Введение                                                                              стр. 4

1. Плановая система - исходное состояние для переходной экономики.                                                                                     стр. 7

1.1.         Кризис плановой экономики и его последствия.   стр.7

1.2.         Предпосылки становления плановой экономики в России.                                                                             стр.15

1.3.         Плановая экономика и его последствия.               стр. 28

2. Формирование в России новой социально – экономической модели.                                                                                  стр. 36

2.1.   Переходная экономика как объект теории и типы пере ходной экономики.                                                  стр. 36

2.2.   Российская современная переходная экономика и развитие рыночных отношений.                                      стр. 45

2.3.         Социально-экономическая стратегия  переходных процессов.                                                                       стр. 56

Заключение                                                                        стр.64

Список использованной литературы                           стр. 73

ВВЕДЕНИЕ

Экономическая теория, прежде всего, отражает закономерности функционирования экономики. Через категории, к примеру, равновесной цены, предельных издержек, моделей роста и другие она характеризует определенные устойчивые связи, свойственные рыночной экономической системе. Однако рыночная экономика со всеми ее чертами существовала не всегда. Как и всякая другая система, она прошла известный путь развития, который имел не мало трагических ошибок.

Процесс формирования и функционирования экономической системы включает три этапа. Первый – постепенное становление системы (т.е. ее возникновение), приводящее к ее утверждению в обществе как господствующей. Второй – период зрелости, полного проявления в процессе функционирования всех ее возможностей, исторических преимуществ. Третий – постепенное “умирание” в условиях зарождения и развития элементов новой, будущей системы.

Исторический характер всякой системы (становление, зрелость, умирание), обусловливает то, что в развитии общества возникают особые – переходные – состояния. Отличительными чертами таких состояний являются: 1) сосуществование элементов старой и новой систем; 2) особый характер противоречий – борьба элементов отмирающей и нарождающейся экономики; 3) неустойчивость, обусловленная самой трансформацией общества и проявляющаяся в альтернативности (неопределенности) вариантов его будущего.

Рубеж тысячелетий обнаруживает переходное состояние на новом уровне. С точки зрения смены доминирующего фактора, на первый план выдвигается человек (труд). Если прежде человек выступал как  элемент, подчиненный природе, а в индустриально-рыночной системе – вещественному богатству, то в будущем обществе творческая деятельность человека на основе научного знания превращается в определяющий элемент функционирования и развития общества. Сегодня подобные признаки проявляются в повышении роли, ответственности работника за эффект его деятельности, контроля за ходом производственного процесса, значения квалификации работников. Возрастает роль вложений в “человеческий капитал”, развиваются новые формы мотивации в труде и т.д. С точки зрения изменения характера связи заметны тенденции к возрастанию роли прямых информационных связей в отличие от рыночного хозяйства, где информационную функцию выполняют связи косвенные (рыночные). Не случайно будущее общество получило название как информационного периода.

В целом же, в силу неодинакового уровня развития различных стран, переходность в современном мировом сообществе оказывается более сложной, многогранной. Во-первых, это вышеназванные “постиндустриальные” тенденции. Во-вторых, усилившиеся интеграционные процессы, проявляющиеся во все более разветвленных мировых связях; создание различного рода объединений континентального и межконтинентального масштаба; ускорение развития относительно “слабых” стран. В-третьих, растущее преодоление “разносторонности” в развитии стран, происходящее на основе ускоренного индустриального развития “отставших” стран и глобализации рыночных отношений.

Эти черты характеризуют сегодня развитие всех стран мирового сообщества, в рамках которого, однако, выделяется несколько разнородных групп. Одна – это страны-лидеры, демонстрирующие в наибольшей степени тенденции движения к постиндустриальному (информационному) обществу. Другая – это страны, называемые в недавнем прошлом “развивающимися”. Наконец, в 90-е годы сформировалась особая группа (бывших социалистических) стран, стартом” переходных процессов, в которых стал “уход” от плановой экономики.

Россия относится к числу этих стран, поэтому специфика ее переходного процесса в значительной мере характеризует черты переходного состояния во всех бывших социалистических странах. Во-первых, это особенное исходное состояние, предшествующее переходному процессу – плановая экономика. Характер связей здесь был совершенно иной, чем в “обычной” индустриально-рыночной системе. Поэтому развитие рыночных отношений начинается здесь в известном смысле с нулевой отметки. Во-вторых, переходные процессы проявляются здесь не путем простого нарастания прогрессивных тенденций, а неизбежно связаны с глубокими качественными преобразованиями экономики, сломом прежних отношений. В этом смысле это не эволюционный, а революционный процесс. В-третьих, необходимость ломки существовавшей структуры производства, экономической структуры (отношения собственности) общества, форм хозяйствования (“от плана к рынку”) означает неизбежность значительных социально-экономических издержек в процессе этих преобразований (трансформационный спад производства, ухудшение жизни населения, изменение менталитета и т.п.). В-четвертых, особенности переходной экономики в России во многом обусловлены разрывом хозяйственных межреспубликанских связей, распадом Советского Союза, а также Совета Экономической Взаимопомощи. В-пятых, уникальность России проявляется в том, что в ней по сравнению с другими социалистическими странами Центральной и Восточной Европы особенно долго существовала социалистическая (плановая) экономика. Это породило дополнительные трудности в переходном процессе.

Сложность, многогранность переходного состояния в современном мире обусловливает и неоднозначность термина “переходная экономика”. Как отмечалось, все страны мирового сообщества находятся в известном переходном состоянии и в подобном широком смысле вся мировая экономика сегодня – это “переходная экономика”. Однако внутри нее есть несколько разновидностей переходных экономик. Практически, когда речь идет о переходной экономике, она понимается в таком, более узком смысле. В подобном смысле “переходная экономика” есть экономика и страновая: мы говорим о переходной экономике России, Украины, Литвы, Польши, Чехии и т.д. Важно при этом помнить, что страновая переходная экономика (так она будет пониматься в дальнейшем изложении) – частица глобального переходного состояния мирового сообщества. Это означает, что, например, переходная экономика, заключает в себе, во-первых, черты своей индивидуальной страновой специфики; во-вторых, черты, общие с однородными процессами в других бывших социалистических странах; в-третьих, некоторые общие черты с переходными процессами в развивающихся странах (преобразование государственной собственности, глобализация рыночных отношений и др.); в-четвертых, - что очень важно, - и глобальные черты переходности к постиндустриальному обществу.

Игнорирование последнего момента означало бы фактически как бы исключение российской экономики из единого потока мирового развития, что вряд ли правомерно.

Глава 1

Плановая система – исходное состояние для переходной экономики

1.1. Кризис плановой экономики и его последствия

Экономический кризис в теории характеризует, как известно, определенное состояние рыночной системы, представляющее собой резкое нарушение равновесия в экономике в целом или ее части вследствие несоответствия свойственного ей регулятора (спроса) и сложившегося предложения. Основными видами кризиса в рыночной экономике выступают циклические кризисы перепроизводства и структурные кризисы.

Циклические кризисы характеризуют состояние общего перепроизводства, происходят периодически (через 9-11 лет), выступая как необходимое средство восстановления равновесия в рыночной системе, проявляются в падении производства и цен, снижении реальной заработной платы, росте безработицы и др.

Следует подчеркнуть, что плановая экономика по типу своему иная, нежели рыночная – это ресурсоограниченная экономика. Механизм ее действия позволяет в принципе сбалансировать в воспроизводственном процессе потоки и запасы. Известное и постоянно подчеркиваемое “преимущество” плановой экономики, как экономики бескризисной, имело под собой то простое обстоятельство, что спрос (платежеспособная потребность) в ней никогда не играл роль регулятора в росте производства.

Более того, как отмечалось, плановая экономика сразу же по своему рождению начинает демонстрировать явление противоположного кризисам порядка: здесь постепенно и все более развивается дефицит и предметов потребления, и средств производства. Простая сравнительная оценка этого явления с явлениями рыночной экономики послужила основой для вывода в 20-е годы Л.Н. Крицманом (1890-1937) и В.В. Новожиловым (1892-1970), что плановой экономике свойственны, видимо, кризисы недопроизводства. Что же касается всеобщего дефицита, свойственного плановой экономике, то это есть проявление ее не кризисного, а обычного, нормального состояние.

Очевидно, что когда речь идет о кризисе плановой экономики, имеется в виду не какой-либо вид экономического кризиса, а кризис плановой системы. Это кризис, характеризующий то или иное несоответствие между спросом и предложением в целом или рамках отдельных отраслей. Кризис системы свидетельствует о несоответствии потребностей развития данного общества и свойственного ему социально-экономического устройства. Если экономический кризис есть внутренний элемент самого механизма функционирования системы, то кризис системы в известном смысле есть для нее “внешний” фактор, говорящий о начале переходного процесса.

Наиболее яркое проявление кризиса плановой экономики в России (СССР), во-первых, ее значительное и возрастающее отставание от экономик развитых стран в техническом и технологическом отношениях, принципиальная неспособность использовать, принципиальная неспособность использовать достижения современной НТР; во-вторых, удручающие показатели жизненного уровня населения, по многим из которых страна “пропустила вперед” десятки стран и по которым также проявлялась тенденция растущего отставания. При этом, если первый момент – свидетельство относительного отставания экономики в рамках мировой цивилизации, что само по себе важно и тревожно, то второй – говорит в известной мере и об абсолютной неспособности обеспечить своим членам нормальное существование.

Сущность этого кризиса и может быть определена как возрастающая неспособность плановой экономики обеспечивать пропорциональное развитие народного хозяйства, экономическую и социальную эффективность общественного производства.

Представляется, что последнее реальное обстоятельство объясняется существованием ряда условий, “облегчающих” функционирование плановой экономики, с изменением которых и вступили в действие непосредственные причины ее кризиса.

К числу таких условий, в какой-то мере объясняющих саму возможность существования и относительно эффективного функционирования плановой экономики, можно отнести следующие:

-               относительная простота структуры хозяйства и сравнительно небольшие масштабы общественного производства позволяющие обеспечить и своевременность, и известную обоснованность команд из центра;

-               экстенсивный тип роста, вытекающий из задач первых лет советской власти и характера технической базы того периода, также позволяющие обеспечить эффективное развитие под воздействием и чисто волевых методов;

-               своеобразный “исторический кредит” общества, получаемый всякой новой общественной системой для реализации провозглашаемых ею целей;

-               наконец чрезвычайные условия развития России (СССР) – недостаточные к моменту Октябрьской революции материальные и духовные предпосылки, капиталистическое окружение, военная опасность и т.п.

Мнение о высокой эффективности плановой экономики создавалось и благодаря некоторым чертам ее действия: возможность быстрой концентрации ресурсов на определенных участках, соответственно быстрое решение отдельных проблем, жесткая дисциплина, существующая под страхом репрессивных мер, и т.д.

Следует отметить также, что в функционировании плановой экономики не было все благополучно вплоть до восьмидесятых годов, когда “вдруг” и разразился ее кризис. Преходящий характер названных выше условий, очевидные и все чаще наступающие “сбои” с действии командной модели обнаруживали необходимость ее изменения уже в послевоенный период.

Для неоднократных попыток произвести изменения характерен ряд моментов. Во-первых, содержанием их всегда провозглашался переход от преимущественно административных к преимущественно экономическим методам управления. Это весьма показательное свидетельство осознания руководством страны непригодности в принципе сложившейся в конце 20-х годов системы управления. Во-вторых, все эти изменения по своему характеру предполагались как реформы, касались или частичных изменений (развитие материального стимулирования в сельском хозяйстве в 1953 г., переход к территориальной системе управления в 1957 г. и др.), или охватывали комплекс проблем, но в рамках действующей модели (таков, например, замысел экономической реформы 1965 г.). Отсюда паллиативность, непоследовательность и неэффективность в итоге всех этих попыток. В-третьих, что очень важно, ростом масштабов предполагаемых в каждой последующей попытке изменений. Это объясняется тем, что после каждой неудачной попытки реформировать систему в рамках той же модели кризисные явления нарастали, приобретали все более широкий и глубинный характер, требовали соответственно и более масштабных мер для своего преодоления. Относительным показателем нарастающих проблем может служить снижение среднегодовых темпов прироста валового национального продукта СССР. Если в 1950-1970 г. он составлял 5,0%, то в 1970-1989 гг. – уже 2,0%.

Начало восьмидесятых годов ознаменовалось рядом попыток кардинального реформирования действующего хозяйственного механизма, также не приведших к позитивным результатам. Вместе с тем изменение в стране политической атмосферы с середины этого десятилетия создало возможность для более полной, откровенной оценки характера и последствий функционирования плановой модели экономики. Это и привело к выводам, во-первых, о кризисе существующей системы; во-вторых, о невозможности преодоления этого кризиса даже самыми радикальными мерами в рамках этой системы.

Как отмечалось, в практике современной российской переходной экономики не все обстоятельства были учтены в должной мере. Возобладала линия на ускорение преобразований. Безусловно, быстрота имеет не только минусы, но и плюсы. Однако реально в российской экономике в начале переходного периода возникла ситуация, напоминающая внешне картину экономического, все углубляющегося кризиса.

Явления, характерные для начального периода российской переходной экономики могут быть определены как кризисные, поскольку, во-первых, они аналогичны по форме хорошо знакомым чертам экономического кризиса, во-вторых, по содержанию выражают целый ряд реально сложившихся в экономике “несоответствий”. Прежде всего, это начавшееся в конце восьмидесятых и усилившееся в начале девяностых годов снижение промышленного производства, проявившееся в соответствующем сокращении общественного продукта и национального дохода. Падает производительность общественного труда. Вместе с тем с их либерализацией в десятки раз возрастают цены, интенсивно развивается инфляционный процесс. Появляется и расширяется безработица и, что особенно существенно, - резко снижается жизненный уровень основной массы населения.

Однако правомерность трактовок всех этих явлений как кризисных, а в целом состояние российской экономики как кризисного не означает, что мы имеем в данном случае дело с тем или иным видом экономического кризиса, характерного для рыночной экономики. Положение российской экономики в начале 90-х годов демонстрирует качественно новое явление: развитие кризисных элементов вследствие вступления общества в переходную экономику реформаторско-эволюционного типа.

Так, если принять за базу 1985 г., валовой национальный продукт СССР снижается в 1990 г. на 3%, а в 1991 г. – на 17%. В 1993 г. сокращение внутреннего валового продукта России по сравнению с 1990 г. составило примерно 38%. Отрицательные темпы прироста промышленной продукции были в 1993 г. – 16%, в 1992 г, - 18%. Доля населения, получающая доходы ниже прожиточного минимума составляла в России по данным официальной статистики от 35% до 26%. Число безработных по стандартам Международной организации труда дошло до 3,8 млн. человек (5% от трудоспособного населения). В объяснении сложившейся кризисной ситуации опять-таки следует различать ее непосредственные и конечные причины. Непосредственные причины – прежде всего деформация функционирующего в условиях плановой системы хозяйственного механизма: разрушение сложившихся и действующих многие годы межотраслевых, территориальных и внешнеэкономических связей; отмирание гарантированных централизованных заказов от государства, а также гарантированного снабжения ресурсами; отказ от твердых цен на продукцию и т.д. Очевидно, что какая-то часть потерь прямо связано с неумелостью и ошибками руководителей российских реформ.

Так, сразу же обнаружилась глубокая диспропорциональность народного хозяйства, проявляющаяся в гипертрофированном развитии отраслей I подразделения и особенно военно-промышленного комплекса и слабости отраслей, связанных с потребительским сектором. Обнаружилась неконкурентоспособность множества предприятий, требующая перестройки их деятельности на обеспечение качества продукции и удовлетворение реального спроса. Обнаружилось несовершенство системы цен, не отвечающей требованиям рыночного механизма и структуре спроса. Господство предприятий- монополистов, сложившееся в условиях плановой экономики логично вело на первых этапах движения к рынку к их стремлению получить больший доход за счет роста цен и снижения объемов производства. Низкий жизненный уровень, сложившийся к началу реального кризиса в плановой экономике породил тенденцию к росту номинальной и снижению реальной зарплаты. Закономерная конкуренция относительных заработных плат в условиях сокращения производства, слабости потребительского сектора общественного производства, роста цен усилили давление на потребительский рынок, инфляционные процессы и т.д. Субъективные просчеты руководства в значительной мере усугубили кризисную ситуацию.

Вместе с тем, с точки зрения рассматриваемой теории, развившиеся кризисные явления образуют элемент содержания российской переходной экономики.

Это означает, во-первых, существенное усложнение задач переходной экономики, ибо требует многих чрезвычайных первоочередных мер по обеспечения роста производства, и прежде всего повышению жизненного уровня населения. Во-вторых, это обостряет социальные противоречия в обществе, влияющие на характер альтернатив в развитии переходных процессов, их успешное завершение. В-третьих, необходимость чрезвычайных мер обуславливает подчас действия неадекватные основным направлениям переходных процессов, что по крайней мере затягивает их сроки, но может оказать и серьезное деформирующее воздействие.

Программа переходной экономики в России, характеризующая непосредственно содержание перехода от плановой системы к другой, это программа перехода к рыночным отношениям как отношениям регулирующим функционирование воспроизводственного процесса.

1.2. Предпосылки становления плановой экономики в России

Научная постановка вопроса о предпосылках такого крупного исторического явления, как формирование определенной социально-экономической системы предполагает выяснение: во-первых, уровня развития экономики к началу переходного процесса; во-вторых, общих тенденций развития, получивших выражение в этом уровне; в-третьих, относительного состояния данной экономики в свете глобальных тенденций мирового развития.

Сложившееся в силу целого ряда исторических обстоятельств это запоздалое экономическое развитие обусловило и то, что по сравнению с “пионерами” перехода к рыночной экономике – западноевропейскими странами, Россия позже начала переходный процесс от традиционных отношений к рыночным. В этом смысле она вошла в число стран “второго эшелона”. Отсюда целый ряд особенностей российской переходной экономики на этой стадии.

Во-первых, естественно, более поздние сроки появления новых форм, свойственных индустриальной, рыночной экономике. Так, промышленный переворот развертывается в России лишь с 30-х годов XIX века. Соответственно позже формируется и новая социальная структура (буржуазия, рабочий класс) будущего общества.

Во-вторых, специфический характер приобретает действие закономерностей переходной экономики. С одной стороны, сохраняется “нормальность” инерционности воспроизводственных процессов, т.е. воспроизводство традиционно-крепостнических отношений. В этом, как и должно быть, проявляется объективность эволюционного процесса, исключающего быструю трансформацию существующих экономических отношений. Но, с другой стороны, в это плавное эволюционное движение вторгается относительно форсированное развитие новых (буржуазно-рыночных) форм. При этом развитость международных отношений обуславливает не только использование западноевропейского опыта и капитала, но и осуществление этого в сравнительно передовых, не вытекающих из состояния российской экономики формах.

В-третьих, специфика действия закономерностей переходной экономики вела в итоге и к формированию специфического типа капиталистической экономики. В общем эта специфика проявлялась в глубоком несоответствии реальной основы переходных процессов (сохраняющееся феодально-крепостническое общество) и новых экономических форм, возникающих в нем (крупные капиталистические предприятия, банки и т.п.). В самих переходных процессах эта специфика проявлялась в том, что, например, первоначальное накопление не предшествует мануфактуре и фабрике, а идет параллельно с ними; в развитии промышленности быстрое развитие получают отрасли первого подразделения; в кредитной сфере сразу возникают крупные банки. Вместе с тем использование новейших западных форм, развившихся там в ходе длительной эволюции, в российской переходной экономике еще более усиливает дисгармонию “старого” и “нового”, формирует соответствующие противоречия новой складывающейся экономики.

В-четвертых, говоря об особенностях переходной экономики “второго эшелона” в России, нужно подчеркнуть, что отмеченная форсированность не обеспечивала относительного ускорения развития российской экономики. Груз старого как тяжелая гиря тянул ее вниз. Отставание России от развитых стран не уменьшалось. К примеру, в 1860 г. Россия производила 8,1% от промышленной продукции США, а в 1913 г. – 8,3%, сохраняя пятое место в мире по объему промышленного производства за весь этот период. Иными словами, и к 1913 г. отставание России от развитых стран Запада составляло целый порядок.

Понимание причин быстрого перехода в 1917 г. от Февраля к Октябрю требует добавить к характеристике российских особенностей социально-экономического порядка рассмотрение и особенностей российского общественного менталитета. Его характерные черты: во-первых, убежденность в необходимости особых путей будущего развития для России (основанием ее были действительное сохранение в стране не свойственных Западу общинных порядков и т.п., а также стремление избежать развернувшихся там социальных потрясений); во-вторых, как и в экономике, существенное привнесение в него западного влияния, идей и концепций, развившихся тоже на почве западного капитализма. Идеи французской революции 1789 г., бланкизма и др., а позднее – марксизма, будучи непосредственно пересаженными на российскую почву, также породили своеобразные результаты.

Развитие переходных процессов в конце XIX в. было связано в России с двумя основными идеологическими течениями. Главное различие между ними состояло именно в отношении к итогу переходного процесса. Народническая идеология, “отталкивающаяся” от крестьянской общины, считала возможным перейти к социалистическому идеалу, минуя капиталистическую стадию, свойственную Западу. Марксистское течение в полном соответствии с учение Маркса, отмечая факт уже свершившегося в России капитализма, подчеркивало общность пути России и западных стран.

Сегодня феномен Октябрьской революции трактуется неоднозначно. Одни считают, что она действительно открыла социалистическую эру, но шанс, о котором говорил Ленин, не был реализован. Другие – предлагают рассматривать общество, созданное в России и других “социалистических” странах именно как социализм, который другим быть и не может. Третьи – полагают эту революцию не имеющим никаких оснований насильственным переворотом, приведшим к некому “искусственному” результату. Каждая из этих разных позиций подтверждается сегодня одним и тем же общим основанием: в большинстве “социалистических” стран народы “отказались” от существующей у них системы и вступили в полосу перехода к другой системе.

Основой для будущего общества, по Марксу должна была стать общественная (общенародная) собственность на средства производства. Это означало полную ликвидацию частной собственности при сохранении лишь личной собственности граждан на предметы потребления для удовлетворения личных потребностей. Первоначально могла существовать и кооперативная собственность, возникающая на базе обобществления средств мелких производителей. Однако в ходе развития планового хозяйства предполагалось слияние двух форм в единую общенародную собственность. Такая основа означала, что все трудящиеся становятся хозяевами средств и результатов производства, уничтожается всякая эксплуатация.

Механизм функционирования общества в таких условиях – планомерное (согласованное) воспроизводство и развитие народного хозяйства. Ассоциированный общественной собственностью в масштабах всего общества труд приобретает непосредственно общественный характер, т.е. общественная необходимость конкретных видов труда и его продуктов определяется нормативно в плане; учет всех трудовых затрат в этих условиях не нуждается в косвенной оценке, происходит непосредственно в часах рабочего времени. Такая схема, естественно, исключает необходимость товарно-стоимостных отношений, рыночного механизма, которые постепенно отмирают. Планомерность означает также руководящую роль центра (роль его выполняет государство), использование как основополагающих директивных методов в управлении. Теоретически подобный механизм выглядел, как значительно более эффективный, по сравнению с рыночным, так как предполагал более рациональное использование всех ресурсов, исключая кризисы перепроизводства, и т.д.

Наконец, теоретическая марксистская схема будущего общества предусматривала и встроенные в нее экономические стимулы. Важнейшим среди них было распределение по труду, создающее заинтересованность каждого работника в увеличении количества и повышении качества отдаваемого обществу труда. В совокупности с моральными стимулами личная материальная заинтересованность должна была обеспечить высокую эффективность всякого индивидуального труда, соответственно всякого коллективного труда, а в итоге – и всего совокупного общественного труда, осуществляемого всеми работниками по планомерно установленной оптимальной директиве сверху.

Однако самое главное в теоретической марксистской схеме состояло в том, что это была схема особой – социалистической, следующей за капитализмом – стадии развития, образующей в свою очередь первую фазу коммунистической формации. Огромное воздействие, которое оказало в XX в., и еще продолжает оказывать, на судьбы российского, а также ряда других стран общества социалистическое учение, требует специального обращения к его истокам и содержанию социалистической идеи.

Роль социалистической идеи в развитии переходных процессов в России

Социалистическая идея как идея социальной справедливости, счастливого будущего человечества зародилась тысячелетия назад. Причины ее появления – противоречия реальной действительности, проявляющиеся именно в ее “несправедливости”, а также извечное стремление людей к некому (будущему) идеалу. По природе своей социалистическая идея всегда имела ярко выраженную гуманистическую направленность.

Содержание ее всегда было с одной стороны, достаточно неопределенным, в той же мере как неопределенны и сами понятия “свобода”, “справедливость”, а с другой, - всегда несло в себе печать своего времени.

И происхождение, и содержание социалистической идеи на этом этапе обнаруживают ее утопические черты: во-первых, это продукт мыслительной деятельности, во многом оторванной от реальностей; во-вторых, в связи с этим черты идеи не могут быть реализованы из-за отсутствия надлежащих условий; в-третьих, конкретные “модели” общества, предлагаемые ею, неизбежно остаются фантазией уже в силу их конкретности.

Из множества “социализмов”, известных истории науки, можно упомянуть катедер-социализм (Г. Шмоллер, В. Зомбарт и др.), смысл которого в реформировании капитализма под руководством монархического государства; реформаторский дух свойственен и фабианскому социализму. В. Парето сводил проблему социализма к возможности более эффективного централизованного распределения экономических ресурсов, возможность которого он математически доказывал. А. Пигу (1877-1959) примерно такую же идею развивал в духе концепции “конкурентного (в дальнейшем – рыночного) социализма”. Этический социализм, представителем которого был Э. Бернштейн (1850-1932), толковал его в духе нравственных принципов; кооперативный – связывал с господством этой экономической формы; гильдейский – с передачей управления хозяйством в руки отраслевых объединений (гильдий) и т.д.

В связи с этим создавалась возможность и для превращения социалистической идеи в более строгую и развернутую форму теории. Практически в какой-то мере эта задача ставилась и в ряде вышеупомянутых случаев. Однако более подробно, специально эта задача была рассмотрена в марксистской концепции.

Особенность марксистской концепции социализма состоит в следующем: во-первых, она формировалась в условиях достаточно высоко развитых производительных сил и обобществления производства, как бы формировавших реальную базу для будущего общества; во-вторых, социализм в ней органично выводился из действительных тенденций, свойственных развитому капитализму; в-третьих, обоснование социализма давалось в рамках общеисторического развития человечества.

Глубокая обоснованность и целостность взглядов на социализм в марксовой концепции не снимает, однако, вопроса: состоялось ли в данном случае превращение утопической социалистической идеи в научную теорию социализма. Дело в том, что научная теория есть системное (раскрывающее связи субординированных элементов) отображение реального объекта.

Однако научное предвидение в данном случае может быть лишь научной гипотезой, но не теорией. Это, очевидно, относится и к социалистической концепции К. Маркса. В принципиальном плане гипотеза должна неизбежно нести и элементы утопизма, связанные с самим характером научного предвидения. Подобные элементы в концепции Маркса существенно усилились благодаря широкому использованию метода экстраполяции – уже конец XIX в. показал, что развитие капитализма идет не совсем так, как это вытекало из анализа Маркса в середине столетия.

Таким образом, мы не можем говорить о существовании в настоящее время подлинно научной теории социализма. Возможен ли вообще научный социализм? Такой вопрос был поставлен на рубеже веков Э. Бернштейном. Ответ на него, по существу, дан выше. Да, возможен, но при условии появления как реальности такого общества. Без этого можно говорить лишь о научной гипотезе. Это подтверждается и практикой современного “научного творчества”. Современные теоретические разработки социализма далеко не отвечают (и не могут в принципе отвечать по вышеуказанным причинам) признакам научной теории, носят расплывчатый характер, не далеко уходя от утопической социалистической идеи. Так, леворадикальная политэкономия США, ставя задачу создания социалистического идеала, разрабатывает модели демократического планирования и нормативного регулирования экономики, самоуправления, методов гуманизации трудовых отношений и т.д.

Отсутствие до настоящего времени научной теории социализма означает, что положения социалистической гипотезы не могут выступить в качестве теоретического критерия при решении тех или иных вопросов о путях развития общества. Еще один признак теории – ее открытость, создающая возможность ее развитию под воздействием практики. Особенно важно это для теории в общественных науках, в частности для учения о социализме. Сегодня это учение переживает сложный период. Фактическая “закрытость” его в странах, избравших “социалистический” путь развития, превратила его в совокупность догм, все более не соответствующих реалиям действительности и носящих возрастающий вред практике. Дискредитация социалистической идеи, неприятие населением реальной практики в этих странах привели во многом к негативному отношению к самому термину “социализм”.

Негативный характер этого опыта, начатого в России в 1917 г., прежде всего определен именно тем, что формирование плановой экономики здесь (а в последующем и в ряде других стран Европы и Азии) происходило на базе критериальной роли положений “закрытой” марксистской концепции социализма, а также марксистской концепции переходной экономики от капитализма к социализму.

Эта концепция, основанная на рассмотренном выше формационном подходе, исходила из неизбежности смены капиталистического способа производства социалистическим.

Характер переходной экономики – многоукладный. Уклад – форма хозяйства, сосуществующая в экономике с другими укладами. Такой характер экономики предполагает постоянную борьбу между укладами, прежде всего между старым, оставшимся еще частнокапиталистическим и новым, родившимся социалистическим укладом. Политически это выступает как борьба классов буржуазии и пролетариата. Данная теория переходного периода предполагала целенаправленную экономическую политику государства, выступающего в форме диктатуры пролетариата. Эта политика должна быть направлена на вытеснение из экономики ряда укладов и постепенное обеспечение победы укладу, считавшимся социалистическим.

Марксистская концепция переходной экономики была руководством к действию после Октябрьской революции 1917 г. в России.

Последовательное, как казалось, проведение в жизнь идей марксистской концепции социалистической плановой экономики, с одной стороны, подтверждало выводы о прогрессивности, более высокой эффективности нового способа производства, с другой – проявлялось в неожиданных, прямо противоположных ожидаемым результатах.

Вместе с тем стремительное развитие в России (СССР) материальной и духовной культуры, особенно характерное для первых послереволюционных десятилетий в дальнейшем существенно замедляется, вследствие чего по важным социальным показателям (продолжительность жизни, детская смертность и т.д.) она уступает сегодня многим десяткам стран. Причины такого отставания, как стало очевидным в последние годы, заключены в реальных чертах существующей “социалистической” плановой системы.

Ликвидация в ходе переходного периода частной собственности на средства производства, и установление повсеместно общественной (государственной, в основном) собственности на деле привело к монополии государственной собственности, в рамках которой оказалось около 90% всех средств труда. Вместо ожидаемой совокупности “сохозяев”, которыми должны были выступить все трудящиеся, сформировался особый слой партийно-государственной элиты, монополизировавшей и руководство, и использование результатов общественной собственности. В высокой степени развивался бюрократизм.

Планомерное (плановое) хозяйствование в итоге развилось в систему командно-мобилизационного типа, характерного односторонним принуждением (выполнением директив сверху) и фактической ограниченностью проявления какой-либо (полезной для общества) самостоятельности. Чисто формальное существование товарно-денежных отношений, с одной стороны, подрывало здоровую конкуренцию производителей, а с другой – искажало пропорции как обмена, так и производства, способствуя в итоге формированию в обществе постоянной и глубоко диспропорциональности.

В условиях развернувшийся НТР социалистическая экономика России, как это было “официально” признано, оказалась невосприимчивой к достижениям научно-технического прогресса. Страна плановой экономики резко отстала от развитых стран в техническом и технологическом отношениях.

Ограниченность фонда потребления объективно складывающаяся в условиях планово-командного механизма, обусловливает и деформацию экономического стимулирования: распределение по труду превращается в этих условиях в значительной мере в уравнительное распределение. Дифференциация доходов устанавливается лишь изначально (по тарифной сетке) и в относительно небольших размерах. Установленные по тарифу заработки при “потолке” фонда заработной платы уже не могут существенно измениться, что “стимулирует” работника трудиться только в меру установленного тарифа, порождает иждивенчество. Сформированная в условиях реального “социализма” система привилегий, льгот, различного рода распределителей материальных благ, которыми пользуется прежде всего правящая элита, вместе с тем создает в целом возможность (и соответствующие ценностные ориентации) получения тех или иных благ вне зависимости от трудовой активности, а совсем по другим причинам.

Сегодня, пожалуй, общепризнанно, что социалистическая доктрина, определившая собой содержание переходных процессов в России после 1917 г., в течение почти семидесяти лет, в ее реальном “исполнении” нанесла ущерб социально-экономическому развитию страны. Но к чему же в итоге она привела? Если просто перечислить оценки характера общества, сложившегося в России к середине 80-х гг. нашего столетия, то они выглядят следующим образом: социализм как командная экономика – такой оценки западные экономисты придерживались уже давно; государственный социализм; деформированный социализм; государственный капитализм; переходный период от капитализма к социализму; казарменный социализм и др.

Всем этим оценкам свойственны две черты: во-первых, подчеркивание особой, высокой роли государства; во-вторых, ментальность обязательности формационного подхода: если не социализм, то капитализм (и наоборот), но скорее всего (по большинству оценок) “какой-то” социализм (социализм же “строили”!).

Особое внимание хотелось бы обратить на оценку строя, сложившегося в нашей стране, как особого тоталитарного общества, подчеркивающей, с одной стороны, черты тоталитаризма, свойственные российскому плановому хозяйству, а с другой – особенности этого тоталитаризма.

Тоталитаризм – явление, возникающее в ходе этого прогрессивного потока, но лежащее как бы в стороне от основной дороги человеческого прогресса, представляющее отклонение от главной линии движения. Это объясняется тем, что он не развивает потенции, возможности человека, а действует в сторону их известного усреднения, притупления, подчинения единой воле центра.

Вышеозначенное позволяет сделать вывод, что само по себе определение общества как тоталитарного, видимо, недостаточно. Такое определение характеризует лишь его общую, родовую черту. Но такое общество, возникая в различных исторических условиях, соответственно, прикрывается и различными социально-экономическими “одеждами”, которые характеризуют особенности тотальности в тех или иных условиях.

Наконец, особенные тоталитарные отношения развиваются после 1917 г. в российском обществе.

“Социалистичность” плановой экономики, отмеченная в вышерассмотренных чертах, - определяющая характеристика исходного состояния современных переходных процессов в российском обществе. Влияние ее при этом проявляется не только в собственно экономической сфере, обусловливая своеобразие и трудности ее реформирования. Сформировавшаяся в течение десятилетий “социалистическая” система ценностей и ориентаций продолжает проявляться в действии факторов внеэкономических, имеющих особо важное значение в переходных состояниях.

Названная характеристика неотделима и от такого коренного признака плановой экономики, как дефицит.

1.3. Плановая экономика как экономика дефицита

Прежде всего следует подчеркнуть, что понятие “система ресурсоограниченного типа” не есть простое повторение банальной истины, что всякое производство в любых условиях имеет дело с ограниченным количеством ресурсов. Ограниченность ресурсов в этом смысле есть общее условие функционирования системы любого типа.

Я. Корнаи исходил из расширенного воспроизводства как типичного, предполагающего постоянный рост и производительных сил, и общественного продукта. Соответственно, различаются два типа экономических систем: спросоограниченная и ресурсоограниченная.

В спросоограниченной системе рост производства постоянно ограничивается спросом (платежеспособной потребностью). Это означает, что масштаб расширения производства своим “критерием” имеет спрос на рынке (сколько и чего купят), который в свою очередь выражает объем и структуру наличных потребностей в обществе.

В ресурсоограниченной системе масштабы расширения производства связаны непосредственно с наличием ресурсов: прежде всего материальных, а также трудовых. Это означает, что “ограничитель” производства в этом случае – не потребности (даже в их платежеспособной форме), а как бы само производство: чем больше произведенный им продукт, тем больше ресурсов для последующего расширения и т.д. Иными словами, в ресурсоограниченной системе складывается и воспроизводится прямая связь производства не с потребностями (спросом), а с результатом производственного процесса, прежде всего величиной. Изменение потребностей, в том числе их структуры, оказывается совсем не обязательным для соответствующих изменений в производстве, “привязанного” непосредственно лишь к ресурсам, из которых можно что-то произвести. Более того, такое изменение оказывается объективно нежелательным (разрушительным) для производственной системы, приспособленной к действию именно с существующими ресурсами. Поэтому ресурсоограниченная система – это в принципе крайне “жесткая”, трудноперестраиваемая система.

Очевидная сегодня нелепость ресурсоограниченной системы заставляет видеть причины ее “внедрения” часто либо в невежестве, либо в злонамеренных “кознях” большевиков, либо в том и другом одновременно. На деле причины эти более сложны, включают в себя несколько факторов: социально-экономических, научно-теоретических, идеологических.

Социально-экономические причины определялись состоянием экономики России как страны “второго эшелона”. Условия “догоняющей” экономики, определяли как важнейший поиск тех или иных путей ускорения развития. Таковы цели и петровских реформ, и реформ второй половины XIX в., и столыпинской реформы. Эта проблема оставалась существенной и в феврале и в октябре 1917 г. Большевики, взявшие власть, столкнулись в данном случае с альтернативами: или идти “известным” путем буржуазно-эволюционного развития, или избрать какой-то другой путь, суливший более быстрый прогресс, чем первый. Первый путь не гарантировал быстрого преодоления отставания России от западных стран. В чем же могла состоять суть другого, нового пути? Он виделся в централизации имеющихся ресурсов, организации на этой основе более рационального управления ими и обеспечения в итоге более высокой эффективности экономики.

Рациональное централизованное управление преодолевало бы рыночную стихию, связанную с непроизводительными, подчас, затратами общественного труда, его последующими потерями и т.п. Характерно, что еще до Октябрьской революции В.И. Ленин в работе “Грозящая катастрофа и как с ней бороться” связывал чисто экономические факторы этой борьбы с возрастающей централизацией управления производством, банковским делом, другими хозяйственными процессами.

Ресурсоограниченная система в теоретическом плане представляла собой систему использования в каждый данный момент всех имеющихся в обществе ресурсов, т.е., во-первых, не допускала их “пролеживания” даже какое-то время впустую; во-вторых, не допускала их уничтожения “за ненадобностью”, как это происходило в период кризисов в условиях спросоограниченной системы. Следовательно, выбор такой системы с научно-теоретической точки зрения не был столь нелепым, как это иногда объявляется сегодня.

Идеологические причины, связанные с политическим содержанием марксистской теории, сыграли огромную роль в утверждении плановой системы, поскольку при их целенаправленном воспроизводстве способствовали формированию определенного общественного менталитета. Речь идет о том, что плановое хозяйство это форма социалистического (коммунистического) общества как общества равенства, справедливости, всеобщего развития и т.п. Ресурсоограниченная система, иными словами, представлялась как единственная дорога в “коммунистический рай”.

Практическая (очевидно, и теоретическая) порочность ресурсоограниченной системы проявилась исторически в целом раде следствий. Во-первых, встроенный в нее механизм “производства ради производства” обусловил как закономерность погоню за “валом”, т.е. преимущественно чисто количественный рост. Стремление в связи с этим к увеличению объема инвестиций выливалось прежде всего в их “освоение”, т.е. использование без обязательного достижения конечного результата. Это ярко проявилось в растущем распылении капиталовложений по возрастающему количеству строящихся объектов, увеличивающемся незавершенном объеме строительных работ. Расширение производства как самоцель, давление показателей динамики обусловили низкое внимание к качеству продукции, осуществлению научно-технического прогресса. Соответственно такая самоцель особенно сильно действовала на ограничение конечного (личного) потребления.

Во-вторых, в плановой экономике складывается как форма обратной связи особая оригинальная система. Как известно, в рыночной экономике такую роль выполняет рыночный спрос. В ресурсоограниченной системе это прежде всего административный сигнал; “голос”, по Корнаи, обычно предполагающий “торг” центра и производителя; это изменение размеров запасов (ресурсов и продукции), а также заказов у предприятий; эта инерция, вытекающая из сложившейся динамики показателей, из установления плана “от достигнутого”: это, наконец, дефицит ресурсов и продуктов. В целом сигнальная система здесь носит не экономический, а производственно-технологический характер.

В-третьих, ресурсоограниченная система характерна отсутствием необходимых ресурсных резервов для изменения структуры производства, преодоления возникающих диспропорций, осуществления того или иного маневра. Это объясняется высокой степенью задействованности всех ресурсов, в том числе и средств труда в текущем производстве. Тенденция к экстенсивному расширению увеличивает масштабы физического и морального износа средств труда, ибо затрудняет их ремонт, смену технологий, замену оборудования, внедрение в производство достижений НТП. Все это в итоге ведет постепенно к снижению эффективности производства.

В-четвертых, высокая жесткость, трудноперестраиваемость ресурсоограниченной  системы обуславливают инерционно нарастающую диспропорцию производства. Это диспропорции между первым и вторым подразделениями общественного производства, промышленностью и сельским хозяйством, группами “А” и “В” в промышленности, относительно жесткие, неменяющиеся внутриотраслевые пропорции в промышленности и т.д. Инерционно воспроизводится и с течением времени нарастает диспропорция между производством и потреблением (личным). И дело в том, что сама ресурсоограниченная система не содержит в себе внутреннего регулятора преодоления диспропорций. Для этого необходимы соответствующие централизованно разработанные программы, внедряемые также по механизму командного типа. Однако, как показывает практика, крупные повороты в развитии народного хозяйства удавались тем меньше, чем больше не соответствовали они экстенсивному расширению, свойственному природе ресурсоограниченной системы.

В-пятых, ресурсоограниченная система, как отмечалось, деформирует заинтересованность работников, их трудовую мотивацию. В основе этой деформации два фактора: во-первых, экстенсивное расширение как цель системы вполне допускает как средство механизм командно-директивного типа: во-вторых, механизм функционирования системы связан с ограничением конечного потребления, фонда потребления (это ведь не производственный ресурс). И это задание на достижение какого-то результата носит директивно-технологический характер (исходное задание плюс коррекция сигнальной системы), то поощрение за результат и его увеличение ограничено “потолком” фонда заработной платы, разверстанного и по отраслям, и по отдельным предприятиям, и по подразделениям внутри предприятий. Материальная заинтересованность (и мотив работников) приобретал в этих условиях чисто номинальное значение.

Однако главное следствие ресурсоограниченной системы – это свойственный ей всеобщий, хронический, самовоспроизводящий, интенсивный дефицит.

Сама природа ресурсоограниченной системы обуславливает появление дефицита во всех сферах хозяйства и на все виды ресурсов.

Потенциальная возможность дефицита (отсутствие ресурса для осуществления намеченной программы) заключена в условиях ресурсоограниченной экономики в самом характере задания – директивы, которая исходит из необходимости максимального использования ресурсов, но не учитывает реального их распределения между производителями.

Реальный механизм функционирования плановой экономики связан поэтому с системой напряженных планов, т.е. планов-заданий, предполагающих заранее дефицит ресурсов у производителей и их соответствующий (напряженный) поиск. Напряженный план, создающий иллюзию рационального хозяйствования, на деле есть форма функционирования дефицитной экономики, ведущая в итоге к нарастанию дефицита вследствие увеличения на предприятиях немобилизуемых резервов (“омертвление” средств).

Воспроизводство дефицита в расширяющихся в масштабах в сфере производства усиливается специфическими процессами сферы обращения. Важнейший фактор, действующий здесь в данном направлении, - действие неэффективных цен. Цена (спрос) в условиях “ресурсного ограничителя” перестает играть аналогичную роль. Главное для предприятия – и это можно обеспечивать буквально “любой ценой” - обеспечить объем выпуска продукции. Ресурсоограниченная система характерна поэтому мягким бюджетным ограничением: любые денежные затраты предприятия ему в конце концов как-то компенсируются.

Плановая экономика это “рынок продавца”. Условия постоянно сохраняющегося ненасыщаемого спроса позволяют предприятию-изготовителю оказывать давление на потребителей, выпускать (сбывать) ненужную им продукцию, не заботиться о качестве, использовании достижений НТР и т. д. Сфера обращения, таким образом, дополнительно расширяет и интенсифицирует дефицит.

Особую роль в углублении дефицитности ресурсов играет в плановой экономике инвестиционный процесс. Инвестиции – важнейшее средство для последующего роста производства. Мягкое бюджетное ограничение обуславливает в ресурсоограниченной экономике “инвестиционный голод” - ненасыщаемый спрос на инвестиции. Механизм постоянно сохраняющейся инвестиционной напряженности определен рядом факторов плановой системы: 1) мягкое бюджетное ограничение приводит к тому, что сумма заявок с мест на инвестиции намного превосходит имеющиеся у центра лимиты; 2) инвестиционные программы, как правило, нереализуемы в полной мере; 3) ресурсов не хватает даже на осуществление первоначального этапа (феномен напряженного плана).

Специфический дефицит плановая экономика формирует в сфере трудовых ресурсов. Важнейшим преимуществом плановой экономики всегда считалась полная занятость, отсутствие безработицы. Эта высокая степень участия трудоспособного населения в производстве создавала дефицит и рабочей силы.

Неизбежно вытекающий, очевидный из вышеизложенного дефицит потребительских благ в рамках ресурсоограниченной системы проявлялся не только в недостатке продуктов для удовлетворения элементарных потребностей населения, но и в связанных с ним таких негативных социальных формах, как особые системы распределения благ, очереди, различного рода привилегии, злоупотребления, коррупция и т.п. Действие в сфере домашнего хозяйства (личного потребления населения) бюджетного ограничения более жесткого, чем в рыночной экономике, способствовало в этих условиях развитию соответствующей “потребительской психологи”: стремление к обладанию привилегиями, карьеризм, приспособленчество, угодничество, деформация трудовой мотивации.

Иными словами, историческое существование плановой экономики привело к парадоксальному результату: возникнув как система наиболее рационального использования всех ресурсов, она привела в итоге к их менее рациональному использованию, чем “старая” рыночная система. Но этот парадокс, как показал, в частности, Я. Корнаи, есть простое следствие встроенного в ресурсоограниченную систему механизма: каждый фактор роста производства, “настроенный” по критерию максимального использования ресурсов, ведет к появлению и углублению дефицитности ресурсов. Очевидно, следует принять во внимание также исторический момент. Система максимизации использования ресурсов отвечает относительно простому, эволюционно развивающемуся хозяйству. Рост масштабов последнего, его усложнение, постоянно совершаемые перевороты в технике и технологии и т.п. оставляют все меньше шансов для успешной реализации концепции командно-бюрократической плановой экономики.

Глава 2.

Формирование в России новой социально – экономической модели.

2.1. Переходная экономика как объект теории и типы переходной экономики.

Признание ступенчатого характера общественной эволюции, разделявшегося, как отмечалось, значительным количеством ученых в истории науки, отмечает, по сути, признание исторического характера развития и каждой отдельной ступени. Можно было бы говорить о прохождении ею трех основных стадий: становления и восходящего развития; зрелого состояния; нисходящего развития, связанного с нарастанием нового. Это определяется непрерывностью человеческого прогресса, общественного воспроизводства.

Эта непрерывность, включающая в себя постоянное совершенствование средств труда, технологи, организационных форм производства и, наконец, самого человека как главной производительной силы и субъекта общественных отношений, и предполагает постепенность становления каждой исторической ступени. Она означает, что экономика в обществе не прекращает своего функционирования ни в период зарождения каждой новой ступени, ни в период ее нисходящего движения.

Получается, что в характеристике экономики каждой исторической ступени две стадии из названных трех обнаруживают ее своеобразное состояние: неполноту свойственных ей признаков, отсутствие целостности, сосуществование элементов новой и старой экономик и т.п. Вместе с тем, очевидно, что речь должна идти не о своеобразии самих стадий, а о своеобразии экономики того периода, который находится как бы между различными ступенями, точнее, их зрелыми состояниями. Действительно, стадия становления любой ступени есть одновременно и стадия нисходящего движения ступени предшествующей, а нисходящее движение всегда связано с зарождением и развитием новой ступени и т.д.

Поэтому переходная экономика по своей природе есть особое состояние в эволюции экономики, когда она функционирует именно в период перехода общества от одной исторической ступени к другой. Переходная экономика характеризует как бы “промежуточное” состояние общества, переломную эпоху, эпоху экономических, политических и социальных преобразований. Отсюда и особый характер переходной экономики, отличающий ее от “обычной” экономики той или другой ступени.

Следует подчеркнуть и то, что о переходной экономике, возможно говорить при любой классификации общественной эволюции: будь то три ступени (традиционная, рыночная и будущая экономика), рассматриваемые нами, или способы производства по критерию формационного подхода, или общественные формации по социально-политическому критерию и т.п. При любом выделении ступеней сохраняется цикличность их развития, а, следовательно, и конституирование особых переходных состояний.

Основные черты переходной экономики как особенного ее состояния по сравнению с состоянием той или другой, но определенной ступени обусловлены в целом характером изменений в этот период. Если для каждой системы, или органической эпохи, по Сен-Симону, это, прежде всего, есть изменения функционирования, то для переходной экономики это по преимуществу есть изменения развития.

Отсюда первая черта – характерная неустойчивость переходной экономики. Дело в том, что во всякой системе в процессе ее функционирования постоянно происходят различные изменения. Но они выступают как своеобразное средство реализации цели, свойственной данной экономике, средство приведения ее именно в устойчивое, равновесное состояние.

Переходная экономика характерна изменениями иного порядка. Они не просто временно нарушают устойчивость системы, с тем, чтобы через другие изменения система вернулась в равновесное устойчивое состояние. Изменения развития в переходной экономике, можно сказать, носят “безвозвратный” характер. Они призваны усиливать неустойчивость существующей системы, с тем, чтобы в итоге она постепенно уступила свое место другой экономической системе.

Вторая черта, вытекающая из первой – альтернативный характер развития переходной экономики. Конечно, альтернативность эта имеет определенные границы, но означает, что итоги развития переходной экономики могут быть вариантны. Это вытекает из природы переходной экономики, в которой перемешаны элементы старого и нового состояний, а также из многообразия факторов, воздействующих на процесс развития в этот период. По концепции А. Тойнби, в состояние неустойчивости экономика (общество) попадает вследствие “вызова”, который ставят перед ним или природные, или экономические и другие факторы. “Вызов” требует от общества “ответа”, который может быть не только альтернативным, но и успешным или безуспешным, - он может завершиться и гибелью данной цивилизации.

Третья черта – появление и функционирование особых переходных экономических форм. В этом также проявляется “смешанность” старого и нового в этот период. Переходная форма, неся в себе “смешанное” содержание, уже выражает противоречие с традиционными системными формами, служит своеобразным сигналом о процессе умирания прежней системы. Такова, например, форма денежной феодальной ренты, которая и в качественном и в количественном отношениях не отвечает содержанию феодальных отношений личной зависимости. Такова форма индикативного планирования в условиях рыночной экономики, не отвечающая ее классическому механизму. Роль переходных форм не ограничивается тем, что они свидетельствуют о существовании переходной экономики. Эти формы указывают также направленность этого перехода и являются признаком его необратимости.

Четвертая черта – особый характер противоречий в переходной экономике. Эти противоречия не функционирования, а развития, т.е. нового и старого, противоречия различных, стоящих за теми и другими субъектами отношений, слоев общества. Изменения, на которые направлена переходная эпоха, в экономическом аспекте всегда носят революционный характер: речь идет о смене экономических систем. Но и в социально-политическом плане переходные эпохи часто сопровождаются столь резким обострением противоречий, что связаны с революциями и социально-политическими. Переходность эпохи (ее неустойчивость, неопределенность), очевидное обострение противоречий получают неоднозначное отражение в экоѽомической науке. Не всегда в эту эпоху удавалось разглядеть действительные перспективы развития. К примеру, физиократ В. Мирабо (1715-1789) позитивный выход из противоречий своей эпохи видел в возврате к прошлому, кажущимися ему идеальными феодальным отношениям. Критикуя пороки утверждающегося капитализма, призывал вернуться назад, к мелкотоварному производству С. Сисмонди (1773-1842).

Пятая черта – историчность переходной экономики. Эта историчность связана с двумя обстоятельствами. Во-первых, с историческим характером условий переходной экономики. Одно дело, когда общество переходит от традиционной к индустриальной рыночной экономике, другое – современные переходные процессы. В этих случаях видны и исходные состояния, и конечные результаты, и противоречия в обществе, поскольку различны и его экономический строй, и социальная структура и т.д. Во-вторых, историчность переходной экономики зависит от особенностей региона, а также и от отдельной страны. К примеру, неодинаково переходные процессы протекают в условиях восточной или западной цивилизации, зависят от конкретного уровня развития каждой страны. Все это означает, что даже известные, общие для переходной экономики закономерности должны получать разные формы проявления в различных условиях, что даже специальный анализ переходной экономики не дает конкретных моделей, которые можно было бы применить при любых обстоятельствах.

Особенность в целом переходной экономики по сравнению с экономикой той или другой системы не выводит ее за рамки объекта общей экономической теории. Вместе с тем специальное внимание науки к этим особенным процессам означает и некоторые особенности их теоретического отражения в виде определенной абстрактной схемы, или научной системы категорий. В противном случае нельзя было бы говорить о научном отображении этих важных реальных процессов. Но решение такой задачи и связано с созданием теории переходной экономики, которая оказывается частной теорией в рамках общей теории (политической экономии).

Однако, поскольку речь идет о теории, то научное отображение переходной экономики подчиняется общим требованиям теоретических построений. Прежде всего, даже этот процесс особенно бурных необратимых изменений она должна отобразить в виде ряда устойчивых элементов и связей, т.е. в своей основе должна быть представлена, по выражении Н. Кондратьев, как статическая теория. В связи с этим теория переходной экономики должна иметь и определенную структуру. Элементами этой структуры можно было бы назвать следующее. Во-первых, общие черты всякой переходной экономики. Во-вторых, системное выражение этих черт, раскрывающее их субординацию, в том числе субординацию переходных форм. В третьих, закономерности функционирования переходной экономики, т.е. характер связей нового и старого, механизм завершения перехода от одной системы к другой. В-четвертых, характеристика форм единства и общего и особенного, в чем прежде всего должна проявляться тесная связь абстрактной теории с практикой переходной экономики в тех или иных условиях.

Локальная переходная экономика характеризует переходное состояние в каком-либо регионе или отдельной стране. В основе ее лежит особенность развития каждой экономики под воздействием известных факторов, вытекающая отсюда неравномерность развития различных регионов и стран. Так, переход от отношений личной зависимости к рыночным отношениям, к примеру, даже в странах Западной Европы происходил в разное время, в каждой стране своеобразно, приводя в итоге к формированию и неодинаковых форм (моделей) рыночной экономики в Англии, Франции, Германии и др. В локальной переходной экономике как бы воплощается единство общего и особенного в переходных процессах. Локальная переходная экономика при классификации типов переходной экономики по масштабам является ее исходным типом.

Другой тип переходной экономики по масштабам – глобальная, характеризующая единый процесс изменений или в масштабах всего мирового хозяйства, или в рамках цивилизации (восточной, западной). Конечно, на развитие глобальных переходных процессов определяющее воздействие оказывают изменения на локальных уровнях, вследствие которых складываются и определенные глобальные тенденции. Однако возникнув, они начинают оказывать активное обратное воздействие на процессы в регионах и странах, независимо от уровня, на котором последние находятся. Глобальные процессы развиваются и под действием самостоятельных (глобальных) факторов, в частности, углубления общественного разделения труда, ведущего к интернационализации обмена производства.

По характеру переходных процессов можно выделить также два типа переходной экономики. Первый тип характеризует процессы, развившиеся под воздействием выше рассмотренных факторов. Он выражает естественный ход исторической эволюции и может быть определен как тип естественно-эволюционный.

В переходной экономике любого типа обязательно осуществляется воспроизводственный процесс. Его общие особенности по сравнению с воспроизводством в “чистой” системе можно было бы назвать специфическими закономерностями функционирования переходной экономики. К их числу, по крайней мере, следует отнести две: инерционность производства и интенсивное преимущественное развитие новых форм и отношений.

Инерционность воспроизводства связана с непрерывностью производственного процесса, исключающей развитие по принципу первоначального “разрушения до основания” всего старого, а затем создания на этом основании всего нового. Эта непрерывность предопределяет и невозможность быстрой замены существующих форм другими, желательными. Подобные действия неизбежно вносят хаос в производственный процесс, деформируют его, ведут к спаду производства. Инерционность воспроизводства в этом смысле предполагает сохранение в переходной экономике – и на достаточно длительный период – старых экономических форм.

Инерционность воспроизводственного процесса порождает ряд следствий, которые важно иметь в виду в экономической политике. Во-первых, она обуславливает глубокую преемственность переходной экономики с исходным состоянием перехода. Во-вторых, как уже отмечалось, она обусловливает относительно длительные сроки переходной экономики. Так, успех Кореи в развитии рыночных отношений к настоящему времени связан с тридцатилетним переходом; реформирование экономики Венгрии осуществляется постепенно уже около четверти века и т.д. В-третьих, инерционность усиливает сохранение сложившегося в прошлом общественного менталитета. Речь идет об укоренившихся представлениях, о нормах жизни, о “хорошем” и “плохом”, об исповедуемых идеалах общественного устройства и т.п. Здесь часто действует правило “мертвый хватает живого”, ибо сложившиеся представления, концентрируясь в программах различных партий, могут тормозить процесс преобразований в обществе.

Другая отмеченная закономерность – интенсивное преимущественное развитие новых форм и отношений. Если первая закономерность выражает прежде всего преемственность экономики с исходным состоянием перехода, то вторая как бы подчеркивает механизм перехода от одной ступени к другой. Это проявление необратимости эволюционного процесса, а также его основных тенденций.

Учет действия рассматриваемой закономерности предполагает и правильное понимание “механизма” развития новых отношений. Во-первых, это появление новых по содержанию форм, не свойственных условиям господствующей прежде системы. Таково, к примеру, появление капиталистических предприятий в экономике феодального общества или формирование институтов рыночной экономики в условиях экономики плановой. Во-вторых, появление новых отношений возможно путем изменения содержания старых форм. Так, помещичье хозяйство может постепенно трансформироваться в хозяйство буржуазного типа; мастерская ремесленника – в предприятие с наемным трудом и т.д. В современных условиях государственная собственность или колхозная форма, сохраняясь, как таковые, могут изменить свое реальное содержание, утратив свойственный им прежде административно-бюрократический характер. В-третьих, важное значение в данном аспекте имеют переходные формы. В-четвертых, следует иметь в виду, что в итоге новые формы должны полностью вытеснить отжившие старые, утвердить свое господство.

2.2. Российская современная переходная экономика и развитие рыночных отношений.

Специфика этой новой полосы состояла в том, что, во-первых, сменился тип переходной экономики: с естественно-эволюционного на реформаторско-эволюционный, связанный с развитием по особой программе с определенной целевой направленностью; во-вторых, это программа переходных процессов и ее конечная цель была взята из теоретической (марксистской) концепции; в-третьих, в рамках этой новой полосы, как показала история, образовались две волны, имеющие общую природу, но далеко неодинаковое содержание.

Вторая волна была вызвана указанным обстоятельством, заставившим большинство стран плановой экономики отказаться от “построенной” в обществе экономической системы и искать пути к другой, более эффективной. Причем, обязательным компонентом этой другой системы рассматривается обязательное использование рыночного механизма как доказавшего свою эффективность. Поэтому по своим внешним признакам вторая волна переходных процессов выступает как переход от плановой к рыночной экономике. Под современной переходной российской экономикой и понимается ее состояние, связанное со второй волной и начавшееся практически с конца 80-х гг. Современная переходная экономика России в таком понимании характерна, во-первых, тем, что это есть также переходная экономика реформаторско-эволюционного типа, в функционировании которой важную роль играют целенаправленные программы; во-вторых, тем, что данная целенаправленность до настоящего времени остается достаточно не ясной.

Особенности современной переходной экономики в России определяются, с одной стороны, ее внешнеисторическими условиями, а с другой – внутренними чертами социально-экономического строя.

Во-первых, эта историческая беспрецедентность перехода, выступающего как переход к рыночной экономике не от традиционной, а от особой, существовавшей в относительно небольшом числе стран, - плановой экономики. Россия в этом смысле, как и после 1917 г., во многом вновь выступает первопроходцем, должна решать проблемы, не известные до сего времени. Все это составляет особые трудности переходных процессов.

Во-вторых, российское общество сегодня на пути реформаторско-эволюционного развития должно осуществить как бы и “возвратное” движение. Это связано с очищением экономики от пут негативного влияния командно-бюрократических методов регулирования, с тем, чтобы вернуться на общую дорогу эффективного развития большинства стран. Далее необходимо преодолеть ряд форм (отношений), свойственных, как казалось по теории, плановому хозяйству, но показавших на практике свою неэффективность. Речь идет о “возврате” к эффективному использованию рыночных отношений со всеми их атрибутами, разнообразию форм собственности, развитию форм предпринимательской деятельности и т.д. Наконец, речь идет о выправлении искривленного десятилетиями планового хозяйства общественного менталитета. Своего рода возвратное движение связано и с восстановлением нормальной структуры общественного производства.

В-третьих, переходный процесс в России развертывается в конце XX в. в особых условиях – условиях развернувшихся глобальных переходных процессов. Как отмечалось, развитые индустриальные страны находятся в полосе перехода к постиндустриальному обществу. Страны с существенным развитием элементов традиционной экономики в настоящее время быстро прогрессирует на пути к современным формам рыночной экономики. Причем интенсивно идущий процесс обобществления, интернационализации производства и обмена позволяет им утилизировать целый ряд достижений постиндустриальной стадии. Показателен и опыт ГДР. В силу особых исторических условий эта страна с господством в недавнем прошлом плановой экономики на путях интеграции с ФРГ ориентиром своей переходной экономики имеет одно из самых развитых современное рыночное хозяйство.

В-четвертых, Россия в территориально-географическом и социально-экономическом аспектах занимает особое место: выступает своеобразным мостом, соединяющим восточную и западную цивилизации, воплощая известное единство их культур. Российский менталитет всегда был проникнут данным “раздвоением”. На этой основе развивается борьба западников и славянофилов. Русский философ Вл. Соловьев (1853-1900) видел историческую миссию русского народа в воссоединении Востока и Запада. Н. Бердяев подчеркивал, что в большей мере при всей своей двойственности русский народ – народ восточный, и Россия – христианский Восток.

Действительно, в экономическом плане российское общество в значительной мере несет в себе черты именно восточной культуры: огромная роль государственного начала; неразвитость частной собственности, прежде всего на землю; отсутствие характерного для Запада гражданского общества; господствующая роль вертикальных связей, олицетворяющих зависимость “власть-человек”; характерная для Востока приземленная роль человека (личности), получившая образное выражение в идеологии советского периода как “винтика”, а периода начальных процессов – “совка”.

Подобная внутренняя особенность российской экономики и в прошлом и настоящем – также своеобразная уникальная черта, очевидно накладывающая свой отпечаток на содержание протекающих переходных процессов. Она также подчеркивает сомнительность эффективного использования в России моделей, разработанных на базе западной экономики, требует искать конкретные формы переходной экономики, отвечающей данной особенности России.

Формирование теории переходной экономики в отечественной науке практически совпало с осуществлением реальных задач переходной экономики в России. И это осуществление уже свидетельствует о недоучете в реформаторско-эволюционном процессе общих закономерностей переходной экономики: инерционности воспроизводственных процессов и преимущественного развития новых форм.

Недоучет инерционности воспроизводственных процессов связан с известным игнорированием общей особенности Российской экономики; как плановая она существенно отличается от западной рыночной экономики; как российская она не имеет аналогов в каких-либо других, даже бывших социалистических странах.

Недоучет первой закономерности получает своеобразное проявление и в реализации закономерности преимущественного развития новых экономических форм: можно сказать, здесь как бы действует эффект упрощения. Так, в теории перехода к рынку исходят из предпосылки, что ресурсоограниченная экономика в принципе подобна спросоограниченной, поэтому к ней возможно успешно применять рецепты монетаризма; огосударствление, подчас, сводится лишь к высокому удельному весу государственной собственности, что как будто бы позволяет решить проблему лишь путем уменьшения ее доли; формирование частной собственности нередко понимается лишь как принятие соответствующих решений (хотя без них оно тоже невозможно); российская монополия трактуется в свете западной практики, преувеличивается в связи с этим роль антимонопольного законодательства, простого разукрупнения предприятий монополистов и т.д.

В самой концепции перехода к будущему инерционно проявляется прежняя “методология-наоборот”: от плановой экономики – к рыночной; от социализма – к капитализму; от общественной собственности – к частной и т.д.

Конечно, теория переходной экономики не может дать конкретных рецептов по каждому отдельному случаю. Однако она, даже при своей недостаточной развитости, “предлагает” практике реформирования ряд общих моментов, играющих роль своеобразных “ограничителей” для реформаторской деятельности. Теория переходной экономики в данном случае требует известной неопределенности будущего, отказа от той ясности и четкости, что была свойственна программам “социалистического” (коммунистического) строительства. Вместе с тем теория переходной экономики выдвигает ограничители иного порядка, как бы сужающие “коридор” неопределенности. Прежде всего, речь идет об учете опыта, тенденций развития мирового сообщества, вне которых экономика России не сможет успешно развиваться.

Сложность состояния российского общества к началу переходных процессов предопределяла необходимость одновременного решения многообразных и разноплановых задач: во-первых, задач чрезвычайного характера, связанных с определенным кризисным состоянием экономики и других сфер общественной жизни; во-вторых, более крупных задач перехода от плановой системы хозяйствования к рыночной; в-третьих, глобальных задач перспективного стратегического развития общества. Каждая группа задач предопределяет как бы и соответствующую программу своего решения. В этом смысле можно говорить о трех различных программах: чрезвычайных мер, радикального реформирования экономики, общей социальной ориентации.

Конечно, все эти программы внутренне взаимосвязаны, определенным образом субординированы. Это не альтернативные программы, а как бы органичные звенья в рамках единой задачи преобразования российского общества.

Сочетание этих трех взаимосвязанных, но относительно самостоятельных групп социально-экономических проблем и определяет конкретное своеобразие содержания переходной российской экономики.

Прежде всего, следует иметь в виду индустриальный характер российской экономики в целом. Но исторически адекватный индустриально-фабричному обществу тип функционирования – рыночный механизм. Доминирующая роль материально-вещественных факторов обусловливает вещный характер связей между производителями и потребителями. Соответственно обеспечение мотивации работников в труде связано с реализацией их экономических интересов, предполагающей эквивалентный рыночный механизм.

Далее важно учесть опыт функционирования реальной плановой экономики в России как системы ресурсоограниченного типа, опыт, показавший ее неэффективность и бесперспективность. Однако противоположная ей – спросоограниченная система – есть система, основанная именно на рыночном механизме. Регулирующая роль потребностей реализуется в ней через их платежеспособную форму – спрос. Переход от плановой к рыночной системе в этом смысле означает переход к типичной в мировом сообществе взаимосвязи производства и потребностей, нарушенной в ресурсоограниченной экономике.

Наконец, определенное значение имеет и недоразвитость индустриальной структуры российской экономики: в частности, недостаточная индустриализация сельского хозяйства, строительного производства, существование элементов внеэкономической зависимости работников и т.д. Переход к рыночным отношениям в этих условиях оказывается важным средством ускорения общественного прогресса в рамках индустриальной экономики, в том числе и развития способностей человека.

Необходимость перехода к рыночным отношениям как механизму функционирования воспроизводственного процесса не означает, что в российскую экономику должен быть насильственно и “противоестественно” внедрен некий тип рыночной системы вроде американского, японского, шведского и т.п. Вместе с тем важно, что рыночная экономика есть определенная целостность, которая невозможна без ряда общих элементов, обеспечение которых и в условиях России остается обязательным, ибо без этих элементов, выступающих в этом смысле как инварианты, эта целостность не может сложиться. Что же это за инварианты?

Во-первых, это косвенный характер связи производства и потребления, суть которого и состоит в том, что регулирующее воздействие на рост производства оказывают не прямые директивы (по замыслу как бы непосредственно отражающие потребности общества, а на деле ведущие к экономике ресурсоограниченного типа), а платежеспособные потребности – спрос. Именно спрос подчиняет экономический рост удовлетворению реально существующих в обществе потребностей, создает стимулы для всех производителей в данном направлении. Отрицается ли этим вообще необходимость какого-либо централизованного регулирования? Нет, не отрицается. Но меняется его роль: из практически единственной, господствующей связи централизованное регулирование превращается в элемент рыночной экономики, как бы обслуживает господствующую косвенную связь.

Во-вторых, это механизм движения, совершенствования факторов производства, выступающий также как функция потребностей (потребления), т.е. осуществляющийся под воздействием спроса. Изменение структуры потребностей обуславливает соответствующую “передислокацию” вещественных факторов, переливы средств из одной отрасли в другую и т.д. Все это вызывает  аналогичные изменения и в сфере личного фактора – рабочей силы. Социальные негативы этих процессов хорошо известны и их следует иметь в виду. Но нельзя игнорировать и общее: “отказ” от рынков капитала и труда означал бы фактически и отказ от механизма эффективного использования факторов производства, направленности его на удовлетворение потребностей общества. Но это было бы равносильно и отказу от получения результата производства под определяющим воздействием спроса. Рыночный механизм в целом перестал бы действовать.

В-третьих, это конкуренция производителей на рынке, что вытекает из самой природы косвенной рыночной связи. Ограничением экономического роста здесь выступает спрос. Поэтому каждый производитель может получить себе место на рынке (и в обществе), лишь войдя в рамки этого ограничения. Отсюда и стимулы к совершенствованию производства, реализации достижений НТП.

В-четвертых, это соответствующие субъекты рыночной экономики, чертами которой являются: ориентация на рыночный спрос; возможность изменять программу деятельности, включая распоряжение факторами производства, инвестициями и др.; действие в эффективной конкурентной среде и т.д.

Необходимость обязательного учета общеэкономических элементов регулируемых рыночных отношений как известной целостности образует как бы ограничение для стратегии перехода к рыночной экономике, за пределы которого нельзя выходить.

Это, в частности, исторически короткие сроки перехода, революционный характер смены систем, формирование рыночной экономики во многом под воздействием  “сверху”, высокая степень огосударствления в плановой экономике, особый характер монополизма и др.

В социально-политической борьбе вокруг реформы не последнее место в аргументах против перехода к рыночному механизму занимает положение о якобы регрессивном в этом случае характере переходной экономики, движении ее “назад”: или к условиям нэпа, или к отношениям “дикого” капитализма XIX в. и т.д.

Методологически подобное утверждение исходит из предпосылки, что плановая экономика, функционирующая в России (СССР) многие десятилетия, есть более высокая историческая форма, чем рыночная.

Как отмечалось, специфика переходной экономики в России состоит и в том, что ей свойственно определенное “возвратное” движение. В принципиальном, логическом аспекте это как бы движение к тому механизму функционирования экономики, который когда-то в стране был, и развитие которого было прервано после 1917 г. В логическом плане переход к рыночной экономике действительно как будто бы означает движение назад.

Программа перехода к рыночной экономике в содержании переходного процесса в России, несомненно, не только более долговременна, но и более масштабна по сравнению с задачами преодоления кризисного состояния российской экономики. Именно она характеризует задачи качественного принципиального изменения самой системы функционирования экономики. В этом смысле, можно сказать. Что программа преодоления кризиса представляет относительно частный момент в содержании переходной российской экономики, особенно важна она в ее начальный период. Программа перехода к рыночной экономике в таком аспекте характеризует общее содержание процесса перехода от одной системы функционирования к другой.

В связи с этим возникает вопрос, ограничивается ли направленность переходной российской экономики этим общим содержанием. Для ответа на него вспомним о роли рыночных отношений в развитии общества. Эти отношения представляют собой определенную форму взаимосвязи людей. Роль этой формы исторически менялась и меняется вместе с развитием материальной и духовной культуры общества, человека. Товарно-рыночные отношения характеризуют такой этап развития общества, когда доминируют материально-вещественные факторы, обусловливающие овеществление, “овещнение” и самих отношений людей.

Наконец, индустриальное общество с характерными для него рыночными отношениями как господствующими, создает условия для нового –постиндустриального состояния, когда доминирующая роль переходит к факторам социокультурным, интеллектуально-информационного порядка.

Таким образом, рыночная экономика в общеисторическом развитии человечества представляет собой последовательно как бы вторую ступень из трех. Причем, существование первой из них – это уже исторически свершившийся, не требующий доказательств факт. Третья ступень – это пока будущее, будущее реально проявляющее себя в конкретных тенденциях функционирования индустриальной рыночной экономики в развитых странах. Рыночная экономика в этом смысле действительно представляет собой необходимое условие перехода на третью, высшую ступень. Но поэтому рынок есть обязательным момент, но не самоцель переходной российской экономики.

По образному выражению одного российского экономиста, рынок – это транспорт, сам по себе не определяющий, куда ехать. И содержание российской переходной экономики не ограничивается задачами перехода от плановой к рыночной экономике. В этом содержании остается еще одна, более глубокая, существенная компонента, связанная с глобальной направленностью социально-экономического развития российского общества, образующей соответственно социально-экономическую стратегию переходных процессов в России.

2.3. Социально-экономическая стратегия переходных процессов в России

Традиционность данной альтернативы в методологическом, теоретическом отношениях объясняется господством в отечественной науке рассмотренного выше формационного подхода.

Реальными основаниями трактовки экономического реформирования в России как движения к капиталистическому строю прежде всего выступает само отступление от принципов “социалистической” плановой экономики. Логика формационного подхода автоматически ведет к выводу: раз не социализм (коммунизм), то – капитализм.

Капиталистическая альтернатива представляется в различных формах: это и “дикий” капитализм XIX в., и капитализм в сравнительно современных цивилизованных формах по типу развитых западных стран, и капитализм типа строя в развивающихся, к примеру, латиноамериканских странах и особый российский “номенклатурный” капитализм, выросший из тоталитарного российского общества и др.

С одной стороны, альтернативный характер переходной экономики предполагает возможность самых разнообразных вариантов ее завершения. В этом смысле не может исключаться и капиталистическая альтернатива, хотя в решении данного вопроса не следует забывать о ряде объективных ограничителей: во-первых, исходном состоянии переходной экономики, уже исключающем некоторые варианты (к примеру, для России – “дикий” капитализм); во-вторых, реальные “стратегические” тенденции в развитии мирового сообщества.

Современные реальные тенденции в экономике развитых западных стран свидетельствуют о все большем их “уходе” от классического капиталистического строя, о постепенном формировании на новой постиндустриальной базе и некоего нового – “посткапиталистического” общества, не получившего еще по понятным причинам более определенного названия.

Поэтому, используя вышеприведенный образ, можно сказать, что развивающаяся в России рыночная экономика как своеобразный “транспорт” не должна “везти” общество к капиталистическому строю.

Следует сразу же подчеркнуть, что в отличие от первой данная альтернатива не связана с каким-либо феноменом. Стратегические критерии здесь выступают лишь как черты социалистической идеи, которые до сих пор не смогли получить полного выражения в сформировавшейся действительной экономике социализма. Если иметь в виду, что эти черты в известной мере реализуются в тенденциях движения к постиндустриальному обществу, то это как будто бы реальная альтернатива. Однако в западных странах она прямо не связывается с социализмом.

Таким образом, в стратегическом плане социалистическая альтернатива не очень реальна, так как, во-первых, социализм практически до сих пор не имел своего воплощения; во-вторых, в своей теоретической концепции он не сочетается с рыночной экономикой и частной собственностью, являющимися инвариантами экономического реформирования; в-третьих, “социалистический выбор” не приемлется значительной частью населения (впрочем, как и “капиталистический выбор”).

Исходное состояние переходной российской экономики, как отмечалось, - тоталитарное общество (не социализм), функционирующее на базе плановой экономики. Причем, тоталитаризм в России – и это следует подчеркнуть – не просто представлял особый механизм функционирования (командного типа) экономики. За многие десятилетия он пустил глубокие корни, выражая социально-экономическое содержание “социалистического” строя в России (СССР), определяя все стороны жизни российского общества. Преодоление тоталитаризма и его последствий – сложная задача, требующая и длительного времени и глубокого преобразования всех сфер общества.

Глобальное основание этого преодоления – освобождение человека от разностороннего воздействия на него отношений, свойственных тоталитарному обществу. В экономическом аспекте это означает устранение существующих здесь особых, в том числе внеэкономических форм зависимости членов общества от руководящего слоя тоталитарного общества. Существенные ограничения (связанные с уравнительным распределением) наблюдались в системе вознаграждения за труд в соответствии с его результатами, т.е. в реализации способностей работников. Устранение этих ограничений осуществляется благодаря плюрализму форм собственности и развитию рыночных отношений. Важное значение имеет действительная переориентация деятельности государства в экономике на удовлетворение многообразных социальных потребностей людей: защита и развитие сложившегося уровня жизни, в частности, здравоохранения, образования, социального обеспечения и т.д.

В социальном аспекте преодоление пресса тоталитаризма связано с устранением ограничений в выборе видов деятельности (кроме антиобщественных); в свободе передвижения; борьбой государства с чрезмерной социальной дифференциацией; свободе деятельности различных организаций и партий; обеспечением волеизъявления каждым членом общества и т.п.

В социально-нравственном аспекте стоит задача изменения самого характера общественного менталитета, определяющего поведение людей: от пассивно-иждивенческого к активно-предпринимательскому.

Переход от тоталитарного к постоталитарному обществу, выступая как стратегия-минимум, охватывает достаточно длительный срок в рамках переходной экономики. Его можно определить и как ее своеобразный этап, в рамках которого решаются не только задачи преодоления кризиса в российской экономике, но и основные задачи перехода к реальному рыночному механизму.

Движение к постоталитарному обществу – стратегическая, но, очевидно, не самая глобальная задача переходной экономики. Такой перспективой выступало “построение” коммунизма. Сам по себе отказ от такой именно перспективы не может изменить состояния общественного менталитета, испытывающего дискомфорт при неясности перспективы – “куда идем?”

Теоретическое заполнение образовавшегося вакуума, в свою очередь связано с рядом трудностей, требующих преодоления. Во-первых, это инерционность общественного мнения, ищущего глобальную перспективу на путях “привычного” подхода к истории человечества по критерию способов производства. Логика его, как отмечалось, ведя анализ по линии “капитализм-социализм (коммунизм)” не дает искомого результата. Во-вторых, это утвердившееся в обществе понимание самого характера развития как процесса “строительства” какого-то определенного общества, процесса, включающего достаточно четкую цель движения и соответствующие направления этого движения.

Преодоление первой трудности методологически связывается в науке с переходом в экономической теории к новой парадигме. Прежняя (“старая”) парадигма свойственна состоянию индустриально-рыночного общества, она рождается вместе с политической экономикой как наукой. Основа ее – доминирование производственно-экономических факторов, определяющее как главный движущий механизм диалектику сторон материального производства. Перспективы развития при данной парадигме видятся через призму соответствующих черт: определенность присвоения средств производства (общенародная собственность); труд в производстве как критерий распределения его результатов; планомерный (согласованный) принцип регулирования материально-вещественных потоков в обществе; соответственно, человек, рассматриваемый прежде всего как объект, на который в итоге в изобилии “сыплются” материальные и духовные блага из производства.

Правда, следует отметить и то, что старая парадигма вплотную подводила к выводу, противоречащему ее основе. Речь идет о таких чертах, отмечаемых в будущем обществе, как всестороннее развитие способностей человека, превращение свободного времени в главное богатство общества. Переход к такому состоянию оказывается сегодня все более реальной перспективой. Но это означает и назревающую необходимость перехода в экономической науке к новой парадигме в трактовке характера и ступеней развития человеческого общества.

Новая парадигма по иному представляет черты будущего устройства общества: определенность форм присвоения материальных средств производства сменяется их размытостью, плюрализмом, когда не только исчезает альтернатива – частная или общественная собственность, но и каждый человек, включается в экономическую систему как носитель целого “пучка прав” собственности; труд в материальном производстве, оставаясь, естественно, необходимостью, перестает играть главную критериальную роль в распределении результатов производства; в общественном регулировании на первый план выходит движение информационных потоков, развитие и использование научного знания; человек из объекта в общественном производстве превращается в активного субъекта, развитие которого реально становится высшим критерием прогресса.

Характер новой парадигмы, иными словами, означает переход к трактовке ступеней развития человеческого общества от критерия способов производства материальных благ к критерию иному – способы саморазвития человека. Новая парадигма в этом смысле как бы “снимает” линию “капитализм-социализм (коммунизм)”.

Известно, однако, что подобное светлое будущее связывалось в марксистской школе с коммунистическим обществом. Возможно, что сам термин в будущем обществе сохранит свое применение. Но главное в том, что коммунизм будущего будет иметь во многом иные черты, чем предполагалось данной школой. За старым термином будет новое, другое содержание.

Преодоление второй трудности связано в методологическом плане с пониманием различий между стратегической перспективой в теоретическом отношении и стратегией на практике. Теоретически перспектива выступает прежде всего как научная гипотеза, вырастающая из реальных тенденций развития общества. Как гипотезе, ей свойственны соответствующие черты: она носит альтернативный характер, допуская и другие гипотезы; она носит открытый характер, т.е. предполагает свое дополнение по ходу практики; предполагает она и известные изменения по той же причине; она не может принимать конкретных форм, коль скоро речь идет о далекой перспективе.

Сложившийся в течение десятилетий российский общественный менталитет привык к иной трактовке глобальной перспективы: безальтернативность (коммунистическое общество); закрытый характер концепции (абсолютизация черт, сформулированных еще Марксом); недопущение каких-либо изменений в концепции, догматизация ее положений; неоправданная конкретизация черт будущего. Подобная определенность черт далекого будущего втекала и из понимания самого характера движения к нему – его сознательного построения. Отсюда необходимость и достаточно жесткого проекта строительства (программа строительства коммунизма), и соответствующих конкретных “рабочих чертежей”.

Преодоление названной трудности связано с внедрением в общественное сознание понимания как невозможности привычной всем конкретизации форм будущего, включая даже сам характер конечных рубежей, так и отказа от “строительства” будущего общества по типу строительства дома или какого-то иного сооружения. Общественное развитие значительно сложнее. Глобальная стратегия – максимум в этом смысле выступает лишь в виде перспективы-тенденции. Содержание этой тенденции, как отмечалось, связано с переходом в экономической теории к новой парадигме.

Социально-экономическая стратегия переходной экономики в России в свете этой парадигмы есть переход от тоталитарного к посттоталитарному демократическому обществу, а от этого демократического индустриального типа общества к обществу постиндустриальному. В свою очередь, эпоха постиндустриального развития это эпоха сближения, переплетения различных цивилизаций, постепенного формирования единой глобальной мировой цивилизации. Таковы глобальные перспективные рубежи переходной российской экономики, в рамках которой будут проявляться и все особенности России – при условии, что она будет развиваться не автаркически, а в общем русле всемирного сообщества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Формирование рыночных отношений, радикальное изменение отношений собственности характеризует позитивные черты преобразований в переходной экономике, определяющие будущее общества. Вместе с тем переходная экономика несет в себе черты, связанные с необходимостью в переходном процессе разрушать старые формы и отношения, приспосабливаться к новым формам и т.д. Этот процесс связан с существенными социально-экономическими издержками для общества и проявляется в возникновении и длительном сохранении в переходной экономике макроэкономического неравновесия.

Макроэкономическое неравновесие может быть свойственно любой системе. Содержание его – отклонение от устойчивого (нормального) состояния системы. Нормальное состояние рыночной экономики – совпадение (равенство) совокупного спроса и совокупного предложения. Нормальное состояние плановой экономики характеризуется их несовпадением – всеобщим хроническим интенсивным дефицитом.

Для любой нормальной системы макроэкономического неравновесие – временное явление. Силой свойственных ей внутренних закономерностей функционирования  система постоянно возвращается в устойчивое (равновесие) состояние. Своеобразными регуляторами, “чистильщиками” подобного рода в рыночной системе являются, например, циклические кризисы. Иное дело – переходная экономика. Она характеризует процесс перехода от одной системы к другой. Поэтому весь процесс перехода сам по себе представляет именно неустойчивое состояние, переход к будущему устойчивому состоянию. Вторая особенность макронеравновесия переходной экономики и заключается в том, что оно здесь не временное, а постоянное явление, закономерность переходной экономики.

Эта закономерность обусловливает особенность противоречий переходной экономики. Так, казалось бы, экономике желательно стремиться к обеспечению стабильности. Но эта стабильность означала бы закрепление диспропорциональностей плановой экономики. Или – с первых лет переходной экономики в России звучат требования о переходе к экономическому росту. Требования понятные. Однако экономический рост возможен также на базе оставшейся диспропорциональной структуры производства. Нужен ли такой рост? Противоречия переходной экономики в этом смысле суть противоречия устойчивости и неустойчивости, увеличения (производства) и сокращения, равновесия и неравновесия при общей определяющей роли макроэкономического неравновесия.

Основные формы макроэкономического неравновесия выражают содержание преобразовательного процесса в переходной экономике.  Это содержание, с одной стороны, связано с ломкой производственной и экономической структуры общества, а с другой – становлением рыночного механизма, самого по себе несущего новые проблемы и противоречия.

Структурные изменения в производстве, проявляющиеся в вытеснении “лишнего” производства, ненужной продукции и т.п. обусловливают спад производства. Либерализация цен в условиях сокращающегося производства и, подчас, вынужденной мягкой кредитно-денежной политики порождает инфляцию. Сокращение производства при внедрении в хозяйство рыночных принципов способствует появлению и расширению открытой безработицы. Наконец, либерализация цен в атмосфере инфляции и растущей безработицы приводит к существенному снижению жизненного уровня большинства населения. Все эти формы (спад, инфляция, безработица, снижение уровня жизни) получили яркое проявление в российской переходной экономике.

Содержание трансформационного спада (кризиса) достаточно “традиционно”: прежде всего, падение производства и ухудшение жизненного уровня населения. Основные факторы, его порождающие, практически во всех бывших социалистических странах, тесно связаны с характером протекающих преобразований.

Во-первых, это само содержание перехода от ресурсоограниченной к спросоограниченной системе означает коренное изменение типа ограничений в развитии производства, т.е. и цели деятельности каждого производителя. Вместо производства ради производства должно придти производство для удовлетворения потребностей (спроса). Вертикальная система связей, основанная на получении приказа и его выполнении, сменяется горизонтальной – отношениями между самостоятельными предпринимателями. Естественно, такой переход не может избежать издержек, проявляющихся в падении производства. Во-вторых, как уже отмечалось, к таким же последствиям ведет структурная перестройка. В-третьих, происходит преодоление  государственного патернализма, без чего не возможно функционирование рыночной экономики. Ужесточаются бюджетные ограничения, влекущие за собой банкротство массы предприятий. Так, в конце 1995 г. каждое третье предприятие России было убыточным. В-четвертых, слабость (отсутствие) должной рыночной инфраструктуры усугубляет трудности преобразований, дополнительно влияет на снижение производства. Наконец, особенностью российской экономики явилась ее низкая конкурентоспособность: импортная продукция (удельный вес импорта в потреблении продуктов легкой и пищевой промышленности в России в 1994 году доходил до 60-70%) еще более “стимулировала” сокращение производства. Это также вело к ухудшению и общей структуры производства.

Механизм развития названного спада показывает, что по природе своей это не циклический и не структурный, а именно трансформационный кризис, обусловленный масштабами и сложностью преобразований при переходе от плановой экономики к рыночной.

В российской переходной экономике транформационный спад проявил себя особенно глубоко. За 1991-1995 годах объем ВВП России сократился почти на 50%, промышленное производство – более чем на 50%, сельскохозяйственное – на 30% и капиталовложения – почти на 70%. В 1996 году спад продолжился, небольшой рост был лишь в 1997 году. Тесно связанным с этим следствием стало существенное снижение жизненного уровня населения. В 1992 году 50 млн. человек (33% населения) имело доходы ниже прожиточного минимума; в 1995 году их число составило 37 млн. человек (25% населения) и в октябре 1996 года – 19% населения. Снижение реальных доходов привело к ухудшению питания: за 1991-1995 годы душевое потребление мяса, молока и рыбопродуктов сократилось в России на 20-30%. Резко возросла дифференциация денежных доходов – по крайним 10%-м группам с 4:1 в 1991 году до 13,5 в 1995 году (в январе-октябре 1996 года – 12,7:1).

Трансформационный кризис затронул все бывшие социалистические страны Центральной и Восточной Европы, но особенно сильно он развернулся в России. В целом это во многом связано с тем, что плановая экономика просуществовала здесь значительно дольше, обусловив тем самым и большее наследие и большие издержки преобразований. Существенный также масштабы российской экономики и вытекающие отсюда сложность, разветвленность хозяйственных связей. В этом смысле большее влияние на Россию, чем на другие страны, оказал распад Советского Союза и прекращение деятельности Совета Экономической Взаимопомощи.

Инфляция – одна из форм макроэкономического неравновесия, проявляющаяся в растущем превышении денежной массы потребностей товарного обмена и обесценении денег. Существует два типа инфляции: открытая, находящая “выход” в росте цен, и подавленная, – когда несоответствие спроса и предложения скрыто жестко установленными административными ценами и в обществе развивается дефицит. Так было в плановой экономике. Переходная экономика отличается рядом особенностей в развитии инфляционного процесса.

Во-первых, при трансформации плановой экономики происходит переход подавленной инфляции в открытую. Либералицация цен приводит к их резкому скачку. Во-вторых, инфляция получает дополнительный толчок в связи со спадом производства. В-третьих, быстро сформировавшиеся инфляционные ожидания порождают ажиотажный спрос, влияющий на рост цен. В-четвертых, увеличение денежной массы (что было особенно характерно для России) происходит за счет финансирования Центральным Банком дефицита государственного бюджета. В-пятых, инерционно сохраняющаяся в течение ряда лет мягкая кредитно-денежная политика необоснованно увеличивает массу денег в обращении и ведет к повышению цен. В-шестых, в российской плановой экономике исторически сложилась традиция заниженных цен на производственные ресурсы. В условиях либерализации цен это проявляется в более быстром росте цен на ресурсы, чем цен на готовую продукцию. Развивается инфляция издержек. Так, в 1992 году при росте потребительских цен примерно в 25 раз оптовые цены промышленности увеличились более чем в 61 раз. Эта тенденция продолжала действовать все годы. В 1996 году оптовые цены выросли на 26%, в то время как потребительские – на 22%.

В российской переходной экономике действуют факторы, сдерживающие темпы инфляции. Это политика доходов, при которой их рост отстает от роста цен; это распространившаяся практика невыплат вовремя заработной платы и пенсий; это сохраняющийся контроль за ценами в ряде отраслей. В целом же протекание инфляции в переходной экономике постсоциалистических стран характеризуется как бы кривой с отрицательным наклоном. “Вспыхнув” в момент отпуска цен, с течением времени она постепенно снижает свои темпы. Так, в России потребительские цены в 1993 году выросли примерно в 9 раз, в 1994 – в 3, а в 1995 примерно в 2 раза. В 1996 году российская инфляция вошла в относительно “нормальные” рамки: по оценке – 22% в год.

Переход к рыночной экономике предполагает формирование и рынка труда. Это означает ликвидацию свойственной плановой экономике скрытой безработицы, неизбежное вытеснение из производства значительной части занятых. Так и произошло во всех бывших социалистических странах.

Для большинства стран Центральной и Восточной Европы, переходящих от плановой экономики к рыночной, оказалось характерным: быстрое увеличение числа безработных, составивших на начало 1994 года 10-15% рабочей силы; ускорение со временем этого спроса – если в начале переходного периода увольнения шли “естественным” путем (по состоянию здоровья, выход на пенсию и т.п.), то в дальнейшем вырастают увольнения по экономическим причинам; формирование хронической безработицы (до 40-50% незанятых) в связи с тем, что вытесненные из производства работники не могут найти себе работу по профилю; недостаточная мобильность безработных.

Особенность безработицы в России – ее относительно небольшие размеры (3,6% в 1996 году). Безработица, вопреки ожиданиям, не стала массовой, хотя со временем она растет. Значительно выше доля лиц, ищущих работу: в 1996 году – 9,2%. Особенности этого процесса в российской переходной экономике объясняются относительно медленными темпами преобразований, сильно действующей инерцией сохранения директорским корпусом рабочих мест. Для России особенно характерна низкая мобильность безработных, невысокий уровень пособий.

Важность разгосударствления всех отношений при переходе от плановой системы к рыночной порождает ошибочное представление о, якобы, необходимости устранения государства из сферы экономических преобразований. Происшедшее в реальности, в частности в российской переходной экономике, умаление роли государства в надежде на всесильную творческую роль рынка привело к дополнительным издержкам и трудностям в трансформационном процессе.

На деле, роль государства при некотором изменении его функций в переходной экономике возрастает. Если в прежней системе всесильное тоталитарное государство в экономической сфере прежде всего осуществляет функцию сохранения сложившейся и разъедаемой усиливающимся кризисом плановой экономики, то в переходном процессе оно призвано активно способствовать формированию новой будущей системы.

Важнейшие особенные функции государства в переходной экономике: во-первых, руководство процессами либерализации цен, внешнеэкономической либерализации, формирования институтов рыночной инфраструктуры, проведение антимонопольной политики и т.п.; во-вторых, руководство процессом приватизации, определение ее масштабов, сроков и форм проведения, оценка приватизируемого государственного имущества и т.д.; в-третьих, крайне важное, - чего особенно недостает российской переходной экономике, - обеспечение правовой основы всех преобразований; в-четвертых, умелое проведение макроэкономической политики – кредитно-денежной, налоговой, политики доходов и др.

Конечно, правильная макроэкономическая политика государства не сможет устранить полностью макроэкономическое неравновесие, свойственно содержанию переходной экономики. Но она может обеспечить оптимальный вариант преобразований, то есть снизить их издержки, не допустить наиболее разрушительных форм (например, гиперинфляции). Глубинной задачей такой политики на начальном этапе переходного процесса является преодоление спада производства и обеспечение экономического роста. Ряд стран Центральной и Восточной Европы решили эту задачу уже в 1993-1994 годах. Предварительным условием ее решения является создание благоприятной атмосферы для экономического роста: заинтересованности в производственных инвестициях, приемлемой ставки процента, низких темпов инфляции и т.п. Такие задачи решала российская экономика в 1995-1996 годах.

Центральной задачей начального этапа перехода от плановой системы к рыночной является преодоление развернувшегося инфляционного процесса, обеспечение финансовой стабилизации. В целом борьба с инфляцией ведется по двум основным направлениям: прекращение Центральным Банком финансирования дефицита государственного бюджета (то есть по сути, чистой эмиссии денег) и обеспечение жесткой кредитно-денежной политики. В свою очередь, эти направления реализуются через два различных механизма: ортодоксальный и гетеродоксальный. Ортодоксальный механизм (примененный в России) опирается в своем осуществлении на контроль над предложением денег и валютным курсом. Гетеродоксальный (примененный в большинстве стран Центральной и Восточной Европы) добавляет к этим двум “якорям” (денежная масса и валютный курс) еще один – политика (де индексация) доходов.

При известной непоследовательности в проведении политики финансовой стабилизации в итоге в российской экономике были обеспечены положительные результаты. С 1995 года Центральный Банк не кредитует финансирование дефицита государственного бюджета (в 1994 году такие кредиты в источниках финансирования составляли почти 80%). С сентября 1995 года ужесточена кредитно-денежная политика. Все это привело к снижению темпов инфляции в 1996 году до 2% и менее в месяц.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

·       Источники