Содержание

1. Антропоморфность восприятия окружающего мира. 2

2. Мир земной и мир потусторонний. 5

3. Идеи чистилища и спасения в сознании средневекового общества. 7

4. Роль города в жизни средневекового общества. 10

5. Храм как образ мира. 12

Список литературы.. 16

1. Антропоморфность восприятия окружающего мира

Термин "средневековье" возник в эпоху Ренессанса. «Мыслители итальянского Возрождения понимали его как мрачные "срединные" века в развитии европейской культуры, время всеобщего упадка, лежащее посередине между блестящей эпохой античности и собственно Возрождением, новым расцветом европейской культуры, возрождением античных идеалов. И хотя позже, в эпоху романтизма, возник "светлый образ" средневековья, обе эти оценки средневековья создавали крайне односторонние и ложные образы этого важнейшего этапа развития западноевропейской культуры».[1]

На самом деле все обстояло гораздо сложнее. Это была сложная, многообразная, противоречивая культура, как и сложным иерархическим образованием было средневековое общество.

Западноевропейская средневековая культура представляет собой качественно новую ступень развития европейской культуры, следующую после античности и охватывающую более чем тысячелетний период ( V - XV вв.).

Огромную роль в картине мира средневекового человека играл символ. Иносказание было привычной формой существования смысла для средневекового человека. Все так или иначе было знаком, все предметы - лишь знаки сущностей. Сущность не требует предметного выражения и может явиться созерцающему ее непосредственно. Сама Библия была наполнена тайными символами, скрывающими истинный смысл. Средневековый человек рассматривал окружающий его мир как систему символов, правильно истолковав которые, можно постичь божественный смысл. Церковь учила, что высшее знание открывается не в понятиях, а в образах и символах. Мышление символами позволяло найти истину. Главным методом познания становилось постижение смысла символов. Символично было само слово. (Слово было универсальным, с его помощью можно было объяснить весь мир.) Символ был универсальной категорией. Мыслить и означало - обнаруживать тайный смысл. В любом событии, предмете, явлении природы средневековый человек мог увидеть знамение - символ, ибо весь мир символичен - природа, животные, растения, минералы и т.д. Глубоко символичный менталитет средневекового человека определил и многие особенности художественной культуры средневековья, и прежде всего - ее символичность. Символичен весь образный строй средневекового искусства - литературы, архитектуры, скульптуры, живописи, театра. Глубоко символична церковная музыка, сама литургия.

Христианское сознание - основа средневекового менталитета. Важнейшей особенностью средневековой культуры является особая роль христианского вероучения и христианской церкви. В условиях всеобщего упадка культуры сразу после разрушения Римской империи только церковь в течение многих веков оставалась единственным социальным институтом, общим для всех стран, племен и государств Европы. Церковь была господствующим политическим институтом, но еще более значительно было то влияние, которое церковь оказывала непосредственно на сознание населения. В условиях тяжелой и скудной жизни, на фоне крайне ограниченных и чаще всего малодостоверных знаний о мире, христианство предлагало людям стройную систему знаний о мире, о его устройстве, о действующих в нем силах и законах. Добавим к этому эмоциональную притягательность христианства с его теплотой, общечеловечески значимой проповедью любви и всем понятными нормами социального общежития (Декалог), с романтической приподнятостью и экстатичностью сюжета об искупительной жертве, наконец, с утверждением о равенстве всех без исключения людей в самой высшей инстанции, чтобы хотя бы приблизительно оценить вклад христианства в мировоззрение, в картину мира средневековых европейцев.

Эта картина мира, целиком определившая менталитет верующих селян и горожан, основывалась главным образом на образах и толкованиях Библии. Исследователи отмечают, что в Средние века исходным пунктом объяснения мира было полное, безусловное противопоставление Бога и природы, Неба и Земли, души и тела.

Средневековый европеец был, безусловно, глубоко религиозным человеком. В его сознании мир виделся как своеобразная арена противоборства сил небесных и адских, добра и зла. При этом сознание людей было глубоко магическим, все были абсолютно уверены в возможности чудес и воспринимали все, о чем сообщала Библия, буквально. По удачному выражению С. Аверинцева, Библию читали и слушали в средние века примерно так, как мы сегодня читаем свежие газеты.

Средневековый европеец, включая и высшие слои общества, вплоть до королей и императоров, был неграмотен. Ужасающе низким был уровень грамотности и образованности даже духовенства в приходах. Лишь к концу XV века церковь осознала необходимость иметь образованные кадры, принялась открывать духовные семинарии и т. п. Уровень же образования прихожан был вообще минимальным. Масса мирян слушала полуграмотных священников. При этом сама Библия была для рядовых мирян запретна, ее тексты считались слишком сложными и недоступными для непосредственного восприятия простых прихожан.

Толковать ее дозволялось только священнослужителям. Однако и их образованность и грамотность была в массе, как сказано, очень невысока. Массовая средневековая культура — это культура бескнижная, «догутенбергова». Она опиралась не на печатное слово, а на изустные проповеди и увещевания. Она существовала через сознание безграмотного человека. Это была культура молитв, сказок, мифов, волшебных заклятий.

Вместе с тем значение слова, написанного и особенно звучащего, в средневековой культуре было необычайно велико. Молитвы, воспринимавшиеся функционально как заклинания, проповеди, библейские сюжеты, магические формулы — все это тоже формировало средневековый менталитет. Люди привыкли напряженно вглядываться в окружающую действительность, воспринимая ее как некий текст, как систему символов, содержащих некий высший смысл. Эти символы-слова надо было уметь распознавать и извлекать из них божественный смысл. Этим, в частности, объясняются и многие особенности средневековой художественной культуры, рассчитанной на восприятие в пространстве именно такого, глубоко религиозного и символического, словесно вооруженного менталитета. Даже живопись там была прежде всего явленным словом, как и сама Библия. Слово было универсально, подходило ко всему, объясняло все, скрывалось за всеми явлениями как их скрытый смысл. Поэтому для средневекового сознания, средневекового менталитета культура прежде всего выражала смыслы, душу человека, приближала человека к Богу, как бы переносила в иной мир, в отличное от земного бытия пространство. И пространство это выглядело так, как описывалось в Библии, житиях святых, сочинениях отцов церкви и проповедях священников. Соответственно этому определялось и поведение средневекового европейца, вся его деятельность.

2. Мир земной и мир потусторонний

В самом общем плане мир виделся тогда в соответствии с некоторой иерархической логикой, как симметричная схема, напоминающая две сложенные основаниями пирамиды. «Вершина одной из них, верхней — Бог. Ниже идут ярусы или уровни священных персонажей: сначала Апостолы, наиболее приближенные к Богу, затем фигуры, которые постепенно удаляются от Бога и приближаются к земному уровню — архангелы, ангелы и тому подобные небесные существа. На каком-то уровне в эту иерархию включаются люди: сначала папа и кардиналы, затем клирики более низких уровней, ниже их простые миряне. Затем еще дальше от Бога и ближе к земле, размещаются животные, потом растения и потом — сама земля, уже полностью неодушевленная. А дальше идет как бы зеркальное отражение верхней, земной и небесной иерархии, но опять в ином измерении и со знаком «минус», в мире как бы подземном, по нарастанию зла и близости к Сатане. Он размещается на вершине этой второй, утопической пирамиды, выступая как симметричное Богу, как бы повторяющее его с противоположным знаком (отражающее подобно зеркалу) существо. Если Бог — олицетворение Добра и Любви, то Сатана — его противоположность, воплощение Зла и Ненависти».[2]

Средневековая культура есть эпоха трансцендентных ценностей. Человек здесь со своей личностью скромен. Он подчинен потустороннему. Как бы мы сами ни относились к этому потустороннему, сознание средневековое, несомненно, ставит само себя в зависимость от потустороннего. Потустороннее — целый мир, целое «царство небесное», гораздо более крепкое и ценное, чем этот мир. Там — вечность, там — истина, там — незакатное солнце разума и правды, а этот земной мир — текущ, преходящ, суетен, темен. В нем нельзя рассчитывать на долговременное устроение или тем более счастье. Человек ничто. Вернее, он только точка, не имеющая ни одного измерения, перед всемогущей вечной божественной субстанцией... Она есть не больше как замкнутое натуральное хозяйство. Она никуда не стремится, рынки ей не нужны. Средневековый человек делает все сам для себя, делает только в силу своих личных потребностей и личной жизненной необходимости. Эволюция средневекового хозяйства самая примитивная. Веками стоит на месте один и тот же способ производства; веками не растут цены, если они получили где-нибудь определенное выражение. Нет ни банков, ни бирж с их горячками и кризисами, ни производства, имеющего целью бесконечное накопление. Большое накопление тут и невозможно, и экономически бесполезно. Скряга и ростовщик могут делать накопления, но они лежат у них мертвым капиталом, который может доставить им какое угодно удовлетворение — эстетическое, кровожадно-деспотическое, просто житейски-эгоистическое и пр., но только не экономическое, не финансовое. Это то же, что и накопление ценностей в церквах и монастырях. Это накопление ничего общего не имеет с капитализмом, так как последний меньше всего определяется абсолютными величинами накопления.

Средневековая культура все вновь и вновь вырисовывается перед нами в виде невозможного, казалось бы, сочетания оппозиций. Теолог утверждает Богоустановленную иерархию, для того чтобы тут же обречь на вечную гибель стоящих у ее вершины и возвысить подпирающих ее основание. Прославляют ученость и презрительно взирают на невежественных «идиотов», и в то же время вернейшим путем, который ведет ко спасению души, провозглашаются неразумие, нищета духа, а то и вовсе безумие. Смерть и жизнь, экстремальные противоположности в любой системе миропонимания, оказываются обратимыми, а граница между ними - проницаемой некоторые умирают лишь на время, и мертвые возвращаются к живым, с тем чтобы поведать им о муках ада, ожидающих грешников. Суд над умершим, долженствующий состояться «в конце времен», после второго Пришествия, вместе с тем, оказывается, вершится в момент кончины индивида, когда у ложа умирающего собираются демоны и ангелы, которые соответственно предъявляют реестры его грехов и заслуг и спорят из-за обладания его душой, адские муки грешников начинаются немедленно, а не после Страшного суда. В потустороннем мире, где, как следовало бы ожидать, царит вечность, по свидетельству лиц, посетивших ад, течет земное время. После кончины человека его душа расстается с телом, но по-прежнему обладает всеми физическими свойствами тела, ибо побывавшие на том свете души подвергаются пыткам и насыщаются пищей, и те избранники, душам коих посчастливилось возвратиться из загробного мира, носят на своем теле следы адских ожогов.

Не можем мы, игнорируя систему ценностей, лежавших в основе миросозерцания людей средневековой эпохи, понять и их культуру. Наиболее распространенный и популярный в эту эпоху жанр литературного произведения - жития святых, самый типичный образчик архитектуры - собор, в живописи преобладает икона, в скульптуре - персонажи Священного Писания. Средневековые мастера, писатели, художники, пренебрегая зримыми очертаниями окружающего их земного мира, пристально всматриваются в потусторонний мир. Но своеобразен не только предмет, привлекающий их внимание. Как видят мир эти мастера? Поэты и художники почти вовсе обходят реальную природу, не воспроизводят пейзажа, не замечают особенностей отдельных людей, не обращают внимания на то, что в разных странах и в разные эпохи люди одевались по-разному, жили в иных жилищах, имели другое оружие. Индивидуализации они предпочитают типизацию, вместо проникновения в многообразие жизненных явлений исходят из непримиримой противоположности возвышенного и низменного, располагая на полюсах абсолютное добро и абсолютное зло.

3. Идеи чистилища и спасения в сознании средневекового общества

Согласно общехристианским представлениям о посмертной судьбе людей, Бог судит души умерших тотчас после их исхода из тела. При этом души праведников попадают в рай, а души грешников, совершивших смертные грехи или не раскаявшихся, — в ад.

«Согласно католическому учению о чистилище, души тех людей, которые не совершали особо тяжких грехов и раскаялись, должны пройти ряд временных, очистительных страданий и только после этого становятся достойны лицезрения Бога. Такой “промежуточный” этап между адом и раем (лат, “purgatorium”) в русском языке издревле носит название “чистилища”».[3]

В Священном Писании прямые упоминания о существовании чистилища отсутствуют. В Ветхом Завете таковым можно счесть отрывок 2 Мак 12. 39—45, хотя многие экзегеты толкуют его как связанный с темой эсхатологического воскресения мертвых, а. не собственно чистилища. Немногочисленные новозаветные тексты (Мф 12. 32; 2 Тим 1. 18; 1 Кор 3. 10—15) могут рассматриваться как косвенные свидетельства о чистилище, но все это довольно спорно. В итоге католическая доктрина о чистилище опирается преимущественно на Священное Предание.

В творениях Отцов Церкви, как западных, так и восточных, идея чистилища в той или иной форме, безусловно, присутствует. Свв. Василий Великий, Григорий Нисский, бл. Августин употребляют выражение “очистительный огонь” (т.е. наказание огнем, из которого грешники выходят очищенными) или прямо “чистилище”. Ту же веру в возможность только временных мук разделяли свв. Киприан, Иоанн Златоуст. Наиболее четко учение о чистилище разработал Папа Григорий Великий, живший в VI столетии и признаваемый Восточной Церковью “столпом православия”.

Поначалу понятие чистилища было довольно неопределенным и допускало различные толкования. Но оно носило скорее “духовный” и общий характер. В частности, само понятие “очистительного огня” было сформулировано только в XI в. Но со временем идея чистилища стала приобретать все более конкретно-художественное выражение, и “промежуточное состояние” как бы сменилось “промежуточным местом”, когда богословы-схоласты, поэты и художники начали описывать, подобно аду и раю, детальное устройство чистилища, муки находящихся там грешников и т.д. Естественной реакцией Церкви было очень осторожное использование в официальных церковных определениях понятий и терминологии, описывающих чистилище. В соборных учительных текстах избегали использовать даже само слово “чистилище”, так же как и образ огня, очищающего от грехов.

С разделением Церквей учение о чистилище получило окончательное оформление только в Западной Церкви, прежде всего на I и II Лионском, Флорентийском и Тридентском Соборах. Однако установления, принятые на этих Соборах, хотя и выражали Учительство Церкви, не носили характера догматических вероопределений. В частности, на Флорентийском “примиренческом” Соборе 1439 г. грекам не вменялось в обязанность принять учение о чистилище.

«В Восточной Церкви понятие чистилища не получило доктринального оформления. С другой стороны, на Востоке идея чистилища также всегда присутствовала, хотя и в несколько иных формах. Мертвые мыслились там находящимися в некоем промежуточном состоянии в ожидании Страшного Суда, когда их участь будет окончательно решена. Именно с этим связаны молитвы об умерших, чтобы Бог “оставил им прегрешения вольные и невольные”, “учинил души их в месте светле, в месте злачне”. Однако, согласно восточной традиции, не только элемент “промежуточности” присутствует в положении умерших до Страшного Суда, но и наличие мучений, страданий, испытываемых ими, — что уже вплотную приближает их к понятию чистилища. Св. Василий Великий в молитвах Пятидесятницы упоминает о “в аде (иногда заменявшего слово “чистилище” — Ю.Т.) держимых” с надеждою “мира, ослабления и свободы” для них.»[4]

Но еще более определенное воплощение идея мук чистилища получила на Востоке под названием “мытарств”, т.е. испытаний, угрожающих душе после смерти в ожидании Страшного Суда. Тема “мытарств” приобрела широкое распространение в фольклоре, многочисленных сказаниях, повествующих если не об “очистительном огне”, то о бесах и демонах, выдержать встречу с которыми предстоит грешникам.

Таким образом, можно сделать вывод о традиционной общности воззрений Католической и Православной Церквей на предмет “чистилища” и формальные вероучительные разногласия между ними считать чисто номинальными.

4. Роль города в жизни средневекового общества

В X-XI вв. в Западной Европе начинают расти старые города и возникают новые. В городах зарождался новый образ жизни, новое видение мира, новый тип людей. На основе возникновения города оформляются новые социальные слои средневекового общества - горожане, цеховые ремесленники и купцы. Они объединяются в гильдии и цехи, защищающие интересы своих членов. С возникновением городов усложняется само ремесло, оно требует уже специальной подготовки. В городах формируются новые социальные отношения - ремесленник лично свободен, защищен от произвола цехом. Постепенно крупным городам, как правило, удавалось свергнуть власть сеньора, в таких городах возникало городское самоуправление. Города были центрами торговли, в том числе внешней, что способствовало большей информированности горожан, расширению их кругозора. Горожанин, независимый от любой иной власти, кроме магистрата, видел мир по-иному, чем крестьянин. Стремящийся к успеху, он стал новым типом личности.

Формирование новых социальных слоев общества оказало огромное влияние на дальнейшее развитие средневековой культуры, нации, становление системы образования.

Вольнолюбивая направленность городской культуры, ее связи с народным творчеством наиболее ярко отразила городская литература. Хотя на раннем этапе развития городской культуры спрос на клерикальную литературу - жития святых, рассказы о чудесах и т.д. - был все еще велик, изменились сами эти произведения: возрос психологизм, усилились художественные элементы.

В городской вольнолюбивой, антицерковной литературе формируется самостоятельный пласт, пародирующий основные моменты церковного культа и вероучения (как на латинском, так и на народных языках). Сохранились многочисленные пародийные литургии (например, "Литургия пьяниц"), пародии на молитвы, псалмы, церковные гимны.

В пародийной литературе на народных языках главное место занимают светские пародии, осмеивающие рыцарскую героику (появляется, например, комический двойник Роланда). Создаются пародийные рыцарские романы, пародийные эпосы средневековья - животные, плутовские, дурацкие. Так, в XIII в. многочисленные рассказы о животных - хитроватом лисе Ренане, глупом волке Изенгрине и простоватом льве Нобле, в поведении которых легко угадывались человеческие черты, свели вместе и переложили на стихи. Так появилась обширная эпическая поэма "Роман о Лисе".

Одним из популярнейших жанров французской городской средневековой литературы XII - XIV вв. были фаблио (от французского - фабльо - побасенка). Фаблио - это короткие забавные истории в стихах, комические бытовые рассказы. Анонимными авторами этого жанра городской литературы были горожане и странствующие певцы и музыканты. Героем этих коротких рассказов чаще всего выступал простолюдин. Фаблио тесно связаны с народной культурой (народные обороты речи, обилие фольклорных мотивов, комичность и быстрота действия). Фаблио развлекали, поучали, восхваляли горожан и крестьян, осуждали пороки богачей и священников. Нередко сюжетом фаблио были любовные истории. Фаблио отразили жизнелюбие горожан, их веру в торжество справедливости.

Тематически к фаблио примыкает шванк (от немецкого - шутка) - жанр немецкой городской средневековой литературы. Шванк, как и фаблио, небольшой юмористический рассказ в стихах, позже в прозе. Возникший в XIII в., шванк был очень любим немецкими бюргерами не только в средневековье, но и в эпоху Ренессанса. Основой сюжета шванка часто служил фольклор, а позже - новелла раннего Возрождения. Шванк имел антиклерикальный характер, высмеивая пороки католической церкви. Анонимные авторы фаблио и шванков противопоставляли свои произведения элитарной рыцарской литературе. Жизнерадостность, грубоватость, сатирическое высмеивание рыцарей были своеобразным ответом духовной элите и ее утонченной культуре.

Городская литература XIV - XV вв. отразила рост социального самосознания горожан, которые все более становились субъектом духовной жизни. В городской поэзии появились немецкие поэты - певцы из ремесленно-цеховой среды - мейстерзингеры (буквально - мастер-певец). Они усваивали в своих певческих школах каноническую манеру исполнения песен миннезингеров, на смену которым они пришли. Поэзии мейстерзингеров не были полностью чужды и религиозно-дидактические мотивы, хотя в основном творчество их носило светский характер. Наиболее известными мейстерзингерами были Г.Сакс, Х.Фольц, Г.Фогель и др.

В этот же период появляется новый жанр городской литературы - прозаическая новелла, в которой горожане предстают людьми независимыми, сметливыми, ищущими успеха, жизнелюбивыми.

5. Храм как образ мира

Древние строители хотели вместить в него весь мир, и на века сохранить свое понимание этого мира.

«Что общего между христианским храмом и, например, египетским или ступой? Они объединены общим стремлением вверх, к небу, и, конечно, к Богу. Первые жертвенники у всех народов возводились на вершинах гор или холмов, стремясь приблизиться к небесам. Именно высоту хотели подчеркнуть в своих строениях и византийские архитекторы. Особенным символом является купол, символизирующий, помимо всего прочего, свод небес (по этой причине купола красили в синий или черный цвет). Четыре стены храма обозначают четыре стороны света, говорят о том, что духовная власть распространяется во все стороны, везде. Особенным направлением является восток. Все храмы расположены так, чтобы молящиеся были обращены лицом на восток, именно с востока ожидалось Второе пришествие Христа. Обратите внимание, что вход в храм находится в западной части, алтарь – в восточной, кресты на храме всегда повернуты в восточном направлении. Иначе обращены верующие в мечети. Если мы посмотрим на храм в плане, то увидим главный христианский символ – крест. Такой храм и называется крестово-купольный».[5]

Сам храм разделен на три части. Если мысленно разрезать его, мы получим три удлиненных помещения. В Средневековье такое длинное помещение казалось похожим на корабль, именно на тот корабль-ковчег, на котором Бог спас Ноя, и церковь казалась именно тем кораблем, на котором спасется каждый в нее приходящий. По-гречески корабль – неф.

Главная часть храма – алтарь. В него превратился древний жертвенник. Слово это означает «высокий, возвышение». Место, где находится алтарь, в христианском храме всегда обозначается полукруглым выступом – апсидой, что в переводе обозначает просто «крыша, свод». Эти части похожи на небольшие пещеры, они связаны с той самой Вифлеемской пещерой, где родился Иисус Христос.

Если жилище души и символ ее деяний — это сердце, то жилище Бога и образ созданного им мира — это храм. Он является копией небесной модели — первого храма, первого священного пространства, и его возведение соответствует сотворению Космоса. Архитектор, мастер, создающий храм, в каком-то смысле имитирует деяния Бога, сам превращается в демиурга. Строительный материал: камень, дерево, обожженная глина — эквиваленты хаоса — под воздействием его инструментов приобретают форму, а само строительство становится актом жертвоприношения и самосотворения. И поэтому строительство храмов всегда требовало не только знания основных наук, которые изучались еще в Академии Платона — арифметики и геометрии, музыки и астрономии, — но и обладания глубоким мистическим чувством, тем, что позволяло вдохнуть душу в тело храма.

Если при строительстве мастер повторяет деяние Бога, то человек, участвующий в литургии, символически делает то же самое по-другому — он воссоздает храм внутри себя.

Храм как образ макрокосма и микрокосма, мира и человека должен существовать в трех плоскостях. Он имеет свое небо, свою землю и свой подземный мир — свои дух, душу и тело. Свод и алтарь представляют духовный мир — мир архетипов и первопричин; вечное и непреходящее начало в человеке и в природе; неизменное и необъятное пространство неба — такое же неизменное и необъятное, какой является трансцендентная, духовная реальность.

Между духовным и телесным существует мир движений и перемен, соединяющий эти две плоскости; в храме он представлен пространством, ведущим от входа к алтарю. В человеке это душа с ее радостями и страданиями, победами и падениями, а в природе — земля, горизонтальная плоскость, где существует и развивается жизнь во всем ее многообразии.

Фундамент, вход в храм, его внешний облик олицетворяют тело храма.

В этих трех мирах существует и живет не только храм, но и город. Он имеет свой Акрополь — верхний город, свою Агору — место, где происходит бытовая и политическая жизнь общества, и свой Некрополь — мир подземный. В этих мирах движется и человеческая душа — она нисходит с неба на землю и восходит с земли на небо. В течение ее земной жизни аналогом этого процесса является движение из храма в мирское пространство и обратно в храм, в центр мира и место встречи любящих друг друга Бога и Человека.

Когда мы влюбляемся, нам трудно объяснить, откуда и почему возникают эти глубокие чувства, облагораживающие душу. Мы влюблены, и, поглощенные необыкновенным, прекрасным, мы готовы преодолеть все моря и горы, чтобы встретиться, дотронуться до руки любимого человека. В этом состоянии мы забываем себя и свои маленькие желания, отрываемся от земли, испытывая и счастье, и боль.

Подобные чувства возникают у нас не только по отношению к видимой и осязаемой реальности. Даже в видимом мы любим невидимое — внутреннюю красоту, которая, открываясь нашей душе, делает и нас самих внутренне более красивыми. Как говорит Платон, любовь есть не что иное, как любовь к вечному обладанию Богом; это стремление к бессмертию, способность «забеременеть» духовностью, произвести на свет прекрасное, истинную добродетель, все те блага, которые несет в своем лоне человеческая душа. Беременный божественным человек на протяжении всей истории создавал то, что несло внутри себя воспоминание и напоминание о божественном. Такими напоминаниями являются в первую очередь творения, относящиеся к сфере сакрального, — все то, что воплощает идею зова и восхождения смертного к бессмертному, ущербного — к целостности и полноте, бедного светом — к исполненности сиянием света.

Список литературы

1. Культурология. / Под редакцией Северинова А.А. – М.: Центр, 2002.

2. Культурология. История мировой культуры. / Под ред. проф. Марковой А.Н. – М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1998.

3. Культурология: словарь и хрестоматия. Под ред. Кохановского В.П. Ростов-на-Дону: “Феникс”, 2004.

4. Культурология: Учебник для ВУЗов. / Под ред. проф. В.Н.Лавриненко. – М.: Культура, 2003.

5. Средневековая культура / Под ред. проф. Храпова Н.С. – М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 2003.

[1] Культурология. / Под редакцией Северинова А.А. – М.: Центр, 2002. – с. 159.

[2] Средневековая культура / Под ред. проф. Храпова Н.С. – М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 2003. – с. 59.

[3] Культурология: словарь и хрестоматия. Под ред. Кохановского В.П. Ростов-на-Дону: “Феникс”, 2004. – с. 157.

[4] Культурология: словарь и хрестоматия. Под ред. Кохановского В.П. Ростов-на-Дону: “Феникс”, 2004. – с. 160.

[5] Средневековая культура / Под ред. проф. Храпова Н.С. – М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 2003. – с. 76.