Содержание
Введение_____________________________________________________ 3
1. Возрожденное
естественное право____________________________ 4
2. Психологическая теория права Л.И.
Петражицкого____________ 10
Заключение__________________________________________________ 17
Список использованной литературы____________________________ 19
Введение
Политика, государство, право,
законодательство являются, как известно, объектами исследования различных
гуманитарных наук (юриспруденции, философии, социологии, политологии, этики и
т.д.) При каждая наука (с учетом своеобразия ее предмета и метода), находящееся
в системе междисциплинарных связей и взаимовлияния, отличается своим
специфическим подходом к этим общим объектам, имеет свой особый предмет. Свою
специфику и свой предмет имеют и отдельные научные дисциплины в рамках
юридической науки в целом[1].
В системе юридических наук и
юридического образования история политических и правовых учений является
самостоятельной и учебной дисциплиной одновременно исторического и теоретического
профилей. Эта ее особенность обусловлена тем, что в рамках данной юридической
дисциплины исследуется и освещается специфический предмет – история
возникновения и развития теоретических знаний о государстве, праве, политике и
законодательстве, история политических и правовых теорий.
В данной работе будут рассмотрены:
возрожденное естественное право и психологическая теория права Петражицкого.
1.
Возрожденное естественное право
В
XX в. новый подход к этой теме был развит неокантианцами (Р. Штаммлер и др.),
которые абсолютным естественным правом объявили начало справедливости. Это
начало стало восприниматься источником и масштабом в оценке исторического
движения права к недостижимому идеалу. Толкование права, таким образом, стало
включать в свой предмет внутренне присущее (имплицитное) норме требование
справедливости и соответствующего приспособления права к ценностям
существующего общества. Так возникла концепция естественного права с
исторически меняющимся содержанием[2].
Современный
английский правовед Лон Фуллер считает, что правовая норма должна содержать в
себе умопостигаемую цель и указывать на средства ее достижения. В этом смысле
каждая норма права субстанциональна (имеет сущностное содержание, несет
значение должного, и таким образом, является ценностью). Одновременно с этим
каждая норма инструментальна; в этом своем измерении она определяет средства
для достижения цели. Ценностно нагруженной, с учетом сказанного, является и вся
правовая система. Проясняя свою позицию, Фуллер вводит различение права имплицитного
(подразумеваемого) и эксплицитного (внешнего, оформленного, сделанного).
Имплицитное
право – это обычаи и сходные типы нормативного упорядочивания человеческого
общения, которые часто лишены словесного и символического обозначения и
фиксирования. Сделанное право – это внешне выраженные точные правила,
заключенные в нормах и требованиях договора, статута и др. И эксплицитное, и
имплицитное право суть целеположенное право, поскольку совмещают и сущее и
должное. В отличие от позитивизма, объявляющего правом практически любой приказ
суверенной власти, и в отличие от нормативизма с его иерархией норм и вершинной
нормой, и от социологии с ее восприятием нормы права как предсказания
возможного поведения суда Фуллер делает акцент на целеполагании в праве, на
средствах его реализации, которые также заложены в праве, что придает праву и
всей правовой системе свойство ценностной системы. Наиболее общая цель в праве
как системе – направлять и контролировать человеческую деятельность. Но есть
также и более конкретные цели, которые Фуллер именует процессуальными
(процедурными) целями: в договорном праве они одни, в судоговорении несколько
другие. Все разновидности «сделанного» права должны отвечать следующим
требованиям: быть оправданными, иметь общий характер своих требований, не иметь
обратной силы, быть ясными и свободными от противоречий, а также достаточно
устойчивыми, не требовать невозможного. Их применение должно находиться в
соответствии с целями и средствами, заложенными в данной норме.
Правовая
норма как некое сочетание должной цели и должных средств представляет собой
моральную ценность. Так, мораль приобретает в естественно-правовой концепции
Фуллера конкретный характер, в то время как для теории «чистого» права и «чисто
юридической» трактовки событий и конфликтов является характеристикой
безразличной, несущественной.
Свою
преемственную связь с естественно-правовой традицией древних авторов Фуллер
фиксирует в тезисе о том, что право есть разумность, проявляющая себя в
человеческих отношениях. Фуллер не противопоставляет позитивное право и
естественное право, а только право и неправо.
Несколько
иную характеристику моральности в праве дает Рональд Дворкин, автор «Если о
правах говорить серьезно» (1972). Позитивное право должно подвергаться оценке
не только с инструментальной, но также и с моральной точки зрения.
Фундаментальные субъективные права и образуют, по его мнению, те принципы и
критерии, которые должны браться в основу морального измерения права с точки
зрения справедливости. Ведущим, главным и определяющим принципом является право
на равенство, по-другому «право на равное уважение и обращение».
В
50-х гг. Артур Кауфман (Естественное право и историчность. 1957) выступил
против возведения в абсолют элемента исторической изменчивости в содержании права
и подчеркнул в этой связи, что естественно-правовое восприятие права основано
на признании и допущении постоянного наличия и действия внепозитивных правовых
принципов. Вместе с тем он соглашался с восприятием права как исторически
меняющегося феномена, в содержание которого включаются некоторые внеюридические
факторы, действующие «здесь и теперь».
В
70-х гг. Каумфман откажется от этих позиций и объявит о «бесплодности
естественно-правовых учений». В этот период он высоко ценит
критико-аналитические возможности в осмыслении действующего права, которые
демонстрирует, по его мнению, юридическая герменевтика – своеобразная философия
юридического языка В его практическом применении. Полем действия-герменевтики
он считает в первую очередь деятельность судьи как рупора действительного, а не
книжного только права. Судья так или иначе обязан проводить сопоставление
языковых выражений правовой нормы и юридического содержания конфликта, который
норма призвана регулировать. Таким образом, онтологическая основа естественного
права перенесена Кауфманом из области «закономерностей бытия» в область
«языкового выражения бытия» и речь ведется о видоизмененном естественном праве
– герменевтическом (по происхождению и толкованию) естественном праве. Другими
словами, закон и здесь не считается вполне достаточным для извлечения правила в
процессе выработки судебного решения, и только судья в состоянии должным
образом учесть содержание и смысл конкретной конфликтной ситуации и принять во
внимание, насколько закон соответствует положению вещей в данное время и в
данном месте.
В
последней трети XX в. с новыми перетолкованиями естественно-правовой традиции
выступили Дж. Роулс (Теория справедливости. 1972) и Дж. Финнис (Естественный
закон и естественное право. 1980)[3].
Дж.
Роулс основывает теорию справедливости на аристотелевской концепции
распределяющей справедливости, взятой в несколько упрощенном виде (блага,
существующие в обществе, должны распределяться на основании взаимных требований
людей и на основании максимально возможного равенства). Роулс использует
конструкцию-понятие «первичные блага», которые подлежат распределению. В их
число он включает свободу, равные возможности, определенный уровень
материального достатка. Все эти «первичные блага» обеспечивают человеку
«самоуважение»; они в то же самое время суть условия, которые обеспечивают
человеку его автономию, его самостоятельность, в том числе и самостоятельное
распоряжение такими благами.
Существенное
значение он придает установлению принципов справедливого распределения. Первым
таким принципом Роулс считает требование, чтобы каждый человек в равной степени
обладал основными правами и свободами. Система индивидуальных прав и свобод
должна совпадать со всеобщей свободой, причем свобода должна быть
максимизирована, ее ограничение может быть оправданно только в целях ее лучшей
защиты: «свобода может быть ограничена только ради свободы». Второй принцип –
требование равенства как равного обладания свободой и равного распределения
благ (исключения из этого правила допустимы здесь только в целях выравнивания
уже сложившегося неравенства). Этот принцип конкретизируется как принцип равных
возможностей, нацеленный на максимальное устранение неравенства, возникающего
или сложившегося на базе богатства или рождения. Каждый человек должен иметь
равные возможности в стремлении получить определенный статуе в обществе.
Эгалитаристские
идеи Роулса в этой части во многом перекликаются с идеями Руссо и некоторыми
положениями правовой философии Канта. Новые моменты привнесены американским
теоретиком в истолкование категории справедливости – она характеризуется им как
правильность, добросовестность, беспристрастность, как своего рода
«процессуальная справедливость», которая обеспечивается при помощи правовых
норм, соответствующих принципу правления справедливого закона. При этом очень
существенна роль конституции, которая определяет основные распределительные
процедуры, с наибольшей вероятностью приводящие к созданию справедливого и
устойчивого порядка. Такая функциональная роль конституции поддерживается и
усиливается при помощи обычных законов.
Концепция
Дж. Финниса построена на перетолковании идей Августина, в частности идеи
телеологизма. Смысл человеческого существования Финнис определяет как
достижение человеком определенного блага или совокупности благ, которые он
постигает, оценивает и обеспечивает с помощью разума. Перечень основных благ,
или ценностей человеческой жизни, включает в себя жизнь (стремление к
самосохранению), знание (не инструментальное, а прежде всего субстанциональное,
мировоззренческое), игру (связана с правильным распределением и пользованием
социальными ролями человека в обществе), эстетический опыт (способность
понимать прекрасное), практическую разумность (стремление сделать свой разум
более результативным в практическом плане), социабельность (дружеская
общительность), религию (как представление о генезисе и роли космического
порядка, человеческой свободы и разума)[4].
Все
блага должны распределяться справедливо, на основе уравнивающей либо
распределяющей справедливости. Эти блага должны распределяться в обстановке
единодушия, координации и в определенных случаях также при содействии власти.
Таким властным и результативным инструментом может быть только – позитивное
право, но право, соответствующее справедливости. Авторитет позитивного права,
по одному из основополагающих разъяснений Финниса, зависит от его
справедливости или, по крайней мере, от его способности обеспечить
справедливость.
Поскольку
цель властного упорядочивания общественных отношений заключена в реализации
общественного блага, то несправедливое право утрачивает юридическую силу»
поскольку оно в этом случае несправедливо по причине своей извращенности либо
своего несовершенства.
Гарантией
против извращенности права является строгое соблюдение определенных формальных
требований: закон не должен иметь обратной силы, он должен быть официально
одобренным, ясным в своих требованиях, исполняемым процедурно и относительно
стабильным. Декреты и приказы должны иметь ранг подзаконных актов и
соответствовать требованиям закона; применение норм права должно совершаться
только при надлежащем соблюдении законных процедур.
2. Психологическая теория права Л.И.
Петражицкого
В
начале века крупным научным событием не только в русской, но и европейской
литературе стало опубликование «Теории права и государства в связи с теорией
нравственности» Льва Иосифовича Петражицкого (1867-1931). В гносеологическом и
методологическом отношении он следовал началам позитивной философии, но при
этом проявил большую самостоятельность и оригинальность в освещении правовых
явлений и самой природы права[5].
Право
определяется и исследуется Петражицким как явление нашей индивидуальной
психики. Социальный момент в праве не игнорируется, но воспринимается под углом
зрения психологически-правовых переживаний постольку, поскольку социальный
элемент в этих переживаниях отражается. Петра-жицкий признает различия между
правом и нравственностью, но главное различие между ними он видит и
воспринимает как различие между чисто императивным характером нравственных
импульсов (и соответствующих им норм) и императивно-атрибутивным характером
права. «Императивность» в данном случае предстает в толковании Петражицкого
индивидуально-личностным сознанием долга, обязанности, в то время как
«атрибутивность» – это сознание «своего права», выступающее вовне как
притязание. Для нравственности важен императив и момент добровольности в
исполнении обязанностей, тогда как для права основное сосредоточено в моменте
атрибутивности, т.е. в непременном исполнении обязанности и в связанном с этим
удовлетворением. Если в нравственном общении психика участников довольно мирно
реагирует на неисполнение обязанностей, то в правовом общении неисполнение
обязанностей (в том числе правовых требований, подтвержденных судебным
решением) вызывает гнев, влечет оправданные требования принудительного
исполнения[6].
Решающее
значение атрибутивных элементов в праве и правовом общении в несколько
тяжеловесной, но логически согласованной форме получило такое обоснование:
«Сообразно атрибутивной природе правовых эмоций импульс в пользу исполнения
правового долга имеет характер давления в пользу того, чтобы другой стороне,
управомоченному, было доставлено то, что ему причитается; что же касается
поведения обязанного, то оно имеет значение не само по себе, а как способ и
средство достижения этого результата на стороне управомоченного. Напротив,
нравственный импульс имеет характер непосредственного и безотносительного
давления в пользу определенного поведения как такового, а не как средства
удовлетворения права другого» (Теория права и государства в связи с теорией
нравственности. 2-е изд. 1909).
Одним
из важных выводов теории стало положение о том, что с точки зрения социальных
целеполаганий и достижения твердого порядка роль права в общественной жизни
важнее роли нравственности, поскольку пассивная этическая мотивация в этом
плане явно уступает активной этической мотивации (сознание правомочности); в
этом отношении «та и другая ветвь человеческой этики» исполняют не просто
различные функции, они различны и в силе мотивации, во влиянии на поведение.
Правовой психике, сообразно ее природе, свойственно двустороннее мотивационное
действие – «наряду с пассивною этическою мотивациею (сознание долга) имеет
место активная (сознание управомоченности), так что получается соответственно
координированное индивидуальное и массовое поведение. При этом
пассивно-правовая мотивация... оказывает более решительное и неуклонное влияние
на поведение»[7].
На
стороне правового актива («особенное и заслуживающее похвалы поведение»)
имеется не только поощрительно-санкционирующая мотивация в пользу осуществления
права, но также стремление «добиваться причитающегося». Последнее
осуществляется вне зависимости от усмотрения и воли обязанных – оно
сопровождается требованием, домогательством, тенденцией заставлять обязанных
подчиняться с помощью разных средств, в том числе насильственных, и кроме того
– «тенденцией злостных, мстительных и вообще репрессивных реакций по адресу
нарушителей». Все это оказывает добавочное мотивационное давление. «Вообще,
указанные две тенденции, влияющие на поведение обеих сторон в пользу
неуклонного осуществления Требований права, придают упомянутой выше социальной
координации поведения особенно крепкий, правильный и прочный характер».
В
итоге действия указанных законов-тенденций правовой психики и ее развития
получается прочная скоординированная система вызываемого правом социального
поведения, прочный и точно определенный порядок. Недаром в психике публики и
юристов имеется прочная ассоциация двух идей – «права» и «порядка», так что
вместо слова «право» весьма часто применяют выражение «правопорядок». Для такой
ассоциации существует и «научно-причинное объяснение».
В
своем воздействии на социальное поведение особо заметными делаются такие
специальные функции права, которые Петражицкий именует «распределительною» и
«организационною». Так, в частности, дистрибутивная (распределительная) функция
в области .народного (и международного) хозяйства может отличаться от функции
распределения частей плодородной почвы, средств и орудий производства,
предметов потребления, вообще хозяйственных благ между индивидами и группами.
Основной тип и главный базис распределения хозяйственных благ, а вместе с тем и
основной базис экономической и социальной жизни вообще представляет явление
собственности (в частнохозяйственном укладе, в условиях «капиталистического»
социального строя – индивидуальной собственности, в условиях первобытного или
другого коллективистского строя – коллективной).
К
числу несомненных заслуг создателя психологической теории права относят обычно
решительное и безусловное освобождение теории права от узкого юридического
догматизма. В этом вопросе Петражицкий создал своеобразное учение о
многообразии нормативных фактов и видов положительного права. Отказавшись от
сложившихся вариантов догматического истолкования источников права и стремясь
охватить все известные факты из истории права и современного его состояния,
Петражицкий насчитал целых 15 видов положительного права, неизвестных, по его
оценке, современной науке или же не признаваемых ею[8].
Среди
них он помимо официального права (законодательства) различает книжное право,
для которого нормативным фактом служит авторитет книги, преимущественно
юридического содержания (имеются в виду священные книги, сборники обычного
права, научные трактаты и Свод законов Юстиниана); далее слезет «право принятых
в науке мнений», «право учений отдельных юристов или групп их», «право
юридической экспертизы» (сюда же отнесены знаменитые «ответы» римских юристов);
отдельно выделено «право изречений религиозно-этических авторитетов:
основателей религий, пророков, апостолов, святых, отцов Церкви и т.д., и «право
религиозно-авторитетных примеров, образцов поведения». Своеобразное семейство
образуется из «договорного права», «права односторонних обещаний» (например,
государственных органов и частных лиц), «программного права» (программное
заявление органов государственной власти), «признанного права» (признание
известных прав и обязанностей одной из сторон юридического отношения).
«Прецедентное право» усматривается в деятельности государственных учреждений и
в международном праве. Различается также «общенародное право, как везде
существующее право» (нормативным фактом для него служат ссылки на то, что «так
принято во всем мире», «у всех народов»). Отсюда становится понятным
соседствующее с прецедентным и общенародным «право юридических поговорок и
пословиц».
Петражицкому
принадлежит весьма точная и по-своему конструктивная критика юридической
ментальности, в которой «власть» и «господство» имеют характер не научно
содержательных и фиксированных смысловых терминов, а скорее характер слов для
всевозможного и необременительного употребленияв различных областях
правосознания без ясно определенного смысла. Он писал в своей «Теории права и
государства»: «Современное государствоведение... не знает, в какой сфере
находятся и какую природу имеют те реальные феномены, которые соответствуют его
теоретическим построениям, и как с помощью научных методов можно достигнуть их
реального, фактического (наблюдательного, опытного) познания; и, таким образом,
вместо изучения фактов» получается фантастическое конструирование
несуществующих вещей и незнание действительно существующего»[9].
Психологическая
теория права и нравственности, в особенности методологические конструкции,
положенные в основу этой теории, вызвали обширную критическую литературу. Так,
П.И. Новгородцев с самого начала высоко оценил попытку Петражицкого «освободить
философскую разработку права от гипноза со стороны положительного закона и
практического оборота, суживающего и искажающего теоретический горизонт
зрения», но в to
же время признавал, что «эмпирический анализ идеи права как
внутренне-психического индивидуального Переживания» тоже не дает нам
законченной теории права, как не дает ее и формально-позитивная догматика. Что
касается окончательного вывода, то суть его состояла в том, что заслуги
психологической теории лежат вне пределов юриспруденции и что «для философии
естественного права эта теория опорой быть не может». В.Н. Чичерин высоко ценил
Петражицкого как критика юридического позитивизма, но сильно критиковал его
оценки права как инструмента социальной политики. Б.А. Кистяковский обратил
внимание на гносеологические погрешности, заметив, что Петражицкий «ориентирует
свою теорию образования понятий не на истории наук, а на чисто житейских
суждениях, разбавленных разнообразными научными сведениями».
Сегодня
теория Петражицкого воспринимается как предпосылка таких новейших течений, как
правовой реализм, а также соответствующие ответвления бихевиоризма и феноменологии.
Развивая
вслед за О. Холмсом идею о громадной роли внеправовых соображений И
обстоятельств в судебном процессе и акцентирование вслед за Фрейдом роли
подсознания в этом процессе, американская школа правового реализма по ряду
своих догматов и методологических ориентации действительно может быть
воспринята продолжательницей традиции психологической трактовки права,
уделившей значительно больше внимания соотношению совокупного воздействия
психологических факторов на область правовой мысли и юридической практики
одновременно. Американских реалистов так же, как и Петражицкого, интересовала
проблема несовершенства «юридического языка» – его неопределенность, неясность,
двусмысленность. По мнению Дж. Фрэнка, некоторые правовые термины похожи на
луковицы – если их как следует почистить, то в итоге ничего не останется.
Юридический язык – это «жаргон, не имеющий четкого значения». Он нередко ставит
в тупик и одурачивает обывателя и тем самым дает возможность прибегать к
различным уловкам (Дж. Фрэнк. Право и современный разум. 1930)[10].
В
своем обращении к поведенческим (бихевиористским) аспектам изучения
правосознания и практики американские реалисты вновь привлекли внимание к
необходимости более тщательного различения правовых требований «на бумаге» и «в
реальности», к соотношению доктрины и совокупности основывающихся на ней
судебных решений, и все это во имя снятия проблем, вызываемых неопределенностью
предписания правовой нормы. Они в то же самое время высоко оценивали присущие
праву единообразие и предсказуемость действия (К Ллевелин. Юриспруденция.
1961).
Подобно
Петражицкому, реалисты разделяли позитивистскую веру в применение научной
методики и в этом смысле переориентировали практическое изучение права на более
современный лад, снабдив исследователей новыми свидетельствами несовершенств
или недостаточности формально-догматического анализа там, где речь идет об
оценке реального действия правовых требований и предписаний или об
эффективности и ценности права в реальной судебной практике и в обиходном
правовом общении.
Заключение
История
человеческого познания мира политики, государства и права – важнейший источник
и существенная часть современного научного знания о политических и правовых
явлениях и вместе с тем необходимая предпосылка его дальнейшего развития. Уже в
свете взаимосвязей исторического и логического очевидно, что также и в
политико-правовой сфере без истории нет теории. Сегодня, когда повсеместно
усиливается внимание к проблемам социального и политического предвидения и
прогнозирования, становится все яснее, что без истории невозможны также научная
прогностика, футурология в области современных юридических, политологических и
других социальных наук. Познавательный и прогностический потенциал истории
политической и правовой мысли весьма значим и в плане научной разработки
глобальных проблем современности[11].
Заметное
повышение общего интереса к истории и к историческим исследованиям (включая и
область политико-правовой мысли) в современных условиях обусловлено рядом
факторов, в том числе – ускорением исторического развития, углублением
преобразований, активным участием в политическом процессе широких слоев
населения на всех континентах планеты, бурным развитием интегративных
процессов, настоятельной необходимостью повсеместного утверждения мира и согласия
на началах исторически апробированных ценностей человеческой цивилизации,
единых мировых стандартов в области прав и свобод человека, внутреннего и
международного правопорядка.
Представители
различных теоретических и идейно-политических направлений черпают из
политических и правовых учений прошлого суждения и аргументы для обоснования
отстаиваемых ими
позиций, критики своих противников и т.д. История политико-правовых идей широко
используется в многочисленных современных интерпретациях проблем прав и свобод
человека, правового государства и т.д.
Обращение
к известным политическим и правовым идеям и теориям прошлого, соответствующая их интерпретация и т.д. в значительной
мере диктуются и потребностями своеобразного «самоопределения», выяснения, «кто
есть кто» в духовном пространстве истории, выявления места, характера и профиля
той или иной новой юридической или политологической концепции в исторически
сложившейся и получившей всеобщее научное признание системе учений о политике,
государстве, праве.
Знание
реальной истории политических и правовых учений, отвергая подобные
фальсификации, содействует лучшему пониманию как прошлых и современных идей и
теорий, так и подлинного содержания и смысла современных политических и
правовых процессов, закономерностей и тенденций их развития.
Петражицкий
обратил внимание на то, что право создается не только государством. В самом
деле, многие правовые явления возникают вне государства и независимо от него,
например правовое сознание, правовая психология, правовая культура и т.д.
Петражицский справедливо отмечал особую роль социальной психологии в
формировании правового порядка, то есть психологии больших масс людей,
отличающихся от психологии отдельных индивидов. При принятии того или иного
закона невозможно игнорировать настроения в обществе. Так, абсурдно принимать
закон о запрете на смертную казнь в ситуации роста количества тяжких
преступлений.
Список
использованной литературы
1. История
политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА*М., 1998.
2. Кутафин
О.Е. Основы государства и права. – М., Юристъ,1997.
3. Лебедев
В.А. Основы государства и права. – Челябинск, Челябинский государственный
университет, 1998.
4. Мухаев
Р.Т. Теория государства и права: Учебник – М.: ПРИОР, 2001.
5. Теория
государства и права: Учебник /Под ред. В.М. Корельского, В.Д. Перевалова. – М.:
НОРМА, 2000.
[1]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА*М., 1998. С. 1
[2]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА*М., 1998. С. 699
[3]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА*М., 1998. С. 702
[4]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА*М., 1998. С.703
[5]
Теория государства и права: Учебник /Под ред. В.М. Корельского, В.Д.
Перевалова. – М.: НОРМА, 2000. С.50
[6]
Мухаев Р.Т. Теория государства и права: Учебник – М.: ПРИОР, 2001. С. 115
[7]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА*М., 1998. С.685
[8]
Лебедев В.А. Основы государства и права. – Челябинск, Челябинский
государственный университет, 1998. С.56
[9]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА - М., 1998. С. 686
[10]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА - М., 1998. С.688
[11]
История политических и правовых учений. Учебник для вузов /Под общ. ред. В.С.
Нерсесянца. – М.: НОРМА-ИНФРА*М., 1998. С. 718-719