::: PSc ::: Political Science – Политическая Наука http://www.PSc.eu.tt/

Программа

ОБНОВЛЕНИЕ ГУМАНИТАРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ

К.С. ГАДЖИЕВ

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА

Часть 1

Пособие для преподавателей, аспирантов и студентов гуманитарных факультетов.

МОСКВА

СОРОС - МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

1994

ББК 66.4(0)

Г13

Рецензенты:

Д.Я. Гусейнов, д-р. философ, наук, профессор,

зав. отделом Института философии РАН;

А.С. Панарин, д-р. философ, наук, профессор, зав. лабораторией Института философии РАН

Данное издание представляет собой авторскую работу, вошедшую в число победителей в открытом конкурсе "Гуманитарное образование в высшей школе", который проводится Государственным комитетом РФ по высшему образованию и Международным фондом "Культурная инициатива".

Конкурс является составной частью программы "Обновление гуманитарного образования в России".

Спонсор программы -

известный американский предприниматель и общественный деятель ДЖОРДЖ СОРОС.

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ КОМИТЕТ ПРОГРАММЫ:

Владимир Кинелев

Владимир Шадриков

Валерий Меськов

Теодор Шанин

Дэн Дэвидсон

Елена Карпухина

ISBN 5-7133-0786-7

© Гаджиев К.С., 1994

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ_ 4

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ НАУЧНАЯ ДИСЦИПЛИНА_ 5

§ 1. Предмет политической науки_ 5

§ 2. Место политологии в системе социальных и гуманитарных наук_ 8

§ 3. Политологическая традиция_ 9

§ 4. Формирование и институционализация политической науки_ 13

§ 5. Две тенденции в развитии политической науки_ 17

§ 6. Политическая наука после второй мировой войны_ 21

Глава II. Методологические принципы политологии_ 24

§ 1. Триумф и кризис позитивизма_ 24

§ 2. Особенности научного подхода политической науки_ 26

§ 3. Политическая символика и политико-культурный подход_ 28

§ 4. Объяснение или понимание 30

§ 5. Проблема соотношения средств и целей в политологическом исследовании_ 32

§ 6. Системность политической науки_ 33

§ 7. Язык и понятийно-категориальный аппарат политической науки_ 35

Глава III. Социологические основания политики_ 40

§ 1. Вехи формирования концепции гражданского общества_ 41

§ 2. Гражданское общество: сущность и важнейшие структурные элементы_ 48

§ 3. Плюрализм интересов и условия их реализации в сфере политического_ 53

§ 4. Консенсус и конфликт 55

Глава IV. Понятие политического: содержание и сущность 58

§ 1. Общая характеристика мира политического_ 58

§ 2. Государство и власть как основополагающие категории политического_ 62

§ 3. Место государства в мире политического_ 64

§ 4. Проблема соотношения нации и государства_ 65

§5. Суверенитет и закон_ 66

§ 6. Власть и монополия на законное насилие 68

§ 7. Политическая система_ 72

§ 8. Опыт типологизации политических систем_ 75

§ 9. Политические режимы_ 77

§ 10. Территориально-политическая организация государственно-политической системы_ 82

Глава V. ПАРТИИ В СИСТЕМЕ ВЛАСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ_ 87

§ 1. Факторы и условия формирования институционализации политических партий_ 87

§ 2. Политическая партия и её функции_ 91

§ 3. Партии и заинтересованные группы_ 94

§ 4. Типологизация политических партий_ 97

§ 5. Новейшие тенденции в эволюции партий_ 102

§ 6. Избирательный процесс: механизм и процедура_ 104

§ 7. Избирательная кампания_ 107

§ 8. Основные типы избирательной системы_ 109

§ 9. О перспективах развития партийной системы в России_ 110

Глава VI. ТЕОРИЯ ДЕМОКРАТИИ И ПРИНЦИПЫ ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА_ 112

§ 1. Демократия как принцип политической организации и жизнеустройства общества_ 112

§ 2. Конституционные основания демократии_ 117

§ 3. Капитализм и демократия_ 120

§ 4. Бюрократизм и демократия_ 122

§ 5. Основные характеристики правового государства_ 125

ПРЕДИСЛОВИЕ

Политика - важнейшая сфера жизнедеятельности общества, государства и каждого гражданина. Начиная с усвоения школьной программы, а затем участвуя в разного рода общественных организациях, клубах и ассоциациях, профсоюзах или политических партиях и т.д., человек постигает мир политического. Особенно возрастают роль и значение политики в переломные исторические периоды, когда подвергаются радикальной трансформации сами основы жизнеустройства людей, их идеалы, ценности, мировоззренческие установки, ориентации и т.д. Именно такой период кардинальных изменений переживает в настоящее время Россия. Очевидно, что для ее духовного и интеллектуального возрождения особую актуальность приобретают переосмысление и перестройка всей системы социальных и гуманитарных наук, среди которых достойное место должна занять политология.

Можно сказать, что со всей остротой встает проблема формирования политической науки (политологии) как новой для нас, самостоятельной социальной и гуманитарной научной дисциплины. В этой связи важно определить содержание, круг проблем, институтов и явлений, составляющих предмет исследования политологии. Складывается в некотором роде парадоксальная ситуация. Информация, поступающая из журналов, газет, передач телевидения, свидетельствует о том, что в России много и даже чрезмерно много тех, кто называют себя политологами при отсутствии сформировавшейся политологии.

Это объясняется тем, что за последние годы радио- и телекомментаторы, обозреватели, в сущности не имеющие профессиональной подготовки в этой области знаний, предлагают свои личные, довольно субъективные, суждения от имени науки о политике, тем самым подрывая ее авторитет. Введение же курса политологии во многих вузах, по сути дела, свелось к спешному переименованию кафедр истории КПСС, научного коммунизма, истмата без соответствующего пересмотра учебных программ и их кадрового обеспечения. В последнее время изданы и пособия, и курсы лекций по политологии, однако большинство таких публикаций подготовлено в традиционном для учебников по научному коммунизму ключе, да и авторами, не обладающими достаточными знаниями этой дисциплины. Поэтому неудивительно, что студенты, разочаровываясь в таком преподавании политологии, постепенно утрачивают к ней интерес. Результат - в некоторых вузах кафедры политологии были ликвидированы.

Введение курса политологии в учебные программы предъявляет к его создателям особые требования при разработке как самих учебных программ, так и учебных пособий. Здесь проблема намного сложнее, чем с преподаванием таких традиционных обществоведческих дисциплин, как философия, социология и др. Необходимо учесть, что политология для России новая отрасль знания, поэтому требуется максимум профессионализма, компетентности, выявления собственных для политологии методов преподавания. Здесь важно не поддаться соблазну найти легкие решения.

Политолог должен овладеть не только обширными знаниями в этой области, методами научного анализа, но и уметь творчески исследовать политические явления прошлого и настоящего, с тем чтобы прогнозировать будущее политического развития общества и государства. Требование к политологу: обоснованность научных выводов на основе строго проверенных фактов. Вместе с тем это не должно исключать возможности выступления политолога-профессионала в качестве публициста и комментатора современных событий политической жизни. Более того, результаты исследований политологом могут быть изложены в публицистической манере, популярной форме.

Приступая к исследованию любой социальной и гуманитарной дисциплины, исследователь сталкивается со множеством самых разнообразных вопросов: что это за дисциплина? Каковы ее содержание, предназначение и функции? Каков предмет ее исследования? Какое место она занимает среди других обществоведческих наук? Такие вопросы особенно актуальны в отношении политологии как учебной дисциплины. Поиски правильных ответов на них важны не сами по себе, а для уяснения и правильного понимания политических реалий современного мира. Здесь нужно подчеркнуть, что создание политологии как самостоятельной дисциплины у нас только начинается. Поэтому научный поиск в данной области знания будет продолжаться, а правильность подходов к изучению политических явлений и преподаванию политических наук должна быть творчески осмыслена в дальнейших исследованиях.

Предлагаемый курс политологии предназначен прежде всего преподавателям и студентам гуманитарных факультетов вузов и всем тем, кто интересуется проблемами политики и мира политического в целом. Он должен помочь читателю разобраться в таких основополагающих институтах, явлениях и проблемах современного общества и общественного развития, как власть, гражданское общество, правовое государство, политика, формы политической системы, демократия и тоталитаризм, политическая культура и т.д. Автор надеется на то, что в книге читатель найдет ответы на большинство вопросов, связанных с этими аспектами науки политологии, что она поможет ему освободиться от идеологических шор и по-новому увидеть реальности современного мира и, соответственно, правильно понять их.

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ НАУЧНАЯ ДИСЦИПЛИНА

Вычленение любой научной дисциплины требует определения прежде всего тех проблем, которые составляют предмет ее исследования. Важно сформулировать ее цели, показать отличие от других социальных и гуманитарных дисциплин, обозначить место в системе смежных дисциплин. Невозможно представить себе любую научную дисциплину без четких методологических принципов, применения собственных методов исследования, систематизации и научного анализа явлений и процессов, а также достаточно отработанного понятийно-категориального аппарата.

§ 1. Предмет политической науки

Все обществоведческие дисциплины существуют не в изоляции друг от друга, а являются "науками-перекрестками", взаимодополняющими и обогащающими друг друга. В этом отношении политология как наука о мире политического тесно переплетается с историей, особенно историей политических учений, государствоведением и экономическими дисциплинами, социологией и др.

Между учеными названных направлений, разных отраслей знания идут довольно продолжительные споры о том, кто же из них имеет приоритет в исследовании проблем политической науки. Так, французский политолог Ж. Бюрдо даже считал, что "политическая наука не имеет собственного объекта, она представляет собой лишь более плодотворный метод изучения конституционного права, расширенный угол зрения на традиционные проблемы публичного права". Его соотечественник П. Фавр отмечает, что, за редким исключением, "философы, социологи и историки, как правило, охотно уступают институционально оформившейся политической науке изучение выборов, политических институтов и перипетий политической жизни. Но вместе с ней некоторые из них - причем из числа наиболее крупных специалистов - оставляют за собой почти исключительное право заниматься изучением проблем власти и форм господства". Очевидно, что здесь мы имеем весьма узкое понимание предмета и самой дисциплины политологии. Как будет показано в книге, проблемы власти, формы государственной власти наряду с множеством других вопросов составляют предмет исследования политологии, а не только правоведения, государствоведения, философии и социологии.

Еще на заре формирования политической науки английский историк К. Фримен не без оснований говорил: "История - это прошлая политика, и политика - это теперешняя история". И неудивительно, что политическая наука формировалась и развивалась в тесной взаимосвязи с историей. Симптоматично, что в настоящее время в США почти в двухстах колледжах история и политическая наука преподаются на объединенных кафедрах. Задачи в преподавании истории и политологии, на мой взгляд, различны. Эту точку зрения разделял и испанский исследователь А. Гарсиа: "... историк имеет дело с прошедшим временем. Он может наблюдать начало, развитие и конец общественных формаций. Политолог, напротив, не смотрит на историю как на спектакль, он воспринимает ее как действие. Его политический анализ, в отличие от анализа историка, несет в себе сознательную заинтересованность с точки зрения политического проекта, который он хочет превратить в реальность. Объективный источник его затруднений состоит в том, что он должен оценивать реальное состояние политических ситуаций до того, как они примут историческую форму, т.е. превратятся в необратимые. Субъективный источник затруднений побуждает его в большинстве случаев смешивать свои собственные желания с реальностью".

Касаясь возможностей той или иной науки адекватно изучать свой объект, считаю уместным применить здесь гегелевскую метафору "Сова Минервы вылетает в сумерках". И действительно, более или менее исчерпывающие и соответствующие реальному положению вещей знания о том или ином общественно-политическом феномене можно получить лишь тогда, когда он уже свершился. Ученый-историк изучает общественное явление как бы со стороны, поэтому его положение облегчается тем, что он имеет дело с уже завершившимися и свершившимися историческими явлениями и фактами. Что касается политолога, то объект его изучения - реальность, затрагивающая интересы множества действующих в ней лиц. Политолог, будучи одним из них, не может в полной мере отвлечься от субъективных, сиюмоментных впечатлений, и его выводы могут быть подвержены влиянию изменяющихся общественных событий. С этой точки зрения для политолога, образно говоря, сумерки еще не наступили и, соответственно, его сова в полной мере еще не готова к вылету.

Как будет показано ниже, политология тесно связана с социологией, философией и другими гуманитарными дисциплинами. Трудность вычленения политологии в качестве самостоятельной научной дисциплины заключается в том, что в настоящее время ни на Западе, ни у нас в стране ученые не пришли к сколько-нибудь общепринятому определению политической науки. Есть расхождения в оценке границ и содержания политологии, круга охватываемых ею проблем, критериев выделения в самостоятельную научную дисциплину и т.д. Д. Истон (США), например, характеризует политическую науку как "исследование способов, которыми принимаются решения для общества". По его словам, "в качестве политических ученых мы интересуемся всеми теми действиями и институтами в обществе, которые более или менее непосредственно связаны со способами, которыми принимаются и осуществляются властные решения, и последствиями, которые они могут вызвать". Разумеется, все названные здесь компоненты входят в структуру политического, но последний отнюдь не ограничивается ими. Истон называет лишь институты, действия и способы принятия решений. Однако политическое отнюдь не сводится только к этим элементам.

Таким же узким толкованием страдает и формулировка, предложенная М. Гравитц (Франция). Политическую науку она определяла как исследование человеческих возможностей по использованию институтов, регулирующих совместную жизнь людей в обществе идей, приводящих это общество в движение, независимо от того, созданы эти идеи современниками или получены от предшествующих поколений. Можно сказать, что в предмете политической науки переплетены идеи, институты, люди. Только ли это? Разумеется, нет, и в этом читатель может убедиться по мере освоения материала данной книги.

Для определения объекта и предмета исследования политологии, круга охватываемых ею тем, самой политологии как самостоятельной обществоведческой дисциплины прежде всего необходимо выяснить содержание понятий "политическое", "мир политического", "политическая сфера" и т.д. Представляется невозможным определить политическое, не ответив на вопрос о характере и типе соответствующего общества.

В современной общественно-политической системе как целостном социуме выделяются следующие взаимосвязанные и взаимозависимые подсистемы: производственная,или экономико-хозяйственная, социальная, духовная и политическая. Производственная подсистема обеспечивает материальную инфраструктуру, а политическая - механизм реализации общей воли и общего интереса всех основных составных элементов системы в целом. Социальная и духовная сферы составляют гражданское общество. Именно в нем образуются социально-экономические, социокультурные, этнонациональные, религиозные, образовательные и иные основы политики.

Объектом исследования социологии является гражданское общество. Но вместе с тем необходимо подчеркнуть, что политолог должен иметь хотя бы общие представления об основных факторах и исторических этапах формирования и эволюции гражданского общества, его сущностных характеристиках, основных институтах, ценностях, отношениях и т.д. (подробно см. гл. III).

Совокупность проблем, которыми занимается политология, можно разделить на три крупных раздела. Это, во-первых, социально-философские и идейно-теоретические обоснования политики, системообразующие признаки и характеристики подсистемы политического, политические парадигмы, соответствующие тому или иному конкретному историческому периоду. Во-вторых, политические системы и политическая культура, отличия и сходство между различными политическими системами, их преимущества и недостатки, политические режимы, условия их изменения и смены и т.д. В-третьих, политические институты, политический процесс, политическое поведение и т.д. Причем здесь речь отнюдь не идет о какой бы то ни было иерархической соподчиненности этих трех блоков, о большей или меньшей значимости того или иного из них. Я исхожу из тезиса об их равнозначности, поскольку идейно-теоретические обоснования политики невозможно понять в отрыве от конкретной политической системы, а ее, в свою очередь, - без конкретных политических институтов.

Все эти политические феномены представляют интерес прежде всего в их современном проявлении и состоянии. И задача политолога - выяснить их структуру, составные элементы, функции, соотношение и взаимодействие между этими составляющими. Анализ был бы односторонним и, стало быть, не раскрывающим адекватно их сущности без исторического, идейно-теоретического и социально-философского подходов. Вывод: политологическое исследование включает три важнейших аспекта: исторический, конкретно-эмпирический и теоретический. В таком контексте политическая наука изучает историю политических учений и традиций, политических систем и идейно-политических парадигм и течений, теорию политики, механизмы принятия решений и реализации властных функций и т.д., и т.п.

Основополагающими объектами исследования политологии являются государство, власть и властные отношения, составляющие как бы осевой стержень политического. Но изучение этих явлений невозможно без комплексного подхода политолога к анализу экономического, социокультурного, философского, социально-психологического аспектов жизни общества. Каждый из них обладает своими функциональными и структурными особенностями. Поэтому задача политической науки в этом плане гораздо шире проблем государственно-правовых дисциплин. Политическая наука относится к исследованию государств и властных отношений прежде всего как к социальным феноменам, как институтам политической организации общества, имеющей главной своей целью реализацию всеобщего интереса.

Проблемы мирового сообщества и всего комплекса международных отношений составляют предмет исследования нескольких дисциплин, таких как международное право, история, история дипломатии, социология и отчасти философия. Естественно, значительное внимание этому направлению в науке традиционно уделяется и в политологии. Дело в том, что государство является субъектом политики не только как носитель власти и властных отношений в рамках отдельного государства, но и как носитель государственного суверенитета в международных отношениях, как один из многих субъектов политических отношений между различными государствами. Этот факт имеет особую актуальность в процессах усиливающейся тенденции к интеграции в экономической, политической, культурной жизни разных государств и народов, регионов и континентов.

Для политолога интересен анализ основных параметров и критериев определения международных отношений как единой системы поистине глобального масштаба на основе использования своих политологических подходов, системообразующих характеристик структурных составляющих. Говоря об изучении закономерностей, основных форм и особенностей взаимодействия государств и других субъектов международных отношений в современных условиях, особенно необходимо внимание профессионалов в области политической науки к исследованию механизмов принятия решений, роли и функций важнейших институтов в системе разрешения международных конфликтов и достижения консенсуса между государствами, а также к деятельности региональных и всемирных организаций. Перечисленные политологические проблемы в этой книге специально не рассматриваются, так как уже получили достаточно широкую разработку в зарубежной и отечественной научной литературе.

Предметом политологии являются такие феномены, как политическая система, государство, государственный строй, власть и властные отношения, политические партии, политическое поведение, политическая культура, история политических учений и т.д. Эти сложные институты политических отношений и процессов изучаются не только политологией, но в тех или иных аспектах также и философией, социологией, государственно-правовой наукой и т.д. Интегрируя отдельные проблемы этих дисциплин, политология располагается как бы в точке их пересечения и представляет собой междисциплинарную науку.

§ 2. Место политологии в системе социальных и гуманитарных наук

Важно выяснить соотношение и возможность разграничения социологии, политической социологии и собственно политологии. Строго говоря, гражданское общество является объектом исследования социологии, а мир политического - политологии. Промежуточное пространство между гражданским обществом и миром политического входит в сферу политической социологии, представляющей собой область пересечения политической науки и социологии.

В чем же главное отличие политологии от политической социологии"! Политическая социология имеет дело с социальными причинами и отношениями распределения власти и властных структур в обществе, факторами, определяющими политическое поведение людей, политические конфликты, политические установки, ориентацию и умонастроения широких масс населения, механизмы отражения социального плюрализма в политической сфере и т.д. Как отмечают Р. Бендикс и С.М. Липсет, "в отличие от политологии, которая исходит от государства и изучает, как оно влияет на общество, политическая социология исходит от общества и изучает, как оно влияет на государство, то есть на формальные институты, служащие разделению и осуществлению власти".

Политическая социология представляет собой своеобразный синтез социологии и политологии. Первая в большей степени, чем политология, концентрирует внимание на борьбе за власть между различными слоями общества, социальных конфликтах и социальных изменениях, скрытых функциях, неформальных и дисфункциональных аспектах политики. В широком смысле слова в центре внимания политической социологии - социологическое измерение политических феноменов. Она занимается прежде всего социальной основой власти общества. В этом контексте политический социолог интересуется особенностями социальной стратификации и ее влиянием на политическую организацию. Здесь концентрируется внимание на организационном анализе политических группировок и политического руководства. Политическая социология изучает социальный контекст политических институтов и процессов на макросоциальном и микросоциальном уровнях. Главная задача политической социологии на макроуровне - исследование социальных основ власти и социальных конфликтов, их проявление в поведении людей и влияние на политические институты, а также обратное влияние последних на социальные реальности. В микросоциологическом подходе концентрируется внимание на конкретных политических институтах как социальных организациях, их структурах и отношениях с другими организациями, типах руководства, механизмах и способах разрешения конфликтов и т. д. Ключевую роль в утверждении социологического подхода к политике сыграли работы К. Маркса и М. Вебера. Если Маркс заложил основы социально-классового анализа политических феноменов, то Веберу принадлежит приоритет в изучении политических институтов как самостоятельных факторов социальных изменений.

В целом во всех рассмотренных здесь аспектах сердцевину политической социологии составляет анализ институтов, организаций, механизмов, процессов и т.д., действующих на стыке между гражданским обществом и миром политического.

Что касается собственно политологии, то первоначально она сформировалась как "государствоведческая" дисциплина, призванная изучать предназначение и функции государственных и политических феноменов, институтов, процессов. В нынешнем же толковании предметом ее исследования, как уже говорилось, является мир политического в его тотальности и многообразии. Поэтому вычленение политологии как самостоятельной гуманитарной дисциплины предполагает прежде всего решение вопроса о разграничении понятий "политическое общество" и "гражданское общество". Не случайно формирование политической науки в целом соответствовало этапам осознания людьми политики как самостоятельной сферы человеческой деятельности.

Помимо политической социологии существуют также политическая философия, политическая психология, политическая антропология и т.д., которые выступают в качестве самостоятельных разделов политической науки. Политическая философия представляет собой одно из направлений философии, рассматривающее сферу политического. В отличие от философа, который познает природу явлений и вещей в целом, политический философ останавливает свое внимание на сущности природы политического мира: добро или зло, справедливость или несправедливость, совершенность или несовершенность, сохранение или изменение, одобрение или осуждение и т.д. - в политике. Этот аспект более подробно будет рассмотрен при анализе мировоззренческого измерения политики.

Роль установок, ориентации, убеждений, ожиданий, мотиваций, восприятий в политическом поведении людей рассматривает политическая психология. Особенно широко исследования такого рода важны при изучении общественного мнения, политических социализации, конфликтов и сотрудничества, электорального поведения, установок и т.д. Основателем политической психологии считается Г. Пасуэлл, который в 1930 г. опубликовал книгу "Психология и политика", а в 1950 г. в соавторстве с А. Капланом - "Власть и общество". В послевоенные годы политическая психология получила новый импульс (о т.н. бихевиористской революции см. ниже).

Предметом антропологии являются институты управления и их практические функции у этнических сообществ, в особенности в развивающихся и примитивных обществах. В поле ее интереса - связи политического поведения с более широкой культурой группы, коллектива, сообщества. Политическая антропология занимается большей частью незападными обществами. Политико-антропологические исследования позволяют сравнить разнообразные политические системы и выявить этнические факторы в политическом поведении людей.

§ 3. Политологическая традиция

На первый взгляд может показаться странным утверждение о том, что политическая наука - сравнительно молодая дисциплина. Ведь, действительно, к миру политического пристальный интерес проявляли такие столпы общественной мысли древности, как Платон, Аристотель, Цицерон и др. Тогда и позже писались фундаментальные трактаты и более мелкие сочинения под красноречивыми названиями "Политика", "Государство", "Законы", "Республика", "Государь" и т.д. Здесь вопрос состоит в том, чтобы не путать историю политических учений и идей, накопление политического знания с политической наукой в собственном смысле слова. Если первые в той или иной форме возникли с возникновением государства, то политическая наука формировалась по мере вычленения политики как самостоятельной подсистемы человеческого социума. А это, как будет показано ниже, произошло лишь в Новое время в процессе формирования капиталистического общества.

Политические учения прошлого, в строгом смысле слова, нельзя отождествлять с современной политической наукой, хотя и нельзя отрицать факт преемственности, генетической связи между ними. Можно согласиться с известным французским ученым М. Дюверже, который выделяет три крупных периода в истории формирования, эволюции и институционализации политической науки. Это, во-первых, предыстория от античности до XVIII в., представленная Аристотелем, Н. Макиавелли, Ж. Боденом, Ш.-Л. Монтескье и другими мыслителями древности, средневековья и начального периода Нового времени. Во-вторых, XIX в., "отмеченный заслугами А. де Токвиля, О. Конта и К. Маркса". В-третьих, современный период, на который приходится собственно история политической науки. Главное значение всего предшествующего периода состоит в накоплении и передаче от поколения к поколению политического знания.

В политической науке глубина и совершенство анализа определяются не только длительностью ее возраста, но и тем, насколько систематически и успешно она обновляется, поскольку постоянно изменяются как материя, так и дух политического, политических институтов. История политологии - это, по сути дела, процесс постоянного обновления и обогащения ее теоретико-методического и методологического арсенала. Знание политического по своей сути собирательно. Чем оно шире, многослойнее и глубже -а это достигается в процессе систематических исследований, - тем адекватнее отражает реальное положение вещей в мире политического. Политическая наука, в сущности, немыслима без накопления традиций. Именно традиция во многом определяет подход исследователя к предмету своего научного интереса. Под традицией здесь понимаются институциональные формы организации науки, системы политических теорий и идей, устоявшихся форм и методов аргументации, целей, методологии, технические приемы и т.д.

В обществоведении Запада политология заняла ведущее место. Это проявилось особенно в период Нового и Новейшего времени и объясняется прежде всего усиленным влиянием политики на жизнь общества, государства и человека. Государственная система формировалась и развивалась не просто сама по себе, а в силу умения или неумения человека унаследовать и разработать те политические знания, которые ассоциируются прежде всего с именами отцов-основателей политической теории от Платона и Аристотеля до И. Канта, В. Парето, А. Моски, М. Вебера и представителей современной политической науки.

Вместе с тем нельзя не отметить, что политическая наука - сравнительно молодая научная дисциплина. Подобно тому как социология формировалась и развивалась в русле основных тенденций и закономерностей становления и эволюции гражданского общества, политология как самостоятельная наука стала возможной в результате вычленения политической сферы из целостного человеческого социума, отделения мира политического от экономической, социальной и духовной подсистем, что по времени совпало с новым и новейшим периодами истории.

Первоначально в рамках господствовавших общественно-политических и социокультурных парадигм политические феномены изучались в связи со всем комплексом общественных явлений. В этом плане был характерен своеобразный универсальный подход, при котором политическое специально не выделялось из общей суммы всех общественных явлений. Соответственно все знания о социальном были едины и неразделимы. В течение почти двух тысячелетий от античности вплоть до XVIII в. ученый рассматривал себя не как специалиста в какой-либо области знания, а как искателя знаний и мудрости вообще во всех сферах и проявлениях человеческой жизни. У Аристотеля, например, вся общественная жизнь укладывалась в рамки политической жизни и ставилась на службу государству. Вводя понятие "человек политический", он понимал под ним "человек общественный" вообще. Поэтому, придавая науке о государстве самодовлеющее значение, Аристотель утверждал: "Она ведь устанавливает, какие науки и в каком объеме должен изучать каждый... А поскольку наука о государстве пользуется остальными науками как средством и, кроме того, законодательно определяет, какие поступки следует совершать или от каких воздерживаться, то ее цель включает, видимо, цели других наук, а следовательно, эта цель и будет высшим благом для людей".

Верно, что уже в середине века право, теология и медицина как самостоятельные дисциплины преподавались в университетах, но философия продолжала занимать ведущее положение в изучении человека и общества. Однако по мере расширения и углубления знаний о социальном мире ускорилась сегментация научных дисциплин. К середине XVIII в. стало очевидным, что естественная философия отличается от моральной философии. С развитием химии, физики, биологии и других дисциплин появились соответственно и новые названия - "естественные науки" и "моральные науки". В рамках этих последних изучались и анализировались почти все общественные и политические явления, процессы, институты. Напомню в этой связи, что основатель политэкономии А. Смит был профессором моральной философии.

В дальнейшем, особенно в работах А.К. Сен-Симона и О. Конта, акцентируется внимание ученых на отношениях между людьми в обществе, человеком и обществом, а так называемые моральные науки получают окончательное название "социальные науки", объектом изучения которых становятся общество и мир политического в их взаимосвязи и взаимозависимости.

Большой вклад в освобождение политики и политической мысли от теологии и церковной морали внесли Н. Макиавелли, Ж. Воден, Т. Гоббс, Б. Спиноза и др. В этом смысле этапными можно считать такие работы, как "О свободе слова" Дж. Мильтона, "Левиафан" Т. Гоббса, "Два трактата о государственном правлении" Дж. Локка, "О духе законов" Ш.-Л. Монтескье, "Об общественном договоре" Ж.-Ж. Руссо, "Гражданское общество" А. Фергюсона, "Здравый смысл" Т. Пейна, "Федералист" А. Гамильтона, Дж. Медисона, Дж. Джея и др. В этих работах в той или иной форме подчеркивалась проблема политического как особой сферы жизнедеятельности людей.

Многие другие исследования того периода способствовали развитию теории естественного права. Представителями этого направления политической и правовой мысли анализировались такие ключевые проблемы, как происхождение, сущность и предназначение государства; теория общественного договора; отношения между государством и церковью; народный суверенитет, права и свободы человека; формы правления и т.д.

Существенный вклад в развитие политической теории, идей конституционного строя, республиканской и либерально-демократической форм правления, а также в вызревание предпосылок формирования и утверждения институтов, отношений и норм, соответствующих этим теориям и идеям, был сделан в эпоху Просвещения, а затем Великой французской революцией, Войной за независимость США конца XVIII в. и серией революций в XIX в. Эта тенденция особенно отчетливо проявилась в английской, американской и французской политических традициях, где республиканская и демократическая системы рассматривались как наилучшие формы правления, оптимально соответствующие природе человека.

Вместе с тем следует отметить, что хотя экономика начала XIX в. характеризовалась бурными темпами развития, общественно-политическая мысль этого периода отмечена печатью Реставрации, проявившейся в появлении так называемых теократических политических учений, возрождении теорий божественного происхождения государственной власти вообще и королевской власти в частности. К этому периоду относится также формирование "историзма", "исторического миросозерцания". Наряду с верой в силу человеческого разума снова получает популярность мысль о неразрывной связи человека с прошлым, с вековыми традициями и обычаями, происходит историзация человеческого мышления. К этому же периоду относится дальнейшая интенсивная разработка органической теории государства, в которой государство отождествлялось с существом, имеющим самостоятельное от отдельных личностей существование и стоящим над ними, обладающим внутренней жизненной силой и способностью к самосохранению.

Следует отметить, что начавшие формироваться в тот период позитивизм О. Конта и социализм А.К. Сен-Симона, по сути дела, являлись реакцией против идей социальной атомистики возрожденческо-просветительского индивидуализма и результатов Великой французской революции, стремлением их духовного преодоления. В своих поисках органических начал в организации общества они были весьма близки к основателям континентальной консервативной традиции Ж. де Местру и Л. де Бональду. Объясняя власть и общество волей божьей, Л. де Бональд рассматривал власть как "живое существо", призванное сохранить общество. "Воля этого существа, - говорил он, - называется законом, а его действия - правительством". Общество - также живое существо, имеющее свое детство, юность, зрелость. Возражая Руссо и Канту, которые считали, что общество создано человеком для человека, Бональд утверждал: "Человек существует только для общества; общество создается только для самого себя". Критикуя индивидуализм, Бональд говорил, что в отличие от философов Нового времени, которые создали философию "я", «я хотел создать философию социального человека, философию "мы">. Как считал Бональд, "в обществе нет прав, а есть только обязанности". Он рассматривал государство как "большую семью", которой и телом, и душой принадлежат все составляющие ее "обездоленные индивидуумы". При этом он обосновывал идею вмешательства государства в материальную и моральную жизнь своих членов. Эти и ряд других идей стали основой многих последующих консервативных теорий и концепций государства, политики и политических явлений.

Очевидно, что во второй половине XVIII - начале XIX в. были сформулированы важнейшие подходы, которые послужили в качестве основоположений для разработки политических теорий и концепций современности. А это, естественно, создавало предпосылки для формирования самостоятельной научной дисциплины, призванной профессионально исследовать и анализировать мир политического.

Процесс вычленения собственно политологии со своим собственным понятийно-категориальным аппаратом, методологическими принципами и системой аргументации протекал в общем контексте развития науки Нового времени. Здесь определяющее значение имели, естественно, с одной стороны, утверждение атомистических и механистических представлений о мире и обществе, с другой -ньютоновская картина мира с четко очерченными законами и закономерностями, причинно-следственными детерминациями и т.д. Согласно этим представлениям, социальный мир, подобно природной Вселенной, изображался как нечто вроде жестко детерминированного часового механизма, действия которого может исчерпывающе понять любой человек, обладающий способностью объять и проанализировать все его элементы и отношения между ними в их тотальности.

Лежащий в их основе рационализм в том виде, в каком его первоначально сформулировал Р. Декарт, признает за действительное только мыслимое содержание. Обратив оружие рационализма против средневековых суеверий, Т. Гоббс ценил только эмпирический материал и, веруя в исчислимость политических феноменов с помощью математических методов, усматривал смысл государства в его полезности и способности обеспечить безопасность и мир для своих граждан. Под воздействием новых естественно-научных идей он рассматривал государство в качестве грандиозного искусственного человека - Левиафана, в котором разыгрываются исключительно механические процессы и взаимоотношения. Тем самым у Гоббса рационализм и абсолютизм слились в великом синтезе.

Руководствуясь подобными установками, Д. Юм, наряду со многими другими мыслителями Нового времени, стремился к тому, чтобы свести политику к науке с целью создания механизма разрешения или смягчения политических конфликтов. Считалось, что наука о политике, раскрывая причинно-следственные закономерности и связи в тех или иных конкретных формах и сферах, определяет те константы и переменные величины, действуя на которые можно достичь желаемых результатов.

Постепенно объяснение политических феноменов и процессов в терминах рационализма становится общепринятым в западном обществознании. Господствовало убеждение о том, что в социальных и политических реальностях будут обнаружены законы и закономерности, которые по своей точности и определенности не будут уступать, например, законам физики. Утверждалась методология анализа общественно-политических явлений, разрабатывались новые специальные методы исследования, неуклонно возрастал интерес к методам формально-правового анализа, юридической логике и сравнительно-правовому анализу и т.д. Исследовательские методы, приемы и понятия, выработанные в естественных науках, становились достоянием социальных и гуманитарных наук. Показательно, что определенные аспекты социальной и политической действительности стали анализироваться с помощью таких заимствованных из естественной науки понятий, как "прогресс", "эволюция", "организм", "порядок" и др. Уже к началу XIX в. утвердилось убеждение в необходимости систематического эмпирического изучения политических феноменов, исследования политики с помощью конкретных методов (А.Сен-Симон, О. Конт и др.).

XIX в. стал в некотором роде веком не только исторической, но и государствоведческо-правовой, юридической науки, поскольку он ознаменовался развитием истории и теории права, отделением государственного права от административного, уголовно-процессу-ального - от гражданско-процессуального, формированием различных школ права, таких как историческая, позитивистская, реалистическая и т.д. Наметилась тенденция к политизации и социологизации проблематики государства и права и, соответственно, к пересмотру юридического формализма. Немаловажную роль сыграли Р. Еринг, С.А. Муромцев, Э. Дюркгейм, М. Вебер и др. Сложились такие направления политической и правовой мысли, как теория политического представительства, юридический позитивизм и социологическая юриспруденция, теория правового государства и сравнительное правоведение.

При всех выявленных позже недостатках заслуга исторической школы права (Савиньи и др.) состояла в том, что ее представители подчеркивали необходимость изучения правовых установлений в их связи с общим контекстом исторического развития общества. Представители социологической юриспруденции (И. Бентам, Р. Еринг, С.А. Муромцев и др.), подчеркивая несостоятельность юридического формализма, обращали внимание на игнорирование социальных и политических последствий законодательства. Как бы подытоживая эти тенденции и процессы, А. де Токвиль пришел к выводу, что одним из средств социальных и политических изменений должна стать "новая политическая наука для нового мира".

§ 4. Формирование и институционализация политической науки

Процесс формирования и выделения политологии из общей системы социальных и гуманитарных наук занял несколько десятилетий, которые приходятся на конец XIX - начало XX в.

В Германии о начале собственно политической науки можно говорить лишь с возникновением в первой половине XIX в. правовой школы, поставившей своей целью изучение государства в различных его аспектах и проявлениях. Разумеется, основы этой школы были заложены работами Канта и Гегеля, особенно "Философией права" последнего. Немаловажную роль здесь сыграли известные немецкие правоведы и государствоведы. Главная особенность этой школы состояла в том, что она сводила политическое исследование к идее государства, интерпретируемого как комплекс формальных конституционных норм. Политическая наука, таким образом, превращалась в науку догматическую, лишенную возможности изучения социальной реальности.

Формирование политической науки во Франции, как считает П. Фавр, заняло примерно полвека между двумя символическими датами: 1871 г., когда Э. Бутли основал "Свободную школу политических наук", и 1913 г., когда была опубликована книга А. Зигфрида "Политическая карта западной Франции при Третьей республике". Между этими датами было опубликовано множество работ, составивших основы французской политической науки. Это прежде всего "История политической науки в ее связи с моралью" П. Жане (1851 г.), "Принципы политической науки" Э. де Парье (1870 г.), "Элементы политической науки" Э. Шеврьера (1871 г.), "Философия политической науки" Э. Акола (1877 г.). За ними последовали ставшие классическими труды А. Эрсана, А. Мишле: "Идея государства" (1896 г.), "Политическая доктрина демократии" (1901 г.) и др.

Политическая наука Великобритании как самостоятельное научное направление определилась в конце XIX в. с момента основания Лондонской школы экономики и политических наук при Лондонском университете. До второй мировой войны сначала в этой школе, а затем в Оксфордском, Кембриджском, Манчестерском, Ливерпульском и др. университетах велись изучение и преподавание дисциплины о политических явлениях. При этом главное внимание профессора-политологи уделяли проблемам государственного управления, политическим институтам, конституционному и административному праву Англии, политической философии и теории, международным отношениям и колониальной администрации. В тот период тон в политологических исследованиях задавали Э. Баркер, Д. Коул, Г. Ласки, Ч. Мэннинг, У. Робсон, Г. Файнер и др.

Несколько десятилетий длился процесс формирования политической науки в США. Основателем систематического исследования политики в Америке считается Ф. Либер. В 1857 г. он был назначен профессором истории и политической экономии в Колумбийском колледже и начал читать лекции по политической философии, в которых центральными были вопросы теории государства и политической этики. Сменивший Либера Дж. Берджес основал в том же Колумбийском колледже (позже переименованном в Колумбийский университет) в 1880 г. школу политической науки. Была введена система подготовки научных кадров с подготовкой и защитой диссертаций, а в 1886 г. школа начала издавать журнал "Политикл сайенс куортерли". Примеру Колумбии последовали университет Джонса Гопкинса и др. ведущие учебные заведения США. Немаловажную роль в становлении американской политической науки сыграла книга одного из ее основателей Д. Берджеса "Политическая наука и сравнительное конституционное право" (1890 г.). В 1903 г. была создана Американская ассоциация политических наук, положившая начало множеству подобных ассоциаций и в США, и в других странах. В том же году начал издаваться журнал "Анналы американской академии политических и социальных наук", с 1906 г. - "Обозрение американской политической науки", а с 1939 г. - "Журнал политических исследований", которые и в наши дни продолжают играть немаловажную роль в разработке ключевых проблем политической науки.

Легитимизация социологии и политологии в России шла с некоторым запозданием по сравнению с западноевропейскими странами. Отмена крепостного права, реформы в различных сферах общественной жизни, в частности судебная реформа, земская реформа, реформа армии и другие преобразования, которые должны были в конечном счете привести к утверждению начал гражданского общества и правового государства, в огромной степени стимулировали интерес русских обществоведов к проблемам права, конституционализма, истории государственного строительства и т.д. В середине XIX в. К.Д. Кавелин написал работу "Записка об освобождении крестьян в России", а Б.Н. Чичерин статью "О крепостном состоянии", в которых обосновывался тезис о пагубности крепостничества для формирования основ гражданского общества и правового государства в России.

В конце XIX - начале XX в. были заложены основы русского конституционализма. В данном контексте большое значение имело возрождение интереса к теории естественного права, которая использовалась для обоснования правового государства. В трактовке естественного права выделились два направления: старое, метафизическое, представленное Б.Н. Чичериным, К.Д. Кавелиным, А.Д. Градовским и др.; новое, социологическое, представленное С.А. Муромцевым, В.И. Сергеевичем, М.М. Ковалевским и др.

Сторонники социологического направления видели недостаток старого подхода в том, что его приверженцы, концентрируя внимание на субъективных факторах, исходили из постулата об абсолютности, вечности и неизменности права. Отвергая такой подход, Н.М. Коркунов, например, обосновывал тезис об относительности права как "особой группы явлений общественности", изменяющейся в ходе исторического развития.

Немаловажная заслуга в разработке этих проблем принадлежит Б.Н. Чичерину, который написал несколько фундаментальных работ, в том числе пятитомную "Историю политических учений" (1877 г.), "Очерки философии права" (1901 г.), "О народном представительстве" и др. Дальнейшую разработку эта проблематика получила в работах И.В. Михайловского, Л.И. Петражицкого и др. Глава московской школы философии права П.И. Новгородцев принял активное участие в основании конституционно-демократической партии. Его учениками и последователями были И.А. Ильин, Б.П. Вышеславцев, Н.Н. Алексеев и др., внесшие существенный вклад в разработку важнейших проблем политической науки. Ряд идей Новгородцева плодотворно развивались С.Л. Франком, С.И. Гессеном и др. В области философии права значительный вклад внесли Е.Н. Трубецкой, Н.А. Бердяев, B.C. Соловьев и др. Не случайно B.C. Соловьева П.И. Новгородцев называл "блестящим и выдающимся представителем философии права" и причислял его к "наиболее видным защитникам правовой идеи среди философов истекшего века". Нельзя не отметить также тот неоценимый вклад, который внесли в разработку проблем политической философии, обоснование принципов конституционализма и сравнительно-исторический анализ представительных учреждений и форм демократии М.М. Ковалевский и др.

Эти и множество других фактов дают достаточные основания для вывода о том, что развитие политической мысли в России шло в том же направлении, что и на Западе. Но, в отличие от западных стран, в России процесс формирования и институционализации самой политической науки в результате целой череды кровавых катаклизмов, захлестнувших страну, и установления тоталитаризма оказался насильственно прерванным.

В мою задачу не входит подробное изложение всех аспектов, связанных с процессами формирования и эволюции политической науки. Попытаюсь очертить общие контуры данной проблемы. Последние десятилетия XIX - начала XX в. стали тем периодом, когда окончательно определилось вычленение сферы политического как самостоятельной подсистемы человеческого социума. Именно к этому периоду относятся окончательное формирование и утверждение в большинстве промышленно развитых стран важнейших государственных и политических институтов, которые в совокупности составили современную государственно-политическую систему.

Речь идет прежде всего о четком разделении властей, утверждении парламента, исполнительной и судебной ветвей как самостоятельных институтов власти, партиях и партийных системах, избирательной системе, государственной службе и т.д. Не случайно к тому же периоду относится рождение наряду с начавшими формироваться раньше социологией, экономической наукой, научной историей разного рода научных ассоциаций (экономических, социологических, исторических и т.д.). Вплоть до первых десятилетий XX в. политология воспринималась как "новая наука", и продолжались споры и дискуссии относительно ее права на существование. Разумеется, эти споры и дискуссии в каждой стране носили на себе печать национально-культурных и идейно-политических традиций.

Само понятие "политическая наука" имело довольно широкое и неопределенное значение. Оно охватывало политическую философию, право, политическую историю, исследование государственно-правовых и политических институтов и даже политэкономию. Можно сказать, что в тот период между самоутверждавшимися научными дисциплинами развертывалось нечто вроде конкуренции на предмет распределения мест в статусной иерархии. В июне 1903 г. во французском философском обществе известный психолог Г. Тард сделал доклад, посвященный проблеме классификации наук О. Конта и А.-А. Курно. По словам Тарда, Конт выделил пять фундаментальных наук в такой последовательности: математика, физика-химия, астрономия, биология, социология. Курно предложил свой перечень. Математика, физические науки, биологические науки, науки о духе и политические науки. У одного, как видно, систему замыкала социология, а у другого - политические науки. От того, какая из этих систем одержит победу, зависело, какая из двух наук - социология или политология - займет место в иерархии фундаментальных наук наряду с естественными науками, а какая - место отдельной дисциплины в рамках другой. Г. Тард считал, что победила классификация О. Конта.

В тот период государственные и политические институты изучались главным образом философами и социологами, такими как О. Конт, Г. Спенсер, Л. Уорд и др. Так, уже во второй половине XIX в. Г. Спенсер разработал свою социологию политических институтов. В данной связи можно согласиться с С.М. Липсетом, который считал, что крупнейшие социологи конца XIX в. в большинстве своем были одновременно политическими социологами или же "социологически мыслящими политологами". Такие социологи конца XIX - начала XX в., как М. Вебер, Э. Дюркгейм, В. Парето и др., были одновременно и политическими философами. Сама политология, равно как и социология, рассматривалась как дочерняя дисциплина более классических наук - философии, юриспруденции, политэкономии.

Но все же по мере дальнейшего формирования и утверждения мира политического в современном понимании этого слова с его важнейшими институтами - политическими партиями, парламентаризмом, разделением властей, избирательной системой и т.д. - политическая наука все отчетливее отпочковывалась от социологии, политэкономии, истории, юриспруденции и т.д. В этом контексте немаловажное значение имела разработка признанными обществоведами конца XIX - начала XX в. основополагающих политологических концепций и теорий, политики и мира политического. Здесь прежде всего следует назвать М. Вебера, который рассматривал политические явления как особые реальности, имеющие собственную логику развития и, соответственно, собственную историю. Он, в частности, полагал, что политика обусловлена не только разделением труда или производственными отношениями, но и в равной степени влиянием административных структур. Большое значение имели сформулированные Вебером концепции бюрократии и плебисцитарно-вождистской демократии.

Вслед за К. Марксом и М. Вебером целая плеяда таких ученых, как В. Вильсон, Дж. Брайс, В. Парето, Р. Михельс, Г. Моска и др., выдвинула собственные теории политического развития. Так, Парето, Моска и Михельс пришли к выводу, что любая система политического правления, независимо от ее формально-юридического или идеологического характера, является, по существу, олигархической или элитической. Здесь особо следует отметить теорию элит, сформулированную Г. Моской в работах "Теория правления и парламентское правление" (1884 г.) и "Основы политической науки" (т.1, 1896 г. и 1.1, 1923 г.). Последователями этой теории были В. Парето, а также Р. Михельс, которые разработали теории циркуляции элит и "железного закона" олигархии, согласно которым политические реальности во всех политических системах определяются соперничеством, конкуренцией и, соответственно, сменой у власти различных группировок элит. Исходя из такой постановки вопроса, все они считали основной задачей политической науки изучение элит, особенностей их функционирования и закономерностей их периодической смены у власти.

В этот же период были заложены основы современной политической социологии. Здесь прежде всего следует назвать опять же политологические работы М. Вебера, книгу Р. Михельса "Социология политических партий" и др. В 1898 г. русский ученый М.Я. Острогорский опубликовал фундаментальный двухтомный труд (на французском языке) "Демократия и политические партии". Лишь в конце 20-х гг. нашего века она была издана на русском языке. Показательно, что хотя в нашей стране книга Острогорского и не получила соответствующую ее значимости популярность, на Западе ее автор, наряду с такими признанными учеными того времени, как М. Вебер, Р. Михельс и др., считался одним из основателей политической социологии.

Большой вклад в развитие политической социологии внес американский политический ученый А. Бентли, в начале нынешнего столетия опубликовавший ряд работ, в которых разрабатывалась теория групп. А. Бентли рассматривал группу как фундаментальную единицу (или "частицу") политики, действующую под институциональным контролем административных учреждений, судов, законодательных органов и политических партий. Во многом теория групп являлась реакцией против правового формализма, поскольку утверждалось, что групповое взаимодействие конституирует реальность политической жизни, действующей за юридически правовой ширмой общества и государства. Придавая этому основополагающее значение, Бентли и его последователи оценивали группу как важнейший предмет исследования политической науки.

В дальнейшем на основе разработок Бентли сформулированы концепции заинтересованных групп, которые наряду с партиями заняли важное место в политологических исследованиях. Начало первой волны их изучения пришлось на 20-е гг. в трудах П. Одегарда и Э. Херрига, за которыми последовали работы Ф. Поллака, Э. Шатшнайдера, Э.Лейзерсона и др. Но теоретической и аналитической зрелости исследование этой проблемы достигло после второй мировой войны.

Дальнейшее развитие теория демократии и конституционной формы правления, представительства, избирательных и партийных систем и т.д. получила в работах М.Я. Острогорскою, Дж. Брайса, В. Вильсона и др.

§ 5. Две тенденции в развитии политической науки

Остановлюсь на характеристике двух тенденций в развитии политологии. В конце XIX в. были сформулированы основные критерии разграничения естественных и общественных наук. Если в первых преобладал критерий общих закономерностей развития и строго очерченных причинно-следственных связей, то в общественных науках - индивидуальных, неповторяющихся феноменов и событий. Но тем не менее в политологии стран континентальной Европы утвердилась тенденция к синтезу эмпирического и теоретического начал, в то время как политология англосаксонских стран, особенно США, развиваясь в русле позитивизма, во все более растущей степени претендовала на статус "точной науки" наравне с естественными науками.

Так, например, первоначально в Германии политическая наука оформилась во многом как социология политических институтов. Поскольку же основным объектом ее изучения было государство, политическая наука возникла как социология государства. Определилось разделение на государствоведение и политическую науку. Политические процессы внутри страны, в том числе и вопросы государственного управления в целом, рассматривались в рамках государствоведения. В дальнейшем эта линия стала не столь четко очерченной, и философия государства, которая входила в государство-ведение, стала рассматриваться как часть политической науки.

Это вполне объяснимо, если учесть, что германская политическая наука развивалась в русле немецкой классической философской традиции, и можно сказать, что основы ее теоретико-познавательных и институциональных рамок были заложены традиционными дисциплинами - философией и историей. Значительное влияние на характер германской политологии, особенно политической философии, оказало то, что они развивались в контексте характерного для германского обществознания историзма. К тому же, отмечает Г. Люббе, германская политическая философия "не была феноменологией политики. Не была она и теорией, которая бы просто объясняла сущность происходящего, не ставя перед собой каких-либо иных целей. Напротив, она являлась выражением и обоснованием политической воли, располагающей своими принципами и ставившей перед собой определенные цели. Она разрабатывала программы и выдвигала предложения".

Для германской политологии характерен традиционный конфликт (который, по словам К. Байме, живуч и сейчас) "между аристотелевским пониманием политики как практической философии и рационалистическими и эмпирическими теориями Нового времени". Эти теории со времени Н. Макиавелли, Ф. Бэкона и Т. Гоббса интерпретировали политику преимущественно в технико-рационалистическом духе. Но вместе с тем еще во времена Аристотеля политика "рассматривалась в качестве практической науки, служащей тому, чтобы подготавливать и предопределять действия, а не ограничиваться описанием фактов". В такой трактовке в глазах некоторых германских исследователей политология не является наукой в строгом смысле этого слова. По их мнению, политическая наука как практическая дисциплина призвана определить цели и нормы политической деятельности. В этом плане в ее задачу входит философское осмысление социальной действительности и ориентации политической деятельности на те или иные социальные и моральные ценности. Пожалуй, наиболее прозрачно эту позицию изложил А. Шван, который, в частности, призвал "вновь и вновь возвращаться к нормам, вытекающим из религиозного и философского самосознания, на которые следует ориентироваться как на высшую ценность политического мышления".

С определенными оговорками можно сказать, что вплоть до второй половины 30-х гг. примерно в подобном же русле развивалась политология большинства стран континентальной Европы. Вместе с тем как в континентальной Европе, так и особенно в англосаксонских странах, прежде всего в США, политическая наука делала крен в сторону позитивизма, в рамках которого наблюдалась тенденция к приравниванию науки о политике к естественным наукам. Эта тенденция восходила своими корнями к основателям европейского рационализма XVII-XVIII вв. Над умами основоположников социальных и гуманитарных наук XIX в., мысливших в русле этой рационалистической традиции, довлели модели универсальной рациональности и ньютоновского механистически-сциентистского видения мира. Они усматривали в науке тот ключ, которому под силу открыть все двери от тайн как природы, так и социального мира. Они проводили прямую связь между наукой как подлинным и высшим воплощением разума, с одной стороны, и рационально мыслящими индивидами в обществе, в том числе и в политической сфере, - с другой.

Еще Т. Гоббс говорил о необходимости создания науки о политике, которая бы заняла свое место рядом с научными достижениями Коперника, Кеплера и Галилея. Причем такой наукой он считал политическую философию. В русле этой традиции О. Конт обосновывал мысль о том, что политическую науку можно возвести в ранг "опытных наук". В своей ставшей известной речи 1862 г. Г. Гельмгольц практически уравнивал в правах гуманитарные и естественные науки, хотя и признавал, что индуктивный метод применительно к историческому познанию находится в иных условиях, нежели при естественнонаучных исследованиях. Симптоматично, что, решительно отстаивая и защищая теоретико-познавательную самостоятельность гуманитарных наук, известный немецкий исследователь В. Дильтей соглашался с тем, что для последних образцом являются естественные науки. В XIX - начале XX в. сперва О. Конт, К. Маркс, Ф. Энгельс и их последователи, а затем Э. Дюркгейм, В. Парето, Г. Моска и др. анализировали политические феномены в более широком контексте социальных наук в целом терминами непреложных закономерностей и причинно-следственных связей.

Нельзя не отметить то, что дань позитивизму отдали и представители русских социальных и гуманитарных наук. Так, еще в 1869 г. вышла книга А.И. Стронина "История и метод", в которой была поставлена задача обосновать использование естественнонаучных методов для изучения общественных явлений и процессов, хотя эта книга подверглась ожесточенной критике. В 1872 г. была опубликована работа П. Лилиенфельда "Мысли о социальной науке будущего". В ней автор, следуя в русле изысканий Г. Спенсера, предпринял попытку сформулировать собственный вариант теории органичного общества. Надо сказать, что эта книга, изданная в Германии на немецком языке, уже в 1873 г. пользовалась в Западной Европе немалой популярностью. Будучи решительными приверженцами позитивизма, они выступали за освобождение социальных наук от этических, морально-психологических и иных метафизических наслоений. Исходя из постулата единства естественного и социального миров, Лилиенфельд, например, утверждал, что экономическая жизнь - это физиология общества; система правовых институтов - морфология; правительство - нервная система и т.д.

Поэтому неудивительно, что среди пионеров современной профессиональной политологии превалировала тенденция рассматривать свою дисциплину как науку. Английский исследователь Ф. Поллак назвал свою книгу "История науки о политике" (1890 г.), а преподаватель Кембриджского университета Р. Сили - "Введение в политическую науку" (1896 г.). При этом наука или научность понимались по-разному. Как считал, например, Р. Сили, политическая наука призвана быть комплексом пропозиций, сформулированных на основе исторического знания. По его мнению, политическая наука — это культивирование умения "обосновать, обобщать, сформулировать и различать... так же как и собирать, точно идентифицировать и исследовать факты". Эти два процесса, утверждал Сили, и составляют политическую науку.

В соответствии с такой постановкой вопроса были разработаны так называемые "научные законы" политики. К ним, в частности, относятся положения, сформулированные в вышеупомянутых работах М.Я. Острогорского и Р. Михельса. Так, на основе сравнительного исследования английской и американской партийных систем Острогорский пришел к выводу о несовместимости массовой бюрократической политической партии и демократической системы управления. Михельс, в свою очередь, проанализировав историю и деятельность социал-демократической партии Германии, вывел свой "железный закон" олигархии, согласно которому для крупных бюрократий характерна тенденция к сосредоточению власти в руках узкой олигархии.

Понимаемая так политология концентрировала внимание на формальных институтах политической системы: парламенте, исполнительной власти, административных учреждениях, судах и т.д. Однако вскоре обнаружилось, что эти институты невозможно адекватно понять, рассматривая их в собственных терминах, без надлежащего изучения неформальных организаций и поведения людей, вносящих существенные коррективы в деятельность формальных структур и политических сил, опирающихся на них.

Еще в 1908 г. известный в то время социопсихолог Дж. Уоллес сетовал на кризис в английской политической науке, порожденный, по его словам, тем, что рационализм пренебрегает установлением связей между политическим поведением и человеческой природой, определяемой культурными, социальными и расовыми факторами. Он впервые более или менее серьезно поставил вопрос о значении неосознанных и подсознательных мотивов в политической деятельности. Эту традицию, которая в английской политологии была преобладающей вплоть до 50-х гг. нынешнего столетия, продолжили Г. Ласки, Э. Баркер, Дж. Коул. Ведущие представители политической науки США Ч. Мерриэм, Г. Ласуэлл и др. в 20-30 гг. предприняли попытку применить в политологических исследованиях методы, заимствованные из экспериментальной психологии и психоанализа, а также эмпирической социологии.

В 1923 г. Комитет по политическому исследованию Американской j ассоциации политической науки определил методологию социальных наук как "современную историю политического мышления". Глава ассоциации Ч. Мерриэм подчеркивал необходимость широкого использования в политическом исследовании методов экономической науки, статистики, истории, антропологии, географии, психологии для "наблюдения и описания реального процесса управления". Обосновывалась необходимость отказа от старых "априорных спекуляций", юридических и историко-сравнительных методов. При этом Мерриэм выдвинул свою историческую типологию политического исследования, в которой выделялись три стадии развития: априорно-, дедуктивная стадия до 1850 г.; историко-сравнительная стадия, охватывающая период между 1850 и 1900 гг.; переход к наблюдению, обзору и измерению с 1900 г. по начало 20-х гг.

Будущее же политической науки Мерриэм видел на путях развития в направлении "психологической обработки политики". В "Докладе национальной конференции по политической науке" 1924 г. Ч. Мерриэм подчеркивал, что "настоятельной необходимостью времени для политической науки является разработка научной техники и методологии". Он был убежден в том, что техника поиска фактов создает "адекватный базис для надежного обобщения" и переводит "политическое исследование на объективную научную основу".

Дж. Кэтлин в книге "Наука и метод политики" (1927 г.) выступил с претензией на формулирование "чистой науки" о политике, свободной от каких бы то ни было ценностных оценок. Политические ученые в США вплоть до окончания второй мировой войны специализировались в области американской публичной администрации, американского публичного права, американских политических партий и групп давления, конгресса и исполнительной власти, штатного и местного управления. При этом у американских политологов политические феномены и процессы во всевозрастающей степени становились объектом математизации и квантификации.

В результате в американской политологии неуклонно утверждался позитивизм в его сциентистских формах, что, по сути дела, вело к изгнанию из исследований теоретического, философского, мировоззренческого начала (об этом более подробно см. ниже). Симптоматично, что до 1930 г. политическая теория неизменно была представлена отдельной секцией на ежегодных собраниях Американской ассоциации политической науки, а к концу 30-х гг. она уже в качестве таковой исчезла из ее программы. Интерес представляет и вывод, к которому пришли А. Соумит и Дж. Таненхауз, проанализировав материалы журнала "Обозрение американской политической науки". "Если с 1921 по 1932 г., - писали они, - почти каждый том названного журнала содержал дискуссию pro и contra сциентизма, то в период с 1933 по 1940 г. проблема эта почти полностью исчезла с его страниц". Это, естественно, не могло не сказаться на характере и содержании политической науки.

Касаясь вопроса о восхождении сциентистской, позитивистской политологии США, дело нельзя представлять так, будто противостоящие ей течения совершенно перестали существовать. В тот период вышло немало работ, в которых подвергался аргументированной критике позитивистский подход, отстаиваемый Ч. Мерриэмом, Дж. Кэтлином и др. Достаточно упомянуть, например, работы У. Эллиота "Прагматический мятеж в политике" (1928 г.) и "Возможности науки о политике: с особым акцентом на методы, предложенные Уильямом Манро и Джорджем Кэтлином" (1931 г.). У. Эллиот обосновывал несостоятельность устремлений тех позитивистов, которые пытались превратить политологию в точную науку. Политическая наука, подчеркивал он, "не имеет никакого постоянного измерителя, которому поддаются измеряемые величины". Она имеет дело с уникальными по своей сущности явлениями, не поддающимися экспериментированию, не укладывающимися в рамки "жестких детерминистских законов". В подобном же духе рассуждал известный историк Ч. Бирд в президентском послании "Время, технология и творческий дух в политической науке", адресованном Американской ассоциации политической науки (1927 г.). Он, в частности, отмечал, что сциентизм не способствует развитию творческого духа и ориентирует политологов на однобокое накопление фактов "по частным проблемам со ссылкой на специфические практические цели".

Но тем не менее фактом является то, что в американской политической науке верх одержала позитивистская методология. Этот момент приобретает особенно важное значение, если учесть, что в 30-е и 40-е гг. американское влияние стало преобладающим в западной политологии. Дело в том, что в тот период в США переместился центр развития социальных и гуманитарных наук, превратившись в некотором роде в законодательницу мод в этой области. В тоталитарных странах Европы исследования в этой области были либо свернуты, либо полностью поставлены на обеспечение идеологических и политико-пропагандистских запросов правящих режимов. Имели место небывалая в истории утечка мозгов и переселение цвета интеллектуальной и творческой элиты континентальной Европы в Америку. В период нацизма германская политология как таковая, по сути дела, была уничтожена. С 1923 по 1938 г. Германию покинули более половины всех преподавателей высшей школы, а также множество видных представителей интеллектуальной и научной элиты, такие как 3. Фрейд, К. Левин, Г. Маркузе, К. Мангейм, Э. Фромм, Т. Адорно и др. Аналогичная судьба постигла политическую науку в Италии, большинстве других европейских стран. Девальвация ценности знания, подчинение все и вся целям идеологии и пропаганды делали неуместными социальные и гуманитарные дисциплины, в том числе и политологию.

Особенно трагически сложились судьбы этих наук в Советском Союзе. После большевистской революции по мере укрепления власти тоталитарной диктатуры часть российских философов, политологов, социологов и представителей других обществоведческих дисциплин была выслана за границу. В их числе находились такие блестящие умы, как Н.А. Бердяев, О.Н. Лосский, С.Л. Франк, П.Б. Струве, В.В. Зень-ковский, П. Сорокин и многие другие, получившие мировую известность за свои блестящие труды по различным основополагающим проблемам современного обществознания. Эти труды, составившие золотой фонд русского зарубежья, с поражением тоталитаризма возвращаются к нам и вносят свой неоценимый вклад в восстановление насильственно прерванной российской политологической традиции.

Другая часть обществоведов, не пожелавших или не успевших покинуть свою родину, но в то же время не примирившихся с тоталитарным господством и террором, навсегда исчезли в лагерях ГУЛАГа, а третьи по тем или иным причинам вынуждены были принять новый режим и отдать свои знания и способности на его идеологическое оправдание. В итоге все обществоведческие науки, в том числе и политология, были превращены в служанок политики КПСС и советского государства, в своеобразные придатки марксистско-ленинской идеологии и научного коммунизма. Более того, политология как самостоятельная обществоведческая дисциплина была ликвидирована.

Все это позволяет сделать вывод, что в период между двумя мировыми войнами в политической науке верх взяла вторая тенденция. По сути дела, тон в ней задавали США, и в целом западная политическая наука функционировала под знаком позитивизма.

§ 6. Политическая наука после второй мировой войны

Послевоенные десятилетия можно рассматривать как новый этап в развитии политической науки. Уже в первые годы после войны развернулся широкомасштабный и бурный процесс сначала восстановления, а затем и дальнейшего развития политических наук во всех» европейских странах, за исключением, разумеется, СССР и тех стран, которые попали в орбиту его господства.

Прежде всего обращает на себя внимание неуклонное расширение диапазона политической науки. В круг ее интересов вошли политические системы, политический процесс и политические партии; заинтересованные группы и политические движения; политическое поведение и политическая культура; общественное мнение и средства массовой информации в политическом процессе; политическое лидерство и элиты; корпоративизм и неокорпоративизм; политические идеологии, история политических учений, политическая философия и т.д. Значительное внимание, особенно в европейской политической науке, уделяется методологическим проблемам.

В данном контексте немаловажную роль сыграл международный коллоквиум по вопросам политической науки, организованный по инициативе ЮНЕСКО в Париже в 1948 г. На нем был сформулирован и принят специальный документ, в котором была предпринята попытка систематизировать и обнародовать составные элементы политической науки. Были выделены четыре блока этих элементов:

1. Политическая теория: политическая теория и история идей.

2. Политические институты: а) конституция; б) центральное управление; в) региональное и местное управление; г) публичная администрация; д) экономические и социальные функции управления; е) сравнительный анализ политических институтов.

3. Партии, группы и общественное мнение: а) политические партии; б) группы и ассоциации; в) участие граждан в управлении и администрации; г) общественное мнение.

4. Международные отношения: а) международная политика; б) политика и международные организации; в) международное право.

В 1949 г. в рамках ЮНЕСКО была создана Международная ассоциация политических наук, ежегодные конференции которой внесли существенный вклад в развитие политологических исследований. Разумеется, первоначально, особенно в конце 40 - начале 50-х гг. тон в мировой политической науке продолжали задавать американцы. Именно в США развернулась так называемая бихевиористская революция в социальных науках, в том числе в политологии. Американским ученым принадлежит заслуга разработки системного и структурно-функционального анализа политических феноменов, политико-культурного подхода, сравнительной политологии и т.д. Показателями расцвета американской политической науки стали появление огромного потока литературы по разнообразным вопросам политики как в США, так и в других странах, создание новых научных и учебных центров, основание множества новых общенациональных и региональных политологических журналов и т.д. Они оказали существенное влияние на развитие политической науки в большинстве европейских стран. Симптоматично, что американские ученые сыграли большую роль в организации вышеупомянутой конференции ЮНЕСКО в Париже в 1948 г.

Сразу после этой конференции во Франции были созданы Национальная административная школа, Институт политических исследований при Парижском университете, Национальный фонд политических наук, а также Французская ассоциация политических наук. Последняя совместно с Национальным фондом политических наук с 1951 г. издает "Французский журнал политической науки". В 1956 г. во Франции была введена ученая степень доктора политических наук. По декрету правительства в университетах страны был введен новый курс "Конституционное право и политические институты", который способствовал пересмотру традиционных методов исследования политических феноменов и процессов. Особенно впечатляющих успехов французская политическая наука в лице М. Дюверже, Б. де Жувенеля, Ж. Бюрдо, Ж. Веделя, М. Прело, П. Фавра и др. добилась в области исследования конституционализма, государства и власти, политических систем и режимов, партий и партийных систем и т.д.

Во многом тяготея к позитивистской методологии, английская политическая наука в целом сохранила историко-философскую направленность. В 1950 г. по инициативе Г. Ласки, Д. Брогена, Ч. Уильсона, М. Оукшота и др. была учреждена Ассоциация политических исследований Соединенного Королевства (АПИСК), ставшая одним из филиалов Международной ассоциации политических наук. С того же года начал выходить печатный орган АПИСК "Политические исследования". Помимо него в настоящее время издаются несколько других политологических журналов: "Британский журнал политической науки", "Правительство и оппозиция", ''Политический ежеквартальник" и др. Научно-исследовательская деятельность в области политики и преподавание политологии осуществляются примерно в 40 университетах страны.

Аналогичные процессы происходили и в других странах. Показателем этого явилось создание множества национальных и региональных ассоциаций и организаций политических наук. В середине 70-х гг. такая ассоциация была организована и у нас в стране. Беспрецедентное развитие получили преподавание политологии в университетах и вузах гуманитарного профиля, а также подготовка бакалавров, магистров и докторов по различным областям политологии. Существенно расширился круг политологических журналов.

Не затрагивая конкретные пути и тенденции развития политической науки после второй мировой войны по отдельным странам, все же отмечу некоторые ее особенности в США и континентально-европейских странах. В целом европейская политическая наука берет свое начало от истории идей и концентрирует внимание на исследовании государственного права и государственно-политических институтов. Американская же политология делала акцент на социальные основания государства. Здесь имеет место тесное взаимодействие политической науки, политической практики и политической социализации. В США развитие политической науки шло преимущественно по линии проведения прикладных эмпирических исследований. Концентрируя внимание на собирании и систематизации эмпирических данных, американская политическая наука не всегда и не в достаточной мере учитывала историческое и теоретическое измерение политики. Если в США она развивалась в русле позитивизма и сциентизма, то в континентальной Европе были восстановлены и успешно развивались историко-правовые, государствоведческие, политико-философские традиции. В первом случае преобладало эмпирическое начало, во втором случае исследования базировались на органическом сочетании теоретического и эмпирического начал.

В послевоенные десятилетия получили дальнейшее развитие те теории, идеи, концепции, которые были выдвинуты и сформулированы в довоенный период. Это прежде всего теория групп вообще и заинтересованных групп в частности и связанная с ней теория равновесия политических сил (Д. Трумен, Д. Истон, Р. Тейлор и др.), теории демократии (Р. Даль, Дж. Сартори и др.), теории элит и элитизма (Г. Ласуэлл, Р. Миллс и др.), идей власти, контроля и влияния (Дж. Кэтлин, Ч. Мерриэм, Г. Моргентау) и т.д., и т.п. Наряду с этим начались и широкомасштабно осуществлялись исследования политических систем современности (Д. Истон, К. Фридрих, К. Дойч, Г. Шиле, Р. Арон и др.), партийно-политических систем (М. Дюверже, У.Д. Бернхэм, Дж. Сандквист, К. Байме и др.), структурно-функциональный анализ мира политического (Т. Парсонс, Ч. Бернард, Р. Мертон и др.), идей конфликта и консенсуса в политике (С.М. Лип-сет, Л. Коузер и др.).

К этому же периоду относится формирование такого важного направления, как сравнительная политология. Следует отметить, что традиция политической теории уже сама по себе содержит элемент компаративизма, классификации и типологизации. Но тем не менее этот элемент специально не выделялся как особая сфера исследования. Не случайно в "Энциклопедии социальных наук", опубликованной в 1930-1935 гг., отсутствует статья о сравнительной политике. Лишь в конце 50 - начале 60-х гг. сравнительная политология стала самостоятельным крупным разделом политической науки.

Эта отрасль формировалась в русле веберовской политической социологии. Ее начало было заложено получившей широкую популярность и отклики статьей Г. Олмонда "Сравнительные политические системы", опубликованной в 1956 г. Последующие плодотворные изыскания самого Олмонда, С. Вербы, Р. Путнема, С. Пая, Р. Инглхарта и др. существенно расширили и углубили наши знания о структурах, условиях и последствиях политического поведения и политической культуры различных слоев населения в индустриально развитых странах. Немаловажное значение имеют сравнительные исследования заинтересованных групп и неокорпоративистского механизма принятия решений (Ф. Шмиттер, Г. Лембрук, С. Бергер, Дж. Голдтроп и др.), сравнительные исследования политических партий (Дж. Сар-тори, А. Лийпхарт, Б. Поуэлл и др.).

В формировании сравнительной политологии немаловажную роль сыграл выход в 1960 г. коллективной монографии "Политика в развивающихся регионах". В ней была предпринята попытка разработать модели развития социально-политических и социально-экономических отношений в ходе модернизации. В контексте веберовской концепции типов господства С.Н. Айзенштадт в своей работе "Политические системы Империи" (1963 г.) проанализировал так называемые бюрократические империи. Р. Бендикс в 1964 г. опубликовал монографическое исследование "Строительство наций и гражданство", в которой давался сопоставительный анализ процесса формирования наций в Западной Европе, России, Японии и Индии, используя веберовские концепции национализма, традиционализма, бюрократии, плебисцитарной демократии и т.д.

В рамках сравнительной политологии развернулись исследования политической культуры различных стран и регионов, политической антропологии, политической психологии, политической экологии и др. На качественно новый уровень поднялось изучение политической философии и этики. На исходе XX в., пройдя столетний путь со времени своего возникновения, политология приобрела статус поистине системной и междисциплинарной науки.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1.      Что Вы понимаете под политической наукой? Каковы ее место и роль среди других социальных и гуманитарных наук?

2.      Каков предмет политической науки?

3.      Чем отличаются друг от друга социология, политическая социология и политическая наука?

4.      Что такое политологическая традиция?

5.      Назовите основные этапы формирования и эволюции политической науки.

6.      Назовите и охарактеризуйте две основные тенденции в политологии.

7.      Каковы особенности развития политической науки в европейских странах и США между двумя мировыми войнами?

8.      Каковы особенности развития мировой политологии после второй мировой войны?

9.      Назовите важнейшие политологические теории и концепции, разработанные в послевоенные десятилетия.

ЛИТЕРАТУРА

Аристотель. Соч. - Т.4. - М., 1993;

Арон Р. Этапы развития социологической мысли. - М., 1993;

Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Современный левиафан: очерки политической социологии капитализма. — М., 1985;

Егоров С.А. Политическая система, политическое развитие, право: критика немарксистских политологических концепций. — М., 1983;

Липсет СМ. Политическая социология. Американская социология сегодня: перспективы, проблемы, методы. - М., 1972;

Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Учения нового времени XIX-XX вв. - М., 1918;

Пенто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. - М., 1972;

Современная буржуазная политическая наука: проблемы государства и демократии. - М., 1982.

Глава II. Методологические принципы политологии

Немаловажное значение для вычленения любой социальной и гуманитарной дисциплины, в том числе и политологии, имеет определение ее методологических принципов. Методология представляет собой определенный способ организации исследования. Она включает систему аналитических методов и приемов, проверки и оценки, концептуального и идейного подходов, составляющих общую основу для решения стоящих перед ней проблем. С методологией тесно связаны методы, включающие процедуры и процессы, технические приемы и средства исследования, анализа, проверки и оценки данных.

§ 1. Триумф и кризис позитивизма

Выше уже говорилось о том, что одним из главных направлений развития политической науки стал позитивизм. Во второй половине 30-х гг. бихевиористский подход постепенно проникает в политическую науку. Дж. Кэтлин был, возможно, первым, кто заговорил (еще в 1927 г.) о необходимости бихевиористского подхода к политике. Этот подход утверждается в политической науке после второй мировой войны сначала в США, а затем и в европейских странах. Если раньше представители политической науки акцентировали свое внимание на формально-юридическом анализе государственно-правовых и политических институтов, формальной структуре политической организации общества, то объектом анализа бихевиористской политологии были различные аспекты поведения людей как участников политического процесса. Позитивизм и сциентизм в социальных и гуманитарных науках, в том числе в политологии, означали ориентацию на количественные и статистические методы исследования, построение отвлеченных моделей, использование методов естественных наук, особенно математики, на освобождение от ценностей, на объективность и т.д. Одной из главных характеристик позитивизма, в том числе и бихевиоризма, является постулат о разграничении между фактами и ценностями, о недопустимости в политологическом исследовании ценностного подхода. Утвердилось мнение, согласно которому политологи должны оставить морально-этические вопросы философии и должны заниматься преимущественно описанием и анализом поведения участников политического процесса. Считалось также, что политическая наука должна быть отделена от политической философии и теории.

Объявив политологию наукой, свободной от ценностей, теории и идеологии, приверженцы позитивизма взяли на вооружение заимствованные из точных наук модели и методы исследования. Особенно широко применялись математические методы и квантификация. Были установлены тесные междисциплинарные связи политической науки с другими общественными науками (культурной антропологией, психологией, социологией, историей и т.д.). Политическая наука оказалась на перекрестке "междисциплинарного" движения, охватившего почти все общественные науки. Она получила благоприятные возможности для более всестороннего исследования массовых движений и широких социальных процессов, которые традиционной политологией либо отодвигались на задний план, либо вовсе игнорировались.

Большую популярность в политической науке приобрела так называемая теория рационального выбора, которая основывалась на "методологическом индивидуализме". Суть последнего - в утверждении, что все социальные феномены, в том числе и политические, можно вывести из поведения отдельных людей. По мнению ее сторонников, политические "акторы" - избиратели, политики, бюрократы — преследуют цель максимизации своих материальных интересов в поиске блага и выгоды в форме голосов, должностей, власти и т.д. Модели, созданные на основе теории рационального выбора с использованием математических методов, интересны прежде всего тем, что они затрагивают наиболее сложные аспекты политических явлений, касающихся поведения и субъективного выбора индивидуальных и коллективных участников этих явлений.

В условиях парламентской демократии, всеобщего голосования, плюрализма политических партий и организаций, представляющих разнородные заинтересованные группы и социальные слои, очевидно, что ни одно правительство не может завоевать власть без согласия и доброй воли большинства населения. Здесь политическое образование общества, социально-психологический климат, общественное мнение имеют немаловажное значение. Более того, при парламентском режиме правительственные программы, личные качества политических деятелей, как правило, оцениваются их популярностью и уровнем поддержки общества. В рамках бихевиористской методологии выявляются путем опроса общественного мнения соотношение и состояние общественных умонастроений, ориентации, установок, позиций широких масс по важнейшим политическим вопросам.

Развитие методологии опросов да и всего комплекса исследовательских приемов бихевиоризма и неопозитивизма способствовало выяснению многих вопросов: например, существуют ли особые признаки, присущие исключительно той или иной нации, особые национальные характеры, разделяются ли народы на особые субкультуры, и если да, то в какой степени? Имеют ли четкие ориентации в отношении политики социальные классы, функциональные группы и элиты и какую роль в формировании этих ориентации играет политическая социализация?

Вместе с тем нельзя не учесть и то, что при всей разработанности научного аппарата позитивизм оказался неспособен охватить и раскрыть политические феномены и процессы во всей их полноте и многообразии. Позитивизм признает единственно верными ишь те факты, которые либо экспериментально подтверждены, либо получены с помощью формально-логических или математически-формализованных методов и естественных, и точных наук. Ненаучными признаются выводы ценностного, мировоззренческого, идеологического характера. Рассматривая государство и политические институты с точки зрения их функциональной эффективности и рациональной организации управления, представители позитивизма и бихевиоризма отводят науке самодовлеющую роль в решении важнейших социально-экономических проблем.

Именно в послевоенный период получили широкое распространение социологический позитивизм и эмпирическая социология, методы и приемы которых стали неотъемлемой частью политической науки. В 1956 г. П. Ласлет пытался обосновать мысль о смерти политической философии. Он, в частности, утверждал, что развитие логического позитивизма привело к смерти политической философии как предмета академических исследований.

Однако вскоре обнаружилось, что позитивизм в целом и связанные с ним сциентизм, квантификация и математизация в общественных науках способствуют замене реальных процессов уравнениями и безжизненными абстракциями. Навязывается способ познания, скопированный с естественной науки, и нейтрализуется всякое стремление к пониманию истинно социальной действительности.

Правомерным представляется вывод американского политолога С.Хэкмана о том, что к середине 70-х гг. характерный для западных обществоведов консенсус относительно позитивизма как методологической основы социальных наук станет "реликтом прошлого". Естественно, что реакция против почти безраздельного господства позитивизма выразилась прежде всего в распространении в западной, особенно американской, политологии так называемого постбихевиоризма и постпозитивизма. "Главный смысл постбихевиоризма состоял в восстановлении престижа и роли теории в политологических исследованиях. Кредо постбихевиоризма, как его сформулировал Д. Истон, состоит в следующих положениях. Во-первых, важнее понять смысл актуальных социальных проблем, нежели в совершенстве владеть техникой исследования. Во-вторых, чрезмерное увлечение исследованием поведения ведет к утрате связи с действительностью, сокрытию "грубой реальности" политики. Поэтому задача постбихевиоризма заключается в том, чтобы помочь политической науке стать на службу действительным потребностям человечества в период кризиса. В-третьих, изучение и конструктивная разработка ценностей являются неотъемлемой частью изучения политики. В-четвертых, политологи несут ответственность перед обществом, и их роль, равно как и всей интеллигенции в целом, состоит в защите человеческих ценностей. В-пятых, знать - значит действовать, а действовать -значит участвовать в перестройке общества.

Результатом кризиса позитивизма и бихевиоризма стало появление множества концепций теоретического и мировоззренческого уклонов, попыток возрождения в новых модификациях традиционных подходов.

Показателем ослабления влияния позитивизма в политической науке стала наметившаяся уже в 50-е гг. тенденция к возрастанию внимания исследователей к политической философии и теории. "В течение последнего поколения, - писал известный ученый К. Скиннер, - утопические социальные философии снова не только практикуются, но и проповедуются. Марксизм возродился и процветает в почти невероятно разнообразных формах. С работами Ж. Лакана и его последователей психоанализ приобрел новую теоретическую ориентацию. Ю. Хабермас и другие члены франкфуртской школы продолжают рефлексировать на параллелях между теориями Маркса и Фрейда. Женское движение добавило всю гамму ранее игнорировавшихся идей и аргументов. Среди всей этой суматохи эмпирические и позитивистские цитадели англоязычной социальной философии оказались в опасности и подрывались следовавшими друг за другом волнами орд герменевтиков, структуралистов, постэмпириков, деконструктуралистов и т. д."

Как бы подтверждая правоту слов Скиннера, уже на рубеже 50-60-х гг., несмотря на широкую популярность концепции о конце идеологии, появились работы по политической философии, истории политических учений и др.

Кризис позитивизма проявился в наметившейся в 70-е гг. реидеологизации социальных наук, в том числе и политологии. Симптоматично, что тезис о необходимости реидеологизации обосновывался многими доводами о том, что идеологию можно противопоставить тенденции к технизации и овеществлению общественной и политической жизни. При этом речь идет не об исчезновении позитивизма, а о выдвижении новых его модификаций, о синтезе с другими методологическими и идейно-политическими конструкциями. Даже те новые подходы и концепции, которые стали популярными в связи с критикой позитивизма, сохраняли важнейшие подходы ее методологии.

§ 2. Особенности научного подхода политической науки

В целом позитивизм, используя методологию естественных и точных наук, рассматривает политические феномены и процессы в контексте строгого детерминизма. Политической системе были, по сути дела, приданы контуры и параметры завершенной системы, функционирующей в соответствии с некоторыми четко очерченными закономерностями. Однако, как показывает исторический опыт человечества, к общественно-политическим явлениям и процессам не применима категория закономерности в смысле их строгой причинно-следственной детерминированности. Закономерность или закон, предполагая причинно-следственную связь, исключает случайность или в лучшем случае отводит ей второстепенную роль. Если бы реальность представляла собой нечто завершенное, то была бы возможность разложить ее на составные элементы, сосчитать, измерить, расставить в причинно-следственной последовательности, объяснить в рамках того или иного закона или закономерности. Общественно-политические явления же характеризуются динамизмом, постоянной изменчивостью, подверженностью множеству случайностей, непредсказуемых внешних влияний, что крайне затрудняет толкование их в рамках сколько-нибудь строго детерминированных причинно-следственных связей.

В 20-е гг. развитие квантовой теории бросило вызов той модели, в которой природа выглядела неким часовым механизмом, где все и вся детерминировано, и способствовало выводу: для всех физических процессов значение имеют индетерминизм и случайность. Индетерминизм не всегда и не обязательно есть отрицание детерминизма как такового или причинно-следственных связей. Он предусматривает, что каждая конкретная ситуация создает собственные причино-образующие факторы, которые не всегда поддаются сколько-нибудь четко фиксированным закономерностям. Поэтому-то обреченными выглядят прогнозы, которые, по сути дела, строятся на экстраполяции количественных параметров существующего положения вещей на возможные в будущем ситуации. Индетерминизм, признавая фактор случайности, отвергает лишь абсолютность необходимости, но не причинность вообще. Он исходит из того, что история имеет множество смыслов.

Незавершенность социальной деятельности и действительности оставляет место для различных путей и направлений ее развития и, соответственно, различных ее интерпретаций. Это тем более верно в отношении общественно-политической системы, где основополагающее значение имеют человеческий выбор, потребности, интересы и цели людей. Разумеется, для политологии, равно как и для других социальных и гуманитарных дисциплин, важно сохранение некоторого однообразия в протекании и разворачивании политических явлений и процессов. Здесь закономерность и причинность в смысле причинно-следственной детерминации не исчезают совсем. Например, очевидно, что в периоды экономических трудностей и неурядиц находящаяся у власти партия или коалиция теряет сторонников, и, наоборот, оппозиционные партии завоевывают поддержку более широких слоев населения и в случае выборов могут прийти к власти. Или же в периоды военной угрозы или международных, кризисов большинство населения, как правило, сплачивается вокруг действующего правительства и т.д. Именно на основании подобных повторяющихся фактов были сформулированы такие политологические конструкции, как "железный закон" олигархии Р. Михельса, теории правящей элиты итальянских политологов и социологов Г. Моски и В. Парето, марксистская концепция об определении политической надстройки экономическим базисом и т.д.

Другое дело, что при их формулировании в расчет брались лишь отдельные факты, которые так или иначе подтверждали эти конструкции, при этом практически игнорируя факты, которые им не соответствовали. Поэтому естественно, что они не всегда и не во всем выдерживали испытание временем и социально-политическими реальностями. Дж. С. Милль утверждал, что "индуктивные науки в новейшее время больше сделали для прогресса логического метода, чем все профессиональные философы". Это, по-видимому, верно, но вопрос в том и состоит, что социально-исторические и общественно-политические феномены и процессы не всегда поддаются строго логическому анализу и закономерностям причинно-следственной детерминации. Здесь естественнонаучное сознание должно признать свои собственные возможности и границы, учитывая, что познание социально-политического мира не может подняться до уровня науки путем применения индуктивных методов естественных наук.

Политология представляет собой "естественную" науку в том смысле, что человек и созданные им политические институты являются объективно существующими явлениями, деятельность которых протекает в соответствии с определенными закономерностями, поддается квалификации, количественному измерению и математическим методам анализа. Вместе с тем важно учесть, что четко сформулированные логические теории, конечно, привлекают своей стройностью, но оказываются слишком упрощенными и механическими. Говорят, что Н. Бор не доверял чисто формальным и математическим доводам. "Нет, нет, - говорил он, - вы не размышляете, вы просто логично рассуждаете". Мало что "дает и стремление к поискам математически точных определений и формулировок, втиснуть в их рамки все многообразие реальной жизни.

Политический анализ - это в некотором роде искусство, требующее реконструкции не только рациональных, поддающихся квантификации, калькуляции мотивов, интересов людей, но также их иррациональных, подсознательных, неосознанных побуждений, которые не поддаются квантификации и математизации, другим параметрам естественных наук и требуют воображения, интуиции, психологического проникновения и т.д. Разумеется, мы можем выразить и измерить в количественных терминах результаты выборов, их стоимость в долларах, динамику численности сторонников тех или иных партий и т.д. Но такие важные категории, как "благосостояние", "свобода", "равенство", "справедливость", невозможно выразить в каких бы то ни было количественных терминах.

Или же вслед за лордом Эктоном можно сказать, что "любая власть развращает, а большая власть развращает абсолютно". Однако при этом весьма трудно, если не невозможно, количественно определить ту черту, за которой развращенность превращается в абсолютную развращенность. Причем сам этот постулат следует рассматривать не как неоспоримый факт в духе непреложного естественного закона, а как тенденцию, возможность реализации, формы и степень которой зависят от конкретных личностей, обстоятельств, условий и т.д. В данном контексте политический анализ требует воображения, своего рода способности "мысленного эксперимента" по принципу: "Что было бы, если бы произошло то-то или если бы было предпринято то-то". Он сопряжен не только с ретроспективой, но и перспективой в ^смысле предвидения и предвосхищения событий.

Важную роль в выявлении тех или иных особенностей и характеристик политических феноменов играют просто наблюдения за ними в течение более или менее длительного исторического периода. Именно на таких наблюдениях, а не на строгом научном анализе, были построены, например, такие ставшие общепринятыми постулаты, как "человеку свойственно стремление к власти", "человек стремится к власти ради осуществления своих эгоистических интересов", "свобода экономического выбора неотделима от политической свободы" и т.д.

§ 3. Политическая символика и политико-культурный подход

Истина об общественной жизни лежит как в объективной реальности, так и в сфере мифологического, традиционного и т.д., оказывающей значительное влияние на формирование основных контуров и содержание картины мира. К тому же в современных условиях ряд важнейших социальных и политических проблем в обществе приобретает социокультурное измерение. Поэтому очевидно, что политические реалии, в том числе и политическое поведение отдельного человека или той или иной социальной группы в конкретных ситуациях, невозможно адекватно объяснить без учета социокультурного фона политических явлений. Использование средств массовой информации, особенно визуальных, еще более усиливает значимость чувственного, эмоционального, иррационального за счет рационального. Это предполагает преодоление функционализации личности, отказ от трактовки всех ее деяний в терминах экономического, технологического или иных форм детерминизма, реабилитацию непосредственных чувственных восприятий, эмоций, антипатий и симпатий, всего того, что мы причисляем к социально-психологической и социокультурной сферам, ко всему тому, что способствует самоидентификации нации или иной социальной общности.

Человек как социальное существо имеет индивидуальное, групповое, национально-историческое, социокультурное, общечеловеческое и иные измерения. Поэтому он является объектом изучения различных обществоведческих дисциплин - антропологии, этнографии, социологии, философии и т.д. Естественно, что человек, как центральный субъект политических отношений и политического процесса, не может оставаться вне поля зрения и политологии. Наука, претендующая на освещение реальной жизни, где центральное место занимает человек, не вправе игнорировать то, что можно обозначить понятием "человеческое измерение", которое весьма трудно, если не невозможно, втиснуть в прокрустово ложе каких бы то ни было искусственно сконструированных теорий, моделей, математических формул и т.д. Постигать не поддающиеся каким бы то ни было количественным измерениям и строго научному анализу духовное начало, символический аспект общественной жизни - удел интуиции. С этой точки зрения можно понять тех представителей западной общественно-политической мысли, которые сетуют на дегуманизацию политической науки, на исчезновение человека, его интересов и потребностей из фокуса ее внимания. Поэтому необходимо восстановить роль и значение человеческой личности как главного субъекта общественно-исторического процесса, вернуть в центр исследования человека и его интересы, потребности, устремления.

Социально-политическая жизнь зачастую или даже всегда носит символический характер, хотя она и не сводится к комплексу представлений, химер и символов. Утверждать, что она символична, -значит утверждать, что она должна быть понята и интерпретирована, что жесты, знаки, слова отсылают к чему-то иному, чем они сами. Как отмечает французский политолог С. Лятуш, "переход от представления к конкретному жесту является моментом соприкосновения субъекта (индивидуума, социального класса, политической партии, нации и т.д.) с миром". Вопрос "Как познать социальную реальность?" ведет к вопросу "Что такое социальная реальность?", который, в свою очередь, ведет к вопросу "Что такое человек?". Другими словами, для адекватного познания социальной действительности необходимо занять антропологическую позицию, утверждающую постулат о культурной природе человека, постулат о том, что человек является существом не только экономическим и политическим, но также одновременно социокультурным. В таком качестве рациональные компоненты в его сознании тесно переплетаются с элементами эмоционально-волевыми, мифологическими, традиционными, национально-психологическими, "трайбалистскими" и т.д. Естественно, рационализированные материальные интересы социальных слоев, классов, групп и т.д. представляют собой могущественный детерминирующий и динамический фактор, вносящий решающий вклад в развитие общественно-исторического процесса. Однако такие категории, как патриотизм, семейная и общинная или иные формы лояльности, мифы, обычаи и традиции, тоже играют значительную роль в детерминации содержания и направленности общественных процессов и политического поведения различных категорий людей.

Мифы, традиции, обычаи в целом нерациональны по своей сущности, по крайней мере в том смысле, что они не подвластны логике. Порой они базируются скорее на вере, убеждении, нежели на разуме, скорее на идеалах, чем на реальностях. Истина общественной жизни лежит как в объективной реальности, так и в сфере мифологического, традиционного, оказывающих значительное влияние на формирование и содержание контуров в общей картине мира.

На политическое поведение значительно сильнее влияют действия правительства, политических партий и деятелей, чем реальный смысл этих действий. Важную роль в интерпретации этих действий как раз играет господствующая в обществе система политических символов. В целом без них и знаков невозможно представить себе практическую и духовную жизнь общества. Когда речь идет о значении символов, исследование вторгается в сферу эпистемологии и семиотики. С Другой стороны, поскольку символы и символическая система играют важную роль в достижении спаянности и преемственности любого общества, их изучение поднимает более глубокие проблемы.

С помощью символов и знаков люди взаимодействуют друг с другом, и в этом отношении они являются средством регуляции социального поведения. Более того, нация, народ, сообщество людей вырабатывают собственный образ или "самообраз" в значительной мере в разного рода символах и знаках в процессе исторического развития.

При этом важно учесть, что тот или иной знак, жест, чтобы служить в качестве адекватного элемента коммуникации, нес в себе одинаковый для всех ее участников смысл. Так, например, избиратель может голосовать разными способами, скажем поднятием руки, опусканием бюллетеня и т.д., но не всякое поднятие руки есть акт голосования, необходимо, чтобы таковым его считали все те, для кого он имеет значение.

Эффективным средством в руках политолога может стать политико-культурный подход, призванный объять социокультурное измерение политики. Он позволяет преодолеть формально-юридическое понимание политики, традиционный подход к политике в терминах политической системы, государственно-правовых институтов и т.д. Обосновывая необходимость отказа от формально-правового подхода к политике, один из представителей концепции политической культуры, Г. Олмонд, предлагал разграничить два уровня исследования политической системы: институционального и ориентационного. Если первый уровень характеризуется исследованиями институциональной структуры политической системы, то второй - изучением ориентации человека на эту систему и институты. Комплекс этих ориентации, включающих познавательные, эмоциональные и ценностные, Олмонд назвал политической культурой. Тем самым субъективный аспект политического он поднимал до уровня значимости институциональной структуры.

Политико-культурный подход дает возможность определить, почему одинаковые по своей форме социально-политические институты действуют неодинаково в разных странах или же в силу каких причин те или иные институты оказываются дееспособными в одних странах и совершенно неприемлемыми в других. Он позволяет проникнуть вглубь - от обычного, поверхностного и одномерного видения политической системы и ее институтов, их деятельности и т.д., нащупать глубоко запрятанные корни национальных мифов, традиций, представлений и т.д., существующих в сознании всех членов общества - от главы государства до маргинала.

Политико-культурный подход интегрирует методы социологии, социокультурологии, национальной психологии и новейших методов исследования социальных и политических установок людей в единый междисциплинарный подход. Это дает возможность полнее и глубже понять реальные механизмы и закономерности реализации политических процессов. Здесь важно подчеркнуть, что одной из важнейших проблем политологии является политическая культура со свойственными ей ориентациями, установками, национальными мифами, стереотипами и т.д.

§ 4. Объяснение или понимание

Незавершенность социальной и политической действительности, ее многообразие и многовариантность оставляют место для различных ее интерпретаций. К тому же познание социальной действительности связано с изменением самой этой действительности. Само явление "познание" может поставить под сомнение существующий порядок и, более того, подорвать его. Причем это является следствием не практических результатов познания, а самого процесса познания. Если в естественных науках предпочтение отдается объяснениям, то в общественных - пониманию. Объяснить - значит выявить внутренние и внешние связи между составными частями лабораторного эксперимента, призванного повторить или создать природный эффект.

В сфере социального речь идет не только об объяснении вещей, но и об адекватном их понимании в смысле постижения. Объяснить социальный феномен - значит прежде всего "описать его". Например, "объяснение - описание" экономического кризиса заключается в установлении предшествовавших ему спекуляций, первых банкротств, повышения банковских учетных ставок и т.д. Описание составляет существенную часть социальных и гуманитарных дисциплин и основу классифицирующего знания. Поскольку социальное представляет собой процесс реализации потребностей и устремлений людей, то понять его - значит определить совокупность намерений и представлений, лежащих в основе социальных феноменов. Классифицирующее знание требует теоретического фундамента, который в социальных и гуманитарных науках пронизан идеологическим содержанием. Очевидно, что концепция социальной и гуманитарной наук, скопированная с естественной, была бы слишком ограниченной.

Как отмечал Х.-Г. Гадамер, "науки о духе сближаются с такими способами постижения, которые лежат за пределами науки: с опытом философии, с опытом искусства, с опытом самой истории. Все это такие способы достижения, в которых возвещает о себе истина, не подлежащая верификации методологическими средствами науки".

Цезарь, Платон, Аристотель, Макиавелли, Маркс в той или иной степени вмешивались своими практическими действиями в качестве исторических субъектов в те феномены и процессы, которые они анализировали. Фукидид был изгнан из Афин как сторонник аристократии. Цезарь сам представлял себя читателю своих "Комментариев о галльской войне". Платон пытался реализовать на практике свои теории в Сиракузах и написал, потерпев в этом неудачу, свои законы. Аристотель написал конституцию своего родного города Стагира. Макиавелли руководил иностранными делами Флоренции и лишь на основе уроков, извлеченных из этого опыта, написал книгу "Государь". Маркс анализировал необходимость исчезновения капитализма, руководя I Интернационалом.

Отношения между политической системой, политическими институтами и сферой общественно-политической мысли складываются в тесном взаимодействии друг с другом, испытывая взаимное влияние.

Политический анализ не может основываться на одних только фактах, поскольку конкретные факты приобретают значимость лишь в той мере, в какой их можно соотносить с целым, обеспечивающим теоретически обоснованный контекст для интерпретации фактов. В определенном смысле невозможно рассматривать политические институты в отрыве от политической мысли, поскольку мысль предшествует действию и наоборот. Задача политолога состоит в достижении самого тесного взаимодействия теории и эмпирического начала, рефлексии и действия, интерпретации и практической вовлеченности. В странах Запада достижения и разработки обществоведческих дисциплин нередко используются для решения экономических, социальных, политических и иных проблем. Показательно, что в истории западного обществознания была социологизация его отраслей, усиливался их прикладной характер. В частности, цель эмпирических исследований в области политической социологии -оказание практической помощи государству конкретными рекомендациями по реализации политического контроля над обществом. Симптоматично, что в последние десятилетия в результате тесного взаимодействия политологов, социологов, политэкономистов и т.д., с одной стороны, и представителей государственно-политических институтов - с другой, в большинстве развитых стран Запада образовался своего рода "политико-академический комплекс". Видные представители общественных наук часто совмещали и продолжают совмещать политическую и академическую деятельность.

В "Критике чистого разума" И. Кант показал, что средства научного познания не в состоянии дать необходимую и обязательную для всех картину мира. Указав науке ее пределы, он провозгласил самостоятельность нравственных и эстетических доводов. Кант полагал, что нормы науки составляют лишь один аспект в уяснении высших ценностей. Здесь наряду с ними и независимо от них действуют также нормы нравственного сознания и эстетического чувства. И в наше время беспрецедентно высокого уровня развития научных знаний многие ученые четко осознали необходимость признания наукой собственных границ и возможностей. Обосновывая мысль о том, что познание социально-исторического мира не может подняться до уровня науки путем применения индуктивных методов естественных наук, Х.-Г. Гадамер подчеркивал: "Единичное не служит простым подтверждением закономерности, которая в практических обстоятельствах позволяет делать предсказания. Напротив, идеалом здесь должно быть понимание самого явления в его однократной и исторической конкретности".

Нельзя забывать, что зачастую политики и государственные деятели принимают решения скорее на основе сложившихся у них мнений и даже интуиции, нежели одного только научного знания, математических формул и расчетов. В этом смысле политика больше искусство, нежели наука. Без добротной гипотезы эмпирические данные могут быть просто бесполезны. Здесь воображение и научное знание действуют рука об руку. В этом смысле функции художника и ученого совпадают. Изображение мира политики в целом можно представить не как фотографирование, а как создание художником портрета. То, что художник изображает, это не точная фотография, а концепция характера, его видение изображаемого объекта, а не то, что мог бы видеть, скажем, полицейский. Подобным же образом мир, который мы рисуем в наших политических рассуждениях, постигается, а не только воспринимается. Мы представляем в нашем изображении политической реальности скорее наши политические доводы, нежели воспроизводим политическую практику. Это по своей сущности субъективный образ. Эти доводы, образ, оценка - часть мира политики, так же как портрет, созданный художником, является частью его мира. В сфере политического, в противоположность платоновскому разграничению между знанием и верой, знание и есть вера.

§ 5. Проблема соотношения средств и целей в политологическом исследовании

В. Виндельбанд и Г. Риккерт, подчеркивая различие между естественными и общественными науками, сводили его к противоположности между категориями причинности и ценности. И действительно, если для первых главное - в выявлении фактов, их последовательности, причин и следствий, то для общественных наук - в цели и средствах. Без проникновения в сферу целей и идеалов не может быть и речи об адекватном изучении мира политического. Например, с точки зрения Н. Макиавелли, допускавшего любой произвол со стороны государя в интересах государства, политика - это одно, а с точки зрения Ж.-Ж. Руссо, озабоченного мыслью об обеспечении всеобщего блага, - совершенно иное.

Другими словами, политическая наука имеет дело с пониманием и толкованием человеческих целей, а там, где речь идет о целях, непременно присутствуют ценности. Поэтому уже по самому своему определению политология пронизана морально-этическим началом, изучение политики без морального измерения невозможно. Не случайно еще И. Кант выделял два самостоятельных уровня реальности - феноменальный, соответствующий науке, и ноуменальный, соответствующий этике. Если первый создается человеческим разумом и рационален по своей природе, то второй трансцендентален по отношению к человеческому разуму, на нем зиждется этическая и духовная жизнь человека. Хотя в реальной жизни такое разграничение носит весьма условный характер, с точки зрения идеально-типологической и эпистемологической оно вполне правомерно и даже необходимо. Такое разграничение следует провести и в сфере политической, особенно политико-правовой сфере. Это тем более необходимо, если учесть, что нередко политику отождествляют с корыстным интересом, а нравственность - с бескорыстием. В принципе отвергая такой подход, вместе с тем в сфере политики важно разграничить прежде всего профессиональное начало от нравственного, право и нравственность.

Политолог концентрирует внимание прежде всего на наиболее актуальных на данный момент политических проблемах, не скрывая своих симпатий и антипатий, исходя из того, что наука не может быть ценностно нейтральной, факт нельзя отделить от ценности, ценностные соображения должны быть соотнесены со знанием. Здесь нельзя допустить проведения непреодолимой линии разграничения между миром сущего и миром должного. Политическую науку можно определить как систематическое изучение системы управления и политического процесса с точки зрения мира сущего и мира должного, а также достижения наибольшего совпадения между ними. Это говорит о том, что политолог должен нести ответственность за общество, защищая человеческие ценности и не превращаясь в изолированного от общественных проблем бесстрастного технократа. Он должен поставить знания на службу интересам переустройства общества. Изучение политики уже само по себе представляет собой политический акт, и человек, занимающийся ею, должен способствовать исправлению всех форм несправедливости.

Политическое включает как статику, так и динамику, воплощающиеся, соответственно, в политическом порядке и политическом процессе. Важно учесть, что динамизм бытия делает его вечно незавершенным, и наоборот, незавершенность бытия есть признак его динамизма. С этой точки зрения творение мира никогда не прекращается, и, как говорил В. Соловьев, человек, как соработник Божий, активно участвует в незавершенном еще сотворении мира. Именно в силу этой незавершенности и открытости социального и политического мира политология должна концентрировать внимание на его динамической стороне. Сущностная характеристика политики - не покой, а движение, и в центре внимания политической науки находится политический процесс. Поэтому прав Ж. Бюрдо, который говорил, что "политика не дает себя сфотографировать".

Но динамику мира политического нельзя правильно понять без всестороннего исследования, существующих в данный исторический период явлений. С этой точки зрения политология как научная дисциплина должна в одинаковой степени охватывать как существующий политический порядок, где доминируют постоянные, неизменные величины, так и политический процесс, где довлеют переменные величины. Политический порядок включает структурные и системные элементы. Здесь важно исследовать проблемы политического господства и правления, господства и сотрудничества; формирования власти и политического неравенства; механизма правления в рамках различных государственно-политических систем; отношения людей с институтами власти; механизма обеспечения единства, жизнеспособности и бесперебойного функционирования общества, политической социализации.

В данном контексте политология призвана ответить на вопросы: какова сущность государства? Какие именно институты определяют лицо того или иного государства? Определяется ли форма государства экономикой и социальной структурой? Какова форма взаимоотношений между государствами на мировой арене? Какие другие формы общественно-политической организации возможны кроме государства?

§ 6. Системность политической науки

Очевидно, что все науки, как естественные, так и социальные и гуманитарные, невозможно поставить в один ряд, связав их неким универсальным методом, основанным на монистическом законе в смысле регулярного постоянства явлений. Это не в последнюю очередь относится к политологии. Она призвана охватить и исследовать мир политического во всем его многообразии. Основополагающим его принципом является разграничение не между фактом и ценностью или между средствами и целями, а между частью и целым. При этом речь идет о том, чтобы соотнести часть с целым, рассматривать различные части в рамках целого. Например, отдельно взятого индивида невозможно понять в собственных терминах, если не учесть, что индивидуальные цели и идентичность конструируются его участием в семейных отношениях; семью, в свою очередь, нужно поставить в более широкий контекст социальных и политических отношений и т.д.

Функционирование любой политической системы испытывает на себе влияние со стороны других политических систем. Так, каждая политическая система вовлечена в международные отношения, поскольку на действия, предпринимаемые той или иной политической системой, оказывают влияние действия других политических систем. К примеру, городское правительство не может игнорировать существование национального правительства, национальные правительства, в свою очередь, должны приспосабливаться к факту существования других национальных правительств, союзов, коалиций и международных организаций и т.д.

Политическое имеет системный, структурный и функциональный аспекты. Растущая дифференциация на всех уровнях и во всех сферах общественной жизни ведет к тому, что различные социальные организации, явления и процессы, такие как семья, труд, образование, культура и т.д., пользуются возрастающей автономией. Но это не означает, что они функционируют сами по себе. Скорее наоборот. Эволюция современного общества представляет собой двуединый процесс, одной из сторон которого и является явная дифференциация. Другая же его сторона состоит в появлении новых форм взаимозависимости различных сфер, институтов, организаций, заинтересованных групп и т.д. Разработанный в 30-е гг. системный анализ стал достоянием социальных и гуманитарных наук сравнительно недавно. Первоначально он был сформулирован и использовался представителями естественных наук. Здесь следует назвать прежде всего работу физиолога У. Кэннона "Мудрость тела" (1932 г.), сыгравшую большую роль во внедрении системного анализа в социальные науки. Именно в ней впервые было разработано понятие "гомеостазис", означающее состояние равновесия в системе. Затем - работы Л. Берталанфи по биологии и общему системному анализу. Политологи же, хотя непосредственно не обращались к этим работам, тем не менее испытывали их влияние через исследования Т. Парсонса, Дж. Хоманса, Р. Мертона и др., которые в 40-50-е гг. стали широко пользоваться достижениями системников в социологии и экономической науке. Им удалось разработать теорию структурно-функционального анализа, ставшую одним из важнейших методологических подходов в изучении общества после второй мировой войны.

С точки зрения системного анализа общество и другие социальные сообщества можно рассматривать как более или менее постоянные образования, функционирующие в рамках более широкой среды. Они характеризуются как целостные системы, состоящие из определенного комплекса взаимозависимых элементов, которые можно вычленить из системы и анализировать. Системы имеют более или менее четко очерченные границы, выделяющие их из окружающей среды, причем они имеют тенденцию к некоему равновесию.

Хотя первоначально системные разработки не находили широкого отклика в политологических исследованиях, тем не менее в 50-60-х гг. в этом направлении были предприняты заметные усилия. Здесь можно назвать таких ученых, как К. Эрроу, Э. Доунс, Д.Блэк, Дж. Бьюкенен, Г. Тэллок. Особенно большую роль во внедрении системного подхода в политическую науку сыграли Д. Истон, К. Дойч, Г. Олмонд и др. американские исследователи. Его суть состоит в том, что мир политического изучается как комплекс элементов, образующих целостную систему в ее связи со средой - гражданским обществом и экономико-хозяйственной системой.

Обосновывая необходимость внедрения системного подхода в политическую науку, Д. Истон писал: "В самое последнее время понятие системы стало привлекать особое внимание, став основанием для определенной точки зрения на вещи: от рассмотрения мельчайшей клетки человеческого тела как системы до все более крупных и емких систем - самого человеческого существа как организма, человеческой личности, малых групп и крупных учреждений, обществ и совокупности обществ, таких как международная система". Одной из причин, благоприятствовавших внедрению системного подхода, стал своеобразный теоретический голод, ощущавшийся многими представителями политической науки. Он стимулировал разработку прежде всего общей теории политики. Но все же приверженцы этого подхода видели свою задачу в построении так называемых теорий "среднего уровня" или "сравнительной политической теории", призванных обеспечить переход от эмпирических данных к теоретическим обобщениям. Как писал один из зачинателей данного подхода в политической науке М. Каплан, "теории среднего уровня и сравнительные теории обладают достаточной степенью обобщения для того, чтобы представлять научный интерес. Ведь мы рассуждаем о классах явлений, а не просто об отдельных и особых случаях. С другой стороны, эти сравнительные теории среднего уровня оказываются достаточно точными для того, чтобы выяснить различия между отдельными системами".

Симптоматично, что само понятие "политическая система" стало возможным с введением в политическую науку системного подхода. Необходимость его использования в политической науке определяется прежде всего сложностью, многообразием и многовариантностью самого мира политического. Это и обусловило междисциплинарный характер науки политологии. Выше уже отмечалось, что она стоит как бы в точке пересечения многих социальных и гуманитарных наук. Отмечалось также, что политико-культурный подход основывается на широком использовании междисциплинарных методов исследования.

Наиболее выпукло и обозначимо междисциплинарный характер политологических исследований проявляется при системном анализе, предполагающем всестороннее изучение политических феноменов с использованием методов, инструментов, систем аргументации других социальных, гуманитарных и отчасти естественных наук. Системный подход предполагает стандартизацию и унификацию научных понятий, систематизацию и упорядочение знаний о политических явлениях и реальностях. Поэтому немецкий исследователь В. Рерих справедливо связывал появление "системно-теоретических моделей" в политологии с "сциентистскими интеллектуальными импульсами".

Для любой системы, в том числе политической, характерна три основополагающих измерения: ставшее или реально существующее, проявляющееся в структуре; действие, поведение или функция; становление или эволюция. В идеале системный анализ должен охватывать все три измерения в совокупности. Однако в исследовательской практике главное внимание системники концентрируют на первых двух аспектах, отодвигая на задний план третий. Это и объяснимо, если учесть, что системный анализ наиболее эффективен там, где существует некое равновесие, факты определились, приобрели более или менее завершенные очертания, их можно систематизировать, свести к количественным параметрам, легко поддающимся измерению статистическими и математическими методами.

Важно отметить разнообразие взглядов приверженцев системного подхода, при котором, соответственно, будут отличаться и результаты изысканий. Так, если один из основоположников структурно-функционального подхода Т. Парсонс концентрировал внимание на диалектической взаимосвязи между структурой и функциями составных элементов социальных систем, то Д. Истон поставил своей целью анализ механизма обратной связи между результатами политики, поддержкой большинством населения политической системы и требованиями к ней.

В системном анализе, как его понимал Г. Олмонд, выделяются понятия "вход" и "выход". На "входе" политической системы решающее значение имеют такие компоненты, как политическая социализация, вычленение и формулирование интересов, их представительство в политике, политическая коммуникация. На "выходе" мы имеем определение правил или законов, программ, политических курсов, их применение и контроль за их соблюдением. Очевидно, что системный подход позволяет анализировать политические явления во всей их сложности и взаимопереплетении, учитывая как социальные основания политики, так и обратное влияние последней на социальные реальности.

§ 7. Язык и понятийно-категориальный аппарат политической науки

Ф. Бэкон среди четырех выделенных им призраков-идолов - племени, пещеры, театра и рынка - особое значение придавал двум последним. Они, с его точки зрения, вызваны к жизни существованием языка, служащего в качестве объединяющего людей начала. И действительно, политические феномены невозможно понять вне системы общения и механизмов политической коммуникации, которые в одинаковой степени связаны как со сферой общественного сознания, так и с социокультурной и политико-культурной сферами, с миром политического в целом в собственном смысле этого слова. В качестве важнейших средств коммуникации выступают политический язык, политическая символика, понятийно-категориальный аппарат и т.д.

Язык, по справедливому замечанию канадского исследователя Ф. Дюмона, можно рассматривать одновременно и как средство, и как среду общения. Когда человек выступает в качестве субъекта речи, он намеревается утвердить свои собственные цели. В данном случае язык составляет средство реализации намерений. При этом язык используется и для того, чтобы с помощью слов понять окружающий мир. В данном случае язык превращается в некую среду, в которой действует человек. Здесь язык выступает в качестве культурной среды обитания человека. В этом смысле политические феномены невозможно представить себе без политического языка и политико-культурной среды обитания их субъектов.

По своей значимости в качестве предмета политологического исследования политический язык можно поставить рядом с такими явлениями, как политическое поведение, процесс принятия решений, избирательный процесс и т.д.

С развитием электронной технологии и средств массовой информации значительно возросло значение так называемой символической коммуникации в обеспечении жизнеспособности и регулирования политических систем современности. Коммуникация представляет собой непрерывный поток и обмен посланиями или постоянную трансмиссию информации между различными субъектами коммуникации, создавая ъ конечном счете всеохватывающую коммуникационную сеть. Значимость приобретают выяснение достоверности источников и каналов коммуникации, того, насколько без потерь достигает информация адресата, сложности механизмов кодирования и декодирования и адекватности обратной связи. Язык действует в некотором роде как связующее звено политического сообщества, как инструмент поддержания необходимого информационного уровня общества. С сугубо практической точки зрения целью языковой коммуникации является как информирование, так и убеждение.

Идеи и установки, выраженные через язык, служат не в качестве зеркального отражения реальной действительности, а являются средством, с помощью которого люди пытаются понять и интерпретировать эту действительность. Поэтому в мире политического зачастую иллюзию власти трудно отличить от реальной власти. Здесь зачастую значимость приобретают не только реальные действия и меры правительства или государства, тех или иных общественно-политических образований, но и то, как они оцениваются и воспринимаются, в каком контексте они подаются и т.д. Способ и средство передачи сообщения столь же важны, как и его содержание: содержание и стиль политических действий невозможно отделить друг от друга.

Иначе говоря, в политике важно не только то, о чем говорится, но и то, как об этом говорится. Язык - одновременно средство и общения, и контроля. Слово несет в себе огромный содержательный и эмоциональный заряд. С помощью простой замены или перестановки слов один и тот же факт можно изобразить совершенно по-разному. Например, можно сказать об Оресте, убившем свою мать: "Орест мстит за своего отца", но возможно и иначе: "Орест - убийца своей матери". Эта особенность языка создает возможность с его помощью не только информировать аудиторию, но и манипулировать ее сознанием, трактовать информацию в пользу заинтересованной стороны. При анализе политических феноменов и реалий необходимо исходить из факта действительности мира политического, лишь частью которого являются язык и символы. Социально-политическая практика не есть просто "эффект речи или языка". Адекватное познание его возможно лишь при признании различных, в том числе и ложных, форм языка, которые противоречат друг другу. Такая позиция возводит теоретический плюрализм в принцип. Нет одного-единственного истинного языка, точно так же как нельзя говорить о завершенности истории. Множественность противоречивых языковых форм - факт, который невозможно отрицать.

Поэтому объект политологии, как и большинства других общественных наук, проблематичен в том смысле, что в поддающихся обозрению фактах и феноменах исследования стерта или отодвинута на задний план работа языка, подсознания и истории. Политический словарь развивается в связи с историческими реальностями и самым тесным образом связан с общенаучным словарем эпохи. Более того, именно используемые терминология и понятия могут помочь определить период (по крайней мере, нижние хронологические границы) возникновения той или иной политической доктрины. Если например, понятия "полис", "политика", "демократия" и т.д. возникли в эпоху античности, то такие понятия, как "суверенитет", "национальное государство", "либерализм", "консерватизм", "радикализм" и т.д., вошли в обиход в Новое время. Многие биологические метафоры, характерные для политической науки XIX - начала XX в., ассоциировались с идеей органического государства. А популярные ныне термины, как "системный анализ", "политический процесс", "модель" и т.д., связаны с механистической концепцией государства, которая, в свою очередь, связана с физикой и технологией. Такие термины, как "установки", "перекрестное давление", "взаимодействие", "правила игры" и т.д., заимствованы из прикладной социологии, основанной на позитивизме.

Показательно, что в реальностях европейской интеграции все чаще говорят о "европейском языке", или "евроязыке", представляющем собой с языковедческой точки зрения комплекс специальных терминов, неологизмов, аббревиатур, метафор и т.д., применяющихся, когда речь идет о новых политических и правовых явлениях в Европе. Симптоматично, что само понятие "Европа" в этом языке приобрело новый смысл и стало использоваться как синоним понятий "единая Европа", "объединенная Европа", "интеграция". Появилась целая группа производных от Этих понятий слов: европеизм, европеист, европеизация, европеизирование, проевропейский, антиевропейский и т.д. К числу неологизмов относятся такие слова, как евростандарт, евродепутат, евросфера, еврократ, европессимизм, еврооптимизм и т.д. Все более популярными становятся европейское экономическое пространство, европейское информационное пространство, европейская валютная система, европейское политическое сотрудничество, европейское правовое сотрудничество и т.д., и т.п.

Понятия "правые" и "левые", "консерватизм", "либерализм" и "радикализм" получили хождение в обществознании в XIX в. С тех пор в перипетиях бурных XIX и XX столетий вкладываемое в них содержание претерпело существенные, а в некоторых отношениях радикальные изменения. Ряд важнейших их функций претерпел инверсию: некогда консервативные идеи приобрели либеральное значение; и наоборот, отдельные либеральные идеи - консервативное значение. Например, в настоящее время уже потерял убедительность принцип, согласно которому индивидуалистические ценности жестко привязывались к правому флангу идейно-политического спектра, а коллективистские ценности - к его левому флангу. В свете всего сказанного нуждаются в переосмыслении и более четком толковании с учетом нынешних реальностей понятия "левые", "правые", "консерватизм", "либерализм".

Поэтому очевидно, что определение того или иного течения политической мысли как некоторого комплекса неизменных и однозначно трактуемых идей, концепций и доктрин может лишь исказить его действительную сущность, поскольку одни и те же идеи и концепции в разные исторические периоды и в различных социально-экономических и политических контекстах могут быть интерпретированы и использованы по-разному для достижения разных целей.

О том, насколько сильно политический язык испытывает на себе влияние конкретной общественно-исторической и социально-политической ситуации, свидетельствует положение вещей, которое в этой сфере сложилось в нацистской Германии и при большевистском режиме у нас в стране. В Германии был создан особый идеологизированный язык - Lingua Tertii Imperil (LTI) - язык Третьего рейха. Для него были характерны введение множества неологизмов или изменение, выхолащивание и фальсификация старых общепринятых терминов и понятий, которые были приспособлены к духу и форме нацистской идеологии.

Далеко идущие планы в этом контексте вынашивались у нас в стране. В 30-е гг. на высоком академическом уровне были развернуты попытки применения классового подхода в языкознании и лингвистике. Классовый язык, естественно, создать не удалось. Но зато была достигнута высочайшая степень идеологизации политического (да и не только) языка. Здесь бескомпромиссная дихотомическая конфронтационность в идеологической сфере проявилась в создании и институционализации соответствующих целям реализации этой конфронтационности лексики, выражений, оборотов речи, клише, языковых стереотипов, которые в совокупности и составили наш советский "новояз". Это - особая тема, которую я здесь не буду затрагивать.

О том, в какой степени политический язык испытывает на себе влияние конкретной общественно-исторической ситуации, свидетельствует пример ФРГ и бывшей ГДР, для которых было характерно нечто вроде языкового отчуждения. Показательно, например, что понятие "пацифизм" в словарях, изданных в ФРГ, определялось как отказ от войны по религиозным или этическим соображениям. В словарях же, изданных в ГДР, - как буржуазное политическое течение, выступающее под лозунгом "Мир любой ценой, против любых, в том числе оборонительных и освободительных, войн". С разным оттенком использовалось, например, слово "масса". Если в ФРГ оно приобретало негативный оттенок и заменялось более нейтральными словами типа "трудящееся население", то в ГДР оно употреблялось исключительно в положительном значении.

С рассматриваемой точки зрения интерес представляет феномен неологизмов, которые быстро исчезают с исчезновением породившей их обстановки. Так, в нацистской Германии прочно вошли в повседневный обиход выражения "германский дух", "народно-немецкая сущность" и т.д., а в социалистической ГДР - множество неологизмов с компонентом "volk" - "народ": "народные выборы", "народная собственность", "народная газета", "народная полиция" и т.д.

Необходимо знать, что политика - это система человеческих отношений, осуществляемых во многом с помощью языка. Поэтому без изучения политического языка нет и не может быть политологии, заслуживающей этого названия. Именно изучение языка призвано выявить содержание мифов, иллюзий, стереотипов и в более широком смысле - всего комплекса вопросов.

О значимости для политологического анализа политического языка свидетельствует тот факт, что в 60-70-е гг. на Западе была поставлена задача превратить герменевтику, возникшую в XIX в. и рассматривавшуюся в качестве вспомогательной дисциплины "искусства понимания текстов", в универсальную философскую дисциплину. В качестве первоосновы герменевтики для ее приверженцев служит язык, поскольку, как считает один из ее теоретиков Х.-Г. Гадамер, "связь человека с миром есть связь языковая, а значит, понятная с самого начала. Герменевтика... в этом смысле есть универсальный аспект философии, а не только методическая основа так называемых гуманитарных наук". Овладение языком следует рассматривать как первую и самую важную стадию социализации, в процессе которой индивид ассимилирует в себе все формы восприятия и ценностные системы, которые детерминируют его личностные характеристики. Более того, как отмечает Гадамер, "существует фундаментальное единство мысли, языка и мира. Человеческие отношения, как и отношения человека к миру, являются лингвистическими и раскрываются в языке". Другими словами, герменевтика рассматривает язык как "форму выражения бытия и человеческого существования".

Все чаще западная политология в качестве руководящего принципа использует методологию близкой герменевтике аналитической философии языка. Ее суть состоит в анализе конкретных понятий из самых разных сфер и областей знания - политической, экономической, социокультурной, религиозной и т.д. Она делает упор на значении, выяснении смысла высказываний, его происхождении, эволюции и функционировании. В настоящее время в западной политологии насчитывается множество работ, написанных в русле герменевтики и аналитической философии, которые составили особое политологическое направление.

Задача вычленения научной дисциплины из всей системы обществоведения может быть выполнена вместе с разработкой понятийно-категориального аппарата этой дисциплины. Иллюстрацией безграничного переплетения понятийных методических проблем, существующих в науках о культуре, может быть шкала понятий М. Вебера: "понятия родовые, идеальные типы, идеально-типические родовые понятия, идеи в качестве эмпирически присущих историческим лицам мысленных связей, идеальные типы этих идей, идеалы исторических лиц, идеальные типы этих идеалов, идеалы, с которыми историк соотносит историю, теоретические конструкции, пользующиеся в качестве иллюстрации эмпирическими данными, историческое исследование, использующее теоретические понятия в качестве пограничных идеальных случаев". Примечательно, что члены Венского кружка - основатели школы логического позитивизма считали, что почти все проблемы в обществе порождены неопределенностью понятий, терминов, слов и т.д. Это свидетельствует о том, что для адекватного профессионального изучения мира политического, политических феноменов необходимо определить, вычленить и уточнить языковые формы, категории и понятия политологии. Политика зачастую представляет собой не столько четко очерченную, раз и навсегда фиксированную сферу, а то, что сами люди считают политикой, хотя ее и нельзя рассматривать всецело как результат некоего вербального произвола. Это вполне естественно, особенно если учесть, что власть и политика представляют собой выражение человеческих отношений и представлений об этих отношениях.

На содержание используемых политологией понятий и категорий обращали большое внимание наиболее творческие представители этой дисциплины. Примечательно, что в Германии сложилась академическая школа "истории понятий" (Begriffsgeschichte), оказавшая серьезное влияние на понятийно-категориальный аппарат социальных и гуманитарных наук Запада. Ведущую роль в ней сыграли Р. Козеллек и О. Брукнер. Нельзя не упомянуть фундаментальный труд французского исследователя Ж. Дюбуа "Политический и социальный словарь во Франции в период 1869-1872 гг." (1962 г.). Множество работ по этой тематике вышло и в других западных странах. Сложилась традиция, рассматривающая анализ понятий в качестве методологии, с помощью которой ученый упорядочивает и, если это возможно, совершенствует понятийно-категориальный инструментарий.

Показательно, что уже для Н. Макиавелли и Т. Гоббса отправной точкой служило положение о том, что представления о социальных и политических изменениях не только находят отражение в сознании, а затем и в языке, но и создаются сознанием с помощью языка. В трактате "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия" Макиавелли, в частности, провозгласил, что все люди в своих оценках событий "старого времени" и "нынешнего времени" по тем или иным причинам обладают заведомыми представлениями, определяющими их дальнейшие действия и мировосприятие. Эти представления постоянно меня' ются в течение всей человеческой жизни. У Гоббса в "Левиафане" мы также встречаем схожие положения о необходимости предваряющих знаний о мире при его познании. Это, согласно Гоббсу, значит: "...мысленная речь, если она направляется какой-нибудь целью, есть лишь искание или способность к открытиям".

Отправной посылкой в распространенной ныне на Западе методологии анализа понятий является постулат о том, что именно понятие определяет строй предложения, а не наоборот. Из такого подхода вытекает следующий ряд: анатомия, реконструкция и формулирование понятий. Речь идет о вычленении составляющих элементов данного понятия, т.е. его характеристик и свойств. Под реконструкцией понимаются перестановка и расположение этих элементов в упорядоченном и логически стройном виде. Формулирование понятий включает в себя выбор определения или определений на четких и ясных основаниях. С этой точки зрения, как говорилось выше, важно определить, какое именно содержание вкладывается в само понятие "политология".

Проблему для политологического анализа составляет многозначность понятий и терминов. Сложность языка состоит не только в множестве значений каждого отдельно взятого слова, но и в возможности смешения этих значений, неясности, какое значение в данный момент подразумевается. Это можно показать на примере понятия "идеология", с которым связаны самые разные смысловые ассоциации: идея, доктрина, теория, наука, вера, притворство, ценность, убеждение, миф, утопия, истина, познание, классовый интерес и т.п. Еще примеры с другими основополагающими понятиями и категориями политологии, такими как "власть", "политика", "свобода", "права человека" и т.д. Помимо многозначности, полисемии тех или иных понятий проблема состоит также в феномене синонимии, поскольку разные понятия могут означать одно и то же. Поэтому сами понятия "власть", "свобода", "демократия", "равенство" и т.д. нуждаются в тщательном исследовании, в установлении того, какое именно в них вкладывается конкретное содержание в конкретном контексте. Немаловажная проблема, стоящая перед политологом, состоит в том, чтобы разобраться и ориентироваться в разнобое, разночтении определений и формулировок различных категорий политологического исследования. Типичный пример тому политическая культура. По подсчетам специалистов, в настоящее время существует несколько десятков ее определений. Или же возьмем понятие "политика". В Оксфордском словаре приводятся четыре его значения, два из которых связаны с политикой как определенным видом деятельности, а два - как с объектом изучения и анализа. Здесь политика выступает, по сути дела, одновременно как теория, наука и вид практической деятельности. В целом четкость и определенность самого понятия "политическое" в значительной степени зависит от того, какое содержание вкладывается в понятия "государство" и "власть". В свою очередь, эти последние более или менее четко можно сформулировать через понятие "политическое" и т.д. Очевидно, что вопросы, связанные с языком и разработкой понятийно-категориального аппарата, занимают одно из центральных мест в политической науке.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1.            Что понимается под методологией политологического исследования?

2.            Каковы основные принципы бихевиоризма?

3.            В чем причины кризиса позитивизма и бихевиоризма?

4.            В чем состоит научность политической науки?

5.            Что подразумевается под политической символикой?

6.            Каковы основные принципы политико-культурного подхода?

7.            Какое место в политологическом анализе занимают объяснение и понимание?

8.            В чем состоит системность политической науки?

9.            Назовите основные принципы системного подхода.

10.        Почему политологию называют междисциплинарной наукой?

11.        Дайте общую характеристику политического языка и понятийно-категориального аппарата политической науки.

ЛИТЕРАТУРА

Вебер М. Объективность социально-научного и социально-политического познания. — Избранные произведения. — М., 1990.

Гаджиев К С. Опыт введения в политологию // Политические исследования. - 1992. - № 1-2.

Ганнеп Дж. Г. Политическая теория: эволюция отрасли // Вестник Московского университета. Серия 12. - Социально-политические исследования. -1993. - №1.

Пеню Р., Гравитц М. Методы социальных наук. - М., 1972.

Сорокин П. Система социологии. - Сыктывкар, 1993.

Эйдлин Ф. Этические проблемы несовершенного знания в политологии // Вестник Московского университета. Серия 12. - Социально-политические исследования. - 1993. - № 2.

Глава III. Социологические основания политики

Сферы человеческого социума могут сохранить жизнеспособность и функционировать лишь при условии, что все остальные сферы также выполняют свои функции. Например, очевидна взаимообусловленность гражданского общества и правового государства. Для выявления сущности политического в целом, политических явлений и процессов необходимо определить тип общества, те социальные условия, в которых реально существует это общество.

Поэтому естественно, что гражданское общество представляет собой одну из ключевых категорий современного обществознания. В этом отношении и политология не является исключением. В последние полтора-два десятилетия в связи с расширением демократических процессов в разных странах и регионах мира, эта проблема приобретает особую актуальность. В конце 80 - начале 90-х гг. потерпели крушение тоталитарные режимы в восточноевропейских странах и СССР. На повестку дня со всей остротой встал вопрос о гражданском обществе, о его сущности, путях и формах его возрождения и укрепления как необходимого условия утверждения демократии. Об этом свидетельствует, в частности, заметный рост у нас интереса как в публицистической, так и научной литературе к данной проблематике.

Возникает отнюдь не праздный вопрос: что такое гражданское общество и какое место оно занимает в общественно-политической системе и жизнедеятельности людей вообще? Существует довольно большой разброс мнений и оценок как в западной, так и особенно в нашей (пока что преимущественно публицистической) литературе. Дискуссионным остается вопрос о происхождении, исторических судьбах и хронологических рамках гражданского общества. Часть исследователей считают, что сама идея гражданского общества как независимого от государства образования верна лишь применительно к ранней, "либеральной" стадии развития капитализма. В подтверждение этого тезиса приводится довод, что в современных условиях границы между гражданским обществом и государством практически стерлись, что государство, по сути дела, вмешивается в решение всех фундаментальных экономических и социальных проблем. Существует также мнение, которое отождествляет гражданское общество с человеческим обществом вообще.

Мысль о том, что общество как таковое возникло и развивалось вместе с государством, сама по себе верна и не подлежит сомнению. Человек по своей природе общественное существо, и невозможно представить его жизнь вне общества, вне многообразных связей с другими людьми. С этой точки зрения общество возникло уже на заре человеческой истории, в глубокой древности. Поэтому применительно к родо-племенному обществу справедливо говорят о догосударственной организации человеческих сообществ. Но это не дает основания смешивать категорию "общество" как человеческую общность вообще с категорией "гражданское общество" как исторический феномен, возникших на определенном этапе развития человеческого общества, прежде всего западной цивилизации. Говорить о гражданском обществе можно лишь с момента появления гражданина как самостоятельного, сознающего себя таковым, индивидуального члена общества, наделенного определенным комплексом прав и свобод и в то же время несущего перед ним моральную или иную ответственность за все свои действия. Путь западной цивилизации к гражданскому обществу был отмечен острыми и длительными социальными, политическими и идеологическими коллизиями, включая серию широкомасштабных политических революций. Это был процесс не только экономической, социальной и политической, но также социокультурной, духовной и морально-этической трансформации. Об этом свидетельствуют как перипетии формирования и развития самого гражданского общества, так и история разработки концепции гражданского общества в западной общественно-политической мысли.

§ 1. Вехи формирования концепции гражданского общества

Понятие "гражданское общество" восходит своими корнями к идее "полиса" Аристотеля и "societas civilis" (гражданское общество) Цицерона - так называемого естественного права. В этой традиции данное понятие имеет в виду не некое догосударственное состояние, а служит в качестве синонима "политического общества" и, стало быть, "государства". Гражданское общество и политическое государство представляли собой, по сути дела, взаимозаменяемые термины, у древнегреческих мыслителей политическое охватывало все важнейшие сферы жизни сообщества: семью, религию, образование, культуру, искусство и т.д. Они рассматривались в качестве функций, связанных с управлением в узком смысле слова, например составлением и принятием законов, войной, дипломатией, ведением повседневных дел и т.д. Быть членом общества означало быть гражданином - членом государства и тем самым быть обязанным действовать в соответствии с его законами и без нанесения вреда другим гражданам.

Это определялось тем, что в античности и средние века отдельный человек, по сути дела, не мыслил себя вне экономической, социальной, социокультурной, религиозной и иных сфер. Эти сферы, в свою очередь, составляли неразрывное целое с государством, с политической системой. Все важнейшие сферы жизни, по сути дела, были пронизаны государственным, политическом началом.

Другими словами, в античности и особенно при феодализме само общество как таковое носило политический характер. Здесь важнейшие институты человеческой жизни, такие как собственность, семья, организация труда, феодальное владение землей, сословия и корпорации, приобрели статус элементов государственной жизни. Через них воплощалось отношение отдельных лиц к государственной организации. Индивидуальные члены не сознавали частную сферу. Их судьба была неразрывно связана с организацией или группой, к которой они принадлежали. Показательно, что во французской теории административной монархии XVII в., например, общество слито с государством, воплощается в нем. Там отсутствует понятие права, предшествующего политическому строю и стоящего выше него. Такое понятие впервые появляется у мыслителей XVII в. Греция и Жюрье. Его особенностью является отсутствие идеи индивидуальных прав, призванных поставить границы государственной власти. Конфликт между отдельным индивидом и государством еще не обнаруживается в то время именно потому, что мысль противопоставить их друг другу не получила признания.

Такой подход в почти неизменном виде сохранился вплоть до XVIII в. Симптоматично, что даже известные мыслители Нового времени Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо, И. Кант, много сделавшие для развития идеи личной свободы и гражданского состояния, использовали понятия "гражданское общество" и "государство" как синонимы. Как считал, например, Ж.-Ж. Руссо, законную силу имеет только та система правления, которая основывается на участии каждого гражданина в решении всех без исключения вопросов, касающихся жизни и благополучия всех членов общества. С этой точки зрения Руссо не видел различий между сферой властных отношений и другими сферами жизнедеятельности людей. Гражданское общество и государство, таким образом, выступают в одном лице.

Тем не менее переход от средневековья к Новому времени ознаменовался вызреванием гражданского общества и, соответственно, выявлением различий между ним и сугубо государственными институтами. Осознание и признание этих различий постепенно превращаются в аргумент против статус-кво и проникаются идеями будущего устройства, призванного обеспечить политическое равенство, гражданские свободы, конституционную систему управления и т.д.

Сама концепция индивидуализма, разрабатывавшаяся Т. Гоббсом, Дж. Локком, Ж.-Ж. Руссо, Ш.-Л. Монтескье и др., ставила на повестку дня вопрос о свободе личности как члена, гражданина общества, независимого от государства. В итоге традиционная концепция societas civilis, особенно со второй половины XVIII в., стала подвергаться эрозии и, соответственно, пересмотру. Это все более отчетливо стало обнаруживаться и в традиции, представленной Дж. Локком, А. Фергюсоном, С. Пуфендорфом, И. Кантом, физиократами и др. Следует отметить, что эта традиция исходила из признания факта существования общества уже в естественном состоянии. Так, согласно Дж. Локку, общество предшествует государству, оно существует "по природе". Государство, по Локку, представляет собой некое "новое тело" с комплексом прав, которые превосходят права отдельных лиц, составляющих его. Если у Гоббса нет "общества", которое предшествует политической власти, то у Локка государство образуется на основе существующих в естественном состоянии общественных отношений. Если каким-либо образом правительство уничтожается, то общество сохраняется со всеми своими естественными законами и правами. Народ, составляющий общество, является сувереном. С образованием государства суверенитет общества переходит к нему, но оно не может полностью поглотить общество. Более того, главная цель государства состоит в защите этого общества. У сторонников этой концепции государство приходит не на смену обществу, а призвано управлять им. Государство - это инструмент, с помощью которого общество актуализирует себя. Эта идея особенно отчетливо прослеживается в работах, например, шотландского ученого-обществоведа середины XVIII в. А. Фергюсона.

Как бы то ни было, постепенно формировалось убеждение в том, что чрезмерно разросшееся государство препятствует свободному волеизъявлению отдельного индивида и реализации его потенциальных возможностей. Как писал Ф. фон Гумбольдт, "чем большее действие оказывает государство, тем более схожим становится не только все воздействующее, но и все находящееся под этим воздействием". В таком государстве о людях забывают ради вещей и результатов их деятельности. "Такая государственная система, - считал Гумбольдт, - уподобляется скоплению мертвых и живых орудий деятельности и потребления, нежели множеству действующих и потребляющих сил". Поэтому неудивительно, что постепенно различие между гражданским обществом и государством превращается в аргумент против статус-кво и проникается идеями будущего устройства, призванного обеспечить социальное равенство, гражданские свободы и ограниченное конституционное правительство. Приобретшая революционное содержание тема "гражданское общество против государства" получила наиболее развернутое освещение в работах Т. Спенса, Т. Ходжскина, Ж. Э. Сиэйеса и особенно в программном документе Великой французской революции - Декларации прав человека и гражданина.

Наиболее радикальную концепцию гражданского общества сформулировал, пожалуй, автор знаменитого памфлета "Права человека" Т. Пейн. У него тема гражданского общества, противостоящего государству, становится центральной. Пейн считает государство необходимым злом: чем оно меньше, тем лучше для общества. Поэтому власть государства должна быть ограничена в пользу гражданского общества, поскольку каждому индивиду по своей природе присуще пристрастие к обществу. Существуя до возникновения государства, эта естественная социальность предрасполагает индивидов установить мирные отношения конкуренции и солидарности, основанные всецело на взаимном интересе и разделяемом всеми чувстве взаимной помощи. Чем совершеннее гражданское общество, тем больше оно регулирует собственные дела и тем меньше оно нуждается в правительстве.

Таким образом, государства можно считать законными, или "цивилизованными", лишь в том случае, если они образованы в результате ясно спрошенного согласия всех индивидов и когда это активное согласие сформулировано конституционно и зафиксировано с помощью парламентарных представительных механизмов. Цивилизованные системы управления - это конституционные системы управления, наделенные властью через активное согласие свободных и равных индивидов. Такие правительства не имеют прав, они имеют только обязанности перед своими гражданами.

Конкретные правительства не вправе произвольно изменять или расширять свои конституции или нарушать доверие и согласие индивидуальных граждан. Именно в естественном состоянии они обладают постоянным суверенитетом. Всякое нарушение этого естественного порядка и любая попытка воспрепятствовать активно высказанному согласию как основе права есть деспотизм, или агрессивное правление, ответственное только перед самим собой. Отсюда - противопоставление Пейном гражданского общества государству. По его мнению, самоуправляемое общество требует лишь минимума политических механизмов. Пейн был убежден в том, что сокращение власти государства до минимума делает возможным формирование международной конфедерации национально независимых и мирно взаимодействующих гражданских обществ. Национально суверенное государство в таком случае состояло бы из выборного управляющего и гаранта "всеобщего мира, цивилизации и торговли" гражданского общества. Такая "национальная ассоциация, действующая на принципах общества", необходима лишь для того, чтобы обеспечить тот узкий круг общественных услуг, которые само гражданское общество не в состоянии обеспечить.

В дальнейшем эта традиция, в более умеренной форме разработанная А. де Токвилем, Дж. С. Миллем и др., исходила из постулата, согласно которому разделение между государством и гражданским обществом является постоянной характеристикой демократической социальной и политической системы, в которой производительная собственность, статус и прерогативы принимать решения не подвластны частной сфере.

Другая же группа ученых XIX в. слишком большую свободу гражданского общества стала рассматривать как фактор интенсификации конфликтов и обосновывала необходимость более жесткого государственного регулирования и контроля. Тема "государство против гражданского общества" прослеживается в работах И. Бентама, Ж. Сисмонди, П. Пфицера и др. и приобрела более или менее завершенную форму у Л. фон Штейна и Г. Гегеля.

Главная заслуга в разработке концепции гражданского общества в его взаимосвязи с государством, несомненно, принадлежит Гегелю. На основе систематизации всего наследия французской, англосаксонской и немецкой общественно-политической мысли Гегель пришел к выводу, что гражданское общество представляет собой особую стадию в диалектическом движении от семьи к государству в длительном и сложном процессе исторической трансформации от средневековья к Новому времени. Социальная жизнь, характерная для гражданского общества, радикально отличается от этического мира семьи и от публичной жизни государства, образуя необходимый момент в тотальности рационально структурированного политического сообщества. Она, по Гегелю, включает рыночную экономику, социальные классы, корпорации, институты, в задачу которых входят обеспечение жизнеспособности общества и реализация гражданского права.

Гражданское общество составляет комплекс частных лиц, классов, групп и институтов, взаимодействие которых регулируется правом, и оно прямо не зависит от самого политического государства. По Гегелю, семья как "первый этический корень государства" представляет собой сущностное целое, члены которого рассматривают себя в качестве "акциденций", а не как конкурирующих между собой индивидов, связанных неким договором. Что касается гражданского общества, то там дело обстоит иначе. Многочисленные его составляющие зачастую несопоставимы, неустойчивы и подвержены серьезным конфликтам. Оно напоминает беспокойное поле боя, где одни частные интересы сталкиваются с другими частными интересами. Причем чрезмерное развитие одних элементов гражданского общества может привести к подавлению других его элементов. Гражданское общество не может оставаться "гражданским" до тех пор, пока оно не управляется политическим государством. Лишь верховная публичная власть - конституционное государство -может эффективно справиться с его несправедливостями и синтезировать конкретные интересы в универсальное политическое сообщество. С этой позиции Гегель критиковал современную теорию естественного права за то, что в ней смешиваются гражданское общество и государство, рассматривается последнее как партнер его подданных и тем самым подвергается сомнению "абсолютный божественный принцип государства".

Хотя Гегель и выступал против ликвидации разделения между гражданским обществом и государством, очевидно то, что степень свободы гражданского общества от государства невозможно сколько-нибудь четко фиксировать с помощью каких-либо общих правил. В конечном счете, как считал Гегель, отношения гражданского общества и государства можно определить с точки зрения политической рациональности, преимуществ и недостатков ограничения самостоятельности, абстрактной свободы и конкурентного плюрализма гражданского общества в пользу универсальных государственных прерогатив. "Если смешивают государство с гражданским обществом и полагают его назначение в обеспечении и защите собственности и личной свободы, - писал Гегель, - то признают интерес единичных людей как таковых той окончательной целью, для которой они соединены, и из этого вытекает также, что мы можем по произволу быть или не быть членами государства. Но государство на самом деле находится в совершенно другом отношении к индивидууму; так как оно есть объективный дух, то сам индивидуум лишь постольку объективен, истинен и нравственен, поскольку он есть член государства". В отношении сфер частного права и частного блага, семьи и гражданского общества государство выступает одновременно и как внешняя необходимость, и как имманентная цель. Более того, в государстве в абстрактных терминах воспроизводится идея божественности и боговдохновенности, идея нравственного начала. По словам Гегеля, "государство само по себе есть нравственное целое, осуществление свободы, осуществление же свободы есть абсолютная Цель разума. Государство есть дух, стоящий в мире и реализующийся в нем сознательно".

Таким образом, идеальное государство у Гегеля представляет собой не радикальное отрицание естественного состояния вечной войны (Гоббс, Спиноза), не инструмент сохранения и завершения естественного общества (Локк), не простой механизм администрирования данного природой автоматически саморегулируемого гражданского общества. Последнее одновременно требует и обеспечивает условия для институционально самостоятельного суверенного государства, которое соединяет вместе элементы гражданского общества как самоопределяющегося целого и тем самым ведет этическую жизнь к всенаправляющему, более высокого порядка единству. Лишь признавая и удерживая гражданское общество в подчиненном положении, государство может обеспечить его свободу. Государство представляет общество в его единстве. Гражданское общество одновременно сохраняется и преодолевается как необходимый, но подчиненный аспект более широкого, более сложного и более высокого сообщества, которое организовано политически.

Особый подход к проблеме гражданского общества прослеживается в марксизме. Вслед за Гегелем К. Маркс рассматривал гражданское общество как исторический феномен, как результат исторического развития, а не как данное природой состояние. Гарантируемое государством гражданское общество не приспосабливается к вечным естественным законам. Оно составляет исторически детерминированные образования, характеризующиеся особыми формами и отношениями производства, классового разделения и классовой борьбы и защищаемые соответствующими политико-правовыми механизмами. Причем само гражданское общество, имеет преходящий характер, поскольку оно порождает пролетариат - могильщика буржуазного общества, породившего гражданское общество. Строя свой анализ главным образом на способе производства, Маркс, однако, не уделил должного внимания таким элементам гражданского общества, как домохозяйство, добровольные ассоциации, средства массовой информации, школы, больницы и т.д. Он игнорировал также появление начиная с XVIII в. профессиональных организаций инженеров, врачей, юристов, архитекторов и т.д.

В марксистской теории политическое государство выражает общий интерес, в то время как гражданское общество - частный интерес. Гражданское общество относится к материальной сфере, в то время как государство составляет надстройку. "Завершенное политическое государство, - писал К. Маркс в работе "К еврейскому вопросу", - является по своей сущности родовой жизнью человека, в противоположность его материальной жизни. Все предпосылки этой эгоистической жизни продолжают существовать вне государственной сферы, в гражданском обществе. Там, где политическое государство достигло своей действительно развитой формы, человек не только в мыслях, в сознании, но и в действительности, в жизни, ведет двойную жизнь, небесную и земную, жизнь в политической общности, в которой он признает себя общественным существом, и жизнь в гражданском обществе, в котором он действует как частное лицо, рассматривает других как средство, низводит себя самого до роли средства и становится игрушкой чуждых сил" (Соч. - Т. 1. - С. 390-391). Причем государство относится к гражданскому обществу спиритуалистически, как небо к земле в религии.

По К. Марксу, в гражданском обществе в "своей ближайшей действительности" человек - мирское существо, имеющее и для себя, и для других значение действительного индивида. В государстве же, где человек признается родовым существом, он лишен своей действительной индивидуальности. С этой точки зрения есть "различие между религиозным человеком и гражданином государства, между поденщиком и гражданином государства, землевладельцем и гражданином государства, между живым индивидом и гражданином государства".

Маркс подчеркивал, что социальные структуры гражданского общества не есть самостоятельные образования, порождающие буржуазное общество, а скорее представляют собой формы, в которых возникло буржуазное общество. Другими словами, социальные структуры гражданского общества - скорее результат, а не причина класса буржуазии. Маркс говорил о корпорациях и гильдиях как формах, "в которых сформировалась промышленная буржуазия". Он здесь имел в виду то, что эти социальные организации являются не независимыми причинами восхождения буржуазии и порожденными в процессе этого восхождения результатами. Речь идет об ассоциации и корреляции между ними, а не о приоритете гражданского общества. "Возьмите определенную степень развития производства, обмена и потребления, - писал К. Маркс в письме к Анненкову от 28 декабря 1846 г., - и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов - словом, определение "гражданское общество". Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является лишь официальным выражением гражданского общества" (Соч. - Т. 27. - С. 402).

Однако в целом Маркс концентрировал главное внимание на выявлении скорее того, как экономика определяет политику, нежели на социальной структуре, которую невозможно свести к экономическим классам или экономическим отношениям. В конечном счете Маркс упростил крайне сложную структуру гегелевской модели гражданского общества, сведя последнюю фактически к сфере труда, производства и обмена. Для него гражданское общество составляет форму, в которой осуществляется экономическое развитие. Здесь для марксизма характерна тенденция к дихотомизации социальных структур, сводя все социальные отношения к экономическим, политическим и идеологическим, т.е. элементам базиса и надстройки. Здесь, по сути дела, из поля зрения выпадает комплекс социокультурных, этно-национальных, семейно-бытовых отношений, институтов, обеспечивающих социализацию и воспитание подрастающего поколения и т.д. Во введении к "Критике политической экономии" Маркс характеризовал гражданское общество как производное материальных условий жизни и утверждал, что "анатомию гражданского общества необходимо искать в политической экономии".

В целом формирование различных вариантов концепции гражданского общества неразрывно связано с формированием идеи индивидуальной свободы, самоценности каждой отдельно взятой личности. Это верно и применительно к марксистской концепции. Но вместе с тем в марксизме была заложена возможность полного растворения индивидуально-личностного начала в коллективном, будь то в гражданском обществе или государстве. Уже в статье "К еврейскому вопросу" К. Маркс сетовал на то, что "ни одно из так называемых прав человека (равенство, свобода, безопасность, собственность. -К.Г.) не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т.е. как индивида, замкнувшегося в себе, в свой частный интерес и частный произвол и обособившегося от общественного целого" (Соч. - Т.1. - С. 401-402).

Отвергая такой подход, Маркс обосновывал мысль о том, что человек может найти себя и освободиться лишь тогда, когда он станет действительно родовым существом. Его спасение - в слиянии с родом, обществом. Показательно, что классический марксизм предусматривал снятие разделения государства и гражданского общества путем отмирания государства, и, соответственно, права. "Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, - писал Ф. Энгельс, - то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестает существовать" (Соч. - Т. 19. - С. 5).

У основоположников марксизма речь шла о построении коммунистического общества без государства. Вот почему, с их точки зрения, применительно к будущему отношения между государством и гражданским обществом теряли всякий смысл. Где нет государства, там нет правовых отношений и правовых институтов, нет там, соответственно, и прав. В царстве свободы вы не вправе поднять вопросы о свободах. Основоположники марксизма были убеждены в том, что в коммунистическом обществе, благодаря всестороннему развитию индивидов, исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда (Соч. - Т. 19. - С. 20). Считалось, что в "коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, - как моей душе угодно, - не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком" (Соч. - Т. 3. - С. 32).

Хотя Маркс и сознавал, что в сфере производства люди не могут полностью преодолеть необходимости, он предполагал также полное отделение управления вещами от управления людьми. Необходимость приписывалась только первой сфере"! Договорная система имеет смысл в условиях товарного производства и конфликтующих интересов. Там, где нет товарного производства, там нет и конфликтующих интересов, следовательно, там отпадает необходимость в каком-либо договорном принципе. Маркс представлял себе общество не только без господства, но и без власти. Где нет власти, там никто не нуждается в управлении, стало быть, теряет смысл "правление народа", то есть демократия. Поэтому естественно, что, настаивая на необходимости слома старого государственного аппарата, В.И. Ленин вообще не пользовался понятиями "гражданское общество" и "правовое государство". Считалось, что освобождение человечества придет в результате уничтожения классовых различий и последующей ликвидации разделения между гражданским обществом и государством, а также достижения координации и объединения личного и коллективного существования. В итоге в условиях реального социализма государство, которое рассматривалось как выразитель и гарант всеобщего интереса, по сути дела, полностью подчинило и поглотило все общество. Поэтому неудивительно, что из советского обществознания вообще исчезло само понятие "гражданское общество".

С этой точки зрения не лучше обстояло дело и в западном марксизме. Здесь А. Грамши был, по сути дела, последним крупным теоретиком, который более или менее серьезно затрагивал проблему гражданского общества. При этом обращает на себя внимание тот факт, что он в разных контекстах по-разному толкует это понятие. Так, у него встречаются пассажи, где государство противопоставляется гражданскому обществу, а в других местах последнее отождествляется с государством. Гражданское общество то включается им в экономические отношения, то исключается и т.д. При всем том Грамши считал, что гражданское общество располагается между экономической структурой и государством. В данном контексте он, по сути дела, отвергает дихотомический взгляд, согласно которому государство противопоставляется гражданскому обществу, которое, в свою очередь, рассматривается как все, что не входит в государство и публичную сферу. У него гражданское общество выступает как нечто промежуточное, связанное как с экономической структурой, так и с государством. Вместе с тем в трактовку рассматриваемого понятия Грамши внес совершенно новый, по сравнению с К. Марксом и Ф. Энгельсом, момент. В отличие от них он считал, например, что гражданское общество принадлежит не к сфере структуры, а к сфере надстройки. Для него гражданское общество охватывает не "все материальные отношения", как говорили Маркс и Энгельс, а идеолого-культурные отношения. Такой подход в принципе вряд ли мог способствовать адекватному раскрытию действительного содержания гражданского общества, его места и роли в общественно-политической системе.

Обращает на себя внимание также факт отсутствия сколько-нибудь значительных работ, посвященных специально гражданскому обществу, вплоть до второй половины 70-х гг. нашего столетия и в западном обществознании в целом. Это во многом объясняется тем, что здесь, говоря об обществе вообще, подразумевалось прежде всего гражданское общество. Понимая под обществом независимый от государства комплекс институтов, отношений, норм и ценностей, западная социология, которая, кстати, переживала наибольший расцвет в XX в., не подчеркивала, что общество является гражданским. Здесь уместно напомнить, что социология как самостоятельная научная дисциплина в лице К. Сен-Симона, О. Конта и других основателей возникла в процессе формирования и укрепления гражданского общества. Определенную роль с рассматриваемой точки зрения, по-видимому, сыграли также формирование и утверждение в XX в. "государства благосостояния", которое интегрировало многие функции, свойственные гражданскому обществу. Симптоматично, что практическое исчезновение в каталогах литературы работ, в названиях которых в той или иной форме фигурировало бы понятие "гражданское общество", обнаруживается на фоне всевозрастающего изобилия работ о "государстве благосостояния".

Возрождение интереса к проблеме гражданского общества в западном обществознании в силу известных причин приходится на вторую половину 70-х и 80-е гг.

§ 2. Гражданское общество: сущность и важнейшие структурные элементы

В либерально-демократической общественно-политической системе как целостном социуме выделяются следующие взаимосвязанные и взаимозависимые подсистемы: производственная, или экономико-хозяйственная, социальная, духовная и политическая. Социальная и духовная сферы, как выше отмечалось, в совокупности составляют гражданское общество, которое для удобства изложения можно также обозначить как единую подсистему.

С вычленением из человеческого социума в качестве самоосознанной и самостоятельной сущности гражданское общество придает ему новое качество. Все его подсистемы пронизаны единым комплексом основополагающих или осевых принципов, ценностей, установок, ориентации, составляющих их системообразующие характеристики и определяющих их единосущность. Естественно, что они разрабатываются в гражданском обществе, которое, соответственно, определяет сущностные, системообразующие характеристики как экономической, так и политический подсистем. Это надо понимать не в смысле замены одной разновидности детерминизма другой его разновидностью. Разумеется, отказ от экономического детерминизма отнюдь не означает игнорирование фактора экономики в важнейших сферах общественной жизни, в том числе и сфере политической. Речь здесь идет о том, что экономическая деятельность во всех ее проявлениях есть функция конкретных людей, составляющих гражданское общество. В определенном смысле можно сказать, что каковы эти люди, каково гражданское общество, такова и экономика. Как правильно отмечал М. Вебер, в такой же степени, как от рациональной техники и рационального права, экономический рационализм зависит и от способности и предрасположенности людей к определенным видам практически-рационального жизненного поведения. Там, где определенные психологические факторы служат ему препятствием, развитие хозяйственно-рационального жизненного поведения также наталкивается на серьезное внутреннее противодействие. В принципе без экономического роста в современном мире невозможно решение основополагающих социальных и политических вопросов. Более того, экономический рост стал интегральной частью демократического процесса. Но он зависит не от благих пожеланий тех или иных политических деятелей, того или иного детерминизма, а от состояния здоровья общества, его умонастроений, морально-этических ориентиров, социальных установок, интеллектуальной атмосферы и т.д.

Можно сказать, что экономика и политика составляют функции гражданского общества. В этом контексте экономическая свобода и политическая свобода суть формы проявления более фундаментальной свободы индивидуального члена общества как самоценной и самодостаточной личности. Это сложный вопрос, требующий самостоятельной разработки и развернутого обоснования. Здесь подчеркнем, что именно от гражданского общества зависят сущностные и системообразующие характеристики как экономической, так и политической подсистем. В плане как методологии, так и содержания исследований концентрация усилий именно в этом направлении может принести больше пользы, нежели схоластические изыскания в области "базиса" и "надстройки".

С идеально типологической точки зрения гражданское общество -это своего рода социальное пространство, в котором люди связаны и взаимодействуют между собой в качестве независимых как друг от друга, так и от государства индивидов. Это - система обеспечения жизнедеятельности социальной, социокультурной и духовной сфер, их воспроизводства и передачи от поколения к поколению, система самостоятельных и независимых от государства общественных институтов и отношений, которые призваны обеспечить условия для самореализации отдельных индивидов и коллективов, реализации частных интересов и потребностей, будь то индивидуальных или коллективных. Вступая в систему общественных отношений, отдельный индивид не утрачивает своего личностного начала, своей безусловной значимости. С точки зрения нравственной личность не должна превратиться в простое средство, для которого высшей целью является общество.

Общество - это союз личностей, и вне этих последних оно лишено всякого смысла. Качество общества зависит от качества составляющих его личностей, налагающих печать своей воли, своих устремлений, нравственных ориентиров на формы общественной жизни. Здесь одно из двух - либо режим всеобщего принудительного согласия, исключающий какое-либо несогласие с намеченными целями общества, либо условия для полного проявления творческих потенций каждого индивида, всяких противоречий и конфликтов, без чего невозможно представить себе сам животворящий дух истории. Поэтому естественно, что формирование гражданского общества неразрывно связано с формированием идеи индивидуальной свободы, самоценности каждой отдельно взятой личности. С этой точки зрения основополагающее значение имели формирование и утверждение в Новое время идеи о прирожденных, неотчуждаемых правах каждого человека на жизнь, свободу и стремление к счастью. Неудивительно, что мыслители Нового времени объявили потерявшими силу все формы наследственной власти и сословных привилегий. Они поставили на первое место свободу и естественные способности отдельного индивида как самостоятельной, независимой единицы социального действия. Лежащий в основе этого подхода индивидуализм развивался рука об руку с гуманизмом, с идеей человеческой свободы, плюрализмом мнений и убеждений, стимулировал их, стал как бы их основанием, подпоркой. Здесь ударение делается на самоценность индивида, на его свободу выбирать формы и сферы своей деятельности и т.д.

Свобода предполагает наличие как многих центров власти, исключающих монополию какого-либо одного лица, социальной группы, партии и т.д. и уравновешивающих всевластие государства, так и свободы выбора во всех сферах общественной жизни. Основополагающее значение с этой точки зрения имеет частная собственность. Вслед за Гегелем можно сказать, что гражданское общество - это сообщество частных собственников, которые независимо от своего социального статуса, религиозных и политических воззрений, расовой, этнонациональной принадлежности и т.д. в юридически-правовом отношении равны перед законом. Члены гражданского общества вправе преследовать свои интересы с помощью всех тех средств, которые предусмотрены законом, выбирать род занятий и профессию, место проживания и т.д. Как писал С.Л. Франк, "частная собственность есть реальное условие бытия человека как духовно-телесного существа; тем самым она есть реальное условие его свободы как члена общественного целого и, следовательно, условие бытия самого гражданского общества. А так как общественное строение в форме гражданского общества, как сотрудничества и взаимодействия свободно-индивидуальных центров активности, есть неустранимый момент интегральной природы общества, то институт частной собственности, утвержденный в этом его функциональном значении как условии общественного служения, есть неустраненная основа общественной жизни".

Разумеется, в современных условиях эта роль частной собственности нуждается в определенном переосмыслении, но фактом остается то, что свобода выбора в важнейших сферах жизни, в том числе и политической, предполагает свободу экономического выбора, что, в свою очередь, предполагает наличие альтернативных источников получения средств существования. Система отношений собственности, или система имущественных отношений, а также отношения купли и продажи во всех их проявлениях фиксируются в системе гражданского права, реализация которой обеспечивается государством. При этом важно учесть, что необходимым условием возникновения и утверждения подлинного гражданского общества является разграничение между экономической и политической властью, между собственностью и властью. Как отмечает М. Фридман, создается "впечатление, что существует некая неизменная общая сумма наличной для распределения политической власти. Поэтому, если соединить экономическую власть с политической, концентрация представляется почти неизбежной. С другой стороны, если экономическая власть находится не в тех же руках, что политическая, она может послужить ограничивающим противовесом политической власти".

Индивидуализм, основанный на отождествлении личной свободы и частной собственности, стал могущественной стимулирующей силой развития производительных сил, общественного развития и формирования политической демократии. И действительно, это показала история как демократических, так и тоталитарных систем, не может быть свободы личности там, где нет разнообразия, многообразия источников жизнеобеспечения и свободы экономического выбора. Такой выбор может быть обеспечен прежде всего ограничением огосударствления средств производства и всей экономической сферы при сохранении в тех или иных масштабах и формах частной собственности, что характерно для всех этапов развития стран с либерально-демократическими режимами. Как бы воплощением индивидуализма и права частной собственности в экономической сфере являются принципы свободного рынка и свободной конкуренции, реализация которых, особенно на первых этапах развития капитализма, обеспечила экстенсивный и интенсивный рост производительных сил. Без свободы выбора ни одно занятие не способно оказывать благотворное влияние на человека. То, что человек не выбрал по собственной воле, то, что навязано ему извне принудительно, не может стать частью его внутренней сущности, остается чуждым его истинно человеческой природе.

Поэтому неудивительно, что в тоталитарной системе под жесткий контроль государства были поставлены источники жизнеобеспечения людей, лишив их свободы экономического выбора. Поскольку там, где нет свободы экономического выбора, и единственный работодатель - государство или в случае с национал-социализмом -всецело преданные режиму или полностью контролируемые им частные предприятия, постольку не может быть и речи о свободном политическом, интеллектуальном и каком бы то ни было ином волеизъявлении людей. Государственная собственность или жестко контролируемая государством собственность неизбежно политизируется, так как она порождает монополию власти, подчиняющей себе все рычаги политики и экономики, которые сливаются в одно целое. Что касается самой собственности, то она становится обезличенной, надиндивидуальной, отчужденной.

"Политическая свобода служит гарантией личной свободы, но она не может ее заменить", - подчеркивал Б. Констан. Поэтому естественно, что гражданское общество предполагает разграничение между правами человека и правами гражданина. Как писал К. Маркс, "droits de 1'homme - права человека, как таковые, отличаются от droits du citoyen - права гражданина государства. Кто же этот homme, отличаемый от citoyen? He кто иной, как член гражданского общества.

Почему член гражданского общества называется "человеком", просто человеком, почему его права называются правами человека! Чем объясняется этот факт? Только отношением политического государства к гражданскому обществу, сущностью политической эмансипации". Другими словами, в рассматриваемом контексте гражданское общество обеспечивает права человека, в то время как государство - права гражданина. В обоих случаях речь идет о правах личности: в первом случае - о ее правах как отдельного человеческого существа на жизнь, свободу, стремление к счастью и т.д., а во втором - о ее политических правах. Очевидно, что в качестве основополагающего условия существования как гражданского общества, так и правового государства выступает личность, ее право на самореализацию. Оно утверждается на признании права индивидуальной, личной свободы.

Гражданское общество обеспечивает воспроизводство социальной жизни. Коль скоро основополагающая его доминанта - отдельно взятая личность, то несущими его конструкциями являются все те институты, организации, группы и т.д., которые призваны содействовать всесторонней реализации личности, ее потенций, интересов, целей, устремлений и т.д. Эти институты и ассоциации служат для отдельного индивида в качестве источников власти, влияния и авторитета. Разумеется, в данном аспекте основополагающая роль центральной ячейки общественного организма, источника влияния и авторитета сохраняется за семьей. Немаловажную роль играют родственные связи, соседские общины, профессиональные организации, творческие институты, трудовые коллективы, сословия, социальные слои, с которыми люди так или иначе отождествляют себя. Другой основополагающей единицей социального действия в обществе и, соответственно, в гражданском обществе является группа. Очевидная характеристика группы - это функциональная взаимозависимость составляющих ее членов. Группа существует и функционирует в силу разделяемых всеми ее членами интересов, целей, установок, ценностей, что, в свою очередь, предполагает взаимную зависимость ее членов друг от друга в деле реализации совместных целей и интересов. Чем определеннее эти цели и интересы, тем вероятнее жизнеспособность и функциональная эффективность группы. Спаянность группы обеспечивается тем, что поведение всех ее членов регулируется определенным комплексом предписываемых им (писаных или неписаных) прав и обязанностей. Любое общественное объединение предполагает статусный ряд, или ранжирование индивидуальных лиц в рамках общепринятой иерархии. Причем эти статус и иерархия могут измениться в зависимости от изменений в установленном комплексе ролевых Функций и ожиданий. Поскольку любая группа выполняет некий комплекс ролей, то она вырабатывает определенные нормы, нарушение которых чревато далеко идущими последствиями вплоть до распада данной группы.

Следует отметить, что сам процесс политического или политико-административного правления в значительной мере представляет собой опосредованное, нежели прямое, отношение между государством и отдельно взятым гражданином. По сути дела, политическое влияние для бизнесмена, фермера или прихожанина церкви - это вопрос влияния в рамках или через свою профессиональную организацию, местную политическую организацию или церковь. Правительство, со своей стороны, оказывает влияние на отдельно взятых граждан большей частью через разного рода группы, в которые они входят. Это верно как для демократических, так и тоталитарных систем. Так, советское правительство использовало в своих целях все формы и типы организованных групп, включая профсоюзы, для управления государством. Эти группы представляют собой влиятельные социальные образования, интересы которых необходимо учитывать. Масштабы современного государства в сочетании с широким признанием интересов рядового члена общества обусловливают ту большую роль, которую играют организованные и неорганизованные группы.

Одной из наиболее институционализированных форм группы являются заинтересованные группы, представляющие собой разного рода организации или ассоциации рабочих, фермеров, предпринимателей, представителей различных профессий (например, врачей, адвокатов, инженеров и т.д.), церковные, женские, молодежные и иные общественные организации, объединенные общностью интересов. Одни из них имеют длительную историю, а другие формируются временно вокруг какой-либо одной проблемы или ограниченного круга проблем и по достижении своей цели распадаются. Заинтересованные группы и организации предоставляют отдельному индивиду необходимое поле для реализации его возможностей и потребностей. Они отражают разнообразие экономических, этнических, религиозных, региональных, демографических, профессиональных и иных интересов. В результате социальная жизнь оказывается ареной столкновений и сотрудничества конкурирующих друг с другом групп, вступающих в разного рода союзы, коалиции, компромиссы, соглашения. Это помогает последним уравновешивать друг друга, удерживая всю социальную и политическую систему в своеобразном равновесии, препятствуя резкому сдвигу общественно-политической оси влево или вправо. Все эти институты, организации и центры служат в качестве опор и своеобразных референтных групп для отдельной личности в его взаимоотношениях с государством. В значительной мере степень независимости граждан от государства, степень демократичности общественно-политической системы прямо пропорциональна степени полицентричности распределения власти в обществе.

Особенность гражданского общества состоит в разделении политической и социальной сфер, политических и социальных функций. Здесь правовой статус человека отделен от его социально-экономической роли в гражданском обществе. Он одновременно частное лицо и гражданин общества. Сфера частных интересов, наемного труда и частных прав освобождена от политического контроля. С этой точки зрения обращает на себя внимание некая разница в позиции значительной части людей, с одной стороны, как личностей, членов гражданского общества, с другой - как граждан государства, членов политического сообщества. Она, в частности, проявляется в том, что большинство людей в странах Запада, занятых насущными проблемами жизнеобеспечения и жизнедеятельности, уделяют мало внимания политической сфере, рассматривая ее как далекую от конкретных реалий жизни.

Семейная жизнь, дружеские связи и даже многие элементы гражданского права, повседневная экономическая деятельность, учеба испытывают на себе лишь косвенное влияние со стороны самых драматических политических изменений. Люди растут, учатся, создают семьи, покупают квартиры - одним словом, ведут частную жизнь в самых различных политических условиях. Разумеется, политика затрагивает их, но в значительной мере их борьба за личную идентичность не связана с политикой в стратегически важные моменты их жизни. Реалии тоталитаризма и демократии реагируют на это совершенно по-разному. Тоталитаризм стремится к тому, чтобы ликвидировать частное начало и автономию в социальной жизни человека, демократия защищает их.

Гражданское общество и правовое государство возникли и развивались как реакция против идеала средневековой теократии. Одна из основных их характеристик - это светское начало, которое столь же существенно, как и правовое начало. Здесь упраздняется гомогенное единство политики и религии, политики и идеологии, утверждается раздвоение общественного и частного, общества и государства, права и морали, политической идеологии и науки, религиозного и светского и т.д. Религия, мораль, наука, искусство и другие духовные феномены начинают существовать в полном своем объеме и истинном своем качестве с их отказом от политического характера. Это можно наглядно продемонстрировать на примере религии. Как подчеркивал К. Маркс, "так называемое христианское государство нуждается в христианской религии, чтобы восполнить себя как: государство Демократическое же государство, действительное государство, не нуждается в религии для своего политического восполнения. Напротив, оно .может абстрагироваться от религии, ибо в нем осуществлена мирским способом человеческая основа религии" (Соч. -Т. 1.- С. 394).

Противопоставив абсолютный авторитет творца авторитету традиции и церкви, обосновав идею равного ничтожества всех перед богом и возможности равного постижения божественной истины каждым отдельно взятым верующим независимо от коллективного опыта, М. Лютер, а за ним Ж. Кальвин и другие основатели протестантизма подвели почву под отрицание средневековой иерархичности как в религиозной, так и в мирской сферах. Вера становилась личным делом самого верующего, который уже сам мог выбрать церковную деноминацию для отправления своей веры. Процесс дальнейшей дедогматизации, демифологизации и спекуляризации различных течений христианства, довершив дело, способствовал формированию идеи свободы совести как одного из основополагающих прав личности и гражданина. В результате отделения религии от государства она уже выражает не общность, а различие. Она оказывается изгнанной из политической общности в сферу частных интересов, перемещенной из государства в гражданское общество, из сферы публичного права в сферу частного права.

Аналогичную метаморфозу претерпевают также наука, литература, искусство - все, что составляет социокультурную и духовную сферы, весь комплекс институтов и организаций, призванных осуществить социокультурное и духовное воспроизводство общественной жизни, обеспечить социализацию, воспитание и обучение подрастающего поколения. При всей необходимости государственной поддержки и помощи это та сфера, где требуется большая степень самостоятельности, инициативы, самовыражения и т.д., поскольку именно здесь человеческое начало проявляется в наиболее концентрированном виде. Это та сфера, где недопустимы какой бы то ни было классовый подход, идеологизация, политизация, государственное вмешательство и тем более огосударсгвление.

Гражданское общество - это система обеспечения жизнедеятельности социальной, социокультурной и духовной сфер, их воспроизводства и передачи от поколения к поколению, система самостоятельных и независимых от государства общественных институтов, которые призваны обеспечить условия для самореализации отдельных индивидов и коллективов, реализации частных интересов и потребностей, будь то индивидуальных или коллективных. Вместе с тем нельзя забывать, что гражданское общество - это не только определенный комплекс институтов, но и система отношений. В этом качестве оно есть духовное социокультурное и политико-культурное образование. Соответственно оно включает не только институты, функционирующие в этих сферах, но и всю произведенную в них продукцию, как материальную, так и духовную. Поэтому естественно, что гражданское общество невозможно представить без национальных, религиозных традиций, обычаев, мифов, символов, стереотипов поведения, морально-этических норм, ценностей и т. п. Оно включает систему социальных связей, в которой формируются и реализуются экономические, профессиональные, культурные, религиозные и иные интересы людей.

§ 3. Плюрализм интересов и условия их реализации в сфере политического

В целом сущностной характеристикой гражданского общества является своеобразный эклектизм - сочетание и учет интересов самых разнообразных социальных и политических сил, что предполагает столкновения, противоречия, конфликты между ними, дополняющиеся противоречиями между частными и государственными интересами.

Как говорил И. Кант, "человек стремится к гармонии, но природа лучше знает, что хорошо для рода человеческого: она хочет дисгармонии". Это в не меньшей мере верно для общества. Средством полного развития человеческих сил природа избирает противоборство этих сил в обществе. Это противостояние - тоже форма общения и общежития, хотя и "антиобщественная". Человек по самой своей природе склонен делать все по-своему. Естественно, что в этом отношении он встречает противодействие со стороны других индивидов, которые также стремятся выразить свою волю.

Но вместе с тем главное предназначение гражданского общества состоит в достижении консенсуса между различными социальными силами и интересами. Оно призвано определить нормы и границы, способные блокировать разрушительные потенции борьбы различных сил и направить ее в созидательное русло. Противоречия и борьба перестали бы выполнять функцию двигателя общественно-исторического прогресса, если бы они оставались безысходным и непримиримым антагонизмом между людьми. Еще И. Кант ввел понятие "моральная автономия" личности, согласно которому о правовом государстве можно говорить лишь там, где признается, что общество само, независимо от государства, располагает средствами и санкциями, с помощью которых оно может заставить отдельного индивида соблюдать общепринятые нравственные нормы. Именно институты гражданского общества, такие как семья, школа, церковь, соседские или иные общины, разного рода добровольные организации и союзы и т.д., способны играть свою роль. Такая функция, в сущности, чужда государству, и оно прибегает к ее выполнению лишь в том случае, если институты гражданского общества демонстрируют свою неспособность к этому. Здесь основополагающее значение имеет встроенный механизм достижения гражданского согласия.

Особенность любого более или менее жизнеспособного сообщества людей, в том числе гражданского общества, состоит в его сущностном единстве, в том, что оно - совокупность не только однопорядковых, сходных между собой людей, социальных групп, отношений, установок, но и их различий, многообразия, плюрализма. В то же время плюрализм нельзя представлять, как это нередко делается, в виде некоего хаотического разнообразия изолированных начал, лишенного внутреннего единства. Совсем наоборот. Как подчеркивал С.Л. Франк, "гражданское общество есть как бы молекулярная общественная связь, изнутри сцепляющая отдельные элементы в свободное и пластически гибкое целое".

Иначе говоря, для гражданского общества характерно органическое сосуществование разнородных социальных сил, институтов, организаций, заинтересованных групп и т.д., объединенных общим стремлением к совместной жизни. Признание самоценности личности, ее прав и свобод предполагает и ответственность самой личности перед обществом, перед остальными его членами.

Еще в "Государстве" устами Полемарха Платон говорил о том, что "политическая деятельность должна осуществляться в интересах части общества или одной партии ("друзей") в борьбе с ее политическими противниками ("врагами"). Искусство справедливой политики - это искусство приносить друзьям пользу, а врагам причинять вред". Выступая с позиций сущего или реального положения вещей, платоновский Фрасимах ратовал за то, чтобы в отношениях между властвующими и подвластными приоритет никогда и ни при каких условиях не отдавался подвластным. Как считал Фрасимах, не существует людей, которые, находясь у власти, отдавали бы предпочтение интересам других в ущерб своим собственным. Примечательно, что, считая все существующие системы правления несправедливыми, Сократ не оспаривал фактическую правомерность фрасимаховского конфликтного принципа, выведенного из реального опыта. Эта традиция, поддержанная Н. Макиавелли и Т. Гоббсом, нашла свою дальнейшую разработку у известного германского обществоведа К. Шмитта. Рассматривая политику в категориях "друг-враг", он полагал, что социальные отношения уплотняются, превращаются в политические при необыкновенной интенсивности общественных противоречий. В сущности, он рассматривал дихотомию "друг-враг" в качестве главного конституирующего признака политических отношений, самого смысла существования политического как самостоятельной сущности. В своих построениях Шмитт ставил во главу угла именно эту дихотомию, которой у него соответственно противостояли "добро-зло" в морали, "прекрасное-безобразное" - в эстетике, "выгодное-невыгодное" в экономике. Причем, согласно Шмитту, политические категории самодостаточны и независимы от моральных, экономических и иных категорий, политический враг не обязательно плох с моральной точки зрения или безобразен с эстетической. Весь вопрос в том, что он другой, чужой.

Французский политолог Ж. Френд пришел к выводу: "Сказать о чем-то, что это политика, — это значит сказать, что это "что-то" - полемично. Такие понятия, как "республика", "класс", "суверенность", "абсолютизм", "диктатура", "нейтралитет" и "мир", непостижимы, если при этом не указаны их цели, против кого они направлены и кого они стремятся отвергнуть или опровергнуть. Словом, не борьба порождает политику, а политика, напротив, несет в себе конфликт, который может в предельном случае породить войну". В том же духе, но с иных идейно-политических позиций X. Герт и Р. Миллс утверждали: "Когда все равны, то нет политики, так как политика требует подчиненных и начальника".

Эта линия разработки и трактовки политического нашла свое законченное развитие в марксизме-ленинизме. Его приверженцы однозначно утверждали, что независимо от формы государственно-политического устройства, будь то античные демократии, древнеримская империя, восточные деспотии, абсолютизм средневековой Европы или современные парламентские представительные демократии, суть политического властвования в так называемом эксплуататорском обществе остается одинаковой - это диктатура эксплуататорского меньшинства над эксплуатируемым большинством. Что касается буржуазного государства, то они называли его "комитетом, управляющим общими делами всего класса буржуазии" (Соч. -Т. 4. - С. 426).

Исходя из этого постулата, трактовались все без исключения политические системы и институты. Так, либеральная демократия трактовалась как политико-правовая оболочка классового господства буржуазии. В таком же духе рассматривались все важнейшие политические институты. Например, роль партий К. Маркс характеризовал так: "Олигархия увековечивает себя не при помощи постоянного сохранения власти в одних и тех же руках, но тем, что она попеременно выпускает власть из одной руки, чтобы подхватить ее тут же другой" (Соч. - Т.2. - С. 372). С этой точки зрения немалый интерес представляет оценка Ф. Энгельсом республиканской и демократической партий, составляющих двухпартийную систему США: "Это две большие банды политических спекулянтов, которые попеременно забирают в свои руки государственную власть и эксплуатируют ее при помощи самых грязных средств и для самых грязных целей" (Соч.-Т.22.-С. 200). Последнюю точку в этом марксистском подходе к политике поставил В.И. Ленин с его строго отчеканенными формулировками: "Политика есть концентрированное выражение экономики", "Политика есть отношение между классами", "Политика не может не иметь первенства над экономикой", "Политика есть арена борьбы между противоборствующими классами" и т.д.

В такой постановке вопроса идея непримиримой классовой борьбы была возведена до статуса универсального принципа, лежащего в основе всех без исключения общественно-исторических и социально-политических феноменов и процессов. Тем самым дихотомия "друг-враг" была перенесена на все сферы и принципы жизни. Политический враг не может быть союзником или другом в экономической, социокультурной, эстетической или иных сферах. Исключается само понятие нейтралитета. В либеральной системе мировоззрения, если ты нейтрален к существующему положению вещей, то молчаливо соглашаешься с ним. А здесь же нейтралитет воспринимается как неприятие, и, соответственно, ты причисляешься к лагерю врагов. Причем, если враг не сдается, то его уничтожают.

§ 4. Консенсус и конфликт

О степени правомерности тезиса "политика есть концентрированное выражение экономики" мы уже говорили. Теперь попытаемся выяснить, насколько социальные основания политики в современных условиях подтверждают тезис о сугубо конфликтной, антагонистической природе политических феноменов и процессов. Особенно рельефно это можно обнаружить на примере индустриально развитых стран, для которых в последние десятилетия характерны четко очерченные тенденции к существенным трансформациям социальной структуры. Естественно, с рассматриваемой точки зрения для нас представляют интерес прежде всего положение рабочего класса и его отношения с буржуазией. Вопреки упрощенным толкованиям даже в ранние периоды истории рабочего движения картина однородного рабочего класса, решительно антагонистически настроенного к своим работодателям, не в полной мере отражала реальное положение вещей. Опыт XX столетия, особенно после второй мировой войны, выявил неправомерность тезиса о биполярном характере социально-классовой структуры современного западного общества, о закономерном процессе упрощения, гомогенизации и нарастающем внутреннем сплочении рабочего класса. Обнаружилось, что по мере своего развития рабочий класс, как и другие общественные феномены, структурно усложняется. В современных условиях для него характерны тенденции дальнейшей дифференциации. Если традиционная индустриализация означала замену крестьян и ремесленников рабочими, то в условиях новейших структурных изменений, информационной и компьютерной революций на место традиционных отрядов рабочего класса приходят новые категории наемных работников, объединенных в западной политэкономии и социологии под названиями "новый класс", "новый средний класс", "новые воротнички" и т.д. Доля рабочих, занятых в традиционных отраслях, в результате уменьшения веса и влияния, а то и упадка старых отраслей непрерывно уменьшается. Теряет под собой почву традиционная рабочая аристократия - наборщики, печатники, слесари-инструментальщики и т.д. Обостряются трения между занятыми и живущими на пособия, старым и новым рабочим классом. В то время как предшествующие кризисы понижали уровень жизни рабочего класса в целом, кризисы 70 - начала 80-х гг. обострили и углубили различия внутри рабочего класса. Поляризация, пересекая границы классов, создавала "имущих" и "неимущих". Широкое распространение получили представления об "обществе двух третей", в котором материальному благосостоянию большинства противостоит неустроенность неудачливой "одной трети". Все это ведет к ослаблению, а то и подрыву гомогенности рабочего класса, разрушению устойчивых блоков пролетариата, размыванию традиционной базы левых партий и т.д.

Научно-технический прогресс не только преобразует структуру экономики, но оказывает значительное влияние и на человеческие факторы производства. Это прежде всего выражается в беспрецедентном повышении общеобразовательного и квалификационного уровня рабочей силы, резком возрастании влияния на нее научных работников, специалистов различных профилей, экспертов, научно-технических работников, инженерного персонала и т.д. Расширение и углубление научно-технического прогресса, его проникновение в новые сферы производства, превращение науки в непосредственную производительную силу способствовали превращению работников умственного труда в массовый слой, быстрому росту его численности и удельного веса в общей численности самодеятельного населения. Работники умственного труда приобретают роль во всех областях общественной и политической жизни, растет их значение в производстве прибавочной стоимости и обеспечении общественного воспроизводства.

Дальнейшему расширению численности, веса и влияния работников умственного труда способствуют развернувшиеся за последние полтора-два десятилетия информатизация и компьютеризация, охватывающие электронную роботизацию, применение станков с программным управлением, центров сбора, обработки и хранения информации, внедрение интегральных схем и микропроцессоров и т.д. Это ведет к существенным сдвигам во всей структуре занятости, характере и организации труда, производственных и трудовых отношений. Внедрение новейших технологий, возникновение наукоемких, трудо- и энергосберегающих отраслей способствуют появлению новых профессий, требующих высокого квалификационного уровня, лучше оплачиваются и пользуются престижем. Симптоматично, что в настоящее время имеют место широкий приток работников умственного труда на служебно-административные посты, связанные с функцией управления и власти, производством и реализацией товаров, разработкой и производством вооружений, их вовлечение в неуклонно расширяющиеся государственные бюрократии, общественные и политические организации, радиотелевизионные сети и другие средства массовой информации и т.д.

Новые технологии ведут к существенному изменению роли, значения и характера самого труда. Дело в том, что марксистская, равно как и традиционная буржуазная, общественно-политическая мысль сходилась в признании труда в качестве "фундаментального факта" в трактовке современного общества как "трудового общества". Теперь есть тенденция к вытеснению из сферы материального производства живого труда, к радикальному изменению функций работника производства, который в значительной степени перестает быть агентом производственного процесса и встает рядом с ним в качестве контролера и регулировщика. Более того, сам факт наемного труда все меньше и меньше объясняет характер социальных связей и содержание социальной действительности. Наряду с трудом и капиталом информация и знание приобретают все большую роль в качестве источников прибавочной стоимости и факторов, определяющих развитие и функционирование общества.

Все это, естественно, способствует уменьшению детерминирующей роли социально-экономического положения и усилению личностного начала в социальном положении человека. В предпринимательской деятельности есть тенденция к образованию некоего гибридного социального типа: наемного работника - собственника, который приобщается к распоряжению средствами производства в условиях расширяющейся тенденции общества к демократизации в организации труда и управления. Изменяется отношение наемных работников к средствам производства в результате владения им той или иной долей капитала предприятия в форме участия в капитале в виде акций или накоплений на сберегательных счетах, которые затем могут быть превращены в инвестиции.

Следует отметить и то, что, раздвигая рамки взаимодействия различных социально-политических сил, народов, культур и стран как во времени, так и в пространстве, тенденции социально-экономического и политического развития, вызванные информационной и телекоммуникационной революциями, создают условия для большей гибкости и индивидуализации форм жизни и труда, появления индивидуализированных, оснащенных электроникой рабочих мест. Это расширяет поле деятельности индивидуального вместо коллективного, для решения возникающих проблем на основе взаимных уступок и компромиссов, одновременно сужая сферу социально-классовых конфликтов.

На протяжении всего XX столетия, особенно после второй мировой войны, развивалась либеральная демократия, в ней усиливался элемент надклассовости, общечеловечности, в результате чего к настоящему времени соотношение социально-классового в значительной степени изменилось в пользу надклассового и общечеловеческого. Поэтому неудивительно, что ныне для подавляющего большинства населения индустриально развитых стран характерна приверженность основополагающим принципам и ценностям существующей системы. Несмотря на критическое отношение отдельных, порой значительных категорий населения к тем или иным общественно-политическим институтам, политическим и государственным деятелям, большинство населения этих стран не ставит под сомнение легитимность существующей системы, их позиции в данном вопросе не носят антисистемный характер. Поэтому естественно, что конфликты и споры между пивными социально-политическими сипами -социал-демократами, либералами и консерваторами - происходят, как правило, не по вопросу о форме правления и власти, а о том, кто именно лучше может реализовать эти формы.

Очевидно, что современное индустриальное общество, если и не устранило классы, то, по крайней мере, "размягчило" объективную основу их обособленности и взаимного противостояния, что, по сути дела, размывает еще совсем недавно, казалось бы, самоочевидные представления о рабочем классе как всеобщем агенте общественного прогресса. Теория классовой борьбы с самого начала представляла собой полемико-идеологическую формулу, своего рода идеальный тип, который не мог вместить в себя все многообразие и сложность реальных жизненных процессов. Обнаружилось, что классовые интересы и порождаемые ими конфликты между классами - это не расходящиеся, взаимоисключающиеся феномены, а наоборот, они взаимообусловливают и взаимно подкрепляют друг друга. С этой точки зрения прав был, по-видимому, М. Вебер, который считал, что конфликт между капиталистами и рабочими представляет собой особый случай борьбы между продавцами и покупателями, форму конфликта интересов, составляющего неизменный элемент капиталистической рыночной экономики. Вступая в конфликт и борьбу между собой для отстаивания своих позиций, они в то же время заинтересованы друг в друге, другой стороной их противоречий является их взаимное сотрудничество, заинтересованность в эффективном и рациональном функционировании системы как на микро-, так и на макроуровне. Можно сказать, что история того или иного общества или государства - это история не только борьбы, но и содружества классов. Тем более что в современных условиях конфронтация, конфликты и борьба между трудом и капиталом претерпели существенные изменения.

Поэтому очевидно, что для определения социальных классов современного индустриального общества традиционные для марксизма классообразующие критерии, учитывающие главным образом отношение к средствам производства и место в системе производственных отношений, уже неадекватно отражают положение вещей в реалиях исхода XX столетия. Имеют место космополитизация и плюрализация факторов и критериев социальной классификации, уменьшение и отодвижение на задний план роли классов, классообразующих факторов при одновременном возрастании значения внеклассовой социальной дифференциации и классификации. Здесь появляются такие важные критерии, как ролевые функции, социальный и политический статус, уровень, источники, формы и пути получения доходов, сферы и формы жизнедеятельности, образовательный и культурный уровень, чувство социокультурной идентичности и социально-психологической сопричастности и т.д.

Естественно, что люди, живущие вместе, могут преследовать разные цели и поступать по-разному, но очевидно и то, что они не могут жить вместе, если расходятся друг с другом во всех без исключения вопросах. В сущности, политика начинается там, где существуют конфликты. Политика призвана найти пути и средства разрешения возникающих в человеческом сообществе конфликтов. С этой точки зрения основополагающее значение имеет встроенный в гражданское общество механизм обеспечения гражданского согласия. Главная функция этого механизма состоит в достижении компромисса между различными конфликтующими силами и интересами, компромисса, который невозможен без умения и желания сторон, участвующих в диалоге, понять и уважать точку зрения и интересы друг друга. Характерно, что в понятия "прагматизм", "оппортунизм", на которых зиждется комромисс, на Западе вкладывается позитивное содержание. В процессе достижения компромисса решаются возникающие между различными сторонами противоречия и конфликты в соответствии с общепринятыми нормами поведения, установками, правилами игры и т.д. В этом контексте главная функция политики состоит в том, чтобы определить отношение реального курса к идеалу, возможные пути и пределы компромисса. Поэтому и говорят, что "политика есть искусство возможного".

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1.      Назовите основные подсистемы человеческого социума и дайте их общую характеристику.

2.      Какова взаимосвязь этих подсистем?

3.      Какое место среди этих подсистем занимает гражданское общество?

4.      Перечислите основные исторические вехи формирования и эволюции гражданского общества.

5.      Каковы сущностные признаки гражданского общества?

6.      Назовите основные институты гражданского общества.

7.      Что такое плюрализм интересов и каковы условия его реализации в сфере политического?

8.      Каково соотношение конфликта и консенсуса в гражданском обществе и сфере политического?

ЛИТЕРАТУРА

Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии// Политические исследования. - 1992. - № 4;

Американская социология: перспективы, проблемы, методы. — М., 1972;

Гегель Г.Ф.В. Философия права. - Собр. соч. - Т. VII. - М., 1936;

Гумбольдт В. Язык и философия культуры. - М., 1985;

Кучуради И. Экономическое неравенство, права человека, демократия и свободный рынок//Вопросы философии. - 1993. - № 6;

Медушееский А.Н. Гражданское общество и правовое государство в политической мысли Германии//Вестник МГУ. Серия 12. - Социально-политические исследования. -1992. - № 5;

Франк С.Л. Духовные основы общества. - М., 1992;

Шапиро И. Демократия и гражданское общество//Политические исследования. -1992. - № 4.

Глава IV. Понятие политического: содержание и сущность

Понятия "политика" и "политическое" многозначны, что создает сложность вычленения мира политического из всей совокупности общественных явлений, институтов, отношений и т.д.

§ 1. Общая характеристика мира политического

Определение мира политического взаимосвязано с проблемой вычленения границ между ним и другими подсистемами человеческого общежития. При этом важно подчеркнуть, что когда мы выделяем гражданское общество и мир политического в качестве самостоятельных подсистем человеческого социума, речь идет об их разграничении лишь в смысле веберовских "идеальных типов". Это некие абстрактные конструкции, которые не всегда совпадают с реальной практикой, а их вычленение обусловлено главным образом необходимостью познания мира политического. Гражданское общество и этот мир не существуют и не могут существовать друг без друга, неразрывно связаны между собой.

Более! того, есть ряд институтов и феноменов, которые могут быть отнесены одновременно и к сфере гражданского общества, и к политической сфере в качестве связующих звеньев. Между двумя взаимодействующими системами - в нашем случае гражданским обществом и миром политического - существует некоторая общность структурных компонентов. К ним относятся политические партии, механизмы избирательного процесса, политические организации и объединения, клубы, средства массовой информации и т.д.

Тесная, неразрывная взаимосвязь между тремя подсистемами -экономикой, гражданским обществом и миром политического -особенно наглядно видна на примере стран бывшего СССР, в том числе России, которые в процессе преобразования тоталитарных структур на путях демократизации сталкиваются с одними и теми же проблемами. Для успешного проведения экономических реформ важно не только декларировать ликвидацию созданной тоталитарным государством распределительной системы материальных благ, но и создать реальные механизмы социальной защиты трудящихся, молодежи, неимущих слоев населения и т.д. А это, в свою очередь, невозможно реализовать без широкомасштабных структурных политических реформ. Реформы же, направленные на демократизацию властных структур, остаются лишь благими пожеланиями, пока не подкрепленными реальными сдвигами в экономической и социальной сферах.

Выше уже говорилось и о том, что политические феномены первоначально изучались в связи со всеми проблемами развития общества. В этом плане в античном и средневековом мирах был своеобразный универсализм, при котором политическое специально не выделялось из общего комплекса всех общественных явлений, и, соответственно, все знания о социальном были едины и неразделимы. Для древнегреческого сознания была чужда мысль о гарантированных законом правах человека.

По сути дела, политическое начало пронизывало все сферы жизни. У Аристотеля, например, вся общественная жизнь укладывалась в рамки политической жизни и ставилась на службу государству. По его мнению, даже если для одного человека благом является то же самое, что для государства, более важным и более полным представляется все-таки благо государства, его достижение. "Желанно, разумеется, и благо одного человека, но прекраснее и божественнее благо народа и государства" - так утверждал Аристотель. И далее: "Человек по природе своей есть существо политическое".

В античности, в средние века еще нет разделения властей на законодательную и исполнительную, слиты регулятивно-контрольные и организационные механизмы. Закон не стоит над властью, интерпретация, применение и исполнение закона входят в прерогативы самой политической власти. Выше при анализе важнейших факторов возникновения и этапов эволюции концепции гражданского общества я уже затрагивал этот вопрос. Считаю уместным еще раз подчеркнуть, что само понятие "политическое" восходит своими корнями к древнегреческим терминам, связанным со словами "polis", т.е. "город-государство", "politea" (конституция), "polites" (гражданин), "politicos" (государственный деятель) и т.д. Другими словами, государство отождествлялось с человеческим сообществом, осуществляющим совместную жизнь во всех ее формах и проявлениях.

Попытаемся объяснить это на нескольких примерах. В античности и средневековье жизнь и миросозерцание людей характеризовались целостностью и нерасчлененностью на отдельные сферы. Это не обязательно предполагало гармоничность жизни и отсутствие в ней противоречий и конфликтов. Но показательно, что, не ограничиваясь философией, литературой, изобразительным искусством, музыкой, социокультурное начало в те времена пронизывало хозяйство, право, практическую жизнь людей. И человек воспринимал свое социальное окружение в его цельности. В соответствии с таким видением мира понималась и свобода человека и коллектива.

О специфике понимания этой проблемы в античном мире свидетельствует, к примеру, распространенный в древнегреческих городах-государствах, или полисах, институт остракизма. Суть его заключалась в том, что гражданин полиса, признанный в совершении того или иного преступления, в зависимости от его тяжести наказывался изгнанием из города-государства навечно или на определенный период. При этом ему даже не предъявлялось конкретное обвинение в содеянном преступлении. Лица, совершившие преступления, зачастую были обречены на изгнание просто потому, что члены народного собрания пожелали от них избавиться. Поэтому очевидно, что остракизм символизировал конечную власть общины над отдельным индивидом и отсутствие у последнего права на защиту.

Весьма показателен с рассматриваемой точки зрения приговор, вынесенный великому философу древности Сократу, приговор, который никем, прежде всего и самим Сократом, никак не оспаривался. Об уровне чувства нравственного и гражданского долга самого Сократа свидетельствует тот факт, что он предпочел нарушению этого долга принятие цикуты (смертельного яда) и тем самым подчинился закону общины. Следует отметить, что в Европе в течение многих столетий вплоть до Нового времени с теми или иными модификациями - пусть и существенными - этот подход играл роль своеобразной контрольной идеи.

Большой интерес представляет община. Так, в различных исторических условиях община выступала носителем всего комплекса общественных функций и во многом определяла всю систему отношений составляющих ее людей: производственные, семейно-бытовые, культурные и т.д. В дальнейшем с усложнением социального состава и структуры общества по мере увеличения социальной дифференциации она превратилась в самоуправляющуюся организацию непосредственных производителей. Она не только обеспечивала нормальное функционирование и воспроизводство крестьянского хозяйства, но и выполняла более широкие социальные функции. Нередко община выступала в качестве низовой административно-территориальной ячейки.

Особенно большую роль община играла в русской истории в сельских общинах, восходящих своими корнями к древнейшей истории славян и сохранившихся в России вплоть до XX в. В них сосредоточивалась вся семейная, общественная и политическая жизнь их членов. Здесь были выборные старосты, сотские, десятские и дьяки, которые назывались земскими или волостными. Характерно, что до образования Московского государства общины призывали, выбирали и меняли князей. Там, где для этого возникали благоприятные условия, общины приобретали политическую самостоятельность. В древнерусских общинах сосредоточивалась вся общественная власть. С помощью своих тысяцких, сотских и старшин они осуществляли суд и расправу, управление всеми делами общины и поддерживали порядок. А для решения важнейших вопросов все члены общины собирались на общие собрания.

Подобных примеров можно привести множество. Но из изложенного очевидно, что вычленение мира политического в качестве самостоятельной подсистемы произошло на определенном этапе исторического развития. Впервые в более или менее четко сформулированной форме о политическом как особой сфере человеческой жизнедеятельности заявил Н. Макиавелли. Он, в частности, разработал особое политическое искусство создания твердой государственной власти любыми средствами, не считаясь с какими бы то ни было моральными принципами, руководствуясь максимой "Цель оправдывает средства". Качественно важный шаг в этом направлении был сделан представителями рационализма Т. Гоббсом, Р. Декартом, Дж. Локком и др. Они, в частности, усматривали смысл государства в его полезности и способности обеспечить безопасность и мир для своих граждан.

Как выше указывалось, окончательное вычленение гражданского общества из сферы политического произошло в XVIII-XIX вв. в процессе формирования капиталистической системы с такими ее основополагающими атрибутами, как частная собственность, свободно-рыночная экономика, представительно-парламентская демократия и правовое государство, разграничение между социальной и политической сферами, экономическими, социальными и политическими функциями. Естественно, с этого периода и можно вести речь о мире политического как самостоятельной подсистеме, во многих своих аспектах автономной в отношении как экономической сферы, так и гражданского общества.

Политическое следует определить, выявив специфически политические феномены, категории, понятия. Как отмечал известный немецкий философ К. Шмитт, политическое имеет свои собственные критерии, "начинающие своеобразно действовать в противоположность различным, относительно самостоятельным предметным областям человеческого мышления и действования, в особенности в противоположность моральному, эстетическому, экономическому". Определить сущность и содержание любого понятия - это выявить его составные элементы, а затем на основе их анализа вычленить его категории и критерии. Сначала попытаемся просто перечислить основные компоненты подсистемы политического.

При всей многозначности данного понятия, когда говорят о мире политического, речь все же идет об особой сфере жизнедеятельности людей, связанной с властными отношениями, с государством и государственным устройством, с теми институтами, принципами, нормами и т.д., которые призваны гарантировать жизнеспособность сообщества людей, реализацию их общей воли, интересов и потребностей. Иначе говоря, под политическим понимается все то, что имеет отношение к явлениям, институтам, организационным формам и отношениям в обществе, за которыми стоят власть и авторитет, существующие в обществе для утверждения и сохранения порядка и реализации других жизненно важных целей.

Мир политического представляет собой сложное, многослойное, многообразное и вместе с тем изменчивое общественное и культурное явление, которое невозможно рассматривать с помощью четко очерченной схемы. Этим понятием охватываются такие категории, как власть и властные отношения, государственно-политическая организация общества и весь комплекс ее институтов: государственно-правовой, партийный, избирательный, механизм принятия решений и т.д. Структурными и системными компонентами политики являются политическое господство и управление; конституционное закрепление власти; политическое неравенство; механизм правления в рамках различных государственно-политических систем; отношения людей с институтами власти; механизмы обеспечения единства, жизнеспособности и бесперебойного функционирования общества; политическая социализация и коммуникация средств массовой информации.

Для правильного понимания сущностных характеристик мира политического необходимо учесть один важный момент. Выше уже говорилось о том, что гражданское общество представляет собой арену столкновения и одновременно взаимодействия множества противоречащих друг другу и конфликтующих интересов. Что касается мира политического в целом, то в нем есть и объединяющее всех членов общества начало. Следует отметить, что конфликт и консенсус составляют две важнейшие характеристики любой политической системы. Здесь речь идет прежде всего о факторах, способствующих, с одной стороны, сохранению и жизнеспособности политической системы, а с другой - ее подрыву и, соответственно, изменению как отдельных институтов, так и всей системы в целом. Поэтому вполне объяснимо, что феномен политического находится между двумя крайними интерпретациями, одна из которых рассматривает политику всецело как результат столкновения конфликтующих интересов, а вторая - как систему управления порядком и обеспечения справедливости в интересах всех членов общества.

Эта проблема более подробно была рассмотрена при анализе социологических оснований политики. Здесь отметим лишь то, что, в сущности, политика начинается там, где существуют конфликты. Политика призвана найти пути и средства разрешения возникающих в человеческом сообществе конфликтов. Одним словом, конфликт и политика самым тесным образом связаны между собой. Но для разрешения конфликтов можно использовать разные пути и средства, что и находит выражение в различных формах правления, режимов, правительств, политических партий, организаций и т.д. В любом случае государство (если речь не идет о той или иной форме тоталитарно-террористической диктатуры) должно выражать всеобщую волю, а не интересы какой-либо группы или класса, призвано примирить интересы различных составных частей общества. На государстве лежит обязанность гасить конфликты между враждующими сторонами, следить за тем, чтобы они не достигли взрывоопасной точки, обеспечивать условия для достижения консенсуса по основополагающим вопросам общественно-политического устройства.

Все это позволяет сделать вывод, что политические реальности невозможно понять без изучения системы общения, средств и механизмов политической коммуникации, которые в одинаковой степени связаны как со сферой общественного сознания, социокультурной и политико-культурной сферами, так и с миром политического в собственном смысле этого слова. В политическом немаловажное место занимают идеология, мировоззрение. Для определения сущностных характеристик и границ политического важно исследовать проблемы политической философии и политической теории, а также политической культуры, этики, различных идейно-политических течений и т.д., обеспечивающих его субъектную инфраструктуру.

Устойчивость и жизнеспособность любой социально-политической системы или структуры зависят от готовности ее субъектов или составляющих жить в соответствии с определенными законами и правовыми нормами. А это, в свою очередь, зависит от признания ими законности или легитимности этой системы. Политическая легитимизация - это признание большинством общества правомерности господства власти, действующей в данный конкретный период политического режима. Следует учесть, что такое признание возможно обеспечить участием большинства общества в политическом сообществе, как правило, добровольно и невозможно - насильственными средствами, по принуждению. Нельзя забывать и то, что политическое имеет своим основанием и своей целью всеобщую взаимосвязь социальных групп, институтов, частных и публичных сфер деятельности людей.

Поэтому естественно, что оно, как отмечает Р. Берки, выполняет комплекс функций, среди которых "выявление смысла существования данной общности; определение общих интересов всех субъектов политики, т.е. участников данной общности; выработка приемлемых для всех субъектов правил поведения; распределение функций и ролей между субъектами или выработка правил, по которым субъекты самостоятельно распределяют роли и политические функции; наконец, создание общепонятного для всех субъектов языка (вербального и символического), способного обеспечить эффективное взаимодействие и взаимопонимание между всеми участниками данного сообщества". Очевидно, что здесь речь идет об условиях, формах и рамках существования и функционирования, без которых ни одна, в том числе и политическая, система не способна выжить. С этой точки зрения политическое имеет следующие измерения: директивное, функциональное, коммуникативное. Все эти измерения, в свою очередь, включают в себя целеполагание, а также средства и методы реализации этих целей.

В этих аспектах для характеристики феномена политического определяющее значение имеет принцип всеобъемлемости или всеобщей обязательности. Здесь важно учесть, что не существует и не может существовать какого бы то ни было аполитического общества, поскольку все сферы и формы общественной жизни и деятельности в той или иной форме и степени пронизаны политическим началом. Главная функция политического состоит в том, чтобы обеспечить единство разделенного на разнородные группы, слои, классы общества. В сущности, общество едино в качестве политического сообщества. В этом контексте, когда говорят об интегративной, или интегрирующей, роли политического, не в последнюю очередь имеется в виду общеобязательность решений и велений государства, использующего все арсеналы закона, права и аппарата насилия для общезначимого регулирования общественных отношений.

Вышеизложенное дает достаточные основания для вывода, что мир политического охватывает широкий диапазон институтов, процессов, явлений, отношений и т.д. Разумеется, все их невозможно проанализировать в одной работе, задуманной в качестве вводного курса. Я ограничусь изложением лишь самого необходимого, без чего политология как научная дисциплина немыслима. Это прежде всего сущностные характеристики государства, власти и властных отношений, политической системы, ее основных институтов, политических режимов, форм государственно-административного устройства и т.д.

§ 2. Государство и власть как основополагающие категории политического

Очевидно, что "политическое", "мир политического" - более широкие понятия, нежели понятия "государство", "политическая система", "власть" и т.д. Но тем не менее необходимо подчеркнуть, что центр мира политического составляют государство, власть и властные отношения. Это основополагающие категории политической теории, и они дают ключ к пониманию сущности и предназначения политики. Только раскрыв вопрос о природе власти и государства, можно выделить политику из всей общественной системы и комплекса общественных отношений.

Поэтому неудивительно, что значительная часть существующих определений строится на понятиях государства и власти. Их можно сгруппировать вокруг двух основных формулировок. В одной внимание концентрируется на государстве, а в другой - на власти. Анализ реального содержания понятия политического показывает, что при всей обоснованности обеих формулировок они нуждаются в существенной корректировке. В частности, если верны доводы, приведенные в первом параграфе этой главы, то обнаружится, что в эпоху античности и средневековья государство нельзя полностью отождествлять с политическим в целом. Во всяком случае, в тот период политическое еще не отделилось от общества. Остается также спорным вопрос о том, правомерно ли говорить о политическом в догосударственном состоянии, как это было, например, в эпоху первобытно-общинного строя. Государство существует там, где есть политика, но политика сама по себе может существовать и вне государства. Наглядный пример этого - политика разного рода международных организаций, в которых не всегда государство, по крайней мере официально, играет определяющую роль.

Но, как бы то ни было, тесная взаимосвязь понятий "государство" и "политика", "государство" и "политическое" сама собой имелась в виду. К. Шмитт совершенно справедливо отмечал, что "понятие государства предполагает понятие политического".

По его словам, "государство есть политический статус народа, организованного в территориальной замкнутости... Государство по смыслу самого слова и по своей исторической явленности есть особого рода состояние народа... это - просто статус, статус как таковой". Он подчеркивал, что оба эти признака - статус и народ -получают смысл лишь благодаря более широкому признаку, то есть политическому.

Часть авторов при определении политического в качестве ключевой категории используют власть. Как считал, например, американский политолог Дж. Кетлин, "политическая наука становится равнозначной исследованию власти в обществе, то есть превращается в науку о власти. Это, наука о действительной воле к власти и ее рациональной координации в обществе". Очевидно, что здесь политическая наука характеризуется как дисциплина, призванная исследовать формирование и распределение власти. Этот подход подчеркивает динамический характер политики и обращает внимание на тот факт, что силы, контролирующие форму и поведение государства, сродни тем силам, которые действуют в других институтах, таких как церкви, корпорации, профсоюзы, университеты и т.д.

Общественная власть существовала задолго до возникновения государства. Как социально-политический феномен власть составляет антитезу состоянию безвластия, отсутствию власти. Как писал советский историк Н.И. Конрад, «началу "архэ" (власти) как символа необходимости для существования человечества какого-то организованного порядка, регулируемого общеобязательными нормами, противопоставлялось начало "анархэ" (безвластия) как символа общественного устройства, свободного от всякого принуждения». На рубеже нашей эры римлянин Овидий представлял себе такое общество, названное им "золотым веком", как время, "когда люди без всяких судей сами, по собственной воле, соблюдают честность и справедливость". В период первобытно-общинного строя власть носила общественный характер и осуществлялась всеми членами рода или племени, которые избрали старейшину. С усилением социальной дифференциации и возникновением государства на смену моральному авторитету старейшины пришел авторитет публичной власти. Возникли аппарат власти, особые принудительные учреждения, которые в лице государства отделились от общества и стали над ним.

Но для определения политического власть и влияние сами по себе опять же недостаточны. Дело в том, что властные отношения характерны для церкви, профсоюза, семьи, особенно для отношений между родителями и детьми, которые нельзя назвать политическими. Следует учесть и то, что часто понятие "власть" используется в качестве метафоры. Говорят, например, о "власти традиций", "власти предрассудков", "власти идей", "власти любви" и т.д. Говорят также о власти человека над самим собой, власти над природой и т.д. При всем том свое наиболее адекватное выражение понятие власти находит в политической сфере.

Оба упомянутых подхода, как представляется, не исключают, а, наоборот, дополняют друг друга, поскольку в обоих случаях речь, по сути дела, идет о двух важных аспектах одного и того же феномена. Один из них концентрирует внимание на организации и системе, а другой - на процессе и результате. Первое определение может не охватить политику в догосударственных обществах, при этом чрезмерно выпячивая форму и легализм, игнорируя авторитет и легитимность. А определение исключительно в терминах власти четко не указывает субъекта власти и может включать все организованные группы, такие как, например, семья, церковь, профсоюзы и т.д. Органическое сочетание, единство этих двух феноменов выражаются в том, что государство - главный субъект политической власти и властных отношений.

§ 3. Место государства в мире политического

Определение сущностных характеристик государства и власти сопряжено с немалыми трудностями. Как отмечал М. Вебер, научное понятие государства, как бы оно ни было сформулировано, является синтезом, создаваемым для определенных целей познания. Само понятие "государство" в смысле "политически организованное общество" сравнительно новое, восходящее к Н. Макиавелли. Древние греки использовали в данном значении πολίς πολίτείά, а римляне -термины res publica, civitates. Выражение status rei publicae и подобные ему, например status rei romanae, которые были в хождении в античности, в конечном счете трансформировались в понятие "государство" (state, staat, etat, state).

Государственная идея - комплекс формализованных, догматических политико-правовых норм, правил, установок. В целом можно согласиться с Г. Олмондом, который характеризовал государство как нормативный центр политической системы, ее предел и оправдание. При таком подходе политику можно было бы определить как государственное осуществление общего блага, хотя при этом допускаются негосударственные и неполитические формы осуществления общего блага. Зачастую государство не без оснований рассматривается как институциональный аспект политического взаимодействия людей, составляющих то или иное общество. Более того, государство есть в некотором роде наиболее высокоорганизованная форма политического сообщества.

Государство представляет все общество в совокупности, им и от его имени принимаются все без исключения властные решения, касающиеся всех членов общества и обязательные для выполнения всеми ими. Это, собственно говоря, основная форма политической интеграции общества на строго ограниченной географической территории, подчиненной определенному виду политического господства. Оно является носителем власти, юрисдикция которой распространяется на всех членов общества и на всю территорию страны. Как подчеркивал Гегель, "государство как действительность субстанциональной воли, которой оно обладает в возведенном в свою всеобщность особенном самосознании, есть в себе и для себя разумное. Это субстанциональное единство есть абсолютная, неподвижная самоцель, в которой свобода обладает высшим правом по отношению к единичным людям, чья высшая обязанность состоит в том, чтобы быть членом государства". С этой точки зрения правовое государство призвано обеспечить условия для жизнеспособности и функционирования гражданского общества, основных его институтов, принципов и ценностей. Оно, по сути дела, не что иное, как политическая организация гражданского общества. Здесь можно говорить о равносущности гражданского общества и государства подобно равносущности бытия и сознания.

Все это позволяет делать вывод, что государство занимает особое место в мире политического как стержневой элемент, вокруг которого объединяются все остальные составляющие. Если партии и другие институты представляют интересы и позиции тех или иных категорий и группировок граждан в политической системе, то государство выражает всеобщий интерес, оно - главный инструмент реализации власти, главный субъект суверенитета.

Государство наряду с семьей, языком, культурой и т.д. является одним из фундаментальных институтов, составляющих инфраструктуру жизнедеятельности человека как общественного существа. В основе государства лежит стремление к достижению стабильности внутреннего и внешнего мира, пронизывающее все человеческое бытие. Не случайно Б.Н. Чичерин рассматривал государство как главный двигатель и творец истории. В этом смысле государство не есть выражение определенного отдельно взятого экономического, социального, культурного или иного аспекта существования человеческого сообщества. Как писал Гегель, "государственное устройство народа образует единую субстанцию, единый дух с его религией, с его искусством и философией или по крайней мере с его представлениями и мыслями, с его культурой вообще (не говоря о дальнейших внешних факторах, о климате, соседях, положении в мире). Государство есть индивидуальное целое, из которого нельзя взять одну отдельную, хотя и в высшей степени важную, сторону, а именно государственное устройство само по себе".

§ 4. Проблема соотношения нации и государства

В государстве представлены и теснейшим образом сплетены этно-национальные, социокультурные, имущественные и гражданские интересы людей, их общие цели. Как правило, содержанием такой цели считается прежде всего реализация общей воли или обеспечение общего блага. Но возникает вопрос о том, что есть общая воля или общее благо. В этом русле интересные суждения высказал английский исследователь Л. Халле. Например, государство не имеет сколько-нибудь реальной формы существования, которую можно было бы ощутить или проверить с помощью органов чувств. Если мы говорим, что государство действует, то допускаем, что оно обладает некой общей волей, в соответствии с которой оно действует. Но что такое воля и где она находится7 Скажем, в XVI или XVII вв. можно было говорить о "воле Франции", которая персонифицировалась в личности французского короля Карла Валуа, или "воле Англии" - в личности английского короля Генриха Ланкастера. Карл Валуа говорил: "Как Франция", а нынешний президент говорит: "За Францию", но что понимается в таком случае под "волей Франции" и кто выражает ее? Если под ней имеется в виду воля французского народа, то нельзя забывать, что народ - это корпоративная личность, то есть абстракция. А абстракция не может говорить сама за себя, за нее кто-то должен высказаться.

В рассматриваемом в данной главе контексте речь, разумеется, идет об общей воле всех граждан государства и об их общем интересе. Здесь необходимо учесть существование различий между понятием "государство" и понятиями "общество" и "нация". Упрощенно говоря, общество - это свободная ассоциация людей в составе своих семей, социальных и культурных группировок, образующих общество. Общество представляет собой родовое понятие, в то время как государство - один из возможных видов самоорганизации людей.

Необходимо также провести различие между категориями "народ" и "нация". Под "народом", как правило, подразумевается некоторая совокупность людей, связанных в определенный стабильный порядок жизнеустройства единой и самостоятельной правовой системой. Но юридические узы не являются единственной связью, с помощью которой выражается и осуществляется социабильность, внутренне присущая самой природе человека. Эти узы дополняются другими узами, которые рождаются и развиваются вместе с человеком. С количественной точки зрения численность народа, составляющего то или иное государство, колеблется от нескольких десятков тысяч (Андорра, Лихтенштейн) до миллиарда и более (Китай). Что касается нации, то это общность людей с общим языком, традициями, культурой, которая не всегда совпадает с государственными или политическими узами. Этот факт порождает ряд явлений. С одной стороны, государство стремится объединить гетерогенные этнические образования, с другой - эти образования проявляют склонность к тому, чтобы объединиться в единое политико-юридическое сообщество. В этом плане ситуация в современном мире весьма пестрая.

При конкретном научном анализе обнаруживается, что проблема значительно сложнее, особенно соотношение этноса, нации и государства, что крайне актуально для граждан многонациональной России. Формирование нации предполагает подчинение родовых, племенных, архаических, патриархальных и т.д. начал неким универсальным, космополитическим началам, разумеется, в пределах определенной территории, первоначально применительно к близким по_ происхождению, традициям, обычаям, языкам и другим архаическим по своей сущности элементам, возникшим и сосуществовавшим в более или менее едином социокультурном пространстве. Здесь в большинстве случаев имел место длительный исторический процесс сведения к единому знаменателю множества исходных элементов, являвшихся достоянием отдельных родо-племенных, этнических и иных образований, и конструирования на их основе общей для всей нации социокультурной инфраструктуры. На различных этапах исторического развития в орбиту этого процесса попадал все более широкий круг родо-племенных групп, этносов, народов.

В государственных образованиях, созданных на родо-племенной или этнокультурной основе, отношения между людьми регулируются с помощью обычаев, традиций и т.д.

Важный принцип государства - универсализм, или всеобщность. В формальном плане здесь нет специфических национальных стереотипов поведения, своеобразия поведения тех или иных этнических, религиозных или иных групп. Государство лишь защищает интересы и права отдельного гражданина, которому нанесен материальный или моральный ущерб, независимо от его социальной, национальной, религиозной принадлежности. Государство имеет дело с гражданином, оно озабочено обеспечением условий реализации его интересов, прав и свобод. Э. Дюркгейм считал, что назначение государства состоит, с одной стороны, в том, чтобы направлять "неразумную мысль" толпы с помощью "более продуманной мысли", с другой - в том, чтобы освободить индивида, возвратить личности тот "простор", который отняли у нее "местные группы, обладающие властью, и церковь".

Государство обладает наиболее совершенной внутренней организацией и в силу этого способно добиваться эффективного подчинения делу реализации своих целей всех подданных или граждан. С этой точки зрения особенно важное значение имеет тот факт, что государственная власть носит институциональный характер и отделена от конкретных личностей, что существенно отличает ее от других форм власти. Одной из сущностных характеристик современного государства является его безличность, независимость от личности того или иного конкретного руководителя, главы государства или правительства, от самого правительства, находящегося в данный конкретный период у власти. Эти последние в глазах управляемых предстают как простые агенты абстрактного, безличного государства.

§5. Суверенитет и закон

Современное государство немыслимо без идеи суверенитета. Для формирования национального государства в Новое время ключевое значение имела разработка идеи государственного суверенитета взамен положения, при котором каждый феодал считал себя полновластным сувереном на своей территории. Известный французский публицист периода религиозных войн на исходе средневековья Ж. Воден, сформулировавший этот принцип, считал основополагающим признаком государства суверенитет. По его мнению, государство есть право суверенной власти над всеми членами общества и всем тем, что им принадлежит. Государство образуется тогда, когда разрозненные члены сообщества объединяются под единой высшей властью, то есть суверенитетом.

Развивая эту мысль, Т. Гоббс утверждал, что государство получает свою законность, или легитимность, своего рода мандат на преодоление состояния войны всех против всех в результате соглашения между членами догосударственного сообщества людей. Возникшее на основе соглашения гражданское общество рассматривалось как эквивалент государства и его законов. Как считал Руссо, потеряв свою естественную свободу, люди, боясь потерять свои прирожденные права, вступили в общественный договор. Этот договор призван обеспечить такую форму ассоциации, которая способна защищать и ограждать личность и имущество каждого из своих членов.

Трудно установить источник суверенитета государства. Но тем не менее это реальный феномен. На данной территории нет власти выше государственной. Она суверенна над всеми другими властями на данной территории. Как отмечал П.И. Новгородцев, верховная власть едина и неделима в том смысле, что она ни при каких обстоятельствах "не может допускать другой власти, стоящей над нею и рядом с нею".

Государство как субъект права защищает общество, государственное образование, неделимость единой территории, наконец - коллективность. Церковь, например, обладает той или иной формой власти и авторитетом, но она не является государством. Например, католическая церковь по всем признакам представляет собой организованную коллективность, она обладает верховной властью к делах веры, располагает администрацией, построенной по иерархическому принципу, но не связана с определенной территорией. Как подчеркивал Л. Дюги, "характер государства может и должен признаваться только за коллективностью, располагающей политической властью и обитающей на определенной территории".

С этой точки зрения универсальность суверенитета состоит в том, что власть государства стоит над всеми другими конкретными формами и проявлениями власти на этой территории. Поэтому естественно, что государственный суверенитет включает такие основополагающие принципы, как единство и неделимость территории, неприкосновенность территориальных границ и невмешательство во внутренние дела. Если какое бы то ни было иностранное государство или внешняя сила нарушают границы данного государства или заставляют его принять то или иное решение, не отвечающее национальным интересам его народа, то можно говорить о нарушении его суверенитета. А это явный признак слабости данного государства и его неспособности обеспечить собственный суверенитет и национально-государственные интересы.

Суверенитет призван обеспечить унификацию, единение, самоопределение и самосохранение правовой и властной систем. Он обеспечивает критерии различения государства от догосударственного состояния, государственного права - от примитивного права и т.д. Государство, писал французский правовед XIX в. А. Эсмен, "есть субъект и опора публичной власти". Эта власть, существенно не признающая над собой высшей или конкурирующей власти в отношениях, которыми она управляет, называется суверенитетом. Она обладает двумя сторонами: внутренним суверенитетом, или правом повелевать всеми гражданами, составляющими нацию, и даже всеми, кто обитает на национальной территории, и внешним суверенитетом, призванным обеспечить территориальную целостность и невмешательство во внутренние дела со стороны внешних сил.

Следует отметить, что такое жесткое определение суверенитета, восходящее к Т. Гоббсу, в XIX в. и особенно в XX в. в ходе ожесточенных дискуссий подверглось значительной модификации. Тезис о неограниченности был в некотором роде смягчен демократизацией общества и политической системы, в результате чего власть государства ограничивается властью и влиянием ряда общественных организаций и ассоциаций, таких как профсоюзы, церковь, заинтересованные группы и т.д. Особенно серьезной корректировке идея суверенитета, как будет показано ниже, подверглась в странах с федеративным устройством.

Другим важным инструментом и атрибутом государства, обеспечивающим его универсальность, является закон. В определенном смысле закон есть выражение суверенитета. Закон обладает формой всеобщности в том смысле, что его правомерность и авторитет должны признать все, и, соответственно, все должны ему подчиняться. Как справедливо подчеркивал В.П. Вышеславцев, "закон есть первая субстанция власти. Все великие властители и цари были прежде всего законодателями (Соломон, Моисей, Наполеон, Юстиниан). В законе и через закон власть существенно изменяется: она перестает быть произволом и становится всеобщеобязательной нормой".

Идея закона прошла длительный путь эволюции. В античности закон рассматривался скорее как выражение политической власти, нежели ограничение на нее. Варварские королевства представляли закон как нечто унаследованное и неизменное с незапамятных времен. Функция королей состояла не в том, чтобы издавать, а в том, чтобы применять законы, которые связывали самих королей в не меньшей степени, чем их подданных. Эта идея получила дополнительное подтверждение в концепции естественного права, как она была сформулирована стоиками и христианскими мыслителями. Как считали христианские теологи, мир - это творение высших сил, всевышнего, и, соответственно, все его творения, в том числе и люди, связаны его волей, которая проявляется отчасти через откровение, как оно интерпретируется церковью, отчасти с помощью естественного разума. В средние века, таким образом, короли были подотчетны трем различным формам права: божественному закону, естественному праву разума и обычному праву страны. Причем эти законы представляли собой не продукт, а источник законной власти, и любой суверен, который нарушал их, рассматривался как тиран, а не как законный правитель.

Обращает на себя внимание тот факт, что уже со времен античности все настойчивее пробивала себе дорогу мысль о том, что власть и государство должны служить народу, а не наоборот. Так, еще Аристотель говорил, что семья как общественная структурная единица первична по отношению к государству. Не семья и другие простейшие человеческие отношения должны приспосабливаться к государству, а, наоборот, государство должно приспосабливаться к ним. Эта мысль получила дальнейшее развитие на рубеже средних веков и Нового времени.

В 1574 г., то есть через два года после Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 г.), в которую были уничтожены тысячи гугенотов, Т. Беза опубликовал анонимно свою работу "О правах властителей по отношению к своим подданным", в которой было сформулировано положение, ставшее одним из основоположений теории общественного договора. В начале работы Беза поставил вопрос: "Следует ли подчиняться властителям так же безоговорочно, как воле Божьей?" Отвечая на этот вопрос отрицательно, Беза обосновывал мысль о том, что если короли нарушают божественные заповеди и бывают несправедливы, то народ вправе не подчиняться им. "Не народы существуют для правителей, - писал он, - а правители для народов, так же как пастух нужен для стада, а не стадо для пастуха".

Считая, что верховная власть - не продукт естественного права, а некий исторический факт, Г. Греции утверждал, что она представляет собой результат добровольного договора, заключенного людьми "ради права и общей пользы". Само учение о народном суверенитете предполагает, что поскольку всякая власть исходит от народа, то за ней нельзя признать большей божественности, чем за самим народом, представителем которого эта власть является. Этот тезис стал азбучной истиной почти всех современных либерально-демократических теорий политики и политических систем.

§ 6. Власть и монополия на законное насилие

Под властью подразумевается способность ее субъекта (отдельной личности, группы людей, организации, партии, государства) навязать свою волю другим людям, распоряжаться и управлять их действиями, будь то насильственными или ненасильственными средствами и методами. Власть возникла с возникновением человеческого общества и вместе с ним прошла длинный путь развития. Необходимый элемент общественной организации, без которого невозможны жизнеспособность и функционирование общества, власть призвана регулировать взаимоотношения между людьми, между ними, обществом и государственно-политическими институтами.

Одна из главнейших задач государства - это разрешение противоречия между необходимостью порядка и разнообразием интересов в обществе, сопряженных с конфликтами. С этой точки зрения государство и власть в целом призваны навести порядок и рациональную организацию в социально-политический процесс, обуздать стихию человеческих страстей. Поэтому естественно, что и государство, и власть самым тесным образом связаны с насилием. Еще Гоббс (продолжая в этом вопросе традицию Макиавелли) усматривал главный признак государства в "монополии на принуждение и насилие". С тех пор этот тезис в разных редакциях стал общим местом в большинстве теорий государства.

Наиболее завершенную разработку данный тезис получил у М. Вебера. Он, в частности, утверждал, что государство невозможно определить социологически в терминах его целей или того, что оно делает, поскольку невозможно исторически показать, что какая-либо конкретная задача или функция специфична для государства. Поэтому, говорил Вебер, четко очерченный признак государства следует искать в средствах, которые оно использует. Таким средством, по его мнению, и является насилие. Как считал Вебер, "государство есть то человеческое сообщество, которое внутри определенной области - "область" включается в признак! - претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия. Ибо для нашей эпохи характерно, что право на физическое насилие приписывается всем другим союзам или отдельным лицам лишь настолько, насколько государство, со своей стороны, допускает это насилие: единственным источником "права" на насилие считается государство".

Исходя из этой посылки, М. Вебер рассматривал государство как "отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное (т.е. считающееся легитимным) насилие как средство. Таким образом, чтобы оно существовало, люди, находящиеся под господством, должны подчиняться авторитету, на который претендуют те, кто теперь господствует". Хотя сущность государства и власти, политического в целом, как будет показано ниже, и нельзя свести всецело к отношениям господства и подчинения, все же с точки зрения власти и властных структур эти отношения отличают политическое от других сфер общественной жизни. Более того, государство, власть и насилие немыслимы друг без друга. Хотя, подчеркнем это, насилие не является единственным средством государства. Но для него это средство специфическое.

Естественно, ибо государство, особенно если речь идет о современном государстве, в котором как бы в едином организме сочетается множество разнообразных конфликтующих, зачастую несовместимых друг с другом интересов, устремлений, установок и т.д., не в состоянии обеспечить выполнение своей главной функции по реализации общей воли своих подданных одними только уговорами или же полагаясь на их сознательность и добрую волю. Мировая история еще не знала государства без механизмов и средств предотвращения и наказания уголовных правонарушений, без системы исправительных учреждений. Насилие или угроза применения насилия являются мощным фактором, сдерживающим людей от всякого рода поползновений на жизнь, свободу, собственность других членов общества. Непременным атрибутом государства являются человек с ружьем, армия, полиция, призванные гарантировать внутреннюю и внешнюю безопасность как самого государства, так и всех без исключения его подданных. Они составляют инструмент силового обеспечения политики государства. В этом контексте прав французский мыслитель конца XVIII - начала XIX в Ж. де Местр, который говорил: "Бог, сотворивший власть, сотворил и наказание... палач сотворен вместе с миром".

Государство отличается от всех других форм организации людей тем, что оно располагает военной силой и судебно-репрессивным аппаратом. Не случайно при определении политического К. Шмитт особое значение придавал jus belli - праву вести войну. Объясняя свою мысль, он говорил, что государство, выступающее как единство политического, вправе требовать от всех тех, кто принадлежит к данному конкретному народу, быть готовыми идти на смерть в войне с врагами. "Благодаря этой власти над физической жизнью людей, -писал К. Шмитт, - политическое сообщество поднимается над сообществом или обществом любого другого рода". Иначе говоря, государство вправе не только применить к своим подданным в случае необходимости насилие, но и требовать от них служения государству с оружием в руках для применения вооруженного насилия к врагам самого государства.

При этом необходимо учесть следующее обстоятельство. В принципе насилие может быть применено и нередко применяется родителями в отношении своих детей, руководителем той или иной организации — в отношении ее членов, директором предприятия - в отношении своих подчиненных и т.д. Но все дело в том, что в любом из этих случаев действия применяющих насилие противоречат закону. Более того, закон запрещает такие действия под угрозой применения к ним самим насилия. Что касается государства, то формы, средства, условия использования им насилия или угрозы применения насилия строго определены и регламентированы законом. Поэтому и говорят о легитимном, или узаконенном, насилии со стороны государства. Важно учесть также не только легитимность насилия, применяемого государством, но и то, что только ему принадлежит это исключительное право. Коль скоро все граждане независимо от социального положения, национальной, религиозной, профессиональной или иной принадлежности равны перед законом, то ни один из них не вправе (кроме тех случаев, которые предусмотрены законом) применить насилие в отношении другого человека. Это касается и разного рода организаций, объединений, союзов, заинтересованных групп и т.д.

Другими словами, право применения или угрозы применения насилия отнято у всех индивидов и коллективов, составляющих общество, и сосредоточено у государства. Государство не просто наделено правом на применение насилия, а пользуется исключительным правом, то есть монополией на применение насилия. Поэтому-то и говорят, что государство обладает монополией на легитимное, или узаконенное, насилие. Из этого можно сделать вывод, что государство обладает публичной властью, то есть прерогативами отдавать приказы и принуждать повиноваться этим приказам, что обеспечивается, в частности, монополией на легитимное насилие.

В соответствии с концепциями современных теорий верховная государственная власть имеет некие границы, которые она не вправе преступать. Это — неотчуждаемые права личности на жизнь и свободу мысли от внешнего вмешательства. Как подчеркивал П.И. Новгородцев, императивом для верховной власти остается "идея суверенитета народа и личности". Между правом, государством и отдельно взятой личностью существует некий договор относительно этих неотчуждаемых прав личности на жизнь, свободу и независимость, договор, подкрепленный "народовластием и парламентаризмом" в конституции. Гарантией сохранения и реализации прав личности Новгородцев считал строгое разделение прерогатив и функций властей, призванное не допустить перекоса в пользу какой-либо ветви власти, в том числе и "деспотизма парламента". При этом он всячески подчеркивал, что "под единой властью... не разумеется, конечно, власть единоличная".

Очевидно, что в современную идею суверенитета органически встроены принципы, не допускающие ее использования в целях установления деспотизма, будь то исполнительная или законодательная ветви власти или отдельное лицо. В значительной мере эти принципы реально воплощены в системе разделения властей на три главные равносущные друг другу ветви - законодательную, исполнительную и судебную. Разделение властей отражает конкретные интересы конкретных социальных и политических сил, их борьбу и взаимодействие.

Суть теории разделения властей можно наглядно продемонстрировать на примере конституции США. Здесь законодательная власть сосредоточена в конгрессе, состоящем из двух палат: сената и палаты представителей. Исполнительная власть передана президенту страны как главе государства и одновременно главе правительства, а судебная власть - Верховному суду США, а также судам, учрежденным конгрессом. Здесь суть системы "сдержек и противовесов" состоит в следующем. Конгресс принимает законы, но каждый из них представляется президенту, который вправе не подписать его, наложив на него вето, и возвратить со своими возражениями в конгресс для повторного рассмотрения. Президент наделен правом заключать международные договоры, которые, однако, подлежат одобрению сенатом. Президент назначает высших должностных лиц, судей Верховного суда, послов, но "по совету и с согласия сената". Конгресс наделен полномочиями объявить импичмент президенту в случае совершения им противоконституционных действий. Верховный суд имеет право объявить неконституционными акты конгресса и президента. Из этих положений следует, что разделение властей означает не их сепаратность, а их равновесие, сбалансированность, их способность в тесном взаимодействии и переплетении обеспечивать систему взаимных сдержек и противовесов.

При анализе власти неизбежно возникает вопрос о ее соотношении с политическим влиянием и политическим авторитетом. По мнению некоторых авторов, влияние - наиболее всеохватывающее из этих понятий, поскольку соединяет все формы убеждения, давления, принуждения и т.д. Выделяется также принуждение, рассматриваемое как вид влияния, характеризующийся высокой степенью оказываемого давления как экономического, социального, политического, так и проявляющегося в запугивании или применении насилия. В этом аспекте власть представляет собой систему отношений господства и подчинения, главная цель которого состоит в обеспечении выполнения директивы, приказа, воли и т.д. с помощью влияния, авторитета, разного рода санкций и прямого насилия.

Таким образом, с функциональной точки зрения задача власти состоит в реализации целей управления. Здесь власть призвана осуществлять отношения господства и подчинения между правителями и управляемыми. Государство невозможно представить себе без властвования, господства и подчинения. Более того, можно сказать, что феномен власти имманентно присущ обществу. Но вместе с тем следует особо подчеркнуть, что власть имеет множество различных источников и опор и представляет собой многосторонний феномен, различающийся по своим масштабам, авторитету, объему и стоимости. Выделяются различные формы проявления и функционирования власти: насилие и принуждение, наказание и поощрение, контроль и управление, соперничество и сотрудничество. Она может носить как негативный, так и позитивный характер. Поэтому очевидно, что власть нельзя свести всецело к функции насилия. Она проявляется в различных ипостасях.

Социальная система власти, будучи некоторой целостностью, включает ряд подсистем – правовую, административно-управленческую, военную, воспитательно-образовательную и т.д., в которых как по горизонтальному, так и по вертикальному срезам устанавливаются определенные, характерные для каждой из них, отношения. Власть необходима в качестве первостепенного условия реализации права, служащего краеугольным камнем государства. В то же время власть подчиняется праву, призванному четко определить властные прерогативы и функции государства. С учетом всего этого можно сказать, что власть - это своеобразная система коммуникации между различными ее субъектами, субъектами и объектами, между двумя или более лицами или сторонами, участвующими в системе властных отношений, а не просто достояние одной из сторон. "Власть, - подчеркивал Т. Парсонс, - занимает в анализе политических систем место, во многих отношениях сходное с тем, которое занимают деньги в экономических системах". В этом смысле, по справедливому замечанию К. Дойча, власть представляет одно из "платежных средств" в политике, которое применяется там, где не срабатывает влияние или добровольное согласование действий. Она выполняет функции по регулированию групповых конфликтов и осуществлению коммуникации внутри системы.

С этой точки зрения власть сильна и дееспособна не тогда, когда она всемогуща и прибегает к силе, не в качестве prima ratio, а в качестве ultima ratio, когда проявляется максимум заботы о членах общества и обеспечиваются оптимальные условия для их безопасности и самореализации. Злоупотребление властью, подавление свободы граждан заложены не в сущности самой власти, а в необоснованной и неоправданной ее концентрации. В этом контексте нельзя забывать то, что политика - это не только насилие или угроза применения насилия, наказание и конфликт, но и обещания, вознаграждения, сотрудничество, обмен и т.д. В методологическом плане власть как отношения между двумя или более партнерами опирается на общепринятые или юридически закрепленные в данном обществе ценности и принципы, определяющие и регулирующие место, роль и функции как отдельного человека', так и социальных групп в системе общественных и политических отношений.

Государство, как носитель и субъект власти, обладая специальным профессиональным аппаратом, выполняет основные функции по управлению делами общества и распоряжается его природными, материальными и людскими ресурсами. Среди этих функций важное место занимают управление социальными и экономическими процессами, сферами духовной жизни, регулирование социальных, национальных, международных отношений, обеспечение национальной безопасности и общественного порядка, гарантирование соблюдения общеобязательных норм и правил игры в обществе и государстве и т.д.

Заключая все изложенное, еще раз подчеркну, что центральное место в мире политического занимают власть и ее главный носитель - государство. Но остается невыясненным вопрос о том, как соотносятся мир политического в целом с политической системой и она, в свою очередь, с государством и властью. Правильно ответить на этот вопрос можно, лишь выяснив, что такое политическая система.

§ 7. Политическая система

Наиболее сложным представляется вопрос о соотношении понятий "политическая система" и "политический режим". Разберемся сначала с первым. Нередко и у нас, и на Западе имеет место фактическое отождествление понятий "политическая система" и "системный подход" в политике. Такое смешение не чуждо таким известным политологам Запада, как Д. Истон, К. Дойч, М. Дюверже и др. Однако не составляет труда доказать, что системный подход является одним из методологических направлений в политологических исследованиях и его никак нельзя путать с политической системой, представляющей собой реальное институциональное образование. Это разноплановые категории, которые нельзя смешивать без существенных издержек с точки зрения качества и достоверности результатов исследования.

Большинство же западных политологов под политической системой понимают совокупность политических взаимосвязей и отношений, существующих в каждом политическом сообществе. Чтобы не быть голословным, приведу два наиболее типичных определения. Одно из них принадлежит Д. Истону, по мнению которого "можно идентифицировать политические взаимодействия (интеракции) в обществе как его политическую систему, нежели как правительство, государство, власть или комплекс процессов принятия решений". Как считает Истон, "мы можем охарактеризовать политическую систему как поведение или комплекс взаимодействий, с помощью которых достигается и осуществляется для общества властное размещение ресурсов (или обязывающие решения)".

Второе же определение взято из "Словаря политического анализа" (1982 г.). "Политическая система, - говорится в нем, - это устойчивая форма человеческих отношений, с помощью которой принимаются и проводятся в жизнь авторитетно-властные решения для данного общества. Политическая система отличается от других систем общества четырьмя характеристиками: она является универсальной по охвату данного общества своим воздействием, распространяющимся на всех его членов; она претендует на конечный контроль над применением физического принуждения; ее право выносить обязывающие решения принимается в качестве легитимного; и ее решения являются авторитетно-властными, несущими в себе силу легитимности и существенную вероятность того, что им подчиняется".

Очевидно, что в обоих случаях речь идет прежде всего о системе отношений или взаимодействий, которые, на мой взгляд, составляют лишь часть как мира политического в целом, так и самой политической системы. Политическая система предполагает наличие не только системы отношений, но и в первую очередь структур институциональной инфраструктуры, на основе которых могут развертываться эти отношения. Как подчеркивал Т. Парсонс, структура составляет "анатомию" социальной системы, а функции - ее "физиологию". Этот постулат в не меньшей мере верен и применительно к политической системе.

Справедливости ради следует отметить, что в принципе сторонники системного анализа, например Г. Олмонд, признают необходимость выделения при анализе политической системы структур, выполняющих политические функции. Но при этом, определяя политическую систему как "набор взаимодействующих ролей, или ролевую структуру", Олмонд понимал под структурой "стандартизацию взаимодействий". Исходя из этого, определял уже саму политическую систему как "стандартизованное взаимодействие ролей, влияющих на решения, подкрепленные угрозой физического принуждения". Очевидно, что при таком подходе вопрос об институциональной структуре, "анатомии" политической системы как бы теряет актуальность.

Политическая система представляет собой комплекс институтов и организаций, в совокупности составляющих политическую самоорганизацию общества. Это прежде всего институты и органы управления, руководства и координации политической жизни. Центральным или осевым институтом политической системы, вокруг которого группируются остальные институты, является государство.

Выделение понятия "политическая система" диктуется прежде всего тем, что оно свободно от правоведческих значений, ассоциируемых с понятием "государство". Его концептуальное значение шире и позволяет включать феномены и процессы, не всегда отождествляемые с собственно государством, но тем не менее без государства нет политической системы, и, естественно, оно должно быть в центре внимания политологического исследования.

Государство - концентрированное воплощение идеи политического. Именно вокруг государства группируются остальные политические институты, борьба между различными социально-политическими силами разворачивается прежде всего за завоевание государственной власти и рычагов государственного управления. Государство по своему существу призвано обеспечить целостность и единство институтов и агентств, выполняющих разнообразные функции управления. Например, политические партии, избирательная система, система представительства и т.д. немыслимы взятые сами по себе, вне их связи с государством. Оно реализует отношения власти и контроля в обществе. В этом контексте государство представляет собой базисную структуру правления и порядка в обществе.

Если партии и другие институты представляют интересы и позиции тех или иных категорий и группировок граждан в политической системе, то государство выражает всеобщий интерес, оно есть главный инструмент реализации власти, главный субъект суверенитета. Государство представляет все общество в совокупности, им и от его имени принимаются все без исключения властные решения, касающиеся всех членов общества и обязательные для выполнения всеми ими. Это, собственно говоря, основная форма политической интеграции общества на строго ограниченной географической территории. В самом государстве центральное место занимают парламент, правительство, административный аппарат, суд, прокуратура и т.д.

Высшие органы государственной власти в лице главы государства и его аппарата, правительства, парламента и судебных органов в совокупности играют роль управляющей подсистемы, составные компоненты которой связаны между собой сложными функциональными отношениями. Они принимают решения общенационального значения, обязательные для исполнения как всеми без исключения звеньями государственного аппарата, так и гражданами. Каждый из высших органов государственной власти обладает реальной структурно-функциональной определенностью, установленной конституцией.

Высшие органы государственной власти обладают определенной самостоятельностью по отношению друг к другу. Это вытекает из самого принципа разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. В этом качестве каждая из трех ветвей власти выступает как самостоятельная система.

Следует отметить, что в современных условиях традиционное деление высших органов государственной власти на властвующие и управляющие претерпевает существенные изменения. Речь идет прежде всего о расширении властных полномочий исполнительной власти. Правительство, хотя юридически продолжает считаться высшим органом управления, одновременно приобрело статус и функции одного из высших органов государственной власти, то есть стало волеформирующим политическим учреждением. В соответствии с ныне действующими конституционными нормами правительство имеет широкие полномочия для вынесения важнейших политических решений, связывающих и законодателя. У него появился ряд новых функций, относящихся к так называемому политическому планированию, оно вторгается в сферу законодательства, разрабатывая и формулируя многие законопроекты, которые затем проходят через парламент.

Во всех индустриально развитых странах частью формирования и эволюции политических систем и государства стали процессы развития и консолидации государственно-административного механизма и бюрократического аппарата. Показательно, что зарождение и утверждение современного государства на Западе М. Вебер связывал с формированием бюрократического аппарата. Зависимость государства от бюрократии увеличивается по мере его разрастания. Государство, бюрократия и капитализм развивались в тесной зависимости друг от друга. Именно с помощью бюрократического аппарата, как считал Вебер, были преодолены негативные последствия сословного порядка и передачи феодальной власти по наследству. Один из атрибутов бюрократического аппарата - класс чиновников, оплачиваемый из государственной казны.

Важнейшая функция правительства - управление государственным аппаратом, который "Осуществляет все властные функции. В деятельности государственно-административного аппарата находят свое выражение и практически реализуются наиболее существенные интересы основных социально-политических сил. Он играет главную роль в разработке и формулировании основных целей государства, в определении путей и средств их осуществления. Через него реализуются государственное регулирование и управление экономическими и социальными процессами. В настоящее время во всех индустриально развитых странах государственный аппарат во главе с правительством представляет собой мощную разветвленную систему разнообразных органов, министерств и ведомств, служб управления государственными предприятиями, разного рода систем специализированных комитетов и комиссий и т.д., и т.п. По существующим данным, в государственном аппарате индустриально развитых стран занято до 8% населения.

Огромная административная организация, созданная для решения сложных проблем современной жизни, постепенно завоевывает определенную автономию от законодательной и судебной ветвей власти и нередко оказывается в состоянии самостоятельно формулировать и практически осуществлять политический курс в тех или иных сферах жизни. Особенность государственно-административного аппарата состоит в том, что он носит постоянный характер. В отличие от высших органов государственной власти, которые находятся в прямой зависимости от результатов избирательной борьбы и расстановки сил в парламентах, государственный аппарат не зависит от этих колебаний и перестановок на вершине государственной машины.

Будучи средством осуществления непосредственных властных функций, армия чиновников и служащих государственного аппарата продолжает делать свое дело независимо от правительственных кризисов, роспуска парламента, досрочных выборов и т.д. В отличие от глав правительств, министров и администраторов высшего звена, которые, как правило, приходят и уходят, основная масса чиновничества представляет собой стабильный контингент лиц, составляющих костяк системы государственного административного управления. Рядовой гражданин, как правило, имеет дело не с правительством и парламентом, а с этой громоздкой и разветвленной машиной. Поэтому неудивительно, что чиновничество стало могучей и влиятельной силой, подчас независимой от подлежащих периодической смене правительств и выборных органов власти.

Немаловажное место в политической системе занимают партии и связанные с ними организации, объединения, союзы, механизмы реализации политического процесса и т.д. Подчеркивая значимость партий, германский политолог К. фон Байме называл современные западноевропейские политические системы "партийными демократиями". Нередко партии, партийные и избирательные системы рассматриваются как самостоятельная сфера, существующая отдельно от политической системы. Более обоснованной в этом вопросе представляется позиция Г. Олмонда. Он, в частности, проводил различие между двумя уровнями политических структур: институциональными и ассоциативными. Причем государство и его институты составляют первый, а партии - второй уровень. Однако, на мой взгляд, партии играют существенную роль как в определении структуры политической системы, так и в ее функционировании. Показательно, что ряд исследователей оценивают партии в качестве структурообразующих элементов политических режимов в рамках той или иной политической системы. Партии во многом определяют жизнеспособность и функционирование политической системы. Более того, в тоталитарной системе единственная господствующая партия органически и неразрывно сливается с государством, так что выделить институциональный и ассоциативный уровни здесь невозможно. В целом современные политические системы немыслимы без партий и связанных с ними институтов. Не случайно в конституции, например, ФРГ зафиксирован юридический и политический статус партий, признавая их главными политическими организациями государства. Помимо названных базовых структурных элементов политическая система, по-видимому, включает различные общественно-политические организации, комитеты политического действия, институты и механизмы принятия решений, такие, например, как институты корпоративизма (об этом см. в последующих главах). В целом политическая система охватывает институционально-организационный аспект подсистемы политического с его основополагающими целями, субъектами, отношениями, процедурами, механизмами, функциями и т.д.

§ 8. Опыт типологизации политических систем

Политическая система характеризуется интегрированностью, что, в свою очередь, предполагает вертикальную и горизонтальную согласованность ее структурных элементов. Ее жизнеспособность определяется тем, насколько в ней преобладают согласие и сотрудничество между отдельными элементами. Политическая система самодостаточна в том смысле, что в силу своей внутренней организации и ресурсов, а также ее доступа к необходимым ресурсам в окружающей среде она обладает способностью функционировать автономно, реализуя свои ценности, нормы и коллективные цели, приспосабливаясь к условиям среды. Политическая система, равно как и любая другая система, открыта влиянию окружающей среды, с которой она вовлечена в процессы взаимообмена и из которой получает важнейшие стимулы для своей деятельности. Открытость уже сама по себе предполагает, что политическая система является частью или подсистемой другой, более всеохватывающей системы, а именно человеческого социума в целом. Среду политической системы, в свою очередь, можно условно разделить на ближнюю и дальнюю. Ближняя среда - это собственно подсистема политического.

Разумеется, политическая система располагает определенной совокупностью правил игры, реализуемых в процессе взаимодействия и функционирования ее институтов. Но эти правила и отношения формируются и действуют в более широком контексте подсистемы политического. То же самое можно сказать о политическом поведении, политической культуре, политической этике и других составных элементах и атрибутах подсистемы политического. Что касается дальней среды, то это - общество, взятое в целом, влияние на политическую систему которого осуществляется во многом опосредованно, опять же в общем контексте подсистемы политического. При этом важно учесть, что политическая система, при всей подверженности влиянию среды, обладает значительной долей самостоятельности и, в свою очередь, способна оказывать на среду значительное влияние.

Деятельность и функционирование политической системы, как уже отмечалось, предполагают определенные правила игры. Различаются правила, призванные регулировать пути, способы и методы, с помощью которых члены общества могут воздействовать на политическую власть, и правила, определяющие способы реализации политической власти. Первые охватывают отношения подчинения и участия, а вторые - управления и регулирования. Поэтому естественно, что важная структурно-функциональная составляющая мира политического - это политические отношения.

Каковы же субъекты политических отношений? К. Маркс считал субъектами политики и политических отношений классы, А. Парето и Г. Моска - элиты, А. Бентли, Д. Трумен и др. - заинтересованные группы. Однако очевидно, что политические отношения могут реализовываться как между различными политическими институтами, так и социально-политическими силами. Иначе говоря, и те и другие могут выступать в качестве субъектов политических отношений. Б.И. Коваль и И.В. Ильин выделяют следующие группы субъектов политики: во-первых, субъекты социального уровня - класс, этнос, масса, группа, отдельный индивид, электорат в целом, мафия, военно-промышленный комплекс; во-вторых, институциональные субъекты - государство, партия, профсоюз, парламент, президент, университет; и, в-третьих, функциональные субъекты - армия, церковь, оппозиция, лобби, средства массовой информации и т.д.

С рассматриваемой точки зрения одним из основных для всех теорий политического является поставленный некогда Платоном вопрос: "Кто должен господствовать?" или другими словами: "Чья воля может и должна доминировать в обществе?" На этот вопрос существует множество разных ответов: воля всевышнего, воля истории, воля государства, воля народа, воля большинства, воля класса, партии, вождя и т.д. Вопрос может быть поставлен и несколько иначе: кому следует править? Почему? Как? В чьих интересах?., и т.д. В зависимости от ответов на эти и подобные им вопросы формулируются и конструируются основополагающие параметры политической системы. Поэтому естественно, что классификация или типологизация политических систем составляет одну из важнейших задач политологии. В данном контексте значительный интерес представляют, естественно, существующие типологизации, истоки которых можно обнаружить еще в античной общественно-политической мысли.

Еще Платон разделил древнегреческие города-государства на следующие типы: 1) монархия - правление одного хорошего человека и ее искаженная форма - тирания; 2) аристократия - правление нескольких хороших людей и ее искаженная форма - олигархия; 3) демократия - правление многих или всего народа. Показательно, что Платон не приводит искаженную форму демократии, считая, что сама демократия - наихудшая форма правления.

Продолжая традицию Платона, Аристотель выделил два основных критерия для различения государств или "конституции": "Природа цели, ради которой государство существует" и "Различные формы власти, которой люди и их ассоциации подчиняются". В соответствии с первым критерием Аристотель проводил различие между системами, в которых правители управляют "в общих интересах", то есть для достижения "хорошей жизни" не просто лично для себя, а для всех членов системы, и системами, в которых правители преследуют скорее собственный корыстный интерес, нежели "общий интерес". В соответствии же со вторым критерием системы характеризовались на основании относительного количества граждан, наделенных правом править. Соответственно были выделены формы правления одного, немногих и многих. На этом основании Аристотель предложил знаменитую шестичленную классификацию форм правления:

Правители правят

В интересах самих себя

Число граждан, наделенных правом править

- один

Монархия

Тирания

- немногие

Аристократия

Олигархия

- многие

«Полития»

Демократия

Интерес представляет классификация систем правления, которая была предложена М. Вебером. Вебер, в частности, полагал, что руководители политических систем могут претендовать на легитимность своего правления, а члены системы могут принять их претензии на следующих трех основаниях. Во-первых, традиция. Здесь легитимность основывается на утвердившемся убеждении в святости традиций и необходимости подчинения правителям, осуществляющим власть согласно традициям. Вебер рассматривал это как самый универсальный и самый примитивный вариант власти. Однако и современные системы в значительной мере черпают свою легитимность из своих традиций. Так, многие аспекты политической системы Великобритании, например монархия, принимаются ее гражданами в силу их традиционности. Во-вторых, исключительные личные качества правителей, например героизм, принципиальность, смелость, решительность и т.д., объединяемые понятием «харизмы». В-третьих, легализм. Здесь власть базируется на правовых основах: конституционные правила, законы и власть официальных лиц принимаются в силу того, что они правомочны; то, что делается на законных основаниях, рассматривается как легитимное. Отсюда: традиционная власть, "харизматическая" власть и правовая власть.

Существует целый ряд других типологизаций. Они в целом развивают и конкретизируют только что приведенные и в то же время повторяют, дополняют и перекрывают друг друга. Назову некоторые из них. Американский политолог Г. Олмонд, например, выделил англо-американскую, континентально-европейскую, тоталитарную и доиндустриальную системы. Дж. Коулмен писал о конкурентной, полуконкурентной и авторитарной системах, а Д. Эптер - о диктаторской, олигархической, косвенно-представительной и прямой представительной системах. Интерес представляет классификация С.Н. Айзенштадта, включающая примитивные (или первобытные) системы, патримониальные империи, кочевые или завоевательные империи, города-государства, феодальные системы, централизованные бюрократические империи и современные системы, которые, в свою очередь, подразделяются на демократические, автократические, тоталитарные категории.

Затрагивая эту ключевую для нашей дисциплины проблему, считаю целесообразным предложить собственную типологизацию, построенную с учетом тех концепций, которые сформулированы в политической науке Запада, и особенностей и потребностей формирования политической науки России. В наши дни в большинстве случаев используется однолинейная методология типологизаций: либо по вертикали - разграничение и сравнение "низших" и "высших" форм правления (рабовладельческие - феодальные - капиталистические; патриархальные - традиционалистские - рационалистические), либо по горизонтали (коллективистские - индивидуалистические; диктаторские - либеральные; тоталитарные -демократические и т.д.). Поэтому вне поля зрения исследователей оставалась проблема соотношения разных уровней типологизаций, например соотношение демократии - унитаризма; тоталитаризма - федерализма; демократии - федерализма и т.д.

Предлагаемая здесь типологизация строится, основываясь на системообразующих характеристиках - демократии, абсолютизме, диктатуре и т.д., соотношении различных ветвей и институтов власти - монархии, президентской республики, парламентской республики и т.д., формах государственного территориально-административного устройства (унитарное государство, федерация и конфедерация).

В первом случае речь идет о типах политической системы, во втором - о типах политических режимов, а в третьем - о формах государственно-административного устройства. Контуры политической системы в самой общей форме мною уже очерчены. Сущностные характеристики конкретных блоков и типов политических систем будут даны в главах о демократии, правовом государстве и тоталитаризме. В двух следующих параграфах внимание будет сконцентрировано на втором и третьем аспектах типологизации.

§ 9. Политические режимы

Наряду с понятием "политическая система" в научной и публицистической литературе, а также в средствах массовой информации (СМИ) и повседневной речи часто используется понятие "политический режим". Как же соотносятся эти два понятия? Пожалуй, это еще один из запутанных вопросов современной политической науки. Например, американский политолог М. Хагопян использует понятия "полития", "политическая система" и "режим" как синонимы. По его словам, эти термины в широком смысле обозначают "фундаментальную организацию политической жизни". Они выражают общие структурные характеристики политического порядка. Показательно, что М. Дюверже сначала пользовался понятием "политический режим", а затем - "политическая система". В нашей литературе нередко с одинаковым значением также используются понятия "президентский режим" - "президентская система", "парламентская система" -"парламентский режим", "демократический режим" - "демократическая система", "тоталитарный режим" - "тоталитарная система" и т.д.

Существуют ли различия между этими понятиями и, если существуют, в чем они состоят? В самой общей форме контуры этих различий уже обозначены в вышеприведенной типологизации. Классификация или типологизация политических систем проводится на основе системообразующих признаков. Что касается третьего уровня, то там речь идет о государственно-территориальной структуре властных отношений, которая, во всяком случае теоретически, может иметь схожую конфигурацию во всех политических системах.

Главные отличия политического режима, на мой взгляд, намечаются в рамках самих политических систем по принципам организации ветвей и конкретных институтов власти, формам и методам осуществления политической власти. Некоторые политологи рассматривают партии и партийные системы в качестве стержневых элементов политических режимов. Например, М. Дюверже считал, что базой для фундаментальной классификации современных режимов является разница между однопартийными, двухпартийными и многопартийными системами. В принципе такой подход возможен.

В либерально-демократической системе определяющее значение для классификации политических режимов имеет характер разделения властей, который определяет соотношение, прерогативы и функции основных властных институтов. Здесь прежде всего необходимо различать режимы по той роли, которую играют глава государства и глава правительства. В парламентском режиме глава государства - это, по сути дела, руководитель страны, который символизирует суверенитет и величие государства. Он занимает первое место в иерархии церемониальных, почетных рангов и выполняет ряд особых задач в области внешней и внутренней политики. Он может носить официальный титул короля или королевы в конституционных монархиях (как в Швеции, Норвегии, Великобритании, Бельгии, Дании, Голландии, Испании и т.д.) или президента в президентской или парламентской республике (как в США, Франции, Германии, Италии и т.д.). Ограниченность и слабость реальных прерогатив главы государства при парламентской форме правления проявляется в том, что он избирается парламентом и, по сути дела, от него зависит его легитимность (необходимы оговорки применительно к конституционным монархиям).

Если глава государства всего лишь церемониальный руководитель, то глава правительства - главный активный политический руководитель страны. В разных странах он называется по-разному: премьер-министр, премьер, канцлер, председатель совета министров. Ему принадлежит главная роль в формировании политики и руководстве правительством. Что касается самого правительства, то его формирует та партия, которая обладает большинством в парламенте и несет перед ним ответственность. Главу правительства назначает парламент. Главная задача парламента - формирование правительства. Именно в ходе парламентских выборов выясняется, какая партия или коалиция партий будет формировать правительство. Типичный образец парламентского режима - ФРГ. Здесь вся полнота законодательной власти передана законодательному собранию или парламенту в лице бундестага. Права президента как главы государства существенно урезаны и сведены фактически к представительским функциям. Бундестаг не только формирует правительство, но и выбирает главу правительства - канцлера. Причем фракция партии большинства играет активную роль в работе правительства, в принятии им ответственных решений. Само правительство формируется из числа депутатов парламента, представляющих партийные фракции парламентского большинства. В состав кабинетов, как правило, не приглашаются беспартийные специалисты.

Сильными позициями обладает исполнительная власть в парламентской форме правления в Великобритании. Здесь партия, победившая на парламентских выборах, становится правящей и формирует правительство, а вторая образует "официальную оппозицию ее величества", ожидая своей очереди для победы на следующих выборах. Премьер-министр, избираемый партией большинства в парламенте, обладает довольно широкими полномочиями. Причем правительство вправе осуществлять далеко идущие изменения в обществе, такие, например, как национализация ряда ведущих отраслей экономики (при правительстве лейбористов) или денационализация и реприватизация тех или иных отраслей (при консервативном правительстве М. Тэтчер).

Нередко в парламентарных республиках высший законодательный орган по тем или иным причинам может быть распущен досрочно. При этом назначаются внеочередные выборы. Здесь важно отметить и то, что при парламентском режиме правительство не всегда формируется партией, завоевавшей наибольшее число голосов. Так, в ФРГ, Австрии, Ирландии, Норвегии, Швеции не раз правительство возглавляла партия, занявшая по числу завоеванных на выборах голосов второе место, но вступив при этом в коалицию с какой-либо небольшой партией. Ценой такого положения возможны нестабильность правительства, его зависимость от колебаний позиций входящих в коалицию мелких партий. Так, например, переход в 1972 г. из социал-либеральной правительственной коалиции 8 депутатов в оппозиционный лагерь создал в бундестаге ФРГ своеобразную патовую ситуацию, что сделало необходимым его роспуск и проведение досрочных парламентских выборов. В 1982 г. выход из правительственной коалиции небольшой фракции свободно-демократической партии обеспечил возможность создания правоцентристского блока во главе с ХДС/ХСС и привел к досрочным парламентским выборам 1983 г.

При президентском режиме, типичным примером которого является форма правления в США, президент является одновременно главой и государства, и правительства. Эта форма предусматривает прямое избрание всеми гражданами на всеобщих выборах главы исполнительной власти. После победы на выборах президент по своему усмотрению формирует правительство или кабинет министров. Правда, кандидаты на ряд ключевых постов должны быть утверждены законодательным собранием. Здесь ответственность правительства, выполняющего роль своего рода "личного штаба" президента, отступает на второй план по сравнению с лояльностью его членов в отношении президента.

При американской президентской форме правления некоторыми особенностями характеризуются и выборы в конгресс. Согласно конституции США конгресс состоит из двух палат: верхней - сената и нижней - палаты представителей. Сенаторы избираются на шесть лет от штатов в целом, а члены палаты представителей - на два года, главным образом от так называемых конгрессистских дистриктов, а в ряде случаев - и от штатов в целом. От каждого штата независимо от численности населения избираются по два сенатора, которые рассматриваются в качестве представителей штатов как территориально-административных единиц. Палата представителей состоит из конгрессменов, избираемых жителями штатов, и их число определяется в зависимости от численности населения этих штатов. С 1912 г. общее число членов палаты представителей определилось в 435 человек.

Для президентского режима, особенно американского, характерен так называемый феномен раздельного голосования и "раздельного правления". Суть первого состоит в том, что значительный контингент избирателей, голосуя за кандидата "своей" партии на пост президента страны, по списку кандидатов в законодательное собрание может поддержать представителей конкурирующей партии. В США кандидаты на пост президента от республиканской партии часто побеждали за счет привлечения на свою сторону сторонников демократической партии и наоборот.

Именно этим обстоятельством объясняется феномен "раздельного правления". В США это такое положение, когда Белый дом в Вашингтоне возглавляет представитель одной партии, в то время как в одной или обеих палатах конгресса большинство принадлежит соперничающей партии. К примеру, в период с 1945 по 1976 г. в течение 14 из 30 лет контроль над исполнительными и законодательными органами власти был поделен между двумя партиями. Это, естественно, создает определенные проблемы для президента при решении тех или иных ключевых проблем внутренней и внешней политики.

О характере различий в процедурах формирования правительств победившими партиями наглядное представление можно составить, сравнив эти процедуры в классически президентской системе США и классически парламентской системе Великобритании.

При парламентской системе каждая партийная фракция в парламенте выступает как единая команда, в которой все члены придерживаются более или менее строгой дисциплины. Поскольку на выборах избиратели голосуют большей частью за партийный список, а не за конкретного кандидата, депутат, выступивший против линии партии, рискует быть исключенным из партии. Здесь партия большинства контролирует и законодательную, и исполнительную власти. Показателен пример Великобритании, где все послевоенные правительства, за исключением одного, опирались на однопартийное большинство в парламенте.

В США правительство формируется главой государства - президентом внепарламентским путем. Взаимоотношения между президентом как главой государства и одновременно главой правительства с его партией носят иной, чем в других странах с парламентской системой, характер. В американской политической системе отсутствуют такие институты европейского парламентаризма, как роспуск парламента главой государства и ответственность правительства перед парламентом. В Великобритании, например, премьер-министр, который, получив мандат от электората и сосредоточив в своих руках функции руководства партией и кабинетом, правит через парламент. Он, равно как и возглавляемый им кабинет, ответствен перед парламентом. В случае вотума недоверия или каких-либо других чрезвычайных обстоятельств премьер-министр вправе распустить парламент и назначить новые выборы. В США же президент осуществляет реальный контроль над федеральной администрацией. Он не является лидером партии в европейском смысле слова. Фактически властные функции распределены между президентом и конгрессом, внутри конгресса - между палатами, а внутри палат - между десятками постоянных комитетов.

В отличие от британского премьер-министра американский президент правит не через конгресс, а вместе с конгрессом. Хотя президент лишь формально считается главой партии, он не является таковым юридически. Активисты партии и поддержавшие ее кандидата избиратели ожидают от президента реализации программы, с которой он пришел к власти. Для этого президент должен создать кабинет министров, которые принимают его программу и способны провести ее в жизнь. Он должен также укомплектовать штат Белого дома, призванный содействовать достижению этой цели. Ключевую роль в реализации программы, с которой он пришел к власти, естественно, играет сам президент. Он может придать одним из положений больший, а другим - меньший приоритет, наложив тем самым долговременный отпечаток на процесс принятия решений.

Принято считать, что президент США должен быть выше партий и межпартийных конфликтов. В своей первой инаугурационной речи президент США Т. Джефферсон произнес ставшую знаменитой фразу: "Любое расхождение во мнениях не есть расхождение в принципах. Различаясь по названию, мы являемся приверженцами одного и того же принципа. Все мы - республиканцы, все мы - федералисты". Но поскольку выдвижение кандидатуры на пост президента всецело зависело от партий, в качестве кандидата той или иной партии президент должен установить и сохранить хорошие отношения с партийными руководителями, апеллировать к членам партии таким образом, чтобы заручиться их голосами для обеспечения поддержки своей кандидатуры. После же избрания у многих президентов ослабевают интерес и внимание к партии, и они адресуются прямо к электорату в целом.

Некоторые авторы выделяют также "ультрапрезидентскую" форму правления, где достигнута наибольшая независимость президента от высшего законодательного собрания. Следует отметить, что такой оборот событий, в сущности, коренится в самом способе избрания президента всеобщим прямым голосованием, что ставит его в независимое от парламента положение, поскольку парламент в принципе лишен возможности оказывать какое бы то ни было влияние на исход выборов. Более того, в ряде стран, обладая правом вето, президент располагает возможностями контролировать его деятельность. Следует к этому добавить и то, что, согласно конституции некоторых стран, например Франции, ряда африканских и латиноамериканских стран, президент вправе выступать с законодательной инициативой по вопросам, затрагивающим важнейшие сферы общественной жизни.

Показательно, что в 70-80-х гг., в условиях усиления реальных прерогатив исполнительной власти, многие аналитики не без оснований забили тревогу относительно наметившихся авторитарных тенденций в ряде индустриально развитых стран. Так, известный американский политолог А. Шлезингер считал, что президент США по объему сосредоточившихся в его руках реальных властных полномочий далеко превзошел многих монархов и императоров прошлого. М. Дюверже, используя подобные же аргументы, характеризовал режим, установленный Ш. де Голлем во Франции, как республиканскую монархию. По мнению же Ж. Клюзеля, "всеобщие выборы придают ему республиканский характер, однако речь идет все же о монархии, устанавливаемой в соответствии с длительностью президентского мандата каждые семь лет".

При парламентско-президентском, или президентско-парламентском, режиме исполнительной власти присущ своего рода дуализм, состоящий в том, что здесь руководящие исполнительные функции являются прерогативой и президента, и кабинета министров, ответственного перед парламентом. Особенность этой формы правления наглядно можно представить на примере Франции. Здесь ключевую позицию занимает президент, опирающийся на мощный, разветвленный бюрократический аппарат. Президент, от которого полностью зависят члены кабинета, разрабатывает стратегию экономического и политического развития страны. Особенность этого режима состоит в том, что здесь возможен конфликт между главой государства и главой правительства. Так было, например, во Франции в середине 80-х и начале 90-х гг., когда Елисейский дворец занимал представитель социалистической партии, а пост премьер-министра - представитель правоцентристских сил.

Сравнив преимущества и недостатки парламентского и президентского режимов, М. Дюверже пришел к выводу, что первый в его различных формах позволяет обеспечить эффективность и стабильность системы управления современного сложного общества. Он обладает большими возможностями для предупреждения, ограничения кризисов, которые могут представлять опасность для демократии. Что касается президентского режима, то он создает условия для формирования социологических предпосылок авторитаризма или иных форм диктатуры, как это можно продемонстрировать на примере краха парламентаризма в Италии в 1922 г., Германии в 1933 г., во Франции в 1940 и 1958 гг.

При типологизации режимов в рамках демократии ключевое значение, как говорилось, имеют соотношение или конфигурация властных институтов. А последняя, в свою очередь, определяется разделением властей. К системе диктатуры, или диктаторской политической системе, данный критерий не подходит, поскольку здесь вообще отсутствует реальное разделение властей. Поэтому в качестве главного критерия можно принять формы организации и функционирования унитарной иерархической власти.

По этому критерию в современной диктаторской политической системе различаются авторитарные и тоталитарные режимы. Внутри этих последних существует целая гамма особенностей, нюансов, модификаций. Например, в рамках тоталитаризма различаются большевистский, нацистский и фашистский режимы. Поскольку для нас эта проблема представляет наибольший интерес, она будет рассмотрена в главе, специально посвященной тоталитаризму. В авторитаризме тоже можно различать режимы с большей или меньшей жесткостью или "либеральностью" в организации властной вертикали. Например, военно-политическая диктатура А. Пиночета в Чили отличалась от авторитарного режима Чон ду Хвана в Южной Корее более откровенной опорой на репрессивный аппарат, большей интенсивностью террора и подавления и т.д. Существуют такие гибридные режимы, в которых органически сочетаются элементы как тоталитаризма, так и авторитаризма. К ним можно отнести, например, франкистский режим в Испании.

Чем отличается авторитаризм от тоталитаризма? Важнейшие аспекты этой проблемы будут рассмотрены в главе о тоталитаризме. Здесь затрону ее в самом общем виде. Для тоталитаризма характерны полное слияние, срастание в единое неразрывное целое общества и государства; общества, государства и партии; их вместе и единой идеологии; экономики, политики и идеологии и т.д. В авторитаризме такой тотальности может и не быть. Он использует в своих интересах слабость и неразвитость гражданского общества, но в отличие от тоталитаризма не уничтожает его. Здесь экономика сохраняет значительную степень самостоятельности. Сохраняется и плюрализм социальных сил. Авторитаризм может уживаться, сочетаться как с государственной, так и с рыночной экономикой. Переход от авторитаризма к демократии нередко означает смену политического режима без радикального переустройства экономического строя. Переход же от тоталитаризма на рельсы демократизации предполагает коренное изменение всей общественной системы.

§ 10. Территориально-политическая организация государственно-политической системы

Государственно-политическое устройство включает форму территориально-политической организации, которая, в свою очередь, охватывает принципы и механизмы взаимоотношений между центральными и местными органами государственной власти. В реальной жизни эти принципы и механизмы выражаются в унитаризме, федерализме и конфедерализме. Как все эти последние соотносятся с различными типами политических систем и режимов?

Анализ реального положения вещей не дает оснований для установления каких бы то ни было устоявшихся однозначных корреляций между тремя уровнями типологизации. Так, для США и ФРГ, где господствует либерально-демократическая система, характерен федеративный принцип государственного устройства, но такой же принцип был характерен для тоталитарного Советского Союза и Бразилии, когда там господствовала авторитарная система. В то же время унитарное устройство было реализовано в нацистской Германии и фашистской Италии, унитарными являются большинство современных либерально-демократических государств. Либерально-демократическая Швейцария является конфедерацией кантонов, но рабовладельческие штаты, отделившиеся от северных штатов США во время Гражданской войны, также отдали предпочтение конфедеративному устройству государства. Федерализм встречается как в многонациональных странах (Индия, Россия), где имеет место сочетание территориально-политического и территориально-национального принципов, так и в преимущественно однонациональных странах (ФРГ) с их территориально-политическим принципом государственного устройства. Столь же неоднозначно соотношение первого и второго уровней типологизации с монархией, президентской и парламентской республиками и т.д. Унитарное государство, независимо от того, централизованное оно или децентрализованное, демократическое или авторитарное, характеризуется господством единой системы органов власти и правосудия, руководствующихся едиными правовыми и конституционными нормами. Здесь все управленческие образования сверху донизу подчинены правительству и являются административными подразделениями. Руководители местных органов власти, хотя и избираются на выборах, их прерогативы существенно ограничены, их деятельность контролируется центральным правительством. Разумеется, масштабы централизации и такого контроля варьируются в разных странах.

Но вместе с тем необходимо отметить, что унитарное устройство не обязательно предполагает жесткую административную централизацию. Такая централизация, как правило, характерна для авторитарных и тоталитарных государств независимо от их территориально-государственного устройства. Например, хотя СССР формально считался федеративным государством, на деле для него были характерны жесткий унитаризм, централизация и регламентация (об этом более подробно см. ниже). В современных высокоразвитых индустриальных обществах централизация, сыгравшая положительную роль на определенном этапе исторического развития (например, в периоды образования национальных государств, индустриализации, восстановления народного хозяйства после первой и второй мировой войн и т.д.), утрачивает характерные для нее преимущества.

В последние десятилетия в большинстве унитарных государств, таких как Италия, Франция, Великобритания и др., наметились все более четко проявляющиеся тенденции к децентрализации, передаче местным органам растущего круга властных прерогатив и функций. Например, в Италии имеются различия между областями с обычным статусом и теми, которые сохраняют особый статус на основе специфических культурных, этнических или исторических особенностей. Это Сицилия, Сардиния, Балле д'Аоста, Трентино-Альто Адидже. Все более растущей самостоятельности в решении местных проблем добиваются Шотландия, Уэльс и др. области Великобритании. Это дает им возможность оперативно реагировать на изменяющиеся условия жизни на местах, гибко и эффективно руководить социальными и политическими интересами. Но при этом в силе остается основополагающий принцип, по которому всю конституционную структуру сверху донизу определяют центральные органы государства. Децентрализованные образования не вправе произвести какие бы то ни было изменения по собственному усмотрению без согласия на то центральных властей.

Во многих странах современного мира утвердилась федеративная модель государственно-территориального устройства. К их числу относятся Австралия, Австрия, Аргентина, Бразилия, Индия, Канада, Малайзия, Мексика, Нигерия, США, ФРГ. Федеративный путь государственного обустройства избрала и новая Россия.

Хотя те или иные элементы федерализма существовали еще в условиях античной Греции, в современном смысле он связан с возникновением буржуазного общества и .капиталистического государства. Одной из первых федераций была Нидерландская республика соединенных провинций, основанная в 1579 г. по Утрехтской унии. В силу ряда причин она вскоре потерпела неудачу. Наиболее старой из всех существующих федераций являются США, основанные конституцией 1787 г. Зачинателем теории федерализма считается Йоханнес Альтузиус (1562-1638 гг.), который разработал так называемую федеральную теорию народного суверенитета. Согласно этой теории государство характеризовалось как союз общностей, иерархически возвышающийся над меньшими по размерам общностями или союзами, связанными между собой прямо или косвенно особым соглашением. Большую популярность идеи федерализма получили во второй половине XIX в. и в XX в., когда интенсифицировались процессы образования современных национальных государств. Прудоном даже предсказывалось, что "XX век откроет эру федераций".

Федерация представляет собой союзное государство, состоящее из множества (как в случае с Россией и США) или нескольких (Канада) государственных образований, обладающих определенной степенью самостоятельности в тех или иных сферах общественной жизни. Федеративное устройство призвано обеспечить хозяйственное и политическое единство страны с большой территорией и разобщенными районами. Оно успешно сочетает в себе преимущества государственного единства и централизованной власти со сбалансированной самостоятельностью членов. Так называемая "общая воля", служащая в качестве некой невидимой оси государства, вырабатывается как бы из двойного источника - волеизъявления всех ее граждан, с одной стороны, и государств-членов - с другой.

Федеративное устройство государства существенным образом отражается на структуре высшего законодательного органа, который состоит из двух в принципе равноправных палат, например сенат и палата представителей конгресса США, представляющие соответственно территории и население определенных округов. В случае же существования двух палат в законодательном собрании унитарного государства они не пользуются равноправными полномочиями, как это имеет место в английском парламенте, где палата общин обладает реальными полномочиями, а палата лордов является во многом декоративным органом.

Проблема федеративного устройства остается одной из дискуссионных. Американский политолог Д. Элазар видит причины спора в следующем: 1) федерализм относится одновременно и к структуре, и к функционированию государственной власти; 2) обеспечивает синтез единства и разнообразия; 3) выступает одновременно как политическое и социальное явление; 4) предусматривает определенные цели и средства их достижения; 5) причем эти цели могут быть по своему характеру ограниченными и глобальными; 6) существует несколько моделей политической организации федералистского характера.

Споры о государственном суверенитете в связи с федерацией развернулись еще в XIX в. между сторонниками трех конфликтующих позиций. Так, Г. Еллинек, П. Лабанд, В. Уиллоуби считали, что суверенитетом обладает лишь федеративное государство в целом. Диаметрально противоположную точку зрения высказывали М. Зейдель и Дж. Кэлхун, по мнению которых суверенитет принадлежит составным частям федерации, которые обладают правом свободного выхода из нее. Компромиссный подход выдвинули А. де Токвиль, Г. Вайу и др., утверждавшие, что суверенитет делится между федерацией и субъектами федерации в соответствии с закрепленной в конституции долей разделения властных полномочий по вертикали.

Эти споры и дискуссии не затихают и в наши дни. Они получили новый мощный стимул в результате развала коммунистических систем в Восточной Европе и СССР, образования новой российской государственности на принципах федерализма. В нашей литературе по данному вопросу высказываются две полярно противоположные, по сути дела исключающие друг друга, точки зрения. Первая представлена Р.А. Мюллерсоном. По его мнению, в федеративном государстве субъекты федерации не могут обладать суверенитетом, поскольку не может быть государства в государстве, суверенитета в суверенитете. "Если же государство входит в состав другого государства, - писал он, - то потеря, а не просто ограничение суверенитета, неизбежна. Суверенитет - не просто независимость государства, которая всегда относительна. Суверенитет предполагает их неподчиненность друг другу. Поэтому субъекты федерации, даже обладающие широкими полномочиями, не являются суверенными образованиями".

Вторую точку зрения отстаивает Л.М. Карапетян. По его мнению, федеративное государство, будучи союзом ряда государств, не предусматривает установления подчиненности между ними. Не теряя своего суверенитета, каждый субъект федерации сохраняет политико-правовое качество суверенной государственности, хотя его суверенитет и ограничивается рамками переданных федеративным органам компетенции. В то же время суверенитет федерации также ограничен компетенциями ее субъектов.

Эти споры и дискуссии убедительно показывают всю сложность соотнесения принципа государственного суверенитета с принципами федерализма. Л. Дюги не без оснований подчеркивал, что с точки зрения понятия суверенитета "нельзя создать юридически удовлетворительную конструкцию федерального государства". И действительно, федерация предполагает государственность на двух уровнях.

В принципе федерация, как единое неделимое государство, немыслима без его безусловного суверенитета на всей занимаемой им территории. Вместе с тем федерация - это объединение государств или государственных образований. Поскольку о государстве можно говорить тогда и только тогда, когда оно обладает той или иной долей суверенитета, то можно сказать, что федерация делит суверенитет со своими субъектами. Но здесь возникает вопрос о качестве и объеме суверенитета на двух государственно-властных уровнях. Иначе говоря, речь идет о делимости суверенитета между федеральным уровнем и субъектами федерации. Здесь два источника и уровня власти: центральное или федеральное правительство и правительства отдельных штатов (как в США) или земель (как в ФРГ). Последние часть своих властных полномочий делегируют федеральному правительству. В принципе в ведение последнего передаются основополагающие для любого государства проблемы обороны, внешней политики, денежного обращения и финансового регулирования, политика в области труда и трудовых отношений, социальной защиты населения и т.д. Полномочия по всем вопросам, не переданные федеральному правительству, остаются за субъектами федерации. При разграничении прерогатив и компетенции между двумя уровнями обеспечиваются верховенство федеральной конституции и законов, соответствие им конституций и законов субъектов федерации.

При всем том одним из важнейших принципов федерализма является автономность, самоуправляемость всех субъектов федерации. Субъекты федерации, а именно земли в Австрии и Германии, штаты в США, провинции в Канаде, имеют право принимать собственные конституции и законы, обладают значительной степенью самостоятельности в решении достаточно широкого круга проблем. Они регулируют свои отношения с центральным правительством на договорной основе при соблюдении равноправия всех субъектов федерации. Проблемы, как правило, решаются на том уровне, на котором они возникают. Иначе говоря, власть осуществляется множеством правительственных органов, каждый из которых обладает своими властными прерогативами и компетенциями. Имеет место определенное разделение властей по вертикали, призванное сдерживать и уравновесить влияние различных органов управления. Федерализм подразумевает многообразие реализации властных функций в рамках упорядоченной структуры связей. Здесь мы имеем не слияние, а единство в многообразии.

В федеративном государстве существование двух палат позволяет сочетать представительство населения страны в целом с территориальным представительством от земель, штатов или иных административно-территориальных образований. Две палаты отличаются друг от друга по своим функциям, властным прерогативам, а во многих случаях и по способу избрания их депутатов. Если нижние палаты, как правило, формируются посредством прямых выборов, то верхние палаты в разных странах комплектуются по-разному. Например, палата лордов составляется из наследственных пэров, которые не вправе передавать свой титул по наследству, а также высших иерархов англиканской церкви. Верхняя палата конгресса США - сенат -состоит из 100 сенаторов, избираемых по два от всех 50 штатов независимо от численности населения.«В ФРГ депутаты верхней палаты в лице бундестага назначаются правительствами земель.

Различаются конституционно-договорные и конституционные федерации. В первом случае федерация - это объединение государств, которые на основе договора делегировали ряд своих прав и прерогатив общему для всех них центральному правительству. При этом каждый член федерации сохраняет за собой суверенитет в принадлежащей ему юрисдикции. Центральное правительство не может внести какие-либо изменения в конституционный договор, а каждый член федерации может при желании расторгнуть этот договор. В конституционной федерации не предусмотрено право какого-либо из ее субъектов на выход из нее. В истории было несколько случаев мирного разделения федерации: в 1965 г. из состава федеративного государства Малайзия, образованного в 1963 г., вышел один из штатов - Сингапур, определившийся как самостоятельное суверенное государство. В 1992 г. Чехословацкая федерация распалась на два самостоятельных государства - Чехию и Словакию. Попытки же силового решения проблем выхода из федерации, как правило, чреваты непредсказуемыми кровавыми последствиями. Это воочию продемонстрировали события и перипетии, связанные с выходом из состава США 11 южных штатов в начале 60-х гг. XIX в., развалом СССР и Югославии в наши дни.

Исторический опыт, особенно нашей страны, Югославии и Чехословакии, показал бесперспективность попыток разрешения национального вопроса в рамках федерации путем ее национально-политической организации. С этой точки зрения для нас несомненный интерес представляет то, что перед такими классически федеративными государствами, как СЫА и Германия, продемонстрировавшими свою жизнеспособность, не стояла проблема решения национального вопроса. В них политико-территориальное деление не привязано к национально-территориальному делению, а определение национальности связано с гражданством страны.

Конфедерация представляет собой внутренне противоречивую форму политической организации. Для нее прежде всего характерны юрисдикционные споры, немыслимые для федеративного и унитарного государства. Здесь каждое входящее в конфедерацию государственное образование почти в полном объеме сохраняет свои конституционные прерогативы и власть. Поэтому центральное правительство зависит от правительств отдельных государственных образований, его полномочия для выполнения тех или иных проблем определяются этими правительствами. Поскольку слабое центральное правительство получает средства за счет более или менее добровольных взносов от нижестоящих правительств, гражданин испытывает на себе влияние центрального правительства лишь косвенно и отдаленно. В целом можно утверждать, что федерация предполагает наличие центра, который вправе принимать властные решения, затрагивающие всех субъектов федерации. Конфедерация же, будучи союзом независимых государств, таким центром не располагает.

В качестве примеров конфедерации можно привести США со времени завоевания независимости в 1776г. до принятия конституции континентальным конгрессом в 1787 г. (точнее, до ее введения в действие в 1789 г.), Германский союз в 1815-1867 гг. Здесь особняком стоит Швейцария. Швейцарская конфедерация возникла в 1291 г. как союз трех кантонов (Швиц, Ури, Унтервальден) для защиты от Габсбургов. По-видимому, ее можно относить к конфедерации только до середины XIX в. С тех пор в ней все более отчетливо преобладала тенденция к дрейфу в сторону федерализма. Как показал исторический опыт, конфедерация является одной из самых нежизнеспособных форм государственного устройства. Прав один из основателей Общего рынка Ж. Моне, который говорил, что существуют два типа конфедераций: те, которые трансформируются в федерации, и те, которые терпят неудачу. США, которые из слабо структурированной конфедерации превратились в мощное федеральное государство, и Швейцария, которая, формально сохранив название конфедерации, на деле приобрела качества федерации, подтверждают обоснованность этого тезиса. Это необходимо учесть при анализе перспектив развития новой государственности в России, перед которой стоит проблема федерализации по сути своей централизованного унитарного государства.

В данной главе я проанализировал лишь самые, на мой взгляд, ключевые аспекты мира политического. Очевидно, что каждый из этих аспектов имеет множество измерений, граней и особенностей. Каждый из них требует собственного подхода, и, разумеется, все их во всей полноте невозможно изложить в одной работе. При всем том вышеизложенного вполне достаточно, чтобы иметь представление о содержании и сущностных характеристиках мира политического. В последующих главах конкретизируются наиболее важные из этих характеристик.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1.             Какое содержание вкладывается в понятие политического?

2.             Дайте общую характеристику мира политического.

3.             Место государства и власти в мире политического.

4.             Сущностные характеристики государства.

5.             Каковы сущностные характеристики власти?

6.             Чем государство отличается от всех остальных сообществ людей?

7.             Как соотносятся между собой нация и государство?

8.             Какое значение для государства имеют суверенитет и закон?

9.             Объясните, что вы понимаете под монополией на легитимное насилие.

10.         Что такое политическая система?

11.         Назовите основные типы политических систем. Чем они отличаются друг от друга?

12.         Назовите основные типы политических режимов. Чем отличаются они друг от друга?

13.         Что такое федерация, конфедерация и унитарное государство?

ЛИТЕРАТУРА

Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии//По-литические исследования. -1992. - № 4;

Вебер М. Избранные произведения. - М., 1990;

Власть: очерки современной политической философии Запада. — М., 1989;

Гегель. Философия права. - М., 1990;

Гелнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса//Путь. - 1992. — № 1;

26 основных понятий политического анализа //Политические исследования. -1993. -№ 1;

Дюги Л. Конституционное право;

Общая теория государства. — М., 1908;

Изензее И. Государство//Вестник Московского университета. Серия 12. - Социально-политические исследования. -1992. - № 6;

Мишель А. Идея государства. - М., 1909;

Национальное государство: теория, история, политическая практика //Политические исследования. -1992. - № 5-6;

Моммен А. Федерализм и национальное государство (к истории вопроса)//Политические исследования. —1992. - № 4;

Фридмен Л. Американская правовая культура и федерализм/Дам же;

ШмиттК. Понятие политического//Вопросы социологии. -1992. -№ 1.

Глава V. ПАРТИИ В СИСТЕМЕ ВЛАСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ

§ 1. Факторы и условия формирования институционализации политических партий

Одним из первых предложил определение политической партии известный английский политический деятель и философ XVIII в. Э. Берк. "Партия, - писал он, - представляет собой организацию людей, объединенных с целью продвижения совместными усилиями национального интереса, руководствуясь некоторым специфическим принципом, относительно которого все они пришли к согласию". Современное понимание партий с соответствующими типологическими признаками начало формироваться в XIX - начале XX в. Интерес представляет позиция немецкого исследователя В. Хасбаха, который рассматривал партию как "союз людей с одинаковыми политическими взглядами и целями, стремящихся к завоеванию политической власти с целью использования ее для реализации собственных интересов". Наиболее интересное определение дал М. Вебер, который считал партии "общественными организациями, опирающимися на добровольный прием членов, ставящих себе целью завоевание власти для своего руководства и обеспечение активным членам соответствующих условий (духовных и материальных) для получения определенных материальных выгод или личных привилегий либо того и другого одновременно".

Очевидно, что партия рассматривается как группа людей, объединившихся для участия в политической жизни и преследующих цель завоевания политической власти. Необходимо учесть, что партии не всегда играли ту роль, которую они играют в настоящее время в политической системе индустриально развитых стран. Симптоматично то, что основатели США, где партии в современном смысле наряду с партиями Великобритании возникли впервые, считали партии в лучшем случае необходимым злом, рассматривая их как источник конфликтов, раздоров и смуты. Но тем не менее партии стали важным элементом политической системы сначала стран Запада, а затем и всех других стран, которые пошли по пути капиталистического развития.

Как показывает исторический опыт, разнообразие интересов, ориентации, установок, ценностей, являющееся основополагающей характеристикой любого сложного и жизнеспособного общества, неизбежно обусловливает разное понимание роли государства, взаимоотношений государства и отдельного индивида и, соответственно, разные социально-философские и идейно-политические установки. Люди с одинаковыми интересами и воззрениями в конечном итоге объединяются между собой для достижения общих целей совокупными силами. Причем признание законности существования соперничающих между собой интересов и фракций неизбежно приводило к признанию законности политических инструментов, призванных представлять эти интересы и фракции в государственно-политической системе, системе власти. Такими инструментами в конечном счете и оказались партии, формировавшиеся путем приведения к общему знаменателю разнородных интересов и позиций основных социально-политических сил формировавшегося буржуазного общества.

Партия и партийные системы прошли длительный путь формирования и эволюции. Они являются продуктом социально-экономического и общественно-исторического развития каждой конкретной страны. Серьезный отпечаток на их характер накладывают особенности социокультурного развития, исторические традиции, демографические и этнокультурные процессы, особенности религии и т.д. Говорить о партийной системе и партиях в той или иной стране - значит определить место и роль партий в общественно-политической системе, их функции, социальный состав и электорат, их организационную структуру и т.д.

Особенно интенсивно процесс формирования политических партий, начавшийся в XVIII в. в Великобритании и США, протекал, охватив и другие страны Европейского континента, во второй половине XIX - первые десятилетия XX в. Ныне само функционирование этой системы невозможно представить без соперничающих между собой партий и партийных группировок. Основные партии этих стран в их взаимодействии, взаимоотношении, взаимных конфликтах и взаимной ротации у власти рассматриваются как единая партийная система, во многом определяющая жизнеспособность и функционирование всей политической системы в целом.

В Великобритании начало межпартийной борьбы в современных ее формах восходит к периоду так называемой Славной революции 1688 г. В центре этой борьбы стоял вопрос о расширении прерогатив парламента за счет сокращения прерогатив королевской власти.

Постепенно противоборствующие политические силы оформились в более или менее спаянные партийные группировки, получившие название вигов и тори (а в XX в. - либералов и консерваторов). Симптоматично, что, давая оценку этой тенденции, известный английский политический деятель и мыслитель XVIII в. Э. Берк один из своих памфлетов 1769 г. начал так: "Партийное разделение, независимо от того, действуют ли партии в целом в интересах добра или зла, - вещь неотделимая от свободной системы правления".

Для возникновения партий необходим институт политического представительства, в котором в органическом синтезе переплелись две важнейшие идеи представительной демократии: с одной стороны, идея, согласно которой ни один человек не вправе править другим человеком без согласия последнего, и с другой - мысль о том, что, поскольку каждый индивид не в состоянии непосредственно участвовать в управлении государством, интересы различных категорий населения могут быть представлены в системе власти особыми уполномоченными, которым делегированы соответствующие прерогативы и права. В каждой стране данный принцип формировался и утверждался по-разному. Идея представительства как гарантии личной свободы настойчиво выдвигалась идеологами английской революции середины XVII в. Ее разрабатывали и отстаивали выдающиеся мыслители, философы, политические философы XVII-XIX вв., такие как Дж. Локк, Ш.-Л. Монтескье, И. Кант, А. де Токвиль, Дж. С. Милль и др. Она нашла свое политическое выражение в идее прирожденных и неотчуждаемых прав человека, включенных "в Декларацию независимости США, Декларацию прав человека и гражданина и другие основополагающие документы политической истории современного мира.

Принципы представительности и выборности представителей различных социальных групп в законодательные или иные органы власти, по самой логике вещей, поставили вопрос об инструментах и средствах политической реализации этих принципов. В качестве таких инструментов постепенно во всех ныне индустриально развитых странах возникли и утвердились политические партии. Важно учесть формирование не только идеи партии как инструмента реализации политического процесса, но и идеи партии как законной оппозиции.

Другими словами, признание законности разнообразных интересов в обществе обусловило признание законности политических инструментов в лице партий, призванных представлять эти интересы в системе власти. В сущности, важным фактором, способствовавшим возникновению партий, были организационные потребности функционирования больших политических систем, формирования определенных государственно-политических структур, призванных как-то отразить разнообразие интересов. Обращает на себя внимание тот факт, что прослеживается тесная взаимосвязь между возникновением политических партий и формированием буржуазной теории политического представительства. Просветительская идея равенства всех людей по своей природе предполагала, что ни один человек не вправе править другим человеком без согласия последнего. Поскольку же каждый индивид не в состоянии непосредственно участвовать в управлении государством, то республиканская форма правления предполагала принцип представительства различных социальных слоев в системе власти. О том, насколько большое значение в тот период придавалось принципу представительства, свидетельствует, например, тот факт, что Дж. Мэдисон отождествлял республиканизм с представительством. По его мысли, избранные представители смогут лучше защищать и отстаивать права и свободы народа, чем сам народ.

С самого начала развернулись поиски оптимальных путей и механизмов реализации представительства. Как считал Монтескье, люди, как правило, знают интересы и проблемы своего населенного пункта, города, региона лучше, чем интересы и проблемы других регионов страны. Поэтому представителей во властные органы целесообразнее избирать не от всей страны в целом, а от отдельных городов или местностей, организованных в избирательные округа. В Англии утвердилась так называемая теория "фактического представительства", суть которой состояла в том, что члены парламента представляют не просто отдельные слои и группы населения, а всю совокупность нации в целом. Поэтому не имеет значения, как, из числа кого и где они избираются. Причем для вигов, которые сформулировали эту теорию, было характерно убеждение в том, что члены парламента, будучи избраны, не должны зависеть от своих избирателей. Обосновывая такой тезис, Э. Берк в своей известной речи перед избирателями в Бристоле в 1774 г. настаивал на том, что парламент должен быть не неким "конгрессом послов от различных и враждебных интересов", а форумом представителей всего английского народа, руководствующихся стремлением реализовать "общее благо".

Против теории "фактического представительства" политические деятели Америки выдвинули концепцию географического представительства, в соответствии с которой члены законодательного собрания избирались бы в качестве представителей определенных территорий и групп населения, а не представителей всего населения государства. Касаясь, например, палаты представителей, Дж. Мэдисон придавал особое значение тому, чтобы избранные представители "непосредственно зависели от народа". Причем он считал, что главная функция этих представителей должна состоять в обеспечении секционных интересов. Так, он был убежден, что конфликты различных интересов в обществе неизбежны и они ведут к возникновению фракционных споров по социально-политическим проблемам. По его мнению, избранные представители будут действовать как делегаты особых интересов тех, кто их избрал.

Исходя из этой концепции, ученые искали разрешение проблемы представительства разнородных конфликтующих групп и противодействия установлению господства той или иной социальной группы или фракции в обществе на путях пространственного расширения границ республики. "Чем меньше общество, - писал Дж. Мэдисон, -тем меньше возможностей для появления четко очерченных партий и интересов и тем чаще большинство окажется в одной и той же партии. При расширении территории и увеличении населения увеличивается количество партий, отражающих разнообразие общественных интересов".

В качестве механизма сбалансирования интересов различных фракций или группировок и предотвращения господства какой-либо одной фракции ученые сформулировали принцип разделения властей и систему "сдержек и противовесов". Однако сам принцип выборности на основе довольно широкого для того времени права голоса двух наиболее важных из трех ветвей государственной власти -законодательной и исполнительной - предполагал возможность выбора между альтернативными политическими курсами и лидерами, призванными представлять избирателей, выступающих в поддержку той или иной альтернативы. Именно здесь партии и партийная конкуренция стали играть ключевую роль. Постепенно получила признание мысль о том, что в политической борьбе партия приобретает дополнительную силу, вступая в дискуссию с оппонентами другой партии, и что партия много теряет при слабой оппозиции.

Понятие "политическая партия" возникло в XIX в. вместе с формированием представительных институтов и распространением избирательного права. Под ним имелась в виду организация, преследующая цель завоевания постов в государственных органах в конкурентной борьбе за голоса избирателей. В последующем оно расширилось категорией "политическая организация". К политическим организациям относились те, которые не были вовлечены в конкурентную избирательную борьбу, мелкие партии, которые не обладали реальными возможностями добиваться властных должностей и апелляции к электорату, революционные организации, стремящиеся к ликвидации самого принципа избирательности, а также правящие группы в тоталитарных государствах. Хотя в XIX в. дискуссии о правомерности, значении и функциях партий не прекращались, к концу столетия они стали важнейшими составляющими современных политических систем. К примеру, если в 1861 г. в Великобритании в парламентских выборах партии вообще не участвовали, то в 1951 г. в высшие властные структуры не был избран ни один не зависимый от партии претендент.

Есть определенная хронологическая последовательность в возникновении партий в зависимости от идейной ориентации. Либерализм и либеральные партии возникли в борьбе против феодальных режимов. В Европе в середине XIX в. либералы первыми создали свои организации с собственной идеологией и фракциями в парламенте. Первыми такими организациями стали Прогрессивная партия в Германии, Бельгийская либеральная партия и др. По их примеру подобные организации создали и консерваторы, например "Клуб консерваторов" в Англии. И те и другие довольно долго считали себя не партиями, а объединениями единомышленников. Дальнейшее расширение избирательного права подтолкнуло их организационно укрепить свои партии. Французская революция, которая стала переломным этапом в переходе от феодализма к капитализму, дала сильнейший толчок образованию на Европейском континенте разнородных консервативных группировок, именовавших себя "аристократами", "роялистами", "придворными партиями", а во второй половине XIX-начале XX в. сформировались и консервативные партии. Они, по сути дела, возникли в качестве реакции и противовеса либеральным партиям. Рабочие партии возникли в борьбе с капиталистической системой, аграрные партии - как реакция против индустриального развития, христианские партии - в борьбе против секулярных, антиклерикальных движений, коммунистические - против социал-демократии, а фашистские - против демократии во всех ее формах и т.д.

Следует различать партии, возникшие в качестве парламентских партий в рамках самого парламента, и внепарламентские партии. Первые возникли сравнительно рано и рассматривались как часть конституционного механизма. Затем формировавшиеся в обществе группы стали принимать эти партии как выразителей своих интересов. Сами партии, в свою очередь, предпринимали усилия по привлечению в свои ряды членов, а также по организации поддержки среди этих групп. Такой именно путь проделала, например, консервативная партия Великобритании, которая сформировалась в структурах парламента. Наоборот, лейбористская партия Великобритании первоначально сложилась как внепарламентская организация в недрах английского рабочего движения и лишь позже стала парламентской партией. В континентально-европейских странах, где традиция конституционной оппозиции привилась сравнительно позже, большинство партий возникли вне парламента - первоначально из разного рода клубов, студенческих организаций, профсоюзов, крестьянских кооперативов и т.д.

Некоторыми специфическими особенностями отличался процесс формирования политических партий в России. Здесь в первую очередь следует назвать сохранение большого веса и влияния сословно-феодальных институтов, господство самодержавия, запоздалое развитие капитализма, отставание процессов становления гражданского общества и институтов парламентаризма и правового государства и многое другое. В конце XIX - начале XX в. современники отмечали "неутвержденность общественного состава", имея в виду недифференцированность и неопределенность интересов различных групп населения. Не случайно В.О. Ключевский как-то заявил, что не сочувствует "партийно-политическому делению общества при организации народного представительства". Такой подход во многом объяснялся неразвитостью инфраструктуры гражданского общества, что действительно могло способствовать искажению реального представительства общественных интересов партиями в политической сфере.

Но тем не менее в конце XIX - начале XX в. партии стали фактором политической жизни России - особенно сильнейший толчок к их формированию и консолидации дала буржуазная революция 1905 г. Либеральные организации и партии формировались на основе сил, группировавшихся вокруг Вольного экономического общества, Юридического общества при Московском университете, Союза взаимопомощи русских писателей, комитетов грамотности в Москве, земских организаций и т.д. К концу 1905 г. оформились "Союз 17 октября" (октябристы), конституционно-демократическая партия (кадеты), Партия мирного обновления, Торгово-промышленная партия, Партия правового порядка и т.д. Сразу после манифеста 17 октября 1905 г. оппозиционные организации и партии заняли заметное место на политической арене, что, в частности, проявилось в их активности на первых свободных выборах в Первую Государственную думу. Показательно, что в 1906 г. П.А. Столыпин предложил лидерам кадетов и октябристов войти в правительство, на что последние ответили отказом.

В тот же период на авансцену вышла и та политическая партия, которая, совершив в 1917 г. государственный переворот и разогнав в начале 1918 г. Учредительное собрание, стала могильщицей всех остальных партий и организаций, самого нарождавшегося парламентаризма и демократических институтов. Речь, разумеется, идет о Российской социал-демократической рабочей партии.

§ 2. Политическая партия и её функции

В большинстве стран статус и деятельность партий регулируются специальными законами или конституционными нормами. К ним относится, например, закон о партиях, принятый в ФРГ в 1967 г.

Он призван регулировать конституционно-правовой статус партий, их цели и задачи, принципы внутренней организации, механизмы и процедуры участия в выборах и т.д. В Великобритании, Швейцарии, Австралии, Канаде и других странах нет специальных законов о партиях, на них распространяются общие положения конституции или законов о союзах, в соответствии с которыми любая группа граждан вправе создавать свои партии, если их цели и задачи не противоречат конституционным основам государства. Зачастую эти законы представляют собой довольно объемистые кодексы, детально предписывающие функции партиям на общенациональном и местном уровнях. Эти предписания, в частности, включают процедуры и правила избрания делегатов на партийные съезды или конференции; сроки и порядок их проведения; процедуры избрания должностных лиц партийной организации; порядок внесения кандидатов партии в избирательные бюллетени; порядок избрания делегатов на общенациональный съезд; правила расходования денег партийными кандидатами на политические кампании; порядок и сроки проведения избирательных кампаний и выборов и т.д.

В структурном отношении в партии можно выделить три уровня. Самый неопределенный и размытый уровень - это тот блок избирателей, которые идентифицируют себя с данной партией и систематически голосуют за нее на выборах. Они составляют массовую базу, которая обеспечивает кандидатов партии поддержкой у избирательных урн. Принадлежность к такой группе весьма трудно определить, поскольку она основывается больше на декларируемой приверженности, нежели на официальной вовлеченности в партийную организацию.

Второй - это официальная партийная организация. Естественно, организационная структура партии берет начало там, где находятся избиратели. Поэтому, как правило, она начинается на уровне самой низшей первичной ячейки - избирательного округа. В США, например, демократическая партия имеет 2,5 тыс., а республиканская — 2 тыс. окружных организаций. Главная их задача состоит в мобилизации на местном уровне избирателей в поддержку кандидатов своей партии. Их совокупность составляют организации на районном, областном, земельном, штатном и т.д. (в зависимости от страны) уровне, а совокупность партийных организаций этих последних - общенациональную партию.

Почти все современные политические партии имеют партийный аппарат, представляющий собой особую группу людей, профессионально занимающихся организационными вопросами политической деятельности партии. Так, например, в США как демократическая, так и республиканская партии возглавляются национальными комитетами, сформировавшимися еще в середине XIX в. Они занимаются административными вопросами, организуют предвыборные кампании кандидатов партий, устанавливают сроки, место и порядок проведения партийных съездов, обеспечивают соблюдение правил избрания делегатов на съезды и т.д.

И третий - где речь идет о партии в системе правления, состоящей из должностных лиц в государственном аппарате, которые получили свои посты в силу принадлежности к соответствующей партии. Это президенты, губернаторы, члены парламента, законодательных собраний областей, штатов, земель, местных органов и т.д. Естественно, такая иерархия во многом носит условный характер и в разных странах имеет свою национальную специфику. Например, в консервативной партии Великобритании парламентская фракция в организационном отношении составляет самостоятельный структурный элемент — парламентскую консервативную партию. Лидер парламентской фракции является одновременно лидером партии в общенациональном масштабе. Он является связующим звеном между всеми структурными подразделениями партии. В его руках сосредоточены значительные властные полномочия ..о внутрипартийных делах. По сути дела, центральные органы партии - Исполнительный совет, Исполнительный комитет и Центральное бюро - представляют собой совещательные органы при лидере.

Главная задача политических партий состоит в том, чтобы превратить множество частных интересов отдельных граждан, социальных слоев, заинтересованных групп в их совокупный политический интерес путем сведения этих интересов к единому знаменателю. В современных либерально-демократических системах партии, как правило, выступают в качестве носителей конкурирующих друг с другом политических курсов, не ставя под сомнение законность существующего конституционного строя, основополагающих прав и свобод граждан, утвердившихся и общепринятых в данной стране правил политической игры и т.д. Соблюдение и реализация этих принципов создавали предпосылки для признания каждой из противоборствующих сторон "законности" существования противной стороны.

Поэтому естественно, что в сознании широких слоев населения утвердилось отношение к партиям как важнейшим структурным и функциональным элементам политической организации общества. Это относится как к правящим партиям, так и большинству партий, остающихся в оппозиции. Партии же, принципиально не приемлющие существующую систему, либо постепенно отодвигаются на периферию политической жизни, либо вовсе исчезают с политической арены. Живучесть и успех многих левых партий в индустриально развитых странах, которые первоначально не принимали существующую систему, не в последнюю очередь определяются тем, что они в конечном итоге в той или иной форме интегрировались в эту систему. Итальянский политолог X. Портелли выделяет три фазы процесса интеграции: сплочение сил и обращение к конкретным проблемам; признание существующих институтов; трансформацию самих партий. Став частью системы, партия вынуждена умерить свою радикальность и, усвоив реальности борьбы за голоса избирателей и за политическую власть, выдвигать более умеренные платформы.

В идеале цель партии состоит в реализации представительства в политической системе тех слоев населения, интересы которых она выражает. Путем представительства различных социальных групп, слоев, сословий, интересов и т.д. с помощью партий общество и государство как бы интегрально соединяются в неразрывное единое целое. Здесь важное значение имеет то, что в современном сложном и высокоразвитом индустриальном обществе люди со своими особыми интересами, устремлениями, ориентациями, установками могут участвовать в политической жизни в качестве членов различных союзов, объединений, партий. Необходимо отметить и то, что в такой большой организационной системе, как государство, призванное реализовать общее благо, которое, в свою очередь, слагается из множества разнородных, зачастую конфликтующих и противоборствующих интересов, и имеющее принудительную юрисдикцию, контроль со стороны народа или общества практически невозможен без этих союзов, объединений, партий.

Партии не только выражают интересы тех или иных социальных групп, но и активно участвуют в формировании этих интересов. Они выполняют функции объединения интересов различных социальных групп и слоев путем сведения этих интересов к единому знаменателю.

Партии, соединяя гражданское общество с государством, способствуют преодолению или смягчению конфликтов, имманентно присущих их отношениям. Именно благодаря партиям обеспечивается функционирование законодательных собраний и исполнительной власти. Можно утверждать, что именно сильные партии не ослабляют, а, наоборот, усиливают государство, укрепляя каналы обратной связи последнего с обществом, его контроль над политическим процессом. Соответственно слабость партии неизбежно оборачивается слабостью государства.

Партии приобретают функции своего рода интегрирующих нервов и сосудов между обществом и миром политического, объединяя их в единое неразрывное целое. С этой точки зрения в либерально-демократической системе, с одной стороны, и авторитарной и тоталитарной системах - с другой, партии выполняют свои функции по-разному. Если при тоталитаризме одна-единственная партия почти полностью слита с государственными структурами, то господствующие в либерально-демократической системе конкурентные партии действуют на двух уровнях. Во-первых, каждая партия создает сеть каналов, пронизывающих все или большинство региональных общностей и местных общин и тем самым усиливающих в них общенациональное начало. Во-вторых, сама направленность партии на конкуренцию с другими партиями способствует тому, что общенациональная политическая система ставится над всеми конкретными группировками должностных лиц, независимо от их ранга и положения. Тем самым проводится четкое различие между самой политической системой и конкретными должностными лицами.

В однопартийной системе нет различий между этими двумя началами. Граждане склонны отождествлять политическую систему с политикой конкретных руководителей, а последние, в свою очередь, как правило, пользуются утвердившимися национальными лояльностями, чтобы обеспечить себе как можно более широкую поддержку. В таких обществах любые нападки на тех или иных политических руководителей или господствующую партию могут рассматриваться \ как нападки на саму политическую систему. Споры относительно какого-либо конкретного политического курса и того или иного руководителя могут затронуть фундаментальные вопросы о выживании системы. В конкурентной партийной системе оппоненты правящей в данный момент партии могут обвинить последнюю в ослаблении государства или предательстве традиций нации, но существование самой политической системы не подвергается опасности. Конкурентная партийная система защищает от недовольства ее граждан: жалобы и нападки отвлекаются от системы в целом и направляются на лиц, находящихся в данный момент у власти.

Учреждение постоянных каналов для выражения конфликтующих интересов способствовало стабилизации структуры национальных государств. Уравнение статуса различных деноминаций содействовало смягчению прежних конфликтов по религиозным вопросам. Расширение права голоса, а также свободы политического самовыражения также помогло утверждению легитимности национального государства. С идеей партии как законной оппозиции тесно связана идея выборности, призванной обеспечить народный суверенитет и представительство всех заинтересованных группировок и слоев населения в системе власти через партии. Роль выразителя народного суверенитета отводится лишь избирательному корпусу. Характерно не только и не столько возможно более полное участие масс в принятии политических решений, сколько открытая конкуренция с целью завоевания тех или иных правительственных постов и контроля над деятельностью тех, кто находится у власти.

С самого начала одна из главных функций политических партий и избирательной системы состояла в формализации и институционализации политического участия граждан, замене спонтанных, стихийных, неорганизованных и зачастую "незаконных" (бунт, восстание и т.д.) форм политических действий "узаконенными", институционализированными формами участия через партии и избирательную систему. С этой точки зрения большое значение имеют определенные общепризнанные правила игры, обязательные для всех сторон, вовлеченных в политический процесс. В идеале партия, находящаяся в оппозиции, отвергает заговор, государственный переворот, бунт, восстание, революцию и т.д. в качестве средства завоевания политической власти и открыто апеллирует к избирателям. В то же время на действующее правительство налагаются определенные ограничения в отношении методов и средств, которые оно может использовать против оппозиции. Допускается выражение оппозиционных взглядов как внутри, так и вне парламента. Вводя принцип смены политической власти в процесс конкуренции между двумя или несколькими партиями, избирательная система и партии как бы отделяли конкретных людей, сменявшихся у власти, от самой системы.

В большинстве стран партийные организации в значительной степени полностью контролируют и механизм выдвижения своих кандидатов на выборах, и сам процесс проведения выборов. Например, в Италии выдвигать кандидатов в палату депутатов вправе только политические партии или организованные политические группы. При этом показательно, что список кандидатов, выдвигаемых той или иной партией, не имевшей представительства в предшествующей легислатуре, должен быть подписан от 350 до 700 избирателей избирательного округа. Подобного рода требования, зачастую значительно более жесткие, предъявляются во многих странах. Поэтому любое лицо, стремящееся сделать политическую карьеру, должно принять существующую партийную систему и найти общий язык с руководством партий, партийными функционерами на соответствующих уровнях. Как правило, свою карьеру будущий политик начинает, совмещая учебу в колледже или университете, работу по найму и т.д. с работой в молодежной организации той партии, взгляды которой он разделяет. Постепенно способный молодой политик поднимается по карьерной лестнице и в случае победы своей партии на выборах вправе рассчитывать на ту или иную должность в составе возглавляемого ею правительства. Именно участвуя в предвыборной кампании, в политических дискуссиях и баталиях, работая в тех или иных парламентских комиссиях и комитетах, политик набирается практического опыта, вырабатывает опыт и качества, необходимые для профессиональной политической и государственной деятельности.

Так, например, в США молодой начинающий политик сначала вступает в местный политический клуб и работает в качестве помощника "капитана" избирательного округа. Потом он может дорасти до "капитана" и, возможно, до председателя избирательного округа и дальше до "капитана" графства или даже до председателя партийной организации штата, а затем и члена национального комитета партии. Раньше практически невозможно было действовать помимо этой структуры. Можно было просто купить партийную машину, но это стоило много денег. Можно было "побить" машину, создав свою собственную, но чем выше политический уровень, тем труднее было создать такую машину. Некоторые коррективы в эту систему были внесены расширением в 70-х гг. так называемых первичных выборов, открывших возможности для независимых претендентов.

§ 3. Партии и заинтересованные группы

Анализ важнейших характеристик партий будет неполным, если не затронет вопроса о группах и объединениях, то есть структурах, на которых основываются как сами партии, так и политические феномены в целом. Классическая демократическая теория почти ничего не говорит о группах. В центре ее внимания - отдельный индивид и государство. Государство имеет дело в значительной мере скорее с группами, нежели с отдельно взятыми индивидами. Например, член парламента, решая, как ему голосовать, думает не столько о конкретном человеке, сколько о потребностях и интересах профессиональных групп фермеров, рабочих, учителей и т.д. С точки зрения политической значимости группы выполняют такие функции, как формулирование и оценка политических проблем, наблюдение за действиями правительства, реализация действия по "проталкиванию" тех или иных интересов и т.д.

Разумеется, не все группы имеют прямое отношение к политике. Но вместе с тем очевидно, что политика осуществляется преимущественно на групповой основе. Здесь прежде всего речь идет о так называемых заинтересованных группах: разного рода организациях, объединениях, союзах предпринимателей, рабочих, фермеров, учителей, адвокатов, производителей той или иной продукции.

Если главная цель партий - завоевание власти для реализации у определенного политического курса, то заинтересованные группы, или группы давления, как указывает само их название, преследуют цель оказать влияние на политику. Партия, как правило, включает людей с разнообразными интересами и разными установками и ориентациями, в то время как заинтересованные группы состоят из тех, которые преследуют специфические для всех ее членов интересы и концентрируют свое внимание главным образом на одной или нескольких проблемах. Партия же должна сформулировать такие политические позиции, которые носят общий характер. Когда мнения избирателей резко расходятся, большинство кандидатов пытаются занять среднюю позицию, с тем чтобы избежать риска потерять ту или иную значительную группу избирателей.

В отличие от партий, которые, как правило, вынуждены сглаживать различия по важнейшим проблемам с целью создания базы для объединения разнородных социальных слоев в широкую кампанию, способную обеспечить победу, на выборах, заинтересованные группы занимают четко выраженные позиции, объединяющие всех членов этих групп. Например, американская "Нэшнл райфл асошиэйшн" состоит только из лиц, заинтересованных в непринятии закона о контроле за продажей и ношением огнестрельного оружия.

Заинтересованные группы обеспечивают каналы как для эффективной конкуренции, так и массового участия в политическом процессе. Они обладают значительными ресурсами для уравновешивания тех или иных действий государства, задевающих их интересы, предоставляют отдельному индивиду возможность оказывать давление на политических лидеров и тем самым принимать участие в политике.

Испытанным средством воздействия заинтересованных групп на курс государственно-политических институтов и политических партий является так называемое лоббирование. Это приемы, с помощью которых заинтересованные группы добиваются реализации своих целей. Лоббисты представляют собой штат людей высокой квалификации. Во многих случаях они хорошо знают свое дело, способны доходчиво объяснить сложные и трудные вопросы, естественно, в свою пользу. В коридорах власти они добиваются финансовых выгод или налоговых и иных льгот для своих клиентов, устанавливая связи с нужными людьми в разного рода парламентских комитетах и учреждениях исполнительной власти. Нередко лоббисты выполняют роль посредников в разного рода сделках между заинтересованными группами и политическими деятелями, роль связующего звена между заинтересованными группами и законодателями, оказывая существенное влияние на формирование политического курса правительства. Особенно большим влиянием они пользуются в США. Некоторые авторы даже называют лоббизм "третьей палатой" законодательных учреждений и "интегральным элементом системы управления Америки".

В настоящее время в США существует множество ассоциаций, выступающих в качестве объединений заинтересованных групп, представляющих предпринимательские круги. Среди них наиболее крупными являются Торговая палата США (объединяет 27 тыс. штатных и местных палат, 200 тыс. компаний-членов и 13 тыс. предпринимательских ассоциаций), Национальная ассоциация промышленников (в нее входят 75% всех промышленных компаний США), Национальная ассоциация малого бизнеса (500 тыс. компаний) и Национальная федерация независимого бизнеса (400 тыс. компаний). К наиболее крупным лоббистским организациям, пользующимся большим влиянием в Вашингтоне, относятся "Нэшнл райфл асошиэйшн", "Нэшнл эдвокэйшн асошиэйшн", Американская федерация фермерских бюро, Американская ассоциация адвокатов , Американский нефтяной институт, "Шоссейное лобби", "Военно-промышленное лобби", так называемое "Еврейское лобби" и т.д. Как признавал журнал "Форчун", финансово-промышленные круги Америки превратились в "самое эффективное лобби страны, отстаивающее своекорыстные интересы".

О характере и разнообразии подобных объединений в ФРГ дает представление перечень их названий: Объединение немецких профсоюзов, Федеральное объединение союзов немецких работодателей, Федеральное объединение германской промышленности, Союз налогоплательщиков, Союз демократических ученых, Немецкий спортивный союз и т.д. На региональном и федеральном уровнях существует множество объединений и организаций ремесленников, студентов, врачей, деятелей культуры, потребителей товаров широкого спроса и т.д. По некоторым данным, в ФРГ насчитывается от 4 тыс. до 5 тыс. таких объединений. Аналогичное положение можно констатировать и в других индустриально развитых странах.

Наиболее активно к тактике лоббирования прибегает крупный, средний и мелкий бизнес, их предпринимательские ассоциации и организации. Важная задача, стоящая перед ними, - воздействие на формирование политической стратегии правительства. Особую настойчивость в этом проявляют руководители корпораций, которые проникают в политические круги, используя личные и партийно-политические связи, участие в предпринимательских и профессиональных ассоциациях и в различных подкомиссиях. Для реализации своего влияния в политической жизни страны бизнес создал широкую сеть различных организаций. В США это так называемые совещательные комитеты бизнеса при правительстве вроде совещательного комитета по частному предпринимательству во внешней торговле или совещательного комитета промышленников при министерстве обороны США, которых в настоящее время насчитывается около 2 тыс.: политические организации бизнеса, как, например, комитет бизнеса за сокращение налогов, "круглый стол" бизнеса, чрезвычайный комитет за развитие американской торговли и др. Эти и подобные им организации призваны отстаивать интересы бизнеса в различных государственно-политических институтах и учреждениях, содействовать формированию угодного бизнесу политического курса.

В отличие от США, большинство групп давления в европейских странах тесно связаны с правительством. Нередко правительство делегирует им отдельные функции: например, установление цен, реорганизацию тех или иных отраслей промышленности в соответствии с определенным планом, введение квот и т.д. Часто есть прямая правительственная поддержка, например в таких начинаниях, как совместное владение акциями правительством и частными лицами или организациями, поощрение правительством картелей и т.д. Правительство и политические партии совместными усилиями способствуют деятельности заинтересованных групп.

Такая практика ассоциации заинтересованных групп с правительством или партиями способствует укреплению как партийной лояльности, так и партийной дисциплины. Часто именно связь с заинтересованными группами позволяет укрепить партийную дисциплину, поскольку руководители тех или иных заинтересованных групп одновременно занимают влиятельные позиции в партийной иерархии. Так, правительство христианских демократов в Италии успешно держало в узде католические профсоюзы, а компартия - коммунистические профсоюзы.

В последние полтора-два десятилетия сдвиги в общественно-политической жизни способствовали определенным изменениям в отношениях между заинтересованными группами и политическими партиями. Так, ослабление партийной приверженности сопровождается тенденцией к повороту людей к заинтересованным группам. Рост заинтересованных групп ускорился в такой степени, что некоторые политические наблюдатели высказывают серьезные опасения, что эти группы могут взять на себя отдельные важные функции партий, что в недалеком будущем они придут на смену партиям. Как бы подтверждая этот тезис, наиболее влиятельные заинтересованные группы создали собственные комитеты политического действия, которые играют все более возрастающую роль в политической жизни. В настоящее время только в США число таких комитетов перевалило за 4 тыс.

§ 4. Типологизация политических партий

Политические партии отличаются друг от друга по нескольким параметрам. Важнейшими из них являются организационные структуры и членство. В соответствии с ними различаются партии массовые и кадровые. Первые формировались вне парламента. Рекрутируя свою социальную базу в основном из низших слоев населения, массовые партии приняли характер социальных движений, ориентированных на рабочих, крестьян и разнородные религиозные группы.

Их организационная структура в значительной мере сложилась раньше завоевания ими побед на выборах и проведения кандидатов в парламенты. Считается, что массовая партия, как правило, отличается программностью политических установок. В большинстве своем, особенно на первоначальном этапе, партии этого типа характеризовались левой ориентацией. В дальнейшем, следуя их примеру, многие крестьянские и религиозные партии стремились к тому, чтобы приобрести контуры массовых партий. Массовые партии отличаются также высокой степенью идеологизированности. Здесь идеология используется для массовой политической мобилизации. Члены партии не только платят взносы, но и активно участвуют в делах партии. Это, как правило, левые партии коммунистической, социалистической и социал-демократической ориентации.

Что касается кадровых партий, то их задача состоит в том, чтобы мобилизовать в конкретном избирательном округе влиятельных лиц, способных привлечь поддержку максимально большего числа избирателей из различных социальных слоев независимо от их идеологических ориентации. То, что массовыми партиями достигается количеством, у этих партий обеспечивается подбором соответствующих кадров, способных эффективно организовать избирательную кампанию. Этому принципу следуют многие европейские партии консервативной ориентации. Республиканская и демократическая партии США во многом сочетают в себе массовое и кадровое начала, и с этой точки зрения их можно назвать гибридными.

Отдельные партии существуют в форме некоего объединения нескольких партий. Типичным для подобного вида является правоцентристский союз за французскую демократию (СФД) во главе с бывшим президентом Франции В. Жискар Д'Эстеном, представляющий собой коалицию пяти партий и группировок. Не случайно во Франции некоторые партии предпочитают называть себя не партиями, а объединениями, союзами, движениями, секциями и т.д.

Необходимо отметить, что членство партий в течение длительного времени оставалось неясным и аморфным. Многие партии практически не делали особых различий между своими членами и теми, кто их просто поддерживает на выборах. И сейчас многие партии либеральной и консервативной ориентации не могут точно назвать количество своих членов. Определенно можно сказать одно: число лиц, считающих себя членами партий, составляет лишь малую часть населения той или иной страны. В середине 70-х гг., на которые приходился пик популярности лейбористской партии Великобритании, в ней насчитывалось 6,5 млн. членов. Однако 5,8 млн. из них принадлежали к лейбористам на началах коллективного членства в профсоюзах. В ФРГ насчитывается 2 млн. членов всех политических партий страны, вместе взятых, что составляет всего 5% избирательного корпуса. Причем из них только около 250 тыс. являются активными членами.

Существуют партии, организационно оформленные, члены которых получают партийные билеты и платят членские взносы, и партии, организационно неоформленные, которые характеризуются отсутствием официального членства. Во втором случае, чтобы примкнуть к той или иной партии, достаточно публичного заявления избирателя о своей приверженности этой партии. Наиболее типичными примерами первых являются коммунистические партии, а вторых - республиканская и демократическая партии США, консервативная партия Великобритании. Различаются также партии с прямым и косвенным членством. В первом случае принимается кандидат в индивидуальном порядке, а во втором — тот или иной человек становится членом определенной партии просто в силу того, что входит в какую-либо организацию, которая связана с этой партией. Так, в лейбористскую партию Великобритании, а также социал-демократические партии Швеции, Норвегии и Ирландии профсоюзы входят на коллективных началах, и поэтому здесь члены профсоюзов являются коллективными членами этих партий. Для коммунистических партий характерно исключительно прямое членство.

Типологизация партийных систем проводится также по числу существующих в той или иной стране партий. По этому принципу различаются однопартийная, двухпартийная и многопартийная системы.

При многопартийной системе каждая партия представляет более или менее четко очерченные идейно-политические или идеологические позиции. Спектр этих позиций простирается от крайне правых до крайне левых. Остальные партии занимают промежуточное положение между этими двумя крайними полюсами. Как правило, в многопартийных парламентах места располагаются в форме некоторого полукруга, где, следуя традиции французской революции, представители консервативных и правых партий рассаживаются на правой стороне от председательствующего, дальше влево - близкие им по духу партии, в центре - умеренные и дальше в самом конце -представители леворадикальных партий.

Такая группировка по линии правые - левые, основанная на позициях и установках по социально-экономическим и политическим проблемам, сопряжена со значительной долей упрощения реального положения вещей в обществе. В частности, в такую схему не всегда можно втиснуть религиозные, этнонациональные, региональные, местнические, профессиональные и иные интересы. Это, в частности, выражается в том, что с середины 70-х гг. в политической жизни стран Европы развитие получили националистические и религионалистские движения и партии, которые представлены всеми оттенками идеологического спектра: от крайне правого фламандского блока и реваншистской южнотирольской партии до ультралевой баскской "Эрри батасуна". Зачастую же их невозможно классифицировать по линии правые - левые, консерваторы - либералы и т.д. Например, центристские партии Франции, разделяя общие позиции по ряду социально-экономических проблем, в то же время расходятся друг с другом по вопросам, касающимся религии, государства, революционных традиций, социально-классовых различий и т.д.

Как правило, в многопартийных системах ни одна партия не способна завоевать поддержку большинства избирателей. Они типичны для парламентской формы правления и в большинстве случаев имеют своим результатом коалиционные правительства или кабинеты министров. Здесь ни одна партия не способна выступить в качестве представителя всей нации или её большинства и поэтому не может формировать правительство без привлечения поддержки или представителей других партий. Нередко такая фрагментарность обрекает парламентские коалиции на неустойчивость, а правительства, основанные на них, - на постоянную нестабильность.

Под двухпартийной системой подразумевается система с двумя крупными партиями, каждая из которых имеет шанс завоевать на выборах большинство мест в законодательном собрании или большинство голосов избирателей на выборах исполнительной ветви власти. Двухпартийная система отнюдь не означает отсутствия других партий. Например, в течение XX в. в Великобритании в качестве одной из двух главных партий лейбористы пришли на смену либералам. В то же время в послевоенные десятилетия либералы сохраняли статус парламентской партии, а социал-либеральный альянс, образовавшийся в начале 80-х гг., иногда-завоевывал до 25% голосов избирателей.

Особенно показательно с этой точки зрения положение дел в США, где господствует классический пример двухпартийной системы в лице демократической и республиканской партий. За всю историю, существования двухпартийной системы США более 200 кандидатов третьих партий попытались добиться избрания на пост президента страны. Однако лишь восемь из них сумели завоевать более 1 млн. голосов избирателей. После Гражданской войны третьи партии пять раз на президентских выборах завоевывали голоса - хотя и незначительное число - выборщиков. В ряде случаев, особенно на штатном уровне, третьи партии становились влиятельной политической силой. Но при всем том важной особенностью двухпартийной системы США стало неприятие большинством избирателей на общенациональном уровне третьих партий. Америка является одной из немногих стран, где нет социалистической или другой рабочей партии с парламентским представительством.

В типологизацию по шкале двухпартийности и многопартийности следует внести определенные коррективы. Здесь вслед за французским исследователем Ж. Шарло можно выделить "совершенную" двухпартийную систему (как, например, в США и Великобритании), при которой две основные партии вместе собирают до 90% голосов, и систему двух с половиной партий (как, например, в ФРГ), при которой какая-либо третья партия обладает достаточной электоральной базой, чтобы внести коррективы, порой существенные, в привычную игру двух основных партий, собирающих голоса 75-80% избирателей. Что касается многопартийной системы, то здесь можно также выделить, условно говоря, "совершенную" многопартийность (как в большинстве индивидуально развитых стран) и многопартийность с одной доминирующей партией (как в Японии), которую не следует путать с однопартийной системой.

Итальянскую систему иногда называют несовершенной двухпартийной системой в силу того, что в ней в течение почти всего послевоенного периода господствующие позиции занимали две крупные партии - христианские демократы и коммунисты. Причем первые всегда находились у власти, а вторые - в оппозиции. Примерно такое же положение (разумеется, с соответствующими оговорками) наблюдается в Японии, где власть монополизировала либерально-демократическая партия, а социалисты и коммунисты ни разу не были допущены к власти. Эта традиция нарушилась только в середине 1993 г., когда либерально-демократическую партию у власти сменила коалиция из восьми партий.

Неоднородность социальной базы партий, наличие в них групп и слоев с разными, порой конфликтующими, интересами способствуют возникновению в них различных фракций и течений. Так, например, в лейбористской партии Великобритании есть несколько фракций, стоящих на левых, центристских и правых позициях. Несколько фракций существуете ХДС Италии, а либерально-демократическая партия Японии представляет собой конгломерат фракций. Создавая проблемы для руководства партий, фракции и течения вместе с тем позволяют привлечь на свою сторону избирателей из среды различных социальных слоев, учитывать многообразие социо-культурных, экономических, конфессиональных, этнонациональных и иных ориентации и установок в обществе. Борьба этих фракций и течений накладывает существенный отпечаток на политику соответствующей партии. Более того, ее политика формируется в ходе этой борьбы.

Положение центристских партий дает им преимущество умеренных позиций по основному блоку проблем, стоящих перед страной, и своими действиями и поведением они способны склонить чашу весов в пользу одной правительственной коалиции в противовес другой. Г. Даалдер выделяет несколько вариантов, в которых центристские партии выполняют разные функции и имеют разный статус. При классической двухпартийной системе, например в Великобритании, для партии центра нет необходимого поля деятельности. Здесь в лучшем случае можно говорить о центре как о точке, к которой тяготеют обе соперничающие партии. Более предпочтительно положение центристской партии в такой системе, как ФРГ, где свободная демократическая партия (СвДП) прочно заняла место третьей партии и добивается вхождения в коалиционное правительство попеременно с двумя главными партиями - СДПГ и ХДС/ХСС. Пример системы, в которой доминирующее положение занимает одна крупная партия, дает Италия, где христианские демократы (ХДП) для создания правительственной коалиции периодически меняют своих союзников из числа более мелких партий. При двухблоковой системе, при которой основная борьба за власть ведется соперничающими группировками, как это имеет место во Франции и Дании, передвижение какой-либо одной партии из одного блока в другой может привести к изменению соотношения сил на политической арене. Здесь открываются возможности для маневрирования сил, которые условно можно определить как левый и правый центр. Встречаются и другие менее значимые вариации.

В утверждении той или иной партийной системы немаловажную роль играют исторические, национально-культурные и иные факторы. Немаловажное значение имеет и тип утвердившейся в данной стране политической системы. Например, в США и в ряде других стран, последовавших их модели, власть и влияние института президентства настолько значимы, что ни одна партия не способна достичь своих стратегических целей, не добившись контроля над президентской властью. Такой контроль, разумеется, требует привлечения поддержки большинства избирателей. Нет коалиционного президента - и партия на выборах получает либо все, либо ничего. Большей частью именно соображения завоевания президентского поста служат фактором, объединяющим республиканцев и демократов в единые партии. Это верно и для Великобритании. Речь идет прежде всего о сильной и устойчивой традиции солидарности кабинета министров, которая служит важным стимулом партийной спаянности.

Для двухпартийной и многопартийной систем характерно прежде всего существование политического соперничества. Именно его отсутствие при однопартийном режиме дало З. Найману основание утверждать, что одну-единственную партию, господствующую в обществе, нельзя считать партией в истинном смысле этого слова. И действительно, поскольку партия есть "часть" политического сообщества, то ее можно понять лишь в соотнесении с другими частями или партиями, которые вступают в конкурентную борьбу за свою долю власти и влияния в стране.

Различаются два типа межпартийного соперничества, которые Ф. Ленер называет "гомогенной конкуренцией" и "гетерогенной конкуренцией". При первой - соперничающие партии оспаривают друг у друга поддержку одних и тех же групп избирателей, а при второй - каждая партия опирается на "свой" электорат и выступает на выборах с программой, в которой в максимальной степени отражены ее интересы. "Гомогенный" тип в большей степени характерен для многопартийных систем, господствующих в большинстве индустриально развитых стран. В США же утвердился "гетерогенный" тип межпартийного соперничества. Две главные партии страны - республиканская и демократическая - отличаются неоднородностью и разношерстностью социальной базы. Обе партии по своему социальному составу являются конгломератами разнородных и зачастую противоборствующих группировок бизнесменов, фермеров, учителей, юристов, студентов, врачей и т.д. Другими словами, в США партии - это политические организации, построенные на сочетании интересов различных, зачастую конфликтующих, социальных слоев и групп независимо от их классовой принадлежности. Если в европейских странах разного рода коалиции образуются между более или менее близкими по своим позициям партиями, то в США они создаются в рамках двух главных партий. В Европе коалиции различных групп избирателей образуются большей частью после выборов между двумя или несколькими партиями для сформирования правительства, в Америке же — до и в период избирательных кампаний.

Неоднородность и гетерогенность социальной базы обусловливают идеологический эклектизм республиканской и демократической партий. Поэтому неудивительно, что они проявляют завидную способность приспосабливаться к изменяющимся условиям реальной действительности.

Нужно отметить, что феномен коалиционных правительств во многих европейских странах объясняется отсутствием каких-либо жестких линий, разграничивающих программы и электорат различных партий друг от друга. Это особенно верно, когда речь идет о "народных" партиях, или партиях "для всех". Показательно, что предвыборные платформы большинства этих партий, как правило, не содержат каких-либо развернутых теоретических разработок и характеризуются прагматизмом и приверженностью всевозможным компромиссам, направленностью на решение большей частью повседневных, конъюнктурных проблем, стоящих перед обществом. Это во многом обусловлено тем, что в индустриально развитых странах, как правило, выборы выигрывают не экстремисты правого или левого толка, а умеренные деятели, выказывающие тяготение к центру идейно-политического спектра. Это, в свою очередь, способствует сглаживанию различий в программах и платформах партий, в их идейно-политических ориентациях. Поэтому зачастую в их предвыборных программах встречается мало различий по важнейшим проблемам внутренней и особенно внешней политики. Фракционность является одной из важнейших характеристик современного политического процесса. Поскольку в общенациональные партии входят разнообразные социальные и региональные группы, преследующие зачастую весьма противоречивые интересы, важнейшие политические решения как на местном, так и на общенациональном уровнях достигаются путем разного рода компромиссов, соглашений и сделок.

Поэтому для политических партий важна программа, претендующая на жизнеспособность, сбалансированная, то есть учитывающая интересы и требования основных блоков избирателей, на которые ориентируются кандидаты той или иной партии. На общенациональном уровне сбалансированность интересов охватывается региональными, социально-экономическими, религиозными, социально-психологическими и другими сферами.

Значение имеет и то, что значительные группы избирателей могут голосовать на местном или региональном, областном, земельном уровне за консервативного кандидата, при этом на национальном уровне голосуя за либерального или социал-демократического кандидата. Общенациональное правительство, как правило, принимает решения по широким и сложнейшим проблемам внешней и внутренней политики. Средний избиратель бессилен оказать какое-либо влияние на принятие этих решений. Он в принципе может высказаться против них, но уже после их принятия, поскольку концепция сильного национального правительства предусматривает сохранение процесса принятия большинства решений в секрете. В такой ситуации избиратель из большого города, который ведет борьбу за улучшение своего экономического положения, склонен поддерживать на региональном, штатном, земельном и общенациональном уровне кандидатов, выступающих за увеличение правительственных расходов с целью реализации программ социального планирования. Но у того же избирателя может сложиться иная позиция, когда он узнает о той части правительственных расходов, которая идет его собственному городу. Соответственно будет отличаться и то, как и за кого он будет голосовать при выборах в городское управление, ставя при этом своей целью контролировать расходование средств, выделяемых городу.

Государственно-административное устройство оказывает влияние на организационные структуры, содержание и формы функционирования партий и партийных систем. Если в унитарных государствах для них, как правило, характерна значительная степень централизации, то в федеральных государствах преобладают партии с более децентрализованными организационными структурами. Так, США, как федеративный союз, состоят из 50 штатов и федерального округа Колумбия, имеющих свои региональные, этнические, расовые, религиозные и социально-классовые различия. Соответственно две главные общенациональные партии США - республиканская и демократическая - представляют собой федерации партий штатов, собирающихся вместе каждые четыре года для выдвижения кандидатов на посты президента и вице-президента страны. Показательно, что некоторые авторы даже говорят о наличии в США 51 демократической и 51 республиканской партий. Дело в том, что во многих отношениях, например, алабамская демократическая партия по тем или иным вопросам может иметь больше общих черт с алабамской республиканской партией, чем, скажем, с демократической партией Массачусетса.

Партийные структуры в традиционном европейском понимании служат более или менее спаянной организации сторонников определенного комплекса социально-философских, идейно-политических концепций, идей, убеждений и принципов. Но депутаты не всегда строго придерживаются предписаний своих партий и их парламентских фракций. Так, в США члены конгресса могут голосовать в оппозиции к собственной партии, отвергать политику президента - представителя своей партии, но в то же время переизбираться на выборах в своем избирательном округе, в отличие от членов палаты общин, которые имели бы мало надежд на переизбрание, поскольку английские партии располагают различными санкциями для дисциплинирования своих членов в случае отказа поддержать линию партии. Отход от этой линии рассматривается как игнорирование предоставленного им мандата. В Америке же все обстоит иначе. Национальные комитеты партий, находящиеся в Вашингтоне, имеют мало контроля над более или менее автономными штатными и местными партийными организациями. Сила во многом находится в руках местных партийных организаций или штата, которые контролируют большинство выдвижений кандидатов в конгресс США.

§ 5. Новейшие тенденции в эволюции партий

В развитых капиталистических странах Запада социальные и политические конфликты концентрируются вокруг более или менее четко очерченных основных полюсов, которые в сфере идеологии условно можно обозначить как консерватизм, либерализм, социал-демократизм. Условно, потому что каждый из этих полюсов, в центре примыкающих друг к другу, имеет свой левый, правый и умеренный сегменты. В то же время существуют социально-политические силы, ориентирующиеся на правый и левый варианты радикализма или, иначе говоря, выступающие в пользу выхода за пределы господствующей политической системы. Но все же было бы ошибочно представить дело таким образом, будто здесь существуют четко разграниченные, фронтально противостоящие друг против друга социально-политические силы и отражающие их интересы идеологические течения, между которыми как бы пролегает непреодолимая стена.

Дело в том, что во всех главных партиях индустриально развитых стран есть некое сочетание социал-демократических, либеральных и консервативных элементов. С этой точки зрения прав теоретик немецкого консерватизма К. Биденкопф, утверждая, что в настоящее время политическую реальность ФРГ (добавим от себя - и большинства других стран Запада) "отличает своего рода непросматриваемость, нетранспарентность - отсутствие четкой картины, когда для каждого явления находится своя ниша в общественно-политической структуре". В чем суть явления?

В истории индустриально развитых стран существовала более или менее тесная корреляция между характером голосования различных групп избирателей и их социально-классовым положением. Как правило, неимущие слои населения голосовали за партии левой ориентации, а более высокодоходные слои - за консервативные и правые партии. В США это были, соответственно, реформистская демократическая партия и республиканская партия консервативной ориентации. В Западной Европе дело обстояло несколько сложнее, но все же рабочий класс и неимущие слои населения склонялись к социал-демократическим и другим левым партиям, а представители состоятельных слоев - к либеральным и консервативным партиям. Причем вплоть до конца 60-х гг. низкодоходные слои более положительно, чем высокодоходные слои, оценивали государственное вмешательство в экономику и программы социальной помощи.

В последние два десятилетия заметные изменения наблюдаются и в США, и в странах Западной Европы. Нарушается корреляция между голосованием избирателей за ту ли иную партию и их принадлежностью к определенной социальной группе. Снижается доля рабочих в социал-демократических партиях. Растущее число низкодоходных слоев населения голосует за партии либеральной и консервативной ориентации, а представители средних слоев - за социал-демократические и другие левые партии. Это со всей очевидностью показали результаты выборов последних лет в ряде стран Западной Европы и США, где значительную часть электората консервативных партий составили представители профсоюзов, включая и "синие воротнички". У большинства партий наблюдается тенденция ориентирования не просто на традиционно "свои", четко очерченные группы избирателей, а на гетерогенный по своему составу электорат, на который претендуют и другие партии. В результате большинство крупных политических партий, в том числе и социал-демократических, по сути дела, перестали быть сугубо классовыми и превратились, по их собственному определению, в так называемые "народные партии", или "партии для всех", претендующие на представительство всех слоев населения.

В этой связи Р. Дарендорф не без оснований отмечал, что применительно к таким партиям, как СДПГ, СДП, ХДС/ХСС и др., понятия "левая" и "правая" стали относительными. Первыми с претензией на статус "народной" выступили христианско-демократические партии. Первоначально эти партии возникли как реакция против секуляризации важнейших сторон общественной жизни и отделения церкви от государства. Но после второй мировой войны в их программах не акцентируется вопрос о вероисповедании. Так, например, в программе Австрийской народной партии, принятой в 1972 г., говорится, что она не связывает себя с каким бы то ни было вероисповеданием или церковным институтом. Об этом же говорят руководители ХДС в Германии. Как отмечал, например, нынешний канцлер от этой партии Г. Коль, народный характер ХДС подтверждается тем фактом, что в ней в органическом единстве объединились христианско-социальные, консервативные и либеральные силы страны.

"Народными" провозгласили себя многие социалистические и социал-демократические партии. Одной из первых это сделала социал-демократическая партия Германии. После принятия Годесбергской программы в 1959 г., в которой был зафиксирован отказ от марксизма и идеи классовой борьбы, СДПГ превратилась из организации преимущественно рабочего класса в партию рабочих и средних слоев. В настоящее время особенно силен в ней вес технической интеллигенции, представителей предпринимательских кругов, молодежи. По-видимому, республиканская и демократическая партии США, в отличие от многих европейских партий, с самого начала действовали как партии "для всех". По своему социальному составу обе они являются конгломератами разнородных, зачастую противоборствующих друг с другом социально-политических группировок. Причем состав, соотношение различных компонентов в социальной базе двух партий в каждый конкретный исторический период существенно изменялись в зависимости от социально-экономических и общественно-политических факторов.

Концепция "народной партии" вынуждает все партии как левой, так и правой ориентации сформулировать свои позиции по множеству разнообразных вопросов, чтобы привлекать на свою сторону новые группы избирателей путем включения в программу соответствующих требований. Это вносит дополнительный элемент в наметившуюся неопределенность и неустойчивость социальной базы и итогов выборов. Имеет место тенденция к увеличению фрагментации партийных систем, расширению спектра партийно-политических альтернатив, возрастанию влияния новых социальных движений и экологических партий, которые в совокупности создают трудные проблемы для "укоренившихся" партий. Наблюдается тенденция к возрастанию колебаний идейно-политических позиций и партийно-политических предпочтений значительных контингентов избирателей. Для них стали характерны довольно резкие переходы от одних партий к другим, с либеральных на правоконсервативные позиции, и наоборот. Это свидетельствует об увеличении "автономии" избирателей по отношению к партиям.

Одним из признаков такой автономии стал неуклонный рост числа избирателей, называющих себя независимыми либо голосующих за кандидата не своей, а конкурирующей партии. Это выражается, в частности, в увеличении числа избирателей, голосующих не за "свою", а за конкурирующую партию. По данным многочисленных опросов общественного мнения, в США на протяжении всего послевоенного периода в количественном отношении демократы значительно преобладали над республиканцами. Но тем не менее в течение трех последних десятилетий кандидаты на пост президента от демократической партии оказались неспособны выиграть большинство президентских избирательных кампаний. Это особенно примечательно, если учесть тот факт, что за исключением двух коротких периодов демократам удалось удержать контроль над конгрессом в своих руках с 1932 г. В других индустриально развитых странах подобные тенденции проявляются в оттоке избирателей, например, от социал-демократов к консервативным или альтернативным партиям и движениям, и наоборот. По данным ряда исследований, и здесь ослабевает приверженность избирателей крупным традиционным партиям.

Сомнения в способности партий решать стоящие перед обществом проблемы порождает феномен так называемого "негативного голосования", то есть голосования не за того, кому надо оказать поддержку, а против того, кто отвергается. Так, по мнению многих наблюдателей, важную роль с точки зрения результатов президентских выборов в США в 1980 г. сыграл "негативный фактор", то есть желание избавиться от Дж. Картера. Согласно опросу общественного мнения, проведенному службой Янкеловича незадолго до выборов, 43% избирателей заявили, что, отдавая свои голоса за Рейгана, они фактически голосуют не за Рейгана, а против Картера. В 80-х гг. этот феномен особенно отчетливо проявился в европейских странах, где правящие партии вынуждены были уступить место у власти оппозиционным партиям зачастую не в силу изменения партийно-политических предпочтений избирателей, а в результате негативного отношения к партиям, стоящим у кормила власти.

При всем том значение этих тенденций не следует преувеличивать. Анализ реального положения вещей показывает, что политические партии пока что сохраняют важное значение в качестве главных инструментов реализации политических функций, особенно в качестве центрального элемента избирательного процесса. Хотя их власть и влияние и уменьшились, было бы преждевременно делать вывод о драматическом развале партий, поскольку отток от них избирателей выступает пока как наметившаяся тенденция. Следует учесть, что во второй половине 70 - начале 80-х гг. в Греции, Испании и Португалии в процессе перехода от авторитарных режимов к буржуазно-парламентским режимам именно партии стали одним из наиболее активных институтов, способствовавших утверждению новых политических систем. В России же многие трудности посттоталитарного периода порождены как раз отсутствием более или менее институционализировавшихся дееспособных партий.

§ 6. Избирательный процесс: механизм и процедура

С принципом представительства партии как законной оппозиции тесно связана идея выборности, призванной обеспечить народный суверенитет и представительство всех заинтересованных группировок и слоев населения в системе власти через партии. Роль выразителя народного суверенитета отводится лишь избирательному корпусу. Выборы, по сути дела, являются одним из ведущих институтов легитимизации существующей политической системы и политического режима. Учитывая этот факт, в индустриально развитых странах большое внимание уделяется подготовке подрастающего поколения к участию в политическом и особенно в избирательном процессе. Большая роль в этом плане отводится системе образования, а также различным механизмам - от официальных празднований национальных праздников до мероприятий патриотических и политических организаций. Избирательные кампании уже сами по себе обеспечивают возможности для пропаганды достоинств участия в голосовании. Мероприятия с целью стимулирования участия в выборах не только усиливают политический интерес, но и оказывают значительное влияние на установки граждан в отношении правительственного процесса. Акт участия в выборах уже сам по себе увеличивает веру граждан в законность и ответственность правительства.

Оценивая роль института всеобщих выборов, необходимо проводить различие между влиянием на состав конкретного избранного правительства и контролем над правительством как государственно-политическим институтом. Например, правила избрания членов парламента делают сенатора уязвимым со стороны электората, в то же время изолируется парламент как политический институт от влияния изменений в поведении избирателей. Относительная легкость, с которой может быть заменено конкретное действующее правительство, снижает остроту возможных требований об изменении самого режима и его институтов. Этим обусловливается, что институт всеобщих выборов является одним из важных элементов современной политической системы. Именно роль института выборов как инструмента легитимизации и стабилизации существующей системы и обусловила то, что в настоящее время в подавляющем большинстве стран действует всеобщее избирательное право. Но для его утверждения понадобилась длительная борьба демократических сил на протяжении более чем двух веков. В Нидерландах, например, в 1800 г. электорат включал всего 12% взрослого населения, к 1890 г. эта цифра поднялась до 27%, в 1900 г. - до 63%. Здесь всеобщее право голоса было введено для мужчин в 1917 г., а для женщин - в 1919 г.

В США вплоть до окончания Гражданской войны цветные американцы, за исключением незначительных групп негров в новоанглийских штатах, не участвовали в избирательном процессе. В 1870 г., то есть через семь лет после обнародования президентской прокламации об освобождении рабов в 1863 г., была принята XV поправка к конституции, предоставляющая право голоса неграм. Однако после отзыва федеральных войск с Юга в 1877 г. негры практически были лишены возможности участвовать в голосовании. Лишь начиная с 20-х гг. негры стали добиваться некоторых успехов в расширении их участия в выборах. Важное значение имели законы 50- 70-х гг., снявшие ограничения на участие негров в избирательном процессе. В 1971 г. конгресс США одобрил XXVI поправку к конституции о снижении возрастного ценза на участие в голосовании с 21 до 18 лет. Подобные законы в 60 - 70-х гг. были приняты и в большинстве других индустриально развитых стран. Женщины получили право голоса в США в 1981 г. (но впервые приняли участие в голосовании на выборах 1920 г.), в Нидерландах - в 1919 г. во Франции - в 1944 г., в Италии - в 1945 г., в Греции - в 1956 г., в Швейцарии - лишь в 1971 г.

Центральная проблема, которой занимаются партии, - это избирательный процесс. Лишь выигрывая на выборах и завоевывая выборные должности, партия и ее руководство в состоянии утвердить свои позиции и добиваться власти для достижения своих целей. Успех на выборах является непременным условием выживания партии и мерой ее эффективности и жизнеспособности. Поэтому естественно, что конкурентную политическую партию отличает от всех других форм политической организации то, что в центре ее внимания всегда стоит вопрос о выборах. Она не всегда может принимать решения тактического характера, а в самой тактике нередко возможны ошибки. Но в долговременной перспективе, если она стремится остаться дееспособным конкурентом, завоевание выборных постов должно быть ключевым фактором в партийных решениях.

В глазах избирателей мерилом положительной или отрицательной оценки деятельности партий опять же является успех последних на выборах. В современных условиях для большинства населения основной, а зачастую и единственной формой участия в политике является участие в избирательном процессе. Всеобщие выборы позволяют выявить расстановку политических сил в стране в целом, в отдельной области, штате, земле, на муниципальном уровне, в избирательном округе, определить степень доверия избирателей к той или иной партии, конкретным ее лидерам, кандидатам, программным установкам и т.д. Они позволяют избирателям делать продуманный, осознанный выбор в пользу той партии и программы, которые, на их взгляд, в наибольшей степени соответствуют их позициям и интересам.

В свою очередь, партия, претендующая на успех во время предвыборной кампании, должна убедить как можно более широкий круг избирателей в том, что именно она лучше всех других партий способна решить стоящие перед обществом проблемы, защищать интересы большинства населения. Успех на выборах обеспечивает приток финансовых средств в партийную кассу и фонд избирательной кампании. Это, в свою очередь, является необходимым условием эффективного функционирования и выживания партий.

Перечень разного рода должностей и постов, замещаемых с помощью выборов, довольно велик. Выборы как механизм замещения широкого круга должностей охватывают все уровни государственности - от центрального до местного, от президента или главы правительства страны до руководителей местного управления. В США, например, раз в четыре года проводятся общенациональные выборы, на которых избираются президент и вице-президент страны, члены палаты представителей и сената конгресса США; выборы на штатном уровне для избрания губернаторов, членов законодательных собраний, генеральных прокуроров и других должностей; выборы на местном уровне для замещения выборных должностей местных властей. Часть должностей на всех уровнях, кроме президентского, замещается на так называемых промежуточных выборах, которые проводятся через каждые два года.

В большинстве стран процесс и порядок проведения избирательных кампаний регламентируются законодательными нормами. Например, отличающееся большой строгостью избирательное право Японии запрещает делать подарки избирателям, привлекать их обещанием продвижения по службе, обходить дома избирателей с целью предвыборной агитации и т.д. В ФРГ запрещено публиковать результаты опросов общественного мнения за две недели до выборов, а в Англии - в день выборов. Достаточно регламентировано использование средств массовой информации, особенно телевидения и радио. Так, законодательно устанавливаются общий период времени, отводимого на СМИ для ведения избирательных кампаний, принципы его распределения между партиями и кандидатами, составляется расписание, в соответствии с которым общее время разбивается по дням избирательной кампании.

В основе регламентации избирательных кампаний лежат три важнейших принципа. Это прежде всего обеспечение равенства возможностей для всех участвующих в выборах партий и кандидатов. Суть его состоит в том, что всем им предоставляется равный максимальный лимит расходов на проведение выборов. Во-первых, ограничиваются суммы пожертвований частных лиц и организаций в фонды избирательных кампаний, с другой - во многих странах государство берет на себя финансирование предвыборной кампании. В то же время всем партиям и кандидатам предоставляется равное время на радио и телевидении и т.д. Во-вторых, так называемый принцип лояльности, в соответствии с которым кандидаты обязаны вести себя лояльно по отношению к своим противникам, не допускать каких бы то ни было фальсификаций, оскорблений противника и т.д. В-третьих, это нейтралитет государственного аппарата, его невмешательство в ход предвыборной борьбы и т.д.

В избирательной системе важен институт регистрации, который регулируется соответствующими законами. Как правило, в списки избирателей заносятся все граждане, имеющие право голоса. В большинстве индустриально развитых стран списки избирателей составляются местными органами власти. Они автоматически обновляют регистрацию избирателей, и когда эти последние меняют место жительства, регистрация также автоматически следует за ними. По-иному обстоит дело в США, где действует процедура личной регистрации, при которой регистрация для участия в выборах является сугубо личным делом самого голосующего. Она осуществляется специальными уполномоченными для этой цели, чиновниками городских округов и графств, а также местными избирательными комиссиями и бюро.

Одна из главных целей института личной регистрации избирателей состоит в том, чтобы дать руководителям избирательных участков возможность установить личность голосующего, является ли он жителем данного избирательного округа и обладает ли правом голосовать на предстоящих выборах. В определенной степени этим объясняется введение ценза оседлости в качестве одного из условий допуска граждан к избирательным урнам. От лиц, желающих участвовать в голосовании, требуется предоставить удостоверение личности, места жительства и гражданства. Система личной регистрации предусматривает периодическое обновление избирательных списков. Причем сами избиратели должны также периодически возобновлять свою регистрацию.

Чтобы добиваться права внесения в избирательные бюллетени, кандидаты должны соответствовать требованиям, предъявляемым законом к претендентам на ту или иную должность. Такие требования могут включать минимальный возрастной ценз, ценз оседлости, профессиональную пригодность для искомой должности и т.д. Например, согласно конституции США, президентом страны может стать американский гражданин по рождению в возрасте не менее 35 лет и проживающий в пределах СТА не менее 14 лет. Претенденты в члены палаты представителей должны быть жителями штата, но не обязательно конгрессистского дистрикта, от которого они избираются. В ряде штатов кандидатами на такие должности, как судьи, генеральные прокуроры, прокуроры, могут быть только практикующие юристы с определенным стажем по данной профессии. Подобные требования могут предъявляться к претендентам и на другие выборные должности. Для участия в выборах установлен возрастной ценз. До конца 60-х гг. нынешнего века во многих странах избирательное право предоставлялось с 21-23 лет. Но в ходе широких молодежных и студенческих движений конца 60 - начала 70-х гг. этот ценз во многих странах был снижен до 18 лет: в США - в 1971 г., ФРГ и Франции - в 1974 г., в Италии - в 1975 г. и т.д. Для кандидатов же, претендующих на выборные должности, в зависимости от властного уровня установлен более высокий возрастной ценз - скажем, 23-25 лет в нижнюю и 30-40 - в верхнюю палату парламента.

§ 7. Избирательная кампания

Для проведения выборов вся территория страны или в зависимости от характера выборов (всеобщие, региональные, местные и т.д.) - области, провинции, районы разбиваются на избирательные округа, от которых избирается соответствующее число депутатов. Размер округа зависит от уровня выборов. Если для проведения местных выборов создаются небольшие округа на базе городского района, поселка, деревни, то для проведения выборов областного, регионального или федерального уровня несколько таких округов объединяются в один большой. Как правило, избирательные округа создаются таким образом, чтобы каждый депутат (в зависимости от властного уровня) избирался от равного числа жителей или избирателей.

Под избирательной кампанией в формальном значении этого понятия понимается установленный законом период, в течение которого политические партии и организации, а также государственные органы, ответственные за проведение выборов, осуществляют их организационную, пропагандистскую и идеолого-информационную подготовку в соответствии с установленными правилами. Под ней понимается также комплекс организационных, пропагандистских и иных мероприятий, проводимых отдельными партиями и кандидатами. В таких случаях говорят об "избирательной кампании" той или иной партии, того или иного кандидата и т.д. Существует целый ряд различий в организации и проведении избирательных кампаний в различных странах. В зависимости от сложившихся в каждой стране традиций главой государства или правительства или же парламентом назначается официальная дата выборов. С этого дня начинается избирательная кампания, в ходе которой каждая партия выдвигает своих кандидатов или список кандидатов, которые должны пройти соответствующую регистрацию. Для проведения избирательной кампании создается специальный штаб, в который входят профессионалы: распорядитель, финансовый агент, пресс-секретарь, политический организатор, составитель ежедневных планов, технический секретарь, специальный помощник. Помимо них нанимаются консультанты со стороны: специалисты по опросам общественного мнения, генеральный консультант, консультанты по средствам массовой информации, специалисты по сбору средств по почте.

После официального выдвижения кандидатов их имена вносятся в специальные избирательные бюллетени. В этом плане большое значение для развития, избирательной системы имело введение в конце XIX в. так называемого "австралийского" бюллетеня, призванного обеспечить секретность голосования и уменьшить возможность для фальсификации результатов выборов. До этого каждая партия отпечатывала свои собственные бюллетени, вносила в них лишь собственных кандидатов на каждую должность и привлекала партийных функционеров к распространению своих бюллетеней в избирательных участках. Это, во-первых, затрудняло секретность голосования, поскольку бюллетени партий различались по цвету и партийные функционеры могли легко определить, кто как голосует. Это, в свою очередь, облегчало запугивание, подкуп избирателей. Во-вторых, поскольку в бюллетень были вписаны имена кандидатов только одной партии, для избирателя было весьма трудно подавать свой голос за кандидатов разных партий на разные должности.

Официальный "австралийский" бюллетень внес существенные изменения в процедуру голосования. Здесь все бюллетени одинаковы и включали имена всех кандидатов на выборные должности. Эта реформа способствовала обеспечению секретности голосования и уменьшала возможности запугивания и подкупа избирателей. В то же время "австралийский" бюллетень давал избирателям возможность сделать выбор на основе индивидуальных, а не коллективных достоинств кандидатов, отдать свой голос тому или иному кандидату, не голосуя за остальных кандидатов той же партии. Поскольку все кандидаты на одну и ту же должность были вписаны в один бюллетень, избиратели более не были вынуждены выбирать сугубо партийный список. Именно введение "австралийского" бюллетеня способствовало появлению феномена раздельного голосования в Америке, при котором избиратель может голосовать за кандидата республиканской партии на пост президента и за кандидата демократов на пост члена палаты представителей или сената, и наоборот.

К настоящему времени в США специальные машины, которые начали вводить в 90-е гг. XIX в., почти полностью вытеснили бумажные бюллетени. Избирательные машины, на панели которых список кандидатов расположен в том же порядке, что и в "австралийском" бюллетене, находятся в специальных зашторенных помещениях, что призвано обеспечить тайну голосования. Избиратель, удостоверив свою личность, входит в это помещение и нажимает на соответствующий рычаг, указывающий на список кандидатов той или иной партии, либо на рычажки, указывающие на предпочитаемых им кандидатов из той или другой партии. Избирательные машины значительно упрощают технику голосования, облегчают и сокращают время на подсчет голосов, так что в момент закрытия избирательных участков они выдают результаты голосования.

Существуют различные формы и пути выдвижения кандидатов. Например, в Великобритании любой претендент на выборную должность формально вправе участвовать в выборах в качестве кандидата, предварительно подав в соответствующий орган от своего имени заявление, подписанное кроме него самого еще несколькими избирателями. Но все же реально кандидаты почти исключительно выдвигаются партиями. Премьер-министр назначает дату выборов за два месяца до самих выборов. Как правило, руководители всех партий знают о дате выборов задолго до официального заявления премьер-министра и, соответственно, заранее готовятся к решающей пробе сил. Примерно такая же процедура существует в большинстве стран с парламентским режимом.

Несколько иная технология организации и проведения президентской избирательной кампании в Соединенных Штатах. Официально она начинается в феврале года выборов с праймериз в штате Нью-Гэмпшир и завершается в первый вторник после первого понедельника в ноябре избранием президента и других выборных должностных лиц. При этом избирательная кампания проходит два этапа. На первом этапе - этапе первичных выборов - борьба разворачивается между претендентами на номинации внутри партий. Первый этап завершается общенациональными съездами партий, которые, как правило, созываются в июле, августе года всеобщих выборов. В настоящее время съезды выдвигают и утверждают официальных кандидатов партий на посты президента и вице-президента страны, а также формулируют и принимают их предвыборные платформы. После съезда предвыборная кампания вступает в новую фазу и завершается избранием президента, вице-президента и других выборных должностных лиц.

Следует отметить также специфику процедуры избрания президента США, которая отличается от процедуры избрания высших должностных лиц в других странах. Здесь избиратели формально как бы прямо не участвуют в избрании претендента на пост президента. Дело в том, что партийные организации пятидесяти штатов и федерального округа Колумбия удостоверяют имя кандидата соответствующему должностному лицу вместе со списком так называемых выборщиков президента, которые в случае их избрания отдадут свои голоса кандидату партии. Институт коллегии выборщиков и двухэтапное голосование были установлены отцами-основателями. Они явились результатом компромисса между сторонниками большей автономии штатов, выступавших за то, чтобы президент избирался законодателями штатов, и теми, кто выступал за большую централизацию государства и всенародные прямые выборы. Избирательная система построена по принципу: один голос от одного избирателя, но на уровне штатов. Победу одерживает тот, кто получает наибольшее число голосов, но на уровне штатов. Тем самым учитывается федеральный принцип государственно-политического устройства. Каждому выборщику предписывалось взвесить все "за" и "против" и проголосовать за тех кандидатов на пост президента и вице-президента, которых он считает наиболее подходящими. Конституция не связывала выборщиков голосованием за конкретного кандидата. Но постепенно, по мере развития партийной системы, соображения квалификации были оттеснены на второй план партийной приверженностью выборщиков. Установилось правило, по которому избранные выборщики связывались обязательством голосовать за определенного кандидата. В конечном итоге они превратились в партийных агентов, обязанных морально и политически поддерживать кандидата своей партии.

Как правило, в большинстве стран предвыборная агитация прекращается за сутки до открытия избирательных участков. Это делается для того, чтобы предоставить самим избирателям время и возможность самостоятельно обдумать и всесторонне взвесить свой выбор и принять окончательное решение, за кого и за что именно отдать свой голос.

Срок полномочий выборных должностных лиц ограничивается определенным, строго фиксированным в конституции периодом, как правило, от двух до шести лет в зависимости от страны и должности. Считается, что определенные конституцией срок и порядок избрания должностных лиц достаточны, чтобы избранное лицо могло реализовать свою программу, позволяют обеспечить стабильность и преемственность политического руководства. Учитывается и то, что этот срок не настолько велик, чтобы политик мог забыть о предстоящих выборах и не помнить о своей ответственности перед избирателями.

§ 8. Основные типы избирательной системы

Результаты выборов, определяющие победителей и побежденных, во многом зависят от типа избирательной системы. Существуют два основных типа: мажоритарная и пропорциональная. При мажоритарной системе от каждого избирательного округа избирается один депутат. Победителем на выборах считается кандидат, набравший наибольшее число голосов. При такой системе, если по одному и тому же округу баллотируются не два, а несколько кандидатов, победу может одержать и тот, кто набрал менее 50% голосов. Показательно, что не раз консервативная партия Великобритании одерживала победу, получив лишь около 40% голосов избирателей, поскольку остальной электорат делился между лейбористской партией и либерально-социал-демократическим альянсом. Почти во всех англоязычных странах в соответствии с господствовавшей там мажоритарной системой депутаты в законодательные собрания избираются от округов, от которых избирается единственный кандидат. В данном округе партия должна завоевать большинство голосов, чтобы одержать победу. Меньшинство здесь оказывается непредставленным в законодательном собрании.

При мажоритарной системе большинство, полученное победившей стороной, может быть двух видов - абсолютное и относительное. В первом случае победителем считается кандидат, завоевавший 50% + 1 голос всех участвовавших в голосовании избирателей. В том случае, если ни один кандидат не получает требуемое число голосов, назначается второй тур выборов, в котором принимают участие два кандидата, завоевавшие наибольшее число голосов в первом туре. Во втором туре победителем выходит уже кандидат, набравший относительное большинство голосов. При мажоритарной системе относительного большинства победу одерживает кандидат, получивший больше голосов, чем все остальные кандидаты, каждый в отдельности. Мажоритарная система утвердилась в Англии, США, Франции, Японии.

Многие континентальноевропейские страны практикуют пропорциональную систему, в соответствии с которой от каждого округа избираются несколько кандидатов, число которых распределяется пропорционально количеству завоеванных партиями голосов. Здесь избирательные округа создаются достаточно крупные, чтобы включить, скажем, пять представителей и разделить их между партиями пропорционально завоеванным ими голосам. Если, например, одна партия получает около 40% всех голосов, она соответственно получает 40% из 5 мест, то есть 2. Если три другие партии получают от 16 до 24% голосов каждая, каждой из них предоставляется по одному месту. Однако, если бы такой большой дистрикт был расчленен на пять маленьких дистриктов, имеющих по одному месту, все пять мест получила бы партия, завоевавшая 40% голосов всех избирателей (т.е. большинство), если бы ее сила распределялась примерно равномерно по первоначальному большому дистрикту. Другими словами, пропорциональная система представительства склонна предоставлять сравнительно мелким партиям место в законодательном собрании.

Перспектива завоевания своей доли участия во власти, хотя и малой, поощряет партии меньшинств и способствует сохранению многопартийной системы. В Америке же, если кандидат не завоевывает большинство, то он не получает ничего. Американская система выборщиков построена так, что кандидат получает или все, или ничего. В каждом штате, если один кандидат получает 50% + 1 голос избирателей, он получает все 100% голосов выборщиков. Господство мажоритарной системы предполагает, что для получения голосов выборщиков третьи партии должны завоевать не просто определенное количество голосов по всей стране, а географически концентрированную в каком-либо округе поддержку большинства избирателей. А это означает, что если третья партия и одержит победу в том или ином округе или даже штате, она все же остается местным явлением.

В ряде стран существует смешанная, мажоритарно-пропорциональная система. Так, в ФРГ половина состава бундестага избирается на основе мажоритарной системы в один тур, а другая - на основе пропорциональной системы. В Австралии палата представителей формируется по мажоритарной системе абсолютного большинства, а сенат - по системе пропорционального представительства. При этом отмечено, что мажоритарная система в один тур способствует установлению двухпартийное™, пропорциональная система, наоборот, - многопартийности, а мажоритарная в два тура - объединению партий в коалиции.

§ 9. О перспективах развития партийной системы в России

Россия переживает переходный период, главное содержание которого состоит в преобразовании тоталитарной политической системы со всеми ее институтами, структурами и отношениями в совершенно новую политическую систему независимо от того, как ее называть - демократической, квазидемократической, авторитарной, президентской и т.д. Очевидно, что и партийная система, которая на наших глазах формируется, не может не носить переходный характер. В рассматриваемом здесь контексте проблема осложняется тем, что речь идет не просто о трансформации существовавшей многие десятилетия монопартийной системы в многопартийную. Дело в том, что в условиях тоталитарного советского строя коммунистическая партия ни в коем случае не была нормальной политической партией в общепринятом смысле этого слова. Она, в сущности, не просто слилась с государственными структурами, а полностью поглотила и государство и общество, и государственные структуры оказались лишь бледными отражениями партийных структур. В результате образовался своеобразный гибрид партия-государство.' Естественно, крах тоталитарной системы имел своим следствием исчезновение этого гибрида, и перед страной встала проблема создания новой государственности и соответствующей ей партийной системы.

Политические партии в истинном смысле этого слова возникают лишь тогда, когда общество достигает соответствующего уровня социально-политической дифференциации, когда социальные слои и группы более или менее четко осознают свои интересы. Для этого необходимы кристаллизация и институционализация интересов заинтересованных групп, объединений, блоков, других составляющих гражданского общества, минимум демократической политической культуры. Однако наше общество, переживающее переходный период, лишено некоего скрепляющего его воедино стержня или организационного начала, оно находится в аморфном состоянии. Сейчас преждевременно говорить о сколько-нибудь обозначившемся структурировании интересов различных общественных сил. О реальном представительстве реальных социальных сил и интересов в политической системе можно говорить лишь тогда, когда по крайней мере вчерне оформятся и утвердятся более или менее прочные основания их жизнеустройства. Гарантом стабильности общества и политической системы является существование широко институционализировавшейся прослойки средних слоев или среднего класса, который, в свою очередь, служит в качестве социальной опоры умеренного, центристского политического курса, равноудаленного от крайних полюсов политического спектра. Центризм в политике обеспечивает возможный в данных конкретных условиях оптимальный баланс общественных интересов, проведение такого курса, который в идеале призван реализовать некую среднюю линию между экономической эффективностью и социальной справедливостью, экономической свободой и социальным равенством.

Что касается ситуации в нашей стране, то было бы напрасным трудом заняться разграничением политических сил на правых, левых и центр, либералов, консерваторов и умеренных. Такое деление возможно лишь при сформировавшейся демократии и высокой культуре гражданственности в гражданском обществе. В настоящее время в стране, по сути дела, отсутствует единая система политической коммуникации, сам политический процесс протекает как бы при отсутствии интеграции и взаимопонимания между его участниками. Нет необходимого консенсуса относительно общих целей и средств их достижения, общепринятых правил политической игры и т.д. Ожесточенные политические дискуссии соответствующим образом не связаны с процессом принятия политических решений.

В России в лучшем случае только начинается формирование инфраструктуры гражданского общества, которое одно и способно обеспечить условия для формирования и институционализации реально заинтересованных групп и, соответственно, организаций, клубов, объединений, партий, способных представлять их интересы в структурах власти. Ведь мировой опыт показывает, что уровень развития демократии самым непосредственным образом зависит от того, насколько институционализировался политический плюрализм, который проявляется и выражается прежде всего в политических партиях. Но зрелость и жизнеспособность политического плюрализма, включая партийную систему, определяются тем, в какой степени в обществе сформировались, институционализировались и заявили о себе разнообразные центры и источники власти и влияния. Как раз с этой точки зрения определяющее значение имеет соответствующая инфраструктура, призванная обеспечить условия для кристаллизации групповых интересов и оформления соответствующих негосударственных организаций, объединений, союзов.

Переход от тоталитаризма на рельсы демократического развития, развитие рыночных отношений, трансформируя социальную структуру общества, усиливая процессы социальной дифференциации, создают основу для воплощения в жизнь ценностей и принципов политического плюрализма. Это находит отражение в возникновении широкого спектра самых разнообразных новых общественно-политических движений, организаций и объединений. Этот процесс, особенно отчетливо наметившийся в 1989 г., постепенно стал набирать все более ускоряющиеся темпы. В 1990 г. был принят закон СССР "Об общественных объединениях", в котором были законодательно закреплены порядок образования, права и принципы деятельности общественных организаций и объединений. В марте 1991 г. началась регистрация партий, а к концу 1991 г. было зарегистрировано уже 26 партий и 16 общественно-политических движений.

Российские политические партии различаются по своим программным целям, идейно-политическим ориентациям, организационной структуре, формам и методам работы и т.д.

При всем том необходимо отметить, что этим политическим образованиям еще предстоит доказать свою легитимность, получив поддержку у избирателей, подтвердить, что они действительно являются реальными политическими партиями, за которыми стоят социальные силы. В настоящее время, по сути дела, невозможно определить, кого именно, какие слои, группы, категории населения они представляют. Для них характерны малочисленность, слабость организационной структуры, неопределенность и аморфность социальной базы, отсутствие сколько-нибудь внятно сформулированных позитивных программ и идейно-политических платформ. По этим показателям почти все они являются лишь протопартиями, а не партиями в собственном смысле этого понятия.

Как показывает опыт перехода целой группы стран от тоталитаризма и авторитаризма сначала в ФРГ и Италии, а затем во второй половине 70 - начале 80-х гг. в Греции, Испании и Португалии, для формирования и институционализации полноценных и дееспособных политических партий требуется достаточно времени. Так, в первые послевоенные годы в ФРГ на местном, земельном и общенациональном уровне возникли десятки политических партий, хотя оккупационные войска США, Великобритании и Франции всячески препятствовали появлению мелких партий, при этом оказывая содействие концентрации политических сил Западной Германии в немногих крупных партиях. Процесс формирования устойчивых, жизнеспособных крупных партий занял несколько лет. Мелкие партии в качестве самостоятельных сколько-нибудь значимых политических сил Отошли на задний план и главными составляющими партийной системы ФРГ стали блок ХДС/ХСС, СДПГ и СвДП.

Аналогичная ситуация наблюдалась также в Италии. Что касается Греции, особенно Испании и Португалии, то первоначально в этих странах на политической авансцене как по мановению волшебной палочки появилось множество десятков партий (в одной Португалии их насчитывалось около 300), и сохранившимся в настоящее время партиям, чтобы показать свою жизнеспособность, пришлось множество раз выдерживать испытание выборами. Именно такой путь предстоит и России. О вычленении и институционализации политических партий, представляющих реальные политические силы страны, можно, по-видимому, говорить после проведения всеобщих выборов как минимум два-три раза.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1.            Назовите основные исторические этапы формирования политических партии.

2.            Что понимается под политической партией?

3.            В чем отличие партии от заинтересованных групп?

4.            Назовите основные функции партии.

5.            В чем состоят отличия правящих и оппозиционных партий?

6.            Перечислите и охарактеризуйте основные типы партийной системы.

7.            В чем состоят роль и функции избирательной системы?

8.            Какие существуют типы избирательной системы?

9.            Перечислите основные механизмы и процедуры избирательного процесса.

10.        Каковы перспективы формирования политических партий в России?

ЛИТЕРАТУРА

Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Современный левиафан. - М., 1985;

Избирательные системы и партии в буржуазном государстве. — М., 1979;

Партии и выборы в капиталистическом государстве. - М., 1980;

Перегудов С.П., Холодковский К.Г. Политическая партия: мировой опыт и тенденции развития//Коммунист. -1991. - № 2;

Шмачкова Т.В. Мир политических партий // Политические исследования. -1992.-№1-2.

Глава VI. ТЕОРИЯ ДЕМОКРАТИИ И ПРИНЦИПЫ ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА

§ 1. Демократия как принцип политической организации и жизнеустройства общества

В политологии редко можно встретить какой-либо другой термин, который использовался бы столь часто, как "демократия". Еще Кельзен утверждал, что в XIX и XX столетиях, став господствующим всюду лозунгом, слово "демократия" утратило четко очерченное и твердое содержание. В этом не расходился с Кельзеном и П.И. Новгородцев, который в 1923 г. подчеркивал, что понятие «демократия» "принадлежит к числу наиболее многочисленных и неясных понятий современной политической теории".

Что же понимается под демократией?

Термин происходит от греческого слова Demokratia, состоящего, в свою очередь, из двух слов demos - народ и kratos - власть, правление.

В настоящее время понятие "демократия" используется в нескольких значениях. Во-первых, в своем первоначальном смысле оно означает форму правления, при которой право принятия политических решений осуществляется всеми без исключения гражданами, то есть прямо в соответствии с действующими правилами правления большинства. Эта форма демократии известна как прямая демократия. Во-вторых, такая форма правления, при которой граждане осуществляют свое право не лично, а через своих представителей, избранных ими и ответственных перед ними, то есть представительная демократия. В-третьих, форма правления, где власть большинства реализуется в рамках конституционных ограничений, имеющих своей целью гарантировать меньшинству условия для осуществления определенных индивидуальных или коллективных прав, таких, например, как свобода слова, вероисповедания и т.д. Это либеральная или конституционная демократия. В-четвертых, понятие "демократический" часто используется для характеристики политической или социальной систем, которые независимо от того, являются ли они действительно демократическими или нет, ставят своей целью свести к минимуму социальные и экономические различия.

В западной политической традиции возникновение идеи демократии ассоциируется с городами-государствами Древней Греции. Платон и Аристотель в своих изысканиях по созданию систематической теории политики характеризовали демократию как одну из пяти или шести главных типов правления.

Греческую историю в период ее расцвета можно рассматривать как историю борьбы между демократическими и олигархическими государствами, наиболее ярко выраженными представителями которых выступали Афины и Спарта. Древнегреческая демократия во многих своих аспектах существенно отличалась от демократии наших дней. Она представляла собой прежде всего систему прямого правления, при которой весь народ осуществлял законодательную власть и в которой не была известна система представительства. Такое положение стало возможным в результате ограниченных размеров древнегреческого государства, которое охватывало, как правило, город и прилегающую к нему сельскую территорию, население которых крайне редко превышало 10 тыс. граждан.

В древних демократических государствах каждый гражданин был наделен правом участвовать в законодательных собраниях и голосовать. Значительная часть граждан так или иначе занимала один из множества существовавших в городе-государстве выборных постов. Не было разделения между законодательной и исполнительной властями: обе эти ветви власти были сосредоточены в руках активных граждан. Политическая жизнь характеризовалась значительной активностью граждан, которые живо интересовались всеми аспектами процесса управления. Прямая демократия такого рода рассматривалась в качестве идеальной формы многими мыслителями Нового времени. Референдум и гражданская инициатива, сохранившиеся в конституциях ряда стран (например, Швейцарии), можно рассматривать как элементы прямой демократии, унаследованные от прошлого представительной демократией.

Античная демократия предполагала рабство в качестве условий освобождения от физической работы свободных граждан, которые посвящали себя проблемам общественного интереса. Современные же демократии не признают в политической сфере каких бы то ни было различий и привилегий, основанных на социальном происхождении, классе, расе. При демократии все без исключения граждане наделяются равными политическими свободами.

В средние века возрос интерес к вопросам, касающимся принципов наиболее совершенных форм правления, основанных на идее общего блага и согласия всех членов сообщества. Но вместе с тем большинство мыслителей, озабоченных этой идеей, рассматривали монархию, то есть правление одного, как наилучшую форму, наиболее пригодную для обеспечения единства общества. Однако очевидно, что не все абсолютные монархии перерождались в тиранию. И на практике, и в теории монархии превращались в абсолютные в том смысле, что монарх, а не общество, стал рассматриваться как единственный источник права. А право, в свою очередь, превратилось в инструмент воли или произвольных решений монарха.

В период свободнопредпринимательского капитализма сформировалась и утвердилась идея о прирожденных, неотчуждаемых правах каждого человека на жизнь, свободу и частную собственность. Неразрывная взаимосвязь этой триады выражается в убеждении, что частная собственность - основа индивидуальной свободы, которая, в свою очередь, рассматривается в качестве необходимого условия самореализации отдельного индивида, выполнения главного предназначения его жизни.

Более подробно эта проблема будет проанализирована в главах об общественно-политических парадигмах и либерализме. Здесь отмечу лишь то, что в наиболее законченной форме подобная постановка вопроса нашла отражение в политической демократии и ее важнейших институтах, построенных на принципах политического и идеологического плюрализма, парламентаризма, выборности должностных лиц и т.д. В дальнейшем, по мере развития капитализма, в конце XIX и в XX в. принципы индивидуализма, свободного рынка значительно модифицировались, роль государства в жизни общества возросла. Основополагающее значение начиная с периода кризиса 30-х гг. получила система кейнсианства, построенная на постулате об идеологической, политической и социально-экономической недостаточности индивидуализма, свободной конкуренции, свободного рынка и т.д. и необходимости усиления роли государства в важнейших сферах жизни общества.

За государством была признана функция регулятора экономических и социальных процессов. В противовес концепции "государства - ночного сторожа" была выдвинута концепция "государства благосостояния", которая проповедовала идею о необходимости и возможности преодоления социальных конфликтов посредством обеспечения с помощью государственного вмешательства сносных условий жизни всех слоев населения путем реализации программ социальной помощи низкодоходным и неимущим категориям населения, принятия мер, направленных на решение проблем безработицы и т.д. Парламентская демократия и соответствующая ей модель политической культуры приняли окончательные формы. Важнейшим компонентом этой модели стала идея плюрализма, на основе которой сформировалась плюралистическая теория демократии. Здесь хотелось бы еще раз подчеркнуть, что в данной главе в целях экономии места я не рассматриваю различные теории и формы демократии, концентрируя внимание преимущественно на общих принципах, нормах и установках. Существует несколько теорий, основными из которых являются плюралистическая, партиципаторная (или демократия участия), рыночная, плебисцитарная, консоциативная, социалистическая.

Наиболее распространенной из них считается плюралистическая. Например, консоциативная, или согласительная, модель демократии, в наиболее законченной форме реализованная в Швейцарии, предусматривает систему правления, основанную не на принципах участия большинства, а на принципе пропорционального участия в осуществлении власти политических, религиозных и этнических групп. Нахождение у власти элит (что дает основание говорить об элитарной модели демократии) не обязательно исключает различие между демократией и авторитаризмом и тоталитарными режимами. Как отмечал И. Шумпетер, демократическая форма правления характеризуется не отсутствием элит, а наличием множества элит, конкурирующих друг с другом за голоса избирателей.

Демократия представляет собой в некотором роде механизм урегулирования возникающих в обществе конфликтов, поэтому важно выявить источники и субъекты конфликтов. В плюралистической модели политическая система - слаженный механизм, в котором участвуют группы, взаимно сдерживающие и уравновешивающие друг друга в процессе реализации своих интересов. Она предполагает наличие в обществе множества центров власти, вступающих в конфликты, соглашения, компромиссы, в ходе которых принимаются взаимоприемлемые решения.

Современные демократии носят прежде всего формальный характер. В чем же состоит эта формальность? Как представляется, в качестве главной ее характеристики можно назвать относительное дистанцирование государства oт общества. Демократический характер современной демократии определяется тем или иным основополагающим документом, прежде всего в форме конституции, в котором фиксируются гражданские свободы и права человека, плюрализм, договорная система и принцип представительства.

Плюрализм становится гарантом возможности борьбы между различными властными группами, разрешения возникающих между ними конфликтов, достижения равновесия и компромисса. Права человека обеспечивают свободу слова, ассоциаций, организаций, убеждений и собственности. Договорный принцип предоставляет договаривающимся сторонам возможность для заключения и перезаключения договора, а принцип представительства гарантирует легитимность правительства путем участия в выборах всех без исключения граждан.

Демократия отнюдь не сводится только к техническим приемам реализации политики или экономическим реформам. Она есть прежде всего фундаментальная установка, своего рода шкала ценностей, определенная концепция человека и его места в обществе. В некотором смысле демократия представляет собой также образ жизни, базирующийся на фундаментальном постулате о равенстве всех людей перед законом и праве каждого члена общества на жизнь, свободу и частную собственность.

Одним из ключевых характеристик демократии является политическое равенство всех без исключения граждан перед законом с его принципом "один человек - один голос". Эта характеристика, чтобы не оставаться просто декларацией, предполагает целый ряд других элементов, которые интегрально входят в само определение демократии. Речь идет прежде всего об идее, согласно которой правительство должно действовать в соответствии с четко фиксированными и общепринятыми процедурами, позволяющими без каких-либо препятствий выражать и обнародовать позиции, интересы, устремления всех заинтересованных лиц и групп. Демократия предполагает, что все лица, контролирующие политические властные структуры, должны периодически через строго установленные периоды переизбираться и быть ответственны перед своими избирателями. Избирателям должна быть предоставлена возможность организоваться в партии для реализации своих целей.

Без свободы слова и прессы, а также доступа к информации, касающейся общественных дел, право голоса теряет смысл. Общество должно быть избавлено от произвольных арестов, особенно по политическим мотивам, а суд должен быть независимым и подчиняться только закону. В ином случае партия, находящаяся у власти, имеет возможность терроризировать своих противников и серьезно ослабить оппозицию.

В теории не предписываются конкретные пути и средства реализации основополагающих демократических принципов. Самое главное состоит в строгом и последовательном соблюдении этих принципов. Здесь уместно привести весьма удачную аналогию П.И. Новгородцева. Дав одной из своих статей название "Демократия на распутье" (заимствовано у английского исследователя У. Гирншоу -автора одноименной книги), он объяснял суть этого понятия так: "Поскольку демократия есть система свободы, есть система политического релятивизма, для которого нет ничего абсолютного, который все готов допустить, всякую политическую возможность, всякую хозяйственную систему, лишь бы это не нарушало начала свободы, -она и есть всегда распутье; ни один путь тут не заказан, ни одно направление тут не запрещено. Над всей жизнью, над всей мыслью господствует принцип относительности, терпимости, широчайших допущений и признаний". В этом сила, жизнеспособность и одновременно слабость демократии. Стремление же избавиться от заложенных в ней слабостей, исправить, заменить формальную демократию "сущностной", "социальной" или иными формами "истинной" чревато для нее опасностью тотализации путем слияния общества и государства и, соответственно, уничтожением самой демократии.

Многие мыслители прошлого, будучи не всегда противниками демократии, предупреждали о недостатках ее и таящихся в ней угрозах. Примечательно, что Платой считал демократию самой коррумпированной после тирании формой правления. Аристотель называл демократию самой низшей из всех законных форм правления, в наибольшей степени склонной перерождаться в тиранию. Продолжая эту тенденцию, И. Гёте писал: "Ничто так не отталкивает, как большинство, ибо оно состоит из кучки сильных лидеров, из плутов, которые приспосабливаются, из слабых, которые ассимилируются, и из массы, которая движется за ними, не имея ни малейшего представления о том, чего она хочет".

Подобных не совсем лестных оценок демократии выдающимися мыслителями прошлого множество. Но достаточно отметить, что опыт XX в. в целом подтвердил правоту А. де Токвиля, предупреждавшего о таящихся в демократии опасностях для свободы, возможностях "тирании большинства", которая может быть не менее, если не более, жестокой, чем тирания немногих или одного. Здесь уместно отметить, что он был одним из тех, кто рассматривал развитие государственно-политических систем по пути демократии как неизбежную закономерность. Комментируя эту мысль, П.И. Новгородцев писал в 1923 г.: "В странах, испытавших эту форму (демократию. - К.Г.) на практике, она давно уже перестала быть предметом страха, но она перестала быть и предметом поклонения. Те, кто ее опровергает, видят, что в ней все же можно жить и действовать; те, кто ее ценит, знают, что как всякое земное установление она имеет слишком много недостатков для того, чтобы ее можно было безмерно превозносить".

Разумеется, нет и не может быть совершенной демократии, но, несмотря на все недостатки, она самая лучшая и самая гуманная форма правления из всех до сих пор известных. У. Черчилль говорил, что демократия - ужасная форма правления, если не считать всех остальных. Демократическая форма правления действительно характеризуется многими недостатками и связана с целым рядом издержек. Но при всем том человечество еще не придумало более эффективную и вместе с тем более соответствующую воле большинства членов общества и одновременно духу свободы личности форму правления. Достоинства демократии могут быть сомнительны, но пороки диктатуры самоочевидны. Очевидны относительность, временная и пространственная ограниченность парламентаризма, системы представительства, всеобщего избирательного права и других атрибутов демократии. Они не способны раз и навсегда разрешить все стоящие перед обществом проблемы. Решение одних проблем чревато возникновением новых, порой еще более серьезных проблем, но это не может служить достаточным основанием для потери веры в саму демократию.

Многие исследователи обратили внимание на тот факт, что, несмотря на большую по сравнению с другими моделями политической системы сложность демократии, ее выживаемость во многом зависит от того, насколько ее принципы и механизмы доступны пониманию, интеллектуальному уровню среднего человека, от того, что избиратели подразумевают под подлинной демократией. Сущность демократии в ее политических, социальных и экономических проявлениях определяется ее возможностями как морального и духовного фактора, доминирующего в общественном сознании.

Особо важное значение имеет то, что в отличие от тоталитарной и авторитарной моделей, где сила занимает статус prima ratio - главного аргумента, призванного решать возникающие в обществе конфликты путем нанесения противной стороне поражения, в демократической модели сила отодвинута на задний план и оставлена "про запас" в качестве последнего аргумента для использования в случае необходимости. Конфликты разрешаются путем соглашений, компромиссов, судебных разбирательств и т.д.

Демократическая модель предполагает плюрализм центров власти и в силу этого характеризуется своим методом принятия взаимоприемлемых решений, основанным на диалоге, открытости, терпимости, критическом исследовании и компромиссе. Демократия предполагает существование оппозиции в качестве законного партнера в демократическом процессе, плюралистическое видение ценностей и ассоциаций, отвергает любое тоталитарное и монополистическое отождествление государства с одной партией или с одной идеологической догмой. Однако диалог и терпимость должны укладываться в рамки демократической веры, что означает признание фундаментальных ценностей индивидуальной свободы и политического равенства всех людей. Терпимость в отношении элементов, которые отвергают фундаментальные принципы демократии и ее право на существование, не может быть приемлема, поскольку она представляет угрозу самому существованию демократии.

§ 2. Конституционные основания демократии

Для развития демократической теории имеют значение формирование и утверждение идеи о необходимости ограничений на политическую власть, чтобы правительство реализовало свои основные функции обеспечения общего блага. Первоначально эти ограничения носили чисто личностный и духовный характер. Правитель считался наместником бога и не имел права делать то, что противоречило бы воле всевышнего. Этот внутренний запрет составлял могущественный стимул до тех пор, пока правители добровольно принимали моральные императивы традиций, обычного права, веры, учения церкви и т.д.

Однако постепенно очевидной стала необходимость более или менее четко очерченных внешних ограничений. Средневековая идея договора между народом и правителем действовала довольно эффективно. В случае нарушения этого доверия и договора правитель теоретически переставал быть королем и превращался в тирана, и тем самым народ оказывался вправе не подчиняться его власти. Некоторые политические мыслители (например, Исидор Севильский) считали, что власть правителя должна быть ограничена собственными законами. Принцип римского права в тот период интерпретировался как право, в соответствии с которым народ утверждает своего правителя и устанавливает четко очерченные рамки, в которых правитель вправе действовать. В нем можно обнаружить зародыш идеи конституционного правления, впоследствии ставшей одной из несущих конструкций демократической теории. Принцип конституционного правления, который прошел сложный и длительный путь формирования и эволюции, стал в некотором роде материальным воплощением идеи ограничения правительства в рамках народного согласия. Но что же такое конституционное правление и конституция?

Говоря о "конституции государства", Аристотель имел в виду его сущностное содержание, или структуру. В аналогичном духе говорилось о "конституции человека". В таком широком смысле любое государство имеет свою конституцию. У древних греков конституция означала форму правления, следовательно, считалось, что все шесть форм правления, которые выделял Платон, имели конституции. Причем конституция, по представлениям античных мыслителей, включала не только абстрактный остов системы правления, но и некий эрос, скрепляющий этот остов, наделяющий его живой плотью.

Говоря о конституции, речь может идти не обязательно о конкретном писаном документе. Например, считается, что, хотя история Великобритании насчитывает много веков, она не имеет писаной конституции. Следует отметить, что идея неписаной конституции имела - особенно в прошлом - своих сторонников. Ее наиболее последовательно отстаивали представители консервативной традиции. Так, против идеи писаной конституции Ж. де Местр, в частности, выдвигал следующие возражения. Во-первых, фундаментальные принципы политических конституции существуют до всякого писаного закона; во-вторых, конституционный закон есть и должен быть развитием или санкционированием существующего вечно неписаного права; в-третьих, сущностно конституционный, истинно фундаментальный закон никогда не подлежит и не может подлежать писанию, не подвергнув при этом опасности само существование государства; в-четвертых, слабость и неустойчивость конституции прямо пропорциональны количеству зафиксированных в ней в письменной форме статей.

История все же отдала предпочтение иному пониманию конституции и конституционализма. Здесь уместно отметить и следующий момент. Великая хартия вольностей, принятая еще в 1215 г. и входящая в число действующих конституционных актов Великобритании, является писаным документом. Такие парламентские акты, как законы о реформе 1832, 1867 и 1884 гг., которые расширили право голоса граждан Великобритании, представляют собой писаные статуты и равнозначны по своей значимости конституционным положениям.

Конституция, независимо от формы, включает принципы организации, законы, правила, нормы, регулирующие деятельность государства. В узком смысле, когда говорят, например, 6 конституционном режиме, то имеют в виду, что этот режим или правительство подлежат определенным ограничениям и действуют в соответствии с установленными правилами и нормами, а не произвольно, по своему усмотрению. Под конституционализмом понимается также комплекс теорий или идей, характеризующих и обосновывающих конституционные принципы.

С самого начала конституция была призвана поставить закон выше личности короля. Именно в силу того, что суверен во всех странах ставился выше закона, стала неизбежной революция, призванная подчинить его закону и создать законодательные собрания, в той или иной форме и степени представляющие волю народа, и контролировать его. Отсюда появление в ходе французской революции 1789 г. и особенно революции 1848 г. писаных конституций на Европейском континенте.

Различаются конституции монархические и демократические. Сущность монархической конституции состоит в стремлении примирить две конфликтующие цели. Это, с одной стороны, сохранение традиционных свобод и прав, завоеванных в период средних веков в борьбе между церковью и государством, городом и правителем, дворянством и королевской властью. С другой стороны, легитимизация сильного и эффективного главы государства, способного защищать интересы всех подданных государства, реализовать общее благо в условиях правления закона.

В наши дни в важнейших своих аспектах конституции большинства монархических режимов Запада совпадают с конституциями президентских и парламентских республик. Поэтому далее излагаются основные принципы демократического конституционализма. Главная идея конституции - это разделение и ограничение власти для оптимального обеспечения свободы. Заслугу отцов-основателей американской конституции лорд Дж. Эктон видел в том, что им удалось решить проблему, которая веками волновала многих политических философов и мыслителей. Суть этой проблемы состояла в следующем: как наделить государство достаточными властными полномочиями, чтобы оно было способно обеспечить общественный порядок и эффективность правления, и в то же время ограничить эти полномочия, с тем чтобы исключить незаконное ущемление гражданских свобод.

Конституция определяет горизонтальное и вертикальное распределение прерогатив между различными ветвями власти, фиксируя то, какие органы или ветви власти осуществляют, соответственно, законодательные, исполнительные и судебные функции, как они формируются, как взаимодействуют друг с другом, какими правилами, нормами и процедурами в своих действиях руководствуются. Тем самым конституция четко очерчивает рамки и формы коллективной политической борьбы, смены правительства, взаимодействия правительства и оппозиции, принятия политических решений и т.д. Вопрос о конституционализме соприкасается со сферой демократии и демократических институтов. И это естественно, поскольку в наши дни конституционное правительство - это по своей сути демократическое правительство.

Почти все писаные конституции содержат декларацию об основных органах и ветвях власти, о их взаимосвязи, о том, как они сдерживают и ограничивают друг друга. В случае, когда та или иная страна не имеет писаной конституции, важнейшие институты правления устанавливаются историческими традициями. Знаменитое выражение Наполеона о том, что конституция должна быть "краткой и туманной", отражает реальность эпохи, в которой конституции являются сводами правил с широкими потенциальными возможностями для злоупотреблений. В современных условиях жизнеспособность конституции измеряется пределами, в которых она обеспечивает эффективное функционирование таких фундаментальных институтов власти, как суды, законодательные собрания, исполнительные органы, политические партии и т.д.

Как считал М. Дюверже, "конституции похожи немного на правила игры, в которой положение фигур зависит от способностей игроков, состава команд, их стратегического выбора, случайностей игры. Любая конституция рисует не одну, а множество схем правления, построения которых зависят от расстановки сил в данный момент. Различные политические режимы могут, таким образом, функционировать в одних и тех же юридических рамках".

Но при этом несомненно то, что любая конституция, заслуживающая это название, включает в себя следующие основополагающие положения: правление закона, конституционные права, реализация которых обеспечивается механизмом разделения властей, сдержек и противовесов. Конституция должна четко очертить формы и рамки политической борьбы. Демократическая конституция выполняет три функции: выражение согласия народа, в силу которого устанавливается само государство; фиксация определенной формы правления; предоставление и одновременно ограничение властных полномочий правительства. Например, английская конституция (большей частью неписаная) представляет собой по сути общую сумму властных полномочий, которыми, как считает палата общин, в качестве представителя народа, в рамках доктрины о полновластии парламента, она владеет. Эта "сумма" меняется в зависимости от конкретного периода. Конституция же федеральной республики (например, США) включает сумму определенного перечня властных прерогатив, от которых составляющие республику штаты отказались и передали центральному правительству. Штаты также приняли собственные конституции, в соответствии с которыми они пользуются суверенитетом и всей полнотой власти во всех вопросах, кроме тех, решение которых они делегировали центральному правительству. Унитарные государства имеют конституции, представляющие собой не просто перечень властных полномочий, а свобод и свод общих политических принципов, и оставляющие широкое поле маневра законодательной и исполнительной ветвям власти.

Ограничения составляют краеугольный камень конституционализма, и поэтому та или иная система ограничений занимает центральное место в любой конституции. Устанавливая рамки правления, любая конституция в определенной степени выступает в качестве ограничителя власти. Утверждение тех или иных специфических путей и средств реализации правительственных действий уже самим своим фактом запрещает другие пути и средства. Но конституции, как правило, идут дальше и ограничивают власть, устанавливая пределы прерогатив правительства и фиксированных процедур, по которым оно действует. Управляемым предоставляются гарантии против произвола управляющих, люди должны подчиняться только законам.

Основополагающее значение для теории демократии имели формирование и утверждение современной идеи народного представительства, в соответствии с которой представительные органы власти избираются не пожизненно, а на определенный, строго фиксированный конституцией срок. Периодическая подотчетность выборного представителя перед избирателями стала сущностным элементом демократической теории. И это естественно, поскольку если демократия действительно означает самоуправление народа, то недостаточно, чтобы на государственные посты должностные лица избирались народом даже всеобщим голосованием. Они еще должны периодически отчитываться перед народом за свои действия. Сущность принципа представительства состоит в том, что в политической сфере избиратели определяют цель, а избранный ими представитель - наиболее, на его взгляд, подходящие средства ее достижения. В современных условиях в рационально организованной системе власти самоуправленческие начала могут играть подчиненную роль по отношению к формам представительной демократии, основанным на принципах делегирования власти. Здесь немаловажное значение имеет осознание того факта, что идея права и идея народовластия выросли из разных источников.

Так, идея права, как отмечал В.М. Мажуев, "продиктована не стремлением народных масс к власти, а стремлением отдельной личности к относительной (прежде всего экономической) свободе от власти, причем от любой - личной, абсолютной, абсолютистской и даже, может быть, демократической (народной)". Сочетать эти два стремления, примирить между собой идеи народовластия и личной свободы можно только лишь с помощью представительной демократии, при которой народ способен осуществлять свою власть через свободно избранных им самим представителей, действующих в рамках строго фиксированных законов и правовых норм.

Демократия, писал Дж. Сартори, - это политическая система, при которой народ в достаточной степени способен сменять руководителей, но недостаточно способен управлять самим собой. Отсюда следует, что единственный для суверенного народа способ сохранить ту степень власти, в которой он нуждается и которую сам может осуществлять, заключается в том, чтобы не давать своим правителям неограниченную власть. Это значит, что демократический характер режима может сохраниться, если принцип "вся власть народу" постепенно изменится так, чтобы превратиться в лозунг "вся власть никому". Демократия может быть жизнеспособна лишь в том случае, если строго следовать принципу контроля над властью. Если же строго придерживаться лозунга "вся власть народу", то, по мнению Дж. Сартори, это рано или поздно закончится подрывом конституционных гарантий и механизма представительного правления. Власть должна быть ограничена принципом "контроль над властью". Поэтому ради сохранения демократии необходимо заменить клич "всю полноту власти - нам!" принципом "никто не должен обладать всей полнотой власти!". В политике, как и в рыночной экономике, недопустима монополия в какой бы то ни было форме.

§ 3. Капитализм и демократия

Поскольку одним из важнейших признаков демократической системы является институциональное разделение между государством, экономикой и обществом, споры по вопросу о балансе между общественной и частной сферами приняли форму споров о связях государства и экономики, а также государства и общества. В самом широком плане споры по данному вопросу велись в конфликтующих, но не исключающих друг друга терминах эффективности и гражданства. Это тоже спорные понятия, в которые вкладывается разный смысл. Так, споры о гражданстве включают проблемы равенства, участия, оздоровления общества, человеческой инженерии. Споры об эффективности, в свою очередь, ведутся в рамках целого ряда таких антиномий, как капитализм и социализм; рынок и планирование; капитализм и демократия и т.д. С рассматриваемой в данной главе точки зрения наибольший интерес представляет взаимосвязь рынка, капитализма и демократии.

Реальным выражением этого интереса является, в частности, получившая на Западе определенную популярность рыночная теория демократии. Основные положения этой теории впервые сформулировал И. Шумпетер: "Демократический метод представляет собой институциональный инструмент для достижения политических решений, на основе которого отдельные индивидуумы получают власть: принимать решения путем соревнования, объектом которого являются голоса избирателей".

Продолжая эту линию, Э. Доунс, Э. Шатшнайдер, А. Вильдавски и др. отождествляли политический процесс с обменом в условиях конкуренции на рынке. Целью каждого участника в данном случае является максимизация прибыли при минимизации издержек. При этом сам "торг" ведется по определенным общепринятым правилам игры. Например, голосование рассматривалось как обмен голосов за определенный политический курс, а деятельность политиков - как деятельность предпринимателей, занятых на рынке завоеванием и укреплением позиций путем торгов и наращиванием поддержки в поисках коалиций.

В данном контексте особую актуальность приобрела проблема соотношения демократии и капитализма, или рыночной экономики. Следует отметить, что основоположники марксизма-ленинизма также исходили из тезиса, согласно которому принципы либеральной демократии и капитализма и капиталистическая социально-экономическая система неотделимы друг от друга. Причем либеральная демократия расценивалась как особая система классового господства буржуазии, которая обречена на исчезновение с исчезновением капитализма и, соответственно, буржуазии. Это, как говорится, негативная трактовка демократии. В данном же параграфе речь идет всецело о позитивной оценке ее сторонников.

В настоящее время в трактовке данного вопроса выделяются два направления - неоплюралисты, придерживающиеся либеральной ориентации, и так называемая школа "публичного выбора", или неоклассики, составляющие консервативное течение. Неоклассики -Ф. Хайек, Д. Эшер, М. Олсон и др. - убеждены в том, что политическая демократия способна выжить и функционировать только в условиях капиталистической экономики, основанной на принципах свободного рынка. По их мнению, из всех существующих систем лишь капитализм предоставляет условия для групповой конкуренции и широкого политического участия масс, что капитализм - необходимая и единственная предпосылка демократии. Причем в тех случаях, когда политическая демократия каким-либо образом ущемляет принципы свободного рынка и свободной конкуренции, а также право предпринимателя свободно распоряжаться своим достоянием, с которыми капитализм всецело отождествляется, приоритет безусловно отдается этим последним.

И действительно, существует имманентная связь между принципами капитализма и плюралистической демократии. Последняя является гарантом существования и жизнеспособности капитализма как социально-экономической системы. Прежде всего она предоставляет широким слоям населения право участия в политическом процессе, гарантируя правила игры между политическими партиями и разного рода заинтересованными группами, и обеспечивает условия для ротации власти в процессе всеобщих выборов на всех уровнях власти, а также других принципов и норм парламентаризма. Тем самым плюралистическая демократия призвана обеспечить легитим-ность свободнорыночным отношениям как в социальной, так и в экономической сферах. Вопрос о соотношении частной собственности, свободы, экономической и личной, составляющих сравнительную квинтэссенцию идее демократии, был затронут в главе о гражданском обществе. Здесь необходимо отметить, что свободнорыночные отношения при определенных условиях могут создать реальные препятствия для эффективной реализации принципов плюралистической демократии, а то и подорвать их.

Убедительные доводы в обоснованность такого вывода содержатся в работах неоплюралистов Р. Даля, Ч. Линдблома и др. Пожалуй, наиболее емко позицию неоплюралистов в данном вопросе изложил Р. Даль: "Демократия тесно ассоциируется и всегда ассоциировалась на практике с частной собственностью на средства производства... Даже сегодня в любой стране, управляемой полиархией, средствами производства большей частью "владеют" частно. Наоборот, ни одна страна, где средства производства находятся главным образом в руках государства или... "общества", не управляется полиархией". Но при этом обнаруживается, что рыночная экономика представляет собой необходимое, но не единственное и не достаточное условие для демократии. Более того, усиление экономической мощи отдельных групп способно увеличить политическое неравенство и тем самым ослабить и подорвать власть неорганизованных граждан в политическом процессе.

Обоснованность этого тезиса рассматриваемая группа политологов демонстрирует на примере взаимоотношений между бизнесом и демократией. Если в 50-60-х гг. Д. Трумен, В.И. Ки да и сам Р. Даль изображали бизнес как одну из многих заинтересованных групп, конкурирующих между собой за власть и влияние, то с середины 70-х гг. появилось много работ, в которых критически анализируется "корпоративный капитализм" и его влияние на политическую систему. Так, Р. Даль и Ч. Линдблом, например, писали: "В нашем анализе плюрализма мы допустили еще одну ошибку... считая, что бизнесмены и группы бизнеса играют такую же роль, как и остальные заинтересованные группы". В действительности, утверждали Даль и Линдблом, бизнес играет в полиархической или плюралистической системе роль, которая качественно отличается от роли других заинтересованных групп. По их мнению, "общепринятые интерпретации, характеризующие американскую или любую другую рыночноориентированную систему как основанную на конкуренции между (равными. - К.Г.) заинтересованными группами, заключают в себе серьезную ошибку, поскольку они не учитывают очевидное привилегированное положение бизнесменов и в политике".

Это в еще большей степени относится к крупнейшим деловым корпорациям, которые не всегда и не обязательно действуют в соответствии с демократическими правилами и нормами. Более того, при определенных условиях рынок отнюдь не представляется как место, где равновеликие и равноправные агенты купли и продажи обоюдовыгодно обмениваются товарами. Нередко это арена, на которой огромные корпорации подавляют более мелкие фирмы, и расползающиеся по всему миру многонациональные корпорации доминируют над жизнью отдельных людей, регионов и даже целых стран. Как показывает исторический опыт, усиление позиций тех или иных заинтересованных лиц, особенно крупных корпораций или же промышленных и финансовых групп, с политической точки зрения может привести к негативным последствиям для функционирования демократии, к подрыву или, по крайней мере, ослаблению демократических норм и правил игры.

К этим доводам очень внимательно следует прислушаться нам, нашим политикам и представителям гуманитарных и социальных наук, особенно тем, которые полагают, что установление рыночных отношений автоматически приведет к утверждению демократических принципов в политической сфере. Весь мировой опыт XX столетия убедительно свидетельствует, что нередко капитализм, хотя, возможно, и деформированный, вполне совмещался с подлинно тираническими формами правления. Не секрет, что при нацистском режиме в Германии, фашистском - в Италии, франкистском - в Испании и т.д. диктаторские политические машины были созданы на капиталистической в своей основе инфраструктуре, хотя она и была подчинена всемогущему государству. Наиболее свежий пример такой амальгамы дает пиночетовский режим в Чили. Как известно, в сентябре 1973 г. генерал Пиночет пришел к власти на штыках мятежной армии, недовольной социальными преобразованиями социалиста С. Альенде, которые в определенной степени шли вразрез с интересами деловых кругов страны. Пиночет и возглавляемая им военная хунта в полном объеме (насколько это было возможно в чилийских условиях) восстановили эти привилегии. Более того, привлекли в качестве архитектора экономики страны одного из решительных сторонников рыночных отношений и жестких форм монетаризма. Пиночетовский режим - наиболее наглядный пример, свидетельствующий о том, что капитализм и рыночные отношения - недостаточные для утверждения политической демократии условия. А мало ли было и еще существует режимов, в которых авторитаризм в политике органически сочетается с рыночной экономикой? Но это вовсе не значит, что Россия может или должна идти по этому пути. Но учесть такую возможность, чтобы избежать ее, ей обязательно следует.

§ 4. Бюрократизм и демократия

Проблема жизнеспособности и выживаемости демократии приобрела особую значимость с появлением и усилением места и роли бюрократизма, корпоративизма и неокорпоративизма в общественно-политической жизни индустриально развитых страц. Следует отметить, что бюрократия играет немаловажную роль в функционировании современного государства. Взаимосвязь между бюрократией и либеральной или парламентской демократией носит амбивалентный характер. Как подчеркивал М. Вебер, бюрократия развивалась одновременно с демократией. Вступив в борьбу с традиционными формами правления, демократия с одной стороны способствовала становлению бюрократии. С другой стороны она возводит определенные преграды на пути расширения бюрократии как касты чиновников, отделившихся от народа в силу своих профессиональных знаний и должностного статуса. Здесь, как отмечал М. Вебер, демократия неизбежно вступает в конфликт с бюрократическими тенденциями. Но тем не менее чиновник, занимающий то или иное место в структуре бюрократической организации, является экспертом определенного профиля, в то время как его выборный руководитель, как правило, находится в положении дилетанта. Более того, в процессе выполнения им своих обязанностей чиновник накапливает большой объем конкретной информации, что еще более усиливает его влияние и позиции.

Этому же способствуют также так называемые "кодексы бюрократии", согласно которым важнейшие сферы ее деятельности изъяты из-под контроля общественности. Формально рядовые граждане вправе оспаривать действия бюрократии. В определенной степени влияние и вес бюрократии можно ограничить и уравновесить с помощью выборных представительных органов. Но под прикрытием конфиденциальности и секретности бюрократия способна противодействовать попыткам выборных органов получить соответствующую информацию. В результате бюрократизм во всевозрастающей степени пронизывает выборные демократические институты, завоевывая у них одну позицию за другой. С рассматриваемой точки зрения особо важную роль играет то, что в условиях современного высокоразвитого индустриального общества принципы плюралистической представительной демократии зачастую вступают в противоречие с принципами административной эффективности. Если плюрализм делает ударение на множественности, раздельности и даже фрагментарности властных институтов, принципы административной эффективности ставят в центр внимания обеспечение рационального принятия решений и эффективной их реализации.

Здесь важны соответствующая иерархия и специализация функций, профессионализм или профессиональная компетентность служащих государственного аппарата. Во все более растущей степени принципы выборности и представительства подчиняются императивам профессионализма и бюрократического администрирования. В классической демократической теории "сдержек и противовесов" условием для достижения "равновесия властей" является существование множества конкурирующих между собой центров власти. "Равновесие властей" достигается благодаря тому, что центры власти осуществляют различные функции и само разделение функций служит в качестве системы "сдержек и противовесов". В настоящее время бюрократия приобрела определенную роль в выдвижении законодательных предложений и выполнении исполнительных функций, когда она принимает ключевые решения в сфере реализации государственной политики, в сфере регулирования, когда она рассматривает апелляции на свои собственные решения и организовывает слушания по разрешению конфликтов в области административного права, вмешивается в прерогативы судебных властей.

Масштабы и последствия этого феномена наглядно можно продемонстрировать на примере конгресса США, который, по сути дела, превратился в гигантскую бюрократическую систему. Так, до первой мировой войны в одной из палат конгресса - сенате - было меньше наемных работников, чем самих сенаторов. По некоторым данным, с 1950 г. по настоящее время штат всевозможных конгрессистских комитетов возрос с 300 до 1100 человек, а штат личного аппарата сенаторов и членов палаты представителей - с 600 до 3600 человек. К тому же тысячи людей заняты в бюджетном бюро и других учреждениях конгресса. В 1960 г. каждый из двух сенаторов от Калифорнии пользовался услугами примерно 20 работников. В настоящее время на одного сенатора от этого штата работает более 60 человек.

Это создает качественно новую ситуацию. Раньше конгрессистские комитеты, сенаторы и члены палаты представителей нанимали лишь клерков, которые в действительности были машинистками и секретаршами, не имеющими сколько-нибудь серьезного влияния на своих нанимателей. Теперь это юристы, социологи, политологи и другие высококвалифицированные специалисты, призванные составлять рекомендации по важнейшим экономическим, социальным вопросам внутри страны и проблемам внешнеполитических отношений. В своих действиях законодатели и конгрессистские комитеты руководствуются этими рекомендациями. Иначе говоря, в законодательном процессе вес и влияние приобретают лица, которые не получили никаких полномочий от избирателей. Это неизбежно ведет к подрыву принципов представительности и демократии. К тому же существенные коррективы в функционирование политической системы демократии внесены дополнением политического представительства так называемым функциональным представительством. Суть его состоит в том, что представители различных заинтересованных групп вступают в договорные отношения друг с другом и государством для решения тех или иных насущных для них проблем. Это так называемый корпоративизм или неокорпоративизм. Как правило, этот последний определяется в качестве институциональной системы, в которой публичная политика вырабатывается посредством взаимодействия между государственным аппаратом и ограниченным кругом влиятельных корпоративных союзов. Корпоративным организациям предоставляется монополия представительства в соответствующих сферах их интересов в обмен на их подчинение определенным ограничениям, налагаемым государством. Другими словами, политическое представительство дополняется функциональными или представительскими интересами, что, естественно, вносит существенные изменения в систему функционирования традиционных общественно-политических институтов.

Именно в данной области за последние десятилетия произошли, если брать всю систему политических отношений западного общества, наиболее драматические изменения, существенно укрепившие взаимодействие между гражданским обществом и государством. Созданные после второй мировой войны общенациональные органы по планированию и реализации политики доходов послужили благоприятным фактором, способствовавшим институциональной интеграции профсоюзов и предпринимательских ассоциаций с государством на основе принципов функционального представительства. Такая институционализация развивалась на прагматической основе наряду и в связи с господствующей представительной системой парламентаризма и заинтересованных групп. Для координации деятельности правительственных служб и заинтересованных групп в послевоенные десятилетия было создано множество консультативных комитетов для совместного обсуждения интересующих обе стороны вопросов. Причем сотрудничество между правительством и руководителями заинтересованных групп настолько тесно и постоянно, что весьма трудно провести линию разграничения между их действиями. Важно учесть, что подобного рода сотрудничество и координация зачастую осуществляются в обход парламента. В результате партнерство бизнеса, профсоюзов и государства превратилось в сложнейшую систему взаимосвязей самых различных общественных и государственных структур, обеспечивающую "увязку" узкогрупповых и общегосударственных интересов.

О том, сколь огромное значение имеют обе системы представительства - партийно-политическая или партийно-парламентская (территориальная) и функциональная (по интересам), свидетельствует хотя бы тот факт, что даже сравнительно небольшие диспропорции, возникшие в странах Запада к концу 70-х гг. в сфере отношений государства и гражданского общества, вызвали довольно резкое снижение управляемости. И неудивительно, что именно в этот период тезис о "неуправляемости" стал одним из наиболее распространенных и даже модных практически во всей западной политологии.

Суть этих диспропорций состояла прежде всего в том, что государство стало чересчур глубоко вторгаться в общественные дела. Государственное вмешательство в результате чрезмерного его расширения стало превращаться из фактора, стимулирующего общественное развитие, в фактор, тормозящий, сковывающий это развитие. Возникло так называемое перегруженное государство, взвалившее на себя чрезмерное бремя социально-экономических прерогатив и оказавшееся неспособным должным образом выполнять свои изначальные, преимущественно политические функции. Появилась угроза бюрократизации, тотальной этатизации всего и вся.

Показательно, что подавление гражданского общества и его институтов в условиях тоталитарной системы в СССР привело не только к фактической ликвидации политического представительства, но и существенному искажению системы функционального представительства. Как в СССР, так и в других странах "реального социализма" сложился собственный государственный корпоративизм, только в качестве объединений по интересам и групп давления стали выступать не общественные, а те же государственные или полугосударственные структуры: партийно-государственная бюрократия, военно-промышленный комплекс, КГБ, аграрно-промышленный комплекс, профсоюзная, комсомольская и прочая "общественная" бюрократия, а также их более мелкие подразделения. Именно в процессе взаимодействия этих корпоративных, эгоистических интересов и рождалась реальная внутренняя и внешняя политика государства. И неудивительно, что, замкнутая на эти окостеневшие структуры, она привела всю систему к банкротству.

§ 5. Основные характеристики правового государства

Представление о правовом государстве ассоциируется с двумя основополагающими принципами: порядок в государстве и защищенность гражданина. Здесь каждый человек вправе рассчитывать на предсказуемость, последовательность и надежность принимаемых решений, знает свои права и обязанности, четко определенные законом. В своей законченной форме такая постановка вопроса нашла воплощение в политической демократии и ее важнейших институтах, построенных на принципах политического и идеологического плюрализма, парламентаризма, выборности должностных лиц и т.д.

Эти принципы находят отражение в праве, которое призвано закрепить основы гражданского общества. Нормы права должны прежде всего фиксировать возможность разрешения взаимных претензий и обязанностей, вытекающих из конфликтных, спонтанно формирующихся отношений. Естественно, что государство правомочно регулировать, контролировать и при необходимости корректировать эти отношения лишь в известных пределах.

Основное различие норм права от норм обычая и морали состоит в том, что действенность первых обеспечивается силой государства, а вторых - обществом. В правовом государстве только законно избранное правительство правомочно применять силу в качестве инструмента принуждения. Как подчеркивал немецкий правовед XIX в. Р. Еринг, право никогда не может заменить или вытеснить основной стихии государства - силы. По его мнению, слабость власти есть смертельный грех государства, она зачастую в глазах людей менее простительна, чем жестокость и произвол со стороны государства. Дееспособная правительственная монополия на силу составляет важнейший критерий интеграции высокодифференцированного общества. Такой суверенитет и такая монополия означают единый, обязательный для всех правовой порядок, уничтожение неравенства и разнообразия прав, которые зависели бы от социального, наследственного или иного статуса. Утверждаются равносущность всех граждан и принцип равного обеспечения их прав.

Важнейшим институтом правовой государственности является конституционная юрисдикция, призванная оспаривать любой акт государственных органов, если он противоречит конституции или ущемляет права и свободы личности. Она служит защите не только частных прав, но и публичных интересов, не только прав индивида, но и конституции. Немецкий политолог А. Альбрехт выделяет следующие основные положения теории правового государства: 1) конституционализм, требующий, чтобы деятельность государства регулировалась правовыми нормами, зафиксированными в конституции; 2) плюрализм структуры политического сообщества, обеспечивающий положение, при котором участие в политике множества конфликтующих и взаимодействующих друг с другом сил оказывает сдерживающее влияние на государство; 3) государственная монополия на верховную власть в политическом сообществе, исключающая вмешательство каких-либо особых интересов в формирование государственной воли; 4) институционализированная обратная связь государства с общественным мнением, обеспечивающая контроль общества над государственным аппаратом; 5) процессуальная, формальная и материальная рационализация государства, призванная гарантировать соблюдение государством права и закона; 6) защита интересов перед государственной властью и судебный контроль над деятельностью государства.

Политическая власть призвана реализовать право. При таком понимании сила государства, на которой оно основано, законна лишь в том случае, если она применяется в строгом соответствии с правом, если она всецело служит праву. Поэтому естественно, что правовое государство самым тесным образом связано с конституционным строем, хотя и нельзя ставить знак равенства между конституционным государством и государством правовым. Законная власть для своего утверждения и укрепления облекается в форму права. Это в значительной мере определяется тем, что преимущество силы само по себе не создает власти.

Государство, будучи субъектом права, в то же время связано правом, правовыми нормами. Государство, как отмечал Л. Дюги, "есть не что иное, как сила, отданная на служение праву". Говоря, что государство связано правом, имеется в виду, что "государство-законодатель обязано правом не создавать известные законы и, наоборот, другие законы создавать; далее, этим хотят сказать, что если государство создало известный закон, то пока этот закон существует, оно связано изданным им законом; оно может его изменить или отменить; но пока он существует, оно обязано само, подобно своим подданным, подчиняться этому закону, его администраторы, судьи и сами законодатели должны применять закон и могут действовать лишь в границах, установленных последним. Это - режим законности". Другими словами, государство, издавшее закон, обязано уважать закон до тех пор, пока он существует и продолжает действовать, хотя оно и правомочно его пересмотреть или даже отменить. Более того, оно подсудно своему собственному суду и может быть осуждено им. Именно это в значительной мере обеспечивает правовой характер государства.

Право по существу есть определенная законом свобода. В этом смысле право в значительной степени призвано дисциплинировать человека. Не случайно в классическом либерализме праву отводилась роль определения границ свободы. Как отмечал И.А. Ильин, правосознание отнюдь не сводится к тому, что человек просто "сознает" свои права. Сознавая свои права, человек должен сознавать и свои обязанности, сознавать, что ему дозволено и не дозволено, что другие люди тоже наделены аналогичными правами, которые он должен признать, учесть и уважать. Правопорядок представляет собой "как бы живую систему взаимно признаваемых прав и обязанностей", призванную связать людей друг с другом на основе взаимности. Отстаивая свои права, человек желает их признания и соблюдения со стороны других людей. Вместе с тем он вменяет и себе в обязанность признавать и соблюдать права других. Поэтому очевидно, что правосознание "есть воля человека к соблюдению права и закона, воля к законопослушанию".

Другими словами, в реальностях современного мира свобода представляет собой прежде всего положительное, а не отрицательное понятие. Негативно трактуемое понятие свободы с его отрицанием власти и авторитета неизбежно ведет к анархии и в конечном счете -к той или иной форме деспотизма. Человек с рождения является членом семьи, общины, группы, общества, государства. Его поведение и деятельность регулируются наличными в каждый конкретный момент условиями, общепринятыми нормами. Поэтому неправомерно говорить о некоей абстрактной свободе, естественной свободе, которая ни в так называемом "естественном", ни в общественном или ином состоянии не существовала и не могла существовать.

В правовом государстве право, правовая система представляет собой гарант свободы отдельного индивида выбрать по собственному усмотрению морально-этические ценности, сферу и род деятельности. Закон призван гарантировать свободу личности, неприкосновенность собственности, жилища, частной жизни, духовную свободу и т.д. В обществе должен господствовать закон, а не люди. Функции государства состоят в регулировании отношений между гражданами на основе закона. Самоочевидными признаками демократического правового государства являются право участия в политическом процессе, соблюдение определенных правил игры между политическими партиями, разного рода заинтересованными группами и т.д., смена власти в процессе всеобщих выборов на всех уровнях власти, другие нормы и принципы парламентаризма и плюралистической демократии. Основные постулаты теории правового государства, сформулированные еще ее основателем И. Кантом, сохраняют свою силу и в наши дни. Как считал Кант, неотъемлемые от сущности членов государства "правовые атрибуты суть: основанная на законе свобода каждого не повиноваться иному закону, кроме того, на который он дал свое согласие; гражданское равенство - признавать стоящим выше себя только того в составе народа, на кого он имеет моральную способность налагать такие же правовые обязанности, какие этот может налагать на него; атрибут гражданской самостоятельности - быть обязанным своим существованием и содержанием не произволу кого-то другого в составе народа, а своим собственным правам и силам как член общности, следовательно, в правовых делах гражданская личность не должна быть представлена никем другим".

Большинство, да и народ в целом, при определенных условиях может быть таким же тираном, как и единоличный деспот. Не случайно многие мыслители прошлого, не враждебно настроенные в отношении демократических принципов, как выше указывалось, настойчиво предупреждали относительно возможностей тирании большинства, которая может быть не менее жестокой, нежели тирания меньшинства. Поэтому очевидно, что идея власти и властвования сама по себе не может раскрыть сущности демократии как власти большинства. Как отмечал Б.П. Вышеславцев, сущность демократии нужно искать в праве, а не во власти. Исходя из такой постановки, он характеризовал демократию как "непрерывную правоорганизацию народов", как "правовым образом организованный народ".

Правовое государство, в отличие от деспотического или полицейского, само себя ограничивает определенным комплексом постоянных норм и правил. Государство становится правовым именно потому, что оно подпадает под власть права. С этой точки зрения можно, по-видимому, говорить, что праву принадлежит приоритет перед государством, и вслед за Л. Дюги утверждать, что "государство есть не что иное, как сила, отданная на служение праву". В правовом государстве четко и точно определены как формы, пути и механизмы деятельности государства, так и пределы свободы граждан, гарантируемые правом. Сущность правового государства заключается в определении способов, которыми осуществляются цели и содержание государственного правопорядка. Оно призвано обеспечить оптимальные условия для реализации способностей и интересов гражданина как суверенного и самостоятельного существа в рамках установленных в соответствии с принципами всеобщности (категорического императива) и взаимности (золотого правила).

Правовое государство предполагает примат права, что обязывает государство руководствоваться критериями объективности и непредвзятости. Понятие "правовое государство" предусматривает не столько подчинение государственной власти каким-либо надконституционным нормам, сколько ограничение ее всемогущества в интересах гарантирования прав отдельного индивида перед лицом государства. Здесь действует максима, согласно которой свобода каждого человека совмещается со свободой всех на основе всеобщего закона.

Право составляет правила и нормы жизнедеятельности политического сообщества. Оно обеспечивает предсказуемость действий различных учреждений, ассоциаций, отдельных людей как членов общества и самого государства, призвано заменить силовые или иные незаконные формы решения споров и спорных проблем мирными средствами. Важная функция права состоит также в обеспечении средствами приспособления людей и общества в целом к изменяющимся условиям.

Политическая свобода предполагает отделение политики от мировоззрения, идеологии, религии, исключая тем самым подчинение им права. Действительная, а не декларируемая, свобода возможна в том случае, если власть преодолевается правом, если власть служит праву. "Свобода - это право делать то, что позволяют законы", -провозгласил Ш.-Л. Монтескье. В правовом государстве законы имеют одинаковую силу для всех без исключения членов общества, независимо от их социального, политического или иного статуса, защита отдельного человека от власти и произвола соответствует защите всех. Поэтому личное право невозможно без гарантий в политическом праве, уравновешивающем всех друг перед другом. Как писал К. Ясперс, даже величайшие заслуги перед государством не являются основанием неприкосновенности власти индивидуума. Человек остается человеком, и даже лучший из людей может стать опасным, если его власть не сдерживается определенными ограничениями.

Центральное место среди норм и правил правового государства занимает разделение властей на три главные ветви - законодательную, исполнительную и судебную. Осуществляя свои строго очерченные прерогативы и функции, они сдерживают и уравновешивают друг друга, тем самым обеспечивая гарантию против нарушения демократических норм и злоупотребления властью. К тому же через всеобщую избирательную систему и избирательный процесс граждане имеют возможность контролировать власти и в случае необходимости корректировать их действия.

В основе правового государства лежит закон, который, каким бы суровым он ни был, обязывая индивида, в то же время ограничивает коллектив, служит границей между ним и коллективом. Еще Кант сформулировал основополагающую идею правового государства так: каждый гражданин должен обладать той же возможностью принуждения в отношении властвующего к точному и безусловному исполнению закона, что и властвующий в его отношении к гражданину. Законодатель так же подзаконен, как и отдельный гражданин. Под-законность государственной власти дополняется признанием за отдельной личностью неотъемлемых и неприкосновенных прав, предшествующих самому государству. Неприкосновенность личности обеспечивается законными рамками полномочий органов власти правового государства. Принцип неприкосновенности личности дополняется неприкосновенностью жилища и переписки.

Необходимо провести различие между законом и правозаконностью. "Всякий, кто обладает политической властью, - писал < Л. Дюги, - будет ли это отдельный человек, класс или численное большинство страны, обладает ею фактически, а не по праву, и действия, которые он производит, приказы, которые он формулирует, законны и обязательны для повиновения только в том случае, если они соответствуют верховной норме права, обязательной для всех управляющих и управляемых". Правозаконность предполагает равное отношение государства ко всем без исключения гражданам государства. Как отмечал Ф. Хайек, говоря о неправозаконности действий правительства при тоталитарном режиме, имеется в виду то, что действия аппарата насилия, находящегося в руках государства, не ограничиваются какими бы то ни было заранее установленными правилами. "Если законодательством установлено, что такой-то орган может действовать по своему усмотрению, то, какими бы ни были действия этого органа, они являются законными. Но не право-законными. Наделяя правительство неограниченной властью, можно узаконить любой орган. Поэтому демократия способна привести к установлению самой жесткой диктатуры". Об этом убедительно свидетельствуют перипетии прихода к власти А. Гитлера в 1933 г. Принципы правозаконности предполагают определенные требования к самому характеру принимаемых и действующих в обществе законов, исключающие такие законодательные акты, которые могли бы использоваться в ущерб или в пользу каких-либо особых группировок. Это говорит о возможности законов, нарушающих принципы правозаконности.

В целом в процессе своего формирования и утверждения правовое государство гарантировало индивидуальные свободы и права. В то же время оно усиливало власть национальных государств в качестве стража таких свобод и прав. Правовое государство призвано обеспечить условия для существования и функционирования гражданского общества, основных его институтов, принципов и ценностей. Поэтому очевидно, что правовое государство имеет ряд общих и объединяющих всех членов гражданского общества правовых основ, носящих по своей сути надклассовый и общечеловеческий характер.

Выше уже говорилось о том, что государство призвано примирить и совместить конфликтующие интересы различных социальных сил, слоев, групп и т.д. С этой точки зрения право представляет собой не только средство разрешения возникающих в обществе противоречий, но и воплощение подвижного равновесия разнородных сил и интересов. Если гражданское общество представляет собой арену столкновения и взаимодействия частных, противоречащих друг другу и конфликтующих интересов, то правовое государство заключает в себе объединяющее всех членов общества начало. Как выражение всеобщей воли, оно призвано примирить и совместить друг с другом интересы всех членов общества. Если бы государство представляло собой просто политическое отражение экономической силы исключительно собственников, то оно могло бы иметь в лучшем случае лишь форму своего рода олигархической республики. Однако на деле экономическое господство собственников уживается с разнообразными политическими формами - как с диктатурой, так и с демократией. Имущие классы, конечно, стремятся превратить институты власти в орудие своего господства. Однако демократические принципы, заложенные в основу государственного устройства, обеспечивают значительную степень независимости государства от тех или иных экономических и, соответственно, социально-классовых интересов. Заключая данную главу, хотелось бы высказать ряд существенных суждений относительно применимости изложенных принципов демократии к российской действительности. Способна ли демократия ответить на вызовы новых исторических реальностей?

Демократия предполагает определенные условия для своего утверждения и нормального функционирования. Прежде всего для того, чтобы демократия как самоуправление народа, как истинное, а не только декларируемое народовластие институционализировалась и утвердилась, необходимо, чтобы каждый народ созрел для организации соответствующих форм и механизмов этого самоуправления. Важно, чтобы он осознал не только пределы своих интересов и прав, но также пределы своей ответственности и обязанности к самоограничению, что приобретается в результате длительного исторического опыта. "Если демократия открывает широкий простор свободной игре сил, проявляющихся в обществе, - писал П.И. Новгородцев, - то необходимо, чтобы эти силы подчиняли-себя некоторому высшему обязывающему их началу. Свобода, отрицающая начало общей связи и солидарности всех членов общения, приходит к самоуничтожению и разрушению основ государственной жизни".

С учетом всего этого необходимо подчеркнуть, что я изложил в данной главе в основном и целом понимание евроцентристской теории демократии. Чтобы стать действительным демократом в таком понимании, необходимо, чтобы человек родился и вырос, социализировался в демократической социокультурной среде.

Объясняется это прежде всего тем, что порой заимствуются и насаждаются элементарные административные и управленческие механизмы без заботы об их органическом интегрировании в общественные структуры. А это, в свою очередь, упирается в отсутствие сколько-нибудь сложившихся институтов гражданского общества. Западные образцы государственности основываются на гражданском обществе, в основе которого лежит принцип приватности и раздельности между разнообразными, зачастую конфликтующими частными интересами. Идея демократии в ее евроцентристском понимании зиждется на постулате, согласно которому индивид важнее группы. Иное дело на Востоке. Если на Западе актуален вопрос об индивидуальных правах и свободах, то в большинстве восточных стран на первом месте стоят групповые права и интересы. Как пишет А.А. Празаускас, в Индии, например, в процессе демократизации субъектами политического действия становятся не столько совокупности граждан или личностей, объединяемые общностью идеологии и интересов, сколько группы с аскриптивным членством. Соответственно, главными вопросами политической борьбы становятся отношения между группами вообще и распределение власти между ними в частности.

Поэтому вполне объяснимо, что западные образцы государственности по-настоящему, так сказать, в первозданном евроцентристском варианте не могут институциализироваться в странах, где господствуют так называемые органические социокультурные, политико-культурные, религиозные и т.д. традиции и формы ментальности.

При этом необходимо иметь в виду следующий очень важный, но не всегда учитываемый момент. Сам термин "демократия" в дословном переводе с древнегреческого языка означает "народовластие", или "власть народа". Почему мы должны исключить разное понимание феномена народовластия в разных культурах и у разных народов? Почему нельзя допустить, что это народовластие у многих восточных народов может иметь совершенно иное содержание, иные параметры и конфигурацию, нежели, скажем, у американцев, французов, англичан и т.д.? Вполне сознаю всю сложность этой проблемы и все трудности, связанные с ее разрешением. Но вместе с тем не могу не отметить, что Россия, расположенная на стыке или перекрестке восточных и западных культур, имеет собственное отношение и понимание, собственную модель народовластия, демократии. Какая именно будет эта модель, определит будущее.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

  1. Какое содержание вкладывается в понятие "демократия"?
  2. Каковы сущностные, системообразующие признаки демократии?
  3. Назовите основные определения и модели демократии.
  4. Назовите важнейшие конституционные принципы демократии.
  5. Каково соотношение между демократией и капитализмом, демократией, свободой, частной собственностью и рыночными отношениями?
  6. Каково соотношение между демократией и бюрократией?
  7. Отражаются ли на функционировании демократических институтов корпоративистские механизмы принятия решений? Как?
  8. Назовите сущностные признаки правового государства.

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Верховенство права. - М., 1992;

Гаджиев К.С. Гражданское общество и правовое государство/Мировая экономика и международные отношения. - 1991. -№ 9;

Даль Р.А. Введение в экономическую демократию. - 1991; Демократия в Японии: опыт и уроки. - М., 1991;

Капустин Б.Г. Демократия и справедливость//Политические исследования. -1992. -№ 1-2;

Ковлер А.И. Исторические формы демократии: проблемы политико-правовой теории. - М., 1990;

Констан Б.О. О свободе у древних в ее сравнении со свободой у современных людей//Политические исследования. - 1993. - № 2;

Новгородцев П.И. Об общественном идеале. - М., 1991;

Право, свобода и демократия (материалы "круглого стола")//Вопросы философии. -1990. - № 6;

Празаускас А.А. Этнорегиональные культуры и проблема национально-государственной интеграции в Индии и СССР//Восток. -1991. - № 5;

Празаускас А.А. Авторитаризм и демократия в многонациональных обществах/Азия и Африка сегодня. - 1990. - № 8;

Сартори Дж. Вертикальная демократия//Политические исследования. -1993. - № 2;

Хайек Ф. Дорога к рабству//Вопросы философии. - 1990. - № 11.

::: PSc ::: Political Science – Политическая Наука http://www.PSc.eu.tt/

К.С. ГАДЖИЕВ

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА

Часть 2

Пособие для преподавателей, аспирантов и студентов гуманитарных факультетов.

МОСКВА

СОРОС - МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

1994

Оглавление

Глава VII. ТОТАЛИТАРИЗМ: ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ_ 2

§ 1. Аннигиляция традиции_ 4

§ 2. Тоталитарные перевоплощения интернационализма и национализма_ 5

§ 3. Тоталитарный человек в тоталитарном государстве 8

§ 4. Идеологический монизм и закрытость системы_ 9

§ 5. Террор как сущностная характеристика тоталитаризма_ 11

§ 6. Общие выводы_ 12

Глава VIII. ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ_ 13

§ 1. Грозит ли России неминуемая балканизация?_ 15

§ 2. От унитаризма к подлинному федерализму_ 19

Глава IX. МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПОЛИТИКИ И СМЕНА ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРАДИГМ_ 24

§ 1. Политическая философия и теория_ 24

§ 2. Соотношение политики и идеологии_ 27

§ 3. Общественно-политическая парадигма: понятие и основные характеристики_ 28

§ 4. Парадигма капитализма и ее важнейшие разновидности_ 33

§ 5. Консенсус как сущностная характеристика парадигмы_ 36

Глава X. ЛИБЕРАЛИЗМ_ 39

§ 1. Истоки либерализма_ 39

§ 2. Классический либерализм_ 41

§ 3. Переоценка ценностей и формирование нового либерализма_ 44

§ 4. Упадок или возрождение либерализма?_ 47

§ 5. Дилеммы либерализма в социально-экономической сфере 50

§ 6. Государство, власть и демократия в идеях либерализма_ 52

Глава XI. КОНСЕРВАТИЗМ_ 54

§ 1. Сущность концепций консерватизма_ 54

§ 2. Новейшие течения консерватизма_ 56

§ 3. В чем состоит новизна современного консерватизма?_ 58

§ 4. Социокультурный и религиозный аспекты консервативного мировоззрения_ 60

§ 5. Проблемы свободы, демократии и государства в трактовке консерватизма_ 62

Глава XII. СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЗМ_ 65

§ 1. Идейные истоки социал-демократии_ 66

§ 2. Демократический социализм в современных условиях_ 69

Глава ХIII. ЭТИКА И ПОЛИТИКА_ 75

§1. Сущность проблемы_ 75

§ 2. Политика как профессия и призвание 77

§ 3. Противоречие между равенством и свободой, реальным и идеальным_ 79

§ 4. "Моральный компромисс" как категорический императив политической этики_ 82

Глава XIV. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА_ 84

§ 1. Формирование политической культуры_ 84

§ 2. Основные характеристики политической культуры_ 85

§ 3. Политическая символика_ 88

§ 4. Религиозный аспект политической культуры_ 91

§ 5. О моделях политической культуры_ 93

§ 6. Либерально-демократическая модель политической культуры_ 94

Глава XV. ТОТАЛИТАРНО-АВТОРИТАРНАЯ МОДЕЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ__ 98

§ 1. Общая характеристика и условия формирования тоталитарного сознания_ 98

§ 2. Мифологическое измерение тоталитарного сознания_ 100

§ 3. Редукционизм и апофеоз конфронтационности_ 101

§ 4. Особенности проявления тоталитарного сознания в нынешних условиях_ 103

Послесловие к главе 104

Глава XVI. СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ (СМИ) И ПОЛИТИКА_ 105

§ 1. Место и роль СМИ в политике 106

§ 2. Что такое "теледемократия"?_ 109

§ 3. Взаимоотношения СМИ и властных структур_ 111

§ 4. СМИ в качестве инструмента "политического маркетинга"_ 113

§ 5. СМИ и опросы общественного мнения_ 116

§ 6. "Театрализация" политического процесса_ 118

СОДЕРЖАНИЕ_ 122

Глава VII. ТОТАЛИТАРИЗМ: ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

По вполне понятным причинам у нас проблемы, связанные с тоталитаризмом, вплоть до недавнего времени как бы находились под запретом и стали предметом систематического внимания и интереса обществоведов лишь в последние годы. В этом плане больше повезло авторитаризму, который у нас ассоциировался с правыми диктаторскими режимами преимущественно в странах "третьего мира" и лишь отчасти в развитых странах. В целом авторитаризм и тоталитаризм - это две основные модели политической системы и политической культуры диктаторского типа, между которыми есть существенные различия по целому ряду основополагающих характеристик. Например, если тоталитаризм, как будет показано ниже, предполагает полное подчинение всех сфер жизни государственному началу, то авторитарный режим в целом оставляет на усмотрение самих частных лиц вопросы отправления религиозной веры, экономической деятельности, семейной жизни и т.д., если это не противоречит интересам сохранения существующей системы. Он в принципе не затрагивает существующую социально-классовую стратификацию, иерархию властных структур, привычные ритмы труда и отдыха, формы семейных и личных отношений и т.д.

Но при всем том между тоталитаризмом и авторитаризмом много общего, что зачастую делает линию разграничения между ними весьма условной. Например, авторитаризм, в частности, означает неограниченное господство в государстве какого-либо отдельного лица, клики или какой-либо иной группы людей, узурпировавших власть парламентскими или насильственными (переворот, путч) методами. Этот же принцип с теми или иными нюансами характерен и для тоталитаризма. Например, нацистский режим в Германии невозможно представить себе без фюрера А. Гитлера, а большевистский режим в СССР - без вождя всех народов И.В. Сталина. Вместе с тем более или менее жизнеспособная авторитарная система предполагает определенный пласт тоталитарной инфраструктуры. Поэтому не случайно, что до сих пор не прекращаются споры относительно того, какой был режим во франкистской Испании и салазаровской Португалии - авторитарный или тоталитарный? Подобных примеров можно привести много. Учитывая этот факт и руководствуясь соображениями экономии места, здесь главное внимание уделяется анализу политологических аспектов тоталитаризма.

Понятие "тоталитаризм" вошло в обиход в научной литературе Запада в конце 30-х гг. нашего века. Агрессивная политика гитлеровского рейха и особенно вторжение германских войск в Польшу заставили западных интеллектуалов пересмотреть оценку фашизма как меньшего зла по сравнению с большевизмом.

Нападение же Германии на Советский Союз заставило советских политиков и обществоведов отказаться от определения нацизма как новой стадии капитализма и характеристики войны как войны исключительно между капиталистическими странами. Во время войны фашизм мог служить в качестве обобщающего понятия, пригодного для характеристики итальянского, германского и испанского режимов и разграничения этих последних от советского социализма. Только после войны на Западе снова стали проводить аналогию между коммунизмом и нацизмом, ГУЛАГом и нацистскими концентрационными лагерями. А советские теоретики марксизма, в свою очередь, вспомнили, что нацизм - проявление новой фазы капитализма в кризисе.

Создана обширная литература Запада, посвященная различным аспектам авторитаризма и тоталитаризма. Здесь достаточно упомянуть работы X. Арендт, Б. Мура, 3. Бжезинского и К. Фридриха, Ж-Ж. Ревеля, Дж. Гольдфарба и др. Среди них заметно выделяется ставшая в некотором роде классикой монография X. Арендт "Происхождение тоталитаризма".

В настоящее время у нас в данной сфере делаются лишь первые шаги, и поэтому рано говорить о профессионализации и каком бы то ни было консенсусе в анализе и трактовке тоталитаризма. Одни считают его вечным атрибутом человеческой истории, другие - достоянием индустриальной эпохи, а третьи - феноменом исключительно XX в. Естественно, в данной главе излагается собственная позиция автора. В ней главное внимание уделяется концептуальным и типологическим аспектам тоталитаризма путем сравнительного анализа основных компонентов и характеристик, условно говоря, левого, или большевистского, и правого, или фашистского, его вариантов. Несомненно, между этими двумя вариантами много различий, порой существенных, которые при традиционной типологизации располагаются по двум крайним полюсам идейно-политического спектра. Здесь достаточно упомянуть такие дихотомические пары, как интернационализм-национализм, теория классовой борьбы - национально-расовая идея, материализм - идеализм и т.д., с помощью которых определяется противостояние марксизма-ленинизма и фашизма. Если марксизм-ленинизм возник в качестве реакции на буржуазно-либеральную демократию, то фашизм возник против как этой последней, так и марксистско-ленинского интернационализма. Подобных различий можно было бы привести множество. Но все же я исхожу из постулата, что при всех этих и других видимых невооруженным глазом различиях с точки зрения методологии и основополагающих сущностных характеристик оба они представляют проявления одного и того же общественно-исторического феномена - тоталитаризма, и в этом качестве они имеют много общего.

§ 1. Аннигиляция традиции

Существует весьма популярное и довольно устойчивое мнение, согласно которому советская коммунистическая империя на Востоке и нацистский Третий рейх на Западе коренились в национально-исторических традициях России и Германии и, в сущности, представляли собой продолжение истории этих стран в новых условиях. Как можно убедиться из последующего изложения, такое мнение верно лишь отчасти, поскольку в ряде ключевых аспектов обе империи были построены на разрыве исторической преемственности и в чем-то даже отказе от некоторых ключевых элементов национально-исторической традиции. Разумеется, у приверженцев обеих разновидностей тоталитаризма не было недостатка в заверениях о своей приверженности историческому началу, более того, именно себя они выдавали как истинных наследников и продолжателей дела наиболее достойных, на их взгляд, предков и радетелей национальной культуры, величия и традиций. Более того, Гитлер и его приспешники любили выставлять свои идеи и планы как возврат к истории, как восстановление прерванной цепи времен. При всем этом оба варианта тоталитаризма настаивали на всемерно быстром формировании и форсировании создания нового общества за счет полного разрушения существующего мира "до основания" и построения на его обломках нового мира в соответствии со своими искусственно сконструированными моделями. С этой точки зрения и советский большевизм, и фашизм носили антиисторический характер.

Сущностной характеристикой тоталитарной системы является ориентация на слитность, тотальное единство всех без исключения сфер жизни общества. Человек - это абстракция, некая умственная конструкция того, что останется, если от него отнять характеристики расы, пола, возраста, нации, культуры, веры и т.д. Не случайно идеологи и вожди тоталитаризма поставили своей целью трансформацию экономических, социальных, социокультурных, духовных отношений, убеждений, ценностей, установок людей. Более того, ставилась задача сознательной и целенаправленной переделки самой человеческой онтологии. С этой точки зрения тоталитаризм, в отличие от всех форм традиционного деспотизма, абсолютизма и авторитаризма, является феноменом XX столетия. Для последних при всех их различиях было характерно господство традиции, обычая, предания и т.д., власть занимала подчиненное по отношению к ним положение. Более того, власть основывалась на традиции. Единство в традиционном обществе зиждилось на таких общественных структурах, как семья, община, родственные связи; племя, этнонациональное сообщество, церковь и т.д. Показательно, что люди, порой занимая чуть ли не рабское положение по отношению к власть имущим, все же находили опору в этих структурах.

Тоталитаризм строится на уничтожении всех естественных корней, связывающих отдельного человека с общественным организмом, всех опор, служащих для человека своеобразными референтными группами, как, например, нация, соседняя родственная община, церковь, реальные, а не официальные организации, союзы, ассоциации, сословия, классы и т.д., на предельной унификации всех связей человека, отношений и выставлении на всеобщее обозрение самых неприкосновенных аспектов частной жизни. Единственной основой для отдельного человека остается государство. Здесь, пожалуй, в наиболее наглядной форме и во вселенских масштабах был реализован принцип "разделяй и властвуй".

Идеологи и вожди тоталитаризма сделали все для того, чтобы фрагментировать и атомизировать общество, лишить человека унаследованных от прошлого социальных и иных связей и тем самым изолировать людей друг от друга. В результате каждый отдельно взятый индивид остается один на один с огромным всесильным аппаратом принуждения. Исчезает разделение между государством и гражданским обществом. Государство тотально доминирует над обществом. Сущностной характеристикой тоталитаризма является ориентация на слитность, тотальное единство всех без исключения сфер жизни общества: идеологической, политической, экономической, социальной. Это, в частности, проявилось в отрицании тоталитаризмом важнейшего, центрального элемента современной западной цивилизации - гражданского общества и его институтов, составляющих фундаментальные аспекты человеческого бытия.

§ 2. Тоталитарные перевоплощения интернационализма и национализма

Как известно, одной из важнейших традиционных основ, на которые опирается личность, является нация. Симптоматично, что правый и левый варианты тоталитаризма, подойдя к этой проблеме, казалось бы, с прямо противоположных позиций, сумели использовать ее каждый по-своему для утверждения тотального господства государства.

С определенными оговорками можно сказать, что марксизм является ровесником национальной идеи и понимаемого широко (а не только сугубо негативно) национализма. В этом контексте он представлял собой не только вызов классической политической экономии, не только критику капиталистических производственных отношений, но и критику национализма и религии. Будучи программой освобождения людей от промежуточных образований, мешающих превращению отдельного индивида во "всемирную историческую личность", марксизм постулировал образование пролетариата в качестве силы, действующей на наднациональном уровне. Чтобы подчинить людей выполнению этой цели, ставилась задача подорвать национально-культурные традиции и ценности, оторвать их от национальных корней. Поэтому естественно, что с самого начала марксизм рассматривал национализм, равно как и религию, как противника и врага, с которыми необходимо вести решительную и бескомпромиссную борьбу.

Оценивая национальный вопрос всецело с точки зрения целей классовой борьбы пролетариата, основоположники марксизма исходили из постулата, согласно которому любое общество строится на горизонтальных классовых различиях, пересекающих национальные границы и приверженности, и поэтому классовые различия играют более фундаментальную роль по сравнению со всеми другими различиями, в том числе и национально-этническими. Была сформулирована идея, согласно которой национализм представляет собой прочный побочный продукт капиталистического развития, и ему суждено исчезнуть с исчезновением капитализма. К. Маркс и Ф. Энгельс утверждали, что освобождение пролетариата от капиталистического ига приведет к ускоренному исчезновению национальных различий и антагонизмов. Предполагалось, что с установлением господства пролетариата и по мере утверждения принципов социализма разделение людей по национальному принципу потеряет всякий смысл и оно будет полностью заменено классовым разделением. При этом особо подчеркивалась мысль о том, что только пролетариат способен стать той силой, которая может выполнить историческую задачу объединения народов в единое целое.

Следует отметить, что среди марксистов, в том числе в русском марксизме, шли ожесточенные споры о будущем наций и национальных отношений в условиях перехода к социализму и в ходе социалистического строительства. Но при всех спорах о федерализме, автономизации, реализации права наций на самоопределение, вплоть до полного отделения, В.И. Ленин и его сподвижники в целом сохраняли убежденность в том, что в процессе социалистического строительства социально-экономические и национально-культурные различия между регионами, национально-государственными образованиями постепенно будут сглажены и в конечном счете преодолены, что создаст условия для победы интернационального начала над национальным началом.

Идея интернационализма, лежащая в основе коммунистической эсхатологии, была бескомпромиссно противопоставлена национальной идее. Первая подмяла под себя, полностью подавила вторую. Марксизм-ленинизм, руководствующийся фундаментальной установкой на разрушение до основания старого мира и построение на его обломках новой общественной системы, по самой своей сути не мог принять национальную идею, национальное начало, тем более национализм, поскольку они рассматривались (собственно, и были таковыми) как важнейшее препятствие на пути интернационального единения народов на принципах классовой солидарности и классовой борьбы. Тем более подавление национального начала входило интегральной частью в социальную, социокультурную и политическую программу тоталитаризации и культуру тоталитаризма, взятые на вооружение руководством СССР в процессе социалистического строительства.

Поэтому неудивительно, что предложенная коммунистами программа имела своей целью, по сути дела, сознательную, принудительную систематическую переделку самой природы этноса, этнонационального. Такая цель вытекала, собственно говоря, из самой установки на большевизацию и советизацию всех аспектов жизни огромной многоликой империи, ее государственно-административной системы, культуры, социальной сферы и т.д., даже реалий быта. Как известно, правители Российской империи довольно терпимо относились (либо смотрели на это сквозь пальцы) к сохранению во многих этнонациональных образованиях традиционных форм и органов управления, вероисповедания и т.д. Большевизация и советизация предполагали уничтожение всего этого и жесткую унификацию и стандартизацию всего и вся по меркам, составленным в центре. Сейсмические волны от взрыва храма Христа Спасителя, прокатившиеся по необъятным просторам великой страны (волны, начавшиеся еще до самого этого взрыва), смели собой не только православные храмы и церкви, но также множество и множество костелов, мечетей, синагог и т.д.

С этой точки зрения все нации и народности оказались действительно равны. Как бы издеваясь над законами социально-исторического развития, предписывающими каждому народу свой собственный путь и собственное место в обществе, называемом человечеством, была поставлена задача осчастливить многие народы, оставшиеся при феодализме, путем их перенесения в социализм, минуя капитализм, а те народы, которые "застряли" в родо-племенных отношениях, приобщить к благам социализма, минуя и феодализм, и капитализм. Широкомасштабное репрессирование и выселение наиболее трудолюбивой прослойки населения из деревни под лозунгом ликвидации кулачества как класса, вынужденное переселение людей в города и другие, зачастую отдаленные, регионы страны вели к подрыву питательных корней, вековых устоев национального образа жизни, ослаблению приверженности к труду, к родному очагу, к национальной истории. В итоге советские люди были объявлены членами совершенно невероятного и парадоксального образования - интернационального народа, безнациональной нации - "новой исторической общности" в лице советского народа.

Еще более парадоксальным представляется то, что идеология интернационализма приобрела уже в своеобразно перевернутой форме функции идеологии национализма. Этому в значительной степени способствовали интересы и потребности сохранения России как единого государства в условиях возрождения сепаратистских устремлений отдельных национальных регионов внутри страны и постоянной угрозы внешней интервенции, создавшей атмосферу осажденной крепости. Идеология интернационализма, по сути дела, оказалась поставленной на службу государственных имперских интересов. Получилось нечто вроде "сердечного согласия", а то и полного слияния между коммунизмом и имперским национализмом. Иначе говоря, идеология интернационализма стала выполнять функции, аналогичные тем, которые национализм играл в идеологии германского нацизма. Не случайно понятия "антикоммунизм" и "антисоветизм" стали в некотором роде синонимами, а ключевым элементом пролетарского интернационализма считалась поддержка политики Советского Союза.

Что касается фашизма, то в нем произошло органическое слияние социализма и национализма, что в итоге и дало основание Гитлеру и его сподвижникам говорить о национал-социализме. С этой точки зрения интерес представляет определение социалиста, которое Гитлер дал в одном из выступлений в 1922 г.: "Тот, кто готов рассматривать цели нации как свои собственные в той мере, когда для него нет более высокого идеала, чем благосостояние нации; тот, кто понимает наш государственный гимн "Германия превыше всего" в том смысле, что для него нет в мире ничего выше его Германии, народа и земли, тот является социалистом".

Очевидно, что в рассматриваемом аспекте марксизм-ленинизм и фашизм придерживались диаметрально противоположных позиций. Воинствующий расизм и национализм последнего общеизвестны. Здесь укажем лишь на то, что в, так сказать, методическом плане в деле утверждения тоталитарных структур и ментальности они сыграли роль, аналогичную той, которую теория классовой борьбы и идея интернационализма - в марксизме-ленинизме. Подобным же образом расизм и национализм были превращены в универсальные системообразующие установки, определяющие весь строй действий и мыслей всех членов общества. С самого начала фашизм рассматривал нацию как высший синтез всех без исключения материальных и духовных ценностей, пользующихся приоритетом перед отдельным индивидом, группами, слоями, классами. Как утверждал Гитлер в своем выступлении перед промышленниками в 1932 г., определяющее значение имеет "осуществление волеизъявления нации, ибо только это волеизъявление может быть исходной точкой для политических выступлений. Если имеется гарантия такого волеизъявления в смысле готовности жертвовать решительно всем в пользу общенациональной цели, то правительство, опираясь на такое волеизъявление, может избрать пути, которые должны привести к успеху".

Важное место в фашизме отводилось уничтожению всех классов, но в отличие от марксизма-ленинизма, предполагавшего осуществить это на путях пролетарского интернационализма, приверженцы фашизма предусматривали достичь эту цель путем подчинения всего и вся сугубо национальному началу. Идея национал-социалистического "народного государства" оценивает "значение человечества в его базовых расовых терминах". Поэтому она отвергает равноправие рас и, признавая существование высших и низших рас, считает необходимым содействовать торжеству первых. Краеугольным камнем Третьего рейха являлась идея сохранения чистоты арийской расы, а "нового порядка" для остального мира - идея господства арийской расы. Деятельность основополагающих общественных институтов всецело подчинялась этой универсальной задаче. Важной характеристикой фашистской идейно-политической конструкции стало отождествление, органическое слияние понятий нации и национального государства, в силу которого государство рассматривалось как юридическое воплощение нации, наделенное ответственностью за определенные периоды развития природы, цели и интересы нации в каждый конкретный исторический период.

С рассматриваемой точки зрения фашистская концепция государства имеет общие корни в социологической традиции Гумпиловича, Моски, Парето и Михельса, которые в тех или иных формах проповедовали различные версии органической теории общества. По мнению фашистских идеологов, интересы отдельных индивидов, групп и классов можно рассматривать как законные постольку, поскольку они совместимы с высшими интересами нации. Причем государство, как суверен, ответственно за обеспечение нормального нормативного порядка, вне которого индивидуальная жизнь лишена смысла. Общество, представляющее собой историческую общину, составляет содержание, а государство - форму политической жизни. Получалось, что государство, как верховный суверен, неизмеримо выше как отдельно взятых индивидов, так и организаций, из которых национальная община состоит. В результате фашизм "отождествлял общество с нацией, нацию - с государством, экономическую деятельность - с политической деятельностью".

Таким образом, начиная, казалось бы, с прямо противоположных позиций, Гитлер и его сподвижники, по сути дела, пришли к выводу, по своему функциональному значению близкому позиции большевиков. Только если у последних в качестве субъектов смертельной схватки выступали классы, то у нацистов демаркационная линия проходила между немцами и немецким народом, с одной стороны, и остальным миром - с другой. Как верно подметил В.В. Ильин, "языческий национализм и красный интернационализм", при всех необходимых здесь оговорках, оказались поставленными на службу идентичных друг другу целей, обоснования и идеологического обслуживания тоталитарных империй фашистского и коммунистического толка.

§ 3. Тоталитарный человек в тоталитарном государстве

Антропологический компонент тоталитаризма состоит в стремлении к полной переделке и трансформации человека в соответствии со своими идеологическими установками. Важное место в комплексе идей и механизмов, направленных на изменение человеческой онтологии, занимает жесткий контроль над сознанием человека, его мыслями, помыслами, внутренним миром. Более того, ставится задача полной трансформации человека, конструирования нового типа личности с особым психическим складом, особой ментальностью, мыслительными и поведенческими характеристиками путем стандартизации, унификации индивидуального начала, его растворения в массе, сведения всех индивидов к некоему среднестатистическому знаменателю, стерилизации или, во всяком случае, подавления индивидуального, личностного начала в человеке.

Пожалуй, предельно ясно позицию марксизма-ленинизма по этому вопросу сформулировал В. Маяковский, который декларировал в поэме "Владимир Ильич Ленин": "Единица, кому она нужна? Голос единицы тоньше писка. Кто ее услышит? Разве жена... Единица вздор, единица ноль". На смену индивидуальности, предполагающей разнообразие, оригинальность отдельной личности, приходит тип человека с его однообразием, однозначностью, без индивидуальных особенностей. Поэтому неудивительно, что наиболее завершенный вариант - "новый советский человек", каким он предстает в художественной литературе и искусстве, по сути дела лишенный национальной основы, национальных корней; он представитель безнациональной исторической общности - советского народа. Если отсутствует разделение между государством и гражданским обществом, нет общественных институтов, способных защищать человека, то последний становится простым винтиком в огромной партийно-государственной машине. В тосте на приеме в Кремле, устроенном в честь участников Парада Победы, И.В. Сталин в нескольких предложениях трижды назвал человека винтиком победы. Для советской литературы послевоенного периода этот тезис, предполагающий обезличение личности с одновременным обновлением личности, стал как бы установочным ориентиром.

Усредненный, предельно абстрагированный представитель рабочего класса рассматривался высшим человеческим типом. В культуре поощрялись якобы пролетарские, социалистические, интернационалистские характеристики, сводя национальное начало лишь к отдельным этнографическим атрибутам в чертах персонажей произведений, в описании бытовых сцен и т.д.

Тезис о тотальности и слитности индивида с обществом с особой тщательностью и откровенностью был разработан идеологами фашизма. Так, еще министр юстиции в фашистском правительстве Италии в 1925 г. Г. Рокко характеризовал социальное и политическое мировоззрение фашизма как "интегральную доктрину социальности".

Фашистские теоретики исходили из того, что любая форма организованной, автономно ассоциированной жизни воодушевляется государством. Формальным элементом в государстве является его суверенная политическая и юридическая власть. Они признавали, что организованные ассоциации в рамках государства могут формулировать правила регулирования взаимоотношений между своими членами, но эти правила будут эффективны лишь в том случае, если они санкционированы государством. Все ассоциации и организации в государстве пользуются автономией постольку, поскольку они способны управлять своими внутренними делами. Но тем не менее государство является единственным и конечным источником власти, поскольку оно обладает исключительным правом использования насилия. Тем самым фашисты, по сути дела, отвергали какие бы то ни было ограничения на политический и юридический суверенитет государства. Государство по своей сущности интегрально и тоталитарно, в его рамках нет места частному в отрыве от публичного. Эта идея нашла доктринальное выражение в следующем афоризме Муссолини: "Все внутри государства, ничего вне государства, ничего вне государства и ничего против государства".

С этой точки зрения интерес представляют меры, предпринятые Гитлером уже на первом году своего пребывания у власти. Так, 4 апреля 1933 г. был введен запрет на свободный выезд граждан из страны, а также выездные визы; 11 апреля - 1 мая объявлено "Праздником национального труда"; 14 апреля - изгнание 15% профессоров из университетов и других учебных заведений; 7 мая - "чистка" среди писателей и художников и опубликование черных списков "не (истинно) немецких писателей"; 22 сентября - издание закона об "имперских культурных гильдиях" писателей, художников, музыкантов, который предусматривал фактический запрет на издание, исполнение, выставки всех тех, кто не является членом гильдии; 1 декабря - издание закона "об обеспечении единства партии и государства" и т.д.

Нечто подобное было целенаправленно осуществлено и у нас в стране. Очевидно, что в обоих случаях имеют место абсолютная власть государства над человеком, целенаправленная и всеохватывающая система духовного контроля и идеолого-пропагандистская машина, мифология и принципиальная аморальность или полное отрицание морального начала. В итоге характерным для обоих главных вариантов тоталитаризма было тотальное доминирование государства над обществом, уничтожение различий между государством и обществом. Более того, и общество и государство были фактически поглощены одной господствующей партией. При монопартийной системе первоначально происходит совмещение или фактическое слияние высших органов партии н высших органов государственной власти. Логическим завершением этой тенденции является превращение партии в решающий, стержневой элемент государственной структуры. Показательно, что, отвергая саму возможность примирения с существованием каких бы то ни было "марксистско-демократических центровых" или иных партий, А. Гитлер и другие руководители Третьего рейха исходили из того, что именно партии со своими особыми, конфликтующими друг с другом программами и стратегиями повинны в развале Германии и, естественно, не могут стать фактором ее возрождения. Отсюда Гитлер делал вывод: "Пока будет существовать национал-социалистическое государство, будет существовать национал-социалистическая партия. Пока будет существовать национал-социалистическая партия, не может быть ничего иного в Германии, кроме национал-социалистического государства". Симптоматично, что, провозгласив "вечность" своей партии, Гитлер декларировал в 1935 г.: "Партия есть моя частица, а я - часть партии".

"Мы говорим Ленин, подразумеваем - партия, мы говорим партия, подразумеваем - Ленин". Кому из нас до боли не знакомы эти слова. Но вслед за известным поэтом мы могли бы с равным основанием сказать: "Мы говорим партия, подразумеваем - государство, мы говорим государство, подразумеваем - партия". Не случайно ведь в Конституции СССР было зафиксировано положение, сформулированное в ее шестой статье, согласно которой КПСС является ядром политической системы СССР. Нельзя не отметить, что как фашизм (предельно откровенно), так и большевизм (в более завуалированной форме) в дополнение и осуществление партийно-государственной диктатуры проповедовали и широко практиковали авторитарную власть фюрера-вождя. Этот принцип в качестве руководства для себя недвусмысленно сформулировал Гитлер в "Майн кампф": "...власть начальника над подчиненными и подчинение нижестоящих вышестоящим".

На X съезде ВКП(б) В.И. Ленин проводил мысль о том, что диктатура пролетариата слишком серьезная вещь, чтобы ее можно было доверить самому пролетариату. Он, в частности, говорил, что "диктатура пролетариата невозможна иначе, как через коммунистическую партию большевиков".

Поэтому не случайно, что 3. Бжезинский и К. Фридрих называют тоталитарную диктатуру "автократией, основанной на современной технологии и массовой легитимизации".

§ 4. Идеологический монизм и закрытость системы

Партийному монизму соответствует монизм идеологический, который пронизывает всю иерархию властных отношений от главы государства и партии вплоть до самых низших звеньев власти и ячеек общества. Так, в сталинском варианте тоталитаризма мифологизированный марксизм стал идеологической основой партийно-государственного тоталитарного режима. Этот марксизм обосновал миф, согласно которому коммунистическая партия, возглавившая классовую борьбу трудящихся и угнетенных, начала и совершила пролетарскую революцию и встала на рельсы социалистического строительства, тем самым проложив путь к светлому будущему - коммунизму. Следовательно, именно ей должна принадлежать вся полнота государственной власти. В данном вопросе мало чем отличалась позиция руководителей и идеологов фашизма, которые считали, что только исключительно национал-социалистическая партия вправе быть единственным носителем власти и вершителем судеб Германии.

В обеих главных разновидностях тоталитаризма все без исключения ресурсы, будь то материальные, человеческие или интеллектуальные, направлены на достижение одной универсальной цели: тысячелетнего рейха в одном случае и светло-голубого коммунистического царства всеобщего счастья - в другом. В отличие от традиционных систем, ориентированных в прошлое, тоталитаризм устремлен в будущее. Единая универсальная цель обусловливает единую моноидеологию в лице государственной идеологии, и сконструированные на ее основе политические ориентации, установки, принципы, которые с помощью разветвленной сети средств массовой информации и пропаганды, семьи, школы, церкви и т.д. настойчиво внедряются в сознание широких масс, призваны обосновать и объяснить реальную действительность в соответствующих терминах, преодолеть препятствия, стоящие на пути достижения этой цели, для чего используются все средства. Все, что не согласуется с единомыслием в отношении данной цели, предается анафеме и ликвидируется. В результате все разногласия в обществе расцениваются как зло, которое следует вырывать с корнем. В силу своей органической связи с политической борьбой споры тоталитаризма с другими философскими школами, идейными течениями и обществоведческими направлениями неизменно приобретали политическое содержание. Это определяло нетерпимость приверженцев тоталитаризма к позициям и аргументам оппонентов - представителей других течений и направлений, фанатичность в отстаивании собственных позиций и принципов. Отсюда провозглашенный большевиками принцип "кто не с нами - тот против нас" или "если враг не сдается, его уничтожают". В подобном же духе в одном из своих выступлений в 1925 г. Гитлер говорил о том, что в борьбе возможен только один исход: либо враг пройдет по нашим трупам, либо мы пройдем по его.

Тоталитарное государство использовало всю свою мощь для утверждения мифологизированной версии своей идеологии в качестве единственно возможного мировоззрения. Она была превращена, по сути дела, в своего рода государственную религию со своими догмами, со священными книгами, святыми, апостолами, со своими богочеловеками (в лице вождей, фюреров, дуче и т.д.), литургией и т.д. Здесь государство представляет собой чуть ли не систему теократического правления, где верховный жрец-идеолог одновременно является и верховным правителем. Это, по удачному выражению Н. Бердяева, "обратная теократия". Здесь все сводится к тому, чтобы добиться единства человека-массы, общества, государства, партии, слитности всех структур общественного бытия.

Тоталитарный вариант утопической политической философии постулирует идентичность индивидуальных и коллективных целей. Обещая, что моральные цели индивидуальных людей будут выполнены по мере выполнения целей народа, нации, страны, государства и т.д., "совершенному обществу, - писал П.И. Новгородцев, - прописывается значение высшей нравственной основы, которая дает человеку и полноту бытия, и смысл существования. Общественное начало получает абсолютный характер. Преданность обществу заменяет религиозные стремления, обетование земного рая ставится на место религиозных чаяний". Отсюда — моральное совершенствование людей неразрывно связано с совершенствованием общества. Поскольку как индивидуальные, так и коллективные цели носят теологический характер, мораль состоит в выполнении целей, коренящихся в природе самого субъекта, как она определена соответствующей идеологией. Подобно средневековым законам индивидуальные цели должны быть найдены, а не сконструированы. Цели отдельного индивида даны в структуре общества, человека, истории. Индивид не может изменить их, он может лишь приспосабливаться к ним. Тоталитаризм коренится в той или иной разновидности утопической политической философии, преследующей цель морального реформирования с помощью политических или иных средств.

Абсолютизация некоторых основополагающих постулатов, сформулированных на основе капиталистических реальностей середины XIX в., их экстраполяция на всю предшествующую историю человечества и на его будущее предопределили ряд серьезных просчетов и сущностных ошибок при реализации марксистской модели. К тому же нужно отметить, что заземление, массовизация, "демократизация" любой идеи ведут к потере ее способности саморазвиваться, к приспособлению к усредненной психологии массы, энтропии познавательных потенций, прогрессирующей потере научности и достоверности. Пропорционально растут нетерпимость и закрытость этой системы, она во все более растущей степени становится достоянием жрецов, существующих благодаря ей и за ее счет.

Марксизм, по сути дела рассматриваемый как завершение всей мировой философии, был выведен из-под критики, а его положения сделаны критериями оценки всех остальных философских систем. Уже Ф. Энгельс и тем более наиболее преданные последователи основоположников марксизма заложили прочный фундамент позиции, ставящей К. Маркса вне критики и тем самым - в неприкосновенного пророка нового учения. "Маркс, - писал, например, Ф. Энгельс, - настолько превосходит всех нас своей гениальностью, своей чуть ли не чрезмерной научной добросовестностью и своей баснословной ученостью, что если бы кто-либо попытался критиковать его открытия, он только обжегся бы при этом. Это возможно будет только для людей более развитой эпохи". Тем самым Маркс приобретал как бы статус святого отца "церкви", а его произведения - статус священного писания, не подпадающего под общепринятые правила и нормы рационального критического анализа. Что касается марксизма-ленинизма советского периода, то он приобрел атрибуты фундаментализма с его фанатизмом, буквализмом и эсхатологизмом.

Статус религиозной веры с существенными элементами мистицизма и даже спиритуализма приобрела фашистская идеология, особенно в ее нацистской ипостаси. Ее священными книгами стали работа X. Чемберлена "Основы девятнадцатого века", которую гитлеровская газета "Фелькишер беобахтер" в 1925 г. назвала "евангелием нацистского движения", "Миф двадцатого века" А. Розенберга и др. Разумеется, над всеми ними стояла "Майн кампф" А. Гитлера, предлагавшаяся в качестве идейно-политической платформы "тысячелетнего рейха". Показательно, что почти во всех немецких семьях она выставлялась на почетное место в доме; считалось почти обязательным дарить ее жениху и невесте к свадьбе и школьнику после окончания школы.

§ 5. Террор как сущностная характеристика тоталитаризма

Неизменным атрибутом тоталитаризма является тесная взаимосвязь между истиной и силой: здесь сила определяет истину. "Учение Маркса всесильно потому, что оно верно", - говорил В.И. Ленин. В аналогичном духе рассуждали о своем учении и идеологи нацизма. В действительности же идеологии и марксизма-ленинизма, и нацизма были верны, потому что они были всесильны, потому что они опирались на фундамент карательной террористической машины, мощного пропагандистского аппарата и все аксессуары тоталитарно-диктаторского государства. Нацистские лагеря смерти и советский ГУЛАГ составляют сущностную характеристику тоталитаризма. В качестве особых политических конструкций они уникальны в своей способности комбинировать жестокость с рационализмом, ненормальное с нормальным, злое начало с банальным.

Отличительная особенность тоталитарного режима состоит в том, что здесь террор и страх используются не только как инструмент уничтожения и запугивания действительных или воображаемых врагов и противников, но и как нормальный повседневно используемый инструмент управления массами. С этой целью постоянно культивируется и воспроизводится атмосфера гражданской войны. Террор развязывается без какой-либо видимой причины и предварительной провокации, его жертвы совершенно невиновны даже с точки зрения того, кто этот террор осуществляет. Так обстояло дело в нацистской Германии, где террор был развязан против евреев, то есть людей, объединенных определенными общими расово-этническими характеристиками, независимо от их поведения. В Советском Союзе же, в отличие от нацистской Германии, руководство никогда не признавало, что оно может использовать террор против безвинных людей. В то же время здесь террор не ограничивался расовыми признаками, и, отбросив расовые критерии, его объектом мог стать любой человек.

Тотальность тоталитарного режима в, так сказать, чистом виде состоит не только в том, что партия, какая-либо клика или фюрер-вождь устанавливают всеохватывающий контроль над всеми сферами общественной жизни и государством, как бы полностью поглощая их, но и в том, что подавляющая масса населения чуть ли не свято верит в основные цели, установки, ориентации, постулируемые партийным руководством или фюрер-вождем: обе стороны как бы слиты в тотальном единстве для достижения универсальной цели. С этой точки зрения чисто тоталитарными можно считать сталинский режим в нашей стране и национал-социализм - в Германии.

Следует особо подчеркнуть, что тоталитаризм как особый общественно-политический феномен невозможен без массовой базы, массовости как таковой, растворения отдельного индивида в массе, толпе. В отличие от всех остальных движений и общественных феноменов, тоталитаризм предполагает полную и безусловную лояльность индивидуального члена общества. Тоталитаризм открыл для себя средства господства и терроризирования людей изнутри. Здесь вождь-фюрер и массы слиты в неразрывном единстве: вождь-фюрер зависит от масс в такой же степени, в какой они зависят от него, без него они останутся аморфной толпой, лишенной внешнего представительства, в свою очередь, сам вождь-фюрер без масс - ничто.

Все это определяет другую важную характеристику тоталитаризма - крайний схематизм и редукционизм, сводящие все и вся к единственной идее. В целом тоталитарный подход основан на постулате, согласно которому в политике существует одна истина. Ее можно назвать политическим мессианством в том смысле, что она постулирует предопределенный, гармонический и совершенный порядок вещей, основанный на идее - истине. Здесь наука и искусство, экономика и политика, философия и промышленность, мораль и отношения между полами и многое другое направляются одной-единственной ключевой идеей. С этой точки зрения суть тоталитаризма - слитность, нерасчлененность, недифференцированность различных структур - социальных, экономических, политических, идеологических и т.д. Здесь биология и генетика, к примеру, перестают быть самостоятельными научно-исследовательскими дисциплинами. Наоборот, они объявляются средствами в руках буржуазии для порабощения пролетариата и подрыва исторического материализма (у большевиков) или даже орудием мирового еврейства и коммунизма для подрыва Третьего рейха (у нацистов). Поэтому неудивительно, что в тоталитарном государстве речь идет не просто о науке, а о "немецкой", "арийской", "социалистической", "марксистской" и иных разновидностях идеологической "науки".

§ 6. Общие выводы

Очевидно, что фашизм и большевизм, фашистская идеология и марксизм-ленинизм имели много близких друг другу и общих по своему функциональному и системообразующему назначению элементов. Разумеется, между ними существовало и немало различий. Так, если в марксизме-ленинизме в качестве главного теоретического и аналитического инструмента трактовки мировой истории брался класс, то в фашизме в качестве такового служила нация, первые отдавали моральный и теоретический приоритет концепции класса, а вторые - концепции нации. В результате место марксистских понятий "прибавочная стоимость" и "классовая борьба" в национал-социализме заняли понятия "кровь" и "раса". Если марксизм придерживается материалистической (а зачастую экономико-детерминистской) интерпретации истории, то для фашизма с этой точки зрения характерны антиматериализм, иррационализм, мистицизм и убеждение в том, что духовные начала, честь, слава и престиж составляют могущественные цели и мотивы человеческого поведения.

Но при всем том, как уже отмечалось в самом начале этой главы и как можно убедиться из вышеизложенного, фашизм и коммунизм были двумя самостоятельными проявлениями единого по своим сущностным, системообразующим характеристикам особого общественно-исторического феномена - тоталитаризма. Причем тоталитаризм, будучи порождением XX в., оказался жизнеспособен - с соответствующими национально-историческими, социокультурными и политико-культурными особенностями и нюансами - и на Востоке, как это было в Советском Союзе и ряде азиатских стран, и на Западе, как это было в Германии и Италии. Неоспорим факт близости и родства большевизма и фашизма по множеству важных параметров. С этой точки зрения поражает, в частности, почти полная синхронность появления на исторической арене фашизма и большевизма, правого и левого вариантов тоталитаризма, которые за короткий период из незначительных групп превратились во влиятельные общественно-политические движения, которые сумели подчинить своему господству сотни миллионов людей, многие страны и народы.

 

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

  1. Какое содержание вкладывается в понятие «тоталитаризм»?
  2. Почему говорят, что "тоталитаризм — феномен XX века"?
  3. В чем сущность тоталитаризма как системы мировоззренческих принципов, ценностей, установок, ориентации?
  4. В чем его сущность как общественно-политической системы?
  5. Назовите основные типы и разновидности тоталитаризма.
  6. Какие перевоплощения претерпели в тоталитаризме идеи интернационализма и национализма?
  7. Объясните, что такое тотальность в тоталитарном государстве?
  8. Каково место человека в этом государстве?
  9. Почему тоталитарное общество называется "закрытым"?
  10. Что означает идеологический и политический монизм?
  11. Почему террор рассматривается как сущностный признак тоталитаризма?

ЛИТЕРАТУРА

Бердяев Н.А. Философия неравенства. - М., 1990; Бердяев Н.А. Истоки русского коммунизма. - М., 1990; Гаджиев К.С. Тоталитаризм как феномен XX в.//Вопросы философии. — 1992. - № 2;

Галкин А.А. Германский фашизм. - М., 1989;

Джилас М. Лицо тоталитаризма. - М., 1992;

Коренев Я. Третья империя в лицах. — М., 1934;

Ленин В.И. Поли. собр. соч. - Т. 40;

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 35;

Новгородцев П. Об общественном идеале. - М., 1992;

Тоталитаризм: что это такое? - М., 1993. - Т. 1-2;

Ширер У. Взлет и падение Третьего рейха. - М., 1991. - Т. 1.

Глава VIII. ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Стало историческим фактом, что большинство тоталитарных политических систем, основанных на изложенных в предыдущей главе принципах, рухнули. В Германии и Италии это стало результатом поражения господствовавших там режимов во второй мировой войне. Что же привело к краху тоталитаризма в бывшем СССР и Восточной Европе? Вопрос этот, при искушении найти на него простые ответы, сложный и многоплановый. Он требует развернутого анализа, и его подробный разбор не входит в задачу данной главы. Я коснусь лишь того его аспекта, который, как мне представляется, имеет отношение к факторам формирования и институционализации новой российской государственности. И он не менее сложный, и его разработка связана с немалыми трудностями. Политическим силам еще решать, какой форме правления быть российской государственности - республикой парламентской, президентской или смешанной, президентско-парламентской. Борьба мнений в стране отнюдь не ограничивается этими тремя альтернативами. Есть сторонники восстановления монархии, установления новой диктатуры и т.д. Окончательную точку в этих спорах может поставить только будущее.

В отечественной и зарубежной публицистической и научной литературе бытует мнение, согласно которому распад СССР явился результатом сокрушительной победы, одержанной Америкой и возглавляемым ею западным союзом в "холодной войне" над своим могущественным противником. Нельзя отрицать, что Америка и Запад в целом вышли победителями в историческом соревновании с СССР и коммунистической системой. Но вместе с тем было бы не совсем корректно и легкомысленно рассуждать о том, что СССР сдался на милость своего противника в результате его геополитического сдерживания и военного устрашения. В действительности Запад не столько одержал победу, сколько она пришла к нему вследствие того, что советская империя, по сути дела, совершила самоубийство, вызванное внутренней несостоятельностью самой империи. По удачному выражению одного корреспондента газеты "Монд", падение Берлинской стены - это "заочная победа капитализма над коммунизмом".

Можно сказать, что произошло саморазрушение исчерпавшей свои возможности системы, и здесь не надо искать козней, будь то внешних или внутренних врагов, поскольку, хотя они и содействовали ее развалу, но не в них главная причина этого развала. Ведь немало западных экспертов полагали, и не без оснований, что на новые внешние и внутренние вызовы советская система среагирует ужесточением репрессий внутри страны и усилением агрессивности во внешней политике. Но время и ход событий распорядились по-иному. Тоталитарная система представляла собой по-своему весьма совершенную и четко оформленную конструкцию, где каждый элемент был строго подогнан к другому. Но совершенство это было во многом иллюзорным и эфемерным. Образно говоря, она не терпела возмущений как внутри, так и извне. Для нее идеальное состояние нормальной жизнедеятельности и функционирования - это изолированность от внешних влияний. Тоталитарная система может существовать только в условиях более или менее полной экономической, политической и идеологической изоляции подавляющего большинства населения от процессов, разворачивающихся в остальном мире. Начиная с 70-х гг. данный принцип как в СССР, так и во всем социалистическом мире стал подвергаться эрозии. Этот процесс стал особенно интенсифицироваться с развертыванием нового этапа научно-технической революции, ее телекоммуникационно-информационной фазы. Другими словами, в условиях наращивания информационной и телекоммуникационной революции со всей очевидностью обнаружилось, что существующая система в СССР стала анахронизмом.

Это в сочетании с множеством других внешних и внутренних факторов объективного и субъективного характера предопределило распад СССР и образование на его развалинах пятнадцати новых государств. Этим вызваны грандиозные трансформации, имеющие всепланетарные последствия. И действительно, что ожидает впереди Россию и вместе с ней всех нас - ее граждан: неминуемый распад, возврат к коммунистической империи или возрожденная на новых началах государственность? Разумеется, это сложные проблемы, каждая из которых требует самостоятельного всестороннего изучения. В предлагаемой работе лишь в самой общей форме затронуты некоторые, на мой взгляд, наиболее важные их аспекты.

§ 1. Грозит ли России неминуемая балканизация?

Сейчас на гигантских просторах российской Евразии происходят грандиозные процессы разрушения искусственно созданных тоталитарных структур. Констатировав этот очевидный факт, нельзя, однако, забывать, что в условиях дезинтеграции тоталитарной системы и унитарной империи неизбежным представляется преобладание центробежных тенденций и на передний план выдвинулись те факторы, которые отличают страны и народы друг от друга и толкают их на путь разъединения, обособления, сепаратизма. Все чаще прорывается желание национальных групп отличаться друг от друга. В силу комплекса причин центробежные тенденции к разбеганию и вызванное ими противостояние во многих регионах и республиках приняли национальную, а в ряде случаев и националистическую окраску.

Как правило, подрыв, потеря осевой идеи или осевого идеала, лежащего в основе того или иного сообщества людей, каким являлся СССР, ведут к появлению множества идей, моделей, концепций, не все из которых выдерживают испытание жизнью и, не сумев подтвердить свою жизнеспособность и эффективность, рано или поздно сходят с исторической сцены. Очевидно, что с утратой и дискредитацией коммунистических идеалов в общественном сознании народов бывшего СССР как бы образовался вакуум. Многие народы, например Северного Кавказа, уже в течение многих поколений испытывавшие чувство внешней и внутренней безопасности, имевшие гарантию своего существования и условия для своего беспрепятственного воспроизводства, в создавшейся ныне ситуации оказались в состоянии неопределенности и растерянности. Они как бы лишились устойчивого якоря, и вполне естественно, что для них могут быть притягательными различные идеи и проекты национально-государственного устройства, будь то на путях выхода из России или же оставаясь в той или иной форме в ее составе.

Сторонники теории о неминуемой балканизации России и образовании на ее территории нескольких или множества национальных и региональных образований в подтверждение своих позиций приводят, как правило, Татарстан и Чечню. Попытки создания этими последними самостоятельных государств трактуются многими комментаторами и публицистами как начало процесса радикального изменения политической карты Северного Кавказа и Поволжья, а за ними, возможно, и других регионов. Они рассматривают Татарстан и Чечню как тот стимул, который вызовет в соответствующих регионах "эффект домино" и побудит сначала остальные республики, а затем и отдельные регионы идти по уже проторенному ими пути утверждения своей независимости. Разумеется, от подобных доводов ни в коем случае нельзя отмахнуться как от неуместных и не заслуживающих внимания игр и словесных упражнений незрелых политиков и политиканов. Но все же непредвзятый анализ реального положения вещей, например на Северном Кавказе, позволяет сделать вывод, что при любом обороте событий перспективы создания сугубо национальных государств в этом регионе вне России и вопреки воле и интересам России лишены сколько-нибудь убедительных объективных оснований. Этот вывод, по-видимому, с теми или иными оговорками верен применительно и к другим регионам России.

Следует особо подчеркнуть, что необходимым условием формирования любого более или менее жизнеспособного политического или государственного образования является хотя бы минимальная внутренняя целостность и стабильность экономических, социальных, социокультурных и иных структур, которые призваны служить своего рода несущими конструкциями государственно-политических институтов. Основополагающее с этой точки зрения значение имеют также определенная осевая идея, общественно-политический идеал, вокруг которого могли бы сгруппироваться, объединиться различные социально-политические и национальные силы, готовые разделить общие для них судьбу и интересы.

При поверхностном взгляде в качестве подобного базового идеала могли бы служить интегрирующие идеи, например панславизма, конфедерации горских народов Кавказа, панкавказского союза, союза или конфедераций тюркских народов Поволжья.

Прежде всего возникает вопрос: насколько реальны перспективы образования на территории России государств на основе национализма, национального самоопределения, действительного, а не декларируемого национально-государственного суверенитета и т.д.? Для формирования национального государства на определенной территории прежде всего необходима самодостаточность в социокультурной, экономической, научно-образовательной и других ключевых сферах, дополняющих и усиливающих друг друга. При непредвзятом, объективном анализе редко у какой-то нынешней республики в составе России можно обнаружить такую самодостаточность. В данном контексте не следует также приуменьшать фактор отсутствия у многих народов или потери ими реального опыта жизнеустройства в рамках самостоятельного этнонационального государственного образования.

Разумеется, идея и установки на создание самостоятельных и суверенных этнонациональных и иного рода государственных образований (как, например, конфедерации горских народов Кавказа) имеют право на существование в качестве идеала, к которому стремились бы все народы. Но предлагая их в качестве руководства к конкретным действиям в нынешней ситуации, важно не путать желаемое с возможным, идеальное с реальным. Дело в том, что рассуждения, например, о некой единой горской нации, восстановлении единства кавказских народов и необходимости создания или даже восстановления единого кавказского государства в каких бы то ни было формах, будь то конфедерации, федерации или унитаризма, нельзя рассматривать иначе, как плод досадного недоразумения. Достаточно лишь беглого взгляда на историческую панораму региона, чтобы убедиться в том, что ни о какой гармонии интересов или ни о каком единстве народов - тем более в рамках единого государства - Кавказа по крайней мере в течение последних нескольких столетий говорить не приходится.

Более того, все эти народы были объектом притязаний со стороны своих более могущественных соседей и нередко служили в качестве разменной монеты в их политических и военно-политических играх. При всех необходимых здесь оговорках нельзя забывать, что единство региона было обеспечено в рамках сначала Российской империи, а затем СССР. Нисколько не обеляя политику царского правительства, которое заставило десятки и сотни тысяч представителей северокавказских народов переселиться в Турцию и другие страны Ближнего Востока, не боясь полемически заострить проблему, скажу, что Российская империя объективно обеспечивала условия для спасения некоторых малых народов Кавказа от физического исчезновения с лица земли. Я имею в виду прежде всего прекращение на территории региона беспрерывных истребительных войн сопредельных государств, также беспрерывных братоубийственных конфликтов, стычек и войн между народами самого Кавказа. Нельзя сбрасывать со счетов кровную месть и другие обычаи, бытовавшие среди горских народов, также стоившие им многих жизней их наиболее дееспособных сыновей. Весьма трудно, если не невозможно, отрицать тот факт, что в СССР были созданы условия для возрождения многих народов Северного Кавказа. Что касается репрессий и депортации целых народов, то это уже особая проблема, требующая самостоятельного анализа в общем реестре преступлений большевистской диктатуры.

С рассматриваемой точки зрения нельзя не упомянуть и следующее обстоятельство. Ирония истории состоит в том, что Советский Союз стал жертвой не только своих же негативных действий по отношению к нерусским народам, но и собственного позитивного вклада в формирование наций. СССР стал, по сути дела, первой страной в истории, созданной из отдельных этнополитических образований, неким псевдофедеративным союзом, где этнонациональные группы были лишены фактического политического суверенитета, но им были гарантированы территориальная идентичность, образовательные и культурные институты на собственных национальных языках, а также стимулирование развития местных кадров. В рамках так называемой политики коренизации для многих народностей, потерявших свою письменность или вообще не имевших ее, были созданы национальные алфавиты, открыты школы. Показательно, что за советский период при господстве интернационалистской марксистко-ленинской идеологии парадоксальным образом произошла демографическая и культурная ренационализация кавказских республик. До октябрьского переворота в Ереване большинство жителей составляли мусульмане. Что касается Тбилиси и Баку, то там большинство составляли армяне и русские. К началу же перестройки все эти три города с демографической точки зрения стали действительно национальными столицами соответствующих республик.

В целом Советский Союз стал своего рода полигоном не только сохранения, но и дальнейшего развития наций. Здесь шел по сути двуединый процесс, с одной стороны, насильственной модернизации, приведший к превращению аграрных обществ в аграрно-промышленные и городские, с другой стороны, к растущему единству и консолидации титульных наций в союзных республиках.

При всем сказанном нельзя не отметить, что установка на постепенное исчезновение национального начала входила интегральной частью в социальную, социокультурную и политическую программу советского руководства. В соответствии с этой установкой было создано, по сути дела, наднациональное, а во многих своих аспектах - антинациональное классовое государство. Это вытекало из марксистской постановки вопроса, согласно которой национальное государство - это прежде всего изобретение буржуазии, а у пролетариев нет и не может быть родины. Предполагалось, что с победой рабочего класса и утверждением социалистического общества должно исчезнуть не только буржуазное государство, но и понятия отечества и родины. Нередко такое развитие событий рассматривалось как результат объективных законов экономического развития. Любопытна с этой точки зрения позиция Г.В. Плеханова, сформулированная в 1905 г.: "Повторяю, отечество есть категория историческая, т.е. преходящая по своему существу. Как идея племени сменилась идеей отечества, сначала ограниченного пределами городской общины, а потом расширившегося до нынешних национальных пределов, так и идея отечества должна отступить перед несравненно более широкой идеей человечества. За это ручается та самая сила, благодаря которой образовалась патриотическая идея: сила экономического развития". Симптоматично, что в 20-30-е гг. подобная точка зрения пользовалась популярностью среди части представителей русского зарубежья. Полагая, что замкнутая национальная жизнь продемонстрировала "мучительное несоответствие требованиям современности", они считали, что в начале XX в. в мире окончательно победила историческая тенденция продвижения всех стран и народов к "эпохе одной, универсальной культуры". Выражая эту точку зрения, А.С. Ященко, например, призывал русскую интеллигенцию отказаться от "эгоистически-национального начала" в пользу "универсализма и космополитизма", "отказаться от отечества во имя интересов человечества".

Несостоятельность надежд большинства на мировую коммунистическую революцию превратила в химеру и установки на создание всемирного бесклассового общества без государства. Что касается советского государства, то здесь все нации и народности, республики и автономии, края и области действительно оказались равны в своем национальном и человеческом бесправии. Как бы издеваясь над законами социально-исторического развития, предписывающими каждому народу свой собственный путь и собственное место в сообществе, называемом человечеством, была поставлена задача осчастливить многие народы, оставшиеся еще при феодализме, путем их "перенесения" в социализм, минуя капитализм, а те народы, которые как бы "застряли" в родо-племенных отношениях, приобщить к благам социализма, минуя и феодализм, и капитализм. Широкомасштабное репрессирование и выселение наиболее трудолюбивой прослойки населения из деревни под лозунгом ликвидации кулачества как класса, насильственное переселение многих народов в отдаленные регионы страны вели к подрыву питательных корней, вековых устоев национального образа жизни, ослаблению приверженности к труду, родному очагу, национальной истории. В итоге советские люди были объявлены членами совершенно невероятного и парадоксального образования - интернационального народа, безнациональной нации - "новой исторической общности" в лице советского народа. При всей обоснованности доводов относительно русификации тех или иных сфер общественной жизни необходимо признать, что союзные республики пользовались значительной степенью культурной и политической автономии.

В контексте рассматриваемых проблем нельзя не затронуть и вопрос о так называемой кавказской (или даже большой кавказской) войне. Для любого непредвзятого аналитика, более или менее разбирающегося в кавказских делах, всякие рассуждения о возможности и даже неминуемости такой войны объединенными усилиями всех народов региона против России, если объективно разобраться в них, могут звучать не более чем блеф. Как правило, во всякой войне народам, сплачивающимся для ее ведения, нужен общий враг. Такого врага некоторые руководители национальных движений видят в России.

Разумеется, нельзя отрицать существование определенных антирусских настроений среди отдельных категорий населения северо-кавказских республик. Нельзя исключить и попытки силовых решений проблем национального самоопределения тех или иных народов, которые при определенных условиях действительно могут выступить с оружием в руках против российского присутствия в регионе. Но если исходить из кавказских реальностей во всей их совокупности, а не руководствоваться абстрактными схемами, то оказывается, что южные осетины видят врага в Грузии и стремятся в Россию, абхазы видят врага в Грузии и стремятся в Россию, армяне Карабаха видят врага в Азербайджане и не прочь, чтобы Россия выступала по крайней мере в качестве посредника в решении их проблемы. Аналогичные противоречия и конфликты имеют место и между различными народами Северного Кавказа в составе Российской Федерации. Раздирающие их экономические и территориальные коллизии: между Чечней и Дагестаном, Чечней и казаками, Ингушетией и Северной Осетией, Осетией и Грузией, лезгинами и Азербайджаном, Абхазией и Грузией и т.п. - по сути дела, делают иллюзорным в обозримой перспективе формирование единого жизнеспособного политического или иного государственного образования народов Северного Кавказа вне России и вопреки воле России.

Если теоретически допустить возможность "ухода" России с Северного Кавказа, то нетрудно предположить непредсказуемые и кровавые последствия этого акта для всего региона. Ибо, когда народы в полной мере осознают, что каждому из них суждено жить в собственном, самостоятельном во всех отношениях государстве, территориальный вопрос выдвинется на передний план уже на качественно новом уровне и в новом измерении. Именно сильная и процветающая Россия может служить реальным гарантом их политической и экономической стабильности и безопасности.

К концу XX в. многосторонние связи, интегрально пронизывающие экономические, культурные, образовательные, духовные, политические и иные реальности, стали утвердившимися и необходимыми для жизни всех без исключения республик и регионов всей России. Факт, который никак нельзя ни отменить, ни игнорировать, не задевая и не подрывая интересов всех народов. Подавляющее большинство народов бесповоротно освоило важнейшие аспекты и атрибуты общероссийского образа жизни. С этой точки зрения стиль и формы жизни в Таких городах, как Казань, Саранск, Ижевск, Владикавказ, Махачкала, Грозный и др., мало чем отличаются от стиля и форм жизни в Калуге, Рязани, Воронеже и т.д. Можно сказать, что это сходство продолжает расти. Города Северного Кавказа, например, по сути дела, потеряли свой восточный колорит и по внешнему виду стали похожи на типичные современные российские города, скажем средней полосы.

Следует при этом признать, что пренебрежительное отношение к национальным языкам и культурам имело для большинства из них далеко идущие отрицательные последствия. Наблюдавшийся в последние годы заметный всплеск интереса к местному языку, культуре, истории, традициям у всех без исключения народов России как раз и призван преодолеть эти последствия и не допустить в будущем перекосов в национальной политике. Но нельзя не признать, что для подавляющего большинства народов русский язык не просто язык межнационального общения. Дело в том, что здесь языковая ассимиляция, я бы сказал, космополитизация зашла довольно далеко. Для большинства городских жителей русский язык стал вторым родным, а для многих и единственным языком общения.

Русский язык, русская (если хотите, общероссийская) культура были и остаются для этих народов и средством, и инфраструктурой как для саморазвития, так и для вхождения, интегрирования в мировую цивилизацию, мировую культуру. Более того, реальности таковы, что без русского языка невозможно себе представить ни одну более или менее важную сферу жизни многих регионов страны. Мало кто может отрицать, что местные литература и искусство при всех необходимых здесь оговорках следуют общероссийским (общесоветским!) нормам и моделям. Скажу больше, фактически в недавнем прошлом национальная литература большей частью оказалась просто частью общей советской социалистической литературы. Русский язык для многих народов стал одним из важнейших несущих конструкций самого образа жизни. К примеру, я просто не вижу форм и путей перестройки, например, системы образования, начиная со средней школы и выше, и науки на сугубо национальных началах и на основе национальных языков (если вообще теоретически допустить такую постановку вопроса) вне российской системы образования и науки. Более того, подобные попытки имели бы катастрофические последствия для системы образования и науки всех без исключения регионов.

Все это позволяет сделать вывод, что проблему тоталитаризма и тоталитарной империи не следует смешивать с проблемой российской государственности. Парадоксальность ситуации состоит в том, что здесь не было метрополии и метропольной нации в общепринятом смысле этих слов. Таковой выступала, по сути дела, партия, цепко вросшая в ткань государства и в конечном счете полностью поглотившая его. Что касается России, то она не была метрополией, которая каким бы то ни было образом эксплуатировала периферию и за ее счет обеспечивала своему населению более высокий уровень жизни. В принципе имперский центр - Россия - не пользовался какими бы то ни было преимуществами за счет других советских республик. Более того, если другие республики пользовались какими-никакими, но реальными властными полномочиями и статусом, то властные структуры РСФСР были по сути призрачными, лишенными каких бы то ни было реальных властных полномочий в решении сколько-нибудь значимых проблем.

§ 2. От унитаризма к подлинному федерализму

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что Россия не просто некий искусственный конгломерат территорий, наций, народностей, этносов, а единый нерасчленимый организм с общим для всех его членов жизненным пространством. Народы и территории, вошедшие в состав Российского государства на разных этапах его формирования, независимо от того, как это произошло, добровольно или насильственным путем, на основе договорных или иных актов, уже в течение длительного времени составляют неразрывные части единого культурно-исторического и политико-экономического пространства.

Неправомерно рассматривать крах тоталитаризма и распад советской империи как прелюдию к расчленению России или прекращению российской государственности. Более того, при определенных условиях современные процессы могут стать отправным рубежом государственного и духовного возрождения России, восстановления единого государственного сознания и в то же время возрождения национального самосознания многочисленных населяющих ее народов. Эти два начала не противоречат друг другу, а взаимодействуют. Любая национальная идея, по-видимому, представляет собой вариант национального сознания, некий эталон и ориентир самоидентификации, совокупность ценностей, устремлений, идеалов этноса, его понимания своей истории и своего места в мире. Что касается русской (или российской) идеи, то ее сущностное содержание - полинациональность, органическое соединение различных народов, культур, традиций, конфессий и т.д. В этом единстве оказались органически скрепленными единые государственность, социокультурная система, единый образ жизни, с одной стороны, этнонациональный, конфессиональный, национально-культурный плюрализм - с другой.

В этом плане русская (российская) идея обнаружила не просто свою открытость к влияниям извне, а открытость в смысле способности органически интегрировать самих носителей этих влияний. B.C. Соловьев не без оснований говорил о том, что все хорошее в России основано на забвении национального эгоизма. Это "и русское государство, зачатое варягами и оплодотворенное татарами, и русское благочестие, воспринятое от греков, и заимствованное с Запада просвещение, без которого не было бы русской литературы". С этой точки зрения Ч. Айтматов, Ф. Искандер и множество других писателей, поэтов, художников в такой же степени явления общероссийской культуры, в какой и В. Астафьев, М. Дудинцев, Ф. Абрамов и др.

Необходимо раз и навсегда осознать ту реальность, что ислам, буддизм и ряд других вероисповедческих традиций, существующих на территории России, не навязаны ей извне, не есть нечто для нее чужеродное, а составляют ее интегральные части. В этой связи вызывают недоумение рассуждения о том, что России нужно уходить, например, с Северного Кавказа, отгородиться от мусульманских народов данного региона непреодолимыми пограничными барьерами. Здесь, на мой взгляд, предается забвению тот факт, что Россия просто так не может уходить от самой себя, поскольку Северный Кавказ, равно как Поволжье, Дальний Восток и т.д., являются неотъемлемой ее частью. То же самое, естественно, верно и в отношении населяющих эти регионы народов.

Другое дело, что большевистская империя, в идеологическом плане претендовавшая на интернационализм, была ориентирована на денационализацию народов и была по своему характеру метанациональным образованием. Здесь была достигнута видимость единства, прикрываемая единством государственности. Со всей ответственностью можно утверждать, что одна из важнейших причин большинства, если не всех, национальных конфликтов, потрясающих в настоящее время нашу страну, коренится в попрании подлинных интересов народов, их ценностей, традиций, обычаев, в урезывании их законных прав на самоопределение, решение социальных, экономических, духовных и иных проблем. Это определяет жизненную необходимость сохранения целостности и неделимости Российской Федерации. Защиту целостности государства нельзя отождествлять с изжившими себя имперскими началами и устремлениями. Очевидно, что перед Россией стоит задача сохранить свою целостность и не допустить при этом ущемления интересов республик, автономий, краев и областей. Оптимальный путь достижения этой императивной цели я вижу в отказе от унитаризма и переходе к подлинному, реальному федерализму.

Вплоть до подписания федеративного договора Российская Федерация строилась по национально-территориальному принципу, в соответствии с которым ее субъектами считались только автономные республики, а также с теми или иными оговорками - автономные области и национальные округа. Отношения федерального правительства России с краями и областями как административно-территориальными единицами строились по принципу скорее унитарному, чем федеральному. С этой точки зрения Российскую Федерацию в точном смысле этого слова нельзя было назвать федеративным государством, поскольку в ней органически сочетались федеративные и унитарные принципы. Более того, вопрос этим отнюдь не исчерпывается. Дело в том, что и Советский Союз, и собственно РСФСР теоретически считались федерациями, на самом деле единая для них система государственно-административного управления сверху донизу, от Москвы до самых до окраин характеризовалась жесткой централизацией, которая практически исключала какое-либо значимое отклонение от стандартной иерархии властных структур, распределение и реализацию властных полномочий. С этой точки зрения центр присутствовал на всех этажах власти, союзный центр - Москва - в соответствии с рангом повторялся в столицах союзных республик, автономий, областей, райцентрах, поселковых и сельских Советах. Иначе говоря, это была унитарная федерация.

Необходимо признать, что немалую роль в нагнетании страстей по данному вопросу уже 'в наше время играют господствующие ныне терминологическая путаница и беспредел в толковании основополагающих для российской государственности вопросов. При обсуждении проблем государственного устройства, хотя много и пространно рассуждают о федерализме, республиканском суверенитете, самостоятельности и т.д., руководители как в Москве, так и в республиках в большинстве своем аргументируют в терминах унитарной, а не федералистской модели государства. С одной стороны, любой шаг к самостоятельности в Москве воспринимается как сепаратизм, и, наоборот, любое действие федерального правительства по укреплению вертикальных властных структур в республиках воспринимается как имперские притязания. В этой связи возникает настоятельная необходимость определить, какое именно содержание вкладывается в каждое конкретное понятие, уточнить, а где нужно, и скорректировать смысл и содержание, вкладываемые в такие понятия, как "суверенитет", "независимость", "федерация", "конфедерация", "автономия" и т.д. Ведь не секрет, что большинство руководителей национальных движений, выступая за национальный суверенитет своих народов, не вынашивают планы выхода из состава Российской Федерации. В подавляющем большинстве случаев речь идет не о сепаратизме, не об отделении от России, а об устройстве и урегулировании отношений с Москвой на действительно федеративных началах.

Под самоопределением понимается свобода каждого народа жить по собственным законам, под управлением избранных им самим властных структур, распоряжаться своей судьбой по своему усмотрению, при этом не нанося ущерба свободе и законным интересам других народов.

Требуя для себя самоопределения, народы бывших автономий добиваются свободы распоряжаться своей судьбой на своей территории. Территория федерации есть совокупность территорий составляющих ее автономных образований, краев и областей. Коль скоро за автономиями признается статус государственности, то они должны обладать в той или иной форме суверенитетом. И, соответственно, их отношения с федеральными властями должны строиться на федеративных началах. Народы бывших автономий, объявивших о своем суверенитете, как раз и добиваются того, чтобы наполнить этот принцип реальным содержанием. Здесь уместно привести пример некоторых западных стран, которые решают межнациональные конфликты путем предоставления этническим меньшинствам широких возможностей самовыражения. Так, в маленькой Бельгии фламандцам, валлонам, немцам делегированы достаточно широкие полномочия в решении социально-экономических, культурных и языковых проблем, а также в осуществлении, хотя и в ограниченных пределах, международных связей. В Финляндии, хотя шведы составляют 6,1% населения страны, шведский язык, наряду с финским, объявлен государственным.

Верно, что XIX - начало XX в. стали периодом, прошедшим под знаком национализма, национально-освободительных движений и создания национальных государств. Сначала объединение в единые государства Италии и Германии; затем первая мировая война, приведшая к распаду Габсбургской монархии и образованию на ее развалинах целого ряда национальных государств (или государств из нескольких близких друг другу народов) - Венгрии, Австрии, Чехословакии, Югославии. Аналогичная судьба рано или поздно могла быть у Российской империи. Но здесь процесс оказался во многом прерванным. Примирившись с потерей Финляндии, Польши и прибалтийских государств, пришедшие к власти в результате октябрьского переворота большевики сумели остановить процесс национального самоопределения, загнать его вглубь. Более того, большевиками была создана невероятная чересполосица при проведении национально-государственных границ, и мы сейчас пожинаем ее плоды.

Но при всем том необходимо учесть, что за прошедшие семь с лишним десятилетий на огромных просторах бывшей Российской империи создалась качественно новая национально-территориальная, демографическая, географическая, политическая, государственно-административная и т.д. ситуация. В результате коренным образом изменилось положение всех без исключения национально-территориальных государственных образований в отношении России, изменились сам образ жизни людей, их менталитет и т.д. Поэтому естественно, что совершенно в новом свете предстают традиционные категории и понятия национального суверенитета, самоопределения, независимости и т.д. Со всей очевидностью обнаруживается, что, например, стремление к национально-государственной самостоятельности сразу после октябрьского переворота 1917 г. означало одно, а в нынешних условиях - нечто другое.

В данной связи помимо всего прочего нелишне напомнить, что при формировании государственно-административной структуры СССР государственные границы проводились буквально по живому телу этносов. Достаточно оторваться от абстрактных схем и взглянуть на проблему трезвыми глазами на местах, чтобы убедиться в том, что любые попытки установить государственные границы по сугубо национальному принципу обернутся непредсказуемыми кровавыми последствиями.

На всем необъятном евразийском пространстве бывшего СССР имело место поистине вавилонское смешение народов. Из них 65 млн. человек проживают вне пределов своих национальных образований или своей исторической родины. Плюс к этому что-то около 12,5 млн. смешанных семей. Что касается собственно России, то здесь в настоящее время численность нерусских народов составляет около 27 млн. человек, или 18,5% от всей численности ее населения. По этому показателю Россия не столь резко отличается от Франции, Великобритании, Испании, которые, как правило, не причисляются к многонациональным государствам. Причем из этих 27 млн. 4,3 млн. составляют украинцы, 1,2 млн. - белорусы, 636 тыс. - казахи, 532 тыс. - армяне и т.д. При этом многие миллионы представителей коренных этнонациональных групп проживают на территории России, но вне пределов своих национальных республик. Например, более 2/3 татар (а по некоторым данным, даже больше) живут вне Татарстана, в том числе 300 тыс. в Москве, 2/3 мордвы обосновались вне Мордовии. В Башкортостане по численности башкиры занимают третье после русских и татар место. В некоторых автономных образованиях титульные этносы составляют Y3 всего населения или даже меньше. В общей сложности численность титульных народов во всех российских республиках вместе взятых составляет всего 10 млн., или 7% от общей численности населения России. При этом нельзя упускать из виду и то, что в республиках проживает около 26 млн. человек, в том числе 12 млн. русских.

При таком положении очевидно, что лишены всяких разумных оснований любые попытки строить государство вокруг одной национальности, замкнуть государственность на этноцентризме. Постепенно оправдываются прогнозы тех западных исследователей, которые пришли к выводу, что понятие "государство-нация" уступает место понятию "государство-сообщество".

Таким государством-сообществом народов является и Российская Федерация. Здесь представлен весь спектр известных к настоящему времени уровней экономического развития - от сугубо аграрного до близкого к постиндустриальному. Основная часть регионов и территорий располагается, обнаруживая разнообразие климатических, ресурсных, человеческих и иных факторов, между этими двумя полюсами. Естественно, что приверженность и податливость экономической, социальной и политической модернизации, реформам, переустройству жизни не могут быть одинаковыми на всем евразийском российском пространстве. Но унитаризм как в менталитете многих руководителей, так и в политике официальных структур изживается весьма медленно, трудно и болезненно. Так, за 1992 г. доля расходов федерального бюджета страны составила более 60%, а с корректировкой на изменение методологии расчетов - около 75% от общих бюджетных расходов. Подлинный федерализм, естественно, не приемлет такой аномалии.

С учетом всего сказанного, разрабатывая модель национально-государственного устройства Российской Федерации и корректируя эту модель в процессе ее реализации, необходимо постоянно иметь в виду, что любой политической системе присущи не только конфликты интересов, но и конфликты основополагающих ценностей. Эти последние коренятся не только в социально-экономической и политической сферах, они лежат глубже политики и экономики, составляя основу последних. Поэтому очевидно, что в российских реалиях речь может идти не только об экономическом и политическом плюрализме, но и плюрализме социокультурном, конфессиональном, ценностном. В свете этого суть современной демократии, особенно в условиях России, неотъемлема от обеспечения разным культурным традициям доступа к центрам власти и учета многообразия культур. Осознав это, необходимо признать реальность пространственного плюрализма и многоукладности жизни, преодолеть страх призрака сепаратизма там, где речь идет о стремлении к утверждению действительно федеративных принципов. С этой точки зрения важно учесть, что одна из важнейших сущностных характеристик демократии состоит в том, что она признает не только равенство стартовых возможностей, но и равенство способов жизнедеятельности. Поэтому, как отмечал М.Я. Гефтер, необходимо "признать за территориями, пространствами, населенными людьми, право представительства разных не просто способов производства, а больше и глубже - способов человеческой жизнедеятельности, которую ни в коем случае нельзя силой или ненасильственно сводить к единому основанию. В этом залог сохранения и развития демократии в рамках евразийского человеческого пространства". При таком подходе особую актуальность приобретают отношения между различными общинами, городами, регионами, национально-государственными образованиями и федеральным государством, с одной стороны, гражданским обществом, экономикой и государственными властями на всех уровнях - с другой.

В настоящее время в принципе первый шаг к отказу от унитаризма и переходу к подлинному федерализму подписанием федеративного договора уже сделан, дело лишь за тем, чтобы обеспечить его реализацию. Главное достоинство договора, на мой взгляд, состоит в том, что в нем намечена установка на отказ от гибридного характера Российской Федерации, в которой уживались одновременно федеративные и унитарные принципы государственного устройства. Так, по новому федеративному договору, наряду с республиками в составе России и автономными образованиями статус субъектов федерации получили также края, области, Москва и Санкт-Петербург.

Перспективы введения рынка и его эффективного функционирования обеспечиваются определенной системой ценностей, формирующейся в контексте соответствующих этнонациональных и культурно-исторических, социокультурных и политико-культурных условий и традиций. Поэтому очевидно, что в России с ее национальным, религиозным, культурным и т.д. плюрализмом и, соответственно, плюрализмом ценностей рыночные отношения могут сложиться с различными экономическими, социальными и научно-техническими результатами.

Разумеется, велик соблазн дистанцироваться от России, ассоциирующейся с имперским прошлым, но все же есть некие закономерности и реальности, которые сильнее субъективных желаний и своеволия политиков. Эти реальности таковы, что именно России суждено играть первостепенную геополитическую роль в достижении и обеспечении стабильности во всех регионах бывшего Советского Союза. Есть все основания для вывода о том, что по завершении периода преобладания центробежных тенденций новые государства будут вынуждены искать не то, что их разъединяет, а, наоборот, то, что их соединяет. Уже сейчас в возрастающей степени во многих бывших союзных республиках начинают сознавать, что в отдельности они не способны выйти из кризиса и встать на рельсы демократического переустройства. Соображения экономических интересов и выгод все настойчивее сказываются. Осознанием этих реальностей во многом определяется и наблюдающаяся в последние месяцы 1993 г. тенденция к возрождению интереса у большинства новых государств ближнего зарубежья к СНГ. Это не в последнюю очередь объясняется тем фактом, что Россия за прошедший со времени развала СССР период при всех возможных оговорках продемонстрировала свою способность быть стабилизирующим фактором как в собственных границах, так и в ближнем зарубежье.

Это в еще большей мере верно в отношении собственно российских национальных республик, а также краев, областей и регионов. Рано или поздно на всем российском евразийском пространстве неизбежно сработают обыкновенный здравый смысл и инстинкт самосохранения человека и общества. Дезинтеграционные центробежные тенденции имеют свой предел, более или менее ограниченный объективными условиями и возможностями. Достигнув его, развитие непременно пойдет к центростремительным, интеграционным процессам.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Назовите основные причины распада СССР.

2. Грозят ли России вслед за СССР неминуемый распад и балканизация?

3. Какие вы можете назвать факторы, способствующие сохранению единства России? И, наоборот, факторы, стимулирующие сепаратизм и распад единого государства?'

4. Может ли национализм, панславизм или какой-либо иной "изм" служить в качестве идеологической платформы сепаратистских государствен-й?

5. Какие проблемы приходится решать России в процессе перехода от тоталитаризма к демократии?

6. Был ли СССР действительно федеративным государством?

7. На ваш взгляд, по какому пути пойдет становление новой российской государственности: унитарному, федеративному или конфедеративному?

ЛИТЕРАТУРА

Бюрократия, авторитаризм и будущее демократии в России (материалы "круглого стола")//Вопросы философии. - 1993. - № 2;

Гаджиев К.С. Геополитические перспективы Кавказа в политической стратегии России//Мировая экономика и международные отношения. - 1993. -№2;

Ильин В.В., Ильина Т.А. Россия: опыт национально-государственной идеологии//Вестник МГУ. - Серия 12. - Социально-политические исследования. - 1993. -№1;

Коваленко В.И., Мощелков Е.Н. Российская государственность: идеология и самосознание народа//Вестник МГУ. - Серия 12. - Социально-политические исследования. -1993. - № 2;

Национальное государство: теория, история, политическая практика (круглый стол)//Политические исследования. -1992. - № 5-6;

Рормозер Г. К вопросу о будущем России//Вопросы философии. - 1993. -№4;

Соловьев B.C. Соч. в 2-х томах. - Т. 1. -М., 1989.

Глава IX. МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПОЛИТИКИ И СМЕНА ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРАДИГМ

§ 1. Политическая философия и теория

В политическую философию входят онтология, эпистомология, аксиология, логика мира политического и методология его изучения. Политическая философия является частью общей философии и призвана ответить на вопрос, реален или идеален мир политического. Концентрируя внимание преимущественно на мире политического, политическая философия представляет собой самостоятельную сферу, составляющую одновременно и особую дисциплину, и часть политологии. Она определяет предпосылки и условия деятельности частных политических дисциплин и объединяет результаты их исследований в мировоззренческой системе.

' Касаясь взаимосвязи политической философии с политической реальностью, немецкий исследователь П. Ноак писал: "Политика и философия так тесно переплетаются друг с другом, что нельзя с точностью утверждать, то ли теория оказывает влияние на действительность, то ли действительность создает теорию. Политическая философия является составной частью политической действительности". Любой политический режим нуждается в философии оправдания. Она находит, в частности, отражение в различных идейно-политических течениях: либерализме, консерватизме, марксизме, социал-демократизме и т.д.

Политическая философия относится к политике как бы со стороны, абстрактно, выделяя в ней универсальное и общезначимое. Для политической философии социальная реальность служит в качестве источника для изучения таких проблем, как порядок, справедливость, свобода, равенство и т.д. В этом контексте политическая философия занимается гносеологическими и эпистомологическими проблемами мира политического. Политическая философия как комплекс политических теорий, концепций, идей имеет дело со знанием легитимно существующего политического порядка. Одна из важнейших целей политической философии состоит в том, чтобы определить истинность общепризнанных политических ценностей, поэтому она всегда ставит под сомнение господствующие концепции политического порядка. При этом она призвана определить некую магистральную линию политического развития.

В целом политическая философия занимается проблемами, связанными с сущностью власти и властных отношений, государством, его предназначением, целями и т.д. Во многом ее суть можно разъяснить на следующем примере. Президент США А. Линкольн во время Гражданской войны говорил о "правлении народа, для народа и осуществляемом народом". Это выражение, как правило, считается определением демократии. Но философ смотрит на это несколько иначе, он должен вникнуть в сущность этого выражения и дать ответы на следующие вопросы: для чего нам нужно правление, осуществляемое народом? Чем оно должно править? Каким образом люди могут править самими собой?

Как считал Э. Берк, "дело теоретика-философа - указать истинные цели государства; дело же политика-практика - найти соответствующие средства для достижения этих целей и успешно пользоваться этими средствами". Поэтому естественно, что в политологии много специальных или частных теорий, например теории политической социализации, конфликта и консенсуса, власти и властных отношений и т.д. Необходимо также сформулировать общую теорию, призванную объяснить мир политического, политическое сообщество как таковые. Это задача одновременно и политической философии, и политологии. С этой точки зрения политическая философия многими своими аспектами включается в политологию. Философский подход, например, к власти, позволяет глубже раскрыть функциональные особенности ее в политике, экономике, праве, их взаимосвязь, показать все богатство властных отношений в обществе. Учитывая этот момент, X. Арендт даже считала, что политика должна быть объектом философского, а не строго научного исследования.

Политическая философия имеет дело не только с сущим, но и должным, она оперирует гипотетико-дедуктивными категориями по формуле "что было бы, если бы", категориями добра и зла, реального и идеального и т.д. Она отдает предпочтение той или иной политической системе, например демократии перед тоталитаризмом, или, наоборот, может предлагать свои модели политического развития в качестве наиболее совершенной альтернативы и т.д. Очевидно, что политическая философия пронизана морально-этическим началом, трактующим факты в контексте определенных ценностей. Разумеется, позитивизм, проводящий резкое разграничение между фактами и ценностями, не мог принять политическую философию как инструмент политического анализа.

Очевидно, что рассуждения вроде "свобода предпочтительнее равенства", "государственное состояние лучше анархии" и т.д., предполагающие определенную позицию оратора, неприемлемы для позитивиста, поскольку их нельзя квантифицировать и верифицировать математическими или иными сциентистскими методами. При этом нельзя сказать, что позитивизм вовсе отвергал политическую теорию, взятую саму по себе, поскольку он признавал возможность логического анализа концепций. Для этого, по мнению позитивистов, теории и концепции необходимо разложить и свести к определенному комплексу предложений, высказываний, лишенных оценочного содержания. Как писал, например, П. Оппенгейм, "для целей научного изучения политики мы должны стремиться к тому, чтобы обеспечить базовые политические концепции объяснениями, приемлемыми для любого, независимо от его нормативных или идеологических приверженностей, так что верность или ложность выражений, в которых эти концепции сформулированы, зависит исключительно от интерсубъективно вычленимого доказательства".

Политическая философия витает в сфере абстракций, она стоит выше и конкретного мира политического, и теории политики, призванной изучать механизмы и условия функционирования политического. Она занимается вопросами, связанными с определением места подсистемы политического в человеческом социуме в целом, ее места по отношению к конечным целям человека. Политические теории являются как бы продолжением политической философии. В целом политическая теория призвана понять и объяснить политическую игру, сформулировать основные модели и принципы политического поведения, концентрируя внимание на различных аспектах политической жизни. Что касается политической философии, то она берет явления в их целостности, выделив универсальный принцип. Она ставит своей целью понять политическую действительность в ее фундаментальных аспектах.

Как выше указывалось, политические феномены, их функционирование невозможно понять в отрыве от политической мысли, поскольку мысль и действие пронизывают друг друга. Мысли о политическом действии могут принимать различные формы, но реальное воплощение они получают в политической теории. В основе теории есть мысль, отличная от практики или действия. Но не всякую мысль можно считать теорией. Первоначально греческое слово "теория" понималось как сконцентрированный взгляд на что-либо в состоянии размышления с целью понять это что-то. В этом смысле оно покрывало бытие (онтологию), равно как и объяснение причинно-следственных связей в его религиозном или философском выражении, а также эмпирическую и логическую мысль. В настоящее время можно выделить два толкования этого термина.

Первоначальное широкое толкование охватывает все учение того или иного мыслителя определенной темы, включая описание фактов, объясняя, будь то религиозные, философские или эмпирические, его концепцию истории, ценностные доводы, предложения относительно целей, политики и принципов. Но оно употребляется также в более узком смысле, охватывая прежде всего "объяснительные" аспекты мысли. В таком понимании теория - это тот или иной комплекс аргументов, используемых для объяснения тех или иных феноменов. Простое описание или предложение целей политики и оценок нельзя считать теорией. Теория обязательно предполагает объяснение. В то же время она включает некоторый прогноз, если последний вытекает из системы аргументации. В целом теория представляет собой способ видения, организации, объяснения и изменения мира. Отличия между различными теориями вытекают из подходов к этим аспектам.

Политическая теория имеет дело как со средствами достижения обществом поставленных перед ним целей, так и самими целями. Сюда относятся содержание политических целей, возможность или невозможность их достижения, результаты, рамки, связанные с их реализацией. Для теории ключевое значение имеют такие категории, как власть, контроль и влияние, социальное действие, выбор и принятие решений, функция и дисфункция, консенсус и конфликт и т.д. Дееспособная политическая теория не может игнорировать такие феномены, как справедливость и несправедливость; свобода и рабство; равенство и неравенство и т.д.

Теории могут изменяться, реагируя на изменения в реальном положении вещей, но они могут быть и результатом разного видения одних и тех же реалий. Теории являются также результатом накопления новых фактов об одной и той же реальности. Вместе с тем возникает вопрос: что может дать современному человеку изучение политической теории и истории политических теорий и учений? Вопрос этот приобретает особую актуальность в свете проявляющихся всякого рода "возрождений" и "ренессансов" вроде "веберовского", "шумпетеровского". Сами по себе такие "возрождения" - естественное явление и приемлемый путь обогащения идейно-теоретического арсенала посредством интегрирования в новые социально-философские и идейно-политические системы всего того ценного, что выдвинули наши предшественники, что в их учениях выдержало испытание временем. Но совершенно иное дело, когда реальности современного мира пытаются вместить в прокрустово ложе модели, сформулированные в иных исторических условиях, какими бы привлекательными и красивыми эти модели ни были. Это касается и систем, и конструкций таких гигантов общественно-политической мысли, как Г.Ф. Гегель, К. Маркс, М. Вебер и др. Разумеется, мы не должны покидать тот фундамент, который они возвели под современным обществознанием, должны возвращаться к ним. Однако мы окажемся плохими учениками, если будем безоглядно следовать за ними, повторять их, забыв о том, что они создали свои теории, идеи, конструкции в совершенно иной общественно-исторической действительности.

§ 2. Соотношение политики и идеологии

В мировоззренческом измерении политики немаловажное место занимает идеология. Хотя соотношение идеологии и политики сложный и многоаспектный вопрос, требующий самостоятельного рассмотрения, здесь затронем лишь один из его аспектов, касающихся мировоззрения и, соответственно, политической философии. Тем более что порой идеологические и политико-философские подходы, по сути дела, отождествляются. Как считает, например, Дж. Паломбара, "идеология включает философию истории, видение нынешнего положения человека в ней, некоторые оценки возможных направлений будущего развития и комплекс предписаний, предусматривающих ускорение, замедление и/или модификацию того или иного направления развития".

Разумеется, это определение можно оспорить, но, как бы то ни было, политическая идеология в целом имеет следующие основные структурные элементы: 1) связь с общей мировоззренческой системой эпохи; 2) программные установки, сформулированные на основе тех или иных положений этой системы; 3) стратегия реализации программных установок; 4) пропаганда; 5) конкретные шаги по реализации программы. Идеология неразрывно связана с проблемами, касающимися авторитета власти, властных отношений и т.д. Все идеологии, независимо от направленности, основываются на признании определенной концепции общества и политической системы, путей и средств практической реализации этой концепции. Идеология выполняет одновременно интегративную и разграничительную функции: первую, скажем, для сплачивания членов той или иной партии, а вторую - для отграничения этой партии от других партий. В отличие от политической философии, идеология ориентирована на непосредственные политические реалии и действия, на политический процесс и руководствуется соображениями привлечения возможно большей поддержки. Поэтому, естественно, она носит более ярко выраженный тенденциозный характер.

Идеология призвана придавать значимость институциональным отношениям между людьми как субъектами политики, объяснить, обосновать, оправдать или отвергать политические реальности в конкретных общественно-исторических условиях. С этой точки зрения политика представляет собой арену столкновения различных идеологических систем, идейно-политических течений и направлений. Однако констатация этого положения сама по себе еще мало что объясняет. Дело в том, что при всей ее верности знаменитая формула "политика есть искусство возможного" сохраняет правомерность и в современных условиях. С одной стороны, "искусство возможного" ставит определенные пределы идеологизации политики, с другой - идеология, в свою очередь, определяет возможные пределы, за которые та или иная политическая партия или правительство при проведении своего политического курса может выйти без ущерба основополагающим принципам своей политической программы.

Политология сама по себе как самостоятельная обществоведческая дисциплина имеет идеологическое или идейно-политическое измерение. Поэтому естественно, что одним из важных объектов политологического анализа является соотношение политики и идеологии. Это лишь одна сторона вопроса. Немаловажное значение имеет и то, что любой исследователь в той или иной форме и степени подвержен влиянию идеологических пристрастий, споров и дискуссий и, соответственно, не может быть полностью свободным от определенной тенденциозности и идейно-политической ангажированности в трактовке важнейших политических реалий. Не секрет, что подход исследователя в трактовке любого сколько-нибудь значимого феномена в значительной мере определяется его идейно-политическими и социально-философскими установками и ориентациями - эти последние не могут не отражаться на характере и структуре понимания им исследуемого предмета. Здесь весь вопрос состоит в степени и масштабах такой тенденциозности. Конечно, идеален тот случай, когда политология, как наука, беспристрастна и преследует цель найти истину независимо от того, кому результаты ее изысканий выгодны. Идеология же пристрастна и предвзята, поскольку она выражает интересы какого-либо класса или социальной группы. Подстраивание любой науки, особенно политологии, к чьим бы то ни было вкусам и интересам неизбежно чревато ее выхолащиванием и вырождением. Наглядный пример этого - политизация и предельная идеологизация всего обществознания в недалеком прошлом в нашей стране. Вряд ли есть смысл говорить здесь о том, к каким плачевным результатам все это привело.

Но нельзя не отметить стремления многих наших исследователей к полной деидеологизации обществоведческих дисциплин, прежде всего политологии. Опыт почти всех развитых стран Запада, особенно стран с либерально-демократическими политическими системами, убедительно доказывает, что научный анализ политических феноменов нередко вполне уживается с теми или иными идейными или идеологическими позициями исследователя. В данной связи нельзя не обратить внимания на тот факт, что многие западные обществоведы, которые в 60-е гг. выступали инициаторами концепции о конце идеологии, в 70-80-е гг. заговорили о необходимости деидеологизации. Так, известный французский социолог Р. Арон, провозгласив "бессмертие идеологий", в частности, писал: "Идеологические дискуссии не приходят в современном мире к концу, так как все социальные группы выражают свои чаяния и надежды на неожиданном и непонятном социоэкономическом языке, принятом в так называемых научных дискуссиях, поскольку они неразрывно связали в своих доктринах анализ действительности с морально-политическими оценками. При этом понятийные рамки анализа более или менее открыто несут в себе партийные импликации".

Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что большинство западных политологов при всех возможных в таком вопросе оговорках так или иначе по своим подходам, установкам, симпатиям, антипатиям и т.д. характеризуются как либералы, консерваторы, социал-демократы, марксисты и т.д. В основе такой классификации, несомненно, лежит и момент идеологической оценки. Поэтому речь у нас должна идти, как представляется, не о новой деидеологизации, а об утверждении плюрализма идейно-политических течений, подходов, методологических принципов, их сосуществования, терпимости друг к другу и открытости в отношении друг друга. А это, в свою очередь, предполагает, что, хотя научный подход и отвергает идеологию в качестве инструмента или исходной посылки исследования, необходимость изучения идеологии, как неотъемлемого элемента мира политического, не отпадает. В обоснованности этого суждения можно убедиться, проанализировав сущность общественно-политических парадигм и путей их периодической смены.

Широкомасштабные и глубокие изменения последнего десятилетия, приведшие к коренным изменениям в геополитических структурах мирового сообщества и трансформации конфигурации социально-политических систем, дают основание говорить о переживаемой нами в настоящее время смене эпох, завершении одного исторического периода и вступлении современного мира в качественно новую фазу своего развития. Соответственно подвергается коренному переосмыслению и трансформации господствующая общественно-политическая парадигма. Можно сказать больше: идет процесс формирования новой парадигмы, сущностные характеристики которой одновременно отражают и конструируют новые социально-экономические, политические, духовные и иные реальности как на западе, так и на востоке, как на севере, так и на юге планеты. Эти изменения и процессы позволяют во многом переосмыслить и по-новому проанализировать закономерности и важнейшие .вехи формирования и эволюции тех общественно-политических парадигм, которые определяли контуры основных этапов развития капитализма, и выявить особенности новой парадигмы, которая в той или иной степени стала адекватна реальностям не только Запада, но и ведущих стран других регионов земного шара. Такой анализ, который в предельно сжатой тезисной форме предложен ниже, как представляется, даст возможность лучше вникнуть в сущность и характер переживаемых нами перемен как на уровне нашей страны, так и в контексте мирового сообщества.

§ 3. Общественно-политическая парадигма: понятие и основные характеристики

Особенность любой более или менее жизнеспособной общественно-политической системы состоит в ее сущностном единстве, в том, что она есть совокупность не только однопорядковых, сходных между собой элементов составляющих ее людей, социальных групп, отношений, установок, но также их различий, многообразия, плюрализма. Сущностное единство общественно-политической системы состоит в одновременном сосуществовании разнородных социально-политических сил. В них отражаются интересы и потребности, ценности и морально-этические нормы, установки и ориентации, социально-философские и идейно-политические течения общества.

С этой точки зрения консерватизм, либерализм, социал-демократизм и марксизм, выражающие интересы важнейших блоков социально-политических сил, представляют собой, по сути дела, своего рода идеальные типы, необходимость вычленения которых во многом определяется эпистемологическими соображениями. В постоянных противоречиях и конфликтах между собой, взаимодействуя и взаимоопределяясь, все они без исключения испытывают на себе влияние друг друга и составляют стержень общественно-исторического развития.

Законы общественного развития, которые значительно менее устойчивы, нежели естественные законы, проявляются в разных институциональных рамках, раскладе социальных и политических сил, стечении обстоятельств и т.д. по-разному. Каждая конкретная общественно-историческая данность имеет собственные социальные и политические реальности и собственную систему детерминаций, приоритетов, предпочтений. Будучи переменными образованиями или величинами, они находятся в состоянии постоянного изменения и обновления. Наступает такой более или менее длительный исторический период, когда эти реалии, затрагивая (будь то в позитивном или негативном аспектах) большинство членов данного сообщества, естественно, непосредственно или опосредованно отражаются на всем мировоззрении, системе общественных, морально-этических, политических принципах, ориентации, установках отдельных людей и социальных групп. Поэтому возможности развития отнюдь нельзя представлять как самодовлеющие прямые линии, обозначающие либерализм, консерватизм, социал-демократизм и марксизм, способные двигаться каждый самостоятельно по своему собственному пути.

Здесь действует принцип своего рода дополнительности, согласно которому существуют разные линии и направления развития, которые как бы дополняют друг друга и стимулируют друг друга (например, по схеме, не будь идеализма, не было бы и материализма и т.д.), и гегелевской концепции диалектического снятия, согласно которой каждая последующая система вбирает в себя все ценное из прошлых философских систем. Это не просто отрицание в смысле уничтожения, а преодоление, снятие, то, что Гегель и Маркс именовали Aufhebung, вбирающее, ассимилирующее все "добротное", долговечное - как положительное, так и отрицательное (понимаемые, разумеется, относительно). Истинное снятие означает не только отрицание действительно устаревших идей, но и творческое интегрирование идей, которые в целом еще не утратили своей актуальности. Чем квалифицированнее снятие, тем глубже и основательнее вбирание, ассимиляция, подчеркиваю, и положительного, и отрицательного.

Поэтому нельзя представить себе развитие как движение, прогресс вперед и вверх в смысле преодоления всякого предела-ограничения, оставляя позади все отрицательное и беря в будущее только позитивное. Необходимо учесть, что общественно-исторический процесс имеет двойственную природу. Это, с одной стороны, эволюция, развитие и отрицание старого, разрыв с прошлым и творение нового, а с другой - он сохраняет и переносит из прошлого в настоящее и будущее все жизнеспособное, непреходящее, общечеловеческое. Общественно-историческое не может существовать неподвижно, оно не покоится, но живет и действует, оно раскрывается в становлении. Любая общественно-политическая система может трансформироваться во многих своих аспектах, в то же время сохраняя преемственность от других систем. Иначе говоря, лишь при наличии взаимодействия и тесного переплетения двух начал: развития и творения нового, с одной стороны, и сохранения преемственности с прошлым - с другой, можно говорить об истории и общественно-историческом процессе.

Поэтому естественно, что любая социально-философская или идейно-политическая модель, претендующая на переустройство существующей общественно-политической системы или ее более или менее значительную корректировку, должна учитывать оба этих начала. В противном случае либо она нежизнеспособна, либо попытки ее реализации чреваты непредсказуемыми последствиями, представляющими угрозу самим основополагающим моральным, этническим, гуманистическим и иным принципам и ценностям общественного устройства.

Так, достигнув определенной свободы от природы в процессе освоения и преобразования естественной среды, человек возомнил себя ее безраздельным господином. Руководствуясь известным постулатом: "Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее наша задача", человек предпринял сознательное широкомасштабное вмешательство в ее деятельность, зачастую вопреки ее основополагающим законам, что, в свою очередь, привело к разрушению экосистемы, поставив тем самым под вопрос само существование человечества как биологического вида. Обнаружилось, что за игнорирование законов своей жизнедеятельности и самовоспроизводства природа жестоко мстит людям, выдвигая перед ними новые, вселенского масштаба, проблемы, решение которых невозможно без возвращения к законам самой природы, где человеку, как и всем другим ее феноменам, отведена своя особая ниша, произвольный выход из которой чреват непредсказуемыми последствиями для всей экосистемы.

В данной связи небезынтересно отметить, что уже в конце XIX -начале XX в. высказывалось суждение о том, что в своей эволюционной теории Ч. Дарвин имел в виду в большей степени видовые приспособления к природной среде, нежели происхождение новых видов. Это говорит в пользу того, чтобы заменить ставшие привычными максимы "человек - властелин природы" и "задача человека - овладеть природой" максимой "человек - органическая часть природы", и его цель должна состоять не в преобразовании природы, нарушая ее основополагающие реальности и закономерности, а приспосабливаться к ней, опираясь на эти реальные закономерности.

По только что изложенному образцу, человек, возомнивший себя творцом социальной вселенной, навязав закономерностям общественно-исторического развития искусственно сконструированные модели, тем самым, по сути дела, санкционировал вмешательство в ^естественный ход вещей в качестве категорического императива. Эта линия, нашедшая свое наиболее завершенное воплощение в различных вариантах тоталитаризма, стала чревата угрозой самому существованию социальной вселенной. Тотальное отрицание наличного в каждый данный исторический период образа жизни и системы ценностей не может привести к их подлинному преодолению. В действительности путь к новому пролегает не через разрушение, а через созидание. Путь тотального разрушения существующего зачастую может привести не к сияющим вершинам храма светлого будущего, а в зияющий котлован преисподней.

Сущностное единство общественно-политической системы отнюдь не исключает, а, наоборот, предполагает многообразие альтернативных вариантов, или моделей, которое питает многовариантность общественно-исторического развития. Как отмечал Л. Гумилев, упрощение, единообразие ведут к регрессу и умиранию человеческих сообществ, а многообразие - залог их прогресса и расцвета, ручательство их жизненности.

С этой точки зрения основополагающая функция политики состоит в том, чтобы определить отношение реальной политики к идеалу, возможные пути и пределы компромисса между разнообразными социальными силами, что, естественно, предполагает диалог. Компромисс, прагматизм и диалог немыслимы друг без друга. Именно в процессе диалога достигается взаимопонимание участвующих в нем сторон, учет ими интересов друг друга и заключение между ними взаимоприемлемого компромисса. Более того, диалог является необходимым условием достижения самой истины. Ф. Ницше как-то говорил, что каждый человек сам по себе всегда не прав, а истина начинается с двоих. И действительно, как правильно отмечал М.М. Бахтин, "истина не рождается и не находится в голове отдельного человека, она рождается между людьми, совместно ищущими истину, в процессе их диалогического мышления".

Диалог, предполагая свободу выбора, в то же время дает возможность поисков общих точек соприкосновения между людьми. Споры, дискуссии, сопряженные с диалогом, обеспечивают выбор наиболее эффективного политического курса и наиболее достойного для его осуществления политического лидера. Ведь не зря апостол Павел говорил одной из христианских общин: а то, что вы спорите между собой, не должно смущать, ибо если не будет споров - как же выдвинется достойнейший? Поэтому очевидно, что важнейшим условием жизнеспособности любой социально-философской или идейно-политической конструкции является открытость, способность интегрировать все то позитивное в объяснении современного мира, что выработали ведущие направления и школы обществознания. Это обеспечивает основу единства в многообразии.

Еще Сенека сказал: нет попутного ветра для того, кто не знает, в какую гавань плывет. Поэтому для любой цивилизации характерны свой особый идеал, присущая только ей или лежащая в ее основе центральная, осевая идея. Когда эта идея, или идеал, подвергается эрозии или подрывается, цивилизация обречена на постепенное вымирание. Касаясь вопроса о том, что всякий строй и всякое движение, сколь разрушительны и бессмысленны, сколь истинны или ложны они бы ни были, всегда опираются на сверхличные духовные силы, Л.С. Франк писал: "Всякий строй возникает из веры в него и держится до тех пор, пока хотя бы в меньшинстве его участников сохраняется эта вера, пока есть хотя бы относительно небольшое число "праведников" (в субъективном смысле слова), которые бескорыстно в него веруют и самоотверженно ему служат". При этом очевидно и то, что любые идеи, будь то истинные или ложные, овладевают массами в соответствующей благоприятствующей им историко-культурной, социальной и духовно-нравственной сфере.

Социальные рамки, будь то национальное государство, деревня или что-либо другое, подпадающее под эту категорию, не просто обеспечивают нас средствами для удовлетворения материальных потребностей и гарантируют личную безопасность, но и придают определенный порядок жизни, устанавливают моральные нормы, обычаи, формы поведения и т.д. При всей множественности последних люди, живущие в едином социокультурном и политико-культурном измерении, нуждаются в некоем комплексе общих для всей системы ценностей, норм, установок и т.д., которые в совокупности обеспечивают modus vivendi всех членов общества. Этот комплекс, определяющий содержание и направленность общественного сознания и общественно-политической мысли, я называю парадигмой. Под парадигмой понимаются не та или иная социально-философская или иная теория или течение, а фундаментальная картина социального, включающая комплекс основополагающих представлений об обществе и индивиде, гражданском обществе и государстве, сакральном и мирском и т.д., комплекс, составляющий как бы субстрат важнейших концепций, теорий, течений данного исторического периода. Парадигма суть модель "законной" общественно-политической системы, форм, целей и средств ее существования.

При оценке реального содержания, значения и роли парадигмы, как важнейшей доминанты сознания, следует иметь в виду следующие соображения. Бытие и сознание в общественно-исторической действительности не есть некие самодовлеющие образования. Говорить о том, что бытие определяет сознание или, наоборот, сознание определяет бытие, можно лишь условно, образно, поскольку они пронизывают друг друга и немыслимы друг без друга. Бытие без сознания или сознание без бытия есть нонсенс, сознание определяет бытие в такой же степени, как бытие определяет сознание. Сознание - это по своей сущности не что иное, как осознанное бытие, а бытие, в свою очередь, получает определенность благодаря сознанию. Здесь мы имеем по своей сути тот же старый, как мир, спор о том, что было раньше - слово или дело. Естественно, именно потребности реальной жизни, потребности реализации жизнедеятельности, проявляющейся в деле, в конечном итоге заставили человека говорить, но все же человеком в истинном смысле этого слова он стал лишь тогда, когда увидел в своем соплеменнике свое зеркальное отражение и сказал: "се человек", экстраполировав это название и на себя: "я есмь человек".

Точно так же человек, как представитель определенной исторической эпохи, имеет свои особые личностные параметры и характеристики, и именно через них он воспринимает остальных членов общества как своих современников и партнеров по общению и жизнедеятельности. Эти параметры и характеристики соответствующим образом интегрируются в общественно-политическую парадигму. Главное предназначение парадигмы - интерпретация значимых для субъекта реалий социальной действительности, их оценка и ориентация в этой действительности. Формируясь и существуя в системе реальных общественных отношений, парадигма приобретает в определенной степени функции своего рода регулятора и координатора деятельности людей. Воспроизведение внешней действительности (как природной, так и общественной) в сознании субъекта - будь то отдельного индивида, отдельной социальной группы или же общества в целом - осуществляется в процессе сопоставления непосредственно воспринимаемого чувственного образа с основными параметрами парадигмы, уже сложившейся у познающего субъекта в процессе его социализации.

Сформировавшаяся и утвердившаяся в данном сообществе в конкретный исторический период, парадигма включает в себя признанный всеми или большинством интеллектуальных и социально-политических сил понятийно-категориальный аппарат, важнейшие элементы которого более или менее адекватно отражают и интерпретируют существующие экономические, социальные, политические и иные реалии. Парадигма формируется и развивается путем выдвижения альтернативных гипотез и теорий, концепций и идей, преодоления одних и синтеза других основоположений. Идеи, как правило, начинаются с тех или иных умозрительных догадок отдельных одаренных личностей. Они, постепенно выкристаллизовываясь, становятся в ряд уже существующих идей и понятий и рано или поздно в соответствующих благоприятных условиях начнут оказывать воздействие на привычные устои общества. В целом, как подчеркивал Уайтхед, "в общей идее всегда кроется опасность для существующего порядка. Совокупность ее возможных частных воплощений в различных общественных начинаниях постепенно образует программу реформ. И вот в какой-то момент тлеющий огонек, зажженный человеческими страданиями, охватывает пламенем эту программу: наступает период быстрых перемен, освещенный пламенем этих идей".

Поэтому естественно, что утвердившаяся общепризнанная и общепринятая парадигма всячески защищает себя, отвергая или подавляя новшества, способные подрывать ее основополагающие установки. Естественно, эти новшества не могут подавляться слишком долго, если они вызваны изменившимися условиями и реалиями, которые по мере своего вызревания и проникновения в новые ниши не будут заявлять о себе все настойчивее. И так до тех пор, пока официальная парадигма воочию не продемонстрирует свою неспособность служить в качестве нормального и дееспособного инструмента объяснения наличного социального бытия. Новшество для официальной парадигмы представляет собой своего рода аномалию, и если эта последняя, не исчезая и, более того, повторяясь, демонстрирует свою устойчивость и претензию на право на существование, парадигма как бы сбивается с нормальной колеи и оказывается перед необходимостью перестроиться и переструктурироваться, чтобы интегрировать аномалию или аномалии. Этот процесс, который сопряжен с отбрасыванием некоторых ставших общепринятыми и стандартными убеждений и их заменой новыми, продолжается до тех пор, пока парадигма не приобретет новую конфигурацию и не наполнится новым содержанием.

Известный американский исследователь Т. Кун, проследивший этот феномен в истории науки, пришел к выводу, что научное "открытие начинается с осознания аномалии, то есть с установления того факта, что природа каким-то образом нарушила навеянные парадигмой ожидания, направляющие развитие нормальной науки. Это приводит затем к более или менее расширенному исследованию области аномалии. И этот процесс завершается только тогда, когда парадигмальная теория приспосабливается к новым обстоятельствам таким образом, что аномалии сами становятся ожидаемыми. Усвоение теорией нового вида фактов требует чего-то большего, нежели просто дополнительного приспособления теории; до тех пор пока это приспособление не будет полностью завершено, то есть пока ученый не научится видеть природу в ином свете, новый факт не может считаться вообще фактом вполне научным".

Это в полной мере применимо и к общественно-историческим феноменам. Открытие любого социального или политического факта, идеала, ценности, установки и т.д. нельзя считать единичным актом. Это более или менее длительный процесс проб и ошибок, прецедентов и отказов признать эти прецеденты и т.д. Проект парадигмы или модели созревает медленно. Поэтому бывает весьма трудно устанавливать подлинность авторства конкретного мыслителя, поскольку он при всей значимости его вклада, создавая >свою систему, систематизирует и интегрирует в нее идеи и мысли своих предшественников, которые так или иначе затрагивали развиваемые им темы.

Итогом всех этих трансформаций является смена господствовавшей парадигмы новой. Эпоха, когда та или иная парадигма со своими социально-философскими и идейно-политическими конструкциями занимает господствующие позиции, приходит к концу, открывая путь новой парадигме.

§ 4. Парадигма капитализма и ее важнейшие разновидности

Каждая общественно-историческая эпоха вырабатывает собственную, характерную только ей парадигму. Здесь как нельзя лучше подходит постулат О. Шпенглера, который гласит: Нет вечных истин. Каждая философия есть выражение своего и только своего времени, и нет двух эпох, которые имели бы одинаковые философские устремления, если только мы говорим о настоящей философии, а не о каких-нибудь академических общих местах. Различие не в том, вечно или нет данное явление, а в том, жизненное ли это учение на некоторое время или мертворожденное. Суть в том, какой человек нашел в них свой образ. При этом следует отметить, что смена парадигм случается редко, при крайней необходимости, при действительно крупных передвижках в общественно-историческом бытии, истощении господствующих принципов и идеалов. При этом необходимо делать различие между сменой всей системы миропонимания при переходе от одной эпохи к другой, например от рабовладельческой к феодальной или от феодальной к капиталистической, и сменой парадигм в рамках одной и той же эпохи.

Великая трансформация, приведшая к формированию капиталистической системы и ее приходу на смену феодализму, естественно, имела своим следствием возникновение и утверждение новой системы миропонимания или той, которая перевернула все представления о человеке, обществе, государстве, об их сущности и взаимоотношениях. Эта система первоначально получила импульс и формировалась на территории бывшей Западной Римской империи с охватом англосаксонского мира на Североамериканском континенте. Ее основу составили западное христианство, ренессанская и реформационная культурная традиция, Просвещение и связанные с ним социально-философские и общественно-политические учения. Эта система в процессе своего формирования вобрала в себя самые разнородные и зачастую, казалось бы, несовместимые друг с другом элементы: переработанные в свете научных достижений конца средневековья и Нового времени идеи античного и средневекового республиканизма, естественного права, рационализма, laissez faire, принципы рыночных отношений и т.д., и т.п.

Весь комплекс принципов, установок, ценностей и ориентации, в более или менее законченной форме оформившихся в конце XVIII -первые десятилетия XIX в. и составивших основу миропонимания капиталистической общественно-политической системы, в своей эволюции прошел ряд этапов, соответствующих основным этапам развития самой капиталистической системы на протяжении XIX-XX вв. Важнейшие параметры каждого из трех, на мой взгляд, основных этапов развития капитализма на Западе или, если взять более широко, всего западного общества в целом воплощались и легитимизировались особыми, характерными для каждого из этих этапов, общественно-политическими парадигмами, которые за неимением подходящих названий я называю "либеральной", "социал-демократической" и "неоконсервативной". Условность этих названий станет очевидна из последующего изложения. Здесь отметим лишь, что либеральная парадигма соответствовала периоду свободнопредпринимательского капитализма, социал-демократическая - периоду, который у нас именуется государственно-монополистическим, а неоконсервативная - знаменует собой вступление капитализма в качественно новую фазу своего развития, начавшуюся с середины 70-х гг.

Стержень либеральной парадигмы составляет идея прирожденных, неотчуждаемых прав каждого человека на жизнь, свободу и частную собственность. Неразрывная взаимосвязь этой триады выражается в убеждении, что частная собственность - основа индивидуальной свободы, которая, в свою очередь, рассматривается в качестве необходимого условия самореализации отдельного индивида, выполнения главного предназначения его жизни. Отсюда атомистическая трактовка общества, понимаемого как совокупность равноценных и равновеликих друг перед другом личностей. На этой основе с самого начала в либеральной парадигме проводилось разграничение между гражданским обществом и государством, были сформулированы понятия гражданского общества и, соответственно, гражданина.

Важным составным элементом либеральной парадигмы стала идея плюрализма, признающая господство во всех сферах общественной жизни принципа многообразия: в социальной сфере - различных классов, слоев, заинтересованных групп и т.д.; культурной - разнообразия этнических, региональных или иных культур, культурных типов и течений, средств массовой информации, отделения церкви от государства, различных конфессий, церковных деноминаций, вероисповеданий и т.д.; политической - политических сил, партий, организаций, группировок, клубов и т.д.

Такой подход предполагает для всех составляющих данный социум индивидов и группировок равные возможности самореализации и равные права в достижении своих целей и интересов. Отсюда - принцип laissez faire, laissez passer, свободного рынка и свободной конкуренции в социальной и экономической сферах. В политической сфере этот принцип выражается в равенстве всех перед законом, инструментом реализации которого выступает правовое государство.

Социал-демократическая парадигма. Здесь сохраняются все элементы либеральной парадигмы с соответствующей модификацией. Прежде всего идея негативной свободы дополняется идеей позитивной свободы, а классический индивидуализм - новым индивидуализмом. Для корректировки негативных аспектов и нежелательных последствий свободного рынка и свободной конкуренции разработана и во все более растущих масштабах используется система государственного регулирования экономики.

Политические права дополняются социальными правами, предусматривающими предоставление всем членам общества принятого в данном обществе минимума материальных благ. Вводится принцип социальной ответственности как частных корпораций, так и государства. Социальные программы становятся неотъемлемой частью правового государства. Более того, правовое государство приобретает форму государства благосостояния. На этой основе происходит расширение функций государства, во многом дополняющих, а в ряде случаев и заменяющих функции гражданского общества. Сближение прерогатив и функций сфер гражданского общества и государства нашло свое наиболее далеко идущее выражение в расширении масштабов деятельности неокорпоративизма. Произошла дальнейшая демократизация либерально-демократических институтов, охватив все основные категории граждан. В послевоенные десятилетия в ведущих капиталистических странах они приобрели подлинно всеобщий характер. Одновременно имело место беспрецедентное расширение масштабов и прерогатив бюрократических и неокорпоративистских институтов, что, в свою очередь, привело к увеличению полномочий исполнительной власти за счет законодательной, сужению сферы деятельности выборных органов и должностных лиц в пользу назначаемых. Во многих аспектах государство приобрело имперские атрибуты, которые в конечном итоге привели к его перегрузке.

Неоконсервативная парадигма интегрирует в себя важнейшие ценности, институты и постулаты либерально-демократической и социал-демократической парадигм с соответствующей их модификацией. Центральное значение в этой парадигме приобретают установки и ориентации на индивидуализацию в экономической, социальной и политической сферах, ударение переносится на приватизацию и частную жизнь, с количественных на качественные параметры, на смену уровню жизни приходит качество жизни, материальным ценностям - так называемые постматериальные ценности. Лозунгом дня становится "меньше - это лучше". Провозглашается своего рода "психологическая революция", призванная выдвинуть в центр внимания человека, заменить характерный для предшествующей эпохи "машиноцентризм" "человекоцентризмом". Защита прав человека приобретает статус одного из основополагающих проблем государственной и международной политики.

Появляется тенденция к постепенному сокращению роли государства в экономике, увеличению децентрализации и роли частной инициативы, возрождению значения промежуточных институтов. А в социальной сфере наблюдается тенденция к замене или дополнению государства благосостояния обществом благосостояния, при котором всевозрастающую роль в реализации социальных программ отводят частным, общественным институтам, организациям, группам.

Одновременно происходит дальнейшая демократизация либеральной демократии. Масштабное введение в повседневную жизнь информационной и телекоммуникационной технологии привело к усилению позиций плебисцитарной и партисипаторной форм демократии, утверждению так называемой "теледемократии" и "электронной демократии". Важным компонентом этой парадигмы является признание факта формирования подлинно всемирной цивилизации и установки на наполнение демократии общечеловеческим содержанием.

Не составит особого труда доказать, что размежевание основных социальных и политических сил по идейно-политическому, идеологическому признаку и, соответственно, с точки зрения политической стратегии на каждом из этапов при всех необходимых оговорках шло в основном в рамках этих парадигм. Так, анализ перипетий эволюции основных течений общественно-политической мысли со всей очевидностью показывает, что, например, консервативные течения, которые первоначально решительно отвергали те или иные новые ценности и принципы, выдвигавшиеся другими течениями, например либерализмом и марксизмом, в конечном счете заканчивали их частичным или полным признанием и интегрированием в свои конструкции. Наиболее дальновидные представители консервативного лагеря нередко шли на далеко идущие уступки в сфере политики, сохраняя приверженность отдельным основополагающим принципам консерватизма в других сферах. Истинный консерватизм, призванный защищать статус-кво, обосновывать необходимость его сохранения, должен учесть существующие в мире реальности и приспосабливаться к ним. Поскольку же мир динамичен и подвержен постоянным изменениям, консерватизм не может отвергать все без исключения изменения. Показательно, что начиная со второй половины XIX в., особенно в XX в. (в ряде случаев после второй мировой войны), приспосабливаясь к социально-экономическим и общественно-политическим изменениям, консерваторы приняли многие важнейшие идеи и принципы, которые ими раньше отвергались, такие, например, как свободнорыночные отношения, конституционализм, система представительства и выборности органов власти, парламентаризм, политический и идеологический плюрализм и т.д. При всей своей приверженности религиозной вере после второй мировой войны большинство консерваторов приняли рационализм и технократизм.

Такое же положение вещей наблюдается и в отношении социал-демократии, которая прошла длительный путь трансформации от ревизии отдельных основополагающих постулатов марксизма до полного отказа от него. Если марксисты ленинского толка выдвигали свои концепции социализма как сознательную антитезу либерализму, то Э. Бернштейн и его сторонники, выделяя в либерализме различные уровни, рассматривали свои программы как своеобразный синтез с либерализмом. Как утверждал Бернштейн, социализм есть "организаторский либерализм", если подразумевать под либерализмом не узкое партийно-политическое учение, а всемирно-историческое освободительное движение, общеприемлемые, распространяющиеся на всех требования и соответствующие им институты которого сохраняют свою силу и при социализме. В конце XIX- начале XX в. немецкая социал-демократия стала строить свою политику не на идеях непримиримой классовой борьбы и уничтожения существующей государственно-политической системы, а на признании правового государства как реальной почвы для постепенного врастания в социалистическое государство. Эволюция в этом направлении завершилась полным отказом в Годесбергской программе СДПГ от марксизма и, соответственно, от теории классов и классовой борьбы.

Аналогичную эволюцию претерпели и остальные национальные отряды социал-демократии Запада. Поэтому было бы явным преувеличением, явной передержкой фактов утверждение о том, что существующая ныне на Западе общественно-политическая система является результатом победы идеалов и установок какого-либо одного идейно-политического течения, реализации одной альтернативы, оттеснившей или победившей все остальные альтернативы. Я исхожу из того основополагающего постулата, что в ней зримо или незримо, в большей или меньшей мере, в тех или иных комбинациях и сочетаниях присутствуют элементы всех важнейших альтернатив: либерализма, консерватизма, марксизма и его детищ в лице социал-демократии и марксизма-ленинизма. Например, в формулировании и реализации концепции государства благосостояния, без которого невозможно представить себе современную западную общественно-политическую систему, свой вклад внесли как либералы, так и консерваторы и особенно социал-демократы. Несомненно и то, что в число основателей государства благосостояния входят столпы консерватизма, такие как О. Бисмарк, Б. Дизраэли и др. Известно и то, что Р. Дарендорф не без оснований называл двадцатый век "социал-демократическим веком", имея в виду реализацию в государстве благосостояния важнейших постулатов, сформулированных западноевропейской социал-демократией.

Прослеживается своеобразная закономерность убывающей радикальности идейно-политических течений и отдельных составляющих их идей и установок. На первом, своего рода романтическом или "героическом", этапе они выдвигаются на общественно-политическую авансцену чуть ли не агрессивно, с вызовом, формулируя свои позиции и установки выпукло, жестко, упрощенно. Так было и с классическим либерализмом, и с марксизмом, и с неоконсерватизмом. Каждое из них закладывало основу новой парадигмы, но в возведении той или иной конструкции и ее завершении участвовали все основные, а порой и маргинальные течения. В этом процессе первоначальные идеи и установки, жестко и упрощенно сформулированные представителями течения-зачинателя, во взаимодействии и конфликтах с компонентами других (и старых, и возникающих новых) течений существенно модифицировались, приспосабливаясь к последним и заимствуя у них те или иные элементы, в наибольшей мере отвечавшие сложившимся реальностям. В свою очередь, эти последние заимствуют у первого наиболее жизнеспособные элементы, приспосабливая их для выражения своих интересов, тем самым модифицируя и обогащая свой идейный арсенал.

§ 5. Консенсус как сущностная характеристика парадигмы

Идейно-политические течения, в совокупности составляющие общественно-политическую парадигму, - это по сути идеальные типы, которые не всегда и не в полной мере соответствуют реальному положению вещей в том смысле, что они никогда не были точным отражением практики. В них содержится значительная доля идеального, то есть не того, что есть в действительности, а того, что провозглашается в теории, или должное, и необходимость их вычленения определяется во многом эпистемологическими соображениями. Иначе говоря, общественно-политическое состояние, общественно-политическая система с ее институтами, ценностями, идеалами - не результат реализации положений какого-либо одного социально-философского учения, принципа, "изма", не торжество интересов какого-либо одного класса, слоя, группировки. Они - результат синтеза всех предшествующих течений в экономике, политике, религии, философии, столкновения интересов и противоречий, развязывания и разрешения завязываемых в процессе жизнедеятельности общества узлов и проблем. Очевидно, что тому или иному идейно-политическому течению может принадлежать приоритет в формулировании и выдвижении определенной идеи или комплекса идей. Но в историческом контексте их относительность и податливость более или менее существенным модификациям представляются неизбежными. В противном случае нарушается и извращается естественный ход событий, общественно-историческое развитие сворачивает на путь, чреватый непредсказуемыми, а возможно, и катастрофическими последствиями.

Поучителен здесь опыт реализации марксистско-ленинской модели переустройства общества, проникнутой духом одиннадцатого из "Тезисов о Фейербахе", который гласит: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его". В "Интернационале", ставшем гимном всего пролетариата, эта мысль получила строго отчеканенную форму.

В соответствии с ней была поставлена задача разрушить существующий мир и на его обломках построить новый. С этой целью была сформулирована грандиозная, во многом умозрительная альтернативная модель, бескомпромиссно противопоставленная существующей системе. Тем самым, по сути дела, отрицалось сущностное единство общественно-политической системы и постулировалась возможность развития или реализации какого-либо одного ее отдельно взятого элемента вне связи с остальными элементами или вопреки им.

Поэтому неудивительно, что подавляющее большинство утопий, передовых по своему первоначальному замыслу, оказываются консервативными по своей социально-философской сути. Они замкнуты в системах, базирующихся на неподвижной основе и пытающихся втиснуть реальную жизнь в прокрустово ложе отвлеченных и искусственных конструкций. Здесь политика, по сути дела, превращается в религию, предусматривающую достижение высшей гармонии посредством органического слияния личной и общественной жизни.

С определенными оговорками можно сказать, что и марксизм, вложив в свой общественный идеал абсолютный смысл, по сути дела, перенес христианскую по своей сущности мессианскую идею на рабочий класс, отводя ему ту роль, которая в ветхозаветной мифологии принадлежала богоизбранному народу. Марксизм-ленинизм выработал принцип своеобразной "игры с нулевой суммой", суть которого В.И. Ленин сформулировал следующим образом: вопрос стоит так - буржуазная или социалистическая идеология. Середины тут нет (ибо никакой "третьей" идеологии не выработало человечество, да и вообще общество, раздираемое классовыми противоречиями, и не может быть никогда внеклассовой и надклассовой идеологии). Поэтому всякое отстранение от нее означает тем самым усиление идеологии буржуазной. Такому резкому противопоставлению, определенному обособлению марксизма, особенно в его ленинской интерпретации, во многом способствовал сам процесс его самоутверждения в качестве мировоззрения формировавшегося рабочего класса. Подобное отстранение, в свою очередь, привело в конечном счете к догматической канонизации марксизма, породившей пренебрежительное отношение ко всему философскому наследию прошлого.

Совершенно правомерно встает вопрос о роли революции как локомотива истории, разрушителя старого и демиурга новой общественно-политической системы. В свете вышеизложенного революцию, по-видимому, правильнее было бы рассматривать как насильственно проведенный рубеж, отделяющий старый порядок от новой, существующей только в проекте системы. Революция не всегда приводит к тем целям, для достижения которых она была задумана и осуществлена. Нередко в ней разрушительное начало превалирует над созидательным началом. Не без некоторого преувеличения этого момента С.Л. Франк характеризовал революцию как попытку "с помощью взрыва исправить недостатки паровой машины или с помощью землетрясения установить целесообразно распланировку города".

Как это ни покажется с первого взгляда парадоксальным, революция может играть роль инструмента перехода к новому качеству общества лишь в том случае, если за ней последует реставрация. Революция без реставрации имеет свою логику, суть которой состоит в сведении всего и вся к единому знаменателю, упрощению, унификации, в процессе которого с общественно-политической арены тем или иным способом удаляются один за другим все "лишние" элементы, классы, сословия, группы и т.д., круг которых прогрессивно сужается по мере "прогресса" революции. Постепенно ликвидируются любые возможности для каких бы то ни было споров, дискуссий, оппозиционных взглядов. Создается видимость разрешения всех противоречий и конфликтов. Наступает паралич социума, превратившегося в замкнутое пространство, не терпящее "возмущений" изнутри или извне. Допускается лишь движение, призванное воспроизвести официально разрешенные структуры. В конечном счете в силу присущей такой перманентной революции внутренней логики власть народа превращается во власть над народом. Именно к такому завершению пришла Великая французская революция конца XVIII в., к такому же завершению пришла и Октябрьская революция в России. В первом случае акт реставрации, возвратившей общество к реальному жизненному процессу, состоялся через несколько лет, а во втором случае затянулся на многие десятилетия.

Очевидно, что парадигмы имеют важное значение для понимания мира политического в целом и различных политических феноменов и процессов в частности. Они составляют центральный стержень в мировоззренческом измерении политического. Вместе с тем необходимо еще раз подчеркнуть, что парадигмы имеют равновеликую значимость для большинства социально-политических сил в соответствующий исторический период.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Что понимается под мировоззренческим измерением политики?

2. Что такое политическая философия и политическая теория? Как они соотносятся?

3. Какова взаимосвязь между политикой и идеологией?

4. Назовите сущностные характеристики общественно-политической парадигмы.

5. Назовите сущностные характеристики парадигмы капитализма.

6. Какие разновидности парадигмы капитализма вы знаете? Дайте их характеристику.

7. В чем состоит принцип дополнительности в развитии и функционировании социальных и политических феноменов?

8. В этом контексте в чем состоит особенность марксизма и марксизма-ленинизма?

9. Как можно трактовать роль революции в контексте концепции парадигмы?

ЛИТЕРАТУРА

Ананьин О. Экономическая теория: кризис парадигмы и судьба научного *• сообщества // Вопросы экономики. - 1992. - № 10;

Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1972;

Гаджиев К.С. Размышления о конце евроцентристского мира и новой конфигурации геополитических сил // Социологические исследования. - 1993. -№ 4, 6;

Гаджиев К.С. От биполярной к новой конфигурации геополитических сил // Мировая экономика и международные отношения. -1993. - № 7;

Ленин В.И. Поли. собр. соч. - 5-е изд. - Т. 6. - С. 40;

Кун Т. Структура научных революций. - М., 1975;

Новгородцев П.И. Об общественном идеале. - Берлин, 1922;

Сорокин П. Человек, общество, цивилизация. - М., 1992;

Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. - М., 1989;

Шпенглер О. Закат Европы. - М., 1993;

Экономическая теория на пути к новой парадигме; методология подхода // Вопросы экономики. -1992. - № 10;

Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М., 1992.

Глава X. ЛИБЕРАЛИЗМ

Либерализм имеет много ипостасей как в историческом, так и в национально-культурном и идейно-политическом измерениях. В трактовке основополагающих вопросов, касающихся взаимоотношений общества, государства и отдельного индивида, либерализм представляет собой весьма сложное и многоплановое явление, проявляющееся в различных вариациях, отличающихся как внутри отдельных стран, так и особенно на межстрановом уровне. Он ассоциируется с такими ставшими привычными для современного общественно-политического лексикона понятиями и категориями, как идеи самоценности индивида и соответственности за свои действия; частной собственности как необходимого условия индивидуальной свободы; свободного рынка, конкуренции и предпринимательства, равенства возможностей и т.д.; разделения властей, сдержек и противовесов; правового государства с принципами равенства всех граждан перед законом, терпимости и защиты прав меньшинств; гарантии основных прав и свобод личности (совести, слова, собраний, создания ассоциаций и партий и т.д.); всеобщего избирательного права и т.д.

Очевидно, что либерализм - это комплекс принципов и установок, которые лежат в основе программ политических партий и политической стратегии того или иного правительства или правительственной коалиции либеральной ориентации. Вместе с тем либерализм - это не просто некая доктрина или кредо, он представляет собой нечто неизмеримо большее, а именно тип и способ мышления. Как подчеркивал один из ведущих его представителей XX в. Б. Кроче, либеральная концепция - метаполитическая, выходящая за рамки формальной теории политики, а также в определенном смысле этики и совпадающая с общим пониманием мира и действительности. Это система воззрений и концепций в отношении окружающего мира, тип сознания и политико-идеологических ориентации и установок, который не всегда ассоциируется с конкретными политическими партиями или политическим курсом. Это одновременно теория, доктрина, программа и политическая практика. Либерализм представляет собой весьма гибкую и динамичную систему, открытую влиянию со стороны других течений, чутко реагирующую на изменения в общественной жизни и модифицирующуюся в соответствии с новыми реальностями. Об этом свидетельствуют все перипетии и основные вехи формирования и эволюции либерализма.

При всей своей многовариантности либерализм имеет общие корни и определенный комплекс концепций, идей, принципов и идеалов, в совокупности делающих его особым типом общественно-политической мысли. В силу необъятности проблемы и невозможности втиснуть в рамки одной главы все нюансы и оттенки, разновидности и переходные ступени здесь основное внимание концентрируется на общих для всех вариантов либерализма концепциях, идеях и принципах.

§ 1. Истоки либерализма

Само понятие "либерализм" вошло в европейский общественно-политический лексикон в начале XIX в. Первоначально оно использовалось в Испании, где в 1812 г. "либералами" называли группу делегатов-националистов в кортесах (испанской разновидности протопарламента), заседавших в Кадисе. Затем оно вошло в английский и французский и вслед за ними во все европейские языки.

Своими корнями либеральное мировоззрение восходит к Ренессансу, Реформации, ньютоновской научной революции. У его истоков были идеи таких разных авторов, как Дж. Локк, Ш.-Л. Монтескье, И. Кант, А. Смит, В. Гумбольдт, Т. Джефферсон, Дж. Мэдисон, Б. Кон-стан, А. де Токвиль и др. На протяжении всего XIX в. эти идеи были развиты И. Бентамом, Дж. С. Миллем, Т.Х. Грином, Л. Хобхаузом, Б. Бозанкетом и другими представителями западной общественно-политической мысли. Несомненный вклад в формирование либерального мировоззрения внесли представители европейского и американского Просвещения, французские физиократы, приверженцы английской манчестерской школы, представители немецкой классической философии, европейской классической политэкономии.

При всех различиях общее между этими разными мыслителями, идейными направлениями и движениями состояло в том, что они, каждый по своему, в соответствии с реальностями своего времени высказывались за пересмотр устоявшихся, но устаревших ценностей и подходов к решению важнейших социально-экономических и политических проблем, за перестройку потерявших эффективность общественно-политических и государственных институтов, за ревизию, определенную модификацию и модернизацию основных положений, доктрин и концепций в соответствии с изменившимся положением вещей в обществе, с новыми тенденциями общественно-исторического развития. Участники английской буржуазной революции середины XVII в., "славной" революции 1688 г., войны за независимость США (или американской революции), несомненно, руководствовались многими из тех идеалов и принципов, которые позже стали составной частью либерального мировоззрения.

Поворотным пунктом в размежевании современных течений западной общественно-политической мысли следует считать Великую французскую буржуазную революцию. Основополагающие идеи и установки, ставшие важнейшими системообразующими составляющими классического либерализма, были сформулированы в Декларации прав человека и гражданина 1789 г. и конституции 1791 г. Либеральные принципы в той или иной степени получили практическое осуществление в ограниченном конституционном строе, установленном во Франции в 1814 г., особенно после июльской революции 1830 г., а также в Третьей республике в 1870 г. Ощутимых успехов они добились в Швейцарии, Голландии, Скандинавских странах. Немаловажную роль либералы сыграли в объединении Италии и Германии и формировании государственной системы этих стран. Своеобразным полигоном, на котором либеральные идеи проходили главную проверку и испытание, стали Великобритания и США. В России в силу целого комплекса причин либеральное мировоззрение укоренилось сравнительно позже - в конце XIX - начале XX в. Но тем не менее представители русской общественно-политической мысли внесли собственную лепту в понимание и разработку либерализма.

Либерализм формировался, развивался и утверждался в различных социально-исторических и национально-культурных условиях. При близком рассмотрении в либерализме обнаруживается весьма причудливое разнообразие оттенков, переходных ступеней, противоречий и т.д. Как правило, выделяют две исторически сложившиеся либеральные традиции: англосаксонская и континентальноевропейская. В XIX в. первая ассоциировалась со свободной торговлей, интернационализмом, развитием конституционных норм и укреплением демократических ценностей. На политической арене носительницей важнейших ценностей и принципов этой традиции стала либеральная партия Великобритании. С самого своего возникновения она постепенно наращивала поддержку со стороны избирателей и влияние в обществе, пока во второй половине XIX в. не превратилась в одну из двух ведущих политических партий страны. Последовательно выступая за свободнорыночную экономику и реформу политической системы, в которой расширение избирательного права занимало центральное место, либералы добились существенных успехов с принятием избирательных законов 1867 и 1884 гг. и особенно в 1918 г., когда был принят закон о всеобщем избирательном праве. Однако с выдвижением на политическую авансцену лейбористской партии, которая привлекла на свою сторону рабочий класс, либералы стали постепенно терять свои позиции. В 1940-1945 гг. они в последний раз участвовали в правительственной коалиции.

Что касается континентальноевропейской традиции, то в ней больший акцент делался на процессы национальной консолидации и отказ от всех форм экономического, политического и интеллектуального авторитаризма. В силу большого разнообразия исторических условий в каждой стране либерализм обрел собственную окраску. Постепенно в нем выделились два соперничающих между собой течения - умеренных и прогрессистов. Последние, в свою очередь, также характеризовались разнообразием идеологических позиций, что, в частности, проявилось в названиях их партий - от либералов до радикалов.

Разнородность как самого либерализма в качестве особого течения общественно-политической мысли, так и либеральных партий в разных странах объяснялась главным образом тем, что в разных странах с различной степенью остроты вставали проблемы обеспечения экономических свобод, конституционных реформ или секуляризации государства. Дополнительным фактором, определившим различие идеологической окраски либеральных партий в отдельных странах, стала проблема национального возрождения и объединения, как это было, например, в Италии и Германии. Здесь либерализм стал одной из мобилизующих сил национально-государственного объединениям Так, для немецкого либерализма одним из важнейших с самого начала стал вопрос о единстве Германии. Специфическую позицию он занимал и в вопросе о разделении государства и общества. Его представители, в частности, придерживались мнения, что государство -главный и даже единственный источник стабильности, чем можно объяснить их колебания относительно учреждения парламентской системы. После революции 1848 г. в немецком либерализме постепенно выделяются два течения, оформившиеся в самостоятельные политические партии лишь в 60-х гг. XIX в. Это так называемые "национальные" либералы, которые провозгласили своей целью всемерное содействие процессу возникновения единой Германии, и "прогрессивные" либералы, стремившиеся к конституционному оформлению государственного устройства, в рамках которого могли развиваться их ценностные и мировоззренческие установки. Окончательно два этих течения выкристаллизовались уже во времена Веймарской республики, когда возникли Германская демократическая партия и Германская народная партия.

Соображения экономии места не позволяют затрагивать особенности развития либерализма в других странах. Но изложенное дает достаточные основания для вывода о том, что в каждой из этих стран либерализм имел свою специфику, обусловленную соответствующими национально-культурными и историческими реальностями.

§ 2. Классический либерализм

В целом либеральное мировоззрение с самого начала тяготело к признанию идеала индивидуальной свободы в качестве универсальной цели. Более того, гносеологической предпосылкой либерального мировоззрения является вычленение человеческой индивидуальности, осознание ответственности отдельного человека за свои действия как перед самим собой, так и перед обществом, утверждение представления о равенстве всех людей в своем врожденном, естественном праве на самореализацию. Поэтому неудивительно, что на первоначальном этапе комплекс ценностей и идей, составляющих сущность либерализма, включал индивидуальную свободу, достоинство человеческой личности, терпимость.

Индивидуализм развивался рука об руку с гуманизмом, идеями самоценности человека и человеческой свободы, плюрализма мнений и убеждений, он стимулировал их, стал как бы их основанием. По сути дела, индивидуализм превратился в источник творческих потенций Запада. Если для Аристотеля полис есть самодостаточная ценность, а для Э. Берка "люди проходят, как тени, но вечно общее благо", то у одного из столпов либерализма Дж. Локка отдельный индивид, противопоставляемый обществу и государству, - "хозяин своей собственной персоны". Дж. С. Милль сформулировал эту мысль в форме следующей аксиомы: "Человек сам лучше любого правительства знает, что ему нужно". Такой идеал сулил возможности для быстрого продвижения вверх по социальной лестнице, успех в борьбе за место под солнцем, он стимулировал предприимчивость, настойчивость в поисках новых путей достижения успеха, трудолюбие, новаторство и другие ценности и ориентации, которые в совокупности сделали капитализм столь динамичной системой.

Очевидно, что свобода понималась приверженцами либерализма в негативном смысле, то есть в смысле свободы от политического, церковного и социального контроля со стороны феодального государства. Борьба за свободу для них означала борьбу за уничтожение внешних ограничений, накладываемых на экономическую, физическую и интеллектуальную свободу человека. Эту позицию А. Берлин сформулировал следующим образом: "Я свободен настолько, насколько в мою жизнь не вмешиваются другие". Поэтому классический либерализм объявил потерявшими силу все формы наследственной власти и сословных привилегий, поставив на первое место свободу и естественные способности отдельного индивида как самостоятельного разумного существа, независимой единицы социального действия.

Именно индивидуализм лежит в основе права каждого человека на жизнь, свободу и частную собственность (а в отдельных редакциях - на стремление к счастью), в основе принципа отождествления свободы и частной собственности, которые в совокупности стали могущественной стимулирующей силой развития производительных сил, общественно-исторического развития, формирования и утверждения политической демократии. Здесь частная собственность рассматривается в качестве гаранта и меры свободы. "Идея свободы, - писал В. фон Гумбольдт, - развивается только вместе с идеей собственности, и самой энергичной деятельностью мы обязаны именно чувству собственности". При этом исходили из постулата, что плоды деятельности не могут быть отчуждены от самого субъекта деятельности, поскольку они являются его сущностным продолжением. Именно из экономической свободы выводилась политическая и гражданская свобода. Как бы воплощением индивидуализма и права частной собственности в экономической сфере выступают принципы свободного рынка и свободной конкуренции, реализация которых обеспечила беспрецедентные темпы интенсивного и экстенсивного роста производительных сил.

С формированием и утверждением идеи индивидуальной свободы все более отчетливо вычленялись проблема отношений государства и отдельного человека и, соответственно, проблема пределов вмешательства государства в дела индивида. Сфера индивидуальной активности человека, не подлежащей вмешательству со стороны внешних сил, рассматривалась как сфера реализации естественной свободы и, стало быть, естественного права. Поскольку это право призвано защищать отдельного человека от неправомочного вмешательства в его личную жизнь со стороны государства или церкви, оно является формой "юридического протестантизма". Адепты естественного права исходили из идеи, согласно которой человек появился на свет раньше общества и государства. Уже в дообщественном, догосударственном, "естественном" состоянии он был наделен некоторыми неотчуждаемыми правами, руководствуясь которыми каждый получал то, что заслуживал.

Исходя из этого постулата, были сформулированы политэкономическая, правовая система и государственно-политическая концепция, в которых право было превращено в инструмент гарантирования отдельному индивиду свободы выбора морально-этических ценностей, форм деятельности и создания условий для претворения в жизнь этого выбора. Эти идеи воплотились в принципах laissez faire, свободного рынка, свободной, ничем не ограниченной конкуренции. В политической сфере они нашли отражение в идеях государства - "ночного сторожа" и правового государства, демократии и парламентаризма.

Суть идеи государства-"ночного сторожа" состояла в оправдании так называемого минимального государству, наделенного ограниченным комплексом самых необходимых функций по охране порядка и защите страны от внешней опасности. Здесь приоритет отдавался гражданскому обществу перед государством, которое рассматривалось как необходимое зло. Из воззрений Дж. Локка, например, можно сделать следующий вывод: верховный государственный орган можно сравнивать не с головой, увенчивающей общество, а с шляпой, которую можно безболезненно сменить. Иначе говоря, общество -постоянная величина, а государство - производное от него.

Признавая за либерализмом приоритет в формулировании концепции государства- "ночного сторожа", следует вместе с тем иметь в виду, что его представители, особенно умеренного крыла, отнюдь не отвергали позитивные функции государства во всех без исключения сферах общественной жизни. Напомню здесь о том, что для либералов с самого начала была аксиомой мысль об обязанности государства защищать права и свободы отдельного человека. В этом смысле исключительно важное место в либерализме занимал постулат, по-разному сформулированный А. Смитом и И. Кантом. Первый говорил, что собственность дает права, но эти последние нужно использовать таким образом, чтобы не нарушать права других членов общества. Как утверждал Кант, "свобода кончается там, где начинается свобода другого человека". В обоих случаях подразумевалось действие государства по защите прав и свобод человека.

Но у либералов речь шла не только о таких имманентно присущих государству прерогативах и полномочиях, как обеспечение правопорядка внутри страны и защита национального суверенитета и территориальной неприкосновенности от притязаний извне. Симптоматично, что основатели либерализма прямо предписывали государству ответственность за материальное обеспечение неимущих слоев населения. Так, рассматривая в качестве главной обязанности государства "стоять на страже" прав личности, И. Кант вместе с тем говорил о необходимости со стороны государства помочь бедным и с этой целью облагать богатых специальным налогом, "предназначенным для поддержки тех членов общества, которые не в состоянии жить своими средствами", тем самым помогая им осуществлять свои права. Достаточно прочитать соответствующие страницы "Богатства народов", чтобы убедиться в том, что один из зачинателей либеральной политэкономии и концепции государства- "ночного сторожа" безоговорочно поддерживал позитивную роль государства, когда речь шла о материальной поддержке неимущих и обездоленных слоев населения.

В либерально-демократической системе правовая государственность соединена с институтами открытого общества. В этом контексте либерализм внес значительный вклад в формулирование принципов конституционализма, парламентаризма и правового государства - этих несущих конструкций политической демократии. Основополагающее значение имел сформулированный Ш.-Л. Монтескье принцип разделения властей на три главные ветви: законодательную, исполнительную и судебную. По его мысли, в случае соединения законодательной и исполнительной ветвей неизбежны подавление свободы, господство произвола и тирании. То же самое произойдет и в случае соединения одной из этих ветвей с судебной властью. А соединение всех трех в одном лице или органе составляет характерную черту деспотизма. Прежде всего отцам-основателям либерального мировоззрения принадлежит идея о том, что в государстве должны властвовать не отдельные личности, а законы. Задача государства состоит в том, чтобы регулировать отношения между свободными гражданами на основе строгого соблюдения законов, которые призваны гарантировать свободу личности, неприкосновенность собственности и другие права человека и гражданина.

Либерализм и демократия обусловливают друг друга, хотя их и нельзя полностью отождествлять друг с другом. Под демократией понимается форма власти, и с этой точки зрения она представляет собой учение о легитимизации власти большинства. Либерализм же подразумевает границы власти. Существует мнение, что демократия может быть тоталитарной или авторитарной, и на этом основании говорят о напряженном состоянии между демократией и либерализмом. Но это, на мой взгляд, явное недоразумение, основывающееся на подмене понятий. Если рассматривать его с точки зрения форм власти, то очевидно, что при всей внешней схожести отдельных атрибутов (например, принцип избрания путем всеобщего голосования, который в тоталитарной системе был формальным и чисто ритуальным процессом, результаты которого заранее были предопределены) тоталитаризм (или авторитаризм) и демократия по подавляющему большинству системообразующих принципов представляли собой прямо противоположные формы организации и реализации власти.

Вместе с тем нельзя не отметить, что в либеральной традиции демократия, во многом отождествляемая с политическим равенством, понимала последнее как формальное равенство граждан перед законом. В этом смысле в классическом либерализме демократия представляла собой, по сути дела, политическое выражение принципа laissez faire и свободнорыночных отношений в экономической сфере. Необходимо отметить также то, что в либерализме, так же как и в любом другом типе миросозерцания и течении общественно-политической мысли, была заложена не одна, а несколько тенденций, что выражается в ее многовариантности.

Либерализму были чужды радикализм и революционное миросозерцание. Как подчеркивал известный итальянский исследователь Дж. Руджиеро, "в крайнем своем выражении либерализм стал бы радикализмом, но он никогда не доходит до конца, удерживая равновесие с помощью интуиции исторической преемственности и постепенности". И действительно, либеральное мировоззрение в целом, явившееся одновременно и стимулом и результатом революций конца XVIII - первой половины XIX в., в конечном счете приобрело антиреволюционное содержание и направленность.

Разумеется, весь комплекс рассмотренных здесь принципов, идей и концепций, составляющих в совокупности классический либерализм, следует рассматривать как некий веберовский идеальный тип, который не всегда был точным отражением социальных реальностей. В реальной жизни дело обстоит значительно сложнее, где этот идеальный тип пробивал себе дорогу, завоевывая жизненное пространство в борьбе со многими другими, как традиционными, так и вновь возникающими идеями, принципами, социально-философскими и идейно-политическими конструкциями, идеальными типами и т.д.

По-разному складывалась ситуация в разных странах. Наиболее выпукло либеральный идеал складывался в англосаксонских странах, особенно в США. Здесь, утвердившись в общественном сознании, индивидуализм стал восприниматься в качестве главного и даже единственного принципа американского общества. Индивидуалистическому идеалу была придана самодовлеющая значимость, рассматривающая его не просто как один из многих элементов системы ценностей и принципов функционирования буржуазного общества, а как главную цель всякого разумного общества вообще. Самостоятельность и опора на свои собственные силы, индивидуализм и свободная конкуренция были подняты до уровня стандарта образа жизни значительной части американского народа.

§ 3. Переоценка ценностей и формирование нового либерализма

На каждом историческом повороте перед либералами возникал сакраментальный вопрос, поставленный Р. Дарендорфом: "Что значит быть либеральным в изменившемся мире?" Анализ работ либеральных авторов на протяжении XIX и XX вв. показывает, что большинство из них были устремлены на поиск путей приспособления классического наследия к постоянно изменяющимся условиям. Это качество особенно отчетливо обнаружилось в конце XIX - начале XX в., ставших, по сути дела, новым рубежом в судьбах либерализма. В тот период более выпукло обнаружились как сильные, так и слабые его стороны, особенно в политической сфере. Так, реализация принципов свободной конкуренции, по сути дела служивших оправданию подавления и поглощения слабых более сильными конкурентами, привела к концентрации и централизации производства, резкому возрастанию веса и влияния промышленных и финансовых магнатов.

В результате произошла инверсия функций свободного рынка. Если в период борьбы с феодализмом и становления капиталистических отношений идеи свободного рынка, государства как "ночного сторожа" и т.д. играли прогрессивную роль в борьбе против жестких ограничений средневекового корпоративизма, общинного мышления и институтов внеэкономического принуждения, то в условиях утвердившихся свободнорыночных отношений эти идеи превратились в требование неограниченной свободы конкуренции. Важнейшие положения либерализма приобрели функцию защиты интересов привилегированных слоев населения. Обнаружилось, что свободная, ничем не ограниченная игра рыночных сил отнюдь не обеспечивает, как предполагалось, социальную гармонию и справедливость. Как отмечал один из приверженцев либерализма того периода Г. Саму-эль, "народ горьким опытом скоро убедился в том, что "свободной игры понятого собственного интереса", на которую манчестерская школа возлагала все свои надежды, недостаточно для достижения прогресса; что "самодеятельность и инициатива" рабочего класса натыкаются на столь большие препятствия, которые не могут быть преодолены без посторонней помощи; что беспомощность и нищета, дурные условия наемного труда, низкий уровень жизненных потребностей все еще встречаются на каждом шагу".

Поэтому неудивительно, что выдвинулась целая плеяда политэкономистов, социологов, политологов и политических деятелей, выступивших с предложениями о пересмотре важнейших положений классического либерализма и осуществлении реформ, призванных ограничить произвол корпораций и облегчить положение наиболее обездоленных слоев населения. В этом плане большую роль сыграли английские политические мыслители Дж. Гоббсон, Т. Грин, Л. Хобхауз и др., протестантский священник и публицист Ф. Науман, а за ним экономисты В. Репке, В. Ойкен в Германии, Б. Кроче в Италии, Л. Уорд, Дж. Кроули, Ч. Бирд, Дж. Дьюи и др. в США, сформулировавшие ряд новых важнейших принципов либерализма, который получил название "новый либерализм", или "социальный либерализм".

Суть последнего состояла в том, что под влиянием марксизма и восходящей социал-демократии в сторону признания позитивной роли государства в социальной и экономической жизни были пересмотрены отдельные базовые принципы классического либерализма. Это, в частности, нашло отражение в заимствовании либералами у марксизма и социал-демократии идей социальной справедливости и солидарности. В данном смысле как бы переходное положение между либерализмом и социализмом занимали Л. Буржуа, Л. Дюги, Ж. Сельи и др. Первый из них стремился к тому, чтобы преодолеть противоречия между индивидуализмом и социализмом. Дюги, поставивший своей целью преодоление противоречий между индивидуальными и коллективными интересами, ввел это понятие в юридическую и политическую науку своего времени. Ему принадлежит также заслуга введения понятия "социальные права", призванного дополнить понятие "индивидуальные права". Сельи, считая солидарность важным компонентом взаимоотношений между государствами, положил этот принцип в основу международного права.

В политической сфере наиболее концентрированное выражение эти новые веяния нашли в таких реформистских движениях, как прогрессизм в США, ллойд-джорджизм (по фамилии премьер-министра от либеральной партии Ллойд-Джорджа) в Англии, джолиттизм (от фамилии представителя либералов премьер-министра А. Джолитти) в Италии и т.д. Исторической заслугой либерализма и партий либеральной ориентации является то, что они сыграли ключевую роль в формировании и институционализации в конце XIX - первых десятилетиях XX в. основных принципов и институтов современной политической системы, таких как парламентаризм, разделение властей, правовое государство и др., которые в конечном счете были приняты всеми основными политическими силами и партиями.

В рамках этой системы, модифицировав и пересмотрев ряд постулатов классического либерализма, были сформулированы и реализованы принципы и меры, которые привели к расширению регулирующей роли государства в целях реализации первоначальных либеральных ценностей защиты прав и свобод человека. Так, например, приняв целый ряд законов и мер по усилению вмешательства государства в различные сферы общественной жизни, либеральное правительство Великобритании уже в 1892-1895 гг. далеко отошло от принципов и установок классического либерализма. В частности, были приняты законы о местном самоуправлении, значительно расширяющие прерогативы органов местного самоуправления; о железнодорожных служащих, обязывающие министерство торговли разбирать жалобы последних; о запрещении родителям посылать на работу детей до достижения ими одиннадцатилетнего возраста; о мерах, направленных на улучшение условий труда рабочих, и т.д. Подобного рода меры, неуклонно расширявшие роль и прерогативы государства, принимались в последующие годы как в Великобритании, так и в других странах.

Водоразделом, сделавшим классический либерализм достоянием истории и бесповоротно утвердившим принципы государственного вмешательства в экономику и заложившим основы государства благосостояния, стал великий экономический кризис 30-х гг. Вместе с тем в силу целого комплекса социально-экономических, политических и идеологических факторов в большинстве стран Западной Европы либеральные партии вынуждены были в значительной мере уступить свои позиции другим социально-политическим силам, а в ряде стран даже отойти на периферию общественно-политической жизни. Немаловажную роль с этой точки зрения сыграло то, что конец 20 - начало 30-х гг. ознаменовались великим экономическим кризисом, по сути дела перечеркнувшим ряд важнейших постулатов классического либерализма.

В дополнение к этому в каждой конкретной стране кризис либерализма имел свои особенности. Так, поражение революции 1848 г., по сути дела, поставило под сомнение возможность объединения Германии под знаменем либерализма. Что не удалось либералам, успешно реализовал Бисмарк, соединивший консервативные идеи с понятиями отечества и нации. В Италии при всех успехах либеральной мысли к началу 20-х гг. либеральная партия как таковая не существовала.

Драма германского и итальянского либерализма состояла в том, что его вожди в полной мере не поняли те глубинные сдвиги, которые произошли в социальной и политической жизни своих стран в начале XX в. и особенно по окончании первой мировой войны. Они без особой тревоги встретили рост фашистских сил, нанесших в конечном счете сильнейший удар по либеральным партиям. В Италии, например, даже такие дальновидные люди, как А. Джолитти и Б. Кроче, полагали, что фашизм необходим для восстановления порядка и укрепления либерального государства. Такие иллюзии среди либеральных политических партий сохранялись и в момент так называемого фашистского "марша на Рим". К тому же представители либерализма вошли в первое правительство Б. Муссолини. Отдельные группы либералов как в Италии, так и в Германии пошли на сотрудничество с фашистами, другие эмигрировали, а третьи включились в борьбу с фашизмом.

Вместе с тем отлив либеральной волны, особенно после второй мировой войны, был обусловлен во многом теми успехами в деле реализации основополагающих либеральных идеалов, идей и концепций, которые были достигнуты на протяжении всего XIX и в первые десятилетия XX в. Так, к началу XX в. в целом ряде стран Европы и Северной Америки увенчалось успехом движение за конституционные реформы, секуляризация государства стала реальностью, в результате чего антиклерикализм либералов потерял актуальность для заинтересованных прежде избирателей. Утверждение и институционализацию демократических норм и принципов в большинстве передовых стран питало убеждение в некой исчерпанности повестки дня либералов, а сами они были склонны усматривать свою задачу не в достижении чего-либо нового, а в сохранении уже достигнутого.

К тому времени существенно изменился общественно-политический ландшафт Запада. Консервативные партии де-факто приняли нововведения в государственно-политической системе, реализованные большей частью по инициативе либералов. На авансцену выступили социал-демократические партии, которые взяли на себя дальнейшее развитие начинаний, реализованных либералами. Другими словами, ряд важнейших принципов либерализма буквально были растасканы консерваторами справа и социал-демократами слева. Естественно, это вело к эрозии электоральной базы либеральных партий.

В итоге после второй мировой войны главным инициатором и агентом социальных реформ в Западной Европе стала социал-демократия, интегрировавшая в себя ряд главных положений либерализма XX в. В США, наоборот, эту роль взяла на себя демократическая партия, которая с периода "нового курса" Ф. Рузвельта стала ассоциироваться с либерализмом и социальным реформизмом. Основополагающее значение для всех вариантов реформизма имело завоевавшее в тот период широкую популярность и большое влияние кейн-сианство, построенное на постулате о необходимости дополнения основных доктрин классического либерализма - индивидуализма, свободной конкуренции, свободного рынка и т.д. - системой государственного регулирования в важнейших сферах жизни общества. На этой основе в конце 40-х - 50-е гг. сформировалось своеобразное либерально-консервативное согласие (консенсус) между умеренным крылом консервативного лагеря и различными реформистскими силами, в том числе либералами. При общности базовых принципов национальные разновидности консенсуса обладали каждая своей спецификой. Если в США имел место либерально-консервативный консенсус, то в большинстве стран Западной Европы речь шла о согласии между социал-демократами, либералами и консерваторами.

Разумеется, это обстоятельство не могло не отразиться на статусе либерализма и либеральных партий, которые в сложившейся в тот период ситуации оказались между социал-демократическим и консервативным лагерями, выдвигавшими более четко очерченные по сравнению с либералами альтернативные политические курсы.

В 70-80-е гг. в этом плане, как уже отмечалось, произошли существенные изменения.

§ 4. Упадок или возрождение либерализма?

Новейшие тенденции и сдвиги в развитии западного общества, характерные для 70-80-х гг., оказали значительное влияние на всю систему западной общественно-политической мысли, на все ее течения, направления и школы. Не является с этой точки зрения исключением и либерализм. Поскольку значительная доля ответственности за решение социальных и экономических проблем в течение всего послевоенного периода лежала на государстве благосостояния, отождествляемом прежде всего с социал-демократией и либерализмом, то причину всех трудностей, вставших в этот период перед капитализмом, стали видеть именно в либерализме и социал-демократии.

Показателем разброда и растерянности среди либералов стало появление множества работ, посвященных кризису современного либерализма. Со второй половины 60-х гг. такие выражения, как "нищета либерализма", "конец либерализма", "смерть либерализма", зачастую выносимые в заголовки книг и статей, стали стереотипом. Еще в 1971 г. один из теоретиков западногерманского либерализма К.Г. Флах вынужден был признать, что "голос либералов ослаб", что "либерализм остановился в своем развитии в XIX в." Еще более категоричные суждения по этому вопросу высказал известный американский социолог Р. Нисбет, который утверждал, что "либерализму, как мы его понимаем в XX в., место на свалке истории".

Подобные суждения отражали состояние послевоенных десятилетий, которое подтвердило факт действительного ослабления позиций либеральных партий (за исключением демократической партии США), их отхода на периферию политической жизни. В настоящее время по своему весу и роли между либеральными партиями имеются существенные различия.

Так, в Италии место либералов в политическом центре заняли христианские демократы, к которым примкнула значительная часть интеллигенции, традиционно составлявшей костяк электората либеральных партий. На политической арене Италии утвердились две маловлиятельные либеральные партии - либеральная и республиканская, которые, занимая места, соответственно, в правом и левом центре, сделали ставку на стратегию коалиции с другими партиями. В 70-80-е гг. они входили в пятипартийную правительственную коалицию.

Сильная в прошлом либеральная партия Великобритании после 1945 г. ни разу не входила в состав правительственной коалиции, а народная партия Швейцарии постоянно состояла в такой коалиции. В бывшей ФРГ либеральная по своей ориентации Свободная демократическая партия выполняла в некотором роде корректирующую функцию. Специфическое положение этой партии в политической системе ФРГ обеспечило ей оптимум влияния при минимуме голосов избирателей. За исключением двух случаев (1956-1961 и 1966-1969 гг.) в послевоенный период, эта партия участвовала во всех правительственных коалициях на федеральном уровне. Происшедшие в 1969 и 1982 гг. смены правительства состоялись благодаря свободным демократам.

Что касается самой влиятельной в капиталистическом мире либеральной по своей ориентации демократической партии США, то она периодически сменяет у власти республиканскую партию.

В отдельных странах, таких как Япония и Австралия, либеральные партии, несмотря на свое название, по сути дела, представляют интересы преимущественно консервативных сил. Показательно, что либерально-демократическая партия Японии и либеральная партия Австралии вступили в так называемый Международный демократический союз, составляющий своего рода "интернационал" консервативных партий развитых капиталистических стран. В посттоталитарной России либеральными называют себя некоторые по своей сути авторитаристские и полуфашистские группировки. Более умеренных позиций придерживаются свободные демократы Германии, либеральная партия Великобритании и радикальные социалисты Франции, а центристской ориентации - партии Ж.-Ж. Серван-Шрейбера и В. Жискар д'Эстена. Левый спектр представлен преимущественно скандинавскими либеральными партиями. Значительное разнообразие оттенков наблюдается также и внутри самих либеральных партий. Например, в СвДП Германии более или менее четко выделяются фракции "экономических либералов", делающих упор на восстановление свободнорыночных отношений, и "социальных либералов", подчеркивающих роль государства в социальной сфере. Почти во всех либеральных партиях существуют свои "левые" и "правые" группировки.

В целом, при всех возможных здесь оговорках, рассуждения о "смерти либерализма", как представляется, необоснованны и являются преувеличенными и преждевременными. Заслуживает внимания такой факт. Еще в 1939 г. Дж. Дангерфильд написал книгу под названием "Странная смерть либеральной Англии". Учитывая факты оживления либеральных идей в последние годы, современный английский политолог Я. Бредли назвал свое исследование, посвященное этой проблеме, "Странное возрождение либеральной Британии". В предисловии к книге, возражая тем, кто говорит о крахе и возможном исчезновении либерализма, Бредли писал: "Либеральное пламя в настоящее время горит в нашей стране более ярко, чем когда бы то ни было за многие годы". О том, что во Франции в "моду вошел либерализм", который притягивает к себе все возрастающее число сторонников из самых разных социальных слоев, писал в 1984 г. бывший премьер-министр этой страны Э. Барр. Касаясь этой "моды на либерализм", французский политолог Д. Боссар и др. констатировали: "Все хотят быть либералами - есть либеральные социалисты, либеральные голлисты, либеральные националисты и либеральные католики, возможно, скоро будут либеральные коммунисты".

При поисках ответа на вопрос о судьбах либерализма необходимо провести различие между либерализмом как идейно-политическим течением и либеральными партиями. Показательно с данной точки зрения, что сборник статей на эту тему, изданный под редакцией К. Форлендера, называется "Упадок или возрождение либерализма?". На обе части вопроса сам Форлендер вполне обоснованно отвечал утвердительно. И действительно, имеет место возрождение либеральной идеи при одновременном упадке либеральных партий. Обнаружилось, что возрождение либеральных идей не всегда и не обязательно имеет своим последствием автоматический подъем либеральных партий. Либерализм как организованная политическая сила, выполнив свои задачи на политическом уровне, как бы устарел, но как мировоззренческое кредо сохраняет значительное влияние.

Другими словами, либерализм в качестве течения общественно-политической мысли сохраняет значимость и в наши дни. Более того, наблюдается своеобразный парадокс: на фоне подрыва веры в либерализм у политиков и избирателей есть оживление интереса в академических и университетских кругах к политической и социальной философии либерализма. Хотя большинство либеральных партий очутилось в состоянии глубокого кризиса, сам либерализм, несмотря на все трудности, сохраняет жизнеспособность. В этой связи нельзя не согласиться с К. Форлендером, по мнению которого, при комплексном анализе то, что выдается за упадок либерализма, можно квалифицировать как его изменение и приспособление к новым реальностям.

Большинство же либеральных группировок предприняло довольно энергичные усилия по переосмыслению своих позиций в важнейших вопросах, касающихся характера взаимоотношений общества, государственно-политической системы и отдельного индивида, капитализма и демократии, свободы и равенства, социального равенства и справедливости и т.д. Вопрос о пересмотре и переоценке либерализма стал центральным на международной конференции, организованной в 1976 г. Институтом международных изменений (США). "Дело либерализма, - утверждал на конференции профессор Чикагского университета Э. Шилз, - не проиграно, но требуется серьезно поразмыслить и приложить много усилий, чтобы уберечь его от этого". Усилия в данном направлении предприняли как отдельные политические деятели, так и обществоведы различных профилей. В книге "Французская демократия" В. Жискар д'Эстен, в бытность президентом Франции, ставил задачу разработать концепцию "передового либерального общества". В таком же духе высказывались многие политики и политологи Запада. Дополнительный вес и респектабельность либеральным идеям, ценностям, установкам дали сначала кризисные явления в странах советского блока, а затем и крах тоталитарной системы в этих странах, что воочию продемонстрировало несбыточность коллективистских утопий.

О масштабах и направленности усилий либералов свидетельствует широкий поток литературы, который к настоящему времени по своей интенсивности и размаху не уступает, если не превосходит аналогичную литературу, посвященную консерватизму и правой идеологии. Работы эти неоднозначны и различаются по своему характеру, содержанию, тональности, зачастую по затрагиваемым в них проблемам. Например, в США и Англии преобладают книги, статьи, "манифесты", зачастую программного характера, авторами которых являются преимущественно действующие политические деятели или близкие им по взглядам исследователи, работающие в "мозговых трестах" и изданиях либеральной ориентации. В странах континентальной Европы, особенно во Франции и Германии, большая часть публикаций принадлежит представителям академических и университетских кругов. Если в США и Англии основной упор делается на поиске "новых идей" для сугубо прагматических, практических целей политической борьбы, то для французских и немецких авторов в большей степени характерен акцент на разработке социально-философских, морально-этических и идейно-политических проблем. Многие из этих работ вышли и продолжают выходить под красноречивыми названиями: "Жизнеспособность либерализма", "Новый либерализм", "Обновление либерализма" и т.д.

Усилия по возрождению и обновлению либерализма, его пересмотру и приспособлению к современным реальностям породили целую гамму новейших его модификаций и вариантов, что в значительной степени затрудняет поиски общих знаменателей и вычленение либерализма как четко очерченного и окончательно оформившегося типа или течения общественно-политической мысли. С этой точки зрения интерес представляет предлагаемая Д. Беллом четырехчленная классификация идейно-политических течений на американском примере по шкале "консерватизм - либерализм": "либеральный консерватор" (М. Фридман и др.) - приверженец свободного рынка и права отдельного индивида распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению; "консервативный консерватор" (Л. Страус и др.) - выступающий за то, чтобы народные массы соответствующим образом воспитывались и контролировались "философской элитой, и зя введение при необходимости цензуры, чтобы перекрыть народу доступ к неприличной литературе"; "консервативный либерал" (П. Сэмуэлсон и др.) - сторонник смешанной экономики; "либеральный либерал" (Дж. Макговерн и др.) - убежден в необходимости крупномасштабных правительственных расходов на реализацию социальных программ, одновременно будучи популистом, выступает против элитист-ской культуры.

По мнению германского социолога и политолога Р. Дарендорфа, в Германии линия раздела проходит между "экономическими либералами" и "либералами - сторонниками правового государства". Среди первых есть такие, которые считают, что "рынок всегда прав". Но есть и такие, по мнению которых рынок сам по себе не в состоянии преодолеть ни инфляцию, ни безработицу и поэтому для решения важнейших проблем необходимы согласованные усилия государства, предпринимателей и профсоюзов. Сторонники же "правового государства" выступают за сохранение всех результатов реформ, реализованных в послевоенные десятилетия. Причем такое разграничение не означает, что первые выступают против правового государства, а вторые - против свободного рынка. Здесь речь идет о политических приоритетах. В реальной жизни оба течения объединяются в целях проведения прагматического политического курса, который имеет нечто общее с позицией расширенного центра, объединяющего сторонников статус-кво. Дарендорф выделяет также "социал-либерализм", сторонники которого видят свою задачу в обеспечении "социальных предпосылок свободы" или претворении в жизнь социальных прав граждан. Четвертое течение в лице "радикал-либерализма" исходит из того, что рыночные силы представляют собой частный случай всеобщего принципа плодотворного антагонизма между потребностями и возможностями их удовлетворения.

Аналогичная ситуация наблюдается и в других национальных вариантах либерализма. Анализ этой ситуации показывает, что западные обществоведы исходят из постулата о существовании не одного, а нескольких и даже многих либеральных направлений. Все же, как представляется, в этой мозаике можно выделить два более или менее четко очерченных блока, каждому из которых присущ комплекс некоторых общих идей, принципов и подходов к важнейшим проблемам, стоящим перед обществом. Речь идет, во-первых, об идейно-политической конструкции, которая в крайних своих проявлениях тяготеет к либертаризму с его негативной трактовкой свободы, концепцией минимального государства, приверженностью принципам laissez faire свободного рынка и т.д. Это течение, иногда называемое в западноевропейских странах неолиберализмом, в США соответствует чикагской школе. Это, по сути дела, экономические консерваторы, повторяющие с определенными модификациями отдельные основные положения классического либерализма. Во-вторых, идейно-политическая конструкция, занимающая в общих чертах среднее положение между социал-демократией и консерватизмом, при этом смыкаясь с первой слева, а со вторым - справа. Именно она и берется в качестве основного компонента современного либерализма. Для избежания терминологической путаницы в этом отношении можно использовать название "социальный либерализм". Для него характерна ориентация на реформизм в одних странах с большей долей правого, а в других странах с большей долей левого уклонов, в традиционном понимании этих терминов.

В чем же все-таки состоит суть возрождения, или обновления, либерализма? Что собой представляет либерализм на исходе XX столетия? На эти вопросы можно ответить, лишь выяснив позиции либерализма по ключевым проблемам общественной жизни, таким как роль государства, отношение к власти и демократии, трактовка свободы, равенства, справедливости и т.д.

§ 5. Дилеммы либерализма в социально-экономической сфере

Большинство теоретиков современного либерализма, впрочем как и других течений западной общественно-политической мысли, усматривают его возрождение и обновление в возврате к его изначальным принципам, касающимся индивидуальной свободы, равенства, социальной справедливости и т.д. Так, лидер либеральной партии Великобритании Д. Стилл считает одной из причин кризиса английского либерализма то, что его приверженцы "отошли от некоторых базовых принципов, которыми руководствовались либеральные основатели государства благосостояния". Разумеется, в вопросе о взаимоотношениях отдельного индивида, государства и общества одно из центральных мест отводится переосмыслению роли государства в экономической и социальной сферах. В этом вопросе нынешний либерализм сохраняет приверженность ряду важнейших постулатов либерализма послевоенных десятилетий, в частности программе социальной помощи наиболее малоимущим слоям населения, вмешательству государства в социальную и экономическую сферы и т.д. Более того, часть приверженцев либерализма, преимущественно американских, сохранила верность этим принципам, считая, что только государственное вмешательство и реализация определенных программ социальной помощи дадут возможность сгладить социально-классовые конфликты и защитить капиталистическое общество конца XX в. от революционных потрясений.

Вместе с тем, осознав факт возрастания негативных последствий чрезмерно разросшейся бюрократии и государственной регламентации в экономической и социальной сферах, либералы выступают за стимулирование рыночных механизмов при одновременном сокращении регулирующей роли государства. Вполне в духе классического либерализма К. Полей, например, считает, что экономические законы, основанные на стремлении к индивидуальной выгоде и прибыли, ведут к наибольшему счастью для наибольшего числа людей. Поэтому, по его словам, необходимо предоставить всем дееспособным членам общества максимум возможностей для самореализации и оптимум условий для свободы игры рыночных сил. Примерно в таком же духе рассуждают представители и других национальных вариантов либерализма. При всем том большинство либералов сознают пределы возможного ограничения роли государства. Они отнюдь не забыли, что именно введение государственного регулирования способствовало смягчению экономических кризисов и их последствий. Так, бывший премьер-министр Франции Э. Барр, признавая "положительный эффект социальной политики", проводившейся правящими кругами Франции после второй мировой войны, писал: "С началом кризиса социальные отчисления стали выполнять роль экономического стабилизатора, который позволяет избежать слишком суровых последствий свертывания экономической деятельности".

По словам представителя немецкого либерализма Ф. Шиллера, стремление решить экономические проблемы без учета социального компонента - не социальный либерализм, а социальный дарвинизм. В рассматриваемом плане германский социальный либерализм имеет некоторые точки соприкосновения с социал-демократией. Еще один из основателей современного немецкого либерализма Ф. Науман предлагал создать широкую коалицию "от Бебеля до Вассермана", то есть социал-демократов и либералов. К. Флах в данном вопросе шел еще дальше, утверждая в 1971 г., что "освобождение либерализма от его классовой ограниченности и, следовательно, от капитализма является условием его успехов в будущем". Продолжая линию на сближение с социал-демократией, Р. Дарендорф, в частности, отмечал: "Экономический рост, социальное равенство, общество, основанное на труде человека, доверие к государству, стремящемуся обеспечить всеобщее благосостояние, - все это отражено в Годесбергской программе СДПГ, равно как и в Фрайбургской программе СвДП". Более того, Дарендорф видит будущее социал-демократии на путях ее либерализации.

По мнению английских либералов, сегодняшний либерал должен опираться на правительство в качестве контролирующего и стимулирующего органа. Еще более четкую позицию по этому вопросу занимают американские либералы. Соглашаясь с принципом опоры на рыночные механизмы, они в то же время ратуют за налаживание партнерства между правительством, бизнесом и трудом на всех уровнях хозяйственного механизма - частных компаний, отраслей экономики и на общенациональном. Они за перемещение тяжести с ограничительных и запретительных мер на стимулирование. Высказываясь за отказ от излишне централизованных в пользу более гибких форм государственного регулирования, либералы подразумевают под децентрализацией не столько замену федеральных регулирующих органов разрозненными организациями с соответствующими функциями, сколько введение системы более пропорционального и более оптимального "разделения труда" между верхним и нижним этажами власти.

Очевидно, что, признавая неизбежность и даже необходимость государственного вмешательства, либералы постоянно озабочены тем, чтобы ограничить пределы этого вмешательства. В новейших конструкциях либералов нашел отражение получивший на Западе широкую популярность лозунг "меньше - это лучше", под которым подразумеваются ослабление регулирующих функций государства, сокращение не оправдавших себя социальных программ, поощрение частной инициативы и свободнорыночных отношений. Как считает Р. Дарендорф, всякая социально-экономическая политика должна руководствоваться лозунгом "не больше, а лучше!". Для этого бюрократическая система должна быть заменена "небольшими организациями отдельных ячеек". То, что делают органы власти, должно служить лишь второстепенным дополнением к тому, что могут делать соседи, семья, друзья, знакомые. По мнению либералов, в современных условиях необходимо добиваться органического сочетания добровольного сотрудничества и взаимопомощи отдельных людей, общин, организаций и государства в деле обеспечения социального благополучия общества. Таким образом, как и в сфере экономики, либералы проповедуют принцип "смешанности". У них модель смешанной экономики экстраполируется и на сферу реализации социальных программ.

§ 6. Государство, власть и демократия в идеях либерализма

Большое место в построениях либералов занимает проблема соотношения капитализма и демократии, сущности и судеб демократических форм правления, прав и свобод человека. И это естественно, поскольку, как выше говорилось, именно либералы внесли наибольший вклад в их становление и утверждение. Особое внимание они уделяют принципам идеологического и политического плюрализма и плюралистической демократии. Либералы обоснованно показывают, что плюралистическая демократия является гарантом существования и жизнеспособности капитализма как общественно-политической системы.

По мнению либералов, без свободной экономики нет и не может быть свободного общества, поскольку, по их представлениям, рыночное хозяйство и правовое государство основываются на одинаковых ценностях. Эта мысль получила четкую формулировку в "Фрайбургских тезисах" немецких либералов 1971 г.: "Свобода нуждается в собственности. Собственность создает свободу".

Эта проблема более подробно была рассмотрена в главе III. Здесь считаю целесообразным концентрировать внимание на том ее аспекте, который касается вопроса о соотношении свободы, равенства и справедливости. Этот вопрос у либералов, пожалуй, разработан значительно шире и глубже, чем у других течений общественно-политической мысли. По-видимому, именно поэтому в предлагаемых либералами доводах много противоречий, различий, нюансов, оттенков, переходных ступеней от откровенной апологии неравенства до признания необходимости определенного уровня социального равенства. По словам, например, профессора Сорбонны Р. Полена, в силу естественных различий в способностях и добродетелях все люди различаются и не равны друг другу. Самая глубокая ошибка К. Маркса, по его словам, состояла в его вере в возможность создания однородного общества без классов. Эгалитарные идеологии, родившиеся из зависти, лени и духа опекунской этики, способствовали тому, что сама идея элиты стала для большинства людей предметом ненависти. В действительности же, пишет Р. Полей, каждая группа людей, каждый вид деятельности "вызывают к жизни присущую ему иерархию и, следовательно, элиту", которая образуется из наиболее достойных членов общества в силу их достоинств и заслуг. Причем "любое общество достигает своего триумфа благодаря своим элитам и умирает вместе с ними. Нет ничего более важного в истории нации и ее культуры, чем всегда таинственное присутствие и тесное формирование элит".

Однако если элита определяет развитие нации и культуры, то как быть со столь дорогой сердцу либералов индивидуальной свободой? По этому вопросу у них выделяются два крайних подхода: негативная и позитивная трактовки свободы. Первый подход наиболее адекватно представлен в предлагаемом французским политологом Ж.-М. Варо так называемом "институциональном либерализме". Отстаивая тезис о рынке как естественном регуляторе экономической жизни и утверждая, что политика определяется экономическими императивами и оценивается в зависимости от экономических успехов, Варо подчеркивает, что либерализм отнюдь не ограничивается сферой экономики и представляет собой одновременно "политическую философию и философию права". Суверенитет индивида требует для утверждения два условия: он должен быть институциональным и ответственным. Постулируя свободу индивида, либерализм предполагает отделение государственной власти от гражданского общества. Для достижения этой цели, утверждает Варо, "недостаточно только прекратить огосударствление, денационализировать и дерегулировать. Необходимо осуществить радикальную революцию, соединив воедино свободный рынок, распространенный на социальную сферу, расширяющиеся свободы и гражданские институты. Иными словами, требуется соединение поликратии с правовым государством, безусловно подчинив при этом государственную власть праву, именно праву, а не законам". Причем именно с помощью права и через право, в конечном счете через множественность центров информации, обсуждения и инициативы будет достигнута цель современного либерализма - ослабление роли государства, денационализация и дерегламентация. "Меньше государства" означает "больше права".

Сторонники позитивной трактовки свободы в либерализме пытаются найти дилемме соотношения свободы и государства весьма своеобразное решение путем разграничения экономического либерализма и политического либерализма. В данной связи французский политолог Л. Рутье приводит следующее образное сравнение: "Либерализм настоящий не позволяет использовать свободу для того, чтобы ее уничтожить. Манчестерский либерализм... можно сравнить с таким режимом на дорогах, который позволяет автомобилям ездить без правил. Пробки и задержки движения в подобных случаях были бы бесчисленными". "Либеральное государство - это то, - продолжает Рутье, - где автомобилисты свободны ехать куда им заблагорассудится, но уважая при этом правила дорожного движения".

В тесной взаимосвязи с проблемами равенства и свободы встает вопрос о справедливости общественно-политической системы. Либералы признают, что фундамент капиталистической цивилизации рушится, если нельзя доказать, что она основывается на принципах справедливости. И они предпринимают усилия, чтобы доказать это. Их не устраивает то, что левые ставят справедливость в зависимость от возможностей удовлетворения прежде всего материальных потребностей или, другими словами, выдвигают требования социальной справедливости.

В глазах либералов справедливость - это прежде всего "политическая справедливость" или "формальная справедливость", определяющая общепринятые законы и принципы, обеспечивающие свободы и права всех граждан. Главную ошибку сторонников социальной справедливости либералы усматривают в том, что они неправомерно смешивают фундаментальные права, которые носят формальный характер, с социальными правами, которые не вытекают из самой человеческой природы и поэтому вторичны по отношению к фундаментальным правам. Социальные права - это лишь подпорки, помогающие обеспечить условия для существования каждого гражданина в современном обществе. К ним либералы относят право на образование, на труд, на пособие в старости, право на пособия, определяемые кодексом социального страхования. Это - "долги", превращенные в права законом, но не подлинные права, равные по своему значению фундаментальным правам, вытекающим из самой человеческой природы.

Большинство либералов отдают предпочтение равенству возможностей перед социальным равенством. По их мысли, государство гарантирует равенство всех без исключения граждан перед законом, равные права участия в политической жизни и равенство возможностей в социально-экономической сфере, что, собственно, и обеспечит реализацию принципов справедливости. Это, пожалуй, самое уязвимое место в позициях либералов. Ни одному из них, в сущности, не удалось разрешить извечную антиномию между равенством и свободой, между равенством, свободой и справедливостью. Да вряд ли есть смысл упрекать их в этом. Ведь это одна из кардинальных проблем самого человеческого существования. А кардинальные проблемы не могут иметь окончательных решений.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Перечислите важнейшие сущностные характеристики либерализма.

2. Каковы факторы формирования и основные вехи эволюции либерализма?

3. Какое место в либерализме занимает идея индивидуальной свободы и прав человека и гражданина?

4. Каково соотношение либерализма и демократии?

5. Что такое классический либерализм и новый либерализм? Каковы различия между ними?

6. Назовите особенности развития либерализма в послевоенный период.

7. Каковы позиции либерализма по социально-экономическим вопросам?

8. Как трактуют либералы проблемы государства, власти и демократии?

9. Как решается в либерализме антиномия свободы, равенства и справедливости?

ЛИТЕРАТУРА

Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1972;

Киссель М.А. Принципы 1789 года (генезис и первое применение) // Вопросы философии. -1989. - №. 10;

Самуэль Г. Либерализм: Опыт изложения принципов и программы современного либерализма. — М., 1906;

Франк Л.С. По ту сторону "правого" и "левого" // Новый мир. - 1990. - № 4;

Фромм Э. Бегство от свободы. - М., 1989;

Хайек Ф. Дорога к рабству // Вопросы философии. - 1992. - № 1. С. 5;

Чичерин Б.Н. О народном представительстве. - М., 1899.

Глава XI. КОНСЕРВАТИЗМ

Консерватизм - это не просто политическая программа той или иной партии или политический принцип, а система воззрений в отношении окружающего мира, тип сознания и политико-идеологических ориентации и установок, который, так же как либерализм, социал-демократизм, марксизм, не всегда ассоциируется с конкретными политическими партиями. Консерватизм вобрал в себя различные, порой противоречивые идеи, концепции, доктрины, традиции. Характерно, что в четырехтомной антологии "Мудрость консерватизма" среди приверженцев консервативной традиции перечислены такие разные по своим социально-философским и идейно-политическим позициям мыслители, как Платон, Аристотель, Цицерон, Н. Макиавелли, Г. Болингброк, Э. Берк, А. де Токвиль, Ф. Ницше, А. Гамильтон, Дж. Адаме, Ф. фон Хайек и др. Обращает на себя внимание историческая многовариантность консерватизма.

Все же история консерватизма начинается со времен Великой французской революции конца XVIII в., бросившей вызов самим основам старого порядка, всем традиционным силам, всем формам господства аристократии. Именно с этого времени берут начало две классические традиции консерватизма: первая, восходящая к французским мыслителям Ж. де Местру и Л. де Бональду; вторая - к английскому мыслителю Э. Берку. Если в англосаксонских странах утвердился в основном берковский вариант консерватизма, то в странах континентальной Европы - своеобразный синтез идей, ценностей и установок обеих традиций, которые, естественно, в каждой конкретной стране, особенно в современных условиях, проявляются в национально-специфических формах.

§ 1. Сущность концепций консерватизма

Впервые основные положения консерватизма сформулированы в работах Э. Берка, Ж. де Местра, Л. де Бональда и их единомышленников и последователей. Как правило, отправным пунктом современного консерватизма считается выход в свет в 1790 г. знаменитого эссе Э. Берка "Размышления о Французской революции". Сам термин "консерватизм" вошел в обиход после основания Шатобрианом в 1815 г. журнала "Консерватор". Серьезный вклад в развитие консервативной традиции внесли русские философы, социологи и политические мыслители, такие как К. Леонтьев, Н. Данилевский, В. Соловьев, И. Ильин во второй половине XIX - начале XX в., а после прихода к власти большевиков - представители русского зарубежья.

Отцы-основатели консерватизма противопоставили выдвинутым европейским Просвещением и Великой французской революцией идеям индивидуализма, прогресса, рационализма взгляд на общество как на органическую и целостную систему. Реализация этих идей, утверждали они, предполагает обесценение унаследованных от предков традиций и бессмысленное разрушение моральных и материальных ценностей общества. У консервативных мыслителей так или иначе присутствует идея некоего жизненного начала всего реального мира. У некоторых русских мыслителей консервативной ориентации, например у В. Соловьева, в качестве такого жизненного начала выступала София - Душа мира, Премудрость Божия. Предполагалось, что человек в силу ограниченности своего разума не вправе бездумно браться за переустройство мира, поскольку тем самым он рискует задеть заключенную в этом мире духовность, или жизненное начало.

Характеризуя общество как амальгаму институтов, норм, моральных убеждений, традиций, обычаев, восходящих своими корнями глубоко в историю, сам по себе факт их взаимосвязанности и единства они рассматривали как чудо истории, поскольку этот факт невозможно объяснить рациональными доводами. Существующим институтам, по их мнению, следует отдать предпочтение перед любой теоретической схемой, какой бы совершенной она ни показалась с рациональной точки зрения. Поскольку все формы моральной и политической приверженности зиждятся на ассоциациях и поскольку ассоциации нельзя искусственно создать за короткое время, то разрушение унаследованных институтов является крайне безответственным делом.

Как считали основатели консерватизма, политические принципы следует приспосабливать к обычаям, национальным традициям, установившимся общественно-политическим институтам. В их конструкциях естественным и законным считалось лишь общество, основанное на иерархической структуре, отдельные части которой обеспечивают жизнеспособность и целостность общественного организма, подобно тому как отдельные органы человеческого тела - жизнеспособность и целостность всего его организма.

Если либерализм и социализм с самого начала возникли в качестве классовых идейно-политических течений, соответственно буржуазии и рабочего класса, то в этом смысле значительно сложнее обстоит дело с консерватизмом. В целом как тип общественно-политической мысли и идейно-политического течения консерватизм отражает идеи, идеалы, установки, ориентации, ценностные нормы тех классов, фракций и социальных групп, положению которых угрожают объективные тенденции общественно-исторического и социально-экономического развития, тех привилегированных социальных группировок, которые испытывают всевозрастающие трудности и давление со стороны не только демократических сил, но и наиболее динамичных фракций имущих слоев населения. Но нередко консерватизм был своего рода защитной реакцией тех средних и мелких предпринимателей, фермеров, лавочников, ремесленников, просто жителей сельской местности, которые испытывают страх перед будущим, несущим с собой неопределенность и зачастую реальное ухудшение социального статуса.

Следует подчеркнуть, что консерватизм в некотором смысле представляет собой нечто большее, чем просто защиту интересов тех или иных слоев населения. "Консервативное" включает в себя утвердившийся и общепринятый в обществе набор ценностей, детерминирующих поведение и образ мыслей значительных категорий людей, а также формы приспособления к традиционным социальным нормам и институтам. Важное место в нем занимают глубинные традиционалистские и ностальгические тенденции, характерные для психологии массовых слоев населения. Бывает и так, что консервативные ценности и нормы поддерживают и отдельные группы населения, интересам которых они объективно противоречат. Такое явление особенно отчетливо наблюдается в периоды крупных социальных сдвигов, сопряженных с существенными изменениями в привычном образе жизни, необходимостью принятия каждым человеком на себя ответственности за свою судьбу и за свои действия, с отказом от устоявшихся, ставших традиционными, установок, ценностей, морально-этических норм и т.д. Об этом свидетельствуют те на первый взгляд парадоксальные явления, которые происходят у нас в стране и других новых странах, образовавшихся на обломках СССР. Речь идет прежде всего о большой прослойке людей, которые после краха тоталитарной системы и с началом коренного реформирования важнейших сфер жизни оказались за чертой бедности, потеряли ориентиры и, не видя для себя приемлемых перспектив, цепляются за прошлое, составляя социальную базу политических сил, выступающих за сохранение старых порядков.

Принимая существующее положение вещей, консерватизм делает ударение на необходимости сохранения традиционных правил, норм, иерархии власти, социальных и политических структур и институтов. В духе гегелевской формулы "все действительное разумно, все разумное действительно" консерватор рассматривает существующий мир как наилучший из всех возможных миров. Конечно, любая страна, любая нация нуждаются в категории людей, партий и организаций, обосновывающих их интересы идеологией, призванной сохранять, защищать и передавать будущим поколениям то, что достигнуто к каждому конкретному историческому периоду, ибо народ без памяти о прошлом - это народ без будущего. Здесь нельзя не упомянуть мудрую восточную поговорку: "Тот, кто стреляет в прошлое из пистолета, в того будущее выстрелит из пушки". Нельзя не сказать и то, что любому обществу в целом есть что отстаивать, сохранять и передавать будущим поколениям.

Вместе с тем, как выше говорилось, истинный консерватизм, призванный защищать статус-кво, обосновать необходимость его сохранения, должен учесть изменяющиеся реалии и приспосабливаться к ним. Свою способность к этому консерватизм продемонстрировал на поворотных этапах истории. Так, в период господства свободнопредпринимательского капитализма он интегрировал идеи свободной конкуренции, свободного рынка, а после великого экономического кризиса и особенно после второй мировой войны - кейнсианские идеи государственного регулирования экономики, социальных реформ, государства благосостояния и т.д. В этом аспекте консерватизм претерпел далеко идущую трансформацию в 70-80-е гг.

§ 2. Новейшие течения консерватизма

Особенность этого периода состояла в кризисе левых - от коммунистических до социал-демократических - и кейнсианских моделей общественного развития. Консерватизм и правизна, по сути дела, заполнили тот вакуум, который образовался с утратой левыми интеллектуальной опоры, их ослаблением, дефицитом дееспособных идей и концепций на левом фланге. Привлекательности моделей и рецептов, предлагавшихся консерваторами и правыми, способствовало в то же время то, что в 70- 80-е гг. существенно изменилось отношение к консерватизму как идеологическому феномену. Сразу после второй мировой войны многие политические партии консервативной ориентации в европейских странах не рисковали принять название "консервативные", боясь быть отождествленными с фашизмом и реакцией. В настоящее время фашизм с его претензиями на "революционный консерватизм" в глазах многих представителей гуманитарных и социальных наук Запада как бы оказался достоянием истории. В целом если раньше консерватизм был непопулярным термином, то в конце 70-х гг. он вновь приобрел популярность. В ряде европейских стран возникли политические партии под названием "консервативная, правда, с дополнением прогрессивная, народная, демократическая" и т.д. Приход к власти в США в 1980 г. Р. Рейгана и его победа на второй срок в 1984 г., победа консервативной партии во главе с М. Тэтчер в Англии три раза подряд, результаты парламентских и местных выборов в ФРГ, Италии, Франции показали, что идеи и принципы, выдвигавшиеся этими силами, оказались созвучными настроениям довольно широких слоев населения, что речь идет о глубоком, не ограниченном национальными рамками явлении.

Все варианты современного консерватизма как на национальном, так и на международном уровнях объединены определенным комплексом концепций, идей, принципов, идеалов, в совокупности составляющих течение консерватизма как особого типа общественно-политической мысли. В то же время при близком рассмотрении между отдельными национальными вариантами консерватизма, да и внутри этих последних, обнаруживается разнообразие оттенков, переходных ступеней, расхождений и т.д. Не случайно в западной литературе существует разнобой мнений относительно вычленения и характеристики консерватизма: в нем, как правило, выделяют четыре, пять, семь, а то и более течений или направлений.

В целом в большинстве национальных вариантов современного консерватизма можно выделить неоконсерваторов, "новых правых" ("неоправых"), традиционалистские или патерналистские направления консерваторов. При этом следует отметить, что позиции отдельных группировок "новых правых" и части неоконсерваторов в ряде стран по комплексу вопросов, связанных с социально-экономической сферой и ролью государства, идут настолько далеко, что их, как правило, объединяют в так называемое "радикалистское" течение консерватизма, под которым подразумеваются прежде всего рейганизм в США и тэтчеризм в Англии, установки которых в том или ином сочетании были заимствованы "неоправыми" и неоконсервативными группировками Западной Европы. Позиции этого крыла консерватизма в ряде вопросов, особенно что касается риторики, близки позициям так называемого либертаризма, представляющего собой довольно разнородное и аморфное течение, в котором уживаются придерживающиеся самых разных воззрений и убеждений обществоведы. Либертаризм - это комплекс не только экономических, но и в не меньшей степени социально-философских, идейно-политических, морально-этических идей, концепций, установок, ориентации. В его основе лежит идея, согласно которой человек, как единоличный хозяин своей жизни, вправе поступать с ней по своему усмотрению до тех пор, пока он насильственно не вмешивается в жизнь другого человека.

Рассматривая общество как простой механизм, состоящий из автономных индивидов, либертаристы совершенным считают лишь "атомистическое" общество, противостоящее государству как враждебная сила. В целом по вопросам, касающимся государственно-политической системы, соотношения экономических, социальных и политических аспектов, взаимоотношений отдельного индивида, государства и общества, либертаристы занимают позиции правее не только либералов, но и консервативного лагеря. Они являются правыми радикалами, поскольку ратуют за изменение основ современного капитализма и восстановление принципов индивидуализма, свободно-рыночных отношений, свободной конкуренции в их чистом виде. В крайних своих проявлениях либертаризм выступает за "анархо-капитализм", то есть свободнорыночное общество, вообще не признающее государство.

Верно, что апелляция к принципам свободного рынка и свободной конкуренции, критика государственного вмешательства, "государства благосостояния", социальных реформ и т.д. характерны для программных выступлений многих ведущих государственных и политических деятелей консервативной ориентации Запада. При всем том, как можно убедиться из нижеизложенного материала, позиции либертаристов существенно расходятся с позициями всех вариантов современного консерватизма, в том числе и тех его ответвлений, которые в совокупности составляют "радикалистское" течение. Так, большинство консервативных политических сил, учитывая изменения, происшедшие за последние десятилетия в структуре капитализма, сознают невозможность демонтажа механизмов государственного регулирования и возврата к системе, основанной всецело на принципах свободного рынка и неограниченной конкуренции. При всех рассуждениях о необходимости возврата к свободному рынку консерваторы и неоправые не выдвигали, да и не могли выдвинуть, задачу демонтажа института государственного вмешательства. Это особенно наглядно обнаруживается при анализе их позиций в отношении программ социальной помощи, являющихся одним из важнейших объектов критики консервативного лагеря. По мнению "неоправых" и неоконсерваторов, чрезмерно разросшиеся программы социальной помощи государства благосостояния разрушают сам принцип опоры каждого человека на самого себя, на собственные силы и воспитывают в людях иждивенческие настроения.

Но вместе с тем большинство консерваторов выступают за сохранение с теми или иными модификациями государства благосостояния. Как отмечает, например, американский неоконсерватор И. Кристол, цель неоконсерватизма - это консервативное "государство благосостояния". По мнению же Н. Глейзера, "рейгановская администрация продемонстрировала полное приятие идеи государства благосостояния времен нового курса... Победа Рейгана в 1984 г. - это победа консерватизма, впитавшего в себя основные постулаты государства благосостояния". А известный американский консервативный публицист Дж. Уилл даже написал статью под характерным названием "В защиту государства благосостояния".

Приступая к анализу собственно консервативного пласта современной западной общественно-политической мысли, следует отметить, что между "новыми правыми" (особенно если отсечь от них крайне правых радикалов и другие экстремистские группировки ) и неоконсерваторами, объединяемыми в "радикалистское" течение, весьма трудно провести четко очерченную линию разграничения. Невозможно определить тот рубеж, с которого начинается традиционалистский вариант консерватизма. Этим объясняется тот факт, что в западной литературе есть значительный разнобой по вопросу о включении тех или иных исследователей или политических деятелей в одно из названных течений. Это, например, относится прежде всего к Р. Рейгану, М. Тэтчер, Г. Колю, которых одни авторы называют неоконсерваторами, другие - "новыми правыми, а первых двух - зачастую радикалистами. Американских политологов и социологов С. Хантингтона и Р. Нисбета одни причисляют к неоконсерваторам, а другие - к традиционалистским консерваторам; а Д. Белл, С.М. Липсет и Н. Глейзер, оспаривая позицию тех, кто считает их неоконсерваторами, называют себя либералами. В ФРГ имена Б. Вильямса, А. Молера, Г. Рормозера и др. фигурировали в числе то "новых правых", то традиционалистских, то правых консерваторов. Таких примеров можно было бы привести множество.

В целом же часть неоконсерваторов по своему политическому происхождению являются бывшими либералами или даже социал-демократами. Большинство американских неоконсерваторов составляют социал-демократы и представители либерального течения. Что касается новых правых, то их идейно-политические ориентации, установки и ценности сформировались на стыке правого радикализма, традиционалистского консерватизма и неоконсерватизма. У новых правых установки и ориентации современного консерватизма получили выражение в заостренной, жесткой, бескомпромиссной, доведенной до логического конца форме. Другими словами, расхождения между неоконсерваторами и "новыми правыми" зачастую лежат не столько в плоскости основных исходных принципов, сколько в концентрации внимания на тех или иных их аспектах.

§ 3. В чем состоит новизна современного консерватизма?

Как правило, в качестве одного из важнейших элементов консерватизма рассматривается неприятие идеологий, идей, теорий и т.д. Как писал, например, известный американский поэт и историк консервативной ориентации П. Вирек, консервативное мышление носит "антитеоретический" характер, в то время как либеральное мышление рационалистично и целенаправленно конструирует разного рода абстрактные схемы, в соответствии с которыми пытается переустроить общество. Однако это лишь одно измерение консерватизма. Дело в том, что сам консерватизм есть не что иное, как комплекс идей, концепций, принципов и т.д. В действительности, когда говорят об "антиидеологичности" и "антитеоретичности" консерваторов, по сути дела, имеется в виду не то, что у них вообще нет идей и теорий, а то, что они отдают предпочтение прагматизму, оппортунизму, компромиссу перед абстрактными схемами. Они против абсолютизации каких бы то ни было идей и теорий, тем более против их реализации в чистом виде на практике. И в этом, как представляется, они совершенно правы. Ведь история дает множество примеров, когда попытки реализации самых, казалось бы, прекрасных и совершенных идей, доведенных до логического конца, заканчивались абсурдом оруэлловского толка, инквизицией, "ночами длинных ножей", бухенвальдами, гулагами и т.д. Да, консерваторы имеют идеи, концепции и теории, но они, как отмечает Л. Аллисон, "концептуальные скептики" в том смысле, что не интересуются открытием фундаментальных принципов политики и формулированием широких концепций. Они ищут ключи к решению проблем в практике и в конкретных делах.

Идеология консерватизма обнаружилась во второй половине 70-х и в 80-х гг., когда была поставлена задача его идеологического перевооружения. Один из лидеров американского неоконсерватизма И. Кристол считал, что неидеологическая политика - это безоружная политика, а представитель французских "новых правых" А. де Бенуа — что захват власти совершается не только благодаря политическому выступлению, посредством которого овладевают государственным аппаратом, но и благодаря долгосрочной идеологической подготовительной работе в гражданском обществе. Характеризуя положение дел с этой точки зрения в Великобритании, английский публицист Д. Уотсон писал: "Впервые со времен Дизраэли британский консерватизм охвачен идеологической лихорадкой". Идеологизация или деидеологизация данного варианта консерватизма выражается в защите его представителями принципов свободнорыночных отношений, индивидуализма, свободной конкуренции, критике государственного вмешательства, государства благосостояния, социальных реформ и т.д.

Традиционно консерватизм отождествлялся с защитой статус-кво существующих в каждый конкретный исторический период институтов, социальных структур, ценностей и т.д. В действительности же, как указывалось выше, консерватор не мог игнорировать все без исключения изменения. Берковскому стандарту государственного деятеля, как говорил сам Берк, отвечали "предрасположенность к сохранению и способность к улучшению, взятые вместе". Даже у Ж. де Местра, о котором у нас сложилось представление как о решительном и бескомпромиссном защитнике феодальных и абсолютистских порядков, монархические и клерикальные взгляды уживались с определенной долей терпимости в религии и признанием неизбежности перемен. Он считал изменение "неизбежным признаком жизни". Более того, де Местр признавал факт эрозии старого порядка и неизбежность Великой французской революции. Однако при всем том Местр был убежден, что изменениям подвержены лишь формы вещей, а сущность их, будучи отражением божественной мысли, неизменна.

Нельзя не упомянуть, что у истоков социальных реформ стояли Дизраэли, Бисмарк и др., внесшие заметный вклад в развитие современного консерватизма. Вышеупомянутый П. Вирек рассматривал реформы как неизбежное зло, их, по его словам, необходимо провести постепенно, без "антиисторической спешки" "сверху", а не "методами толпы", "снизу". Говоря словами английского романтика С.Т. Колриджа, консерватизм признает постепенный и естественный рост общественных институтов, подобно тому как растет дерево, в то время как "рационалистический либерализм", как утверждал П. Вирек, стремится механически манипулировать этими инструментами, будто они представляют собой отдельные части мебели, которые можно заменить произвольно.

Такой подход присущ и большинству современных консерваторов. Как отмечает, например, один из видных деятелей консервативной партии Великобритании Ф. Пим, консерватизм выступает за медленные и постепенные изменения, имеющие своей целью сохранение всего хорошего и исправление дурного. Например, в трактовке роли государства в различных сферах общественной жизни позиции консерватизма изменяются в зависимости от конкретных обстоятельств. С изменением наличных структур изменяется и содержание консерватизма. Причем, как справедливо отмечал Б. Гудвин, "консерватизм - это своеобразный идеологический хамелеон, поскольку его облик зависит от природы его врага". Иначе говоря, важнейшие положения консерватизма складывались и эволюционировали в качестве ответной реакции на изменения в противостоящих ему идейно-политических течениях. И действительно, консерватизм носил вторичный по отношению к либерализму, различным формам буржуазного и социального реформизма, а также левого радикализма характер. С этой точки зрения идеологические и социально-философские конструкции консерватизма характеризуются эклектизмом и прагматизмом. Это определяло и другие важные его особенности -поливариантность и противоречивость, доходящие порой до прямой конфронтации и несовместимости отдельных составных элементов.

Самое, казалось бы, парадоксальное в нынешнем консервативном ренессансе состоит в том, что консерваторы выступают инициаторами перемен. В этом плане "неоправые" и неоконсерваторы проявили изрядную степень гибкости и прагматизма, способности приспосабливаться к создавшимся условиям. Они четко уловили настроения широких масс населения, требующих принятия мер против застоя в экономике, безработицы, стремительно растущей инфляции, расточительства государственных средств, негативных явлений в социальной жизни и т.д. В значительной степени разгадка успеха представителей консервативных сил сначала в Англии и США, а затем в ФРГ, Франции и других странах кроется в том, что они предложили перемены в момент, когда большинство избирателей желали перемен. Показательно, что лейтмотивом предвыборных платформ большинства консервативных партий стали обещания перемен. На выборах 1979 г. М. Тэтчер, например, претендовала на полное изменение политики господства государства во всех сферах жизни людей, на свертывание такого господства. В программе, предложенной на выборах 1980 г., Р. Рейган подчеркивал необходимость положить "новое начало Америки". Словарь германских консерваторов изобилует такими понятиями, как "поворот", "перемена", "переоценка", "новая ориентация", "обновление" и т.д.

Особенность консерватизма 70-80-х гг. состоит также в том, что из противников научно-технического прогресса они превратились в убежденных его сторонников. Тесно связывая с ним изменения в различных сферах общественной жизни, французские "неоправые" претендовали на то, чтобы "подготовить почву для революции XXI в., которая соединила бы древнейшее духовное наследие с самой передовой технологией". Быть консервативным означает "маршировать во главе прогресса", - заявил Ф.-Й. Штраус в 1973 г. на съезде ХСС. По словам видного деятеля ХДС Р. Вайцзеккера, консерваторы - за прогресс, ибо "тот, кто закрывает дорогу прогрессу, становится реакционером".

Отказавшись от антитехницизма, неоконсерваторы прошли своеобразную метаморфозу и превратились в приверженцев технического прогресса и экономического роста. И наоборот, антисциентизм, в отличие от прежних его форм, которые, как правило, возникали в рамках философского иррационализма, в нынешних условиях характеризуется не "правой" или "консервативной" ориентацией, а, наоборот, "левой" и даже левоэкстремистской ориентацией. Еще представители франкфуртской школы как бы "отняли" антисциентизм у правых и интегрировали в идейно-политические и социально-философские конструкции левых сил. Сложилась ситуация, при которой апелляция к науке как средству решения стоящих перед обществом проблем стала рассматриваться как защита статус-кво и тем самым как выражение политического консерватизма. В то же время по-своему толкуемый антисциентизм стал лозунгом отдельных левых и либеральных группировок, выступающих за преобразования существующей системы на основе принципа "меньше - это лучше", постматериальных ценностей и т.д. Другими словами, в оценке научно-технического прогресса и сциентизма консерватизм и либерализм (левый либерализм), а также левые, по крайней мере отдельные группировки их приверженцев, как бы поменялись местами.

§ 4. Социокультурный и религиозный аспекты консервативного мировоззрения

Для всех течений современного консерватизма, особенно для новых правых и традиционалистов, характерна приверженность социокультурному и религиозному традиционализму. Отказ от традиционных ценностей рассматривается ими как главная причина всех негативных явлений в современном обществе. При этом под традицией подразумеваются универсальные, трансцендентальные ценности и принципы. Как утверждал, например, Р. Уивер, отрицание всего трансцендентального привело к релятивизму, рассматривавшему человека как "меру всех вещей", к отказу от доктрины первородного греха, которую заменили идеей о доброй природе человека. Поскольку лишь физический, чувственный мир стал считаться единственно реальным, начались упадок религии и восхождение рационализма и материализма. Исходя из подобных установок, консерваторы делают особый упор на исчезновении уверенности людей в себе, упадке таких традиционных ценностей, как закон и порядок, дисциплина, сдержанность, консенсус, патриотизм и т.д.

Эта сторона у них проявляется в откровенной ностальгии по более простому, более организованному и гомогенному миру, который, по их мысли, существовал в XVIII-XIX вв. в период свободно-предпринимательского капитализма. Они настойчиво приводят доводы и аргументы в пользу восстановления традиционных ценностей и идеалов, таких как семья, община, церковь и другие промежуточные институты. В них, как считает У. Вальдгрейв, единство между различными компонентами осуществляется родственными, географическими, экономическими, культурными или иными узами, обеспечивающими преемственность материальных и духовных ценностей.

Собственно говоря, новое "неоправых" и неоконсерваторов в значительной степени состоит в том, что они делают упор на социокультурных и религиозных проблемах, на религиозном и культурном отчуждении. Как утверждает П. Вьяль, буржуазное потребительское общество, в котором вся система ценностей строится на экономике, оставляет людей в состоянии духовной нищеты. Исходя из аналогичного тезиса, идеолог американских неоправых П. Уэйрич подчеркивает: "Сама суть нового правого - это основанный на морали консерватизм". "Наши лозунги основываются не на экономической теории, а на религиозных взглядах", - утверждает он. Показательно, что зачинатели французского "неоправого" движения первоначально декларировали, что будут ограничивать свою деятельность исключительно сферой культуры.

Однако в трактовке того, что понимать под действительно традиционными ценностями, неоконсерваторы и "правые" США и ряда других стран значительно расходятся. Так, большинство американских "неоправых" - ревностные приверженцы протестантского фундаментализма, основанного на буквальном толковании Библии, религиозном фанатизме, враждебности к инакомыслию и т.д.

В некоторых западноевропейских странах неоконсерваторы и особенно отдельные группы неоправых придерживаются иных позиций. В ФРГ и Франции, например, они видят свою задачу в возрождении "духа старой Европы", в котором, как считает Л. Балла, "переплелись корни греческой, латинской, кельтской, германской и славянской культур". В целом возврат к прошлому мыслится этими идеологами "новых правых" как отказ от иудеохристианской традиции, возрождение ценностей языческой Европы на базе синтеза начал Аполлона и Диониса. "Песнь мира - языческая, таково послание революции грядущего века", - утверждают французские "новые правые". Христианство не устраивает их тем, что оно-де своим монотеизмом уравнивает всех верующих, вносит в "европейское сознание революционную антропологию, основанную на идеях эгалитаризма и тоталитаризма". Что касается древней индоевропейской традиции или, проще говоря, язычества, то оно привлекает их своим политеизмом, служащим как бы современным вариантом политико-культурного и мировоззренческого плюрализма.

Особенность идейно-политических позиций "неоправых" Франции, ФРГ и некоторых других стран Западной Европы состоит в широком использовании новейших этнологических и психологических теорий и их приложении к политическим реалиям современности. Тезис о "глубоких различиях" между расами, порожденных специфическими различиями в природно-климатических и историко-культурных условиях их жизни и эволюции, ссылки на "этноплюрализм", этническое и культурное разнообразие дают "новым правым" возможность использовать антиколониалистские лозунги левых для обоснования "генетической предрасположенности" каждой расы к раз и навсегда установившейся социокультурной модели.

Для обоснования своих позиций по данному вопросу они, используя заимствованную у средневековых номиналистов идею отрицания объективной "универсальной логики", ставят перед собой задачу развенчать универсальную этику, универсальные ценности и т.д. Обществоведы Германии и Франции "новой правой" ориентации считают, что за любым универсализмом скрывается тот или иной этноцентризм, навязывающий другим народам свои ценности и понятия. По их мнению, каждая цивилизация имеет собственную, неповторимую логику развития. Здесь явно напрашивается сравнение с Ф. Ницше, который говорил: "Каждый народ имеет свой язык добра и зла: этого языка не понимает сосед - свой язык нашел себя в обычаях и нравах".

Нет сомнений в том, что "новые правые" во многом правы, подчеркивая, что каждый народ имеет собственную историю, определяющую его культуру, характер, психологию, традицию, обычаи, - все то, что составляет его судьбу, прошлое, настоящее и будущее. Но вместе с тем любой народ, независимо от его численности и географического региона, существует не в изолированных от других народов резервациях, а в сообществе всех других народов, составляющих в совокупности человечество. Само конституирование человечества, его существование и жизнеспособность как единого целого были бы невозможны, если бы для составляющих его народов не были характерны помимо специфически национальных и этнических черт и особенностей общечеловеческие черты, ценности, нормы, или, говоря словами самих "неоправых", универсальные ценности, универсальная этика и т.д.

Интерес неоправых и неоконсерваторов к социокультурным и морально-этическим проблемам не случаен, а имеет под собой реальную основу. Если совсем недавно проблематика культуры представляла собой как бы неотчуждаемую собственность философии культуры или в лучшем случае философии истории, то в последние десятилетия она приобрела социологическое и политологическое измерение, обнаружив органическую связь с социально-экономическими проблемами. Поэтому неудивительно, что известный американский социолог Д. Белл пытался объяснить суть конфликтов в современном западном обществе "культурными противоречиями капитализма". Белл отдает приоритет политике перед социальной структурой и культуре - перед политикой, поскольку, по его мнению, именно культура самым непосредственным образом связана с ценностями и идеалами, которые в конечном итоге формируют историю. Культура определяет социальное и политическое поведение, и поэтому основа современных конфликтов - в „"культурных противоречиях капитализма".

Придавая первостепенное значение культуре в качестве системообразующей категории, одну из своих главных целей "неоправые" видят в ликвидации "монополии левых в области культуры" и завоевании "культурной власти над обществом", считая это необходимой предпосылкой для завоевания политической власти. Как писал, например, А. де Бенуа, "нельзя овладеть политической властью без предварительного завоевания культурной власти". Примечательно, что они называют свою стратегию "правым грамшизмом".

§ 5. Проблемы свободы, демократии и государства в трактовке консерватизма

Значительное место в конструкциях современных консерваторов занимают проблемы свободы, равенства, власти, государства, демократии и т.д. Следует отметить, что в трактовке данного круга проблем большинство консерваторов считают себя решительными защитниками прав человека и основополагающих принципов демократии. Не отвергая плюралистическую демократию, они высказываются за критический подход к заложенным в ней опасностям. При этом они убеждены в наличии тесной взаимосвязи между капитализмом и демократией. Представители так называемой "публичной школы" Ф. Хайек, Д. Эшер, М. Олсон и др., например, полагают, что политическая демократия способна выжить и функционировать только в условиях капиталистической экономики, основанной на принципах свободного рынка (о правомерности такой оценки см. в главе, посвященной проблематике демократии).

В целом для неоконсерваторов и неоправых характерно амбивалентное отношение к государству и связанным с ним институтам. С одной стороны, в глазах консерваторов государство - это источник и защитник закона и морали. Без сильного государства общество может оказаться во власти анархии. Для них характерно позитивное, зачастую авторитарное отношение к государству, что, в свою очередь, предполагает или порождает антииндивидуализм. "Хотя, - пишет Н. Бэрри, - защита частной собственности, рынка, личной свободы является формальным выражением консерватизма, она редко имеет своим основанием индивидуалистическую философию и почти всегда подчинена требованиям стабильности и преемственности". С другой стороны, сильное государство может оказаться инструментом подавления индивидуальной свободы. Поэтому теоретики консерватизма постоянно подчеркивают "важность ассоциаций людей, меньших по размеру, чем государство".

При необходимости выбора между индивидом и обществом значительная часть консерваторов ставит на первое место общество. По их мнению, последнее, будучи значительно шире правительства, исторически, этически и логически выше отдельного индивида. Права отдельного человека носят одновременно и естественный и социальный характер: естественный, потому что принадлежат человеку, созданному богом в качестве части великого плана природы, а социальный, потому что человек может пользоваться этими правами лишь в организованном обществе. Правительство является политическим орудием общества, призванным обеспечить и защищать естественные права человека, а стабильная и эффективная экономика - это слияние индивидуального предпринимательства, групповой кооперации и правительственного регулирования.

Наиболее далеко идущие выводы и в данном вопросе делают отдельные "новые правые" Западной Европы. Так, сторонники неоправой группировки ГРЕС отвергают традиционное "христианско-либеральное" предпочтение индивидуального коллективному, противопоставление понятий "свобода" - "господство". Осуждая стремление человека Нового времени отказаться от принципов авторитарности и иерархии, от "мира, каков он есть", ради "мира, каким он должен быть", они призывают заменить идею прав человека идеей прав коллектива.

Традиционалистский консерватизм представлен патерналистским крылом в английском торизме, голлизмом - во Франции, правыми консерваторами и частью представителей социал-консерватизма — в Германии. Разделяя многие из вышеизложенных позиций, они в ряде аспектов значительно расходятся с новыми, правыми и радикалистскими группировками неоконсерваторов в трактовке роли государства, его взаимоотношений с обществом, отдельным индивидом, свободы и свободнорыночных отношений и т.д. Как отмечает, например, П. Уорстхорн, "социальная дисциплина... представляет собой значительно более плодотворную... тему для современного консерватизма, чем индивидуальная свобода". По мнению немецкого консерватора Б. Вильмса, "государство, как воплощение всеобщего интереса, неизбежно должно сохранить негативное отношение к индивидуальному интересу, притязания которого могут быть в принципе безграничными... Государство должно иметь возможность выступать по отношению к индивиду как власть, принуждение, а в крайнем случае - и как насилие".

Большой интерес в рассматриваемом плане представляет модель, предлагаемая французским голлизмом. Либерализм не устраивает голлистов своим "эгоизмом и индивидуализмом" и стремлением "навязать обществу власть технократии", то есть элитарного и кастово замкнутого института профессионального менеджмента, представляющего собой "антипод любого демократического режима". Главная ошибка либералов, по мнению голлистов, состоит в игнорировании того, что "средний француз невраждебно относится к дирижизму", то есть к государственному регулированию.

Центральное место в голлистской доктрине занимает тезис о приоритете французской нации и о "величии Франции". А это, по мнению голлистов, может быть обеспечено только сильным государством.

Примерно такой же точки зрения придерживаются английские консерваторы-традиционалисты. В качестве важного шага в направлении преодоления наметившегося во второй половине 70 - начале 80-х гг. "кризиса доверия" консерваторы предлагают восстановление авторитета и престижа власти и правительства. Продолжая развивать традиционный постулат консерваторов о том, что власть - предпосылка всех свобод, они придают первостепенное значение закону и порядку, авторитету и дисциплине. По их мнению, современное "производственное общество" нуждается в повиновении и послушании, и государство для достижения этих целей вправе принимать соответствующие меры. Подлинный порядок в обществе зиждется, по их мнению, на образовании, дисциплине и институтах, а свободу может обеспечить только сильное государство.

Консерваторы в значительной степени правы, рассматривая власть и необходимость подчинения дисциплине как важный атрибут государственности. И действительно, где нет дисциплины, закона и порядка, там нельзя говорить об эффективности и дееспособности государственно-политических институтов, об их полной легитимности в глазах основных категорий населения. В современных условиях позиции консерваторов по данному кругу вопросов приобретают дополнительную значимость, что в глазах части населения увеличивает их притягательность. Тем более, что представители почти всех национальных вариаций консерватизма пытаются привести новые аргументы в пользу традиционного для него синтеза индивидуализма и авторитета государства, индивидуальной свободы и всеобщей воли.

Для приверженцев традиционалистского или патерналистского консерватизма характерен больший, чем у "новых правых" и неоконсерваторов, упор на традицию, тесно привязанную к религии. Причем американские "новые правые" отдают предпочтение модернизированным формам вероисповедания через так называемые "электронные церкви". Их европейские единомышленники выступают вообще за отказ от иудеохристианской традиции и возрождения язычества. Неоконсерваторы, по крайней мере значительная их часть, являются приверженцами либеральных церквей или же деистами. Традиционалистские консерваторы склонны в большей степени поддерживать католицизм и протестантизм в их традиционных ипостасях. У них под традицией подразумеваются универсальные, трансцендентные ценности и принципы, которые пронизаны религиозным духом. Отказ от этих ценностей и принципов рассматривается ими как главная причина всех негативных явлений в современном обществе.

В целом идеи и концепции традиционного консерватизма, которые в тех или иных пропорциях интегрировали остальные варианты консерватизма, сводятся к следующему: вера в естественный закон, не зависящий от воли людей, убеждение в том, что человеческое общество представляет собой своего рода "духовную корпорацию", такую как церковь. Порядок, справедливость и свобода являются продуктами очень длительного периода человеческой истории. Поэтому для сохранения стабильности "общества-корпорации" первостепенное значение имеет сохранение "беспрерывной преемственности и связи жизненной артерии". Изменения в обществе не должны производиться каким-либо искусственным образом, поскольку оно само производит их естественным путем. Консерваторы предпочитают известное неизвестному, настоящее и прошлое - будущему. Для сохранения стабильности человеческого общества безопаснее руководствоваться мудростью, унаследованной от прошлых поколений, чем взвешивать каждый "эфемерный" вопрос на основе личных мнений и личного разума. "Индивид глуп, а род мудр". Вера в многообразие, сложность и непознаваемость установившихся социальных институтов и форм жизни. Для "здорового" разнообразия в обществе должны существовать различные группы и классы, отличающиеся своим экономическим положением и многими другими формами неравенства. Истинное равенство - только перед богом. Жизнеспособность общества достигается наилучшим образом, когда оно направляется мудрым и способным руководством, и если разрушить естественные и институциональные различия, то вакуум заполняется тираном. Частная собственность - продукт человеческого разнообразия, без нее свобода невозможна, а общество обречено на гибель.

Подводя итоги всему изложенному, можно констатировать, что современный консерватизм, прошедший длительный путь исторического развития, представляет собой весьма сложное и многослойное образование, в котором уживаются самые разнообразные, порой конфликтующие между собой идеи, концепции, установки и принципы, и поэтому естественно, что он пронизан глубокими противоречиями. Как отмечает П. Аллисон, консерваторы являются одновременно "индивидуалистами и коллективистами, приверженцами авторитаризма и свободы, мистиками и разумными практическими людьми". Разнородны и противоречивы выдвигаемые ими идеи и рецепты решения проблем, стоящих перед капиталистическим обществом. С одной стороны, они ратуют за восстановление принципов свободной конкуренции и свободнорыночных отношений. С другой стороны, всячески подчеркивают свою приверженность традиционным ценностям и идеалам с их акцентом на семью, общину, церковь и другие промежуточные институты, которые, как выше говорилось, подрываются в процессе реализации принципов свободнорыночной экономики. Вместе с тем традиционалистское и патерналистское течение консерватизма выступает в защиту сильной власти и государства, видя в них средство обеспечения закона и порядка, сохранения традиций и национального начала и т.д. Здесь, пожалуй, в наиболее отчетливой форме высвечивается противоречивость позиций консерваторов в трактовке проблем свободы, равенства, прав человека и соотношения последних с традицией, государством.

Такая позиция вполне объяснима, если учесть, что проблемы слишком сложны и деликатны и их невозможно объяснить с помощью простых и однозначных формул, доводов и аргументов. Особенно бережно и осторожно к трактовке этих проблем следует подойти в периоды крупных социально-экономических сдвигов, когда людям свойственно впадать в крайности, которые почти всегда чреваты непредсказуемыми негативными последствиями. В условиях масштабных и глубоких перемен, которые в настоящее время переживает наша страна, умеренность, взвешенность, здравый смысл, характерный для консерватизма, способны послужить противовесом крайностям.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Назовите важнейшие сущностные характеристики консерватизма.

2. Назовите основные течения современного консерватизма. Перечислите различия и сходство между ними.

3. В чем вы видите новизну неоконсерватизма и новых правых?

4. Объясните место и роль социокультурного и религиозного традиционализма в консерватизме.

5. Каково отношение современного консерватизма к государству благосостояния?

6. Каковы позиции консерваторов в трактовке проблем свободы, демократии, государства?

ЛИТЕРАТУРА

Берк Э. Размышления о революции во Франции. // Соц. исследование. — 1991. - № 6, 7, 9; 1992. - № 2; 1993. - № 4;

Григорьян Б Т. "Просвещенный" консерватизм // Вопросы философии. — 1979. - № 12;

Мангейм К. Консервативная мысль // Соц. исследование. — 1993. - № 4;

Современный консерватизм. - М., 1992;

США: Консервативная волна. — М., 1994;

Френкин А.А. Западногерманские консерваторы: кто они? - М., 1990.

Глава XII. СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЗМ

Выше уже говорилось, сколь большую роль сыграла социал-демократия в формировании как современной общественно-политической системы, так и идейно-политической ситуации в современном мире. Известные исследователи и политические деятели, не принадлежащие к самой социал-демократии, не без оснований называли XX век социал-демократическим веком. Теперь попытаемся выяснить, что есть социал-демократия и какое место она занимает в общем спектре социально-политических течений в индустриально развитых странах современного мира.

Предварительные замечания. Под социал-демократией, как правило, понимают теорию и практику всех партий, входящих в социалистический интернационал, и к ней относят те социальные и политические силы, которые составляют эти партии. Социал-демократию можно обозначить и как социально-политическое движение, и как идейно-политическое течение. Причем внутри этого движения есть различные его направления: социально-философское, идеологическое и политическое. Например, для социалистических партий Франции, Италии, Испании, Греции и Португалии понятие "социал-демократия" совпадает с деятельностью самой партии. Применительно к ним используются понятия "социализм", "латинский социализм" или "средиземноморский социализм". Они отличаются от социал-демократических партий Скандинавии, Великобритании, Германии, Австрии некоторым уклоном вправо. По-видимому, это произошло под бременем опыта длительного пребывания у власти. Существуют "скандинавская" или "шведская" модели, "интегральный социализм", основывающиеся на австромарксизме. Выделяют "фабианский социализм", "гильдейский социализм" и т.д. Специфика есть и у германского, французского, испанского вариантов социал-демократии. Необходимо отметить и то, что социал-демократия имеет богатую историческую традицию.

Очевидно, что мы имеем дело с весьма сложным и многоплановым явлением. Об этом, в частности, свидетельствует огромная литература по данной проблематике как на Западе, так и у нас в стране. Этим объясняется тот выбор основных вопросов, которые рассматриваются в этой главе, относящейся к характеристике общих контуров социал-демократии.

§ 1. Идейные истоки социал-демократии

Идейные истоки социал-демократии берут начало со времен Великой французской революции и идей социалистов-утопистов. Но несомненно и то, что она получила импульс от марксистской теории и под ее влиянием. При этом главным стимулом утверждения и институциализации социал-демократии являлись формирование и возрастание в конце XIX - начале XX в. роли и влияния рабочего движения в странах с развитым капитализмом. Первоначально почти все социал-демократические партии возникли как внепарламентские партии, призванные отстаивать в политической сфере интересы рабочего класса. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в ряде стран (например, в Великобритании и Скандинавских странах) профсоюзы и поныне являются коллективными членами этих партий.

Социал-демократия первоначально разделяла важнейшие установки марксизма на ликвидацию капитализма и коренное переустройство общества на началах диктатуры пролетариата, обобществления средств производства, всеобщего равенства и т.д. Некоторые члены этих партий поддерживали идею марксистов о революционном пути ликвидации капитализма и переходе к социализму. Но в реальной жизни получилось так, что социал-демократия в целом признала существующие общественно-политические институты и общепринятые правила политической игры. Партии социал-демократической ориентации институциализировались, стали парламентскими партиями. С этой точки зрения всю последующую историю социал-демократии можно рассматривать также и как историю постепенного отхода от марксизма.

Реальная практика заставила руководителей социал-демократии убедиться в бесперспективности революционного перехода от старой общественной системы к новой, в необходимости трансформировать, усовершенствовать ее.

В экономической и политической борьбе той эпохи они убедились, что многие требования рабочего класса можно реализовать мирными средствами, в процессе повседневных и постепенных перемен. Чуть ли не все социалистические и социал-демократические партии ставили своей целью "разрыв с капитализмом". Их программы конца XIX - начала XX в. не были революционными в полном смысле этого слова, хотя и содержали известный набор радикальных лозунгов. С самого начала для большинства социал-демократических партий было характерно совмещение революционных лозунгов с оппортунистической, прагматической политической практикой. Постепенно в программах большинства социал-демократических партий брали верх оппортунизм, прагматизм, реформизм. Особенно ускоренными темпами этот процесс пошел после большевистской революции в России, которая перед всем миром воочию продемонстрировала гибельность того революционного пути, который предлагался марксизмом (а в его крайних формах - марксизмом-ленинизмом).

Следует подчеркнуть, что по основополагающим идеям марксизма о революции, непримиримой классовой борьбе, диктатуре пролетариата в первые два десятилетия XX в. обозначился раскол в рабочем движении и социал-демократии. Но большевистская революция и созданный вслед за ней III, Коммунистический интернационал институциализировали этот раскол. Социал-демократия и коммунизм, выросшие практически на одной и той же социальной основе и из одних и тех же идейных истоков, по важнейшим вопросам мироустройства оказались на противоположных сторонах баррикад.

Причины таких событий коренились в самой природе рабочего движения и социал-демократии. Как бы предвидя возможность появления диктаторского социализма (согласно марксистской идее - диктатуры пролетариата), руководители реформистского крыла социал-демократии провозгласили своей целью построение демократического социализма. Первоначально по этому вопросу развернулись довольно острые споры, в которых оппоненты этой идеи приводили главный аргумент, что социализм не может быть недемократическим. Но история, как говорится, распорядилась по-иному, показав, что наряду с демократическим бывают нацистский, большевистский и иные варианты тоталитарного социализма.

Понятие "демократический социализм", по-видимому, впервые было использовано в 1888 г. Б. Шоу для обозначения социал-демократического реформизма. Позже его использовал Э. Бернштейн, но его окончательному закреплению способствовал Р. Гильфердинг. В основе первоначальной концепции демократического социализма лежала разработанная в середине XIX в. Л. фон Штайном программа политической, экономической и культурной интеграции рабочего движения в существующую систему. Для представителей данной традиции с самого начала было характерно признание правового государства как позитивного фактора в деле постепенного реформирования и трансформации капиталистического общества.

Разработка основополагающих установок демократического социализма, ориентированного на постепенное реформирование общества, была предложена Э. Бернштейном. В смысле признания идеи интеграции рабочего класса в существующую систему и ее постепенной трансформации эволюционным путем большинство современных социал-демократов являются наследниками Э. Бернштейна. Главная его заслуга состояла в отказе от тех разрушительных установок марксизма, реализация которых в России и ряде других стран привела к установлению тоталитарных режимов. Речь идет прежде всего об установках на уничтожение до основания старого мира в лице капитализма, установление диктатуры пролетариата, непримиримую классовую борьбу, социальную революцию как на единственно возможный путь ниспровержения старого порядка и т.д. Отвергая идею диктатуры пролетариата, Э. Бернштейн обосновывал необходимость перехода социал-демократии "на почву парламентской деятельности, числового народного представительства и народного законодательства, которые противоречат идее диктатуры". Социал-демократия отказывается от насильственных, конвульсивных форм перехода к более совершенному социальному устройству. "Классовая же диктатура принадлежит более низкой культуре", - подчеркивал Бернштейн. Он считал, что "социализм не только по времени, но и по внутреннему своему содержанию" является "законным наследием" либерализма. Речь идет о таких принципиальных для обоих течений вопросах, как свобода личности, хозяйственная самостоятельность отдельного индивида, его ответственность перед обществом за свои действия и т.д. Свобода, сопряженная с ответственностью, говорил Бернштейн, возможна лишь при наличии соответствующей организации и "в этом смысле социализм можно было бы даже назвать организаторским либерализмом".

В глазах Бернштейна "демократия - это средство и в то же время цель. Она есть средство проведения социализма, и она есть форма осуществления этого социализма". При этом он не без оснований говорил о том, что "демократия в принципе предполагает упразднение господства классов, если только не самих классов". Он же -и тоже не без оснований - говорил о "консервативном свойстве демократии". И действительно, в демократической системе отдельные партии и стоящие за ними силы так или иначе сознают границы своего влияния и меру своих возможностей и могут предпринять лишь то, на что в данных условиях могут рассчитывать. Даже в тех случаях, когда те или иные партии предъявляют повышенные требования, зачастую делается это, чтобы иметь возможность получить больше при неизбежных компромиссах с другими силами и партиями.

Это обусловливает умеренность требований и постепенность преобразований. Э. Бернштейн настойчиво подчеркивал, что "демократия суть средство и цель одновременно. Она - средство завоевания социализма и форма осуществления социализма". Как считал Бернштейн, в политической жизни только демократия является формой существования общества, пригодной для осуществления социалистических принципов. По его мнению, реализация полного политического равенства является гарантией реализации основных либеральных принципов. И в этом он видел сущность социализма. В такой социалистической интерпретации либеральных принципов Бернштейн выделял три основные идеи: свободу, равенство, солидарность.

Причем на первое место Бернштейн ставил солидарность рабочих, считая, что без нее свобода и равенство при капитализме для большинства трудящихся останутся лишь благими пожеланиями. Здесь перед социал-демократией возникал вопрос: как добиться того, чтобы социалистическое общество стало обществом наибольшей экономической эффективности и наибольшей свободы, одновременно не отказываясь от равенства всех членов общества? Главную задачу социал-демократии Бернштейн видел в том, чтобы разрешить это противоречие. Вся последующая история социал-демократии, по сути дела, и есть история поисков путей его разрешения. Очевидно, что приоритет в разработке теории демократического социализма принадлежит Э. Бернштейну и в его лице - германской социал-демократии. Немаловажный вклад внесли представители фабианского и гильдейского социализма, поссибилизм и другие реформистские течения во французском социализме. Следует назвать также австро-марксизм, особенно его идейных руководителей О. Бауэра, М. Адлера, К. Реннера, активно выступавших против большевизма и ленинизма.

Были и такие национальные социал-демократические движения, которые с самого начала развивались на сугубо реформистских основах и испытывали на себе лишь незначительное влияние марксизма. К ним относятся, в частности, английский лейборизм и скандинавская социал-демократия. Отвергая революционный путь замены капитализма социализмом, они вместе с тем декларировали цель построения справедливого общества. При этом они исходили из тезиса о том, что, ликвидировав эксплуатацию человека человеком, необходимо оставить в неприкосновенности основные либерально-демократические институты и свободы. Показательно, что в программных документах лейбористской партии Великобритании (ЛПВ) социализм как социально-политическая система вообще не обозначен. Лишь в IV пункте устава партии 1918 г. говорится о том, что ЛПВ стремится "обеспечить работникам физического и умственного труда полный продукт их труда и его наиболее справедливое распределение на основе общественной собственности на средства производства, распределения и обмена и наилучшей системы народного управления и контроля над каждой отраслью промышленности или сферы обслуживания". Шведские социал-демократы еще в 20-е гг. нашего столетия сформулировали концепции так называемого "функционального социализма" и "промышленной демократии", которые не предусматривали ликвидацию или огосударствление частной собственности.

Существенной вехой в становлении современной социал-демократии стала действительная "национализация" различных ее национальных отрядов. Уже Э. Бернштейн подверг сомнению правомерность тезиса Коммунистического манифеста, согласно которому "у пролетария нет отечества". Как писал Бернштейн, "рабочий, который является в государстве, в общине и пр. равноправным избирателем, а вследствие того и совладельцем общественного богатства нации, детей которого община воспитывает, здоровье которого охраняет, которого оберегает от несправедливостей, имеет и отечество, не переставая быть вместе с тем мировым гражданином". При этом он твердо высказывался за то, чтобы германские рабочие в случае необходимости встали на защиту национальных интересов Германии. Голосование немецких социал-демократов 4 августа 1914 г. в рейхстаге за принятие закона о военных кредитах представляло собой признание ими общей национальной задачи, открытую манифестацию подчинения классовых приоритетов национальным. Это означало, по сути дела, признание германской социал-демократией существующего национального государства как положительного факта истории.

Война внесла свои коррективы в позиции лейбористов Великобритании. Был, в частности, поколеблен их пацифистский интернационализм. В 1915 г. трое представителей лейбористской партии вошли в состав коалиционного правительства. Представители лейбористов были привлечены к участию в разных правительственных комитетах, трибуналах и агентствах. Очевидно, что, включившись в механизм управления страной, они приобрели новый статус. Этим немецкие социал-демократы и английские лейбористы демонстрировали свое превращение в лояльную политическую силу, добивающуюся своих целей в двуедином процессе взаимного соперничества и сотрудничества рабочего класса и буржуазии в рамках национального государства. По этому же пути пошли социал-демократические партии других стран индустриально развитой зоны мира.

В духе дискуссий в немецкой социал-демократии в русском легальном марксизме также начался пересмотр ряда важнейших положений классического марксизма. В частности, П.Б. Струве поставил под сомнение Марксову идею о "прогрессирующем социальном угнетении и обнищании масс населения". Исходя из гегелевского диалектического метода, Струве утверждал, что тезис о "непрерывности изменения" служит теоретическим обоснованием скорее эволюционизма, нежели революционности. "При обосновании социализма как исторически необходимой формы общества, - писал он, - дело идет не о том, чтобы отыскать... элементы, разъединяющие обе формы, а, наоборот... путем непрерывной причинности и постоянных переходов их соединяющие". Утверждая, что присущий ортодоксальному марксизму абсолютизм понятий есть противоположность диалектике, Струве усматривал задачу здравомыслящих людей не в том, чтобы подготовить всемирную катастрофу, утопический скачок в "царство свободы", а в постепенной "социализации" капиталистического общества.

По-видимому, определенный потенциал развития по реформистскому пути был заложен и в российской социал-демократии, в той ее части, которая была представлена меньшевиками, в особенности Г.В. Плехановым и его сподвижниками. Но победу в ней, как мы знаем, одержали большевики, превратившие огромную страну в полигон для своих революционных экспериментов.

§ 2. Демократический социализм в современных условиях

После второй мировой войны наступает новый этап в судьбах демократического социализма. Сразу после войны то ли по инерции, то ли по убеждениям, то ли по каким-либо другим причинам руководители большинства социал-демократических партий, известных своими реформистскими ориентациями, прагматизмом и оппортунизмом, неизменно высказывали свою приверженность марксизму. Так, К. Шумахер в предисловии к Дортмундской программе действий СДПГ писал в 1952 г.: "Мы как социал-демократы не имеем абсолютно никакого повода выбрасывать марксизм целиком за борт... В обеих своих важнейших формах - экономический взгляд на историю и классовая борьба - он не устарел... потому что реальная действительность подтверждает его. Марксизм - не балласт. И если мы не рассматриваем его как катехизис, тем не менее он является методом, которому мы, применяя его для анализа действительности, должны быть благодарны более чем любому другому научному и социологическому методу за обретение силы, знаний, оружия для борьбы. Классовая борьба прекратится только тогда, когда все люди обретут равные права и одинаковые обязанности".

Но тем не менее после второй мировой войны в свете опыта фашизма и большевистской диктатуры в СССР европейская социал-демократия пошла на решительный разрыв с марксизмом и на признание непреходящей ценности правового государства, демократического плюрализма, самого демократического социализма. В 1951 г. Социнтерн принял свою программу принципов - Франкфуртскую декларацию. В ней были сформулированы "основные ценности демократического социализма". Она содержала также положение о возможности плюралистического обоснования социал-демократами социалистической цели. Последняя точка в этом вопросе была поставлена сначала в Венской программе Социалистической партии Австрии (1958 г.) и Годесбергской программе СДПГ (1959 г.), которые решительно отвергли основополагающие постулаты о диктатуре пролетариата, классовой борьбе, уничтожении частной собственности и обобществлении средств производства и т.д. В последующем по этому же пути - одни раньше, другие позже (некоторые в 80-х гг.) -пошли остальные национальные отряды социал-демократии.

При этом руководители социал-демократии все откровеннее подчеркивали многообразие своих идейных источников, плюрализм своих ценностей, установок, ориентации.

С данной точки зрения интерес представляют рассуждения П. Глотца в материалах, посвященных 100-летию со дня рождения К. Маркса: "Что останется от его [Маркса] дела для германской социал-демократии?" или же "Как развивается история этой партии после второй мировой войны - против Маркса?" Отвечая на эти вопросы, он утверждал, что СДПГ после 1945 г. идет по пути, ведущему от В. Айхлера, Л. Нельсона, Г. де Фриза и К. Маркса к И. Канту. В итоге место историко-материалистического и историко-теологического обоснования занимает этическое обоснование демократического социализма. При этом в качестве философской основы своей политической платформы руководители германской социал-демократии признают критический рационализм К. Поппера.

Аналогична картина и в других социал-демократических партиях. Так, в формировании идейно-политических позиций английского лейборизма, по мнению ряда исследователей, важную роль сыграли идеи, почерпнутые у таких политологов, как Ч, Диккенс, Дж. Рэскин, Ллойд Джордж, К. Харди и др. Даже такой левый по своим воззрениям руководитель лейбористской партии, как Т. Бенн, признавая марксизм в качестве одного из источников лейборизма, наряду с ним называл в этом же качестве христианский социализм, фабианство, учение Оуэна, тред-юнионизм и даже радикальный либерализм.

В чем суть современного социал-демократизма вообще и демократического социализма в частности? Пожалуй, наиболее емко и лаконично эта суть выражена в Годесбергской программе СДПГ 1959 г., в которой в качестве "основных целей социалистического стремления" провозглашены свобода, справедливость и солидарность. Эти три пункта в различных модификациях с дополнением ценностей "равенства", "демократии" и т.д. в той или иной форме присутствуют в программах большинства социал-демократических партий.

Центральное место в построениях демократического социализма занимает свобода. В трактовке Годесбергской программы свобода означает самоопределение каждого человека. Свобода, игнорирующая равные права для всех людей, вырождается в произвол. Равенство дает смысл свободе, которая действительна для всех людей. Равные права индивида на самоопределение, на признание его достоинства и интересов составляют содержание справедливости. Что касается справедливости, которая не уважает эти права, то она неизбежно превращается в уравниловку, которая подминает под себя действительную справедливость. Иначе говоря, свобода и равенство обусловливают друг друга. Выражением этой обусловленности является справедливость. Справедливость есть не что иное, как равная для всех свобода.

По мнению приверженцев демократического социализма, свобода для самовыражения достижима лишь в том случае, если понимать ее не только как индивидуальную, но и как общественную свободу. Свобода отдельного индивида может реализоваться только в свободном обществе и, наоборот, не может быть свободного общества без свободы отдельного индивида. Как писали М. Шляй и И. Вагнер, "свобода не предоставляет индивидууму неограниченной автономии, но и не требует от него безусловного подчинения заповедям общества. Скорее, она находится в поле напряжения между свободой индивидуума и его социальной обязанностью".

Следует отметить, что, поставив в основу своих политических платформ идею позитивной свободы, в реализации которой государству предписывалась ключевая роль, в послевоенные десятилетия европейская социал-демократия добилась внушительных успехов. Оказавшись в ряде стран у руля правления или превратившись в серьезную парламентскую силу, социал-демократические партии и поддерживающие их профсоюзы стали инициаторами многих реформ (национализация ряда отраслей экономики, беспрецедентное расширение социальных программ государства, сокращение рабочего времени и т.д.), составивших тот фундамент, который обеспечил бурное экономическое развитие индустриальных стран. Им же принадлежит большая заслуга в создании и институционализации государства благосостояния, без которого немыслима общественно-политическая система современного индустриально развитого мира. Позитивным фактором мирового развития стал Социалистический интернационал, объединивший 42 социалистические и социал-демократические партии европейских и неевропейских стран.

Процессы европейской интеграции дали толчок к интеграции европейской социал-демократии. В 1974 г. был образован союз социал-демократических партий Европейского сообщества. Причиной такого объединения стали прямые выборы в Европейский парламент. В этом парламенте социал-демократические партии объединились в самостоятельную фракцию, в которую вошли парламентарии -социал-демократы от всех стран - участниц ЕЭС. Европейская социал-демократия сыграла немаловажную роль в достижении разрядки напряженности между Востоком и Западом, в развертывании хельсинкского процесса, других важных процессах, способствовавших оздоровлению международного климата последних десятилетий. Неоценимую роль во всех этих аспектах сыграли такие выдающиеся деятели социал-демократии XX в., как В. Брандт, У. Пальме, Б. Крайски, Ф. Миттеран и др.

О том, насколько велика позитивная роль социал-демократии в определении приоритетов внутриполитического развития на уровне страны, наглядно можно представить на примере Швеции. В данной связи следует говорить прежде всего о так называемой "скандинавской модели", или "шведской модели", демократического социализма. Под этой моделью подразумевается та форма государства благосостояния, которая в послевоенные десятилетия сложилась в Дании, Норвегии и Швеции. Ее возникновение, как правило, связывают с приходом к власти первых социал-демократических правительств: в Дании - в 1929 г., в Швеции и Норвегии - в 1932 г. Поскольку же в наиболее завершенной форме преобразования капитализма реализованы в Швеции, то «скандинавская модель» более известна под названием "шведская модель".

Благоприятствующим для формирования и утверждения "шведской модели" было то, что Швеция не участвовала в двух мировых войнах и социал-демократическая рабочая партия Швеции (СДРПШ) с начала 30-х до середины 70-х гг. бессменно находилась у власти. Эти обстоятельства дали возможность более или менее последовательно реализовать далеко идущие социально-экономические реформы. К "середине 70-х гг. шведскими социал-демократами были достигнуты значительные успехи в реализации социальных программ государства благосостояния. В частности, доля национального дохода, расходуемая на социальные цели, возросла примерно с 10% в начале 50-х гг. до 13% в 70-е гг. Поднялся уровень заработной платы трудящихся и, соответственно, уровень их жизни. Впечатляющие успехи были достигнуты в областях социального обеспечения, здравоохранения, образования, профессионального обучения, жилищного строительства и т.д.

Основными характерными особенностями шведской модели, как правило, считаются: воссоздание за сравнительно короткий период высокоэффективной экономики; обеспечение занятости практически всего трудоспособного населения; ликвидация бедности; создание самой развитой в мире системы социального обеспечения; достижение высокого уровня грамотности и культуры. Эту модель иногда называют "функциональным социализмом" на том основании, что демократическое государство осуществляет функции перераспределения национального дохода в целях обеспечения большей социальной справедливости. Основу смешанной экономики в этой модели составляет органическое сочетание частнокапиталистической рыночной экономики и социально ориентированной системы перераспределения произведенного продукта. Политика государства направлена на то, чтобы подтянуть уровень жизни неимущих слоев населения к уровню жизни имущих слоев населения. Государство обязано обеспечить условия для полной занятости и содержать развитую систему социального обеспечения. В идеале цель состоит в сокращении социального неравенства путем предоставления социальных услуг в важнейших сферах жизни. К этим услугам относятся: система семейных пособий на детей; бесплатное школьное образование; обеспечение в старости; пособие по безработице; обеспечение жильем и т.д.

В последние полтора-два десятилетия в общем контексте дальнейшего освобождения от остатков марксистского наследия в социал-демократии наблюдалась тенденция к усилению акцента на пересмотр позитивной роли государства, на индивидуальную свободу, частную собственность, рыночные отношения и другие связанные с ними ценности и установки. Причем этот акцент делается в контексте более решительного поддержания партиями демократического социализма институтов, ценностей и норм либеральной демократии. Показательно, что в 70-80-е гг. большинство из них приняли новые программные документы. Все они ставят в основу своих программ ряд основных установок, таких как политический плюрализм, частнокапиталистические рыночные принципы экономики, государственное регулирование экономики на основе кейнсианских рекомендаций, социальная помощь неимущим слоям населения, обеспечение максимального уровня занятости и т.д. Есть тенденция к усилению этической аргументации в социал-демократических программах.

На фоне развернувшейся в 70-80-е гг. консервативной волны с характерными для нее требованиями децентрализации, разгосударствления, сокращения государственного регулирования, стимулирования рынка и т.д. в социал-демократии растут настроения в пользу отказа от лозунгов национализации, обобществления или социализации и других традиционных установок демократического социализма. Усиливаются позиции тех правых кругов, которые всегда сохраняли приверженность частной собственности на средства производства. Эти настроения характерны для большинства партий демократического социализма, особенно тех, которые в 80-начале 90-х гг. находились у власти. Это, в частности, выразилось в том, что эти партии осуществляли, по сути дела, неоконсервативную экономическую политику денационализации, разгосударствления, децентрализации. Следует отметить, что эти изменения в социал-демократии происходили в условиях нарастания кризиса тоталитарной системы в СССР и Восточной Европе с ее тотальным огосударствлением, планированием и уничтожением частной собственности на средства производства. Опыт "реального социализма" воочию продемонстрировал всему миру, что эти его атрибуты не только не кладут конец отчуждению, но и многократно усиливают его, не только не обеспечивают свободу, но и беспредельно расширяют и укрепляют тиранию государства над подавляющей массой населения. Монополия государства на средства производства оборачивается монопольным контролем над человеческими жизнями.

В последние годы в социал-демократии растущую популярность получают тезисы, согласно которым государство благосостояния уже выполнило свои задачи и его необходимо заменить "обществом благосостояния". Суть его состоит в признании необходимости децентрализации функций и прерогатив государства по реализации социальных функций и их передачи местным властям и общественным институтам. Так, руководители социал-демократической рабочей партии Швеции, например, заявили о завершении создания государства благосостояния и необходимости перехода на новый этап его развития. Так, министр в социал-демократическом правительстве Б. Хольмберг в 1986 г. выступил с тезисом о том, что социал-демократическая рабочая партия Швеции должна взять курс на создание "новой шведской модели". В качестве важного элемента этой новой модели предлагается изменить точку зрения на роль государства и муниципальных органов. "Главная задача сегодняшнего дня, - подчеркивал Хольмберг, - устранение "мелочного" государственного регулирования. Государству должна быть отведена функция органа общего регулирования, решения глобальных внешних и внутренних проблем, муниципалитетам должно быть полностью передано решение вопросов, касающихся здравоохранения, образования, жилищного хозяйства, организации отдыха".

Центральное место в демократическом социализме занимает вопрос о соотношении целей и средств реформирования общества. Ключ к пониманию этого вопроса дает правильное толкование ставшей знаменитой фразы Э. Бернштейна: "Цель, какой бы она ни была, для меня ничто, а движение - все". Для правильного понимания самой этой фразы приведу контекст, в котором она первоначально была высказана. Впервые Бернштейн сформулировал это положение в статье "Борьба социал-демократии и революция общества" в 1897 г. "Я признаю открыто, - писал он, - то, что понимают обычно под "конечной целью социализма", представляет для меня чрезвычайно мало смысла и интереса: эта цель, что бы она ни означала для меня, - ничто, движение - все. И под движением я понимаю как всеобщее движение общества, т.е. социальный прогресс, так и политическую и экономическую агитацию и организацию для воздействия на этот прогресс". Эту же мысль Бёрнштейн конкретизировал через 20 с лишним лет в своей книге "Что такое социализм?". Социализм, утверждал он, будет результатом не революционного потрясения, а "целого ряда экономических и политических побед рабочего движения не в результате растущей нищеты и унижения рабочих, но как следствие увеличения их социального влияния и завоевания ими относительных улучшений экономического, политического и общего социального и политического порядка".

Очевидно, что здесь мы имеем обоснование постепенности, конкретности мер, осуществляемых в процессе выполнения повседневной рутинной работы, реализации так называемых "малых дел" и т.д., которые в совокупности и составляют движение к социализму. В этом смысле движению отдается приоритет перед отдаленной абстрактной целью. Такой подход, в сущности, стал стратегической установкой политических программ большинства партий демократического социализма. Так, исходя из постулата о том, что не может быть абсолютной, окончательной истины, авторы Годесбергской программы подчеркивали, что в реальной общественной деятельности не может быть абсолютной свободы, абсолютной справедливости и абсолютной солидарности. Поэтому речь должна идти не о стремлении к ним как к абсолютным ценностям, а о стремлении к большей, чем на самом деле есть, свободе, справедливости и солидарности. Из этого вытекало, что основные ценности являются нормативными целями политики.

Немалый интерес с этой точки зрения представляет позиция французской социалистической партии. В программном документе партии "Предложения для Франции" (1988 г.), в частности, говорилось: "Социалистическое общество - это не столько стремление к концу истории, сколько движение к социализму, наращивание реформ и преобразование социальных отношений, и изменение поведения людей и их отношений между собой". В таком же духе понимают продвижение к социализму шведские и швейцарские социал-демократы. Их руководитель X. Хубер, в частности, подчеркивал: "Социализм - не модель, которую мы можем принять, но процесс, в ходе которого мы обучаемся сами определять свою историю".

Поэтому неудивительно, что у большинства социалистических и социал-демократических партий общее направление политики определяется относительно краткосрочными программными документами, содержащими перечень мер, подлежащих осуществлению в случае победы на очередных выборах. Этим объясняется та легкость, с которой лидеры социал-демократов идут на компромиссы и уступки как внутри, так и вне своих партий. Показательно, что, оценивая эту особенность французской социалистической партии, публицисты, как правило, характеризуют ее как "принципиально беспринципную". Обосновывая этот тезис, некоторые обозреватели утверждают, что ее нельзя назвать "ни дирижистской, ни либеральной, ни религиозной, ни антиклерикальной, ни сторонницей развития ядерной энергетики, ни защищающей окружающую среду". Известный консервативный публицист Ж.-Ф. Ревель отмечал в данной связи, что в определенных условиях соцпартия была способна разрешить все противоречия: быть одновременно марксистской и немарксистской; отстаивать единство с коммунистами и исключительность своей роли; придерживаться проевропейской и антиевропейской позиции; выступать против социал-демократии во Франции и за социал-демократию в Европе.

Следует отметить еще один момент. Правые и левые в социал-демократии настолько расходятся друг с другом, что их без особого труда можно было бы развести по разным партиям. Так и произошло, к примеру, в Италии, где в середине 50-х гг. правое крыло социалистической партии отделилось от нее и образовало самостоятельную социал-демократическую партию. Так произошло в Англии в начале 80-х гг., где отделившаяся от лейбористской партии группировка также создала самостоятельную социал-демократическую партию. Постоянно подвергалась искушению социал-демократией французская социалистическая партия. Известно, что между левым и правым крылом этой партии существуют довольно серьезные различия. Это относится к большинству партий демократического социализма.

Поэтому неудивительно, что эти партии довольно безболезненно идут на заключение коалиций с другими, даже консервативными и либеральными партиями. Наиболее наглядный пример дает СДПГ, которая сначала в 1966 г. вступила в правительственную коалицию с ХДС/ХСС, а с 1969 по 1982 г. - со Свободной демократической партией Германии. В подобные же коалиции систематически входят социалистические и социал-демократические партии Бельгии, Австралии, Австрии, Италии, Финляндии, Дании, Португалии и т.д. Как отмечает профессор политической науки и университета Инсбрука (Австрия) А. Пелинка, в политике союзов и коалиций социал-демократических партий прослеживается четыре принципиальных варианта:

- британский вариант, исключающий в принципе какие бы то ни было союзы, допуская их лишь в исключительных случаях, например в условиях войны;

- скандинавский вариант, признающий равноценность союзов как с левыми, так и с правыми силами;

- среднеевропейский вариант (Нидерланды, Бельгия, ФЕЕ, Швейцария, Австрия), допускающий блокирование только с консерваторами и либералами и исключающий союз с коммунистами;

- южноевропейский вариант, предусматривающий союз с любыми партиями. Наиболее показательным его примером является правительственный блок социалистов и коммунистов в начале 80-х гг.

Сейчас, на исходе XX столетия, весьма трудно провести сколько-нибудь четко очерченные различия между социал-демократическими партиями и партиями других идейно-политических ориентации. Дело в том, что многие принципы, установки, ценности, нормы политической демократии, которые раньше были полем ожесточенной борьбы между ними, стали, как выше указывалось, общим достоянием. Но все же дискуссионным, спорным остается вопрос о пределах демократии. Консерваторы и либералы склонны настаивать на том, что демократия представляет собой сугубо политический феномен и поэтому не должна распространяться на другие, в частности экономическую, сферы. Социал-демократы же, наоборот, придерживаются позиции, что демократия, свобода, равенство - величины субстанциональные и поэтому не должны быть ограничены политической сферой. Речь, таким образом, в обоих случаях идет не о самой демократии, а о сферах и пределах ее распространения.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Какое место занимает социал-демократия в идейно-политическом спектре современного мира?

2. Каковы идейные истоки социал-демократии?

3. Каковы основные исторические вехи формирования и эволюции социал-демократии?

4. Что понимается под социал-демократизмом?

5. Назовите основные модели современной социал-демократии.

6. Перечислите особенности социал-демократии послевоенного периода.

7. Каков вклад социал-демократии в формирование государства благосостояния?

8. В чем отличие демократического социализма от "реального социализма"?

9. В чем отличие социал-демократизма от либерализма и консерватизма?

10. Каковы особенности эволюции социал-демократии в последние полтора-два десятилетия?

ЛИТЕРАТУРА

Бернштейн Э. Проблемы социализма и задачи либерал-демократии. -М., 1901;

Джилас М. Настоящее и будущее социалистической идеи//Рабочий класс и современный мир. -1990. - № 5;

Западноевропейская социал-демократия: поиски обновления. - М., 1989;

Сорман Г. Выйти из социализма. - М., 1991; Сорман Г. Либеральное решение. - М., 1992;

Струве П.Б. Марксова теория социального развития. - Киев, 1906.

Глава ХIII. ЭТИКА И ПОЛИТИКА

Политика и этика, этика и политика. Обществознание как на Западе, так и на Востоке знает немало дискуссий, участники которых пытались и все еще продолжают пытаться выявить реальное соотношение этих двух важных для политологии понятий. В данной главе дается анализ этого соотношения.

§1. Сущность проблемы

Моральные ценности и нормы, имеющие отношение к политическому миру, к его институтам, отношениям, политическому мировоззрению и поведению членов того или иного общества, в совокупности составляют политическую этику. Политическая этика - это нормативная основа политической деятельности, затрагивающая такие основополагающие проблемы, как справедливое социальное устройство общества и государства, взаимные права и обязанности руководителей и граждан, фундаментальные права человека и гражданина, разумное соотношение свободы, равенства и справедливости и т.д. "Кто ищет спасения своей души и других душ, - писал М. Вебер, - тот ищет его не на пути политики, которая имеет совершенно иные задачи - такие, которые можно разрешить только при помощи насилия. Гений или демон политики живет во внутреннем напряжении с богом любви, в том числе и христианским богом в его церковном проявлении, - напряжении, которое в любой момент может разразиться непримиримым конфликтом". Отсюда возникает не праздный вопрос: можно ли вообще говорить о политической этике как таковой, правомерно ли применение к сфере политики категорий этики и морально-этических ценностей? Если да, то каковы их взаимозависимость и взаимообусловленность? Если нет, то можно ли говорить о человеческом измерении в политике?

Следует отметить, что в истории политической мысли на эти вопросы давались весьма неоднозначные ответы. Определяя в качестве главной цели политики обеспечение "высшего блага" граждан полиса и предписывая ей нравственно-воспитательную роль, Аристотель, в частности, утверждал: "Государственным благом является справедливость, то есть то, что служит общей пользе". Если в традиции, идущей от Платона и Аристотеля, рассматриваются мораль и политика как единое целое, направленное на справедливость, то христианская традиция разводит понятия "этика" и "политика", воплощенные в "богово" и "кесарево".

Впервые в четко сформулированной и резко очерченной форме проблему соотношения этики и политики поставил Н. Макиавелли. Он разработал особое политическое искусство создания твердой государственной власти любыми средствами, не считаясь с какими бы то ни было моральными принципами. Основная норма макиавеллизма - "цель оправдывает средства". Для пользы и в интересах государства правитель должен органически сочетать в себе хитрость и силу, то есть быть одновременно лисой и львом. Он может не хранить верность своему слову, прибегать к лукавству и вероломству и т.д., одним словом, использовать все средства, которые способны укрепить государство. Для Макиавелли высшая ценность - это государство, перед которым ценность отдельно взятой личности или какие бы то ни было другие ценности должны отступить на задний план или же полностью игнорироваться. Одним словом, изгнав этику из сферы политики, Макиавелли заменил ее ценностно-нейтральным подходом. Более того, эти аргументы были использованы для обоснования тезиса о том, что в политике цель оправдывает средства.

К аналогичному выводу, хотя и с прямо противоположных исходных позиций, пришел и марксизм, особенно в его ленинской ипостаси. Следует отметить, что в период возникновения социалистические и коммунистические идеи представляли собой идеальные и нравственные устремления людей своей эпохи. При этом необходимо учесть, что существуют некие внутренние механизмы и особенности зарождения, достижения зрелости и постепенного самоисчерпания мобилизационных и интеграционных возможностей разного рода идей и концепций. Провозгласив целью социализма "грядущее избавление от рабства и нищеты", К. Маркс и Ф. Энгельс выступили против "фантастических сентиментальных бредней", которые, по их мнению, могли оказать лишь "деморализующее влияние на рабочих" (Соч. - Т. 4. - С. 1). Они высказывались за свободное самостоятельное творчество "нового мира, покоящегося на чисто человеческих, нравственных жизненных отношениях" (Соч. - Т. 4. - С. 593).

Однако в дальнейшем, когда был выдвинут тезис о приоритете социально-экономических факторов и реальных жизненных интересов, эти соображения фактически оказались отодвинутыми на задний план. Более того, уже в "Манифесте Коммунистической партии" провозглашалась идея о том, что коммунистическая революция "самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого", в том числе и с моралью. При всех необходимых в данном случае оговорках нельзя не признать, что в марксистской "этике" центральное место занимает противопоставление "классовой морали" универсальным гуманистическим ценностям. Ф. Энгельс, например, писал: "Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона... Например, мы утверждаем, что всякая теория морали являлась до сих пор в конечном счете продуктом данного экономического положения общества... Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике" (соч. - Т. 20. - С. 95- 96).

Наиболее далеко идущие выводы из такой постановки вопроса сделали В.И. Ленин и его сподвижники и последователи. "Наша нравственность, - писал Ленин, - подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата" (соч. - Т. 41. - С. 399). Здесь мораль, по сути дела, всецело поставлена на службу политическим целям по принципу: цель оправдывает средства, мораль и нравственность сведены до уровня элемента идеологии. Более того, идеология приобрела универсальный характер в том смысле, что, тотально подчинив себе политику, как ее фактографическую сторону, так и интерпретацию, марксизм, по сути дела, изгнал из сферы исследования не только мораль, но и огромный массив факторов, не сообразующихся с определенным набором идеологических установок, тем самым предельно редуцировав и исказив реальную жизнь.

Если марксизм-ленинизм пришел к отрицанию морально-этического начала в политике, подчинив его всецело так называемой классовой морали, то идеологи фашизма и нацизма добились того же результата, поставив во главу угла своей идеологии так называемую национальную мораль, противопоставленную как классовой, так и общечеловеческой морали.

Особого внимания заслуживает позиция позитивизма. Руководствуясь рационалистической традицией, восходящей к Р. Декарту, Т. Гоббсу и др. мыслителям Нового времени, позитивисты стремились свести политику всецело к науке как служанке механизма разрешения или смягчения политических конфликтов. Считалось, что политическая наука, раскрывая причинно-следственные закономерности, дает возможность определить те константы и переменные величины, воздействуя на которые можно достичь желаемых результатов. Постепенно торжество рационализма, сциентизма и научных методов исследования политических феноменов привело к отделению фактов от ценностей, объективации, ценностной и идеологической нейтрализации позитивистской политологии. Провозглашенная позитивистами нейтральность, или беспристрастность, политической науки привела к тому, что нравственные аспекты политики были объявлены "личным делом" участников политического процесса, не имеющим никакого отношения к политическому анализу.

§ 2. Политика как профессия и призвание

В политике, где центральное место занимает человек, нельзя игнорировать то, что можно обозначить понятием "человеческое измерение". Там, где речь идет о понимании и толковании человека, человеческих целей, непременно присутствует ценностное начало. Уже по самому своему определению политика и изучающая ее политология пронизаны морально-этическим началом, и политика не может не иметь морального измерения. Доводы относительно того, что политика должна основываться исключительно на прагматизме, что "чистые руки", то есть мораль, несовместимы с политикой, не во всем сообразуются с сущностью политики как результата деятельности человека, как морально-этического по своей природе существа. В этом контексте неправомерна сама постановка вопроса в форме "или этика, или политика". В реальной действительности, как считает К. Баллестрем, "политическое действие развертывается в поле напряжения между властью и моралью". Поэтому задача политики состоит в том, чтобы найти оптимальную линию для адекватного отображения мира политического и, соответственно, поиска оптимальных для всего общества решений. Необходимо проводить различие между практической целесообразностью и нравственной оправданностью.

Функционирование современного государственного аппарату и механизма политического управления невозможно представить без рационально разработанных, твердо установленных и обязательных формальных правил, без строгой профессионализации политики и механизма управления. Инструментом и одновременно результатом такой профессионализации, в частности, стала бюрократия, которая основывается на принципах профессиональной компетентности, иерархии и специализации функций. В данном контексте, естественно, возникает вопрос о соотношении профессионализма и нравственности. М. Вебер проводил различие между чиновником и политиком: "Подлинной профессией настоящего чиновника... не должна быть политика. Он должен "управлять" прежде всего беспристрастно... по меньшей мере официально, коль скоро под вопрос не поставлены "государственные интересы", то есть жизненные интересы господствующего порядка... - без гнева и пристрастия должен он вершить дела. Итак, политический чиновник не должен делать именно того, что всегда и необходимым образом должен желать политик - как вождь, так и его свита - бороться. Ибо принятие какой-либо стороны, борьба, страсть - суть стихия политика, и прежде всего политического вождя".

Деятельность политика и деятельность чиновника подчиняются отличным друг от друга принципам ответственности. Чиновник обязан точно и добросовестно выполнять приказ вышестоящего начальника (если даже он ошибочный). Без такой нравственной дисциплины невозможно функционирование любого аппарата. Политический же руководитель или государственный деятель имеет личную ответственность за все свои действия. А ответственность за свои действия со всей очевидностью предполагает наличие у субъекта этой ответственности собственных морально-этических позиций и убеждений. С этой точки зрения профессионализм и эффективность чиновника и есть показатель его нравственности, верности своему профессиональному призванию и долгу.

Необходимо провести линию разграничения между правом и нравственностью. Характерен постулат, сформулированный А. Шопенгауэром: никому не вреди, но всем, насколько можешь, помоги. Первый из этих постулатов отражает золотое правило "не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы другие делали тебе" и, соответственно, признание наряду с собственными правами прав и остальных сограждан. Второй же выражает морально-этический аспект, предусматривающий наряду с соблюдением личного, эгоистического интереса и заботу о благе остальных. Разумеется, в политике это архисложная задача, но тем не менее особенно важно не допустить перехлеста в какую-либо одну сторону: профессионализма в ущерб нравственности и, наоборот, нравственного начала в ущерб правовому и т.д.

Подчинение права нравственности с точки зрения юридического порядка означало бы стремление к насильственному насаждению справедливости и добра и могло бы привести к всевластию государства. Об обоснованности этого тезиса со всей очевидностью свидетельствует опыт тоталитаризма, где политика всецело была подчинена идеологии, претендовавшей на принудительное счастье для всех людей. Здесь, как отмечал Н. Бердяев, правда-истина была соединена с правдой-справедливостью. Добавим здесь от себя - со своеобразно понимаемой правдой-справедливостью: распределительно-уравнительной. В результате истина оказалась принесенной в жертву соблазну великого инквизитора, требовавшего отказа от истины во имя народного блага. Как показал исторический опыт, подлинная любовь к народу не может основываться на игнорировании истины, какой бы горькой и неприятной она ни была.

Однако вычленение и определение истины в сфере политического - задача особенно трудная. Как справедливо подчеркивал М. Вебер, практический политик может занять некую среднюю линию, играя роль посредника между конфликтующими сторонами, или же он может принять позицию одной из двух сторон. Ни то, ни другое не имеет ровным счетом ничего общего с научной объективностью. М. Вебер считал опасным самообманом убеждение в том, "будто можно получить практические нормы, обладающие научной значимостью, посредством синтезирования ряда партийных точек зрения или построения их равнодействующей, ибо такая позиция, стремящаяся часто к релятивированию и маскировке собственных ценностных масштабов, представляет собой значительно большую опасность для объективного исследования, чем прежняя наивная вера партий в научную "доказуемость" их догм".

Любой политик так или иначе сталкивается с вечной и, в сущности, неразрешимой антиномией между справедливостью и эффективностью, свободой и равенством. Да, весь мировой опыт дает достаточно примеров того, что эффективное функционирование любых сфер жизнедеятельности, в первую очередь социально-экономической, требует конкуренции, что конкуренция жестока, она порой не знает пощады к людским судьбам, а порой и к самой человеческой жизни. Но такова жизнь, без конкуренции, без соперничества она чахнет и рано или поздно прекратится. Вместе с тем любая общественно-политическая система, любой режим не могут сколько-нибудь длительное время существовать без легитимизации, которая, в свою очередь, не может существовать хотя бы без видимости соблюдения элементарных норм справедливости. Более того, справедливость составляет один из краеугольных камней любой теории легитимности. Не случайно самые тиранические режимы неизменно декларируют свою приверженность принципам справедливости. Истинная же справедливость требует относиться ко всем людям как к равным, но в то же время не приемлет стремления сделать их равными, поскольку это потребовало бы неравного и, следовательно, несправедливого отношения к ним. В трактовке этого вопроса существует самый широкий спектр мнений. Если социалисты и левые либералы решительно выступают за так называемую перераспределительную справедливость, то консерваторы усматривают в ней ущемление свободы тех, кто облагается налогами для обеспечения фондов распределения. Как считал, например, видный представитель консерватизма Ф. фон Хайек, справедливость предполагает распределение или перераспределение материальных благ, а это, в свою очередь, предполагает распределителя, который осуществляет этот акт в соответствии со своим субъективным пониманием добра и зла, справедливости. В свободном обществе и рыночной экономике вообще нельзя вести речь о социальной справедливости, поскольку там нет и не должно быть распределения или перераспределения. Там все действия совершаются естественным путем, и каждый участвующий в этом механизме получает свое. Речь может идти о помощи при несчастном случае, например при каком-либо стихийном бедствии, болезни, катастрофе, но не об исправлении социальной несправедливости и восстановлении справедливости.

Равенство перед законом и связанные с этим гражданские права в правовом государстве дополняются политическими и социально-экономическими правами. Очевидно, что обеспечение подлинной свободы в обществе предполагает, чтобы каждый человек стал гражданином не только в юридическом и политическом, но также и в социальном смысле этого слова. Равенство - это не самоцель, а исходное состояние, которое создает равные для всех условия выбора. Оно служит в качестве того фундамента, на котором процветает свобода. Свобода останется недостижимой мечтой, пока каждому члену общества не будет обеспечен равный доступ ко всему разнообразию жизненных шансов.

"Государство благосостояния" - так условно называется государство, которое включает комплекс институтов как основу своей политики, призванных улучшать социальную и экономическую жизнь общества с целью обеспечения "полной занятости", высокой заработной платы и стабильных цен. Составной частью государства благосостояния является широкий комплекс программ, направленных на выполнение социальной помощи непривилегированным слоям населения: пособия по безработице и временной или постоянной потере трудоспособности, пенсии по старости, социальное страхование и т.д. В качестве одной из главных целей государства благосостояния его приверженцы выдвинули "расширение" демократии, предоставление всем членам общества не только юридических и политических, но также социальных прав путем справедливого, с их точки зрения, перераспределения доходов. В социал-демократии и либеральном реформизме государство благосостояния рассматривалось как гарант обеспечения социальной справедливости. В настоящее время социальные программы стали неотъемлемой частью правового государства. Более того, в XX в. правовое государство приобрело значение "государства благосостояния".

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что в основе права лежит нравственность в самом высшем смысле этого слова. При таком понимании главное содержание права составляет сопротивление против несправедливости.

§ 3. Противоречие между равенством и свободой, реальным и идеальным

При решении проблемы справедливости перед любым политиком так или иначе встает вопрос о свободе и равенстве, правах и обязанностях человека и гражданина, гражданском обществе и государстве. Ключевое место здесь занимает идея свободы. С этой точки зрения свобода составляет важную, но не единственную сущностную характеристику человека. Будучи разумно-нравственным существом, человек живет и действует, не только преследуя собственные эгоистические цели и интересы, но и неся в себе сознание сверхличных стоящих над ним начал и законов. О собственной свободе он может говорить лишь в ее согласии со статусом другого человека. Человек, взятый сам по себе, без соотнесенности с другими людьми, не может быть мерой всех вещей. В этом качестве он может выступать лишь как существо нравственно-разумное, руководствующееся основополагающими морально-этическими нормами и установками, составляющими некую невидимую ось, обеспечивающую сущностное единство общества.

Источник и права, и нравственности - личная свобода. Сам факт утверждения гражданского начала тесно связан с упрочением идеи свободы личности. Максимум гражданской свободы обеспечивает максимум нравственной свободы. Как писал П.Б. Струве, "в свободе решения заключается непременное условие нравственности действования. В свободе действования заключается непременное условие осуществления или действительности нравственного решения. Все, что делает невозможным свободу моего действования, посягает и на всякое нравственное решение, содержанием которого является это действование. Оно упраздняет его как действование".

С точки зрения определения приоритетности целей и средств их достижения актуальна проблема соотношения идеального и реального в политике. Как выше указывалось, этика, в том числе и политическая, включает элемент идеала и, соответственно, идею о конечных целях общества. Естественно, что в точке пересечения этики и политики особую актуальность приобретает вопрос об общественном идеале, а также соотношении целей и средств. "Что всегда превращало государство в ад на земле - так это попытки сделать его земным раем", - писал Ф. Гельдерлин. Попытка определить конечную цель политического действия, тем более реализации идеала совершенного общества, в сущности, не согласуется с основными принципами как моральной философии, так и теории эволюции. "В истории, - писал Н. Бердяев, - нет по прямой линии совершающегося прогресса добра, прогресса совершенства, в силу которого грядущее поколение стоит выше поколения предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого - есть лишь трагическое, все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие самых противоположных начал, как светлых, так и темных, как божественных, так и дьявольских. В раскрытии этих противоречий и в выявлении их и заключается величайший внутренний смысл исторической судьбы человечества". Поэтому "ни в коем случае нельзя утверждать постоянное нарастание положительного за счет отрицательного, как это утверждает теория прогресса".

При разработке того или иного общественного идеала необходимо исходить из постулата о свободе бесконечного развития, а не цели достижения законченной гармонии всех аспектов жизни. Подобно тому, как видимый физический горизонт есть всего лишь иллюзия, за которой простирается бесконечность, осмысленный человеком моральный горизонт также является иллюзией, за которой лежит бесконечность действий и устремлений. Понятие бесконечности есть фундамент общего миропонимания, оно должно быть краеугольным камнем также моральной философии. Как писал П. Новгородцев, путь морального прогресса — это путь постепенных исканий и стремлений, не останавливаясь на достигнутом и преодолевая препятствия. Здесь речь может идти не о достижении конечных целей и окончательных решений, а о непрекращающемся стремлении к осуществлению вечного идеала. Этот идеал, собственно говоря, и может существовать как идея, утопия, отдаленная цель, которую невозможно в полной мере достигнуть, но к которой люди всегда будут стремиться. Но на пути реализации этих стремлений они идут к более совершенному обществу, с более гуманными, свободными, демократическими отношениями.

Мы часто говорим о том, что такой-то партии, придя к власти, не удалось реализовать все свои программные установки, обещания и т.д.; что такому-то идейно-политическому течению не удалось сформулировать программу, в полной мере соответствующую существующим реальностям; что государство благосостояния или, скажем, программа "великого общества" Л. Джонсона потерпели неудачу в решении проблем бедности и социального равенства и т.д. Это говорит не столько о несостоятельности той или иной программы, предлагаемой определенным идейно-политическим течением, сколько о невозможности втиснуть все многообразие социального бытия в прокрустово ложе схем и проектов, составленных в кабинетной тиши. Утверждают, что один из средневековых королей Испании, король Кастилии и Леона Альфонс X, в XIII в. заявлял, что если бы бог посоветовался с ним, когда создавал мир, то он получил бы неплохой совет. Возможно, нам следует возблагодарить всевышнего за то, что он не обратился к самонадеянному монарху за таким советом.

Вечная антиномия между идеалом и реальностью постоянно самовоспроизводится, поскольку не может быть реальности статичной, неизменной, раз и навсегда утвердившейся. Всякая идеальная конструкция в общем и целом создается путем экстраполяции количественных переменных и параметров наличного состояния на будущее, которое имеет собственную систему детерминации, приоритетов и предпочтений. В данном контексте легче понять принципиальную невозможность разрешения антиномии между свободой и равенством. Обе эти категории представляют собой желательные для большинства людей, но практически недостижимые идеалы. Теоретическое допущение полной реализации идеала свободы предполагало бы ущемление равенства. И наоборот, полная реализация идеала равенства - ущемление свободы.

Если я не стою за себя, то кто встанет за меня?

Если я только за себя, то кто я?

Если не сейчас, то когда?

Если принять за отправную точку это изречение из Талмуда, то одинаково несостоятельными с точки зрения морали окажутся как учения, проповедующие неограниченный индивидуализм, так и учения, предлагающие полное самоотречение человека в пользу общества. Несостоятельны и все те учения, которые требуют жертвовать благосостоянием и счастьем ныне живущих во имя будущего, для не родившихся еще поколений. Как подчеркивал А.И. Герцен, каждое поколение - это свой собственный мир, "цель для каждого поколения оно само", и нельзя приносить его в жертву, превращая в опору, призванную всеми своими силами поддержать свод еще неспроектированного и непостроенного здания, предназначенного для будущих поколений. Сама постановка вопроса об "окончательном решении", полной реализации той или иной идеальной модели или конечной цели чревата огромными опасностями для самой человеческой свободы и, соответственно, опасностью аннигиляции самой морали и нравственности. Тот, кто верит в возможность окончательного решения всех проблем человечества путем создания совершенной общественно-политической системы, будет готов заплатить за это любую цену, в том числе, как это продемонстрировали тоталитарные режимы, миллионы, десятки миллионов человеческих жизней. По самой логике вещей, этот режим готов подавлять и уничтожать своих оппонентов, если они не разделяют его цели, искоренять все еретические, по его мнению, взгляды. Поскольку путь к цели далек и долог, необходимо принимать меры, призванные обеспечить постоянство цели путем подавления всякой критики, ликвидации всякой оппозиции, насаждения убеждения в мудрости и всемогуществе предводителя в движении к намеченной цели и т.д.

Один из важнейших принципов такого утопизма состоит в том, что каждая наступившая эпоха будет приноситься в жертву тем, которые придут после нее, и так до бесконечности. О том, что реализация этого принципа может привести к непредсказуемым, трагическим последствиям, красноречиво свидетельствует опыт тоталитарной системы в Советском Союзе. Здесь подчинение всех аспектов жизни цели строительства так называемого "светлого коммунистического будущего", всего и вся, в том числе и морали, классовой идеологии, придание безусловного приоритета классовым или каким-либо узкогрупповым интересам перед интересами всего общества, перед правами и свободами отдельной личности обернулись игнорированием идеи самоценности и неповторимости каждой личности, потерей личными правами и свободами значимости естественных и неотчуждаемых. Личность растворяется в безликой массе, она превращается в одну из бесконечного множества статистических единиц, в совокупности составляющих население страны. При таком положении вещей уже неправомерно говорить о разумно-нравственной сущности отдельной личности.

Очевидно, что проблему соотношения политических целей и средств адекватно невозможно разрешить, основываясь, как это пытался делать Ф.В. Ферстер, на постулате "из добра может следовать добро, из зла лишь зло". Как показывает исторический опыт, в сфере властных отношений наидостойнейшего из людей подстерегает множество соблазнов. Как говорили древние греки, власть выделяет истинную суть человека. Приходится констатировать, что последняя слагается из константных и переменных величин, где божественное перемежается с сатанинским, благородное - с низменным, истинно человеческое - с неандертальским, устремленность ввысь - с дьявольской одержимостью и т.д.

Очевидно, что не всегда человек выдерживает испытание властью и нередко в нем второе начало одерживает верх. Поистине, как говорил один из героев Честертона отец Браун, "можно удержаться на одном уровне добра, но никому еще не удавалось удержаться на одном уровне зла". К сожалению, за примерами, свидетельствующими о верности этого суждения, нам вовсе не нужно обращаться к отдаленным временам или странам - в нашей сегодняшней жизни примеров тому предостаточно. К тому же не всегда человек или идея выступают на общественно-политическую авансцене в своем истинном обличье. Бывает, что великие идеи приходят в мир в обнимку со злом, а бывает и так, что, как говорил еще Ф.М. Достоевский, зло приходит в мир в маске добра. Нужно ли здесь напоминать о том, что который раз в истории разного рода лжепророки, претендовавшие на осчастливливание всех людей, на деле оборачивались сущими антихристами и бессовестными злодеями, принесшими неисчислимые бедствия своим да и чужеземным народам.

Выдвигая хорошие на первый взгляд, а то и прекрасные идеи, мы не вправе забывать о реальностях, тем более подгонять их под эти реальности. В этом контексте интерес представляет проводившееся П. Сорокиным разграничение в подходах к этике между неокантианством и социологией. Первый говорит словами С. Лотце: "Я все еще убежден, что иду правильным путем, когда ищу в том, что должно быть, основание того, что есть". Второй же, наоборот, утверждает: "В том, что есть, мы ищем то, что должно быть". Однако, как представляется, здесь нельзя допустить проведения непреодолимой линии разграничения между миром сущего и миром должного. Если нет резко очерченной грани между ними, то нет резко обозначенной границы между вопросами власти и вопросами морали. Идеальная цель, как бы далека и возвышенна она ни была, должна принадлежать реальному миру. Важное место в нашей жизни занимает выбор между возможностями, предоставляемыми реальными условиями, и обстоятельствами. Разумеется, можно пассивно наблюдать, плыть в водовороте политических событий и процессов. Но все же политика немыслима без решений, а всякое решение сопряжено с выбором из двух и более вариантов. По справедливому заключению Р. Даля, среди наиболее важных вопросов, касающихся политического выбора, можно назвать следующие:

1) Какая из всех форм политической культуры наилучшая?

2) Кто компетентен наилучшим образом управлять?

3) Какую политику следует правительству проводить?

Ответы на эти вопросы можно найти на двух уровнях: на более высоком абстрактном, или философском, когда речь идет, например, о природе общественно-политической системы вообще (демократия, авторитаризм, тоталитаризм и т.п.), и на более практическом, когда речь идет о каком-либо конкретном политическом вопросе. На принятие решения непосредственное влияние оказывает то, как принимающий его человек оценивает мир, свое место в нем и происходящие события. Оценки, на основе которых принимаются решения, могут быть сознательными или бессознательными, простыми или сложными, тщательно продуманными или поспешными, основанными на солидной или поверхностной информации.

§ 4. "Моральный компромисс" как категорический императив политической этики

Все многообразие результатов человеческой деятельности, а также сами отношения в обществе оцениваются в категориях добра и зла, истинного и ложного, справедливого и несправедливого, прекрасного и безобразного и т.д. Способы и критерии такой оценки, выраженные в форме нормативных представлений, закрепляются в общественном сознании как "субъективные ценности" - установки, оценки, ориентации, императивы и запреты и т.д. В системе ценностей зафиксированы те критерии социально признанного в данном обществе или социальной группе, на основании которых формируются более конкретные системы нормативного контроля и целенаправленные действия людей.

Как выше говорилось, гражданское общество представляет собой сферу сотрудничества и столкновения множества частных интересов. Возникает немаловажный вопрос о том, как достичь совместимости разнородных и противоречивых интересов всех членов общества, их общей воли и морально-этического начала. Способность обеспечивать такую совместимость и делает политику "искусством возможного". "Искусство возможного" означает не отказ от морально-этического, ценностного начала, а то, что сама политическая этика должна быть реалистичной в смысле учета реальных общественных и структурных предпосылок политической деятельности и возможностей реализации того или иного политического курса. Учет этих предпосылок предполагает то, что К. Баллестрем называет "моральным компромиссом". Такой компромисс отнюдь "не означает отказа от собственных убеждений или их дискредитации, он означает признание приоритета того, что в конкретной ситуации является наиболее приемлемым для большинства; он оставляет право использования собственных убеждений для завоевания этого большинства". Все то, что согласуется с такой концепцией справедливости и готовности к компромиссу, представляет собой отрицание возможности определения истинности моральных убеждений, навязывание собственных моральных убеждений, стремление устранить скандальный плюрализм при помощи диктата добродетели.

Здесь мораль как одно из сущностных проявлений человеческого измерения - это одно, а абстрактное морализирование - нечто совершенно иное. Важно также отличать практическую целесообразность, необходимость или неизбежность того или иного действия и его моральную оправданность и обоснованность. То, что исследования и разработки по химии чреваты для окружающих людей и общества опасными последствиями, не значит, что должны быть прекращены изыскания. Но действительно опасен тот химик, который не сознает опасности. То же самое и с политиком. Разумеется, идеальным является такой политик, который стремится к достижению наибольшего блага для наибольшего числа людей. Но ни один политик не может гарантировать этого, тем более предвидеть все возможные последствия своих действий. "Ни одна этика в мире, - писал М. Вебер* в данной связи, - не обходит тот факт, что достижение "хороших" целей во множестве случаев связано с необходимостью смириться и с использованием нравственно сомнительных или по меньшей мере опасных средств, и с возможностью или даже вероятностью скверных побочных следствий; и ни одна этика в мире не может сказать: когда и в каком объеме этически положительная цель "освещает" этически опасные средства и побочные следствия".

Политик зачастую оказывается перед дилеммой: либо принимать непопулярные и жесткие меры, которые не выдерживают критики с гуманистической и моральной точек зрения, либо, отказавшись от их принятия, оказаться перед перспективой еще более усугубить ситуацию. С одной стороны, максима "политика есть искусство возможного" ставит определенные пределы морализации политики. С другой стороны, этика, в свою очередь, определяет возможные пределы, за которые политик не может выйти без риска оказаться политическим трупом. С учетом сказанного, перефразируя известное высказывание классиков марксизма, можно сказать: "Политики должны ставить себе всегда только такие задачи, которые они могут разрешить, соблюдая при этом общепризнанные в обществе морально-этические нормы". Но в любом случае главная цель политики должна состоять в том, чтобы показать неправомерность слов великого поэта П. Валери, который говорил: "Политика - это искусство не давать людям заниматься тем, что для них является главным". Политика, оцениваемая в морально-этическом измерении, как раз и должна обеспечивать условия, позволяющие людям заниматься тем, что для них является главным.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Какое содержание вкладывается в понятие "политическая этика"?

2. Перечислите важнейшие трактовки проблемы соотношения морали и политики.

3. Какова ваша собственная позиция по данному вопросу?

4. Каково соотношение профессионализма и морали в политике?

5. Чему в политике следует отдавать предпочтение: праву или нравственности?

6. Какова в политике взаимосвязь между справедливостью, правом и нравственностью?

7. Как решается в политике антиномия между равенством и свободой, реальным и идеальным?

8. Как решается в политике вопрос о соотношении целей и средств?

9. Что вы понимаете под "моральным компромиссом" и какое содержание | вкладываете в известную формулу "политика есть искусство возможного"?

ЛИТЕРАТУРА

Аристотель.Соч. -М., 1984. -Т. 4;

Баллестрем К.Г. Власть и мораль (основная проблема политической этики)// | Философские науки. -1991. - № 2;

Бейнарович Л.Е. Проблема справедливости и принципы власти в "Государстве" Платона//Вестник древней истории. -1985. - № 1;

Бердяев Н. Смысл истории. - Париж, 1969;

Вебер М. Избр. произведения. - М., 1980;

Гаджиев К.С. Этика и политика//Мировая экономика и международные отношения. -1989. - № 3;

Запасник С. Ложь в политике//Философские науки. -1991;

Новгородцев П.И. Об общественном идеале. - М., 1991;

Петражицкий Л. Теория права и государства в связи с теорией нравственности // СПб., 1909;

Принципы ненасилия: классическое наследие. — М., 1991.

Глава XIV. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Несмотря на очевидную значимость политической культуры для понимания мира политического, в нашей обществоведческой литературе она еще не получила должного освещения. Те работы, в которых она так или иначе затрагивается, посвящены в основном критическому анализу буржуазных концепций политической культуры.

§ 1. Формирование политической культуры

Среди зарубежных и российских обществоведов еще нет единого подхода к трактовке как самой категории "политическая культура", так и ее структурных компонентов, содержания, функций и т.д. Здесь существует самый широкий спектр мнений, определений и формулировок. По подсчетам канадского исследователя Г. Патрика, к 1976 г. существовало более сорока определений политической культуры. С тех пор число работ по данной проблеме значительно возросло, что привело к росту также и количества определений.

Понятие "политическая культура", по-видимому, впервые появилось в статье американского политолога Г. Олмонда "Сравнительные политические системы" (1956 г.).

Во второй половине 60-х и в 70-е гг. концепция политической культуры была взята на вооружение такими известными американскими социологами и политологами, как В. Ки, Р. Маркридис, В. Нойман, Д. Марвик и др. Первоначально возникнув в США, в последующем эта концепция получила все более растущую популярность и в других странах и стала одним из важнейших инструментов исследования политических процессов и явлений.

Интерес к данной проблеме был обусловлен прежде всего осознанием обществоведами Запада необходимости выявления средств и механизмов достижения политической стабильности и общественно-политического развития с помощью анализа глубинных, эмоциональных и социально-психологических связей между членами политических общностей и формами правления. Потребовалось выявить связи, содействующие и препятствующие национальному развитию и достижению общественной стабильности. Предпосылки для массового изучения этих связей были созданы так называемой "бихевиористской революцией", о которой говорилось выше. Установление в тот период тесных междисциплинарных связей политической науки с другими обществоведческими дисциплинами - культурной антропологией, социальной психологией, социологией, историей и т.д. - способствовало формированию и утверждению политико-культурного подхода.

Особенно важное значение в его возникновении имело проникновение в политическую науку после второй мировой войны различных концепций культуры и культурной антропологии. Предшественниками концепции политической культуры можно считать известных антропологов и культурологов К. Клакхона, А. Кребера, Б. Малиновского и др. Все чаще стали предприниматься попытки рассматривать политические феномены в культурных, социокультурных и социально-психологических терминах. Следует учесть также развитие компаративистской политологии, которая поставила своей целью сравнительное изучение политических процессов, происходящих в современном мире, для выявления в разных политических системах тех элементов, которые способствуют достижению общественной стабильности.

В целом политико-культурный подход представляет собой попытку интегрировать социологию, культурологию, социальную психологию в единую политологическую дисциплину. Сторонники этой концепции пытались соединить исследование формальных и неформальных компонентов политических систем с анализом национальной политической психологии, политической идеологии и т.д.

Главную свою цель авторы и приверженцы концепции политической культуры усматривали в том, чтобы выделить, так сказать, сугубо политические компоненты из общенационального культурного контекста в целом. Большинство сторонников концепции политической культуры сходятся в признании существования в каждой общественно-политической системе и стране особой политической культуры, которая определяет политическое поведение людей, придавая ему то или иное содержание и направление. Однако разные авторы, как выше говорилось, вкладывают в него разное содержание. Что касается нашей политологии, то, несмотря на очевидную значимость этой проблемы для понимания сущности и механизмов функционирования политических систем современности, она у нас еще не получила должной разработки.

В настоящее время существует разнобой в толковании как самой категории "политическая культура", так и ее структурных компонентов, содержания, функций и т.д. Здесь господствует самый широкий спектр мнений, определений, формулировок и т.д. Нередко ее отождествляют с образовательным или культурным уровнем. Например, говорят, что у такого-то нет политической культуры, у другого - высокий или низкий уровень политической культуры.

Иногда полагают, что политическая культура может быть только у образованных людей, а у людей с низким образованием ее нет. Ее часто путают с политической системой и политическим поведением. Что же такое политическая культура? Попытаемся ответить на этот вопрос.

§ 2. Основные характеристики политической культуры

Каждый член общества в процессе социализации и взросления формируется как социокультурное существо и в этом качестве интегрирует основополагающие характеристики господствующей в обществе социокультурной системы. Вместе с тем каждый индивид является носителем политической культуры в той мере, в какой он социализируется в условиях данной конкретной социальной общности, и с этой точки зрения политическая культура составляет интегральную часть социокультурной системы. Усваивая и интегрируя господствующую в данном обществе политическую культуру, отдельный человек включается в многогранный и динамичный процесс властных отношений, совершает акт самовоспроизводства себя как политико-культурного существа. Политическая культура - это система отношений и одновременно процесс производства и воспроизводства составляющих ее элементов в ряде сменяющих друг друга поколений. Это явление динамическое, развивающееся, постоянно обогащающееся историей в своем содержании и формах, явление, чутко реагирующее на изменения в реалиях окружающего мира, будь то промышленная революция, научно-техническая, компьютерная, информационная или иные революции.

Политическая культура включает в себя те элементы и феномены общественного сознания и в более широком плане - духовной культуры той или иной страны, которые связаны с общественно-политическими институтами и политическими процессами и оказывают значительное влияние на формы, формирование, функционирование и развитие государственных и политических институтов, придают значимость и направление политическому процессу в целом и политическому поведению широких масс населения в частности. Политическая культура составляет в некотором роде этос, или дух, который одушевляет формальные политические институты. Вслед за Г. Олмондом и С. Вербой вполне обоснованно можно сказать: "Мы говорим о политической культуре точно так же, как мы можем говорить об экономической культуре или религиозной культуре".

Подобно тому как культура определяет и предписывает те или иные формы и правила поведения в различных сферах жизни и жизненных ситуациях, политическая культура определяет и предписывает нормы поведения и правила игры в политической сфере. Политическая культура дает отдельному человеку руководящие принципы политического поведения, а коллективу - "систематическую структуру ценностей и рациональных доводов". Она представляет руководящие принципы политического поведения, политические нормы и идеалы, обеспечивающие единство и взаимодействие институтов и организаций, придавая ценность и интегрированность политической сфере, подобно тому как общенациональная культура придает целостность и интегрированность общественной жизни в целом. Основополагающие ценности политической культуры имеют первостепенное значение для жизнеспособности и сохранения преемственности любой общественно-политической системы, поскольку их задача состоит в формировании приверженности данной системе, нормы служат цели интегрирования социальных систем. Они включают в себя не только ценностные компоненты, но и особые формы ориентации людей в определенных функциональных и ситуационных условиях.

Политическую культуру можно правильно понять лишь в том случае, если рассматривать ее как неразрывную часть более широкой общенациональной культуры. Соглашаясь с К. Гиртцем в том, что культура представляет собой некую структуру определенной совокупности значений, с помощью которых люди формируют свой опыт, и исходя из того, что политика представляет собой одну из главных публичных сфер, в которых раскрываются эти значения, можно вычленить значения, имеющие отношение к миру политики. Эти "значения", составляющие политическую культуру, тесным образом связаны с общенациональной культурой, социокультурными национально-историческими, религиозными, национально-психологическими традициями, обычаями, стереотипами, мифами, установками и т.д. Фундаментальные компоненты национальной культуры оказывают большое влияние на формирование системы политических убеждений и политической культуры в целом.

В качестве составных элементов политическая культура включает в себя сформировавшиеся в течение многих десятилетий и поколений политические традиции, действующие нормы политической практики, идеи, концепции и убеждения о взаимоотношениях между различными общественно-политическими институтами и т.д. Она включает определенные ориентации и установки людей в отношении существующей системы в целом, составляющих ее институтов и важнейших правил игры, принципов взаимоотношений отдельного человека, общества и государства. Эти компоненты, обусловленные социально-экономическими, национально-культурными, общественно-историческими и другими долговременными факторами, характеризуются относительной устойчивостью, живучестью и постоянством, медленно поддаются изменениям в процессе глубоких сдвигов в общественном бытии.

Политическую культуру можно характеризовать как ценностно-нормативную систему, которая разделяется большинством населения в качестве субъекта политического сообщества. Она включает базовые убеждения, установки, ориентации, символы, обращенные на политическую систему. Политическая культура, как отмечает американский политолог Д. Дивайн, - это "историческая система широко распространенных, фундаментальных поведенческих политических ценностей", которых придерживаются члены данной общественно-политической системы. Она охватывает как политические идеи, ценности, установки, так и действующие нормы политической практики. Она предполагает изучение таких категорий, как "политическая идеология", "легитимность", "суверенитет", "правление закона" и т.д. Политическая культура в определенном смысле предоставляет некие рамки, в которых члены общества принимают законность существующей формы правления, чувствуют себя политически дееспособными, выражают согласие с действующими правилами игры. Рамки, в которых убеждения, эмоции, нормы и ценности проявляются в политических процессах и политическом поведении, сами по себе составляют важнейший компонент политической культуры.

Цементирующим элементом политической культуры следует считать политическое мировоззрение, составляющее часть общего мировоззрения отдельного человека, отдельной группы или иной социальной общности. Большое влияние на характер политических ориентации, симпатий и антипатий людей оказывают господствующая в обществе система мировоззренческих позиций и ценностно-нормативных установок, фундаментальные взгляды на человека, общество и мир в целом.

При выявлении и определении политической культуры возникает естественный вопрос о ее соотношении с другими компонентами политического, прежде всего с политической системой. Еще в 1968 г. Л. Пай предпринял попытку определить взаимосвязь между политической культурой и политической структурой. Он, в частности, писал: "Если нужно эффективно использовать концепцию политической культуры, то ее необходимо дополнить структурным анализом, но трудность состоит в том, что политические структуры можно рассматривать, с одной стороны, как продукты отражения политической культуры, а с другой стороны, они составляют "данные", формирующие политическую культуру". При поисках адекватного ответа на этот вопрос необходимо исходить из того, что политические институты, будучи творениями культуры того или иного народа, в свою очередь, оказывают значительное влияние на содержание и проявление культуры. Поэтому естественно, что между, например, политическим поведением и политической культурой существует тесная взаимосвязь, хотя политическая система и политическая культура составляют самостоятельные подсистемы политического, они взаимно влияют друг на друга, взаимопереплетаются друг с другом и не могут существовать друг без друга. Например, в либерально-демократической системе партийному плюрализму, порожденному, в свою очередь, плюрализмом интересов в обществе, соответствуют плюрализм идейно-политических ориентации и установок, терпимость в отношениях между приверженцами различных партий в вопросе соблюдения "правил политической игры", в системе разделения властей - приверженность принципам компромисса, диалога, прагматизма; в монопартийной системе - идеологический монизм, моноидеология или метаидеология; а в монополизме власти - верховенство идеологии над конкретными прагматическими соображениями.

Одним из важнейших факторов формирования, утверждения и жизнеспособности политической культуры является легитимность существующей системы и действующего в каждый данный период политического режима. Более того, в системе ценностей, ориентации, установок, стереотипов, составляющих политическую культуру, центральное место занимают элементы, способствующие формированию и сохранению политической системы. Количество разделяемых всеми членами общества "позитивных" ценностей определяет степень консенсуса между его отдельными компонентами, его стабильность и жизнеспособность.

Вместе с тем было бы неправомерно рассматривать политическую культуру как систему только широко, разделяемых в обществе ценностей, убеждений и символов, ограничивать ее лишь "позитивными" установками в отношении существующей политической системы, как это делают ряд политологов. Концентрирование внимания исключительно на разделяемых всеми убеждениях, установках и ценностях чревато игнорированием политических убеждений, установок и ценностей, присущих тем или иным социальным группам, выступающим за изменение существующего положения вещей. Зачастую сам факт, что они не разделяются большинством членов общества, может служить важным показателем сущности и тенденций развития той или иной политической культуры и политической системы в целом. Поэтому значение имеет также выделение расхождений в политических убеждениях различных групп в рамках каждой политической системы. В противном случае совершенно невозможно было бы объяснить такие важнейшие явления в истории капиталистических стран, как левый и правый варианты радикализма, которые выступают и в наши дни, продолжают выступать за изменение существующего там положения.

Человеческая деятельность, требующая совместных коллективных усилий, предполагает соответствующую организацию и координацию усилий людей как на индивидуальном уровне, так и в масштабах всего общества. Как показали Г. Олмонд и С. Верба, межличностное доверие является необходимым условием формирования вторичных ассоциаций, которые, в свою очередь, имеют важное значение для эффективного политического участия в любой демократической системе. Чувство доверия необходимо и для функционирования демократических правил игры. Например, важно оценивать оппозицию как лояльную, которая в случае прихода к власти не будет преследовать своих противников и способна управлять страной, оставаясь в рамках закона.

Устойчивость и жизнеспособность любой политической системы зависят от степени соотношения и соответствия ее ценностей ценностям политической культуры. Количество разделяемых всеми членами общества "позитивных" ценностей определяет степень консенсуса между его отдельными компонентами, его стабильность и жизнеспособность. Одним из важнейших факторов формирования, утверждения и жизнеспособности политической культуры и принятия ею основных элементов большинством населения является принятие им идеи легитимности существующей системы и действующего в каждый данный период политического режима. Лорд Брайс говорил, что даже Римская империя основывалась не столько на силе, сколько на согласии и доброй воле ее подданных. Например, в правовом государстве жизнеспособность правовой системы и подчинение ей подавляющего большинства населения зависят в большей степени от уважения к закону, нежели от страха применения санкций. Раз такое уважение потеряно, презумпции справедливости закона брошен вызов.

Обеспечение легитимности, или легитимизация, - это форма обоснования, которая призвана интегрировать разрозненные институциональные процессы и подсистемы значений и обоснований, тем самым придавая смысл всему социальному порядку. Это одновременно и когнитивное, и нормативное измерения. Легитимизация обеспечивает информирование, объяснение, рационализацию и обоснование.

§ 3. Политическая символика

Неотъемлемой частью формирования, фиксации и воспроизводства идентичности любой нации и государства как социокультурнои и политической общности являются национально-государственные символы и идеалы. Учитывая это, ряд авторов, например Л. Дитмер, даже предлагают рассматривать политическую культуру как "символическую систему". По его словам, "политическая культура - это система политических символов, входящая в более широкую систему, которую можно обозначить термином политическая коммуникация". Следуя традиции Т. Арнольда, ряд авторов считают символы цементирующим элементом любой политической системы и лежащей в ее основе политической культуры. Более того, для них "институционализация приверженности общим политическим символам является необходимой предпосылкой образования национального государства".

Символ представляет собой идейную или идейно-образную структуру, содержащую в себе в скрытой форме все возможные проявления вещи, для которой он является обобщенным и неразвернутым знаком. Символ в широком смысле слова - это образ. Он содержит в себе определенный смысл, нераздельно слитый с образом, но ему не тождественный. В структуре символа предметный образ и смысл выступают как два неразделимо связанных друг с другом полюса. Символ характеризуется многослойностью и многозначностью и требует активной умственной или рассудочной работы воспринимающего субъекта. Символ составляет средство общения между людьми, призванное представлять тот или иной объект, социальную общность, идею и т.д. Символы можно изображать графически, как, например, христианский крест, серп и молот, разного рода гербы и т.д.; человеческими фигурами, как, например, Марианна (Франция), Джон Булл (Англия), дядя Сэм (США). Символами власти и государства выступают меч, войско, дворцы, правительственные здания (например, Кремль, Белый дом, Уайт-холл, Елисейский дворец). Символ, например флаг страны, приобретает значимость не сам по себе, а как средство выдвижения и выражения связи с обществом или действиями людей. Такие комплексные системы, как речь, письмо или математические знаки, тоже охватываются понятием "символ", поскольку звуки и знаки, используемые сами по себе, не имеют смысла и могут иметь значимость лишь для тех, кто знает, как их интерпретировать в понятных для них терминах.

Разного рода символы и знаки играют огромную роль в жизни человека, и без них невозможно представить себе практическую и духовную жизнь общества. С помощью символов и знаков люди взаимодействуют друг с другом, и в этом отношении они являются средствами регуляции социального поведения. Это определяется прежде всего тем, что любая информация, воспринимаемая субъектом, представляет собой некоторую совокупность визуальных или звуковых символов. Субъект, воспринимающий эти символы, расшифровывает их в формулах, имеющих для него смысл. Как отмечал О. Шпенглер, единство всякой культуры покоится на общем языке ее символики. Каждый народ создает и почитает собственные национально-государственные символы. Они строятся на длительной традиции, в которой важное место занимают разного рода знамена, флаги и гербы, другие символы и атрибуты государственно-политической самоидентификации. Часть символов формируется спонтанно в процессе жизнедеятельности всех или большинства членов национального сообщества, а другая часть создается и целенаправленно внедряется элитами. Со времени возникновения национального государства политические лидеры создавали и использовали национальные символы, такие как флаги, гимны, конституции, праздники, денежные знаки и т.д., с целью привлечения внимания, интегрирования граждан, стимулирования тех или иных действий. Министр иностранных дел Франции Ламартин говорил в 1848 г.: "Если вы отнимете у меня трехцветный флаг... то отнимите у меня половину мощи Франции как здесь в стране, так и за границей".

Одно из центральных мест среди символов занимают национальные гимны, которые представляют собой официальные патриотические символы или, как пишет К. Серулоу, "музыкальный эквивалент девиза, герба, или флага страны". Как таковые они представляют идентичность или характер нации - ее настроение, желания и цели так, как они сформулированы теми, кто стоит у власти. Гимны, подобно другим национальным символам, становятся чем-то вроде "визитной карточки" нации. Они - современные знаки, с помощью которых народы отличают себя друг от друга или подтверждают границы своей "идентичности". С этой точки зрения немаловажное значение приобретают так называемые политические ритуалы, составляющие важный компонент своего рода "гражданской религии" или "политической религии", характерной для того или иного общества. С помощью таких ритуалов, например церемонии инаугурации президента США или коронации королей в Англии, простые смертные превращаются в президентов и монархов. Причем коронация представляет собой религиозную церемонию, осуществляемую в Вестминстерском аббатстве под руководством архиепископа Кентерберийского, а президент США, вступая в свою должность, произносит свою клятву на Библии.

Национально-государственные символы и идеалы более или менее тесно связаны между собой, они взаимодополняют и поддерживают друг друга. Идеал не существует сам по себе, а выражается с помощью какого-либо документа, произведения искусства, изречения и т.д. Лучше всего продемонстрировать это на конкретных примерах. В отношении нашей страны эта задача затрудняется тем, что она в настоящее время переживает, по сути дела, процесс перехода от одной государственно-политической системы к совершенно иной системе. В такие периоды происходит отказ от старых символов и утверждение новых. Сейчас мы являемся свидетелями восстановления таких традиционных российских символов, как трехцветный государственный флаг, андреевский флаг, двуглавый орел и др., которые снова занимают свои места наряду с Московским Кремлем, Красной площадью, храмом Василия Блаженного и другими традиционными символами российской государственности.

Рассмотрим этот вопрос более подробно на примере США. Первым и основополагающим символом американской нации и государственности является Декларация независимости, принятая Континентальным конгрессом 4 июля 1776 г. и объявившая о разрыве традиционных связей тринадцати колоний с Британской империей и создании независимого государства - Соединенных Штатов Америки. Ее место в истории современной общественно-политической системы в контексте формирования политической культуры Запада состоит в том, что она впервые исчерпывающе сформулировала принципы демократического идеализма, провозгласив, что правительства создаются и существуют для обеспечения счастья управляемых и что их власть основывается на согласии этих последних. Декларация независимости, в которой нашли отражение основополагающие идеалы и чаяния американского народа - свобода, равенство и национальный суверенитет, по сути дела, явилась первым в истории официальным документом, в котором был провозглашен принцип народного суверенитета в качестве основы государственного устройства.

После Гражданской войны постепенно место главного символа нации Декларация независимости уступила Конституции и Биллю о правах. Это стало еще более очевидно после революции и России в 1917 г., а также прихода фашизма к власти в Италии и Германии. В глазах американцев конституция стала символом стабильности. Их реакция на эпоху социальных и политических катаклизмов приняла форму апелляции к законопорядку и конституционным правилам. Конституция стала самым важным символом национальной идентичности. Она стала для нации объектом сильнейшего эмоционального притяжения. Большинство американцев и поныне рассматривают конституцию как своего рода священный документ. Не случайно некоторые политологи проводят аналогию между ней и Библией, называя их "теологическими документами", поскольку в глазах американцев Конституция, как и Библия, священна. Подобно христианству, которое ассимилировало учения Коперника, Дарвина и Эйнштейна без изменения древнего библейского текста, утверждает Миллер, Конституция институционализировала любые изменения в американском обществе.

Наряду с Декларацией независимости и Конституцией воплощением и символом идеала свободы является Колокол Свободы, который со времен революции стал одним из весьма почитаемых американцами реликвий. Статуя свободы венчает купол Капитолия, как бы доминируя над всем Вашингтоном. Таких примеров можно привести множество. Здесь достаточно, как представляется, упомянуть, что понятия "свобода" и "права человека" у американцев превратились в клише и стереотипы, и кажется, что они часто произносят их, не задумываясь о их смысле и содержании.

Самым завершенным и концентрированным воплощением идеалов свободы и прав человека стала Статуя Свободы. Для многих поколений американцев, да и не только американцев, Статуя Свободы была символом свободы, "американской мечты", успеха страны неограниченных возможностей, принимающей в свои объятия всех обездоленных со всех концов земного шара. По данным исследований феномена социализации подрастающего поколения, дети всех начальных школ США называют Статую Свободы, наряду с флагом, в качестве лучшей выразительницы духа Америки.

Одним из главных воплощений символа нации стал национальный флаг, известный как звездно-полосатый флаг, который был принят Континентальным конгрессом 14 июня 1777 г. Флаг и гимн в сочетании с другими патриотическими песнями и маршами превратились в эмоциональное воплощение нации. В школах День флага отмечается торжественными речами и пением патриотических песен. Социализирующая роль флага усиливается тем, что многие гражданские ассоциации, братские организации начинают свою работу с клятвы приверженности флагу и пения национального гимна. Флаг является атрибутом не только официальных встреч, но и многих неофициальных мероприятий, таких как бейсбольные, футбольные и иные матчи.

Выразителями национального духа, фактором, способствующим формированию национального самосознания, и в то же время воплощением символа страны могут выступать те или иные города. С данной точки зрения прежде всего следует, естественно, назвать столицу страны Вашингтон, которая сыграла немаловажную роль в качестве символа сплочения американского народа в единую нацию и утверждения федеративной государственно-политической системы. В глазах как самих американцев, так и остального мира Вашингтон ассоциируется с политическим центром Америки, представляется как символ американской нации и государственности. И это вполне объяснимо, если учесть, что Вашингтон - это прежде всего конгресс, президент, закон, Капитолий, Белый дом и здание Верховного суда, Пентагон и Госдепартамент. Здесь в здании Национального архива хранятся важнейшие атрибуты американской нации и государственности, в Вашингтоне расположены памятники и мемориалы отцов-основателей и других выдающихся политических, общественных и государственных деятелей США. Не случайно, когда речь идет о вопросах и проблемах политического характера, под Вашингтоном, как правило, подразумевают Америку вообще или же правительство США, подобно тому как при упоминании Москвы, Лондона, Парижа имеются в виду, соответственно, Россия, Великобритания, Франция. Вряд ли есть необходимость доказывать, что та или иная совокупность национально-государственных и политических символов характерна для большинства стран и соответствующих политических культур.

§ 4. Религиозный аспект политической культуры

Показательно, что нередко формирование той или иной нации, ее вступление на общественно-историческую арену обосновываются ссылками на некое божественное провидение. В поисках аргументов часто обращаются к Библии, особенно где говорится, что бог не только правит миром, но и избирает из среды всех народов только один, наделяя его своей благодатью. Крайние формы этого мифа отводят другим народам и странам лишь роль фона, на котором разворачивается история того или иного богоизбранного народа. История дает много примеров, свидетельствующих о том, что идея величия и богоизбранности была присуща чуть ли не каждому великому народу, особенно в период его восхождения.

Покажем это на примере русского и американского народов. Так, автор "Сказания о князьях Владимирских", рассказав о преемственности мировых монархий древнейших царств до Римской империи, выводил основы современной ему власти от римского императора Августа. Согласно этому сказанию, Русь является законной наследницей всех древних мировых монархий. Естественно, Рюрик, положивший начало династии Рюриков, правивших Русью до восхождения на престол династии Романовых, ведет свой род от самих римских императоров. Постепенно сформировалась идея Москвы как третьего Рима - наследницы Рима и Константинополя, столицы Восточной Римской империи.

Показательно, что наряду с символами самодержавия и народности в формировании и укреплении русского государства и завоевании им новых земель, стран и народов важную роль сыграла православная церковь. Она давала русским духовную опору, чтобы противостоять мусульманскому Востоку и католическому Западу, которые на тех или иных исторических этапах представляли угрозу их религиозному и государственному существованию. В целом, хотя принципы веры и не преобладали над политическими, религия часто использовалась для обоснования власти и притязаний сначала русских князей, а затем и московских царей.

Пропагандируя грандиозную концепцию, рассматривавшую Москву как "новый Вечный город, наследницу Рима и Константинополя", церковная иерархия постоянно предупреждала царей об их священном долге превратить Московию в "Новую христианскую империю", при этом сколько-нибудь четко не обозначая ее границы. Следует отметить, что эта доктрина сыграла немаловажную роль в экспансии и утверждении многонациональной Российской империи на бескрайних просторах Евразийского континента. Поэтому можно утверждать, что в формировании идей о величии России, ее масштабности, патриотизме и преданности отечеству - Руси-матушке, особом пути России и т.д., составляющих важнейшие компоненты политического сознания россиян, немаловажную роль сыграла и православная вера. В этой связи нельзя не упомянуть, что многие атрибуты и символы православной церкви стали одновременно и символами российской государственности. Здесь можно упомянуть, например, храм Василия Блаженного, возвышающийся на главной площади страны рядом с Кремлем, да и храмы в самом Кремле, взорванный большевиками храм Христа Спасителя, Исаакиевский собор, Оптину пустынь. Симптоматично, что церковь возводила в ранг святых выдающихся деятелей, которые в строгом смысле не являлись ее служителями. Речь идет, например, о равноапостольных Кирилле и Мефодии, св. Владимире, Александре Невском и др.

Что касается США, то с самого начала формирования американского национального сознания важнейшим его компонентом стало убеждение об особом пути развития Америки и ее роли в мировой истории. Казалось, что сама природа и мировоззрение эпохи предназначили английские колонии в Северной Америке для "великого эксперимента". Подобно более ранним утопиям, в воображении европейцев XVII-XVIII вв. Америка представлялась сказочным островом, отделенным от остального мира морями и океанами.

Историки и духовные вожди сначала колоний, а затем независимого американского государства представляли дело таким образом, что американцы с самого начала преследовали ясную и осознанную цель - претворить в жизнь идею божественного провидения, построить на американской земле божественный "град на холме" в пример всем другим народам мира. В конечном счете была сформулирована грандиозная религиозная философия истории и прогресса, согласно которой Америка представляет собой высший этап развития человечества и последнюю лучшую надежду всех людей. Характерно, что, обосновывая исключительное место Америки в мировой истории, автор Декларации независимости США, третий президент Америки Т. Джефферсон в 1785 г. предлагал изобразить на государственном гербе страны взятый из Библии образ сынов Израиля, идущих за лучом солнца. Почти все отцы-основатели Америки были глубоко убеждены в том, что ей уготована особая судьба, особая, божественная миссия.

Многие исследователи прямо связывают с религией республиканские и демократические институты Америки. Как утверждал еще известный французский общественный деятель и историк А. де Токвиль, истинной школой республиканских добродетелей в Америке была церковь. По его словам, религия представляла собой первый из американских политических институтов. Она была республиканской и демократической религией, которая не только включала республиканские ценности, но и давала первые уроки относительно того, как участвовать в общественной жизни. По словам Токвиля, нравы в большей степени, чем законы или физические обстоятельства, способствовали успеху американской демократии, а нравы же коренятся в религии.

Обращает на себя внимание тот факт, что религиозный и социокультурный традиционализм часто идут рука об руку с социально-философским и идейно-политическим консерватизмом. Религия всегда служила источником традиционных ценностей. В конце концов религия тесно связана с культурной традицией как часть образа жизни в целом. Когда этот образ жизни подвергается опасности, его религиозные и моральные компоненты оказываются опорными пунктами защиты существующей системы и привычного образа жизни. Поэтому вполне объяснима наблюдающаяся у отдельных категорий населения склонность сетовать в определенных ситуациях на упадок таких традиционных ценностей, как закон и порядок, дисциплина, сдержанность, консенсус, патриотизм и т.д.

В связи с изложенным обращает на себя внимание тот факт, что конфессиональный фактор зачастую перевешивал в прошлом и в некоторых странах продолжает перевешивать и в настоящее время социально-классовые приверженности. Именно влияние клерикализма и конфессионализма на общественное сознание и, соответственно, политическую культуру обусловило возникновение во многих странах Западной Европы клерикальных партий разных ориентации, роль и значение которых нельзя оценить однозначно.

Были и есть консервативные и даже реакционные конфессиональные партии и организации, но были и есть и такие, которые выступали с позиций социального реформизма (например, социальное христианство). В наши дни христианская окраска помогла ХДС в ФРГ, ХДП - в Италии и аналогичным партиям в других странах привлечь на свою сторону многих верующих. В них, наряду с консервативными, есть и центристские и либеральные фракции, выступающие за реформы (например, так называемые "социальные комитеты" в ХДС).

Немаловажное место в политической культуре занимает идеология. Это и естественно, поскольку проблемы идеологии трудно отделить от проблем, касающихся авторитета, власти, властных отношений и т.д. Она призвана придавать значимость институциональным отношениям между людьми, объяснять политические реальности в конкретно-исторических условиях. Однако в широком смысле слова идеология, как отмечают Д. Мэннинг и Т. Робинсон, не может обязать человека действовать определенным образом, как это делают правовые нормы. Не приверженность идеологии, а членство в партии, которая действует именем идеологии, обязывает ее приверженцев принимать политическое решение таким, как оно есть. В отличие от партии, в идеологии нет ни руководителей, ни подчиненных, она имеет только приверженцев. Без дисциплины, связывающей партию, сторонник идеологии рискует быть вовлеченным в вечный спор относительно того, что именно идеология предписывает. Доводы "о товариществе" и "братстве" сами по себе не могут помочь приверженцам идеологии создать новое общество, но они могут придать их партийным предпочтениям, усилиям, деятельности определенную значимость. Идеология обеспечивает категориями и понятиями, с помощью которых обосновываются или отвергаются те или иные политические институты, действия, политический курс и т.д. Но она не может подменять собой политическую культуру как таковую. В условиях одной политической культуры могут сосуществовать несколько конфликтующих друг с другом идеологических и идейно-политических течений, хотя, как это имеет место при тоталитаризме, бывают ситуации, когда идеология стремится полностью подмять под себя политическую культуру.

§ 5. О моделях политической культуры

Простая констатация факта существования того или иного комплекса элементов, которые можно было бы объединить в категорию политической культуры, сама по себе не снимает вопрос о том, как эти элементы реализуются в конкретном политическом процессе, поведении различных групп и слоев населения. Дело в том, что одни и те же политические установки, ценностно-нормативные ориентации и идейно-политические принципы у разных людей и социальных групп в конкретном политическом поведении проявляются по-разному. Это особенно важно учесть при оценке и характеристике политической культуры разных стран и народов. Необходимо исходить из факта существования многих региональных и национальных вариаций политической культуры. Скажем, нельзя говорить о единой для Европы и Ближнего Востока, Западного полушария и Дальневосточного региона и т.д. модели политической культуры.

Но все же каждой общественно-политической системе соответствует особая, собственная базисная модель (или модели) политической культуры, которая в каждой конкретной стране проявляется в национально-специфических формах. Как правило, важнейшие элементы каждой базовой модели характеризуются универсальностью и определяются общемировоззренческими установками и ориентациями людей независимо от их национально-государственной принадлежности. В этом качестве в обобщенной, абстрагированной форме они составляют системообразующие компоненты политической культуры и разделяются большинством населения соответствующих стран.

Вместе с тем эти компоненты в каждой отдельной стране, как говорилось выше, проявляются в специфически национальных формах. Это естественно, поскольку в формировании национального самосознания, самой национальной идентичности участвуют как универсалистские, так и сугубо национально-культурные элементы. Как отмечал известный американский политолог С. Коэн, "ни одна политическая система ни в одной стране не будет стабильной, если она не рождена в самой этой стране, на ее почве как результат развития собственной политической культуры". Так, общественно-исторические, национально-культурные, географические, религиозные и иные особенности формирования и эволюции каждой нации и национального самосознания, естественно, наложили свой глубокий отпечаток на содержание и форму ее политической культуры.

Это, в свою очередь, предполагает необходимость выделения соответствующих моделей политической культуры. Симптоматично, что уже первые авторы, обратившиеся к данной проблематике, предложили собственную типологизацию политических культур. Учитывая как позитивные, так и не во всем приемлемые доводы и аргументы всех названных подходов, представляется возможным сформулировать собственные модели политической культуры. Можно выделить следующие более или менее отчетливо очерченные крупные модели политической культуры: либерально-демократическую, авторитарную и тоталитарную. Между ними располагается целый спектр всевозможных национальных или иных вариантов и разновидностей политической культуры.

§ 6. Либерально-демократическая модель политической культуры

Основные факторы и этапы формирования и эволюции либерально-демократической модели политической культуры в целом совпадают с важнейшими вехами формирования и эволюции гражданского общества и правового государства. Более того, все эти три компонента в совокупности составляют буржуазно-либеральную общественно-политическую систему. Она связана с утверждением и легитимизацией в процессе капиталистического развития новой, по сравнению со средневековьем, системы миропонимания, где свободный индивид признается в качестве самостоятельной единицы социального действия. Важнейшие параметры этого миропонимания были проанализированы выше. Здесь отметим лишь то, что важнейшим компонентом сформировавшейся на его основе политической культуры стала идея плюрализма, которая составляет сущностную характеристику как гражданского общества, так и правового государства. Необходимо напомнить также о том, что свобода предполагает наличие как многих центров власти, уравновешивающих всевластие государства, так и прежде всего возможность экономического выбора, что, в свою очередь, маловероятно без альтернативных источников получения средств существования. Если в тоталитарных и авторитарных системах государство доминирует над обществом, то в буржуазно-демократической системе, наоборот, общество доминирует над государством и его институтами. Всесторонне развитое гражданское общество, в свою очередь, предполагает развитую политическую демократию, правовое и плюралистическое государство.

Это выражается в том, что, несмотря на различия - порой существенные - по широкому спектру идей и концепций общественного и государственно-политического устройства, большинство политически активного населения стран Запада разделяет идеи конституционализма, индивидуализма, свободы вероисповедания, свободы слова и печати и т.д. Соблюдение и реализация этих принципов создавали предпосылки для признания каждой из противоборствующих сторон "законности" существования разнообразных конфликтующих друг с другом интересов, группировок, партий и т.д.

Идея представительства тесно связана с другими не менее важными идеями партии и выборности как инструментов реализации разнообразных интересов. Эти идеи, в свою очередь, предполагают соблюдение и правительством, и оппозицией "правил игры", суть которых состоит в общепринятом согласии на мирную передачу власти от одной (побежденной) партии другой (победившей) партии в ходе избирательного процесса. Важно учесть, что именно через институт выборов, именно через избирательный процесс политическая культура в наибольшей степени воздействует на политическое поведение. Характерно не только и не столько возможно более полное участие масс в принятии политических решений, сколько открытая конкуренция с целью завоевания тех или иных правительственных постов и контроль над деятельностью тех, кто находится у власти.

Акт участия в выборах уже сам по себе увеличивает веру граждан в законность и ответственность правительства. Для многих из них сам факт участия в голосовании имеет чуть ли не ритуальное значение. Как не без основания отмечает политолог Б. Гинзбург, влияние участия в избирательном процессе аналогично влиянию, которое оказывает организованная религия на отдельных индивидов, которые подчиняются принципу отправления веры в той церкви, которую они сами выбирают. Здесь сам факт отправления веры важнее выбора церкви, в которой этот акт осуществляется.

Еще со времен Аристотеля считается, что демократические системы сохраняют жизнеспособность и эффективно функционируют в силу активного участия граждан в делах общества, обеспечения высокого уровня информации о состоянии общественных дел и широко распространенного чувства гражданской ответственности. Что касается современных условий парламентской демократии, всеобщего голосования, плюрализма партий и политических организаций, представляющих разного рода заинтересованные группы, то очевидно, что ни одно правительство не может завоевать власть без согласия и доброй воли большинства избирателей. Здесь состояние умов общества, социально-психологический климат, общественное мнение имеют немаловажное значение.

Либерально-демократическая модель включает принцип "согласие не соглашаться" с мнениями и позициями других членов или групп общества. В таком случае при решении сколько-нибудь значимых проблем в идеале отвергается волевое навязывание позиций одной части общества другой его части. Где нет свободы несогласия, там нет и не может быть демократии, независимо от того, как она называется - "народной", "либеральной", "буржуазной", "социалистической" и т.д. Обращает на себя внимание отмеченная выше в главе о социологических основах политики расщепленность позиций значительной части людей, с одной стороны, как личностей, членов гражданского общества, с другой стороны, как граждан государства, членов политического сообщества.

О расщепленности политической и общественной сфер свидетельствует, в частности, наблюдающийся у многих англичан, американцев, французов и т.д. разрыв между тем, как они ведут себя в повседневной, так сказать, мирской жизни, и их идейно-политическими позициями. Зачастую личные вкусы, предпочтения, симпатии и антипатии людей во взаимоотношениях между собой могут, порой существенно, не совпадать с их идейными и партийно-политическими позициями. Здесь нет той тотальности личности, которая характерна для тоталитарного общества, где, как правило, политические, идеологические, философские и просто жизненные позиции людей как бы слиты в интегральном единстве, в результате чего личные симпатии и антипатии во многом определяются политическими и идеологическими установками и, предпочтениями. В странах с устойчивыми либерально-демократическими традициями нередки случаи, когда люди, будучи друзьями в повседневной жизни или близкими родственниками, могут принадлежать к различным, зачастую конкурирующим и даже враждующим друг с другом политическим партиям или лагерям. Нам не всегда понятны такие, например, явления, как дружба представителя левого либерализма и идеолога правого радикализма в США, принадлежность мужа и жены или отца и сына к разным партиям, поведение английских парламентариев, которые чуть ли не врукопашную дерутся на сессиях парламента, а вне его стен являются друзьями.

Исключая монополию на власть со стороны какого-либо одного лица, социальной группы, партии и т.д., либерально-демократическая модель постулирует идею самого широкого выбора во всех сферах общественной жизни. Основополагающее значение с данной точки зрения имеет свобода экономического выбора. Здесь в качестве разумеющихся, самоочевидных постулатов принимаются идеи частной собственности, свободного рынка, свободного предпринимательства. Наиболее рьяные приверженцы этих идей рассматривают индивидуализм и свободную конкуренцию в условиях свободного рынка в качестве естественных законов, не подвластных действиям отдельных людей и общественных институтов, политических партий и государства. Считается, что свобода, равенство, конкуренция и индивидуализм в условиях саморегулирующегося рынка в рамках гражданского общества способны обеспечить социальную гармонию и прогресс.

В либерально-демократической модели важное место занимает проблема соотношения свободы, равенства и справедливости. Здесь наблюдается множество противоречий, различий, оттенков, переходных ступеней от откровенной апологии неравенства до признания социального равенства, от приверженности либертаристски трактуемой идее анархической свободы до признания в тех или иных сферах жестких ограничений на индивидуальную свободу со стороны государств. В целом зачастую предпочтение отдается равенству возможностей, с которым отождествляется справедливость, перед социальным равенством, равенству стартовых условий перед равенством результатов.

Но вместе с тем в глазах носителя либерально-демократической модели политической культуры право, правовая система представляют собой гарант свободы отдельного индивида в выборе по собственному усмотрению морально-этических ценностей, сферы их деятельности. По его мнению, закон призван гарантировать свободу личности, неприкосновенность собственности, жилища, частной жизни, духовную свободу. В обществе должен господствовать закон, а не люди, функции государства состоят в регулировании отношений между гражданами на основе закона. Для него самоочевидной истиной являются право участия в политическом процессе, соблюдение определенных правил игры между политическими партиями, разного рода заинтересованными группами, ротация власти в процессе всеобщих выборов на всех уровнях власти, другие нормы и принципы парламентаризма и плюралистической демократии.

Следует учесть, что в развитых странах Запада средний гражданин в повседневной жизни при нормальных условиях лишь спорадически соприкасается с государством, зачастую имея лишь весьма смутное представление о политических событиях, происходящих в "коридорах власти" и "столицах", за пределами своей общины, деревни, городка. Более того, для него государство нечто отдаленное, чуждое, вмешательство которого в частные дела нежелательно и гарантировано обычаем, традицией и законом. Например, значительной части американцев присущи недоверие и даже неприязненное отношение к государству, государственным институтам и отождествляемой ими политике вообще. Общеизвестен еще тот факт, что американцы отдают предпочтение правительствам штатов перед федеральным правительством, органам местного правительства перед правительствами штатов, семье, общине и индивиду перед обществом в целом.

Для значительной части населения стран Запада характерно амбивалентное отношение к государству и связанным с ним институтам. С одной стороны, в их глазах государство - это источник и гарант закона и морали, без сильного государства общество может оказаться во власти анархии. Здесь обнаруживается склонность к позитивному, зачастую даже авторитарному отношению к государству. С другой стороны, в их глазах чрезмерно раздутое государство может оказаться инструментом подавления и нарушения прав личности. При необходимости выбора между индивидом и обществом значительная часть людей, придерживающихся консервативных воззрений, на первое место ставит общество. По их мнению, это последнее, будучи значительно шире правительства, исторически, этически и логически выше отдельного индивида. Права отдельного человека носят одновременно и естественный, и социальный характер: естественный, потому что принадлежат человеку, созданному самим богом в качестве неотъемлемого элемента великого плана природы, а социальный, потому что человек может реализовать эти права лишь в организованном обществе. Правительство же является политическим оружием общества, призванным обеспечить и защищать права человека. Для наиболее консервативной части данной категории людей власть - это предпосылка всех свобод. Придавая первостепенное значение закону и порядку, авторитету и дисциплине, они склонны высказываться за восстановление авторитета и престижа власти и правительства. Они убеждены в том, что современное общество нуждается в повиновении и послушании, и для достижения этих целей государство вправе принимать соответствующие меры.

Все это, естественно, усложняет выявление политических предпочтений основных категорий населения, особенно это касается государства и важнейших государственно-политических институтов, политики вмешательства государства в экономические и социальные процессы. Достижение ясности в этом вопросе затрудняется также тем, что здесь противоречия, так сказать, в горизонтальном разрезе совмещаются с противоречиями по вертикальной линии между идеологическим и практическим, теоретическим и обыденным уровнями сознания.

В либерально-демократической модели политической культуры политическому плюрализму соответствует религиозный и идеологический плюрализм. Здесь" и религия, и идеология, которые при всех их различиях эпистемологического, сущностного и концептуального характера в методологическом плане представляют собой однопорядковые явления, отделены от государства. Парламентская демократия с ее этнокультурным, социальным, социокультурным и иными формами плюрализма не приемлет ни государственной религии, ни государственной идеологии. Здесь идеология, равно как и религия, отделена от государства, хотя, как представляется, нет каких-либо законодательных актов, узаконивающих это положение. Признав плюрализм интересов и партий, религиозных, этнокультурных, социально-экономических и иных различий, нельзя не признать плюрализм идеологий или идеологических течений в каждой отдельной стране, позиции которых по ряду важнейших вопросов совпадают. Особенно это касается системообразующих аспектов. Такое положение вещей и создает основу "единства в многообразии", консенсуса по основополагающим вопросам государственно-политического устройства.

При всех различиях и противоречиях было бы ошибочно представлять дело таким образом, будто в каждой политической культуре существуют четко разграниченные, фронтально противостоящие друг другу течения, между которыми как бы пролегает непреодолимая стена. Дело в том, что во всех главных политических партиях индустриально развитых стран как носителях соответствующих политических культур присутствует сочетание социал-демократических, либеральных и консервативных элементов. В данной связи не может не обратить на себя внимание тот факт, что само содержание, вкладываемое в понятия "правые" и "левые", "консерватизм" и "либерализм", "радикализм", которые получили хождение в общественно-политическом лексиконе Запада в XIX-XX вв., их трактовка и толкование к настоящему времени претерпели существенные, а в некоторых аспектах радикальные изменения. Например, уже потерял убедительность принцип, согласно которому индивидуалистические ценности жестко привязывались к правому, консервативному флангу идейно-политического спектра, а коллективистские -к его левому флангу.

Все перечисленные компоненты (перечень их, естественно, можно дополнить) в совокупности составляют основную модель либерально-демократической политической культуры - обобщенный и абстрагированный идеальный тип, который проявляется в каждой конкретной стране или регионе, в конкретных национально-исторических и национально-культурных формах.

Если базовая модель либерально-демократической культуры с теми или иными национально-культурными модификациями прочно утвердилась в наиболее развитых странах Западной Европы и Северной Америки, то этого не скажешь о регионе Южной Европы. В странах этого региона процессы ее утверждения пробивали (а в ряде стран эти процессы продолжаются и поныне) дорогу с существенными трудностями. Это объясняется прежде всего особенностями социально-экономического и общественно-исторического развития региона, а также той особой ролью, которую здесь продолжают играть традиции, обычаи, ценности, унаследованные от многовековой и чрезвычайно богатой истории. Запоздалый и неравномерный, растянувшийся на многие десятилетия процесс утверждения в Южной Европе капиталистической формы производства, сильные позиции монархии, аристократии, церкви в политической жизни, устойчивость традиционных, по преимуществу консервативных, ценностей в общественном сознании обусловили особую противоречивость и растянутость процесса утверждения буржуазных общественно-политических структур и соответствующих парламентских форм политической жизни.

Вплоть до 1980-х гг. южноевропейский капитализм, по сути дела, не смог достичь своей культурной и идейной гегемонии. Здесь сохраняют большую значимость антикапиталистические по своей сути установки и ориентации, "на равных" с буржуазно-либеральной шкалой ценностей существует другая, добуржуазная социокультурная и идейно-политическая традиция. Эти и другие особенности, определившие общественно-исторический и политико-культурный ландшафт региона, подробно проанализированы в нашей литературе. Здесь отметим лишь тот очевидный факт, что весь набор ценностей, установок, ориентации и т.д., составляющих политическую культуру южноевропейских стран, с переходом их - сначала Италии после второй мировой войны, а затем во второй половине 1970-х гг. Испании, Португалии и Греции - на путь политической демократии и буржуазного парламентаризма не мог исчезнуть бесследно и не оказать влияние (порой существенное) на конфигурацию и сущность как новой партийно-политической системы, так и самой политической культуры.

Тот или иной комплекс черт и характеристик, обусловливающих их специфику и особенность, можно обнаружить и в других национальных или региональных вариантах либерально-демократической модели политической культуры.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Назовите основные факторы и вехи формирования концепции политической культуры.

2. Перечислите составные элементы и важнейшие характеристики политической культуры.

3. Какое место в политической культуре занимает политическая символика?

4. Какое влияние оказывает на содержание политической культуры религия?

5. Какова взаимосвязь между идеологией и политической культурой?

6. Какие существуют модели политической культуры?

7. Назовите основные составные элементы и базовые характеристики либерально-демократической модели политической культуры.

ЛИТЕРАТУРА

Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии// Политические исследования. - 1992. - № 4;

Вебер М. Избр. произведения. -М., 1990;

Гаджиев К.С. Политическая культура: концептуальный аспект//Политиче-ские исследования. -1991. - № 6;

Гудименко Д., Родионов А. Конфликт и консенсус в политической культуре ФРГ//Мировая экономика и международные отношения. - 1993. - № 7;

Каменская Г.В. Политическая культура США//Мировая экономика и международные отношения. - 1993. - № 4;

Новгородцев П.И. Об общественном идеале. - Берлин, 1922;

Рормозер Г. Политика и религия//СССР - ФРГ: навстречу друг другу. - М., 1990;

Шапиро И. Три способа быть демократом//Политические исследования. -1991. - № 1-2.

Глава XV. ТОТАЛИТАРНО-АВТОРИТАРНАЯ МОДЕЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

§ 1. Общая характеристика и условия формирования тоталитарного сознания

Применительно к тоталитарной системе весьма проблематично говорить о политической культуре как самостоятельной, четко вылепившейся подсистеме со своими более или менее отчетливо сформулированными элементами и характеристиками. Эти последние интегрально и нерасчленимо слиты с общими социокультурными характеристиками членов тоталитарного сообщества. Поэтому здесь остается выделить и проанализировать те признаки и элементы тоталитарного сознания, которые имеют отношение к политическим реалиям.

В силу изложенных в соответствующей главе причин в тоталитарном сознании теряется внутренняя связь личности с бытием. Жрецы тоталитаризма вознамерились создать и выпестовать скроенного по своим меркам "чистого", свободного от всех мыслимых погрешностей, человека. Придумали даже некий "моральный кодекс строителя коммунизма" - атеистический суррогат десяти заповедей, который был призван служить в качестве азбучного руководства к жизни "образцового" человека. Главный порок кодекса состоял в том, что он был построен на отрицании тайны и таинства жизни, включающих в себя наряду с устремленностью ввысь, в сферу сверхличностного, божественного, также мистерию греха, греховного начала, отрицании того, что мироздание, соответственно, и жизнь, как интегральная часть его, полны роковых противоречий, что падшая жизнь, горечь и тленность мира такие же законные характеристики человеческого бытия, как и высшее блаженство, высший полет интеллекта и духа.

Антропологический компонент тоталитаризма как особого социально-философского феномена состоит в стремлении к полной переделке и трансформации человека в соответствии со своими социально-философскими и идеологическими установками. Здесь использовался широчайший комплекс средств, механизмов и методов, в основе которых лежали те три принципа, которые тоталитаристами были заимствованы из идеологического багажа Великого Инквизитора: чудо, тайна и авторитет. Я вполне сознаю неизмеримость широты и глубины этой проблемы и невозможность ее охвата даже в самых общих чертах в одной главе или даже объемистой книге. Здесь отметим лишь то, что они, идеологи тоталитаризма, четко усвоили себе урок того же Великого Инквизитора, который осознавал, что для утверждения своего господства одного только убийства Иисуса Христа недостаточно, необходимо также убить его веру и создать новую, свою собственную веру для пленения ею сознания самых широчайших масс людей. Не случайно, что в комплексе идей и методов тоталитаристов, направленных на изменение самой человеческой онтологии, жесткий контроль занимает над сознанием человека, его мыслями, помыслами, внутренним миром значительное место. Более того, ставится задача полной трансформации человека, конструирования нового типа личности с особым психическим складом, особой ментальностью, мыслительными и поведенческими характеристиками и т.д. путем стандартизации, унификации индивидуального начала, его растворения в массе, сведения всех индивидов к некоему среднестатистическому знаменателю, стерилизации или во всяком случае подавления индивидуального, личностного начала в человеке. В этом контексте "успех" большевизма и фашизма в немалой степени объясняется тем, что в условиях своеобразного диффузного состояния общественного сознания, его расщепления и надлома им удалось подчинить рационально-утопическому началу все богатство, многослойность и сложность сознания и как бы склеить на этой основе его распавшиеся обломки по собственной схеме.

Выше уже говорилось о том, что задача переделки человеческого сознания может быть успешной лишь в том случае, если взамен старой вере создается новая. Поэтому неудивительно, что как фашизм в его нацистской ипостаси, так и марксизм-ленинизм советского периода, в сущности, приобрели все атрибуты религиозного фундаментализма с присущими последнему фанатизмом, буквализмом и эсхатологизмом, литургией, песнопениями, осаннами и т.д. Так, социализм в том виде, в каком он предстал перед нами, оказался, по сути дела, профанированным воплощением христианства. Можно сказать, что тоталитаризм воспроизводится и его жизнеспособность обеспечивается тем, что он как бы находится в постоянном движении. Более того, продолжение революции, постоянное ее воспроизводство и нагнетание и связанные с этим условия чрезвычайности и своеобразных гигантских гонок, призванных что-то или кого-то догонять и перегонять, составляют оптимальную почву для жизнеспособности и постоянного воспроизводства тоталитаризма. Так было в СССР, так было и в Германии. Идеей-фикс для нацистского руководства была ревизия Версаля и его последствий. На острие такой критики они пришли к власти и, оказавшись у руля правления, развернули широкомасштабные усилия в сфере пропаганды, производства вооружений и пересмотра статей Версальского договора, что за короткое время превратило Германию в укрепленный военный лагерь. Как писала известная в то время американская журналистка Д. Томсон, "формы социальной и экономической организации, господствующие в Германии под названием национал-социализма, таковы, что только отсутствие настоящих военных действий в настоящий момент не дает осознавать их как то, что есть в действительности, а именно как характерные формы государства, находящегося в состоянии войны".

В течение всех десятилетий "строительства социализма" мы тоже жили и действовали, по сути дела, в условиях фактического военного положения и чрезвычайщины. Руководящим принципом этого положения стал девиз "догнать и перегнать". Этот девиз И.В. Сталин сформулировал так: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет". Не идти, а именно пробежать, спешить во что бы то ни стало. Как верно отмечал М. Геллер, "спешка одурманивает, не позволяет оглянуться, разобраться в происходящем, оценить средства и цели. Темпы оправдывают все, становясь мощным психологическим средством принуждения, лишая одновременно воли к сопротивлению, надежды на близкое достижение цели и передышку". С этой точки зрения вся история советского государства представляет собой сплошную череду различных кампаний: электрификация, коллективизация, индустриализация, освоение целины, химизация, мелиорация и т.д. и т.п. Собственно говоря, и перестройка первоначально мыслилась, по крайней мере многими партийно-государственными деятелями, как очередная кампания.

§ 2. Мифологическое измерение тоталитарного сознания

В целом тоталитарная ментальность и соответствующая ей мифологическая действительность строятся не на реальных фактах, а на логических суждениях и идеологических доводах. Нельзя не обратить внимания на то, что здесь логика абсурда одерживает верх над логикой здравого смысла. Фиктивная, иллюзорная, искусственно сконструированная действительность ставится на место реально существующей действительности. Отдельные историки могут расходиться между собой в трактовке тех или иных исторических событий, но все же остается определенный массив фактов, в реальности которых ни у кого из них не может быть никаких сомнений. Тоталитаризм, по сути дела, как бы уничтожает и этот массив фактов, тем самым отменяя и возможность согласия по их поводу.

Нужно ли напоминать здесь о том, сколько раз переписывалась вся история нашей страны на потребу сиюминутным поворотам политического курса руководителей партии и государства. Чуть ли не с самого начала взяв на вооружение методологию догматизма и примитивизма, "прорабы" каждой "новой исторической эпохи" начисто переписывали прошлое, превратив историческую науку в служанку идеологии и пропаганды. Такое, по выражению Дж. Оруэлла, "отлаженное вранье" было призвано "творить" не только будущее, но и прошлое, историю вообще по своему усмотрению. В целом тоталитарное государство, будучи теократией, постоянно нуждается в обосновании своей непогрешимости. В таком же обосновании нуждаются и вожди тоталитарного государства. Отсюда - потребность в постоянном перекраивании прошлого и настоящего.

Отметим еще раз, что насилие и террор в тоталитаризме имеют не только физическое, но также интеллектуальное и духовное измерение, материализующееся в пропагандистсткой деятельности. Дж. Оруэлл говорил, что "любая пропаганда представляет собой ложь, даже когда говорят истину". А ложь, в свою очередь, по удачному выражению В.Н. Ильина, есть вид насилия и, последовательно проводимая, всегда приводит к насилию - скрытому или открытому. Но и обратно: насилие есть проявление лжи. Получается своеобразная цепь: пропаганда — ложь - насилие — ложь — пропаганда.

Когда официальная оценка, тоталитарная культура и homo totalitarieus как ее носитель становятся господствующими элементами социальной системы, физический террор в качестве инструмента политического контроля может отойти на второй план или вовсе потерять свою значимость. Здесь немаловажное значение имеет феномен так называемого "горизонтального тоталитаризма", когда насилие как бы пронизывает все общественные структуры, придавая определенный настрой самому образу жизни. Тоталитарность, так сказать, тоталитарного режима состоит не только в том, что партия, какая-либо клика или фюрер-вождь устанавливают всеохватывающий контроль над всеми сферами общественной жизни и государством, как бы заглатывают их, но и в том, что подавляющая масса населения чуть ли не свято верит в основные цели, установки, ориентации, постулируемые партийным руководством или фюрером-вождем. Раб по принуждению должен стать рабом по убеждению. Обе стороны как бы слиты в тотальном единстве для достижения универсальной цели.

Одним из важнейших показателей проникновения тоталитарных начал во все сферы повседневной жизни является так называемый новояз, который представляет собой "лингвистический эквивалент основной идеи официальной идеологии". Хотя новояз - литературное изобретение Дж. Оруэлла, он является реальностью. Как отмечал Оруэлл, новояз является не только средством выражения мировоззрения и привычек сознания, но и средством, делающим трудным, если не невозможным, выражать другие формы мысли. Суть этого феномена состоит в почти полной замене реального мира неким подобием сюрреалистического, абсурдного, прямо-таки шизоидного (иначе это не назовешь) видения мира, в котором все перевернуто с ног на голову, где поистине дважды два равно пяти. В повседневной жизни нужно приспосабливаться к иррационализму языка, на котором речь о мире скорее скрывает, чем объясняет реальное положение вещей, люди вынуждены вести шизофреническое существование, сопровождаемое бредом, галлюцинациями, раздвоенностью души.

Это порождает своеобразный двойной стандарт в жизнедеятельности и поведении "тоталитарного" человека. Он как бы раздваивается, приобретает двойное дно. В отношении разного рода политических и иных решений и постановлений, принимаемых высшими государственными и партийными инстанциями, у людей вырабатывается нечто вроде устойчивого иммунитета: выражая "горячее" и "единодушное" одобрение на словах, они проявляют в отношении этих решений и постановлений холодное безразличие или даже резкое их неприятие на деле. Появляется, становится массовым феномен, названный Дж. Оруэллом "двоесмыслием" и "мыслепреступлением". Это, в сущности, означает уже начало конца тоталитаризма в его "чистом" классическом виде.

Поскольку не государство существует для людей, а, наоборот, люди существуют для государства, то отдельный человек приносится в жертву гражданину, а гражданин, в свою очередь, - в жертву подданному. Каждый отдельный индивид остается один на один с огромным всесильным аппаратом принуждения. Это, естественно, препятствует свободному проявлению общественных сил. Побеждает конформизм, народ превращается в массу, население приобретает атрибуты толпы. Это своеобразное, как говорил Ратенау, "вертикальное вторжение варваров". Чрезмерная опека государства над своими гражданами наносит непоправимый вред энергии, деятельности и моральному характеру людей. Тот, кем постоянно и настоятельно руководят, в конечном счете отказывается от той доли самостоятельности и ответственности, которой он обладает. В условиях тотального запретительства и опыта" тотального поражения людей в лучших своих устремлениях сформировалась личность, страдающая социальной апатией, характеризующаяся иронично-скептическим отношением к миру, чувством отчуждения и т.д. Тоталитарность существенно снижает или же вовсе устраняет способность к критическому анализу реалий современного мира, места своей страны в мире, своей социальной или референтной группы, самого себя в реальном социальном окружении.

§ 3. Редукционизм и апофеоз конфронтационности

Поэтому вполне естественны характерные для тоталитарного сознания крайние схематизм и редукционизм, сводящие все и вся к одной-единственной идее - истине. Ее можно назвать политическим мессианством, внушающим предопределенный гармонический и совершенный порядок вещей, основанный на одной-единственной идее. Здесь наука и искусство, экономика и политика, философия и промышленность, мораль и отношения между полами и многое другое направляются одной-единственной ключевой идеей. Здесь достигается некая слитность различных структур - экономических, политических, научных и т.д. Цементирующим началом выступает идеология. Биология и генетика, к примеру, перестают быть самостоятельными научно-исследовательскими дисциплинами. Наоборот, они объявляются средствами в руках буржуазии для порабощения пролетариата и подрыва исторического материализма (у большевиков) или же орудием мирового еврейства и коммунизма для подрыва Третьего рейха (у нацистов). Поэтому неудивительно, что в тоталитарном государстве речь идет не просто о науке, а о "немецкой", "арийской", "социалистической", "марксистской" и иных разновидностях идеологической "науки".

В соответствии с такой установкой тоталитаризм оставляет одну-единственную дверь в будущее. Дело в том, что тотализация, как отмечал М. Геллер, позволяет "заминировать все выходы из тоталитарной системы, подменяя идеи, желания, слова: патриотизм, национализм, религия, демократия, надежды, благородные стремления. Подмененные понятия приводят обратно - в тоталитаризм". Возникает некая завороженность тоталитаризмом, заставляющая превратно толковать и объяснять все общественные феномены и процессы. Например, вплоть до недавнего времени многие у нас были настолько убеждены в незыблемости тоталитарной системы, что в условиях демократизации на нее некритически был перенесен тезис о принципиальной невозможности демократизации тоталитаризма, выдвинутый еще во второй половине 70-х гг. Дж. Киркпатрик, Н. Подгорецом и другими американскими неоконсерваторами. Памятуя о всесилии тиранического властителя подавлять все и вся, создавать и разрушать государственно-политические структуры по своему произволу, отдельные так называемые демократы предлагали заменить тоталитаризм авторитаризмом, разумеется, "просвещенным", который в течение известного исторического периода постепенно, по-отечески, воспитает свой народ в духе демократии и внедрит демократические институты в структуру тоталитарной системы.

А в дальнейшем, когда распад тоталитарных структур вызвал неизбежные при таких широкомасштабных, революционных по своему характеру изменениях, означающих, по сути дела, смену одной общественно-политической системы другой, неразбериху, некомпетентность властей, анархию и т.д., авторитарная диктатура была предложена уже в "плюралистическом" варианте.

Обращает на себя внимание такая характерная как для правого, так и левого вариантов тоталитаризма деталь. И здесь и там тщательно разработан образ врага, чужака, недочеловеков, ущербных по своей сущности, неких ненастоящих, которых просто не жалко оскорблять, унижать и даже физически уничтожать. По-видимому, определенное пленение сознания людей подобными образами как бы снимало с них моральную ответственность за свои позиции и деяния.

Связывая воедино все без исключения политические и иные проблемы, такой подход рано или поздно перерождается в концепцию крестового похода и манихейский мессианизм, основывающийся на резком и бескомпромиссном разделении мира на сферы божественного и дьявольского, проводящий непреодолимую грань между добром и злом, стимулирует склонность впадать в неумеренный морализм и крайности, что, в свою очередь, порождает неизбежный конфликт между целями и возможностями их осуществления. Носители тоталитарного мышления склонны быть моральными абсолютистами, разделяющими мир только на белое и черное (у большевиков -красное и белое, а у нацистов - коричневое и красное или белое) и требующими на все вопросы немедленного и окончательного ответа.

Соответственно все участники "драмы истории" делятся на силы добра, ассоциируемые с тоталитарным режимом, и дьявольские силы зла, ассоциируемые со всеми теми, кто безоговорочно и на все сто процентов не стоит на страже этого режима. Здесь неукоснительно действует принцип "кто не с нами, тот против нас". В глазах такого фанатика любой несогласный или, что еще хуже, противник оказывается агентом сатанинских сил, которые будто замышляют грандиозный заговор для уничтожения сил добра. Теория заговора исключает возможность реалистической оценки социальных, исторических или политических факторов. Тот, кто посвящен в заговор, заранее знает весь ход событий, он занимается лишь конкретизацией деталей и этапов прохождения предустановленного течения истории.

Исключая возможность какого бы то ни было компромисса, теория заговора не оставляет места для сил, занимающих нейтральную позицию. Идти на согласие с теми, кто выступает против вождя и его политического курса, - значит порвать с верой и присоединиться к участникам заговора. За неимением подходящего выражения американский историк Р. Хофстедтер назвал такой подход "параноидным стилем", означающим "предельное преувеличение, подозрительность и фантазии о заговоре". Отличительной особенностью такого "параноидного стиля" является не просто то, что его приверженцы рассматривают "обширный" или "гигантский" заговор в качестве движущей силы исторических явлений. В их глазах сама "история представляет собой заговор", организованный мощными "демоническими силами". Параноидный тип склонен рассматривать историю как результат действий отдельных личностей. Он предполагает, что враг располагает особо важными источниками и рычагами власти. Например, он контролирует прессу, направляет общественное мнение с помощью "управляемых новостей", он обладает неограниченными ресурсами, секретами "промывания мозгов" или же держит в своих руках власть над системой образования и т.д. Это такой тип сознания, который доводит подозрительность и ненависть до уровня мировоззренческого кредо. Будучи совершенно нормальным человеком в отдельных сферах жизни, например в семье, на работе и т.д., такой тип способен впадать в крайности и действовать экстремистскими методами в других сферах, например в политике, религии и т.д.

Большевики, поставившие перед собой цель свержения существующей системы в лице царского самодержавия, с самого начала вынуждены были действовать как конспиративная партия. Но проблема состоит в том, что сущностной характеристикой большевистской партии оставались конспиративность, своего рода интеллектуальная, идеологическая и политическая закрытость и после завоевания власти. Всю ее деятельность как во внешней, так и внутриполитической сфере пронизывали секретность, подозрительность, в некотором роде заговорщический комплекс. В результате жизнь советского общества приобрела фантасмагорический, прямо-таки сюрреалистический характер. В глазах большинства советских людей действительность превратилась в некий шабаш "врагов", "предателей", "заговорщиков", "саботажников", "вредителей" и т.д., и т.п. Другими словами, здесь весь мир разделен на два непримиримых лагеря -"мы" и "они", "друзья" и "враги", "красное" и "белое".

В тоталитарной ментальности, сознательно и целенаправленно воспроизводимой и культивируемой мощным идеолого-пропагандистским аппаратом тоталитарного государства, эти особенности приобретают самодовлеющую значимость. Все это в совокупности создает условия для формирования homo totalitarieus как весьма странной и парадоксальной амальгамы таких характеристик, как чуть ли не обожествление рекордов и средней производительности; революционной (понимаемой в самом широком смысле) героики, героепочитания и посредственности; слепой веры и крайнего цинизма. Здесь же сочетаются вождизм на всех уровнях власти, идея незаменимости вождя с идеей человека-винтика, человека-функции, основанной на принципе, согласно которому незаменимых не существует. Имеет место также подмена истинной просвещенности блеском показной грамотности, искусства и творчества — искусственностью и механистичностью и, как говорил В.Н. Ильин, общества общественностью и т.д. При всей этой противоречивости и парадоксальном сочетании противоположных, казалось бы, начал определяющими в тоталитарном сознании являются конформизм, усредненность, самодовольство и удовлетворенность жизнью и т.д., составляющие в совокупности характерологическую матрицу посредственности как социально-политического типа человека массы.

§ 4. Особенности проявления тоталитарного сознания в нынешних условиях

Прежде всего бросается в глаза удивительное сочетание дилетантизма и непрофессионализма, с одной стороны, и всезнайства - с другой.

В политической сфере - война законов, подзаконных актов и просто решений, принимаемых не только разными органами и на различных уровнях, но и в одном и том же органе и одними и теми же людьми. Наблюдается вполне объяснимое в таких ситуациях великое перемещение людей из одной сферы в другую. При этом один автор в "Независимой газете" не без оснований говорит о "переползании рептильных институтов в новые структуры". Иначе и быть не может. Немало нынешних певцов демократии в свое время верно служили в коммунистическо-тоталитарных структурах, но там не состоялись либо из-за собственной профессиональной непригодности, либо этого не захотели партийно-государственные бонзы. Зачастую за такими перемещениями стоит помимо всего прочего и стремление многих работников, особенно умственного труда, скрыть или возместить свою несостоятельность в прежних сферах.

Живучесть тоталитарной ментальности проявляется, в частности, в массовом стремлении выделиться, прославиться. Вдруг, как бы без особой причины, появляется мода, например, на политологов, причем политологов, разбирающихся "одинаково профессионально" во всех без исключения вопросах.

Появляется много астрологов, а то и откровенных проходимцев от науки, которые знают точные рецепты решения всех проблем вплоть до спасения России и других не менее глобальных по масштабам вопросов. Причем чем экстремистичнее идеи, выдвинутые тем или иным искателем популярности, тем "научнее" они считаются и, естественно, тем больше у них шансов стать достоянием широкой общественности. Солидные журналы, издательства, не говоря уж о телевидении и прессе, буквально охотятся за идеями, концепциями, теориями, которые на поверку оказываются удручающе однообразными по своей "методологии", способу аргументации и источникам заимствования. Это не что иное, как торжество заурядного конформизма заурядных нонконформистов. Наряду со множеством честных и принципиальных людей, искренне стремящихся к преобразованию страны на путях демократии и много делающих в этом направлении, на авансцену вышли политики и представители других профессий, не имеющие представления о профессиональной этике и морально-этических началах.

Здесь нельзя не упомянуть также о своеобразном всплеске садомазохистского комплекса - поиске врагов, заговорщическом комплексе, разоблачительстве и саморазоблачительстве. Отсюда - стремление сокрушить памятники не только преступникам тоталитарного режима, но и истинным героям, отдавшим жизнь за родину. Отсюда работы с весьма любопытными названиями, как "Я был стукачом", "Я был сексотом", "Я был агентом Сталина", "Я была любовницей Сталина" и т.д., и т.п. Вряд ли есть надобность и дальше перечислять подобные факты, которых бесчисленное множество. Ясно одно: они убедительно свидетельствуют о том, что вирус тоталитаризма свирепствует не только в тоталитарном обществе, что мы переживаем мучительный период излечения от тоталитарной шизофрении и освобождения от тоталитарной ментальности.

Послесловие к главе

Роман Дж. Оруэлла заканчивается словами: "Он одержал победу над собой. Он любил старшего брата". Это лишь литературный прием, символ, призванный констатировать факт окончательного формирования и утверждения в оруэлловской утопии тоталитарного человека. Я изложил лишь некоторые, на мой взгляд, наиболее существенные характеристики действительно имевшего в исторической практике места, а не литературно-утопического пленения сознания тоталитаризмом. Чтобы исключить превратное толкование моей позиции по данному вопросу, считаю необходимым сделать несколько оговорок. Прежде всего важно учесть, что выделенные мною характеристики надо понимать в идеально-типологическом смысле, а не как точное отражение реального положения вещей в обществе, поскольку в общем и целом как в гитлеровской Германии, так и в сталинистском Советском Союзе даже в самый апогей тоталитаризма вряд ли правомерно говорить о всеобщей тотализации сознания. В реальной жизни положение вещей обстояло значительно сложнее.

Естественно, если люди поставлены перед выбором - свобода или хлеб, что по сути зачастую означает выбор между свободой и голодной смертью, то большинство из них выберут хлеб. Но при жестком, императивном выборе. Все же Великий Инквизитор, хорошо изучивший Писание и поставивший его на службу своей воле, ошибся в одном: он недооценил то, что в том же Св. Писании сказано: "Не хлебом единым жив человек". Если бы это было не так, то человек до сих пор не вышел бы из пещер каменного века или же царство самого Великого Инквизитора было бы вечным. Спору нет, хлеб нужен человеку как воздух, и он приговорен к тому, чтобы в поте лица зарабатывать свой хлеб насущный. Но тем не менее опыт нашей страны убедительно показывает, что зло само по себе, в каких бы обличьях оно ни выступало, не способно окончательно ликвидировать божественного образа в человеке, возвратить его в первобытное состояние, что неистребимо его стремление к свободе и утверждению истинно человеческого начала. Поэтому неудивительно, что в самые мрачные времена тоталитаризма при всех искажениях сознания, приоритетов, миропонимания и т.д. были миллионы и десятки миллионов людей, которые честно и зачастую самоотверженно тянули свою лямку, служили своей родине, людей, значимость которых всегда остается величиной постоянной, инвариантной. Поэтому было бы неправильно и непредусмотрительно вынести огульный приговор всей семидесятилетней истории страны и всем тем, кому выпала незавидная доля быть героями, персонажами и просто участниками этой истории.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Назовите основные признаки тоталитарно-авторитарной модели политической культуры.

2. Каковы условия формирования этой модели?

3. Перечислите основные характеристики "тоталитарного человека".

4. Какое место занимают в тоталитарной политической культуре мифы и стереотипы?

5. Объясните, в чем состоит дихотомичность и конфронтационность тоталитарного сознания.

6. Какое место в нем занимает заговорщический комплекс?

7. Объясните феномен "новояза" и двоемыслия.

8. Каковы особенности проявления тоталитарного сознания в условиях перехода к демократии?

ЛИТЕРАТУРА

Бердяев Н.А. Истоки русского коммунизма. - М., 1990;

Бюрократия, авторитаризм и будущее демократии в России (материалы "круглого стола") // Вопросы философии. - 1993. - № 2;

Гаджиев К.С. Заметки о тоталитарном сознании // Вестник Московского университета. Серия 12. - Социально-политические исследования. - 1993. - № 3;

Джилас М. Лицо тоталитаризма. - М., 1992;

Тоталитаризм: что это такое? - Т. 1. - М., 1993.

Глава XVI. СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ (СМИ) И ПОЛИТИКА

Средства массовой информации (СМИ) выполняют многообразные функции: информирование населения о событиях, происходящих в стране и мире; образование и социализация; реклама в различных ее ипостасях. СМИ оказывают влияние почти на все сферы и институты общества, включая политику, здравоохранение, образование, религию.

Средства массовой информации - важнейшие инструменты реализации политического процесса.

Знаменательно, что в современной политологии СМИ характеризуют такими пышными титулами, как "великий арбитр", "четвертая ветвь власти", наряду с законодательной, исполнительной и судебной, и т.д. Вера во всемогущество телевидения настолько велика, что иные политические деятели считают: тот, кто контролирует телевидение, контролирует всю страну. Политику невозможно себе представить без прессы, радио и телевидения. Можно уверенно утверждать, что в тех грандиозных переменах, которые в настоящее время переживает наша страна, не последнюю роль играют СМИ. Более того, можно даже утверждать, что в условиях отсутствия оппозиционных партий, сколько-нибудь значимых организаций и союзов, способных бросить реальный вызов тоталитарной системе, СМИ сыграли роль своего рода организатора и мощного стимулятора тех сил, которые в конечном счете способствовали политическому поражению этой системы.

§ 1. Место и роль СМИ в политике

Еще в начале 60-х гг. канадский социолог М. Маклюэн не без некоторого преувеличения утверждал, что средство передачи само по себе более важно, чем передаваемая им информация. С этой точки зрения каждая система массовой коммуникации имеет свои специфические особенности. Не все СМИ объединяет способность к прямой связи с общественностью, как бы минуя традиционные институты связи, такие как церковь, школа, семья, политические партии и организации и т.д. Как раз эта способность и используется, будь то рекламным агентом, пытающимся убедить публику купить тот или иной товар, или политическим деятелем, политической партией и т.д., для мобилизации массовой поддержки своей программы.

В течение длительного периода для широкой публики главным источником информации служила пресса - газеты и журналы. Первоначально многие из них возникли в качестве органов тех или иных политических партий либо в той или иной форме были вовлечены в политический процесс. Во всяком случае, газеты с самого начала не скрывали, что не собираются быть политически нейтральными. Значение имело и то, что газеты предлагали не только политическую и экономическую информацию. Предоставляя также материалы развлекательного характера и местные новости, они приучили людей рассматривать себя частью более широкого мира, реагирующей на происходящие в нем события.

Началом "эры телевидения" в политике считается 1952 г., когда оно было впервые использовано для широкого освещения президентской избирательной кампании в США.

В 70 - 80-е гг. телевидение, которое приобретало все больший вес в политическом процессе, стало доминирующим средством массовой информации. В качестве примера влияния телевидения на характер политического поведения и особенно голосования американских избирателей в США часто приводят телевизионные дебаты между Дж. Кеннеди и Р. Никсоном в 1960 г. Э. Роупер, который в тот период провел опрос среди избирателей, пришел к выводу, что именно эти теледебаты в значительной степени способствовали победе Кеннеди. В 1980 г., по существующим данным, теледебаты дали возможность Р. Рейгану не только ликвидировать четырехпроцентный разрыв с Дж. Картером, но и на пять процентов опередить его. Немаловажную роль сыграли теледебаты между главными претендентами в после дующих избирательных кампаниях - Р. Рейганом и У. Мондейлом в 1984 г., Дж. Бушем и Б. Дюкакисом - в 1988 г., Дж. Бушем и Б. Клинтоном - в 1992 г.

Постепенно теледебаты между конкурирующими кандидатами на высшие выборные должности как инструмент предвыборной борьбы все более растущее признание и применение получают во всех индустриально развитых странах, в том числе и у нас, в России.

Очевидно, что хотя утверждение, будто "электронная деревня" М. Маклюэна стала реальностью, является преувеличением, телевидение в индустриально развитых странах в наши дни обладает огромными возможностями для воздействия на общественное мнение. В зависимости от того, в чьих руках оно находится, его можно использовать как для объективного и оперативного информирования людей о реальных событиях в мире, их просвещения и воспитания, так и манипулирования в интересах тех или иных групп людей. Роль СМИ в политике нельзя оценивать однозначно. Они представляют собой сложный и многогранный институт, состоящий из множества органов и элементов, предназначенных реализовать многообразные задачи информирования населения о происходящих в каждой конкретной стране и во всем мире событиях и явлениях. Еще Г. Ласуэлл выделил следующие четыре основные функции СМИ: наблюдение за миром (сбор и распространение информации); "редактирование" (отбор и комментирование информации); формирование общественного мнения; распространение культуры. Другими словами, СМИ обеспечивают расширенную форму человеческой коммуникации. Ко всему этому нужно добавить еще одну важнейшую их функцию по политизации общества и политическому просвещению широких слоев населения. Пресса, радио, телевидение претендуют на выполнение функций "сторожевой собаки общественных интересов", на то, чтобы быть "глазами и ушами общества", предупреждая, например, о спаде в экономике, росте наркомании и преступности или коррупции в коридорах власти и т.д. Для оправдания такого имиджа или такой претензии СМИ должны выглядеть как можно более независимыми как с экономической, так и с политической точек зрения.

В большинстве индустриально развитых стран СМИ представляют собой частнопредпринимательский институт, отрасль экономики, в которой заняты десятки, а то и сотни тысяч человек. Их экономическая деятельность основывается на сборе, производстве, хранении и "продаже" информации. В этом качестве функционирование СМИ подчиняется законам рыночной экономики. Они пронизаны противоречиями общества и воспроизводят их в своих публикациях и программах. Они затрагивают интересы различных слоев и групп. По мере увеличения экономической мощи и социокультурного влияния СМИ приобретают относительную свободу от контроля со стороны государства и крупнейших корпораций - рекламодателей. Естественно, реклама, будучи одним из важнейших источников финансирования и прибылей СМИ, служила и продолжает служить существенным препятствием к их моральной и политической независимости. Однако дело нельзя представлять таким образом, что рекламодатели прямо диктуют главному редактору той или иной газеты или журнала свою волю. Тем более что крупнейшие конгломераты СМИ на Западе сами превратились в самостоятельную, исключительно прибыльную отрасль бизнеса со своими особыми интересами, которые не всегда совпадают и даже зачастую вступают в конфликт с интересами тех или иных влиятельных сил в обществе или политического руководства страны.

Коммерческое начало, которое лежит в основе большинства органов и организаций СМИ, в принципе индифферентно к содержанию, оно предполагает рыночное использование информации для продажи как можно более широкой публике. Примечательно, что в феврале 1988 г. впервые за все семь лет пребывания у власти Р. Рейгана три ведущие телекомпании США отклонили просьбу Белого дома предоставить Р. Рейгану возможность выступить по их каналам. Официальные представители этих компаний в один голос заявили, что, коль скоро в президентской речи не будет содержаться ничего нового, коммерческие интересы компаний не позволят им тратить эфирное время впустую.

СМИ в своих публикациях, репортажах и комментариях могут пролить свет на скрытые пружины политики правящих кругов, обратить внимание общественности на наиболее одиозные стороны их деятельности. В качестве примеров можно назвать публикацию газетой "Нью-Йорк тайме" части так называемых "документов Пентагона", разоблачение газетой "Вашингтон пост" Уотергейтского скандала, трансляцию ведущими телекорпорациями разоблачительных слушаний этого дела в конгрессе, мобилизацию общественного мнения ведущими органами СМИ западных стран против грязной войны во Вьетнаме США и многое другое. Можно упомянуть и то, что отдельные органы СМИ США сыграли свою роль в уходе с политической арены президентов Л. Джонсона и Р. Никсона. Другими словами, общественное мнение, в той или иной форме выраженное через СМИ, играет немаловажную роль в ограничении власти и конкретных действий правящих кругов, в разоблачении отдельных наиболее вопиющих нарушений законности с их стороны.

Следует отметить и то, что многие журналы и газеты, а также радиовещательные и радиотелевизионные станции, как, например, "Шпигель", "Штерн", "Тайм", "Ньюсуик", "Камбио-16", "Панорама", "Эуропео", "Вашингтон пост", "Лос-Анджелес тайме", "Монд", "Фигаро", "Матэн" и многие другие, держатся на плаву и даже процветают на вскрытии скандалов, разоблачении махинаций, выискивании секретов, выставляя их на всеобщее обозрение. Разоблачительная, или "исследовательская", журналистика стала девизом многих изданий. В этом плане не являются исключением и российские СМИ. Зачастую эти издания падки на сенсации, стремятся "взорвать бомбу", раскрывая одновременно коррупцию, должностные злоупотребления, обман избирателей и падение политической морали в коридорах власти.

Многие из этих изданий задают тон в публичных дискуссиях и спорах, доводят наиболее актуальные проблемы и темы, скандалы и аферы до общественности. Именно с подачи этих и подобных им "элитных" изданий стал достоянием гласности уотергейтский скандал, приведший впервые в американской истории к отставке президента. "Шпигель" опубликовал статью под заголовком "Телефонное покушение на гражданина Т.", в которой подробно описывался скандал, связанный с тайным проникновением сотрудников ведомства по охране конституции в дом инженера К. Траубе и установлением на его телефонах подслушивающих устройств. Вскоре после этого разоблачения министр внутренних дел ФРГ В. Майхофер, ответственный за эти действия, был вынужден подать в отставку.

Необходимо отметить и то, что, апеллируя к таким чувственным, иррациональным, эмоционально-волевым компонентам общественного сознания, как чувство любви к родине, националистические и патриотические настроения и т.д., СМИ способны мобилизовать поддержку значительных слоев населения тех или иных акций правящих кругов или отдельных заинтересованных групп. Как правило, в подобных случаях изменения в массовом сознании носят кратковременный характер и по завершении пропагандистской кампании по данному конкретному поводу все, как говорится, возвращается на круги своя. Эта особенность функционирования СМИ, как будет показано ниже, особенно отчетливо проявляется в избирательном процессе, во время избирательных кампаний.

Примером умелого и широкомасштабного использования иррационалистических импульсов является нагнетание в США в начале 80-х гг. СМИ "патриотизма" и откровенно националистических настроений в отношении Советского Союза. Завидную способность апеллировать к эмоционально-волевым, иррационалистическим импульсам продемонстрировали английские СМИ во время фолклендской войны. Нагнетая в стране, казалось бы, уже канувшие в Лету имперские амбиции и притязания, а также антиаргентинские настроения, английская пресса, радио, телевидение убедили весь мир в том, что средний англичанин, несмотря на радикальное изменение положения Великобритании на мировой арене, остается восприимчив к заклинаниям духов "отцов" и душеприказчиков колониальной империи.

Как показывают результаты многих социологических и социально-психологических исследований, постоянные сообщения СМИ об отклоняющихся от общепринятых в обществе норм явлениях и событиях, подаваемых, как правило, сенсационно, порождают у читателей, слушателей, зрителей беспокойство и страх перед нарушением привычного миропорядка, привычного течения жизни, страх за свое место в обществе, за свое будущее и т.д. В то же время факты свидетельствуют о том, что у людей, слишком часто прибегающих к услугам СМИ, более легко вырабатываются негативные установки об окружающем мире. Так, дети, которые часто и много смотрят передачи, напичканные насилием,' убеждаются в том, что в мире, в котором они живут, много насилия, беспорядка, засилья сильного и т.д. Они склонны с большей готовностью примириться с этими негативными явлениями, рассматривать их не как отклонение от нормы или результат дисфункции общественной системы, а как ее неотъемлемую часть.

Причем разные категории населения могут реагировать на эти явления по-разному. Постоянные сообщения о преступности, наркомании, терроризме, беспорядках и т.д. наводят часть читателей, слушателей, телезрителей на мысль о необходимости "твердой руки", сильной личности, которая сможет положить конец анархии, обеспечить закон и порядок и т.д. Именно среди этой части нашли живейший отклик Р. Рейган, М. Тэтчер и другие руководители правых и консервативных сил, которые как раз выступали с подобными лозунгами. Для другой части общества в качестве компенсаторного механизма служат уход в частную жизнь, приватизация, а для третьих - присоединение к разного рода общинам, коммунам, религиозным сектам и т.д.

Пожалуй, с рассматриваемой точки зрения о характере и масштабах воздействия СМИ на эмоционально-волевой и иррациональный уровень общественного сознания наглядное представление можно получить на примере сдвигов в массовом религиозном сознании общества ряда индустриально развитых стран, которые в совокупности получили название "новое религиозное сознание". Оно проявляется во многих формах: в неуклонном росте конфессионных церквей, неожиданном всплеске различных вариаций фундаментализма, росте в отдельных странах числа прихожан церквей, в появлении множества традиционных и нетрадиционных сект и т.д.

Об этом же свидетельствует беспрецедентное расширение масштабов так называемых "электронных церквей", где различные церкви используют радио и телевидение в качестве своеобразного амвона для проповеди своих взглядов. Передачи религиозного характера или же затрагивающие темы религиозной веры стали обычным делом в ведущих радиотелевизионных сетях индустриально развитых стран. Растет число радиотелевизионных станций, всецело специализирующихся исключительно на религиозной тематике. Используя новейшие достижения научно-технического прогресса, привлекая первоклассных специалистов по аудиовизуальной, электронной и компьютерной технике, консультантов по созданию наиболее привлекательных имиджей и аранжировке передач, эти "электронные церкви" стали мощным средством воздействия на общественное сознание. Апеллируя к многомиллионным аудиториям и выколачивая из них зачастую значительные денежные средства, они превратились в обыкновенные деловые корпорации с оборотами в десятки и даже сотни миллионов долларов. Более того, ряд наиболее известных "электронных священников", или "телепроповедников", особенно в США (например, Дж. Фолуэлл, Б. Грехэм и др.), приобрели настолько большое влияние на общественность, что с их мнением вынуждены считаться высшие государственные деятели. Показательно, что телепроповедник П. Робертсон на президентских праймериз 1992 г. был одним из претендентов на выдвижение кандидатом на пост президента США от республиканской партии.

Воздействие СМИ модифицируется влиянием семьи, школы, церкви, общины и других институтов. Но здесь нельзя не учитывать и то, что сами эти институты также испытывают на себе воздействие СМИ. Как бы то ни было, изучение данного феномена необходимо дополнить анализом межличностного общения, межличностных отношений, взятых во всем объеме и сложности всего комплекса институтов социализации и регулирования сознания. При таком анализе обнаруживается, что СМИ не дают и не могут дать зеркального отражения действительности.

§ 2. Что такое "теледемократия"?

Особенностью развернувшейся в настоящее время информационной или телекоммуникационной революции стала замена однолинейной связи между отправителем и получателем информации многофункциональной и диалоговой связью, создающей новые возможности для участия в информационном обмене. Появление на свет кассет и кабельного телевидения вызвало далеко идущие последствия социального и частного порядка. Кабельные телеприемники оснащены коммутационными панелями и микропроцессорами и подключаются к центральному компьютеру кабельной компании. При помощи технологии "двусторонней связи" потребитель сможет читать газету, получать почту, делать покупки, читать видеокниги из библиотеки, улаживать свои финансовые дела. Система может быть также использована как предупреждение о пожаре или попытке взлома. Более того, по системе "двусторонней связи" зрители имеют возможность выражать свое мнение по принципу "да-нет", "больше-меньше", нажимая соответствующие клавиши панелей, установленных в их телеприемниках. Эти новые технические средства и приемы в политическом процессе могут быть использованы для проведения опросов общественного мнение с "моментальным" подведением их результатов в политических дискуссиях, для проведения референдумов и т.д.

Эти приемы получают настолько большую популярность, что в западной политологии их характеризуют как средства всеобщей демократизации общества. Например, О. Тоффлер считает, что по мере роста числа персональных компьютеров и "компьютерной вооруженности" населения, создающей условия для прямого информационного контакта человека, сократятся возможности для установления над ним централизованного контроля со стороны государства и тем самым уменьшится угроза личным свободам. Данная технология открывает дорогу плюрализму, широким возможностям для выражения местных интересов, замены представительной демократии "демократией участия", не нанося ущерба ни одному демократическому институту. Для обозначения данного феномена изобретено даже специальное понятие "теледемократия".

"Демократия участия" рассматривается как такая система политической организации общества, где граждане прямо, без посреднической помощи избираемых представителей решают все интересующие их социальные и политические вопросы. По мнению сторонников концепции "демократии участия", демократия, осуществляемая через средства массовой информации, раньше технически неосуществимая, теперь может стать реальностью. Разумеется, в этих рассуждениях много здравого. Действительно, при определенных условиях, особенно на местном уровне, при решении конкретных проблем, имеющих значение для того или иного региона или страны в целом, эффективно могут быть использованы отдельные элементы "теледемократии", приемы "электронного голосования на дому". Однако было бы опрометчиво однозначно оценивать значение и роль новейших средств телекоммуникации, поскольку, как выше говорилось, они сами по себе нейтральны. Результаты, последствия их использования во многом определяются тем, как и в каких целях они используются.

В самом начале внедрения "электронного голосования" подвергалась сомнению объективность его результатов. 28 октября 1980 г. телекомпания Эй-би-си после телевизионных дебатов между Р. Рейганом и Дж. Картером, транслировавшихся на все штаты США, предложила телезрителям позвонить по определенному телефону для выяснения их мнения о том, кто выиграет на предстоящих президентских выборах. После подсчета около 727 тыс. звонков оказалось, что Рейган по популярности почти в два раза превосходит Картера. Оспаривая в данном случае соответствие результатов опроса телезрителей действительным позициям электората по стране в целом, советники Картера указывали на ряд факторов, которые, по их мнению, повлияли на эти результаты: во-первых, теледебаты транслировались во время, более удобное для зрителей западных штатов, где Рейган пользовался большей популярностью; во-вторых, из городов труднее звонить на студию из-за пробок на АТС, чем из сельской местности (в городах было больше сторонников Картера); в-третьих, не исключалась возможность нескольких звонков одного человека; в-четвертых, стоимость одного телефонного звонка составляла 50 центов, что снижало желание наиболее бедных слоев населения, традиционно голосовавших за демократов, участвовать в опросе.

К тому же технология двусторонней политической коммуникации позволяет организаторам опросов легко оперировать полученными данными, сами ответы предопределены составителями кабельных программ - так как зрителю предоставляется право выбора из ограниченного числа альтернатив, например: "А", "Б" или "В". Следует учесть также и то, что "теледемократия участия" с помощью кабельного телевидения может означать и усиление тоталитарных тенденций. Приобретая форму своеобразного плебисцита, она, по сути дела, перешагивает стадию обсуждения тех или иных проблем, по которым принимаются решения, оставляет избирателя наедине с центральной ЭВМ, лишь регистрирующей его мнение. Политики приобретают дополнительный канал доступа к общественному мнению. При таком положении вещей увеличивается возможность навязать публике решение, основанное не на разуме, а на эмоциях.

Таким образом, активизация и расширение поля деятельности СМИ, широкое использование опросов общественного мнения, политических консультантов и специалистов, занимающихся организацией и проведением избирательных кампаний, "продажей" избирателям специально "сконструированных" имиджей кандидатов и т.д., способствовали, с одной стороны, лучшему освещению и доведению до широких слоев населения проблем, стоящих перед обществом, позиций и альтернатив, предлагаемых различными партиями и кандидатами, с другой стороны, беспрецедентному увеличению возможностей для манипулирования настроениями и ориентациями людей. В данной связи нельзя не затронуть еще один аспект, влияющий как на сам политический процесс, так и на его освещение средствами массовой информации.

§ 3. Взаимоотношения СМИ и властных структур

Характер взаимоотношений правительства и средств массовой информации варьируется от страны к стране в зависимости от того, о каких органах СМИ идет речь, какое конкретное правительство в данный период времени у власти, какие проблемы в центре внимания, какова ситуация в мире, в стране и многое другое. Немаловажное значение имеет то, в какой степени журналисты, репортеры, обозреватели, редакторы и издатели разделяют те или иные ценности, идеалы, идейно-политические ориентации, установки и т.д.

Хотя отдельные газеты и журналы ассоциируются с конкретными политическими партиями или организациями и даже выступают официальными органами последних (в качестве типичного примера можно привести газету "Форверст" и журнал "Нойе Гезельшафт" -официальные органы СДПГ), большинство органов СМИ в индустриально развитых странах предпочитают подчеркивать свою независимость от государства, государственно-политических институтов, прежде всего правительства. Примечательно, что, например, в Испании партийные газеты и журналы имеют незначительные тиражи, не соответствующие числу членов партии, и оказывают сравнительно небольшое влияние на общественное мнение. В целом применительно к большинству индустриально развитых стран, как представляется, следует говорить не о партийной приверженности тех или иных органов СМИ, а об их тенденции ориентироваться на центр, левую или правую половину идейно-политического спектра.

Так, во Франции, например, за исключением "Юманите" и "Матэн", трудно говорить о близости какой-либо газеты к определенной партии. Более подходящим для характеристики французской печати остается деление на "правую" и "левую".

В Великобритании также мало органов СМИ, которые открыто ассоциируют себя с какой-либо конкретной политической партией. Вместе с тем можно сказать, что газета "Дейли телеграф" связана с крупным бизнесом, "Гардиан" выражает позиции реформистских сил, "Дейли миррор" поддерживает лейбористов, а "Файнэншл таймс" отражает интересы финансовых кругов Лондона. В целом, как отмечал один агент по рекламе, "Тайме" читают те, кто управляет страной, "Файнэншл таймс" - те, кто ею владеет, а "Гардиан" - те, кто хочет управлять страной.

Такая неоднозначность позиций СМИ обусловливает то, что взаимоотношения между ними и правительствами, в зависимости от того, какая партия стоит у власти, складываются либо по конфликтной, либо консенсусной, либо консенсусно-конфликтной модели. Наиболее крайний пример конфликтной модели дают Испания, Португалия и Греция в период их перехода от диктатуры к режиму буржуазной демократии.

В открытый конфликт вылились трения между правительством Тэтчер и английскими СМИ во время фолклендской войны, когда журналистам был закрыт доступ в районы боевых действий, передача корреспонденции всячески задерживалась, а в Лондоне только одним министерством обороны осуществлялась двойная цензура. Министерство широко использовало практику дезинформации. Это, в свою очередь, заставило СМИ обращаться к иностранным источникам информации, что также вызывало серьезные нарекания со стороны правительства.

Вместе с тем необходимо отметить, что для получения информации по важнейшим вопросам государственной политики СМИ заинтересованы в доступе к ведущим государственным и политическим деятелям, особенно руководителям партий, государств и правительств, являющимся источником информации "из первых рук". Неудивительно, что подавляющая часть журналистов, корреспондентов, репортеров сосредоточена в столицах развитых капиталистических стран.

Так, например, в настоящее время в Вашингтоне аккредитованы более 16 000 корреспондентов. Около 60 из них вместе с обслуживающими их операторами и техническими специалистами по звуку ежедневно работают в Белом доме. Они представляют главным образом телеграфные агентства "Ассошиэйтед пресс" и "Юнайтед пресс интернэшнл", а также вашингтонские бюро крупных газет, журналов и радиосетей. В дополнение к этому различные синдикаты новостей предоставляют информацию более мелким органам СМИ, которые не могут содержать собственные бюро и корреспондентов. Обе палаты конгресса имеют "галерки" для средств массовой информации, особенно радио. Связи власть имущих и СМИ осуществляются по многим каналам. Важную роль во взаимоотношениях между политическими деятелями и представителями СМИ играют пресс-конференции. И здесь пальма первенства принадлежит США. Президент Т. Рузвельт первым начал проводить пресс-конференции и отвел в Белом доме специальное помещение для корреспондентов. В. Вильсон "институционализировал" взаимоотношения прессы и президента, превратив пресс-конференции, которые стали проводиться регулярно, в официальный канал политической информации для прессы и общественного мнения. В свою очередь, вашингтонские журналисты учредили Ассоциацию корреспондентов в Белом доме.

Пресс-конференция значительно содействовала "политической конвергенции" правительства и прессы. Для президента это был новый и удобный механизм более широкой, чем прежде, мобилизации общественного мнения в поддержку своего политического курса, для прессы - новый источник политической информации.

Пресс-конференции, хотя и в меньших масштабах, стали общепризнанной формой политической коммуникации и"в европейских странах. Нынешний президент Франции Ф. Миттеран продолжает традицию, заложенную еще при Ш. де Голле, когда во время пресс-конференции на заранее подготовленные вопросы он отвечал пространной речью. Подобное поведение главы государства Франции считается нормальным явлением и служит свидетельством общего подхода правительства к СМИ. Хотя, как правило, "паблисити" глав государств и правительств формируется во многих департаментах и офисах, ключевая роль в этом отношении принадлежит пресс-секретарям и их штату.

В США именно от пресс-секретаря зависит политический "имидж" президента. Наиболее ценную информацию о президенте обозреватели и журналисты, аккредитованные при Белом доме, могут получить не на публичных выступлениях или пресс-конференциях, а от людей из близкого окружения президента, в частных беседах. Это дает администрации широчайшие возможности для манипулирования общественным мнением: как правило, раскрывается лишь та информация, которая в выгодном свете представляет президента и администрацию. Методом "утечек" эта информация попадает в прессу, которая создает благоприятный климат для восприятия общественностью и реализации того или иного решения.

В Англии правительство также имеет специальную службу по связям с общественностью и прессой, а при премьер-министре состоит пресс-секретарь, который поставляет ежедневные сообщения о политике правительства. При освещении СМИ политики правительства они способствуют тому, чтобы престижу последнего не был нанесен ущерб.

Следует учесть также, что государство в развитых капиталистических странах является крупнейшим производителем информации. Так, правительство США входит в число 20 лучших рекламных агентств страны, соперничая по расходам с такими гигантскими корпорациями, как "Кока-Кола". Годовые расходы правительства на рекламу составляют 200 млн. долл. Не зря Вашингтон называют "Голливуд на Потомаке". Правительственные агентства тратят примерно 600 млн. долл. на производство фильмов и аудиовизуальных программ. В 1986 г. стоимость печатной продукции правительства составила около 1,3 млрд. долл. Деятельность службы "паблик рилейшнз", по связям с общественностью, обходится государству в 400 млн. долл. в год. В настоящее время службы "паблик рилейшнз" имеются практически во всех важнейших государственных ведомствах. Например, штат служащих - специалистов по вопросам информации и связи с общественностью Пентагона состоит из 1227 человек. Мощный аппарат "паблик рилейшнз" создан при конгрессе. Капитолий издает свои собственные бюллетени (например, "Конгрешнл рекорд"), он имеет свою собственную радиотелевизионную студию.

Первой издательской группой Франции по количеству названий является государство. Каталог официальных публикаций, безусловно, самый обширный из всех публикуемых каким-либо западным государством. В перечне наиболее плодовитых по количеству изданий министерств пальма первенства, бесспорно, принадлежит министерству обороны. Со своими 38 публикациями, выходящими ежегодно тиражом 35 млн. экземпляров, оно опережает даже службы премьер-министра (34 названия, тираж 4,8 млн. экз.). Объяснение политики правительства стоит казне все дороже. В 1980 г. оно обошлось правительству в более чем 100 млн. франков. Помимо законов, регулирующих деятельность СМИ, государство само непосредственно участвует в распространении информации через Агентство Франс Пресс и ГАВАС - крупное рекламное агентство.

Важным инструментом осуществления влияния правительства на СМИ является предоставление им государственных субсидий. Из 14 тыс. выходящих во Франции изданий более 10 тыс. получают субсидии от государства на основании того, что их содержание "представляет всеобщий интерес".

§ 4. СМИ в качестве инструмента "политического маркетинга"

С распространением телевидения некоторые исследователи стали связывать надежды на сокращение избирательных кампаний, рост информированности и политической активности электората и усиление общественного контроля над политическим процессом. Однако всему этому не суждено было сбыться. Особенно наглядно это можно продемонстрировать на примере США. Начиная с президентских выборов в 1964 г. обозначился спад в политической активности избирателей. Вопреки ожиданиям, неуклонно возрастали продолжительность и стоимость избирательных кампаний. Дорогостоящая реклама стала важной составной частью любой избирательной кампании на сколько-нибудь высокие государственные посты. Характерно, что значительную часть расходов на проведение избирательных кампаний кандидатов ныне составляют расходы на средства массовой информации.

В обстановке усиливающейся политической конкуренции фактор времени приобретает неуклонно возрастающее значение. Поэтому еще до начала избирательной кампании органы СМИ пользуются особым вниманием со стороны всех претендентов и кандидатов. Политический деятель, решивший баллотироваться на ту или иную высокую выборную должность, стремится как можно раньше обратить на себя внимание органов СМИ и через них - общественности и деловых кругов.

Не случайно в период первичных выборов руководители избирательной кампании видят прямую связь между отношениями к ним со стороны прессы и их способностью собирать денежные средства. Стремление завоевать симпатии прессы облекается в неформальный, даже дружественный стиль общения претендентов с журналистами: широко практикуются частные встречи, совместные поездки, званые обеды с приглашением наиболее влиятельных журналистов и т.п. История президентских выборов в США дает немало примеров того, как именно благодаря своей активности на этом этапе претендент получал необходимые шансы на номинацию от своей партии. Так было с Дж. Кеннеди в 1960 г., в то время малоизвестным сенатором от Массачусетса, выигравшим номинацию у именитого Г. Хэмфри, или с Дж. Картером, который своими бесчисленными визитами в офисы различных редакций и телестудий задолго до начала первичных выборов привлек к себе внимание СМИ.

Поэтому неудивительно, что от выборов к выборам в США укрепляется тенденция к перенесению фактического начала предвыборной кампании на все более ранние сроки по сравнению с их официальным началом.

По мере все более широкого проникновения стиля и методов коммерческой рекламы в сферу политики политические кампании в средствах массовой информации все 'больше приобретают характер рекламных. Предсказывая такое развитие событий еще в начале 50-х гг., председатель демократической партии штата Мичиган Н. Стейблер предупреждал, что "выборы во всевозрастающей степени станут спорами не между кандидатами, а между крупными рекламными фирмами".

И действительно, в области СМИ утвердился своего рода новый вид профессиональной деятельности - "политический маркетинг". При обосновании значимости политического маркетинга порой дело доходит до того, что ряд авторов проводят аналогию между рекламой товаров в бизнесе и кандидатов в политике. Так, основываясь на концепции "экономического человека", А. Лепаж считал, что поведение индивидуума в кабине для голосования принципиально не отличается от его поведения в универмаге. При этом исходят из того, что всякий товар имеет свои отличительные свойства: цвет, форму, упаковку. Как и любой другой товар, кандидат на выборные должности тоже должен предлагать избирателям определенные физические качества. Некоторые авторы не утруждают себя подобными тонкостями и говорят о тождестве коммерции и политики, маркетинга коммерческого и политического.

Суть политического маркетинга состоит в следующем. Каждый кандидат на выборный пост занимается, хочет он того или нет, исследованием конъюнктуры "рынка", изучает "свой" округ, оценивает сложность проблем и соотношение различных социальных интересов и т.д. для определения предвыборной тактики. Само же "искусство и способ" выиграть на выборах превращаются в вид профессиональной деятельности, которым занимаются профессиональные советники.

Политический маркетинг включает три этапа. Первый - социальный, экономический, политический, психологический анализ места действия. Второй - выбор стратегии, определение целей для обработки различных групп избирателей, выбор темы кампании, тактики использования местных и национальных СМИ. Затем наступает этап продвижения кандидатов, или, на профессиональном жаргоне, который уже успел утвердиться, -"товара". Одно из главных мест здесь занимают СМИ, тем более что специалисты по коммуникации являются решительными сторонниками применения тактических и технических приемов коммерческой рекламы к политической.

Наиболее законченную свою форму политический маркетинг приобрел в США, где детально разрабатываются механизмы и методы его реализации в избирательном процессе. Ключевое место среди них занимают опросы общественного мнения, политические консультанты по организации и проведению выборов, техника создания и "продажи" имиджей кандидатов. В настоящее время в США возникло множество фирм и компаний, которые играют растущую роль в организации и проведении различных политических кампаний.

Американские консультанты разворачивают свою деятельность и за пределами страны. В последние годы их услугами, особенно в избирательных кампаниях, пользуются по крайней мере в тридцати странах - Австралии, Великобритании, Канаде, Франции, Испании, Японии, Швеции, Италии и т.д.

Рекламные агентства играют большую роль в избирательном процессе европейских стран. Характерно в этом отношении положение дел во Франции. Здесь начало профессиональному политическому маркетингу было положено в 1965 г., когда организацию избирательной кампании центриста Ж. Леканюэ взял в свои руки дипломированный специалист по рекламе М. Бонгран. На следующий год он создал компанию "Услуги и методы", которая впоследствии была переименована в "Мишель Бонгран А.О.", предлагающую свои услуги как предприятиям, так и государственным учреждениям и политическим партиям. В 70 - 80-е гг. использование коммерческой технологии в политике шло по нарастающей. Перед выборами 1978 г. кандидатам от всех партий предлагался уже полный набор рекламных услуг. Европейские выборы 1979 г., по мнению специалистов, дали сильный импульс развитию политического маркетинга в Западной Европе. В итоге президентские выборы 1981 г. стали самыми "коммерческими" за всю историю Франции. Свидетельством растущего веса политического маркетинга стало появление большого числа работ, посвященных этой теме. Он стал популярным предметом в коммерческих школах. Высший институт управления и школа кадров посвящали ему семинары и конференции.

Предпринимаются попытки координации деятельности политических консультантов на международном уровне. Уже функционирует международная ассоциация политических консультантов, основанная в 1968 г. итальянским специалистом по рекламе Дж. Наполитано и М. Бонграном. В ее руководство входят представители США, Франции, Испании, Португалии и Дании. В Сорбоннском университете разработана и действует программа подготовки докторов по политическим коммуникациям.

Ныне специалисты и консультанты занимают одно из центральных мест в аппарате претендентов на политические посты во всех крупных партиях развитых стран. Каждая из них имеет собственных экспертов по вопросам опроса общественного мнения, консультантов по вопросам радио и телевидения.

Наиболее точное определение функций политических консультантов, которых нанимают, как правило, из числа наиболее опытных журналистов-комментаторов, сотрудников рекламных и консультативных фирм, - режиссеры избирательных кампаний. Располагая широкими личными контактами, знанием истории различных кампаний, опытом деятельности в сфере СМИ, эти деятели, чьи собственные политические взгляды перекрывают весь существующий спектр - от крайне левых до крайне правых, действуют тем не менее в пределах четко обозначенных границ поставленной перед ними задачи. Они организуют благоприятное освещение своего клиента в органах массовой информации, определяют темы и антураж передач и телефильмов о нем, продумывают содержание, форму и внешние аксессуары его публичных выступлений.

Широко используется организация "предвыборных псевдособытий" с их последующим освещением в органах СМИ - лотерей для избирателей, "походов" и "поездок" претендента по стране, его "рабочих дней" и т.д. Несмотря на то что демонстрация таких "безобидных" сюжетов по телевидению в виде так называемых коммерческих фильмов, то есть фильмов, снятых по заказу претендента и показываемых в оплаченное им телевизионное время, - дело чрезвычайно дорогостоящее, в глазах претендентов этот способ распространения информации о себе обладает несравненными преимуществами перед "бесплатным" освещением по инициативе СМИ: в первом случае и содержание фильма, и форма информации целиком находятся под его контролем. Кроме того, политикам, не обладающим необходимой популярностью, вообще трудно рассчитывать на внимание со стороны прессы, и в этом случае телереклама остается для него наиболее надежным способом получения паблисити.

Задача политических консультантов - не просто привлечь внимание общественности к претенденту, но создать его определенный имидж, или образ. Специалисты по общественному мнению, привлекая известных кинорежиссеров и актеров, используя технические приемы и методы, первоначально применявшиеся в рекламе бизнеса, разработали "технологию" создания и "продажи" имиджей политических деятелей. Эти имиджи должны максимально соответствовать целям избирательной кампании, представлениям общественности о наиболее желательном типе политического лидера, ожиданиям партийных заправил, расчетам деловых кругов и т.д. При этом специалисты исходят из тезиса, высказанного еще в 1956 г. председателем национального комитета республиканской партии США Л. Холлом, согласно которому "вы продаете своих кандидатов и свои программы так же, как бизнес продает свои товары".

В настоящее время существует целая теория "идеального кандидата", на основе которой конструируются имиджи реальных претендентов. К примеру, такой кандидат должен обладать чертами характера, которые максимально соответствуют конкретной политической ситуации в стране. Так, в периоды социально-политических кризисов наибольшими шансами обладают "откровенные" и "честные" политики, способные на максимально "открытый" разговор с обществом. Отправляясь от этих и множества других обобщенных характеристик "идеального претендента", консультанты мобилизуют все наличные пропагандистские средства, чтобы подчеркнуть наиболее выигрышные черты своего клиента и замаскировать неблагоприятные или не соответствующие ожиданиям избирателей.

Важнейшим инструментом реализации политического маркетинга в политическом процессе стали опросы общественного мнения. В условиях парламентской демократии, всеобщего голосования, плюрализма партий и политических организаций общественное мнение приобрело беспрецедентное значение и влияние. Более того, при парламентском режиме в современных условиях как ценность правительственных программ, так и достоинства политических деятелей, как правило, измеряются их популярностью.

§ 5. СМИ и опросы общественного мнения

Важнейшим инструментом выявления состояния общественного мнения стали опросы. Об их значимости свидетельствует, например, такой факт. М. Тэтчер не объявляла дату проведения досрочных парламентских выборов 1987 г. до тех пор, пока в течение нескольких месяцев опросы не стали показывать благоприятный исход для консерваторов.

Свидетельством повышения значения опросов общественного мнения в политическом процессе являются всевозрастающее внимание и интерес к ним со стороны правительственных и частных организаций, кандидатов, баллотирующихся на различные посты, разного рода фондов, ассигнующих средства на разработку теоретических проблем, появление огромного количества работ по этим проблемам. Об этом же свидетельствует неуклонный рост расходов политических партий на проведение опросов, особенно в периоды избирательных кампаний. Пальма первенства в этом отношении, несомненно, принадлежит США. В настоящее время в США действуют более 200 специализированных фирм, которые довели методику зондажа позиций общественности по тем или иным проблемам до высокого уровня. Наиболее характерны опросы, проводимые институтом Гэллапа. Как правило, этот институт строит свои выводы на опросе 1500 человек, представляющих различные избирательные участки по всей стране. Этот прием обеспечивает более или менее сквозной срез электората, содержащий в соответствующей пропорции фермеров, горожан, белых, негров, чиканос, бедных, богатых, южан и т.д. На первый взгляд количество опрошенных незначительно, но, как показывает опыт, результаты опросов получаются такими же, как если бы были опрошены 3 тыс., 10 тыс. или даже 20 тыс. человек. Последний перед президентскими выборами опрос общественного мнения, проводимый институтом Гэллапа, определяет победителя со средней ошибкой всего в 1,5%.

Правда, за исключением этого последнего опроса, ни один из опросов, проводимых в ходе предвыборной борьбы, не в состоянии предсказать ее конечного результата, но каждый из них, во-первых, довольно точно фиксирует положение дел - соотношение сил между конкурирующими кандидатами, отношение общественности к правительству, мнения различных групп электората по узловым национальным проблемам - на момент проведения; во-вторых, в связи с другими и ранее проведенными опросами показывает развитие общих тенденций избирательной кампании, с учетом которых корректируются стратегия и тактика соперников. Опросы крупнейших фирм - Гэллапа, Харриса, Роупера, Янкеловича и других - обычно публикуются в печати, но кандидаты все чаще прибегают к услугам частных фирм, которые по условиям контракта работают только на них и не публикуют полученных сведений в печати.

В последние годы опросам общественного мнения большое внимание уделяется и в других странах. Хотя, надо отметить, что не во всех странах они приобрели такой размах, такую разработанность и точность, как в США. Но тем не менее опросы общественного мнения все настойчивее утверждаются в странах Западной Европы в качестве важнейшего инструмента выявления общественных умонастроений. И здесь США сыграли роль своего рода экспортера. Примечательно, что институт Гэллапа имеет филиалы на всех континентах.

Во Франции насчитывается около 150 специализированных организаций, где занято порядка 10 тыс. человек. Оборотный капитал различного рода институтов по изучению общественного мнения превышает ежегодно почти 1 млрд. фр. В последние годы во Франции в среднем каждые два дня проводится опрос общественного мнения по политическим вопросам. Ритм проведения таких опросов заметно ускорился с 1987г.

Опросы общественного мнения являются средством политической разведки, выявления позиций населения по самым различным проблемам политического характера. Они призваны определить, какого мнения избиратели придерживаются о том или ином политическом деятеле, какие конкретные проблемы их волнуют, действенность тех или иных внутри- и внешнеполитических акций правительства и т.д. Здесь широко применяются методы и технические приемы выявления спроса и эффективности рекламы, используемые в бизнесе, особенно в торговле.

Вместе с тем опросы общественного мнения превратились из средства выявления настроений избирателей в инструмент придания определенной направленности этим настроениям. Опросы выявляют, организуют и обнародуют мнения, не требуя каких-либо действий со стороны носителей этих мнений. Разумеется, проявление мнения через опросы отнюдь не исключает его проявления и в поведении. Но тем не менее опросы дают заинтересованным лицам или партиям возможность оценивать состояние общественных умонастроений до того, как они проявятся в поведении тех или иных групп населения. С точки зрения заинтересованных лиц, достоинство опросов состоит в том, что они дают возможность выявить установки общественности до их материализации в нежелательных, разрушительных политических действиях. Выявляя индивидуальные позиции опрашиваемых, опросы закрепляют их в рамках коллективных представлений.

Опросы в конечном счете способствуют также трансформации общественного мнения в менее опасный для существующего режима феномен. Во многих отношениях опросы общественного мнения содержат значительный элемент запрограммированности и могут быть использованы с целью манипулирования общественным мнением. О манипулятивных возможностях опросов свидетельствует, например, тот факт, что малейшая модификация вопросов, задаваемых опрашиваемым, может привести к совершенно разным результатам. Например, по данным одного опроса, 50% американцев доверяют "господствующей религии", но лишь 35% доверяют "организованной религии". Около 63% питают очень большое доверие к армии, военно-морскому флоту и военно-воздушным силам, но эта цифра составляет лишь 48%, когда речь идет о "военных", и 21% - о "военных руководителях". В то время как 21% питают большое доверие к "организованному рабочему движению", лишь 1% настроены так , в отношении "большого профсоюза".

Поэтому к данным опросов общественного мнения, ставящих своей целью выявление идеологических и идейно-политических позиций различных групп населения, их оценок программ политических партий и отдельных политических деятелей, следует относиться осторожно.

Результаты опросов, широко освещаемые средствами массовой информации, оказывают самое непосредственное влияние на характер и содержание избирательной кампании, заставляя кандидатов вносить соответствующие коррективы в свои позиции, определяя их ориентацию на те или иные социальные группировки, в то же время увеличивая или уменьшая их популярность среди электората.

В этом плане большое значение имеет так называемый "эффект фургона с оркестром", или, проще говоря, "эффект успеха", суть которого состоит в том, что люди склонны принять те мнения, которые разделяются (или, по видимости, разделяются) большим числом людей. Прослеживается тенденция к переходу избирателей на сторону опережающего кандидата. Претендент, добивающийся преимущества над своими противниками, вдруг начинает пользоваться растущей популярностью среди населения. СМИ сосредоточивают на нем значительно больше, чем на других кандидатах, внимания, и он приобретает большую известность. В итоге успех рождает успех. Опросы общественного мнения, фиксируя лидеров и отстающих, в значительной степени закладывают и закрепляют складывающееся соотношение сил и еще более усиливают намечающиеся тенденции.

При оценке "эффекта фургона с оркестром" следует учесть также и то, что телевизионные персоналии в совокупности составляют "телевизионную культуру". Как пишет американский политолог Р. Сноу, то, что они представляют, защищают или критикуют, часто воспринимается как истина или как правильный путь решения проблем. В течение всей истории телевидения такие личности, как М. Берл, Э. Салливен, Б. Уолтере, Ф. Донахью, Кронкайт и др., стали культурными героями. Огромное влияние, которым они обладают, дает им возможность "продавать" лицо, стать экспертами по вопросам политики и воспитания детей и утверждать тенденции в моде. Признание телевидением, радио и прессой служит в некотором роде показателем значимости именно данного конкретного индивида, выделенного из всей массы остальных людей.

§ 6. "Театрализация" политического процесса

Развитие СМИ, особенно телевидения, усилило тенденцию к стиранию линии разграничения между программами новостей и развлекательными программами. Там, где важность информации определяется и оценивается ее рекламными качествами, неизбежно растет разрыв между реальным миром и миром, предлагаемым СМИ.

Составители информационных программ, озабоченные соображениями развлекательности, предпринимают все возможное для превращения реальности, которая лишена развлекательности, в нечто развлекательное. Они могут выдумывать материал, искажать факты, опускать ключевую информацию. И это естественно, поскольку, когда главная задача телевизионной программы состоит в том, чтобы завоевать и сохранить аудиторию, существует большой соблазн отбросить или изменить "скучные" факты, людей, события, соответствующим образом подправив и "упаковав" их.

Все это способствовало увеличению значения "символической политики", "политики театра", основанных на образах, или "имиджах", политических деятелей, специально сконструированных на потребу господствующим умонастроениям и вкусам. Под воздействием как объективных изменений в политическом процессе, так и специфики современных СМИ избирательные кампании выливаются в своего рода популярные спектакли или даже спортивные репортажи со своими победителями, проигравшими, напряженными перипетиями борьбы. Все это требует от кандидата умения быть чуть ли не актером, вести себя перед телекамерами, сыграть свою роль в спектакле, если он хочет добиться успеха.

В настоящее время существует множество статей и книг с детальными рекомендациями, как показываться на телеэкране, какие использовать жесты, как говорить и т.д. В одной из своих статей журнал "Камбио-16", например, давал испанским политическим деятелям следующие рекомендации: "Выступая по телевидению, кандидат должен говорить не так, как он это делает на публичном митинге, то есть официально, требовательно, высокопарно, а, наоборот, мягким, задушевным голосом, без категорических утверждений, почти умоляюще, избегая громких фраз и глаголов в инфинитиве и императиве, которые являются свидетельством жестокости и прагматизма".

Для исправления дефектов и ошибок в речи кандидатов используется электронная техника, например логометр, исправляющий невнятное произношение, плохую дикцию, быструю речь и т.д. Особенно гипертрофированные формы при создании имиджа приобретает "конструирование" физических, внешних характеристик кандидатов. В этом плане к настоящему времени утвердилась целая галерея образов героев, жестов, мимических упражнений и т.д. Это: знаменитая "молодежная" прическа и "спортивная" внешность Дж. Кеннеди, "простецкие" манеры и жесты Дж. Картера, не менее знаменитая, почти "детская" улыбка Р. Рейгана, которая, несмотря на возраст последнего, превратилась в его "товарный знак", и т.д. Примечательно, что изменение прически того или иного кандидата зачастую преподносится СМИ чуть ли не как сенсация.

Неудивительно, что в избирательных кампаниях элемент регулирования и манипулирования приобрел столь важное значение. Манипуляторский характер деятельности специалиста по созданию и "продаже" имиджей особенно откровенно сформулировал один из помощников Р. Никсона Р. Прайс: "Мы должны иметь полную ясность в одном: избиратель реагирует на образ, а не на человека. Значение имеет не то, что есть, а то, что проецируется, и... не столько то, что проецируется, сколько то, что избиратель воспринимает. Поэтому мы должны менять не человека, а производимое им впечатление".

В соответствии с подобными установками в избирательных кампаниях все действия кандидата тщательно режиссируются. Менеджеры избирательной кампании, специалисты по средствам массовой информации и опросам общественного мнения внимательно контролируют, что говорит и делает их кандидат, куда и как он идет, что могут выявить в его поведении телекамеры и т.д.

Одержимость внешними показателями и театральностью нашла наиболее законченное выражение в Р. Рейгане. Как утверждал один из сотрудников штата по проведению избирательной кампании Р. Рейгана 1976 г., эта кампания напоминала "голливудскую картину". Рейган, продолжал этот деятель, "проводит кампанию подобно оперной звезде в концертном турне. Он играет свою роль так долго, что это (то, что он играет - К.Г.) кажется ему реальным. Его выступления отличаются тщательной инсценировкой. У него всегда открытое улыбающееся лицо. Он легко парирует вопросы репортеров и корреспондентов". Одним словом, он "стопроцентный американец", открытый, простой человек, "хороший парень".

Эти особенности СМИ, достигшие своей наиболее завершенной формы в США, во все более широких масштабах перенимаются партиями и политическими деятелями европейских стран. Здесь постепенно также внедряются американские стандарты политического маркетинга. В данной связи ведущие органы СМИ обратили внимание на роскошную постановку церемонии посещения Ф. Миттераном после своего избрания на лост президента усыпальницы выдающихся деятелей - Пантеона. Совершенно сознательно республиканскому зрелищу был придан характер какого-то священнодействия на глазах у всей Франции. Под звуки "Гимна радости", который исполнял под дождем Парижский хор, телезрители увидели президента, в одиночестве шествующего среди холодного мрамора надгробий. Словно по мановению волшебной палочки, у него в руках возникли одна роза за другой, которые он возлагал на надгробия Ж. Жореса, Ж. Мулена и других. Покоренный зритель, как отмечает Б. Ридо, забывал о хорошо поставленном освещении, о подозрительной толкотне операторов с телекамерами, все было направлено на то, чтобы показать как бы самую душу Миттерана, приобщить каждого гражданина к интимной сущности вождя в момент его молитвы.

Очевидно, что уходят в прошлое выступления политических деятелей с импровизированных трибун и напыщенные ходульные речи, а также "ораторский стиль" ведения кампаний. Вместо них политику избирательной кампании формируют специалисты по опросам общественного мнения и исследователи рынка.

Все это способствует тому, что средства массовой информации концентрируют внимание на наиболее драматических событиях и действиях, значительно обедняя и упрощая действительное положение вещей в стране и в мире. Так, освещение избирательных кампаний зачастую ограничивается сообщениями о том, где кандидат находится и перед кем он выступает. Характер повседневного проведения кампании заставляет кандидатов иметь заранее подготовленную речь, которая с незначительными модификациями повторяется «а следующих друг за другом выступлениях. Для репортеров эти речи дают мало нового материала. Обвинения и контробвинения между кандидатами носят более драматический характер, и они более привлекательны для передачи через средства массовой информации. В результате для более сложных проблем остается мало места.

Это особенно верно в отношении телевидения, где потребность в эффектных, бросающихся в глаза визуальных передачах отодвигает на задний план действительно актуальные социально-экономические и политические проблемы. Внимание концентрируется на второстепенных вопросах и малозначащих противоречиях между партиями, а то и отдельными политическими деятелями, на хорошо известных или импозантных личностях, на всем том, что выглядит драматически, Зрелищно, отвлекая внимание общественности от главных проблем, стоящих перед обществом.

Чрезмерное значение придается фактам, не имеющим сколько-нибудь заметного влияния на общественную жизнь. Как утверждал французский обозреватель журнала теленовостей П. Саба, телепередача должна быть прежде всего зрелищной, ее конструкция зависит в большей степени от материалов, имеющихся у редакции, нежели от "реальной иерархии событий дня". Крайне схематиризуя события или решения, прибегая к рекламному стилю политических заявлений (например, "французский народ - особый народ", "французские трудящиеся - лучшие в Европе", - говорил Жискар д'Эстен), "политизированным" формам рекламных объявлений, политическая информация превращается в "товар" с хорошими рыночными возможностями.

В итоге наблюдается тенденция к преобладанию студийных передач над прямыми. По существу, телевидение, как и пресса, прибегает к реконструкции события в студийных условиях и не демонстрирует их в процессе. Все меньше и меньше следуя за реальной действительностью, телевидение проявляет тенденцию привлекать ее в телестудию в час выпуска новостей. Отодвигая на задний план традиционные информационные передачи, доминирующее значение приобретает тенденция к организации событий в самой студии. Это более надежно, это проще снимать, это непосредственно транслируется в эфир, создавая иллюзию подлинности. В итоге логика телевидения берет верх над логикой жизни.

Усиливается жажда быстрых результатов, что значительно уменьшает вероятность принятия политическими деятелями долговременных решений в отношении важных проблем, способствует концентрированию внимания кандидатов во время избирательной кампании главным образом на текущих конъюнктурных вопросах. При множественности кандидатов расхождения между ними по существу основных общенациональных проблем, как правило, незначительны. Поэтому как в публичных действиях самих претендентов, так и в их освещении органами СМИ акцент зачастую делается не на анализе общественной проблематики, не на политической платформе кандидатов, а на их личности, на их "способности" управлять страной, а не на программе такого управления. Разумеется, проблемные моменты сохраняют свою значимость, особенно в периоды кризисов и социально-политической напряженности в обществе, но в очень общей, символической форме.

При таком положении вещей может создаться ситуация, когда победу на выборах одерживает не тот, кто действительно осознает реальные проблемы, стоящие перед страной, и предлагающий наиболее оптимальные пути их решения, а тот, кто способен обеспечить себе наибольшую популярность в глазах общественности и, умело используя средства массовой информации, лучше "продать" себя и свою предвыборную программу как можно большему числу избирателей.

Другими словами, телевидение обладает большей способностью подать личность, нежели идею или программу. В результате политика максимально персонифицируется. Политическая жизнь превращается в арену столкновения личностей, которых можно заснять на пленку. Их можно пригласить в студию, побеседовать с ними. Комментарий к их словам заменяет комментарий к событиям реальной жизни. Вопросы многочисленных журналистов, прямые опросы зрителей, их телефонные звонки в студию - все это свидетельствует о том, что в политике, которой посвящена передача, оцениваются прежде всего человек, его способность судить о делах, убеждать людей, его психология и характер, и способность владеть собой, но уж никак не его политика.

Зная это, политический деятель зачастую стремится не к тому, чтобы его высказывания передавали суть проблемы, а к тому, чтобы они производили впечатление. В США этот момент приобрел прямо-таки гигантские масштабы на партийных съездах, которые, по сути дела, представляют собой тщательно подготовленные рекламные спектакли. В 1980 г. три основные телесети США израсходовали на освещение партийных съездов 40 млн. долларов. Примечательно, что в освещении съезда республиканской партии принимало участие в общей сложности 12 тыс. человек, то есть в шесть раз больше, чем число его делегатов. И это естественно, поскольку, как отмечает Э. Костикян, "электронная политическая система" вознаграждает "исполнителя", актера, "электронную личность", людей, лучше проявивших себя в "электронной политике", основанной на манипулировании настроениями и поведением избирателей.

Все это в совокупности создает возможности для выдвижения на политическую арену малокомпетентных деятелей. Американскую политологию, например, не перестает интриговать феномен "кандидата от СМИ" Дж. Картера. Картера - общественного деятеля, о котором до предвыборной кампании знали не более 1% американцев. Картера - претендента на президентское кресло, достигшего в ходе избирательной борьбы перевеса над всеми соперниками. Картера - президента, который, по словам даже симпатизировавших ему наблюдателей, на редкость быстро обнаружил неспособность руководить простейшими государственными делами. Результатом телевизионного обмана, подмены содержания формой во время предвыборных кампаний явилось последующее неизбежное разочарование в политике правительства, лидер которого казался таким обаятельным с экранов телевизоров. Именно об этом свидетельствует пример Картера, который не сумел реализовать большинство своих предвыборных обещаний.

Но это лишь одна сторона деятельности СМИ. Если же взять все доводы и аргументы, изложенные в главе, то можно сделать вывод, что СМИ превратились в одну из важнейших конструкций в инфраструктуре подсистемы политического, взяв на себя существенную роль соединения последнего с гражданским обществом.

ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ

1. Дайте общую характеристику СМИ как общественно-политического института.

2. Перечислите важнейшие функции СМИ.

3. Что имеется в виду, когда называют СМИ "четвертой ветвью власти"?

4. Каковы взаимоотношения СМИ с властными структурами?

5. Каковы функции СМИ как инструмента политического процесса?

6. Что такое политический маркетинг?

7. Какова роль политических консультантов в политическом маркетинге?

8. Что вы понимаете под "театрализацией'' политического процесса?

ЛИТЕРАТУРА

Багдикян Б. Монополия средств массовой информации. - М., 1987; Средства массовой информации и пропаганды. - М., 1984; Федякин И.А. Общественное сознание и массовая коммуникация в буржуазном обществе. - М., 1988;

Феофанов О.Е. Реклама и общество. - М., 1974.

Almond G.A. Discipline Divided: Introducing Political Science. - Newbury, 1990;

Barents J. Political Science in Western Europe: A Trend Report. - L. 1961;

Beneton Ph. Introduction a la politique moderne. - P., 1987;

Bottomore T. Political Sociology. - L., 1979;

Burdeau G. Traite de la science politiflue. - P., 1949;

Con way M. and Feigert F.B. Political Analysis: An Introduction. — Boston, 1972;

Cowling M. The Nature and Limits of Political Science. - Cambr., 1963;

Dowse R. and Hughes J. An Introduction to Political Sociology. - N.Y., 1972;

Boston D. The Political System: An Inquiry into the State of Political Science. -N.Y., 1953;

Favre P. La science politique en France depuis 1945//International Political Science Review, 1981. - Vol. 2. - No. 1;

Geis M.L. The Language of Politics. - N.Y., 1987;

The Good Polity: Normative Analysis of the State. - Oxford-N.Y., 1989;

Gunnell J.G. Between Philosophy and Politics: The Alienation of Political Theory. -Amherst, 1986;

Hagopian M. Ideals and Ideologies of Modern Politics. - N.Y., 1985;

Handbook of Political Sciences. - Vol. 1-8, Reading, 1975;

HorowtzLL. Foundations of Political Sociology. - N.Y., 1972;

Introducing Political Science. - L.-N.Y., 1985;

Kavangh D. Political Science and Political Behavior. - L., 1983;

Lipson L. The Great Issues of Politics. An Introduction to Political Science. -Berceley, 1989;

May P.L Politics and Policy Analysis. - Political Science Quarterly, 1986. - Vol. lOl.-No. 1.- P. 109-126;

Muffins W.4. On the Concept of Ideology in Political Science/American PolitP cal Science Review. - 1973. - Vol. 67. - P. 415-432;

Pennock J.R. and Smith D. Political Science: An Introduction. - N.Y. - L., 1964;

Policy Research. - Leiden, 1978;

Political Research Methods. - Boston, 1976;

Political Science: The Science of Politics. Ed. H. Weisberg. - N.Y., 1986;

Political Science: The State of the Discipline. - Washington: American Political Science Association. - 1983;

Raphael D.D. Problems of Political Philosophy. - Handmills, 1990;

Roberts D. Politics: a New Approach. - Ormskirk, 1986;

Scienza politico. - Torino, 1989;

Somit A. and Tanenhaus J. The Development of American Political Science. - N.Y., 1982;

Strauss L. An Introduction to Political Philosophy. - Detroit, 1989;

Van Dyke V. Political Science: A Philosophical Analysis. - Stanford, 1960;

White L, Clark R. Political Analysis: Technique and Practice. - Monterey, 1983.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие .................................................. 3

Глава I. Политология как самостоятельная научная дисциплина

§ 1.      Предмет политической науки ............................  5

§ 2.      Место политологии в системе социальных и гуманитарных наук      10

§ 3.      Политологическая традиция .............................   12

§ 4.      Формирование и институционализация политической науки ...         18

§ 5.      Две тенденции в развитии политической науки..............          24

§ 6.      Политическая наука после второй мировой войны ...........       30

Глава II. Методологические принципы политология

§ 1.      Триумф и кризис позитивизма ........................... 35

§ 2.      Особенности научного подхода политической науки ......... 39

§ 3.      Политическая символика и политико-культурный подход ..... 42

§ 4.      Объяснение или понимание ............................. 45

§ 5.      Проблема соотношения средств и целей в политологическом исследовании....... 47

§ 6.      Системность политической науки......................... 49

§7.       Язык и понятийно-категориальный аппарат политической науки 53

Глава III. Социологические основания политики

§1. Вехи формирования концепции гражданского общества....... 62

§2. Гражданское общество: сущность и важнейшие структурные элементы.................... 72

§3. Плюрализм интересов и условия их реализации в сфере политического ................... 81

§ 4. Консенсус и конфликт.................................. 84

Глава IV Понятие политического: содержание и сущность

§ 1.      Общая характеристика мира политического................. 90

§2.       Государство и власть как основополагающие категории политического ............... 96

§ 3.      Место государства в мире политического................... 98

§ 4.      Проблема соотношения нации и государства ................ 100

§ 5.      Суверенитет и закон ................................... 102

§ 6. Власть и монополия на законное насилие................... 105

§ 7. Политическая система .................................. 111

§ 8. Опыт типологизации политических систем ................. 116

§ 9. Политические режимы.................................. 120

§ 10. Территориально-политическая организация государственно-политической системы.          127

Глава V. Партии в системе властных отношений

§ 1. Факторы и условия формирования институционализации политических партий……. 135

§ 2. Политическая партия и ее функции ....................... 141

§ 3. Партии и заинтересованные группы ....................... 147

§ 4. Типологизация политических партий...................... 150

§ 5. Новейшие тенденции в эволюции партий................... 158

§ 6. Избирательный процесс: механизм и процедура.............. 162

§ 7. Избирательная кампания................................ 166

§ 8. Основные типы избирательной системы .................... 170

§ 9. О перспективах развития партийной системы в России ........ 171

Глава VI. Теория демократии и принципы правового государства

§ 1.      Демократия как принцип политической организации и жизнеустройства общества          176

§ 2.      Конституционные основания демократии .................. 182

§ 3.      Капитализм и демократия............................... 188

§ 4.      Бюрократизм и демократия.............................. 191

§ 5.      Основные характеристики правового государства............ 195

Глава VII. Тоталитаризм: политический аспект

§ 1. Аннигиляция традиции................................. 206

§ 2. Тоталитарные перевоплощения интернационализма и национализма

§ 3. Тоталитарный человек в тоталитарном государстве........... 212

§ 4. Идеологический монизм и закрытость системы .............. 215

§ 5. Террор как сущностная характеристика тоталитаризма........ 219

§ 6. Общие выводы........................................ 220

Глава VIII. Перспективы Российской государственности

§ 1. Грозит ли России неминуемая балканизация? ............... 224

§ 2. От унитаризма к подлинному федерализму................. 231

Глава IX. Мировоззренческое измерение политики и смена общественно-политических парадигм

§ 1. Политическая философия и теория........................ 239

§ 2. Соотношение политики и идеологии....................... 243

§ 3. Общественно-политическая парадигма: понятие и основные характеристики ............ 246

§ 4. Парадигма капитализма и ее важнейшие разновидности....... 253

§ 5. Консенсус как сущностная характеристика парадигмы........ 258

Глава X. Либерализм

§ 1. Истоки либерализма ................................... 263

§ 2.      Классический либерализм...............................      266

§ 3.      Переоценка ценностей и формирование нового либерализма ...         270

§ 4.      Упадок или возрождение либерализма.....................       275

§ 5.      Дилеммы либерализма в социально-экономической сфере .....            280

§6.       Государство, власть и демократия в идеях либерализма.......    282

Глава XI. Консерватизм

§ 1. Сущность концепций консерватизма ...................... 286

§ 2. Новейшие течения консерватизма ........................ 289

§ 3. В чем состоит новизна современного консерватизма? ......... 292

§ 4. Социокулыурный и религиозный аспекты консервативного мировоззрения ............. 296

§ 5. Проблемы свободы, демократии и государства в трактовке консерватизма ............ 399

Глава XII. Социал-демократизм

§ 1. Идейные истоки социал-демократии....................... 305

§2. Демократический социализм в современных условиях........ 310

Глава XIII. Этика и политика

§ 1. Сущность проблемы.................................... 319

§ 2. Политика как профессия и призвание...................... 322

§ 3. Противоречие между равенством и свободой, реальным и идеальным.............. 326

§4. "Моральный компромисс" как категорический императив политической этики........ 331

Глава XTV. Политическая культура

§ 1.      Формирование политической культуры ....................     334

§2.       Основные характеристики политической культуры...........      336

§ 3.      Политическая символика ...............................       341

§ 4.      Религиозный аспект политической культуры................ 345

§ 5.      О моделях политической культуры .......................          348

§6.       Либерально-демократическая модель политической культуры..         ………350

Глава XV. Тоталитарно-авторитарная модель политической культуры

§1. Общая характеристика и условия формирования тоталитарного сознания............... 358

§ 2. Мифологическое измерение тоталитарного сознания.......... 360

§ 3. Редукционизм и апофеоз конфронтационности............... 363

§ 4. Особенности проявления тоталитарного сознания в нынешних условиях ................... 366

Глава XVI. Средства массовой информации (СМИ) и политика

§ 1.      Место и роль СМИ в политике............................ 369

§ 2.      Что такое теледемократия? ..............................     375

§ 3.      Взаимоотношения СМИ и властных структур................           377

§4.       СМИ в качестве инструмента "политического маркетинга".....           381

§ 5.      СМИ и опросы общественного мнения .....................     385

§ 6.      "Театрализация" политического процесса...................    388

Учебное пособие

Гаджиев Камалудин Серажудинович

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА

Пособие для преподавателей, аспирантов и студентов гуманитарных факультетов

Редактор Л.И. Гецелевич

Художественный редактор С.С. Водчиц

Технический редактор Г.В. Лазарева

Корректор Э.С. Казанцева

ИБ № 2204

Сдано в набор 17.11.93. Подписано в печать 28.12.93. Формат 60x901/i6. Бумага офсетная №1. Гарнитура "Пресс-Роман". Печать офсетная. Усл.печ.л. 21,0. Усл.кр.отт. 21,25. Уч.-изд л. 26,71. Тираж 5000 экз. Заказ №1 Изд. № 24-Ю/93. Бесплатно

Издательство "Международные отношения" 107078, Москва, Садовая-Спасская, 20 Отпечатано с готового оригинал-макета, изготовленного в издательстве "Международные отношения" в Тульской типографии, 300600, г. Тула, проспект Ленина, 109