1.2. Структурирование жилого пространства и внешние границы жилища

Традиционные формы и способы структурирования жилого пространства отражают устойчивый комплекс представлений, связанных с пониманием строения мира и с механизмом ориентации в нем. Для ранних этапов человеческого сознания ориентация относительно сторон света была необходима, что обусловливалось религиозно-мифологическим характером видения мира. Исходя из этого крестьянские жилища в XIX в. старались выводить окнами на юг или восток, а не на север и запад, поскольку первые две стороны света для наших предков символизировали жизнь и тепло, а две других – смерть и холод. В связи с этим становится вполне понятным желание человека расположить свое жилище таким образом, чтобы силам зла как можно труднее было проникнуть во внутрь. И наоборот, распахнуть двери добру и свету. Это стремление обусловило создание диагонали: красный угол – печь. Один ее конец (красный угол) указывал на полдень, на свет, на восход, на «божью сторону», другой (печь) – на тьму, заход и т. д. То есть, красный угол всегда отождествлялся с востоком или югом, а противоположный угол – с западом или с севером.

Молились на образ, помещавшийся в красном углу, то есть на восток. Покойника хоронили головой на восток, а перед захоронением клали на стол головой к красному углу и т.д. Человеку, знающему этот язык сигналов ориентации, не составляло труда сориентироваться в чужом доме, что было важно для соблюдения правил поведения. Именно благодаря этой диагонали ценностная топография жилища становилась предельно ясной: место у печи – женское пространство, красный угол – наиболее почетное место и т.д. Благодаря этому человек оказывался постоянно связан с внешним миром. С другой стороны, вся система представлений о внешнем мире проецировалась на внутреннее пространство жилища[5]. Религиозно-мифологический способ видения мира с его четко разработанной дихотомией (бог – дьявол, свет – тьма) закрепил эту пространственную антитезу.

Жилище изначально представлялось человеком как убежище от невзгод внешнего мира, и потому границы дома были призваны защищать его обитателей, изолировать от внешней среды. Стены, крыша, пол, окна и двери наряду с конструктивными и инструментальными функциями в этой связи носили и функции рубежей, разделявших мир чужих от мира своего.

Дверям и окнам приписывался статус особо опасных точек связи с внешней средой, поскольку они обеспечивали проницаемость внешних границ. Потому здесь особое значение придавалось запорам, которые были призваны регламентировать связь с внешним миром. Это подтверждает огромное число загадок, пословиц, примет о замках, ключах, засовах, отражающих их охранную функцию. Например: «Молчан-собака весь дом стережет» или «Не лает, не кусает, а в дом не пускает»[6] и т. д.

Сама установка окон и дверей сопровождалась действиями ритуального характера, целью которых было придать этим элементам дома характер своеобразного фильтра, задерживающего нежелательные интенции внешнего мира. Так, на Украине, вставляя дверную раму, говорили: «Двери, двери, будьте вы заперты злому духови и ворови». С той же просьбой не впускать в хату воров, разбойников и злых духов обращались к окнам[7].

Двери, окна также обставлялись и охранительными символами: у дверей внутри дома находился конек (может быть, от этого и появился обычай прибивать подкову), а под лавку близ дверей всегда клали топор, который был реальным и вместе с тем магическим средством защиты от видимого и невидимого зла. Окна же обрамлялись наличниками, обычно обильно расписанными языческой символикой[8].

В обыденной жизни вход и выход из дома имели особое значение. Самая простая интерпретация связана с пространственно-временным противопоставлением: начало – конец пребывания в жилище, под которым в этом случае понимался особый мир с определенной системой правил и предписаний. Характерным способом маркирования начала (входа) и конца (выхода) являлась остановка перед порогом дома, часто сопровождавшаяся краткой молитвой, особенно при входе в чужой дом («Без бога – ни до порога»), а также обычай присаживания перед дальней дорогой.

Особый смысл в понятиях «вход» и «выход» имел порог дома. В обрядах родин и похорон порог маркировался как начало и конец жизни. Так, когда младенца приносили из церкви его клали на несколько минут на порог избы[9], а при выносе покойника из дома по нему три раза ударяли гробом. Это подтверждало представление о том, что сразу за порогом начинается не просто иной мир, а мир мертвых.

Как и двери, окна соотносились с идеей выхода, связи жилища с внешним миром, но здесь эта связь имела специфический характер. Окна связывали жилище не просто с остальным миром, а с миром космических явлений и процессов, таких как солнце, луна, стороны света, ландшафт, чередование света и тьмы, дня и ночи, зимы и лета и т. д. Символика окна определялась не только противопоставлением внешнего внутреннему, но и оппозицией видимый–невидимый.

Так, через окно осуществлялась символическая связь с миром мертвых: «в окошко вывешивали полотенце, по которому должны были подниматься в избу и спускаться умершие родители». «Через окно выносили умерших некрещеных детей и взрослых покойников, болевших горячкой». Окно нельзя было оставлять на ночь открытым и неперекрещенным, поскольку в это время суток через него могли войти мертвецы и упыри и задушить спящих, преимущественно детей. Непосредственная связь окон с иным пространством подтверждается и в запретах выливать в открытое окно воду, помои, плевать, выбрасывать мусор и т.п., так как «там нередко стоит ангел господень, который в это время, чтобы ему не плеснуло в глаза, уходит».

Верхняя часть жилища – крыша – осмысливалась как граница между верхом и низом – небом и миром людей. В основе представления о крыше у восточных славян лежала необходимость ощущения конечности, предельности. Все, что имело верхний предел, относилось к сфере знакомого, постижимого, человеческого. В противном же случае, все, что такого предела не имело, воспринималось как нечто враждебное и чужое. Поэтому, как сама изба, так и все в ней, должно было быть покрытым (закрытым), причем это относилось не только к посуде, ведрам, бочкам, но и к человеку, покойнику и женщине. Приведем характерное в этом смысле проклятье: «Чтоб тебе ни дна, ни покрышки» или поговорку «Девка не без жениха, горшок не без покрышки»[10].

1.3. Внутренние элементы жилища

Внутренние элементы жилища: пол, потолок, матица, а также такие локативы, как стол и печь, выстраивали в представлении восточных славян ту систему образов, которая обуславливалась религиозной, ритуальной, хозяйственно-экономической и другими видами деятельности человека. Кроме этого, пол и потолок также выполняли функции внутренних границ вертикального плана жилища. Так, пол являлся нижней границей жилищного пространства и отделял его от подполья, а потолок соответственно представлял собой верхнюю границу, отделяя его от чердака. В свою очередь, и чердак, и подполье в представлении человека выступали типичными перифериями со всем присущим им спектром негативных значений, порожденных как бы полуосвоенностью этих зон, контролируемых не столько человеком, сколько нечистой силой[11].

Матица – главный серединный брус потолка – являлась основой всей конструкции верха жилища. В народе говорили: «Худая матка всему дому смятка»[12]. В семантическом же значении матица отождествлялась с богатством, плодородием, освоенностью. С этим был связан обряд посыпания матицы зерном и хмелем. Кроме этого, ее обматывали платками, шубой с целью обеспечения дома теплом[13]. Матице же приписывалась и роль символической границы между передней и задней частью дома, связанных с идеей входа и выхода в северном и западном планах. Гость (то есть чужой), войдя в избу, не должен был заходить за матицу без приглашения хозяев.

Основной единицей домашнего пространства был угол. Каждый угол имел свое назначение и название. При этом существовала их определенная иерархия. Старшим, главным считался красный угол, вторым – бабий угол, третьим – дверной, или задний угол. В системе ритуально-мифологических представлений особо почитаемыми были два первых угла.

Красному углу придавали сакральный характер. Здесь помещались предметы, которым придавалась высшая культурная ценность: стол, образа, библия, молитвенные книги, крест, свечи. Что касается стола, то его закрепленность за этой частью помещения являлась специфической восточнославянской чертой. В традиционных представлениях почти повсеместно проводилась аналогия между красным углом и алтарной частью храма, а стол в этом случае выступал в качестве господнего престола. Поведение человека, находящегося в красном углу, должно было строго соответствовать его поведению в церкви. Подобное благоговейное отношения требовалось и по отношению ко столу. Так, например, считалось грехом стучать по нему, и тем, которые это делали, говорили: «не бей стола – стол божья ладонь»[14]. Стол считался настолько важной частью дома, что дом без стола даже отказывались порой покупать. Стол как главный объект дома соотносился прежде всего с его главой, и потому, если шатался стол, то это объяснялось скорой смертью хозяина[15].

Со столом связывали и представление об успехе в задуманном деле. Стол являлся символом устойчивости миропорядка и источником силы и благополучия. Для достижения желаемого результата в начатом деле ножки стола обвязывались кушаком или цепью[16].

Большое значение у восточных славян отводилось и печи с околопечным пространством. Именно с печью связаны основные характеристики внутреннего пространства жилища. Печь выполняла множество разнообразнейших функций в доме славян. Она служила и источником тепла, и местом для приготовления пищи, и местом для сна. Печь использовалась при лечении от множества заболеваний благодаря представлению об очистительных свойствах огня. Печь была главным оберегом внутри дома. У печи давали клятвы, заключали договоры, в подпечье обитал покровитель дома – домовой. Весьма распространенным был образ печи и огня как мужчины и женщины, возжигание огня «читалось» как брачный союз. Особенно хорошо подобного рода представление видно на материале свадеб. На Руси сваха, приходя с брачным предложением к родителям невесты, подступала к печи, и в какое бы время года это не случалось, грела свои руки, чтобы задуманное дело пошло на лад, и только затем уже начинала свое сватовство[17].

Печная труба воспринималась людьми как еще один канал связи с внешним миром. Поэтому в наиболее ответственные моменты жизни ее перекрывали, чтобы чужие враждебные силы не могли помешать осуществлению задуманного дела. Например, во Владимирской губернии незадолго до приезда жениха забивали отверстие печной трубы, чтобы «еретики» не могли превратить гостей в волков[18]. Или наоборот, например, при смерти человека, заслонку открывали, поскольку в данном случае труба мыслилась как путь для души.

Все внутреннее убранство жилища, как и внешняя его часть, также щедро покрывалось сакральной орнаментикой, которая по своей смысловой основе не отличалась от системы ограждений дома извне. Даже киоты для икон в XIX в. также покрывали системой оберегов, не взирая на их принадлежность к новому культу, истреблявшему языческую архаику.

2. Отдельные элементы декора жилища восточно-славянских переселенцев

Семантика жилища во многом является своеобразным индикатором закономерностей развития культуры этноса. Однако после работ А.К.Байбурина[19], посвященных жилищу восточно-славянских переселенцев, этой проблеме не уделялось должного внимания. Совершенно не изучены семантические особенности жилища сибирских крестьян. Исключением являются несколько замечаний в работах П.Е.Бардиной[20]. Пока нет специального исследования, посвященного этой теме. Данная работа является попыткой восполнить имеющийся серьезный пробел.

В интерьере традиционного жилища переселенцев Сибири в конце XIX – начале XX вв. одним из наиболее значимых элементов являлась печь. Полевые исследования автора, проводившиеся в течение ряда лет позволили уточнить некоторые особенности ее семантики.

С печью в сознании восточных переселенцев связаны понятия надежности, защиты, основательности. Это воистину ядро дома, домашний очаг, дающий благополучие, сытость, тепло. На печи спали старики и дети. К ней, испугавшись грозы, жались ребятишки. Печь играла знаковую роль во внутреннем пространстве дома, совмещая в себе черты центра и границы. В фольклоре печная труба является специфическим выходом из дома, предназначенным для сверхъестественных сил. Из нее в сказках вылетает ведьма, через нее в дом проникают огненный змей и черт.

В избе восточные переселенцы устанавливали одну печь, предназначенную и для обогрева, и для приготовления пищи, – хлебную, которую располагали в углу избы, слева или справа от входа. Это не исключало установки дополнительных печей, но их использовали только для обогрева. Устье («чело», «цело», «са/я/ло») хлебной печи было обращено к противоположной входу стене и освещалось боковым окном. Печь стояла почти вплотную к боковой стене. Между ними оставалось 20–30 см, где хранили кухонную утварь – ухваты, клюку (кочергу), помело (веник из сосновых лап) и т.п. Между печью и торцевой стеной, над входом, устраивались деревянные полати. Подобную планировку можно отнести к северо-среднерусской.

В крестовых домах и пятистенках с прирубом печь располагалась так, чтобы можно было отапливать либо все помещения, либо несколько из них. В этом случае делали печь с подтопком или камельком. Изба старожилов делилась на различные части, имевшие свои названия и семантическую нагруженность, связанную с назначением и стоявшим там оборудованием. Значимость пространства избы возрастала от входа к противоположной стене, где находился «передний угол» с иконами и столом. Самым малопочетным местом была часть избы около входа, располагавшаяся между койкой и печью, – «под порог». Говорили: «Что, девка, под порогом сидишь, проходи». Правила вежливости заставляли пришедших в дом останавливаться у входа и ждать приглашения пройти дальше. Пространство между печью и стеной, где располагался «передний угол», старожилы называли «куть». Оно традиционно принадлежало женщине и предназначалось, в основном, для приготовления пищи и шитья. Там стоял «ящик» с вещами хозяйки – сундук с приданым, взятым из дома родителей. Возле печи был вход в подполье – «голбец», со стороны входной двери примыкала небольшая лавочка, называвшаяся «голбчик».

Установка печи была значительным событием в жизни семьи. Ее делали кирпичной или глинобитной – «битой». Во многих старожильческих семьях печи «били» женщины пестиками. Часто созывали «помочь» – родственниц и соседок, а иногда нанимали мастеров-печников. Завершение работ отмечали всей семьей обильной трапезой с пивом и самогоном, приглашая всех участвовавших в работе.

Характер символического осмысления печи был во многом предопределен тем, что поддержание домашнего огня и приготовление пищи являлись специфически женскими занятиями. Хозяйка сама возводила печь, чистила ее, заглядывала в ее жерло, а значит, по представлениям старожилов, была приобщена к таинствам, могла общаться с домовым, которого называли «со/у/седка», «суседушка». Ей в первую очередь он подавал знаки, она должна была позаботиться о том, чтобы суседко перебрался в новый дом при переезде. Часто в новоселье хозяйка в первую очередь переносила клюку и помело, клала их на печь в новом доме, тем самым приманивая домового, покровителя хозяйства и семьи. При этом она должна была приговаривать: «Соседушка-братушка, пойдем к нам на ново место». По мнению сибиряков из д. Мамоново, как раз помело и являлось гнездом домового. Для него нужно наломать сосновых лап и поставить его в голбец – дать место домовому: «Вот твоя постель». Крестьяне считали, что обитал суседка где-то в подполье, рядом с печью, или же на чердаке, т.е. на периферии жилого пространства. По мнению В.И.Дынина[21], различия, связанные с местом обитания домового обусловлены особенностями северо- и южнорусских жилищ. Северную избу, а такой тип преобладал среди изб старожилов, строили на подклете, который и считался местом пребывания домового, поскольку там устраивали голбец. Южнорусская изба ставилась на земле и подполья не имела, поэтому пристанищем домового служил чердак. Следует отметить, что если такая прямая зависимость и существовала, то лишь при формировании представлений о домовом. Материалы полевых исследований говорят о том, что конструктивное изменение жилища, переход южнорусских в условиях Сибири к возведению жилища с подклетом не повлияло на мнение о месте пребывания духа дома. А часть старожилов считает местом пребывания суседки чердак, хотя в их домах устроены голбцы.

Верования переселенческого населения, связанные с печью, имели, как правило, языческую основу, в то время как у российских переселенцев, они были связаны с символикой христианства. Так, в с. Маслянино (Новосибирская обл.) было записано, что новоселы из губерний Европейской России в обращенную к комнате сторону печи вставляли небольшую иконку с образом Христа или Пресвятой Богородицы.

Символика печи имела особое значение в народной медицине. В сибирских заговорах от тоски по умершему часто обращались к печи: «Как ты, матушка-печь, не боишься ни воды, ни пламени, так бы и ты (имярек) не боялся не страшился» (записано в д. Каргополово Ордынского р-на). Наговорить нужно было на воду и сбрызнуть наотмашь того, кто страдал боязнью. При этом он должен был стоять около печи и смотреть в устье, к чему его нужно было принудить, сказав: «Что-то неладно у вас в печи». Используя угольки из печи, лечили от испуга. Приговаривая необходимые слова нужно было бросить три уголька в воду. Если угольки утонут – человек вылечится, если же нет, то причина болезни не в испуге. Некоторые заговоры необходимо было произносить на новый месяц при затопленной печи. Например, такой (при этом нужно было опустить три спички в воду и приговаривать): «Стану я робися, (имярек), благославясь, пойду перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота на восточную сторону. На восточной стороне есть божия церква, есть престол Христовый, Матушка пречиста, пресвята госпожа. Не смывайте, не сметайте с моря пену, а смойте, сполощите все хитки, притки, уроки, переполохи, И родимое худобище, азевище с девки самокрутки, от слепца, от кривца и проезжа молодца, от всех дуба проклятых мышей, которые договоры, которые переговоры, исполна, исцелна семьдесят семь жилочек, семьдесят семь суставчиков, смой, сполощи на весь месяц, на молоду, на ущерб и на полны месяц. Аминь. Аминь. Аминь» (д. Каргополово Сузунского р-на). Уезжая в долгие опасные путешествия, нужно было заглянуть внутрь печи, что должно обеспечить благополучное возвращение домой.

Поскольку дом осмысляется в народной культуре как средоточие основных жизненных ценностей, таких, как счастье, достаток, единство семьи и рода, целый комплекс традиций, бытовых приемов и запретов был направлен на то, чтобы удержать счастье и не дать ему покинуть жилище. В частности, не давали в долг то, в чем оно, по мнению крестьян, было сосредоточено, например, огонь. Готовность поделиться угольками для разжигания печи, воспринималась как величайшая доброта. Старожилы д. Мереть и д. Каргополово следили, чтобы при переезде в новую избу хозяева оставляли в старой печную заслонку, а также икону, фактически приравнивая их по значимости. Тогда новые жильцы могут быть уверены, что для них «счастье останется в доме». Манипуляции с заслонкой, по мнению, старожилов могли предотвратить и стихийные бедствия. Так, чтобы прекратить град, советовали выбросить из окна печную заслонку и нож.

С печью связаны приметы, предвещавшие благополучие семьи. Жители старожильческой деревни Малышево рассказывали, что иногда в стене над печью делали специальное отверстие, чтобы в определенный день в него проникли первые лучи восходящего солнца, что сулило мир, добро и счастье в доме. К сожалению, сами рассказчики не могли указать точную дату, когда это должно происходить. Можно лишь предположить, что изба была ориентирована таким образом, чтобы подобное случилось в один из праздничных дней весенне-летнего цикла, на Пасху или Троицу, а возможно, в дни весеннего равноденствия или летнего солнцестояния, то есть в периоды, значимые для исчисления времени.

Поиски аналогов показали, что устройство окон-отверстий рядом с печью встречалось в жилищах в XVIII–XIX вв. и имело широкий ареал распространения. Обращает на себя внимание то, что окна располагались в стене рядом с печью, на которой можно было ставить нужные отметки и с большой точностью следить по движению солнца как за временем в течение дня, так и за переломными моментами в смене сезонов. Благодаря этому жилища могли служить своеобразным приспособлением для определения времени. Появление же новых способов фиксации временных промежутков – механических часов, издание и распространение календарей, привело к неизбежной утрате специфических знаний и, как следствие, к потере традиции в домостроении. Уже в начале XX в. старожилы Приобья в жилищах перестают делать отверстия рядом с печью.

Печь являлась обязательным показателем пригодного для людей жилища, достоверно это можно установить уже по сибирским материалам XVIII в. Причем здесь речь идет не столько об утилитарной, сколько о знаковой ее функции. Печь выступала символом обжитости жилища, обустройства на определенном месте. Власти, выселяя крестьян, обосновывавшихся вопреки установленным правилам, приказывали ломать их дворы: "…В октябре 1755 г. канцелярия горного начальства обязала Бердскую судную избу самовольно поселившихся на речке Мильтюше крестьян д. Гуселетовой Т.Маркова, Юргановых, И.Волхина, Б.Веснина, наказав плетьми, “вывезти в Гуселетову”, а дворы их разломать, «…в мае 1759 г. в д. Прослаушинскую Малышевской слободы был отправлен нарочный за переселившимися сюда из д. Заковряшиной С.Чупиным с предписанием наказать, если построил дом, разломать, лес разбросать…», «…крестьян Ивана Некрасова с товарищи сыскать за самовольный переезд… при собрании крестьян наказать за самовольный переезд, …дворы до почвы разломать…», «…указом от 22 августа канцелярия горного начальства распорядилась Остольцева за самовольный переезд из д. Кротовой в Мерецкую «наказать плетьми жестоко», «имеющийся в той деревне Мерецкой… Остольцева двор со всем строением разломать и изрубя сжечь», а ему жить «по прежнему в Кротовой…».

Крестьяне выезжали на указанное им место и тогда, когда дворы оставляли нетронутыми, а лишь разламывали печь. Восстановить ее было просто, но лишь некоторые самовольные посельщики решались выстроить ее заново. Так, осенью 1757 г. десятник д. Вагановой В.Казанцев сообщил в Бердскую судную избу, что в новом доме Гаврилы Гусева была сломана печь, поскольку он поселился без разрешения, но он сложил ее опять и не стал возвращаться на старое место. Обычно же разрушение печи служило основательной причиной для отъезда. В том же, 1757 году, Бердская судная изба разыскивала крестьянина О.Елкова с двумя сыновьями, переехавшего самовольно в д. Усть-Поспелихинскую на Алее, поскольку с него никак не могли взыскать не поставленный им провиант. Власти требовали обеспечить перевод Елкова на прежнее место жительства в д. Маюрову. Канцелярия горного начальства дала указание драгуну Соколовскому осмотреть, есть ли в Усть-Поспелихе у Елкова дом или живет он на подворье, и если есть дом, заставить его продать. В том случае, если охотников купить не найдется, разломать печь и опечатать дом. Логично предположить, что для выполнения своих предписаний власти использовали традиционное семантическое значение печи, укоренившееся в сознании крестьян.

В Болотнинском р-не Новосибирской обл. автором были записаны рассказы об истории образования в начале XX в. пос. Игрушка: «Старожилы не давали строиться переселенцам, много раз приезжали и ломали все постройки. В конце концов переселенцы поспорили с местными жителями, что если успеют за сутки возвести хотя бы один дом с печью, которую можно будет затопить, тогда они приобретут право остаться на выбранном месте. Поскольку переселенцы строили всем миром, к утру такой дом был готов. Утром над его крышей показался дымок – начали топить печь. Так удалось выиграть спор – поэтому-то поселок и был назван Игрушка». Следует отметить, что старожилы других регионов Приобья также придерживались этого обычая. Так, по рассказам, в селах Вознесенка и Мезенцево существовало правило, по которому переселенец должен был поставить дом за одни сутки. К исходу срока как знак окончания работы должна была быть затоплена печь и задымить печная труба. Если переселенец не укладывался в назначенное время, старожилы разрушали недостроенный дом. Рассказывали также что, когда заселялся Новониколаевск, то самовольные засельщики в первую очередь ставили печи, обносили их легкими стенами и тогда получали «право» остаться в поселке. Так застраивались первые новониколаевские районы, известные как «Нахаловки», «Шанхаи» и т.п.

Таким образом, в конце XIX – первой трети XX вв. старожилы-сибиряки Верхнего Приобья использовали универсальные по назначению печи: с их помощью обогревали жилища, готовили пищу, лечили. Немалую роль играла печь в народной магии, верованиях, представлениях о времени. Содержание семантики печи в культуре сибиряков во многом определялось ее способностью превращения «чужого» в «свое», которая диктовала не только правила обживания жилища, но и давала способ приема чужих людей в уже сложившееся сообщество. Несомненно, такая знаковая функция печи связана с тем, что она выступала вместилищем огня, являлась преемницей древнего очага, вокруг которого концентрировалась жизненная сила, обладающая целительной и объединяющей энергией.

Окно рассматривалось и как второй вход в жилище, через которое в него могло проникнуть все вредное и нежелательное для хозяев. Поэтому окно украшалось орнаментом из элементов охранительной символики. Отдельные мотивы оберегательной символики мы можем обнаружить в домовом декоре. На территории области представлены образцы различных видов орнамента,  украшающего наличник. Для различных районов характерно  преобладание в декоре тех или иных мотивов орнамента.

        Раскопки, широко развернувшиеся в последние десяти­летия на территории европейской части СССР, позволили значительно удревнить наши знания о культуре восточных славян. Еще сравнительно недавно самыми ранними восточно-славянскими памятниками считались поселения X в. Затем были изучены поселения VIII - IX вв., а в на­стоящее время нам уже известны поселения V -VI вв., не вызывающие сомнений в их славянской принадлежности. На этих поселениях обнаружены остатки жилищ, позволяющие судить о типе домов. Выяснилось, что на территории южной ветви восточных славян жилища соору­жали из дерева, а их пол был ниже уровня земли. Такие жилища в литературе принято называть полуземлянками, хотя иногда они углублены настолько незначительно, что почти целиком возвышаются над поверхностью. Стены этих жилищ имели столбовую или срубную конструкцию и были снаружи обмазаны глиной. В северной части восточно-славянского ареала строили наземные срубные дома с дощатым полом. Печи как на юге, так и на севере делали из камней или глины. Несмотря на то что от древних жилищ, как правило, сохранились лишь самые нижние части, основные элементы конструкции и планировки домов определены сейчас уже с достаточной достовер­ностью. Удается даже проследить пути развития древне­русских жилищ от VI до XIII в. К сожалению, значи­тельно хуже обстоит дело с реконструкцией их внешнего облика. Поскольку материалом для всех древнерусских домов служило дерево, иногда в сочетании с землей и глиной, естественно, что от их верхних частей, а тем более от декоративных элементов большей частью не оста­лось и следов. Поэтому о первоначальной объемной ком­позиции зданий и их художественном облике можно судить лишь очень предположительно.

Древнейшие восточно-славянские поселения были не­укрепленными. Укрепленные поселения (по древнерус­ской терминологии - города) получили распространение примерно с VII - VIII вв. Изучение остатков таких посе­лений, т.е. городищ, позволяет выяснить характер оборо­нительных сооружений. Как правило, это были деревянные срубные стены, стоявшие на земляных валах, перед которыми находились рвы. Развитие древнерусских оборо­нительных сооружений также в общих чертах уже выяс­нено.

Долгие годы археологи пытались найти языческие святилища восточных славян. В настоящее время не­сколько плохо сохранившихся остатков таких деревянных храмов удалось обнаружить. Однако в большинстве слу­чаев восточно-славянские культовые сооружения были открытыми площадками, где стояли идолы и горели ри­туальные костры. Несомненно, что каменных или кирпич­ных храмов на Руси не существовало.

Отсутствие сохранившихся жилых, оборонительных и языческих культовых сооружений (или даже крупных фрагментов их наземных частей) не позволяет в настоящее время изучать эти памятники как произведения архитек­туры, т. е. не только с конструктивно-технической и типо­логической, но и с художественной стороны. Поэтому полноценно изучать историю русской архитектуры домонгольского времени приходится почти исключительно по каменно-кирпичным зданиям, которые начали возводить на Руси с конца X в.

Чем же характеризуется X в. в истории восточных славян? В IX - X вв. здесь заканчивался процесс разложе­ния родоплеменного строя и сложения классового об­щества. Вместе с классовым обществом происходило становление государства. К концу X в. древнерусское госу­дарство - Киевская Русь - приобрело уже законченные формы. Естественно, что появление государства должно было вызвать резкие изменения всей идеологической надстройки. Должна была измениться и ведущая идеологи­ческая сила средневековья - религия. На первых порах князь Владимир Святославич сделал попытку объединить племенные языческие культы и оформить общерусскую языческую религию. Но язычество, сложившееся еще в недрах доклассового общества, очевидно, не могло отвечать новым запросам. Между тем рядом с Русью находилось мощное государство - Византийская империя, где все идеологические формы, соответствовавшие фео­дальному строю, уже были разработаны полностью. Эти формы Русь могла заимствовать в готовом виде. В уста­новлении тесных связей были в равной мере заинтересо­ваны обе стороны, как Русь, так и Византия. Русь получала идеологические формы - религию - и связанные с ней литературу и искусство, необходимые для утверждения и укрепления государственной власти. Из Византии посту­пали и некоторые товары, в первую очередь предметы роскоши, в которых нуждался сложившийся на Руси гос­подствующий класс. Византия же была кровно заинтересо­вана в военных силах Руси, обеспечивавших безопасность ее северных границ от вторжения кочевников. В 989 г. русское войско в составе византийской армии помогло императору подавить восстание Варды Фоки, а князь Владимир вторгся в Крым и привел в подчинение отло­жившийся от императора главный город византийского Крыма - Корсунь. Союз был скреплен браком рус­ского князя с византийской царевной, вместе с которой на Русь прибыли священники для установления новой религии.

Принятие Русью христианства было несомненно про­грессивным явлением, поскольку христианская религия хорошо отвечала задачам, которые стояли в области идео­логии перед сложившимся молодым государством. А то обстоятельство, что христианство пришло в его восточном, византийском варианте, открывало Руси доступ к источ­нику наиболее высокой культуры тогдашнего мира, а вме­сте с тем и к источнику наиболее совершенного зодчества.

В 989 г., сразу же после установления на Руси хри­стианства, приехавшими из Константинополя греческими зодчими в Киеве была заложена первая кирпичная цер­ковь: князь Владимир «помысли создати церковь пресвятыя Богородица и послав приведе мастеры от грек». В 996 г. постройка была закончена и торжественно освя­щена. Князь Владимир даровал церкви «десятину» своих доходов, отчего ее стали называть Богородицей Десятин­ной. Нельзя категорически утверждать, что Десятинная церковь была первой каменно-кирпичной постройкой, возведенной на Руси. В летописи имеется свидетельство, что в Киеве уже в 945 г. существовал каменный терем при княжеском дворце. Очень возможно, что терем был возве­ден византийскими мастерами для княгини Ольги после ее поездки в Константинополь. Однако среди раскопанных в Киеве древних сооружений ни одно пока не может быть достаточно убедительно сопоставлено с упомянутым в летописи теремом. Поэтому Десятинная церковь явля­ется древнейшей из известных нам монументальных по­строек Сибири.

Заключение

Давая заключительную характеристику представлениям восточных славян о жилище, следует отметить своеобразное противопоставление «внутреннего» и «внешнего», жилого и нежилого пространства, где жилище было по преимуществу носителем признака «внутреннего»: оно оберегало своих обитателей от невзгод внешнего мира, создавало атмосферу безопасности, определенности, организованности, противостоящей внешнему хаосу. Закрытое, обжитое пространство, где главенствовали такие атрибуты как постель, печь, тепло, издавна осмысливалось как женское, в отличии от неуютного и холодного внешнего мира, в которой главную роль играл мужчина – землепроходец, строитель, завоеватель. Восприятие внешней среды как мира враждебных сил заставляло славян создавать такое жилище, которое в итоге стало представлять собой сложную, хорошо продуманную и веками создававшуюся систему заклинательно-охранительных мер. Микрокосмос человека был оборудован как крепость, ожидающая неожиданного нападения. Повсеместному разлитию в природе злого начала, которое может внезапно поразить не только вышедшего из хоромины человека, но и проникнуть внутрь домашнего микромира, противопоставлялись не единичные символы, а целая система, воспроизводившая всю картину макромира.

В жизни восточных славян дом играл одну из самых первых ролей. Он был местом, где рождался человек и где над новорожденным и его матерью производились определенные обряды. Здесь же происходили сватовство и свадьба. Наконец, дом был местом болезни и смерти человека. И проходя через все этапы жизненного пути он, таким образом, становился неотъемлемым атомом славянского общества.

Многие исследователи утверждают, что в открытых археологами жилищах обитали малые (4-5 человек) семьи, объединявшиеся в территориальную общину. Для обоснования этой точки зрения выдвигается два главных аргумента: небольшой размер жилых полуземлянок, расположенных изолированно друг от друга, и «миниатюрная» величина хозяйственных построек, соседствующих с жилищами. Однако с подобными доводами трудно согласиться. Известно, что крупные родственные союзы, засвидетельствованные и в глубокой древности, и в новое время, могли жить не в одном, а в нескольких жилищах, составляющих поселок или усадьбу[22]. Поэтому исходить из формальных признаков при определении социальной организации обитателей восточнославянских поселений вряд ли целесообразно.

Возникновение малой семьи и территориальной общины – итог длительной социальной эволюции, сопровождаемой имущественной дифференциацией, появлением богатых и бедных. Ф. Энгельс подчеркивал, что стремление к богатству раскололо членов рода на богатых и бедных. Именно «имущественные различия между отдельными главами семей взрывают старую коммунистическую домашнюю общину... Отдельная семья становится хозяйственной единицей общества»[23]. И вот тут надо заметить, что археологические памятники восточных славян воссоздают общество без каких-либо явственных следов имущественного расслоения.

Список используемой литературы

1.     Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л.: Лениздат, 1983.

2.     Байбурин А.К. Жилище восточных славян. М.: Просвещение, 1983.

3.     Бардина П.Е. Теория и история художественного творчества народов Сибири. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2001.

4.     Бломквист Е.Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белоруссов (поселения, жилища и хозяйственные строения): Восточнославянский этнографический сборник. М: Наука., 1956. С. 323.

5.     Даль В. Пословицы. М.: Мысль, 1904. Т.5.

6.     Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Просвещение, 1955.Т. 2.

7.     Древнее жилище народов Восточной Европы / Под ред. М.И. Сухорукова. М.: Просвещение, 1975. Садовникова Д. Загадки русского народа. СПб.: Питер, 1996. С. 97.

8.     Дынин В.И. История художественного творчества. М.: Издательство «НОРМА», 2000.

9.     Завойко Г.К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии. М.: Просвещение, 1991. С. 88.

10.                       Иванов П. Народные обычаи, поверья, приметы, пословицы и загадки. Харьков: ГРУТТУ, 1999.

11.                       Лотман Ю.М. Статьи и типологии культуры. М.: Просвещение 1970.

12.                       Ляпушкин И.И. История художественного народного творчества. М.: Просвещение, 1991.

13.                       Маркс К; Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 159.

14.                       Минх А. Н. Народные обычаи, обряды, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губернии. СПб.: Питер, 2000.

15.                       Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия. СПб: Питер, 1995.

16.                       Седов В.В. История художественного народного творчества. М.: Просвещение, 1991.

17.                       Серебрянников Ф. Обычаи и обряды крестьян Себежского уезда при крестинах, свадьбах и похоронах: Памятная книжка Витебской губернии. СПб.: Питер, 1995.

18.                       Сумцов Н.Ф. Культурные переживания. Киев: КГУ. 1990.

19.                       Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л.: Лениздат, 1974.

20.                       Чижикова Л.Н. Сельские жилища в 18-начале 20 вв.// Русские: народная культура (история и современность) Т.2,М.: Издательство «НОРМА», 1998.

[1] Чижикова Л.Н. Сельские жилища в 18-начале 20 вв.// Русские: народная культура (история и современность) Т.2,М.: Издательство «НОРМА», 1998. С. 134.

[2] Ляпушкин И.И. История художественного народного творчества. М.: Просвещение, 1991. С. 167.

[3] Седов В.В. История художественного народного творчества. М.: Просвещение, 1991. С. 244.

[4] Маркс К; Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 159.

^[5] Древнее жилище народов Восточной Европы / Под ред. М.И. Сухорукова. М.: Просвещение, 1975. С. 108.

[6] Садовникова Д. Загадки русского народа. СПб.: Питер, 1996. С. 97.

[7] См.: Иванов П. Народные обычаи, поверья, приметы, пословицы и загадки. Харьков: ГРУТТУ, 1999. С. 54.

[8] См.: Бломквист Е.Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белоруссов (поселения, жилища и хозяйственные строения): Восточнославянский этнографический сборник. М: Наука., 1956. С. 323.

[9] См.: Серебрянников Ф. Обычаи и обряды крестьян Себежского уезда при крестинах, свадьбах и похоронах: Памятная книжка Витебской губернии. СПб.: Питер, 1995. С. 78.

[10] Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Просвещение, 1955.Т. 2. С. 247.

[11] См.: Минх А. Н. Народные обычаи, обряды, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губернии. СПб.: Питер, 2000. С. 23.

[12] Даль В. Пословицы. М.: Мысль, 1904. Т.5. С. 73.

[13] Лотман Ю.М. Статьи и типологии культуры. М.: Просвещение 1970. С. 17.

[14] Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия. СПб: Питер, 1995. С. 8.

[15] Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л.: Лениздат, 1983. С. 154.

[16] Там же. С. 157.

[17] Сумцов Н.Ф. Культурные переживания. Киев: КГУ. 1990. С. 96.

[18] Завойко Г.К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии. М.: Просвещение, 1991. С. 88.

[19] См.: Байбурин А.К. Жилище восточных славян. М.: Просвещение, 1983.

[20] См.: Бардина П.Е. Теория и история художественного творчества народов Сибири. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2001. С. 193.

[21] См.: Дынин В.И. История художественного творчества. М.: Издательство «НОРМА», 2000. С. 161.

[22] Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 30-32.

[23] Маркс К; Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 164.