Содержание
Введение_______________________________________________________ 3
Глава 1. Понятие и признаки
преступления________________________ 4
1.1. Понимание преступления в
отечественной и зарубежной литературе 4
1.2. Внешние, внутренние и формальные
признаки преступления____ 6
Глава 2. Понятие, виды объектов
преступления____________________ 11
2.1. Понятие объекта преступления_____________________________ 11
2.2. Виды объектов преступления_______________________________ 13
Заключение____________________________________________________ 20
Список использованной литературы и
источников_________________ 21
Введение
Преступление - это социальное и правовое явление. Преступность появилась
с расколом общества на антагонистические классы. Нормы о преступлениях и
наказаниях стали выражать волю экономически и политически господствующих
отношений, прежде всего в охране власти и собственности.
В рабовладельческом обществе самый многочисленный класс рабов не был
объектом уголовно-правовой охраны. Рабы как "говорящие вещи"
рассматривались в качестве не субъектов, а предметов уголовно-правовых
отношений. Социально-классовая природа рабовладельческого уголовного
законодательства выражалась также в неравенстве граждан перед законом в
зависимости от кастовой принадлежности. Древнейшие памятники права, например,
Законы Хаммурапи или Ману, жестокими наказаниями карали малейшие поползновения
на власть фараонов, их собственность, особенно со стороны низших сословий.
Актуальность. В современных
условиях в нашей стране наблюдается резкий всплеск преступлений, в различных
сферах общественной жизни. Безудержный рост преступности создает серьезную
угрозу государству и обществу, жизни, здоровью и имуществу граждан. Для борьбы
с преступлениями важно определить их природу и особенности, причины совершения
и состав преступления и на этой основе наметить пути сокращения их числа.
Преступления, издавна привлекают
внимание политика, ученого, писателя, гражданина как своей неординарностью в
ряду других юридических событий и явлений, так и негативной общественной
значимостью, а порой и серьезной опасностью. Но преступление признается таковым
не само по себе, а лишь через призму соответствующего состава.
Глава 1. Понятие и
признаки преступления
1.1. Понимание преступления в отечественной и зарубежной
литературе
Констатируя в конечном счете
наличие в отечественной литературе в рассматриваемом нами аспекте нескольких
вариантов истолкования понятия преступления с точки зрения используемого в нем
родового понятия и то, что в новом УК РФ за основу было взято наиболее
распространенное, традиционное решение вопроса, обратим внимание и на
разработанную в теории уголовного права концепцию, согласно которой
преступление есть определенного рода отношение между людьми. К сожалению, в
этой связи каких-либо новых дефиниций преступления пока еще не предлагалось.
Более того, авторы разошлись во мнениях о возможности признания такого
отношения общественным. В отличие от тех, кто положительно решает этот вопрос и
характеризирует данное отношение как аномальное, антисоциальное,
антагонистическое, конфликтное, криминальное и т. п., некоторые авторы
настаивают на необходимости разграничить общественные отношения и
индивидуальные, межличностные связи. Полагая, что преступление есть не первое,
а второе, они ссылаются на то, что: 1) общественные отношения - результат
связи, "сцепления", говоря словами К. Маркса, людей; преступление не
создает связи, а разрывает по крайней мере одну из многих связей человека с
другими людьми; 2) общественные отношения предполагают организованность и
порядок; преступление - это акт, дезорганизующий
порядок, акт индивидуального произвола; 3) общественные отношения опосредуются различными социальными институтами и
учреждениями; преступление остается "голым" единичным актом
"изолированного индивида"; 4) общественные отношения - это отношения
целостных систем, результат массовой деятельности людей, и поступок
"включается" "в мир общественных отношений" тогда, когда
соответствует этой деятельности; преступление - чужеродное образование,
внедрившееся в ткань общественных отношений; 5) общественные отношения -
результат социальной деятельности; преступление антисоциально.;
6) общественные отношения имеют известные границы (сферы действия) и определенный
круг субъектов; ни отдельно взятый преступник, ни сколь угодно большая масса
преступников никакой социальной общности не образуют.
Не разделяя последнюю позицию, в
частности, потому, что ее сторонники необоснованно отождествляют общественные
отношения с теми отношениями, которые в последние десятилетия все чаще и чаще
именуют социальными, как раз подразумевают многие (но не все) из указанных
признаков (типичность, всеобщность, институциональность
и т. д.), сделаем акцент на особой актуальности трактовки понятия преступления
в качестве некоторого рода отношения лица. Чем она обусловлена? Отнюдь не тем,
что деяние не является обязательным для всякого преступления, но тем, что по
своей природе оно есть явление не физическое, а общественное. Уголовное право,
как и право вообще, имеет дело не столько с действиями людей, их поведением,
поступками, сколько с отношениями между ними. Спору нет, преступление немыслимо
без деяния. Но оно столь же немыслимо и без вины, нарушения прав и
обязанностей, причинения или создания угрозы причинения вреда. Важно, стало
быть, указать не только на то, без чего преступление не существует как таковое,
но и в первую очередь на то, что объединяет все необходимые признаки, является
общим для них, позволяет раскрыть взаимосвязь между ними и преступлением в
целом[1].
Полагая, что лишь понимание
преступления в качестве отношения лица, которое при определенных условиях
(признаках) приобретает характер криминального (преступного), позволяет
последовательно решить эти задачи, обратим внимание на сложности, порождаемые
сложившимся ныне подходом к решению вопроса о взаимосвязи родовой и видовой
специфики понятия преступления. Отводя в его дефинициях деянию роль не
признака, а ближайшего рода, и проявляя в этом редкое единодушие, отечественное
законодательство и теория уголовного права тем самым ориентируют на то, что
содержание данного термина включает в себя все составляющие преступления. В
результате возникает, если так можно выразиться, предельно широкая трактовка
смыслового значения термина "деяние", охватывающая внешнюю и
внутреннюю стороны преступления, объект и субъект[2].
Но существует и иная, предельно узкая трактовка, которая обнаруживается всякий
раз, когда речь идет о "строении", составе преступления. При
выделении в нем объекта, субъекта, субъективной и объективной сторон термин
"деяние" увязывается с последним элементом, ему вольно или невольно
придают значение одного из обязательных внешних признаков преступления, причем
даже не всякого, а только непосредственно касающегося действия (телодвижения) и
бездействия (отсутствия должного телодвижения). Сколько бы при этом ни
говорилось о неразрывной связи деяния либо действия и бездействия с внутренней
стороной посягательств, какие бы ограничения ни вводились (например,
подчеркиванием того, что "шизофреник в уголовно-правовом смысле не
действует"), суть остается одна: термин "деяние" в этих случаях
охватывает собой только действие или бездействие лица и соотносится с другими
элементами преступления (с субъективной стороной, объектом и т. д.) не как
целое и часть, а именно как самостоятельные части некоторого целого, т. е.
преступления.
Получив фактически одновременно
значение и одного из признаков преступления, и его ближайшего родового понятия,
термин "деяние" вполне закономерно породил немало сложностей в
трактовке его взаимосвязи, в частности, с тем, что принято именовать внутренней
стороной преступления. В чем именно они состоят? Ответ на этот вопрос
предполагает рассмотреть понятие преступления уже с позиций взаимосвязи его
внешней и внутренней сторон (признаков, свойств).
1.2. Внешние, внутренние и формальные признаки преступления
Как показывает история развития отечественного
уголовного законодательства, в нем нередко противопоставлялись внешние и
внутренние признаки понятия преступления. Это находило свое выражение не только
в том, что до начала XX в. российский законодатель не исключал уголовной
ответственности за "голый умысел", т. е. за само намерение совершить
какие-то действия, но и в том, что во всех ранее сформулированных понятиях
преступления не указывалось на виновность как необходимый его признак.[3]
И если первое обстоятельство, отождествляющее преступление с внутренним
психическим отношением лица, всегда оценивалось в нашей литературе негативно,
то второе нередко воспринималось в качестве вполне обоснованного, поскольку,
как указывалось, всякое общественно опасное деяние может быть совершено лишь
умышленно или неосторожно и, стало быть, нет необходимости в понятии
преступления выделять признак виновности. В действительности, однако, неупоминание в законе о виновности было обусловлено другими
соображениями. Закрепляя предмет доказывания и
основания уголовной ответственности, законодатель явно ориентировался на то,
что ее возложение предполагает наличие двух условий: преступления, во-первых, и
вины в его совершении, во-вторых. Встав на такую точку зрения, он тем самым
выводил признак виновности за пределы понятия преступления и, давая его
определение, вполне логичным считал не упоминать о ней как о необходимом
признаке.[4]
Можно спорить о приемлемости данной позиции, но несомненным остается одно:
вопреки широко распространенному в нашей научной литературе мнению, ранее
действовавшее законодательство отводило виновности значение составной части
оснований уголовной ответственности, но никак не понятия преступления и тем
более деяния (действия, бездействия).
Несколько иначе обстояло дело с
характеристикой виновности в качестве признака преступления в отечественной
юридической литературе. В отличие от законодательства большинство ученых более
или менее последовательно отстаивали тезис, согласно которому без вины нет не
только оснований уголовной ответственности, но и преступления. Вместе с тем,
видя в преступлении не отношение лица, а деяние, они не были единодушны в
решении вопроса обоснованности выделения виновности в качестве самостоятельного
его признака, в связи с чем в одних работах преступление определялось не просто
как деяние, а деяние виновное, и, стало быть, первое подразумевало лишь
внешнюю, а второе - внутреннюю сторону преступления, в других - о виновности
особо не упоминалось потому, что она объявлялась необходимой составной частью
деяния (или его признака противоправности). [5]
Примечательно, что с точки зрения
взаимосвязи внешних и внутренних признаков преступления вновь принятый УК РФ по
сравнению с прежним оказывается менее последовательным. И действительно,
определяя преступление как деяние виновное, законодатель тем самым исходит из
того, что деяние и вина - составные части преступления, которые: а) раскрывают
соответственно его внешнюю (физическую) и внутреннюю (психическую) стороны; б)
предполагают единство, отсутствие которого исключает само преступление. С
позиций того, что преступление есть некоторого рода отношение лица, такое
решение вопроса о взаимосвязи его внешних и внутренних признаков заслуживает
всяческой поддержки. Вместе с тем, обратившись к норме, описывающей основание
уголовной ответственности как "совершение деяния, содержащего все признаки
состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом", можно сделать
вывод, что деяние включает в себя не только внешнюю, но и внутреннюю сторону
посягательства, его виновность. Так как во всех иных случаях (в частности, при
описании признаков невменяемости) законодатель явно ориентировался на посылку,
согласно которой вина не является обязательным структурным компонентом деяния,
то, констатируя непоследовательность законодателя, нужно тем не менее
заключить, что новое определение преступления имеет в виду два, хотя и тесно
связанных, но самостоятельных и обязательных его признака: внешний (физический)
- деяние и внутренний (психический) - виновность. [6]
Взаимосвязь внутреннего и
внешнего нельзя отождествлять с взаимосвязью субъективного и объективного. К
сожалению, в нашей литературе это обстоятельство обычно упускается из виду,
вследствие чего не усматривается какой-либо существенной разницы как между
субъективными и внутренними, так и между объективными и внешними признаками
преступления. Между тем связь внешнего и внутреннего имеет совсем иной
характер, чем связь объективного и субъективного. Внешнее и внутреннее
предполагают такое единство сторон, при котором имеет место зависимость одного
от другого. Объективное и субъективное, напротив, существуя в рамках единого
целого, не зависят друг от друга. В этом смысле субъективное есть все, что
характеризует источник активности, причем как с его внешней, так и внутренней
стороны, а объективное - то, что находится не только вне сознания лица, но и
независимо от него. Иначе говоря, субъективное непосредственно связано с
субъектом, а объективное - с объектом преступления.
Анализируя известные ранее
дефиниции преступления в рассматриваемом аспекте, отметим прежде всего то, что
ни законодательство, ни теория уголовного права не были склонны специально
указывать в них признаки, непосредственно касающиеся субъекта. Это, разумеется,
вовсе не означает, что такого рода вопросы вообще оставались открытыми. В
законодательстве им посвящались специальные уголовно-правовые нормы, а в теории
выделялся особый раздел учения о преступлениях, в соответствии с которым
наиболее важными положениями, раскрывающими понятие субъекта преступления,
можно назвать то, что им всегда выступает: а) отдельное, б) физическое, в)
вменяемое лицо, г) достигшее установленного законом возраста.[7]
Иначе обстояло дело с признаками,
характеризующими объект преступления: не только в юридической литературе, но и
в законодательстве трудно найти определения, в которых бы так или иначе не
акцентировалась направленность посягательства. Однако примечательно не только это,
но и то, насколько многообразны и изменчивы были такого рода представления. Во
времена Русской Правды в преступлении усматривалось отношение лица к индивиду,
а потому воспринималось оно законодателем как дело частное, затрагивающее
интересы лишь того, кому наносилась обида (что, тем не менее, не исключало
дифференцированной оценки содеянного в зависимости от социальных различий
виновной и потерпевшей сторон).[8]
В период действия Судебников 1497 и 1550 гг. в оценке преступного и
непреступного особое значение придавалось интересам земства. Уложение 1649 г.
большинство преступных деяний увязывало с нарушением воли государя. Это
понимание направленности посягательств приобрело исключительное значение в
артикулах Петра 1, в эпоху которого каралось не причинение вреда кому-либо, а
неисполнение указов самодержца, в силу чего, по весьма удачному замечанию Н. С.
Таганцева, считались "и мятеж, и убийство, и
ношение бороды, и срубка заповедного дерева равно важными деяниями, достойными
смертной казни, ибо все это виновный делал не страшась царского гнева"[9].
В настоящей работе вряд ли есть
необходимость доказывать факт существования в уголовном законе правовых норм.
Но в плане рассмотрения формального признака понятия преступления нельзя не
подчеркнуть: существование этих норм, их самостоятельность ни в коей мере не
связаны с тем, что именно уголовный закон берет на себя функцию признания
деяния запрещенным или незапрещенным. Играя роль
юридического факта, преступление вызывает к жизни уголовно-правовое отношение,
регулируя которое, уголовное право наделяет его участников определенными
правами и обязанностями. Уголовно-правовая норма предполагает, в частности,
требование своего применения лишь в случаях, когда содеянное охватывается ее
содержанием, назначение по общему правилу лишь такого наказания, которое
предусмотрено законом, и т. д. Эти правила поведения обращены в основном к правоприменителю, но разве они не являются нормативными?
Стало быть, появление уголовно-правовой нормы - это возложение обязанности на правоприменителя, он должен уважать и чтить предписания
закона, привлекая к ответственности виновного. Если уж говорить об уголовной
противоправности, запрещенности, то она может быть в действиях не того, кто
привлекается, а того, кто привлекает к уголовной ответственности и должен при
этом строго соблюдать все требования закона. При таком варианте решения вопроса
нет никаких оснований для появления парадоксов, специфичности понимания
противоправности.
С позиций сложившегося взгляда на
понимание формального признака преступления немало трудностей возникает и при
решении вопроса о том, в какой части уголовно-правовой нормы формулируется
такой запрет на совершение общественно опасного деяния. Если допустить, что он
действительно содержится в ней, то его место должно быть там, где описывается
правило поведения, т. е. указывается на субъективные права и обязанности
участников общественного отношения. В общей теории права такая часть нормы
именуется диспозицией. Стало быть, следуя исходной посылке, нужно
констатировать: установление уголовно-правового запрета на совершение
общественно опасного деяния требует наличия в нормах УК именно диспозиции, а не
чего-либо иного. Поскольку в большинстве работ не оспаривается существование
диспозиции в уголовно-правовой норме, предусматривающей ответственность за
отдельное деяние, то, казалось бы, эти рассуждения никаких противоречий не
вызывают. Но в действительности и здесь обнаруживается очередной парадокс. [10]
В самом деле, можно ли вообще
говорить о существовании такой правовой нормы, которая не содержит в себе
условия своего применения, т. е. гипотезу? Ответ очевиден: нет, нельзя. Но если
это так, то в любой норме, предусматривающей уголовную ответственность,
непременно должна быть выделена эта часть. Руководствуясь здравым смыслом,
учитывая конкретное содержание таких норм, следовало бы со всей определенностью
констатировать, что описание признаков деяния в статьях Особенной и Общей
частей УК РФ собственно и есть условия применения уголовно-правовой нормы, ее
гипотеза. Неясным остается лишь одно: почему в юридической литературе многими
авторами не воспринимается это, казалось бы, вполне логичное и простое решение
вопроса. Почему вдруг вновь зашла речь о том, что "уголовное право
представляет собой особую отрасль", "гипотеза в уголовно-правовых
нормах носит общий характер", "в уголовном праве правильнее
пользоваться привычной терминологией", "гипотеза подразумевается в
уголовно-правовых нормах", "в уголовно-правовой норме происходит
слияние гипотезы с диспозицией", "диспозиция выполняет одновременно
роль гипотезы", "гипотеза говорит о наличии юридического факта, но
описание его содержится в диспозиции" и т. п. ? Надо полагать, что такая
неясность может быть объяснена лишь одним: если установление признаков деяния,
с наличием которых законодатель связывает возможность применять
уголовно-правовые нормы, назвать своим именем - гипотезой, то для
уголовно-правового запрета в ней просто не остается места. А поскольку это
никоим образом не вписывается в теорию уголовно-правовой запрещенности преступного
деяния, то, видимо, во имя спасения этой теории предполагаемое выдается за
действительное, нелогичное за специфическое. [11]
Перечисление различного рода
"особенностей", порождаемых идеей уголовно-правовой запрещенности
общественно опасных деяний, можно было бы продолжить. Однако, думается,
изложенного достаточно для того, чтобы сделать вывод: определяя преступление,
нужно исходить из иного понимания формального признака. Какого именно?
Прежде всего необходимо различать
соотношение формального и содержательного (формы и содержания), с одной
стороны, и материального и идеального, с другой. Всякий признак преступления
может считаться таковым лишь при условии, что он указан уголовным законом в
таком качестве и с этой точки зрения должен быть формальным. Вместе с тем форма
всегда предполагает некоторое содержание, а, стало быть, закон закрепляет не
просто признак преступления, а определенное его содержание. В этой связи любое
определение преступления является и формальным (предусмотренным в законе - законодательным,
официальным, обязательным для правоприменителя;
изложенным в научной литературе - доктриальным,
неофициальным, необязательным) и содержательным одновременно. Другое дело, что
эти определения могут быть сконструированы в абстрактном либо более или менее
конкретном виде. Так, ограничившись указанием лишь на то, что преступление есть
деяние, предусмотренное законом в таком качестве, мы даем определение в
наиболее общей форме, не только не исключающей, но и предполагающей
детализацию. Поясняя, что преступным нужно считать лишь виновное деяние,
указанное в законе, действующем на территории и в момент совершения действия
или бездействия, и т. п., мы тем самым конкретизируем, раскрываем исходное
определение. В этом плане все так называемые формальные определения по сути
дела есть не более как общие, исходные, в которых могут и должны
подразумеваться конкретные признаки преступления, в том числе материального
характера. Нет в действительности и "чисто" материальных определений,
поскольку в любом случае они должны быть каким-то образом оформлены. Даже в
уголовном законе, допускающем аналогию при квалификации содеянного в качестве
преступного, такая оформленность существует не в
меньшем объеме, чем в законодательстве, исключающем аналогию.
Глава 2. Понятие,
виды объектов преступления
2.1. Понятие объекта преступления
Одним из главных аспектов
существующей ныне отечественной концепции объекта преступления является вопрос
о его понятии. В этом плане характерно, с одной стороны, то, что на протяжении
нескольких десятилетий почти во всех работах, так или иначе рассматривающих
данный вопрос, единодушно проводится мысль, согласно которой объектом
преступления должны признаваться определенные общественные отношения, и только
они. Ссылаясь на законодательство и общепризнанность в литературе, многие
авторы подчеркивают принципиальную значимость такого рода представлений об
объекте преступления, их важность для правильного уяснения социальной сущности
и общественной опасности любого преступного посягательства. Что же касается
другой стороны рассматриваемой концепции, то здесь примечательны два момента.
Во-первых, авторы ориентируются на весьма различную интерпретацию самих
общественных отношений.[12]
Причем наиболее существенное отличие состоит не в том, что общественные
отношения характеризуются как нечто, раскрывающее то положение человека в
обществе (его статус), то его фактическое поведение, то интересы людей и т. д.,
а в том, что нередко под общественными отношениями подразумевают любые
социальные связи между людьми, в том числе и конкретные, индивидуальные, в то
время как есть немало работ, в которых общественные отношения связываются лишь
с типичными, устойчивыми связями. Во-вторых, какой бы позиции ни придерживался
тот или иной автор в трактовке общественных отношений в качестве объекта
преступления, она редко находит свое подтверждение при анализе отдельных
составов преступлений, ибо оказывается, что их объектом выступают:
"общественный и государственный строй", "внешняя
безопасность", "личность", "жизнь и здоровье
человека", "права и свободы гражданина", "половая свобода
(или неприкосновенность) женщины", "деятельность государственного
аппарата", "интересы правосудия" и др., т.е. то, что само по
себе нельзя назвать общественным отношением. Если, однако, ни в исходном (в
понимании общественных отношений), ни в конкретном (при характеристике
отдельных составов преступлений) до сих пор нет достаточной ясности, то вполне
закономерно возникает вопрос: почему именно общественные отношения должны быть
признаны объектом всякого преступления?
Если вникнуть в логику
рассуждения тех, кто видит в объекте преступления общественные отношения, то
нетрудно обнаружить две исходные посылки: а) объектом посягательства может быть
признано только то, чему преступление причиняет или может причинить ущерб.
Такое явление, которому преступлением не может быть причинен ущерб, не
нуждается в охране; б) любое преступление наносит или создает угрозу нанесения
вреда именно общественным отношениям, а не чему-либо иному (нормам права,
правовому благу, имуществу и т.п.). Обоснованность сделанного вывода вряд ли
вызывала бы какие-либо возражения, будь каждая из этих посылок верной. Но дело
в том и состоит, что обе они нуждаются в существенных уточнениях, ибо в
недостаточной мере учитывают смысловое значение, в одном случае - категории
"объект", в другом - термина "вред".[13]
Разумеется, будучи причинно
связанными с конкретно совершаемым деянием (действием или бездействием),
изменения в окружающем мире, которые бывают самыми разнообразными, можно и
нужно включать в понятие преступных последствий. Вместе с тем, когда идет речь
о причиняемом преступлением вреде (ущербе), то подразумевается уже не только
физическая, но и социальная характеристика изменений действительности. Действия
человека способны уничтожить, повредить, видоизменить какую-либо вещь, однако
вред при этом всегда наносится или может наноситься не тому, что изменяется
(имущество, отношение и т.д.), а тому, чьи интересы это изменение затрагивает.
Иначе говоря, преступление причиняет или создает угрозу причинения вреда не
чему-то, а кому-то. Всякое иное решение вопроса, в том числе и такое, при
котором преступление связывается с причинением вреда общественным отношениям (а
равно имуществу, нормам права и т.д.), а не людям, носит фетишистский характер
и неизбежно вызывает весьма сомнительные представления не только о самом
объекте посягательства, но и о его соотношении с потерпевшим от преступления,
предметом преступления и составом преступления в целом.
И, действительно, если
согласиться с тем, что общественно опасное деяние причиняет вред общественным
отношениям, в силу чего именно они должны быть признаны объектом преступления,
то, обосновывая свою позицию, необходимо пояснить, почему им (объектом) нельзя
рассматривать тех, кто оказывается или (при покушении) мог оказаться жертвой
посягательства. Одним из первых на этот счет высказался Б.С. Никифоров. Однако в отличие от других авторов,
подчеркивающих, что в ряде случаев (прежде всего в преступлениях против
личности) объектом являются не сами общественные отношения, а их субъекты, он
утверждал, что субъекты общественных отношений составляют часть этих последних
и что поэтому в понятие объекта преступления обязательно включаются и те, и
другие. Аналогичные суждения приводят и другие авторы (в частности, Н.П. Карпушин и В.И. Курлянский).
Обосновывая идею о том, что от преступления терпят люди, они также
оговаривались, что не противопоставляют свой вывод утверждению о том, что
объектом преступления являются общественные отношения По их глубокому убеждению,
неправильно противопоставлять людей общественным отношениям, поскольку люди
выступают как их участники, материальные субстраты. В силу этого, считали они,
не может быть признано общественно опасным и преступным деяние, которое не
затрагивает интересы людей, которое, следовательно, не нарушает или не
разрушает "нормальные" с точки зрения государства общественные
отношения, т. е. опять-таки отношения между людьми.
Подобного рода пояснения трудно
назвать убедительными, поскольку из приведенных положений, во-первых следует,
что при характеристике объекта преступления как определенного рода общественных
отношений его участники могут признаваться и самим объектом преступления, и его
составной частью, и материальным субстратом этого объекта. Во-вторых, остается
неясным, почему признание участников общественного отношения объектом
преступления означает их противопоставление общественным отношениям. О такого
рода противопоставлении нужно вести речь лишь в случаях, когда объектом
преступления одновременно объявляются и общественные отношения, и их участники,
но отнюдь не в тех случаях, когда им рассматривается одно из этих понятий; и
наконец, не будет ли более логичным положение о том, что не сам факт причинения
вреда людям, их интересам влечет за собой нарушение (разрушение)
"нормальных" общественных отношений, а как раз напротив: нарушение
этих отношений нужно воспринимать как средство, способ и т. п. причинения вреда
самим участникам отношений, их интересам.[14]
2.2. Виды объектов преступления
Как известно, всякая классификация
должна производиться на основе определенного рода правил. Применительно к
классификации объектов преступления наиболее актуальны следующие три
требования.
1. Классифицируя объекты
преступления, нужно прежде всего различать деление того, что в общетеоретическом
плане именуют признаками и их носителями (вещью). В отличие от носителя,
признак, представляя собой "показатель, знак, посредством которого можно
узнать, определить что-либо", не способен к самостоятельному существованию
в пространстве и времени и всегда является принадлежностью какой-то вещи,
относительно которой он не должен ни отождествляться, ни противопоставляться. К
сожалению, и того и другого в существующем ныне учении об объекте преступления
(как, впрочем, и в уголовно-правовой науке в целом) избежать не удалось, в
связи с чем возникает необходимость внести уточнения в так называемую
классификацию объектов преступления по вертикали, согласно которой они
подразделяются обычно на общий (генеральный), родовой (групповой, видовой, специальный
и т.п.) и непосредственный (конкретный) объект посягательства. Заметим, что она
получила по сути дела общепризнанный характер и приводится почти в каждой
учебной и научной работе, изданной в нашей стране за последние полвека и
посвященной проблеме объекта преступления. Не останавливаясь на особенностях
решения вопроса отдельными авторами, в частности по поводу того, сколько видов
предполагает такая классификация, обратимся к ее основанию. Если анализировать
данное деление объектов преступления (понимаемых авторами как определенного
рода общественные отношения) под указанным углом зрения, то, пожалуй, имеет
смысл привести два весьма характерных высказывания. Н.А. Беляев, разделяющий
идею трехчленности такого деления, аргументирует его
тем, что "совокупность общественных отношений может быть предметом научно
обоснованной и логически завершенной классификации на базе
марксистско-ленинского положения о соотношении общего, особенного и отдельного.
Классификация объектов посягательств, - утверждает он, - как общего объекта
(вся совокупность охраняемых уголовным законом общественных отношений - общее),
родового объекта (отдельные однородные группы общественных отношений -
особенное) и непосредственного объекта (конкретное общественное отношение)
вполне соответствует требованиям логики" В этом же видит правомерность
деления объектов преступления и Н.И. Коржанский,
отстаивающий необходимость выделения четырех звеньев. "В основе этой
классификации, - отмечает автор, - лежит соотношение философских категорий
общего - особенного - отдельного" Каких-либо иных оснований данной
классификации ни названные, ни другие авторы обычно не указывают.[15]
При анализе причин возникающих
разногласий нет необходимости доказывать, что, раскрывая взаимосвязь выделяемых
видов объектов преступлений, сторонники данной классификации фактически
подразумевают соотношение другого категориального ряда: элемента, подсистемы и
системы. (или близкого им ряда: части и целого). Вся совокупность объектов
преступлений, имеющая место в действительности, на самом деле предстает перед
нами не общим объектом посягательства, а некоторой системой (целым), в рамках
которых могут быть выделены определенные подсистемы и элементы (части). Роль
подсистемы, очевидно, играет любая разновидность объектов преступлений,
включающая в себя однородные по направленности посягательства. Отдельно взятый
объект преступления выступает как элемент системы объектов в целом и
одновременно какой-то ее подсистемы. Стало быть, с позиций той взаимосвязи,
которая фактически обнаруживается в существующих ныне представлениях о
соотношении названных видов объектов, нет никаких оснований говорить об общем,
родовом и непосредственном объектах преступлений. Более того, в данном случае
не должна идти речь о классификации как таковой, поскольку анализ системы,
подсистемы и элемента предполагает предметом изучения не виды объектов
преступлений, а совсем иное: их иерархию, для которой главной является
характеристика не горизонтальных (как имеет место при классификациях), а именно
вертикальных связей - отношений целого и части.
Раскрывая содержание понятия
объекта преступления, конечно же, можно использовать установленные философией
закономерности соотношения категорий общего, особенного, индивидуального и
отдельного. Однако при этом было бы большой ошибкой не учитывать, что в
качестве отдельного должны признаваться сами объекты, в то время как роль
общего, особенного и индивидуального способны играть уже не объекты, а
признаки, свойственные им. Общим правомерно обозначать те признаки, которые
повторяются в каждом без исключения объекте посягательства. Особенным -
признаки, присущие не всем, а лишь какой-то части объектов преступлений.
Индивидуальным - признаки, принадлежащие одному объекту и отсутствующие у всех
других. Именно виды признаков, а стало быть, и виды понятий, но никак не виды
самих объектов преступлений фактически подразумевают те, кто пишет о
целесообразности классификации объектов преступлений по вертикали.
2. При характеристике
встречающихся в литературе классификаций объектов преступления существенное
внимание должно обращаться на то, что вообще понимается под объектом
преступления. Для примера можно привести деление, предложенное Ю.А. Демидовым,
который по аксиологическим основаниям различает
объекты: а) абсолютной и относительной ценности; б) политической,
экономической, моральной, материальной и иной социальной ценности; в)
общественной и индивидуальной ценности; г) большей или меньшей ценности; д.)
общей и частной ценности; и т. г) Если исходить из такого понимания, которое
видит во всяком преступлении посягательство на лиц (отдельное лицо или группу),
то большинство из указываемых Ю.А. Демидовым оснований оказываются либо
лишенными смысла (скажем, вычленение объектов политической, экономической,
моральной и другой социальной ценности), либо неприемлемыми по принципиальным
соображениям (в частности, различать лиц по их абсолютной или относительной,
большей или меньшей ценности). Но автор, говоря о классификации объектов
уголовно-правовой охраны, имел в виду не тех, кого защищает уголовный закон, а
то, что им защищается (государственный и общественный строй, общественный
порядок, жизнь, здоровье, честь и достоинство человека, имущество и т.п.). В
сущности, такого рода ценности следовало бы относить не к объекту, а к предмету
преступления, но в любом случае основания деления того, кто защищается, и того,
что защищается, уголовным законом отождествляться не могут.[16]
3. Число членов любой
классификации, ее практическая значимость и научная состоятельность во многом
зависят от того, является ли основание классификации единым и существенным. В
этой связи особый интерес представляет такое деление объектов посягательства,
исходя из которого общественно опасные деяния группируются на преступления
против личности, общества и государства. Что является наиболее характерным для
такой классификации?
Прежде всего ее общепризнанность.
Будучи известной еще во времена римского права, она всегда привлекала внимание
ученых. Но если в XIX - начале XX вв. почти во всех научных трудах этому
делению давалась положительная оценка, то позднее, в советской литературе, оно
стало рассматриваться как неприемлемое по идеологическим соображениям. Считая
его применимым лишь к буржуазному праву, авторы исходили из того, что в
социалистическом государстве не может иметь место противопоставление личных и
общественных интересов. В настоящее время подобного рода представления о
взаимосвязи личности, общества и государства стали более реалистичными, в силу
чего есть все основания полагать, что данная классификация не должна оставаться
вне сферы внимания исследователей.[17]
Характерной она является и с
точки зрения трудности понимания используемого в ней основания, что служит
главной причиной ее неприятия. Так, в отличие от римского права, различавшего
преступления публичные и частные, в известном труде Чезаре
Беккариа с учетом направленности преступных
посягательств они группировались, например, не на две, а на три разновидности:
некоторые преступления, считал он, разрушают само общество или вызывают гибель
того, кто является его представителем, другие нарушают личную безопасность
граждан, посягая на их жизнь, имущество и честь, третьи являются действиями,
которые противоречат тому, что для общественного спокойствия и блага закон
предписывает каждому гражданину делать или не делать. Сходное трехчленное
деление позднее широко распространилось и в юридической литературе России, в
связи с чем вычленялись, например, преступления против интересов государства,
против интересов общества и против частногражданских интересов. Помимо
указанных двух, наиболее часто встречающихся подходов, в истории развития
уголовно-правовой мысли можно обнаружить и менее представительные по числу
сторонников точки зрения, в соответствии с которыми назывались
"государственные", "общественные", "семейственные",
"против прав отдельных лиц, как физических, так и юридических,
заключающиеся в преступлениях против личности и имущества". Упуская из
виду требование единства основания, иногда их делили на пять групп:
"преступления против прав отдельных лиц", "преступления против
половой нравственности и семейства", "преступления против
общества", "преступления против государства", "преступления
против религии и церкви". Имелись сторонники и восьмиразрядной
классификации. В первом упоминались те преступления, которые ведут к гибели
государства; во втором - наносящие вред законной власти; в третьем - те,
которые направлены против личной безопасности; в четвертом - посягательства на
нравственность; в шестом - деяния, затрагивающие честь; в седьмом -
преступления против общественного спокойствия; в восьмом - деликты против
религии. Укажем также и на позицию авторов, выступающих за необходимость
выделения еще большего числа видов преступных посягательств по данному критерию
и еще в меньшей степени учитывающих принцип единства основания деления:
"При подразделении уголовных правонарушений на группы по различию объектов
или предметов преступлений, - писали они, - уголовные правонарушения
разделяются не на несколько, а на много групп. Например, преступления и
проступки против безопасности государства отойдут в одну группу, против
неприкосновенности законного авторитета или законного господства
правительственной власти - в другую, против доброкачественности исполнения
государственной или общественной службы - в третью, против доброкачественности
денежных знаков - в четвертую, против неприкосновенности веры или религии
человека - в пятую, против неприкосновенности правового состояния личности - в
шестую, против жизни - в седьмую, против телесной неприкосновенности - в
восьмую, против половой неприкосновенности - в девятую, против свободы - в
десятую, против чести - в одиннадцатую против имущества - в двенадцатую и т.д.[18]
Не останавливаясь на всех существующих до настоящего времени дискуссионных
аспектах классификации преступлений по их направленности, нельзя не подчеркнуть
ее теоретическую актуальность, особенно для более глубокого изучения понятия
объекта преступления и преступления как такового. В этой связи не может не
вызвать интерес, в частности, вопрос о возможности признания объектом преступления
юридических лиц и государства. Казалось бы, его решение не должно вызывать
больших затруднений, поскольку многие ученые считают вполне обоснованным
рассмотрение юридических лиц и государства в качестве участников общественных
отношений и, стало быть, как объекта преступления. Между тем есть и другая, на
наш взгляд, более правильная точка зрения, сторонники которой уже не раз
подчеркивали, что всякого рода социальные учреждения имеют несколько иную
сущность, чем естественно исторические общности, в связи с чем не могут быть
признаны участниками общественных отношений. Будучи организационной формой,
органом, социальные образования, по терминологии Ю.Г. Ткаченко, есть объективизированное, структурно оформленное орудие действия
субъектов общественных отношений. Последовательно развивая этот тезис,
следовало бы сделать соответствующие выводы и по поводу того, правомерно ли
признавать юридическое лицо и государство объектом преступления. Суть вопроса в
данном случае состоит в том, кого считать объектом, например, в так называемых
преступлениях против правосудия: само государство либо каждого члена общества,
интересы которого призваны выражать государство и его органы. Встав на ту точку
зрения, что государство и его органы как таковые не должны рассматриваться
участниками общественных отношений, можно утверждать: в такого рода
преступлениях виновный противопоставляет себя всем тем, чьи интересы
представляет государство и правосудие, и, стало быть, объектом в данном случае
выступают все члены общества, а предметом преступления - организационная форма.
Аналогичный подход предполагается и при характеристике направленности
посягательств против порядка управления, воинских преступлений, должностных
преступлений и т.д.
Немаловажное значение имеет
интересующая нас классификация объектов преступления, обусловливающая выделение
соответствующих видов посягательств, и в практическом плане. Для законодателя
она представляет особую ценность в связи с систематизацией материалов в
Особенной части УК, для правоприменителя - при
разграничении целого ряда преступлений, в частности, при квалификации
содеянного как лишения жизни лица или его близких в связи с осуществлением
данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга;
посягательства на жизнь государственного или общественного деятеля;
посягательства на жизнь сотрудника правоохранительных органов.
С позиций того, что всякая
классификация должна быть адекватной, соразмерной, т.е. исчерпывать объем
делимого целого, необходимо сделать соответствующие акценты в так называемой
классификации объектов преступления по горизонтали, в рамках которой обычно
говорят о трех видах объектов.[19]
Первый вид - основной объект
преступления. Его отличительная черта - обязательность для состава
преступления, вследствие чего вменение последнего возможно лишь в тех случаях,
когда конкретное деяние причинило или создало угрозу причинения вреда данному
объекту. Кроме того, специфический для него признак - особая значимость
основного объекта по сравнению с иными объектами одного и того же состава
преступления. Считается, что именно основной объект в наибольшей степени
отражает общественную опасность посягательства, именно его законодатель в
первую очередь ставит под уголовно-правовую охрану при конструировании
уголовно-правовой нормы.
Второй вид - дополнительный
объект преступления Как и основной, он рассматривается в качестве обязательного
для данного состава преступления со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что
же касается различий между основным и дополнительным объектами посягательства,
то их видят главным образом в том, что уголовно-правовая защита последнего
осуществляется не самостоятельно, а в неразрывной связи с основным объектом. В
качестве типичного примера приводят состав разбоя, в котором отношения
собственности объявляются основным, а личность, ее здоровье - дополнительным
объектом преступления.
И, наконец, некоторые авторы
считают третьим видом факультативный объект преступления, имея в виду, что, в
отличие от двух уже названных, данный объект не является обязательным для
состава преступления, а значит, причинение или создание угрозы причинения ему
вреда не служит необходимым условием для вменения состава преступления.
Заметим, что в юридической
литературе по поводу целесообразности и возможности выделения указанных видов
объектов высказываются и другие мнения: одни признают выделение дополнительных
и факультативных объектов не имеющим никакой практической ценности; другие
считают факультативный объект разновидностью дополнительного. Придерживаясь на
этот счет той точки зрения, что выделение основного, дополнительного и
факультативного объектов вполне обоснованно, подчеркнем два существенных
момента, непосредственно касающихся объема делимого целого, которые в
литературе обычно не акцентируются, но так или иначе подразумеваются.
Одно из них - это то, что
вычленение основного, дополнительного и факультативного объектов посягательства
носит производный характер, т.е. предполагает в качестве своей предпосылки
тезис, согласно которому действующее законодательство различает составы
преступлений одно- и много объектных посягательств. Ясно, что одно-объектные
составы преступлений оказываются за рамками деления по горизонтали.
Следовательно, оно применимо лишь к тем составам преступлений, где
законодателем описываются признаки по меньшей мере двух объектов. Другой
момент, предполагаемый при классификации объектов преступлений на основной,
дополнительный и факультативный, состоит в том, что объем делимого целого в
данном случае образуют объекты не всей совокупности много объектных составов, а
какого-то одного. Именно в пределах отдельно взятого много объектного состава
преступления становится возможным, с учетом конкретных его признаков, различать
либо основной и дополнительный, либо основной и факультативный, либо основной,
дополнительный и факультативный объекты. Стало быть, имея в виду тот факт, что
объекты всей совокупности преступлений по своему объему не совпадают с
количеством объектов одного преступления, можно сделать вывод о недопустимости
отождествления классификации объектов преступления и классификации объектов
преступлений.[20]
Заключение
Характеристика существующих ныне
взглядов на понятие преступления не будет достаточно полной, если не затронуть
вопрос обоснованности признания самостоятельным признаком того, что называют
наказуемостью деяния, и в отношении чего до последнего времени в теории
уголовного права не было единства мнений: одни авторы настаивали на том, что
наказуемость является обязательным признаком всякого преступления и должна
трактоваться не как сам факт применения наказания в каждом отдельном случае, а
как угроза его применения; другие либо вообще не считали наказуемость признаком
преступления, полагая, что она выступает в качестве юридического последствия,
либо не рассматривали ее в качестве самостоятельного признака, отводя ей роль
составной части другого признака (уголовной противоправности деяния,
запрещенности).
К сожалению, и в этом аспекте
новый закон трудно назвать удачным. Каким бы образом ни решался вопрос
относительно запрещенности деяния, в любом случае нельзя не учитывать различий
между тем, что характеризует понятие преступления, и тем, что раскрывает его
значение вообще и в уголовно-правовом регулировании в частности. Нет нужды
доказывать очевидное: объявление того или иного деяния преступным или
непреступным не есть самоцель. В этой связи, решая вопрос о роли понятия
преступления в общем плане (на уровне механизма уголовно-правового
регулирования), заметим, что оно имеет значение юридического акта, т. е. того,
с чем связываются отношения, регулируемые уголовным правом. Такая
характеристика, безусловно, необходима, в частности, для того, чтобы раскрыть
взаимосвязи преступления как предмета данной отрасли законодательства. Вместе с
тем нужно иметь в виду, что не уголовно-правовые отношения обусловливают
необходимость признания деяния преступлением, а признание деяния преступлением
служит необходимой, обязательной предпосылкой их существования и, стало быть,
они возникают тогда, когда преступление, все его обязательные признаки
установлены.
Несомненно, большое теоретическое
и практическое значение имеет характеристика преступления в качестве основания
уголовной ответственности. Но следует ли по этим соображениям включать в число
конструктивных признаков понятия преступления данное обстоятельство?
Положительное решение такого вопроса неизбежно повлечет за собой вывод о том,
что лицо должно нести уголовную ответственность не за совершенное преступление,
а за что-то иное. Аналогичное нужно сказать и в отношении наказуемости. Какой
бы смысл в нее ни вкладывался, она может возникать лишь при условии, что факт
преступности деяния уже установлен. Не только элементарная логика, но и, если
не считать ст. 14 УК, вся законодательная практика свидетельствует в пользу
того, что преступность и наказуемость являются самостоятельными
характеристиками деяния.
Список использованной литературы и источников
1.
Конституция РФ от 12.12.1993.
2.
Уголовный кодекс РФ. М., 1996.
3. "Состав преступления и обратная
сила уголовного закона" (Якубов А.Е.,
"Вестник Московского университета", Серия 11, Право, 1997, N4)
4.
Герцензон А. А. Понятие
преступления. М" 1954.
5.
Здравомыслов Б. В. Уголовное
право России. М.: Юрист, 1996.
6.
И.Пожарский. Объект
посягательства и квалификация преступления.
Учебное пособие. Волгоград, 1976г.
7.
Казаченко И. Я. Уголовное
право. М.: Издательская группа НОРМА ИНФРА, 1998.
8. Комментарий
к УК РФ. Под редакцией Ю. Н. Скуратова М., 1997г.
9.
Коржанский Н. И. Объект и
предмет уголовно-правовой охраны. М., 1980.
10.
Магомедов А.А. Уголовное
право России. - М.: 1997
11.
Назаренко Г.В. Уголовное
право России. - М.: «Ось-89», 1998.
12.
Постатейный
Комментарий к Уголовному кодексу РФ 1996 г. (под ред. Наумова А.В.)
13.
Прохоров В. С. Преступление и ответственность.
Л., 1984.
14.
Таганцев Н. С. Русское
уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1. М" 1994.
15.
Трайнин А. Н. Общее учение о
составе преступления. М., 1957.
16.
Уголовное право России. Общая и особенная часть.
Учебное пособие для практических занятий. / Под ред. доц. В.С. Комиссарова и доц. И.М. Тяжковой
- М.,1997 г.
17.
Уголовное право России. Под ред. профессора А.И. Рарога. - М.: 1997
18.
Уголовное право. Общая часть. /Под ред. Казаченко И. Я. - М.: Норма, 1998.
19.
Уголовное право. Под ред. Н.И. Ветрова,
Ю.И. Лекунова
- М.: 1997
20.
Уголовное право. Часть Общая. В 4-х т. Т. 1. Уголовный
закон. Преступление. Уголовная ответственность. Екатеринбург, 1991.
21.
Шаргородский М. Д., Иоффе О.
С. О системе советского права // Сов. государство и право, 1957, № 6.
22.
Энциклопедический юридический словарь /Под ред. Крутских В.Е. - М.: ИНФРА-М, 1998.
[1] Таганцев
Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1. М" 1994. С. 36.
[2] Прохоров В. С. Преступление и
ответственность. Л., 1984. С. 58.
[3] Уголовное право. Под ред. Н.И. Ветрова, Ю.И. Лекунова - М.: 1997
[4] Назаренко
Г.В. Уголовное право России. - М.: «Ось-89», 1998.
[5] Назаренко
Г.В. Уголовное право России. - М.: «Ось-89», 1998.
[6] Уголовное право. Под ред. Н.И. Ветрова, Ю.И. Лекунова - М.: 1997
[7] Назаренко
Г.В. Уголовное право России. - М.: «Ось-89», 1998.
[8] Таганцев
Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1. М" 1994.
[9] Таганцев
Н. С. Указ. соч. С. 33.
[10] Магомедов
А.А. Уголовное право России. - М.: 1997
[11] Уголовное право России. Под ред.
профессора А.И. Рарога. - М.: 1997
[12] Комментарий к УК РФ. Под
редакцией Ю. Н. Скуратова М., 1997г.
[13] Коржанский
Н. И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. стр. 94
[14] Российское уголовное право.
Общая часть: Учебник. Стр. 84
[15] Российское уголовное право.
Общая часть: Учебник. Стр. 87
[16] "Оценка судом личности и поведения
потерпевшего" (Фаргиев И., Широков В., "Российская
юстиция", 1996, N 10)
[17] Уголовное право. Общая часть:
Учебник для ВУЗов. Стр. 90
[18] Прохоров В. С. Преступление и
ответственность. Стр. 123
[19] Прохоров В. С. Преступление и
ответственность. Стр. 140
[20] Здравомыслов
Б. В. Уголовное право России. Стр. 200