А.Н. Верещагин

 

Земский вопрос

в России

 

Политико-правовые отношения

Москва

«Международные

отношения»

2002

УДК  352:93(47+57)

ББК  67.3(2)5

         В 31

Верещагин А.Н.

В 31            Земский вопрос в России (политико-правовые аспекты). — М.: Междунар. отношения, 2002. — 192 с.

ISBN 5-7133-1128-7

В монографии А.Н. Верещагина анализируются взгляды на местное самоуправление и государственный строй крупнейших русских правоведов и публицистов XIX века — Б.Н. Чичерина, А.Д. Градовского, Н.М. Коркунова и др. Их концепции рассматри­ваются в тесной связи с развитием либерализма в России, на фоне общественно-политических процессов, в центре которых стояло земство.

Для историков, юристов, студентов, преподавателей вузов и всех интересующихся политико-правовой мыслью в России.

УДК 352:93(47+57)

ББК 67.3(2)5

© А.Н. Верещагин, 2002

© Подготовка к изданию и оформ­ление изд-ва «Международные отношения», 2002

ISBN 5-7133-1128-7

Предисловие

История вопроса о местном самоуправлении в России значительно старше, чем само земство, созданное только в 1864 году. Наиболее систематизированный проект местного самоуправления в Российской империи принадлежал перу известного реформатора М.М. Сперанского. В своем «Плане государственного преобразования» (1809 г.) он, как известно, предусматривал создание выборных органов власти с хозяй­ственной компетенцией на всех уровнях местного управ­ления — в волости, округе (уезде) и губернии. Это стройное сооружение, в котором каждый низший этаж служил осно­ванием высшему, венчал центральный представительный орган — Государственная Дума. Ничего более ясного, сим­метричного (и более неосуществимого, за отсутствием мно­гих материалов, нужных для таковой постройки) не было придумано ни до, ни после Сперанского.

Менее крупной, чем проект Сперанского, но все же заметной вехой в истории этого вопроса была «Уставная грамота Российской империи» — проект конституции для России, подготовленный по указанию Александра I к осени 1820 года. В нем предполагалось ввести самоуправление на уровне так называемых «наместничеств» наряду с централь­ным представительным учреждением. План этот остался тогда на бумаге, но очевидно, что это был бы шаг к консти­туционному устройству с введением начал местного само­управления.

В России общество было во многом создано самой вер­ховной властью, которая вследствие этого долго пользова­лась своими «родительскими» правами и не думала с ними

расставаться. Поражение в Крымской войне, обнаружившее порочность и неэффективность николаевского бюрократи­ческого режима, заставило самодержавие дать, наконец, обществу некоторую самостоятельность. Уничтожение кре­постного права позволило создать всесословное самоуправ­ление, ранее совершенно немыслимое.

Едва вопрос о земской реформе был поставлен в повестку дня, как в этом направлении заработала и общественная мысль. Ведущие журналы того времени — «Русский вест­ник», «Русская беседа» и др. — начали одну за другой печа­тать статьи о самоуправлении. Вскоре эта тема вошла в число самых популярных. Как с легкой иронией вспоминал известный правовед и историк А.Д. Градовский, «в конце пятидесятых годов все мечтали об английском самоуправ­лении, читали Гнейста и рассуждали о джентри»¹. Все это стимулировало теоретическую разработку вопросов зем­ского устройства, основанную на «исторических данных, на принципах политической философии, на сравнительном материале» законодательства разных стран².

Поскольку земство возникло в ходе либеральных реформ Александра II, то неудивительно, что пальмой первенства в его изучении сразу же завладела либеральная мысль. Однако, хотя концепции земства занимают видное место в ее истории, они еще не подвергались всестороннему изуче­нию. Неясными остаются как сам процесс складывания этих концепций, так и вопрос о том, как они, преломляясь в пуб­лицистике, становились частью политической программы либерализма, его идеологии. Наличная историография, как отечественная, так и зарубежная, касается этих проблем только мимоходом. Немногочисленные же попытки углуб­ленного их изучения никак нельзя признать успешными.

Главная задача данного исследования — изучение эво­люции теоретических представлений русских либералов о земстве, его сущности и принципах устройства. Два фактора имели решающее влияние на эту эволюцию: во-первых, общее развитие политических доктрин в Европе и России и, во-вторых, изменения внутриполитической ситуации в стране. Надо сказать, что эти факторы были весьма тесно связаны друг с другом, а вопросы местного управления оста­вались важнейшим звеном этой связи. Здесь «чистая наука» смыкалась с «публицистикой» так плотно, что разделить их было почти невозможно. Совсем неслучайно даже самые наукообразные сочинения на эту тему все-таки находятся как бы на стыке «жанров»: они всегда несут черты и поли­тико-правового трактата, и исторического исследования, и публицистической статьи. Выработанные под влиянием крупных общественно-политических перемен, концепции земства призваны были, в свою очередь, способствовать ре­формам в сфере местного управления. Иными словами, это была очень «своевременная» научная теория, и было бы весьма важно установить, насколько ей удалось выполнить свое политическое назначение. Поскольку в либеральных планах и предположениях земству отводилась весьма важ­ная роль, то мы надеемся, что данное исследование помо­жет высветить некоторые общие особенности идеологии русского либерализма и в этом смысле также будет пред­ставлять интерес.

Хронологические рамки данной работы — 1859-1904 годы. Это время, когда вопросы земского самоуправ­ления постоянно находились в центре внимания либераль­ной общественности. Недаром именно в эти годы появилось большинство фундаментальных трудов о земстве и были все­сторонне разработаны теоретические представления о нем. Причина этого ясна — земство служило почвой для либе­рального движения, и вопросы самоуправления постоянно владели вниманием общества. Конституционные проекты либералов базировались именно на земстве. Позднее, нака­нуне революции 1905-1907 годов и после нее, на первый план выходят вопросы чисто политические и интерес к земству заметно слабеет.

Поскольку главной задачей этого труда является рассмот­рение именно эволюции определенных идей, то мы намерены придерживаться в основном хронологического принципа изложения. Этим же объясняется и характер принятой пе­риодизации. Ведь эволюция идей — это плавный процесс, и не всегда легко найти ту грань, за которой новая идея или теория сменяет старую. По этой причине данная периодиза­ция довольно условна и прежде всего служит удобству изло­жения. В работе выделено четыре периода в истории вопроса, каждому из которых соответствует одна из глав.

1-й период (1860-е гг.) — время, когда данный во­прос впервые получает широкую разработку в ряде трудов

(А.И. Васильчикова, Б.Н. Чичерина, А.В. Лохвицкого и др.). В эти годы в либеральной мысли преобладает положитель­ное отношение к нововведенным земским учреждениям.

2-й период заканчивается примерно 1878 годом. На этом этапе одобрительное отношение к земству сменяет критиче­ский взгляд; либеральная мысль занята поисками выхода из нелегкого положения, в котором оказалось земство. В ходе этих поисков складывается новая концепция земства как государственного института, развитая в трудах В.П. Безобразова и А.Д. Градовского.

3-й период — с 1879 по 1890 год. Его особенностью явля­ются попытки применения на практике тех принципов, ко­торые были сформулированы в либеральной мысли к тому времени; в эти годы теория была как никогда близка к со­прикосновению с действительностью.

Наконец, содержание 4-го периода (с 1891 по 1904 г.) составляет постепенный переход либеральной мысли, под впечатлением от земской контрреформы и дальнейшей поли­тики правительства, к проблемам политического устрой­ства, а в области земской она с этих пор довольствуется уже накопленным запасом идей и аргументов.

Следует отметить, что в книге основное внимание уде­ляется только тем концепциям земского самоуправления, которые носят отчетливый теоретико-правовой характер. Поэтому взгляды таких представителей славянофильства, как И.С. Аксаков, немало писавший о земстве, и Д.Н. Шипов, напрямую не затрагиваются. Невзирая на многочисленность статей Аксакова, в них обсуждаются, главным образом, об­щие вопросы славянофильской доктрины, а принципы зем­ского устройства проявлены неотчетливо. Последователь Аксакова С. Шарапов, много позднее попытавшийся при­вести в систему взгляды своего учителя, вспоминал, что в «детали» тот углублялся «не очень охотно»³, причем под «деталями» здесь нужно понимать основные принципы организации системы власти. К тому же Аксакова отличало весьма скептическое отношение к «внешним» формам, прежде всего правовым. Взгляды Аксакова на земство тесно связаны с целым комплексом славянофильских идей и долж­ны рассматриваться именно в их контексте, что, кстати, уже сделано Н.И. Цимбаевым⁴. Что касается Д.Н. Шилова, то он, отнюдь не отрицая значения правовых норм, все же считал их вторичными и рассматривал земскую идею в плане более общем, как идею этико-социальную. Поэтому его воз­зрения также остаются за рамками настоящей работы.

Кроме того, в литературе о земстве существует два весьма запутанных и не выясненных до сих пор вопроса — о так называемых «теориях самоуправления» и о принципах зем­ской реформы 1864 года. Их предварительное разъяснение необходимо при исследовании либеральных концепций самоуправления, в связи с чем этим вопросам посвящены отдельные главы.

Обзор источников и литературы

Источники, использованные в этой работе, можно разде­лить на три категории: 1) научные труды, 2) публицистика, 3) документы личного характера (мемуары, дневники, пере­писка). Полный их список приведен в конце работы.

Выше уже говорилось о «смешанном» составе подлежа­щего изучению материала, его неизбежной разнопланово­сти. Наиболее крупный массив источников образуют труды профессиональных историков и юристов. Большая часть написанных ими сочинений носит теоретический характер в строгом смысле слова: их отличительной чертой является оценка земских учреждений с точки зрения того, каким долж­но быть самоуправление вообще. Соответственно, авторы подобных работ сначала, как правило, выводят теоретиче­ский эталон самоуправления, а затем сравнивают с этим идеальным образцом реальное земство. Таким способом они стараются высветить недостатки в организации земского дела и указать на желательные изменения в нем. Среди сочи­нений этой категории особенно замечательны труды про­фессора С.-Петербургского университета А.Д. Градовского (1841—1889 гг.). Аналогичного метода в исследовании земства придерживались его ученики Н.М. Коркунов и М.И. Свеш­ников, профессор Казанского университета В.В. Иванов­ский, а также петербургские правоведы конца XIX — начала XX века В.М. Гессен и Н.И. Лазаревский. Сказанное в пол­ной мере относится и к наиболее значительному труду извест­ного экономиста и публициста В.П. Безобразова (1828-1889 гг.) «Земские учреждения и самоуправление» (1874 г.), а также к сочинениям профессора государственного права Александровского лицея А.В. Лохвицкого (1830-1884 гг.) и оригинального исследователя-дилетанта князя А.И. Василь-чикова (1818-1881 гг.).

Особое место занимают сочинения Б.Н. Чичерина (1828-1904 гг.). Они очень разнообразны по своему составу, вклю­чая, наряду с публицистическими статьями по отдельным вопросам земской жизни, и несколько крупных трудов исто­рического и политико-правового характера. Сама личность автора, многие годы сочетавшего изучение широкого круга вопросов юриспруденции, философии и истории с общест­венной деятельностью, сделала такое разнообразие совер­шенно естественным.

В целом научные труды прочерчивают общую траекторию развития либеральной теории самоуправления и служат своего рода вехами на этом пути. Но представления либе­ралов о принципах устройства и задачах земства отложи­лись не только в серии крупных, монографических работ, но и в большом количестве газетных и журнальных статей, излагающих основные выводы теории для широких кругов читающей публики. Поэтому обращение крупнейших либе­ральных теоретиков земского вопроса — А.Д. Градовского и Б.Н. Чичерина к участию в текущей публицистике важно тем, что позволяет проследить взаимозависимость между общественной жизнью и научной теорией. С этой же целью в рассмотрение включено и несколько обобщающих публи­цистических трудов, которые наиболее полно вобрали в себя требования и предложения в земском вопросе, типичные для либеральной мысли в переломные моменты ее разви­тия. Таковы сочинения К.Д. Кавелина, А.А. Головачева, В.Ю. Скалона, О.К. Нотовича. Им также присущи элементы теоретического обоснования с акцентом на историческом подходе, но в целом они имеют скорее публицистический, чем собственно теоретический характер. В то же время они отличаются всесторонностью и широким использованием выводов и обобщений научной мысли того времени. Таким образом, эти произведения являются соединительным звеном между сферой теории и областью чистой публицистики.

Наконец, взгляды либералов на земское самоуправление можно понять лишь в сравнении с теми требованиями и проектами, с которыми выступали их оппоненты из правительственного лагеря и среды консервативного дворянства. Поэтому значительное внимание уделено характеристике взглядов на земство министра внутренних дел П.А. Валуева, руководившего подготовкой земской реформы, влиятельного публициста М.Н. Каткова (будучи видным представителем западнического либерализма в 1850-1860-е гг., Катков не­двусмысленно отмежевывался от либерального движения в конце 1870-х), а также выступлениям продворянской публи­цистики различных оттенков, достаточно четко сформули­ровавшей свои пожелания в земском вопросе в период подго­товки контрреформы 1890 года (А.Д. Пазухин, К.Ф. Головин, Н.П. Семенов и др.)

Обращает на себя внимание один любопытный факт: теоретические труды иной раз более ясно формулируют общественно-политические цели либералов, нежели пуб­лицистика. Этот парадокс объясняется просто, если учесть более снисходительное отношение к ним цензуры. В само­державной России, где общество было лишено такого сред­ства выражения своей воли, как парламент, а периодические издания общеполитического характера находились под особо бдительным цензурным присмотром, правовая литература и специальные юридические издания были весьма удобным средством распространения либеральной идеологии. На их страницах она выражалась наиболее полно и систематично, хотя, быть может, недостаточно популярно, чем, однако, и объясняется относительная свобода этих изданий. Считалось, что такая литература недоступна пониманию массового чи­тателя и неинтересна ему. К тому же, открытое обсуждение вопросов местного устройства не считалось особенно опас­ным. Однако тесная связь местного самоуправления с проб­лемой конституции в представлениях либералов несомненна, так что подцензурный характер сочинений либеральных мыслителей нельзя сбрасывать со счетов. Характерно, что труды, выходившие во времена смягчения правительствен­ного курса (например, «О народном представительстве» Б.Н. Чичерина или «О самоуправлении» А.И. Васильчи-кова), более свободно трактуют тему связи местного устрой­ства с общегосударственным, между тем как в сочинениях, появившихся в годы реакции, можно отыскать лишь глухие намеки на желательность «увенчания здания» земского само­управления.

Сочинения теоретического характера довольно неравно­мерно распределяются по годам. Особенно много их было в первое десятилетие по введении земских учреждений (1864-1874 гг.). В последующие четыре года ничего значи­тельного не появилось; затем следует новый всплеск в 1878-1883 годах. Однако середина и вторая половина 1880-х годов уже почти ничего не дают в теоретическом отношении, хотя весьма много — в публицистическом. Зато 1890-е годы и особенно грань двух столетий отмечены появлением ряда значительных трудов, рассматривающих новшества, вне­сенные контрреформой 1890 года в положение земства, и формулирующих его потребности в новых условиях. Как правило, импульс развитию либеральной теории давали либо правительственные акты (Положения 1864 и 1890 гг.), либо периоды оживленной деятельности либерального об­щества (1878-1882 гг., а также эпоха с 1895 г.). Это лишний раз указывает на устойчивую и тесную связь теоретической мысли либералов с политической ситуацией в стране.

Что касается материалов личного и биографического характера, то их отличает неравномерность в отношении тех или иных характеризуемых лиц. Их судьбы, их роль в идейной жизни и общественные связи освещаются данными источниками отнюдь не с одинаковой полнотой. Причин тому было много: разные сроки жизни, различное социаль­ное положение, большее или меньшее обилие связей и даже степень общительности, прямо влиявшие на размер дошед­шей до нас переписки того или иного лица, мнение современ­ников, от которого зависели частота и объем упоминаний о нем в мемуарной литературе тех лет, наконец, всевозмож­ные случайности, повлиявшие на сохранность личных архи­вов, — вот далеко не полный перечень этих причин. В целом же надо отметить, что эпоха 1860-1880-х годов значительно лучше обеспечена такого рода источниками, нежели послед­нее десятилетие XIX и первые годы XX столетия. Архивы деятелей этой предреволюционной эпохи обычно разделяли печальную судьбу своих владельцев, вынужденных эмигриро­вать из страны, а то и загубленных в годы «красного террора» (такой, судя по всему, была судьба архива Н.И. Лазаревского, считавшегося в кадетской партии специалистом по местному самоуправлению, а в 1921 г. расстрелянного ВЧК в числе осужденных по сфабрикованному «делу Таганцева»).

Но даже документы тех деятелей, которым не довелось увидеть собственными глазами крах «старого порядка», уце­лели не полностью. Так, отсутствует личный архив выдающе­гося юриста конца XIX века Н.М. Коркунова (1853-1904 гг.). Не разобран и недоступен исследователям хранящийся в ИРЛИ личный фонд его учителя А.Д. Градовского (ф. 84); в составе других фондов сохранился лишь небольшой мас­сив его переписки, чем, возможно, и объясняется недооценка в историографии роли этого незаурядного общественного деятеля и ученого-публициста.

И все же сохранилось немало архивных материалов, по­могающих изучению теории самоуправления в России, хотя они зачастую рассеяны по разным архивным фондам. Так, представляет немалый интерес дневник В.П. Безобразова, хранящийся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в С.-Петербурге (ф. 1000) и лишь частично опубликованный в журналах «Русская старина» и «Былое». Письма Безобразова, связанные с его трудами по земству, сохранились в фондах М.М. Стасюлевича (ИРЛИ, ф. 293), редактора «Русской мысли» С.А. Юрьева (РГАЛИ, ф. 636), а также М.Н. Каткова (ОР РГБ, ф. 120). Очень интересен богатейший архив Б.Н. Чичерина, разделенный на два фонда (ГАРФ, ф. 1154, и ОР РГБ, ф. 334). Он включает рукописи работ Чичерина, материалы его земской деятельности и обширнейшую переписку. Часть ее дошла до нас в составе других архивных фондов: так, письма Чичерина В.И. Герье хранятся в личном фонде последнего (ОР РГБ); письма Д.А. Милютину — там же, ф. 169 (Милютиных), и т.д. Все эти документы полнее разъясняют общественно-политиче­скую позицию Чичерина и его взгляды на земство.

Незначительно уступает фондам Б.Н. Чичерина по богат­ству и разнообразию документов личный фонд А.И. Василь-чикова (РГИА, ф. 651). В его составе имеются рукописи работ Васильчикова (в том числе его книги «О самоуправле­нии»), а также его переписка со многими земскими деяте­лями. Письма Васильчикова по земским вопросам к изда­телю П.А. Ефремову находятся в фонде последнего (РГАЛИ, ф. 191).

Важное значение имеет архив земского деятеля и публи­циста В.Ю. Скалона, большая часть которого хранится в Московском отделении Архива РАН, ф. 649 (небольшое количество документов имеется в РГАЛИ, ф. 1772). Важность его состоит в том, что В.Ю. Скалой и его газета «Земство» были в некотором роде связующей нитью между теорией самоуправления и текущей общественной жизнью.

Кроме того, для исследования привлекались материалы из фондов таких общественных деятелей, как А.А. Краев-ский (ОР РНБ, ф. 391; ИРЛИ, ф. 357), А.Ф. Кони (ГАРФ, ф. 564; ИРЛИ, ф. 134), К.Д. Кавелин (ИРЛИ, ф. 119), А.А. Корнилов (ГАРФ, ф. 5102), П. С. Шереметев (РГИА, ф. 1088), М.М. Ковалевский (МО Архива РАН, ф. 603), и некоторых других. Эти материалы позволяют восстановить необходимые подробности биографий теоретиков само­управления и проследить их общественные связи.

Следует упомянуть личные фонды государственных дея­телей — П.А. Валуева (РГИА, ф. 908), Ф.П. Корнилова (ОР РНБ, ф. 379), М.Т. Лорис-Меликова (ГАРФ, ф. 559), братьев Милютиных (ОР РГБ, ф. 169). Документы из этих фондов помогают выяснению принципов правительствен­ной политики в отношении земства, а также связей теорети­ков самоуправления с правящими кругами.

Наконец, существует большой массив опубликованной переписки и мемуарной литературы. Однако подавляющая ее часть относится к 1860-1880 годам и лишь весьма немно­гое — ко времени после 1890 года. Особо следует отметить весьма содержательные «Воспоминания Б.Н. Чичерина» в четырех выпусках (М., 1927-1934) и опубликованную под редакцией М.К. Лемке значительную часть переписки М.М. Стасюлевича («М.М. Стасюлевич и его современники в их переписке», тт. 1-5, СПб., 1911-1913). Хорошо осве­щены источниками подобного рода жизнь и деятельность В.П. Безобразова, А.И. Васильчикова, А.Д. Градовского, К.Д. Кавелина.

Таким образом, можно отметить, что сравнительно луч­шая обеспеченность личными и биографическими материа­лами ранних этапов в истории мысли о самоуправлении по сравнению с более поздним (1891-1904 гг.) не может быть серьезной помехой в достижении поставленных нами целей работы. Дело в том, что центр тяжести исследования в силу его собственной внутренней логики лежит в изучении именно этих периодов, когда складывались и развивались все те идеи, которые без заметных изменений продолжали существовать после земской контрреформы 1890 года. Историю возник­новения этих идей трудно проследить детально без упомя­нутой категории источников. Что же касается времени с 1890 по 1904 год, то оно замечательно не появлением новых концепций, а скорее сменой акцентов и выводов в рамках прежних представлений. А это довольно легко улавливается и по источникам иного рода — научным и публицистиче­ским трудам.

Специальных работ, посвященных данной теме, совсем немного. Первая попытка дать обзор теоретической лите­ратуры о земстве за всю первую половину XIX века была сделана Б.Б. Веселовским в третьем томе его «Истории зем­ства»¹. Литература такого рода фигурирует у него под маркой «общих работ». При этом Веселовский ограничился пере­сказом их основного содержания, почти не анализируя его. Очерк Веселовского, весьма подробный для 1860-1880-х го­дов, до странности беден относительно последнего десяти­летия XIX века, которому посвящено всего два абзаца².

В 1914 году к этому сюжету обратился правовед П.П. Трой­ский в статье «Теории самоуправления в русской науке»³. Он попытался доказать, что русская мысль шла в вопросе самоуправления «по стопам германской доктрины», которая в 1860-х годах якобы перешла от признания органов само­управления общественными учреждениями к пониманию их как институтов государства. Соответственно, авторов всех обобщающих работ о земстве Гронский поделил на сторон­ников государственной и общественной теорий самоуправ­ления⁴. Поскольку многие из них не имели даже понятия о таких теориях (подробнее об этом будет говориться в главе 8), то не обошлось без неточностей и натяжек.

После очерка Гронского в изучении проблемы следует длительный перерыв, и лишь в конце 1950-х годов в работах историка земской реформы В.В. Гармизы она вновь стала предметом изучения⁵. Другое время породило другие под­ходы, и в статье В.В. Гармизы, помещенной в журнале «История СССР» в 1960 году, Гронский подвергается кри­тике за отсутствие классового анализа литературы о зем­стве, а упомянутые «теории» рассматриваются не иначе как идеологические концепции, отражавшие интересы буржуа­зии на разных этапах ее становления⁶. При всем том позиция самого В.В. Гармизы лишена ясности и определенности. С одной стороны, он совершенно справедливо замечает, что нет никакого смысла подводить все взгляды на земское дело под какие-либо теории, поскольку «эти теории не прини­мались в соображение как отправные начала той или другой схемы местного самоуправления»⁷. И в то же время сам он по-прежнему пользуется делением на две «теории», стараясь, однако, вскрыть их замаскированную классовую сущность⁸. При этом некоторых либеральных теоретиков В.В. Гармиза неоправданно отнес к числу сторонников государственной теории (например, Б.Н. Чичерина — лишь на том основании, что он был сторонником сильной государственной власти и с этой точки зрения оценивал земство)⁹. Вообще, изложе­ние В.В. Гармизой взглядов Чичерина, а также В.П. Безоб-разова является сильным искажением духа и буквы их концепций: оба либеральных деятеля в его изображении предстают врагами земства и чуть ли не реакционерами, что совершенно не соответствует действительности¹⁰. Поэтому нельзя сказать, что работы В.В. Гармизы как-то помогли разъяснению вопроса.

В книге Н.М. Пирумовой «Земское либеральное движе­ние» (1977 г.) эта тема была затронута вновь. Н.М. Пирумова усомнилась в том, что схема двух теорий самоуправления может быть безоговорочно приложена к развитию теорети­ческой мысли в России, но оставила этот вопрос открытым, поскольку для ее исследования он имел второстепенное значение. Заслугой автора является и своего рода «реаби­литация» Б.Н. Чичерина, которому В.В. Гармиза приписал желание поставить земство в зависимость от коронных чиновников¹¹.

Весьма цельный и подробный обзор взглядов на государ­ство и самоуправление идеологов западнического либерализ­ма — Кавелина, Каткова, Чичерина — в 1850-1860-е годы можно найти в монографии В.А. Китаева¹².

Изучаемые вопросы затрагивались косвенным образом и в некоторых других работах, но принципиально нового в их разработку они не внесли. Все сводилось к более или менее беглому повтору основных тезисов работ П.П. Гронского и В.В. Гармизы. Показательно, что даже новейший труд, специально посвященный местному самоуправлению («Инсти­туты самоуправления: историко-правовое исследование», 1995 г.), вновь повторяет, в который уже раз, избитые фразы о двух теориях самоуправления, о том, что «реакционер Безобразов» хотел превратить земства в «разновидность бюрократических учреждений»¹³, и т.п. Так что можно с полным основанием заключить, что данная тема недоста­точно исследована в отечественной историографии.

К сожалению, приходится сказать то же самое и отно­сительно историографии зарубежной, которую в целом трудно упрекнуть в недостатке внимания к русскому либе­рализму (правда, преимущественно позднему, эпохи рево­люций). Так, известная книга В. Леонтовича «История либе­рализма в России» лишь воспроизводит прежние клише, хотя от нее можно было бы ждать и большего ввиду юри­дической специальности автора и его эрудиции в области правовых идей¹⁴. Книга Г. Фишера («Russian Liberalism: from gentry to intelligentsia», Cambridge, 1958 г.) и сборник статей под редакцией Ч. Тимберлейка («Essays on Russian Liberalism», Columbia, 1972 г.) также обходят молчанием вопрос об идейно-теоретическом обосновании требований русских либералов в области земского самоуправления¹⁵. Правда, этого вопроса касается коллективный труд о зем­стве в России, изданный Кембриджским университетом в 1982 году, где под одной обложкой собраны статьи несколь­ких видных американских исследователей — Т. Эммонса, Т. Фэллоуза, Ф. Старра и др.¹⁶. Однако, несмотря на общий высокий уровень статей, в нем нельзя найти ничего нового относительно концепций самоуправления в России. Этот вопрос затронут там трижды — в статьях К. Маккензи, Т. Фэллоуза и Т. Эммонса, в которых встречаются хорошо знакомые положения о борьбе двух теорий самоуправле­ния, используемых попеременно бюрократией и обществом в своих целях¹⁷. Хотя в этих замечаниях и есть рациональ­ное зерно, они не отражают всей сложности картины и не углубляют ее понимания.

Следует упомянуть также интересное исследование В.В. Куликова, в котором пересматривается целый ряд исто­риографических штампов, касающихся вопроса об отноше­ниях между земствами и правительством. Автор справедливо замечает, что теории самоуправления «были и остаются только отправными точками для создания реально действую­щей модели самоуправления». Вместе с тем от использова­ния данных понятий он полностью не отказывается, хотя фактически ставит под сомнение их полезность для анализа юридических отношений между правительством и местным самоуправлением¹⁸.

Таким образом, в свете всего вышесказанного предпри­нятое исследование представляется вполне актуальным.

Глава 1

Принципы земской реформы 1864 года

Вопрос о том, что за учреждение земство — обществен­ное или государственное, сильно занимавший либеральных ученых и публицистов начиная с 1870-х годов, вовсе не был в центре их внимания в предшествующее десятилетие. Но возник он еще в процессе подготовки земской реформы, и отнюдь не случайно.

Поначалу в историографии земства утвердилось мнение, будто в основу Положения 1864 года легла общественная тео­рия самоуправления¹. Затем в него была внесена поправка: якобы Положение получило свой окончательный облик в борьбе общественной и государственной теорий, но преоб­ладание получила первая². Все эти выводы были основаны главным образом на изучении опубликованных материалов по земской реформе. Обратимся к ним и мы.

Первое, что бросается в глаза при ознакомлении с этими материалами, — их странная противоречивость и непосле­довательность, которая озадачивала еще современников ре­формы. В самом деле, в объяснительной записке к проекту Положения о земских учреждениях, направленной в 1863 году в Государственный Совет, высказана мысль, под которой, не раздумывая, подписались бы самые рьяные сторонники так называемой государственной теории: «Земское управле­ние есть только особый орган одной и той же государствен­ной власти и от нее получает свои права и полномочия; земские учреждения, имея свое место в государственном организме, не могут существовать вне его»³ и т.д. Но одно­временно, в том же самом документе, земские учреждения называются общественными, а то и частными, хозяйство их приравнивается к хозяйству частного лица, а компетенция ограничивается   местными   хозяйственными   интересами, особыми «земскими» делами — словом, налицо взгляд на земство как институт негосударственный⁴. Чем же объясняется такое противоречие? Чтобы ответить на этот вопрос, необходим небольшой экскурс в предысторию земства. Как известно, Комиссию по  подготовке  земских учреждений  возглавлял  сначала Н.А. Милютин (с марта 1859-го по апрель 1861 г.), а затем П.А. Валуев. Исследователь земской реформы В.В. Гармиза высказал мнение, что взгляды Милютина и Валуева на зем­ство принципиально не расходились, однако никак не объ­яснил упомянутое противоречие⁵. Его мнение шло вразрез с дореволюционной историографией, указывавшей на го­раздо более благоприятное для земства отношение к нему Милютина⁶. На наш взгляд, именно эта точка зрения ближе к истине.

Основанием для заключения о сходстве взглядов на зем­ство Милютина и Валуева послужило сравнение двух доку­ментов — недатированных «Соображений Комиссии об уст­ройстве земско-хозяйственного управления» (отразивших, по мнению А.А. Кизеветтера, взгляды Милютина) и уже упо­минавшейся объяснительной записки⁷. Оба документа очень важны, ибо разъясняют основные принципы реформы.

В.В. Гармиза, считавший идейным вдохновителем «Сооб­ражений» не Милютина, а Валуева, аргументировал свое мнение тем, что «целые страницы объяснительной записки, составленной в Комиссии при Валуеве, дословно взяты из этих первоначальных «Соображений», поэтому маловеро­ятно, чтобы Валуев «разрешил прибегнуть к прямому заим­ствованию из документа своего предшественника, тем более при различном отношении к местному самоуправлению»⁸. Однако было бы неправильно представлять Валуева еди­новластным вершителем судеб земской реформы. Состав Комиссии был сформирован при Милютине, и многие из его сотрудников играли в ней видную роль и при Валуеве, к примеру С.И. Зарудный, К.К. Грот или Я.А. Соловьев, ко­торый и был, по весьма правдоподобному предположению самого В.В. Гармизы, непосредственным автором основа­ний проекта земской реформы⁹. С мнением этих сотрудников всегда осторожный Валуев не мог не считаться. В том, что так оно и было, можно убедиться, обратившись к днев­нику Валуева. В примечаниях к нему он признается, что, будучи министром внутренних дел, никогда не чувствовал себя прочно и не спешил с переменами в личном составе министерства¹⁰. Так, он был вынужден сохранить и началь­ника Земского отдела Соловьева, о котором тем не менее часто отзывался в своем дневнике с неприязнью.

Не мог Валуев не принимать в расчет и мнение Государст­венного Совета, как это видно из его переписки с М.Н. Кат­ковым, относящейся к 1863 году. Вообще, Катков был одним из первых, если не первым, кто начал открыто пропаганди­ровать идею государственного значения земства. В письмах к Валуеву Катков, в то время рассчитывавший на создание центрального представительства, убеждал своего сановного адресата: «Смею сказать, что вы совершили бы истинно госу­дарственное дело, если бы решились пересмотреть основа­ния проекта. Он возник под влиянием той мысли, что земские собрания должны иметь исключительно хозяйственный характер. Но многое изменилось с того времени», утверждал Катков, так что земства, «очевидно, должны стать элемен­тами всей нашей политической жизни». Да и никогда «хозяй­ственное» в подобных учреждениях не может быть строго отделено от «политического». Кроме того, Катков предлагал положить дворянские собрания в основу будущих земских".

В ответном письме Валуев отрицал, что смотрит на дело иначе, чем Катков, но добавлял, «что вы стремитесь к желае­мому, а я имею в виду возможное. Вашего плана положи­тельно провести нельзя. Половина лиц, участвующих в деле, отстоят от меня в противоположном направлении далее, чем вы в вашем». Затем Валуев сообщал, что после долгой борь­бы сумел вернуть «то, что на время было уступлено», — председательствование предводителей дворянства в земстве, так что теперь «de-facto представители дворянства и само дворянство стоят во главе земства»¹².

Из этого ясно, что участь земской реформы не зависела всецело от взглядов председателя Комиссии, что Валуев встречал сильную оппозицию своему стремлению сделать хозяином земства дворянство и дать ему в государстве не­которую политическую роль, которой оно активно домога­лось. Заметим, кстати, что противодействие политическим притязаниям дворянства было как раз яркой чертой в дея­тельности предшественника Валуева — Н. Милютина.

Как же смотрел на сущность и задачи земства Милю­тин? В архиве сохранились его замечания на проект зем­ских учреждений, поданные им в Совет Министров в мае 1862 года¹³. В них Милютин выражает мнение, что «земское управление, как чисто местное, очевидно не может и не должно нисколько касаться государственных дел, ни инте­ресов государственной казны, ни суда, ни, наконец, полиции исполнительной, сего главного местного органа централь­ных учреждений. Вне этих отраслей собственно правитель­ственной деятельности остается обширный круг местных интересов, большею частию мелочных, так сказать, обыден­ных и для Высшего Правительства не важных, но состав­ляющих насущную потребность местного населения»¹⁴. Поэтому он считал нужным расширить компетенцию зем­ства, вверив ему «те части земского хозяйства, которые тре­буют ближайших экономических распоряжений и где, сле­довательно, действия сословных представителей могут иметь прямое и непосредственное влияние на благосостояние жителей»¹⁵. Затем Милютин выражал убеждение, что «чем полнее и действительнее будет участие земского управления в хозяйственных распоряжениях этого рода, тем ближе до­стигается основная цель предстоящего преобразования, и наоборот, чем более установлено будет ограничений в этом отношении, тем труднее привьются к нам новые учреж­дения...»¹⁶.

Настаивая на необходимости «дать самое, по возмож­ности, широкое развитие хозяйственной деятельности» земских учреждений, Милютин особо подчеркивал, что они «не могут и не должны иметь характера политического; их значение собственно административное, и вот почему нет причины, как я смею думать, основать новый закон исклю­чительно на недоверии или преувеличенных опасениях»¹⁷. В целом Милютин всячески старался оградить отведенную земству сферу от вмешательств государственной власти.

Кроме того, он настаивал на расширении представитель­ства в нем городских и крестьянских обществ¹⁸. Следует отметить, что разработанные в комиссии при Милютине органы хозяйственного управления (так называемые губерн­ские земские присутствия) составлялись из равного числа депутатов всех трех сословий¹⁹. Это также отличало его от Валуе­ва, стремившегося обеспечить перевес дворянства и тем самым откупиться от его притязаний, вознаградив за потерянное при крестьянской реформе²⁰.

В «Соображениях Комиссии» содержится точка зрения, по смыслу, тону и духу весьма близ­кая той, которой придерживался Милютин. В разделе «Существо, степень и пределы власти зем­ских учреждений» сказано, что этим учреждениям «должна быть предоставлена действительная и самостоятельная власть в заведо­вании делами местного интереса, местного хозяйства губер­ний и уездов. Доколе действия земских учреждений каса­ются только местного интереса, нет надобности в участии правительственной власти, в прямом ее вмешательстве и влиянии на ход дел»²¹.

«Что касается до отношений земских учреждений к про­чим существующим правительственным местам и лицам, то земские учреждения, имея характер местный и обществен­ный, очевидно не могут входить в ряд правительственных губернских или уездных инстанций, а потому не могут под­лежать и инстанционному служебному подчинению или иметь в своем подчинении какие-либо из правительствен­ных мест. Подчиняясь общим законам на том же основании, как отдельные общества и частные лица, земские учрежде­ния, с другой стороны, имеют право на содействие и испол­нение законных своих требований правительственными лицами и учреждениями»²². Гарантии же от нарушения как частных, так и общегосударственных интересов «должны заключаться в надзоре Правительственной власти за закон­ностью состоявшихся уже постановлений и в ответствен­ности земских учреждений за незаконные и неправильные действия пред судебною властью»²³. Число распоряжений земств, по которым нужно утверждение правительства, должно быть «весьма ограничено, и все они должны быть в точности указаны в законе» (что полностью совпадает с мнением Милютина, выраженным в его замечаниях)²⁴.

Как уже говорилось, этот документ (датировка которого точно не известна) лег в основу объяснительной записки 1863 года. Целиком вошли в нее и процитированные ключе­вые места «Соображений»²⁵. Чем отличается от них объяс­нительная записка, так это неожиданным появлением в ней, рядом с приведенными выше идеями о негосударственном характере земства и его самостоятельности в местных делах, мыслей совсем иного рода — о том, что «единство государ­ственного управления, сила и целостность государственной власти не могут уступать потребностям местного интереса, как бы важны и законны они не были», что земство есть лишь особый орган государственной власти²⁶, и т.д. Откуда попали эти мысли в текст записки, кто был их автором?

Ключ к разгадке дает обширная статья о земских учрежде­ниях, набросок которой хранится в фонде Валуева в РГИА. Написанная уже после опубликования Начал правитель­ственного проекта (осень 1862 г.), она посвящена, главным образом, защите его от нападок публицистики. На полях статьи, переписанной писарским почерком, имеются много­численные пометы («исключить», «расширить», «округлить» и т.п.) и одно существенное добавление — все рукой Валуева. Несомненно, что эта статья была написана самим Валуевым или по его заказу для курировавшейся им «Северной почты», где и опубликована без подписи в июне 1863 года²⁷.

Ставя вопрос об отношении земства к государственному организму, автор статьи заявляет, что «земское управление может и должно быть только особым (одно слово нрзб.) этого организма [зачеркнуто: «органом одной и той же госу­дарственной власти». —А.В.], органом местным, имеющим свое отдельное существование, свою самостоятельность, но все-таки составляющим часть одного целого и достаточно связанным с прочими частями этого целого. Создавая зем­ские учреждения, правительство не может создавать status in statu (государство в государстве), не может поставить эти учреждения вне государства, не может изъять их из тех усло­вий, которым подчиняется вся государственная территория, и от того общего направления, которое устанавливается по­требностями всего государства». Далее следует зачеркнутый текст: «Единство государственного состава и управления, сила и целостность государст­венной власти не могут быть приносимы в жертву потребно­стям местного интереса, как бы важны они не были...»²⁸. Знако­мые фразы, не правда ли?

А рядом, на полях, рукою Валуева сделано следующее до­бавление: «Если, с одной сто­роны, необходимо предоставить местным учреждениям ту степень самостоятельности и такой про­стор для их действий, без кото­рых не может быть достигнута самая цель их установления, то, с другой стороны, надлежит со­хранить целость и ненарушимость начал государственного

единства», которое есть «краеугольный камень могущества, а с ним и благосостояния государства»²⁹. «В основе предпо­ложений о земских учреждениях лежит децентрализационная мысль», продолжает Валуев, «но эта мысль не направля­ется к ослаблению связи между частями и общим центром. Государственная власть не отделяет от себя земство, а при­влекает его к общему делу. Она видит в нем не соперника, но союзника. Земским учреждениям вверяется ближайшее попечение о тех интересах, которые на местах ощущаются живее, чем в центре, ближайшее заведование теми делами, которые могут быть направляемы и разрешаемы лучше, чем из центра государственного управления. Но это управление чрез то не становится чуждым местным делам, местным интересам. В сущности, передавая земским учреждениям, в известных пределах, некоторые предметы ведомства, Прави­тельство не уменьшает совокупность своих прав, но облег­чает бремя лежащих на нем обязанностей»³⁰. Между прочим, здесь Валуев вполне выразил тот взгляд на предназначение земства, который станет руководящим в бюрократических сферах накануне контрреформы 1890 года.

Далее в статье оспаривается требование оградить земство «как бы карантинной цепью, или китайской стеной», от втор­жения административной власти и ограничить круг земских дел «исключительно делами чисто местного характера, до которых правительству нет повода и нужды касаться». Главный довод: «Где такие земские дела, которые не каса­ются более или менее интересов государства, с одной сто­роны, интересов частных — с другой? Какой разряд дел... может быть оставлен на безусловный произвол местных учреждений?»³¹. Автор приходит к выводу, что таких дел нет и быть не может, в частности, он убежден, что все дороги имеют общегосударственное значение и потому нельзя ли­шать центральную власть права «принудительных распоря­жений к необходимому исправлению их»³². Это прямо про­тиворечит мнению Милютина, относившего большую часть сооружений в губерниях, в том числе и дорог, к области местных интересов, подлежащих поэтому ведению земства³³. Относительно такого важного вопроса, как характер ответственности земства за неправильные действия, автор статьи придерживается взгляда, противоположного тому, что высказан в «Соображениях Комиссии», где, как изве­стно, речь шла об ответственности перед судом. Ему такой порядок кажется невозможным: на его место он хочет по­ставить принципы наблюдения и контроля со стороны пра­вительства³⁴.

Итак, совершенно очевидно, что не «Соображения» и не объяснительная записка в целом³³, а именно эта статья является точным отражением взглядов на земство Валуева, который всегда делал акцент на правах государственной власти, а не самоуправления. Если Милютин предлагал вру­чить земству местные дела, неважные для правительства, и провести между их сферами ясную черту, то Валуев считал, что таких дел попросту нет, а граница эта обязательна только для земства, но никак не для правительства.

Однако Валуев не был бы тем двуличным министром, каким он запомнился современникам, не внеси он и сюда элемент некой двойственности. Считая, что «самодержавие должно оставаться неприкосновенным, но формы его про­явления должны обновиться»³⁶, Валуев задумывал реформу Государственного Совета с целью ввести совещательное представительство при этом, совещательном же, органе. Признание государственного характера земства помогало ему сделать этот упреждающий политический шаг, который он увязывал как раз с земской реформой: именно представители земств должны были составить большинство так называемых «государственных гласных»³⁷.

Но вместе с тем Валуев испытывал глубокое недоверие к началам самоуправления, к общественной инициативе, а потому опасался самостоятельной политической роли зем­ства. Когда в 1866 году возник вопрос, имеют ли земства право облагать торгово-промышленные заведения в соот­ветствии с их доходностью, то Валуев усмотрел здесь введе­ние нового для России начала подоходного налога и в своем письме к министру финансов Рейтерну настаивал, что такое право, как право политическое, должно принадлежать только верховному правительству. Результатом было подкосившее земские финансы решение позволить земству облагать эти заведения согласно ценности недвижимостей, отнюдь не касаясь размеров оборота³⁸.

Оставляя за правительством неограниченное право вме­шательства в земские дела, Валуев обнаруживал весьма пара­доксальное, но легко объяснимое психологически желание отделить государство от земства, не отделяя при этом зем­ство от государства. Валуев прекрасно понимал, что даже относительная самостоятельность земства опасна; она гро­зит развиться в нечто большее и непредсказуемое; земство может превратиться в подобие «государства в государстве» (впоследствии расхожее обвинение земству от его против­ников), стать орудием федерализации, а затем и разрушения России³⁹. Поэтому трудно избавиться от впечатления, что внутренне Валуев был склонен сделать земства «только орга­нами центрального управления для заведования известной отраслью хозяйства», как спустя несколько лет назвал их один либеральный публицист⁴⁰. Валуев явно не спешил от­крыто, раз и навсегда решить вопрос о том, имеет ли земство политическое значение, поскольку хотел бы на будущее оставить свободными все пути — и влево, и вправо, и впе­ред, и назад — в зависимости от того, как сложатся отно­шения самодержавной власти и земства, какие настроения возобладают в нем. Главным его желанием было уступить, ничего не уступая, отдать, ничего не отдавая, словом, кое-что изменить, сохранив в основном все по-прежнему, только прикрыв новыми формами старую суть.

Отсюда и происходит такое, по выражению Л.Г. Захаро­вой, «причудливое переплетение» двух противоположных взглядов на земство, которое пронизывает общий замысел земской реформы и деятельность П.А. Валуева⁴¹. Как видим, взгляды эти родились в одно и то же время и даже прежде, чем само земство появилось на свет. Однако в объяснитель­ной записке отразилась не борьба абстрактных «теорий», которых тогда еще и в помине не было, а скорее искусст­венный компромисс двух различных подходов внутри самой Комиссии, каждый из которых, имея в ней своих предста­вителей, так и не смог одержать верх над другим. Впрочем, каковы бы ни были мотивы и устремления авторов реформы, это механическое соединение двух противоположных взгля­дов на земство замечательно тем, что как бы предвосхищает последующее отношение к нему самодержавного правитель­ства: в разные моменты оно было склонно считать земство то общественным институтом, то государственным — смотря по обстоятельствам. Во всяком случае теоретической проб­лемы этот вопрос для него никогда не составлял.

Глава 2

 

Проблема теорий самоуправления

Еще в дореволюционной историографии сложилось мнение, будто в западной науке, прежде всего немецкой, существовали две теории самоуправления — общественная и государственная, впоследствии воспринятые и русской мыслью. К примеру, П.П. Тройский писал, что в России, как и в Германии, государственная теория, «победив общест­венную теорию, является господствующей в данный момент» (1914 г.)¹. Это мнение разделялось многими авторитетными историками права, а из их работ перешло и в советскую историографию².

Между тем в русской литературе о самоуправлении мысль о существовании подобных теорий возникает только в на­чале 1890-х годов. По-видимому, впервые она прозвучала в курсе лекций петербургского профессора Н.М. Коркунова (1890 г.)³. Спустя два года его коллега М.И. Свешников по­пытался разделить авторов всех имевшихся к тому времени обобщающих работ о земстве на сторонников разных тео­рий, сделав это достаточно произвольно⁴. Коркунов и Свеш­ников впервые сформулировали и признаки обеих теорий⁵. Вкратце они сводили их суть к следующему:

«Общественная теория, — писал Коркунов, — видит сущность самоуправления в предоставлении местному обществу самому ведать свои общественные интересы и в сохранении за правительственными органами заведыва-ния одними только государственными делами. Общест­венная теория исходит, следовательно, из противополо­жения местного общества государству, общественных интересов — политическим, требуя, чтобы общество и государство — каждое ведало только свои собственные интересы. Государственная теория, напротив, в само­управлении видит возложение на местное общество осу­ществления задач государственного управления, службу местного общества государственным интересам и целям. С этой точки зрения самоуправление предполагает не противоположение и обособление местного общества и государства, а призыв местного общества на службу государству. Согласно общественной теории, самоуправ­ление есть самостоятельное осуществление местным об­ществом своих собственных, общественных интересов, согласно государственной теории — осуществление госу­дарственных интересов» ⁶.

Считалось, что общественная теория безраздельно гос­подствовала до возникновения государственной. Титул же основоположников последней был закреплен за двумя гер­манскими учеными — Л. Штейном и Р. Гнейстом. Их влия­ние на политическую мысль и в Германии, и в России на­столько значительно, что следует коротко охарактеризовать их взгляды.

Лоренц фон Штейн (Lorenz von Stein, 1815-1890 гг.), профессор университетов в Киле и Вене, приобрел боль­шую известность своей семитомной «Теорией управления» (1865-1868 гг.), а также книгами о социальном движении во Франции, написанными еще в 1840-е годы. В молодости он был идейно близок К. Марксу и оказал некоторое влияние на развитие его взглядов. Лично знавший обоих М.М. Кова­левский сообщал, со слов Маркса, что Л. Штейн печатался в то время в руководимом Марксом периодическом издании. «Такой же гегельянец, как и автор «Капитала», Штейн в это время увлекался социализмом, или, точнее, тем освеще­нием истории как борьбы классов, которое нашло себе выра­жение в сочинениях Сен-Симона и еще больше его учени­ков». По мнению Ковалевского, предпосланное к «Истории социального движения во Франции» рассуждение под загла­вием «Понятие общества» есть «одно из ранних выражений той доктрины, которая слывет под названием «историче­ского материализма»⁷. «К сожалению, — добавляет Кова­левский, — во всех не чисто исторических главах Л. Штейн напускает метафизический туман»⁸.

Под «метафизическим тума­ном» русский социолог-позити­вист разумел влияние филосо­фии Гегеля, чье учение о праве послужило для Штейна отправ­ной точкой в его научных изыс­каниях. Разграничивая вслед за Гегелем государство и граждан­ское общество, Штейн считал, что развитие общества неизбеж­но ведет к его распадению на две противоположности (собствен­ников и несобственников), между которыми разгорается борьба. Примирение враждебных друг другу интересов и стремлений внутри гражданского общества возможно лишь путем их син­теза в рамках высшего союза — государства. Оно, по своей идее, есть защитник общих интересов, охранитель мира и правового порядка.

Однако Штейн подчеркивал, что такова сущность госу­дарства, но не его действительность. На практике государство подчиняется частным интересам собственников, которые посредством политической власти осуществляют господ­ство над несобственниками. Те в ответ обнаруживают стрем­ление сплотиться и бороться за власть путем революций и переворотов. Поэтому, чтобы избежать потрясений, госу­дарство должно из орудия эгоистических интересов превра­титься, в соответствии со своей идеей, в инструмент «общего блага». И в этом решающее значение имеет форма госу­дарства. Оптимальной формой правления Штейн считал не абсолютизм (т.е. государство, которое подавляет свободу общества) и не демократическую республику (государство, подчиненное обществу с его борьбой эгоистических инте­ресов), а конституционную монархию, которая есть «само­стоятельное государство в свободном обществе» и основана на разделении властей. Только такое государство способно мирно решить «социальный» и «рабочий» вопросы при со­хранении системы частной собственности⁹.

Критикуя феодально-абсолютистские порядки, отстра­няющие общество от участия в государственных делах, Штейн возлагал большие надежды на местное самоуправ­ление. В нем он видел «первую форму, в которой достигает осуществления идея свободного управления, как органи­зованного и полномочного участия граждан в функциях управления вообще и исполнения в особенности»¹⁰. Реально это значило, что дела государства должны стать делами всего общества, всех граждан. Опору для независимости само­управления от бюрократии Штейн находил в присвоении его органам статуса юридических лиц публичного права, раз­решающих свои споры с государством в судебном порядке".

Как политический мыслитель Штейн весьма рано до­бился общеевропейской известности и признания; мощным было и воздействие его на русскую политическую мысль. Учение Штейна повлияло на Б.Н. Чичерина, А.Д. Градовского, Н.М. Коркунова и других русских ученых.

Если Штейн теоретически обосновывал конституционную монархию как наилучшую форму правления, то берлинский профессор Рудольф Гнейст (Rudolf Gneist, 1816-1895 гг.) решал ту же задачу с помощью конкретных историко-право-вых исследований¹². И вполне естественно, что он обратился к государственному устройству Англии, этому классиче­скому образцу устойчивого конституционного государства. М.М. Ковалевский, еще молодым человеком слушавший лекции Гнейста, а впоследствии написавший книгу с раз­бором его трудов¹³, утверждал: «Л. Штейн, по собственному признанию Гнейста, со своим «Понятием общества» явился его учителем. Он заимствовал у него теорию борьбы клас­сов, отразившейся в ходе законодательства, и приложил ее к толкованию исторических судеб английского государст­венного права, местного и центрального управления, а впо­следствии и парламента»¹⁴.

По Гнейсту, содержание политической жизни при кон­ституционном строе составляет соперничество политиче­ских партий, выражающих интересы различных общест­венных классов. Каждая партия стремится взять в свои руки власть и господствовать над другими. Однако в континен­тальной Европе общество (в лице этих партий) хотя и стре­мится к политической власти, но не желает взять на себя личного отправления ее функций, прибегая вместо этого к услугам профессиональной бюрократии. Бюрократия же, полностью зависимая от государственной службы, по природе своей стремится к абсолютизму; ей претит парламент­ский строй с его частой переменой правительств. Поэтому она, в союзе с профессиональной армией и теми элементами общества, которым не нашлось места в представительных собраниях, производит один из тех переворотов, которыми изобилует история континентальной Европы, и в особенно­сти Франции¹⁵.

Но если на континенте парламентарный строй не в силах обеспечить политическую свободу, то почему же она прочно укоренилась в Англии? Ответ на этот вопрос Гнейст, в отли­чие от Монтескье, находил не в разделении властей (кото­рое как раз весьма слабо выражено в английском праве), а в местном самоуправлении. По Гнейсту, английский го­сударственный строй представлял собой не что иное, как самоуправление, осуществленное на всех этажах власти. Его особенное восхищение вызывал институт мировых судей, назначаемых королем из числа местных землевладельцев (gentry), обладавших определенным имущественным цензом. Должности свои они отправляли безвозмездно, как почет­ную обязанность. Это, по Гнейсту, гарантировало их незави­симость от центральной бюрократии, поэтому и не развив­шейся в Англии до размеров континентальной, а также от частых смен правящих кабинетов — следовательно, обеспе­чивало устойчивость всего государственного здания¹⁶.

Будучи яростным критиком демократических тенденций, представительницей которых он считал Францию, Гнейст видел признак самоуправления в единоличном отправлении почетных должностей, а не в принципах выборности и колле­гиальности, на которых зиждилось французское самоуправ­ление. Несмотря на явную идеализацию британских поряд­ков и в особенности английского поместного дворянства, учение Гнейста пользовалось немалым кредитом не только в научных кругах, но и в мире политическом. Поэтому здесь необходимо выделить те общие черты теорий Штейна и Гней­ста, которые повлияли на либеральную мысль в России.

Во-первых, бросается в глаза тесная связь между кон­ституционным строем и местным самоуправлением, которое служит ему естественной опорой и необходимым элемен­том правового государства.

Во-вторых, налицо явное стремление исследовать пра­вовые институты в связи с интересами различных общественных классов. Труды Штейна и Гнейста пролагали путь социологической теории права и государства. Несмотря на приверженность Штейна гегельянству, в его творчестве со временем все сильнее проявляется влияние позитивистских идей¹⁷.

В-третьих, характерна их озабоченность «рабочим во­просом» и поддержкой неимущих классов. Если Штейн был одним из пионеров в исследовании этой темы, то Гнейст стоит у истоков движения, известного под названием «катедер-социализма» (или «профессорского» социализма). По сви­детельству М.М. Ковалевского, именно Гнейст был пригла­шен председательствовать на собрании молодых немецких экономистов в октябре 1872 года в Эйзенахе, где был создан получивший в будущем громкую известность «Союз социаль­ной политики». В него вошли ведущие экономисты кате-дер-социалистического толка — Л. Брентано, Г. Шмоллер, Г.Ф. Кнапп и др.¹⁸ В основу идеологии катедер-социализма была положена развитая Л.Штейном концепция надклас­совой «социальной монархии». Эта монархическая власть должна активно вмешиваться в экономические отношения и быть посредницей между «трудом» и «капиталом», умеряя аппетиты последнего¹⁹. «Союз» оказывал немалое влияние на социальное законодательство Германской империи, ко­торая в конце XIX века опережала по этой части все прочие страны Европы. Как заметил сочувствовавший катедер-социалистам М.М. Ковалевский, «под руководством Гней­ста, Нассе и Шмоллера созданный в Эйзенахе Союз социаль­ной политики повел немецкое рабочее законодательство по совершенно новому пути»²⁰.

Перечисленные выше особенности теорий Л. Штейна и Р. Гнейста были усвоены не только катедер-социалистами Германии, но и представителями так называемого «нового», или «социального», либерализма в России, которые резко отмежевывались от «старого» (или, вернее, классического) либерализма с его принципом невмешательства государства в отношения между рабочими и предпринимателями. Но пока рассмотрим более специальный вопрос: в каком отношении стоят Штейн и Гнейст к так называемым теориям само­управления?

Как известно, именно этим немецким ученым приписы­вали изобретение «государственной теории» и связанный с этим переворот в науке о само­управлении. Однако на поверку эта стройная схема оказывается довольно уязвимой.

Первым, и чуть ли не единст­венным, кто всерьез усомнился в существовании этих теорий, был авторитетный петербургский правовед профессор Б.Э. Нольде. По его мнению, государствен­ный характер деятельности само­управления был ясен ученым еще до Штейна и Гнейста, а всю «контроверзу между школой общественной и школой госу­дарственной выдумали гораздо позднее и задним числом приписали какие-то весьма наив­ные мысли старым писателям, в которых они не повинны, дабы блестяще их опровергнуть»²¹. Нольде указал на одно странное обстоятельство: «Ни Гнейст, ни Штейн совершенно не заняты доказательством теоретического тезиса о госу­дарственной природе самоуправления» — словом, ведут себя не так, как положено первооткрывателям. Более того, писавший ранее их и не менее знаменитый Алексис де Ток­виль в своем сочинении «Демократия в Америке», описы­вая самоуправление в Новой Англии, рассматривал общину как часть государственного механизма²².

Мнение Нольде, несмотря на всю его серьезность (а мо­жет быть, именно благодаря ей), было оставлено без вни­мания, не встретив ни поддержки, ни веских возражений. Отрицая существование общественной теории, Нольде тем самым поставил под сомнение и государственную, которая имела смысл лишь как антитеза своей «предшественнице»: без нее она из теории превращалась как бы в общий факт науки. Какова же доля истины в утверждениях Б.Э. Нольде?

В самом деле, А. Токвиль писал, что «в Массачусетсе об­щина — это основа основ управления обществом», а «испол­нительная власть почти полностью сосредоточена в самой общине»²³. Число подобных цитат нетрудно умножить, и они подкрепляют тезис Нольде.

Пожалуй, он справедлив и относительно Р. Гнейста, кото­рый тоже описывал англосаксонский тип самоуправления, но только в другом его варианте — британском. Этот тип, возникший в условиях слабости или даже полного отсутствия на местах бюрократической иерархии, отличался тем, что при нем всеми делами заведывали представители местного насе­ления — выборные (в США) или формально назначаемые (в Англии). Сам Р. Гнейст определял обязанности самоуправ­ления английского типа как «функции местно действующей государственной власти, которые поддаются исполнению посредством персонала и денежных средств местных сою­зов»²⁴. Но если Токвиль отмечал недостатки подобного устройства²⁵, то Гнейст с редкой настойчивостью выставлял его образцом для остальных стран, чем, вероятно, и дал повод утверждать, что он изобрел новую теорию самоуправления.

Вообще нужно заметить, что Гнейст был преимущест­венно исследователем позитивного права, а потому довольно скуп на обобщения. Так что его дефиниции относятся ско­рее к особому случаю самоуправления в Англии, а примени­тельно к прочим странам являются как бы рекомендацией, образцом для подражания, а не общим определением само­управления. Что же касается Л. Штейна, то он, будучи ярким теоретиком, выяснявшим вопросы принципиально, оказы­вается, разделял такое «заблуждение», якобы свойственное общественной теории, как мысль о наличии у органов само­управления собственной (по Штейну — «естественной») компетенции, отличной от делегированной государством (правительством)²⁶. Очевидно, Б.Э. Нольде прав в том, что полного переворота в науке о самоуправлении оба немец­ких мыслителя не произвели, и приписывать им создание новой теории, отграниченной от предшествующей традиции резкой чертой, нет достаточных оснований. Вероятно, про­цесс развития идей шел более сложным путем²⁷. Подтверж­дением крайней условности этих теорий служит и тот факт, что наряду с ними зачастую выделялись и другие: например, теория «свободной общины», «политическая» и «юридиче­ская» теории самоуправления и т.п.²⁸

Трудно да и бесполезно пытаться окончательно решить вопрос: насколько правомерна эта классификация, каков вклад Штейна и Гнейста в науку о самоуправлении, и т.д. Относительно же русской политико-правовой мысли можно с уверенностью сказать следующее: 1) понятие о «теориях самоуправления» появилось в ней лишь в конце 1880-х годов; 2) невзирая на то, что позднее немало ученых считали себя приверженцами так называемой государственной теории, всерьез говорить о существовании этой теории как таковой все же не приходится.

Дело в том, что среди ее сторонников обнаруживается поразительно мало единства. В сущности, общим для них было только признание государственного значения любой деятельности органов самоуправления, а в остальном раз­личий было более чем достаточно: к примеру, Коркунов считал земства органами общественными, но призванными к заведованию лишь государственными делами; Н.И. Лаза­ревский — органами государства, с государственными пол­номочиями и компетенцией; В.П. Безобразов — «государст­венно-общественными организмами»²⁹ и т.д. Как видим, не было единства даже в главном, а расхождений по второсте­пенным вопросам можно найти еще больше.

По этой причине нельзя говорить о теориях в собствен­ном смысле этого слова. Голой идеи государственного зна­чения самоуправления еще недостаточно, чтобы составить настоящую теорию. Равным образом и общественная теория была сконструирована задним числом. Реально в русской политико-правовой мысли существовали только идеи госу­дарственного или, напротив, общественного характера дея­тельности самоуправления. Но каждая из них имела раз­личные интерпретации, подчас противоположные по своему политическому смыслу.

Вообще обращает на себя внимание абсолютно формаль­ный характер этого деления. Примененное к общественной мысли в целом, оно собирает под вывеской некой «теории» (или, правильнее, идеи) как самых горячих приверженцев земства, так и его явных недоброжелателей, и лишь на том основании, что они одинаково отстаивали ту или иную при­роду этого института. Но зачастую все сходство этим и огра­ничивалось. Что же касается собственно либеральной мысли, то для всех ее направлений характерно одобрительное отно­шение к земству как воплощению (хотя бы и весьма несо­вершенному) принципа самоуправления. И все-таки, как мы увидим впоследствии, различные взгляды на сущность этого института возникли в ней не случайно.

Глава 3

Концепции земского самоуправления 1860-х годов

I

1 января 1864 г. утвержденное царем после долгой под­готовки в недрах всевозможных бюрократических инстан­ций Положение о губернских и уездных земских учреж­дениях было, наконец, опубликовано и обрело силу закона. Оно вводило земские учреждения только на уровне уезда и губернии, без центрального земского представительства (Государственной Думы, предусмотренной Сперанским) и без волостного земства, в котором дворянство едва ли могло играть решающую роль на фоне многочисленного крестьян­ского населения. Таким образом, Положение было иска­женным и как бы урезанным сверху и снизу планом Спе­ранского. Буржуазный принцип имущественного ценза — •краеугольный камень этого плана — не был последовательно проведен и оказался втиснутым в рамки куриальной (а на практике — почти сословной) системы выборов. В крестьян­ской курии имущественного ценза вовсе не было.

Тем не менее на первых порах это выглядело решитель­ным шагом на пути пробуждения самодеятельности обще­ства. После опубликования Положения от 1 января 1864 г. прошел еще по меньшей мере год, прежде чем земства начали вводиться (с февраля 1865 г.). Следовательно, надо учиты­вать, что в течение целого года общественное мнение могло судить о земстве только предположительно, по опублико­ванному закону, не зная, каков этот институт в действии. Это, с одной стороны, располагало к известной осторожно­сти в оценках, но, с другой стороны, на бумаге все обычно выглядит глаже, чем в действительности, чего нельзя упус­кать из виду, говоря об отношении либералов к земской реформе сразу после ее обнародования.

На первых порах введение земств шло быстрыми темпами: в 1865 году они были введены в 18 губерниях, в 1866-м — в 9. Но уже 1866 год был переломным: выстрел Каракозова и оживление реакционных настроений в верхах сказались и на земстве. В этом и следующем 1867 году вышел ряд правительственных постановлений, ограничивших права и материальные возможности земства и поставивших его в зависимость от администрации. Самым чувствительным для земства был закон от 21 ноября 1866 г., существенно уре­завший его доходы от обложения торгово-промышленных заведений. В 1867 году земства были открыты еще в двух губерниях, а в 1868-1869 годах — ни в одной. Эти перемены составили стержень внутренней политики, на фоне кото­рой формировались и отношение широких слоев общества к земству, и теоретические представления либеральных уче­ных и публицистов.

II

Как уже было отмечено, литература о земстве старше, чем само земство. Этому содействовал тот факт, что подго­товка земской реформы длилась несколько лет. Но даже еще раньше, чем она началась, вопросы местного управления заняли заметное место в историко-политической литературе.

Пожалуй, активнее и глубже всех эту тему разрабатывал Б.Н. Чичерин. Основоположник государственной школы в историографии уже на заре эпохи «великих реформ» имел устойчивые представления о русской истории, закреплен­ные в его магистерской диссертации «Областные упрежде­ния в России в XVII веке» (1856 г.). В предисловии к своему труду Чичерин писал, что «только недостатки предшествую­щих учреждений делают понятным значение новых мер и преобразований»'.

Государство было исходной точкой общественного разви­тия России с XV века, считал Чичерин². Но «в Московском государстве почти все совершалось не на основании общих соображений, а частными мерами; оно управлялось не зако­нами, а распоряжениями». Отсюда проистекала та «юридическая неопределенность», которая господствовала в управ­лении: «способов управления было много, и каждый изби­рался по местному удобству и по случайным соображениям». Между тем, полагал Чичерин, «развитое государство, установляя общественный порядок, уравнивает все явления общественной жизни и подводит их под общие категории, определяемые государственными потребностями»³. Почему же в тогдашней России, при сильном развитии государства, не было систематического законодательства? Ответ Чичерина был прост и ясен: «Это происходило оттого, что Москов­скому государству недоставало теоретического образования. Только сознательная теория, только разумные юридические положения могут дать ключ к систематическому устройству государственного организма»⁴. Западные народы заимство­вали это образование из римского права, Россия в лице Петра получила его у западных народов, и с этого времени и у нас государственные учреждения получают системати­ческий характер, что Чичерин расценивает однозначно — как прогресс⁵.

Устройство, подобное тому, что существовало в Мос­ковском государстве, Чичерин определенно связывает со Средневековьем, а систематическое устройство — с Новым временем. Кое-где и в Европе еще сохранился подобный средневековый беспорядок, «полное отсутствие стройности и системы», например в Англии, которая представляет взору «такое множество безобразных явлений, как никакое другое законодательство». Но в Англии это искупается уникаль­ным развитием личных прав и чувства законности⁶. Ничего подобного Чичерин пока не находил в России, где только самодержавная власть была способна дать правильный по­рядок и водворить законность.

В «Областных учреждениях России» уже содержится как бы набросок ранних чичеринских воззрений на самоуправ­ление и государственный строй — предпочтение четкой организации, налаженной рукою разумного и просвещенного самодержца, «нелюбовь к английской, не приведенной в порядок свободе» (слова Герцена), преклонение перед Пет­ром I, упорядочившим прежнюю администрацию, и Екате­риной II, которая создала «стройную, глубоко продуманную систему законодательства» и учредила местные союзы с их правами и местными делами⁷.

Философско-правовые взгляды Чичерина в западной историографии справедливо характеризуются как класси­ческий либерализм⁸. Его основными принципами являются: в области политической — забота об ограничении любой власти, в том числе демократической власти большинства, посредством всевозможных сдержек и противовесов; в сфере частной и экономической — требование минимизации госу­дарственного вмешательства и максимального развития лич­ной инициативы, частной предприимчивости. Казалось бы, принципы классического либерализма противоречат тем взглядам, которые развивал Чичерин в 1860-х годах и кото­рыми заслужил от Герцена прозвище «Сен-Жюст бюрокра­тии». Однако нельзя не учитывать, что в то время собст­венная философско-правовая концепция Чичерина еще не сложилась вполне: так, он все еще разделял унаследован­ную от Гегеля идею неограниченного суверенитета госу­дарства и категорически отвергал идею неотъемлемых прав человека⁹. Еще более важно, что Чичерин не считал назван­ные принципы приложимыми всегда и везде, а уместными лишь в условиях гражданской свободы, которая для России, едва ушедшей от крепостного права, была хотя и желанным, но неблизким идеалом. Этим и объясняется та необычная ситуация, при которой последовательный либерал Чичерин оказался в период проведения реформ в стане защитников самодержавия и его орудия — бюрократии.

Журнальная деятельность Чичерина, в которой он разви­вал эти взгляды, его сотрудничество в «Русском вестнике» и последовавший затем разрыв с Катковым подробно опи­саны в монографии В.А. Китаева¹⁰. Здесь достаточно при­вести разъяснение дела самим Чичериным:

«Катков и Леонтьев в то время принадлежали к той школе, которая старалась государственную деятельность низвести до пределов самой крайней необходимости. [...] Другое направление, к которому принадлежал и я, от­нюдь не отвергало общественной самодеятельности, а, напротив, призывая ее всеми силами, уделяло, однако, должное место и государственной деятельности, не огра­ничивая ее чисто отрицательным охранением внешнего порядка, а присваивая ей исполнение положительных задач народной жизни. Для нас идеал гражданского строя представляла не Англия, сохранившая многочисленные остатки средневековых привилегий, а Франция, провоз­гласившая и утвердившая у себя начало гражданского равенства»¹¹.

М.Н. Катков в те годы воспринял взгляды Р. Гнейста, у которого находил желанное обоснование политической роли поместного дворянства и его привилегий в местном управлении. Равенства сословий его программа не преду­сматривала¹². Чичерин возражал против этого направления «Русского вестника» и начал свою книгу «О народном пред­ставительстве» (1866 г.) с критики Гнейста'³. Какое же место Чичерин отводил самоуправлению в общественном строе России эпохи реформ?

На рубеже 1850-1860-х годов Чичерин активно высту­пал за единство и взаимопонимание между самодержавной властью и обществом. В его совместном с К.Д. Кавелиным письме к Герцену высказаны с наибольшей определенно­стью их упования: авторы письма заявляли, что им нужна не конституция, а восстановление «живой, непосредствен­ной связи между царем и народом», изоляция «алчной, раз­вратной и невежественной бюрократии, втеснившейся между царем и народом»¹⁴. Ведущие деятели столичного либе­рализма (в отличие, к примеру, от тверских дворян-либе­ралов) в то время не гнались за «бумажными гарантиями» (выражение Н.А. Мельгунова), а надеялись на разрешение всех вопросов самодержавием в союзе с обществом по фор­муле, выведенной Чичериным: «Либеральные меры и силь­ная власть». Решающую роль в этом деле Чичерин отводил все же государству. Это определило и его отношение к зем­скому самоуправлению.

В своей книге «О народном представительстве» Чичерин проводил четкое различие между парламентаризмом и мест­ным самоуправлением: в первом случае граждане становятся причастными к верховной государственной власти, а во вто­ром — участвуют лишь «в управлении низшими интересами общества». Если учреждение общенародного представи­тельства меняет весь образ правления, то введение предста­вительства на местах совершается без перемен существен­ных основ государства¹⁵. Поэтому местное самоуправление не является правом политическим, оно должно иметь только хозяйственно-административные обязанности и быть изъято из политической борьбы. Наряду с этим неплохо было бы вручить ему и часть исполнительной власти с целью «вызвать в наших провинциях здоровый практический дух»¹⁶. За вер­ховной властью остается не управление хозяйственными делами местного общества, а контроль за местным само­управлением¹⁷. Последнее должно согласовываться с видами правительства, во многих отношениях ему подчиняться и идти в ногу с ним¹⁸. «Общая государственная власть должна все местные управления направлять к общей цели», что «составляет существо административной централизации, без известной доли которой не может обойтись ни одно благоустроенное общество». Поэтому правительство должно иметь в местности свои органы и значительное влияние на дела¹⁹. Местное самоуправление представляется Чиче­рину неразрывно связанным с «общей администрацией» и до известной степени зависимым от нее. Четко границы этой зависимости он не оговаривает, полагая, что найти их поможет опыт, но считает, что даже в неограниченной мо­нархии «местная свобода» нужна, ибо противодействует без­мерному владычеству бюрократии и ее злоупотреблениям. Аналогичную роль играют и сословные привилегии: «одной из самых глубоких и верных» идей Монтескье Чичерин считал мысль о том, что «в чистой монархии необходимы сословные привилегии. Как скоро эти последние сдержки исчезают, так правление неизбежно становится деспотиз­мом»²⁰. Только так и возможно в «чистой монархии» со­ставляющее цель всякого общества «соглашение свободы с порядком»²¹.

Из этих соображений вытекают и практические предло­жения Чичерина. Он предлагает поместить центр тяжести самоуправления в губернии, а не в уезде: во-первых, губер­ния ближе к центральному правительству, и, во-вторых, в уезде мало «элементов для хорошей администрации», то есть дворянства, в руки которого, как прямо заявляет Чичерин, и должно достаться местное самоуправление²². Дворянство имеет государственное значение, и его задача — заведывать общественными делами на местах. Вне дворянства русская жизнь еще не выработала класса, способного его заменить, «среднее сословие» «содержит в себе слишком еще мало про­свещенных сил»²³.

По Чичерину, степень заинтересованности в местных делах еще не вполне может определять меру участия в них. Поскольку местные дела составляют и государственный интерес, то важна и способность управлять ими, а она силь­нее в сословии, которому государственный интерес ближе всего, — в дворянстве. Поэтому выбирать в земство следует от сословий²⁴. Чичерин резко протестует против возмож­ности, что дворянство, эта единственная надежная точка опоры при том брожении, которое охватило общество после отмены крепостного права, будет «распущено» в земстве. Это может привести к взаимной вражде сословий и круше­нию всего государственного здания. Уничтожение сослов­ных перегородок возможно только с преобладанием среднего сословия, когда «личные и свободные элементы общества» достаточно разовьются, чтобы стать опорой для государ­ства²⁵. Так было во Франции, но в России время для этого еще не пришло, и необходимо сильное государство, само направляющее этот процесс. Сословное земство с админи­стративно-хозяйственным кругом деятельности под твер­дым контролем правительства — суть тогдашних взглядов Чичерина, осененных общей идеей порядка, органичности и продуманности перемен.

У современников и потомков Чичерин заслужил не впол­не справедливую репутацию одностороннего доктринера. Всякий, кто возьмется читать сочинения Чичерина, рискует сразу же попасть в плен неумолимой логики автора. Едва ли можно передать это ощущение в беглом пересказе. Из не­скольких посылок с железной необходимостью, четко и в срок выступают дальнейшие следствия, облеченные в литые формулы и разворачивающиеся в несокрушимую и строй­ную цепь аргументов, выводов и решительных заключений. Неприятие мыслей Чичерина и было во многом вызвано его стремлением придавать им законченную, «юридическую» форму. Если он говорил, к примеру, об изъянах местного самоуправления, то настолько сосредоточивался на этой стороне дела, что с легкостью опускал любые оговорки и усложняющие обстоятельства, и его точные и чеканные, как девиз, мысли нетрудно было принять даже за категориче­ское отрицание самостоятельности местных общественных органов. Если к этому прибавить нечто доктринерски-рас­судочное и потому чуждое русскому образу мысли, что, несомненно, было в Чичерине, то становится ясным, почему он мог жаловаться на фатальное непонимание. Чего стоила только эта прямая, как лозунг, формула: «Хаос — вот в на­стоящее время следствие господства пресловутого земства»²⁶. На самом же деле, как мы видели, Чичерин вовсе не был врагом земского самоуправления.

Самодержавие было для Чичерина не целью в себе, а лишь орудием либеральных реформ. В принципе он был сторон­ником конституционной монархии и рассчитывал на буду­щее самоограничение царской власти. В книге «О народном представительстве» Чичерин, ничуть не пытаясь обойти острые углы, открыто признавал, что «пока власть неза­висима от граждан, [личные] права их не обеспечены от ее произвола», а потому «политическая свобода является по­следствием личной, как высшее обеспечение последней»²⁷. Однако он был убежден, что русское общество к политиче­ской свободе еще не готово, что пока «у нас общественная сфера хуже официальной», а если и «делается что-нибудь порядочное, так это единственно благодаря правительству», без которого вопрос об освобождении крестьян «покоился бы еще 50 лет и никто не думал бы его трогать»²⁸. Поэтому в тогдашних условиях выступления Чичерина нередко вос­принимались как апология достоинств русского самодер­жавия и объективно способствовали укреплению веры в него, а значит, и упрочению этого строя. Причин тому было две. Первая заключалась в особенностях чичеринского стиля и способа мышления, описанных выше. Второй и, пожалуй, куда более важной причиной было то, что при самодержа­вии слишком настойчиво проводить идею неизбежности его ограничения было трудно и весьма небезопасно. Поэтому из двух сторон политической теории Чичерина, из которых одна доказывала способность самодержавия «вести народ огромными шагами по пути гражданственности и просве­щения»²⁹, а другая исподволь внушала желательность его ограничения в будущем, первая вышла гораздо более яркой и выпуклой. Она-то и бросалась в глаза большинству совре­менников, знавших взгляды Чичерина по его газетным и журнальным статьям, и даже многим историкам³⁰, да и в самом царе поддерживала убеждение в преимуществах само­державной формы правления. Когда одна из записок Чиче­рина, составленная в подобном двояком духе, была представлена Александру II, то он, видимо, с большим интере­сом прочел те места, где говорилось о необходимости власти сильной и притом либеральной, но автору дано было понять, что самодержавия касаться не должно³¹. По тем же самым причинам Чичерин больше говорил о подчинении земства центральной власти и ее правах, и гораздо меньше — о правах и независимости земства. Присваивая лишь верхов­ной власти миссию активного двигателя реформ, Чичерин, похоже, в душе был против предоставления земству, осо­бенно поначалу, широкого круга деятельности и большой самостоятельности, опасаясь, что в нем возьмут верх такие силы и настроения, которые вынудят правительство свер­нуть с либерального пути. Поэтому пафос сочинений Чиче­рина был не слишком благоприятен самоуправлению, хотя пользу его автор вполне признавал.

Переоценка творческих возможностей самодержавия, его способности совладать с бюрократией и опереться на обще­ство в стране, где бюрократия была не столько инструмен­том в руках правительства, сколько могущественной тради­ционной прослойкой, плотно окружившей собою власть, — ахиллесова пята чичеринской концепции 1860-х годов. Со временем это понял и сам Чичерин; в своем письме от 31 августа 1900 г. к Д.А. Милютину он признавал: «Когда в шестидесятых годах возник конституционный вопрос, я был против, потому что считал опасным менять зараз и политический, и общественный строй. Но я всегда думал, что конституционное правление должно составлять естест­венное и необходимое завершение преобразований Алек­сандра II. Иначе будет неисцелимое противоречие между новым, основанным на свободе зданием и унаследованною от крепостного права вершиной. Это противоречие ока­залось раньше и ярче, нежели даже можно было ожидать. Износившееся самодержавие обратилось в игрушку в руках шайки людей, преследующих исключительно свои личные интересы» ³².

Надо сказать, что эта переоценка была слабым местом не только Чичерина, но и других западников. Сразу же после обнародования «Положения о земских учреждениях» на это событие откликнулся К.Д. Кавелин. Его мысли во многом согласуются о чичеринскими. Общая оценка просто вос­торженная: «...Указ 1 января 1864 года — одна из самых светлых точек в современном русском законодательстве»". Кавелина восхищает то, что принцип самоуправления про­водится осторожно и последовательно, что законодатель­ство не забегает вперед. Окончательный вывод говорит сам за себя: «Мы убеждены, что сделано все, что нужно, и что больше делать не следовало»³⁴. Кавелин уверен в будущно­сти самоуправления, но, подобно Чичерину, не видит пока в обществе сил для полного его развития и хвалит осторож­ность правительства, которое не дает сразу слишком много, больше, чем общество может взять³⁵.

В равной степени, что и Чичериным, владеет им непри­язнь к самодовлеющей бюрократии. Он вообще считает, что «местные земские учреждения были до сих пор пропитаны чиновническим бюрократическим элементом; они только по имени, по названию были земские»³⁶. Надеясь, подобно Чичерину, на союз общества и высшей власти против бюро­кратии, Кавелин находит в Положении то, что хотел бы найти: именно ограждение земских учреждений от ее «про­извольных вмешательств»³⁷. Но, отдавая дворянству ведущую роль в земстве, Кавелин отлично от Чичерина трактует со­словный вопрос: мудрость правительства он усматривает в том, что оно «не сообщило землевладельческому элементу сословной окраски», что могло бы вызвать «худшее из всех зол — зависть и взаимную вражду сословий»³⁸. По Кавелину, земство должно примирить и сблизить ныне разрознен­ные сословия посредством их постепенного слияния³⁹. Здесь Кавелин не изменил своему убеждению, которым руковод­ствовался еще в период крестьянской реформы, что в России нет коренных противоречий между дворянством и крестьян­ством⁴⁰. Чичерин же был более сдержан, отмечая, что «в Рос­сии дворянство и крестьянство, до последней минуты, состав­ляли две бесконечно отстоявшие друг от друга крайности властителей и подвластных»⁴¹.

В одном письме, относящемся к 1865 году, Кавелин писал о земстве: «После отмены крепостного права ни один внут­ренний русский вопрос не интересует меня так живо, как этот. От успеха земских учреждений зависит вся наша бли­жайшая будущность, и от того, как они пойдут, будет зави­сеть, готовы ли мы к конституции и скоро ли ее получим. Выходки московского дворянства скорее отдалят нас от этой цели, выказывая все наше малолетство и пошлость.

 [...] Пора бросить глупости и начать дело делать, а дело теперь в земских учреждениях, и нигде более»⁴². В этом во­просе его взгляды полностью совпадали с мнением Чичерина, считавшего местное самоуправление «школою для самодея­тельности народа и лучшим практическим приготовлением к представительному порядку»⁴³. Поэтому нам кажется не­сколько искусственным противопоставление позиций Каве­лина и Чичерина, в очередной раз проведенное в статье А.Н. Медушевского. Он полагает, что эти либеральные дея­тели выдвинули «различные стратегии построения правового государства в России» и по-разному решали вопрос о тем­пах, средствах и способах его достижения. Если Кавелин для периода реформ считал необходимой не конституцию, а школу честного самоуправления, то Чичерин «перспек­тивную модель демократических (?) реформ... усматривал в создании конституционного правления». Их позиции якобы заложили основу двух главных течений в русском консти­туционном движении — так называемых земцев-консти­туционалистов (Кавелин) и «более последовательного — кадетской партии» (Чичерин)⁴⁴. Тезис о неприятии Кавели­ным конституции встречаем и у Ф.А. Петрова⁴⁵.

Конечно, в политических воззрениях Кавелина и Чиче­рина можно найти крупные различия, не в последнюю оче­редь вытекавшие из несходства их темпераментов: так, всегда трезвый и рассудительный Чичерин, наверное, не мог даже помыслить того, что не только помыслил, но и написал пыл­кий Кавелин в своем письме М.М. Стасюлевичу (от 28 мая 1878 г.): «Живя в деревне и видя, что кругом делается, не­вольно сам чувствуешь в себе нигилистическую струнку и понимаешь, что, будь лет на 30 моложе — стал бы тоже нигилистом»⁴⁶. Но даже и Чичерину как-то раз пришлось внушать В.И. Герье, что крайние течения могут принести свою долю пользы, ибо «историческое призвание радика­лизма — боевое; этого не надобно упускать из виду. Умерен­ное же направление тогда только может получить преобла­дание, когда оно может примкнуть к правительству. Если же правительство не дает ему опоры, то оно должно уступить место другим»⁴⁷. Словом, несмотря на некоторые немало­важные оттенки и нюансы, все-таки и цели, и тактика обоих либералов были общие, а главное средство было одно — сознательное действие самой верховной власти. Да и впоследствии, как увидим, их взгляды на проблему предста­вительства развивались примерно одинаковым образом.

III

Как уже отмечалось, наряду с франкофильским течением в либерализме 1860-х годов существовало и другое, не менее сильное, англофильское, главным органом которого был «Русский вестник». Местному самоуправлению в нем отводи­лось очень большое место, особенно в статьях В.П. Безобразова. Поскольку деятельности этого ученого и публициста в историографии уделялось мало внимания, необходимо при­вести некоторые биографические данные о нем.

Владимир Павлович Безобразов (1828-1889 гг.) принад­лежал к старинной дворянской фамилии. По матери он приходился двоюродным братом знаменитому революцио­неру М.А. Бакунину и известным земским деятелям Твер­ской губернии — Павлу и Александру Александровичам Бакуниным⁴⁸. С последними В.П. Безобразов поддерживал дружеские отношения. Окончив в 1847 году Александров­ский лицей, он сделал довольно быструю карьеру в мини­стерствах финансов и государственных имуществ, подви­заясь в то же время на ученом и литературном поприще. В 1864 году он уже член совета министра финансов, спустя три года за свои финансово-экономические труды избира­ется членом Петербургской академии наук, с 1874 года — тайный советник, а в конце жизни получил звание сенатора (1885 г.).

По единодушным отзывам лиц, хорошо знавших В.П. Без-образова, он был человеком кипучего темперамента и неуем­ной энергии. Выразительную зарисовку его личности оста­вил литератор Р.И. Сементковский:

«Когда он входил в редакцию, она моментально огла­шалась звуками громогласного разговора, непрерывных возгласов, смеха, хохота. [...] Он весь был стремитель­ность, натиск, жил, дышал данною минутою, добивался немедленного успеха, брал, так сказать, судьбу за горло». Разговаривая, «он впивался в вас своими близорукими глазами, в увлечении спором брал вас за пуговицу и, по­степенно наступая на вас, оттеснял... до самой стены и тем не менее продолжал наступать, так что вам хотелось крикнуть: "Да пощадите же, Владимир Павлович, ведь мне уже некуда деваться!"»⁴⁹

Вместе с тем Безобразов был человеком с большим самомне­нием и самолюбием. Близко его знавший Ф.Г. Тернер писал, что Безобразов, по собственному его признанию,   «мог  бы   служить только министром, исполнять же чужие поручения, которые могут быть несогласны с его воззре­ниями», он был неспособен, что и помешало ему занять «регулярное служебное положение»,   достойное его ума и ученых за­слуг⁵⁰. Действительно, эти черты его характера сильно ска­зываются и в письмах к Каткову: в одном из них он так со­общает о своей поездке в Вильно: «Петербург был страшно взволнован моим отъездом сюда: непостижимо, до какой степени была произведена агитация, чтобы остановить мой отъезд», и т.п.⁵¹

Тем не менее «благодаря удивительной живости его ха­рактера, его энергии и его уму он был постоянным центром, около которого группировался кружок людей всяких направ­лений»⁵². С конца 1850-х годов Безобразов вращался в среде либеральной бюрократии и входил вместе с К.Д. Кавели­ным и братьями Милютиными в литературный кружок, получивший прозвище «партии петербургского прогресса». В то же самое время он был деятельнейшим сотрудником изданий М.Н. Каткова, с которым поддерживал очень тес­ные отношения и в письмах своих величал «нашим пасты­рем и вождем»⁵³. В «Русском вестнике» он печатал статьи на политико-экономические темы, а также считался знато­ком вопросов местного управления и суда. Этой его репута­ции особенно помогало приобретенное во время загранич­ных поездок личное знакомство с Л. Штейном и Р. Гнейстом; влияние последнего на Безобразова (а через него и на Кат­кова) надо признать особенно сильным. Так, в одной из своих поздних дневниковых записей Безобразов восклицает:

 «Слушая Гнейста, мне кажется, что я слышу самого себя, еще больше, чем когда говорит Штейн: я так много учился у Гнейста!»⁵⁴.

У Гнейста Безобразов заимствовал свои представления о вреде бюрократии и пользе «органических реформ» на английский манер, цель которых — постепенный переход от сословного к «естественному» неравенству при «равенстве свободы». В своих статьях, печатавшихся в изданиях Кат­кова с конца 1850-х годов, Безобразов всячески превозно­сил английское самоуправление и утверждал, что в основе любого самоуправления должна лежать независимость долж­ностных лиц от всех посторонних влияний, а для этого они должны иметь материальное благосостояние и досуг. Бюро­кратическое управление для него неприемлемо потому, что бюрократия зависит от «всякой силы» и получает жалованье от правительства. Поэтому местное управление должно на­ходиться в руках образованной и независимой «естествен­ной аристократии», в которую должно превратиться дво­рянство после уничтожения «искусственных» сословных перегородок. Русское дворянство он призывает «разомк­нуться во все стороны»⁵⁵. Вообще, сословное разделение общества Безобразов сильно критикует и считает, что оно выгодно бюрократии, поддерживая ее господство⁵⁶.

Влияние английского опыта в истолковании Гнейста сказывается и в предложении Безобразова сделать основой местного устройства приход, эту «естественную» общность, а управление местностью сосредоточить «в руках мировых судей, то есть образованных и лучших людей»⁵⁷. «Не надобно забывать, — пишет Безобразов, — что вся сила самоуправ­ления — в мировых учреждениях». Крестьянскую волость он критикует за ее бюрократический и сословный характер и считает излишней, а уезд хочет «эмансипировать» от губер­нии, этого средоточия чиновничьего всевластия⁵⁸. В статье о деятельности земства, напечатанной в «Московских ведо­мостях» в 1867 году, Безобразов оценивает земскую деятель­ность как успешную. Особенно радует его установившийся в земстве сословный «земский мир»; в полном согласии с доктриной Каткова он заявляет, что всякая сословная рознь есть проявление «антирусского духа»⁵⁹.

Важно отметить, что Безобразов, опять-таки в унисон с М.Н. Катковым, называет местное самоуправление «новым элементом политической жизни», но как-то вскользь, не раз­вивая этого тезиса⁶⁰. И все же достаточно очевидно, что в период подготовки земской реформы Безобразов и Катков держались иного направления, чем Б.Н. Чичерин и К.Д. Каве­лин, отказывавшие земству в политической роли. В целом статьи Безобразова наиболее показательны для англофиль­ского течения в либерализме тех лет и представляют собой не что иное, как ничем не завуалированное переложение теории Гнейста на язык тогдашней общественно-полити­ческой программы «Русского вестника», с ее особым внима­нием к интересам землевладельческого дворянства и скво­зящим между строк требованием привлечь его, в той или иной форме, к управлению страной.

IV

Как видим, обращение либералов-западников к проблеме земства было тесно связано с их общими политическими задачами и идеалами. Между тем после опубликования Поло­жения о земских учреждениях их структура и организация, а также отношение к предшествующим учреждениям стано­вятся предметом специального рассмотрения. Первым явился труд профессора А.В. Лохвицкого «Губерния, ее земские и правительственные учреждения» (1864 г.).

Автор четко разделял сферы государства и местности, «провинции»: «Власть и функция провинции не есть копия с государства; она является как тело sui generis» (особого рода). Главный признак самоуправления — выборность; при системе самоуправления губерния («провинция») имеет собственный суд, хозяйство, доходы и расходы. Государству же принадлежит общее законодательство, кассационный суд и право на взимание налогов в свою пользу, а также конт­роль за сбором налогов «провинцией»⁶¹. Так — в идеале, и Лохвицкий находит, что Положение от 1 января 1864 г. в целом отвечает этим требованиям и «основано на началах либеральных, уравнения сословий, гражданской полноправ­ности крестьянства⁶². Прежде же в России земских провин­циальных учреждений не существовало, а выборные лица делались, в сущности, чиновниками правительства. Только дворянское общество было отчасти самостоятельно, земство же было податной единицей⁶³.

Лохвицкий поддерживал довольно типичное для либера­лов тех лет мнение, что дворянство должно занять ведущее положение в земстве, поскольку другие сословия еще не в силах составить ему конкуренции. Тем не менее историче­ские заслуги дворянства в местном управлении он расцени­вал весьма низко, поскольку оно, несмотря на свои при­вилегии в этой области, «весьма мало сделало для страны»⁶⁴. Поэтому в сословном разделении избирателей Лохвицкий видел гарантию против безраздельного преобладания дво­рянства в земских собраниях. Он даже хочет, чтобы на первых порах выборы были сословными и в губернское собрание, чтобы дать другим сословиям обеспеченное пред­ставительство в нем⁶⁵. Консервативный, казалось бы, прин­цип сословности выступает в концепции Лохвицкого зало­гом относительной демократизации земства.

Земский имущественный ценз Лохвицкий одобряет, поскольку земство имеет хозяйственное, а не политическое значение, но ему кажется, что было бы весьма либеральным дополнить его цензом образовательным, приравняв «умст­венную силу» к «капиталу»⁶⁶.

Лохвицкий подчеркивал, что местные учреждения зависят от среды, в которой находятся: «Екатерининские... учреж­дения принесли мало плода, потому что снизу и сверху на них действовали силы, организованные на других началах»⁶⁷, то есть форма местного управления волей-неволей соответст­вует сущности и принципам всего общественного устройства (мысль, впоследствии развитая применительно к земству А.А. Головачевым в его книге «Десять лет реформ»).

Сильно уступали сочинению Лохвицкого по ясности мысли и содержательности статьи профессора Московского университета В.НЛешкова, напечатанные в газете И.С. Акса­кова «День»⁶⁸. Земским учреждениям он пытался дать славя­нофильскую интерпретацию, близкую построениям самого Аксакова. Прообраз земства он находил в общине, кото­рую считал исключительным достоянием славянского мира. Для него земства суть учреждения «народа, а не государства и отвечают пред одним народом, только под контролем госу­дарства»⁶⁹. Подобно Аксакову, Лешков ратовал за их бессо­словность. Фактический характер земских выборов, близ­кий к сословному, он рассматривал как временное явление⁷⁰. Имущественный ценз он также не поддерживал и противопоставлял ему крайне расплывчатый принцип: «Энергия личной деятельности на пользу общественных интересов — вот основание для избрания»⁷¹. В целом Лешков одобрял устройство земских учреждений, особо подчеркивая их само­стоятельность⁷². Неконкретность, размытость положений, вообще нередкая у славянофилов, сильно сказывается в статьях Лешкова.

В изучении вопроса о самоуправлении с самого начала наметилась тенденция к сравнительному анализу. Главными объектами сравнения поначалу служили Англия и Франция, а в конце 1860-х годов появилась работа, где рассматрива­лись системы самоуправления в целом ряде стран. Это было капитальное трехтомное сочинение князя А.И.Васильчикова «О самоуправлении» (СПб., 1869-1871 гг.)⁷³. Этот видный публицист и земский деятель представил систему довольно оригинальных взглядов на самоуправление. Однако, чтобы уяснить их смысл, нужно сначала обратиться к личности автора.

Князь Александр Илларионович Васильчиков был сыном председателя Государственного Совета и Комитета Минист­ров при Николае I князя И.В. Васильчикова. В 1835-1839 го­дах он учился на юридическом факультете Петербургского университета (что было весьма необычно для юноши из великосветского круга) и получил диплом кандидата прав. Впрочем, состояние университетского образования в то время было очень неважное, и биограф Васильчикова видит в этом причину, отчего сочинениям князя всегда «недоста­вало строго научной методичности»⁷⁴.

До 1847 года Васильчиков служил во II отделении соб­ственной е.и.в. канцелярии и, в частности, участвовал во введении нового административного устройства на Кавказе в 1840-1841 годах. В это время он сблизился с М.Ю. Лер­монтовым и присутствовал при последней дуэли поэта в качестве секунданта; прощен был только «во внимание к заслугам отца». Подобно Лермонтову, Васильчиков слыл в придворных кругах вольнодумцем, и сохранились сведе­ния, что однажды Николай I вызвал его к себе и сделал вну­шение, потребовав «перемениться». Васильчиков отвечал, что никакой вины за собой не знает, на что последовало еще более энергичное и строгое: «Переменись»⁷⁵. За досто­верность этого рассказа поручиться трудно, и все же ясно одно: Васильчиков принадлежал к числу немногих пред­ставителей великосветской молодежи, недовольных казен­ным духом николаевского царствования, и старался вести себя независимо. Службу по выборам он предпочитал чинов­ничьей, а с 1848 года являлся уездным, а затем и губернским предводителем дворянства в Новгороде. Впрочем, это не мешало ему занимать необременительные придворные долж­ности и в 1857 году быть уже действительным статским советником⁷⁶. А. Голубев вспоминал:

«Начиная с внешнего вида и кончая его отношением к людям, Александр Илларионович до самой смерти остался барином. Воспитание и среда наложили на него свою тяжелую руку, и кто мало знал его, тот постоянно мог думать о гордости, надменности, чопорности и хо­лодности князя. Внешний вид князя и его манеры были прямо противоположны внутренним качествам. Среда так закалила его, что он, при прекрасных качествах серд­ца и «свободомыслии», всю жизнь оставался в замкнутом круге, неохотно сближался с людьми и, бывая в другой среде, становился застенчивым, иногда терялся»⁷⁷.

С введением земских учреждений Васильчиков с голо­вой уходит в земскую деятельность. В 1865 году он был избран уездным (в Старой Руссе) и губернским гласным в Новгороде. По-видимому, тогда же он начал работу над кни­гой «О самоуправлении», на которую потратил несколько лет. Подготовив очередные главы своего труда, он отсылал их на прочтение людям, чье мнение ценил, или читал их в кругу близких ему земских гласных⁷⁸.

Князь Васильчиков был видным членом земского со­брания. Когда после 1866 года отношение правительства к земству резко ухудшилось, он произнес на сессии земства речь, получившую всероссийский резонанс⁷⁹. В ней князь бросил министерству внутренних дел упрек в стремлении «de-facto упразднить земскую деятельность вообще или свести ее без малого на нуль» и предложил земству, ввиду такого положения дел, самоупраздниться, дабы не навлекать на себя обвинения в «тунеядстве» и «ничегонеделании».

После этой речи князю пришлось оставить придворную службу⁸⁰.

Другое выступление Васильчикова в защиту самоуправ­ления связано с антиземской запиской псковского губерна­тора Обухова. Она была разослана министром внутренних дел Валуевым главам других ведомств, членам Государст­венного Совета и губернаторам. Ю.Ф. Самарин, в руки кото­рого попала эта записка, предложил Васильчикову, как псков­скому землевладельцу, написать ее разбор. С предисловием Самарина и возражением Васильчикова она и была опуб­ликована в Берлине в 1868 году⁸¹.

Значение записки состояло в том, что выраженные в ней взгляды поддерживал, несомненно, сам П.А. Валуев. Обухов нападал на общинную поземельную собственность и круго­вую поруку, доказывая, что здесь — главное препятствие росту производительности в земледелии; что касается мест­ного самоуправления, то губернатор утверждал, что «учреж­дения эти пришлись не по плечу нашему обществу», которое получило самоуправление, ничем не заявив о своей готов­ности к нему (реплика Самарина: «Любопытно было бы знать, как, например, Москва, при покойном графе Закревском, могла бы заявить свою способность и готовность к самоуправлению?»)⁸². Обухов рекомендовал правительству непоколебимо настаивать на своих требованиях там, где общественные учреждения обязаны повинностями государ­ству, но воздерживаться от вмешательства, если речь идет об интересах самого земства⁸³. Вместе с тем записка была пронизана тенденцией «примешивать высшие политиче­ские взгляды к самым простым предметам» (выражение Ю.Ф. Самарина)⁸⁴; автор подвергал сомнению способность земства успешно вести свои дела, ратовал за сосредоточение сил и средств в руках правительства и использование им принудительных мер, особенно в делах народного продо­вольствия и образования⁸⁵.

Вскрывая подспудный замысел автора записки, Василь­чиков писал: «Развивая эту систему далее, мы приходим к тому, что народ, видя бессилие новых учреждений... посте­пенно придет... к тому убеждению, что он не способен собою управлять и должен сложить власть, ему временно, в виде опыта, дарованную, в руки прежних своих властителей: чиновников и помещиков». Он показывал на конкретных примерах, как министерство, предоставляя земство самому себе, одновременно лишает его тех средств, «какие по закону ему следуют для исполнения своей задачи»⁸⁶.

Надо заметить, что вся лите­ратурная работа Васильчикова, к которой он приступил уже в весьма зрелом возрасте, проник­нута одним внутренним настрое­нием, связующим воедино все ее части. Это острое ощущение опасности, вызванной растущи­ми по всей Европе социальной рознью и политическим радика­лизмом. Он был потрясен изве­стием о Парижской коммуне и, услышав его, сказал Н.Н. Фирсову, что ему «умирать пора»⁸⁷. Поэтому в земстве Васильчиков видел «разрешение грозной задачи — должны ли народные массы окончательно под­пасть под руководство революционных партий... эксплуати­рующих их нужды для своих властолюбивых целей, или же могут ожидать от содействия образованных классов, при правильной организации местного самоуправления, посте­пенного разрешения вопросов: о начальном образовании, народном кредите, об уравнении податей и повинностей», которые Васильчиков именует «задачами земского, то есть социального, благосостояния»⁸⁸. Им была посвящена как деятельность Васильчикова по созданию ссудо-сберегательных товариществ⁸⁹, так и многие главы его книги «О само­управлении», к которой мы теперь и обратимся.

Знакомясь с опытом самоуправления в странах Европы и США, князь Васильчиков пришел к выводу, что Англия и Франция являются крайними выражениями принципов самоуправления и централизации. В Англии наилучшим образом удовлетворяются нужды и потребности частного лица, в то время как во Франции (и, в большой степени, в других континентальных странах Европы) личность погло­щается государством, интересы которого довлеют над инте­ресами частными⁹⁰. Поэтому для уяснения истинного смысла самоуправления нужно обратиться к примеру Англии и США, хотя каждый народ должен выработать собственную форму его, и прямые заимствования тут не помогут. От ха­рактера и нравов народа зависит его предрасположенность к свободе и самоуправлению или же к порядку и централи­зации; русский народ, считал Васильчиков, склонен к само­управлению⁹¹.

Но в России самоуправление, чтобы стать успешным, должно считаться с рядом объективных условий русской истории. В России, полагал князь, личное начало поглоща­лось земским; в отличие от прочих стран Европы, владение землей было в ней не привилегией, а обязанностью. Понятие о равенстве лиц чуждо русскому быту, зато очень близко ему понятие об уравнении по земле, об уравнительной рас­кладке податей и повинностей на людей, обязанных дер­жать землю⁹². То обстоятельство, что русское дворянство, избавившись от обязательной службы и обретя «праздную вольность», получило право расходовать земские сборы, само ничего не платя, Васильчиков считал коренной неспра­ведливостью, приведшей к тому, что дворянство утратило свою «нравственную силу». Впрочем, путь к восстановле­нию единства с народом для него не закрыт и заключается в принятии дворянством соразмерной его имуществу доли народных тягот⁹³. Возражая Чичерину, называвшему само­управление поприщем для аристократии⁹⁴,  Васильчиков старался доказать, что «высшие сословия в Англии отрек­лись от всех льгот и привилегий», составляющих «существо аристократии»⁹⁵, и призывал русское дворянство последовать их примеру. По мнению Васильчикова, это предотвратит сословный раздор, руководство же «образованных классов» следует сохранить только на время перехода от «угнетения» к самоуправлению⁹⁶.

В понимании Васильчикова, самоуправление состояло из права раскладки податей, расходования земских сборов и местного суда и расправы, а высшим его законом Васильчи­ков признавал равномерное подоходное обложение и уча­стие жителей в сметах и раскладках местных повинностей⁹⁷. Самоуправлению может принадлежать тот же круг дел внут­реннего управления, что и правительству, но разница заклю­чается в степени власти; высшая принадлежность его — право раскладки государственных прямых налогов⁹⁸.

Земские учреждения должны действовать в рамках обще­государственных законов и быть полностью самостоятель­ными в своей сфере, которую следует тщательно очертить, чтобы избежать столкновений с бюрократией, более спло­ченной, чем земство". Сущность самоуправления, по Васильчикову, в том, что местными делами управляют люди, при­надлежащие к данной местности. Порядок же вступления их в должность — по выбору или по назначению — без­различен; гораздо важнее порядок исправления должности и отрешения от нее. Местная власть не должна отвечать ни перед администрацией, ни перед избирателями, а только перед независимым судом¹⁰⁰.

Согласно Васильчикову, форма самоуправления вообще не зависит от образа правления, самодержавного, конститу­ционного или любого другого, хотя он признает, что развитие самоуправления ведет в конечном счете к возникновению народного представительства. Однако наличие его вовсе не отменяет необходимости самоуправления, вопреки фран­цузским теориям¹⁰¹. В России важнейшее предназначение земства — способствовать образованию народных масс, от которого зависит ее будущее; наряду с бесплатными народ­ными школами самоуправление составляет «полную школу начального народного образования» ^Ш2. Призвание земства еще и в том, чтобы оказывать поддержку областям, где в силу редкости и неравномерности заселения жители не могут сло­житься для заведения необходимых им школ, больниц и тому подобных вещей¹⁰³. Необходимо заполнение пропасти между благоустроенностью быта в местах скопления населения (городах) и отсталостью быта сельского, ибо этот разрыв породил, по мнению Васильчикова, «новую аристократию» (не по имуществу или происхождению, а по месту житель­ства), пользующуюся всеми благами цивилизации¹⁰⁴. Васильчиков призывает покончить с этими различиями и облагать торговые и промышленные капиталы наравне с землей¹⁰⁵.

В предисловии к своему труду Васильчиков пишет, что в России самоуправление отныне основано, но еще не устроено¹⁰⁶. Круг его ведомства гораздо шире, чем во многих странах Европы, и нуждается не в расширении, а в большей независимости. Вообще Россия отнюдь не во всем отстала от других стран в деле «эмансипации»: скажем, в Германии еще существует вотчинная полиция, а в России ее уже нет.

Преимуществом России является и община, этот прообраз общественного самоуправления, в которой местное выбор­ное начало никогда не уничтожалось¹⁰⁷. Отношение Василь­чикова к общине сложное: ее он считает главным препят­ствием улучшению земледельческой культуры, но она — необходимый институт, созданный людьми для защиты от неблагоприятных обстоятельств, внешних и внутренних, поэтому лишь тогда, когда на русской земле восторжествует закон, а с трудными природными условиями удастся спра­виться, общинная связь отомрет¹⁰⁸. Васильчиков желает урав­нения общинного и частного землевладения путем вклю­чения последнего в состав волости, в которой сословия сольются¹⁰⁹. Средоточием земского самоуправления должен стать уезд, ибо губерния слишком велика, чтобы успешно объединять интересы всех местных жителей¹¹⁰.

Такова концепция Васильчикова, точнее, таков ее эскиз. Самый родовитый из теоретиков земства, Васильчиков был наиболее демократичным из них. Он писал, что «наружный блеск или внутренний порядок не составляют еще оконча­тельной цели гражданских обществ, и весьма часто случается, что эти блага покупаются такой дорогой ценой, что народ изнывает под славой своего правительства и... все кровные, насущные пользы народа приносятся в жертву славе оружия, единству государства, славе правителей»¹¹¹. Трудно поверить, продолжал Васильчиков, что страна, «содержащая армию в 1 миллион и тратящая на нее 130 миллионов», «слишком бедна, чтобы содержать народные школы, слишком груба, чтобы выучиться читать и писать»"². Очевидно, что подобное настроение было обостренной реакцией на ложное направле­ние николаевский системы, устремленной к формальному порядку и великодержавному величию и не желавшей заме­чать «низменных» нужд простого обывателя. Необычным, однако, было то, что эти мысли проповедовал человек, при­надлежавший к слою, который, казалось бы, менее всего имел оснований для недовольства николаевским режимом.

Васильчиков писал свой труд в течение нескольких лет, а за этот срок многое в стране переменилось. Изменилось и положение земств, введение которых было встречено по­давляющим большинством либералов с радостью, и измени­лось оно к худшему. Поэтому так разителен контраст между началом и концом сочинения Васильчикова: бодрый и приподнятый тон первых глав сменяется разочарованием и горечью в последующих. И все-таки, несмотря на явную перемену в настроении автора, уязвимость его подчас экстра­вагантных идей и сыроватость огромного фактического материала, труд князя Васильчикова встретил в обществе самый положительный прием. В личном фонде князя сохра­нилось немало писем от земских и общественных деятелей (к примеру от А.И. Кошелева, Н.А. Корфа и даже издателя «Гражданина» В.П. Мещерского) с одобрительными откли­ками на «Самоуправление»¹¹³. В письме к книгоиздателю П.А. Ефремову Васильчиков сообщил, что книга расхо­дится быстро, однако «возбуждает гораздо более интереса в провинции, чем в столице»¹¹⁴. А в письме к своему другу В.Д. Давыдову от 6 октября 1871 г. он писал, что не может пожаловаться на публику, ибо «продажа моей книги идет так успешно, к крайнему моему удивлению, что книгопро­давцы просят второго (и по тому 1 третьего) издания к буду­щей весне»¹¹⁵. И в самом деле, «Самоуправление» выдержало в короткий срок два переиздания. На книгу откликнулись почти все крупные органы печати, причем подавляющее большинство отзывов были одобрительными¹¹⁶. Как пишет А. Голубев, «сочинение Александра Илларионовича стало настольною книгою каждого образованного земца... В зем­ских собраниях и в соображениях управ зачастую цитирова­лись страницы "Самоуправления"»¹¹⁷.

Популярность произведения Васильчикова была так велика и продолжительна, что даже в начале XX века среди заметных публицистов, писавших о земстве, можно было найти приверженцев его идей¹¹⁸. Помимо энциклопедичности труда, долгое время остававшегося уникальным в этом отношении, такому успеху содействовало немало причин. Некоторым образом их высвечивает второй сравнительно-исторический труд Васильчикова «Землевладение и земле­делие в России и других европейских государствах» (тт. 1-2, СПб., 1876), во многих отношениях развивающий и уточняю­щий идеи книги «О самоуправлении». «Землевладение и зем­леделие» было восторженно принято передовой печатью, однако удостоилось весьма обстоятельной и жестокой кри­тики со стороны Б.Н. Чичерина и В.И. Герье за слабое зна­ние источников и социал-демократическую тенденцию, состоявшую в требовании поземельного уравнения, поддержки неимущих классов и вмешательства государства в отношения между трудом и капиталом¹'⁹. Насколько спра­ведливой была эта критика — это особый вопрос, но харак­терно, что Васильчиков не считал наемный труд свободным и требовал зашиты его от эксплуатации капиталом, что выводило его за рамки классического либерализма, привер­женцем которого был Б.Н. Чичерин¹²⁰. Таким образом, труды Васильчикова являются ранним выражением экономиче­ской и культурной программы «нового», или «социального», либерализма, окрашенным в народнические тона. Недаром «Вестник Европы» после смерти Васильчикова (2 октября 1881 г.) назвал его в некрологе «одним из первых русских научных социалистов (Katheder-socialisten)», то есть «людей, усваивающих себе то, что есть хорошего в социализме», но «отвергающих всякую мысль о насильственном перевороте, о безусловной нивелировке»¹²¹.

Другим обстоятельством, обеспечившим книгам Васильчикова успех, было то, что европейские общественные фор­мы рассматривались им под определенным углом зрения: как достичь высот европейской материальной культуры, не платя той чрезмерной, по мнению князя, цены, которой за них рассчиталась Европа. По словам его биографа А.Голубева, князь Васильчиков «желал, так сказать, более деше­вой покупки русским народом экономических благ, при которых можно было бы идти и за благами моральными»¹²². Морализующий подход к социальным вопросам красной нитью проходит через все написанное князем. Как сочув­ственно заметил хорошо его знавший А.Д. Градовский, «в нем крепка была одна, чисто русская черта характера. Как ни велико казалось ему известное благо, он заранее от него отказывался, если для усвоения его нужна была неправда. Если блеск и высокий уровень цивилизации дол­жен иметь в основании своем экономическую неправду, князь Васильчиков заранее отрекался от нее» ¹²³.

Нетрудно заметить, что эти особенности мировоззрения Васильчикова были очень и очень сродни тем свойствам мышления и мировосприятия русской народнической интел­лигенции, которые подверглись 40 лет спустя суровой кри­тике со стороны авторов сборника «Вехи». В этом сходстве, очевидно, кроется весьма важная (если не важнейшая) при­чина той популярности, которую снискал его труд.

VI

Можно сказать, что земская реформа получила в целом одобрительную оценку либеральной теоретической мысли 1860-х годов. Принципы этой реформы казались вполне добротными либеральным теоретикам. Все они признавали как нечто само собой разумеющееся, что земства — учреж­дения общественные, а не государственные, казенные, хотя сильного акцента на этом не делали и не отрицали более-менее тесной их связи с деятельностью и задачами государ­ства. Наиболее ценными качествами новых учреждений считались их самостоятельность и всесословность. От земств ждали, что они предотвратят сословный раздор и сблизят сословия на почве совместной деятельности. Однако сооб­ражения о том, как именно организовать это сближение, помещались в широком диапазоне: от мысли о сохранении в земстве сословных различий (Чичерин, Лохвицкий) до идеи бессословности (Лешков). Было единство в том, что дворянское сословие должно, рано или поздно, превратиться в класс землевладельцев, но существовало расхождение в оценке исторической роли дворянства и его перспектив в местном управлении: наиболее благоприятное дворянству отношение встречаем у западников (Чичерин, Кавелин, Безобразов), но весьма критическую оценку дают Лохвиц­кий и Васильчиков. Это расхождение особенно наглядно проявилось в планах мелкой земской единицы Безобразова и Васильчикова и в истолковании теми же авторами сущно­сти и опыта английского местного самоуправления.

Не похоже, чтобы теоретики 1860-х годов сомневались, сможет ли земство ужиться с администрацией самодержав­ного государства, и это понятно. Мы видели, что такие идео­логи западничества, как К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин, в решении коренных вопросов русской жизни полагались на самодержавную власть. Как всегда, лучше других это выразил Чичерин, написав, что предпочитает «честное самодержа­вие несостоятельному представительству»¹²⁴. Земство стано­вилось у него как бы подспорьем, вспомогательным орудием для государства. В теории ясно различавший благо народа и пользу государства, на практике Чичерин ждал от послед­него проявления качеств непогрешимого судии. Словесное (и вполне искреннее) признание Чичериным пользы и необходимости самоуправления сочеталось в общей системе его взглядов с подспудной тенденцией к значительному ума­лению прав земства. Взгляды Чичерина коренились в том, что он не видел в России иного средства для проведения реформ, кроме всеразрешающей силы государства, хотя делать ставку только на нее было опасно. Отдавая ведущую роль в реформах государству, а в земстве — дворянству, идеологи западничества в своих рассуждениях как-то обхо­дили вопрос о возможной несостоятельности правительства и дворянском сословном эгоизме.

Во второй половине 1860-х годов еще не вполне было ясно, как станет развиваться политика в отношении земства и общий курс внутренней политики. Можно было надеяться, что меры к ограничению полномочий земств не станут устой­чивым ее направлением. Быстрый темп реформ в первой половине десятилетия не был забыт и внушал надежды на их продолжение. Поэтому преобладало пока благожела­тельное отношение к созданному самодержавием земству. Но уже князь Васильчиков в последних главах своего труда с нескрываемой горечью и раздражением писал о «двойст­венном направлении» во внутренней политике крупнейших стран Европы — «либеральном, представительном, земском по внешней обстановке, приказном, полицейском и жан­дармском по внутреннему разуму»¹²⁵. И хоть этот выпад был направлен, по видимости, против Франции Наполеона III и Пруссии Бисмарка, нетрудно понять, что речь шла в первую очередь о России. «Всюду, — продолжал Васильчиков, — и даже в странах менее образованных уразумели простую истину, что надо дать внутреннему управлению наружный вид и все формы и обряды народной самодеятельности с не­которым оттенком либерализма, лишь бы удержать за собой дело по существу (как тут не вспомнить Валуева! —А.В.), то есть расходование сумм, раскладку налогов, сменяемость должностных лиц и право распускать собрания и кассиро­вать их решения, если они оказываются, по соображениям администрации, противными "государственной пользе"»¹²⁶ (в последних словах — прямой намек на роспуск С.-Петер­бургского земского собрания в январе 1867 г. и знаменитую статью 9 Положения 1864 г.). Отсюда оставался лишь один шаг до непризнания за земством значения истинного само­управления.

Глава 4

Кризис земства и либеральная мысль:

теория В.П. Безобразова и А.Д. Градовского

I

1870-1880-е годы — время, когда деятельность земства регулировалась Положением от 1 января 1864 г., и эти два десятилетия можно считать особым периодом в его исто­рии. К 1871 году земские учреждения были введены уже в 32 губерниях Европейской России, и русская обществен­ность могла оценить то новое, что они внесли в ее жизнь. Какой же была эта оценка?

Мы видели, как уже князь Васильчиков, завершая свое обстоятельное исследование «О самоуправлении», не скры­вал разочарования в земстве. Постепенно это настроение разлилось в широких общественных слоях и стало господ­ствующим. Главной причиной послужили всевозможные стеснения земской деятельности, которые были частью об­щего реакционного курса внутренней политики. В вышед­шей в 1871 году книге А. А. Головачева «Десять лет реформ» скептическое отношение либеральных кругов к земству проявилось самым отчетливым образом.

Первоначально книга Головачева была опубликована в «Вестнике Европы» в виде серии очерков. Ее автор прихо­дился двоюродным братом А.М. Унковскому, лидеру твер­ских дворян-либералов, и сам был заметной фигурой в этой среде. В своих письмах к редактору «Вестника Европы» М.М. Стасюлевичу Головачев утверждал, что в основании всех реформ можно обнаружить «заднюю мысль», которая «парализует в самом корне все хорошее», что они дали¹.

Мысль эта состоит в стремлении «всегда оставить непри­косновенной прежнюю суть дела, прикрывая это либераль­ными формами»². Выражая желание поскорее приступить к рассмотрению земской реформы как главного предмета своих статей, Головачев заявлял, что именно «в земском деле всего более поражает задняя мысль дать только форму самоуправления, а не сущность»³.

Как видим, мысли Головачева явно перекликались с тем, что писал Васильчиков, но Головачев выражал это настрое­ние, пожалуй, еще решительнее князя. В одном из писем Стасюлевичу он раскритиковал статью Васильчикова о зем­ской повинности в России, заявив, что она «клонится к возвеличению действий земских учреждений» и местами «доходит до совершенной наивности». Сам же Головачев полагал, что «очень за немногими исключениями в деятель­ности земства похвалить нечего», хотя и соглашался с кня­зем, что оно «и не могло ничего сделать» при существую­щих условиях⁴. Особенно раздражала Головачева земская избирательная система, в которой он находил «много урод­ливого, начиная с сословности выборов и кончая цензом гласных»⁵.

У Головачева была, впрочем, и своя задняя мысль: он обещал Стасюлевичу показать при рассмотрении финансо­вых реформ «невозможность ввести действительный конт­роль (за исполнением государственной росписи. — А.В.) при отсутствии политического контроля», опирающегося «на представительные учреждения». Попутно он собирался обличить несостоятельность земства как избирательного собрания для будущего центрального представительства⁶.

Но в самих статьях Головачев не высказался столь откро­венным образом. Так, он лишь мимоходом посетовал на ограниченность политического значения земства «в общей системе государственного управления»⁷. Однако само изло­жение подводило читателя к выводам, которые Головачев сформулировал в письмах к Стасюлевичу.

Отмечая апатию общества, утрату им интереса к рефор­мам и новым учреждениям, Головачев объяснял это харак­тером самих реформ, их бесплановостью и отрывочностью, попытками «частных улучшений без изменения основных начал»⁸. А начала, на которых покоился прежний строй, Головачев именовал не иначе как «крепостническими».

Соглашаясь с требованием «постепенности» реформ, он писал, однако, что сам понимает постепенность совершенно иначе: «Постепенность должна идти не от частностей к общему, а наоборот»⁹.

С этой точки зрения Головачев и рассматривает земскую реформу. Прежде всего он замечает, что новые учреждения, земские и судебные, превратились как бы в придаток старых, не заменив их собой. Причина этого — недоверие прави­тельства к обществу и его самоуправлению — земству. Этим же он объясняет и усиление централизации, наблюдавшееся в то время: правительство стало искать опору в собственных местных учреждениях. Несмотря на возникновение земства, губернатор по-прежнему именуется «хозяином губернии», а само земство на каждом шагу подвергается контролю и опеке¹⁰. На этом основании Головачев отказывается при­знать за земством «то значение, которое образованный мир придает понятию самоуправления»¹¹.

В его понимании признаки подлинного самоуправления диаметрально противоположны тем, которыми отличается земство. В основном самоуправление заключается «в праве местных обществ заведывать местной администрацией по­средством избранных ими лиц, стоящих под контролем тех же обществ»¹². Даже прежние дворянские собрания, имев­шие право контроля за налоговыми сметами местного управ­ления, могли, по мнению Головачева, с большим основа­нием называться органами самоуправления, чем земство, которое таким правом не обладает¹³. Мало того, при распре­делении «предметов ведомства» (т.е. компетенции) между администрацией и земством следовало бы сначала выделить те задачи, которые могут быть выполнены центральным пра­вительством, а все остальные передать в ведение местного самоуправления. Но в действительности была тщательно очерчена именно компетенция земства, администрация же получила полный простор¹⁴. Ответственность органы само­управления должны нести только перед своими избирате­лями и независимым судом, а не перед администрацией, подобно земству. Отсутствие исполнительной власти, необ­ходимость просить помощи у губернатора для исполнения своих решений — другой важнейший недостаток земства¹⁵. Отмечал Головачев и скудость земских средств, вызванную ограничением в обложении торговых и промышленных заведений, после чего основная тяжесть земских сборов пала на земли, крестьянские и помещичьи¹⁶.

По Головачеву, перечисленные недостатки земства и привели к столь раннему упадку его деятельности, когда земство, так сказать, завяло, не успев расцвести. Соответ­ственно, Головачев призывал дать земству подлинную само­стоятельность и независимость от администрации. Он на­стаивал на территориальной системе выборов в сочетании с имущественным и образовательным цензами, полагая, что собрания должны представлять интересы местности в целом. Хорошо, если в земстве будет больше крестьян, ибо кресть­янство сильнее всех заинтересовано в земских делах, но Головачев все же надеялся, что и дворянство свое влияние сохранит, благодаря превосходству в образовании¹⁷.

Умный и критичный наблюдатель, Головачев сумел сжато, но не в ущерб полноте обрисовать слабые стороны в органи­зации и положении земства. Однако в объяснении их при­чин он поостерегся заходить слишком далеко, отнеся их лишь на счет инерции старых порядков, к которым люди при­выкли¹⁸. Как бы то ни было, многие замечания Головачева по поводу изъянов земской реформы были впоследствии под­хвачены либеральной мыслью. Поскольку в 1870-1880 годы юридическое положение земств не претерпело существен­ных изменений, то и недостатки эти были постоянной ми­шенью для критики со стороны либералов. Публицистика тех лет единодушно отмечала вялость и рутинность земской деятельности на протяжении 1870-х годов, неуклонное раз­очарование общества и прессы в земстве¹⁹. Как правило, коренную причину этого видели в несоответствии земства эталону подлинного самоуправления. А.Д. Градовский писал в 1878 году, что за земством можно признать лишь «значение первого шага к новому порядку вещей», и выражал надежду, что «порядок этот в результате будет самоуправлением»²⁰. На разрыв между законодательной теорией и практикой земского дела также указывали очень часто: всеобщим по­желанием было, чтобы земство получило хотя бы те права, которые ему следуют по букве закона²¹.

В сочинениях либеральных исследователей земства конца 1870 — начала 1880-х годов нетрудно выделить устойчивый комплекс причин, которые, по их мнению, мешали земству стать органом настоящего самоуправления.

1. Его административная беспомощность, отсутствие исполнительной власти, несоответствие между его обязан­ностями и правами. Считалось, что отсутствие у земства «принудительной» власти связывает его по рукам и ногам и ставит в зависимость от местной полиции, земству не под­чиненной. «Управлять без власти нельзя, а власти у наших земств нет», — писал О.К. Нотович²².

2. Стеснения деятельности земства со стороны прави­тельства, изъятие из его ведения целого ряда дел.

3. Назойливая административная опека, чересчур широ­кие права губернаторов относительно постановлений зем­ских собраний, а также отсутствие мелкой земской единицы. А.Д. Градовский объяснял стремление правительства уси­лить полномочия губернаторов тем, что после 1861 года оно лишилось в лице дворянства опоры в местности и стало искать ее в усилении своих органов на местах; земство же дать ему опоры не могло, поскольку «слияние сословий» еще «не выразилось во всесословной организации мелких... единиц управления»²³.

4. Преобладание во многих земствах личных, групповых или узкосословных интересов (об этом писали В.Ю. Скалой, профессор В.В. Ивановский, еще ранее Головачев)²⁴. Близ­кий к сословному характер выборов.

5. Узость финансовой базы земства, вызванная неравно­мерным обложением торговли и промышленности, с одной стороны, и земледелия — с другой; возложение на земство обязательных расходов на государственные нужды²⁵.

II

Итак, А.А. Головачев, а еще ранее князь Васильчиков поставили диагноз неблагополучного состояния земства, ставший общепризнанным в либеральной мысли последую­щих лет. Следовательно, перед либеральными теоретиками должен был встать вопрос: что нужно сделать, чтобы земство стало органом подлинного самоуправления?

Поиск ответа во многом зависел от тех интеллектуальных веяний, которыми была насыщена европейская политико-правовая мысль 1860-1870-х годов. В самых общих чертах направление ее развития в те годы можно обозначить как переход от метафизических и спекулятивно-идеалистических концепций естественного права, ярчайшим образчиком которых была философия Гегеля, к позитивистскому истол­кованию правовых явлений. Методологической его основой стали в первую очередь сочинения О. Конта и Д.С. Милля.

Обычно позитивистскую юриспруденцию делят на две разновидности, два основных течения: 1) юридический пози­тивизм (легизм), нередко еще именуемый догматической юриспруденцией, поскольку это направление ограничивает свою задачу описанием, обобщением и систематизацией исходящих от государственной власти норм, отвлекаясь от их социального содержания, и фактически отождествляет право с законом, и 2) социологический позитивизм, изучаю­щий право как социальный феномен, произведение конкрет­ной исторической эпохи и общественной среды²⁶. Общим для обоих направлений является отрицание каких бы то ни было абсолютных или «естественных» прав и, как следст­вие этого, признание возможности только относительных, приобретаемых прав, которые нуждаются в санкции государ­ственной власти, даже если не исходят прямо от нее. Всякие надысторические, умозрительные принципы, с точки зрения которых можно оценивать существующее право, ими отвер­гаются и признаются бесполезными фикциями.

Все это, впрочем, есть только идеальная модель пози­тивистского подхода к праву, редко воплощавшаяся в твор­честве тех или иных ученых во всей полноте. В действи­тельности имел место не полный и окончательный переход к позитивистскому истолкованию права, а сильнейший крен в эту сторону при сохранении многих пережитков мета­физики. Один из видных представителей позитивизма — Н.М. Коркунов однажды посетовал в своей лекции (1878 г.), что, отойдя от старых идей естественного права, наука «не решается еще прямо перейти на другую, новую почву», отчего многие «не признают абсолютного характера права», но по-старому «противополагают право и целесообразность, как взаимно исключающие понятия»²⁷.

Другим рудиментом идеалистической школы было поня­тие сущности. Оно нередко встречалось в трудах правоведов-позитивистов, хотя, как принято считать, последователь­ный позитивизм отказывается от поиска сущности явлений, в том числе и правовых. Это особенно заметно в трудах не­мецких исследователей самоуправления, хотя большинство их определенно принадлежало к лагерю позитивистов. По авторитетному свидетельству профессора В.В. Иванов­ского, отличительной чертой германской науки о само­управлении было то, что она не ограничивалась изучением догмы права, положительного законодательства, как англий­ская и французская, но и уделяла большое внимание вопросу о сущности, «природе» самоуправления, о соотношении в его деятельности общественного и государственного элемен­тов²⁸. А поскольку Германия традиционно рассматривалась русскими либеральными правоведами как «житница науч­ных идей» ²⁹, то и они, как увидим, вскоре переняли этот подход.

В чем же причина этой особенности науки о самоуправ­лении на востоке Европы? Во-первых, нельзя сбрасывать со счетов могучую традицию немецкого философского идеа­лизма — его влияние сильно сказывалось даже вопреки оче­видному преобладанию позитивистских идей. Во-вторых, либеральные правоведы в Германии и России находились в совсем ином (и, надо сказать, более трудном) положении, нежели их западные коллеги: имея целью обосновать долж­ный порядок (в частности, в области самоуправления), они не могли ограничиться изучением существующих норм, а вынуждены были апеллировать к отвлеченному понятию «сущности самоуправления». Что касается англо-француз­ской правовой мысли, то ее положение было гораздо более выгодным: в этих странах либерализм уже был господствую­щей политической доктриной, а наличный правовой поря­док в целом отвечал либеральным требованиям. Этого никак нельзя было сказать о Германии, лишь недавно начавшей освобождаться от пут абсолютизма, а тем более о самодер­жавной России.

Возможно, это обстоятельство объясняет и особенное распространение в Германии и России именно социологи­ческой разновидности позитивизма: ведь в отличие от догма­тической юриспруденции она не сводит существующий правопорядок к произвольным предписаниям законодателя (а в России таковым был абсолютный монарх), но раскры­вает его исторически обусловленный и потому преходящий характер. В той же лекции Н.М. Коркунов хорошо показал ее привлекательность для либералов, сказав: «Психология и история одинаково указывают нам на изменяемость права, на отсутствие в нем абсолютного, вечного. Все право есть исторически сложившееся и исторически слагающееся. Каждый данный юридический порядок есть порождение своего времени и должен исчезнуть вместе с ним. Все юри­дические институты не только многократно изменялись, прежде чем достигли современной своей структуры, но и в будущем также должны изменяться, и притом не только изме­няться, но и заменяться одни другими». А закончил он при­зывом: «Так пусть же и в нашей общественной жизни не будет окаменелых форм, заслоняющих нам свет будущего!»³⁰.

Неудивительно, что русские юристы не могли не увлечься столь манящими перспективами, к тому же подкрепленными авторитетом германской науки. Под огнем тотальной кри­тики естественно-правовых концепций сдавались даже очень стойкие гегельянцы, такие как К.Д. Кавелин. А привержен­ность Б.Н. Чичерина естественному праву в его неогегель­янской интерпретации воспринималась не иначе как ана­хронизм. Даже сам П.Г. Редкий, учитель Чичерина и один из столпов гегельянства в России, в 1860-х годах сделался последователем Конта и на лекциях своих развенчивал преж­него кумира, Гегеля!³¹. Новое поколение ученых историко-юридической школы (В.И. Сергеевич, А.Д. Градовский и др.) являются уже приверженцами позитивизма. Одному из них, Александру Дмитриевичу Градовскому (1841-1889 гг.), в истории мысли о самоуправлении принадлежит особенное место.

Градовский происходил из мелкопоместных дворян Воронежской губернии. Он закончил (в 1862 г.) юридиче­ский факультет Харьковского университета, где учителями его были Д.И. Каченовский и С.В. Пахман (оба — последова­тели позитивизма)³², а в 1866 году защитил в Петербургском университете магистерскую диссертацию, после чего полу­чил там кафедру государственного права. Всего два года спустя он защищает докторскую диссертацию под загла­вием «История местного управления в России» (т. 1, СПб., 1868 г.)³³. Создавая с необыкновенной скоростью свои уче­ные труды («Я по природе своей писака», — шутливо заме­тил он одному из друзей)³⁴, Градовский находил время и для того, чтобы знакомиться с новейшей европейской литерату­рой по своему предмету. Поначалу он испытывает сильное влияние идей Лоренца Штейна и через него — гегельянства, но вместе с тем овладевает позитивным учением Опоста Конта³⁵. Оно производит на него столь сильное впечатление, что к началу 1870-х годов Градов­ский окончательно становится его последователем.

Впрочем, уже пространная рецензия Градовского на книгу Чичерина «О народном пред­ставительстве», напечатанная в «Русском вестнике» в 1867 году, свидетельствует о глубоком воз­действии на ее автора позитиви­стских идей³⁶. Градовский кри­тикует Чичерина за то, что тот видит в представительстве некое

право граждан, отличное от прав государства, и тем самым «не идет дальше Гегеля». По мнению Градовского, вопрос об исконных правах граждан «есть печальный продукт револю­ционно-метафизической школы» и со времен французской революции использовался для разрушения существующего порядка. На самом же деле право представительства «при­надлежит не к числу прирожденных прав гражданских, а к числу прав приобретаемых или даруемых верховною властию ввиду чисто государственных потребностей»³⁷. Итак, Гра­довский разделяет важнейший позитивистский постулат: права исходят от государственной власти и даются ею ради достижения определенных целей.

Другой упрек Градовского Чичерину состоит в том, что для него народное представительство является единственно возможной формой участия в политической жизни страны. При такой постановке вопроса «форма является чем-то главным, высоким, единственным, к чему народ должен гото­виться целые века»³⁸. Сам же Градовский считает, что не в форме дело. Представительное правление есть участие об­щества в правительственной деятельности, а те или иные классы общества получают это право тогда, когда они ста­новятся «действительными по отношению к правительству силами». Чтобы они не превратились «во вредную и оппози­ционную силу», вызывающую общественные потрясения, нужно «ввести их в правительственные сферы, где они сде­лаются живою связью между верховной властью и народом, обильным источником правительственных сил»³⁹. Слово «сила» отнюдь не случайно так часто встречается у Градов­ского: очевидно, что для него, как вообще для позитиви­стов, в особенности немецких (Р. Иеринг и др.), сила рож­дает право, а право без силы — ничто.

Поэтому, согласно Градовскому, корень вопроса лежит именно в том, чтобы «ни один элемент общества... не оста­вался вне правительственной организации и участия в по­литической жизни страны»⁴⁰. «С точки зрения истинной социологии» форма этого участия может быть самая разная: политически зрелое общество «сумеет само выработать при­годную для себя форму»⁴¹. Но в любом случае в вопросе о представительстве речь идет «не о сокращении сферы пра­вительственной и расширении области частной деятельно­сти, а о новой организации правительственной сферы, чрез введение в нее общественных элементов, которым через это придается правительственный характер»⁴².

К этой аргументации стоит присмотреться вниматель­нее. Социологический подход к правовым институтам, даю­щий их содержанию первенство перед формой, позволял Градовскому настаивать на допущении общества к некото­рому участию в государственной жизни, прежде чем станет возможным введение полноценного народного представи­тельства⁴³. Рассматривая государство как разумную силу, примиряющую «разнообразие общественных стремлений», говоря о единстве интересов государства и общества, Градов­ский расчищал путь для идеи о совместимости самодержа­вия с либеральными принципами (свободой печати, местным самоуправлением и т.д.), доказательством которой он впо­следствии прославился⁴⁴. Вместе с тем в его статье угады­вается желание дать понять власти, что введение народного представительства в будущем неизбежно и стремлением к нему общества опасно пренебрегать.

Взгляды, высказанные Градовским в статье о теории пред­ставительства, были вскоре перенесены им и на местное самоуправление. В начале 1868 года в «Русском вестнике» было напечатано обширное теоретическое введение к его «Истории местного управления в России», озаглавленное «Государство и провинция». Оно было написано под сильным воздействием Л. Штейна и его учения об управлении. Впервые в русской политико-правовой литературе в нем обосновывалось государственное значение деятельности местного самоуправления.

Государство Градовский рассматривал как верховный союз, призванный удовлетворять интересы общества как целого и возвысившийся до личного сознания⁴⁵. Но помимо интересов целого общества существует еще и многообразие частных, местных интересов, которым лучше всего отвечает местное самоуправление⁴⁶. Это, однако, не означает, что его деятельность не носит государственного характера.

Подобно Л. Штейну, Градовский разделял компетен­цию органов самоуправления на две сферы: «естественную» (собственную) и «правительственную» (делегированную). Однако неуклонную историческую тенденцию он видел в том, что эта «естественная сфера нисходит на второй план, а в некоторых государствах вовсе утрачивается... Все это, при исследовании вопроса о самоуправлении, выдвигает на первый план чисто правительственные задачи»⁴⁷. В конечном счете, утверждал Градовский, «вопрос о самоуправлении есть вопрос об организации власти, а не о пределах этой власти»⁴⁸, то есть самоуправление — часть общей государ­ственной системы, но построенная на привлечении общест­венных элементов, участвующих через это в политической жизни страны⁴⁹.

Опираясь на эту концепцию, Градовский выступил против чичеринского оправдания централизации. Как известно, Чичерин утверждал, что правительство бессильно, если имеет в местности лишь некоторые органы, заведующие к тому же «ничтожным количеством дел»⁵⁰. Не есть ли пря­мой вывод отсюда, спрашивал Градовский, что правитель­ство должно иметь там много органов, заведующих большим количеством дел? Мнению Чичерина он противопоставил историческую тенденцию русского законодательства, кото­рую видел в неуклонном ограничении функций местных правительственных органов, прежде всего должности губер­натора, обязанностями надзора, а не прямого управления, которое законодатель стремился передать в руки местных обществ, исторически сословных. Это сочетание — дея­тельность общественных органов под надзором правитель­ственных —лучше обеспечит взаимодействие между обществом и государством, нежели централизация по-чичерински, полагал Градовский⁵¹. Поэтому на рубеже 1860-1870-х годов он защищал принципы земской реформы и возражал про­тив планируемого усиления губернаторской власти, дока­зывая, что изначальная обязанность губернатора — это контроль, а не действительное управление⁵².

III

Толчок дальнейшему развитию идеи государственного значения земского самоуправления дали реформы окруж­ного и провинциального устройства в Пруссии в 1872 и 1875 годах. Они были проведены правительством Бисмарка по настоянию партии национал-либералов, в те годы состав­лявшей его главную опору в рейхстаге. Ведущую роль в их обосновании сыграл Р. Гнейст, сам принадлежавший к этой партии. Результатом реформ явилось создание единой си­стемы местного управления, сочетавшей в себе принципы выборности и назначения от монарха. Правомерность отно­шений внутри нее должны были обеспечить так называемые административные суды, устроенные по рецепту Гнейста: состав их был смешанным, то есть наполовину выборным, а наполовину назначаемым⁵³. Главное должностное лицо окружного управления — ландрат — рассматривался как правительственный чиновник, «охранитель государствен­ного интереса в земстве». Он назначался королем из числа лиц, удовлетворявших формальным цензовым требованиям. В этом нельзя не видеть следования указаниям Р. Гнейста, как и в том, что участие в представительных и исполнитель­ных органах самоуправления было не добровольным, а обя­зательным⁵⁴.

Местные реформы в Пруссии были с большим вниманием встречены русскими либералами, и недаром. Ведь притесне­ния земства со стороны правительства они рассматривали как знак «недоверия к обществу», свидетельство раскола между обществом и государством; надлежало показать, что для недоверия и отчуждения нет оснований. Относительное сходство социально-политических условий Пруссии и Рос­сии побуждало русских либералов к заимствованию из Гер­мании методов решения насущных проблем земского само­управления. Кроме того, влиянию именно немецкого опыта способствовали распространенная неприязнь к французской централизации и здравое мнение о самобытности англий­ских местных учреждений и трудности подражания им. А теперь рассмотрим конкретные формы, в которые вылился процесс заимствования и переработки иностранных образ­цов для целей и нужд российских либералов.

В 1874 году в «Русском вестнике» появилась работа ака­демика В.П. Безобразова «Земские учреждения и самоуправ­ление». Как уже говорилось, он давно сотрудничал в изданиях Каткова и разделял его увлечение английскими порядками. Но под влиянием прусских реформ он внес в свою позицию поправки: английское управление все еще было его идеа­лом, там он находил тождество, нерасторжимое единство правительственного и общественного элементов; в Пруссии же эти элементы хотя и были слиты воедино, но все же оста­вались различимы. «Поэтому местный административный строй Пруссии к нам ближе и пример ее реформы для нас назидательнее, чем могут быть... английские порядки», — писал Безобразов⁵⁵.

Чего же именно, по его мнению, недоставало самоуправ­лению в России в сравнении с прусским? В первую очередь государственного характера, когда органы самоуправления по отношению к населению являются настоящей государ­ственной властью со всеми ее правами и обязанностями. Земским же учреждениям «никто и ничто не подчинен в уездном или губернском управлении», они лишены испол­нительной власти, и отсюда проистекает их бессилие. «Им дано много воли (по обложению налогом) и никакой власти (по взысканию налогов)»⁵⁶. «Все отношения наших земских органов к действующим подле них правительствен­ным властям и к частным лицам носят на себе исключительно общественный (частный) характер, — сетовал Безобразов, — и когда эти отношения юридические, то они существуют только в силу частного гражданского, или договорного, права (в силу найма, контракта и пр.)»⁵⁷. Ведая государственными по существу своему делами, земства не имеют прав государст­венных органов, а только их обязанности, полагал Безобра­зов. Отсюда он делал вывод, что «эти земские учреждения еще не настоящие органы государственного местного само­управления, а только местные общественные вольности, могущие развиться в таковые органы»⁵⁸.

Общий смысл его рассуждений клонился отнюдь не к подчинению земства бюрократии (как ошибочно заключил В.В. Гармиза)⁵⁹, а к тому, чтобы, во-первых, усилить земство наделением его государственными полномочиями и, во-вто­рых, привести его права в соответствие с обязанностями. Достичь этого Безобразов хотел, связав земство с государ­ственной системой. Постановка земских учреждений в уро­вень с государственными позволит, как думал Безобразов, соединить «жизнь общества и жизнь государства в одно живое целое». «Этот процесс, — писал он, — немыслим при бюрократических формах управления, разлучающих общество с государством и даже ставящих их в два враж­дебные лагеря»⁶⁰. Допустимо сомневаться в целебности предложенного им лекарства, но очевидно, что ничего по­хожего на стремление подчинить земство бюрократии тут нет.

Практические предложения Безобразова (разработан­ные в самой общей форме) имели целью «создать админист­ративные органы государственной власти на почве зем­ской»⁶¹. Так, он предлагал слить губернские правления и ряд иных бюрократических институтов с губернскими земскими управами, которые, однако, должны были сохранить свою самостоятельность и подлежать только судебно-административному контролю⁶². Поскольку административные суды, в отличие от общих, действовали в сфере публичного, а не частного права, то ответственность перед ними символизи­ровала государственное значение земства⁶³.

Пример прусских реформ и книга Безобразова повлияли и на позицию Градовского, склонив его к решительному признанию государственного характера любой деятельности самоуправления⁶⁴. В своем главном сочинении «Начала рус­ского государственного права» он объявил бесплодными все попытки «искать для самоуправления какую-либо особую почву» и разграничить интересы местные и государствен­ные, политические, как это делал, к примеру, А.И. Василь-чиков. «Политика, — писал Градовский, — неизбежно при­мешивается к очень многим "пользам и нуждам", несмотря на кажущуюся их "скромность"»⁶⁵. Следовательно, рассуж­дал Градовский, если дела разделить нельзя, то не нужно и создание двойной иерархии властей, что может повести только к соперничеству между ними. Система самоуправления предполагает «тождество органов общественного и государственного управления на местах»⁶⁶.

В статьях «Переустройство нашего местного управле­ния», напечатанных в «Голосе» в январе 1881 года, Градовский утверждал, что наблюдается «странный» процесс «разделения власти от предметов ведомства»: «В руках пра­вительственных мест и лиц... осталась власть без компетен­ции; в руках земских учреждений сосредоточилась компе­тенция без власти»⁶⁷. Необходимо, полагал он, соединить власть с компетенцией, придумав такие формы, в которых «все элементы местного управления могли бы действовать вместе» (выделено автором. — А.В.)⁶⁸. Разумное решение он видел в создании «учреждений одного порядка, имею­щих земское основание и правительственную санкцию»⁶⁹. Однако проект слияния властей был начертан им очень бегло: суть его состояла в назначении губернатором из числа выбранных земством кандидатов так называемого «уездного начальника», наделенного властью приводить в исполнение постановления земского собрания; губернатор (как и исправ­ник в уезде) сохранял за собой лишь обязанность наблюдения и контроля. Помимо этого, предусматривалось упрощение уездного управления в целом, многочисленные присутствия и управы заменялись подотчетным земству «уездным при­сутствием», сходным по своей идее с земским судом Екате­рины II, но уже на всесословной почве⁷⁰.

Градовский доказывал необходимость образования мел­кой земской единицы, что, по его мнению, привело бы к «слиянию сословий», уравнению их в правах и повинностях и дало бы опору как земству, так и правительству. В самом земстве должны быть представлены «не отвлеченные кате­гории лиц, а общественные единицы», члены которых свя­заны общими местными интересами⁷¹.

В целом именно в трудах Градовского концепция госу­дарственного местного самоуправления была развита наибо­лее полно. В теоретико-правовом смысле она имела явную позитивистскую основу и была выводом из ключевых посы­лок позитивизма. Ведь позитивизм не знает иных прав и полномочий, кроме исходящих от государственной власти, а характер их и объем ставит в зависимость от соображений целесообразности, то есть, в конечном счете, от усмотрения той же власти. Отсюда и определение, данное Градовским местному самоуправлению: он видел в нем передачу госу­дарством «некоторых своих задач в руки местного насе­ления», представители которого «должны действовать на правах государственных властей»⁷². Склонность Градовского к социологическому истолкованию выразилась в его тезисе, что местное самоуправление, вопреки распространенному мнению, служит не для удобства отправления местных дел, которые более близки и доступны местным жителям, а для поддержания известной формы правления, в которой заин­тересованы «высшие и зажиточные классы», вследствие чего административная система каждого государства тесно связана с началами его политического устройства. Однако Градовский не дал должного развития этой интересной мысли применительно к России, а неожиданно извлек из нее следующий силлогизм: если самоуправление есть «поня­тие политическое», то оно должно стать частью государст­венной системы⁷³.

IV

Здесь неизбежно возникают вопросы: насколько реали­стичны были планы «слияния» земских и бюрократических институтов? В самом ли деле опыт местных реформ в Прус­сии мог быть полезен русскому земству?

Еще В.П. Безобразов писал, что «учреждений, тождест­венных с нашими земскими, и вопросов, ими возбуждае­мых, нет нигде в свете»⁷⁴. Следовало бы сказать, что нигде в политически цивилизованном мире не было и подобной государственной системы. Ведь все работы Штейна и Гнейста, являвшихся крупными авторитетами в глазах русских либералов, пронизаны одной идеей, одной мыслью — требо­ванием конституционного государства, управления по зако­нам и через законы. В Пруссии (не говоря уж об Англии) были конституция и парламент, которых не было в России; немецкое чиновничество считалось образцовым в Европе. Между тем едва ли нужно на бесчисленных примерах дока­зывать, что отсутствие уважения к закону (а зачастую и самого закона) было древнейшей язвой русской жизни, излечить которую не могли ни реформы Александра II, ни любые другие реформы; что самодержавие, не знающее за­кона над собою, не способно создать правовое государство; что русская бюрократия, своими привычками и взглядами вполне отвечавшая духу абсолютизма, ее породившего, вряд ли могла мирно «слиться» с земскими деятелями в единых «государственно-общественных учреждениях», и т.д.

Все эти простые соображения были либо известны, либо, в принципе, доступны для понимания и тогда, а не только сейчас. Тем не менее Кавелин, Безобразов, Градовский, Чичерин и другие менее крупные ученые, люди широкого кругозора и европейской образованности, надеялись на само­державие и его прогрессивную роль, считали его совмести­мым с правовыми нормами и развитым самоуправлением, тем самым весьма рискуя навлечь на себя обвинение в том, что срывают плоды иноземных теорий, не желая знать почвы, на которой те выросли. Однако нет причин усомниться в искренности их убеждений. Здесь нужно коснуться более общих вопросов, иначе самое, быть может, существенное в либеральной мысли пореформенных десятилетий оста­нется непонятным.

Типичное объяснение, даваемое в историографии фено­мену поддержки многими либералами самодержавия, умеща­ется в несколько тезисов: либерализм — идеология буржуаз­ная; в России буржуазия была слаба; не имея возможности рассчитывать на самостоятельные «средние классы» как орудие либеральных реформ, русские либералы вынуждены были уповать на инициативу «сверху», на самодержавие.

В этом рассуждении много истинного. Это, что называ­ется, верное историко-социологическое объяснение. Однако чего-то в нем не хватает, точнее, оно само не дает ощуще­ния полной ясности. Ведь из факта слабости русской бур­жуазии, незрелости русского общества логически не сле­дует, что для либеральных целей пригодно самодержавие. Видно, было что-то такое в этом самодержавии, что пре­льщало либеральных мыслителей, располагало к надеждам на него. Тут уместно вспомнить слова Пушкина: «...Прави­тельство все еще единственный европеец в России. И сколь бы грубо и цинично оно ни было, от него зависело бы стать сто крат хуже. Никто не обратил бы на это ни малейшего внимания»⁷³. Ощущение того, что самодержавие, как бы невыносимо оно подчас ни было, все-таки не в полную меру пользуется своей деспотической властью, стоит выше обще­ства, его окружающего, было присуще не одному лишь Пушкину, а только выражено им лучше других. У Пушкина это признание вырвалось в эпоху Николая, а как должно было окрепнуть доверие либералов к самодержавной вла­сти при Александре II, когда эта власть пошла навстречу пожеланиям «образованного общества» — пусть осторож­ными, неверными шагами, но все-таки пошла! Заметим, что Кавелина, Градовского или Чичерина труднее всего упрек­нуть в незнании русской истории: они знали ее превосходно. И в истории этой они находили, что самодержавная власть дала России, в смысле просвещения и прогресса на евро­пейский лад, гораздо больше, чем любые народные бунты или общественные движения. А уже на их веку правитель­ство царя-реформатора, казалось, оправдывало свою репу­тацию «европейца». Отсюда надежды на самодержавие и целый ряд иллюзий на этой почве.

И все же либералу, уповающему на самодержавие, не позавидуешь: когда эти надежды рушились (а рушились они неизбежно), образовывалась трагическая пустота. Впечат­ляющее тому свидетельство — бесцензурная книга Чиче­рина «Россия накануне XX столетия», вышедшая в Берлине под псевдонимом «Русский патриот», в которой былой сто­ронник «честного самодержавия» изложил свои заветные мысли. Эпоха реакции ни капли не оставила от его прежних надежд. Чичерин сознавал, что «неограниченная монархия есть образ правления, пригодный для младенческих наро­дов, а отнюдь не для зрелых... Она может довести народ до известной, довольно низкой ступени, но никак не далее», а потребность в законном порядке «может быть удовлетво­рена только переходом от неограниченной монархии к ограниченной»⁷⁶. Однако, утратив прежнюю точку опоры, Чичерин не мог обрести новой. Как совершится эта пере­мена образа правления? Рассчитывать на добровольную уступку самодержцем власти — значит не знать человече­ской природы. Революция? В нее Чичерин не верил, точнее, не хотел верить. Общество? Но «апатичное и покорное рус­ское общество... не способно ни к какому энергическому действию, ни к какой инициативе». Оставалось последнее, худшее из средств — внешняя катастрофа, проигранная война: быть может, она ускорит созревание общественного сознания... Не без тайной надежды ускорить его и писал Чичерин свою книгу⁷⁷.

Не будем решать, насколько взгляды либеральных идео­логов на роль государства, народа, общества в русской исто­рии были правильны или, напротив, неверны. Дело в другом. Недостаточно просто констатировать, что вера либералов в возможность самодержавной инициативы была неизбежна, ибо вытекала из раскладки абстрактных социальных сил. Нужно еще и объяснить историко-психологически, почему она была усвоена сравнительно легко.

Вместе с тем не следует переоценивать приверженность либеральных теоретиков абсолютизму — они хорошо знали цену этому образу правления. В этом смысле очень любо­пытно отношение к самодержавию Градовского, и любо­пытно именно своей двойственностью. С одной стороны, Градовский составил себе репутацию идеолога просвещен­ного самодержавия, не раз заявляя в печати, что любая ре­форма в России может совершиться «лишь по почину и с освящения верховной власти, которой одной верит народ, и справедливо верит, потому что он, в течение четырехсот лет, не имел основания верить чему-либо иному»⁷⁸. Подобная привязанность к существующей власти имела свои корни, помимо прочего, и в том непростом положении, в котором тогда находилась либеральная профессура. Она испытывала сильнейшее давление со стороны радикально настроенного студенчества, частые волнения которого усиливали в ней потребность в прочном порядке и тягу к твердой, но разум­ной власти. Многим русским юристам — в том числе Каве­лину, Лохвицкому, Чичерину — пришлось пережить немало трудных минут во время студенческих возмущений⁷⁹. О том, какие сцены подчас разыгрывались в университетских ауди­ториях, дает представление следующий эпизод, случившийся в 1869 году в Петербургском университете и описанный Р.И. Сементковским:

«Произошли студенческие беспорядки, назначен был университетский суд, и на суде Градовский решительно высказался за наложение на некоторых студентов-ради­калов строгого дисциплинарного взыскания. Нет ничего тайного, что не обнаружилось бы рано или поздно. [...] Когда Градовский явился на лекцию, студенты загнали его в коридоре в угол и начали поносить бранными сло­вами — такими словами, какими перебраниваются только ломовые извозчики. Сцена эта продолжалась долго. Градовский был бледен, как полотно, и отмалчивался, опасаясь, очевидно, как бы его не ударили. Хотя я не знал, что у него сердечная болезнь, да ее, может быть, тогда еще не было, тем не менее мне за него страшно стало, и я крикнул: «Господа, что вы делаете? Ведь так убить человека можно!». Но меня не слушали, и только выругавшись всласть, студенты, наконец, отпустили Градовского, который поспешил уехать домой»⁸⁰.

Неудивительно, что одной из постоянных тем публици­стики Градовского стали обращенные к молодежи увещева­ния оставить опасные радикально-народнические увлечения. Призыву «идти в народ» Градовский противопоставлял свой лозунг: «Задача учащейся молодежи состоит в увеличении русской интеллигенции»⁸¹.

С другой стороны, в студенческой среде Градовский скоро приобрел известность как «тайный конституционист, прин­ципиальный враг абсолютизма»⁸². Даже описанный выше эпизод не развеял это мнение и не поколебал его популяр­ности. Сементковский видит причину тому в «антиправи­тельственных аллегориях, которыми он зачастую угощал нас на лекциях», и этот факт подтверждают другие слуша­тели Градовского⁸³. Таково было мнение не только студен­ческой среды — недаром печать приписывала Градовскому авторство проекта болгарской конституции⁸⁴, а затем и «конституции Лорис-Меликова». Намеки конституционного свойства, хотя и очень осторожные, содержатся и в научных произведениях Градовского⁸⁵.

Так что едва ли мы ошибемся, сказав, что вся ученая деятельность Градовского была проявлением его скрытой оппозиции абсолютизму. Не видя возможности изменить сам источник власти — неограниченную волю монарха, — Градовский (а вслед за ним и лучший ученик его, Коркунов) старался связать ее посредством юридических процедур и обрядов (судебной проверкой указов, нормой о непротиво­речии их законам и т.п.)⁸⁶, а также приведением в систему наличного законодательства, с которым хотели приучить считаться самого его автора, — самодержавную власть. Видимо, по их замыслу, это было бы ограничением абсолю­тизма исподволь и укрощением его деспотической сущности.

В этом они — прямые наследники знаменитого создателя Свода законов, поклонники конституции в душе, но соглас­ные, за невозможностью большего, принять и «закономер­ное самодержавие». Многозначительно само отсутствие единства в оценках деятельности Сперанского и Градовского: обоих зачисляли и в разряд слуг самодержавия, мас­кировавших его в одежды законности, и в ряды тайных его противников. Обе оценки недалеки от истины, отражая противоречивость русского либерального сознания, стре­мившегося привить абсолютизму либеральные привычки и уважение к независимым учреждениям, которые, в не ясном пока еще будущем, должны были изменить саму при­роду его.

Таким образом, в эпоху Александра II ближайшим поли­тическим ожиданием для либеральных теоретиков было просвещенное самодержавие, прислушивающееся к голосу «образованного общества», соблюдающее закон и допускаю­щее широкое самоуправление⁸⁷. Отсюда и нежелание либе­ральной мысли тех лет дать вразумительный ответ на вопрос, отчего «законодатель» не проявляет доброй воли развивать земское самоуправление, а, наоборот, склонен его ограни­чивать. Внимание на этом не задерживалось, ответы давались как-то вскользь: законодательство, мол, пошло по ложному пути «случайно» (Нотович), по «недоразумению» (Безобразов), а то и вопреки собственным намерениям (Градовский)⁸⁸. Осознание теснейшей зависимости самодержавной власти от бюрократии, на которую в 1889 году метко указал М.П. Драгоманов («Теперь в России действительно несогласимо местное самоуправление с монархическим само­державием — так как это последнее теперь немыслимо без бюрократии»)⁸⁹, крайне медленно проникало в либераль­ную среду. Считалось хорошим тоном, ругая бюрократию, возлагать упования на самодержавную власть как единст­венно возможное средство преобразования русской жизни. Такое понимание отношений в триаде «самодержавие — бюрократия — общество» имело несколько следствий.

Во-первых, либералы хотели представить свою позицию «истинно консервативной», а себя — консерваторами в

«европейском» смысле слова. Подобную мысль высказы­вали Градовский, Безобразов, не чужд ей был и Головачев⁹⁰. Это позволяло либералам именовать своих оппонентов справа не «консерваторами», а «реакционерами» или даже «ретроградами»⁹¹ (т.е. терминами, имевшими явно отрица­тельный смысл), и претендовать на сближение с властью, которой «консервативные» элементы ближе, так сказать, по определению, нежели «либеральные», «реакционные» или любые другие.

Во-вторых (и это тесно связано с предыдущим момен­том), либеральные теоретики и публицисты стремились подыскивать аналогии своим планам в истории российского законодательства⁹². Этот прием создавал им репутацию «консерваторов» и отклонял обвинение в радикализме, и, кроме того, как бы обязывал правительство (понимаемое как идея, отвлеченно от конкретных лиц) проводить в жизнь свои же собственные принципы, следовать своему же собст­венному направлению.

Другая черта идеологии земского либерализма — недо­верие к буржуазии — сильно сказалась в некоторых концеп­циях земства. Больше всего пеклись об интересах «земли», а не «капитала». Последнему опасались доверять земское самоуправление, обвиняя его в равнодушии или корыстных расчетах; на опыт городского самоуправления смотрели с опаской⁹³. Чичерин так отзывался о Московской Думе: «Отсутствующее дворянство, равнодушное купечество и наглая демократия»'⁴. На поверку, за вычетом большинства дворянства с его абсентеизмом, крестьянства, которое часто признавалось не способным к полноправному участию в земских делах, и «своекорыстных» торгово-промышленных классов, оставалось не так уж много — более или менее узкий слой земских деятелей и лиц интеллигентных про­фессий, на которых только и можно было вполне положиться в деле земского самоуправления.

Следствием этого являлось то обстоятельство, что глав­ной точкой опоры для либерализма была сама верховная власть, к которой и апеллировали либеральные теоретики. По их мысли, единение власти и либерального общества должно было произойти именно в сфере местного самоуп­равления. Введением земства в государственную систему Градовский, Безобразов и их последователи рассчитывали обеспечить влияние общества на дела государства, «учреж­дения которого обогатятся новыми элементами и освежатся соприкосновением с живыми силами общества» (слова Градовского)⁹⁵. Земство должно стать государству «своим», а не «чужим». Отсюда и та настойчивость, с которой они указы­вали на необходимость дать представителям земства статус государственных должностных лиц. Н.М. Коркунов писал в статье, посвященной памяти Градовского, что «в силу осо­бенностей нашего государственного строя» «у нас государ­ственная служба имеет и политическое значение как един­ственная форма участия общества в общей государственной жизни»⁹⁶.

Концепция государственного местного самоуправления сложилась в общем виде к 1878 году, когда в «Сборнике госу­дарственных знаний», выходившем под редакцией В.П. Безобразова, была напечатана обширная статья А.Д. Градов­ского «Системы местного управления на западе Европы и в России», пропагандировавшая опыт прусских реформ. В плане политическом эта концепция была вызвана к жизни стремлением вывести земство из того ущемленного положе­ния, в котором оно тогда оказалось. В то же время осуще­ствление этой идеи рассматривалось ее адептами как своего рода замена конституции, средство добиться законности и ограничения бюрократического произвола без формального ограничения самодержавия. В.П. Безобразов писал о мест­ном управлении в Пруссии и Англии: «Именно в этой право­мерности хода государственной машины, а никак не в празд­ном парламентаризме, навсегда осужденном трагическою историею Франции, заключается вся задача новейшего евро­пейского государства»⁹⁷. Обосновать эту идею либеральным теоретикам помог социологический позитивизм, с его склон­ностью (проявившейся уже у позднего Лоренца Штейна) переносить акцент с форм правления на формы управле­ния, заменять проблему принципов политического строя вопросом наиболее целесообразной организации админист­ративного устройства⁹⁸. Казалось, что такая постановка во­проса открывает дорогу прогрессу в либеральном смысле слова, но без перемены в характере власти. Можно предпо­ложить, что подобный прагматический подход импониро­вал М.Н. Каткову, который, по выражению одного исследо­вателя, всю жизнь боролся с «идеологией» как системой отвлеченных, не связанных с жизнью принципов⁹⁹, а прогресс понимал как «улучшение на основании существующего», когда «истинным предметом хранения» являются не «фор­мы», а сами «зиждительные начала человеческой жизни», дать которым «соответствующее положение» и значит со­вершить преобразования¹⁰⁰. Этим, вероятно, и объясняется тот факт, что идея государственного значения местного само­управления сошла именно со страниц изданий Каткова, в которых на протяжении ряда дет помещали свои труды В.П. Безобразов и А.Д. Градовский.

И все-таки оставалось вопросом: такой ли уж практич­ной была эта идея, могла ли она, в своей либеральной интер­претации, воплотиться в жизнь при самодержавном строе? Жизнь скоро дала ответ на этот вопрос.

Глава 5

Теория в действии: правительственный кризис

и земская контрреформа (1878-1890 гг.)

I

Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов дал либералам хорошую возможность для претворения в жизнь их планов — ведь ни до, ни после правительство не прислу­шивалось с такой охотой к пожеланиям либеральной обще­ственности.

Особую роль в формировании и распространении либе­ральной программы сыграли первый общеземский орган — еженедельная газета «Земство» и ее редактор В.Ю. Скалой (1846-1906 гг.), являвшийся с 1874 года по 1882 год предсе­дателем уездной земской управы в Москве. Много печатаясь в либеральных изданиях (особенно в «Русских ведомостях»), обладая большими связями в земских, журналистских и научных кругах, В.Ю. Скалой был, пожалуй, одним из наи­более чутких наблюдателей внутренней жизни, идей и стрем­лений земской среды. Об этом свидетельствуют как его книги, так и дошедшая до нас переписка¹. Газета «Земство» была учреждена Скалоном на деньги, предоставленные А.И. Коше-левым, и начала выходить в Москве с декабря 1880 года². На ее страницах печатались известные земские деятели и публицисты; главной ее целью объявлялось обозрение дея­тельности городского и земского самоуправлений, а также законодательства, до них относящегося. Входили в ее про­грамму и отчеты о вновь выходящих русских и иностран­ных изданиях «по всем отраслям юридико-политических и исторических наук»³. Действительно, редакция «Земства» старалась быть как можно шире осведомленной в этих во­просах: к примеру, Скалой обращался к командированному в Англию экономисту И.И. Янжулу с просьбой сообщать ему сведения, «касающиеся местного самоуправления в Англии и его современной жизни», а также названия анг­лийских изданий, «занимающихся внутренней политикой, в особенности местным самоуправлением, которые полезно было бы выписать для редакции»⁴.

Скалой состоял в переписке с учеными и публицистами, писавшими на земские темы, в том числе с А.А. Головаче­вым, А.И. Васильчиковым, В.П.Безобразовым⁵. И нужно сказать, что концепция государственного значения земского самоуправления нашла приют на страницах «Земства» с самого момента его основания. В первом же номере газеты была помещена программная статья В.Ю. Скалона «Земские учреждения в первые 15 лет существования», где, среди про­чего, было сказано:

«Земские учреждения... должны войти в систему го­сударственного управления как органическая составная часть его, облечены надлежащей властью, поставлены в тесную органическую связь с другими общественными установлениями, снабжены полной независимостью в кругу вверенных им дел местного управления, под над­зором и контролем власти правительственной»⁶.

Выраженное В.Ю. Скалоном пожелание было подхва­чено другими либеральными органами печати и стало одним из важнейших пунктов либеральной программы, особенно когда к власти пришел М.Т. Лорис-Меликов (в феврале 1880 г.), а в политике правительства произошел благоприят­ный для земства поворот. Напомним основные вехи поли­тики Лорис-Меликова в отношении земства.

В апреле—мае 1880 года он предлагает пересмотреть отдельные статьи Положения о земских учреждениях с уча­стием представителей земства, а также привлечь земцев к обсуждению вопросов, близко касающихся «местных нужд»⁷.

Летом 1880 года Лорис-Меликов настоял на передаче для обсуждения земским собраниям вопроса о местных учреждениях по крестьянским делам, созданным по закону 27 июня 1874 г., что и было оформлено циркуляром губер­наторам от 22 декабря 1880 г., причем циркуляром этим косвенно открывалась возможность обсуждения всего строя местного управления, которой земства, конечно, не преми­нули воспользоваться⁸.

В августе 1880 года Лорис-Меликов выступил с инициа­тивой сенаторских ревизий, в ходе которых ревизующим сенаторам (их было отобрано четверо) предстояло ознако­миться с состоянием местной административной системы. В своем выступлении перед ними Лорис-Меликов рекомен­довал им продумать, в числе прочего, и вопрос о том, как соединить местное управление «в одном соединенном собра­нии при участии и выборных представителей»⁹. Как видим, здесь всесильный министр высказал мысль, которую долго пропагандировали В.П. Безобразов и А.Д. Градовский¹⁰.

Наконец, осенью 1881 года, уже после отставки Лорис-Меликова, но в развитие его предположений, была создана комиссия во главе с его ближайшим сотрудником — статс-секретарем М.С. Кахановым, имевшая своей официальной задачей найти формы «привлечения земства к участию в местном управлении с точным обозначением его прав, обя­занностей и ответственности»¹¹.

Совпадение намерений Лорис-Меликова с идеями Безобразова и Градовского едва ли было случайным, в чем убеж­дает обращение к общественным связям этих ученых. Как уже говорилось, Безобразов состоял в переписке с В.Ю. Скалоном, хвалившим в своей газете его труды по самоуправле­нию; однако у него были связи и знакомства и в куда более высоких сферах. Без малого три десятка лет (с 1859 г.) Безобразов являлся участником и распорядителем ежемесяч­ных «экономических обедов», происходивших в знамени­том ресторане у Донона в Петербурге, на которых обсужда­лись разные финансовые и политические вопросы, за что эти обеды заслужили прозвище «экономического парламента».

Сам Безобразов характеризовал их как «единственный в Петербурге foyer de discussions politiques (место полити­ческих дискуссий. —А.В.), где свободно обсуждаются госу­дарственные вопросы в кругу самых видных представителей всех сфер от высших правительственных лиц до самых низ­ших специалистов»¹². Экономические обеды были важным средством связи между высшей администрацией и двором, с одной стороны, и ученым миром — с другой. Действительно, в них в разное время принимали участие многие министры (С.А. Грейг, Н.Х. Бунге, И.А. Вышнеградский, П.А. Валуев и др.) и великие князья, в том числе наследник Александр Александрович, его братья Павел и Сергей, которым Безоб­разов в свое время преподавал политическую экономию. Вообще, Безобразов был хорошо знаком со многими из членов императорской фамилии — его дневник пестрит упоминаниями о встречах с великими князьями и княгинями в самом тесном кругу¹³. Обширными были и его админист­ративные связи — отметим его дружбу с С.А. Мордвиновым, одним из сенаторов, посланных Лорис-Меликовым ревизо­вать губернии, и близкое знакомство с председателем депар­тамента законов Государственного Совета Е.П. Старицким, усердно читавшим труды Безобразова по самоуправлению¹⁴. Наконец, Безобразов имел контакты и с самим Лорис-Меликовым, которого даже навещал в Германии вскоре после его отставки, а также с его ближайшим помощником М.С. Кахановым, возглавлявшим комиссию по переустрой­ству местных учреждений¹⁵.

Что касается Градовского, то известно, что в 1870-е годы он поддерживал близкие отношения с влиятельными зем­скими деятелями и публицистами, особенно славяно­фильского толка — А.И. Кошелевым, В.А. Черкасским, И.С. Аксаковым, Ю.Ф. Самариным, редактором «Русской мысли» С.А. Юрьевым, а также А.И. Васильчиковым; по­следний называл Градовского «лучшим публицистом нашего времени» и предлагал стать редактором журнала, который задумал основать на свои средства¹⁶. Круг знакомств Градов­ского был весьма разнообразен: как позднее вспоминал один из близких ему людей, «оттого-то и были так живы и инте­ресны его воскресные вечера на Васильевском острове, где много и горячо спорили Н.Я. Данилевский с Кавелиным — оба близкие друзья покойного Градовского... На этих вече­рах бывали славянофилы и западники, консерваторы и либералы, профессора и журналисты, иногда оказывались такие люди, как М.Г. Черняев, М.Д. Скобелев, и тугой на ухо А.И. Кошелев старательно прислушивался к мыслям и суждениям хозяина. Бывал у Градовского, приезжая в Петер­бург, и М.Н.Катков, впрочем, лишь до возникшего в начале 70-х годов вопроса о пересмотре университетского устава, порвавшего прежние отношения между проф. Градовским и знаменитым московским публицистом»¹⁷.

Надо заметить, что тогда же (и, возможно, по этому же по­воду) порвал с Катковым и В.П. Безобразов: в записи в днев­нике, сделанной при получении известия о смерти Каткова, он признается, что не виделся с ним 12 лет (т.е. с 1875 г.)¹⁸. Интересно сопоставить эту запись с записью в дневнике А.В. Никитенко от 24 апреля 1875 г.: «Вечер провел у со-академика моего, В.П. Безобразова, вместе с (А.Д.) Градов-ским (профессором). Разговор преимущественно вращался около комиссии для пересмотра университетских уставов и печальных предзнаменований для науки»¹⁹. В том же году Градовский, как следует из его письма к издателю «Голоса» А.А. Краевскому, получил согласие Безобразова на сотруд­ничество с этой враждебной Каткову газетой, ведущим пуб­лицистом которой уже стал к тому времени Градовский²⁰. В свою очередь, Безобразов привлек Градовского к участию в «Сборнике государственных знаний», где были собраны лучшие научные силы²¹. С этих пор, с середины 1870-х годов, оба издания, и в особенности «Голос», становятся важней­шим средством проведения в среду образованной публики идей Безобразова и Градовского относительно местного самоуправления.

О том, что такое был «Голос» в 1870-х годах, может дать понятие хотя и преувеличенно недоброжелательный, но все же интересный отзыв князя В.П. Мещерского:

«Престиж этой газеты в петербургском образованном обществе и в особенности в мире сановном был тогда явлением нравов очень любопытным... Престиж этот был чисто политический... Почти все сановники в то время считали «Голос» оракулом и подчиняли его образу мыс­лей по каждому государственному вопросу свой образ мыслей — до такой степени рабски, что подчас нельзя было разобраться, где кончается Краевский и начинается правительство. Все правительственные учреждения, на­чиная с Государственного Совета, доставляли «Голосу» сотрудников по текущим сведениям и по государствен­ным вопросам, и никому в голову никогда не приходило находить предосудительным такое слияние в одно канце­лярий министров с конторою газеты "Голос"»²².

Действительно, к концу 1870-х годов «Голос» занял пер­венствующее место в русской газетной периодике, пользовался авторитетом в Европе, а тираж его достиг вну­шительной цифры в 23 тыс. экземпляров²³. Эпоха «дикта­туры сердца» во многом была апогеем популярности и влия­ния «Голоса»: известно, что Лорис-Меликов, А.А. Абаза и другие высшие сановники с большим вниманием отно­сились к мнению этого органа печати. Неудивительно, что, будучи одним из ведущих публицистов «Голоса», Градов­ский начинает приобретать влияние в правительственных сферах. Его биограф, располагавший материалами личного архива Градовского, пишет, что «с Н.С. Абазой (началь­ником Главного управления по делам печати. — А.В.) его связывали близкие и дружественные отношения. В августе 1880 года он познакомился с Н.Х. Бунге. В июне того же года он вошел в личные отношения с гр. Лорис-Меликовым, который выразил желание с ним повидаться. С тех пор Градрвскому приходилось нередко бывать у Лорис-Меликова, и, конечно, беседы их вертелись вокруг злобы дня, вокруг тех организационных работ, которые намерено было предпринять правительство»²⁴. К сожалению, нам известно лишь одно письмо Градовского Лорис-Меликову, написан­ное уже после отставки последнего; впрочем, оно подтверж­дает наличие тесных отношений этого «вице-императора» с университетским профессором и их взаимную симпа­тию²⁵.

Таким образом, идея государственного значения земского самоуправления весьма благосклонно принималась либе­ральной бюрократией, особенно в период пребывания у власти Лорис-Меликова. Не случайно Сенат, бывший средо­точием либеральных чиновников (кстати, с 1885 г. был сена­тором и В.П. Безобразов), в своем указе от 3 марта 1880 г. разъяснял, что «земские учреждения образованы силою за­кона... для заведывания делами, имеющими значение не частное, а общее государственное, каковы: дела по обеспе­чению народного продовольствия, охранению народного здравия, дела общественного призрения, взаимного страхо­вания» и т.д. Эта точка зрения была подтверждена и в указе Сената от 10 июня 1882 г.²⁶ Стоит отметить, что и Безобра­зов в своей работе 1874 года очень хвалил Сенат, считая его зародышем судебно-административной юстиции, столь нуж­ной для русского земства²⁷.

II

Популяризацией идеи земства как института государ­ственного, доказательством необходимости слияния зем­ских и местных правительственных учреждений занимались со второй половины 1870-х годов не одни только «Голос» и «Земство». Так, В.П. Безобразов предлагал редактору «Рус­ской мысли» С.А. Юрьеву в феврале 1881 года издать цикл статей под общим заглавием «Очерки местного управления в Европе и России», заключающий в себе «обозрение всех иностранных учреждений местного самоуправления, — ко­нечно, с постоянным указанием на наши вопросы и ...рассуж­дение о том, что нам предстоит сделать». «Вопрос о местном самоуправлении теперь самый главный у нас», — писал Без­образов, и печать должна «со своей стороны содействовать его разрешению»²⁸. Хотя внутренние события этого года по­мешали изданию статей (вместо этого Безобразов переиздал прежние свои труды по самоуправлению, с явным расчетом оказать влияние на работу Кахановской комиссии)²⁹, его с Градовским идеи находили сочувствие и отклик в земской среде. Тот же В.Ю. Скалой свидетельствовал, что «когда зем­ствам была дана возможность высказаться насчет преобразо­вания учреждений по крестьянским делам, то оказалось, что в большей части проектов проглядывает сознание, что «госу­дарево и земское дело» — есть одно дело, одинаково близ­кое к государству и обществу, что учреждения общественные суть не что иное, как органы государственной власти»³⁰.

Конечно, здесь нужно сделать поправку на то, что тако­вым было убеждение и самого В.Ю. Скалона; однако нет сомнения, что в подобном ключе решали вопрос многие либеральные деятели и публицисты тех лет: общей чертой их концепций, несмотря на все различия, было стремление превратить земские и правительственные органы в части единой системы управления и по возможности избе­жать параллелизма в их деятельности. Так, еще в 1876 году Л.А. Полонский, который вел раздел «Внутреннее обозре­ние» в «Вестнике Европы», предложил передать земству все функции управления на уровне уезда, а в губернии сосредо­точить их в губернском правлении, состоящем наполовину из чиновников казенной администрации, наполовину из вы­борных от земств. «Увенчание здания» земского самоуправления также предлагалось Полонским в виде включения вы­борных от земств в Государственный Совет³¹.

Хотя Полонский в обычной для тогдашних либералов манере представлял свой проект всего-навсего «дополне­нием к существующему государственному устройству», это не уберегло «Внутреннее обозрение» от запрета цензурой. Едва ли подобная участь постигла бы его спустя несколько лет, в эпоху Лорис-Меликова, когда не было недостатка и в более смелых заявлениях. Пожалуй, самый решительный (и в то же время весьма типичный для тогдашнего направ­ления либеральной журналистики) проект принадлежал О.К. Нотовичу, редактору газеты «Новости».

Нотович, либерализм которого имел народнический отте­нок, связывал переустройство местного управления с измене­нием всего политического и экономического быта, с целью повысить благосостояние народа и искоренить бюрократи­ческий «канцеляризм». Он предлагал упразднить чины и обновить бюрократию «молодыми силами»; провести прин­цип коллегиальности на всех уровнях местного управления; отдать все местные дела в руки общественных органов, оста­вив за администрацией только общий контроль; наконец, завершить здание земского самоуправления созданием его органов в деревне и созывом совещания земских «сведущих людей» при Государственном Совете³².

К.Д. Кавелину предложения Нотовича показались черес­чур радикальными. Он счел несвоевременными передачу всех местных дел выборным органам и бессословное начало в земстве. На страницах «Вестника Европы» он разъяснял свою позицию так:

«Причины, почему мне кажется невозможным по­строить местное управление исключительно на выбор­ном начале, состоят, во-1-х, в крайне низкой степени культуры господствующего великорусского племени; во-2-х, в совершенном отсутствии привычки к самоуправ­лению... Комбинация же, которая мне кажется наиболее к нам подходящею... состояла бы в организации местного учреждения, составленного из коронных чиновников и выборных, на равных правах» ³³.

План такого учреждения был разработан Кавелиным еще пятью годами раньше, в 1877 году. Оно получило у него название «административного совета», который создавался на уровне как губернии, так и уезда из представителей казен­ных ведомств и равного им числа выборных от земства под председательством, соответственно, губернатора или исправ­ника. Этот орган объединил бы все управление в губернии и в уезде. Земство должно было контролировать законность действий администрации через этот совет, само оставаясь от него независимым³⁴. А.А. Головачев на это заметил, что сила в подобной коллегии всегда останется за чиновни­ками, назначенными правительством, ибо, по его словам, не может быть сомнения, что «глиняный горшок разобьется о чугунный»³⁵. Кавелин возражал не слишком убедительно: отрицая мнение о наличии розни между бюрократией и народом, поскольку «все мы, за небольшими исключе­ниями, пропитаны теми же недостатками и пороками, что и чиновники», он полагал, тем не менее, что выборное начало «вносит в администрацию свежую струю», хотя эта мысль плохо вязалась с его же собственным замечанием, что «чиновники — мы же сами», отделенным от нее лишь страницей³⁶.

В письме к А.Д. Милютину от 25 июня 1882 г. Кавелин жаловался на либеральную прессу, которая «недобросовестнейшим образом восхваляет наше гнилое и растленное само­управление (!) на счет бюрократии и коронной администра­ции», а как пример поразительного незнания журналистикой «положения и страны» приводил именно статью Нотовича³⁷. Конечно, планы самого Кавелина были по-своему тоже нереалистичны, однако характерно, как осторожный либе­рализм Кавелина, с его непременной историософской при­месью в каждой мысли, казался новому поколению либе­ралов-прагматиков чем-то весьма устарелым. По поводу одной из заметок «старика Кавелина» Градовский писал А.Ф. Кони, что «Кавелин действительно человек сороко­вых годов: он забыл, что теперь вопрос идет уже не о при­звании варягов, а об ином, более житейском деле»³⁸.

И все-таки обращает на себя внимание, что, несмотря на большую дистанцию между ультралибералами типа Ното­вича и умеренными взглядами Кавелина, они были согласны в одном: необходимо покончить, тем или другим способом, с раздвоением местного управления на земское и казенное. Это как нельзя лучше показывает, до какой степени идеи, развивавшиеся В.П. Безобразовым и А.Д. Градовским, овла­дели сознанием либеральной общественности.

III

Было ли, однако, их преобладание столь уж полным и исключительным? Как в действительности воспринимались эти идеи в земской среде? На этот счет мы располагаем выразительным описанием того, как обсуждался в кирсановском уездном и тамбовском губернском земствах лорис-меликовский циркуляр от 22 декабря 1880 г. Это описание содержится в воспоминаниях Б.Н. Чичерина, который был гласным этих земств с 1868 года, после ухода из Москов­ского университета. Оно позволяет уточнить как позицию самого Чичерина, явившуюся антитезой идеям Безобразова и Градовского, так и реакцию на них в земской среде.

Кирсановское земство в ответ на циркуляр Лорис-Меликова предложило, по словам Чичерина, ограничиться част­ными улучшениями существующих учреждений, не при­бегая к радикальной их перестройке. Однако, продолжал Чичерин, «пока мы думали только о сохранении существую­щего, Москва и Петербург пели совершенно на другой лад: Дмитрий Самарин печатал в газете Аксакова («Русь». —А.В.) свои мысли насчет переустройства всего уезда; Московская земская комиссия, с своей стороны, фантазировала в полном тумане. Социалистическая газета «Земство», издаваемая Скалоном на деньги Кошелева, тянула ту же ноту. В Петер­бурге легкий политико-эконом В.П. Безобразов писал либе­ральные статьи о необходимости расширить права земства; ему вторил столь же легкий профессор Градовский, никогда не видавший в глаза земского собрания. Само правительство гнуло в ту же сторону»³⁹.

Итак, отрицательное отношение Чичерина к предложе­ниям Безобразова и Градовского выразилось здесь вполне: он видел в них только бездумную ломку существующих учреждений. А что же он сам считал нужным для земства?

В губернском собрании, в отличие от уездного, большин­ство гласных было, в принципе, за слияние крестьянского управления с земским и за вручение земству всего управле­ния уездом⁴⁰. Однако было и меньшинство, которое возгла­вил Чичерин. Он высказал особое мнение.

Говоря об отношении государственной власти к земской, Чичерин указывал, что оно «может быть двоякое: слияние ведомств и их разделение». Примером первой системы может быть франко-бельгийская, «где префект или губер­натор является исполнительным органом по всем делам, а рядом с ним учреждаются состоящие под его председатель­ством выборные органы, которых решение или согласие требуется в указанных законом случаях. Вытекающее отсюда преобладание бюрократического начала умеряется в кон­ституционном правлении тем, что министры, которым под­чинены начальники областей, в свою очередь состоят в зависимости от народного представительства. Этой сдержки нет в самодержавном правлении, а потому здесь единствен­ное средство дать земству относительную самостоятельность состоит в том, чтобы отмежевать ему особую сферу деятель­ности, где бы оно являлось вполне хозяином»⁴¹.

Напоминая собранию о нехватке «образованных элемен­тов» в провинции, Чичерин показывал, что при наличных силах и средствах земство вполне может быть удовлетворено существующим кругом дел. По его мнению, «требовать боль­шего неблагоразумно, 1) потому что мы с этим не справимся; 2) потому что, если мы возьмем в руки дела, по существу своему принадлежащие правительственной власти, мы неиз­бежно подпадем под опеку, и если один министр внутренних дел все нам отдает, то можно наверное сказать, что следую­щий возьмет все обратно, и мы, желая получить больше, потеряем ту независимость, которой мы ныне пользуемся»⁴². На этом основании Чичерин советовал земству не задаваться «слишком обширными задачами и в особенности не при­тягивать к себе то, что по существу дела принадлежит госу­дарству и что неминуемо вызовет вмешательство государст­венной власти»⁴³.

Непрактичными и плохо обдуманными казались Чиче­рину и проекты всесословной волости — еще один элемент расхожей либеральной программы. Сословия могут сли­ваться в городах, утверждал он, где «между крайностями бо­гатства и бедности существует множество посредствующих звеньев. Но в селах историею выработаны одни крайности; как же слить их воедино?». С учреждением всесословной волости немногочисленные помещики потонут в толпе крестьян. Те будут облагать своих бывших господ сборами на собственные нужды. Помещик неизбежно окажется под­чинен волостному старшине, который будет из малограмот­ных крестьян, а то и из нигилистов, ибо должность эта «хлопотливая и подчиненная» и образованные дворяне на нее не пойдут, кроме разве что нескольких либеральных «диле­тантов». В результате вместо слияния сословий получится их антагонизм и «вместо возвышения образованных элемен­тов последует их порабощение»⁴⁴. Одного из гласных, востор­женно хвалившего проект всесословной волости, Чичерин весьма озадачил, сказав, что сам в волостные старшины не пойдет, а жить под начальством мужика не желает⁴⁵.

В итоге Чичерин заключал, что необходимы лишь част­ные улучшения. В их числе он называл упорядочение зем­ского обложения, с тем чтобы подати государственные и земские вносились вместе, но последние составляли всегда известную долю этой общей суммы; усиление деятельности уездного присутствия по крестьянским делам; возведение мирового суда в ранг апелляционной инстанции на решения суда волостного, благодаря чему удалось бы связать кресть­янские обычаи с гражданскими законами⁴⁶.

Эти взгляды Чичерин отстаивал и в губернском земском собрании, и в образованной им специальной комиссии. Однако его точка зрения шла вразрез с господствующим течением, выступавшим в лице столичных земств, печати и самого правительства за коренное переустройство мест­ного управления. «Члены большинства комиссий, — вспоми­нал он, — усердно читали газету «Земство» и черпали свою мудрость из печатавшихся в ней прений московской комис­сии». «Трудно было стоять за охранительные начала, — жаловался Чичерин, — когда ревизующий сенатор Мордви­нов с усмешкой спрашивал меня: «Неужели вы довольны валуевскими учреждениями? А я совершенно согласен с статьями Безобразова и Градовского». Сам губернатор, не­давно вернувшийся из Петербурга, объявил во всеуслыша­ние, что в высших сферах вопрос считается решенным, и скоро все местное управление будет передано земству, а губернатор останется только наблюдающим органом»⁴⁷.

«Однако, — продолжает Чичерин, — из 42 членов собра­ния 18 подписали мое мнение, а 24 подали голоса против». При этом многие гласные, даже не поддержавшие Чичерина, просили его напечатать свое мнение в виде отдельного оттиска, но на это наложил запрет губернатор. Наличие столь значительного меньшинства убедило Чичерина в том, что «в России можно было составить разумно охранитель­ную партию. Надобно было только собрать побольше людей, а не ограничиваться фантазирующими верхушками»⁴⁸. В этом он и видел главную свою задачу, утверждая, что «в настоящее время голос имеют только петербургская бюро­кратия и журналистика», отчего большинство «земских людей» все более отчуждается от правительства⁴⁹. По своему обыкновению, Чичерин отлил эту мысль в чеканную фор­мулу: «Охранительная политика, опирающаяся на страну, — таков лозунг настоящего дня»⁵⁰.

В судьбе Кахановской комиссии, где после прихода Д.А. Толстого в министры внутренних дел возобладало реак­ционное направление, Чичерин видел наглядное подтверж­дение своего предсказания, что из необдуманного расши­рения прав земства, затеянного Лорис-Меликовым «в видах популярности», выйдет значительное их стеснение, «в обоих случаях без малейшего практического повода»⁵¹.

IV

Несмотря на все различия, было, однако, и нечто общее для всех либеральных теоретиков того времени. Дело в том, что, по единодушному их мнению, земство было самой под­ходящей опорой для центрального представительного учреж­дения. Так смотрели на земство даже Чичерин с Васильчиковым, отказывавшие ему в прямой политической роли.

Некоторые проекты либеральных теоретиков уже рас­смотрены в нашей историографии, и мы не будем характе­ризовать их подробно⁵². Отметим лишь самое существенное. В целом эти предложения можно разделить на два вида. К первым относятся проекты законосовещательных комис­сий при Государственном Совете, состоящих из выборных от земств, для предварительной подготовки законопроек­тов. С подобным предложением выступил летом 1881 года А.И. Васильчиков⁵³, а еще раньше, в марте 1881 года, — А.Д. Градовский. Его записка (в оригинале не сохранив­шаяся) характеризовалась в литературе, но лишь на основа­нии неполного и неточного пересказа М.М. Ковалевского, в котором почему-то опущена самая важная, позитивная ее часть⁵⁴. Между тем эта часть записки приведена в биогра­фическом очерке Градовского в IX томе его собрания сочи­нений. В ней он указывал, что нужно не ограничение власти, а избрание ею новых, более совершенных способов управ­ления. С этой целью Градовский считал необходимыми уста­новление однородного министерства, руководимого лицом, составившим кабинет по поручению верховной власти, от­ветственность министров перед 1-м департаментом Сената и, наконец, образование при Государственном Совете по­стоянной совещательной комиссии из лиц, ежегодно изби­раемых губернскими земскими собраниями. В нее следо­вало вносить все, что прежде непосредственно вносилось в Совет, с тем чтобы последний, приступая к рассмотрению законопроектов, уже имел мнение о них комиссии⁵⁵. Кое-что в проекте Градовского сближает его с предложениями Лорис-Меликова, что, вероятно, и дало почву для слухов, будто Градовский был автором знаменитой его «конститу­ции»⁵⁶.

В таком же направлении шли мысли и В.П. Безобразова. В своем письме к Б.Н. Чичерину от 8 августа 1878 г. он предлагал обсудить в «Сборнике государственных знаний» вопрос о введении представительства, изложив «в ловкой и умеренной форме» «все pro и contra» названной меры. Нужда в представительстве вызывается, по мнению Безоб­разова, как финансовым вопросом, так и ростом нигилизма, а также чрезмерным влиянием прессы, заглушающей голос народа и «образованного общества». Уверяя Чичерина, что не менее его боится неурядиц на собрании «всероссийских депутатов», «видя, как иногда действует наше земство», Безобразов писал, что представительство может, однако, спо­собствовать «изменению личного состава правительства», и это гораздо важнее того, «что оно само сделает». Начать же он предлагал «с очень малого — с Комиссии, подобной Ека­терининской, даже хотя и в меньших размерах, и развивать постепенно. Комиссия при Государственном Совете для по­датной реформы была бы самым лучшим началом»⁵⁷.

Если для Безобразова (а также А.И. Васильчикова)³⁸ пересмотр податной системы был, скорее, предлогом для возникновения представительства, то для Б.Н.Чичерина он был его основной предпосылкой. Еще в 1870 году он, при постановке правительством вопроса об уравнении податей для всех сословий, доказывал тесную связь податного во­проса с конституционным. Привилегии дворянства, в том числе свободу от податей, Чичерин рассматривал как цену, которую верховная власть платит за неучастие общества в управлении государством. Если с низших сословий нельзя брать более того, что может платить бедный, рассуждал Чичерин, то, когда податью облагаются зажиточные классы, этот предел исчезает, и тогда нужны гарантии, которые могут состоять «только в устройстве податной системы на тех началах, которые положены в земских учреждениях». Как только «податью облагаются высшие сословия, так есте­ственно в них пробуждается желание знать, что и зачем они платят, и самим участвовать в распоряжении своими сбо­рами»⁵⁹. Хотя министр внутренних дел Тимашев усмотрел в словах Чичерина «требование конституции», в то время это было лишь предупреждением правительству о неразрыв­ной связи двух вопросов⁶⁰.

К концу царствования Александра II Чичерин убедился, однако, что необходим шаг в конституционном направле­нии. Видя конечную цель в «присоединении» к монархии «народного представительства, облеченного действитель­ными, а не мнимыми правами», Чичерин считал достаточ­ным на первых порах постепенное «приобщение выборных от губернских земских собраний к Государственному Со­вету и публичность заседаний последнего». Не имея еще решающего голоса, общество привыкнет к обсуждению поли­тических вопросов⁶¹. Таким образом, предложения Чичерина относились к иному типу либеральных проектов и шли дальше планов Васильчикова, Безобразова и Градовского, ибо предусматривали прямое участие выборных от земств в работе Государственного Совета.

Спустя три года, после убийства Александра II, в записке о задачах нового царствования (от 10 марта 1881 г.) Чиче­рин повторяет и уточняет свое предложение («призвать по одному депутату от дворянства и по два от земства каждой губернии»), но изменяет аргументацию. Он трактует подоб­ный шаг уже не как приготовление к конституции («теперь всякое ограничение власти было бы гибельно»), а как сред­ство укрепления союза между правительством и обществом, которое «напугано явлениями нигилизма» и «менее, нежели когда-либо, расположено требовать себе прав»⁶².

Хотя доводы, приведенные Чичериным в записке и в его письмах к Победоносцеву, весьма убедительны («С одними бюрократическими силами, любезнейший Константин Пет­рович, вы с своею задачею не справитесь. На бумаге будет сосредоточение власти, а на деле... полное отсутствие власти»)⁶³, они неизбежно должны были вызвать у нового императора сомнение: а не изменит ли подобное представи­тельство своему назначению, не захочет ли стать конститу­ционной ассамблеей? Об этом свидетельствует и пометка царя на записке: «Много и много правды и здравого смысла. Конец требует всестороннего обсуждения»⁶⁴. Всего удиви­тельней, что впоследствии, критикуя Лорис-Меликова («Проект по мысли был разумный и дельный», но «прово­дить подобную меру в эту минуту, когда новый царь не успел еще опомниться от потрясающих впечатлений... было крайне опрометчиво»)⁶⁵, Чичерин как бы не замечал, что его собст­венный проект был никак не менее, а может быть, и более смелым, чем лорис-меликовский, а потому еще меньше имел шансов получить одобрение царя. Недаром спустя три года Чичерину пришлось подать в отставку с поста москов­ского городского головы, когда в его фразе о необходимости «единения земских людей» снова было усмотрено «требо­вание конституции».

В целом предложения либеральных теоретиков были умеренными, ибо не предполагали немедленного ограниче­ния власти царя. Все они сопровождались заверениями, подобными тем, что находим в одной из записок Васильчи­кова: «Общественное мнение в России еще вовсе не требует политических прав», «и если б выборным людям от земства и городов было гарантировано право доводить до сведения самого Государя о важнейших делах местного самоуправле­ния, то этой гарантией удовлетворилась бы надолго русская земля»⁶⁶. Однако власть сомневалась в полной искренности этих заверений и, надо признать, имела к тому основания: со времен французской революции известно, как легко законосовещательное собрание переходит в законодатель­ную ассамблею. В подобных предложениях ей всегда чудился двойной смысл, конституционный подтекст: мы видели, что не раз подозревался в этом Чичерин; о Васильчикове Д.А. Толстой как-то обронил в частной беседе, что «князь на все зол и все ожидает конституции, которой никогда не увидит»⁶⁷. Либералы знали об этом предубеждении власти и надеялись развеять его: К.Д. Кавелин доказывал (в 1880 г.), что теперь в России «выборное представительство совер­шенно необходимо», но «напрасно думать, что оно непре­менно ведет к конституции или к перевороту: совпадение представительства с переворотами есть случайное и обу­словлено особенными обстоятельствами»⁶⁸. Он пока не видел в России почвы для конституции, которую, по его словам, «так же легко у нас дать, как и назад взять»⁶⁹, а на деятель­ность земства, как уже сказано, смотрел очень печально. Можно сказать, что Кавелин дал отрицательный ответ на свой же вопрос о готовности русского общества к конститу­ции, поставленный им еще в 1865 году, в момент основания земских учреждений. В оценке работы земства Кавелин сильно расходился с Чичериным, признавшимся на склоне лет, что земство — это лучшее, что он видел в России, а многолетнее участие в земских делах оставило в нем «одни хорошие воспоминания»⁷⁰. Однако важно то, что Кавелин, используя другие доводы, приходил все-таки к тому же за­ключению, что и Чичерин: необходимо выборное совеща­тельное представительство от земств в Государственном Совете как средство обеспечения правового порядка и связи общества с верховной властью⁷¹.

Впрочем, наряду с умеренно-либеральным направле­нием, к которому принадлежали названные теоретики само­управления, в те годы формировалось и другое, более ради­кальное, желавшее скорейшего ограничения самодержавия. Его ядро составляла молодая университетская профессура (М.М. Ковалевский, С.А. Муромцев, В.А. Гольцев, А.И. Чуп-ров, Н.И. Кареев и др.), группировавшаяся вокруг журнала «Юридический вестник». К ней были близки ведущие публи­цисты «Вестника Европы» Л.А. Полонский и К.К. Арсеньев, а также редактор «Земства» В.Ю. Скалой. Настроение этой группы Н.И. Кареев характеризовал как «более либераль­ный, чем у старой профессуры, конституционализм, допол­ненный социальным реформаторством»⁷². Вслед за Лорен­цем Штейном и другим австрийским теоретиком, Людвигом Гумпловичем (1838-1909 гг.), они проповедовали идеал «культурного государства», которое отличается от тртдцц ционной модели правового государства тем, что берет на себД задачу обеспечения всеобщего благосостояния. Как спра­ведливо отмечалось в историографии, в такой форме и про­исходило в последние десятилетия XIX столетия усвоение либерально-демократической интеллигенцией идей нового, социального либерализма⁷³.

Политические взгляды этого поколения русских либера­лов также были радикальнее, чем у их предшественников. В отличие от последних, они, как правило, не стремились представить себя консерваторами. Умеренный либерализм Чичерина или Градовского их уже не устраивал: это недву­смысленно проявилось в выпущенной анонимно М.М. Кова­левским брошюре «Конституция графа Лорис-Меликова», в которой он обрушился с критикой (весьма тенденциозной) на этих двух представителей старшего поколения либера­лов⁷⁴. С.А. Муромцев, А.И. Чупров и В.Ю. Скалой были в числе авторов записки, поданной М.Т. Лорис-Меликову в марте 1880 года, где говорилось, что Россия «не менее Бол­гарии созрела для свободных учреждений», и предлагалось создание независимого центрального представительства на основе земств⁷⁵. Это было дальнейшим развитием той линии в русском либерализме, которую десятилетием раньше пред­ставлял в земском вопросе тверской конституционалист А.А. Головачев.

В плане теории самоуправления представители этого течения в либерализме дали весьма мало. Не будучи в боль­шинстве своем тесно связаны с местной земской жизнью, представители либеральной интеллигенции видели в зем­стве прежде всего средство скорейшего введения в России законодательного представительства. Так что не случайно главным вкладом этого направления в теорию земского вопроса была идея о принципиальной несовместимости самодержавия с земским самоуправлением, по-видимому, впервые высказанная в брошюре В.А. Гольцева «Государ­ство и самоуправление» (1882 г.)⁷⁶. Этой идее суждено будет два десятилетия спустя сыграть важную роль в эволюции либеральной стратегии и тактики.

Для представителей демократического либерализма ха­рактерно было пожелание о снижении ценза для выборов в гласные земских учреждений, а также о дополнении имущественного ценза образовательным. Впервые такая мысль была высказана юристом и адвокатом А.В. Лохвицким в его книге «Губерния», а в 1880-е годы на страницах «Вестника Европы» ее развивал К.К. Арсеньев⁷⁷. Очевидно, эти демо­кратические требования в области земского самоуправле­ния отвечали устремлениям либеральной интеллигенции и особенно «третьего элемента»⁷⁸, в то время как идеологи умеренного либерализма скорее шли навстречу запросам либеральной бюрократии, с одной стороны, и цензовых глас­ных — с другой, запросам, наиболее полно воплотившимся, соответственно, в трудах Градовского и Чичерина⁷⁹. Заме­тим, однако, что ведущие публицисты либерально-демокра­тического и радикально-конституционного направления (В.А. Гольцев, В.Ю. Скалой, К.К. Арсеньев и др.) поддер­живали взгляд Градовского на земство как учреждение госу­дарственное⁸⁰. Очевидно, они находили в нем какие-то достоинства. Какие же именно?

Отчасти, быть может, их привлекала сила логической последовательности, составлявшая яркую черту этой концеп­ции. Действительно, исходя только из историко-правовых фактов, как это делает позитивизм, на посылках которого она строилась, нельзя найти никакого критерия для разграни­чения местных и общегосударственных дел; следовательно, приходилось признать их однородный государственный характер. Позитивистами были крупнейшие правоведы, при­мыкавшие к демократическому течению в либерализме, — С.А. Муромцев, М.М. Ковалевский и др.⁸¹ Видимо, в этом кроется одна из причин, по которой они и их последователи принимали возведенную на позитивистской основе концеп­цию Градовского. Возможно, по этой же причине они не внесли своего оригинального вклада в теорию самоуправ­ления.

Однако, учитывая ту идейную атмосферу, в которой жила русская интеллигенция в последние десятилетия XIX века, нетрудно понять, что одной логической убедительности для успеха этой концепции было, конечно же, недостаточно. К тому же довести до логического конца мысль о тождестве местных и государственных дел не всегда удавалось даже самому Градовскому, который обмолвился как-то, что «чисто местные "пользы и нужды"», отличные от интересов госу­дарства, «могут быть сведены едва ли не к одному попечению о местном хозяйстве»⁸². Так ли уж этого мало? — вправе усомниться читатель. Но этого определенно казалось мало Градовскому, утверждавшему, что, «как только мы вы­ступим за эти тесные пределы (выделено мной. — А.В.), мы неизбежно придем не только к столкновению, но и к слия­нию интересов местных и общегосударственных», а причина этого заключается «в расширении задач» государства Нового времени⁸³.

Это рассуждение, как нам кажется, дает ключ к пони­манию истинных причин популярности идеи государствен­ного местного самоуправления. Она выводила земство на широкий политический простор, все более притягательный для многих либералов, которым поприще местных дел каза­лось уж чересчур скромным и неинтересным. Как известно, либералы никогда не оставляли мысли об «увенчании зда­ния», о создании центрального представительного учреж­дения, пусть даже с совещательными правами, для которого земства выглядели готовым фундаментом. Такое учрежде­ние имело бы уже явные черты государственного института. Поэтому введение земства в государственную систему было хорошим средством для достижения этой цели: создать госу­дарственное учреждение на основе других, тоже государст­венных, учреждений казалось проще, чем на фундаменте общественных союзов, занятых к тому же не государствен­ными делами, а всего-навсего местными хозяйственными «пользами и нуждами».

Кроме того, передача местных правительственных задач в руки земства сама по себе повышала его значение в госу­дарстве и, как следствие этого, его шансы стать основой народного представительства. Достаточно откровенно выска­зал этот мотив В.Ю. Скалой («Земство», 1880, № 2), выразив надежду, что вслед «за упорядочением местного самоуправ­ления и весь государственный строй подвергнется преобразо­ванию и правительство призовет общественных представите­лей на более важные посты в области правительственной деятельности».

Таким образом, доктрина государственного местного самоуправления была очень созвучна конституционным взглядам либералов. Характерно, что именно В.Ю.Скалой, горячий поклонник и активный распространитель этой идеи, первым в русской легальной печати поставил вопрос о созыве народного представительства с законодательными полномочиями⁸⁴.

Еще одной немаловажной причиной успеха этой идеи послужило то обстоятельство, что перед земским либераль­ным движением, очаги которого были разбросаны по раз­ным губерниям, остро стояла проблема межземских сноше­ний и совместной координации действий. Министерство внутренних дел, запрещая контакты между земствами, как правило, обосновывало этот запрет именно пониманием земств как «общественных установлений», занятых исклю­чительно местными делами⁸⁵. Признание земства учрежде­нием с компетенцией, касающейся общегосударственных интересов, вооружало земцев предлогом к тому, чтобы тре­бовать права взаимных сношений и создания легальных общеземских органов. И снова мы не решаемся признать случайным тот факт, что именно в газете «Земство», а также в статьях Скалона, помещавшихся в «Юридическом вест­нике» и в «Русской мысли», вопрос о необходимости созда­ния координирующих земских органов ставился в период «кризиса верхов» особенно настойчиво⁸⁶. В частной же своей переписке Скалой, как известно, пошел еще дальше, возбудив (хотя и без всяких в то время последствий) вопрос о создании либеральной партии и выработке ее политиче­ской программы, а это было невозможно без объединения земских сил⁸⁷.

Всем этим целям идея государственного земства служила очень хорошо, а потому для большинства либералов была весьма привлекательной. Тем сильнее, вероятно, должно было стать их разочарование, когда оказалось, что первыми воспользовались ее политическими выгодами не они.

VI

Спад земского либерального движения после 1881 года дал выход совершенно иным взглядам и настроениям. В ши­роком плане, либералам пришлось не столько заботиться об «увенчании» земского здания и расширении прав земства, сколько стараться удержать уже достигнутое, то есть прин­ципы Положения 1 января 1864 г. Этот перелом не был мгно­венным: в течение нескольких лет продолжала работать Кахановская комиссия — детище либерального режима Лорис-Меликова. Но в тех условиях ее деятельность посте­пенно утратила перспективу, и в правительственных кругах на повестку дня была поставлена земская контрреформа.

В этот период особенно активизировалась правая публи­цистика, в атмосфере наступающей реакции четко сформу­лировавшая свои требования в земском вопросе. Подробный обзор периодической печати тех лет дан в книге Л.Г. Заха­ровой⁸⁸, мы же рассмотрим лишь три работы, принадлежа­щие перу публицистов правого лагеря. Все они были напе­чатаны в изданиях М.Н. Каткова и представляют интерес как антитеза либеральной мысли о самоуправлении.

В брошюре Н.П. Семенова «Наши реформы» (1884 г.) выдвигалось требование привести земские учреждения «в органическую связь с правительственными», придав им «совещательный при правительстве характер»⁸⁹. По мнению автора, земские сметы тоже должно утверждать правитель­ство. Государственный характер земства понимался Семено­вым как зависимость его от бюрократии, что резко отличало его предложения от либеральных концепций, исходивших, в сущности, из тех же посылок.

Книга К.Ф. Головина, видного деятеля министерства государственных имуществ и автора антинигилистических романов, печатавшихся в «Русском вестнике», была не­сколько иного плана. Начинал он ее с критики «несогласо­ванных» реформ Александра II, усматривая в них стремле­ние «либеральной бюрократии возвысить просвещенное чиновничество в ущерб дворянству»⁹⁰. Самым плачевным итогом этих реформ Головин считал «внутреннюю рознь» и «искусственный антагонизм», внесенные в местное управ­ление. В результате «в нашем уезде и в нашей губернии была создана мнимая двойственность интересов государственного и земского»⁹¹. Чтобы устранить ее, Головин проектировал создание в низшей единице управления (волости) должности «волостного мирового судьи» из дворян, кандидатуры кото­рых избираются земством и утверждаются губернатором. Наделяя эту должность полицейскими (исполнительными) и судебными функциями, Головин называл боязнь такого совмещения не иначе как «суеверной»⁹². Цель проекта, по признанию самого автора, — сделать «скромное поприще» местных учреждений более привлекательным для образо­ванных молодых дворян, чем бюрократическая карьера⁹³.

По мысли Головина, уездные земские управы следовало заменить «уездным советом» под председательством дворян­ского предводителя. Этот совет должен был объединить все управление в уезде, кроме воинского присутствия. В него вошли бы «волостные мировые судьи» и непременный член от земства. Подобный совет из представителей земства и администрации создавался и при губернаторе⁹⁴. В целом пред­ложения Головина имели антибюрократический налет и клонились к усилению роли крупных землевладельцев в государственных делах.

В апреле 1885 года деятельность Кахановской комиссии была свернута, и началась прямая подготовка земской контр­реформы. Важную роль в ней сыграл алатырский уездный предводитель дворянства А.Д. Пазухин, выступивший в на­чале 1885 года в «Русском вестнике» со статьей «Современ­ное состояние России и сословный вопрос». Политическая роль Пазухина и содержание его статьи достаточно изучены в историографии⁹⁵, и мы их затронем лишь вкратце.

Пазухин по взглядам своим был близок М.Н. Каткову, который в 1880-е годы развернул идейное наступление на земство, считая его рассадником оппозиции и «крамолы». В глазах Пазухина сословия имели едва ли не вечную исто­рическую ценность: из всех реформ Александра II его одоб­рение вызывала лишь крестьянская, и то лишь потому, что она сохранила сословную организацию крестьянства. Осталь­ные же реформы, в том числе земская, осуществляли-де принцип «уравнения или так называемого слияния сосло­вий не только в правах личных (гражданских), но и во всех правах служебных (политических)»⁹⁶. Критикуя земство за «отрицание сословности», Пазухин вменял ему в вину не­устойчивость, «случайность» состава и направления, что якобы и привело к «современной дезорганизации России». «Бессословное земство способно лишь расшатывать госу­дарственный организм», — писал он⁹⁷. Обрушиваясь на «тео­рии», особенно иностранные, по которым якобы построены земство и новый суд, Пазухин призывал вернуться к истори­ческим принципам государственности, то есть к сословно­сти, заявляя, что в русской истории не было розни сословий с правительством. Конкретные его требования сводились к установлению представительства от сословий вместо иму­щественного ценза, возвращению дворянству его служилых обязанностей и прав, поддержке дворянского землеладения⁹⁸. г

В статье Пазухина абсолютно прямолинейно, без всяких полутонов, были проведены свойственные идеологии пра­вых радикалов антиномии: сословность противополагалась бессословности, твердая власть — земской «дезорганиза­ции», поместное дворянство — «беспочвенной интеллиген­ции», в которую Пазухин включал «все то, что находится вне сословного быта», а служба самодержавному государ­ству, якобы неотделимому от народного блага, — «эгоизму» той же интеллигенции с ее «постоянными колебаниями и жалкими увлечениями»⁹⁹. Растущее несоответствие между самодержавным государством (исторически сословным) и изживающим сословность обществом крайне беспокоило Пазухина. И он, ничуть не колеблясь, требовал немедленно привести общество в соответствие с государством. Сама воз­можность обратного решения как будто даже не приходила ему в голову (видно, сказалась выработанная долгой верени­цей поместных предков служилая психология, замешанная на этатизме). А когда именно этот человек, став правителем канцелярии министра внутренних дел Д. А. Толстого, занялся подготовкой нового земского Положения, стало ясно, что судьба земства, созданного законом 1864 года, фактически предрешена.

В предвидении земской контрреформы либеральные публицисты взяли под защиту земские учреждения и стали рисовать их деятельность более светлыми красками, чем прежде, порою даже преувеличивая их заслуги. Опасения за судьбу земства имели серьезные основания: как выразился граф Толстой в докладе царю, «все местные учреждения должны быть учреждениями правительственными, находящи­мися в связи с центральной правительственной властью»'⁰⁰. Так «министр борьбы» собирался, на свой, конечно, лад, осуществить мечты некоторых либеральных теоретиков... Цель его, однако, была совершенно другая, и Толстой ее не скрывал: «Начала общественного самоуправления должны быть заменены началом государственного управления через посредство и при содействии представителей местного населения»¹⁰¹.

Ввиду такого поворота событий либеральная пресса вре­менно меняет тон: В.Ю. Скалой предпочитает уже говорить о земстве как «общественном самоуправлении», с ударением на первом слове, и умалчивает, не в пример своим прежним статьям, о его государственном значении; К.К. Арсеньев уверяет, что Положение 1864 года уже признало земства институтом государства, и делать это снова нет нужды, и т.д.¹⁰²

В эти годы замирает публицистическая деятельность Гра-довского. Последние его статьи в «Голосе» о Кахановской комиссии исполнены скепсиса в отношении ее перспек­тив¹⁰³; с закрытием «Голоса» (1884 г.) он почти перестал печататься, а в 1889 году скончался. Тот же год стал послед­ним и в жизни В.П. Безобразова. Дневник, который он вел в последние годы жизни (1884-1889 гг.), интересен как па­мятник мыслей и чувств человека, увидевшего на склоне лет, что дело, которому он отдал немало трудов, пошло в совсем нежелательную сторону. Будучи гласным уездного дмитровского и московского губернского земств, много путешествуя по России с научными целями, Безобразов замечает повсе­местный упадок земской жизни. Приехав на уездные зем­ские выборы по землевладельческой курии, он становится свидетелем того, как избирателей явилось на выборы мень­ше, чем нужно гласных (14 против 20) и как все они, без выборов, признаны членами собрания¹⁰⁴. О деятельности Кахановской комиссии, в которую его не пригласили, он держится самого невысокого мнения (там, «кажется, бес­толковщина — все недовольны. Я это ожидал» и т.п.)¹⁰⁵. Консервативно-дворянские поползновения в комиссии явно берут верх, и Безобразов оправдывается: «Теперь дворян­ское самоуправление было бы не только бессмыслицей по идее, но и практически несостоятельно. Смешно, что упомя­нутые консерваторы ссылаются на меня и мои сочинения; ничего подобного я не проповедовал»¹⁰⁶. С пафосом и воз­мущением он восклицает:  «...Я враждебен дворянскому лагерю (лагерю притязаний на невозможные вымогатель­ства от казны и на фантастические привилегии) и... он мне враждебен»; «Я не имею ничего общего с этими эксплуата­торами народного достояния, и в этом истина!»¹⁰⁷. Отзывы высокопоставленных чиновников о земстве повергают его в уныние: в его родном Владимире губернатор Судиенко гово­рит «в весьма враждебном самоуправлению духе. Дворян­ское самоуправление он считает невозможным вследствие отсутствия дворян, но правительство должно взять все зем­ское хозяйство в свои руки. Все пойдет дешевле и лучше»¹⁰⁸. Даже симпатичный киевский губернатор Томара — «дель­ный», «скромный, трудящийся» и «подчиняющийся во всем закону» — даже он уверяет Безобразова, что самоуправ­ление нужно только «для облегчения правительства»¹⁰⁹. Немудрено, что такие впечатления исторгают у Безобразова крик души: «Неужели должно расстаться с мыслью о само­управлении в России?»¹¹⁰.

Худшие опасения все же не оправдались: как известно, но­вое Положение о земских учреждениях от 12 июня 1890 г. не отвечало первоначальным намерениям Толстого и Пазухина в такой степени, как вышедшее годом раньше Поло­жение о земских участковых начальниках, которое даже превзошло их пожелания, упразднив мировые суды в уездах (это был личный вклад Александра III). Земская контр­реформа не уничтожила самостоятельность земства, хотя существенно ее урезала. В основном была усилена прави­тельственная опека над земством и изменена избирательная система: увеличено представительство дворянства, получив­шего гарантированное большинство в земских собраниях; уменьшено представительство торгово-промышленной бур­жуазии и крестьян; гласные от крестьян стали назначаться губернатором из числа избранных для этого кандидатов, а вся группировка избирателей по куриям приобрела строго сословный характер. Законодательство конца 1880-х годов явилось крупным рубежом как в истории самого земства, так и в его изучении.

VII

Итак, главное содержание периода 1878-1890 годов со­ставили попытки внедрения в административную практику идеи государственного значения деятельности местного самоуправления, обстоятельно развитой в трудах В.П. Без­образова и А.Д. Градовского. Многочисленные проекты объ­единения земского управления с местным государственным и передачи земству львиной доли местных дел строились именно на ней.

Идея эта в своей либеральной интерпретации имела целью устранить противоположность между интересами общества и государства, добиться их солидарности и «еди­нения» на почве земской, а также способствовать достиже­нию важнейших политических desiderata либерализма — созданию центрального представительного органа и сплоче­нию земских сил. Подразумевалось, что выборные земские органы должны все же сохранить свою независимость и самостоятельность в государственной системе. Однако в рос­сийских условиях поневоле приходилось выбирать между «единением» с государством и «независимостью» от него, ибо, по верному замечанию Н.М. Пирумовой, во всех требо­ваниях самостоятельности земства «уже была заложена мысль о противопоставлении начала общественного государ­ственному, ибо речь-то ведь шла... о самодержавном Россий­ском государстве»¹¹¹. Чужеродность этой идеи российскому политическому строю сказалась в том, что при сохранении внешней формы она была наполнена совершенно анти­либеральным содержанием и в таком виде стала лозунгом авторов и идеологов контрреформы. В дальнейшем будет показано, как либеральная мысль пришла к осознанию этой чужеродности и какие выводы она из этого сделала.

Глава 6

От земства к политике: либеральная мысль

в предреволюционный период (1891-1904 гг.)

I

Как известно, земская контрреформа 1890 года своей главной цели не достигла: ей не удалось уничтожить анти­правительственную оппозицию в земстве. 1890-е годы — это время усиленной практической деятельности земств в разных областях народной жизни, и одновременно — эпоха нового подъема земского либерального движения после сравнительно недолгого затишья начала 1890-х годов. Как справедливо отметил министр финансов С.Ю. Витте, «и при действии закона 1890 года земства не стали послушным орудием правительства»¹. В сущности, обе противоборствую­щие стороны — и земские либералы, и бюрократия, обме­нявшись выпадами в 1878-1882 и 1890 годах, вернулись, в основном, к прежним позициям и прежней тактике медлен­ного и неуклонного давления друг на друга присущими каж­дой из сторон методами: земцы — посредством петиций и общественного мнения, бюрократия — путем всевозмож­ных ограничений, налагаемых на земскую деятельность. Обоюдное недоверие не исчезло, а только усилилось, достиг­нув апогея в первые годы XX столетия, в эпоху министерств Сипягина—Плеве (1899-1904 гг.), когда правительство, изъяв из компетенции земства целый ряд дел, казалось, готово было его уничтожить. Особенно тяжелый удар был нанесен земству в 1900 году, когда правительство провело две важнейшие меры: фиксацию роста земского бюджета и изъятие продовольственного дела из ведения земских учреждений. Стеснения земской деятельности продолжались и в последующие годы. Все это в сочетании с ростом социаль­ной напряженности, голодными годами и беспорядками на почве аграрного вопроса заставляло земских либералов все чаще выходить за рамки чисто земской деятельности. Именно на таком политическом фоне развивались представления о земском самоуправлении у либеральных правоведов.

В эти годы земский вопрос получил систематическое осве­щение в трудах Н.М. Коркунова, М.И. Свешникова, В.В. Ива­новского, В.М. Гессена, а также Б.Н.Чичерина². Определен­ную оценку получило у них и Положение 1890 года.

Известно, что когда Пазухин и Толстой готовили свой проект этого закона, то они имели в виду достичь упомяну­той главной цели двумя способами: во-первых, полностью подчинить земство всесторонней бюрократической опеке, лишив его всякой независимости и причислив «к сонму присутственных мест» (выражение К.К. Арсеньева)³, и, во-вторых, увеличить представительство в нем поместного дворянства, и без того самое внушительное. Линия на бюро­кратизацию земства выглядела в их глазах предпочтительней. Когда же она в целом потерпела неудачу из-за оппозиции в Государственном Совете, то взялись за вторую и постара­лись довести ее до конца⁴. Пазухин, казалось, исходил из тождества интересов дворянства и бюрократии. Как писал В.М. Гессен, «Положение о земских участковых начальни­ках и земская реформа (1890 г. — А.В.) проникнуты еще оптимистической верой в братскую солидарность бюрокра­тии с дворянством. Эта вера начинает колебаться уже в девятидесятых годах, и последние реформы — устав лечеб­ных заведений, закон о предельности земского обложения, продовольственная реформа, направленные прямо против нового земства, знаменуют собой разрыв между бюрократией и дворянством, усиление бюрократического начала на счет дворянского»⁵.

Линия на увеличение дворянского представительства в земстве, подкрепленная утверждением сословной обособ­ленности дворянства, критиковалась и другими либералами. Так, Н.М. Коркунов писал, что «наши сословия в современ­ном их положении представляют собою жалкие остатки устарелой сословной организации населения», и указывал на очевидный в общем-то факт, что «группировка избирателей по сословиям приводит на деле к соединению воедино самых разнородных общественных элементов»⁶. Отсутствие общности интересов в дворянском сословии, а значит, и не­правомерность сословных выборов доказывали М.И. Свеш­ников, Б.Н. Чичерин, В.В. Ивановский, В.М. Гессен⁷. Либералы единогласно признавали имущественный ценз, обеспечивающий общность интересов избирателей, гораздо лучшей основой системы выборов, нежели сословность. Поэтому стремление поддержать дворянство дарованием ему сословных преимуществ в местном управлении не нахо­дило у них поддержки. Наоборот, господствующее мнение скорее выразил Б.Н. Чичерин, который писал, что «не в обо­соблении, а в живом единении с другими классами обще­ства заключается настоящее призвание русского дворян­ства. На почве общегражданской свободы искусственное воздвижение сословных перегородок есть предприятие, не имеющее ни малейших шансов на успех»⁸, и рассматривал дворянство как часть класса землевладельцев. По мнению Чичерина, сословные привилегии дворянства могли вызвать только недовольство других сословий, а само дворянство через это ничего не выигрывало⁹.

Насколько справедливым было это мнение, показывает признание деятеля, которого к числу либералов отнести нельзя, — К.Ф. Головина: «Редеющее дворянство могло толь­ко выиграть от союза с торговцами и промышленниками, а пожалуй, и с зажиточными крестьянами. Оставляя тех и других за дверьми помещичьего избирательного съезда, новый закон тем самым отбрасывал их в антидворянский лагерь, который четырнадцать лет спустя стал и лагерем революции»¹⁰. Такое же недоверие к слепой политике гос­подствующей бюрократии, тревожное ощущение неотвра­тимости потрясений пронизывают и поздние сочинения Чичерина. Видя, подобно большинству либералов, именно в земстве «лучший залог нашего будущего общественного развития», Чичерин оценивал земскую контрреформу как «полное искажение земских учреждений» в «мнимо дворян­ском духе», поставившее земство «под ближайшую опеку бюрократической власти»¹¹.

Бюрократическая опека над земством была действительно усилена Положением 1890 года, особенно статьей 87, по которой губернатор осуществлял надзор не только за законностью решений земских собра­ний, но и за их целесообраз­ностью¹². Значение этой статьи сначала не было оценено по до­стоинству либеральной печатью и вполне выяснилось только позднее, когда благодаря ей дея­тельность земств в ряде губерний оказалась просто парализован­ной¹³.

Отмена   этой   статьи   стала непременной частью либераль­ных требований, а сама статья подверглась уничтожающей кри­тике в правовой литературе. Так, М.И. Свешников, автор обстоя­тельного труда «Основы и пре­делы самоуправления», уже в 1892 году писал, что приме­нение этой статьи грозит выродиться в произвол¹⁴.

Особенное недовольство либералов вызывал тот факт, что отныне губернатор рассматривал постановления зем­ских собраний не только с точки зрения их соответствия «общим государственным пользам» (как это было преду­смотрено еще Положением 1864 г.), но следил и за тем, чтобы они не нарушали также «местных польз и нужд». По мне­нию Свешникова, Положение 1890 года, в отношении конт­роля над земством явилось «шагом назад», а его коллега Н.М. Коркунов с нескрываемой иронией писал, что «зако­нодатель как бы сам сомневается в том, чтобы организован­ные им на сословной основе земские учреждения были вер­ными представителями действительных интересов местного общества»¹⁵. Впрочем, решение этой проблемы, предложен­ное Коркуновым, было чересчур осторожным и мало кого устроило. Коркунов предложил образовать при министре внутренних дел Совет по земским делам для рассмотре­ния споров администрации с земством. Совет должен был состоять из представителей различных ведомств и десяти выборных от земств, причем ведущую роль на деле полу­чал бюрократический элемент. Это предложение Коркунова подверглось критике со стороны М.И. Свешникова и К.К. Арсеньева¹⁶. Возможно, такая осторожность предложения Коркунова объяснялась более чем умеренной поли­тической позицией этого ученого, создавшего красивую на вид, но далекую от реальности теорию правомерной само­державной монархии, при которой «государь сосредоточи­вает в своих руках всю полноту верховной власти безраз­дельно, но осуществляет ее правомерно» и которая должна была примирить непримиримые в жизни вещи — традицион­ное самодержавие и ограничивающие его конституционные права¹⁷.

Другой либеральный теоретик — В.М. Гессен полагал, что надзор правительственной власти за законностью дейст­вий самоуправления должен быть сильным, но, «как всякий спор о праве, он подлежит решению судебных, а в данном случае — судебно-административных мест»¹⁸. Возбуждать вопрос о незаконности постановлений земского собрания должен губернатор, все обязанности которого следует огра­ничить надзором, освободив «от несвойственных ему функ­ций активного управления», что позволит, наконец, прекра­тить рознь между администрацией и земством. Как видим, Гессен не предлагал ничего нового, а только возрождал ста­рые идеи В.П. Безобразова и А.Д. Градовского¹⁹.

II

И все же следует признать, что Положение 1890 года в широких либеральных кругах и в научно-публицистической мысли получило не слишком суровую оценку: как-никак, проект Пазухина — Толстого шел гораздо дальше. Совер­шенно неожиданно в новом Положении были даже найдены преимущества по сравнению с предшествующим законом: главное из них усмотрели в том, что оно проводит «госу­дарственную» точку зрения на задачи земства, в отличие от предшествующего закона, который якобы следовал общест­венной теории самоуправления. Либеральных ученых сильно воодушевляла фраза из именного царского указа, сопровож­давшего Положение от 12 июня 1890 г., которая гласила, что земские учреждения исполняют «важное государствен­ное дело»²⁰. М.И. Свешников писал даже, что «правитель­ство, как это ясно из Положения 1890 года, с большим дове­рием (!) отнеслось к реформируемым земским учреждениям... Важно констатировать теперь, что правительство бесповоротно признало тот принцип, что местное население, путем выбора и сравнительно самостоятельного ведения дел, долж­но быть призвано к участию в местной администрации», а не просто в местных хозяйственных делах, и приветствовал долгожданную победу «взгляда на государственное значе­ние земского самоуправления»²¹. При этом он подчеркивал, что «государственное значение самоуправления должно раз и навсегда пониматься не в том смысле, что земство должно сделаться подчиненным органом администрации, а в том, что выборное, самостоятельное и ответственное самоуправ­ление по отношении к населению является действитель­ной властью со всеми ее правами и преимуществами»²². Н.М. Коркунов соглашался с этим, но отмечал, что авторы Положения 1890 года понимали «государственную» точку зрения весьма своеобразно, и «полномочия власти, предо­ставленной земству, остались в общем те же, что и прежде»²³. Мнение о Положении 1890 года как проводящем «строго государственную концепцию самоуправления, его компе­тенции и задач» разделял и В.М. Гессен²⁴.

Таким образом, сторонники идеи «государственного» самоуправления придавали большое значение теоретиче­ским преимуществам Положения 1890 года, отмечая, однако, что оно почти ничего не сделало для улучшения реального состояния земства, а только ухудшило его. И все же очевидно, что с этими теоретическими преимуществами они связы­вали большие ожидания, надеясь, видимо, что когда-нибудь те принесут хорошие плоды. Настойчиво обосновывая госу­дарственное значение земства, они нередко настолько увле­кались, что не замечали, как их логически безупречные доводы вступали в явное противоречие с действительностью. Так, Н.М. Коркунов явно имел в виду какое-то абстрактное, нездешнее государство, когда писал, что органы самоуправ­ления «не факультативны, а обязательны. Они не только могут быть, но и должны быть, государство не допускает их только, а требует»²⁵. Самое удивительное, что эти слова на­писаны всего через несколько лет после того, как это самое государство, которое должно было «требовать» самоуправ­ления, едва не уничтожило земство проектом Пазухина— Толстого. Во всяком случае, в отношении к России все это было не более чем благим пожеланием, рекомендацией само­державию относиться к земству хорошо.

Либеральные теоретики, доказывая государственный характер земства, исходили из того, что государство есть «монополист принуждения», а поскольку земство не может успешно выполнять свои обязанности, не будучи снабжено исполнительной («принудительной») властью, то его следует признать учреждением государственным. Действительно, необходимость в такой власти была в ряде случаев несом­ненна. Однако в самодержавном государстве наделение зем­ства исполнительной властью никак не могло состояться, ибо самодержавие, а точнее бюрократия, ревниво охраняло свою монополию на все виды власти и не собиралось посту­паться ею в пользу независимых учреждений. В самодер­жавно-бюрократическом государстве земству за получение властных полномочий пришлось бы заплатить своей не­зависимостью, а без нее ему и власть была бы не нужна. Следовательно, правильная постановка земских учреждений, какой ее видели либералы, логически приводила к необхо­димости изменения самой формы правления. Несмотря на живучесть старинных иллюзий насчет возможной гармонии самодержавия с независимым и притом полноправным зем­ством, постепенно, особенно благодаря земской контр­реформе и серии последующих стеснительных «узаконений», идея о том, что нельзя обуздать произвол бюрократии и дать широкое развитие местному самоуправлению, не ограничив самодержавия, находила все больший отклик среди земских либералов.

Это хорошо прослеживается в деятельности кружка «Беседа», созданного в 1899 году. Детально исследовавший его деятельность К.Ф.Шацилло пишет, что по первоначаль­ным планам деятельность «Беседы» сводилась к выработке единой линии поведения на земских собраниях да изданию серии книг по отдельным вопросам, вроде сборников «Нужды деревни» или «Мелкая земская единица», но «в повестку дня заседаний «Беседы» радикальные ее члены все чаще пыта­лись включить общие, то есть политические вопросы», и, «начав с развития местного самоуправления, довольно скоро часть собеседников заговорила о политике, а потом и о кон­ституции»²⁶. Так, в январском 1902 года заседании «Беседы» князем П. Долгоруким впервые был поставлен вопрос о не­обходимости заняться политикой, причем в самой недву­смысленной форме: «Разные мелочные или чисто технические специальные вопросы земского дела не должны быть предметом настоящих бесед... В программу занятий следует вносить вопросы общего характера, так сказать, вопросы политические»

III

Показателем того, как в вопросе о земстве именно поли­тический аспект стал играть ведущую роль, служит преди­словие П.Б. Струве к конфиденциальной записке министра финансов С.Ю. Витте «Самодержавие и земство». Эту за­писку, составленную по указанию Витте, раздобыл член «Беседы» П.С. Шереметев²⁸, а Струве опубликовал ее в Штутгарте со своим предисловием, вызвавшим знаменитый полемический ответ Ленина в статье «Гонители земства и Аннибалы либерализма».

Если оставить в стороне мотивы, побудившие Витте составить эту записку, то ее главная идея состояла в том, что «система управления верховного тесно связана с систе­мой управления местного, что построение этих систем на разных началах вызовет между ними несомненное противо­речие, будет мешать правильному ходу административной машины и рано или поздно приведет к реформе одного на началах другого»²⁹. Земство «не соответствует самодержав­ному строю государства», и «в этом строе оно или будет плохим средством управления, или правильное и последова­тельное развитие начал его неизбежно приведет к властному участию выборных представителей населения в законо­дательстве и в верховном управлении»³⁰. Все это сопровож­далось ссылками на авторитет видных либеральных государствоведов, отечественных и иностранных (Л. Штейна, Градовского, Коркунова, Безобразова), причем лейтмоти­вом всей записки были слова Чичерина: «Кто хозяин в государстве, тот необходимо должен быть хозяином и в адми­нистрации»³¹. Отменно логичная по части рассуждений и доказательств, в отношении практических выводов записка была крайне уклончивой. Витте уверял своего адресата, министра внутренних дел И.Л. Горемыкина, что он хочет лишь остановить дальнейшее распространение земств, но не предлагает их уничтожить. Либералами, однако, записка было понята именно в последнем смысле.

Струве усмотрел ее значение в том, что «в своем трезвом реализме г. Витте безжалостно упраздняет всю поэзию само­державия и от него остается одна голая — бюрократия». В этих словах заключался выпад против той части земских либералов, которая продолжала высказываться за самодер­жавие (Д.Н. Шипов, М.А. Стахович и др.). Струве, в сущ­ности, соглашался с главным тезисом Витте — мыслью о неустранимом противоречии между самодержавием и само­управлением, но делал из этого вывод о необходимости упразднить самодержавие и ввести конституцию, которую понимал как соединение парламентаризма и гарантирован­ных законом прав личности. «Права и властное всероссий­ское земство!» — был его лозунг³².

Известно, что либералы отводили земству сразу две роли: 1) роль органа местного самоуправления и 2) роль фунда­мента для центрального представительного учреждения. На примере статьи Струве хорошо видно, как крепнет убеж­дение, что земство не может хорошо играть первую роль, не сыграв однажды вторую. Вопросы политические выходят на первый план.

Еще один неплохой пример того, как самим развитием ситуации в стране теоретическая мысль либералов вытес­нялась из области местного самоуправления в сферу чисто политических требований, дают статьи В.М. Гессена³³. Гессен ставил вопрос о том, какова должна быть реформа местного управления, и решал его вполне либерально, в духе так называемой государственной теории. Но тут же он оговаривался, что «искреннее и последовательное проведе­ние начала самоуправления в местном строе вряд ли воз­можно до тех пор, пока центральное управление сохраняет свой исключительно бюрократический характер»³⁴. Не за­тронув основ государственного строя, нельзя рассчитывать на либеральную реформу местных учреждений — таков был вывод В.М. Гессена. Выдвигая расхожие либеральные требования («местное управление, во всей полноте своих функций, должно ведаться не бюрократией, а самоуправ­ляющимся обществом», «самоуправление должно быть бес­сословным» и т.д.), Гессен в то же время признавал, что «полное осуществление этих начал в проектируемой ныне реформе представляется, конечно, маловероятным»³⁵. Итак, политические проблемы все больше привлекают к себе внимание либералов. Карьера того же В.М. Гессена, приняв­шего участие в выработке «Сою­зом освобождения» проекта кон­ституции и избранного в Совет этой организации, доказывает это лучше любых слов³⁶.

Своего рода итог этой эволю­ции либералов подвел публицист Г.И. Шрейдер в статье о земском самоуправлении,   напечатанной в  сборнике  «Нужды  деревни» (связанном,  как уже упомина­лось, с деятельностью «Беседы»). Лишенная   всякой   оригиналь­ности  в теоретическом  плане, статья Шрейдера, однако, любо­пытна тем, что хорошо показывает, как научные теории ста­новятся  политическими требованиями.  Расхваливая  так называемую государственную теорию за то, что она преду­сматривала участие общества в государственном управле­нии, автор развивал свою мысль так:

«Но войти органической частью в состав местной администрации органы самоуправления могут только в том случае, если они не явятся в этом составе телом ино­родным. [...] Значит, нахождение органов самоуправле­ния в составе местной администрации предполагает, что эта администрация вполне однородна с ними... Короче, это значит, что в конечном итоге вся местная адми­нистрация должна быть сосредоточена в руках органов местного самоуправления. Но строй местного управле­ния находится в тесной причинной связи с общим строем государственной власти. И переустройство всей местной администрации на началах самоуправления предпола­гает, как необходимую предпосылку, соответствующую общую перестройку, обеспечивающую далеко выходя­щее за предел местности участие общества в государст­венном управлении. Ясно, как обширны те горизонты, которые открывались взору наблюдателя с высоты государственной теории самоуправления»

В изложении Шрейдера эта теория звучит как политическая программа, и совсем не случайно: либеральную интел­лигенцию она привлекала именно своими политическими, а не научными достоинствами. Своей популярностью она преимущественно обязана им.

 

 

 

IV

Сама идея «государственного» земства крайней точки в своем развитии достигла в концепции Н.И. Лазаревского. Его обширная статья «Самоуправление» открывала собою сборник «Мелкая земская единица» (издание, осуществлен­ное членами кружка «Беседа» П.Д. Долгоруким и Д.И. Шахов­ским при участии редакции газеты «Право», редактировав­шейся В.М. Гессеном). Лазаревский поставил своей целью «точное выяснение сущности», «юридической природы» самоуправления. Он, впрочем, полагал, что «в настоящее вре­мя и чисто теоретическое исследование в этой области может иметь существенное практическое значение»³⁸. Да и сам факт помещения подобной статьи в сборнике, посвященном столь актуальному вопросу, как мелкая земская единица, подтверж­дает это. Вероятно, основные положения статьи в той или иной степени отвечали пожеланиям либералов-конституцио­налистов, способствовавших появлению сборника.

Отвергая одну за другой прежние концепции самоуправ­ления, которые отстаивали его общественный характер, Лазаревский приходил к выводу, что самоуправление есть чисто государственная деятельность: органы самоуправле­ния являются представителями не населения, а государства и служат только государственным целям. Все права их «полу­чены от государства; государством же в законодательном порядке эти права в любой момент могут быть отменены или изменены»³⁹. «Конструкция самоуправления как само­деятельности местного общества является научно недопусти­мою»⁴⁰. Как видим, все классические формулы юридического позитивизма здесь налицо.

Лазаревский, однако, полагал, что самоуправление долж­но быть децентрализовано, самостоятельно и связано с местным населением, что должны были обеспечить опреде­ленные «юридические гарантии»⁴¹. Разумеется, при само­державии настоящих гарантий быть не могло, и Лазаревский это хорошо сознавал, весьма прозрачно намекая, что нужно его ограничить. Рассуждая о том, что народное пред­ставительство не является ограничением государственной власти, а, напротив, само становится ее частью, Лазарев­ский заключал: «Ныне, когда выяснена природа народного представительства как органа государственной власти, пора признать органами государственной власти и выборные органы самоуправления»⁴².

От наличной действительности концепция Лазаревского была достаточно далека. В России в это время всю государ­ственную власть сосредоточивали в своих руках самодер­жец и бюрократия, а земство было оплотом оппозиционно настроенного «общества». Это несоответствие между нау­кой и жизнью признавал и сам автор, когда объяснял успехи земской деятельности именно впечатлением, «будто в лице этих органов само общество заведует своими собственными делами»⁴³.

Отвергнув разделение дел самоуправления на «собствен­ные» и «препорученные» им государством, Лазаревский ука­зывал (во многом справедливо) на его вненаучный смысл: учением о «собственной» компетенции хотели поставить предел вмешательству бюрократии в дела самоуправления. Но «научные теории вообще, а отвергнутые наукой в осо­бенности — плохое орудие в борьбе с тем, кому принадлежит власть», писал Лазаревский⁴⁴. Однако когда ему пришлось давать свой ответ на вопрос, какие дела должны принад­лежать самоуправлению, а какие — правительству, то он не нашел ничего лучшего, чем выдвинуть весьма странный принцип: вручить «местным учреждениям дела, которые не по природе своей, а по взглядам, существующим в админист­ративных сферах, представляется политически безопасным предоставить местным учреждениям»⁴⁵. Тем самым земство оказывалось обязано своей компетенцией (а значит, и самим существованием) заблуждению «административных сфер», которые по наивности своей еще допускали, что могут быть какие-то «политически безопасные» дела, безразличные для государства! Между тем бюрократический натиск на земство в эпоху министерств Сипягина — Плеве (1899-1904 гг.), когда земства были устранены от заведывания даже ветери­нарным и санитарным делом, должен был показать, что эти самые «сферы», похоже, считают политически опасным доверять земству вообще что бы то ни было. В этих условии даже такой последовательный сторонник так называемой государственной теории, как В.М. Гессен, вынужден был возродить понятие «естественной компетенции» самоуправ­ления, которая в его трактовке выглядела целостной сово­купностью дел, обусловленной целью учреждения и родом его функций, из которой нельзя изъять одну часть, не на­неся ущерба другим⁴⁶.

Вообще, либеральные приверженцы государственной теории не могли указать иного критерия для разграничения дел между центром и местностью, кроме целесообразности, административного удобства⁴⁷. Это разграничение должно было стать следствием «ясно осознанного понимания народ­ного, а следовательно, государственного интереса»⁴⁸. Однако для России тождество этих интересов было далеким либе­ральным идеалом. Еще Градовский, крупнейший представи­тель концепции «государственного» самоуправления, отме­чал, что в реальной жизни соображения административного удобства сплошь и рядом оставляются в стороне, «если того требуют политические цели данного государства»⁴⁹. Из ту­пика, в который загонял этот вывод, самого Градовского, быть может, еще вызволяли пиетет перед исторической властью и надежда на то, что она великодушно допустит широкое раз­витие самоуправления. Но для его последователей, живших в другую эпоху, такая идиллия уже была недоступна. Поэтому они видели выход в создании конституционной монархии, способной обуздать бюрократию. При этом парламентское управление с ответственным министерством отвергалось Гессеном как ведущее к усилению бюрократического начала, подобно абсолютизму. Важнейшим средством контроля над бюрократией он считал общественное мнение, создаваемое парламентом, а где его нет — печатью⁵⁰. Это воззрение содер­жало известную переоценку силы и значения общественного мнения в условиях России, где бюрократия имела не меньше средств контролировать печать, чем печать — бюрократию, и не слишком-то боялась парламентских обличений.

Абсолютное большинство либеральных теоретиков схо­дилось относительно двух важнейших вопросов земской жизни — о наделении земства исполнительной («принуди­тельной») властью и о мелкой земской единице. Оба вопроса были едва ли не самыми устойчивыми пунктами либераль­ной программы. Считалось, что главными причинами не­успехов и трудностей в земской деятельности являются отсутствие власти и существование сословной крестьян­ской волости. Наделение земства исполнительной властью, этим государственным атрибутом, рассматривалось как при­знание его публичного, а не частного характера.

Несколько отличную от общепринятой точку зрения в вопросе об исполнительной власти занимал казанский правовед профессор В.В. Ивановский. Будучи сам последо­вателем позитивизма и сторонником государственной при­роды земства, он, однако, отмечал, что закон дает земству достаточно средств привести в исполнение свои распоря­жения: так, статья 29 Устава о наказаниях, налагаемых миро­выми судьями, грозит за неисполнение законных распоря­жений земских учреждений точно такими же санкциями, как за неисполнение требований правительственных уста­новлений. Земским учреждениям, писал Ивановский, не пре­доставлено только полицейской власти и права непосредст­венного физического принуждения; но ее не имеет ни одно правительственное административное учреждение, и оно принадлежит исключительно учреждениям полицейским и судебным. Полицейскую и принудительную власть нельзя отождествлять; право требовать на основании закона испол­нения своих распоряжений — тоже принудительная власть, и она есть у земских учреждений; к полиции они должны обращаться не с просьбами, а с требованиями, ибо закон и для полиции обязателен; если же в действительности земства бывают вынуждены обращаться к полиции именно с прось­бами, то, заключал Ивановский, «здесь, очевидно, мы имеем дело уже не с законом, но с административными нравами»⁵¹.

Ивановскому не казалось привлекательным решение этого вопроса в Пруссии, где земская управа во главе с ландратом являлась органом местного самоуправления и вместе с тем общегосударственного управления, пользуясь всецело «начальственной властью». Исследовав опыт прусского самоуправления и посвятив этой теме специальную моно­графию⁵², Ивановский пришел к выводу, что и там «прави­тельственный элемент, действуя в одной сфере с земским, имеет тенденцию подчинять себе последний — мысль, дока­занная практикою наших местных установлений»⁵³. Таким образом, Ивановский усомнился в справедливости некото­рых (и весьма важных) расхожих положений либеральной критики земского устройства, которые шли еще от В.П. Безобразова, а впоследствии были растиражированы либераль­ной печатью.

Его мнение было все же исключением; большинство либеральных правоведов его не разделяло. Так, Н.И. Лаза­ревский считал полезным наделение земств полицейской властью, но в данный момент это казалось ему трудноосу­ществимым из-за неприязненных отношений с администра­цией. Поэтому мелкую земскую единицу он рассматривал как будущий исполнительный орган высших единиц, по­строенный на бессословном территориальном начале⁵⁴.

Аналогичной была и точка зрения В.М. Гессена, не жа­левшего критических стрел по адресу сословного крестьян­ского самоуправления: по его мнению, «сословная органи­зация не обеспечивает надлежащего состава должностных лиц волостного управления, способных вести порученное ему государственное дело»⁵⁵. В.В. Ивановский тоже конста­тировал утрату крестьянским самоуправлением всякого значения и превращение его в низшее звено бюрократиче­ской системы⁵⁶.

Мелкая земская единица потому была нужна либералам, что позволяла им проводить свое влияние в народные массы и сообщала устойчивость всему земскому зданию. Нельзя не заметить, что наиболее активно ратовали за ее введение представители либерально-демократической интеллиген­ции и «третьего элемента», в то время как цензовые глас­ные из дворян зачастую относились к таким предложениям весьма сдержанно. Так, К.Ф. Головин считал, что за идеей мелкой земской единицы стояли аппетиты земских служа­щих, «третьего элемента», в руки которого неизбежно по­пали бы новые должности из-за недостатка цензовых глас­ных⁵⁷. Либеральный земец граф П.С. Шереметев в беседе с В.К. Плеве в мае 1903 года отозвался о земских служащих как о дельных работниках, которые необходимы в местной жизни, но подчеркнул, что «разумеется, нельзя давать им преобладающего значения, какого они желают», что «необ­ходимо их направлять и держать в руках»⁵⁸. Либеральные же юристы, как видим, обосновывали необходимость введе­ния мелкой земской единицы государственными нуждами, а также требованиями справедливости: так, М.И. Свешни­ков считал, что волость нужна не крестьянам, которые ее оплачивают, а местной администрации, и высказывался за ее всесословный состав⁵⁹.

Любопытна еще одна черта либеральных концепций того времени: хотя имущественный принцип представительства рассматривался как несомненно более справедливый и разумный, чем любая сословная организация, все же отмеча­лось, что имущественный ценз соответствует скорее обще­ственно-хозяйственному типу самоуправления, нежели госу­дарственному⁶⁰, поскольку обусловливает право и степень участия в делах наличием и мерой имущественной заин­тересованности в них, а не способностью лучше эти дела отправлять. По Свешникову, эту способность должен выяв­лять образовательный ценз, который он напрямую связы­вает с признанием государственного характера земства, ибо «его наличие уже доказывает, что депутаты призываются к чему-то большему, чем простое заведование местными хо­зяйственными интересами»⁶¹. Безусловно, такое пожелание было в интересах лиц свободных профессий, интеллиген­ции и клонилось также к большей демократизации земства. Тот же автор утверждал, что как имущественное, так и со­словное начала ведут к преобладанию в земстве богатых классов, которым нет дела до нужд низших слоев и которые не захотят нести в их пользу расходы⁶². Задачу земства как государственного учреждения он видел в том, чтобы забо­титься о подъеме благосостояния низших классов⁶³.

Таким образом, в трудах либеральных правоведов конца XIX века ясно прослеживается дальнейшее нарастание демо­кратических и интеллигентско-народнических тенденций в русском либерализме, что выразилось в критическом отно­шении к имущественному цензу и требованиях создания бессословной мелкой единицы. Типичное мнение выразил В.В. Ивановский, видевший общую линию развития мест­ной избирательной системы в замене сословного принципа имущественным цензом, который, в свою очередь, будет заменен началом «полной гражданской равноправности»⁶⁴. Очевидно, что либеральная теория была весьма чутким баро­метром настроений широкой общественности.

Одной из причин было то, что либеральные правоведы тех лет представляли собой достаточно сплоченную группу, члены которой поддерживали связи как между собой, так и с кругами земцев и либеральной интеллигенции. Одним из важнейших посредников в этих связях был по-прежнему В.Ю. Скалой. Когда в 1898 году была основана еженедельная газета «Право», в числе создателей которой был В.М. Гессен, тот сразу же обратился к В.Ю. Скалону с просьбой помочь редакции установить тесную связь с местностью, без которой невозможно вести административный отдел, и дать адреса тех земцев, к которым можно было бы обратиться с прось­бой прислать в редакцию сенатские указы и распоряжения и т.п.⁶⁵ Входивший в редакцию «Права» Н.И. Лазаревский привлек Скалона к участию в сборнике «Мелкая земская единица»⁶⁶. Скалой был также в переписке с В.В. Иванов­ским и в близких отношениях с М.И. Свешниковым,⁶⁷ участ­вуя в регулярных собраниях у него на дому, где принимали участие местные земские деятели и представители сто­личной интеллигенции — К.К. Арсеньев, А.А. Головачев, В.К. Винберг, П.А. Корсаков, Ф.И. Родичев, В.И. Семев-ский, Н.И. Кареев, С.Н. Южаков, В.П. Воронцов, Н.К. Ми­хайловский и др. Характерно, что если во второй половине 1880-х годов группировавшийся вокруг М.И. Свешникова кружок имел целью изучение земского дела и подготовку работников по разным его отраслям, то после 1890 года он превращается в «политический клуб», задававшийся даже вопросом о политических партиях⁶⁸. Таким образом, на ру­беже двух столетий либеральная теория самоуправления в России приобретает высокую степень внутреннего единства, как бы одно общее лицо, за которым индивидуальные отли­чия во взглядах отдельных ученых все менее и менее разли­чимы.

VI

Особняком в научно-публицистической мысли того вре­мени стоит фигура Б.Н. Чичерина. Он по-прежнему высту­пает в свойственной ему двоякой роли: как теоретик и как публицист. Философско-правовая основа его взглядов оста­лась в общих чертах неизменной, но в новой исторической ситуации представления Чичерина о роли государства, бюрократии и самоуправления получили иную окраску. Поскольку чичеринская философия права уже была объектом анализа в западной и отечественной историографии⁶⁹, то мы кос­немся лишь тех ее пунктов, которые представляют особую важность.

Когда в последние годы XIX столетия в Европе и России появились первые признаки возрождения естественного права и отхода от прежде почти безраздельного господства позитивистских идей, то Чичерин оказался одним из немно­гих (а в России — чуть ли не единственным), кому не нужно было ничего «возрождать», ибо с первых же шагов своей научной деятельности он был приверженцем философского подхода к праву.

Споря с позитивистами, Чичерин утверждал, что «поло­жительные законы суть произведения человеческой воли и, как таковые, могут быть хороши или дурны. С этой точки зрения они требуют оценки». Чтобы оценить их, недоста­точно указаний жизненной практики, «ибо последняя пред­ставляет значительное разнообразие элементов, интересов и требований, которые приходят в столкновение друг с дру­гом и между которыми надобно разобраться». Для этого нужно иметь «общие весы и мерило, то есть руководящие начала, а их может дать только философия» или метафи­зика⁷⁰. Основополагающие понятия, на которых зиждется право, такие как равенство и свобода, являются метафизи­ческими, поскольку их нельзя обосновать опытным путем («опыт не дает нам ничего, кроме неравенства»)⁷¹. Поэтому те, кто отрицает метафизику, должны волей-неволей отверг­нуть и эти понятия, а вслед за ними самое право, которое Чичерин рассматривал как внешнюю свободу человека, опре­деляемую общим (т.е. равным для всех) законом⁷².

Для нас ключевым является понимание Чичериным раз­личий между гражданским обществом и государством, а также между публичным и частным правом. Вообще Чичерин был одним из первых в России либеральных мыслителей, выступивших против социализма, понимаемого им весьма широко, как всякое стремление к поглощению личности и общества государством, к наделению государства задачей осуществления распределительной справедливости. Это на­правление в его творчестве тесно переплеталось с другим, не менее важным — идейной борьбой с развитием бюрократизма. Анализируя соотношение государства и обще­ства, Чичерин исходил из тезиса, что «общество есть нечто отличное от государства»⁷³. Требование строгого разграни­чения этих понятий и в теории, и в жизни проходит красной нитью через все сочинения Чичерина.

Государство он определяет как союз народа, связанного законом в одно юридическое целое, управляемое верховной властью для общего блага. В него входят, «с одной стороны, соединяющиеся лица, а с другой — система учреждений, которые служат ему органами». Общество же не составляет одного юридического лица, ибо не обладает необходимым для этого единством и постоянством воли; оно представляет собой совокупность частных отношений между входящими в его состав лицами, и этим отличается от государства⁷⁴. Поэтому не правы социологи-позитивисты, считающие обще­ство единым целым или организмом (Г. Спенсер, Р. Иеринг и др.)⁷⁵. «Государство, как единое целое, есть реальное явле­ние; общество, как единое целое, есть фикция»⁷⁶.

Общество и государство строятся, соответственно, на принципах индивидуализма и «централизма»; спор между этими началами решается разделением общества и государ­ства. Отсюда и деление права на частное и публичное. Первым определяется область частных или гражданских отношений между людьми, вторым — строение и деятель­ность союзов, образующих единое целое, т.е. государств⁷⁷. В области публичного права господствуют принципы вла­сти и иерархии, а в частном праве — принципы закона и свободы. Отсюда следует, что правом в строгом смысле слова является именно частное право, а не публичное; ведь последнее регулирует деятельность государственных органов и по существу своему исключает применение начал равен­ства и свободы, на которых зиждется право⁷⁸.

Поэтому принципиально важным является то, что Чиче­рин относит местное самоуправление именно к частной, а не к публичной сфере, как это неизменно делали позити­висты. Можно сказать, что для него проблема сущности зем­ства есть конкретный случай более широкого вопроса о соотношении общества и государства⁷⁹. По Чичерину, органы самоуправления суть учреждения именно общества, по­скольку изначально предназначены служить не интересам государства, а частным «интересам известного разряда лиц или местности»⁸⁰. Они являются выражением «не государствен­ных, а общественных интересов и потребностей»⁸¹. Истинный дух земских учреждений есть дух самоуправления, то есть «заве­дования своими собственными делами на основании своих соб­ственных решений» и за собст­венный счет⁸².

Согласно Чичерину, «естест­венную область деятельности местных учреждений составляют хозяйственные нужды местно­сти», «чисто местные дела»; однако он понимал, что «даже чисто местные интересы явля­ются вместе и интересом общим», поэтому органы само­управления должны находиться под контролем правительст­венной власти, которая, впрочем, не имеет права вмеши­ваться в частную деятельность, пока та не влияет «на общее благосостояние»⁸³.

Чичерин допускал, что органы самоуправления могут ведать и государственными делами, но тогда они выступают уже в качестве органов правительства, которое подвергает их «ближайшему контролю и руководству»: его право на такой контроль обусловлено тем, что «за исполнение об­щих государственных дел оно одно ответственно»⁸⁴. Иными словами, нельзя ведать дела, за которые отвечает правитель­ство, не подчиняясь ему и оставаясь от него независимым, как хотели того позитивисты — сторонники государствен­ной теории. «Здесь вопрос не о большем или меньшем дове­рии правительства к обществу, а об юридической постановке дела», — подчеркивал Чичерин⁸⁵. Государство, передавая органам самоуправления свои дела, вручает им принадле­жащую ему принудительную власть⁸⁶.

Эти взгляды Чичерин развивал и в публицистических статьях на земскую тему. Полемизируя в одной из них с В.И. Герье, назвавшим в докладе Московскому губернскому земскому собранию земские учреждения государствен­ными, Чичерин метко указал на уязвимость этого взгляда и опасные перспективы, которые он открывает. «Для него (т.е. В.И. Герье. — А.В.) размежевание отдельных сфер деятельности путем юридических определений есть признак недоверия, между тем как именно это составляет основу всякого благоустроенного порядка. Без этого общественная жизнь превращается в хаотическое брожение ничем не сдер­жанных и [ничем не] ограждаемых сил, ведущее только к нескончаемым притеснениям». Приверженцы «государст­венного» самоуправления, отрицая негосударственный ха­рактер местных дел, тем самым лишают земство реальной почвы. Ведь если «единственно в видах целесообразности государство предоставляет некоторые дела выборным ли­цам», то «оно всегда может, ввиду той же всему поддающейся целесообразности, взять все управление на себя»⁸⁷ и упразд­нить земство. Словом, идея «государственного» земства не только не могла защитить его от бюрократии, но даже идео­логически вооружала последнюю. А между тем «Россия более, нежели какое-либо государство, нуждается в береж­ном отношении к общественным силам, ибо это — самая слабая ее сторона», с горечью писал Чичерин⁸⁸.

В 1890-е годы он выступает сторонником «сильного, облеченного правами земства»⁸⁹. Только такое земство, счи­тал Чичерин, способно обуздать бюрократию: «всякие дру­гие сдержки совершенно несостоятельны»⁹⁰. Полагая, что самодержавная власть с присущей ей бюрократической цент­рализацией свое призвание выполнила, он выражает взгляды, суть которых его бывший ученик В.О. Ключевский удачно обобщил в афоризме, явно навеянном чтением чичеринского «Курса государственной науки»: «Централизация хороша только весьма хорошая, а самоуправление сносно и посред­ственное»⁹¹.

Когда вышла в свет известная записка Витте, который, беря Чичерина в союзники, доказывал необходимость упразд­нения земства (как это поняли либералы — Струве, Шипов, Чичерин)⁹², то последний, задетый за живое такой бесцере­монностью, в подцензурных своих трудах упрямо настаивал, что земство совместимо с самодержавием и не мешает ему⁹³. Он не был вполне искренен: мы видели, что в бесцензурной «России накануне XX столетия» Чичерин ясно высказался, что ограничение самодержавия и бюрократического произ­вола стало насущно необходимо. Защищая земство от нападок Витте, он ради благой цели доходил до полного иска­жения исторической правды, когда утверждал, что «земство держало себя смирно, в пределах своих полномочий; оно строило школы и больницы; ничего большего оно не домо­галось» (I)⁹⁴. Признавая недостатки Положения 1864 года («земству не было дано власти даже в собственной его сфере»), он полагал, однако, что «взгляд на земство как на частную сферу деятельности имел для него и благие послед­ствия. Это дало ему возможность устраивать свое хозяйство сообразно с указаниями жизни, а не по указке бюрокра­тии»⁹⁵. Земскую реформу 1890 года и Положение о земских начальниках Чичерин решительно осуждал, а деятельность прежних земских учреждений был склонен приукрашивать: они якобы «поставлены были в независимое положение и наполнялись лучшими местными силами, цветом провин­циального общества»⁹⁶.

В принципе он остался верен своему взгляду на само­управление как поприще для аристократии. Распад сослов­ного строя должен, по Чичерину, повести к тому, что из «лучшей части дворянства» образуется «ядро для класса независимых землевладельцев, управляющих местными делами и через это влияющих и на общий ход государствен­ной жизни»⁹⁷. Поэтому Чичерин выступал последователь­ным сторонником имущественного ценза («При всех воз­можных комбинациях надобно признать общим правилом, что голос в местных учреждениях должны иметь те, которые расходы выплачивают из своих карманов») и противником демократии, которую характеризовал так: «...Демократи­ческий строй основан чисто на выборном начале, с устране­нием всякого ценза. Можно сказать, что это — худший из всех порядков, ибо здесь преобладание получает неимущая, необразованная и неустроенная масса, которая или увлека­ется демагогами, или покорствует бюрократии»; при нем местные общественные союзы «обращаются в призрак»⁹⁸.

Чичерин вообще держался мнения, что демократии имманентно присуще стремление к политизации частной сферы и возрастающему регламентированию ее посредст­вом наделения государственной власти (в лице предста­вительного собрания) неограниченными полномочиями. Свобода, понимаемая демократически, то есть как участие в принятии политических решений, способствует расширению сферы, регулируемой этими решениями, и сокраще­нию частной, неподконтрольной сферы жизни. Так, поли­тическая свобода, свобода в публичной сфере, постепенно поглощает свободу личную. Рука об руку с этим происходят рост бюрократии и упадок классических либеральных цен­ностей и институтов, включая местное самоуправление⁹⁹.

В нашумевшей полемике с Д.Н. Шиповым по поводу взаимных отношений губернских и уездных земств Чиче­рин выступил противником и так называемой «земской бюрократии». Шипов, понимавший задачу земства в этико-социальном смысле, как «ослабление исторически сложив­шейся социальной несправедливости», то есть имущест­венного неравенства, полагал, что губернское земство, «как более крупный общественный союз, должно иметь своей задачей... по возможности смягчать неизбежные неравен­ства в более мелких общественных союзах»¹⁰⁰. Руководя уездом, губерния должна находиться с ним в «отношениях взаимодействия и гармонии»¹⁰¹. В идеях Шилова Чичерин усмотрел невольную проповедь социалистических начал и бюрократической регламентации, и в ряде статей постарался их опровергнуть. Он указывал на то, что сущность земских учреждений «заключается в самоуправлении путем самооб­ложения. Они должны устраивать свои дела на свой собст­венный счет, а не из чужого кармана». Критикуя «земскую бюрократию», Чичерин оставался чужд полемического задора и трезво отмечал, что она все же лучше правитель­ственной, поскольку ближе к населению¹⁰².

Чичерин, со своим взглядом на земство как на общест­венный институт, выполняющий собственные задачи, был, похоже, совершенно одинок в современной ему науке права. Это обстоятельство дало повод одному тогдашнему юристу пренебрежительно назвать Чичерина «эпигоном» общест­венной теории самоуправления¹⁰³. Но весьма знаменательно, что В.О. Ключевский, много и плодотворно занимавшийся историей местных учреждений России, в своем знаменитом «Курсе лекций по русской истории» дал формулировку самоуправления, по сути тождественную чичеринской:

«Местное самоуправление в настоящем смысле слова есть более или менее самостоятельное ведение местных дел представителями местных обществ с правом облагать население, распоряжаться общественным имуще­ством, местными доходами и т.п. Как нет настоящей цент­рализации там, где местные органы центральной власти, ею назначаемые, действуют самостоятельно и безотчетно, так нет и настоящего самоуправления там, где выборные местные власти ведут не местные, а общегосударствен­ные дела по указаниям и под надзором центрального правительства»¹⁰⁴.

Во всяком случае, сейчас уже ясно, что тревогу Чичерина, боявшегося уничтожения любой самодеятельности обще­ства бюрократическим государством, беспочвенной и не­дальновидной называть не приходится.

Заключение

Подведем итоги всему сказанному здесь. Обратившись к материалам земской реформы 1864 года, мы проследили развитие в них двух течений, двух подходов: с одной сто­роны, желание как бы исподволь поставить нарождающееся земство в зависимость от центрального правительства, а с другой — стремление дать ему относительно большую само­стоятельность в местных хозяйственных делах. Первый под­ход нашел своего выразителя в лице П.А. Валуева, второй последовательно отстаивался Н.А. Милютиным. Именно столкновение этих подходов, а вовсе не соперничество неких «теорий самоуправления» запечатлелось в материа­лах реформы 1864 года.

Впоследствии и само представление о «теориях самоуп­равления» было подвергнуто сомнению как слишком услов­ное и к тому же проведенное уже задним числом. Анализ показал, что те, кого принято было относить к сторонникам той или другой теории, зачастую имели очень мало общего между собой как в понимании юридической природы зем­ства, так и в своих общественно-политических взглядах. Поэтому объединение столь различных позиций под мар­кой какой-либо одной «теории» является, с нашей точки зрения, чем-то совершенно формальным и потому неоправ­данным. В реальности мы находим лишь отвлеченные идеи государственного либо общественного (местного) характера деятельности земства, которые можно было развивать в совершенно различных направлениях.

Камнем преткновения этот вопрос становится не ранее середины 1870-х годов под влиянием той критической ситуации, в которой, по мнению тогдашних ученых и публици­стов, оказалось земство. В.П. Безобразов, А.Д. Градовский и последователи их школы сделали в тот момент сильный акцент на государственном значении земской деятельности. Признание его должно было, по их мысли, устранить изве­стный антагонизм между земством и государством, способ­ствовать их сотрудничеству и примирению. Еще важнее, что это подразумевало также передачу земству значительной части государственных задач на местном уровне, усиливая тем самым политическую роль земства и повышая его шансы стать основой будущего центрального представительства. Подобная реформа местного управления мыслилась именно как предпосылка для распространения земских начал на вер­шину государственной пирамиды. Таким образом, земство могло стать как бы троянским конем, проникшим за глухие стены бюрократического Ил иона. Все это свидетельствует, что конституционные устремления в либеральной научной мысли и публицистике 1870—1880-х годов были очень глу­боки, хотя и носили тщательно завуалированный характер.

Попытки провести эту концепцию в жизнь в момент кри­зиса самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов не возы­мели никакого успеха. Более того, сама идея государствен­ного характера местного самоуправления была перехвачена из рук либералов и взята на вооружение реакцией, которая вывела из нее требование подчинить земство государству (т.е. правительству), в согласии с чем и была проведена зем­ская контрреформа 1890 года. Именно это требование отли­чало «официальный», правительственный вариант идеи «государственного» земства от ее либеральной разновидно­сти, предполагавшей, наряду с включением земства в госу­дарственную систему, сохранение за ним прежнего незави­симого положения.

Нельзя не признать, что «официальный» подход был по-своему более логичным и последовательным, и земская контрреформа наглядно показала это. Стало ясно, что пре­словутая «государственная теория» на самом деле чужда целям либерализма, в то время как для целей бюрократии она отлично подходит. Однако неудачный опыт не заставил разочароваться в ней либералов. В большинстве своем они остались на прежних позициях, но взялись теперь за дело как бы с другого конца. Если раньше введение земства в государственную систему было для них средством посте­пенной перестройки ее в либеральном духе, то отныне креп­нет убеждение, что это может стать лишь последствием самой конституционной реформы. В связи с этим внимание либеральных теоретиков все больше перемещается в сферу чисто политических интересов, а само земство уходит в их работах как бы на второй план.

Этим отчасти объясняется, почему основные вопросы местного самоуправления, ставившиеся либералами еще с 1870-х годов, не были решены и в эпоху думской монархии. Ведь даже в конце существования земства перед ним стояли все те же, ничуть не потерявшие своей актуальности проб­лемы, что и полвека назад. Хотя либеральные партии — и прежде всего кадетская — настаивали в своих законода­тельных предложениях на передаче ему всего активного управления на местах с предоставлением губернатору лишь надзирающих функций (что предполагало признание зем­ства институтом государственным и наделение его испол­нительной властью), на создании центрального земского органа и т.д., все эти вопросы так и не получили удовлет­ворительного решения¹.

В научном плане преобладание взгляда на земство как институт государства во многом объясняется господством позитивизма в социальных науках того времени. Для пози­тивизма вообще характерны пренебрежение к любой форме «идеологии» как системе «отвлеченных» принципов и замена ее прагматическим подходом, отдающим практиче­ской целесообразности главную роль в любых вопросах. Вот почему и в науке права позитивизм обнаруживает склонность стирать границу между частной и публичной сферами. Если со времен Ульпиана под публичным правом понимали все относящееся к общему благу и государствен­ной пользе, а в право частное включали то, что относится к пользе и интересам отдельных лиц, то юридический пози­тивизм полагает, что всякая частная деятельность может на практике затрагивать общегосударственный интерес, и на этом основании отказывается разделять эти понятия принци­пиально. Отсюда — тенденция к «социализации» частного права, к расширению публичного права за счет частного, к возрастающей регламентации последнего предписаниями государственной власти. Так что недалеким от истины представляется суждение австрийского экономиста и фило­софа К. Менгера, что «прагматизм, вопреки намерениям его представителей, неумолимо ведет к социализму»².

Судьба либеральной концепции, утверждавшей государ­ственный характер земского самоуправления, вполне оправ­дывает эту мысль. Она была позитивистской по своим исто­кам и отрицала существование местных дел, отличных от общегосударственных. Для ее последователей любая деятель­ность местного самоуправления имеет государственную, политическую важность, а потому должна быть отнесена к сфере публично-правовой. Однако подобная жесткая логика неизбежно заводит в тупик. Ведь нет сомнения, что любые действия (и даже бездействие) частных лиц тоже влияют, пусть в микроскопической дозе, на общее положение в стране, а потому имеют какое-то политическое значение и представляют интерес для государства. Значит ли это, что все их поведение должно направляться директивами пуб­личной власти, а сами они — стать государственными чинов­никами? А если нет, то на чем же тогда основаны их само­стоятельность и личная инициатива? На все эти вопросы приверженцы позитивизма и прагматизма не могли дать ответ. Принять неизбежные следствия своей же собствен­ной мысли они были явно не в состоянии.

Нельзя не заметить, что поиск некоей отвлеченной сущ­ности самоуправления, свободной от условий времени и места, от влияния конкретно-исторической среды, вряд ли вообще является научно продуктивным делом. Ответ на вопрос, может ли самоуправление считаться органом госу­дарства или чем-то иным, во многом произведен от того, какого понимания «государства» придерживается ученый. Но относительно этого в политико-правовой мысли точно так же нет и никогда не было полного единства. Поиск уни­версального определения несет в себе немалый риск по­падания в ловушку чисто схоластических споров, которые мало прибавляют к нашему знанию о том, как работают (или должны работать) реальные институты. Более того, все те учреждения разных эпох и народов, которые традиционно охватываются термином «самоуправление», настолько разно­образны, что любая попытка втиснуть это богатство форм в рамки жесткого и исчерпывающего определения не­избежно будет слишком узкой и уязвимой для критики.

Так, местное самоуправление при авторитарном строе и при парламентской демократии — это институты, имеющие весьма различные функции, устройство и состав, хотя между ними, в принципе, возможна генетическая связь. Вправе ли мы говорить о государственном характере земства в стране, где население совершенно отстранено от всякого участия в политической (т.е. государственной) власти? Не значит ли это выдавать желаемое за действительное? В то же время, в условиях либеральной демократии, насквозь основанной на представительных началах, противопоставление самоуправ­ления государству во многом утрачивает смысл³.

И все же существовали веские политические причины, привлекшие к этому, вообще говоря, довольно отвлеченному вопросу пристальное внимание русских либералов в послед­ней четверти XIX века. Те же причины обеспечили быстрое распространение идеи «государственного» земского само­управления, возведенной даже в ранг «теории». Но ее сто­ронники упускали из виду, что весьма либеральная, на первый взгляд, теория, полагающая, будто «обществу» может принадлежать все, что прежде относилось к сфере «государства», тем самым стирает границу между ними и при некоторых условиях может быть использована для столь же беспредельного вмешательства государства в дела самого общества. Конечно, ее либеральные приверженцы имели в виду совсем другие цели, но объективно их доводы играли на руку бюрократии. Они надеялись обеспечить неза­висимость земства от нее через создание прочного право­вого государства, в котором бы строго соблюдался закон. Однако в тех исторических условиях, в которых находилась Россия в конце XIX — начале XX столетия, рассчитывать на это было трудно, и недаром Б.Н. Чичерин, которому нельзя отказать в политической проницательности, реко­мендовал земству держаться подальше от государства и не смешиваться с его институтами. Его концепция, оконча­тельно сложившаяся в последние десятилетия XIX века, основывалась на синтезе умозрения и опытного знания, что позволяло принципиально разграничить сферы частного и государственного, защитив тем самым классические либе­ральные ценности. Чичерин подчеркивал двоякий статус органов местного самоуправления, причем общественный элемент является изначально им присущим, а государственный как бы «наслаивается» поверх него, но ни в коем случае не должен полностью его поглощать. Подобный взгляд осно­вывался на прочном теоретическом фундаменте и был наи­более адекватен условиям самодержавно-бюрократической монархии, так как позволял обеспечить для самоуправле­ния пусть небольшую, но вполне независимую сферу дея­тельности и возможность самостоятельного развития в будущем.

Однако в русском либерализме того времени господство­вали уравнительные и народнические настроения, и анализ либеральных концепций земства лишний раз доказывает это. Тезис о «близких исторических отношениях между рус­ским либерализмом и социализмом»⁴ находит здесь еще одно подтверждение. Социальная база для либерализма чичеринского типа была в ту пору чересчур узка даже в Западной Европе. В России его основой мог бы стать хотя и довольно влиятельный, но немногочисленный слой цензовых гласных из дворян, в то время как мировоззрению разночинной интеллигенции, задававшей тон в либеральном движении, он был совершенно чужд. Как видно, к примеру, из трудов князя А.И. Васильчикова, русский либерализм весьма рано принял неклассическую форму, а условия русской общест­венной жизни того времени были таковы, что он, по-види­мому, был просто обречен сделаться «демократическим» и «социальным».

Но это не избавило его от политической слабости. В част­ности, само требование придать земству государственный статус, исходившее от либералов, не подкреплялось, подоб­но большинству их требований, ничем, кроме ссылок на удобство такой меры для государства и общества, следова­тельно, больше напоминало не требование, а просьбу в на­дежде на благосклонность правительства. В условиях само­державной власти, разобщенности либералов и отсутствия в стране сильного среднего класса иначе и быть не могло. В Германии реформы 1872 и 1875 годов были проведены под нажимом определенной политической партии — нацио­нал-либеральной. У наших же земских либералов не только партии, но даже постоянного печатного органа не было, за исключением краткого периода с конца 1880 по 1882 год, когда существовала газета «Земство». Поэтому, несмотря на внешне бурное течение, земская жизнь десятилетиями вращалась в кругу одних и тех же проблем, которые, каза­лось, следовало бы давно решить и оставить позади. Таким образом, хотя все концепции земства были рассчитаны на практическое применение, ни одна из них так и не повлияла всерьез на реальное положение вещей.

И все же опыт, накопленный либеральной теоретиче­ской мыслью, не пропал понапрасну, ибо все эти вопросы не утратили своего значения и в наши дни⁵. Проблемы мест­ного самоуправления, над которыми бились тогдашние ученые и публицисты, и сегодня становятся в повестку дня. Воспринять и критически осмыслить в научном плане весь этот мощный пласт политико-правовых идей чрезвычайно важно для нас. Еще важнее учесть их в общественной прак­тике.

Примечания

Предисловие

¹   Градовский А.Д. Собр. соч. СПб., 1904, с. 523.

²   Там же, с. 413.

³   Шарапов С. Самодержавие и самоуправление. Берлин, 1899, с. 7.

⁴  Цимбаев Н.И. И.С. Аксаков в общественной жизни порефор­менной России. М., 1978.

Обзор источников и литературы

¹   Веселовский Б.Б. История земства за сорок лет. М., 1911, т. 3, с. 34 и ел.

²   Там же, с. 522.

³   Тройский П.П. Теории самоуправления в русской науке // Юбилейный земский сборник. М, 1914, с. 76-86.

⁴   Там же, с. 76.

⁵   Гармиза В.В. Земская реформа и земство в исторической лите­ратуре/История СССР, 1960, № 5, с. 82-108; его же. Подго­товка земской реформы 1864 г. М., 1957, с. 5-6, 90-99.

⁶   Гармиза В.В. Земская реформа и земство.., с. 86.

⁷   Гармиза В.В. Подготовка земской реформы 1864 г., с. 97.

⁸   Гармиза В.В. Земская реформа и земство.., с. 85.

⁹   Там же, с. 86.

¹⁰   Там же, с. 88.

¹¹   Пирумова Н.М.  Земское либеральное движение. М.,   1977, с. 17-18.

¹²   Китаев В.А. От фронды к охранительству. Из истории русской либеральной мысли 50-60-х гг. XIX в. М., 1972.

¹³Институты самоуправления: историко-правовое исследование. М., 1995, с. 282; ср.: Новикова Л. И. Земство как орган само­управления и школа политического опыта // Русский либера­лизм: исторические судьбы и перспективы. М., Росспэн, 1999, с. 255-262.

¹⁴Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762-1914. М.,1995, с. 313-315.

¹⁵ Fisher G. Russian Liberalism: from Gentry to Intelligentsia.Cabridge, 1958; Essays on Russian Liberalism. Columbia,1972.

¹⁶ The Zemstvo in Russia: an experiment in local selfgovernment. Edited by T.Emmons and W.S.Vucinich, Cambridge, 1982.

¹⁷ Idib.,рр. 36, 178, 431-432.

¹⁸ Куликов В.В. Земские учреждения и правительственный конт­роль (вторая половина XIX — начало XX в.). М., 2001, с. 7, 24, 35, 96.

 

 

 

 

Глава 1 Принципы земской реформы 1864 года

¹   Свешников М.И. Основы и пределы самоуправления. СПб., 1892, часть 1, с. 129-132; Кизеветтер А.А. Местное самоуправ­ление в России. М., 1917 (1-е изд. — 1910 г.).

²   Авинов Н.Н. Главные черты в истории законодательства о земских учреждениях // Юбилейный земский сборник. СПб., 1914, с. 4, 7, 8, 14.

³   Материалы по земскому общественному устройству. СПб., 1886, т. 2, с. 356.

⁴   Там же, с. 357, 380, 384.

⁵   Гармиза В.В. Подготовка земской реформы 1864 г. М., 1957, с. 133-136, 154, 192, 193, 200, 203.

⁶   Кизеветтер А.А. Н.А. Милютин // Исторические отклики. М., 1915; Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. М., 1993, с. 257.

⁷   Кизеветтер А.А. Указ, соч., с. 250. «Соображения» опублико­ваны в «Материалах по земскому общественному устройству», т. 1, с. 130 и ел. ; «Объяснительная записка» // Там же, т. 2, с. 330 и ел.

⁸   Гармиза В.В. Указ, соч., с. 135.

⁹   Там же, с. 136.

¹⁰   Дневник П.А.Валуева, министра внутренних дел. М., т. 1, с. 316-317.

¹¹   РС, 1915, № 10, с. 94.

¹²   РС, 1915, № И, с. 249.

¹³   Милютин Н.А. Соображения по проекту о земских учрежде­ниях [РО РНБ, ф. 379 (Ф. П. Корнилов), ед. хр. 269].

¹⁴   Там же, л. 1.

¹⁵   «Сюда относятся преимущественно: постройки разного рода, устройство и содержание дорог и дорожных сооружений, содержание почтовых станций и тому под.» (Там же, л. 2). В книге В.В. Гармизы эта цитата почему-то дана в сокращен­ном виде, без слов «преимущественно» и «тому подобное»; в результате создается ошибочное впечатление, будто Милютин думал ограничить компетенцию земства только перечислен­ными задачами (Гармиза В.В. Указ, соч., с. 147).

¹⁶   Милютин Н.А. Соображения.., л. 2.

¹⁷   Там же, л. 4.

¹⁸   Там же, л. 7.

¹⁹   Гармиза В.В. Указ, соч., с. 142.

²⁰   Там же, с. 167, 175. Стремление Н.А. Милютина уравнять количество гласных от разных сословий разделял его брат Дмитрий Алексеевич, тогдашний военный министр, как видно из его замечаний на правительственный проект (Гармиза В.В. Указ, соч., с. 226 и ел.). Знавший всех ключевых деятелей зем­ской реформы В.П. Безобразов сообщал М.Н. Каткову в письме, относящемся к середине 1860-х годов: «Ва[луе]в очень уси­лился. Обедал на днях у Государя и вообще торжествует своим отпором против нападок Мил[ютины]х на [устройство?] зем­ских учреждений. Уже не знаю, стоило ли их защищать» (ОР РГБ, ф. Каткова, карт. 23, л. 181).

²¹   Материалы по земскому общественному устройству, т. 1, с. 144.

²²   Там же, с. 146.

²³   Там же, с. 145.

²⁴   Там же; ср. Милютин Н.А. Соображения... (РО РНБ, ф. 379, ед. хр. 269, л. 4). В тексте своей записки Милютин дважды мимоходом называет земства «постоянными правительствен­ными местами» (там же, л. 1, 2). В.В. Гармиза на этом осно­вании заключил, что Милютин, подобно Валуеву, смотрел на земство «как на орган государственной власти, которому госу­дарство в собственных интересах передает часть дел местного хозяйства» (Указ, соч., с. 147-148). Однако почтенный автор упустил из виду, что в те времена слово «правительственный» значило не только «относящийся к правительству» (т.е. госу­дарству, или «высшему правительству», как выражается Ми­лютин в своей записке), но и «относящийся к управлению вообще» (т.е. к любой администрации, что позволяло говорить, к примеру, о «правительстве градоначальника», в смысле пре­делов его власти, а управляющего канцелярией называть «пра­вителем» ее). Совершенно очевидно, что Милютин называл земства «правительственными» местами именно в этом послед­нем значении слова. (Ср. с толковым словарем В.И. Даля: «Править — управлять, распоряжаться, ...направлять, руково­дить»; «Правительство — правление или управление, началь­ствование... // Начальство власти, совокупность сил управления. Местное правительство, противоплжн. высшее или государственное. Правительственный, к сему относящийся»). Что касается высказанного В.В. Гармизой упрека Милютину в том, что свои предложения он оправдывал интересами цент­рального правительства, то нам трудно понять, к каким же более убедительным доводам мог прибегнуть опытный и прак­тичный политик в своей записке, предназначенной именно к рассмотрению в правительстве.

²⁵   Материалы по земскому общественному устройству, т. 2, с. 363, 384 и др.

²⁶   Там же, с. 356.

²⁷   РГИА, ф. 908, оп. 1, ед. хр. 175, л. 126 и ел. Опубликовано: Северная почта, 1863, № 140-142.

²⁸   Там же, л. 131.

²⁹   Там же.

³⁰   Там же, л. 130. Ф. Старр обратил внимание на то, что подоб­ные мысли были повторены Валуевым в рукописной заметке по поводу мемуара Шувалова, а также на собрании соеди­ненных департаментов права и экономии в том же 1863 году (Starr S.F. Decentralisation and Self-Government in Russia, 1830-1870. Princeton University Press, 1972, р. 274).

³¹   Там же, л. 136-137.

³²   Там же, л. 32.

³³   Милютин Н.А. Соображения... (РО РНБ, ф. 379, ед. хр. 269, л. 2).

³⁴   РГИА, ф. 908, оп. 1, ед. хр. 175, л. 138-139.

³⁵   В доказательство своему мнению, что первоначальные осно­вания проекта земской реформы были составлены комиссией уже при Валуеве, В.В. Гармиза приводит цитату из официаль­ной «Исторической записки» о ходе ее работ, согласно которой «в апреле 1861 года, ко времени вступления статс-секретаря... Валуева в управление министерством... (выделено мной. —А.В.) особым отделом вышеупомянутой комиссии составлен был проект главных оснований, на которых предположено было при­ступить к печатанию Положений о губернских учреждениях, как административных, так и хозяйственных» (Гармиза В.В., с. 135). Однако оборот «ко времени» может означать лишь «до этого времени», но никак не «после». Кроме того, имеется официальное письмо Милютина к Валуеву от 10 мая 1861 г., из которого явствует, что именно Милютин вместе с некото­рыми другими членами комиссии составил проект преобра­зования губернских учреждений и нормальные к нему штаты. Этот проект министр С.С. Ланской хотел рассмотреть в об­щем собрании комиссии, и «до рассмотрения и утверждения сего проекта, как главнейшего, приостановлена окончатель­ная разработка проекта уездных хозяйственных учреждений, который составлен уже вчерне, и объяснительной записки, для которой собраны материалы» (РГИА, ф. 869, оп. 1, д. 397, л. 2). Кстати, не эти ли материалы были использованы для состав­ления первоначальных «Соображений»?

³⁶   Дневник П.А. Валуева.., М., 1961, т. II, с. 143.

³⁷   Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г. М., 1968, с. 47-49.

³⁸   Эти сведения почерпнуты из рукописной статьи видного зем­ского деятеля графа П.С. Шереметева «Самодержавие—Зем­ство—Бюрократия», представленной им в 1903 г. министру внутренних дел В.К.Плеве по его просьбе (РГИА, ф. 1088, оп. 2, № 465). Шереметев, видевший подлинники соответ­ствующих официальных документов, утверждает, что Рейтерн согласился на столь оригинальный принцип обложения пото­му, что предстоял пересмотр всей податной системы (там же, л. 5). Стоит отметить, что именно политическими доводами (опасностью развития федеративных начал) Валуев оправ­дывал отказ земству в праве самостоятельной разверстки государственных податных сборов (Гармиза В.В. Указ, соч., с. 196). Сведения Шереметева противоречат распространен­ной точке зрения, будто инициатором закона 21.11.1866 г. был Рейтерн.

³⁹   Американский исследователь С.Ф. Старр особенно подчерки­вает страх перед федерализацией как главный мотив в политике министра внутренних дел П.А. Валуева — страх, усугублен­ный польским восстанием и даже, возможно, событиями Граж­данской войны в США (Starr S.F. Decentralisation and Self-Government in Russia, рр. 256, 274—275).

⁴⁰   Головачев А.А. Десять лет реформ. СПб., 1872, с. 215-216.

⁴¹   Захарова Л.Г. Указ, соч., с. 44. Автор считает своим приятным долгом выразить признательность профессору Л. Г. Захаровой за ценные советы и указания, которыми воспользовался при написании данной главы.

 

Глава 2 Проблема теорий самоуправления

¹   Тройский П.П. Теории самоуправления в русской науке, с. 85.

²   См., например: Гессен В.М. Вопросы местного управления. М., 1904, с. 121; Лазаревский Н.И. Самоуправление // Мелкая земская единица. СПб., 1903, с. 2 и ел., Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г. М., 1968, с. 4-5; Пирумова Н.М. Зем­ское либеральное движение, с. 58-59.

³   Эта информация содержится в-книге: Свешников М.И. Основы и пределы самоуправления. СПб., 1892, с. 108.

⁴   Свешников М.И. Указ, соч., ч. 1, с. 132 и ел.

⁵   Там же, с. 53; Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1893, т. И, с. 265-266.

⁶   Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 265-266.

⁷   Воспоминания М.М. Ковалевского // МО Архива РАН, ф. 603, оп. 1, № 126, л. 92.

⁸   Там же.

⁹   История политических и правовых учений. XIX в. М., 1993, с. 15-19; Блок А.Л. Государственная власть в европейском обществе. Взгляд на политическую теорию Лоренца Штейна и на французские политические порядки. СПб., 1880. Об отно­шениях Л. Штейна с русскими учеными см. содержательную статью: Павловский И.В. Лоренц фон Штайн и русская обще­ственность XIX века // Россия и Запад: диалог культур. М., 1994, с. 106-122.

¹⁰   Штейн Л. Учение об управлении и право управления. СПб., 1874, с. 27.

¹¹   Тройский П.П. Теории самоуправления в германской науке. СПб., 1913, с. 20 и ел.

¹²   Б.Н.Чичерин, познакомившийся со Штейном в конце 1850-х го­дов, отзывался о нем так: «Это не был тип чисто кабинетного немецкого ученого, тип, впрочем, весьма почтенный и инте­ресный. Штейн, при большой живости ума, отличался за­мечательным разнообразием сведений и вкусов. Он был и философ, и юрист, и политико-эконом: он вел практические промышленные и финансовые предприятия, знал жизнь и лю­дей. К этому присоединялись художественные наклонности: у него была весьма недурная картинная галерея» (Воспомина­ния Б.Н.Чичерина. Путешествие за границу. М., 1932, с. 22).

¹³   Ковалевский М.М. Английская конституция и ее историк. М.,

1884.

¹⁴   МО Архива РАН, ф. 603, оп. 1, № 126, л. 93.

¹⁵   См. статью «Гнейст» в «Новом словаре Брокгауза и Ефрона», т. 13, б/я; Гнейст Р. Правовое государство и административные суды Германии. Изд. 2-е, СПб., 1896.

¹⁶   Гнейст Р. История государственных учреждений Англии. М,

1885. Гнейст был учеником знаменитого Ф.К. Савиньи. Будучи членом прусского ландтага (1853-1893) и рейхстага (1871-1884), он активно участвовал в законодательной работе, осо­бенно в области судебной системы и уголовного права. Устав евангелической церкви также был по преимуществу его про­изведением. При введении конституции в Японии правитель­ство этой страны обращалось к Гнейсту за консультациями. Император Фридрих III возвел его в дворянство и пригласил преподавать конституционное право своему сыну (Encyclopedia Britannica, 1956, v. 10, р. 451).

¹⁷   Сергеевич В.И. Задача и метода государственных наук. М., 1871, с. 121-122.

¹⁸   Об этом рассказывает в своих мемуарах М.М. Ковалев­ский (МО Архива РАН, ф. 603, оп. 1, № 126, л. ЮЗ-104).

¹⁹   Бескомпромиссный оппонент катедер-социалистов, Чичерин писал о последнем периоде деятельности Штейна: «Под конец жизни Штейн свихнулся. Практические его предприятия по­вели к тому, что он сначала приобрел порядочное состояние, а затем разорился. Имение его было продано с молотка. Вместо того чтобы приписать это, как следовало, своей нерас­четливости или несчастному стечению обстоятельств, он по немецкой привычке возвел это в общий экономический закон и стал уверять, что поземельная собственность вообще непре­менно ведет к разорению. Несколько социалистические на­клонности, которые были у него в молодости, но совершенно отпали в зрелых летах, снова выплыли под влиянием жизнен­ных неудач, и он стал проповедовать идеи вовсе не научного свойства». (Воспоминания Б.Н. Чичерина. Путешествие за гра­ницу, с. 22-23).

²⁰   МО Архива РАН, ф. 603, оп. 1, № 126, л. 109.

²¹   Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911, с. 261.

²²   Там же.

²³   Де Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992, с. 73, 79.

²⁴   Гнейст Р. Правовое государство.., с. 41.

²⁵   Де Токвиль А. Указ, соч., с. 85.

²⁶   Штейн Л. Указ, соч., с. 32.

²⁷   На наш взгляд, наиболее объективный обзор иностранной литературы о самоуправлении, в том числе германской, содер­жится в сочинениях В.В.Ивановского: Русское государствен­ное право, т. 1, вып. 6, Казань, 1898, с. 392-396; Организация местного самоуправления во Франции и Пруссии. Казань, 1886, с. 41-87. Ивановский не поддерживал концепцию так называемых теорий самоуправления (хотя и не опровергал ее) и указывал на различие подходов Л. Штейна и Р. Гнейста. О том, что в 1870-1880-х годах никаких «теорий само­управления» еще не было, говорил в своей рецензии на «Юбилейный земский сборник» А.А. Корнилов (ГМ, 1914, № 4).

²⁸   См. Лазаревский Н.И. Самоуправление, с. 3, 9, 18 и ел.; Трой­ский П.П. Теории самоуправления в германской науке, с. 30 и ел.; Матвеев В.Ф. Теории самоуправления в современной науке // Вестник права, 1905, № 1, с. 165-183; Велихов П.А. Основы городского хозяйства. М., 1928.

²⁹   Коркунов Н.М. Русское государственное право, т. 2, с. 275; Лазаревский Н.И. Самоуправление.., с. 40; Безобразов В.П. Государство и общество: управление, самоуправление и судеб­ная власть. СПб., 1882, с. 560.

 

Глава 3 Концепции земского самоуправления 1860-х годов

¹ Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII веке. М, 1856, предисловие, с. II.

² Там же, с. 575.

³ Там же, с. 577-581.

⁴ Там же, с. 589.

⁵ Там же, с. 590.

⁶ Там же, с. 588.

⁷ Там же, предисловие, с. II.

⁸ Walicki A Legal Philosophers of Russian Liberalism. Oxford, 1987, рр. 158-161; см. его же. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX — начала XX веков // Вопросы философии, 1991, № 8, с. 29.

⁹ Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1866, с. 481. Впоследствии отношение Чичерина к этой проблеме изме­нилось, на что обратил внимание П.Б. Струве в своей книге «На разные темы» (с. 543), а также А.Валицкий (idib., рр. 136-138).

¹⁰ Китаев В.А. От фронды к охранительству (см. ук.). Сжатый биографический очерк о Чичерине можно найти в статье автора настоящей работы: Верещагин А.Н. Борис Чичерин — российский политолог//Вестник РАН, т. 65, 1995, № 12.

¹¹ Русское общество 40-50-х годов XIX в. Часть II. Воспомина­ния Б.Н. Чичерина. М., 1991, с. 192. Интересно мнение аме­риканского историка С.Ф. Старра: «Статьи Каткова оставляли нерешенной главную проблему — что делать с существующими провинциальными административными органами. Но точность и тщательность никогда не были существенными элементами популистской идеологии. В противном случае сочинения Бориса Чичерина, несомненно, встретили бы восторженный прием, поскольку в своих неустанных атаках на Токвиля и Анг­лию и в своей упрямой оппозиции политике децентрализации он превзошел своих противников в этих качествах» (Starr S.F. Decentralisation and Self-Government in Russia, р. 83).

¹² Твардовская В.А. Идеология пореформенного самодержавия (М.Н. Катков и его издания). М., 1978, с. 130, 133.

¹³ В своем письме к брату Василию, написанном в ноябре 1861 года, Чичерин так отзывался о произведениях Гнейста: «Это приноровление всей английской истории и учреждений к современным вопросам Пруссии, е-точки зрения Гнейста, а иногда и внесение прусских взглядов в Англию. Под конец он убеждает королеву Викторию сделать маленький coup-d’ edat, уничтожив парламентское министерство и восстановив Госу­дарственный Совет. Иначе Англии нет спасения. (...) Я лично знавал Гнейста в Берлине и убедился, что он помешан на одной точке. Он хочет, чтобы прусский король силою заставил прус­ское дворянство взять в свои руки местное управление, чтобы оно смогло через это удобнее ограничить королевскую власть, и все это из либеральных видов. Никто ему не верит, а он сердится и повторяет: «Надо заставить этих господ!» (ОР РГБ, ф. 334, к. 3. ед. хр. 1. л. 54), ср. Воспоминания Б.Н. Чичерина. Путешествие за границу. М, 1932.

¹⁴ Цит. по: Пирумова Н.М. Земское либеральное движение, с. 55.

¹⁵ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. 18.

¹⁶ Чичерин Б.Н. Несколько современных вопросов. М., 1862, с. 250, 253.

¹⁷ Там же, с. 262, 263.

¹⁸ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. 517.

¹⁹ Чичерин Б.Н. Несколько повременных вопросов, с. 263, 264.

²⁰ ОР РГБ, ф. Герье, к. 55, № 67, л. 2 (письмо Б.Н. Чичерина В.И. Герье от 17 января 1884 г.).

²¹ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. 519-520.

²² Чичерин Б.Н. Несколько современных вопросов, с. 254—255.

²³ Там же, с. 138, 257.

²⁴ Там же, с. 257-258.

²⁵ Там же, с. 139-140.

²⁶ Там же, с. 140.

²⁷ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. 10.

²⁸ Из письма к Кавелину (1859 г.). Цит. по: Воспоминания Б.Н. Чичерина. Путешествие за границу, с. 64.

²⁹ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. VIII.

³⁰ Разбор всевозможных отзывов о Чичерине см.: Зорькин В.Д. Из истории буржуазно-либеральной политической мысли Рос­сии (Б.Н. Чичерин). М., 1975.

³¹ Воспоминания Б.Н.Чичерина. Московский Университет. М., 1931, с. 35.

³² ОР РГБ, ф. 169, к. 77, ед. хр. 53, л. 24.

³³ Кавелин К.Д. По поводу губернских и уездных земских учреждений // Собр. соч., СПб., 1898, т. II, с. 735.

³⁴ Там же, с. 753-755.

³⁵ Там же, с. 767.

³⁶ Там же, с. 745.

³⁷ Там же, с. 751.

³⁸ Там же, с. 764.

³⁹ Там же, с. 738, 777.

⁴⁰ В одном из писем 1861 года Кавелин сообщает Ю.Ф. Сама­рину, что достиг добровольного соглашения со своими кресть­янами, и прибавляет: «Не одно тщеславие, не фанфаронство либерализмом заставило меня так поступить, но глубокое убеждение, что мы должны, во что бы то ни стало, расстаться с крестьянами дружелюбно, как расстаются друзья и братья, а не враги» (ИРЛИ, ф. 119, оп. 1, № 30, л. 6).

⁴¹ Чичерин Б.Н. Несколько современных вопросов, с. 138.

⁴² ВЕ, 1886, № 10, с. 757-758.

⁴³ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. 514.

⁴⁴ Медушевский А.Н. Земство и конституционализм в России // Земство, 1996, № 1, с. 7-8. Вообще у Чичерина с кадетами мало найдется общего. Тот либерализм, которого они придер­живались, в глазах Чичерина вовсе таковым не был. Хватило бы одного только пункта об отчуждении помещичьих земель по «справедливой оценке», чтобы сделать Чичерина их непри­миримым противником.

⁴⁵ Петров Ф.А. Земско-либеральные проекты переустройства государственных учреждений в России в конце 70 — начале 80-х годов XIX в. // ОИ, 1993, № 4, с. 35-36.

⁴⁶ ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 631, л. 34.

⁴⁷ ОР РГБ, ф. Герье, к. 77, ед. хр. 67, л. 6 (письмо к В.И. Герье от 4.11.1884 г.).

⁴⁸ При посещении Твери в ноябре 1884 года Безобразов оставил запись в дневнике: «Какие симпатичные люди все племя Баку­ниных и как я с ними схожусь!» (Былое, 1907, № 9, с. 12).

⁴⁹ Сементковский Р.И. Среди отошедших // ИВ, 1917, т. 148, с. 121, 385.

⁵⁰ Воспоминания жизни Ф.Г. Тернера // РС, т. 140, 1909, № 11, с. 328.

⁵¹ ОР РГБ, ф. 120 (М.Н. Каткова), оп. 1, карт. 23, л. 180.

⁵² Воспоминания жизни Ф.Г. Тернера // РС, т. 140, 1909, с. 330.

⁵³ ОР РГБ, ф. 120, карт. 23, л. 179. Из письма Безобразова к Каткову от 4.ХП.1866 г. можно составить представление об их отношениях и характере самого Безобразова: «Коли у Вас есть преданные Вам, и преданные Вам лично, без всякой задней мысли, люди, то, конечно, я могу считать себя в первых их рядах: я Вам предался еще тогда, когда Вы не были для рус­ского общества тем, что Вы есть, предался Вам со всем пылом моей души. Но с Вашей стороны ни разу не нашел даже той поддержки, которую вы расточаете ежедневно людям, несрав­ненно менее и менее меня имеющим на Вас право...» (там же, л. 194).

⁵⁴ ОР РНБ, ф. 1000, оп. 2, № 113, л. 63. Запись от 12 ноября/ 31 октября 1886 г. Она была опущена при публикации днев­ника в «Русской старине». В ней Безобразов подробно изла­гает свою беседу с Гнейстом, вращавшуюся вокруг проблем конституционализма, местного самоуправления и полезности «органических реформ» в Европе и в России.

⁵⁵ Безобразов В.П. Аристократия и интересы дворянства (статья написана в 1859 г.) // Безобразов В.П. Государство и общество. СПб., 1882, с. 248-250; его же. Мысли о действующих мест­ных учреждениях и о будущем их устройстве (статья написана в 1863 г.) // Там же, с. 385.

⁵⁶ Безобразов В.П. Аристократия и интересы дворянства // Там же, с. 264.

⁵⁷ Безобразов В.П. Будущность крестьянских (сельских) учреж­дений // Там же, с. 371-376, 406.

⁵⁸ Безобразов В.П. Мысли о действующих местных учрежде­ниях... // Там же, с. 406-407.

⁵⁹ Там же, с. 490.

⁶⁰ Там же, с. 403. В 1869 году, когда вышло постановление Коми­тета министров, отменившее право земств на бесплатную пере­сылку своей корреспонденции, поскольку они «ни по составу, ни по назначению не суть власти правительственные», Катков заявил против этого резкий протест. На страницах «Москов­ских ведомостей» он доказывал, что земские учреждения суть органы государственные, хотя и отличные от бюрократических, что они выполняют те обязанности, которые без них лежали бы на чиновничестве, и определял земскую работу как государст­венную службу по выбору (МВ, № 267, 1866, 9 дек.).

⁶¹ Лохвицкий А.В. Губерния, ее земские и правительственные учреждения. СПб., 1864, с. ХХУН-ХХУШ, 122.

⁶² Там же, с. 165.

⁶³ Там же, с. 117, 154.

⁶⁴ Там же, с. 122, 125.

⁶⁵ Там же, с. 142, 145.

⁶⁶ Там же, с. 132, 137.

⁶⁷ Там же, с. 198-199.

⁶⁸ Лешков В.Н. Опыт теории земства и его земских учреждений по «Положению» 1864 г., января 1 // День, 6, 11, 13 ноября 1865 г.

⁶⁹ День, 6 ноября 1865 г.

⁷⁰ День, 11 ноября 1865 г.

⁷¹ Там же.

⁷² День, 13 ноября 1865 г.

⁷³ Васильчиков А.И. О самоуправлении. Сравнительный обзор русских и иностранных земских и общественных учреждений. СПб., 1869—1871, т. 1-3. В дальнейшем цитируется по третьему, двухтомному изданию: Васильчиков А.И. О самоуправлении. СПб., 1872, т. 1-П.

⁷⁴ Голубев А. Князь А.И. Васильчиков. СПб., 1882, с. 10.

⁷⁵ Там же, с. 12.

⁷⁶ Русские писатели. 1800-1917. М., 1989, т. 1, с. 395.

⁷⁷ Голубев А. Указ, соч., с. 152. Председатель новгородской гу­бернской управы Н.Н. Фирсов писал о Васильчикове: «Он был вполне независимым человеком не только по богатству и про­исхождению, но и по самому складу характера: чужд тщесла­вия и каких бы то ни было личных искательств» (Фирсов Н.Н. Силуэты времени реформ // ИВ, т. 119, 1910, № 2, с. 483-484).

⁷⁸ Фирсов Н.Н. Силуэты... // ИВ, т. 119, 1910, № 2, с. 501.

⁷⁹ там же, с. 498; Голубев А. . Указ, соч., с. 21-23.

⁸⁰Голубев А. Указ, соч., с. 21-23. ; А. Указ, соч., с. 23.

⁸¹ Русский администратор новейшей школы. Записка псковского губернатора Б. Обухова и ответ на нее. Берлин, 1868.

⁸² Там же, с. 6-10, 18.

⁸³Там же, с. 21-23.

⁸⁴ Там же, с. VI

⁸⁵ Там же, с. 39, 70.

⁸⁶Там же, с. 68, 70. Меры, предлагавшиеся Обуховым, в действительности были взяты на вооружение МВД и зимой 1867/68 гг. привели к голоду, поразившему северные губернии (подробно­сти см.: Фирсов Н.Н. Силуэты... // ИВ, 1910, № 3^, т. 119-120). Неблаговидное поведение Валуева, отказавшегося своевременно помочь этим губерниям из центрального продовольственного капитала, привело к его отставке. Валуев выступал за центра­лизацию продовольственных капиталов еще при разработке земской реформы (Гармиза В.В. Подготовка земской реформы 1864 г., с. 196-197).

⁸⁷ Фирсов Н.Н. Силуэты... // ИВ, т. 119, 1910, с. 494.

⁸⁸ Васильчиков А.И. О самоуправлении, т. II, с. 536.

⁸⁹ Давыдов А.Ю. Князь-кооператор А.И. Васильчиков // ВИ, 1993, № 8, с. 138-Л44.

⁹⁰ Васильчиков А.И. Указ, соч., т. I, с. IX; т. II, с. 516.

⁹¹ Там же, с. 5, 1, 30.

⁹² Там же, т.   , с. ХХУШ-ХХ1Х, XXXIII.

⁹³ Там же, т.   , с. 139-143; т. II, с. 414.

⁹⁴ Чичерин Б. -I. О народном представительстве, с. 527.

⁹⁵ Васильчиков А.И. Указ, соч., т. I, с. 2, 6.

⁹⁶ Там же, т.   , с. 142-143.

⁹⁷ Там же, т.   , с. 111-1V, 127.

⁹⁸ Там же, т.   , с. 47; т. II, с. 496.

⁹⁹ Там же, т.   , с. 12.

¹⁰⁰ Там же, т.   , с. 1, 4, 162-163.

¹⁰¹ Там же, т.   , с. 25; т. II, с. 497.

¹⁰² Там же, т. I, с. XXXVIII. Обязательное обучение грамоте со­ставляло излюбленную идею не только А.И. Васильчикова, но и его брата Виктора, героя севастопольской обороны, кото­рый, по словам Чичерина, всячески старался провести эту меру в тамбовском земстве, гласным которого состоял. Сам Чичерин считал ее неосуществимой по недостатку учителей и нежела­тельной из-за умножения «умственного пролетариата», воспри­имчивого к радикальным учениям (Воспоминания Б.Н. Чиче­рина. Земство и Московская Дума, с. 26).

¹⁰³ Там же, т. II, с. 526-527.

¹⁰⁴ Там же, т. II, с. 532-539.

¹⁰⁵ Там же, т. II, с. 429.

¹⁰⁶ Там же, т. I, с. 5, 7.

«-1900 _16]

¹⁰⁷ Там же, т. I, с. 284-287.

¹⁰⁸ Там же, т. I, с. XXVII; т. II, с. 523.

¹⁰⁹ Там же, т. I, с. 228-229.

¹¹⁰ Там же, т. I, с. 235.

¹¹¹ Там же, т. I, с. IX.

¹¹² Там же, т. I, с. 449.

¹¹³ РГИА, ф. 651, оп. 1, ед. хр. 610, 612, 616 и др.

¹¹⁴ РГАЛИ, ф. 191 (П.А. Ефремова), оп. 1, ед. хр. 102, л. 3.

¹¹⁵ РГАЛИ, ф. 46, оп. 2, ед. хр. 528, л. 29.

¹¹⁶ С. А. Венгеров приводит около 30 отзывов (см. его же. Критико-библиографический словарь русских писателей и ученых. СПб., 1904, т. IV, с. 177).

¹¹⁷ Голубев А. Указ, соч., с. 32.

¹¹⁸ Например, К. Одарченко. Организация и задачи земского само­управления. М., 1900. Показательно, что в 1909 г. С.Ф, Оль-денбург, готовя курс лекций об отношении земства к народному образованию, просил А.А. Корнилова прислать ему в первую очередь книгу Васильчикова (ГАРФ, ф. 5102, оп. 1, ед. хр. 744, л. 9, 47). Как видим, и в начале XX века «Самоуправление» не выходило из научного оборота.

¹¹⁹ Герье В.И., Чичерин Б.Н. Русский дилетантизм и общинное землевладение. М., 1878.

по Чичерин утверждал, что книга Васильчикова «была написана в социалистическом духе, а потому восхвалялась на все лады и в русских журналах, и ученою братией». После издания книги «Русский дилетантизм и общинное землевладение» князь Васильчиков, по словам Чичерина, «пришел в такую ярость, что даже несколько лет спустя не мог говорить обо мне иначе как с остервенением... Вместе с ним и русская журналистика озлобилась на науку, обличающую невежество. В ее глазах обличать грехи писателя с социал-демократической тенденцией было непростительным преступлением. На нас посыпалась брань со всех сторон» (Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума, с. 68-69). В числе защитников Василь­чикова от критики Чичерина и Герье был и вождь легальных народников Н.К. Михайловский (см. его же. Письма к ученым людям // Сочинения в 6-ти томах. СПб., 1895, т. 4, с. 597-620). Как заметил Н.А. Бердяев, «наука Чичерина была эмоционально далека и противна русской интеллигенции, а наука Михайлов­ского была близка и мила» (равно как и наука Васильчикова, вправе добавить мы. — А.В.) (Вехи. М., 1991, с. 34).

¹²¹ ВЕ, 1881, № 11, с. 371.

¹²² Голубев А. Указ, соч., с. 73.

¹²³ Цит. по: Голубев А. Указ, соч., приложение, с. 14.

¹²⁴ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. X.

¹²⁵ Васильчиков А.И. Указ, соч., т. II, с. 516.

¹²⁶ Там же, т. II, с. 515.

162

Глава 4

Кризис земства и либеральная мысль: теория В.П. Безобразова и АЛ. Градовского

¹ Цит. по: М.М. Стасюлевич и его современники в их переписке, СПб., 1913, т. V, с. 222. Сами письма хранятся в ИРЛИ, ф. 93 (М.М. Стасюлевича), оп. 1, ед. хр. 441, и относятся ко времени с ноября 1870-го по май 1871 г.

² М.М. Стасюлевич и его современники.., т. V, с. 224.

³ Там же, с. 288.

⁴ Там же, с. 230.

⁵ Там же, с. 223.

⁶ Там же, с. 229.

⁷ Головачев А.А. Десять лет реформ. 1861-1871. СПб., 1872, с. 201.

⁸ Там же, с. 7.

⁹ Там же, с. 9.

¹⁰ Там же, с. 174-175.

¹¹ Там же, с. 186.

¹² Там же, с. 153.

¹³ Там же, с. 187, 189, 200.

¹⁴ Там же, с. 155, 198.

¹⁵ Там же, с. 199-200.

¹⁶ Там же, с. 195-197.

¹⁷ Там же, с. 203-204.

¹⁸ Там же, с. 396.

¹⁹ См. Скалой В.Ю. Земские вопросы. Очерки и обозрения. М.,1882, с. 12; Градовский А.Д. Начала русского государствен­ного права. Часть III. Органы местного управления // Собр. соч., т. IX, с. 53.

²⁰ Градовский А.Д. Собр. соч., т. VIII, с. 417.

²¹ Скалой В.Ю. Указ, соч., с. 21; Головачев А.А. Указ, соч., с. 190-191, 198, 389.

²² Нотович О. К. Основы реформ местного и центрального управления. СПб., 1882, с. 58; ср.: Скалой В.Ю. Указ, соч., с. 39.

²³ Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Часть III // Собр. соч., т. IX. с. 48, 55.

²⁴ Скалой В.Ю. Указ, соч., с. 11; Ивановский В.В. Опыт иссле­дования деятельности органов земского управления в России. Казань, 1882, с. 36; Головачев А.А. Указ, соч., с. 216.

²⁵ Ивановский В.В. Указ, соч., с. 288.

²⁶ Зорькин В.Д. Позитивистская теория права в России. М, 1978, с. 14-15.

²⁷ Коркунов Н.М. Сборник статей 1877-1897 годов. СПб., 1898, с. 5.

²⁸ Ивановский В.В. Русское государственное право. Казань, 1898, т. 1, вып. 6, с. 392, 396.

²⁹ Зорькин В.Д. Указ, соч., с. 156.

³⁰ Цит по: Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 10, 16.

³¹ В статье «П.Г. Редкий, его жизнь и труды» Н.М. Коркунов рассказывал, как на одной из лекций Редкий, воздав должное системе Гегеля в истории человеческой мысли, показал ее несостоятельность перед системой позитивизма, представите­лем которого был Огюст Конт (Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 116-117). Это подтверждает и слушавший в то время лекции Редкина Е.В. Корш (РС, т. 177, 1918, с. 80).

³² Глинский Б.Б. Александр Дмитриевич Градовский // ИВ, 1890, № 1, с. 157.

³³ Под стать литературной производительности были и карьер­ные успехи Градовского: в 1869 году он как ординарный профессор получает чин статского советника, а в 1873 году, в возрасте 32 лет, производится в действительные статские (см. биографический очерк, принадлежащий перу Н.М. Коркунова: НВ, № 85-96, 1900).

³⁴ ИРЛИ, № 14216, л. 24 (письмо А.А. Типольду).

³⁵ НВ, 1900, № 85-96.

³⁶ Статья называется «Теория представительства». Ниже она цити­руется по книге: Градовский А.Д. Политика, история и адми­нистрация. СПб., 1871. Там же, с. 7, 9. Там же, с. 14. Там же, с. 12. Там же, с. 26. Там же, с. 17, 37.

⁴² Там же, с. 40.

⁴³ Градовский критиковал Чичерина не без некоторой доли язви­тельности: «Великий артист, играющий пред публикой уезд­ного города, профессор среди невежественных слушателей, Пропилеи и Акрополис в Тамбове (родной город Чичерина. — А.В.), вот чем является доктринеру формы представительство, вынесенное из изящного общества Западной Европы. Может быть, он и прав; но движение общественных сил не всегда принимает однообразную форму; оно выражается по-своему, не спрашиваясь западных и незападных учителей. Движение эстетического чувства может выразиться и в хитро скомпоно­ванных операх, и в простом, не хватающем за душу напеве былин. Может быть, первая форма лучше, но следует ли запре­тить пение, пока народ не дорастет до оперы?» (Там же, с. 27). Хотя упрек этот не вполне справедлив (ведь Чичерин пред­лагал не запретить пение, а скорее отказаться от постройки оперного театра), он хорошо разъясняет собственную мысль Градовского.

⁴⁴ А.В. Никитенко записал в дневнике 22 ноября 1869 г.: «Пре­восходная статья Градовского в «Судебном вестнике», в кото­рой разбирается вопрос: совместна ли свобода печати с само­державием? Автор решает вопрос, конечно, утвердительно» (Никитенко А.В. Дневник. М., 1955, т. III, с. 160. Имеются в виду: статья «По поводу пересмотра наших законов о пе­чати» // Судебный вестник, 1869, 13-15 ноября, а также статьи Градовского под общим названием: «Итоги» // Голос, 1880, 25, 28 мая, 1 июня).

⁴⁵ Градовский А.Д. История местного управления в России // Собр. соч., СПб., 1899, т. II, с. 77-78.

⁴⁶ Там же, с. 85, 97.

⁴⁷ Там же, с. 85.

⁴⁸ Там же, с. 75; ср. с. 22.

⁴⁹ Там же, с. 101, 104, 106.

⁵⁰ Чичерин Б.Н. О народном представительстве, с. 518.

⁵¹ Градовский А.Д. История местного управления, с. 93. Однако рецензентами была подмечена и некоторая зависимость Гра­довского от концепций и выводов самого Чичерина; так, публи­цист «Санкт-Петербургских ведомостей» М.Ф. де Пуле писал в своем отзыве на «Историю местного управления», что «г. Гра­довский в своем историческом исследовании идет по тропе, пробитой другими, и всего более, кажется, пользуется тру­дами г. Чичерина, с которым, впрочем, редко соглашается» (СПбВед., 1868, № 254).

⁵² Там же, с. 570; ср. его же: Реформа губернаторской должно­сти // Голос, 1871, 12, 15, 21 янв. // Цит. по: Градовский А.Д. Собр. соч., т. IX, с. 570.

⁵³ См. Гнейст Р. Правовое государство и административные суды Германии. 2-е изд. / Под ред. М.И. Свешникова, СПб., 1893; Свешников М.И. Русское государственное право. Вып.1. СПб., 1895, с. 299-311.

⁵⁴ Институты самоуправления: историко-правовое исследование. М., 1995, с. 240-247; Положения о прусских земских учрежде­ниях. СПб., 1886.

⁵⁵ Безобразов В.П. Земские учреждения и самоуправление // Безобразов В.П. Государство и общество. СПб., 1882, с. 528.

⁵⁶ Там же, с. 543.

⁵⁷ Там же, с. 540.

⁵⁸ Там же, с. 543.

⁵⁹ Гармиза В.В. Земская реформа и земство в исторической лите­ратуре // История СССР, 1960, № 5, с. 88.

⁶⁰ Безобразов В.П. Указ, соч., с. 15.

⁶¹ Там же, с. 560.

⁶² Там же, с. 551-552.

⁶³ Там же, с. 511.

⁶⁴ В.П. Безобразов прямо ссылался в своей работе на труды Л. Штейна и Р. Гнейста как источник своих воззрений на мест­ное управление (там же, с. 556). Градовский тоже считал, что в Германии вопрос самоуправления решается «шире и правильнее, нежели в какой бы то ни было другой стране континента Евро­пы» (Градовский А.Д. Собр. соч., СПб., 1904, т. IX, с. 12).

⁶⁵ Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Часть III. Органы местного управления. (Впервые этот том опубликован в 1883 г., но в основе «Начал» лежит курс лекций, читавшийся Градовским в 1870-е гг. в Петербургском универ­ситете.) // Здесь и далее цит. по: Градовский А.Д. Собр. соч., СПб., 1904, т. IX, с. 25-26.

⁶⁶ Там же, с. 31.

⁶⁷ Градовский А.Д. Переустройство нашего местного управле­ния // Голос, 1881. № 18, 21, 25, 29 // Цит. по: Градовский А.Д. Собр. соч., СПб., 1903, т. VIII, с. 540.

⁶⁸ Там же, с. 546.

⁶⁹ Там же, с. 558.

⁷⁰ Там же, с. 553-556, 562.

⁷¹ Градовский А.Д. Всесословная мелкая единица // Голос, 1882, № 115 // Цит. по: Градовский А.Д. Собр. соч., т. VIII, с. 570-576.

⁷² Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Часть III // Собр. соч., т. IX, с. 29.

⁷³ Там же, с. 20, 25-26.

⁷⁴ Безобразов В.П. Указ, соч., с. 556.

⁷⁵ Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 10-ти томах. М, 1966, т. X, с. 889.

⁷⁶ Чичерин Б.Н. («Русский патриот»). Россия накануне XX сто­летия. Берлин, 1900, с. 164-166. В этой книге Чичерин проек­тировал законодательное представительство на основе земств (с. 172).

⁷⁷ Там же, с. 174-177.

⁷⁸ Градовский А.Д. Собр. соч. СПб., 1903, т. VIII, с. ЬУШ.

⁷⁹ Эймонтова Р.Г. Русский университет на грани двух эпох: от Рос­сии крепостной к России капиталистической. М., 1985, (см. ук.).

⁸⁰ Сементковский Р.И. Встречи и столкновения // РС, т. 152, 1912, № 10, с. 19.

⁸¹ Задача русской молодежи // Голос, 1879, 1 авг.

⁸² Об этом пишет бывший студент Градовского Е.В.Корш в своих воспоминаниях: Е.В. Корш. Отзвуки далекого прошлого // РС, т. 177, 1918, с. 82-83.

⁸³ Так пишет Р.И. Сементковский (РС, т. 152, 1912, № 10, с. 19); аналогичный отзыв дает и Е.В. Корш (Указ, соч., с. 82-83). Сементковский не симпатизирует Градовскому и считает его одним из «отцов позднейшей столь распространенной тактики: не порывать с правительством, но в то же время всячески угожать и обществу», стоящему в оппозиции к властям. «Градовский указал передовой интеллигенции путь, как можно спокойно оставаться на правительственной службе и в то же время при­обретать общественные лавры» (РС, 1912, № 10, с. 20-22). Иную оценку Градовскому дает его бывший студент, а впослед­ствии крупный историк С.Ф. Платонов: «Градовский читал государственное право и был умный и тонкий лектор; он умел облекать в соответствующую форму рискованные в ту пору политические сюжеты и освещать надлежащим светом вопросы государственного устройства, не поощряемые тогдашнею цен­зурою. Свобода и независимость от этой цензуры чрезвычайно нравились слушателям, а язвительное остроумие лектора вос­хищало. (...) Сильное влияние чтений Градовского на мою душу заставляет меня признать его за одного из моих учителей в луч­шем значении этого слова» (Платонов С.Ф. Несколько воспоми­наний о студенческих годах //Дела и дни. Пг., 1922, кн. 2, с. 113).

⁸⁴ Журналист «Нового времени» С.Н. Сыромятников (при Сто­лыпине — редактор официоза «Россия») писал о Градовском: «Для нас это был не только публицист, не только автор болгар­ской конституции, этого опыта in anima... aliena (на чужом существе. — А.В.), — нет, мы чувствовали в А.Д. Градовском ученого преемника Сперанского, создателя в умах своих слу­шателей подзаконной и закономерной России» (НВ, № 8545, 1889, 10 ноября).

⁸⁵ Примером подобного намека могут служить слова Градовского, что «вопрос о самоуправлении, вообще, получает правильную постановку только в том случае, когда эти начала (самоуправле­ния. — А.В.) применяются не только к низшим, но и к высшим единицам» (Начала русского государственного права, ч. III // Собр. соч., т. IX, с. 13).

⁸⁶ Подробнее об этом см.: Куприц Н.Я. Из истории государст­венно-правовой мысли дореволюционной России. М., 1980, с. 85-106, 141 и др.

⁸⁷ О взглядах либеральных теоретиков на проблему представи­тельства речь пойдет в главе 4.

⁸⁸ Нотович О.К. Указ, соч., с. 141; Безобразов В.П. Государство и общество, с. 536; Градовский А.Д. Системы местного управ­ления на западе Европы и в России // Собр. соч., т. IX, с. 514.

⁸⁹ Драгоманов М.П. Либерализм и земство в России. Оепеуе, 1889, с. 60.

⁹⁰ Градовский А.Д. Собр. соч., т. IX, с. 570 (статья «Реформа губернаторской должности», 1871 г.); Головачев А.А. Указ, соч., с. 152-153. Причислял себя к «истинному охранитель­ному» направлению и Безобразов (см. его письмо Стасюлевичу от 21.111.1876 г. // ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, № 199, л. 8).

⁹¹ Нотович О.К. Указ, соч., с. 46; Градовский А.Д. Собр. соч., т. IX, с. 570.

⁹² Нотович О.К. Указ, соч., с. 140-141; как и Градовский, Без-образов находил принципы местного устройства, введенного Екатериной II, вполне достойными подражания, но не полу­чившими развития из-за своей сословной окраски (Указ, соч., с. 546-547).

⁹³ Скалой В.Ю. Указ, соч., с. 235; Головачев А.А. Указ, соч., с. 203, 205; Васильчиков А.И. О самоуправлении, т. 1, с. 195.

⁹⁴ Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума. М., 1934, с. 184.

⁹⁵ Градовский А.Д. Системы местного управления на западе Евро­пы и в России // Собр. соч., т. IX. с. 456.

⁹⁶ Коркунов Н.М. Сборник статей, с. 108.

⁹⁷ Безобразов В.П. Государство и общество, с. 559.

⁹⁸ Видимо, учением Л. Штейна об управлении было навеяно рас­суждение Градовского о том, что «вопрос о государственном устройстве потерял в значительной степени свой интерес под влиянием условий общественной жизни XIX столетия. Обще­ство XIX столетия обращает внимание не столько на форму государства, сколько на задачи его деятельности и способы их осуществления» (Собр. соч., СПб., 1899, т. 1, с. 31).

⁹⁹ Так пишет С.С. Ванеян в своей статье о Каткове (словарь Русские писатели. 1800-1917. М., 1992, т. 2, с. 508).

¹⁰⁰ К какой принадлежим мы партии? // РВ, 1862, № 2.

Глава 5

Теория в действии: правительственный кризис и земская контрреформа (1878-1890 гг.)

¹ Архивы В.Ю. Скалона хранятся в МО Архива РАН, ф. 649, и в РГАЛИ, ф. 1772.

² «Земство» было создано не без протекции начальника Глав­ного управления по делам печати Н.С. Абазы, входившего в группировку либеральной бюрократии (см. Записки А.И. Ко-шелева. М., Изд-во МГУ, 1991, с. 192).

³ МО Архива РАН, ф. 649, оп. 1, ед. хр. 30, л. 2.

⁴ СПб. отд-е Архива РАН, ф. 45 (И.И. Янжула), оп. 2, ед. хр. 936, лл. 1-2.

⁵ МО Архива РАН, ф. 649, оп. 1, ед. хр. 66, 102, 136, 185.

⁶ Земство, 1880, № 1.

⁷ Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг. М., 1964, с. 211, 217, 218.

⁸ Там же, с. 220, 259.

⁹ Там же, с. 240.

¹⁰ В своих отчетах, поданных по окончании ревизии, сенаторы (С.А. Мордвинов, И.И. Шамшин, М.Е. Ковалевский и А.А. По­ловцев) единодушно высказались за наделение земства испол­нительной властью и введение мелкой земской единицы, а также за объединение правительственных органов в губернии (а Шам­шин — ив уезде) с земскими и придание последним достоин­ства «органов той же правительственной власти» (Материалы Кахановской комиссии. Отчет ревизовавших сенаторов, б/г).

" Зайончковский П.А. Указ, соч., с. 432-433.

¹² Дневник академика В.П. Безобразова // РС, т. 140, 1909, № 12, с. 307. Запись от 23 января 1886 г.

¹³ Некоторые отзывы В.П. Безобразова о членах царствующей фамилии не лишены интереса и свидетельствуют о его прони­цательности и большом уме. 2 ноября 1885 г. он записал: «Я теперь интересуюсь только наследником (будущий Нико­лай II. — А.В.); к его царствованию соберутся все трудности, и оно будет одним из решительных в нашей истории. Нынеш­нее пройдет как-нибудь (курсив автора. —А.В.), хотя и может (это невероятно, однако) разрешиться потрясениями» (РС, т. 140, 1909, с. 28). Об Александре III — 8 марта 1888 г.: «Он либерален, хотя его царствование не либерально» (РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, № 115, л. 38).

¹⁴ См. запись от 30 марта 1887 г. (РС, т. 154, 1913, № 1, с. 57).

¹⁵ См. письмо М.С. Каханова Лорис-Меликову от 4 июня 1881 г. (ГАРФ, ф. 569, оп. 1, ед. хр. 182, л. 8).

¹⁶ А.Ш. [А.А. Шахматов]. Краткий очерк жизни и деятельности Градовского // Градовский А.Д. Собр. соч., т. IX, СПб., 1904, с. XXXII, LХХХУП; Голубев А. Князь А.И. Васильчиков, с. 8-15.

¹⁷ Цит. по: Глинский Б.Б., Градовский А.Д. Опыт характери­стики // ИВ, 1890, № 1, с. 166-167.

¹⁸ Запись от 22 июля 1887 г. (РО РНБ, ф. 1000, оп. 2, № 114, л. 36).

¹⁹ Никитенко А.В. Дневник. М., 1956, т. III, с. 340.

²⁰ См. письмо Градовского А.А. Краевскому от 22 сентября 1875 г. (РО РНБ, ф. 391, оп. 1, ед. хр. 295, л. 16).

²¹ Кельнер В.Е., Безобразов В.П. и «Сборник государственных знаний» // Книжное дело в России во второй половине XIX — начале XX в. Вып. 2. Л., 1986.

²² Мещерский В.П. Мои воспоминания. СПб., 1897, т. II, с. 248.

²³ Русские писатели. 1800-1917. М., 1992, т. И, с. 123.

²⁴ А.Ш. Краткий очерк жизни и деятельности Градовского // Градовский А.Д. Собр. соч., т. IX, с. LХХХШ.

169

²⁵ ГАРФ, ф. 569, оп. 1, ед. хр. 168. В своем письме (25.Х11.1881 г.) А.Д. Градовский подробно информирует Лорис-Меликова о своей жизни и планах, а также благодарит за переданный через М.И. Семевского портрет графа с его надписью.

²⁶ Цит. по: Ивановский В.В. Вопросы государствоведения, социо­логии и политики. Казань, 1899, с. 237.

²⁷ Цит. по: Безобразов В.П. Государство и общество, с. 509-511.

²⁸ РГАЛИ, ф. 636, оп. 1, ед. хр. 129, л. 1-5.

²⁹ Имеется в виду книга «Государство и общество: управление, самоуправление и судебная власть» (СПб., 1882). Стоит отме­тить, что труд Безобразова «Земские учреждения и самоуправ­ление» был переведен на немецкий язык и в 1879 г. издан в Германии (Венгеров С.А. Критико-библиографический сло­варь русских писателей и ученых, т. II, с. 310).

³⁰ Скалой В.Ю. По земским вопросам. В переходное время. 1880-1882. СПб., 1905, с. 278.

³¹ Перепечатано в: М.М. Стасюлевич и его современники в их переписке, т. II, с. 189, 200. Полонский прямо ссылался на прусское окружное Положение как образец для своих планов (там же, с. 189).

³² Нотович О. К. Основы реформ местного и центрального управ­ления. СПб., 1882, с. 122, 148, 172.

³³ Цит по: Кавелин К.Д. Письма к редактору «Новостей» // Собр. соч. СПб., 1898, т. II, с. 1112.

³⁴ См. Кавелин К.Д. Политические призраки // Собр. соч., т. II, с. 927-994. Предложения Кавелина насчет реформы централь­ных учреждений разобраны: Искра Л.М. К.Д. Кавелин о путях государственно-правового развития России // Государственный строй и политико-правовые идеи России во второй половине XIX в. М., 1980.

³⁵ Мнение Головачева приводится самим Кавелиным: См. Каве­лин К.Д. Собр. соч., т. II, с. 1125.

³⁶ Там же, с. 1125-1127.

³⁷ ОР РГБ, ф. 169 (Милютиных), карт. 64, ед. хр. 6 (л. 11-12, 27-28).

³⁸ ИРЛИ, ф. 134 (А.Ф. Кони), оп. 3, ед. хр. 469, л. 61. Письмо от 18 марта 1880 г.

³⁹ Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума. М., 1934, с. 148. Оценка «Земства» как «социалистического» издания связана с общим пониманием Чичериным социализма как всякого чрезмерного вмешательства государства в жизнь гражданского общества. Нужно отметить, что даже кадет А.А. Корнилов находил направление «Земства» «радикаль­ным» (Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. М., 1993, с. 371).

⁴⁰ Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума, с. 149.

⁴¹ Там же, с. 150.

⁴² Там же, с. 156.

⁴³ Там же, с. 155.

⁴⁴ Там же, с. 152-153.

⁴⁵ Там же, с. 34.

⁴⁶ Там же, с. 151. Свои мысли насчет потребностей местного устройства Чичерин повторил и в записке «Задачи нового царствования», переданной через К.П. Победоносцева Алек­сандру III.

⁴⁷ Там же, с. 157.

⁴⁸ Там же.

⁴⁹ Там же, с. 139.

⁵⁰ Там же, с. 136.

⁵¹ Там же, с. 158.

⁵² См. прим. 45 к гл. III.

⁵³ Статья «Народное представительство в России». Рукопись хра­нится в РГИА, ф. 651, оп. 1, ед. хр. 715, л. 13-14. Впервые опубликована: НВ, 1904, 16 ноября. Проанализировано в статье Ф.А. Петрова (ОИ, 1993, № 4, с. 41^2).

⁵⁴ [М.М. Ковалевский]. Конституция графа Лорис-Меликова и его частные письма. Лондон, 1904 (первое издание — 1893 г.), с. 29.

⁵⁵ См. Биографический очерк о Градовском в IX томе его Со­брания сочинений, с. LХХХIII.

⁵⁶ Там же. Вообще подробности создания проекта Лорис-Мели­кова недостаточно известны. П.А. Зайончковский и М.М. Хей-фец считают автором проекта М.С. Каханова, на что прямо указывает А.А. Половцев, ссылающийся на слова самого Каха­нова (см. П.А. Зайончковский. Кризис самодержавия.., с. 54, 284). Однако маловероятно, чтобы в выработке столь важного документа принимал участие только один человек. Помимо сходства предложений Лорис-Меликова и Градовского по су­ществу обращают на себя внимание и некоторые частности: лучшая разработанность задач именно административной, а не финансовой комиссии, среди которых реформа местного устройства поставлена даже выше крестьянского вопроса, и привлечение к работе комиссии лиц, «известных своими спе­циальными трудами в науке», в том числе по государственному управлению. Не ясна также причина большей решительности проекта Лорис-Меликова в сравнении с его апрельскими пред­ложениями 1880 года (см. П.А. Зайончковский. Указ, соч., с. 207-212, 285-291). Интересно и то, что мысль о создании единого, однородного правительства впервые появилась в до­кладе Лорис-Меликова от 12 апреля 1881 г., то есть спустя самое непродолжительное время после получения им записки Градовского, где также выдвигалось это предложение. Таким образом, хотя прямых доказательств влияния идей Градовского на ход мыслей министра пока не обнаружено, исключить этого нельзя. Нужно, однако, отметить, что эти идеи носились в то время в воздухе: близки предложениям Градовского мысли Кавелина, изложенные им в том же 1881 году в статье «Бюро­кратия и общество», впервые опубликованной в его Собрании сочинений, СПб., 1898, т. II, стб. 1070-1076.

⁵⁷ ОР РГБ, ф.'334, карт. 4, ед. хр. 9, л. 7-10.

⁵⁸ НВ, 1904, 16 ноября; Петров Ф.А. Указ, соч., с. 412.

⁵⁹ Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума, с. 38-39.

⁶⁰ Там же, с. 390.

⁶¹ Чичерин Б.Н. Конституционный вопрос в России. Рукопись 1878 г. М., 1906, с. 30-32.

⁶² Цит. по: Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума, с. 129-130. Все эти мысли были изложены Чичериным еще в конце 1870-х годов в записке «Внутреннее положение России» (ГАРФ, ф. 564 (А.Ф. Кони), оп. 1, ед. хр. 308).

⁶³ Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума, с. 141.

⁶⁴ Цит по: Петров Ф.А. Указ, соч., с. 40.

⁶⁵ Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума, с. 122.

⁶⁶ Черновик записки «Абсентеизм в России» (РГИА, ф. 651, оп. 1, д. 934, л. 4).

⁶⁷ Толстой сказал это в беседе с председателем ростовской уезд­ной управы Ф. Мигриным (см. письмо Мигрина Васильчикову от 20 сентября 1878 г. в РГИА, ф. 651, оп. 1, д. 617, л. 8).

⁶⁸ Из письма к Стасюлевичу от 4 июня 1880 г., где Кавелин изла­гал смысл своей статьи о народном представительстве. Статья не была напечатана, хотя в рукописи ее читал Лорис-Меликов (М.М. Стасюлевич и его современники.., т. II, с. 152).

⁶⁹ Из письма Д.А. Милютину от 25 июня 1882 г. (ОР РГБ, ф. 169, карт. 64, ед. хр. 61, л. 11-12).

⁷⁰ Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума, с. 20.

⁷¹ Кавелин К.Д. Бюрократия и общество // Собр. соч., т. II, стб. 1073-1078.

⁷² Кареев Н.И. Прожитое и пережитое. Л., 1990, с. 142.

⁷³ Секиринский С.С., Шелохаев В.В. Либерализм в России. М., 1995, с. 116.

⁷⁴ Брошюра была написана Ковалевским по просьбе доктора Н.А. Белоголового и выдержала несколько изданий — все без указания имени автора. Материалы для нее предоставил Бело­головый, который лечил Лорис-Меликова в последние годы его жизни и был ему близок (см. об этом мемуары М.М. Кова­левского: МО Архива РАН, ф. 603, оп. 1, № 126, л. 238). Сама брошюра производит довольно странное впечатление: в ней восхваляется Лорис-Меликов, но высмеиваются Градовский и Чичерин, чьи проекты ничуть не уступали Лорис-Меликовскому; критикуя записку, якобы принадлежащую Чичерину, Ковалев­ский называет последнего «лжелибералом», хотя записка эта в действительности принадлежала перу Ф.М. Дмитриева (см. Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Московская Дума. М., 1934, с. 123). Судя по всему, здесь сыграла роль его личная неприязнь к Чичерину, который, как передавали Ковалевскому, отзывался о нем как о «молодом человеке, читающем под на­званием государственного права об умыкании жен» (МО Архива РАН, ф. 603, оп. 1, № 126, л. 183); ср. характеристику Кова­левского в: Воспоминания Б.Н. Чичерина. М., 1934, с. 69).

⁷⁵ Муромцев С.А. Статьи и речи. Вып. V. М., 1910, с. 37.

⁷⁶ Гольцев В.А. Государство и самоуправление. 1882, т. V, с. 41-42. В завуалированном виде эта мысль прозвучала уже у А.И. Лохвицкого и А.А. Головачева.

⁷⁷ См.: Петров Ф.А. Указ, соч., с. 35. Аналогичной была и точка зрения В.Ю. Скалона (По земским вопросам. М., 1905, т. 1, с. 125, 156).

⁷⁸ Популярность этих требований в среде либеральной интелли­генции понятна: ее представители в большинстве своем не удов­летворяли требованиям имущественного ценза. Кстати сказать, придание земству статуса государственного органа, очевидно, должно было повлечь за собой и приравнение служащих в земстве к государственным служащим, в том числе и по части материального обеспечения. В связи с этим интересно мнение К.Ф. Головина, бывшего гласным в Твери: «Проклятый денеж­ный вопрос — земское жалованье как средство заткнуть дыру в доходах с имения — играет, увы, в жизни земства преобла­дающую роль» (Головин К.Ф. Мои воспоминания, т. 1, с. 263).

⁷⁹ Из этого, разумеется, не следует, что названные авторы созна­тельно угождали интересам данных групп. Что касается выде­ления двух тенденций в либерализме — умеренной и более радикальной, то оно касается только отношения к конститу­ционному вопросу; если же взять экономические взгляды, к примеру, А.И. Васильчикова, то в этом плане он окажется гораздо ближе к М.М. Ковалевскому или А.И. Чупрову, нежели к Чичерину, и т.д. Вообще любое размежевание в либеральной среде того времени было весьма нечетким, ибо затруднялось отсутствием политических партий. Стоит оговориться, что «умеренность» чьих-либо либеральных взглядов, по нашему мнению, еще не означает их «недостаточной» либеральности, хотя подобная коннотация определенно присутствует в самом термине «умеренный либерализм». Если Чичерин не был в начале 1880-х годов сторонником радикальной либерализации государственного строя, то лишь потому, что для него еще было вопросом, есть ли в обществе силы, чтобы поддерживать новые учреждения («не новых преобразований мы просим, — писал он в статье «Дело Веры Засулич», — а людей, людей, ради Бога, людей!»). Для радикальных конституционалистов этот вопрос, очевидно, уже был решен утвердительно.

⁸⁰ См. одобрительный отзыв В.А. Гольцева на статью Градов-ского «Системы местного управления на западе Европы и в России» (Юридический вестник. 1878, № VI, с. 920).

⁸¹ Н.И. Кареев писал о молодом профессорском кружке, где «в 70-х годах нас сближали также позитивизм и социология...» (Указ, соч., с. 142).

⁸² Градовский А.Д. Системы местного управления... // Собр. соч., т. IX, с. 427.

⁸³ Там же.

⁸⁴ Русские ведомости. 1904, № 286, 14 окт. (Перепечатано в кн.: Русские ведомости. 1863-1913. М., 1913, с. 291).

⁸⁵ Веселовский Б.Б. История земства за сорок лет. 1911, т. III, с. 544-545.

⁸⁶ Эти статьи перепечатаны в его книге: Земские вопросы. М., 1882, с. 77, 149 и др.

⁸⁷ Имеется в виду широко известное письмо В.Ю. Скалона Н.Н. Нечаеву, написанное в 1882 г., опубликованное Н.М. Иор­данским (ГМ, 1915, № 12, с. 211-212).

⁸⁸ Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г., с. 83-90, 117-129.

⁸⁹ Семенов Н.П. Наши реформы. М., университетская типография (М. Каткова), 1884, с. 12, 49, 50.

⁹⁰ Головин К.Ф. Наше местное управление и местное представи­тельство. СПб., 1884, с. 9.

⁹¹ Там же, с. 18.

⁹² Там же, с. 61-62.

⁹³ Там же, с. 71.

⁹⁴ Там же, с. 102, 116-122, 153-155.

⁹⁵ См. Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г.; Твардов­ская В.А. Идеология пореформенного самодержавия. М., 1978 (см. именные указатели обеих книг).

⁹⁶ Цит. по: Пазухин А.Д. Современное состояние России и со­словный вопрос. М., 1886, с. 7-9, 12.

⁹⁷ Там же, с. 7, 13, 18.

⁹⁸ Там же, с. 23, 56.

⁹⁹ Там же, с. 25, 40.

¹⁰⁰ Цит. по: Веселовский Б.Б. История земства, т. III, с. 337.

¹⁰¹ Цит. по: Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970, с. 370.

¹⁰² Скалой В.Ю. Двадцатипятилетие земских учреждений // Север­ный вестник, 1889, № 1, с. 153-172; Арсеньев К.К. По поводу реформы земских учреждений // ВЕ, 1888, № 3, с. 327-351

¹⁰³ Голос, 1883, № 2, 18.

¹⁰⁴ Дневник академика В.П. Безобразова. Запись от 16-17 июля 1886 г. // РС, т. 141, 1910, с. 308.

¹⁰⁵ Из дневника сенатора. Записи от 21 сентября и 11 ноября 1884 г. // Былое, 1907, № 9, с. 9, 14.

¹⁰⁶ Там же, с. 15.

¹⁰⁷ Там же, с. 29.

¹⁰⁸ Дневник академика В.П. Безобразова. Запись от 10 августа 1886 г. // РС, т. 141, 1910, с. 310. Ю9 р0 _РНБ  ф   ЮОО, оп. 2, № 115, л. 71. Запись от 16 октября 1888 г.

¹¹⁰ РС, т. 141, 1910, с. 308. Запись от 17 июля 1886 г.

¹¹¹ Пирумова Н.М. Земское либеральное движение, с. 18.

 

Глава 6

От земства к политике: либеральная мысль в предреволюционный период (1891-1904)

¹ Витте С.Ю. Самодержавие и земство. Stuttgard, 1903, с. 151.

² Свешников М.И. Основы и пределы самоуправления. СПб., 1892, ч. 1-Й; Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1893, т. II; Гессен В.М. Вопросы местного управления. СПб., 1904; Ивановский В.В. Русское государственное право. Казань, 1898, т. 1, вып. 6; Чичерин Б.Н. Курс государственной науки, т. I, III; его же. Вопросы политики. М., 1903; его же. Россия накануне двадцатого столетия. Берлин. 1900; Н.М. Кор­кунов (1853-1904 гг.) и М.И. Свешников (1862-?) — ученики А.Д. Градовского, преподававшие в Петербургском универси­тете; В.В. Ивановский — профессор Казанского университета. Все трое — последователи позитивистской юриспруденции. В.М. Гессен (1868-1920 гг.) — приват-доцент Петербургского университета, составивший себе известность деятельностью на пользу «возрождения» естественного права, а впоследствии — видный член кадетской партии.

³ Вестник Европы, 1883, кн. 3, с. 329.

⁴ Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г., с. 151.

⁵ Гессен В.М. Указ, соч., с. 116.

⁶ Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 285-286.

⁷ Свешников М.И. Указ, соч., ч. 1, с. III; Чичерин Б.Н. Россия накануне XX столетия, с. 54; Гессен В.М. Указ, соч., с. 157; Ивановский В.В. Указ, соч., с. 446.

⁸ Чичерин Б.Н. Вопросы политики, с. 30.

⁹ Чичерин Б.Н. Россия накануне XX столетия, с. 54.

¹⁰ Головин К.Ф. Мои воспоминания. СПб., 1910, т. II, с. 208.

¹¹ Чичерин Б.Н. Вопросы политики, с. 138; его же. Россия нака­нуне XX столетия, с. 55.

¹² В известном смысле законодательство следовало здесь (хотя и бессознательно) точки зрения юридического позитивизма, причем даже более последовательно, нежели разделявшие его установки либеральные правоведы, признававшие земство институтом государства, но желавшие обеспечить ему свободу действий.

¹³ Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г., с. 157.

¹⁴ Свешников М.И. Указ, соч., ч. 2, с. 201.

¹⁵ Там же, с. 242; Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 328.

¹⁶ Юридическая летопись, 1890, № 12; 1891, № 1. Оценку про­екта Коркунова см. в книге: Захарова Л.Г. Земская контрре­форма 1890 г., с. 159, и Б.Б. Веселовский. История земства, т. 3. Свешников предпочитал предложениям Коркунова поря­док, установленный Положением 1890 года, а Арсеньев пред­лагал передать эту задачу Сенату.

¹⁷ Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 215, 217. Уже отмечалось, что отношение Коркунова к самодержавию принципиально не от­личалось от воззрений его учителя А.Д. Градовского. В 1895-1898 гг. Коркунов был помощником статс-секретаря Госу­дарственного совета (игравшего, кстати, важную роль в его системе русского государственного права), но оставил эту должность из-за нервной болезни (см. Экимов А.И. Коркунов. М, 1983; Письма Коркунова Э.Л. Радлову // ИРЛИ, ф. 252, оп. 2, № 759).

¹⁸ Гессен В.М. Указ, соч., с. 60.

¹⁹ Там же, с. 60-61.

²⁰ Полное собрание законов. Собрание третье, т. X, № 6922.

²¹ Свешников М.И. Указ, соч., ч. 1, с. 202.

²² Там же, с. 109.

²³ Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 281.

²⁴ Гессен В.М. Указ, соч., с. 125.

²⁵ Коркунов Н.М. Указ, соч., с. 267.

²⁶ Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905-1907 гг., с. 106-107.

²⁷ Там же, с. 107.

²⁸ П.С. Шереметев заплатил за нее 100 рублей (Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905-1907 гг., с. 37). Впоследствии Витте выпустил в свет авторское и расширенное издание своей записки. В составлении ее (которое относится к 1899 г.) Витте помогали А.И. Путилов и Н.Н. Кутлер, а также проф. П.П. Цитович. (Витте С.Ю. По поводу непреложности законов государственной жизни. СПб., 1914). Ниже цитируется по изданию: Витте С.Ю. Самодержавие и земство, 5шп:§аг1,1903. О подоплеке записки Витте и о его бюрократической борьбе с Горемыкиным см.: Ананьич Б.В. Самодержавие и земство. Земская реформа 1898-1903 гг. // Вспомогательные историче­ские дисциплины. Л., 1985, т. 15.

²⁹ Там же, с. 18.

³⁰ Там же, с. 4.

³¹ Там же, с. 20; ср. Чичерин Б.Н. О народном представитель­стве. М., 1866, с. 512.

³² Струве П.Б. Предисловие к записке статс-секретаря Витте // С.Ю. Витте. Самодержавие и земство, с. IX, ХLII. Выставив этот лозунг, Струве не забыл упомянуть, что «частные обще­ства и частные лица не суть органы государственного властво­вания, каковыми являются земства» (там же, с. ХL).

³³ Гессен В.М. Вопросы местного управления. М., 1904. В книге собраны статьи Гессена за несколько предшествующих лет.

³⁴ Там же, предисловие.

³⁵ Там же.

³⁶ Шацилло К.Ф. Указ, соч., с. 204, 260.

³⁷ Шрейдер Г.И. Земское самоуправление // Нужды деревни. Сб. статей. СПб., 1904, т. 1, с. 306-307. Шрейдер также был членом «Союза освобождения».

³⁸ Лазаревский Н.И. Самоуправление // Мелкая земская единица. Сб. статей. СПб., 1903, с. 1.

³⁹ Там же, с. 39.

⁴⁰ Там же, с. 50.

⁴¹ Там же, с. 51.

⁴² Там же, с. 39.

⁴³ Там же, с. 29.

⁴⁴ Там же, с. 18.

⁴⁵ Там же, с. 49.

⁴⁶ Гессен В.М. Указ, соч., с. 68. Можно поставить эту мысль Гессена в связь с его попыткой «возрождения естественного права» (см. его книгу «Возрождение естественного права». СПб., 1902). Однако эта попытка защитить самоуправление от бюрократического вмешательства не более основательна, чем идея классика юридического позитивизма в Германии Г. Еллинека приписать органам самоуправления статус «юридических лиц публичного права» и доказать, что, хотя все права само­управления получены от государства, оно не может забрать их обратно (Еллинек Г. Право современного государства. СПб., 1909, т. 1, с. 279-281, 475^*77). Любопытно, что и Н.М. Коркунову пришлось признать, что «местные общения, в отличие от правительственных учреждений, существуют не исключи­тельно для осуществления функций государственного управ­ления. Они имеют свои особые интересы, противоположные общим интересам государства», с которыми могут иметь столк­новения, отчего необходимо разграничение их юридическими нормами. Свои функции органы самоуправления осуществляют, однако, «лишь по уполномочению государства», от которого, очевидно, исходят и эти юридические нормы (Коркунов Н.М. Русское государственное право, с. 276).

⁴⁷ Выдвижение на первый план целесообразности и вообще пони­мание права как средства для достижения конкретных целей государственной власти являются, по мнению некоторых исто­риков политической мысли, неотъемлемой чертой позитивистских концепций, которые и в этом противостоят естественно-правовым теориям, понимающим право как систему всеобщих абстрактных принципов, игнорирующих абстрактные цели (Walicki A Legal Philosophers of Russian Liberalism. р. 145; Hayek F.A. Law, Legislation and Liberty. London, 1973, vol. 1, р. 59).

⁴⁸ Свешников М.И. Указ, соч., ч. 1, с. 208.

⁴⁹ Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Ч. III // Собр. соч. СПб., 1904, т. IX, с. 20.

⁵⁰ Гессен В.М. Указ, соч., предисловие.

⁵¹ Ивановский В.В. Вопросы государствоведения, социологии и политики. Казань, 1899, с. 238-239.

⁵² Ивановский В.В. Организация местного самоуправления во Франции и Пруссии. Казань, 1886.

⁵³ Ивановский В.В. Вопросы государствоведения.., с. 234.

⁵⁴ Лазаревский Н.И. Указ, соч., с. 58.

⁵⁵ Гессен В.М. Указ, соч., с. 163.

⁵⁶ Ивановский В.В. Русское государственное право, т. 1, вып. VI, с. 537.

⁵⁷ Головин К.Ф. Мои воспоминания, т. II, с. 149-150, 151, 166.

⁵⁸ РГИА, ф. 1088 (П.С. Шереметева), оп. 2, ед. хр. 465, л. 2-3.

⁵⁹ Свешников М.И. Основы и пределы самоуправления, ч. II, с. 100-102.

⁶⁰ Коркунов Н.М. Русское государственное право, с. 299.

⁶¹ Свешников М.И. Указ, соч., ч. II, с. 144.

⁶² Там же, с. 135.

⁶³ Там же.

⁶⁴ Ивановский В.В. Вопросы государствоведения.., с. 216.

⁶⁵ МО Архива РАН, ф. 649, оп. 1, ед. хр. 125.

⁶⁶ Там же, ед. хр. 254.

⁶⁷ Там же, ед. хр. 185, 345.

⁶⁸ Воспоминания петербуржца о второй половине 80-х годов // Минувшие годы. 1908, № 11, с. 174-175.

⁶⁹ Walicki A. Ibid.; Зорькин В.Д. Из истории буржуазно-либе­ральной политической мысли России второй половины XIX — начала XX вв. (Б.Н. Чичерин). М., 1975.

⁷⁰ Чичерин Б.Н. Философия права. М., 1900, с. 1-2. Чичерин был далек от того, чтобы противопоставлять естественное право положительному. Для него естественное право — система идеальных норм, являющаяся синтезом умозрения и опыта и служащая как бы компасом для законодателя. Степень же во­площения ее в практическую жизнь зависит от исторических потребностей и обстоятельств, отчего концепцию Чичерина не совсем корректно называют иногда «естественным правом с меняющимся содержанием», хотя содержание ее составляют как раз идеальные нормы, которые неизменны.

⁷¹ Там же, с. 97.

⁷² Там же, с. 84.

⁷³ Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 1. Общее госу­дарственное право. М., 1894, с. IV.

⁷⁴ Чичерин Б.Н. Философия права, с. 302; его же. Курс госу­дарственной науки. Ч. 1, с. 3—6; его же. Вопросы политики. М., 1903, с. 83-84.

⁷⁵ Взгляд на общество как организм поддерживал и А.Д. Градов­ский (см. Градовский А.Д. История, политика и администрация. СПб., 1871, с. 153-156, 187-188). Вообще такое понимание общества плохо подходит для целей либерализма, но весьма удобно для оправдания жесткой централизованной системы, управляемой посредством команд, исходящих от центральной власти, ибо отличием любого организма является неизменность положения и иерархическая соподчиненность его элементов.

⁷⁶ Чичерин Б.Н. Философия права, с. 62.

⁷⁷ Там же, с. 105, 259.

⁷⁸ Чичерин Б.Н. Собственность и государство. М., 1883, т. II, с. 305.

⁷⁹ Не случайно статья Чичерина «Государство и земство», пере­печатанная в книге «Вопросы политики», первоначально носила заглавие «Государство и общество» (ОР РГБ, ф. 334, оп. 1, карт. 17, ед. хр. 8, л. 1).

⁸⁰ Чичерин Б.Н. Вопросы политики, с. 85. По Чичерину, местные союзы составляют переход от частного права к государствен­ному и в этом смысле носят смешанный характер. Они могут «восприниматься» государством и публичным правом, но по при­роде своей не призваны служить его целям (там же, с. 85-86).

⁸¹ Там же, с. 86.

⁸² Там же, с. 129; Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Часть 3. Политика. М., 1898, с. 497.

⁸³ Там же, ч. 3, с. 502; ч. 1, с. 375.

⁸⁴ Там же, ч. 1, с. 381.

⁸⁵ Там же.

⁸⁶ Чичерин Б.Н. Вопросы политики, с. 89.

⁸⁷ Там же, с. 125.

⁸⁸ Там же, с. 81.

⁸⁹ Пирумова Н.М. Земское либеральное движение, с. 124.

⁹⁰ Там же, с. 77.

⁹¹ Ключевский В.О. Собр. соч. М., 1989, т. V, с. 401. Еще одно высказывание подобного рода, принадлежащее самому Чиче­рину, находим в его письме к одному из своих немногочислен­ных последователей, томскому профессору И.В. Михайловско­му: «Куда нам мечтать об идеальном порядке? Если сложится что-нибудь сносное, и то слава Богу!» (ИРЛИ, ф. 62, оп. 5, № 53, л. 2). Эту фразу, сказанную по поводу реформы местного суда, можно было бы избрать эпиграфом ко всему, что в те годы было написано Чичериным по разным общественным и поли­тическим вопросам.

⁹² Шипов Д.Н. Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918, с. 129.

⁹³ Чичерин Б.Н. Вопросы политики, с. 81.

⁹⁴ Чичерин Б.Н. Россия накануне XX столетия, с. 49.

⁹⁵ Чичерин Б.Н. Вопросы политики, с. 90-91.

⁹⁶ Чичерин Б.Н. Россия накануне XX столетия, с. 16.

⁹⁷ Чичерин Б.Н. Вопросы политики, с. 17.

⁹⁸ Чичерин Б.Н. Курс государственной науки, т. III, с. 500-501.

⁹⁹ Там же, ч. 1, с. 339; Чичерин Б.Н. Собственность и государство, т. II, с. 243; Walicki A. Op cit., р. 139, 145.

¹⁰⁰ Шипов Д.Н. Указ, соч., с. 27; его же. К вопросу о взаимных отношениях губернских и уездных земств. М., 1899, с. 5.

¹⁰¹ Там же.

¹⁰² Чичерин  Б.Н. Вопросы политики, с. 105, 132.

¹⁰³ Этот эпитет принадлежит П.П. Тройскому, члену кадетской партии и ученику М.М. Ковалевского (Юбилейный земский сборник, с. 79).

¹⁰⁴ Цит по: Ключевский В.О. Полный курс лекций в трех книгах. Кн. 2, М., 1993, с. 98 (лекция XXXIX).

Заключение

¹     Законодательные проекты и предложения партии народной свободы. 1905-1907. СПб., с. 137, 146-147.

²    Menger С. Problems of Economics and Sociology. Urbana: Uni­versity of Illinois Press. 1963, p. 126.

³    Во многом теряет смысл даже сам термин «самоуправление». Отличать «самоуправление» от управления общегосударст­венного возможно только в том случае, если первое основано на принципах представительства, а второе — нет. Как только центральная власть также приобретает представительный харак­тер, различие сильно сглаживается, если не исчезает вообще. Так что едва ли случайно термин «5е1?-§оуегптеп1» в англо­язычной литературе очень редко применяется к местным адми­нистративным институтам. Вместо него обычно употребляется термин «1оса1 §оуегптеп1».

⁴    Hamburg G.M. Politics of Russian Nobility. 1881-1905. New Brunswick, 1984, p. 222.

⁵    Основательный обзор современных дискуссий о функциях, задачах и природе местного самоуправления можно найти в реферативном журнале: ИНИОН, серия «Государство и право», 1997, № 3, с. 100 и ел. См. также статью автора настоящей работы: Государство и местное самоуправление в России: тео­рия, исторический опыт и современность // Общество, политика, наука: новые перспективы. Москва, Московский общественный научный фонд, 2000, с. 396-411.

Источники и библиография

АРХИВЫ

Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ)

Фонд 564 (А.Ф. Кони)

Фонд 569 (М.Т. Лорис-Меликова)

Фонд 1154 (Б.Н. Чичерина)

Фонд 5108 (А.А. Корнилова)

Институт русской литературы (Пушкинский дом)

Фонд 62 (П.И. Вейнберга)

Фонд 119 (Кавелиных)

Фонд 134 (А.Ф. Кони)

Фонд 207 (О.К. Нотовича)

Фонд 252 (Э.Л. Радлова)

Фонд 293 (М.М. Стасюлевича)

Московское отделение Архива РАН Фонд 518 (В.И. Вернадского) Фонд 603 (М.М. Ковалевского) Фонд 649 (В.Ю. Скалона)

Отдел рукописей Российской государственной библиотеки

ЮР РГБ)

Фонд 70 (В.И. Герье) Фонд 120 (М.Н. Каткова) Фонд 169 (Милютиных) Фонд 323 (К.Д. Кавелина) Фонд 334 (Б.Н. Чичерина)

Российский государственный архив литературы и искусства

РГАЛИ

Фонд 40 (К.К. Арсеньева) Фонд 46 (П.А. Бартенева) Фонд 191 (П.А. Ефремова)

Фонд 339 (О.К. Нотовича) Фонд 636 (С.А. Юрьева) Фонд 1772 (В.Ю. Скалона)

Российский государственный исторический архив (РГИА) Фонд 651 (Васильчиковых) Фонд 869 (Милютиных) Фонд 908 (П.А. Валуева) Фонд 1088 (П.С. Шереметева)

Рукописный отдел Российской национальной библиотеки

(ТО РНБ)

Фонд 379 (Ф.П. Корнилова) Фонд 391 (А.А. Краевского) Фонд 529 (Б.Э. Нольде) Фонд 1000 (Собрание отдельных документов)

С.-Петербургское отделение Архива РАН Фонд 45 (И.И. Янжула) Фонд 208 (С.Ф. Ольденбурга)

ПЕЧАТНЫЕ ИСТОЧНИКИ

А.Ш.[А.А. Шахматов]. Краткий очерк жизни и деятельности Градовского // Градовский А.Д. Собр. соч., т. IX. СПб., 1904.

Безобразов В.П. Государство и общество: управление, самоуправ­ление и судебная власть. СПб., 1882.

Безобразов В.П. Дневник академика В.П. Безобразова // Русская старина. 1908, № 1, 10, 11-12; 1909, № 12; 1910, № 2; 1911, № 10; 1912, № 1, 11, 12; 1913, № 4, 5; 1914, № 2.

Безобразов В.П. Из дневника сенатора // Былое, 1907, № 9.

Блок АЛ. Государственная власть в европейском обществе. Взгляд на политическую теорию Лоренца Штейна и на французские политические порядки. СПб., 1880.

Васильчиков А.И. Землевладение и земледелие в России и других европейских странах, тт. 1-2, СПб., 1876.

Васильчиков А.И. О самоуправлении. Сравнительный обзор рус­ских и иностранных земских и общественных учреждений, тт. 1-Й, СПб., 1872. (Первое издание — тт. МП, СПб., 1869-1871).

Валуев П.А. Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел, тт. 1-2, М., 1961.

Валуев П.А. Дневник. 1877-1884. Пг., 1919.

Витте С.Ю. По поводу непреложности законов государственной жизни. СПб., 1914.

Витте С.Ю. Самодержавие и земство. Stuttgart, 1903.

Воспоминания петербуржца о второй половине 80-х годов // Ми­нувшие годы, 1908, № 11.

Герье В.И., Чичерин Б.Н. Русский дилетантизм и общинное земле­владение. М., 1878.

Гессен В.М. Вопросы местного управления. СПб., 1904.

Глинский Б.Б. А.Д. Градовский (опыт характеристики) // Истори­ческий вестник, 1890, № 1.

Гнейст, Рудольф. История государственных учреждений Англии. М., 1885.

Гнейст, Рудольф. Правовое государство и административные суды Германии. Изд. 2-е. СПб., 1893.

Головачев АЛ. Десять лет реформ. 1861-1871. СПб., 1872.

Головин К.Ф. Мои воспоминания, т. 1-П, СПб., 1910.

Головин К.Ф. Наше местное управление и местное представи­тельство. СПб., 1884.

Голубев А. Князь А.И. Васильчиков. СПб., 1882.

Гольцев В.А. Государство и самоуправление. М., 1882.

Градовский А.Д. История местного управления в России // Собр. соч., т. II. СПб., 1899.

Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Ч. III. Органы местного управления // Собр. соч., т. IX. СПб., 1904.

Градовский А.Д. Системы местного управления на западе Европы и в России // Сборник государственных знаний. (Под ред. В.П. Безобразова, т. У-У1 // Перепечатано: Градовский А.Д. Собр. соч., т. IX. СПб., 1904.)

Градовский А.Д. Всесословная мелкая единица // Голос, 1882, № 115 // Собр. соч., т. VIII. СПб., 1903.

Градовский А.Д. Переустройство нашего местного управления // Голос, 1881, № 18, 21, 25, 29 // Цит. по: Градовский А.Д. Собр. соч., т. VIII. СПб., 1903.

Градовский А.Д. Политика, история и администрация. СПб., 1871.

Драгоманов М.П. Либерализм и земство в России. Оепеуе, 1889.

Еллинек Г. Право современного государства, т. 1. Общее учение о государстве. СПб., 1909.

Ивановский В.В. Вопросы государствоведения, социологии и политики. Казань, 1899.

Ивановский В.В. Опыт исследования деятельности органов зем­ского самоуправления в России. Казань, 1882.

Ивановский В.В. Организация местного самоуправления во Фран­ции и Пруссии. Казань, 1886.

Ивановский В.В. Русское государственное право, т. 1. Верховная власть и ее органы. Вып. 6. Местные установления обществен­ного управления. Казань, 1898.

Законодательные проекты и предложения партии народной сво­боды. 1905-1907. СПб., 1907.

Кавелин К.Д. Собрание сочинений, т. II. Публицистика. СПб., 1898.

Кареев Н.И. Прожитое и пережитое. Л., 1990.

Ковалевский М.М. Английская конституция и ее историк. М., 1884.

 [Ковалевский М.М.] Конституция графа Лорис-Меликова и его частные письма. Лондон, 1904 (1-е издание — 1893 г.).

Коркунов Н.М. Русское государственное право, т. II, СПб., 1893. Коркунов Н.М. Сборник статей 1877-1897 годов. СПб., 1898.

Корш Е.В. Отзвуки далекого прошлого // Русская старина, т. 177, 1918.

Кошелев А.И. Записки А.И.Кошелева. М., Изд-во МГУ, 1991. Лазаревский Н.И. Самоуправление // Мелкая земская единица. Вып. 1. СПб., 1903.

Лешков В.Н. Опыт теории земства и его земских учреждений по положению 1864 г., января 1 // День, 1865, 6, 11,13 ноября.

Лешков В.Н. О праве самостоятельности как основе для само­управления // Юридический вестник, 1872, № 1.

Лохвицкий А.В. Губерния, ее земские и правительственные учреж­дения, т. 1. СПб., 1864.

Материалы Кахановской комиссии. Отчет ревизовавших сенато­ров, б/г.

Материалы по земскому общественному устройству, тт. 1-2, СПб., 1885-1886.

Мещерский В.П. Мои воспоминания, т. II, СПб., 1898.

Муромцев С.А. Статьи и речи. Вып. V. М., 1910.

Никитенко А.В. Дневник, т. III, М., 1956.

Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. Нотович О.К. Основы реформ местного и центрального управ­ления. СПб., 1882.

Одарченко К. Организация и задачи земского самоуправления. М., 1900.

Пазухин А.Д. Современное состояние России и сословный вопрос. М.. 1886.

Платонов С.Ф. Несколько воспоминаний о студенческих годах// Дела и дни, кн. 2, Пг., 1922.

Положения о прусских земских учреждениях. СПб., 1886. Русские ведомости. 1863-1913. М., 1913. Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь, тт. 1-4, М., 1989-1999.

Русский администратор новейшей школы. Записка псковского губернатора Б. Обухова и ответ на нее. Берлин, 1868.

Свешников М.И.  Основы  и  пределы  самоуправления.   СПб., 1892.

Свешников М.И. Русское государственное право, т. 1, вып. 1, СПб., 1895.

Семенов Н.П. Наши реформы. М., 1884.

Сементковский Р.И. Встречи и столкновения // Русская старина, 1911, № 12; 1912, № 1-5, 10-12; 1913, № 2; 1918, № 1-6, 10-12.

Сементковский Р.И. Среди отошедших // Исторический вестник, тт. 147, 148, 149/150, 1917.

Сергеевич В.И. Задача и метода государственных наук. М., 1871.

Скалой В.Ю. По земским вопросам. Очерки, обозрения, заметки, т. 1. СПб., 1905.

Скалой В.Ю. Земские вопросы. Очерки и обозрения. М., 1882; М.М.Стасюлевич и его современники в их переписке, тт. II, V. СПб., 1911, 1913.

Струве П.Б. Предисловие к записке статс-секретаря Витте // Витте С.Ю. Самодержавие и земство. 8ши§ап, 1903.

Тернер Ф.Г. Воспоминания жизни Ф.Г. Тернера. СПб., 1910-1911.

Токвиль, Алексис де. Демократия в Америке. М., 1992.

Труды Комиссии о губернских и уездных учреждениях, ч. 1-2, СПб., 1860-1863.

Фирсов Н.Н. Силуэты времени реформ // Исторический вестник, 1910, № 1.

Чичерин Б.Н. Вопросы политики. М., 1903.

Чичерин Б.Н. Воспоминания Б.Н. Чичерина. Вып. II. Путешест­вие за границу. М., 1932; Вып. III. Московский университет. М., 1931; Вып. IV. Земство и Московская Дума. М., 1934.

Чичерин Б.Н. Конституционный вопрос в России (рукопись 1878 г.). М., 1906 // Чичерин Б.Н. Философия права. СПб., 1998, с. 505-524.

Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Часть I. Общее госу­дарственное право. М., 1894; Часть III. Политика. М., 1898.

Чичерин Б.Н. Несколько современных вопросов. М., 1862.

Чичерин Б.Н. Областные учреждения России в XVII веке. М., 1856.

Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1866.

Чичерин Б.Н. («Русский патриот».) Россия накануне XX столетия. Берлин, 1900.

Чичерин Б.Н. Собственность и государство, т. II, М., 1883.

Чичерин Б.Н. Философия права. М., 1900 (второе издание — СПб., 1998).

Шипов Д.Н. Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918.

Шипов Д.Н. К вопросу о взаимных отношениях уездных и губерн­ских земств. М., 1899. Шрейдер Г.И. Земское самоуправле­ние // Нужды деревни, т. 1. СПб., 1904.

Штейн, Лоренц. Учение об управлении и право управления с сравнением литературы и законодательств Франции, Англии и Германии. СПб., 1874.

ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ

«Вестник Европы», журнал, С.-Петербург «Голос», газета, С.-Петербург «Гражданин», газета, С.-Петербург

 «День», газета, Москва

«Земство», газета, Москва

«Московские ведомости», газета, Москва

«Новое время», газета, С.-Петербург

«Русская мысль», журнал, Москва

«Русские ведомости», газета, Москва

«Русский вестник», журнал, Москва

«Северная почта», газета, С.-Петербург

«Санкт-Петербургские ведомости», газета, С.-Петербург

«Юридический вестник», журнал, Москва

БИБЛИОГРАФИЯ

Авинов Н.Н. Главные черты в истории законодательства о зем­ских учреждениях // Юбилейный земский сборник. СПб., 1914.

Авинов Н.Н. Опыт программы систематического чтения по вопро­сам земского самоуправления. М., 1905.

Ананьич Б.В. Самодержавие и земство. Земская реформа 1898-1903 гг. // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1985.

Велихов Д.А. Основы городского хозяйства. М., 1928.

Верещагин А.Н. Государство и местное самоуправление в Рос­сии: теория, исторический опыт и современность // Общество, политика, наука: новые перспективы. Московский обществен­ный научный фонд, серия «Научные доклады», вып. 103. М., 2000.

Верещагин А.Н. Земское самоуправление в трудах русских уче­ных // Вестник РАН, 1996, т. 66, № 7. Веселовский Б.Б. История земства за сорок лет, тт. 1-4. СПб., 1909-1911.

Гармиза В.В. Подготовка земской реформы 1864 г. М., 1957. Гармиза В.В. Земская реформа и земство в исторической литера­туре // История СССР, 1960, № 5.

Гронский П.П. Теории самоуправления в русской науке // Юби­лейный земский сборник. М., 1914.

Гронский П.П. Теории самоуправления в германской науке // Известия СПб. Политехнического института, 1913, кн. 1.

Давыдов А.Ю. Князь-кооператор А.И. Васильчиков // Вопросы истории, 1993, № 8.

Институты самоуправления: историко-правовое исследование. М., 1995.

Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов. М., 1964.

Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX сто­летия. М., 1970.

Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г. М., 1968.

Зорькин В.Д. Из истории буржуазно-либеральной политической мысли России (Б.Н. Чичерин). М., 1975.

Зорькин ВЛ. Позитивистская теория права в России. М., 1978.

Кельнер В.Е. В.П. Безобразов и «Сборник государственных зна­ний» // Книжное дело в России во второй половине XIX — начале XX в. Вып. 2. Л., 1986.

Кизеветтер А.А. Исторические отклики. М., 1915.

Кизеветтер А.А. Местное самоуправление в России 1Х-Х1Х вв., М., 1910.

Катаев ВЛ. От фронды к охранительству. Из истории русской либеральной мысли 50-60-х гг. XIX в. М., 1978.

Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. М., 1993.

Куликов В.В. Земские учреждения и правительственный конт­роль (вторая половина XIX — начало XX в.). М., 2001.

Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли дорево­люционной России. М., 1980.

Лаптева Л.Е. Земские учреждения в России. М., 1993.

Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762-1914. М., 1995.

Матвеев В.Ф. Теории самоуправления в современной науке // Вестник права, 1905, № 1.

Медушевский А.Н. Земство и конституционализм в России // Земство, 1996, № 1.

Новикова Л.И. Земство как орган самоуправления и школа поли­тического опыта // Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М., 1999.

Павловский И.В. Лоренц фон Штайн и русская общественность XIX века // Россия и Запад: диалог культур. М., 1994.

Петров Ф.А. Земско-либеральные проекты переустройства го­сударственных учреждений в России в конце 70 — начале 80-х годов XIX в. // Отечественная история, 1993, № 4.

Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. Социальные корни и эволюция до начала XX в. М., 1977.

Секиринский С.С., Шелохаев В.В. Либерализм в России. М., 1995.

Твардовская   В.А. Идеология пореформенного самодержавия (М.Н. Катков и его издания). М., 1978.

Хейфец М.И. Революционная ситуация в России конца 1870-х гг. (Кризис правительственной политики). Диссертация... канд. ист. наук. М., 1950.

Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905-1907 гг. М., 1985.

Шлемин П.И. Земско-либеральное движение на рубеже XIX-XX вв. Диссертация... канд. ист. наук. М., 1972.

Эймонтова Р.Г. Русский университет на грани двух эпох: от Рос­сии крепостной к России капиталистической. М., 1985.

Экимов А.И. Коркунов. М., 1983.

Essays on Russian Liberalism. Columbia, 1972. Ch. E.Timberlake (editor).

Fisher G. Russian Liberalism: from Gentry to Intelligentsia. Cam­bridge, 1958.

Starr F.S. Decentralisation and Self-Government in Russia, 1830-1870. Princeton, 1972.

Walicki A. Legal Philosophers of Russian Liberalism. Oxford, 1987.

The Zemstvo in Russia: an experiment in local Self-Government. Edited by T. Emmons and W.S. Vucinich, Cambridge, 1982.

 

Список сокращений

АРХИВЫ

ГАРФ - Государственный архив Российской Феде­рации, Москва

ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкин­ский дом), Санкт-Петербург

МО Архива РАН - Московское отделение Архива Российской академии наук

ОР РГБ - Отдел рукописей Российской государст­венной библиотеки, Москва

РГАЛИ - Российский государственный архив лите­ратуры и искусства, Москва

РГИА - Российский   государственный   историче­ский архив, Санкт-Петербург

РО РНБ - Рукописный отдел Российской националь­ной библиотеки, Санкт-Петербург

СО Архива РАН - Санкт-Петербургское  отделение  Архива Российской академии наук

ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ

ВЕ — «Вестник Европы», журнал

ВИ — «Вопросы истории», журнал

ГМ — «Голос минувшего», журнал

ИВ — «Исторический вестник», журнал

МВ — «Московские ведомости», газета

НВ — «Новое время», газета

ОИ — «Отечественная история», журнал

РВ — «Русский вестник», журнал

СПбВед — «Санкт-Петербургские ведомости», газета

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ОБЗОР ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Глава 1. ПРИНЦИПЫ ЗЕМСКОЙ РЕФОРМЫ 1864 года

Глава 2. ПРОБЛЕМА ТЕОРИЙ САМОУПРАВЛЕНИЯ

Глава 3. КОНЦЕПЦИИ ЗЕМСКОГО САМОУПРАВЛЕ­НИЯ 1860-х годов

Глава 4. КРИЗИС ЗЕМСТВА И ЛИБЕРАЛЬНАЯ МЫСЛЬ: ТЕОРИЯ В.П. БЕЗОБРАЗОВА И А.Д. ГРАДОВ-СКОГО

Глава 5. ТЕОРИЯ В ДЕЙСТВИИ: ПРАВИТЕЛЬСТВЕН­НЫЙ КРИЗИС И ЗЕМСКАЯ КОНТРРЕФОРМА (1878-1890 гг.)

Глава 6. ОТ ЗЕМСТВА К ПОЛИТИКЕ: ЛИБЕРАЛЬНАЯ МЫСЛЬ В ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД (1891-1904 гг.)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИМЕЧАНИЯ

ИСТОЧНИКИ И БИБЛИОГРАФИЯ

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Монография

Александр Николаевич Верещагин

ЗЕМСКИЙ ВОПРОС В РОССИИ

 

Политико-правовые аспекты

Редактор О. В. Чхиквишвили

Оформление художника В. И. Примакова

Художественный редактор И.А. Горбунова

Технический редактор З.Д. Гусева

Корректор С.Ю. Чупахина

 Компьютерная верстка Е.В. Мельниковой

Лицензия серии ЛР № 010170 от 7 октября 1997 г. выдана Госкомпечатью РФ

Подписано в печать 18.03.2002.

Формат 84х108'/₃₂. Бумага офсетная.

Гарнитура «Тайме». Печать офсетная.

Усл. печ. л. 10,08. Уч.-изд. л. 10,44.

Изд. № 26-И/2001. Тираж 1000 экз.

Цена договорная. Заказ № 1900.

Издательство «Международные отношения».

107078, г. Москва, Садовая-Спасская, 20.

Тел. отдела реализации: 975-30-09

Отпечатано с оригинал-макета

издательства «Международные отношения»

в ФГУП ордена «Знак Почета»

Смоленской областной типографии им. В.И. Смирнова.

214000, г. Смоленск, проспект им. Ю. Гагарина, 2.

Тел.: 3-01-60, 3-14-17, 3-46-20