1. Время и место написания произведения «Будденброки»

         В восьмидесятые годы XIX века, когда Томас Манн и его старший брат Генрих были детьми, читаю­щая публика Западной Европы только еще начинала широко знакомиться с русской литературой. «Преступ­ление и наказание» впервые появилось в немецком пере­воде в 1882 г., «Война и мир» — в 1885 г.

         В девяностые годы, когда братья Манны — каждый на свой лад — совершали свои первые шаги в литера­туре, имена величайших русских романистов уже были известны на Западе каждому образованному человеку. Книги Толстого, Достоевского, а также и Гоголя, Гонча­рова, Тургенева появлялись одна за другой, вызывая оживленные отклики в печати.

         Все или почти все крупные немецкие писатели, ко­торые вступили в сознательную жизнь в конце XIX или начале XX в., знали русскую литературу, живо интере­совались ею, в той или иной форме учились у нее. Гергарт Гауптман написал свои первые прославленные реа­листические пьесы под прямым влиянием толстовской «Власти тьмы». Бернгард Келлерман в романе «Der Tor» («Глупец» или «Идиот») создал образ странного и прекраснодушного проповедника, во многом близкий князю Мышкину. Райнер Мария Рильке тянулся к рус­ской культуре, пытался писать стихи на русском языке, побывал у Толстого в Ясной Поляне. Леонгард Франк, создавший в дни первой мировой войны одну из первых книг антимилитаристской прозы — «Человек добр», счи­тал Достоевского своим учителем. Однако можно смело сказать, что Томас Манн по глубине восприятия русской классической литературы, по полноте своих духовных связей с нею превосходил всех немецких писателей сво­его поколения.

         Генрих Манн, которому русская литература была гораздо менее близка, чем его брату, написал в своей книге воспоминаний «Обзор века» несколько ярких страниц о том, как воспринимались книги русских писателей в странах Западной Европы в конце прошлого столетия. Генрих Манн говорит здесь о взаимодействии между литературой и освободительным движением в России.

         Русская литература XIX века, - пишет Генрих Манн, «событие неимоверной важности и такой просветитель­ной силы, что мы, привыкшие к явлениям упадка и лом­ки, с трудом можем поверить, что были ее современниками... Как читался Достоевский, как читался Толстой?

         Они читались с трепетом. Они читались — и глаза раскрывались шире, чтобы воспринять все это обилие образов, все это обилие мысли, и в качестве ответного дара струились слезы. Эти романы, от Пушкина до Горь­кого, звено за звеном в безупречно спаянной цепи, учили нас более глубоко познавать человека, его слабости, его грозную мощь, его неисполненное призвание — и они принимались как поучение».

         В другой главе той же книги Генрих Манн вспоми­нает, как по-разному проходили у него и у его брата Томаса годы литературного ученичества. «Когда мой брат вступал в двадцатые годы своей жизни, он был привержен русским мастерам, а у меня добрая поло­вина существования определялась французской словес­ностью. Оба мы научились писать по-немецки — именно поэтому, как я думаю».

         Генрих и Томас Манн оба заняли исключительно важное место в истории своей национальной культуры. Оба они подняли искусство немецкой реалистической прозы на большую высоту, заложили основы немецкого романа XX в., это стало их общим делом, можно сказать даже — общим творческим подвигом. А в то же время они были по своему духовному складу очень различны,— это сказалось и в выборе тех художественных традиций, которым они следовали. Генрих Манн тяготел к сатире и вместе с тем — к конкретному социальному исследованию Действительности: он находил много ценного для себя и у Вольтера, и у Бальзака, и у Золя. Томас Манн как художник чувствовал склонность к пси­хологической и философской прозе; отчасти именно отсюда проистекал его повышенный интерес к мастерам русского романа (Мотылева Т.Л., с.-12).

         Генрих Манн превосходил брата политическим ради­кализмом, он уже в молодые годы оторвался от бюргер­ской, среды, ее традиционных взглядов и нравов. Томас Манн долгое время оставался тесно связан с этой сре­дой.

         Ранние рассказы Томаса Манна — «Разочарование», «Маленький господин Фридеман», «Луизхен», «Паяц», «Тобиас Миндерникель»— этюды на тему о человече­ском страдании. В них встают люди, обиженные судь­бой, физически или духовно ущербные, внутренне отчуж­денные от окружающего их мира. Молодого писателя с первых же творческих шагов привлекали острые пси­хологические коллизии: с их помощью он выявлял скры­тый трагизм буржуазного, мещанского бытия.

         Уже в рассказе-эскизе «Разочарование» (1896) появ­ляется своего рода «антигерой» — немолодой одинокий человек: в беседе со случайным знакомым он изливает свое отвращение к жизни, к обществу, к «высоким сло­вам», которыми люди обманывают друг друга.

         Более ясно очерченная фигура «антигероя» возни­кает в рассказе «Паяц» (1897). Он написан от первого Лица, в той исповедальной манере, которая впервые была испробована Достоевским (в мировой литературе XX в. эта манера получила широкое развитие, но для Запада конца XIX в. она была совершенно еще новой) (Литература писателей Германии. / Под ред. Самовалова Т.С. – с.-166).

         В рассказе «паяца» о самом себе шутовство сочетается с неподдельным гневом, неуверенность — с самолюбованием, высокомерие с приниженно­стью; перед нами образ расколотого, разорванного со­знания.

         Кругозор «паяца», весь диапазон его переживаний по сравнению с трагическим героем «Записок из подполья» несравненно более узок. Однако рассказ дышит искренней неприязнью к миру преуспевающих «коммерсантов круп­ного масштаба»: неприкаянный «паяц», так или иначе, духовно намного выше той среды, от которой он по соб­ственной воле откололся.

         На пороге нового века Томас Манн работал над ро­маном «Будденброки», который вышел в 1901 г. Книга была задумана первоначально как история бюргерской семьи, построенная на материале домашних преданий, — роман о старших родственниках, не более того. Начи­нающий, писатель не мог предполагать, что эта книга по­ложит начало его мировой славе, и что Нобелевская премия (он получил ее в 1920 г.) будет присуждена ему именно как автору «Будденброков» (Фадеева В.С. - с.-154).

         «Будденброки» Т.Манна написаны в манере широкого, неторопливого повествования, с упоминанием множества деталей, с развернутым изображением отдельных эпизодов, со множеством диалогов и внутренних монологов. Толчком к написанию стало знакомство с романом братьев Гонкур «Ренэ Моперен». Т.Манн был восхищен изяществом и структурной четкостью этого произведения, совсем небольшого по объему, но насыщенного значительным психологическим содержанием. Прежде он считал, что его жанр – короткая психологическая новелла, теперь ему показалось, что он может попробовать свои силы и в психологическом романе гонкуровского типа. Однако из замысла небольшого романа о современности, о «проблематическом» герое конца века, слабом и беспомощном перед лицом безжалостной жизни, получился огромный роман эпического склада, охватывающий судьбу четырех поколений (http://litera.edu.ru).

         Много лет спустя, в очерке «Мое время», Томас Манн свидетельствовал: «Я действительно написал роман о собственной семье... Но по сути дела я и сам не созна­вал, что, рассказывая о распаде одной бюргерской семьи, я возвестил гораздо более глубокие процессы распада и умирания, начало гораздо более значительной куль­турной и социально-исторической ломки». В основе романа лежат наблюдения Манна за своими родными, друзьями, нравами родного города, за упадком семейства, принадлежащего к потомственному среднему классу. Реалистический по методу и деталям, роман, по сути, символически изображает взаимоотношения мира бюргерского и мира духовного.

         Пессимистическая философия Шопенгауэра подсказывала молодому писателю мысль о распаде и умира­нии, как неотвратимом роковом законе бытия. Но трезвость художнического видения жизни побуждала его рисовать упадок семьи Будденброков в. свете конкретных, обусловленных законами истории, судеб буржуазного, собственнического уклада.

         Когда Манн работал над романом, его спросили, о чём он пишет. «Ах, это скучная бюргерская материя, - ответил он, - но дело идёт об упадке, и этим она литературна». Идея упадка обобщает весь огромный бытописательный материал романа. В нём прослеживается судьба четырёх поколений богатых бюргеров, чья предпринимательская активность и воля к жизни слабеют от поколения к поколению. При этом картина постепенного экономического оскудения и биологической деградации, развёрнутая на примере одного семейства, оказывается «типичной для всего европейского бюргерства» - отжившего, нежизнеспособного класса.

         Как признавался сам автор, его произведение, чтобы состояться, «должно было тщательно изучить и освоить приёмы натуралистического романа, нелёгким трудом завоевав себе право пользоваться ими». Показателен случай из тогдашней жизни Манна: один его знакомый как-то заметил, что писатель наблюдает за ним в бинокль. Вот так - как будто при помощи увеличительного стекла - Манн и изучал бюргерский быт, составляя эпическое полотно из точно подмеченных мелочей.

         Когда появился роман «Будденброки», Томасу Манну (1875-1955) было всего 25 лет. Успех его был столь впечатляющим, что в 1929 году он принёс Манну Нобелевскую премию (http://www.eduhmao.ru.).

         В статье 1947г. «Об одной главе из Будденброков» Томас Манн вспоминает о том, как он опирался в своей работе на опыт писателей других стран и не только рус­ских. «Влияния, определившие облик этой книги как художественного произведения, шли отовсюду: из Фран­ции, Англии, России, со скандинавского Севера, — юный автор впитывал их жадно, с ревностным усердием уче­ника, чувствуя, ода не сможет обойтись без них в своей работе над произведением, психологичным по своим со­кровеннейшим помыслам и намерениям, ибо оно стре­милось передать психологию тех, кто устал жить, изобразить то усложнение духовной жизни и обострение восприимчивости к прекрасному, которое сопровождает биологический упадок».

         И — на той же странице — Т. Манн уточняет свою мысль: «...под моим взором воз­ник скрытый под маской семейной хроники социально-критический роман…». Мотив «биологического упадка» в конечном счете, оттесняется в «Будденброках» большой социально-критической темой.

         Стоит учесть еще одно важное свидетельство Томаса Манна — из его книги «Размышления аполитичного». Там воспоминание о «Будденброках» всплывает по неожиданному поводу — в связи с именем Ницше. К этому философу, столь влиятельному в кайзеровской Германии, Томас Манн относился с большим уважением, высоко ценил его литературный дар. Однако в «Размышлениях аполитичного» Т. Манн отмежевы­вается от Ницше частично. Он утверждает, что никогда, даже в молодости, не разделял идущего от Ницше культа грубой силы и эстетизации «брутальных инстинктов». Напротив — художественными ориентира­ми для него были произведения, порожденные «высоко­нравственными, жертвенными и христиански-совестли­выми натурами». Тут назван «Страшный суд» Микеланджело, а затем — роман «Анна Каренина», «который при­давал мне силы, когда я писал «Будденброков».

          Можно предположить, что творчество Тол­стого — и своим реализмом, и своим нравственным па­фосом — могло «придавать силы» молодому Томасу Манну в его — не вполне еще осознанном — противостоянии реакционным философским учениям.

         Работая над повествованием о судьбах одной бюр­герской семьи, Томас Манн изучал богатый опыт евро­пейского «семейного романа». Его и в этом плане дол­жна была привлечь «Анна Каренина», роман, в котором Толстой, по собственным словам, любил «мысль семей­ную». Его должно было привлечь вместе с тем, что в «Анне Карениной» история личных судеб, личных от­ношений героев неразрывно связана с историей обще­ства — и заключает в себе сильнейший заряд социаль­ного критицизма, направленного против самих основ собственнического уклада жизни.

         Томас Манн не чувствовал склонности к сатириче­скому гротеску, резкому заострению характеров и ситу­аций. Тем ближе ему должен был оказаться толстовский способ изображения — безукоризненно достоверный и в то же время бескомпромиссно трезвый. В «Будденбро­ках» он — подобно автору «Анны Карениной» — изобра­жает тот класс, ту социальную среду, которая кровно близка ему. Он любит своих Будденброков, он сам плоть от их плоти. Но вместе с тем он нелицеприятно откро­венен. Каждый из главных героев повествования рисуется в «текучести» живой противоречивости, переплетении доброго и недоброго (Хрестоматия по зарубежной литературе./Под ред. Митрофанова М.Ю., с.-301).

         У клана Будденброков есть свои культурные и нравственные устои, свои твердые понятия о порядочности и честности, о том, что можно и чего нельзя. Однако романист спокойно, мягко, без нажима, но, по существу, безжалостно демонстрирует изнанку этой будденброковской морали — подспудный антагонизм, разъедающий отношения родителей и детей, братьев и сестер, те ходовые проявления себялюбия, лице­мерия, корысти, которые вытекают из самой сути бур­жуазно-собственнических отношений.

         В романе Т. Манна действие начинается в 1835 г. и доводится до конца XIX в., — перед читателем проходят четыре поколения Будденброков. Однако с наибольшим авторским вниманием крупным планом обрисована судьба третьего поколения — Томаса, Христиана, Тони. Закат их жизни приходится на те годы, которые после­довали за воссоединением Германии. В первые годы империи Гогенцоллернов, как и в пореформенной России, - все «переворотилось и только укладывается». Как бы ни были несхожи общественные ситуации, изображенные в «Анне Карениной» и в последних частях «Будденбро­ков», и там и здесь речь идет о быстрой ломке старых общественных устоев. Толстой воссоздал крушение пат­риархально-помещичьей России; Томас Манн, оперируя материалом своей национальной действительности, по­казал крушение стародавних устоев немецкого патриархально-бюргерского уклада. Та жизненная усталость, чувство обреченности, от которых страдает сенатор То­мас Будденброк, а потом и его хрупкий и одаренный сын Ганно, находят объяснение не в каких-то метафи­зических законах бытия, а в законах немецкой и ми­ровой истории.

         Томас Манн мастерски передает в последних частях романа атмосферу тревоги, неуверенности, в которой живут его персонажи. Через судьбы своих героев он ощущает и воспроизводит не только крах старого бюр­герства, торгового «патрициата» северогерманских горо­дов, но и нечто гораздо более значительное: непрочность господства буржуа, собственников, шаткость тех основ, на которых построено капиталистические общество.

         Несколько раз встает в «Будденброках» тема смерти. И тут творческая связь Томаса Манна с Толстым очень заметна. Мы можем тут вспо­мнить не только «Анну Каренину» (и, в частности, картины умирания Николая Левина), но и «Смерть Ивана Ильича». Повествуя о последних неделях жизни сена­тора Томаса Будденброка, Т. Манн раскрывает духов­ную драму этого умного и энергичного буржуа, у кото­рого перед лицом близкой смерти встают новые для него, мучительно трудные вопросы о смысле бытия, нарастают сомнения в том, правильно ли он прожил свою жизнь.

         Однако содержание «Будденброков» ни в коем слу­чае не сводится ни к теме умирания и распада, ни к са­тирическим мотивам, которые местами, как бы незамет­но, вкраплены в повествование. Художественное обаяние и своеобразие «Будденброков» в немалой степени осно­вано на том, что автор душевно привязан к своим ге­роям, к их быту, их семейным традициям. При всей своей трезвости и иронии, при всем социальном крити­цизме, составляющем идейную основу романа, писатель рисует уходящий будденброковский мирок с сочувствием и сдержанной грустью, «изнутри».

         В «Будденброках» проявилось поразительное умение молодого романиста изображать людей и обстоятель­ства их жизни наглядно, зримо, с большой художествен­ной пластичностью, в изобилии метко схваченных дета­лей. И в красочности бытовых эпизодов, жанровых сцен, интерьеров, в точности и богатстве психологических ха­рактеристик, в реалистической полнокровности общего семейно-группового портрета Будденброков, связанных общим фамильным сходством и все же столь во многом несхожих между собой, — во всем этом сказался само­бытный и зрелый талант Томаса Манна.