Найти выделенное Козьменко В.М. Учебник для вузов "История России IX-XX вв.". Глава 20. Экономическое и политическое развитие СССР в 1970-1980 годах. 11.06.2003 09:06 | РУДН

Глава 20 Экономическое и политическое развитие СССР в 1970-1980 годах

В 70-х - начале 80-х годов в СССР получили широкое распространение застойные явления. Страна стала терять темпы экономического развития, становилось все более заметным отставание от развитых стран Запада, Японии в технологии, в уровне и качестве жизни. Именно в это время с небывалой силой ощущается противоречие между потребностью радикальных перемен и неумением, нежеланием правящей структуры государства оперативно решать назревшие проблемы в экономике, социально-политической и духовной жизни.

Нарастание негативных тенденций привело к тому, что страна к середине 80-х годов оказалась на грани серьезного экономического и социального кризиса. Его причины заключались, с одной стороны, в том, что высшее руководство партии и государства не принимало сколько-нибудь серьезных мер по решению обострившихся проблем социально-экономического развития, а с другой стороны, административно-командная система руководства, игнорирование экономических законов неизбежно должны были завести и завели экономику в тупик. Затратный характер огосударствления всего и вся ориентировал ее не на прогресс, а на застой и объективно содействовал все большему отставанию страны от мирового научно-технического прогресса, росту социальной напряженности.

Выход из всеохватывающего и все более усугубляющегося кризиса общества был невозможен без радикальной перестройки всей политической системы. Она - важнейшее условие раскрепощения масс, раскрытия потенциала личности, мобилизации интеллектуальных сил общества - главного нашего резерва.

Нарастание кризисных явлений в советском обществе

Застойные явления в СССР, их сущность и причины. Как случилось, что октябрьский (1964 года) Пленум ЦК КПСС прошел под лозунгом восстановления ленинских принципов и норм партийной жизни, а реальные процессы в жизни пошли в другую сторону и привели к застою? Почему осуждение волюнтаризма и субъективизма в руководстве Хрущева как бы само собой наложило негласный запрет на все, что было связано с XX съездом КПСС?

Чтобы ответить на эти вопросы, давайте задумаемся: а как возникло то, что в народе получило название "брежневщины"? Время правления администрации Брежнева отчетливо распадается на два периода: 1964-1969 и 1969-1982 годы. В первый период начавшаяся экономическая реформа, меры по развитию сельского хозяйства на какое-то время приостановили негативное развитие событий, вновь создали предпосылки для перелома ситуации в экономике, в других сферах жизни общества. Сравнительно активно действовали в сфере науки и культуры сформировавшиеся в предшествующее десятилетие "шестидесятники". В последующем периоде, когда жизнь потребовала углубления реформ, руководство партии и страны оказалось как в теоретическом, так и в практическом плане не подготовленным к этому. Общественные науки, литература, искусство были вновь придушены цензурой. В отличие от первой половины 60-х годов в создавшейся ситуации возобладало стремление "улучшить дела, ничего не меняя".

Пограничную линию между этими двумя периодами проложили события конца 60-х годов в Чехословакии, которые показали, что любая попытка сколько-нибудь существенной реформации режима неизбежно грозит всесильной правящей бюрократии потерей власти. Эволюция Брежнева как политического лидера в условиях административно-командной системы нашего общества напоминает аналогичный процесс двух его предшественников. Вначале, как и Сталин и Хрущев, он был самым обычным, типичным партийным руководителем высшего эшелона. Затем, по мере достижения власти, нарастали самоуверенность, ощущение своей исключительности и, наконец, прогрессирующая потеря способности адекватно реагировать на окружающую обстановку. Но главное - катастрофическое нарастание дезоптимизации принимаемых решений. Разумеется, все это произошло не случайно и не внезапно осенью 1964 года. Ведь не случайно пал выбор партийной бюрократии на Брежнева. Пережившие грозные 1937-1938 годы, ее члены постепенно приходили к убеждению, что надо кончать с нестабильностью их положения, которое было в годы культа личности Сталина, и непредсказуемостью периода раздражавших их реформ Хрущева. Нужен был лидер стабильный, предсказуемый, разумный. "Живи сам и давай жить другим" - вот чего ждали в это время члены партийного и государственного руководства от лидера. Вместо грозного хозяина им нужен был безобидный и безликий управляющий. Брежневское руководство фактически встало на защиту сложившихся устоев и порядка. Не были осознаны острота и неотложность перестройки управления народным хозяйством, перевода экономики на интенсивные методы. Начатая во второй половине 60-х годов хозяйственная реформа была сорвана. Получили распространение необъективные оценки достигнутого, процветала показуха. Выявился глубокий разрыв между словом и делом. Не хватало целеустремленности и решительности в практических действиях.

Приверженность шаблонам и стереотипам, отсутствие контроля за выполнением принимаемых решений, последовательности в работе, формализация демократических институтов вели к деформации в кадровой политике, негативным изменениям в кадровом корпусе. "Брежнев понимал, - пишет историк Р. А. Медведев, - что он может крепить свою власть путем назначения на ответственные посты не просто подходящих людей, а своих ближайших друзей, товарищей по институту, по работе в Днепропетровске, в Молдавии, по службе в армии, своих родственников и родственников своей жены. У общительного Брежнева друзей и знакомых всегда было много"91.

В стране и в партии распространялись настроения вседозволенности, самодовольства, показухи, стремление приукрасить действительное положение дел. Отсутствовали последовательный демократизм, подлинная гласность, действенный контроль за выполнением принимаемых решений. Брежнев стал разрушаться, разваливаться как личность и как политик... Обилие наград и званий превысило все допустимые "нормативы". Явные следы болезни, которой официально вроде бы и не было, делали ситуацию вообще какой-то ирреальной, фантасмагорической. Брежнев полностью утратил самокритичный контроль за своими действиями. Верил в собственное величие. Всерьез воспринимал панегирики в свой адрес. Его политика создавала и поддерживала обстановку, в которой прогрессировала коррупция на всех уровнях, процветали очковтирательство, обман, воровство. Многие партийные руководители в республиках и областях превратились в своего рода пожизненных феодальных князьков. Уже в первой половине 70-х годов стали широко известны факты, связанные с негативными явлениями в Грузии. К тяжелым последствиям привели различные нарушения, например, бывшими первыми секретарями ЦК компартий республик Д. Кунаевым - в Казахстане, Ш. Рашидовым - в Узбекистане, первым секретарем крайкома КПСС С. Медуновым - в Краснодарском крае и др. В политике брежневского руководства прочно утвердилась консервативная, антидемократическая тенденция.

Говоря о годах застоя (как застойный характеризуется этап 70-х - начала 80-х годов) как о времени массовой деморализации людей во всех слоях общества, массового разгильдяйства и угодничества, благодушия и двоедушия, социального лицемерия и холуйства, необходимо подчеркнуть, что и тогда были стойкие, самоотверженные работники, старавшиеся противостоять обстоятельствам, нравам, стереотипам. Здоровые силы в обществе проявили себя не только в честном труде, но и в критике недостатков и извращений, в борьбе против бюрократического засилья. На XXIV (1971), XXV (1976), XXVI (1981) съездах принимались правильные решения о необходимости смещения акцентов в экономической политике с количественных показателей на качественные, с волевых методов управления на экономические. Признавалось, что экстенсивные факторы роста народного хозяйства себя исчерпали и поэтому необходимо шире применять экономические методы руководства, использовать такие рычаги товарно-денежных отношений, как хозрасчет, прибыль, кредит, материальное поощрение.

А какая сложилась здесь ситуация в реальности? В конце 70-х годов действие "неблагоприятных" тенденций в экономике значительно усилилось: снизились темпы роста промышленного производства, сельхозпродукции, ухудшилась работа транспорта и т. д. Призывы к интенсификации все больше расходились с реальной практикой хозяйствования, где продолжали преобладать экстенсивные подходы. По-прежнему рост экономических показателей пытались обеспечить за счет нового строительства, разработки дополнительных источников сырья, привлечения новых трудовых ресурсов, как это было, например, в 50-х и 60-х годах. И как результат курс на интенсификацию на протяжении 70-х годов сколько-нибудь заметных результатов не дал. Более того, ни в девятой, ни в десятой пятилетках промышленность (так же как строительство и сельское хозяйство) с планами не справилась. Причем по важнейшим показателям итоги второй половины десятилетия были значительно ниже, чем первой. В годы девятой пятилетки, вопреки планам, усилилось снижение фондоотдачи. Масштабы экстенсивного ведения хозяйства не только не уменьшились, но в ряде отраслей возросли. Все это, вместе взятое, негативно сказалось на динамике общественного производства: если в 60-е годы оно поднялось на 18%, то в 1971-1974 годах рост прекратился, а в 1975 году началось снижение эффективности производства92.

Негативные процессы в экономике затронули социальную и нравственную сферы. Провозглашенный курс на постоянный подъем уровня народного благосостояния не согласовывался с тенденцией падения темпов роста реальных доходов на душу населения - с 33%, достигнутых в восьмой пятилетке, до 24% - в девятой, 18% - в десятой и 9% - за четыре года одиннадцатой пятилетки. Недостаточными темпами велось жилищное строительство, сократилось число вводимых в эксплуатацию квартир, а соответственно уменьшилось и число советских людей, улучшивших свои жилищные условия - с 54,9 млн. человек в восьмой пятилетке до 50 млн. - в одиннадцатой. Обострилось положение с продуктами питания. В целом проблемы в развитии страны нарастали быстрее, чем решались. Страна оказалась в предкризисном состоянии.

Почему же намечаемые крупномасштабные меры в социально-экономической области не были выполнены? В силу каких обстоятельств усиливалось несоответствие между возможностями и их практической реализацией? Главной причиной неудач многих преобразований являлось то, что принимаемые решения касались главным образом экономического базиса и слабо охватывали надстроечные сферы. Не делались реальные шаги по расширению и развитию демократических институтов, т. е. механизма, с помощью которого только и можно было привести в движение человеческий фактор и тем самым обеспечить выполнение решений.

Разрыв между словом и делом обусловил ситуацию, когда призывов и разговоров было немало, а дела практически стояли на месте. Так, много говорилось о крайней необходимости технического перевооружения предприятий, однако машиностроение не получило приоритетного значения. Поэтому материальная база технического прогресса в те годы продолжала отставать. Продолжалась старая практика: капиталовложения в основном шли на новое строительство, оборудование же действующих предприятии старело, существующая техника и технология все более отставали от мировых образцов.

Ограничение самостоятельности, хозрасчетных прав объединений и предприятий, нарушение социалистических принципов оплаты по труду, социальной справедливости подрывали основы материального стимулирования, препятствовали достижению высоких конечных результатов, вели к снижению трудовой активности людей, падению дисциплины и порядка, к отчуждению трудящихся от собственности.

Не была в полной мере осознана острота положения - нарастание кризисных явлений в развитии экономики, общества в целом. Проявлялось стремление к лакировке действительности, когда желаемое принималось за действительное. Так, на XXV съезде КПСС при подведении итогов девятой пятилетки было заявлено, что в нарастании экономической мощи страна "не имеет себе равных", хотя эта пятилетка почти по всем показателям уступала восьмой пятилетке. И здесь отрицательную роль сыграло то обстоятельство, что еще в решениях XXIV съезда КПСС проявилась определенная переоценка степени социально-экономического продвижения советского общества, когда было заявлено, что в СССР уже построено развитое социалистическое общество.

Акцент, как правило, делался на констатацию успехов, а нарастающие противоречия или вовсе замалчивались, или вскрывались без необходимой остроты и глубины.

Механизм торможения и его проявления. Начиная с 1987 года в нашу жизнь прочно вошло понятие "механизма торможения" в качестве категории, помогающей раскрыть причины застойных явлений в экономической, социально-политической и духовной сферах жизни страны. Стремясь понять сущность механизма торможения, путь его формирования, структуру, действие, приведшие на рубеже 70-80-х годов к стагнации экономики, к нарастанию кризисных явлений в советском обществе, следует сказать, что формирование и действие такого механизма в СССР отнюдь не являются закономерными, а обусловлены конкретными историческими обстоятельствами. Так, после Октябрьской революции и установления советской власти рабочего класса и его союзников считалось, что итогом революционных преобразований переходного периода будет утверждение бесклассового социалистического общества, являющегося преддверием коммунизма. Однако на практике, завершая через 20 лет переходный период, страна имела не только новый строй, но и расцвет того, что впоследствии получило название "культ личности и его последствия".

Когда после определенной "расчистки почвы", произведенной XX съездом КПСС по преодолению сталинских негативных явлений, мы стали осуществлять "развернутое строительство коммунизма", а после уточнений совершенствовать "развитой социализм", то опять-таки оказались в ситуации, где сложился и сумел проявить себя "механизм торможения". В разных сферах возникли не только деформации социализма, но и опасность нарастания кризисных явлений в обществе. Как это случилось? Почему так произошло? Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны обратиться к 30-40-м годам. Дело в том, что и в тот и в другой период существовала одна и та же модель социализма, опирающаяся на государственно-партийную бюрократию. Именно тогда, в 30-40-е годы, все, с чем мы сегодня сталкиваемся, складывалось, формировалось.

Следовательно, рассматривая механизм торможения как историческое явление, можно предположить, что это побочный продукт исторически сложившегося в обществе механизма административно-бюрократической узурпации классового господства со всеми присущими ему деформациями экономической и политической системы, а также идеологии и психологии.

Каковы же основы возникновения механизма торможения? В государственно-политической области это власть, управление, которые представляли собой строго продуманную иерархию номенклатурных должностей, партийно-государственную систему, осуществлявшую прямое централизованное руководство со стороны государства всей экономической деятельностью и всеми аспектами общественной и духовной жизни. Произошло фактически совмещение и слияние функций партийного и государственного аппарата, сосредоточение всей полноты власти в руках назначаемого сверху и неподотчетного народу слоя руководителей-администраторов, воплощавших в себе наиболее существенные черты тогдашней партийно-государственной бюрократии. Ни рабочий класс, ни народ в целом не располагали реальными возможностями для того, чтобы реализовать принципы народовластия, свое положение хозяина страны. В такой ситуации декларированные права оставались формальностью, создавалась благоприятная обстановка для политического волюнтаризма, возникновения культа высшего руководителя, широкого злоупотребления властью.

В экономической сфере - в результате расширявшегося формального обобществления - государственная форма собственности, провозглашавшаяся общенародной, но соединявшаяся с народом, с трудящимися как с носителями живого труда, а не в качестве ее совладельцев и управляющих, была полностью подчинена административно-бюрократическому аппарату, управляющему ею по принципу централизованно-директивного планирования. С течением времени стали все отчетливее проступать негативные стороны этой формы собственности: отсутствие реальной человеческой заинтересованности в эффективном использовании и приумножении ее, все большее ее отчуждение от непосредственных производителей, от трудящихся, разъедание ведомственностью и местничеством.

В социальной сфере - вульгарно толкуемая идея о единстве коренных интересов всех слоев общества породила пренебрежение и замалчивание разнообразия интересов различных общественных групп и слоев.

В идейно-теоретической области основами механизма торможения являлась вся совокупность упрощенных, вульгаризированных представлений о социализме.

Таким образом, можно сделать вывод, что механизм торможения - это совокупность застойных явлений и процессов в сфере экономики, в социальной, политической и духовной жизни, в международных отношениях, в развитии самой Коммунистической партии, которые препятствовали ускорению социально-экономического развития страны. При этом надо понять, что механизм торможения действует не только в масштабах всего общества, но и на уровне конкретных производственных коллективов, в системе управленческих и иных учреждений. Конечно, в разных сферах деятельности есть свои характерные особенности. К чему они сводятся?

В управленческих учреждениях механизм торможения проявляется прежде всего через ошибки кадровой политики. Кроме того, огромное тормозящее воздействие оказывают громоздкость, неподвижность и обрастание бумаготворчеством управленческих учреждений любого ранга, наличие глубоко спрятанных и достаточно сильных групповых связей, функция которых состоит в охране недекларируемых интересов, нарушение принципов рациональной управленческой деятельности и т. д.

В области материального производства механизм торможения связан прежде всего с утверждением уравнительности, с одной стороны, и настроений рвачества - с другой, с низкой культурой управления и организации труда.

Разумеется, все эти составляющие механизма торможения переплетаются между собой, образуя систему препятствий на пути нашего продвижения вперед. Механизм торможения противодействует подлинной состязательности - выявлению действительных способностей трудящихся и их эффективному использованию. Он не поощряет стремление трудится по способностям, а ориентирует значительную часть населения, вовлеченную в процесс материального и духовного производства, работать по возможности и по обязанности, прилагая минимум усилий при извлечении максимально благоприятных условий для потребительской деятельности. В этом и состоят наиболее серьезные и опасные последствия функционирования, проявления механизма торможения.

Перестройка экономики СССР. Переломным для страны стал 1985 год, когда только что избранный руководителем КПСС М. С. Горбачев отметил, что если радикально не изменить положение, это будет иметь самые серьезные последствия для нашей страны и ее позиций в мире. В этот же год был выдвинут курс на ускорение социально-экономического развития.

Это свидетельствовало о понимании, что так дальше продолжаться не может. Но вместе с тем выдвижение "курса на ускорение" свидетельствовало о том, что не было еще осознания всей сложности проблем, стоявших перед страной. Считалось, что достаточно принять энергичные меры, поправить те или иные деформации - и положение будет исправлено. Потребовалось почти пять лет трудных поисков, отказа от устоявшихся представлений, стереотипов, пока мы подошли к осознанию того, что путь, который был навязан нашей стране в конце 20-х годов, оказался тупиковым, что необходим не ремонт, пусть даже капитальный, а радикальная, коренная перестройка его экономических основ и политической надстройки. И это, наверное, главный итог, главное достижение периода, начавшегося с апреля 1985 года, к которому шли, преодолевая не только непонимание, но и откровенное сопротивление приверженцев старого, в том числе и в высшем руководстве страной.

Ситуация в экономике на рубеже 80-х - начала 90-х годов, главной сфере преобразований, продолжала ухудшаться, производство оставалось малоэффективным. Сохранялся крупный дефицит госбюджета. Жизненный уровень оставался низким, фактически нищенским. Потребительский рынок был полностью дезорганизован. Двенадцатая пятилетка, как и предыдущие одиннадцать, не выполнена.

Каковы причины дальнейшего ухудшения положения в экономике? Противники перестройки видели их именно в самой перестройке. Дезорганизацию рынка пытались свалить на кооперативы, настойчиво создавая в их лице образ врага. В действительности же дело обстояло так: к началу 1990 года в кооперативах по производству товаров и услуг было занято (включая совместителей) 4,5 млн. человек. Ими произведено продукции и услуг на 40 млрд. рублей и реализовано населению на 7 млрд. рублей, что составляет лишь 1,5% в общем объеме розничного товарооборота и платных услуг (остальное реализовалось предприятиям, так как 80% производственных кооперативов действовали при госпредприятиях). Хотя, конечно, в кооперативах были и злоупотребления (кстати, их приблизительно было столько же и на госпредприятиях). Истинная же причина состояла в том, что за пять лет (1985-1990) так и не удалось сломать административно-командную систему и перейти к новым методам хозяйствования. А расшатанная, она, не выполняя уже прежних функций, в то же время оказывала сопротивление всем нововведениям. Примеров этого достаточно много. Взять хотя бы закон об аренде. Применение его, как показал опыт, могло дать большой эффект, но закон заблокировали на всех уровнях - от колхозов до министерств. Такая же участь постигла и другие принятые в 1989-1990 годах законы по вопросам экономики (к примеру, о кооперации, о земле и др.). Так что не перестройка, не кооперативы повинны в дальнейшем ухудшении экономического положения страны во второй половине 80-х годов. А что же? То, что пять лет мы топтались на месте, не сделав сколько-нибудь серьезных шагов в сторону структурной перестройки экономики, не сумели демонтировать административно-командную систему. Это все-таки главное. Есть, конечно, и другие, в том числе и объективные причины, например ухудшение конъюнктуры на мировом рынке и т. п.

Однако первые пять лет перестройки не прошли даром: в обществе все шире распространялось осознание того, что единственный выход - это переход на нормальный, естественный путь развития, на регулируемую рыночную экономику.

Сущность экономической реформы. Трудности перехода к рыночной экономике

Сущность экономической реформы - переход от командно- административной к регулируемой рыночной экономике. Это предполагает:

1. Разгосударствление экономики и ликвидацию монополизма - главного препятствия на пути научно-технического прогресса.

2. Многообразие форм собственности и равенство их перед законом.

3. Преодоление на этой основе отчуждения трудящихся от средств производства и результатов труда, что может сыграть решающую роль в изменении мотивации к труду, поднятии престижа квалифицированного труда и т.д.

4. Основным регулятором экономической жизни должен быть рынок - спрос и предложение, государство же разрабатывает и обеспечивает осуществление крупных, стратегических задач, выделяя для этого средства из госбюджета. (Речь здесь идет об отстранении государства от регулирования экономики.) В любой развитой капиталистической стране государство регулирует рынок через систему налогов, кредитов, пошлин т. п. и осуществляет планирующую деятельность. К таким задачам в нашей стране, например, можно отнести приоритетные направления в области НТР, развитие системы коммуникаций, вероятно, область энергетики и некоторые другие. Заботой государства должны, видимо, стать разработка и осуществление программ по социальной защите различных категорий населения.

5. Изменение приоритетов в развитии экономики, которая должна быть ориентирована на человека (не производство ради производства, а производство ради человека). Это предполагает глубокую структурную перестройку всей экономики (в том числе и конверсию части оборонного комплекса), что потребует достаточно много времени, а в перспективе - создание высокоэффективного, экологически чистого производства, основанного на новейших достижениях науки и техники.

Как же осуществлялась перестройка в экономике? В начале второй половины 80-х годов провозглашались различные пути выхода из кризиса. Но дальше слов дело практически не шло. На втором съезде народных депутатов СССР (конец 1989 года) правительство предложило свою программу перехода к "планово-рыночной экономике" - "О мерах по оздоровлению экономики, этапах экономической реформы и принципиальных подходах к разработке XIII пятилетнего плана". Она определяла преодоление экономических трудностей (в первую очередь - бюджетного дефицита и разбалансированности потребительского рынка) и переход к нормальному функционированию экономики, на что требовалось шесть лет. На первом этапе (1990-1992 годы) должен быть, по мнению правительства, осуществлен комплекс чрезвычайных мер. В это время предполагалось использовать как директивные методы управления, так и экономические рычаги, роль которых должна была постепенно возрастать. На втором этапе (1993-1995 годы) ведущее место отводилось экономическим методам руководства. Более активно намечалось развивать рыночные отношения.

Помимо правительственной был ряд альтернативных программ, в том числе программа межрегиональной депутатской группы, которая предлагала более радикальные меры и ускоренный переход к рыночной экономике. Для нормализации потребительского рынка и обеспечения социальной защищенности трудящихся с низкими доходами предлагалось создать два сектора на рынке: 1) ввести карточки и обеспечить всех необходимым минимумом продуктов и товаров по низким ценам; 2) создать свободный рынок (коммерческие цены), который должен был постепенно расширяться.

Съезд народных депутатов СССР, несмотря на серьезную критику (основной и вполне, как представляется, справедливый мотив которой был следующий: за пять лет не сделали ни одного шага по радикальной перестройке экономики, переход к рыночной экономике откладывался, по существу, на шесть лет), утвердил правительственную программу. Однако уже через несколько месяцев всем стало ясно, что она не действует. Положение на потребительском рынке еще более осложнилось, каких-либо реальных шагов по переходу к рынку сделано не было. Продолжало падать и доверие к правительству. В сложившейся обстановке правительство по инициативе президента срочно приступило к подготовке целого пакета законопроектов с целью ускорить переход к регулируемой рыночной экономике, осуществлению реформы. На третьей сессии Верховного Совета СССР правительство выступило с новой программой осуществления экономической реформы (докладчик Н. И. Рыжков), в которой намечалось резкое (в 3 раза) повышение с 1 июля 1990 года розничных цен на хлеб и хлебобулочные изделия с полной компенсацией населению потерь, значительное повышение цен на другие продукты и промышленные товары с частичной компенсацией или без нее.

Эти предложения правительства вызвали настоящую панику в стране. В несколько дней с полок магазинов было сметено все. Как сказал о той программе правительства народный депутат П. Бунич, - это был шок без терапии. Ряд депутатов потребовали отставки правительства. С такими же требованиями выступили шахтеры Кузбасса и Донбасса. Верховные Советы ряда республик (Украины и некоторых других) приняли решения о необходимости предварительного рассмотрения этих вопросов в республиках. В итоге обсуждения правительственная программа по концептуальным соображениям была отклонена и возвращена на доработку. В период между 3-й и 4-й сессиями Верховного Совета СССР шла активная проработка проблем перехода к рынку. 31 июля 1990 года состоялась встреча Президента СССР М. С. Горбачева и Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина, на которой была достигнута договоренность о разработке альтернативной программы. Была создана комиссия под руководством академика С. С. Шаталина и заместителя Председателя Совета Министров РСФСР Г. А. Явлинского.

Таким образом, разработкой программы перехода к рыночной экономике одновременно занимались две комиссии: правительственная и Шаталина - Явлинского. Кроме того, для анализа и оценки альтернативных программ и других предложений по этим вопросам создали комиссию под руководством академика А. Г. Аганбегяна.

Комиссия Шаталина - Явлинского выполнила поручение, подготовив, как общесоюзную, "Программу 500 дней". В ее разработке участвовали представители почти всех союзных республик. К анализу состояния народного хозяйства нашей страны, выработке рекомендаций по его стабилизации были привлечены ведущие западные ученые: председатель Нобелевского Комитета по экономике, директор Шведского института мировой экономики А. Линдбек, бывшие члены Совета экономических консультантов при президенте США профессора Б. Босфорт, А. Кан, В. Нордхауз, М. Пек, ведущие эксперты по антиинфляционному урегулированию профессора Р. Дорнбуш и М. Хайнде, по регулированию внешней торговли - Д. Купер, рынку труда - Л. Лейард и многие другие. Программа Шаталина-Явлинского успешно прошла международную экспертизу.

Что она из себя представляла? В чем ее суть? В качестве первого решающего шага "Программа 500 дней" предусматривала стабилизацию финансово-денежной системы и определяла конкретные меры для решения этой задачи. При этом цены на основные продукты и товары планировалось сохранить на неизменном уровне и лишь по мере стабилизации рубля они должны были "опускаться" по группам товаров, при сохранении контроля над ценами по другим товарам. Ее авторы четко расписали по периодам - какие меры должны быть осуществлены в течение каждого из них. Это давало возможность общественности осуществлять постоянный контроль за ходом реализации "Программы 500 дней". В ней также обстоятельно и конкретно были проработаны такие принципиальные вопросы, как разгосударствление и приватизация экономики, вопросы структурной перестройки хозяйства, внешнеэкономической деятельности и валютной политики, программы социальной защиты населения. В начале сентября сессия Верховного Совета РСФСР в целом одобрила "Программу 500 дней", определила начало ее осуществления - 1 октября 1990 года. Затем эта программа была доложена на сессии Верховного Совета СССР. Одновременно был заслушан доклад Председателя Совета Министров СССР Н. И. Рыжкова о правительственной программе (хотя содержание самой программы правительства так и не было доведено до сведения широкой общественности).

Обсуждение на сессии не привело к принятию ни той ни другой программы. По предложению президента решили выработать единый, компромиссный вариант, хотя многие видные экономисты однозначно подчеркивали, что эти программы концептуально несовместимы. Ведь правительственная программа по существу на неопределенное время сохраняла административно-командные методы руководства экономикой, а переход к рыночным отношениям снова затягивался на неопределенный срок, тогда как программа Шаталина-Явлинского предусматривала создание в кратчайшие сроки всех необходимых структур и предпосылок для перехода к рынку.

Между тем экономическая ситуация продолжала ухудшаться, кризисные явления все более усиливались. Продолжилось падение общественного производства, снижение его эффективности, усилилась денежно-финансовая несбалансированность, возросла эмиссия денег, шел заметный рост цен на товары народного потребления, еще более обострилась ситуация на потребительском рынке, оставалось отрицательным сальдо внешней торговли и т. д. Сказывалось нарушение хозяйственных связей, ухудшение трудовой и договорной дисциплины и т. п. Стартовые условия для осуществления "Программы 500 дней" существенно изменились, что вынудило Верховный Совет РСФСР перенести начало ее претворения в жизнь на 1 ноября. Надежды на спасительный тандем Горбачев-Ельцин оказались иллюзорными - усилилась опасность конфронтации Центра и РСФСР.

19 октября 1990 года, после предварительного обсуждения в комитетах и комиссиях, непродолжительных и в целом спокойных дебатов на сессии Верховный Совет СССР утвердил новый вариант президентской программы "Основные направления по стабилизации народного хозяйства и переходу к рыночной экономике". От имени межрегиональной группы было заявлено, что при некоторых условиях она могла бы поддержать "Основные направления...". Одним из таких условий являлось принятие мер к реорганизации и переформированию всех союзных органов управления на принципах национального единства, на межреспубликанской основе. Она в основном сохраняла логику и была близка по структуре к программе Шаталина-Явлинского, однако имела по многим позициям расплывчатый характер. Это дало основание многим специалистам оценить ее как документ скорее политического, чем экономического характера. Общий, неконкретный характер "Основных направлений", не привязывающих осуществление тех или иных крупных мер к определенным срокам, объективно сохранял возможность, в зависимости от тех или иных политических факторов, затягивания решения этих вопросов. В этом отношении представляют интерес высказанные на пресс-конференции мнения ведущих экономистов, участвовавших и руководивших разработкой программ. И. Абалкин, отвечая на вопрос, сколько потребуется времени - 500 или 5000 дней на стабилизацию экономики, высказался таким образом, что пока речь идет лишь о создании предпосылок перехода к рынку и его инфраструктуре. На создание же эффективной экономики потребуется не менее десятилетия, а возможно - жизнь целого поколения. Академик А. Г. Аганбегян уточнил, что период революционной ломки займет 1,5-2 года. Формирование потребительского рынка желательно завершить к концу 1991 года, в какой-то мере насытив его товарами, примерно в те же сроки - рынка денег и инвестицией. Несколько дольше будет создаваться рынок средств производства и еще дольше - рынок рабочей силы (ему должны предшествовать рынок жилья, снятие барьера прописки и пр.).

Председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков, выступая на сессии Верховного Совета СССР, заявил, что правительство готово к выполнению программы перехода к рынку, но что процесс перехода на рыночные отношения рассчитан не на 500 дней, а затянется на годы. А вот мнение академика С. С. Шаталина: "Основные направления.." принимаются в более сложное время, чем было тогда, когда разрабатывалась "Программа 500 дней". И нужно считаться с новой реальностью, с возросшими в 1,5-2 раза ценами на рынке. Логика программы не изменилась, но иной стала сама ситуация.

В чем отличие "Основных направлений..." от программы Шаталина-Явлинского? Главное в том, что они предусматривали решение целого ряда ключевых проблем экономической реформы принципиально иными способами. Прежде всего это касалось вопросов управления экономикой: наиболее серьезные рычаги управления оставались в руках центральной власти. В ее компетенцию входили ценовая и кредитная политика, эмиссионная деятельность, материально-техническое обеспечение государственных программ, налоговая и таможенная политика, экспорт основных видов сырья. В отличие от программы Шаталина-Явлинского, в них предусматривались более медленные темпы приватизации, не ставился вопрос о возможности перехода земли в частную собственность и объявления земель колхозов и совхозов суммой наделов их работников, сохранялись дотации убыточным предприятиям, колхозам и совхозам. Как видим, в "Основные направления..." не вошли наиболее интересные и радикальные предложения шаталинской группы. Кроме того, принятый документ включил в себя положения правительственного проекта по централизованному повышению оптовых и закупочных цен и установлению директивных процентных ставок коммерческим банком, которые ранее были крайне негативно оценены экспертами. Декларативный характер программы не дает представления о том, какие конкретные шаги предпримут президент, Верховный Совет СССР и союзное правительство для ее реализации.

В рамках "Основных направлений..." каждая республика, а также Москва и Ленинград могли осуществлять свои варианты перехода к рыночным отношениям. Получалось так - ресурсы, финансы, валюта и др., т. е. реальная власть, оставались у Центра, а ответственность за осуществление программ должны были нести республики. Предполагалось, что президентская программа станет экономической основой разработки и подписания нового союзного договора. Однако здесь могут возникнуть серьезные затруднения, поскольку осуществление принятой программы начнется раньше подписания союзного договора, а республики уже приняли свои, отличные от президентской, экономические программы, что ставит и их перед дилеммой - или отказаться от своих намерений, или принять меры по защите своей экономики, вплоть до введения соответствующих валют, таможен и т. д. Именно такая ситуация стала проявляться в первые же дни после принятия "Основных направлений..." в конфликте Центр-Россия, поскольку президентская программа по существу блокировала выполнение "Программы 500 дней", принятой российским парламентом. Учитывая, что она разрабатывалась для Союза в целом, отсрочка ее принятия Верховным Советом СССР, а затем переориентация на новую программу привели к тому, что РСФСР не только потеряла время, но и была вынуждена с 1 ноября 1990 года осуществлять реформу в условиях еще более глубокой инфляции и развала потребительского рынка, адаптировать ее к изменившимся условиям "на ходу".

Что же постоянно мешало осуществлению экономической реформы? Почему любые шаги в этом направлении, как правило, пробуксовывали? Очевидно, что шла острейшая борьба на всех уровнях сторонников и противников радикальной перестройки экономики. Этому способствовала нерешительность и непоследовательность правительства. Если же говорить более конкретно, то следует выделить следующие причины:

1. Противодействие консервативных сил, прежде всего части партгосаппарата. Какие при этом выдвигались аргументы? Переход к рынку и разрешение частной собственности неизбежно приведет к реставрации капитализма. Этот аргумент несостоятелен: неверно ставить знак равенства между рынком и капитализмом. Рынок существовал за сотни лет до капитализма. И сотни лет, естественным путем отрабатывался рыночный механизм регулирования экономики. Этот аргумент и нелогичен. Если противники рынка были уверены в преимуществах государственной социалистической собственности, то почему они боялись частной собственности? Выходит, их уверенность в преимуществах социалистической собственности была вроде религиозной веры. Они боялись, что переход к рынку и разрешение частной собственности приведут к эксплуатации. А разве у нас ее не было? Конечно, психологически, наверное, человеку небезразлично - эксплуатирует его Иван Иванович или нечто мифическое в лице государства. А если по существу, то прибавочный продукт, создаваемый нашим тружеником, значительно больше, чем в развитых капиталистических странах. Правда, считают, что у нас он идет государству, а потом возвращается нам в виде бесплатного образования, медицинского обслуживания и т. д. Но вряд ли кто возьмется отрицать, что львиная доля его распределяется отнюдь не равномерно, оседает в руках самих "распределителей".

2. Те или иные меры в сфере экономики не подкреплялись долгое время реформой политической системы.

3. Отставание правовой базы. Фактически лишь во второй половине 1989 года Верховный Совет СССР начал активно работать над законами, подкрепляющими экономическую реформу. В их числе можно отметить Закон о собственности, Закон о земле и основах землепользования и др.

4. Влияние теневой экономики. Ее воротилы были заинтересованы в сохранении административно-командной системы. Конечно, переход к рыночной экономике позволял им легализовать часть своих капиталов, но сузил бы их возможности паразитировать на государственных фондах, на показателях планов и т.п.

Переход к рыночной экономике - это был единственный выход из кризиса, из тупика. И с принятием президентской программы "Основные направления по стабилизации народного хозяйства и переходу к рыночной экономике" неопределенность в этом направлении, можно определенно сказать, закончилась.

Перестройка политической системы страны.

Сущность и первые шаги реформы политической системы. В чем заключалась сущность политической реформы?

1. Это полный демонтаж тоталитарного политического режима, преодоление отчуждения трудящихся от власти, от политики вообще, восстановление реального полновластия народа.

2. Радикальная перестройка советского многонационального государства.

3. Формирование и обеспечение гарантий многопартийности и политического плюрализма, изменение роли КПСС адекватно новой складывающейся ситуации в обществе.

Стратегическая цель перестройки политической системы - формирование правового государства и гражданского общества, тогда будет обеспечено верховенство закона и равенство всех перед законом, гарантированы права и свободы каждому гражданину, а гражданин и государство будут выступать равноправными субъектами права.

На первом этапе (в первые три года после провозглашения в 1985 году курса на перестройку) важнейшим элементом политической жизни стала постепенно расширявшаяся гласность, которая послужила толчком для постепенного возрождения гражданского достоинства советских людей, все возрастающей их политической активности. Однако общество постоянно сталкивалось с попытками определенной части партгосаппарата накинуть узду на гласность. До сих пор остается еще много запретных тем, имен, по-прежнему закрыта или труднодоступна для исследований часть архивов. Тем не менее гласность дала обществу многое. Постепенно она начинает получать правовую базу: в 1990 году Верховный Совет СССР принял закон о печати и других средствах массовой информации.

В целом "перестройка политической системы" сводилась к борьбе за власть, за переход власти от партаппарата к Советам. Но здесь, как нам представляется, необходимы некоторые пояснения. Если с общеполитической точки зрения лозунг "Вся власть Советам!" безупречен, то с точки зрения гарантий демократии, формирования правового государства "вся власть" не должна принадлежать никому. Задаче формирования правового государства отвечает принцип разделения власти. Речь идет о разделении законодательной власти (Советам принадлежит законотворческая составляющая ее), исполнительной власти (правительство и исполкомы Советов), судебной власти (обеспечение реальной независимости судей, исключающей "двойную" законность). Иногда говорят еще и о четвертой власти - независимости средств массовой информации, печати, что служит определенной гарантией от ее сосредоточения в руках одного органа, узурпации. В этом отношении были сделаны лишь первые шаги. В жизни мы нередко сталкиваемся с фактами, весьма далекими от норм правового государства. Так, в печати часто сообщалось о случаях, когда законы, принятые Верховными Советами СССР и республик, не выполнялись правительствами, министерствами, исполкомами. Существовала так называемая "двойная законность". Так, в последние годы перестройки появились статьи о злоупотреблениях служебным положением со стороны таких бывших руководителей, как Гришин, Романов, Алиев и некоторых других. И прокуратура практически не отреагировала на эти публикации. Были намечены в связи с этим важные изменения конституционного характера:

1. Приняты новые законы о выборах народных депутатов СССР, республик, местных Советов. На их основе впервые в истории страны были проведены свободные выборы народных депутатов СССР и союзных республик. И хотя не обошлось без "аппаратных игр", тем не менее в большинстве округов они прошли на альтернативной основе, в обстановке состязательности.

2. Была изменена структура высших законодательных органов страны, которая в себя включала: Совет народных депутатов СССР - высший законодательный орган; Верховный Совет СССР, формируемый съездом и являющийся постоянно действующим парламентом; Комитет конституционного надзора - новый для страны институт, призванный следить за соблюдением Конституции СССР и соответствия ей тех или иных актов государственных органов.

До начала перестройки сессии Верховного Совета собирались раз-два в году, депутаты приезжали на несколько дней, дружно и единогласно голосовали за то, что им предлагалось, и с сознанием выполненного долга разъезжались по домам. За 50 лет не было, кажется, ни одного случая, чтобы кто-то проголосовал против или хотя бы воздержался. Все вопросы решались в Политбюро, в ЦК КПСС. А сессии Верховного Совета были лишь "демократической декорацией". Новый Верховный Совет, как постоянно действующий парламент, на пленарных заседаниях, в комитетах и комиссиях активно занимался законотворческой деятельностью и решал многие вопросы государственной жизни.

Местные Советы начали действовать все более активно. Но власть к ним перешла номинально, так как большинство из них не имело материальных возможностей для ее реализации. А в ряде случаев демократические Советы (Москва, Ленинград и др.) сталкивались с откровенным саботажем и блокированием их решений со стороны административно-бюрократической системы и части партийного аппарата. Однако некоторые считали, что местные Советы являлись неработающей структурой: в Ленсовете, к примеру, 400 депутатов, в Моссовете 460 - на таком "митинге" трудно что-либо решить. Да и содержать их было обременительно для налогоплательщика. Поэтому и ставился вопрос об изменении закона о местных Советах с тем, чтобы сделать их значительно меньшими по численности и по возможности профессиональными.

Учреждение президентской власти. Третий (внеочередной) съезд народных депутатов СССР (февраль 1990 года) внес соответствующие изменения в Конституцию, принял Закон об учреждении поста Президента. Избрание Президента должно было проходить путем всенародного голосования (исключение было сделано для избрания первого Президента, избранного съездом народных депутатов) сроком на пять лет. Президентом страны был избран М. С. Горбачев. При Президенте были сформированы: Президентский Совет и Совет Федерации. Президент по закону был наделен широкими полномочиями: он обладал правом вето на законы, принимаемые Верховным Советом, и даже правом выразить недоверие Верховному Совету и распустить его, объявлять чрезвычайное положение, назначать министров, издавать указы и постановления, имеющие нормативный характер.

Четвертая сессия Верховного Совета СССР (сентябрь 1990 года) приняла Закон о наделении Президента на срок до 31 марта 1992 года дополнительными полномочиями по оперативному принятию соответствующих нормативных актов в связи с переходом к рыночной экономике. Обсуждение этого вопроса на сессии прошло в острых дебатах, да и в обществе оно вызвало неоднозначную реакцию. Поэтому переход к рынку сопровождался возникновением сложных проблем, которые требовали оперативного вмешательства. А учитывая паралич исполнительной власти, в который она все более погружалась, наделение Президента такими дополнительными полномочиями в целом было оправдано.

Проблемы перестройки советского многонационального государства. Важной частью реформы политической системы являлась перестройка межнациональных отношений, которые крайне обострились. А в ряде регионов они оказались на грани гражданской войны. Возникла реальная угроза развала СССР. Виновата ли в этом была перестройка, как пытались представить некоторые ее противники? Если и есть такая связь, то она заключалась прежде всего в следующем. Благотворный процесс демократизации и расширения гласности способствовал возрождению национального самосознания. И в этих условиях проблемы межнациональных отношений, которые десятилетиями насильственно загонялись внутрь или же игнорировались под дымовой завесой лозунгов о дружбе народов, о решении национального вопроса и т. п., выплеснулись наружу. В чем же заключались действительные причины?

1. В той политике, которая в течение десятилетий проводилась в области межнациональных отношений. Прежде всего это отход от принципов союзного договора 1922 года. Советский Союз по существу превратился в унитарное государство с административно-командной системой. Пострадали все республики, все народы - большие и малые. Но особенно в незавидном положении оказалась Российская Федерация.

2. В экономическом положении - уродливое развитие экономики в течение всех пятилеток, не ориентированное на интересы человека, многолетний застой, все большая запущенность социально-культурной сферы не могли не сказаться и на сфере межнациональных отношений.

3. Запоздалая реакция (это относится уже к периоду перестройки), отставание партийного руководства (а именно ему принадлежало решающее слово) от проблем, которые ставила жизнь в области межнациональных отношений.

Давно уже стала очевидной необходимость разработки нового союзного договора, выработки принципиально новых основ взаимоотношений республик и Центра. Но в течение почти пяти лет перестройки работа в этом направлении не велась, все ограничивалось общими разговорами и заклинаниями. И только в апреле 1990 года Верховный Совет СССР принял законы "Об основах экономических отношений Союза СССР, союзных и автономных республик" (он несколько расширил права субъектов Федерации в экономической сфере) и "О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР". (Этот закон вполне демократично определял порядок решения о выходе путем проведения референдума. Если 2/3 жителей поддержат эту идею, то переходный период устанавливался до 5 лет для урегулирования имущественных, финансовых и иных вопросов, связанных с отделением.) Принятие этих законов - шаг в правильном направлении. Но все-таки это паллиативы. События развивались стремительно. Прибалтийские республики приняли решения о государственной независимости и выходе из СССР. Новым элементом в развитии ситуации стало принятие Верховным Советом РСФСР Декларации о суверенитете, что несомненно являлось важным шагом на пути возрождения России. Вслед за РСФСР Декларации о суверенитете приняли другие союзные и ряд автономных республик. Это создало новую ситуацию и сделало еще более настоятельной необходимость ускорить разработку и принятие нового союзного договора и других неотложных решений в области межнациональных отношений. Вместе с тем они еще более заострили проблему - на каких принципиальных основах должно строиться многонациональное государство. По этому вопросу определились два основных подхода:

1. Обновленная Федерация строится на разделении полномочий между республиками и Центром (Союзом), когда каждая союзная республика добровольно делегирует часть своих суверенных прав Союзу. Эта точка зрения по существу исходила из "теории ограниченного суверенитета" и мотивировалась прежде всего необходимостью сохранения сложившегося единого народно-хозяйственного комплекса и объективными интеграционными процессами, которые идут во всем мире.

2. Суверенитет, как естественное и неотъемлемое право каждого народа, неделим и неотчуждаем. Республика не делегирует никаких полномочий Центру, а сама, как суверенное государство непосредственно участвует через различные формы в функционировании центральной власти. Она должна также обладать конституционными возможностями воспрепятствовать нежелательному для нее решению Центра по тому или иному вопросу.

Эта точка зрения отнюдь не противоречила необходимости сохранения целостности жизненно важных общесоюзных хозяйственных структур - транспортной, энергетической и некоторых других систем. Она отвечала бы принципам последовательного демократизма и могла стать основой прочности союзного государства, снять остроту межнациональных противоречий.

Разработка нового союзного договора требовала отказа от укоренившихся идеологических стереотипов на проблемы межнациональных отношений, гибкого, с учетом реальностей, подхода к решению всех экономических, политических, социально-культурных вопросов многонационального государства. Материальную основу для такого подхода мог создать переход к нормальной рыночной экономике. Шагом в этом направлении были договоры РСФСР с другими союзными республиками, а также договоры между некоторыми из них.

Формирование многопартийности. Место КПСС в обществе. Во второй половине 1990 года ситуация в обществе, которое переживало чрезвычайно сложный период, характеризовалась не просто углубляющимся кризисом, она становилась все более взрывоопасной. Объяснялось это тем, что страна подошла к такому рубежу, когда решался принципиальный вопрос о будущем, о переходе по существу к новой системе. Нужно было делать окончательный выбор: или переходить на нормальный цивилизованный путь развития, к рыночной экономике, или продолжать дальше вести разговоры о перестройке, цепляясь за устаревшие догмы, за обанкротившиеся ценности, и неизбежно тем самым привести страну к полному краху с непредсказуемыми последствиями. Переломный характер данного момента объяснял остроту политической борьбы, усиливающееся противостояние политических сил. Это происходило в условиях все более расширяющегося политического плюрализма, формирования все новых политических партий (спектр их был очень широк: от монархических, христианских до анархистских различных оттенков) - социалистические партии, партия конституционных демократов (кадеты), либерально-демократическая партия России, различные национально-демократические партии в республиках и т. д. Однако вряд ли они (может быть, за немногим исключением) являлись сколько-нибудь серьезной политической силой и могли заметно влиять на ход развивающихся процессов.

Были созданы и начинали действовать также общественные организации - Научно-промышленный союз СССР, Союз объединенных кооператоров, Крестьянский союз СССР и др. Возрастала роль широкого экологического движения в защиту окружающей среды. Одновременно возникли различные национально-культурные движения, религиозно-философские объединения и т. п. Серьезную роль стали играть народные фронты. В связи с принятием 4-й сессией Верховного Совета СССР закона об общественных объединениях (октябрь 1990 года) они приобрели вполне легальный, законный характер.

Одной из особенностей политической обстановки явилась все более обозначающаяся поляризация сил, выступающих за и против перестройки. Кто же составлял эти силы? С одной стороны - это реформаторы - лево- и умеренно-радикальные силы (часть членов КПСС и партруководства, большинство научно-технической и художественной интеллигенции, квалифицированные рабочие и т.д.). С другой - "консерваторы", выступающие все более откровенно против радикального обновления общества (это часть партгосаппарата, хозяйственных руководителей, ВПК, руководства армии и т.д.).

Этот естественный, в общем-то, процесс поляризации сил в условиях полного развала потребительского рынка, изнуряющих очередей, новых дефицитов, захлестнувшей страну преступности, беспомощности и бездеятельности правительства привел к усилению конфронтации, поставил страну на грань гражданской войны. И не случайно осенью 1990 года возникли слухи о готовящемся военном перевороте, что еще больше накалило обстановку в обществе.

В такой атмосфере появилась возможность появления "третьей силы". Что могло воспрепятствовать этому? Прежде всего, повышение общей и политической культуры граждан, формирование правового государства, воспитание уважения к законам, цивилизованных представлений о добре и зле. А главное - преодоление всеобщей бедности. Но это было в широком, долгосрочном плане. Страна находилась на краю пропасти. Настоятельной и неотложной необходимостью становилось достижение гражданского согласия, объединение всех сил, которым была небезразлична судьба родины (начало этому было положено в Российской Федерации и некоторых других республиках). Начал складываться союз демократических сил, новых политических партии, движений, иных общественных организаций и граждан, которые поддерживали прогрессивные преобразования в России.

Консолидирующую роль в масштабах страны могла бы сыграть КПСС. Однако она переживала глубокий кризис: падало доверие масс к партии, увеличивался выход из ее рядов. Кризис проявлялся и в том, что партия все пять лет перестройки, выступая ее инициатором, постоянно опаздывала реагировать на проблемы, возникающие в общественной жизни. Кризис партии, в общем-то, был закономерен. Это результат всего предшествующего ее развития, результат сталинизации партии. КПСС превратилась в составную часть административно-командной системы, ее ядро перестало по существу выражать коренные интересы народа. И речь идет не о всех 19-18 млн. членов партии, а о партаппарате, функционерах, которые всегда прикрывали свою деятельность именем партии. Способность КПСС на деле стать консолидирующей силой общества, само будущее ее не только как правящей парламентской партии, но и сохранение как серьезной политической силы зависело от ее способности к радикальному обновлению. Принципиально важным шагом в политической жизни общества, в изменении его конституционных основ явилась отмена 6-й статьи Конституции СССР, а затем и соответствующих статей Конституций союзных республик, закреплявших руководящую роль КПСС в политической системе Советского государства. Что под этим надо понимать? Прежде всего были необходимы: 1) разработка новой концепции партии коммунистов, действующей в условиях политического плюрализма; 2) новая концепция социализма, поскольку партия подтверждала свой социалистический выбор. Основанная на новом политическом мышлении, она должна была вобрать в себя все ценное, позитивное, накопленное в развитии нашего общества. Пока же в основном был только лозунг гуманного, демократического социализма.

Возрастало и значение разработки многих других проблем. Необходимо было обновление организационных принципов партии, что в первую очередь требовало реального обеспечения решающей роли первичных парторганизаций как основы партии, пересмотра содержания принципа демократического централизма, который по существу никогда не действовал как принцип именно демократического централизма, упразднение "номенклатуры" как закрытого института, на формирование которого первичные организации никогда не оказывали существенного влияния. Не менее остро стоял вопрос и о моральном очищении партии. Безусловно и в уставном порядке должны были быть запрещены все материальные и иные привилегии партработников, составляющие одну из основ карьеризма, чинопочитания и других подобных явлений.

В обществе с пониманием было бы встречено прямое и откровенное заявление не о тех или иных ошибках и извращениях тех или иных деятелей партии прошлых времен, а официальное признание ответственности за то критическое положение, в котором оказалась страна после более чем 70-летнего "эксперимента". Десятки миллионов человеческих жизней, разбитые судьбы и надежды миллионов - невосполнимая и страшная цена этого эксперимента. Большие надежды на радикальное обновление миллионы коммунистов связывали с XXVIII съездом партии. Однако съезд этих надежд не оправдал. Конечно, и в программном заявлении съезда "К демократическому, гуманному социализму", и в новом Уставе КПСС появилось много принципиальных положении, которые были положительно восприняты коммунистами. Однако оба документа страдали непоследовательностью и вряд ли могли стать идейной и организационной основой радикального обновления партии и восстановления ее авторитета в массах. Работа съезда выявила и еще один момент - консолидацию консервативных сил и откровенное неприятие курса на перестройку общества. Еще более тревожные настроения у миллионов коммунистов породила конференция (учредительный съезд) компартии РСФСР. Складывающаяся обстановка в партии и обществе требовала неотложного принятия мер для достижения гражданского согласия с тем, чтобы остановить сползание страны к пропасти.

Программа правительства Е. Гайдара

Ельцинско-гайдаровские реформы, проводимые с начала 1992 г., как уже говорилось, впервые стали реальными рыночными реформами на практике. Взятому курсу на радикальные экономические реформы противоречила вся предыдущая история трусливых и безуспешных попыток введения каких-либо элементов рынка, учета реального спроса в рамках "реального социализма", системы централизованного планирования.

Все они, однако, провалились и никак не повлияли на тот пагубный тренд, который неумолимо вел советскую экономику, основанную на государственном централизованном распределении ресурсов, к неизбежному краху. Главная же задача, поставленная перед правительством Гайдара, заключалась в сломе старой командной системы, создании основ рыночной экономики и реальном вхождении страны в рынок до неизбежной отставки правительства. Команда Гайдара вначале было дружной и однородной, состояла из единомышленников. Это была команда, которая сразу же предупредила общественность, что проводимые ею реформы будут трудными и болезненными, поэтому их надо проводить решительно и быстро, иначе они захлебнутся, а члены команды Гайдара превратятся в обычных камикадзе.

Экономический кризис в стране после августовского путча 1991 г. набирал темпы, после распада СССР еще больше усилился. К началу 1992 г. сложилась критическая ситуация, когда, по существу, был разрушен потребительский рынок, возникла угроза финансового краха, неплатежей в госбюджет, а старая система государственных цен полностью себя изжила. В результате инфляции никто не хотел продавать продукцию по искусственно низким государственным ценам, соотношение между государственными и рыночными ценами установилось на уровне 1:40-1:50. Деньги стали терять смысл, начался переход к натуральному обмену между предприятиями. Регионы принимали запретительные меры по вывозу продукции со своих территорий, возникли таможни. Люди повсеместно стали использовать бартер. В этих условиях надо было либо вводить карточную систему, систему жесткого государственного уравнительного распределения продукции в натуре, либо идти на радикальную экономическую реформу, связанную в первую очередь с либерализацией финансовой и денежной системы.

Президент и его команда вполне разумно избрали путь радикальных экономических реформ, учитывая инерционность нашего прошлого. Конечно, можно было пойти более умеренным путем, указанным в ранее принятой Россией программе "500 дней", но был избран более твердый и жесткий курс, предложенный Е. Гайдаром.

В программе "500 дней", подготовленной в 1990 г. группой советских экономистов под руководством С. Шаталина и Г. Явлинского, говорилось, что главной целью экономической реформы является "экономическая свобода граждан и создание на этой основе эффективной хозяйственной системы".

Авторы программы "500 дней" отмечали следующие принципы функционирования новой экономической системы, которая должна быть создана: - максимальная свобода экономического субъекта (предприятия, предпринимателя); - полная ответственность экономического субъекта за результаты хозяйственной деятельности, опирающаяся на юридическое равноправие всех видов собственности, включая частную; - конкуренция производителей как важнейший фактор стимулирования хозяйственной активности; - свободное ценообразование, балансирующее спрос и предложение; - дополнение товарного рынка рынком рабочей силы и финансовым рынком; - открытость экономики, ее последовательная интеграция в мировое хозяйство; - обеспечение высокой степени социальной защищенности граждан; - отказ всех органов государственной власти от прямого участия в хозяйственной деятельности.

В соответствии с программой "500 дней" в течение первых 100 дней (программа чрезвычайных мер) должен быть принят пакет законов, необходимых для функционирования рыночной экономики; начинается приватизация и акционирование государственной собственности; проводится жесткая финансово-денежная политика, ведущая к резкому сокращению бюджетного дефицита и прекращению роста денежной массы; начинается земельная реформа; проводится сокращение военных расходов и инвестиций за счет бюджета; прекращается выплата всех дотаций и субсидий предприятиям; начинается поэтапная либерализация розничных цен. В течение следующих 150 дней (101-250-й) намечалось снятие государственного контроля за ценами уже для широкой товарной массы, полная ликвидация бюджетного дефицита, широкое развитие приватизации, демонополизация и ликвидация устаревших административных структур, индексация доходов с учетом динамики цен.

В течение последующих 150 дней (251-400-й) на базе развития рыночных отношений и все более полного насыщения рынка намечалось достичь его стабилизации, еще дальше продвинуть приватизацию и либерализацию цен, ввести конвертабельность рубля. Наконец, в оставшиеся 100 дней (401-500-й) ожидалось начало подъема в экономике, развертывания масштабной структурной перестройки.

Из этого краткого напоминания о программе "500 дней" ясно, что она представляет собой не более чем схему последовательности действий в рамках перехода к рынку. Сам переход к рынку за 500 дней осуществить нереально. В лучшем случае эту программу следует рассматривать в качестве стартера запуска рыночных преобразований. И не более того.

Вместе с тем ясно, что программа "500 дней", как и ельцинско-гайдаровская программа, находилась в русле радикальных системных преобразований экономики и общества. Однако в отличие от последней в ней больше внимания уделялось социальной поддержке населения и меньше внимания - борьбе с инфляцией, а либерализация цен отнесена ко второму этапу вслед за начавшейся приватизацией и жесткой финансово-денежной политикой, проводимых в чрезвычайном порядке. За эти отличия оппозиция потом будет отчаянно ругать ельцинско-гайдаровскую программу, в целом более технологичную, но и жесткую.

Это было связано прежде всего с тем, что в стране к началу 1992 г. сложилась острейшая критическая ситуация, когда цены бесконтрольно резко взметнулись вверх, рынок распался и полки магазинов оказались пустыми в буквальном смысле. В 1991 г. страна, по существу, находилась в состоянии экономического коллапса. Производство сокращалось, бюджетный дефицит составлял 27% от ВНП, скрытая безработица достигла 35% от численности рабочей силы, спрос намного превышал предложение, образовался огромный "денежный навес", достигавший сотен миллиардов рублей. Одновременно быстро увеличивался государственный долг (в 1985 г. - 20 млрд. долл., в 1991 г. - 80 млрд.) и снижался золотой запас страны (1500 т в 1985 г. и лишь 80 т в 1991 г.). Никто за эти итоги ответственность на себя не взял. В ноябре-декабре 1991 г. очереди были за всем: за хлебом, мясом, колбасными изделиями, водкой, овощами... Уже вводились карточки по регионам, в московских магазинах для покупателей требовалась визитка с фотографией.

В этих условиях, как уже говорилось, необходимо было либо вводить карточки, либо отпускать цены. Был принят второй вариант. Однако по просьбе Украины либерализацию цен отложили на 1,5 месяца и провели лишь 2 января 1992 г.

По расчетам нового правительства Е. Гайдара, рост розничных цен ожидался в 2-3 раза. На деле же они увеличились в течение первого квартала 1992 г. более чем в 6 раз, а по сравнению с началом 1991 г. - в 13-15 раз. Общество ощутило сильный шоковый удар. Но без него нельзя было и говорить о рынке. В отличие от Польши в России были отпущены не только цены, но и заработная плата, более решительно начата приватизация. Либерализация коснулась 90% розничных и 80% оптовых цен. Старые цены сохранялись, в частности, по 15 наименованиям потребительских благ, начиная с хлеба и кончая платой за жилье и коммунальные услуги.

Однако после резкого взлета цен динамика их роста замедлилась, и в апреле 1992 г. розничные цены выросли всего лишь на 22%, кредитная и денежная эмиссии были взяты под контроль, бюджетный дефицит значительно сократился. Стала улучшаться ситуация на рынке, прежде всего за счет старых запасов. Тем не менее предложение товарной массы было слабым, спад производства усилился. По существу, директора государственных предприятий реформу не поддержали; вместо наращивания производства и предложения на этой основе товаров на рынке они стали залезать во взаимные долги, устанавливать монопольные цены, пытаясь сохранить уровень занятости и заработной платы.

Непопулярные радикальные меры, а также реакция значительной части директорского корпуса укрепили оппозицию, раздавленную после путча 1991 г. К ней присоединилась часть демократов во главе с бывшим Председателем Верховного Совета РФ Р. Хасбулатовым. Уж слишком был велик соблазн перехвата власти у молодых, хотя и профессионально грамотных, но политически не искушенных реформаторов. Уже в январе 1992 г. Р. Хасбулатов обвинил только что созданное молодое правительство России в некомпетентности. Затем под его руководством была составлена альтернативная "антикризисная программа" в расчете на поддержку директорского корпуса. Суть этой программы заключалась в смягчении шока, торможении начавшихся рыночных реформ, усилении государственного контроля над экономикой, т. е. в частичном возврате к командной экономике. Р. Хасбулатов открыто признал тогда, что он возглавляет в некотором смысле оппозицию ходу экономической реформы в стране.

Выступая в апреле 1992 г, на VI Съезде народных депутатов России, Р. Хасбулатов заявил, что проводимые правительством реформы лишь внешне выглядят радикально. А на деле, будучи оторванными от реальной действительности, они не дают нужного эффекта. Стало ясно, что спикер парламента уже тогда начал добиваться смены Кабинета. И он был не одинок. Большинство выступавших по этому вопросу на съезде депутатов критиковали правительство в весьма резкой форме. Типичными были такие выражения, как: "правительство не сумело", "не обеспечило", "развалило", "полностью провалило", "поставило под удар", "проводит линию на разоружение" и т. д. Более того, на состоявшейся в последний день этого съезда пресс-конференции руководители блока "Российское единство" С. Горячева, В. Исаков, М. Астафьев, В. Аксючиц и ряд других депутатов заявили о своей готовности немедленно взять власть в стране в свои руки.

Какие же альтернативные предложения выдвигались против правительственной программы реформ в 1992-1993 гг.? Представители хасбулатовского парламента, "Гражданского союза" и др. выдвигали следующие предложения: - ввести государственное регулирование заработной платы и цен (прежде всего на сырье и основные продукты питания); - выдавать предприятиям специальные кредиты на пополнение оборотных средств и их индексацию; - дотировать сельскохозяйственное производство; - увеличить централизованное финансирование деятельности и развития объектов социальной сферы;

И в наши дни коммунистическая фракция в Государственной Думе предлагает практически то же самое. Но времена уже изменились равные пункты гайдаровской программы экономических реформ заключались в следующем: - дерегулирование экономики, снятие административного контроля над ценами и хозяйственными связями (включая внешне-экономическую деятельность), развитие торговли взамен прежнего командно-бюрократического распределения товаров и услуг; - стабилизация финансов и денежной системы, укрепление рубля; - приватизация, развитие предпринимательства, создание институциональных предпосылок эффективного рыночного хозяйства и экономического роста; - активная социальная политика в целях приспособления трудоспособного населения к новым условиям, защита наиболее уязвимых слоев населения; - структурная перестройка экономики, ее демилитаризация, приспособление к структуре реального спроса, повышение конкурентоспособности, интеграция в мировое хозяйство; - создание конкурентной рыночной среды для повышения эффективности и качества, увеличения разнообразия продукции, снижения издержек и цен.

Логика авторов правительственной программы экономических реформ исходила из комплексного подхода к реформированию сверхцентрализованной командной экономики. Так, дерегулирование экономики и либерализация цен, по их мысли, открывают дорогу предпринимательству, развитию торговли, формированию механизмов рыночного самоуправления. Стабилизация финансов и денежной системы усиливает экономические стимулы, дает в руки государства эффективные рычаги воздействия на поведение субъектов хозяйствования, делает объективной необходимостью структурную перестройку, позволяет отпочковать банкротов. Следующий шаг в рамках этого замысла - приватизация. Она необходима для того, чтобы привести в действие рыночный механизм, активизировать хозяйственные и трудовые мотивации, сформировать полноценных рыночных агентов и класс собственников - социальную базу подлинной демократии. Структурная перестройка экономики жизненно необходима для преодоления доставшихся в наследство от "реального социализма" грубейших деформаций в структуре производства в сторону сверхмилитаризации и чрезмерного производства средств производства.

Но не все получилось (и не могло получиться!) так, как задумывалось.

Во-первых, не была обеспечена политическая воля к практической реализации основных положений программы экономических реформ. Наоборот, разразилось великое противостояние между исполнительной и законодательной ветвями власти. В обществе возникло такое политическое и социальное явление, как хасбулатовщина: стремление перехватить исполнительную власть, вернуть страну частично в прошлое за счет восстановления прежних административных структур; дешевый популизм в сочетании с блокированием ряда важных реформаторских политических направлений (приватизация, антиинфляционная политика, в частности путем сокращения бюджетного дефицита); линия на выделение кредитов и субсидий неприбыльным предприятиям и отраслям (а это в то время не менее 20% всей промышленности; теперь на такие предприятия приходится до 50% промышленной продукции). Противостояние властей в значительной степени подорвало потенциал экономических реформ.

Во-вторых, не удалось достичь макроэкономической стабилизации.

В-третьих, цена экономических реформ оказалась непомерно велика: произошло значительное снижение жизненного уровня населения, усилился спад производства, резко возросла инфляция (1992-1993 гг.), активно разрушался научно-технический потенциал страны, ухудшалась структура производства, падала его эффективность и т. д. В результате всего этого зрело и укреплялось сопротивление радикальным экономическим реформам, возникла почва для объединения и консолидации сил оппозиции.

В-четвертых, стремясь вывести государство из сферы административного вмешательства в экономику, чтобы дать ей свободу и импульс к саморазвитию, радикальные демократы допустили неуправляемость в хозяйстве, не сумели направить реформу в последовательное русло системных преобразований. Они шарахались от проинфляционной к антиинфляционной политике, латали дыры, в самой их среде зрели противоречия, которые потом оказались для них роковыми.

Переход на экономические рычаги управления не дал эффекта и в стимулировании предпринимательства. Жесткая налоговая политика серьезно ослабила стимулы к развитию предпринимательства. Не проводилась также и эффективная промышленная политика в интересах борьбы со спадом и стимулирования прогрессивных структурных сдвигов в производстве, в результате чего образовалась опасная тенденция к вывозу российского капитала за границу и сдерживанию иностранных инвестиций в хозяйство страны.

В-пятых, молодые реформаторы совершали элементарные ошибки. Например, вовремя не напечатали деньги перед либерализацией цен, допустили кризис неплатежей и т. д. Кризис неплатежей впоследствии нарастал как снежный ком и в настоящее время превратился едва ли не в главный порок российской экономики.

В-шестых, правительство не достигло успеха в борьбе с преступностью в стране, допустив разгул коррупции, создание целых кланов мафиозных групп, организованной преступности. Это породило резкое недовольство в обществе.

В-седьмых, было недооценено развитие малого и среднего бизнеса. Его появлению на свет сопутствовали неоправданные бюрократические, налоговые и иные ограничения.

По всем этим причинам смена правительства радикалов-реформаторов стала неизбежной. Оно в значительной степени утратило доверие общества, а следовательно, и Президента, что и показали результаты парламентских выборов 12 декабря 1993 г. Была широко признана необходимость корректировки принятого курса реформ.

Рассмотрим более подробно, как не была достигнута финансовая стабилизация в 1992 г.

Практика проведения реформ тогда имела 3 этапа.

1. В январе-марте после резкого взлета цен (напомним, что было освобождено от государственного контроля 90% розничных и 80% оптовых цен, контроль сохранился над ценами на топливо, электроэнергию, продовольственные товары, включая хлеб, молоко, соль, транспорт, жилье) правительство проводило жесткую антиинфляционную политику, держало под строгим контролем денежную массу, сокращало госрасходы и контролировало кредитную эмиссию. В результате к концу первого квартала бюджетный дефицит достиг 3,5% ВВП. В нормальных рыночных условиях такая политика неизбежно вызывает рост банкротств и безработицы. Но Россия не пошла по этому пути. Не были приняты законы о банкротстве, о контрактной занятости, слишком сильны оказались коммунистические привычки, ярость политической оппозиции. Продавая продукцию по высоким рыночным ценам, директора предприятий стали наращивать неплатежи, требовать, как и в прошлом, государственных субсидий и льготных кредитов. Их реакция была типично монополистической, коммунистической, отнюдь не рыночной.

2. В июне-сентябре под давлением нарастающей оппозиции правительство отступило от радикальных экономических реформ, ослабило макроэкономическую политику, пошло на выдачу крупных субсидий и кредитов государственным предприятиям, АПК за счет увеличения денежной эмиссии. Только в июне эмиссия увеличилась на 30%, бюджетный дефицит достиг 7,5% ВВП, но уже в третьем квартале он возрос до 13,2%.

3. В сентябре-декабре правительство вновь попыталось вернуться к жесткой, рестриктивной, антиинфляционной политике, но практически уже ничего не могло сделать. Макроэкономический контроль был утрачен.

Вместе с тем деятельность радикалов-реформаторов имела и положительные стороны. Они состоят в следующем.

Команда молодых реформаторов начала все же не псевдореформы, а реальные рыночные реформы: она запустила их мотор. который продолжает работать. Е. Гайдар в конкретных условиях конца 1991 г. после развала СССР был вынужден предпринять быстрые и решительные действия, чтобы дать импульс реальным реформам, преодолеть огромное политическое сопротивление и инерцию исторически обанкротившейся старой планово-распределительной системы.

После либерализации цен в январе-марте 1992 г. был кратковременный шок, вслед за которым рынок начал довольно быстро насыщаться товарной массой. И сегодня, хотя изобилия нет, товарный дефицит если не исчез, то, во всяком случае, перестал быть ведущим фактором рынка. Более того, появились реальные признаки формирования рынка потребителя (а не производителя, как раньше), т. е. нормального рынка.

Но самое главное заключается в том, что наконец-то заработал рубль, начала повышаться роль денег, которые при административно-распределительной системе выполняли всего лишь формальную расчетную функцию, появилось большое стремление их зарабатывать, возникли первые признаки экономической мотивации к труду (правда, в самоокупаемой, а не в бюджетной сфере), стал меняться менталитет населения в сторону принятия рыночных ценностей, предприятия и население начали менять свое поведение и приспосабливаться к рыночным условиям, столкнувшись с новыми объективными реалиями. При этом резко сократилось и качественно изменилось государственное вмешательство в экономику.

Особо следует сказать о приватизации государственной собственности, где также достигнуты важные успехи (этому будет посвящена специальная глава). Больше всего продвинулась "малая приватизация" - переход в частную собственность мелких предприятий. Уже к марту 1994 г. было приватизировано 70% объектов торговли, общественного питания и бытового обслуживания с числом занятых до 200 чел. Как правило, в этой сфере уже появился хозяин, частный собственник, берущий на себя ответственность за собственный бизнес.

Сложнее дело обстояло с "большой приватизацией" - переходом в частную собственность крупных и средних предприятий и особенно их объединений по технологическому признаку. Здесь идет пока лишь процесс первичной приватизации, разгосударствления и акционирования. В отличие от "малой приватизации" в "большой" нет четко определенного и ответственного собственника, состоящего из одного или группы владельцев. Здесь еще потребуется многостадийный и длительный переход к действительной частной собственности. Тем не менее, по данным на конец 1997 г., более 3% промышленных рабочих уже трудились в негосударственном секторе. На приватизированных предприятиях спад продукции в среднем на 10% меньше, чем на государственных. Здесь более стабильна численность работающих, выше заработная плата.

Резко сократилось централизованное распределение материальных ресурсов, которое все больше замещается рынком, индивидуальной инициативой, механизмом спроса и предложения.

В числе положительных результатов экономических реформ нельзя не сказать и о том, что после наиболее трудного 1992 г. ситуация во многих отношениях стала улучшаться. Уменьшились темпы инфляции, удалось избавиться от импорта зерна, что раньше вообще казалось неосуществимой мечтой. В 1993-1997 гг. достигнуто крупное положительное сальдо торгового баланса, а валютные запасы страны заметно возросли. Наряду с неработающими или плохо работающими предприятиями практически в каждой отрасли имеются высокоэффективные предприятия, производство у которых в условиях общего спада постоянно растет.

Спад производства вызывается в значительной мере нарастанием неплатежей. В 1992 г. всплеск неплатежей удалось погасить за счет учета взаимной задолженности. Но с 1993 г. он стал расти вновь и в 1997 г. составил почти 770 трлн. руб., в том числе свыше 50 трлн. руб. лишь для бюджетной сферы.

В 1993 г. розничный товарооборот в реальных ценах возрос на 2%, реальные доходы населения - на 16%. В 1994 г. эта тенденция продолжилась: их рост составил соответственно 0,1 и 12%. Улучшилась общая ситуация на потребительском рынке. В 1995 и 1996 гг. спад производства продолжался, но темпы инфляции уменьшились. В 1997 г. произошел перелом: спад производства прекратился, появились реальные возможности для инвестиций. Похоже, что экономика дефицита, экономика недостач, порожденная "реальным социализмом" с его централизованным планированием и пренебрежением к платежеспособному спросу, осталась позади. Впереди, казалось, нормальный рынок, где все определяется соотношением спроса и предложения и откуда идут сигналы производителю, что производить и по какой цене продавать. Однако 1998 г. привел к иным результатам. Была допущена серьезная стратегическая ошибка в курсе реформ, связанная с отказом страны от взятых на себя долговых обязательств и девальвацией рубля. Причины этой ошибки еще до конца не выяснены.

Но самое главное: нам удалось избежать осуществления страшных предсказаний, которые сыпались как из рога изобилия, из уст представителей оппозиции, а именно предсказаний неизбежного распада России, гражданской войны, голода, страшного неурожая, гигантской безработицы, социального взрыва и т. д.

В целом можно выделить 3 этапа в развитии российских экономических реформ после 1992 г.

Первый этап. 1992-1994 гг. Это этап кризисного развития, отличавшийся большим спадом производства.

По реальному и большому счету никакой "шоковой терапии" для экономики не было (если не считать обвал денежных сбережений населения, которые и раньше не находили товарного покрытия). Социальный мир в обществе нарушен не был, хотя за него пришлось заплатить уступками оппозиции. А цены не только выросли, но и стала меняться их структура, приближаясь к общемировой. Так, бензин стал, наконец, стоить дороже лимонада, что не имело места в бывшем СССР. Тем не менее в 1993 г. инфляция оставалась на высоком уровне, что пагубно влияло на динамику инвестиций, поэтому в 1994 г. производство вновь резко сократилось. ,

Второй этап: 1994-1996 гг. Стала деформироваться нормальная рыночная инфраструктура, началось кредитование экономики по положительной процентной ставке (раньше она часто была отрицательной). В 1995 и 1996 гг. удалось серьезно ослабить инфляцию. Однако спад производства преодолеть правительство не смогло. Во внешней торговле страны тем не менее образовалось устойчивое положительное сальдо.

Третий этап: 1996-1998 гг. Главным вопросом стал вопрос о возобновлении экономического роста. Была заметно снижена, а затем практически побеждена инфляция. Уменьшена ставка рефинансирования Центробанка, появились первые признаки начинающегося экономического роста, на макроэкономическом уровне достигнута стабилизация. На передний план вышли проблемы реформ на микроуровне, прежде всего на уровне предприятий. Но в августе 1998 г. наступил сбой, знаменовавший переход к следующему этапу реформ.

Оппозиция продолжает свое наступление и требует радикальной смены курса реформ. Чем объяснить непримиримость оппозиции правительственному курсу экономических реформ, разгул разнузданной критики с ее стороны?

Во-вторых, сопротивление реальному реформаторскому курсу объясняется разгулом обывательских настроений в обществе, усилением политической роли криминальных структур, не склонных к реалистическому пониманию экономических процессов и тоскующих по былому имперскому величию и силе власти. Власть-то действительно должна быть сильной и эффективной. Но только во имя отхода от прошлого, всемерного приближения к таким общечеловеческим ценностям, как рынок и демократия. Без этого у России нет будущего. К сожалению, обывательские настроения не безвредны: они прямо связаны с утратой профессионализма.

В-третьих, алармистский синдром, которым охвачено общество, основывается не только на ностальгии по прошлому, но и на несовершенстве официальной статистики. Мы живем лучше, а производство падает меньше, чем показывает эта статистика. Кто учитывает полностью продукцию в частном секторе, импорт дешевых товаров "челноками", заметно увеличившееся число деловых и туристских поездок за рубеж, массовое частное жилищное и дачное строительство? До конца 1998 г. беспрецедентное развитие на фоне общего спада производства получили торговля и банковское дело - реальные анклавы первоначального накопления капитала. Очевидно, настанет то время, когда эти капиталы пойдут в производство. Однако оппозиция использует официальные статистические данные для доказательства того, что реформы безнадежно провалились.

В-четвертых, сохранение на высоких постах в государстве и в науке многих реваншистски настроенных начальников из прежней советской номенклатуры, которым к тому же в принципе не свойственно рыночное мышление.

Многие критики экономических реформ опять предлагают не просто медлительность и постепенность их реализации, а частичный возврат назад. При этом, декларируя "новые подходы", они, по существу, предлагают идеи политически обанкротившейся хасбулатовской или гэкачепистской программы. В отличие от последних, где, на наш взгляд, просто отрицался рыночный характер реформ, программа академиков С. Шаталина, Л. Абалкина и др. призывала к полурыночности, частичному восстановлению планово-распределительных структур. Те, кто раньше стоял у истоков рыночной программы "500 дней", стали призывать к установлению государством фиксируемого государственного вмешательства в экономику вплоть до возрождения какого-то подобия Госплана, государственной плановой поддержки производства, а значит, и к возврату дефицитной экономики. Именно эта полурыночная экономика "рыночного социализма" была разрушена в годы правления М. Горбачева, ее разрушение и породило рыночную программу "500 дней", опираясь на которую ельцинско-гайдаровская программа пошла более радикальным путем и набрала много очков.

Авторы альтернативных программ сдерживания экономических реформ, по-видимому, забыли, что в силу известных традиций ужесточение государственного регулирования экономики в России тут же превращается в усиление администрирования, командно-распределительного импульса. И что бы ни говорили о "планировании" в Японии и во Франции, там природа его в принципе иная: индикативная, косвенная, и к тому же в рыночной и цивилизованной среде, а не в казарме и не силой.

1990 // "500 дней" одного года

Дмитрий ТРАВИН

В 1990 год Михаил Горбачев вступал победителем. Перед Новым годом его поддерживало более половины населения. В марте он стал президентом СССР и сосредоточил в своих руках огромную власть. Однако уже к декабрю вчерашний герой представлял собой жалкое зрелище. Нервный, озлобленный человек, растерявший соратников и постоянно огрызающийся на порожденную им же самим демократию, смотрел на нас с телеэкрана больными, безумными глазами. В этот момент Горбачева поддерживали лишь 19%. Что же произошло с ним и с нами за этот невероятно долгий тяжелый год?

Явление Явлинского

В последние минуты 1989 г. внимательные наблюдатели могли заметить, что генсек, как обычно поздравлявший советский народ с праздником, впервые ничего не сказал ни о Ленине, ни о коммунизме, ни о партии. Новая расстановка акцентов не была случайностью. Действительно, 1990 г. стал годом расставания со всеми старыми ценностями.

Резня армян в Азербайджане поставила крест на существовании такой "новой исторической общности", как советский народ. Стало ясно, что наша страна - не более чем распадающаяся империя. Литва, прекрасно понимавшая это и раньше, фактически вышла из состава Союза. А за ней потянулись Эстония с Латвией. Разборки в "братской семье народов" привлекли внимание всего мира. Но главным было даже не это. Горбачев больше не совершенствовал социализм. Он начал движение к капитализму, и самым главным шагом на этом пути стала разработка экономической программы перехода к рынку.

Как и в 1987 г., к хозяйственной реформе мы шли двумя колоннами. Первую представлял собой Совет министров во главе с Николаем Рыжковым. За два года функционирования порожденного им механизма сочетания плана с хозрасчетом премьер убедился в необходимости дальнейшего движения вперед. Старые стимулы рухнули, новые толком так и не появились, экономика совершенно разваливалась, и нехватка товаров стала явлением всеохватным.

Дефицит бюджета составлял уже почти 10% ВНП. В декабре 1989 г. впервые, даже по официальной статистике, произошло абсолютное снижение объема промышленного производства. И вот, наконец, в марте Рыжков, которого Леонид Абалкин и Юрий Маслюков на протяжении нескольких месяцев подталкивали к более решительным действиям, подписал постановление о подготовке новой реформы. Во главе правительственной группы разработчиков стоял зампред Совмина академик Абалкин, обнародовавший свой предварительный проект реформы еще в ноябре 1989 г. Человек мягкий, интеллигентный, понимавший необходимость рынка и чуждый догматизму, он запомнился несколькими умными публичными выступлениями и особенно прямым ответом на вопрос, почему мы так плохо живем. "Живем не хуже, чем работаем", - сказал Леонид Иванович.

Подобная честность располагала к нему интеллигенцию, но, к сожалению, этот 60-летний теоретик политэкономии социализма был в полной мере порождением старой системы. Вместе со страной он учился рынку, опережая общество в данной учебе на полшага, однако этого было явно недостаточно для радикального реформирования. Кроме того, Абалкин слишком зависел от Рыжкова, слишком связан был с ним узами уважительных человеческих отношений. А поскольку премьер так и не преодолел кругозор директора завода, Абалкин был обречен на поражение. Вторая колонна реформаторов формировалась более сложным путем. С одной стороны, Горбачев, как и в 1987 г., лично проявил инициативу привлечения к разработке программы независимых от Совмина ученых, тем более что изрядно нареформировавшемуся Рыжкову он теперь почти не доверял. С другой стороны, в 1990 г. появился еще один центр силы - демократически избранный российский депутатский корпус. К лету Борис Ельцин стал председателем Верховного совета России и тоже начал проявлять активность в деле экономического реформирования.

Впрочем, несмотря на значительную роль Горбачева и Ельцина, надо признать, что программа преобразований прорастала снизу. Впервые за всю историю страны. В социально-экономическом отделе ЦК КПСС работал консультантом 30-летний экономист Борис Федоров. В отличие от партийных функционеров, он имел уже за плечами опыт службы в Госбанке и научной деятельности в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Кроме того, Федоров стажировался в Великобритании и неплохо разбирался в реальном рыночном хозяйстве, столь непохожем на то, что описывалось в книгах по политэкономии социализма. К началу 1990 г. он уже написал докторскую (защищенную чуть позже - в июле), представлявшую собой настоящий научный труд, в отличие от сотен диссертаций всякого рода ответственных работников.

Послушав ноябрьский доклад Абалкина о концепции реформы, Федоров решил разработать альтернативный вариант и в декабре отправил его Николаю Петракову, только что назначенному помощнику Горбачева. Генсек тогда уже готовился стать президентом, формировал кадры для собственного прорыва в область экономического реформирования, а потому Петраков взлетел до кремлевских высот. Николай Яковлевич был умнее других высокопоставленных экономистов. Кроме того, он встречался с Федоровым раньше и знал потенциал этого парня. Помощник Горбачева сумел пробить у шефа идею разработки специальной президентской программы реформ, и к марту она появилась на свет. Одновременно Петраков стал натаскивать генсека в экономике, и толковый, быстро обучаемый "студент" за короткий срок продемонстрировал существенный прогресс. Впрочем, пойти весной 1990 г. против Рыжкова без серьезного союзника Горбачев не решался.

Но наряду с деятельностью Петракова и Федорова, в "низах" шла работа над программой, получившей название "400 дней доверия". Ее писал молодой экономист Григорий Явлинский совместно с двумя своими еще более молодыми коллегами - Михаилом Задорновым и Алексеем Михайловым (по некоторым данным, писали именно последние двое). Явлинскому тогда было уже под сорок, но по тем временам это был еще не возраст для государственного деятеля. Лохматая голова и умные глаза первого нашего младореформатора резко контрастировали с академическим "благолепием" весьма немолодых научных иерархов, которым партия до той поры позволяла себя консультировать. Он мог простым языком говорить о сложных вещах, мог шутить над святыми для догматиков вещами, мог создать вокруг себя атмосферу научной тусовки, где только и способны были появиться на свет по-настоящему оригинальные идеи. В научном багаже Явлинского уже имелась смелая книга, изданная в начале 80-х гг. "для служебного пользования", но тут же полностью изъятая.

Позднее, когда Григорий Алексеевич ушел в большую политику, где превратился в неудачника, так ни разу и не сумевшего добраться до рычагов управления страной, молодой задор куда-то ушел, уступив дорогу занудству. Тем, кто не видел его в 1990 г., даже трудно себе представить, каким свежим ветром повеяло в стране благодаря явлению Явлинского. Верилось, этот парень дурного не предложит. И надо заметить, что качество его научных разработок вполне подтверждало первое, чисто человеческое впечатление. В тот момент Явлинский, трудившийся ранее в Госкомтруде, перешел в правительственную комиссию по реформе, созданную Абалкиным. Академик прозорливо сумел разглядеть толкового парня, но не сумел удержать его. Атмосфера Совмина душила творчество, а потому истинно реформаторская программа зародилась буквально-таки на улице, вне связи с Рыжковым и Абалкиным. Правда, затем "400 дней" были представлены для рассмотрения в комиссии, но Рыжков велел Абалкину не тратить времени "на ерунду", чем, в конечном счете, погубил себя самого.

Впрочем, вскоре несколько неожиданно спрос на серьезные реформы возник у российского руководства, и, хотя Ельцин толком ничего в экономике не понимал, Явлинский внезапно оказался вице-премьером правительства республики. У этого правительства при отсутствии реальной власти должность де-факто была не столь уж большой. Однако она давала статус, которого оказалось достаточно, чтобы позвонить Петракову. И вот летом 1990 г. две наиболее сильные группировки реформаторов смогли объединить свои усилия.

Горячее лето

Явлинский все просчитал точно. Само собой, что в рамках отдельно взятой России невозможно было реализовывать программу, поскольку при любом политическом раскладе вопросы финансовой стабилизации находились в компетенции союзного центра. Но, выходя со своими идеями на союзный уровень, Явлинский решал еще одну важную задачу. В лице Горбачева реформаторы приобретали значительно более заинтересованного и компетентного союзника, нежели в лице Ельцина, упивавшегося вновь обретенным статусом и больше думавшего о том, как насолить президенту СССР, чем о том, как спасти СССР от экономической катастрофы. Как только Петраков положил на стол генсеку письмо Явлинского с предложениями о реформе, Горбачев молниеносно среагировал: "Где этот парень?" Через 20 минут Явлинский был в Кремле. Григорий Алексеевич и Михаил Сергеевич взаимно нуждались друг в друге. Совместная союзно-российская программа реформ позволяла подкрепить пошатнувшийся авторитет президента СССР растущим авторитетом главы Верховного совета России. Благодаря этому появлялся шанс на то, что удастся реализовать комплекс непопулярных мер. Оставалось уговорить Ельцина.

Хотя в народе именно с ним связывались тогда главные надежды, отдыхавший в Юрмале Борис Николаевич проявил мало энтузиазма. То ли просто не понял, о каких важных вещах идет речь. То ли не доверял Горбачеву. Тем не менее, совместная группа разработчиков программы вскоре появилась. Кроме Явлинского и Петракова, в нее, естественно, вошли Федоров, получивший пост министра финансов России, а также Задорнов с Михайловым. Попытались включить Абалкина, чтобы не конфликтовать с Совмином СССР, но тот с гневом отверг компромиссы. И все-таки с союзной стороны пришли Евгений Ясин и Сергей Алексашенко. Были в команде и еще несколько человек.

Интересно, что Явлинский звал в российское правительство на пост министра труда Егора Гайдара, но, видно, тот не верил в эту команду и отказался принять должность, что, в конечном счете, пошло ему на пользу. Тем не менее, даже без Гайдара команда оказалась поистине звездной. Почти все ее члены так или иначе участвовали в российской политике 90-х гг. Особым вопросом стало назначение руководителя группы. Формально, старшим по статусу был Петраков, но если бы он оказался лицом реформы, она выглядела бы откровенно горбачевской затеей. Пришлось пригласить академика Станислава Шаталина - выходца из элитарной советской семьи, племянника секретаря ЦК. Этот в прошлом неплохой экономист был тогда уже почти неработоспособен, да к тому же имел серьезные психологические проблемы. Однако согласился стать свадебным генералом и тем самым помог налаживанию компромисса.

Работа над новой программой, получившей название "500 дней", шла в течение августа. Горбачев, находившийся в отпуске, каждый день звонил из Фороса Петракову и интересовался любыми деталями. Для президента СССР этот месяц стал пиком всей деятельности, начатой еще в 1985 г. Ради экономической реформы, способной вывести страну из кризиса, он, собственно говоря, столько времени интриговал, маневрировал, перетасовывал кадры. Ельцин же в тот момент лишь входил во власть и имел, помимо реформы, много других "важных" дел. Тем не менее, и он пару раз встретился с разработчиками.

В итоге к сентябрю имелись две программы. Одна - официальная правительственная. Другая - оппозиционная, но, как ни парадоксально, разработанная под эгидой главы государства и популярного российского лидера. "Умом Россию не понять", - мог бы в очередной раз заметить поэт. Вокруг различия программ с тех пор возникло много мифов. Консервативные сторонники Рыжкова - Абалкина упрекали своих противников в авантюризме и, как пример этого, приводили сроки их программы: мол, за 500 дней гигантскую страну не реформируешь. Радикальные сторонники Шаталина - Явлинского упрекали правительство в примитивизме взглядов, в нежелании реформироваться вообще.

На самом же деле программы по сути предлагаемых мер были похожи. Более того, они были похожи и на то, что два года спустя делал Егор Гайдар. Причем все эти три модели реформ качественно отличались от того, что делалось раньше. В 90-х гг. мы уже создавали рынок, а не просто совершенствовали социализм. В 90-х гг. мы уже готовы были решиться и на частную собственность, и на свободные цены, и на безработицу. В 90-х гг. мы уже осознавали необходимость финансовой стабилизации, которая должна была ликвидировать страшные последствия бездумной денежной эмиссии 1988-1989 гг. Другое дело, что подход Абалкина предполагал скрещение ежа и ужа. Академик, привыкший мыслить категориями планового хозяйства, намеревался сначала чисто административным способом (сокращение бюджетного дефицита, закрытие нежизнеспособных предприятий, повышение цен) добиться финансовой стабильности, а уж потом дозированно вводить рынок: сначала в одном сегменте экономики, затем в другом, третьем... Вхождение в мировую экономику откладывалось на самый конец операции, предполагавшей в общей сложности пятилетний период.

Что же касается программы "500 дней", то сущность ее, конечно же, состояла не в установлении просчитанных до минут сроков вхождения в рынок. Сроки представляли собой явно популистский элемент, который, кстати, прекрасно сработал: общество впервые ощутило намерение власти реально двинуться вперед, а не заниматься бесконечным словоблудием а-ля Михаил Сергеевич. Главным же у Явлинского, с экономической точки зрения, было намерение добиваться финансовой стабильности решительным рывком вперед, по сути дела - шокотерапией. Либерализация цен (наряду с радикальной отменой дотаций предприятиям и снижением военных расходов) сама должна была стать методом стабилизации. В этом, кстати, программы Явлинского и Гайдара были похожи, как две капли воды, и, думается, практические действия Григория Алексеевича (доведись ему их предпринять) оказались бы почти такими же, как у Егора Тимуровича (их позднейший конфликт был не сущностным, а исключительно личностным).

Минусом программы "500 дней", как справедливо утверждал Абалкин, являлась опасность социального взрыва. Но, как показали потом события 1992 г., опасность все же оказалась явно переоценена. Народ, доверяющий реформаторам (а доверие объединенной группировке Горбачев - Ельцин - Явлинский было действительно сильным), готов какое-то время терпеть трудности. Минусом же самой программы Абалкина была ее полная нереалистичность в социально-политическом плане. Правительство Рыжкова, и без того уже слабое, не могло на протяжении пяти лет сохранить достаточную твердость, чтобы шаг за шагом проводить задуманное. Оно даже не смогло бы обеспечить финансовую стабильность и, в конечном итоге, пало бы под воздействием лоббистского давления.

Опыт слабых правительств, губящих самые лучшие программы, имелся в Восточной Европе, в Латинской Америке (в 1991 г. он, благодаря Валентину Павлову, появился и у нас), но узкий кругозор Рыжкова и Абалкина не позволял разглядеть проблему. В итоге эти два, в общем-то, неплохих человека к концу года ушли в отставку обиженными и озлобленными. Перед уходом они еще успели поведать всей стране о том, что их программа предполагает осуществление административного повышения цен, и день этого прямого "общения с народом" стал последним днем, когда на прилавках оставалось хоть что-то пригодное для потребления. Испуганный народ смел все и при этом не потратил даже малой доли накопленных сбережений.

Союз ежа и ужа

Программе "500 дней" не было альтернативы, и Горбачев, конечно же, это понимал. Но ум и работоспособность президента СССР, увы, сочетались с нерешительностью. По всей видимости, вникнув в суть того, какие плюсы и минусы имеет радикальная реформа, он оказался не способен преодолеть страх перед социальным взрывом. Тем более что личный рейтинг Горбачева именно к тому моменту, когда он дозрел до последнего решительного шага, упал предельно низко.

В итоге программа "500 дней" так и не дожила до реализации. Вместо этого президент вступил в очередную стадию политического маневрирования, то ли просто растерявшись, то ли надеясь еще больше усилить свою личную власть, а затем уже начать серьезное реформирование экономики. На этот раз маневр включал в себя три элемента. Во-первых, академик Абел Аганбегян был приглашен для того, чтобы свести воедино "500 дней" и правительственную программу, т.е. на практике осуществить скрещение ежа и ужа. Поскольку различия между ними состояли в выборе из двух альтернативных методов финансовой стабилизации, компромисс оказался невозможен. Аганбегян на 99,5% поддерживал "500 дней", но согласился в очередной раз обслужить власть, поучаствовав, таким образом, уже в третьей по счету горбачевской экономической реформе, если начинать отсчет с пропаганды политики ускорения.

Во-вторых, Горбачев предложил реформировать Совмин, сделав из него президентский Кабинет, в котором премьер полностью зависим от главы государства. Рыжкова видеть на посту руководителя подобного Кабинета президент не желал, да и сам Николай Иванович, скорее всего, не готов был унизиться до выполнения такого рода роли. Возможно, уже в тот момент между ними возник бы острый публичный конфликт, но Рыжков, тяжело переживавший происходящее, попал в конце декабря в больницу с инфарктом и тем самым как бы самоустранился из большой политики. В-третьих, чтобы пойти навстречу расползающимся республикам и одновременно получить очередные точки опоры, Горбачев активизировал процесс заключения нового союзного договора. Возможно, он полагал, что свободно избранные, а потому пользующиеся доверием в народе главы союзных республик окажутся недостаточно сильны для сепаратизма, но вполне крепки для упрочения его личного пошатнувшегося авторитета. Балансируя на противоречиях региональных лидеров и окончательно выводя за скобки союзное партийное руководство, можно было теоретически продержаться еще какое-то время. Однако по всем трем направлениям маневрирования Горбачев потерпел сокрушительное поражение. Казалось, что счастье разом изменило тому, кто до сей поры исключительно умело строил политическую интригу. Но на самом деле, конечно же, проблема Горбачева состояла не в изменчивости фортуны. Президент подошел к естественной границе возможностей манипулирования обществом. Дальше жизнь уже развивалась по иным законам. Скрещение ежа и ужа мало кому запудрило мозги. С одной стороны, компромиссный текст Горбачева - Аганбегяна просто перестал быть программой, предполагающей определенную очередность действий. Он представлял собой лишь изложение принципов рыночной экономики, вполне годящееся для учебника, но ни к чему не обязывающее власть. С другой же стороны, сам факт вытеснения Шаталина и Явлинского, уже ставших популярными, резко шокировал ту большую часть общественности, которая программ не читает, а ориентируется исключительно по персоналиям. Авторы программы "500 дней" популярно объяснили всей стране, что в новом виде реализация их разработок невозможна, и общество поверило именно им, а не бесконечно лавирующему Горбачеву. Российское руководство, правда, заявило о намерении реализовывать "500 дней" в республиканских масштабах, но это было обыкновенной глупостью, поскольку любая финансовая стабилизация должна начинаться с установления контроля за "печатным станком", а тот по-прежнему находился в ведении союзного центра. Явлинский, Федоров и др. подали в отставку со своих правительственных постов, но на популярности Ельцина это не сказалось. Теперь всех собак вешали исключительно на президента СССР. Как заслуженно, так и незаслуженно. Сам же президент доверил Кабинет министров чрезвычайно тучному финансисту Валентину Павлову, да к тому же "укрепил" себя введением вице-президентского поста, доставшегося Геннадию Янаеву - мелкотравчатому профсоюзному работнику с постоянно трясущимися то ли от болезни, то ли от пьянства руками. Наконец, милиция была вверена Борису Пуго - слабому человеку с нелепо торчащими вокруг лысины волосами. Эта карикатурная кадровая рокировка совсем потерявшего чутье Горбачева вплотную подвела страну к путчу, ставшему ключевым событием следующего, 1991 г. Путч был фактически публично предсказан мудрым Эдуардом Шеварднадзе, покинувшим Горбачева прямо накануне Нового года. Власть, не опирающаяся на общество, неизбежно становится объектом покушения. В попытке демократизировать страну Горбачев почти ушел от опасности переворота, но, сдав назад, быстро реанимировал практику советских времен.

  Том 4, Весна 1999  Преобразования в России: итоги десятилетияВернуться к содержанию номера

 

Дмитрий Травин

Теневая экономика в России: изменение контуров

ПОНЯТИЯ: Рынок - инструмент, позволяющий оптимально распределять ограниченные ресурсы. Кризис - период проявления или резкого обострения общественных проблем и вместе с тем формирования объективных предпосылок для их решения. Экономический кризис проявляется в спаде производства, финансовой нестабильности; социальный - в падении реальных доходов и росте безработицы; политический - в усилении протеста, обострении конфликта элит и т.д. Экономический популизм - подход к экономической науке и государственной экономической политике, подчеркивающий значение роста и перераспределения доходов, но игнорирующий риск инфляции и финансового дефицита, внешних ограничений, а также реакции хозяйствующих субъектов на агрессивную нерыночную политику.

Самая, пожалуй, удивительная черта общества, сформировавшегося в России к концу 90-х годов, - неопределенность его экономической природы или, точнее, нечеткость представлений общества о том, какую же экономическую систему оно создало за десятилетие преобразований. Впервые в полный голос о том, что ее цель - не совершенствование социализма, или ускорение социально-экономического развития, или перестройка хозяйственного механизма, а переход к рынку, заявила еще команда, работавшая над знаменитой программой "500 дней". Тем не менее и сегодня споры о том, можно ли считать современную российскую экономику рыночной, постоянно присутствуют как в масс-медиа, так и в обыденных разговорах.

С одной стороны, нельзя отрицать определяющую роль рыночного фактора при распределении ресурсов. Централизованное планирование устранено, цены меняются под воздействием спроса и предложения, а государство терпит неудачу при каждой попытке навязать рынку свою волю (о чем свидетельствуют отказ Виктора Черномырдина от попыток регулирования цен в начале 1993 года, "черный вторник" в октябре 1994-го, решения правительства Сергея Кириенко от 17 августа 1998 года и т.п.). С другой - на распределение ресурсов явно воздействуют и нерыночные факторы. Притчей во языцех стало "назначение в олигархи" с помощью таких рычагов, как крупные бюджетные счета в коммерческих банках, приватизация посредством залоговых аукционов, система налоговых и таможенных льгот.

Определение характера экономической системы как "смешанной экономики" не решает проблему, а лишь пытается ее обойти. Чисто рыночной экономики, где на распределение ресурсов вообще не влияли бы нерыночные моменты, нигде в мире нет. В этом смысле Россия не отличается от стран ОЭСР. Понятие "смешанная экономика" лишь маскирует качественное отличие российской экономики, не продвигая нас к решению проблемы.

Попытки черно-белого ее анализа мало что дают. Дилемма "рыночная - нерыночная" хороша в идеологической борьбе, где должно быть ясно, кто свой, а кто враг, за кого голосовать, а кого прокатить. Для определения сути системы интереснее всего как раз весь спектр цветов и оттенков реальной экономики.

В отечественной науке основы нетрадиционного анализа проблемы заложило в 80-е годы так называемое социально-институциональное направление (Петр Авен, Егор Гайдар, Борис Львин, Виталий Найшуль, Вячеслав Широнин и др.). В их исследованиях рассматривалась дореформенная экономика как экономика согласований или бюрократического рынка [1], что позволяло уйти от противопоставления "рыночная - нерыночная". От того, что принято считать рынком, бюрократический рынок резко отличался. Но все же этой особой форме приспособления общества к советским условиям 60-70-х годов в какой-то степени, пусть самой малой, были присущи категории торга, что немаловажно для перспектив перехода к рынку.

Подобный подход не позволяет считать вехой, разделяющей два принципиально разных общества, 1 января 1992 года (если признавать сегодняшнюю Россию рыночной) или какой-то другой рубеж из будущего (если не признавать). Деление должно быть тоньше и лучше учитывать характер процессов, происходящих в экономике страны. К пониманию сути сложившейся экономической системы может привести прежде всего анализ того, как и почему были решены (или не решены) конкретные проблемы экономического развития по рыночному пути.

"Ящики Пандоры"

Какие проблемы приходится решать обществу при трансформации экономической системы советского типа? Само по себе отсутствие рыночных начал проблемой не является, а соответственно, не может быть самоцелью и переход к рынку. Он только инструмент, помогающий качественно усовершенствовать систему распределения наличных ресурсов, чтобы их можно было эффективнее использовать.

Пока в обществе господствовало представление, будто сущностные проблемы экономики можно решить с помощью государственного плана, внедрения моральных стимулов и т.п., нужды в рыночных реформах не ощущалось. Лишь осознав, что именно рынок позволяет добиться желаемого, общество начинает преобразования. Однако при этом ему приходится открывать один за другим несколько "ящиков Пандоры" и выпускать из них все более сложные и болезненные проблемы. Открывать их страшно, и оттого мы решаемся на каждый новый шаг медленно и неуверенно, преодолевая множество сомнений. Но и не открывать ящики нельзя, поскольку проблемы - оборотная сторона поступательного движения общества.

Как известно, Зевс послал Пандору на землю в наказание за то, что люди взяли у Прометея огонь. Иными словами, трудности были ценой за желание двинуться вперед. Согласись человечество остаться на допрометеевом уровне, "ящик Пандоры" мог бы оставаться закрытым вечно. Не пришлось бы решать проблемы, вылетающие из рыночного "ящика Пандоры", и обществу, которое не стремится во имя экономического роста наилучшим образом распределять ресурсы.

Для экономики советского типа характерны три сущностных проблемы. В ней

·         отсутствуют необходимые материальные стимулы;

·         искажена структура экономики;

·         действует всеохватывающая система перераспределения.

Продвигаясь по пути преобразований, общество шаг за шагом осознает, что решить эти вопросы настолько важно, что ради этого следует пойти на жертвы. Осознание проблем приходит, как правило, не сразу, и потому преобразования идут этапами. На каждом последующем рыночные начала действуют все сильнее, а распределение ресурсов приближается к оптимуму.

Легче всего общество признаёт необходимым создать такие эффективные материальные стимулы, как частная собственность, право использовать наемный труд и формировать крупные капиталы. Для этого приходится допустить имущественное неравенство как социальную норму. Причем неравенство не завуалированное и стыдливое, характерное для бюрократического рынка с его системой номенклатурных привилегий, а открытое и порой наглое. Общество вынуждено волей-неволей мириться со строительством роскошных коттеджей, возвышающихся над трущобами, с дорогими иномарками, проносящимися мимо душных автобусов, с магазинами, наполненными дорогими товарами, недоступными большинству населения.

Приспособиться к новым условиям легче, если возникающее неравенство не сопровождается абсолютным снижением уровня жизни тех, кто не готов попробовать себя в негосударственном секторе экономики. Кто посильнее, создает частное предприятие или зарабатывает на жизнь в негосударственном секторе. Кто послабее, сохраняет рабочее место в государственном секторе и по-прежнему довольствуется тем, чту может выделить ему общество. Богатство нуворишей угнетает его морально, но каких-либо личных материальных потерь он от этого не несет.

Конечно, на деле появление частного сектора оборачивается потерями для государственного, поскольку их параллельное существование так или иначе стимулирует номенклатурную приватизацию. Но эти потери для общества не очевидны. Далеко не каждый рабочий понимает, отчего ремонт заводской крыши, который директор заказывает негласно принадлежащей ему же частной фирме, может сократить доходы трудового коллектива.

Соглашаясь, однако, на существование частной собственности и наемного труда, общество делает лишь первый шаг к оптимальному распределению ресурсов. Гораздо сложнее проблема искажений в структуре экономики [2]. В обществе, где рынок не влиял на инвестиционный процесс, неизбежно должно было сформироваться много не нужных потребителю производств. Причин того много: идеологические мотивы (создание мощной военной экономики для защиты "завоеваний социализма"), ошибочные оценки сравнительных преимуществ национального хозяйства (развитие производящих хлам импортозамещающих производств вместо ориентации на экспорт, позволяющий закупать на вырученные деньги качественные товары за рубежом), занижение реальной стоимости производственных факторов (размещение предприятий в районах крайнего Севера, где высокая себестоимость делает любую продукцию неконкурентоспособной) и т.д. Сохранять такие производства значило бы неэффективно использовать труд и капитал и - как следствие - продолжать постоянно перераспределять ресурсы между разными частями общества.

Пойти на изменение исторически сложившейся структуры экономики означает отказаться от административного ценообразования, централизованного распределения продукции и гарантированного государством права каждого гражданина получать заработную плату. Либерализация цен объективно показывает, у каких предприятий себестоимость продукции выше цены равновесия, и, следовательно, общество не может позволить себе их содержать. Свобода торговли лишает эти предприятия сбыта, поскольку они проигрывают в конкурентной борьбе. Отказ от гарантированной государством выплаты жалования обрекает работников, не вписавшихся в структуру рынка, либо на резкое изменение образа жизни (если они готовы по-новому применить свои силы), либо на нищету (если не готовы).

Решение изменить структуру производства влечет за собой важные шаги по закреплению преобразований, и прежде всего приватизацию. Рыночные цены и свобода торговли делают во многих случаях привлекательным объектом частной собственности не только фирму, ремонтирующую крышу промышленного гиганта, но и его самого. В итоге номенклатурная приватизация с ее полулегальными методами уступает место широкомасштабному разгосударствлению как части реформаторской политики правительства. Если различные группы элиты находят свое место в процессе разгосударствления и приходят к соглашению, преобразования - несмотря на все трудности, испытываемые широкими слоями населения, - становятся необратимыми.

В новой экономике распределение ресурсов ближе к оптимальному, отчего многие называют ее рыночной. Однако оптимум еще не достигнут, поскольку в обществе сохраняется система перераспределения при помощи финансовых механизмов. Эта система представляет собой, с одной стороны, своеобразное приспособление общества к резким переменам, а с другой - элемент первоначального накопления капитала, который позволяет представителям элит развить успех, достигнутый в ходе приватизации. Самые разные общественные силы оказываются заинтересованными в сохранении механизмов перераспределения.

Наиболее очевидный из них - инфляционный налог. Денежная эмиссия обесценивает национальную валюту, возлагая тем самым бремя на широкий круг плательщиков. Но зато печатный станок позволяет правительству профинансировать бюджетный дефицит, который порождают высокие расходы на поддержку тех, кто проиграл от изменения прежней экономической структуры и не нашел себе места в новой. Как заметил руководитель Рабочего центра экономических реформ при правительстве РФ Владимир Мау, "уровень инфляции после либерализации цен становится не столько экономическим, сколько интегральным политическим показателем, характеризующим устойчивость позиций правительственной команды реформаторов, состояние политического климата в России и перспективы реализации данного типа рыночных реформ" [3].

Другой механизм такого рода - государственные займы. Они тоже позволяют поддерживать некоторое время высокие бюджетные расходы и обеспечивать приемлемый доход на капитал, не желающий идти в реальный сектор экономики.

Финансовая стабилизация разрушает систему перераспределения и позволяет рациональнее распорядиться ресурсами. Падение темпов инфляции подталкивает к вложению средств в реальный сектор, а сокращение государственного долга снижает доходность казначейских обязательств и вынуждает тем самым инвесторов искать варианты выгодного размещения своих капиталов именно в реальном секторе. Но для общества финансовая стабилизация оказывается даже болезненнее, чем появление материальных стимулов и структурные сдвиги в экономике. Ведь в рыночном хозяйстве государственный бюджет - последняя соломинка, за которую хватается часть общества, будучи не в состоянии приспособиться к переменам. Если и бюджет не спасает, остается либо барахтаться, пока не научишься плавать, либо тонуть. Именно эта альтернатива рождает макроэкономический популизм. Американские ученые Рудигер Дорнбуш и Себастьян Эдвардс определили его как подход к экономической науке, подчеркивающий значение роста и перераспределения доходов, но игнорирующий риск инфляции и финансового дефицита, внешних ограничений, а также реакции хозяйствующих субъектов на агрессивную нерыночную политику [4].

Таким образом, чем большая часть общества серьезно страдает от структурных преобразований, тем сильнее оно сопротивляется тому, чтобы система перераспределения через финансовые механизмы была свернута. По мере приспособления к структурной перестройке сопротивление слабеет, а перераспределение сокращается. Но поскольку адаптация - процесс очень сложный и большую роль в нем играют различные факторы - не только экономические, но также и психологические (потеряв работу, трудно начать жизнь заново), демографические (вдвойне сложно сделать это в зрелом возрасте), географические (порой новый старт возможен лишь на новом месте), то отмирание системы перераспределения может потребовать полной смены поколений, растянувшись на десятилетия.

Возможны ли варианты?

Три основные проблемы трансформации можно решать или одновременно, или же довольно сильно разнеся их по времени - в зависимости от комплекса экономических, исторических, социальных, этнических и политических условий, сложившихся в стране. Там, где удается взять высокий темп преобразований, экономический кризис оказывается недолговременным и падение производства сменяет рост. Если же общество, начав проводить приемлемые для него реформы, затем слишком медленно созревает для решения более сложных проблем, кризис растягивается надолго. Поскольку отсутствуют такие показатели успеха, как экономический рост, увеличение занятости, повышение реальных доходов населения, рождается впечатление, будто избранный курс ошибочен в принципе. Однако, как правило, кризис - не простая потеря времени и топтание на месте, потому что в это время накапливается внутренний потенциал реформ, общество медленно созревает для принятия очередных кардинальных решений и последующего ускоренного развития.

Выявить реальные успехи и неудачи преобразований позволяет только их сравнительное изучение на широком историческом и географическом фоне. Отсутствие такого подхода формирует у многих современных российских исследователей катастрофическое сознание. Если сопоставлять отечественные реформы с абстрактным идеалом (к примеру, германским социальным рыночным хозяйством или шведским социализмом), а не с реальным опытом преобразований в странах с аналогичными проблемами, то российские реалии 90-х годов предстают в мрачном свете. Если же исходить из того, чту можно было построить на унаследованном фундаменте, сравнивая при этом действия российских реформаторов и их зарубежных коллег, итоги десятилетия окажутся хотя и неудовлетворительными, но вполне объяснимыми.

Возможность широких сравнительных исследований подчеркнул еще в начале 90-х годов шведский экономист Андерс Ослунд: "Существует два качественно различных подхода к истории. Один, который может быть назван историко-культурным, подчеркивает уникальные черты отдельных стран, тогда как другой, который может быть назван сравнительно-аналитическим, описывает аналогии, имеющиеся у различных стран, находящихся на близких стадиях экономического, политического и социального развития. Именно последний подход является основой для создания новой институциональной экономической истории и используется мной в качестве ключевого инструмента для анализа..." [5]. Примерно то же писал и известный американский экономист Джеффри Сакс: "Важно помнить о том, что Россия не одинока в своем начинании. Десятки стран бьются над решением тех же самых проблем..." [6].

К аналогиям, представляющим интерес для исследователя реформ, Ослунд отнес политические катаклизмы в Европе 40-х годов ХIX века, становление новых независимых государств в Центральной и Восточной Европе после Первой мировой войны, восстановление западно-германской экономики после 1945 года и макроэкономические стабилизации последних лет (особенно в странах Латинской Америки) [7]. Сегодня мы вполне можем пополнить этот перечень опытом восточно-европейских государств в 90-е годы.

Первый вопрос, возникающий при сравнительном исследовании: может ли общество пройти путь экономических преобразований относительно безболезненно, минуя ярко выраженный кризис? Теоретически - да, на практике же все зависит от условий перехода.

При особенно благоприятном сочетании всех условий проблемы трансформации удается решить быстро, чуть ли не одновременно. Нечто подобное мы наблюдаем в странах Балтии, еще недавно бывших составной частью СССР, а сегодня уже добившихся высокого уровня экономической свободы, финансовой стабильности и даже приемлемых темпов экономического роста. Так, в Латвии подъем экономики наметился уже в 1994 году, а средние темпы роста ВВП за следующие четыре года составили 2,8 процента. В Литве после начала подъема (1995-1998) тот же показатель равнялся 4,7 проц., в Эстонии (1995-1998) - даже 6 процентам. Что же касается индекса экономической свободы, то, по оценке "Фридом хаус", Эстония и Латвия уже вошли в число 27 свободных государств, а Литва вплотную приблизилась к ним [8].

Правда, Эстония и Латвия оказались в крайне неприятной ситуации с правами русскоязычных национальных меньшинств. В обозримой перспективе нельзя исключить и возможность глубокого экономического кризиса в регионе. Тем не менее успехи середины 90-х годов указывают на весьма интересный балтийский экономический феномен, особенно впечатляющий на российском фоне [9].

Однако обычно кризисные явления рано или поздно дают себя знать. В этом смысле характерен пример Польши. Там сложилась многосекторная (многоукладная) модель экономики. В ней разные формы частных предприятий сосуществовали с государственными, постепенно получавшими все больше хозяйственной самостоятельности. Это позволило стране быстро отойти от копирования советской модели. Через почти десятилетний кризисный период Польша прошла уже в 80-е годы, когда борьба старого с новым привела к тяжелым экономическим и социально-политическим последствиям. Однако в те же годы сформировалась и база позднейших успехов. На мой взгляд, они во многом восходят к трудному прогрессу предшествующего десятилетия.

Сравнивая польские возможности быстрого реформирования с российскими, широко известный экономист Марек Домбровский писал: "Новое российское правительство унаследовало мощную промышленную и аграрную бюрократию от старой командной системы. В Польше эта бюрократия постепенно потеряла политическое влияние в ходе половинчатых реформ 80-х годов... После восьми лет частичного самоуправления на государственных предприятиях государственная и партийная бюрократия оказалась не способна больше вмешиваться в текущую деятельность предприятий в таком же масштабе, как она это делала ранее. В течение этих восьми лет экономические акторы имели возможность приобрести определенный экономический менталитет. Когда в 1989 году программа Бальцеровича начала реализовываться, сопротивление старого аппарата не являлось уже серьезным препятствием для реформирования" [10].

Не менее важно, что цены в Польше были отпущены еще до прихода к власти правительства "Солидарности". К декабрю 1989 года уже 86 проц. товаров потребительского назначения и услуг населению предоставлялось по договорным ценам (в частности, 96 проц. продовольственных товаров), а на 58 проц. этих товаров и услуг цены были свободными. Похожая ситуация сложилась и в сфере материально-технического снабжения предприятий: 89 проц. договорных и 56,5 проц. свободных цен на сырье, материалы и оборудование [11]. Благодаря такому отправному пункту реформа Бальцеровича была менее жесткой, а значит, и более приемлемой для общества.

Но главное, что к началу 90-х в Польше уже существовал мощный частный сектор, позволивший быстро перейти к экономическому росту. По оценке польского экономиста Яцека Ростовского, "в 1989-1992 годах объем несельскохозяйственной частной и кооперативной экономической деятельности возрос почти на 90 проц. в реальном исчислении, что предполагает годовой темп роста около 24 процентов. Поскольку доля кооперативов снижалась, рост несельскохозяйственного частного сектора был гораздо выше - приблизительно 50 проц. в год" [12]. Феноменально росло, например, число частных магазинов (в 1989 году их было 29 тыс., а в 1990-м - на 170 тыс. больше) [13]. Наверное, именно благодаря бурному развитию частного сектора общество вытерпело падение ВВП в год реформы (1990) на 11,6 проц., хотя объем промышленного производства, где господствовали государственные предприятия, сократился катастрофически (на 26,1 процента) [14]. Пережив в 80-е годы болезненный кризис, Польша лучше, чем некоторые более благополучные соседи, адаптировалась к резкому изменению структуры экономики. Уже к 1992-му спад остался в прошлом. Средние темпы роста ВВП составили в 1992-1998 годах 5,2 процента [15].

Россия прошла совершенно иной путь преобразований. Находясь еще в составе СССР, она очень медленно решала проблему создания материальных стимулов. Поскольку в обществе все еще были живы воспоминания о нэпе и периоде косыгинских реформ, против отдельных послаблений (разрешение частных лавочек и подсобных хозяйств, расширение самостоятельности государственных предприятий и т.п.) не возражали даже в кругах партийных консерваторов, хотя они и не помышляли отказываться от идей социализма. Однако предпосылки первого прорыва не складывались вплоть до второй половины 80-х годов, когда почти одновременно появились кооперативы и индивидуальная трудовая деятельность, коммерческие банки и совместные предприятия. Существенно расширилась и самостоятельность "красных директоров", активно приступивших к номенклатурной приватизации.

Следующий рывок последовал очень быстро - уже в 1992 году. Популизм Михаила Горбачева и Николая Рыжкова резко усилил несбалансированность экономики, моментально развалилась советская империя. И хотя номенклатура продолжала агрессивно сопротивляться, пойдя даже на организацию путча, критическая экономическая ситуация и наличие харизматического лидера - Бориса Ельцина - дали шанс гайдаровским реформам. Широкомасштабная либерализация и последовавшая за ней приватизация, одна из наиболее динамичных в мировой экономической истории, резко ударили по формировавшейся десятилетиями искаженной структуре экономики. Польша же и некоторые другие западные соседи России, напротив, быстро встроили в свои хозяйственные системы эффективные материальные стимулы, но были вынуждены десятилетиями сохранять в экономике наряду с негосударственным и государственный сектор.

По лезвию бритвы

Быстрота перемен ошарашила российское общество. На протяжении 90-х годов оно с трудом приспосабливалось к коренному изменению структуры экономики, начало которому положила гайдаровская реформа. Давно назревшие перемены конца 80-х население восприняло как необходимые, но недостаточные и потому поддержало не членов ГКЧП, рассчитывавших ограничиться раздачей земельных участков, а Ельцина. Резкие же изменения начала 90-х годов, выношенные небольшой передовой частью элиты, оказались в то время пределом возможного. В экономической сфере общество начало топтаться на месте, во многом повторяя латиноамериканский путь (не случайно о "латиноамериканизации" России у нас заговорили именно в 90-е).

Как известно, после Великой депрессии 20-30-х годов, от которой сильно пострадал экспорториентированный сектор не слишком сильной экономики многих государств Латинской Америки, те начали этатистские эксперименты с использованием различных механизмов перераспределения ВВП и в результате впали в длительный кризис. Россия пришла к подобной системе в 90-е годы.

Разумеется, ВВП активно перераспределяют и развитые страны, но реальная возможность такой политики у России и латиноамериканских государств существенно меньше. Основываясь на исследовании Луки Барбоне и Ханны Полацковой, российский экономист Михаил Дмитриев пришел к выводу, что "уровень налоговых изъятий в России по-прежнему остается необоснованно завышенным по отношению к достигнутому уровню экономического развития..." [16]. Собственно, вся история пореформенной России представляет собой череду безуспешных попыток сохранить систему перераспределения ВВП, непосильную для слабой и неустойчивой экономики. Именно они спровоцировали два крупнейших кризиса последних лет - "черный вторник" (октябрь 1994) и дефолт с девальвацией (август 1998).

Неправильно представлять дело так, будто кризисы нанесли тяжкие удары по национальной экономике, которая до того находилась в относительно нормальном состоянии. Роль дефолтов и девальваций как таковых преувеличивать не следует. Кризисы лишь сигнализировали о реальном состоянии дел. Все воспринимали кризис как своего рода момент истины, но проблемы, о накоплении которых общество узнало в столь болезненной форме, истолковывали по-разному.

На мой взгляд, и в октябре 1994 года [17], и в августе 1998-го стихийные рыночные силы восстановили равновесие в экономике, которое правительство и Центробанк нарушали ради решения стоявших перед ними социально-политических задач. Государство не справилось с добровольно взваленной на себя громоздкой задачей по регулированию экономики.

Механизм кризиса 1994 года был относительно прост, поскольку правительство и Центробанк прибегали к незамысловатым методам регулирования. Бюджетный дефицит финансировали за счет прямых кредитов Центробанка правительству, что делало необходимой денежную эмиссию. Средства, полученные правительством от Центробанка и перераспределенные через бюджетный механизм, содействовали расширению масштабов совокупного спроса. Сохранить в таких условиях макроэкономическое равновесие можно двумя путями. Первый: увеличить предложение товаров, введя в строй новые производственные мощности или эффективнее используя старые. Второй: повысить цены, не расширяя предложение.

В первой половине 90-х годов среди российских экономистов и политиков было модным неокейнсианство, а потому большинство склонялось к тому, что страна пойдет по первому пути. Реализована была, однако, вторая альтернатива. Выбор оказался обусловлен рядом объективных и субъективных причин:

·         производственная база устарела и явно нуждалась в обновлении, чтобы продукция стала конкурентоспособной;

·         политическая, финансовая и нормотворческая нестабильность препятствовали нормальному ходу инвестиционного процесса;

·         не была завершена приватизация и т.д.

Итак, высокий уровень бюджетных расходов требовал сохранения механизма перераспределения. Посредством инфляционного налога национальный доход перекачивался бюджетникам и (далеко не в последнюю очередь) коммерческим структурам, сумевшим занять место на пути денег к законному адресату. При этом коммерческие банки задерживали платежи и, пользуясь инфляцией, "прокручивали" чужие деньги с высокой прибылью; одни посреднические фирмы зарабатывали на хорошо оплачиваемых услугах дотируемым из бюджета предприятиям, другие - на внеконкурсных поставках товаров для государственных учреждений.

Порочную саму по себе систему столь широкого перераспределения национального дохода дополнила в 1994 году политика Центробанка, поддерживавшего завышенный курс рубля. Такой курс способен выполнять роль своеобразного якоря, сдерживая рост цен. Сравнительно дешевый доллар позволяет удешевить импорт и притормозить за этот счет удорожание товаров отечественного производства. Кроме того, сдерживается так называемая инфляция издержек (поскольку цены на ввозимые компоненты отечественных товаров стабилизируются, увеличение издержек производителя не подхлестывает инфляцию).

В октябре 1994 года стратегия завышения рубля рухнула. На вопрос о конкретных причинах, спровоцировавших "черный вторник", отвечают по-разному [18], не подвергая, однако, сомнению того факта, что в основе кризиса лежали объективные моменты. После этого потрясения творцы российской экономической политики осознали: финансирование дефицитного бюджета за счет кредитов Центробанка чревато тяжелыми инфляционными последствиями и потому нежелательно. Тем не менее и позже, когда курс прокладывали уже другие люди на совершенно иных макроэкономических основаниях, соблазн дешевого доллара сохранялся. Это снова дало себя знать четыре года спустя.

Экономическая политика с начала 1995 до августа 1998 годов продолжала строиться на идее государственного вмешательства и перераспределения заведомо большей доли ВВП, чем это могла себе позволить слабая российская экономика. Принципиально изменились лишь механизмы достижения поставленной цели.

Авторы новой политики справедливо посчитали высокую инфляцию и нестабильность валютного курса ключевыми факторами, которые неблагоприятно сказываются на капитальных вложениях в реальный сектор экономики. Постоянно меняющиеся пропорции мешают определить будущую отдачу от инвестиций, а изменения номинальной процентной ставки делают долгосрочное кредитование инвесторов банками (или другими финансовыми институтами) крайне рискованным. Поэтому инфляцию и падение курса рубля сочли главными врагами экономической стабилизации. На достижение же финансовой стабильности путем принятия реалистичного и бездефицитного бюджета у правительства не хватало сил (предстояли парламентские выборы 1995 и президентские 1996 годов). Уже в 1995-м долю расходов консолидированного бюджета в ВВП удалось заметно сократить, но и это не устранило бюджетного дефицита [19]. В итоге система перераспределения ВВП в непосильных для экономики масштабах сохранилась, а для покрытия бюджетного дефицита вместо инфляционного налога прибегли к государственным заимствованиям на финансовом рынке. Инфляцию издержек свели к минимуму, построив валютный коридор, в пределах которого курс изменялся лишь незначительно.

Поэтому, на мой взгляд, ошибочно считать, что новый курс был значительно либеральнее прежнего. Российское квазилиберальное правительство почти воссоздало модель, построенную "чикагскими мальчиками" на рубеже 70-80-х годов в Чили. После пиночетовского переворота те добились заметных успехов в экономическом развитии страны. В 1979 году они решили "додавить" инфляцию, зафиксировав курс песо. Однако совсем устранить внутренние источники роста цен не удалось. Сказывался макроэкономический популизм, сохранявшийся в виде полной индексации зарплат. Инфляция действительно снизилась, но в итоге двух лет такой политики курс песо оказался завышенным, что вызвало резкий рост дефицита торгового баланса. А поскольку к тому времени мировая экономика вступила в полосу кризиса, упали цены на медь - традиционный чилийский экспортный товар. Центробанк попытался удержать фиксированный курс, сократив импорт, и поднял с этой целью учетную ставку. В итоге экономике был нанесен страшный удар, и в 1982 году ВВП сократился сразу на 14,1 процента [20].

Разумеется, с макроэкономической точки зрения новый курс российского правительства был значительно реалистичнее прежнего. Расчет был на то, что финансовая стабильность оживит инвестиционный процесс, а тот, в свою очередь, приведет в обозримой перспективе к экономическому росту и абсолютному росту бюджетных доходов. К тому же после президентских выборов 1996 года открывалась новая возможность постепенного сокращения бюджетных расходов. Иными словами, перспектива на вторую половину 90-х была благоприятной: бюджет с профицитом, стабилизация размера государственного долга и существенное снижение стоимости его обслуживания.

Однако правительству предстояло пройти по лезвию бритвы. В принципе подобный маневр мог бы дать положительные результаты, если бы, во-первых, кабинет резко ужесточил финансовую дисциплину сразу после президентских выборов и, во-вторых, на мировом финансовом рынке сохранилась стабильность. Однако события развивались иначе. Предпринятая весной 1997 года попытка секвестрировать бюджет почти совпала по времени с первыми ударами глобального мирового финансового кризиса, который летом 1997-го затронул некоторые азиатские государства, а к осени добрался и до России. Он, с одной стороны, вызвал резкое падение цен на нефть, что ударило по доходам российского бюджета, а с другой - привел к неожиданному для правительства бегству из страны краткосрочных капиталов, в результате чего существенно выросла стоимость обслуживания долга.

Удержаться на лезвии бритвы не удалось. По словам Сергея Кириенко, к весне 1998 года правительство из "пьяницы", который хочет пьет (заимствует), а хочет нет (не заимствует), превратилось в алкоголика, который пьет, даже если не хочет [21]. Правительство вынуждено было прибегать к заимствованиям на самых невыгодных для себя условиях даже в последние месяцы своего существования, когда бюджет уже сводился с первичным профицитом. Результатом стали дефолт и девальвация, а затем очередное сокращение производства и снижение реальных доходов населения. Кабинет наступил на те же грабли, что и чилийские "чикагские мальчики".

Мы воевали сами с собой

С позиций конца 90-х годов многое в мучительной борьбе за экономические реформы предстает вполне закономерным. Советская экономика оставила тяжелое наследство. Резкий скачок цен в январе 1992-го был лишь верхушкой айсберга. Дальнейший ход кризиса определяли другие встроенные в систему дестабилизаторы.

Во-первых, масштабы экономического спада были во многом заданы структурой советской экономики. Слишком многому из советского наследства суждено было отмереть. Продукцию, которая в 70-80-е годы была предназначена для нерыночного потребления, предприятия не могли производить и продавать по свободным ценам.

Во-вторых, рыночная база, на которой начались реформы, существовала в России всего три-четыре года и оставалась неустойчивой. Если бы за плечами частного сектора были десятилетия, он мог бы перекрыть спад в государственном. Отечественное производство быстрее приспособилось бы к меняющемуся спросу, а безработица не приобрела бы застойного характера.

В-третьих, в стране не оказалось общественно-политических сил, готовых бороться за резкое сокращение масштабов перераспределения ВВП. Я согласен с Петром Авеном, утверждавшим, что настоящие либеральные реформы в России так и не были проведены [22]. Находившиеся у власти группировки хоть и отличались друг от друга глубиной понимания макроэкономических проблем, но на деле к проведению жесткой финансовой политики и формированию подлинно либеральной экономики готовы не были. Манипуляции с денежной эмиссией и государственным долгом портили инвестиционный климат и тем самым законсервировали неэффективную хозяйственную систему.

Даже понимая стоящие перед страной макроэкономические проблемы, реформаторы так и не решились на меры, действительно необходимые для финансовой стабилизации, поскольку общество не было готово к последовательным преобразованиям. Их пытались проводить не потому, что граждане стремились модернизировать страну; напротив, приходилось преодолевать их желание законсервировать старую экономическую структуру и прежний образ жизни. Результат не был жестко предопределен, однако и вероятность принципиально иного исхода оставалась небольшой.

Россия переживала в 90-е годы один кризис за другим. Осознавая глубину стоящих перед страной проблем, реформаторы делали шаги к укреплению рыночных начал, но каждый рывок лишь обнажал очередной пласт проблем. Созрев для этого, общество делало следующий шаг - чтобы столкнуться с новыми трудностями.

Чилийский опыт экономических преобразований (на данный момент наиболее полный и законченный образец либеральных реформ) показывает, что неудачи конца 70-х-начала 80-х годов подтолкнули страну к более последовательному движению по рыночному пути. Девальвация песо в 1982-м создала условия для расширения экспорта, а после 1985 года начали резко сокращаться бюджетный дефицит и доля государственного потребления в ВВП [23]. В итоге к середине 90-х инфляция без всяких искусственных якорей вроде фиксированного валютного курса снизилась до однозначных величин [24]. Чили добилась высокого и устойчивого роста ВВП: в среднем за 1984-1997 годы он составил 6,3 проц. (причем за эти 14 лет производство ни разу не падало) [25]. При этом важно, что страна начала готовить новый этап институциональных преобразований еще во время кризиса. С 1981 года там проводится, по сути дела, первая в мировой практике пенсионная реформа, основанная на индивидуальном накоплении [26]. В середине 80-х правительство возобновило приватизацию банков и промышленных предприятий.

Таким образом, если судить по мировому опыту, 90-е годы не были для России потеряны. В экономике не все измеряется стандартными экономическими показателями: например, падение ВВП и низкие реальные доходы населения еще не определяют возможностей экономического развития страны. Большое значение имеют преобразование экономических институтов и изменение ментальности. Если общество пришло к выводу, что его проблемы не поддаются решению традиционными методами и создало новые институты, у него появляется реальная возможность выйти из кризиса.

Впрочем, сказать, когда именно произойдет обновление России, невероятно трудно, поскольку это зависит от множества конкретно-исторических факторов. Польша и страны Балтии, например, как я уже упоминал, двигаются по пути преобразований чрезвычайно быстро. Другие же страны десятилетиями топчутся на месте, а их правительства срывают одну стабилизационную программу за другой. Так, Аргентина, чей показатель ВВП на душу населения по некоторым оценкам был на рубеже XIX и XX веков одним из самых высоких в мире, с середины нашего столетия в течение почти пятидесяти лет переживала непрерывный кризис. Причем при проведении в жизнь многочисленных стабилизационных программ фиаско терпели и радикалы, и перонисты, и военные диктаторы (хотя последним кое-что иногда удавалось). Доминирующей чертой аргентинского общества был экономический популизм, и чем сильнее политики зависели от общества, тем резче оказывался срыв в гиперинфляцию после многообещающего начала реформ (диктаторы зависели меньше и потому порой удерживали стабильность до момента перехода к демократии) [27]. Только в 90-х годах президенту Карлосу Менему, в прошлом перонисту-популисту, удалось провести эффективные преобразования либерального типа.

Основываясь на этом примере, можно предположить, что российское общество с его грузом нерешенных проблем может еще десятилетиями созревать до настоящих либеральных реформ, безуспешно пытаясь применить ту или иную форму непосильного для экономики перераспределения ВВП и срываясь то в гиперинфляцию, то в дефолт. Гарантий от неудач нет. На этом мрачном фоне обнадеживает лишь то, что в 90-е годы прогрессивные преобразования в мировой экономике шли в целом удачнее, нежели в предшествующие десятилетия. Думаю, это далеко не случайно. Мировая экономическая мысль преодолела некоторые распространенные в 60-70-е годы неокейнсианские представления и выработала новые подходы к проблемам развития. Под влиянием этих взглядов складывается позиция международных финансовых организаций, которые рекомендуют странам с трансформируемой экономикой комплекс стандартных мер, основанных на накопленном позитивном опыте преобразований. Упор при этом делается на либерализацию, финансовую стабилизацию, приватизацию и структурные преобразования [28]. Изменение подходов начинают постепенно учитывать и ведущие политики стран с трансформируемой экономикой, особенно при практических контактах с МВФ, МБРР и ЕБРР. Например, некоторые члены кабинета Евгения Примакова серьезно пересмотрели свои позиции под влиянием этих контактов.

В итоге правительства начинают балансировать между все отчетливее осознаваемыми объективными требованиями экономики и консервативным давлением со стороны общества, в недрах которого готовность предпринимать очередные шаги по пути рыночных преобразований вызревает сравнительно медленно. Именно от готовности российского правительства идти вперед в рамках такого балансирования и будет зависеть темп дальнейшего движения нашей страны.

Примечания

[1] Гайдар Е. Т. Экономические реформы и иерархические структуры. М., 1990. Гл. 2.

[2] Сергей Васильев еще в 1992 г. писал, что "причина кризиса - несоответствие структуры экономики потребностям внутреннего и внешнего рынка" (см.: Васильев С. Экономика и власть. М., 1998. С. 32).

[3] Мау В. А. Экономика и власть: Политическая история экономической реформы в России, 1985-1994 гг. М., 1995. С. 46-47.

[4] The Macroeconomics of Populism in Latin America / Ed. by R. Dornbusch, S. Edwards. Chicago; London, 1991. P. 9.

[5] Aslund A. Post-Communist Economic Revolutions: How Big a Bang? Washington, D.C., 1992. P. 24.

[6] Сакс Дж. Рыночная экономика и Россия. М., 1995. С. 16.

[7] Aslund A. Op. cit. P. 24-28.

[8] Россия в меняющемся мире / Под общ. ред. А. Илларионова. М., 1997. С. 652.

[9] Напомню еще один известный из истории случай, когда национальные государства, образованные на основе частей распавшейся империи, продемонстрировали принципиально различную способность адаптироваться к изменению экономической структуры. Когда перестала существовать австро-венгерская монархия, Австрия с ее имперско-бюрократическим менталитетом погрузилась почти в десятилетний кризис, тогда как индустриальная Чехословакия смогла быстро провести финансовую стабилизацию и добиться эффективной работы экономики (см.: Pasvolsky L. Economic Nationalism of the Danubian States. L., 1928. Pt II, III).

[10] Dombrowski M. The First Half-Year of Russian Transformation // Changing the Economic System in Russia. Ed. by A. Еslund, R. Layard. L., 1993. P. 5-6.

[11] Hyperinflation and Stabilization in Postsocialist Economies // International Studies in Economics and Econometrics. 1992. Vol 26. P. 81.

[12] Ростовский Я. Макроэкономическая нестабильность в посткоммунистических странах. М., 1997. С. 417.

[13] Там же. С. 438.

[14] European Bank for Reconstruction and Development: Transition Report. 1995. P. 203.

[15] Рассчитано по: European Bank for Reconstruction and Development: Transition Report. 1995. P. 203; IMF Economic Reviews. 1998. # 1. P. 129 (официальные данные по 1997 г. включительно), а также Central European Economic Review. 1999. Apr. P. 28-29 (оценочные данные за 1998 г.).

[16] Дмитриев М. Бюджетная политика в современной России. М., 1997. С. 7.

[17] А точнее, в послеоктябрьский период, поскольку сразу после "черного вторника" валютный курс был почти возвращен в прежнее состояние.

[18] Финансовая стабилизация в России / Под общ. ред. А. Илларионова, Дж. Сакса М., 1995. С. 67.

[19] Дмитриев М. Указ соч. С. 25, 48-49.

[20] The Chilean Economy: Policy Lessons and Challenges / B. Bosworth, R. Dornbusch, R. Laban (eds.). Washington (D.C.), 1994. P. 32, 85-86.

[21] Коммерсантъ. 1998. 17 окт.

[22] Коммерсантъ. 1999. 27 янв.

[23] The Chilean Economy... P.41-42.

[24] IMF Economic Reviews. 1998. # 1. P. 53.

[25] Рассчитано по: The Chilean Economy... P. 32 и IMF Economic Reviews. 1998. # 1. P. 53.

[26] О чилийской пенсионной реформе см.: The Chilean Pension System. Santiago (Chile), 1995; Чейре Э. Частная система социального страхования: Опыт чилийских экономических реформ. М., 1992. Пенсионная реформа в России: Причины, содержание, перспективы / Под ред. М. Дмитриева, Д. Травина. СПб, 1998. С. 114-126.

[27] The Macroeconomics of Populism in Latin America... P. 77-150; Inflation Stabilization / M. Bruno, G. Di Tella, R. Dornbusch, S. Fischer (eds.). Cambridge (Mass.); London, 1988. Pt II.

[28] От плана к рынку: Отчет о мировом развитии - 1996 / Всемирный банк. Washington (D.C.), 1996.