды. Последнее вызвало усиление борьбы группировок адыгской знати, среди которой были и те, кто стремился к сближению с Крымом и Турцией, и те, кто придерживался российской ориентации. С другой стороны, в течение 40-50-х годов XVIII века крымцы и турки периодически производили набеги на Северо-Западный Кавказ, добиваясь вассалитета адыгов, впрочем, безуспешно.

            Россия в этот период удерживала за собой лишь побережье Каспия между реками Яик и Терек. Одновременно в 30-х годах XVIII в. происходило усиление Терской линии. Тем не менее вплоть до 60-х годов позиция империи в развитии союзно-вассальных отношений на Северном Кавказе была пассивно-выжидательной.

            Активность ее в решении этой задачи почти синхронно совпадала с русско-турецкими войнами за выход в Черное море и военными действиями против Персии в 1796 и 1804-1813 годах: с конца 60-х годов XVIII в. последовательно были установлены союзно-вассальные связи с осетинскими обществами, с вайнахскими народами, с дагестанскими владетелями и вольными обществами.

            В результате побед над Турцией Россия по условиям Кючук-Кайнарджийского и Ясского договоров получила территории в Приазовье-Прикубаньи, что изменило характер ее отношений в черкесскими (адыгскими) обществами

            Усиление стратегических позиций России в Предкавказье после сооружения укрепленной Азово-Моздокской линии, развитие крестьянской и казачьей колонизации края, поощрявшейся русским правительством, начало формирования царской администрации в    регионе, появление у нее значительного числа политических союзников среди вольных обществ и правителей Северного Кавказа вызвало и негативную реакцию в горском обществе, проявившуюся в серии антирусских выступлений, наиболее крупным из которых было восстание чеченских обществ под предводительством шейха Мансура. Его можно считать своеобразной предтечей освободительного движения горских народов Кавказа в первой половине XIX в.

            Политические итоги этого этапа борьбы трех феодальных держав за влияние на Кавказе окончательно определили такие международно-правовые документы как Бухарестский мирный договор с Турцией (1812) и Гюлистанский мир с Ираном (1813). Этими трактатами соперники России передавали ей территории на Северном Кавказе и в Грузии, на которых проживали те, кому она покровительствовала, с кем установила союзно-вассальные связи. Подписание их положило начало новому этапу в развитии отношений России с народами Кавказа – периоду окончательной интеграции края в состав Российской империи.

            Развивая союзно-вассальные связи, а затем завоевывая и осваивая Северный Кавказ, российская власть вступала во все более интенсивное взаимодействие с народами, создавшими вполне самобытную горскую цивилизацию. Итоги его оказались весьма тесно увязанными, как и он сам, с окончательными результатами борьбы трех держав-соперниц за влияние в регионе, определившимися в первой трети XIX в.

            В интенсивное взаимодействие с горцами вынуждено вступали и новые группы населения края, появившиеся в итоге организованной правительством казачьей и крестьянской колонизации. Последняя не только меняла социальный и этнический состав населения, но и хозяйственный облик степей Предкавказья, предваряла окончательный этап интеграции Кавказа в состав империи, но и была составной его частью[11].

            Результатом многовекового развития взаимоотношений России с народами Кавказа, ее противоборства в регионе с Персией и Турцией и постепенной колонизации сопредельных территорий стала окончательная интеграция Кавказа в состав России. Она произошла в первой половине XIX в. в условиях длительной и напряженной Кавказской войны. Последствия ее представляются весьма противоречивыми. Они, как и сама история военных действий, до сих пор болезненно воспринимаются исторической памятью многих народов Северного Кавказа, что существенно влияет на межнациональные отношения.

3. Кавказская война 1817-1864гг. и ее последствия

            С одной стороны, прекратились междоусобицы, работорговля, набеги персидских и турецких войск, ускорилось экономическое и культурное развитие народов региона, росло их взаимодействие, расширились многообразные связи Северо-Кавказских народов с Россией.

            В горское общество, главным образом, в элитные слои, проникает русская культура и светское образование. На его основе у горских народов складывается общественная мысль и просветительство (Шора Ногмов, Хан-Гирей, Кази-Атажукин, К. Хетагуров)

            С другой стороны, это великая трагедия, которая принесла беды и разрушения, огромные материальные и людские потери как местным народам, так и Российской империи. Среди трагических событий, связанных с окончанием войны, особое место занимает мухаджирство.

            По завершении войны усилилась колонизация края выходцами из России. ей сопутствовали значительное изменение этнической картины Северного Кавказа, формирование новых земельных отношений, перемены в экологии, дальнейшее разрушение традиционной хозяйственной культуры региона.

Кавказская война была самой длительной и изнурительной в истории России, ослабила могущество империи, стала одним из факторов, вызвавших к жизни реформы 60-70-х гг. ХIХ в.

            Мухаджирство – процесс переселения после окончания войны в Османскую империю и страны Ближнего Востока части коренных народов Северного Кавказа, не смирившихся с утратой свободы. После поражения горцев оно приобрело характер исхода, в основном вынужденного, насильственного, как результата политики царской администрации в крае, демагогических обещаний Турции, агитации собственных владетелей и мусульманского духовенства[12].

            Оказавшись в тяжелом положении по условиям Парижского мира, испытывая серьезные внутренние проблемы, Россия стремилась “разгрузить” край от “неспокойных” жителей и “водворить” на освободившиеся земли казачьи станицы и поселения жителей внутренних губерний страны с целью создания здесь прочной опоры российской власти..

            Турецкие власти развернули агитацию в пользу переселения, так как были заинтересованы, по словам самого султана, “получить ... народ здоровый, воинственный, воспитанный на традициях мужества, благородства и беззаветной преданности” и заселить пустынные земли, увеличив удельный вес мусульман , расселить их среди христианских народов “полосами” для укрепления распадающейся империи, пополнения армии. Широко распространялись прокламации с призывами к “мусульманскому братству”, обещаниями земель, денег, домов, всяческих благ и привилегий.

            Огромное влияние на соплеменников оказала позиции знати и духовенства, которые опасались утратить в условиях российского подданства свою влияние и положение. Используя патриархальные обычаи, пугая солдатчиной и утратой религии, они всячески подталкивали горцев к переселению в “единоверную” Турцию.

            Переселение проходило в несколько этапов разной интенсивности в основном морским путем на турецких, российских, английских судах. Определить численность мухаджиров не представляется возможным, мнения исследователей значительно расходятся (от 500 тыс. до 900 тыс. и более)[13].

            Стихийно начавшийся процесс выселения кавказская администрация пыталась упорядочить путем создания Комиссии по делу о переселении, выделения средств и предоставления судов, но все эти меры не дали ощутимых результатов. Мухаджиры оказались в чрезвычайно тяжелом положении, испытывали невероятные лишения, погибали массами (свыше 50%)на берегу и в пути от холода, голода, болезней. Особенно пострадали дети и женщины.

            На новом месте положение мухаджиров оказалось ещё трагичнее. Черкесские могилы тянулись рядами вдоль дороги, где прошли переселенцы. В лагерях, по свидетельствам очевидцев, была страшная смертность, “не прекращались погребальные песни”. Окончательно разоряясь, многие попадали в рабство, продавали свои семьи, вынуждены были идти на службу в армию (хотя правительство обещало освобождение от службы на 20 лет). Отчаяние толкало на воровство и разбои. Вместо обещанных плодородных земель турецкое правительство выделило переселенцам гибельные по природным и климатическим условиям районы, помощь практически не оказывалась.

            Обманутые, оказавшись в безвыходной ситуации, горцы попали в “единоверной” Турции в еще более тяжелые условия социального и национального гнета. В стремлении вернуться на родину они писали, что” в христианской России им было лучше во всех отношениях”, готовы были “идти куда угодно, хоть в Сибирь”, принять христианство, однако многочисленные прошения отклонялись российскими властями. Жестко пресекались попытки нелегальной репатриации путем вторичного выселения в Турцию, ссылкой навсегда внутрь страны и пр. Несмотря на строгости, поток беженцев из Турции на Кавказ не прекращался и это “вело к неурядице и путанице” в хозяйственной и административной жизни края.

            Турция со своей стороны тоже применяла строгие меры (вплоть до оружия), препятствуя возвращению переселенцев в Россию, укрепляла границы, пресекая бегство. С течением времени значительная часть кавказских мухаджиров была ассимилирована[14].

Заключение

            К концу XVIII в. в международной борьбе за господство в Закавказье произошел качественный перелом в пользу России. Случилось это по стечению ряда причин, среди которых выделить главную затруднительно. Активными силами в регионе являлись не только Россия, Иран и Турция (так сказать, «вершины» геополитического «треугольника»), но и те, кто был заключен между ними восточно- и западно-грузинские царства, Карабахское и Дербентско-Кубинское ханства, крупные союзы горских обществ Дагестана. Менее значительной представляется роль не самых крупных владетелей Закавказья.

            Все без исключения участники этой «большой игры» на сравнительно малом пространстве преследовали свои собственные, отнюдь не бескорыстные цели, стремясь использовать политико-игровую ситуацию с максимальной для себя выгодой. Зачастую агрессивность поведения того или иного государства не зависела от его величины. Более того, она иногда бывала обратно пропорциональна этой величине. В сложной и переменчивой силовой конфигурации Закавказья не было постоянных союзников и вечных врагов. Сегодняшний противник мог завтра оказаться партнером. И наоборот.

            Конечно, ведущими игроками оставались Россия, Иран и Турция. Применявшиеся ими стратегия и тактика предполагали сочетание - по ситуации - военных способов решения проблем с компромиссами. Причем каждый из трех соперников старался, с одной стороны, не допустить объединения против него двух остальных, с другой - привлечь на свою сторону как можно больше закавказских правителей. Последние, хорошо это понимая, охотно пользовались аргументом слабейшего - угрозой примкнуть к той или иной силе. Подобная политика нередко принимала черты открытого шантажа. Религиозный фактор не имел здесь решающего значения[15].

            В конечном итоге государственные образования Закавказья были скорее объектами, чем субъектами большой политики» несмотря на все их попытки взять на себя несоразмерную своим возможностям роль. Это относится, прежде всего, к Восточной Грузии при Ираклии II. И к другим «мини-царствам», которым, в конце концов, пришлось сделать четкий внешнеполитический выбор. В общем, перевес России в Закавказье был достигнут дипломатическими («игровыми») методами при минимальной военной вовлеченности в дела региона, хотя, естественно, наличие у нее военной мощи всегда придавало больше веса ее политическим увещеваниям и служило для ее соперников важным стимулом к уступчивости.

            Петербург научился умело и терпеливо маневрировать на закавказской «шахматной доске», разобщая своих противников и завоевывая союзников. Подобно остальным участникам борьбы, он не гнушался обычных приемов из макиавеллистского арсенала, стараясь превращать других в инструмент своей политики, а не самому превращаться в их инструмент.

            Путем искусного балансирования на противоречиях своих «врагов» и лавирования между интересами своих «друзей» Россия попросту переиграла и тех, и других. С точки зрения тогдашней, да и нынешней политической морали - весьма честно и законно. Осознание Ираном и Турцией этого печального для них факта вылилось в реваншистские войны первой трети XIX в., приведшие к полному вытеснению их из Закавказья.

Список литературы

1.      Буганов В.И., Зырянов П.Н. История России. Конец ХVII — ХIХ век. / Под редакцией А.Н.Сахарова. – М.: Просвещение, 2005.

2.      Дегоев В. Большая игра на Кавказе: история и современность. – М., 2001. – 448с.

3.      Ионов И.Н. Российская цивилизация. – М.: Просвещение, 2000

4.      История. С древнейших времён до конца ХVIII века. / Под редакцией Б.А.Рыбакова. - М.: Высшая школа, 2003

5.      История Отечества в терминах и понятиях. Словарь-справочник. Смоленск: Русич, Брянск: Курсив, 1999

6.      История России. / Под ред. Анисимова С.А. – Ростов – на – Дону: Феникс, 2004.

7.      История России. / Под ред. Шаповалова С.С. – М.: Владос, 2004

8.      История России. / Руководитель авторского коллектива А.А.Данилов. - Т. 1. - М.: Владос, 1999

9.      История России с древности до наших дней. / Под редакцией М.Н.Зуева. - М.: Высшая школа, 2003.

10. Павленко Н.И., Андреев И.Л. Россия с древнейших времён до конца ХVII века. - М.: Просвещение, 2004.

11. Павленко Н.И., Ляшенко Л.М., Твардовская В.А. Россия в конце ХVII — ХIХ веке. - М.: Просвещение, 1997

12. Политическая история России. / Ответственный редактор В.В.Журавлев. - М.: Юристъ, 1998

13. Поцелуев В.А. История России: Основные проблемы. – М.: Владос, 2005

14. Черкасов П., Чернышевский Д. История императорской России от Петра Великого до Николая II. М.: Международные отношения, 1994

15. Шевелев В.Н. История России: Конспект лекций. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2005.

---

[1] История России. / Под ред. Шаповалова С.С. – М.: Владос, 2004.

[2] Черкасов П., Чернышевский Д. История императорской России от Петра Великого до Николая II. - М.: Международные отношения, 1994

[3] Павленко Н.И., Андреев И.Л. Россия с древнейших времён до конца ХVII века. - М.: Просвещение, 2004.

[4] История России. / Руководитель авторского коллектива А.А.Данилов. - Т. 1. - М.: Владос, 1999

[5] История России с древности до наших дней. / Под редакцией М.Н.Зуева. - М.: Высшая школа, 2003.

[6] Павленко Н.И., Ляшенко Л.М., Твардовская В.А. Россия в конце ХVII — ХIХ веке. - М.: Просвещение, 1997

[7] Буганов В.И., Зырянов П.Н. История России. Конец ХVII — ХIХ век. / Под редакцией А.Н.Сахарова. – М.: Просвещение, 2005.

[8] Дегоев В. Большая игра на Кавказе: история и современность. – М., 2001. – 448с.

[9] Ионов И.Н. Российская цивилизация. – М.: Просвещение, 2000

[10] Поцелуев В.А. История России: Основные проблемы. – М.: Владос, 2005

[11] Политическая история России. / Ответственный редактор В.В.Журавлев. - М.: Юристъ, 1998

[12] История России. / Под ред. Анисимова С.А. – Ростов – на – Дону: Феникс, 2004.

[13] История Отечества в терминах и понятиях. Словарь-справочник. Смоленск: Русич, Брянск: Курсив, 1999

[14] Шевелев В.Н. История России: Конспект лекций. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2005.

[15] История. С древнейших времён до конца ХVIII века. / Под редакцией Б.А.Рыбакова. - М.: Высшая школа, 2003