Модернизм — достаточно условное обозначение периода культуры конца ХIХ — середины ХХ в., то есть от импрессионизма до нового романасм. и театра абсурдасм. . Нижней хронологической границей М. является «реалистическая», или позитивистская, культура ХХ в., верхней — постмодернизм, то есть 1950 — 1960-е гг.

Не следует путать искусство М. и авангардное искусствосм. , хотя порой грань между ними провести трудно.

Типичными искусствами М. являются символизмсм. , экспрессионизмсм. и акмеизмсм. . Типичными искусствами авангарда являются футуризм, сюрреализм, дадаизм. Главное различие между М. и авангардом заключается в том, что хотя оба направления стремятся создать нечто принципиально новое, но М. рождает это новое исключительно в сфере художественной формы (говоря в терминах семиотикисм.), в сфере художественного синтаксиса и семантики, не затрагивая сферу прагматики. Авангард затрагивает все три области, делая особенный упор на последней. Авангард невозможен без активного «художественного антиповедения», без скандала, эпатажа (см. авангардное искусствосм.). М. это все не нужно. В сфере прагматики модернист ведет себя, как обычный художник или ученый: он пишет свои замечательные картины, романы или симфонии и обычно не стремится утвердить себя перед миром таким активным способом, как это делают авангардисты. Наоборот, для модерниста скорее характерен замкнутый образ жизни, а если модернисты объединяются в какие-то кружки, то ведут они себя исключительно тихо и даже академично.

Вообще понятие М. тесно связано не только с искусством, но и с наукой и философией. Недаром многие ранние модернисты (особенно русские) были учеными и философами — Валерий Брюсов, Андрей Белый, Вячеслав Иванов. Нельзя не считать проявлениями М. в культуре ХХ в. такие ключевые явления, как психоанализ, теорию относительности, квантовую механику, аналитическую философиюсм., структурную лингвистикусм. , кибернетику и нельзя не считать модернистами Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альберта Эйнштейна, Германа Минковского, Курта Геделя, Нильса Бора, Вернера Гейзенберга, Фердинанда де Соссюра, Людвига Витгенштейна, Норберта Винера, Клода Шеннона.

М., если его рассматривать как такое комплексное движение в культуре ХХ в., отталкивался прежде всего от «реалистического» (ср. реализмсм.), позитивистского мировосприятия ХIХ в. Основные различия между ними в следующем:

1.

Позитивизм стремился к описанию существующей реальности, М. стремился моделировать свою реальность (в этом смысле эволюционная теория Дарвина является скорее модернистской, чем позитивистской, во всяком случае находится на границе).

2.

У позитивизма ХIХ в была отчетливо заостренная материалистическая установка — реальность первична. Для М. скорее характерна противоположная установка: идеалистическая — первичным является сознание или агностическая — мы не знаем, что первично и что вторично, и нам это не важно.

3.

Для позитивистов ХIХ в. наиболее фундаментальным было понятие реальности. Для М. понятие реальности растворялось в аллюзиях, реминисценциях, в зеркальных отображениях одного в другом — и фундаментальным становилось понятие текста, который, обрастая цитатами, аллюзиями и реминисценциями, превращался в интертекстсм. , а потом уже, в эпоху постмодернизмасм. , в гипертекстсм. .

4.

Для позитивистского «реалистического» понимания литературы был, тем не менее, характерен чисто романтический конфликт героя и толпы (ср., например, Базарова, Рахметова, Растиньяка и Валентена в произведениях Тургенева, Чернышевского и Бальзака, которые считаются реалистами). В М. этот конфликт рассасывается и вообще идея изображения личности с ее сложными душевными переживаниями уходит на второй план либо возводится в ранг сверхценности красота редуцированного сознания, как у Фолкнера в «Шуме и ярости»см. (Бенджи Компсон), или сознание расщепляется, как в «Школе для дураков»см. Саши Соколова. Если же в произведении все же есть конфликт героя и толпы, как, например, в «Докторе Фаустусе»см. Томаса Манна, то он проведен нарочито пародийно, как и вся сюжетная канва этого произведения (см. также принципы прозысм. ХХ века).

5.

Если для литературы ХХ в. характерна «семейность», изображение семьи и ее микро- и макросоциальных проблем, то в ХХ в. это остается только у писателей — последователей «реалистической» традиции (Дж. Голсуорси, Роже Мартен дю Гар, Теодор Драйзер). Представители же М. либо вообще не касаются проблемы семьи, как, например, в «Игре в бисер» Гессе или «Волшебной горе»см. Манна, «Бледном огне»см. Набокова, «Мастере и Маргарите»см. , или рисуют распад семьи, как во всех почти произведениях Фолкнера, «Будденброках» Томаса Манна, «Петербурге» Белого, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Улиссе» Джойса.

Если в литературе ХIХ в. много прекрасных произведений и страниц посвящено детству и детям, то для М. это не характерно. Если о детстве и говорится, то как о безвозвратно утраченном (Пруст) или искалеченном психической болезнью ( «Шум и ярость»см. Фолкнера, «Школа для дураков»см. Соколова).

В «Мастере и Маргарите»см. есть важный в этом смысле эпизод, когда Маргарита на пути на шабаш залетает в какую-то московскую квартиру и разговаривает с мальчиком (здесь подчеркивается, что у ведьмы, которой стала Маргарита, не может быть детей). Таким образом, М. изображает мир без будущего, апокалиптический мир. Это мир в преддверии фашизма и тоталитарного сознания, атомной бомбы и массового терроризма.

С этим связан и психологический, характерологический (см. характерологиясм.) аспект М. Практически все его представители — это шизоиды-аутисты по характеру (см. аутистическое мышлениесм. ), то есть замкнуто-углубленные характеры, психически неустойчивые, болезненные, мимозоподобные, но внутренне чрезвычайно цельные. Характерные примеры — Пруст, проведший вторую половину жизни в комнате с пробковыми стенами, Кафка, всю жизнь жаловавшийся на слабость, невозможность работать, жизненные неудачи, Витгенштейн, всю жизнь проведший на грани самоубийства, Мандельштам, сочетающий в своем характере болезненное чувство собственного достоинства с совершенной неукорененностью в жизни. Лишь немногие «короли» М. — З. Фрейд, И. Стравинский. А. Шенберг, Т. Манн — не были обижены судьбой, хотя все четверо умерли не у себя на родине, а в изгнании, то есть пережили психологическую травму эмиграции. Исключение и в этом, пожалуй, лишь Уильям Фолкнер.

Естественно, что подобно тому как М. зрел уже в поздних произведениях Пушкина, Гоголя и Достоевского, так и постмодернизм уже можно «заподозрить» в «Улиссе» Джойса, в «Волшебной горе»см. Т. Манна и его «Докторе Фаустусе»см. , то есть в тех произведениях, в которых юмор если и не перевешивает общий мрачный колорит, то, во всяком случае, присутствует в явном виде, и которые строятся, как говорил черт в «Докторе Фаустусе» — в виде «игры с формами, о которых известно, что из них ушла жизнь».


Лит.:

Руднев В. Модернизм // Русская альтернативная поэтика. — М., 1991.

Руднев В.П. Модернистская и авангардная личность как культурно-психологический феномен // Русский авангард в кругу западноевропейской культуры. — М., 1993.

Модернизм как явление культуры Нового времени

Западная культура конца XIX и начала XX веков характеризуется доминированием такого направления как модернизм. Это время бурных социальных процессов, ускорения темпов жизни, разрушения монолитных систем в науке и искусстве, возникновения различных направлений, течений. Эти изменения можно датировать началом XIX века, который совпадает с периодом становления буржуазии. Экономический подъем буржуазии сопровождался духовным переворотом, который в культурном аспекте получил наименование модернизма.

Эпоху модерна можно соотнести в историческом, культурном и социальном смыслах. В культурологической литературе традиционно начало модерна исторически отождествляется с индустриальной революцией, возникновением буржуазно-демократического государства, с буржуазным Просвещением и началом экспериментальных наук, характерных для Нового времени. Поэтому по словам П.Велинга с исторической точки зрения модерн - это еще одно, и также весьма неопределенное, понятие для обозначения как "европейского Нового времени", так и индустриального капитализма(1).

Из трудов классика западной социологии М.Вебера можно вычленить, что культурный смысл модерна характеризуется тем, что выраженный в религиозных и метафизических образах мира субстанциональный разум разделился на три момента, которые только формально (путем аргументированного обоснования) могут быть удержаны вместе. Поскольку образы мира распались и традиционные проблемы могли теперь трактоваться лишь под специфическим углом зрения истинности, нормативной правильности, аутентичности (или красоты), то есть могли обсуждаться как вопросы познания, справедливости и вкуса. Новое время пришло к вычленению ценностных сфер науки, морали, искусства(2).

Как этап развития культуры модернизм пришел на смену ранебуржуазному, способствовал преодолению традиционных типов буржуазности. Развитие индустриализма отразилось во всех сферах общества: в экономике - буржуа, в области культуры - в независимом художнике. Для них обоих характерен был поиск нового, стремление к преобразованию природы и сознания, но со временем они стали противопоставляться друг другу. Необходимость максимума энергии и времени в производстве порождала стремление буржуазии к самоограничению. А культурный интерес породил ненависть к буржуазным ценностям, к реалиям жизни.

Лучше всего это показывает именно искусство - модернистское искусство во всем многообразии его жанров, школ и авторов. Оно представляет нам человека XX века как измученного, жалкого, психически ущербного и всем недовольного существа, для которого его бытие потеряло всякий смысл, стало абсурдным. Основным модусом этого бытия стал бунт, бунт против всего, бунт как таковой(3).

В период начала XX века развивалась основная линия модернизма - переход от понимания человека как существа, к пониманию его как единственного и неповторимого "я". Это становится источником этических и эстетических суждений, соответствует переходу от религии к светской жизни, от самоограничения к свободе. Обожествление "я" - становится источником модернизма. Сама жизнь рассматривается им как произведение искусства, выражающего "я". Модернизм как социокультурная парадигма изменил повседневную жизнь человека. Вырабатываются новые способы чувственного восприятия и новые стили поведения. Высшей ценностью провозглашается эстетический эксперимент, поиск самовыражения.

Модернизм, как явление культуры имел еще одну особенность - элитарный характер, сочетающийся со стремлением переделать общество. Модернисты считали, что культура с ее культом разумного начала и моральной дисциплины ведет в неправильном направлении. Опираясь на новейшую философию и литературу, они утверждали, что неразумные, абсурдные импульсы не только выведут искусство из тупика, но и сделают насыщенной и живой саму жизнь, которая умирает под тяжестью условностей, норм и запретов цивилизации.

Чтобы понять искусство модерна нужно понять его философско-эстетические корни. В начале XX века получили распространение новые философско-эстетические направления, каждая из новых школ предлагала свои пути интеллектуального подхода к искусству. Так возникли школы интуитивизма, фрейдизма, экзистенциализма и др. направления. Однако за всем многообразием эстетических направлений просматривались общие тенденции. Это - отказ от разумного, от рассудочного восприятия явлений действительности и абсолютизирование области чувственного, бессознательного познания, стремление доказать, что только художественное творчество может быть абсолютной свободой. "Художника не подгоняет никакая обязанность, на нем не лежит никакая ответственность. Для этого ему открыто безграничное царство возможного, которое не связано никакими реальными условиями"(4).

Модернисты создавали картины и рисунки, освобожденные от контроля сознания, разрабатывали оригинальные приемы психотехники, извлекая образы из сферы бессознательного. В модернизме господствовал дух философии абсурда, культ бреда, безумия, который выводился из работ Ницше, Фрейда, Юнга и др. Например, как это практиковали сюрреалисты. Их интересовали те случайные неподвластные контролю разума смысловые сочетания, которые получаются в ходе игр типа "буриме": они по очереди составляли фразы, не зная ничего о тех словах .которые пишут другие участники. Однажды играющие получили в итоге фразу "Изысканный труп будет пить молодое вино". Эта фраза поразила их воображение, ибо она намекала на связи между тремя большими неизвестными: эстетикой, смертью и жизнью. С тех пор сами сеансы автоматического письма стали именоваться в их среде этим абсурдным термином: "Изысканный труп".

Практиковаться в "изысканных трупах" означало трансформировать психику и воображение таким образом, чтобы логические связи и моральные запреты цивилизованного человека были сведены к минимуму либо вообще были нейтрализованы. Глубинные, подсознательные, дочеловеческие силы и энергии вызывались из бездны, чтобы оживить мир, задушенный просвещением, религиями, наукой и государством(5).

Модернизм жестоко ломал старые реалистические понятия, старые разграничительные линии, многовековую основу искусства.

Модернизм знаменует собой конец реализма. Он прекрасно понимает, что так называемая "реальность" есть не больше, чем фантазии реализма: желание реальности и одновременно (или тем самым) ускользание от вопроса о том, каковы условия возможности реальности.

Одно из возможных определений модернизма состоит в том, что модернизм - это настойчивый, одержимый, параноидальный подрыв, дестабилизация реальности. На смену солидному, положительному, твердому "опыту" как основе искусства приходит эксперимент и зондаж. Из мира, утратившего реальность, нельзя "извлечь опыт", с ним можно только экспериментировать, его можно только зондировать. Все модернистское искусство является экспериментаторством(6).

Но как любое новое искусство оно было обречено на неуспех. Западные интеллектуалы и артистическая среда отказывалась понимать его. Оно было слишком непонятным, абсурдным, отходила от реальности, от жизни. Это было искусство для немногих, понятное только избранным, в основном художнику. Это было искусство для искусства.

Ортега-и-Гассет разделял на понимающих и непонимающих это искусство: "На мой взгляд, с социологической точки зрения новое искусство характеризуется тем, что делит людей на тех, кто его понимает, и тех, кто не понимает. Иными словами, у одних есть специальный орган для понимания, а у других нет - это две разные породы людей. Новое искусство, по-видимому, не предназначено для всех, как романтизм. Оно изначально обращается к избранному меньшинству - отсюда и раздражение, которое оно вызывает у масс. Когда человеку не нравится произведение искусства, но он его понимает, он чувствует свое превосходство; но когда произведение искусства непонятно, человек раздражается, чувствует себя униженным, у него возникает смутное ощущение своей неполноценности, и он возмущенно стремиться утвердиться перед лицом этого произведения искусства"(7).

В условиях "фундаментальной демократизации" /К. Манхейм/, когда вкусы и привычки массы, их представления о нужном, необходимом и наносном имели самодостаточный характер, только высокая культура традиционной и просвещенной Европы позволила удержаться и закрепиться привилегированной части культуры, каковой являлся модернизм.

Модернизм

Modernism

фр.Modernisme

От фр.Moderne - современный

Модернизм - направление в искусстве и литературе 20 века, характеризующееся: - разрывом с историческим опытом художественного творчества; - стремлением утвердить новые начала искусства; - условностью стиля; - непрерывным обновлением художественных форм.

Модернизм объединяет множество относительно самостоятельных идейно-художественных течений: экспрессионизм, кубизм, конструктивизм, имажинизм, сюрреализм, абстракционизм, поп-арт.

Модернизм

Модернизм - достаточно условное обозначение периода культуры конца ХIХ - середины ХХ в., то есть от импрессионизма до нового романа и театра абсурда. Нижней хронологической границей М. является "реалистическая", или позитивистская, культура ХХ в., верхней - постмодернизм, то есть 1950 - 1960-е гг.

Не следует путать искусство М. и авангардное искусство, хотя порой грань между ними провести трудно.

Типичными искусствами М. являются символизм, экспрессионизм и акмеизм. Типичными искусствами авангарда являются футуризм, сюрреализм, дадаизм. Главное различие между М. и авангардом заключается в том, что хотя оба направления стремятся создать нечто принципиально новое, но М. рождает это новое исключительно в сфере художественной формы, говоря в терминах семиотики, в сфере художественного синтаксиса и семантики, не затрагивая сферу прагматики. Авангард затрагивает все три области, делая особенный упор на последней. Авангард невозможен без активного "художественного антиповедения", без скандала, эпатажа. М. это все не нужно. В сфере прагматики модернист ведет себя, как обычный художник или ученый: он пишет свои замечательные картины, романы или симфонии и обычно не стремится утвердить себя перед миром таким активным способом, как это делают авангардисты. Наоборот, для модерниста скорее характерен замкнутый образ жизни, а если модернисты объединяются в какие-то кружки, то ведут они себя исключительно тихо и даже академично.

Вообще понятие М. тесно связано не только с искусством, но и с наукой и философией. Недаром многие ранние модернисты (особенно русские) были учеными и философами - Валерий Брюсов, Андрей Белый, Вячеслав Иванов. Нельзя не считать проявлениями М. в культуре ХХ в. такие ключевые явления, как психоанализ, теорию относительности, квантовую механику, аналитическую философию, структурную лингвистику, кибернетику и нельзя не считать модернистами Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альберта Эйнштейна, Германа Минковского, Курта Геделя, Нильса Бора, Вернера, Гейзенберга, Фердинанда де Соссюра, Людвига Витгенштейна, Норберта Винера, Клода Шеннона.

М., если его рассматривать как такое комплексное движение в культуре ХХ в., отталкивался прежде всего от "реалистического" (ср. реализм), позитивистского мировосприятия ХIХ в. Основные различия между ними в следующем:

1. Позитивизм стремился к описанию существующей реальности, М. стремился моделировать свою реальность (в этом смысле эволюционная теория Дарвина является скорее модернистской, чем позитивистской, во всяком случае находится на границе).

2. У позитивизма ХIХ в была отчетливо заостренная материалистическая установка - реальность первична. Для М. скорее характерна противоположная установка: идеалистическая - первичным является сознание или агностическая - мы не знаем, что первично и что вторично, и нам это не важно.

3. Для позитивистов ХIХ в. наиболее фундаментальным было понятие реальности. Для М. понятие реальности растворялось в аллюзиях, реминисценциях, в зеркальных отображениях одного в другом - и фундаментальным становилось понятие текста, который, обрастая цитатами, аллюзиями и реминисценциями, превращался в интертекст, а потом уже, в эпоху постмодернизма, в гипертекст.

4. Для позитивистского "реалистического" понимания литературы был, тем не менее, характерен чисто романтический конфликт героя и толпы (ср., например, Базарова, Рахметова, Растиньяка и Валентена в произведениях Тургенева, Чернышевского и Бальзака, которые считаются реалистами). В М. этот конфликт рассасывается и вообще идея изображения личности с ее сложными душевными переживаниями уходит на второй план либо возводится в ранг сверхценности красота редуцированного сознания, как у Фолкнера в "Шуме и ярости" (Бенджи Компсон), или сознание расщепляется, как в "Школе для дураков" Саши Соколова. Если же в произведении все же есть конфликт героя и толпы, как, например, в "Докторе Фаустусе" Томаса Манна, то он проведен нарочито пародийно, как и вся сюжетная канва этого произведения (см. также принципы прозы ХХ века).

5. Если для литературы ХХ в. характерна "семейность", изображение семьи и ее микро- и макросоциальных проблем, то в ХХ в. это остается только у писателей - последователей "реалистической" традиции (Дж. Голсуорси, Роже Мартен дю Гар, Теодор Драйзер). Представители же М. либо вообще не касаются проблемы семьи, как, например, в "Игре в бисер" Гессе или "Волшебной горе" Манна, "Бледном огне" Набокова, "Мастере и Маргарите", или рисуют распад семьи, как во всех почти произведениях Фолкнера, "Будденброках" Томаса Манна, "Петербурге" Белого, "В поисках утраченного времени" Пруста, "Улиссе" Джойса. Если в литературе ХIХ в. много прекрасных произведений и страниц посвящено детству и детям, то для М. это не характерно. Если о детстве и говорится, то как о безвозвратно утраченном (Пруст) или искалеченном психической болезнью ("Шум и ярость" Фолкнера, "Школа для дураков" Соколова). В "Мастере и Маргарите" есть важный в этом смысле эпизод, когда Маргарита на пути на шабаш залетает в какую-то московскую квартиру и разговаривает с мальчиком (здесь подчеркивается, что у ведьмы, которой стала Маргарита, не может быть детей). Таким образом, М. изображает мир без будущего, апокалиптический мир. Это мир в преддверии фашизма и тоталитарного сознания, атомной бомбы и массового терроризма.

Источник - Руднев В. Словарь культуры ХХ века Точность цитирования - почти дословно

Кульутра

Классическая музыка

Размещено на веб сайте 16 апреля 2004

Плакаты  WPA (Управления общественных работ)

Плакаты WPA (Управления общественных работ)(Библиотека Конгресса)

Развитие разных видов искусства в Америке всегда характеризовалось противоборством двух мощных источников вдохновения - европейской утонченности и исконной оригинальности. До конца XIX века в Америке фактически отсутствовала сколько-нибудь заметная классическая музыка - симфонии, оперы, камерная музыка, сонаты и т. д. Только в 1895 году композитор Антонин Дворжак почувствовал, что нужно как-то побудить американских композиторов вдохновиться родными темами. Его симфония "Новый Свет", воодушевленная негритянскими духовными гимнами ("спиричуэлс") и индейскими ритмами, стала примером того, чего можно достичь на этом пути.

С наступлением ХХ века американские композиторы, побуждаемые повсеместным стремлением иммигрантов к ассимиляции и господствующим в обществе духом изоляционизма, возбуждаемые джазом и общим динамизмом страны, стали писать классическую музыку, поразительную по разнообразию и отчетливо американскую по духу. Такие композиторы, как Джордж Гершвин и Аарон Копланд, заключали отечественные мелодии и ритмы в заимствованные у Европы формы. На протяжении большей части ХХ века, и особенно после Второй мировой войны, сочинение музыки характеризуется экспериментированием и непрерывным поиском новых систем записи музыки, новых форм и новых стилей.

В 1845 году, насколько нам известно, была впервые поставлена американская опера - "Леонора" Уильяма Генри Фрая. Во многих ранних американских операх либретто строились на европейских сюжетах, но к концу XIX века композиторы все чаще обращаются к американским темам. Сегодня мы наблюдаем расцвет оперы, как старой, так и новой. Однако ввиду чрезвычайной дороговизны постановок она существует в основном за счет щедрости корпоративных и частных жертвователей.

Последние сорок лет композиторы работают в совершенно новой, экспериментальной манере. Одни из них, например Эдгар Варез, полностью отвергают традиционные мелодию и гармонию, другие, как Джон Кейдж, экспериментируют с электронной музыкой и естественными звуками реальной жизни. И Варез и Кейдж оказали колоссальное влияние на современных композиторов, причем не только в классической музыке, но и в других жанрах. Некоторые дирижеры изобрели способ исполнять новую музыку так, чтобы не вызывать недовольства массовой аудитории: они играют новаторские произведения не отдельно, а вперемежку с традиционными.

и это от одной коровы, молочное хозяйство, не считая уж шитья, вязанья и пр. и пр. Таким образом, она исправно ведет хозяйство и не ест хлеб в праздности; да она простирает руку свою и подает помощь нуждающимся друзьям и соседям. Я полагаю, что ей с тех пор, как мы поселились здесь, пришлось быть не более четырех раз в гостях - у соседей." [2, 21] Иллет отмечала, что "в то время школы были плохи вообще, а особенно школ для девушек было так мало, что там, где их не допускали в общие школы, они не имели никакой возможности получить образование." [2, 23] Мало кто из женщин в колониях получал образование, однако в Новой Англии было заведено отдавать молодых девушек в другие семьи в качестве подмастерий или прислуги, где их были должны обучать чтению и вести хозяйство. Эти девочки, начиная с шестилетнего возраста, получали навыки домоводства и первые уроки чтения от своих матерей. Что касается их братьев, они гораздо лучше владели грамотой. Кроме того, их отдавали в обучении различным ремеслам. Женщины получали свое "образование" в беспрерывной работе по дому, во время занятий семейным ремеслом и на рыночной площади. Как на Севере, так и на Юге, если дела на ферме шли туго, женщины работали в поле. На южной границе они толкли и мололи зерно, занимались огородничеством, доили коров, изготовляли сыр и масло, шили и стирали одежду. До конца столетия прядильщиц и ткачих было мало, не многие владели и ремеслом производства свечей. Благодаря тому, что на крупных плантациях возделывались торговые культуры, и велась бойкая торговля с Англией и Вест-Индией, ткани и свечи были доступным товаром (за исключением периодов спада в производстве табака). О необходимости производительного труда женщин и о четком перечне их обязанностей свидетельствуют контракты; так, в одном из них, подписанный арендатором фермы, - в нем оговаривается, что он будет обрабатывать поля совместно с женой и одним помощником и что его жена будет "выпекать хлеб, доить коров, обстирывать слуг и выполнять все обязанности, которые надлежит выполнять женщине на плантации" [18, 36]. Пуританские священники и колониальные суды то и дело рассматривали дела по обвинению женщин в детоубийстве, супружеской измене, "греховном зачатии", ереси и колдовстве. Женщины присутствовали в суде в качестве либо истиц, либо ответчиц - что свидетельствует об их неформальной роли блюстительниц морали внутри общины, но в то же время и о полном отсутствии каких-либо формальных полномочий, так как они никогда не были судьями, адвокатами или прокурорами. Два самых громких процесса в Новой Англии XVII века, имевших социальное и политическое звучание, были инспирированы женщинами и являются наглядным примером того, как рьяно боролись протестанты против духовного равенства всех членов общества, основанного на приоритете мужчины. 1.2. Период конца XVIII века Экономическое процветание колоний было обусловлено бурным развитием торговли через Атлантику, начавшимся в конце XVII века, - оно привело к росту городов, формированию купеческой элиты в северных и центральных колониях и прослойки плантаторской аристократии на рабовладельческом Юге, где возделывался рис и табак. Классовая эволюция XVIII столетия стала причиной социальной поляризации, как среди мужчин, так и среди женщин. В то время как одни богатели, большинство - в первую очередь городское население - вовсе не имело собственности. Постепенно, на протяжении жизни нескольких поколений коренных уроженцев Америки, выравнивался дисбаланс в соотношении между полами, существовавший среди иммигрантов. К XVIII веку женщин было примерно столько же, сколько мужчин, но юноши покидали поселения, отправляясь на поиски новых земель, и тогда в некоторых общинах перевес оказывался на стороне женщин (приблизительно на 15%) [18, 42]. Вследствие этого браки стали заключаться в более зрелом возрасте, а вдовы теперь реже стали выходить второй раз замуж. Молодые люди стали уходить к границам, а девушки выходили замуж гораздо позже - родители уже не могли диктовать детям свою волю, как это было принято раньше. Притом, что девушки обрели некоторое право на самостоятельный выбор жениха, но не обрели подлинной экономической независимости. Ослабление внешнего контроля над их жизнью имело для женщин двоякие последствия. Что касается большей сексуальной свободы, то о ней свидетельствует учащение случаев беременности до замужества (в XVIII веке с каждым десятилетием это явление становилось все более типичным). К началу XVIII века, когда второе и третье поколения переселенцев уже прочно обосновались на обжитых местах, предметы быта стали более изысканными: в обиход вошли скатерти, вилки, стулья и зеркала. Обязанности домохозяек, будь то жены купцов из Филадельфии или плантаторов из Вирджинии, изменились - они стали многочисленнее, но в то же время круг их сузился. Предметы быта требовали соответствующего ухода. А правила хорошего тона предполагали досуг для общения: чай в обществе друзей или (на Юге) времяпровождение с бесконечными гостями и родственниками, которые могли нагрянуть в любое время и задержаться на недельку-другую. В связи с этим стали культивироваться декоративно-прикладные искусства, например рукоделие, а равно и более утонченные социальные традиции: застолья и развлечения. В XVIII веке возникло такое понятие, как "милая светская женщина", - в нем воплотились различия в образе жизни обеспеченной горожанки, чьи усилия были сосредоточены на поддержании дома и семьи, и сельской труженицы (женщины более низкого происхождения), которая по-прежнему сочетала две роли: социальную и экономическую. Светской женщине не требовалось вникать в проблемы своего мужа, помогать ему в торговле или любых других делах. В прислуги она нанимала уже представительниц другого класса, а не девушек из семей ее же круга (те обучались умению управлять домашним хозяйством). Вследствие развития коммерции расширились возможности получать работу по найму, но таковая не обеспечивала стабильного заработка. Большинство одиноких женщин шли в домашнее услужение или занимались традиционной женской торговлей (например, продавали дамские шляпки). Некоторые вдовы осваивали ремесло своих мужей. Иные становились владелицами таверн или гостиниц ("Султан из перьев", "Голубой якорь", "Роза и корона" в Филадельфии), а также открывали "дамские школы" в надежде привлечь молодых любознательных учениц. Многие женщины работали в типографиях. В торговых районах женщины часто продавали товары в розницу: одежду, шляпы и другие предметы женского туалета [23, 84]. Жены плантаторов Юга также управляли домашним хозяйством, - оно становилось более сложным и увеличивалось в размерах, - но источники их богатства - ведущие сельскохозяйственные культуры и труд рабов - сформировали совершенно иную среду для их деятельности. В начале XVIII века новоявленная знать Вирджинии стала возводить роскошные особняки, дабы закрепить, таким образом, свой статус и растущее превосходство над грубым, неотесанным окружением, "Большой дом", высившийся над остальными постройками - флигелями, амбарами и расположенными поодаль кварталами для рабов, - олицетворял собой власть патриарха. Общественные заведения - магазины, таверны, здания судов - посещались исключительно мужчинами, Даже в церкви прихожане занимали места сообразно своему положению и полу: после того как женщины и небогатые - мужчины рассаживались "по чинам" на семейные скамьи, джентльмены "стайкой" входили в церковь уже после начала службы и уходили "таким же манером", словно все остальные были публикой в зрительном зале. В отличие от тесных, об одну комнату, домишек на маленьких фермах все пространство большого дома было разделено по назначению - столовые, гостиные, библиотеки, - что усугубляло различия в сферах деятельности мужчин и женщин. [20, 188] По мнению О.Г. Кирьяновой, неограниченная законами власть мужчины-собственника, как правило, превращала его в деспота. Особенно отчетливо это проявлялось в семье южных плантаторов. Замужняя женщина не могла подписать контракт, чтоб заняться каким-либо видом частного предпринимательства, не могла прибегнуть к судебному разбирательству ни по какому поводу, или подать на развод. [12, 9] Кирьянова продолжает: "... не только закон, но и буржуазная идеология закрепляла и оправдывала дискриминацию женщины, провозглашала ее неполноценность." [12 ,9] Эффективным проводником этих взглядов была религия. Мы согласны с мнением Кирьяновой о преимущественно подчинительной роли женщины в семье той эпохи, так как устойчивость такого социального статуса постоянно стимулировалось религией. Бремя религиозной деятельности было возложено на женщин, которые несли его под опекой мужчин-священнослужителей, - покорная женщина являлась символом христианской добродетели, мужское же начало ассоциировалось с материалистическим и жестоким миром коммерции. Духовная жизнь и эмоциональный опыт женщин все больше и больше определяли эмоциональный климат в семье. Если в XVII веке женскую эмоциональность считали источником разлада, сейчас ее стали называть сентиментальностью, которая, напротив, вносила гармонию. Ведь нежность, привязанность к детям, набожность - это те чувства, которые скорее скрепляли социальные основы, а не разрушали их. Подобным же образом свобода в выражении чувств видоизменила отношение к браку. Выбор спутника жизни и устройство женитьбы родителями уступили место взаимной привязанности и любви - возник новый вид риторики, отражавшей стремление к теплым, близким отношениям между супругами, однако параллельно возросло и число разводов. В 1776 году впервые на бракоразводном процессе прозвучала формулировка "отчуждение супругов". Однако для многих надежды, возлагавшиеся на взаимную любовь, оборачивались горьким разочарованием [18 ,49]. К началу революции, по мере того как развивающаяся экономика разъединяла сплоченные общины, разрушала социальные объединения, разделяла сферы деятельности мужчин и женщин и формировала новые семейные отношения; неформальное влияние пересудов и страх перед недреманным оком соседа ослабевали в крупных и маленьких городах. В результате эволюции колониального общества для мужчин открылось новое поле деятельности на общественной ниве, не имевшей ничего общего с их семейным бытом: регулярно заседали окружные суды, чаще проводились городские собрания, проходили выборы в законодательные органы колоний, сопровождавшиеся горячими дискуссиями. Мужские собрания стали центром выработки коллективных решений и школой практического опыта общественной жизни. В более ранние, совсем иные времена и женщины, и мужчины жили одними интересами. Личная жизнь регулировалась общественным мнением, но политика считалась занятием исключительно мужским. Однако революционный переворот вызвал дебаты относительно места женщины в общественной жизни и придал новое политическое значение семье [27, 407]. Настало время, когда северные американцы провозгласили свободу и политическую независимость как принадлежавшие им по праву рождения, однако женщины были по-прежнему далеки от политических событий. Невзирая на то, что женщины, как правило, не допускались к участию в повседневной политической жизни, их всколыхнул общий революционный порыв. Среди них, как и среди мужчин, образовалось два лагеря: одни считали себя сторонницами короны, другие - "рожденными для свободы". Революционный дух митингов против закона о гербовом сборе (60-е годы), бойкотирования английских товаров (70-е годы) и вооруженных столкновений (1776-1781) захватил всех женщин без исключения: лоялисток, горожанок, крестьянок, рабынь, свободнорожденных и даже индианок. [27 , 440] Однако со временем общественный угол зрения существенно изменился: на основе политического опыта женщин в эпоху революции возникли новые представления об их политических способностях - теперь власти уже не могли удержать женщин от участия в социальной жизни. Американки создают массовую организацию "дочери свободы", рассчитывая, что после победы в Войне за независимость, которую вела война с Англией, будет положен конец и законам, обрекающих их на "гражданскую смерть" [30]. Надежды своих соотечественниц выразила Э. Адамс, жена одного из отцов-основателей Соединенных Штатов Дж. Адамса: "я страстно желаю услышать о провозглашении независимости, - писала она мужу, - однако мне хотелось бы, чтобы в новом кодексе законов, которые, как я полагаю, вам необходимо будет составить, - вы помнили о леди и были более великодушны и благосклонны к ним, чем ваши предшественники. Не вверяйте столь неограниченную власть в руки мужей. Помните: каждый мужчина станет тираном, если для этого будут созданы условия. Если особая забота и внимание не будут уделены женщинам, мы решимся поднять бунт, и нас не сдержат никакие законы, по которым у нас нет ни права голоса, ни представительства". Дж. Адамс, ставший вскоре президентом США, ответил недвусмысленно: "что касается декларации независимости, подождите немного..." [40] Сигнал Э. Адамс, не дошел ни до одного из авторов Декларации независимости. В важнейшем документе буржуазной революции, принятом в 1776 году, хотя и говорилось, что все люди сотворены равными и имеют неотъемлемые права на жизнь, свободу и "права на стремление к счастью", но женщины к этим людям не были причислены. Новым поколениям американок еще предстояла нелегкая борьба за свой минимум гражданских свобод. Великое пробуждение было в определенной степени пробуждением чувств и эмоций и ознаменовало собой начало переосмысления семейных отношений. К концу XVIII века, движимые чувством моральной и гражданской ответственности и опираясь на евангелические постулаты, женщины стали участвовать в жизни церковной общины, что не носило формально-политического характера, но имело яркую политическую окраску. Самым важным, пожалуй, явился тот факт, что в 80-х годах XVIII века переосмысление материнского долга повлекло за собой дебаты о женском образовании, в результате которых были основаны женские академии - первые институты, где молодые девушки могли получить серьезное академическое образование [18 , 37]. Это достижение трудно переоценить, так как именно благодаря ему (и вопреки существовавшему имущественному и социальному неравенству) сохранялась возможность воссоздания демократических идеалов. С начала XIX века добровольные организации, мужские и женские, составляют один из основных аспектов американской жизни. В процессе общественной деятельности женщин, приведшей к таким последствиям, выработался механизм возрождения гражданского соучастия, неоднократно использовавшегося группами, стоявшими в стороне от основной политической жизни Америки. Значимость этого события еще больше подчеркивает несправедливость расхожего мнения о том, что удел женщин - семейный очаг. Признание важности активного гражданского соучастия показывает, чего стоило такое включение женщин, как для эволюции семейных ценностей, так и для демократизации всего общества [27, 440]. Глава II. Эволюция американской семьи в XIX веке 2.1. Определение среднего слоя. Экономическое и профессиональное взаимоотношение с другими слоями Само понятие "средний класс" возникло в XVII веке в Англии. Оно обозначало особую группу предпринимателей, противостоявших, с одной стороны, верхушке крупных землевладельцев, с другой - "пролетарской голытьбе". Постепенно к нему стали причислять мелких и средних буржуа, менеджеров, лиц свободных профессий. Промышленная революция XVIII - XIX веков разрушила феодальную систему и вызвала к жизни социальные силы, которые привели к формированию классового строя. Развитие торговли и промышленности вызвало к жизни новые профессии: предприниматели, коммерсанты, банкиры, купцы. Появилась многочисленная мелкая буржуазия. Волна эмиграция способствовала увеличению численности индустриальных рабочих. Постепенно формировался новый тип экономики - капиталистический, которой соответствует новый тип социальной стратификации - классовая система. Рост городов, промышленности и сферы услуг, укрепление статуса и богатства буржуазии кардинально изменили облик американского общества. К концу XIX века социальная структура США все отчетливее приобретала черты развитого капиталистического общества. Удельный вес фермерства сокращается (с 28,8% общей занятости в 1880 году до 21,4% в 1900 году). Одновременно росли городские средние слои. В 1880 году около 80 процентов населения проживало в сельской местности, а к началу ХХ века горожане составили около сорока процентов. Нью-Йорк, Чикаго и Филадельфия превысили один миллион жителей. Сент-Луис, Бостон приближался к этому рубежу. Рост горожан вдвое опережал рост сельского населения [16,78-79]. Профессиональные группы, вышедшие на историческую арену (рабочие, банкиры, предприниматели и т. д.) укрепляли свои позиции, требовали привилегий и признания своего статуса. Термин "сословие" отражал исторически уходящую реальность. Новую реальность лучше всего отражал термин "класс". Он выражал экономическое положение людей, способных передвигаться вверх и вниз. Переход от закрытого общества к открытому демонстрировал возросшие возможности человека самостоятельно сделать свою судьбу. Сословные ограничения рушились, каждый мог подняться до высот общественного признания, перейти из одного класса в другой, приложив усилия, талант и трудолюбие. И хотя удается это единицам, даже в современной Америке, в XIX веке появилось выражение "человек, сделавший себя сам" [8, 14]. Таким образом, роль детонатора сыграли деньги и товарно-денежные отношения. Они не считались с сословными барьерами, аристократическими привилегиями. Деньги всех уравнивали, они универсальны и доступны всем, даже тем, кто не унаследовал состояния. Общество, в котором доминировали приписываемые статусы, уступало место обществу, где заглавную роль стали играть достигаемые статусы. Это и стало называться открытым обществом. Точно и однозначно определить количество классов, число страт (или слоев, на которые они разбиваются), принадлежность людей к стратам очень сложно. Необходимы критерии, которые выбираются достаточно произвольно. Вот почему в развитой с социологической точки зрения стране, как США, разные социологи предлагают разные типологии классов. В одной семь, в другой шесть, в третьей пять и т. д. социальных страт. Первую типологию классов США предложил в 40-е годы XX века американский социолог Ллойд Уорнер [15, 45]: верхний-верхний класс включал так называемые "старые семьи". Они состояли из наиболее преуспевающих бизнесменов и тех, кого называли профессионалами. Проживали они в привилегированных частях города; нижний-верхний класс по уровню материального благополучия не уступал верхнему-верхнему классу, но не включал старые родовые семьи; верхний-средний класс состоял из собственников и профессионалов, которые обладали меньшим материальным достатком в сравнении с выходцами из двух верхних классов, но зато они активно участвовали в общественной жизни города и проживали в довольно благоустроенных районах; нижний-средний класс составляли низшие служащие и квалифицированные рабочие; верхний-нижний класс включал малоквалифицированных рабочих, занятых на местных фабриках и живущих в относительном достатке; нижний-нижний класс составляли те, кого принято называть "социальным дном" - это обитатели подвалов, чердаков, трущоб и прочих, малопригодных для жизни мест. Они постоянно ощущали комплекс неполноценности вследствие беспросветной бедности и постоянных унижений. Сложившаяся на момент составления этой типологии структура общества явилось прямым следствием начавшегося в XIX веке классового дифференцирования. Термин "верхний-верхний класс" означает, по существу, верхний слой высшего класса. Во всех двусоставных словах первое - обозначает страту или слой, а второе - класс, которому данный слой относится. "Верхний-нижний класс" иногда называют так, как он есть, а иногда обозначают им рабочий класс. Средний класс (с присущими ему слоями) всегда отличают от рабочего класса. Но и рабочий класс отличают от низшего, куда могут входить неработающие, безработные, бездомные, нищие и т. д. Как правило, высококвалифицированные рабочие включаются не в рабочий класс, а в средний, но в низшую его страту, которую заполняют главным образом малоквалифицированные работники умственного труда - служащие. Возможен иной вариант: рабочих не включают в средний класс, но оставляют два слоя в общем рабочем классе. Специалисты входят в следующий слой среднего класса, ведь само понятие "специалист" предполагает как минимум образование в объеме колледжа. Верхнюю страту среднего класса заполняют в основном "профессионалы". Профессионалами за рубежом именуют людей, имеющих, как правило, университетское образование и большой практический опыт, отличающихся высоким мастерством в своей области, занятых творческим трудом и относящихся к так называемой категории самонанятых, т. е. имеющих свою практику, свое дело. Это юристы, врачи, ученые, преподаватели и т. д. Именоваться "профессионалом" очень почетно. Их число ограничено и регулируется государством. Так, лишь недавно социальные работники получили долгожданный титул, которого добивались несколько десятилетий. Между двумя полюсами классовой стратификации американского общества - очень богатыми (состояние - 2 млн. долл. и более) и очень бедными (доход менее 6,5 тыс. долл. в год), составляющих от общей численности населения приблизительно одинаковую долю, а именно 5%, расположена та часть населения, которую принято называть средним классом. В индустриально развитых странах он составляет большинство населения - от 60 до 80%. Средний класс - уникальное явление в мировой истории. Скажем так: его не было на протяжении всей истории человечества. Он появился лишь в XIX веке. В обществе он выполняет специфическую функцию. Средний класс - стабилизатор общества. Чем больше он, тем меньше вероятность того, что общество будут сотрясать революции, межнациональные конфликты, социальные катаклизмы. Он состоит из тех, кто сделал судьбу собственными руками и, следовательно, кто заинтересован в сохранении того строя, который представил подобные возможности. Средний класс разводит два противоположных полюса, бедных и богатых, и не дает им столкнуться. Чём тоньше средний класс, тем ближе друг к другу полярные точки стратификации, тем вероятнее их столкновение. И наоборот. Средний класс - самый широкий потребительский рынок для мелкого и среднего бизнеса. Чем многочисленнее этот класс, тем увереннее стоит на ногах малый бизнес. В средний класс Америки второй половины XIX века входили все те, кто обладали экономической независимостью, т. е. владели предприятием, фирмой, офисом, частной практикой, своим делом, ученые, священники, врачи, адвокаты, средние менеджеры, мелкая буржуазия - социальный хребет общества. В середине XIX веке семья из среднего класса жила как в больших городах, так и в маленьких городишках, а также в пригородах. Это был доминирующий тип американской семьи. Отец в ней- величина скорее переменная, мать-постоянная. Причина этого (если рассматривать семью в контексте происходящих на протяжении всего XIX века социальных перемен), во-первых, - географическая рассеянность, постоянное физическое перемещение в пространстве и смена занятий, непрерывная погоня за своим шансом в жизни, которая бросает американца из конца в конец страны. Во-вторых, это техническая революция, превратившая Америку из фермерской страны в индустриальную с преобладанием населения, живущего в городах и пригородах. В результате промышленной революции американская женщина из средних и высших (но не низших) классов получила относительную свободу от домашнего хозяйства. Все эти перемены породили нескончаемый эгалитаристский процесс, который свел на нет всякую субординацию жен по отношению к мужьям, детей-к родителям и поставил в центр семейных отношений романтическую любовь и свободный выбор партнера. Доминирующий тип американской семьи можно рассматривать на нескольких уровнях: распределение полномочий в ней; ее внутренний эмоциональный климат, как он проявляется во взаимоотношениях между членами семьи и соотносится с внешним социальным опытом; насколько она стабильна и жизнеспособна; как она воспитывает детей. 2.2. Эволюция взаимоотношений внутри семьи 2.2.1. Послереволюционный период В послереволюционный период под влиянием Просвещения и республиканских идей патриархальные взгляды на семейные авторитеты пошатнулись: связь отец-король-Бог уступила место республиканской концепции союз-долг-согласие. В книгах и журналах печатались статьи, призывавшие к сохранению патриархальных авторитетов, однако во всю силу зазвучали также призывы к равноправию, которые не были слышны до революции. В июле 1792 года одна женщина написала в "Ледис джорнэл" (заголовок гласил: "Брак по-республикански"): "Я возражаю против слова "послушание" в семейных отношениях - смысл этого слова слишком широк и не поддается определению... По моему разумению, послушание в отношениях между мужем и женой является или, во всяком случае, должно являться обоюдным. Брак ни в коем случае нельзя рассматривать как договор между начальствующим и подчиненным, это союз взаимных интересов, основанный на дружбе и товариществе, где все разногласия должны решаться миром" [18,71]. В письмах и дневниках просвещенных женщин мы находим свидетельства тому, что именно романтическая любовь, а отнюдь не материальные соображения являлась истинным мотивом вступления в брак. Вот что писала 17 апреля 1802 года Мэри Орн Такер: "Дабы узы сделались шелковыми, родственные души должны слиться воедино, все прочие союзы я называю союзами рук, но не сердец - я счастлива, что связавшие меня узы неподвластны корыстному чувству и что моему сердцу, как и руке, " любо находиться в подчинении". Вот они, корни явления, впоследствии именуемого "браком, при заключении которого соглашением супругов устанавливаются количество детей и условия развода" [18 , 71]. О том, что на брак стали смотреть как на контракт и возлагать на него большие надежды, можно судить по статистике разводов. [34,72] После революции в штатах Новой Англии, где были разрешены разводы, их количество, как и количество заявлений о разводе, свидетельствовавших о том, сколь важное место занимали любовь и привязанность в семейной жизни, резко возросло. Добиться развода было по-прежнему нелегко, однако теперь уже в качестве серьезного основания для такового суд рассматривал не только женский, но и мужской адюльтер. Замужество уже не рассматривалось как экономический институт, а родители утратили власть над взрослыми детьми - теперь молодым людям дозволялось самим выбирать себе спутника или спутницу жизни. Эта новая свобода выбора сделала домашнюю гостиную центром общения молодых людей; изменились сами представления о брачных узах. Брак, основанный на чувстве и взаимопонимании, стал более равноправным. Вот как описывает идеальную, на ее взгляд, супружескую пару из Филадельфии Джудит Саргент Муррей: их взаимоотношения строились на "полном равноправии... как между друзьями; они прекрасно понимали друг друга - у них были общие вкусы и знания". Ключевым словом для определения идеала республиканской семьи было слово "взаимность"; я вновь цитирую Муррей: "...общие суждения, взаимная дружба и взаимное доверие, но, прежде всего взаимная терпимость" [18 ,70]. До середины XVIII столетия дом служил местом, где трудились, спали и возносили молитвы; теперь же он превратился в место проведения досуга и отдыха. Прием пищи стал процедурой более изысканной - появились вилки, ножи, стеклянная и фарфоровая посуда, чайные и кофейные сервизы. Чаепитие сделалось символом домашнего уюта, а чай - "предметом потребления, который означал перемену в укладе жизни. Отныне он принадлежал массовому потребительскому рынку предметов роскоши и ассоциировался с женской беседой и приятным светским общением в гостиной". Вероятно, это поможет нам осознать все значение акта бойкотирования чая как формы политизации семейной жизни. Чай символизировал также вновь - возникшие традиции в среде буржуазии и аристократии: домашний труд был вытеснен потреблением и светским времяпрепровождением. Горожанки все реже занимались основными видами производства (такими, как прядение), более популярным стал труд, являющийся завершающим этапом производственного процесса (например, шитье); кроме того, женщины стали уделять больше времени воспитанию детей. Вытеснение продуктов домашнего производства рыночными товарами сократило долю изнурительной, трудоемкой работы - в семейной жизни появилось место для чувств [18 ,70]. Среди определенных слоев населения начала падать рождаемость, что, вероятно, было еще одним следствием основанного на обоюдности брака и возросшей ответственности за воспитание детей. Изначально падение рождаемости было вызвано тем, что люди вступали в брак в более зрелом возрасте, однако в начале XIX века рождаемость продолжала падать уже явно по причине сознательного планирования семьи. Одно тщательное исследование колонии квакеров в период Американской революции обнаружило тому подобные свидетельства: устанавливались сроки рождения младших детей. Каковы бы ни были способы избежать беременности - воздержание, прерывание полового акта или продолжительное кормление грудью, - целенаправленный контроль над рождаемостью, безусловно, требовал обоюдного, если не сказать равноправного, решения [18 ,71]. Правовое положение женщин после революции далеко не соответствовало идеалам республики. Замужние женщины по-прежнему оставались feme covert и находились под опекой своих мужей, не обладая правом владения собственностью. 2.2.2. Первая половина XIX века Развитие коммерции и промышленности медленно и неуклонно отделяло "работу" от семьи. Для женщин среднего сословия это означало то, что замужество уже не являлось формой экономического сотрудничества. Буржуазная семья, где все больше внимания уделялось воспитанию детей, - жизнь в такой семье строилась на товариществе, любви и потреблении - существовала на деньги, заработанные мужчиной. Если верить популярной литературе XIX века, женщинам принадлежала частная сфера - дом, мужчинам - общественная работа. "Апостол Павел знал, что говорил, когда советовал женщинам заниматься домом и семьей, - писала г-жа Джон Сэнфорд. - В доме царит мир, а в делах по хозяйству есть что-то успокаивающее. Дом может не только укрыть от невзгод, но и уберечь от любых заблуждений и ошибок". [18 ,76] Мужские и женские образы жизни являлись средоточием всего комплекса различий, характеризующих эти две сферы. Работа в представлении мужчин означала нестабильный мир конкуренции, где платят за труд и где открыт простор для предпринимательства. Домашний труд женщины, несмотря на свою изнурительность, не считался "работой": во-первых, он был бесплатным и, во-вторых, выпадал из поля зрения мужчин. Водораздел, отделяющий женщин с их кругом домашних обязанностей от общественной жизни, повлиял на формирование понятия республиканского долга в сфере предпринимательства, Превыше гражданской добродетели и служения общественному благу предприниматели ставили право личности (мужчины) на владение и пользование собственностью, рассматривая его как основную конституционную свободу. Коллективная ответственность и добродетель оказались в подчинении частному интересу. Таким образом, женщины стали носительницами нравственных ценностей, которым новый общественный строй грозил уничтожением. Если мужчины соперничали друг с другом, то женщины являли собой образец сотрудничества; мужчинам был присущ рационализм, женщинам - эмоциональность и импульсивность; мужчины создавали атеистический и аморальный политический и экономический строй, женщины сохраняли набожность и мораль; мужчины стремились к господству. Мужчине семья обеспечивала эмоциональный тыл, в то время как для женщины сокрытые в семейной жизни подводные камни стали еще более опасными. В городах браки между представителями среднего сословия заключались по любви и на основе свободного волеизъявления (поистине взаимное притяжение противоположностей). В самом деле, женщины получили большую самостоятельность в выборе мужа - то был определяющий момент в их судьбе, так как они попадали в материальную и юридическую зависимость, должны были рожать и воспитывать детей; но если семейная жизнь не удавалась, им неоткуда было ждать помощи. Несмотря на то, что привязанность и симпатия были возведены в принцип брачного института, он все же не стал равноправным. На рабовладельческом Юге царил патриархат, - отцы властвовали над женщинами, детьми и рабами. На Юге идеологический подтекст отделения общественного от частного и мужского от женского, был совершенно иным. Ибо таковое не являлось результатом коммерциализации городов, а отражало совокупность иерархий пола и расы. В экономической структуре сельского хозяйства не происходило разделения по схеме "дом-работа". На плантациях работали все, независимо от пола и классовой принадлежности. Хозяйка следила за садом, производством молочных продуктов, обработкой, хранением и приготовлением пищи, изготовлением одежды, а также за состоянием здоровья, как белых, так и черных. Эфемерный образ южной красавицы, излучавшей благородство и одухотворенность, не соответствовал действительности, - хозяйка выполняла тяжелую физическую работу и несла на своих плечах бремя управления плантацией. На небогатых фермах белая женщина, не имевшая рабов, сама занималась сельскохозяйственным трудом, который мало чем отличался от труда колонисток. Романтизация семьи и дома на Юге была сильнее, чем на Севере. Уединенный образ жизни белых женщин, живущих в сельской местности, поддерживал возведенную на пьедестал идеологию индивидуализма. В то время как женщины Севера организованно добивались установления единых норм сексуального поведения мужчин, белые южанки были всецело преданны идее женского целомудрия, особенно в добрачной жизни. В 1 8 2 7 году один плантатор писал: "Единственное, в чем муж должен быть уверен, так это в чистоте поведения его жены до свадьбы" [18 , 96]. Жены, чья жизнь могла быть разрушена при малейшем подозрении их в безнравственности, отдавали себе отчет в том, что их мужья, отцы и сыновья постоянно развлекались с негритянками, являвшимися их собственностью. Отсюда явствует, что в основе господствовавшей на Юге идеологии разделения лежало рабство - фундамент экономической и социальной жизни. Белые женщины не имели никакого социального влияния и категорически не допускались к общественной деятельности. Чувство вины за свои сексуальные похождения было одним из мотивов, заставлявших белых мужчин глубоко чтить женское целомудрие. В 30-е годы был распространен тост, восхвалявший "женщину... чей дух снисходит на нас, как милый сердцу Юг, который согревает своим дыханием поле фиалок и то отнимает, то придает нам силы". За [28 ,97] этой учтивостью мужчин, попиравших законы целомудрия и расовые табу, скрывались вина и страх. Вина за свои поступки и страх затаенного женского гнева - рабынь и белых - побуждали мужчин утверждать свою власть и отстаивать "честь", не гнушаясь применением силы. Насильственное подавление сопротивления негров сублимировало чувство вины. Стремление властвовать над женщиной диктовалось еще и страхом - ведь забота женщин о чистоте морали могла легко перекинуться на несправедливости рабства [18 ,97]. Авторитет плантаторов зиждился на беспрекословном, безоговорочном подчинении, как белых женщин, так и рабов, однако сопротивление со стороны женщин никогда не пересекало расовых границ. Расизм и рабство препятствовали солидаризации женщин. На Севере женщины из высших и средних слоев общества относились к представительницам рабочего класса и проституткам как к сестрам; что касается белых южанок, они и помыслить не могли о том, чтобы воспринимать рабынь как ровню. Свидетельства же самих рабов говорят о чрезвычайной жестокости хозяек, которые регулярно подвергали их безжалостным поркам и унизительным наказаниям [18 ,97]. Небогатые белые американские семьи, не имевшие рабов, боролись за жизнь на клочках неплодородных земель. Благодаря сохранению разветвленных родственных связей общинные традиции оставались по-прежнему сильными - в их основе лежали религиозность и взаимопомощь, а также известное неприятие господства плантаторов. Однако, поскольку повседневная жизнь женщин из таких семей складывалась из непрерывного труда, они были разобщены, а расизм не позволял им отождествлять себя с негритянками, хотя быт и уровень "материального благосостояния" последних мало чем отличались от их собственных. Времена, несомненно, менялись, но прежде, чем подняться по социальной лестнице, женщине пришлось спуститься на несколько ступеней. До индустриальной революции история Америки характеризовалась контрастом аристократии, с одной стороны, и всех остальных - с другой. Но теперь в структурах власти аристократия стала вытесняться средними классами. Однако экономические успехи ничего не значили без успехов социальных, и неотъемлемой чертой XIX века стала маниакальная борьба за продвижение по ступеням к успеху. В Америке эта борьба была скорее горизонтальной, чем вертикальной: все были равны, но каждый стремился получить больше равенства, чем все остальные. Одним из показателей успеха было то, что домашняя хозяйка должна иметь слуг, которые бы все делали за нее; торжество среднего класса можно наглядно проиллюстрировать цифрами статистики занятости населения. На 16 мужчин и женщин, населявших Америку, согласно переписи 1841 г., приходился один человек домашней прислуги. Десять лет спустя, из трех миллионов женщин и девушек от десятилетнего возраста и старше, зарабатывавших себе на жизнь, одна из четырех работали служанками. К 1871 г. их число увеличилось до 1 204 477. На протяжении всего XIX века и до 1914г. работа домашней прислуги была самой распространенной среди эмигранток и вторая по частоте в целом [16, 327]. Жена представителя среднего класса, освобожденная от хлопот по хозяйству, должна была чем-то заполнять свое время. И она сама и ее муж были убеждены (так же как и книги по этикету, буквально наводнявшие рынок в XIX столетии), что она живет как благородная леди. Мужчины среднего класса были привязаны к своей работе, и их жены и дочери были предоставлены самим себе. Некоторые заполняли время полезной работой, но большинство женщин просто ходили целый день по магазинам или в гости к соседкам посплетничать, а то и просто бездельничали или упражнялись в хороших манерах. Э. Дж. Грэйвс говорит о женщинах, которые "в своем честолюбивом стремлении походить на благородных леди используют свои прекрасные ручки только для того, чтобы играть кольцами, прикасаться к клавишам пианино или струнам гитары" [23, 27-28]. Женщины несли ответственность за воспитание своих детей, поддержание домашнего очага и соблюдение морали; сердобольная мать должна была воздействовать на детей "мягко", используя новые педагогические методы убеждения вместо принуждения. Устои викторианского дома, который держался на женщине, вдохновляли буржуазных реформаторов и миссионеров (как мужчин, так и женщин) на то, чтобы внедрять модель буржуазных семейных отношений в каждую группу населения, живущую по другим законам. 2.2.3. Период после гражданской войны Отношение к браку как "священному союзу" после гражданской войны стало изменяться под воздействием целого ряда причин, среди которых - бурное развитие права, демократизация общества, дух конкуренции и прагматизма, порожденные новыми экономическими отношениями (капитализм). Д. Бурстин отмечает, что после гражданской войны сформировались специфичные для Америки условия, когда борьба за успех для честолюбивых молодых людей, мечтающих о юридической карьере, зависела не столько от углубленного изучения основополагающих юридических принципах, сколько от внимания к деталям, учета новых нюансах факта и способности договариваться и устраивать дела [5, 82]. Первая реальная возможность выгодной с точки зрения конкуренции деятельности в области юриспруденции была найдена Невадой в такой отрасли права, как развод. Это была сфера издавна существовавших противоречий. С завоеванием независимости было подтверждено право каждого штата по своему усмотрению принимать закон о разводе. Дух времени, приверженность свободе и ненависть к любой тирании, всколыхнувшие в некоторых частях страны движение за ликвидацию рабства чернокожего населения, побудили других выступать против домашней тирании и принести освобождение тем (как сказано в одном памфлете, написанном в 1788 году), "кто зачастую соединен вместе в наихудшем из всех возможных союзов... освобождение несчастному мужу, находящемуся под башмаком у жены, или забитой, обижаемой, презираемой жене... Они не только приговорены, как преступники, к своему наказанию, но их наказание должно длиться до самой смерти" [5, 89]. Между Революцией и Гражданской войной большинство штатов либерализовали свое законодательство в области развода. Если брать ситуацию в целом, то новые штаты, созданные в северо-западной части первоначальной территории США, были либеральнее, тогда как штаты, расположенные вдоль побережья Атлантики, отличались более жестким законодательством, причем особенно жесткими были законы в Нью-Йорке и Южной Каролине. Почти во всех штатах происходил процесс упорядочивания и стандартизации бракоразводной процедуры. К 1867 году тридцать три из имевшихся тогда тридцати семи штатов законодательно отменили оформление развода через легислатуру штата. Это был важный шаг на пути к демократизации развода, поскольку ранее "частный акт" законодательного органа штата был инструментом, при помощи которого состоятельные и влиятельные граждане получали особые привилегии при разводе. Но оставалось множество различных предписаний на сей счет, так как в рамках федеральной системы брак и развод оставались прерогативой штатов. Именно федеральная система породила практику "миграционного" развода. Состоящий в браке человек, который находил законы своего собственного штата неудобными для себя, временно переезжал в другой штат, чтобы получить развод там. До Гражданской войны, неудачно женившиеся жители восточной части США ехали освободиться от брачных оков на Запад: в Огайо, Индиану, Иллинойс. "Нас затопила толпа обижаемых и обижающих, раздражительных, сладострастных, экстравагантных, не подходящих друг другу мужей и жен, как раковину при засоре затопляет грязная вода всего дома", - писала в 1858 году газета "Индиана дейли джорнэл". Хорейс Грили с неодобрением рассказывал о том, как известный житель Нью-Йорка поехал в Индиану, получил развод к ужину "и в течение вечера женился на своей новой возлюбленной, прибывшей туда специально для этого и остановившейся в том же отеле. Вскоре они отправились домой, не нуждаясь более в услугах штата Индиана; а по прибытии он представил свою новую жену ее ошеломленной предшественнице, которой все это сообщил и предложил собирать вещи и убираться восвояси, поскольку в этом доме места для нее больше нет. И она ушла". В 1873 году легислатура Индианы ввела в действие новый жесткий закон, покончивший с миграционным бракоразводным бизнесом штата. Но Чикаго все еще пользовался печальной известностью центра разводов, а бракоразводный бизнес, как и другие виды предпринимательской деятельности, вместе с населением стал передвигаться на Запад. Ходили рассказы о том, как специально созванное собрание рудокопов в Айдахо могло услужить кому-нибудь из своих, торжественно расторгнув его брак [5, 90]. Среди благ, которыми соблазняли западные штаты, были расплывчатые формулировки допустимых оснований для разводов. Некоторые штаты фактически ввели в действие всеобъемлющую формулировку, допускающую любую причину, которую суд сочтет подходящей. Таким же важным фактором в конкуренции в области миграционного бракоразводного бизнеса были неопределенно сформулированные, почти не существующие требования в отношении необходимости проживания на территории штата [13 ,90]. В течение двух десятилетий после 1850 года ежегодное число разводов на тысячу жителей в Неваде было примерно в десять, а количество браков - в двадцать раз больше, чем в среднем по стране. Уровень разводов в Неваде в пять раз превышал соответствующий показатель любого из ее ближайших конкурентов (Флориды, Оклахомы, Техаса, Аризоны, Айдахо, Вайоминга и Аляски); браков же в Неваде заключалось в десять раз больше, чем у ближайшей ее соперницы Южной Каролины [13 ,90]. Викторианские нормы морали разрушались постепенно. Демократизация во всех сферах общественной жизни, бурный рост городов и новых технологий приближали семью к другим общественным институтам, менял и самосознание американских домохозяек. Отныне женщина должна была стать символом статуса своего преуспевающего супруга, как это делали деньги, дом, одежда и прочие неодушевленные предметы. Разница лишь в том, что жена-символ должна была сама заботиться о своем виде. Например, она обязана иметь приятную наружность, уметь удалять следы загара (ведь смуглая кожа - верный признак тяжелого труда), одевать соответственно положению супруга и т. д. [2 , 192] Буржуазная идеология того времени всячески поддерживала представление об "истинной леди", всячески сопротивлялось распространению идей тех американок, которые призывали вести борьбу против женского угнетения и бесправия. Буржуазный моралист О. Браунсон, печатавшийся в женских журналах того времени, уверял, будто точно осведомлен о психическом складе истинной леди: женская независимость - абсурдная вещь, - заявлял он, - лишь подчиненная женщина может стать компаньоном, создателем уюта, ангелом-хранителем [31]. В городах новые грандиозные торговые центры пришли на смену старым маленьким и патриархальным магазинам. Точно так же как огромные американские отели заменили гостиницы Старого Света. С появлением больших магазинов и отелей у жителей новых американских городов развивалось чувство собственного достоинства и важности. Хождение в магазины и покупка товаров становились привычным явлением - свидетельством зарождения новых общественных отношений в новой Америке. Универсальные магазины и отели были своего рода символами веры в будущее растущих сообществ. С самого начала XIX века отели служили общественными информационными центрами. В регистрационном журнале, в графе "примечание" предоставлялась возможность вписать несколько строк, рекомендующих свой товар, либо высказать взгляд на деловую жизнь страны. "Дж. Сквайерс с женой и двумя детьми, - зарегистрировался постоялец отеля "Трентон-фолз" в Нью-Йорке. Следующий постоялец подписался следующим образом: "Дж. Дуглас со слугой. Без жены и детей - уж больно трудные времена" [7, 182-183]. С позволительной для туриста склонностью к преувеличению Троллоп следующим образом описывает гостиничный образ жизни американского среднего класса: "Молодые семейные пары в Америке не страдают склонностью к ведению домашнего хозяйства, имея самые различные к тому причины. Мужчины здесь отнюдь не скованы работой по найму, как у нас. Если какой-нибудь юный Бенедикт не сумел пристроиться адвокатом в Сейле-ме, не исключено, что он вынырнет процветающим сапожником в Фермопилах. Джефферсон Джонсон потерпел неудачу со своей лесопилкой в Элеутерии, но, прослышав о вакансии баптистского проповедника в Биг-Мад-Крике, в течение недели сорвался с места с женой и тремя детьми. Эминадаб Уиггз устраивается клерком в контору пароходной компании на реке Понгоуонга с твердым убеждением, что через полгода будет уже зарабатывать себе на хлеб совсем в другом месте. При такой жизни даже большой гардероб в обузу, а мебельный гарнитур, - что стадо слонов. К тому же молодые мужчины и женщины вступают в брак, не имея за душой никаких накоплений для начала совместной жизни. Они довольствуются своими надеждами и уверены, что средства придут. В легкомыслии их здесь никоим образом не упрекнешь - так живет вся страна, а в ней, если человек чего-то стоит, работа обязательно найдет его сама" [7, 189]. Начинали размываться принятые в Старом Свете перегородки, отделявшие "общественное" от "личного". Интимное эмоционально нагруженное британское слово "дом" в Америке стало возможно заменить словом "жилище". Приватность уступала место публичности. Американцы вошли в новую сферу бытия, не имевшую четко очерченных рамок, дружелюбный коммунальный мир, который, строго говоря, не был ни публичным, ни приватным: мир, где все звали друг друга по имени, мир открытых дверей, крылечек и газонов, а также, разумеется, баров, ресторанов и вестибюлей отелей. В этой новой атмосфере утрачивала многое из былой интимности семейная жизнь. Случайные знакомые вскоре уже воспринимались, чуть ли не как "члены семьи". Классическим местом для формирования новой и зыбкой американской действительности, стирающей грани прежних различий, служил отель [7 ,188]. В то время как отель становился символом быстротечности жизни в динамичной Америке, южане гордились своим иммунитетом к "гиблой совместной жизни в отелях и их меблированным комнатам". Отель годился для людей типа "перекати-поле", которых Старый Юг (к счастью своему, как там считали) почти не знал. Там, где люди оседали, каждый гражданин превращался в землевладельца с развитым "чувством дома". В постоянстве домашнего очага коренилось и чувство уважения к незыблемости общественных установок страны. Но если "американская система" как образ жизни для непоседливого предприимчивого населения новоявленных городов не была лишена недостатков, то и достоинствами она обладала немалыми. Ослабляя семейные узы, она в то же время сокрушала кастовые барьеры. И если приглушались интимность и индивидуальность, то стимулировалось чувство локтя. В Америке, пожалуй, складывался новый тип уз, связующих людей, новая семья. [7 , 192] Во второй половине XIX века в американское общество стало внедряться страхование жизни. Страхование в области коммерции стало очень прибыльным делом. Когда существовали местные общины, друзья и соседи, готовые прийти на помощь в несчастье, были всегда рядом. Церковь старалась заботиться о вдовах и сиротах. Соседи, собравшие деньги на строительство коровника, не отказывались от сбора средств и на строительство нового, если старый сгорел. Но ослабление связей в общинах и рост числа жителей в них способствовали расширению потребностей и запросов. Те люди, которые не могли полностью положиться на своих соседей, и те, чьи родственники уехали в отдаленные районы страны, вынуждены были искать для себя иную опору. Страхование в определенном смысле заменило им связь с семьей, соседями, членами общины. Кроме того, оно решало проблему гарантии безопасности учреждением единого материального фонда, из которого человек при необходимости мог позаимствовать средства. Точно так же, как строительство водопровода в городах, подобное предоставление людям возможности заимствовать средства из единого крупного фонда способствовало разъединению, обособлению людей. Страхование было личным делом каждого. Человек, имеющий хорошую страховку, гораздо меньше нуждался в поддержке родственников и получал с нее пособие независимо от их согласия, даже не ставя их в известность. По своей природе страхование - новый вид потребительского сообщества - было широкомасштабным институтом демократической направленности. Женщины в растущих городских средних классах были в лучшем положении, в котором, однако, имели место сходные проблемы, как-то: работа вне дома, юношеская самостоятельность, материнское содружество. Внешне городской средний класс был предан, прежде всего, идее утверждения стиля жизни, в котором главным были дом и материнство. Итак, сложились условия для более полного, чем когда бы то ни было, воплощения индивидуалистской идеологии. Рождаемость резко упала с 6-8 детей в среднем в 1800 году до 4-5,75 спустя столетие. Появление в городах булочных, прачечных, готовой одежды и консервов сократило объем традиционно домашней работы. Появление новых домашних удобств, таких, как водопровод, кухонные плиты, сократило физические усилия, необходимые для приготовления пищи или стирки. [18 ,146] Благодаря этим переменам гораздо больше времени и внимания женщины смогли уделять духовному и физическому воспитанию детей. Строившиеся дома все более отражали викторианскую приверженность уединенности (отдельная спальня для каждого ребенка и тщательное разделение семейного пространства в гостиных, где можно принимать людей). "Профессионализация" женской сферы предусматривала отдельные комнаты соответственно для различных видов деятельности: шитья, музыки, завтрака, обеда и сна. Предполагалось, что в таких домах большая часть работы должна выполняться прислугой, чья комната была скрыта "черной" лестницей и прямо сообщалась с кухней. Управлять хозяйством в таком доме было непросто; появились женские журналы, такие, как: "Уименз хоум компаньон" (1873), "Уименз хоум джорнэл" (1878), "Ледиз хоум джорнэл" (1883)" и "Гуд хаускипинг" (1875). В них содержались советы известного лидера женского движения Катарин Бичер современным женам. [18 ,147] Журналы также предлагали рекламу товаров для дома, которые были призваны приблизить домашнее хозяйство и искусство его ведения к совершенству, а заодно содействовать росту потребления соответствующей продукции. Семья, в известном смысле, превращалась в коллектив потребителей. Характерной чертой американского общества в 1890-е годы стало преобладание промышленных городов над традиционными маленькими общинами. Женщины и мужчины одинаково трудились на больших и шумных фабриках, принадлежавших огромным корпорациям с вертикальной структурой управления. Новый класс стремился контролировать предложение и спрос на сырье, готовую продукцию, рабочую силу; рационализировать производственный процесс, дробя его на мельчайшие компоненты, с применением нового оборудования и технологий. Жены и дочери преуспевающих менеджеров жили в пригородах, куда можно было доехать на трамвае, вдали от огромных убогих и нездоровых районов, которые заселялись прибывавшими иммигрантами. Жены фермеров на Юге и на Западе видели, как их мужья стремительно погрузились в избирательную политику - сферу, из которой сами женщины были исключены, - в надежде выбраться из долговой кабалы, после того как банки и железные дороги разрушили их кооперативы. В этот период урбанизации, индустриализации и многочисленных конфликтов возникло два новых социальных типа женщин: "новая женщина" среднего класса и "девушка-работница", - представительницы каждого из которых обладали такой мерой индивидуальности и самостоятельности, что напугали многих своих современниц. Их взаимодействие вдохновило появление новой "домашней политики" и расцвет добровольных женских ассоциаций, что привнесло в средний класс некоторые аспекты материнского содружества. Тем не менее, индивидуальность новой женщины и девушки-работницы наметила сдвиг от викторианской культуры общего домашнего очага в сторону самостоятельности, развлечения и потребления [18 , 153]. Создание к концу XIX века общества неограниченного потребления и общества новых производственных технологий изменило ведение домашнего хозяйства. По мере того, как все эти механические приспособления, использующие коммунальные ресурсы - воду, газ и электричество - входили в повседневный американский быт, и по мере того, как домашняя хозяйка переходила от угольной печи к приборным щиткам [5 , 462], менялось ее представление о семейной жизни и о ее роли в ней. Как видно из вышесказанного, со второй половины XIX века американская семья несет бремя перемен, образа жизни и отношений с другими общественными институтами, имеющими немаловажное значение для культуры в целом, и находящимся в этом смысле в передних рядах. Меняется отношение к браку и безбрачию, а единобрачие заменяется правом вступать в повторные браки, меняется отношение к измене, сексуальным отношениям супругов [32]. 2.3. Демократизация образования США (XIX век) 2.3.1. Период конца XVIII - середины XIX века (до гражданской войны) Судьба школ и других образовательных заведений в США были тесно связаны с историей формирования буржуазной экономики страны и общественно-демократическими процессами, происходящими в ней. Эта связь и определила специфику развития американских образовательных учреждений XIX столетия. Так как поселенцы были разной национальности и принадлежали к тому или иному религиозному направлению, то и школы в различных колониях складывались не по единому типу. Но и в этом многообразии преобладали школы английского типа. Как правило, школы функционировали на средства местных управлений или частных пожертвований. В конце XVIII века в США по-прежнему не существовало стройной системы образования. Оно носило в основном частный характер, и его выгодами могли пользоваться лишь богатые. Между начальной и средней школой не было достаточной преемственности. Национальная система образования США со всеми ее специфическими особенностями, начала складываться после Войны за независимость. Большие заслуги в становлении системы образования нового буржуазного государства принадлежат видным американским просветителям Б. Франклину и Т. Джефферсону. Последний в заметках о штате Виржиния [1 , 155-279] писал, что "единственным надежным хранителем власти и правительства является сам народ. И как раз для того, чтобы люди стали в этом надежными, необходимо до определенной степени усовершенствовать их сознание... Поправка к нашей конституции должна в этом помочь нашему народному образованию". [1, 156] В 1786 году в письме к Уиту Джефферсон излагает мысль о том, что самый важный законопроект во всем подготавливаемом своде - закон "о распространении знания среди народа". "Для сохранения свободы и счастья нельзя, - по его словам, - изобрести более прочного фундамента". [1, 156] В сентябре 1817 года в плане создания начальных школ Джефферсон пишет: "право это или же долг общества - заботится о своих маленьких гражданах против воли их родителей? И как далеко простирается это право и долг на охрану жизни ребенка, его собственности, его образования, его морали и нравов". В билле "О всеобщем распространении знаний" (1779) он предусматривал осуществление всеобщего обязательного образования и организацию для этой цели школы двух ступеней - элементарной и грамматической. [10, 511] Создание бесплатной начальной школы проектировалось на средства, получаемые в результате сбора налогов. Следующей ступенью были четырехгодичные, средние (грамматические) школы. В первую половину XIX века почти во всех штатах были приняты законы о введении бесплатного начального образования. Так, к началу сороковых годов XIX столетия государственная начальная школа охватила около половины детей штатов новой Англии, седьмую - центральных и шестую часть детей - западных штатов. [10, 513] Очевидно, что уже первые законодательные акты говорят о стремлении подчинить школу потребностям экономики, прочно связать ее с нуждами развивающейся промышленности и сельского хозяйства. Дух практицизма, который характерен для американской школы и сегодня, обусловлен этими историческими причинами. Отделение государства от церкви (1818 год) позволило легче перейти к созданию светской школы. Это привело к тому, что в американских школах, меньше ощущалось религиозное влияние, чем в странах западной Европы того времени [25, 155]. Федеральное правительство передало делообразование в руки законодательных собраний штатов. Тем самым была закреплена исторически сложившаяся децентрализованная система образования, при которой немаловажную роль играла общественность, так как школы содержались на средства жителей. Децентрализация способствовало привлечению населения к решению многих школьных вопросов и создавало более благоприятные условия для развития образования. По мнению же Бурстина [6, 205], процесс демократизации образования в Америке XIX века, с самого начала шел под влиянием различных факторов. Первое: неопределенность американского права и нечеткость различий между колледжами и университетами способствовали разрушению монополии в образовании. Ни пороки, ни добродетели древних монополий (Оксфорда и Кембриджа) не могли быть перенесены за океан, так как многие традиции образования Старого Света затушевывались и теряли всякий смысл в Америке, в частности правовые полномочия различных органов управления колониями, особенно это касалось права создавать корпорации и устанавливать монополию, отличались друг от друга, ничто не имело так много последствий, как эта неопределенность правовой ситуации в Америке. Накануне революции, по крайней мере, девять созданных в колониях учебных заведений (которые существуют и поныне) уже присуждали степени. В это время в Англии было всего лишь два учебных заведения, обладавших правом присуждать степени, - Оксфорд и Кембридж, чья уходящая корнями в далекое прошлое монополия все еще обеспечивалась искусно выработанными правовыми нормами, определяющими отличительные особенности этих заведений. Законность права старейших американских колледжей - Гарварда, Уильям-энд-Мэри и Йеля - присуждать степени основывается, как сказал бы юрист, на "праве давности", т.е., проще говоря, они в течение долгого времени присуждали степени и никто им этого, по сути, не запрещал. История американского высшего образования могла бы быть совершенно иной, как, впрочем, и многое другое в американской культуре, если бы на американскую почву было полностью перенесено принятое в Англии резкое разграничение между корпорацией, обладающей монопольным правом присуждать степени и называющейся "университетом", и всеми "другими заведениями"; если бы был создан единственный для всех американских колоний королевский университет; если бы всем колониям было четко и определенно запрещено присуждать степени. Второе: контроль извне сделал колледж частью общества. Ученые, группировавшиеся вокруг университета, ревностно оберегали свою власть. А в Америке протестантский дух, присущий колониям, был, безусловно, созвучен усилению "мирского" (т.е. неакадемического) контроля. Протестантская Реформация предоставила мирянам возможность участвовать в управлении церквами; другим моментом в подрыве власти класса священнослужителей явился допуск мирян к управлению университетами. "Со времен Реформации, - писал один из американских авторов в 1755 году, - понятие священности 7 колледжей и других религиозных папских заведений было отброшено... [6 , 211] Стало очевидным, что участие "мирян" в управлении колледжами в большей степени определялось объективными условиями и отсутствием в Америке каких-либо институтов. Колледжи создавали небольшие общины; светские советы по управлению помогали в распределении ограниченных ресурсов колледжей и были посредниками между ними и общиной, без поддержки которой никаких колледжей не было бы вообще. Управление новыми институтами неизбежно попадало в руки представителей всей общины. Таким образом, еще в колониальный период возникла та модель управления извне, которая в дальнейшем всегда будет присуща американским колледжам, где из представителя общины создавался совет попечителей, который на законном основании владел колледжем и управлял им. Американским колледжам не суждено было стать самоуправляющимися гильдиями людей науки. В третьих, географическое расстояние, представители многочисленных и разнообразных колледжей, разделенных значительными расстояниями, никогда не были объединены в сообщества ученых людей и не осознавали себя таковыми. Первостепенной целью американских колледжей было не умножение числа образованных людей на континенте в целом, а скорее обеспечение того или иного региона страны знающими священниками, юристами, врачами, торговцами и политическими деятелями. В Америке высшее образование строилось по территориальному принципу. Это различие имело большое значение, поскольку рассредоточение высшего образования служило укреплению местной основы федерального союза. Приближенность колледжа к дому, и, следовательно, меньшая стоимость обучения, по всей видимости, были решающими факторами при выборе колледжа. В четвертых, социальная и географическая мобильность. Колледжи, имевшие непрочное положение, конкурировали друг с другом, стараясь завоевать себе репутацию, обеспечить финансовую поддержку, и, самое главное, привлечь студентов. Несмотря на конкуренцию между колледжами, стоимость высшего образования, все же не была низкой. И хотя честолюбивые родители могли получить ссуду на образования своего сына, было очевидно, что обучение в колледже не для бедных. В начале XIX века еще не существовало широкой постоянной системы стипендий. Тем не менее, принимая во внимание все вместе взятое, положение с высшим образованием в Америке, было намного лучше, чем в Англии. Отличительной чертой американского колледжа являлся не объем передаваемых им знаний, а сведения о том, где и кому эти знания передавались. Преимущество американских высших школ заключалось в их количестве. По традиционным меркам, американцы были менее образованными. Но они создали новые критерии ценности образования [6 , 205-220]. Примечательной в этой связи была новая, более универсальная роль, которую играли женщины. Уже в начале XIX века, рост влияния средних классов и распространение грамотности, привели к улучшению положения в образовании женщин. Американки были более разносторонними, более активными, играли более активную роль, и в целом их деятельность вне семейного очага была более успешной [6 , 220]. Огромное расстояние, географическая и социальная мобильность, нехватка школ для детей представителей новых классов, расширили круг обязанности женщин, возложив на них ответственность за обучение членов семьи. В 20-30-е годы XIX века/возник новый, гораздо более серьезный тип школ. Их основательницы, Эмма Уиллард, Катарин Би-чер и Мэри Лайон, стремились дать женщинам образование, которое бы позволило им стать не только истинными республиканками, но и просвещенными педагогами. Таким образом, учительская профессия расширила границы общественной деятельности женщин, - предпосылкой для этого послужило новое понимание семейного и морального долга. Число образованных молодых женщин возрастало пропорционально повсеместному массовому спросу на учителей там, где граждане хотели овладеть грамотой. Так как женщины-учительницы удовлетворяли растущие потребности нации в образовании с наименьшими экономическими затратами, учительская профессия стала преимущественно женской. Для советов попечителей и директоров школ с самого начала стало очевидным, что женщинам можно платить вдвое, а то и втрое меньше, чем мужчинам. К 1830 году в одном из районов штата Массачусетс из каждых пяти школьных педагогов трое были женщинами. А к концу 1830 года каждая пятая белая уроженка Массачусетса в течение некоторого времени преподавала в школе! Определяющим событием, давшим толчок этому новому движению, стало предложение города Троя, штат Нью-Йорк, сделанное в 1821 году Эмме Уиллард, основать женскую гимназию - в ее распоряжение предоставлялись здание и группа помощниц. К тому времени [18,78] Уиллард стала горячей энтузиасткой женского образования, она считала, что ключ к процветанию новой республики - в возможностях, заложенных в женском характере, которые могут должным образом реализоваться только в том случае, если женщина получит настоящее образование. Она обогатила идеал матери-республиканки, воспитывающей добропорядочных сыновей, образом женщины-педагога, наставляющей мальчиков и девочек на путь истинный. С 1821 по 1872 год из стен гимназии Уиллард вышло более двенадцати тысяч выпускниц. Они-то, эти бывшие гимназистки, и составили основной контингент женщин-педагогов от Новой Англии до крайнего Юга. Многие основали собственные женские академии. Типичным примером может служить Каролин Лайви. После окончания Троянской гимназии она вышла замуж за священника и поселилась с ним в Риме, штат Джорджия. Здесь она возглавила местную женскую академию, просуществовавшую долгие годы, где учились пять тысяч девочек, которые изучали естествознание, язык и этику, воплощая в жизнь мечту Эммы Уиллард [18,78]. Еще более пылко, чем Эмма Уиллард, отстаивала взаимосвязь между семейным долгом и образованием Катарин Бичер. Она считала, что женское начало, роднившее всех женщин между собой, способно преодолеть классовые, географические и религиозные различия, так как все женщины - духовные сестры, Веря в нравственное превосходство женщин, она полагала, что спасти нацию в моменты социальных катаклизмов могут образованные женщины - матери и педагоги. Она восставала против эгалитаристов, боровшихся за предоставление женщинам политических и экономических прав, и считала более целесообразным политизировать семейные обязанности. Мэри Лайон, основавшая гимназию в Маунт-Холиоке, внесла значительный вклад в солидаризацию женщин на основе религии и принадлежности к женскому полу и тем самым способствовала созданию новой формы финансирования школ и учителей. Она предложила открыть школу для девочек, "построенную исключительно на христианских принципах" и предназначенную для "тех, кто занимает скромное положение в обществе". Обращаясь к женщинам за финансовой поддержкой, она говорила: "Дело оказания помощи учителям - великое дело, и его необходимо осуществить, иначе наша страна погибнет, а мир так и останется под каблуком у мужчин", Люси Стоун, известная аболиционистка и защитница женских прав, вспоминала, что женщины, занимавшиеся в ее швейном кружке, сразу же откликнулись на призыв Лайон. "Белошвейки, тратившие время и деньги на помощь мужчинам в получении образования, бросили иголки и, прекратив работу, заявили: "Пусть мужчины, чьи плечи шире, а руки сильнее, сами зарабатывают на образование, мы же употребим свои куда более скромные возможности на то, чтобы обеспечить образование самим себе" [28,79]. Уиллард, Бичер, Лайон произвели революцию в образовании своего времени. В XIX веке мужчин и женщин, прошедших ту или иную школьную подготовку, было больше, чем когда бы то ни было раньше. К 1840 году 38% белых американцев в возрасте от пяти до двадцати лет посещали школу. К 1850 году большинство белых женщин владели грамотой, что составляло резкий контраст с XVIII веком, когда около половины женщин не умели даже поставить подпись (и еще более резкий контраст с рабынями Юга, которым учиться читать и писать было запрещено законом). Теперь многие женщины могли размышлять о своем, месте и роли в обществе. Женщины заявили о своей миссии педагогов и социальных реформистов, и это выходило за рамки домашнего круга. Растущее число женщин среднего класса начало приобретать в школах опыт сознательной жизни в период между детством и замужеством. Именно в высших школах и колледжах, особенно в пансионах, где они жили в атмосфере, которая стимулировала их способности и чувство женской солидарности. 2.3.2. Период середины XIX - конца XIX века (после гражданской войны) Некоторые женщины, глубоко убежденные в своем особом предназначении и будучи исключенными, из сферы профессиональной деятельности мужчин среднего класса, посвятили себя созданию женских профессий, которые впервые позволили женщинам среднего класса вести экономически независимый образ жизни. В 1870-е годы кампания по феминизации преподавательской работы, проводимая под руководством Катарин Бичер, полностью увенчалась успехом. Потребность в учителях росла, и это поощряло женщин получать образование. В большинстве штатов были учреждены школы для подготовки учителей, многие из которых затем влились в женские колледжи. На Юге черные женщины, такие, как Люси Лэни и Шарлотта Хоу-кинс Браун, возглавляли движение за учреждение институтов для черных женщин. Другие женские профессии аналогично воспринимались общественностью в зависимости от того, насколько они были связаны с ведением домашнего хозяйства. Вслед за участием женщин в Гражданской войне в качестве медсестер в 1873 году были открыты школы по подготовке медсестер в Бельвью-хос-питал в Нью-Йорке, в Дженерал-хоспитал в Бостоне и Коннектикут-хоспитал в Нью-Хейвене. В 1890 году насчитывалось 35 таких школ. Выпускницы этих школ начали организовывать ассоциации и работать над введением единой системы подготовки и приема экзаменов. С возникновением бактериологии и применением антисептики поднялся научный уровень профессии медсестры. В то же время профессиональная гегемония терапевтов расширила сеть больниц и научных центров, что в свою очередь повысило спрос на квалифицированных медсестер. Отношения между врачом-мужчиной и медсестрой складывались по принципу домашнего разделения труда, где роль женщины была подчиненной. Между тем многие из женщин среднего класса, получивших образование за границей, работали почти полностью самостоятельно в сельских и рабочих районах. Их скрытый протест против нарождавшейся медицинской иерархии продолжался до начала XX века [18, 149-50]. Другие женские профессии были в зачаточном состоянии накануне 1890-х годов. Библиотекари, социальные работники, учителя музыки, подобно школьным учителям и медсестрам, воплощали свои домашние добродетели в общественных функциях, Они зарабатывали лишь половину, а то и меньше того, что платили мужчинам в аналогичной сфере деятельности. Обычно женщины работали, пока были одиноки. После замужества они оставляли работу и редко когда к ней возвращались. Многие, тем не менее, предпочитали замужеству активную социальную деятельность и общение в своем кругу. Несмотря на то, что их профессиональные возможности были ограниченны, впервые для незамужних женщин среднего класса экономическая независимость стала реальностью в связи с ростом системы профессионального образования. К концу XIX века то множество университетов и колледжей, которое имела Америка, и та скорость, с которой они разрастались, были беспрецедентными. В США было 563 высших учебных заведения. К 1910 году их число составило около тысячи. Американские университеты стремились быть общедоступными, популярными и демократичными. Университеты и колледжи были местами обучения, где знания предметов и умение приложить их к делу, передавались тем, кому они потребуются в профессиональной деятельности. Новый тип высшего образования появился в результате целого ряда обстоятельств, характерных для Америки. Достаточно любопытным является тот факт, что этому способствовало наличие на Американском континенте пустующих земель, которые совершенно неожиданно превратились в основное средство для строительства и жизнеобеспечения новых учебных заведений. Так, благодаря тому, что федеральное правительство владело землями, которые были достоянием всего американского народа, стало возможным создание "земельных колледжей", или "колледжей с земельным наделом". Хотя эти колледжи были лишь одним из типов американских высших учебных заведений, они, безусловно, отражали новые веяния. Закономерным было также то, что идее нового высшего образования суждено было прийти не из великих восточных городов, над которыми витала тень Старого Света, а с Запада [5 ,610]. В конце девятнадцатого века наметилась перестройка детских образовательных учреждений. То, что дети стали привлекать большее внимание к общественности, имело свою причину: снижение рождаемости в 1870-е годы. Дети стали составлять меньшинство населения США, сделав эту часть граждан более заметной. Дети как социальная группа, требовали к себе пристального внимания не только государства, но и самой семьи. Основателем движения по изучению детских проблем в США стал Г. Стэнли Холл. В 1883 году Холл был назначен на пост профессора психологии в новом университете Джонса Гопкинса. Он решает превратить университет в ведущий центр по изучению новой науки - психологии - и выявлению возможностей ее использования в педагогике. Его исследования повлияли на деятельность американских образовательных учреждений и на основу американской морали. Термины "закон" и "правила морали" были заменены "нормами поведения". Усилия Холла по демократизации морали, открывали новые возможности для развития человека. За несколько десятков лет Холл и его последователи совершили в американском образовании революцию. В центре внимания педагогической науки были уже не преподаваемые предметы и учитель, а ребенок. То есть в центре внимания должен быть ребенок, его нужды и желания. Но для того, чтобы эта революция могла стать возможной, психологам необходимо было выяснить, о чем думает ребенок, что он чувствует, каковы его желания. В своем новаторском исследовании "Мысли детей" (1883 год) он открыл, что с ростом городов, дети, поступавшие в школу, имели совсем иные знания, во многом более ограниченные, чем бабушки и дедушки, выросшие на ферме. Холл предложил не только новый предмет исследования, но новую методологию - анкетирование. По мнению Холла, детская ложь не была обычным пороком, а являлась ложной формой поведения и заслуживала не наказания, а понимания. У детей ложь была неотъемлемой частью игры. Он подготовил родителей и детей к новому подходу в оценке непослушания детей. Он считал, что надо поощрять в ребенке стремление высказаться о своих истинных чувствах, какими бы они ни были, и сделать это он должен на своем собственном языке детского сленга, богатого оригинальными идиомами. Ребенок должен "жить в звучащем мире". Ему надо разрешать постоять за себя, когда на него нападают, так как это естественная реакция человека. Иными словами, действия ребенка не следует ограничивать жесткими оковами взрослой морали [33]. В конце девятнадцатого века в перестройке системы государственного образования, частных школ и учреждений высшего образования наблюдается ориентация на профпригодность и демократизацию, как в смысле доступности образования, так и в смысле методов обучения и организации учебного процесса. Дух прагматизма, конкуренции девятнадцатого века делает получение образования престижным и выгодным на пути к успеху и процветанию в капиталистическом обществе в равной степени, как для юношей, так и для девушек. В то же время большое внимание, как в семье, так и в обучении уделяется развитию индивидуальных способностей ребенка. Все больше образовательная функция семьи и функция передачи культурного наследия переходит к государственным образовательным учреждениям и другим частным заведениям. 2.4. Политическая роль семьи 2.4.1. Послереволюционный период Первая половина XIX века. Эпоха Единения Революция придала новый политический смысл домашней жизни, подняв роль женщины до определенного статуса в новом политическом порядке. Общественная жизнь была формальным сосредоточием "свободы", ареной, на которой одержимость и мастерство могли получить признание. Не имея доступа к этой сфере, значительно расширившейся в XIX веке, женщины создали новую форму общественной жизни. По-разному и в разной степени практически все группы женщин - средний класс, иммигранты, представительницы трудового класса и черного населения - посредством добровольных ассоциаций выражали свои интересы и организовывали общественную деятельность. Благодаря этому нашли свое общественное выражение частные перспективы и ценности, часто вопреки сопротивлению мужской элиты. Благодаря этому сохранились и приобрели политическую силу такие вытеснявшиеся из господствовавшей политической культуры нравственные ценности, как сострадание и справедливость. С первых дней, когда американские женщины играли роль помощников по ведению домашнего хозяйства, до борьбы за республику в эпоху революционных преобразований, политики феминистских реформ XIX века и борьбы за определение места женщины в общественной жизни и равенство полов на современном этапе они постоянно оспаривали и пытались заново определить границы общественной и личной жизни. Американские женщины пытались привлечь внимание, прежде всего к проблемам, тесно связанным с домашней жизнью, - таким, как здравоохранение, образование и благотворительность. Они вторглись в сферу общественного труда, работая вне стен дома в качестве наемных работников. На основе политического опыта женщин в эпоху Революции возникли новые представления об их политических способностях. Теперь власти не могли уже удержать женщин от участия в социальной жизни. С начала XIX века добровольные организации, мужские и женские, составляют один из основных аспектов американской жизни. В мае 1834 года небольшая группа женщин собралась в Третьей пресвитерианской церкви Нью-Йорка с тем, чтобы создать национальную женскую организацию против проституции, двойной морали и других проявлений безнравственности. В течение десяти лет было образовано более 400 филиалов американского женского общества реформы морали [18, 82]. Движение за трезвость против невоздержанного употребления алкоголя также являло собой попытку установить контроль над поведением мужчин. Но самым политизированным из всех реформаторских течений стал аболиционизм - движение протеста против рабовладения, который возник в начале тридцатых годов на основе идей и методов евангелизма. В 1833 году в Филадельфии было организовано женское общество борьбы против рабства. Члены общества действовали в союзе с мужчинами-аболиционистами с требованием немедленно и бескомпромиссно положить конец рабству в округе Колумбия, который подчинялся Конгрессу, филадельфийское общество при посредничестве уже существующих женских организаций способствовало созданию целого ряда женских ассоциаций, выдвигавших ту же программу. В конце 1836 года в Нью-Йорке состоялся национальный съезд женщин-аболиционисток, который продемонстрировал весь размах женского движения за отмену рабства. Посредством составления петиций тысячи женщин реализовывали свои политические права. В процессе этой деятельности они изучили политический механизм и методы ведения политических дебатов. В хранилищах Национального архива и сегодня можно найти сотни тысяч женских подписей, собранных с 1834 по 1943 год, что является живым свидетельством деятельности женщин, сообразной их убеждениям [12 ,18]. Участие в реформаторских движениях развило в женщинах чувство сестринской солидарности и выкристаллизовало общую цель. Оно помогло им в приобретении важных навыков политической деятельности, таких, как составление уставов, выборы правления, организация собраний, сбор денежных средств, прием новых членов, голосование, планирование и координация различного рода кампаний. Лидеры движения считали, что женские школы и реформаторские организации не более чем расширили круг традиционных обязанностей женщин по отношению к детям и соблюдению морали. Однако надо признать, что новой практикой воспитания детей и общественным определением морали женщины видоизменили само отношение к традиции, фактически же женщины буржуазного сословия привнесли в понятия "общественная" и "частная" жизнь новый смысл. По мере того как сферы деятельности мужчин и женщин все сильнее отдалялись друг от друга, отношения между полами становились более сложными. Участием в ассоциациях женщины стремились наполнить новым содержанием семейную жизнь и взять на себя еще и социальную роль: проводить определенную политическую линию в семье, исходя из своей нравственной миссии и используя свое влияние. Деятельность женских ассоциаций смыкалась с подобной же деятельностью мужских союзов (речь идет опять-таки о представителях среднего сословия). В связи с тем, что между занятиями мужчин и женщин обозначилась резкая разница, а активность женщин подрывала популярную идею добропорядочной семьи, в 1830 году вспыхнули новые дискуссии по "женскому вопросу". В этот момент проблема социальной роли женщины стояла особенно остро еще и потому, что подверглась переосмыслению социальная роль мужчин. Например, юридические нововведения, касающиеся прав собственности замужних женщин, размыли традиционные патриархальные прерогативы - новые законы диктовались рыночной экономикой, где господствовали мужчины. Денежный оборот и поток конкурирующих друг с другом товаров по-новому стратифицировали общество, подорвав старые методы заключения сделок на основе личных контактов. Кредиты и займы, как и новые юридические нормы, вытеснив из общего права феодальные принципы, стали плотью и кровью экономики. Тот факт, что замужние женщины, согласно общему праву, не могли владеть или распоряжаться собственностью, порождал целый ряд проблем. А то, что это было нарушением широко пропагандируемых основных прав человека (прав на жизнь, свободу и собственность по определению Джона Локка), не принималось во внимание: ведь большинство мужчин были твердо убеждены, что женщина должна принадлежать семье и подчиняться мужу. Тем не менее, когда являлся долговой инспектор, он мог конфисковать имущество не только мужа, но и жены, и семья оставалась нищей. Вдовы все чаще оказывались без средств к существованию и вынуждены были жить на общественные пожертвования - их бедственное положение стало еще одной причиной для пересмотра законодательства. Однако в 30-е годы XIX века первые законодательные акты, касавшиеся имущества замужних женщин, предоставили им право распоряжаться собственностью, которая была их девичьим приданым, а также всеми деньгами и вещами, приобретенными ими впоследствии. Несмотря на то, что изначально эти акты не были направлены на преодоление несправедливости, они подхлестнули горячие дебаты по женской проблеме и в глазах некоторых частично уравняли женщин в гражданских правах с мужчинами [12 , 15]. Несмотря на то, что в евангелистской реформации главенствующую роль играли женщины буржуазного сословия, лавина ассоциаций, образованных в тридцатые годы, снесла межклассовые барьеры, женщины из высших слоев общества создавали благотворительные организации и общество реформы, морали. Их сестры из среды нарождающегося рабочего класса - трудовые объединения. Промышленная революция повлекла за собой преобразования, совершенно по-разному трансформировавшие жизнь женщины в зависимости от географических и классовых признаков. Требование социального равноправия женщин пошатнуло устои семейной морали и поставило под сомнение разграничение между мужской и женской сферами деятельности. Женщины, поднявшие этот вопрос, ставили во главу угла политический аспект семейного долга, однако им тут же был оказан отпор со стороны тех женщин, чье самосознание и самовосприятие оставались сугубо индивидуалистическими. Один из парадоксов состоял в том, что в следующем поколении женщин одновременно сосуществовали и развивались два движения: борьба за избирательное право, цель которой сводилась к тому, чтобы уравнять женщин и мужчин в гражданских правах и обязанностях; и движение, предписывающее женщинам выполнение семейного долга в широком политическом смысле. Первое исходило из подобия, второе - из различий. В 1848 году в Нью-Йорке на повестку дня встал вопрос о праве справедливости (юридическом равноправии) для женщин, притом, что многие отказывались его поддерживать. В апреле в результате почти десятилетнего обсуждения законодательные власти штата Нью-Йорк приняли закон, предоставлявший замужним женщинам исключительное право распоряжаться имуществом, которым они владели до замужества или приобрели, находясь в браке. В феврале сорок четыре женщины из Дженесио и округов Вайоминга (вероятно, в эту группу входили и квакеры, участвовавшие в ежегодных дженесийских встречах) направили законодательным властям резкую петицию, "В нашей Декларации независимости сказано, что правительство осуществляет справедливое правление с согласия граждан, - говорилось в петиции. - Согласия женщин никто не спрашивал, в правительстве они не только не представлены, но и не признаны, поэтому совершенно очевидно, что справедливость по отношению к ним нарушена". Они потребовали от властей "отмены всех законов, согласно которым замужние женщины не несут за свои действия большей ответственности, чем дети, умственно неполноценные или душевнобольные люди". [18,102] Утверждая гражданские права женщин в обществе, они бросили открытый вызов викторианской семейной доктрине, в центре которой стояло разделение сфер деятельности. Политизация семейного долга, послужившая в начале 30-х годов мощным импульсом для женской добровольной деятельности социального характера, в 50-е годы трансформировалась в понятие семьи как тихой гавани и взаимного почитания супругов (хотя кое-где еще слышались отголоски социальной активности женщин). Иными словами, виды деятельности, зародившиеся в добровольных ассоциациях, институционализировались к 50-м годам. Зачастую это означало, что бразды правления оказывались в руках мужчин, в то время как женщины играли роль исполнительниц. Историк, изучавший жизнь свободных женщин 50-х годов в Питерсберге, штат Виржиния, обнаружил симптоматичные тому свидетельства: замужних женщин называли в газетах по имени мужа (г-жа Джон Смит), не их собственными именами (Элизабет Смит). Наряду со структурными изменениями такие, казалось бы, пустяки были своего рода данью уважения мужчинам, восстановившим при непротивлении женщин прежнюю иерархию полов. Домашний очаг и возможности женского влияния позволяли многого добиться, если женщина действовала исподволь, не нарушая обета послушания мужу. Однако "маховик" уже был запущен и продолжал набирать обороты, открывая перед женщинами новые и новые пути. В то время как одни женщины замкнулись в скорлупе своего домашнего мирка, а другие стремились распространить семейные идеалы за пределы своего класса, аболиционистки - последовательницы Гаррисона, начав с женского вопроса в пятидесятые годы, создали полнокровное феминистское движение. Аболиционисты-радикалы разработали методы организации, систему избрания делегатов на конференции и язык самих конференций, которые проводились ежегодно вплоть до начала Гражданской войны. Подход к действительности, унаследованный женщинами от радикального крыла квакеров Хиксайта, позволил им во всеуслышание заявить о своих религиозных убеждениях и оспаривать приоритет мужчин в церковной иерархии. Считая себя пророками, кучка новоявленных лидеров, опираясь на свой организаторский опыт, разработала аналитическую программу на несколько десятилетий вперед. Суть предвоенного движения за права женщин, у которого было множество ярых врагов, состояла в требовании полноправного участия в социальной и политической жизни, а также отмены традиционного разделения сфер деятельности. В 50-е годы вся их деятельность была сосредоточена на изменении законов, касающихся права собственности замужних женщин, кроме того, они стремились использовать свой богатый опыт в составлении петиций и организации публичных выступлений. Элизабет Кэди Стэнтон всецело посвятила себя этому новому движению. Она нашла соратницу в лице Сьюзен Б. Энтони, бывшей учительницы, активно боровшейся за трезвость, которая вместе со Стэнтон с 1853 года, оставив свою прежнюю деятельность, сосредоточила все свои усилия на движении за права женщин. В 1854 году Стэнтон, Энтони и Эрнестин Роуз направили властям Нью-Йорка петиции с требованием предоставить женщинам избирательное право, а также право распоряжаться собственностью в браке - под петициями было собрано десять тысяч подписей. Инициатором этой акции была Энтони; Стэнтон же стала первой женщиной, которая выступила с серьезной речью перед законодательным органом Нью-Йорка, в то время как Энтони и Роуз отстаивали интересы женщин в законодательных комитетах. Таким образом, они заложили фундамент той деятельности, которая в течение последующих десяти лет принесла целый ряд побед в области законодательства. [12 ,18] Три десятилетия борьбы женщин против "греха рабства" не прошли даром - эта борьба стала частью политического и экономического конфликта между северными и южными штатами, закончившегося Гражданской войной. Энергичность и уровень организации женских акций во время Гражданской войны не имели прецедента в общественной жизни Америки. На Севере работа Санитарной комиссии, выступления против рабства и кампания в защиту интересов трудящихся женщин вовлекли тысячи и тысячи людей в сложную политическую борьбу. Белые южанки обрели новый авторитет и новый общественный голос во время военной разрухи; негритянки же обрели свободу, значение и пределы которой еще не были до конца определены. 2.4.2. Вторая половина XIX века В послевоенном мире - политику его изменила война, а экономика быстро развивалась, превращая страну в индустриального гиганта, - различные социальные группы женщин готовы были притязать на новые свободы. После гражданской войны наиболее выдающиеся феминистки того времени - Э. Стэнтон и С. Энтони, обладавшие незаурядным организаторским талантом, создали Национальную ассоциацию за женское избирательное право. Они сформулировали 17-ю поправку к конституции, дающую им желанное право - издавать собственную газету "Revolution". Это был первый альтернативный орган печати, отстаивавший женские интересы, например, право подавать на развод. [12 , 27] В 1869 году оформились две организации за избирательное право для женщин. Национальная женская суфражистская ассоциация (НЖСА) и Американская женская суфражистская ассоциация (АЖСА). Внезапный взрыв темы трезвости в 1873 году произошел в разгар экономической депрессии. Через идею о трезвости, женщины могли выразить тревогу по поводу изменений, происходящих в общинах и семьях, подвергнуть нападкам мужчин, употреблявших алкоголь. Подобно аболиционизму, движение за трезвость представляло собой светскую реформу с евангелическими корнями, выраженную языком религии. Для женщин среднего класса она стала средством выражения их накопившихся обид, почти таким же, как реформа морали для предыдущего поколения. Защита дома и семьи от насилия, финансовой безответственности, разрушения и аморальности - от всего того, что ассоциировалось со злоупотреблением алкоголем мужчинами, - стала лейтмотивом феминизированного движения за трезвость. Национальный Женский христианский союз трезвости (ЖХСТ) был организован в 1874 году в ответ на кампанию, проведенную женщинами в городах Среднего Запада. Мужчинам не было разрешено вступать в этот союз. Президентом ЖХСТ с 1879 по 1899 год была Фрэнсис Уиллард [12 ,28-30], под чьим вдохновляющим и гениальным руководством эта организация стала открытым демократическим пространством, внутри которого женщины приобретали политический опыт, выйдя за рамки традиционных представлений о своей роли в семье и встав на путь требования самого широкого и полного участия в политической жизни. К 1889 году деятельность ЖХСТ охватывала "двухдневные детские сады, воскресные школы, промышленную школу, миссию, которая давала убежище 4000 бездомных и бедных женщин на срок до 12 месяцев; бесплатную амбулаторию, где лечились около 1600 пациентов в год; ночлежный дом для мужчин, в котором могли при необходимости временно разместиться более 50 000 человек; дешевый ресторан" [12 , 36]. Деятельность ЖХСТ усилила и придала политическую окраску напряженности в отношениях между мужчинами и женщинами среднего класса. В больших и маленьких городах экономическая и социальная зависимость женщин от их мужей в равной степени порождала беспокойство и разочарование. Гнев, первоначально направленный против пьяниц, которые были не в состоянии обеспечить своих жен и детей, перерос в открытый вызов мужской несостоятельности в более широком смысле - на политической и общественной арене. Деятельность ЖХСТ была обращена к широкому кругу женщин из больших и маленьких городов, к жительницам сельской местности на Востоке и на Западе, к женам ремесленников и чернорабочих, бизнесменов и профессионалов. Тем не менее, в руководстве союза преобладали представительницы верхушки среднего класса, образованные белые протестантки, коренные уроженки Америки. Теми же качествами обладали, как правило, все лидеры женских движений за реформы. ЖХСТ служил для этих женщин ареной, где они могли приобрести новый политический опыт и сыграть более активную роль. Сохранение домашнего очага, за которое боролись их матери, превратилось в требование приоритета материальных ценностей как эталона общественного поведения. В конечном счете, однако, ЖХСТ не смог преодолеть предубеждения и растущей враждебности своего, по преимуществу белого ядра коренных уроженок по отношению к низшим классам, иммигрантам и черным. Радикальное наследие ЖХСТ продолжало жить во многих обличиях. Женщины-популистки создавали организации, отдельные от мужчин. Используя опыт ЖХСТ - проведение домашних собраний. Проводя кампании в поддержку популистской партии в 1892 году, Мари Элизабет Лиз предложила популистскую версию материнского содружества, или "политизированного домашнего очага": "Благодарение Господу, мы, женщины, не повинны в той политической неразберихи, в которую вы, мужчины, нас втянули... На нас возложена священная великая миссия... сделать матерей этой нации равными с отцами" [18,138]. В период между 1865 и 1890 годами все сферы американской общественной жизни, кроме избирательной, пополнились участием женщин. В некоторых западных штатах женщины даже получили право голоса и приняли участие в выборах [12 ,15-20]. Для большинства, однако, женщины стали заметной общественной силой благодаря ассоциациям рабочих девушек, женским клубам, миссионерским обществам и Женскому христианскому союзу трезвости. "Женская сфера" развивалась новыми, внутренне противоречивыми путями. Матери-республиканки организовали два направления в женском движении, где республиканские идеи подпитывали требование избирательного права и полного гражданского равноправия для женщин под руководством двух различных избирательных ассоциаций. Материнство, согласно викторианским представлениям о домашнем очаге, воспитывало видение "материнского содружества" как идеологии, выражавшей общественную значимость традиционных ценностей дома и семьи в деятельности движения за трезвость, женских клубов и Христианского союза женской молодежи. В результате женского движения в Америке девятнадцатого века женщина приобрела социальный статус, моральную и гражданскую ответственность, которая носила политическую окраску. Общественный угол зрения существенно изменился по отношению к женщине. Характерной чертой становилось стремление и желание женщин участвовать в политической и общественной жизни государства. 2.5. Участие женщин в общественном производстве в XIX веке 2.5.1. Период первой половины XIX века В США к началу XIX века в условиях складывающихся буржуазных отношений возникли предпосылки для промышленного переворота. Технологическая революция открыла широкие возможности для роста производства. Существенно увеличилась и численность рабочих, занятых в хлопчатобумажном производстве. В 1810 году, по данным А. Галлатина, на хлопчатобумажных предприятиях было занято 500 мужчин и 3500 женщин и детей, а в 1816 году, по материалам специальной комиссии Конгресса, на этих предприятиях работало уже около 100 тысяч человек, причем 90 процентов составляли женщины и дети. [10, 212] Политика федералистов, которая заключалась в активном государственном поощрении национальной промышленности и торговли, экономическая программы министра финансов Гамильтона, разработавшего серию протекционистских мер для американской экономики, - все это способствовало росту внутреннего рынка, защите национальной экономики от иностранной конкуренции. Для женщины открывался новый рынок товаров и услуг, чрезвычайно возросло домашнее производство тканей, параллельно которому начала складываться фабричная сеть. В 1809 году женщины производили в домашних условиях 230 000 ярдов тканей, в то время как фабричная продукция составляла 65 000 ярдов. Торговавшие в розницу женщины составляли небольшую, но влиятельную группу среди купцов, их возможности торговать расширились; что касается акушерок и сиделок, те тоже предлагали свои услуги за деньги, хотя в небольших поселениях делали свою работу бесплатно. Первые фабрики, где в одном большом цехе прядильщики и ткачи занимались традиционным ремеслом, часто нанимали на работу женщин, а иногда и целые семьи. Появление гидравлического пресса (1790), прядильной машины "Дженни" (1807) и механического ткацкого станка (1813) ознаменовало собой начало индустриальной эры; однако в текстильной промышленности, как и прежде, доминировал женский труд. Промышленная революция повлекла за собой преобразования, совершенно по-разному трансформировавшие жизнь женщин - в зависимости от географических и классовых признаков. В период колонизации незамужние дочери белых фермеров занимались утомительным и однообразным ремеслом: прядением и ткачеством. К 1820 году фабричные ткани стали настолько дешевыми, что дочерний труд перестал быть рентабельным. [18, 89] В то же время фабрики нуждались в рабочих руках, и, конечно, их владельцам было выгоднее привлекать к работе одиноких сельских женщин, чем их братьев и отцов, чей труд оставался по-прежнему более производительным. Почти безропотно девушки покидали отчий кров и шли работать по найму, мужчины же оставались в привычном семейном кругу. К 1830 году рабочая сила на фабриках Лоуэлла, штат Массачусетс (сердце американской текстильной промышленности, а, пожалуй, и самой индустриальной революции), почти полностью состояла из молодых уроженок здешних мест. Большинство этих девушек рассматривали свою работу на текстильной мануфактуре как способ оказания помощи семье: освободить от обузы родителей, скопить денег себе на приданое, непосредственно поддерживать семейный бюджет, посылая деньги домой. Однако вскоре чувство долга уже трудно было отделить от чувства независимости. Люси Энн, "фабричная девушка" из Массачусетса, высказалась на сей счет без обиняков: "За это время я скопила денег на образование, и разве я не имею права на это? Или я должна отправиться домой и, как примерная девочка, отдать деньги отцу в руки, а значит, распрощаться с моими кровными сбережениями" [18, 90]. До сих пор никто не подсчитал, сколько братьев выучилось в Америке на деньги молодых сестер-работниц, скольким отцам помогли они рассчитаться с долгами и выкупить давно заложенную ферму. История сохранила иные документы. Женщины первыми были поставлены в условия современного капиталистического производства, трудились по 13-14 часов в день дружно в цехах с коптящими лампами [12 , 23]. Работницы мануфактур обрели новое чувство солидарности со своими сверстницами, а помимо него и новое женское самосознание, что было не менее важно, чем экономическая самостоятельность. Почти три четверти ткачих лоуэллской мануфактурной компании Гамильтона жили в меблированных комнатах с пансионом, принадлежавших компании. Здесь с них не спускали глаз служащие компании, которые строго следили за соблюдением режима и посещением церкви - все это для того, чтобы родители не сомневались, что их дочерей опекают и воспитывают не хуже, чем дома. На самой фабрике сохранялась сегрегация по половому признаку: большинство женщин-ткачих одного возраста работали в огромном цехе, где лишь один или два старосты да несколько ребятишек вносили разнообразие в общий контингент. Фабричное производство разлучило девушек с их семьями. Солидарность женщин-рабочих проявлялась в протестах против снижения заработной платы и ужесточения условий труда. Всякий раз, когда работницы выступали с требованиями повысить заработную плату и сократить рабочий день, душой забастовок были жилички меблированных комнат. В октябре 1836 года, когда женщины на мануфактурах Гамильтона "бросили работу", в меблированных пансионах проживало свыше 95 процентов бастующих. Женщины из меблированных комнат с большим энтузиазмом участвовали в такого рода коллективных акциях, нежели те, кто идентифицировал себя скорее с семьей, чем с женским полом [12 , 23]. В то время как, например, Бурстин не уделяет должного внимания социальным конфликтам, приводя в пример слова Дж. Э. Лоуэлла, племянника одного из фабрикантов, который горделиво провозглашал образ жизни американской фабрики неким принципиально новым явлением в жизни человечества. Девушка, занятая на фабрике, вовсе не стремится остаться рабочей до гробовой доски. Она всего лишь приходит сюда на несколько лет, чтобы справить приданое, либо помочь получить профессиональное образование брату. Таким образом, дело можно вести без создания постоянно занятой в нем группы населения. Такие сторонники промышленного развития Америки, как Александр Гамильтон, с самого начала были озабочены тем, чтобы рост фабричного производства, не подорвал основы образа жизни сельской Америки, отвлекая оттуда основную рабочую силу. [7, 40] Единственными рабочими руками, которые могли уступить американские фермы, оставались женщины и дети. Учредитель хлопкоочистительной фабрики в штате Род-Айленд, обратился к традиционным английским методам, привлекая целые семьи жить в обычных домах. При подобной "семейной" системе, каждый член семьи старше 7 лет, уже работал на фабрике. [7, 42-43] В семьях ремесленников "материнское" влияние складывалось главным образом из обучения дочерей основным навыкам ремесла. С 1840 года надомная система стала расчленять семейное ремесленничество. Промышленник приобретал сырье и нанимал работников для выполнения отдельных операций по сдельной оплате на дому. Между 1849 и 1851 годами Сара Траск писала в своем дневнике, как брала свою работу и шла к подругам, чтобы одновременно "поболтать". Дневная норма составляла 4 -- 5 пар туфель. Однажды на туфле пятого размера она насчитала 719 стежков. Надомная система разрушила семейную организацию ремесленного труда, более того, благодаря нововведениям 50 -- 60-х годов старые способы изготовления обуви полностью исчезли. В 50-е годы открылись обувные пошивочные мастерские, где женщины работали на новых швейных машинах. Эти мастерские вскоре превратились в фабрики, где все операции по изготовлению обуви составляли единый производственный процесс, а станки и машины вытеснили традиционный ручной труд башмачников. Болезненный переход к новому производству, усугубившийся экономической депрессией, стал причиной легендарной женской забастовки 18б0 года - самой крупной акции трудящихся накануне Гражданской войны. Более двадцати тысяч рабочих из северных районов Новой Англии приняли участие в забастовке, которая защищала привычную ритуальность ремесленничества. Женщины объединялись в собственные союзы и проводили забастовочные собрания; они организовали демонстрацию, на которую вышли 800 участниц забастовки, неся знамя с лозунгом: "Американские женщины не будут рабынями! Дайте нам справедливое вознаграждение, и труд станет для нас праздником". Замужним женщинам было нелегко сочетать выполнение семейных обязанностей с многочасовой работой на фабрике, даже если им хорошо платили. Они не шли на фабрики отнюдь не потому, что руководствовались буржуазными идеалами семьи, - их удерживала дома жестокая реальность фабричного труда. Однако буржуазные представления о семейном долге оказывали разрушительное воздействие на жизнь женщин из рабочих кварталов и тех, что страдали от нужды. Постулат, что главная задача женщин - ведение домашнего хозяйства (разумеется, бесплатно), обесценивал их труд на фабриках - их жалованье было вполовину меньше мужского за ту же работу, а к хорошо оплачиваемым, требующим более высокой квалификации производственным операциям они не допускались. Если женщина овдовела, была больна или бедствовала, она получала благотворительное пособие из рук буржуазии, которая постоянно стремилась внедрить викторианскую модель семьи в жизнь рабочего класса. Если в 1850 году насчитывалось 225 тысяч женщин на промышленных работах, то к концу XIX века уже 878 тысяч их трудилось только в текстильной и швейной промышленности [34]. Нетрудно понять, что бизнес Америки стал зависеть от трудового вклада "слабого пола" [12 , 23] Накануне гражданской войны в результате промышленного переворота и развития капиталистических отношений, произошли существенные изменения в положении женской части населения. Часть женщин, прежде всего неимущие и малоимущие, стали фабричными рабочими, а другие (главным образом из более зажиточных семей), освободившись от домашнего прядения и ткачества, получили дополнительное время для повышения культурного уровня и начали превращаться в образованных "леди", которые свысока смотрели на своих менее удачливых подруг [10 , 45]. К концу промышленного переворота надомный труд женщины был почти вытеснен. 2.5.2. Период второй половины XIX века. После гражданской войны вся полнота власти в стране перешла к буржуазии, которая самым решительным образом взяла в свои руки социально-экономическое переустройство южных штатов. Уничтожение рабства или революционные преобразования социально-экономического уклада жизни страны вызвали бурный рост экономики, в первую очередь, различных отраслей промышленности. В последней трети XIX века индустриализация отличалась исключительно высокими темпами. Одним из источников рабочей наемной силы служили семьи иммигрантов. Дети рабочих, начиная с 12-14 лет, трудились в цехах предприятия постоянно или временно. Помимо материальной необходимости, наемной работе детей способствовали и некоторые этнические традиции, например у италоамериканцев. [14, 144] Заработки детей составляли важную часть семейного бюджета Иммигрантки доминировали в рамках домашней и фабричной сферы занятости, однако после 1870 года возникли новые возможности найма на канцелярскую работу и в торговлю. На такую работу принимали преимущественно белых молодых женщин из числа коренных американок. В 1870 году лишь немногие женщины были заняты в сфере "белых воротничков", тогда как в 1900 году их было уже более одной трети, а к 1920 году их было большинство [35]. До Гражданской войны клерками обычно были молодые люди, доверенные своих нанимателей, убежденные в том, что они стоят на первой ступени лестницы. По мере роста объема и усложнения деятельности корпораций их потребность в ведении документации привела в 1880-х годах к специализации конторских служащих и к быстрому оснащению офисов новинкой - пишущими машинками. Оружейная фирма "Е. Реминггон и сыновья" начала выпуск пишущих машинок в 1873 году, и к 1886 году она выпускала уже 1500 штук в месяц. В 1887 году одна из газет делового мира заметила, что "пять лет назад пишущая машинка была просто механической диковиной. Сегодня ее монотонный стук можно услышать почти в каждом хорошо налаженном деловом учреждении в стране. Происходит великая революция, и в ее основе - пишущая машинка" [18 , 143]. Эта революция превратила канцелярскую работу из способа "сделать" карьеру в чисто женскую профессию. Расширение корпораций в послевоенный период потребовало специальностей - стенографии и машинописи, - однако ни та, ни другая профессия не способствовали карьере. Потребовался персонал в розничной торговле новым универсальным магазинам, обладавший основными арифметическими навыками и способный легко общаться с покупателями, преимущественно женщинами. В то же время расширение возможностей получить образование создало резерв грамотных женщин, которым трудно было найти работу где-либо помимо школы. Новые профессии немедленно были отнесены к категории женских. В 1875 году "Е. Ремингтон и сыновья" рекламировали свою продукцию как отличный рождественский подарок, подчеркивая, что "ни одно изобретение не открыло для женщин такой широкой и легкой дороги к получению выгодной и подходящей для них работы, как пишущая машинка". Когда в 1881 году нью-йоркская Христианская ассоциация женской молодежи (ХАЖМ) организовала курсы для обучения машинописи, желающих заниматься оказалось больше, чем они могли принять [18 ,143]. Рост участия женщин в общественном производстве и сферах обслуживания стал причиной того, что семья стала постепенно лишаться ряда функций, присущих ей ранее. Члены семьи материально становится менее зависимыми друг от друга, повышается экономическая самостоятельность женщин. Семья занимает не столь важное, как прежде, место в жизни американцев. Взлеты и падения капиталистической экономики оттеснили дом, религию, когда-то стоявшие в центре политических и экономических структур, на задний план. На первый план выходит стремление сделать карьеру, получить место работы, выжить в условиях конкуренции, получить престижное образование для профессиональной деятельности. К концу девятнадцатого столетия формируются типичные ценности американцев: ориентация на автономию индивида, отношение к работе как к добродетели, а к лени и безделью как к свидетельству слабого характера. Меняется отношение к профессиональное работе женщины и ее роли в семье. Стремительное изменение характера производства, технологические новшества, появление чисто "женских профессий" и дух индивидуализма, открывали для женщин новые возможности самовыражения, размывая тем самым самые основы семейных устоев. Глава III. Некоторые особенности американской семьи XIX века в сравнении с европейской Американская семья "ядерна", то есть это уже не былая "органическая", или "расширенная" семья - американская семья ушла дальше от понятия клана, чем это принято в любой другой культуре. Конечно же, она решительно отличается от мусульманской семьи, полигамной, в центре которой стоит мужчина, окруженный сонмом забитых женщин; или от индийской "объединенной семьи", возглавляемой старейшей женщиной рода; или от китайской семьи, построенной вдоль оси отец-сын и возглавляемой мужчинами-старейшинами; или от европейской семьи, основанной на браке по расчету и все еще ориентированной на отца семейства; или от всевозможных вариантов внебрачных семейных сообществ; или от советской семьи, где роли родителей и детей, независимо от иерархии власти, послушания или привязанности одних к другим, очень ослаблены вмешательством государства, которое берет на себя существенную часть всех этих ролей [10 ,31]. Развиваясь, американская семья постепенно отторгала свойственников, бабушек-дедушек, двоюродных сестер и братьев, тетушек и другую дальнюю родню; она передоверила производство фабрикам и учреждениям, религию - церкви, отправление правосудия- судам, формальное образование-школам, заботу о больных- больницам и даже начала перепоручать принятие некоторых жизненно важных решений психотерапевтам [10 , 18]. Что страшно поражало европейских наблюдателей и путешественников, так это различие в отцовском авторитете [10 ,19]. Занятый на производстве или на службе, американский отец не имеет возможности непрерывно руководить семьей, как того требуют патриархальные отношения. Его авторитет теоретически еще признается, и в вопросах дисциплины за ним остается последнее слово. Но его верховная власть больше не освящена церковью, да он на нее больше и не претендует. В повседневных делах его замещает жена, а ввиду длительного отсутствия мужа-суверена заместитель становится королем, возвращая мужу бразды правления только на уик-энды, а иногда передавая их самим детям. Так традиция вольнолюбия усиливается изменениями во внутреннем построении семьи. Дети больше оперируют понятиями требований и прав, нежели долга и послушания. Их мир-это не мир почтительного отношения к авторитету, это мир, в котором принято возражать родителям и торговаться, чтобы, сдавшись, подчинившись семейным правилам, касающимся манеры ли поведения, еды или каких-то поступков, получить за это вознаграждение [10 ,19]. Эта картина семейной анархии, центром которой являются дети, конечно, тоже преувеличена. В благополучных семьях тирания более слабых членов, из-за которой такую семью даже прозвали "диктатурой слабейшего", сказывается мало. Правила существуют для всех, им и следуют все вместе. Сэкономленные деньги-это не потом и кровью завоеванный для детей достаток, эти деньги тратятся на путешествия и развлечения для всей семьи. Семейные обычаи, против которых решительно возражает хотя бы один член семьи, исчезают, и никакой родительской властью их не сохранить, если для детей они утратили свое значение. Конечно, постоянно существует опасность возникновения невротических отклонений в эмоциональном семейном климате. По неким сугубо внутренним, личным причинам неосознанные симпатии одного или обоих родителей могут принадлежать одному из детей в ущерб другому, и один ребенок может расти как "прекрасный принц", а другой-быть "козлом отпущения". Соперничество детей за любовь и уступчивость родителей порой до крайности затрудняет принятие семейных решений. Дополнительная трудность возникает оттого, что идет постоянное сравнение с правилами и решениями, принятыми в других семьях. И все же, каким бы трудным ни был этот процесс, принимаемые решения являются частью того, что может быть в общих чертах названо демократическим процессом в семейных отношениях. Результат такой демократии, как и любой демократии вообще, уязвим. Нападки на американскую семью в связи с утратой в ней иерархического принципа сродни таким же нападкам на политическую демократию в Америке. Семье, конечно, тяжелее переносить бремя демократической функции. Это бремя лежит на большом количестве малочисленных семейных союзов, многие из которых расстраиваются и распадаются из-за неосведомленности, неуверенности, неврозов или разобщенности родителей. Они часто все портят, руководствуясь в воспитании детей лишь ответственностью и привязанностью. В обществе в целом неспособность одних справиться с бременем демократии из-за невежества или несостоятельности может быть уравновешена большей зрелостью других. Но именно потому, что семья-первичная самостоятельная общность, никакая другая семья спасти ее не может. В итоге она либо тонет, либо выплывает-в зависимости от способности ее членов предпринять попытку совместного риска. Если попытка не удается, иерархическая семейная структура превращается в тираническую, собственническую или анархическую. Часто говорят, что благодаря индивидуалистической структуре власти в пределах американской семьи в Америке невозможна политическая диктатура. Если это так, то вовсе не потому, что мятежный принцип переносится из семейной сферы в сферу политики. На самом деле как раз именно излишне проявляющие собственнические склонности, деспотичные родители при неустойчивости состояния семьи провоцируют в детях стремление иметь сильного отца или заменить одного отца другим. Что действительно связывает семейную структуру с гражданскими демократическими навыками, так это обоюдное влияние: только в демократической политической среде семья может позволить себе отказаться от бремени деспотической власти и предоставить равенство всем своим членам, и, в свою очередь, справляясь с учреждением правительства всеобщего согласия в пределах первичной социальной общности, учась здесь совместно вырабатывать правила и следовать им, семья превращается в незаменимую школу поисков всеобщего согласия в более широкой, политической сфере. Дети и родители, прошедшие эту школу, вряд ли смогут стать винтиками в машине деспотии или находить удовлетворение в том, чтобы слепо следовать за лидером-хотя очевидный конформизм последнего времени в политических взглядах американцев показывает, насколько сама семья оказалась зажатой в тисках культуры [36]. Ностальгическое умиление и архаический аромат, как от музейного экспоната, которыми наслаждались американские читатели и зрители благодаря книге Кларенс Дэй "Жизнь с отцом" - патриархальным отцом, чья власть в семье освящена религией,- и спектаклю, поставленному по ней, красноречиво свидетельствуют о том, как далеко ушла от тех времен нынешняя американская семья [10 , 33]. Современный фольклор, в котором отец переместился на противоположный конец семейной иерархии, добродушно подтрунивает над утратой им былой власти в семье: по утрам ему с трудом удается пробиться в ванную комнату только после того, как ее освободят напористые дети, а в комиксах "Отец-воспитатель" он полностью под пятой у жены и детей. Однако сатира эта незлобива, ибо американский отец примирился со снижением своего семейного авторитета, отчасти из-за того, что работа отнимает у него слишком много времени и сил, отчасти потому, что новая роль соответствует духу общества в целом. Если сравнивать американскую семью с семьей в авторитарном обществе, разница поражает. Структура семейной власти в преднацистской Германии была спроецирована и на все остальные сферы немецкого общества. При нацистах возникло обратное влияние - Fuhrer-prinzip, господствовавшее в обществе и усиливающее позиции отца семейства. Но существовал предел, за которым немецкая семья оставалась, как заметил Макс Хоркхаймер, "убежищем от массового общества" нацистов, поэтому-то гитлеровскому режиму и пришлось "перестроить" ее: ведь, даже следуя принципу авторитаризма, она недостаточно подчинялась дисциплине нацистских доблестей. Согласно последним наблюдениям над немецкой семьей, и здесь отец теряет авторитет и приближается к американскому образцу. В Советском Союзе коммунистическая партия попыталась усилить авторитарную внутрисемейную систему по образу и подобию системы государственной. Латиноамериканская семья в последнее время освобождается как от диктата церкви, так и от тирании отца; и параллельно с антиклерикальным движением в тамошнем обществе неумолимо утверждается американская семейная структура, основанная на принципе свободного выбора. Совершенно очевидно, что в подавляющем большинстве западных стран развитие семьи идет по американскому образцу, так же как и сама американская семья в свое время переняла тенденции семейного развития, существовавшие в европейском обществе. Первостепенная забота американской семьи-вырастить и подготовить ребенка к будущей самостоятельной жизни. Суть перемен в отношении к семье в Америке- гедонистическая революция, начавшаяся в конце XIX века, учреждающая новые принципы. Они гласят: жизнь можно сделать приятной; количество детей и разницу в их возрасте можно планировать; роды не должны быть проклятием, а воспитание и обихаживание детей-обузой; оба супруга могут обрести счастье в желанном для обоих браке и желанных детях; важные семейные решения следует принимать, в значительной мере руководствуясь стремлением обеспечить хорошую жизнь детям. Представляется довольно убедительным распространенное суждение, что дети находятся в фокусе "ядерной" семьи и их воспитание и подготовка к жизни в обществе-ее основная функция. Еще один принцип гедонистической революции - это растущее убеждение в том, что для мужа и жены жизнь не кончается после того, как дети выросли. Притом, что средний возраст замужества для женщины -около двадцати лет, период деторождения может завершиться для нее уже к тридцати годам, и последний ребенок достигнет самостоятельности еще до того, как она перейдет сорокапятилетний рубеж. Это дает ей возможность, вступая в средний возраст, вернуться к своим былым интересам или обрести новые; равным образом это дает возможность мужу немного расслабиться и на работе, и в жизни-если, конечно, он знает, как это сделать. Но в молодой семье, разумеется, все сфокусировано на детях, во всяком случае, для женщины. Необходимость продвигаться по службе, делать карьеру дает мужчине небольшую свободу от семьи. Он становится отцом "с неполным рабочим днем", в то время как его жена, превращается в "мать, заключенную в капсулу" [37]. Американская мать не только распоряжается расходами и решает, что покупать, она также читает книги и журналы и изучает тайны детской психики; таким образом, именно она становится для детей воспитателем, авторитетом и цензором. Ее методы при этом основываются не столько на родительской власти, сколько на умении управлять детьми. Она матриарх не в том смысле, что обладает непререкаемой властью, а в том, что руководит семьей. Поскольку подготовка ребенка к жизни в обществе осуществляется главным образом через жену и через школьных учителей- конечно, чаще всего тоже женщин. Тот факт, что Америка очень мобильна, делает американцев особенно чувствительными к этой домашней идиллии. До пригородной революции детство большинства американцев проходило в перенаселенных городских кварталах; вот почему домашняя идиллия с ее полусельскими или поселковыми ассоциациями все более приобретает в культуре значение Золотого века. Дело не только в том, что американцы испытывают ностальгию, но в том, что в них сильна тоска по социальному объединению, способному противостоять крушению все более разобщающегося мира. Молодые люди, собираясь обзавестись семьей, представляют свой будущий дом как "дом своей мечты" и листают журналы и издания, рекламирующие квартиры и продающиеся дома, спланированные и обставленные по последней моде. Они ценят в доме удобства, которые он им предоставляет, но хотят также, чтобы он стал печатью, скрепляющей будущий брак, остовом, на котором взрастут дети, чтобы он свидетельствовал об их определенном положении в обществе и стал осязаемым воплощением идеала надежности и постоянства, которому так привержены американцы. Исходя из всего вышесказанного, представляется недостаточно обоснованными легко высказываемые пророчества об упадке и гибели американской семьи такими исследователями как Попиное, Карлсоном и др. Узы кровного родства не так сильны в ней, как скажем узы, связывающие отцов и сыновей в Китае [10, 29] , или что она не выполняет функцию передачи социального опыта от поколения к поколению так же хорошо, как "расширенная семья". Прочность таких уз в разных обществах зависит от степени его мобильности. И даже сторонники американской социальной мобильности едва ли станут отрицать ее последствия для прочности семьи. Что же касается возрастающего количества разводов, то оно свидетельствует не столько о неверии в брак, сколько о серьезном отношении к убеждению, что брак держится на любви и общности интересов. Неуклонный рост повторных браков показывает, что американцы по-прежнему верят в него, даже имея в этой сфере столь злополучный опыт [10, 29]. Стабильность новых браков, заключенных после разводов, мало отличается от стабильности первичных браков. Что же до детей, то многие из них прекрасно чувствуют себя и после того, как семейные узы распались, а в случае, если один из родителей снова вступает в брак, они становятся органической частью новой семьи. Французский историк А.Д. Токвиль [3] в 1840-х годах обращал внимание на демократическую структуру американской семьи и описал ее непринужденность, равенство отношений в ней и новые возможности для образования, которые она предоставляла девочкам. Единственная дисгармоничная нота, которую он уловил, относилась к независимости сыновей от отца, после того как они отделялись от него, чтобы строить собственную жизнь. Благодаря подвижности американского общества уже тогда начинало действовать лекарство от того, чтобы зарождающийся бунт против отцовской власти не стал таким же постоянным и яростным, как в Европе. Обнаруженные документы, относящиеся к структуре американской семьи, говорят не столько о тирании отца, сколько о господстве матери либо об отсутствии в семье какого бы то ни было ядра вообще [10,30]. Воспитание детей в Америке страдает не от импульсивности и недостатка знаний. Если оно от чего-то и страдает, так это от излишней рациональности. Большинство американских детей (особенно это касается среднего класса, гораздо меньше- низших классов) рождается только после того, как их родители тщательно взвесили, могут ли они позволить себе иметь детей, как с точки зрения "первоначальных капитальных затрат", так и с точки зрения будущего их "содержания". Всегда есть опасение, смогут ли они дать ребенку хорошее образование, обеспечить его проживание в "пристойном окружении", общение с "подходящими людьми". Вся семейная жизнь, особенно на уровне среднего класса, сосредоточивается на ребенке. Совершенно очевидно, что ни одна другая культура не была так тотально озабочена воспитанием детей. В обществах с высоким жизненным уровнем, маленькими семьями, переживших "кухонную революцию", предоставляющих женщине больше свободного времени, в обществах, оторванных от земли, обладающих большой физической и социальной подвижностью, обществах всеобщего школьного обучения вместе со всем этим поднялась волна самокритики в части воспитания детей. По словам Стэндлера, параллельно с волнениями по поводу железнодорожной и антитрестовской реформ в первом десятилетии нынешнего века созрели условия и для волнений по поводу детской реформы. Г. Стэнли Холл уже в 1880-х годах начал читать лекции об "изменениях в детском развитии", особо останавливаясь на изменении физического строения и психического склада детей. Он нашел отклик в Европе, в работах Фрейда и его последователей. Многие элементы традиционной семьи, когда она пустила корни в американской почве, были оторваны от своей былой функции. В Европе, откуда происходят предки нынешних американцев, отец был непререкаемым главой, поскольку именно он управлял хозяйством и имел четкий общественный статус; в Америке он почти никогда не является владельцем имения, хозяйства, которым мог бы управлять, и у него нет строго определенного социального положения. Сыновья покидают его, чтобы делать собственную карьеру, так же как он в свое время покинул своих родителей; дочери следуют за мужьями и создают собственные семьи. Он больше не возделывает землю, как прежде: большая фермерская семья, как бывало когда-то в Новой Англии или на Среднем Западе, продукт бившей через край энергии пионеров и потребности в семейном труде, больше не является правилом. Таким образом, традиционная семья-большая, состоящая из трех поколений, патриархальная, привязанная к земле, тесно сплоченная в единой экономической функции-ведения фермерского хозяйства на своем гомстеде или торговли в небольшом семейном магазине или другом семейном предприятии,-такая семья почти исчезла с карты американского общества. Теперь это чаще небольшая, состоящая из двух поколений, подвижная, "односемейная", эгалитарная общность. По вопросу влияния продолжавшегося в течение долгого времени процесса эмиграции на американскую семью, М. Лернер заметил: "Американское общество, развиваясь, привело этническое разнообразие американских граждан к "консенсусу", сбалансировав - до уровня терпимости - всеобщую приверженность семье, Богу и конкуренции, в достижении успеха, а также и классовые, и религиозные различия" [11 , 17]. Исходя из вышеизложенного, представляется вполне очевидным то, что историческое развитие США обусловило складывание некоторых специфических черт американской семьи, среди них можно выделить раннюю (даже изначальную) нуклеаризацию, относительную важность материального, образовательного и престижного успеха каждого из супругов в браке, проникновение эгоистических ценностей, широкое распространение сексуальных добрачных связей. К типичным американским чертам семейной жизни, которые прослеживаются еще с конца XVII века, можно отнести постоянную тенденцию к снижению рождаемости, более раннее, чем в Европе вступление в брак и рост занятости женщин в сфере общественного труда. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Капиталистическая индустриализация в XIX веке разрушила, по крайней мере, в городах, характерную для феодализма, связь между жизнью семьи и производством, а из всех экономических функций оставила лишь функцию организации быта. Среди американских семей среднего слоя, связанных с частной собственностью в условиях развивающегося капитализма, функция сводится к деятельности по накоплению капитала. В связи с этим в конце XIX века и начале XX века отпала необходимость в больших "неразделенных" семьях, в их патриархальной структуре. Большинство типичных семей среднего слоя стало состоять лишь из супругов и детей (нуклеарная семья). В связи с накопительной ориентацией массового сознания и потребностью американского общества в достижении национальной консолидации и самосознания, демократизации общества, участие в свободной конкуренции, в предпринимательстве - семейные отношения приобрели менее иерархический и авторитарный характер. Женщины получили широкий доступ к работе на промышленных предприятиях и в сфере услуг. Это обеспечило экономическую самостоятельность женщинам и их независимость от мужчин, даже несмотря на сохраняющуюся в начале XX века дискриминацию в оплате женского труда. Женщинам были предоставлены гражданские права, в том числе право на развод. Брак из экономического института все больше превращался в морально-правовой союз мужчины и женщины, основанный на любви и личном выборе. Произошло известное перераспределение обязанностей мужа и жены в семье, в ведении домашнего хозяйства и воспитании детей. Развитие системы бытового обслуживания, досуга, детских учреждений позволило семье полностью освободиться от ряда прежних обязанностей (так называемая редукция функций семьи). Семья все больше сосредотачивается на своей внутренней жизни, возрастает роль внутрисемейных отношений в обеспечении ее стабильности и прочности. Ослабление контроля общественного мнения в результате урбанизации, а также экономических, правовых и религиозных уз, скреплявших прежнюю семью, резко увеличило "нагрузку" на моральные узы и реализацию способностей каждого индивида в общества (так называемая продуктивная ориентация). Мы придерживаемся мнения, что процесс отчуждения семьи от общества, не принимает угрожающий характер. Так как основная функции семьи как механизма в обществе заключается в следующем: во-первых, семья обучает групповой работе, формируя ответственность индивида перед группой (то есть перед семьей или обществом), учит находить свое место в группе (простейшая модель общей ситуации человека и общества). Вторая функция семьи - это когда она сама по себе демонстрирует модель общества в миниатюре (политика и экономика). Третья функция - это воспитание детей и их социализация. Семья как социальный институт в колониальный период развития Америки была идеалом "простой порядочности", опорой социального порядка, носителем и передатчиком определенного образовательного и культурного уровня и наследия с функцией экономического производителя, хранителя семейных традиций, основанных на власти авторитета. Один из лидеров просвещения Милль характеризовал семью того времени как "школу деспотизма". В XIX веке, в этот сложный переходный период к индустриальному обществу, под воздействием социально-экономических перемен, семья освобождается от общины, религии и авторитарной морали, становится в большей степени потребительскими коллективом со способностями, как жены, так и мужа зарабатывать деньги. Основываясь на общности интересов, американская семья преследует цель достатка, стабильности и процветания в обществе, активно взаимодействует с другими общественными институтами. На современном этапе в США семья призвана развивать мечту о равных возможностях (так называемая "американская мечта"), ведущих к процветанию и независимости, при этом быть социально защищенной. В реальности существующая программа соцобеспечения государством не отражает, а тем более не укрепляет основные ценности семьи. Многие современные исследователи ищут причины кризисного состояния семьи (которое они оценивают, как угрожающее для семьи как социального института) в процессах, происходящих на протяжении второй половины девятнадцатого века. В качестве причины упадка семьи они видят, например, рост занятости женщин в сфере общественного труда. Мы считаем, что такой рост занятости женщин был существенным необратимым изменением в социальной жизни США, характерным для естественного развития исторического процесса, требующего участия большей части индивидуумов в жизни общества (общественное производство, управление государством). Некоторые современные историки и социологи, анализируя развитие американского института семьи, утверждают, что главное призвание женщины - это дом и дети, что инструментальная роль изначальна присуща мужчинам, а экспрессивная, воспитательная - женщинам. Они считают, что адрогенность (стирание принципиальных различий между мужчиной и женщиной в социальной жизни) не должна становиться нормальным психическим атрибутом жизни американцев, что процесс индустриализации к концу XIX века привел к распространению семьи с работающими мужем и женой, и что самой серьезной вытекающей проблемой для семьи и общества стали работающие матери. Работающие матери уделяют меньше времени семье и детям, чем неработающие. Дети работающих матерей, судя по высказываниям этих исследователей, хуже социализированы, отношение семьи как к ценности, в силу описанных причин, оказывается дискредитированным. Факт существования сложных экономических и психологических проблем, кризисных явлений, с которыми постоянно сталкивается американское общество и семья, достаточно очевиден. Поскольку ни один эволюционный исторический процесс не может идти равномерно, без неизбежных многочисленных отступлений от его центральной линии, то достаточных оснований экстраполировать аспекты изменения функций семьи и ее структуры на развитие общество в целом, говоря об упадке его культуры. Право-консервативные круги общества и науки призывают к возрождению отживших семейных устоев, возвеличивают канувший в прошлое и оттого легче идеализируемый, образ традиционной семьи с четким распределением ролей и функций и жестким социальным контролем над поведением своих членов. Мы считаем такое мнение необоснованным. В свою очередь, радикальный феминизм в США часто выдвигает не менее антиисторическое требование, игнорирующее сложившееся в ходе эволюции человека определенное разделение ролей между мужчиной и женщиной, их специфику участия в эволюционном историческом процессе. Мы придерживаемся другой точки зрения, которая заключается в том, что длительное развитие капитализма, дезинтегрирует традиционную нуклеарную семью, так как превращает женщин (на первых этапах развития капиталистического общества) в рабочую силу, освобождая ее от необходимости выполнения ряда домашних обязанностей. Семью с двумя работающими супругами, можно назвать модифицированной, но в основе своей традиционной, моделью семейной жизни. Разнообразие форм семейной жизни можно расценить как развитие закономерной исторической тенденции, к появлению и распространению различных моделей брачно-семейных отношений. Признание сложностей и многообразие типов семьи и брака в США, позволяют "применить концепцию плюрализма" по отношению к семье (ей же соответствует развитие плюрализма в политической структуре США). По всей видимости, существующая тенденция к разнообразию форм семьи, получит еще большее распространение. Некоторые ученые предсказывали, что к 2000 году будут преобладать семьи, созданные в результате первого брака, в основном с одним или двумя детьми (одна четвертая из тех семей будут бездетными), а также одинокие люди и семьи, образованные в результате повторного брака. Эти предсказания подтвердились данными на 2000 год [39]. Ценностные установки, ориентации (как специфически американских, так и общечеловеческих), продолжают составлять ту основу, на которой американцы хотели бы строить свою жизнь. В XX веке особое внимание привлекает малодетность американцев. Основы взаимоотношений между родителями и детьми носят менее архаичный авторитарный характер. Анализируя установки родителей в отношении психологического и эмоционального состояния ребенка, можно отметить, что американцы придают большое значение развитию в нем индивидуализма, автономии, независимости и приобретения профессионального образования, что являлось семейной ценностью и в конце XIX века. Родители полагают, что окружающий мир ребенка должен быть наиболее разнообразным в плане общения, впечатлений, обучения, а его будущее социально защищено. В конце ХХ века в Америке созданию семьи придается очень большое значение как один из показателей успеха и престижа в обществе. Большинство женщин работают по найму, это налагает долю домашних обязанностей на мужчин. Практикуется планирование семьи. Дети самостоятельно выбирают свой путь в жизни, юноши и девушки стремятся к материальной самостоятельности, члены семьи ценят личную свободу, независимость, самостоятельность, возможность роста и активную жизненную позицию, разумный компромисс и терпимость. В Америке существует множество матрифокальных семей, состоящих из матери и детей. Они получают государственное материальное пособие. Выросшие дети, даже не вступившие в брак, покидают родительский дом и селятся отдельно. В большинстве случаев живут отдельно и старики. Большинство семей среднего слоя живет в пригородах, в собственных домах, приобретаемых в рассрочку. Феминистское движение очень сильно и влиятельно. Широко отмечаются национальные и бытовые праздники: День Благодарения, День Матери и День Независимости. Большую роль играют национальные виды спорта. Это свидетельствует, что при всей своей слабости и всех крайностях, американская семья - это действующий механизм, отражающий не столько распад культуры, как утверждает консервативная часть ученых, сколько ее подвижность и способность к обновлению. Если американская семья "больна", то "больным" должно быть и само общество. Прогресс развития форм и функций семьи, семейных ценностей, может сдерживаться кризисными явлениями, "болезнями семьи" как общественного института, которые показывают, что назревают противоречия между обществом и его политическим устройством. В идеале политическое устройство должно служить орудием регуляции общества через нормы законов, соответствующих эволюционной стадии общества. Но часто политические структуры закрепляют имеющийся порядок вещей и играют роль тормоза в эволюции. Потребности общества при переходе на последующую в развитии эволюционную ступень рождают и формируют в массовом сознании ориентацию на достижение определенных ценностей, соответствующих новому типу общества. Так, на протяжении последнего тысячелетия прослеживается развитие феодального, капиталистического этапа. И соответствующие им ориентации: авторитарная и накопительская. Мы считаем, что следующим эволюционным этапом общества будет высокоиндустриальное общество гуманизированной технологии с продуктивной психологической ориентацией. Вместо деспотической структуры власти в семье (эпоха феодализма) в обществе развивается индивидуалистическая структура власти. Семья с производственной функцией сменяется семьей с демократической функцией в обществе. В ХХ веке семья становится школой поиска всеобщего согласия между всеми членами семьи (принцип терпимости в американском обществе). Общество, развиваясь на данном этапе, требует, прежде всего, не становление какого-либо этноса, нации, государства (в прежние столетия эти задачи брали на себя "великие личности истории"), а требует выхода на "арену" индивида, который активно участвует в жизни общества, реализуя свои способности (продуктивная ориентация), что относится в равной степени, как к мужчинам, так и к женщинам. Соответственно, вместо подчинения интересов членов семьи интересам и благосостоянию семейной группы (авторитарная семья), на современном этапе наблюдается тенденция учитывания интересов каждого члена семьи. Модель будущей американской семьи - такая ячейка общества, где главное - раскрытие индивидуального потенциала детей и их родителей для его последующей реализации на благо общества. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ СЕТИ ИНТЕРНЕТ Источники: 1. Джефферсон Т. О демократии. СПб., 1992. 2. Иллет. Американки XVIII века. Спб., 1906. 3. Токвиль, де А. Демократия в Америке: Пер. с франц. / М, 1992. Литература: 4. Антонов А.И. "Действительно ли небо упало на землю? (Комментарий к дискуссии американских социологов об упадке семьи в США)" // Вестник Моск. Ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 1996. № 3. 5. Бурстин Д. Американцы: Демократический опыт: Пер. с англ. М., 1993. 6. Бурстин Д. Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. М., 1993. 7. Бурстин Д. Американцы: Национальный опыт: Пер. с англ. М., 1993. 8. Голенкова З.Т., Виктюк В.В., Гридчин Ю.В., Черных А.И., Романенко Л.М. Становление гражданского общества и социальная стратификация // Социс. 1996. №6. 9. Золотухина М.В. Современная семья в США в исследованиях американских ученых. // Вестник Моск. Ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 1996. № 3. 10. История США. / Под ред. Н.Н. Болховитинова. Т 1. М., 1983. 11. Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. М., 1992. Т.2. 12. Кирьянова О.Г. Американская женщина вчера и сегодня: (Иллюзии на продажу). М., 1988. 13. Мид М. Культура и мир детства. М., 1988 14. Семья у народов Северной Америки / Под ред. Богиной Ш.А. М., 1991. 15. Смелзер Н.Дж. Социология. М., 1994. 16. Супоницкая И.М. Особенности социально-экономического развития США конца XIX века. // Реф. журнал Америка. 1987, №6. 17. Тэннэхилл Р. Секс в истории. М., 1995. 18. Эванс Сара. История американских женщин. Рожденная для свободы. М., 1993. 19. American culture. Madison (Wisc), 1986. 20. Burton, O.V. In my Father's house are many mansions: family, a community in Edgefield, S.C. Chappen Hill & London, 1987. 21. Carlson A.C. Family Questions: Reflections on the American Social Crisis. N.Y., 1988. 22. Earle A.M. Child Life in Colonial Days. N.Y., 1899. 23. Graves. Woman in America. N.Y., 1842. 24. Kammen, Michael. Spheres of Liberty: changing perceptions of liberty in American culture. Madison (Wisc.), 1986. 25. Langdon, William Chaimy. Everyday things in American life. - N.Y., 1969. Vol. 1. 26. Morantz R.M. The Perils of Feminists History. - Journal I History , 1974, vol. 6. // http://www. 27. Jackson J.J. Family and Ideology // Comparative Studies of Blacks and United States. N.Y., 1973. 28. Popenoe D. American Family Decline, 1960-1990: A Revien and Appraisa// Journal of Marriage and the Family. 1993. V 55, # 3. 29. Zinn M.B., Eitzen D.S. Diversity in American Families. N.Y., 1987. Ресурсы сети Internet: 30. Указать, что именно взяли с этого сервера или странички , на пример, статистические данные о составе *** в *** период. http://www.geo.com/~ushistory 31. http://www.liban.ru/Ur3.htm 32. http://www.usa.com/index.htm 33. http://www.history.com/USA/19/index.htm 34. http://www.family.itgo.com/main.html 35. http://www.social.8m.com/ 36. http://www.social.8m.com/ 37. http://www.pinedale.com/misc/settlement.shtml 38. http://cpq.ptt.chel.su/rus/Whatsnew/rustem/chronology/index100398.htm 39. http://www.pinedale.com/misc/state.shtml 40. http://www.pinedale.com/index.html

 

 

Главная страница

win  koi  mac 


Главная |  Форумы |  Консультации |  Конференции и круглые столы |  Глоссарий |  Участники проекта |  Регистрация


Международные отношения >> История международных отношений и внешней политики

По специальности



Найти выделенное Филимонов Георгий Юрьевич. Фактор культуры во внешней политике США 23.10.2003 21:07 | В.С.Денисенко

Научный руководитель: к.и.н., Берзин Л.Б.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………….3

  1. НЮАНСИРОВКА КЛЮЧЕВЫХ ПОНЯТИЙ………………….10
    1. КУЛЬТУРА……………………………………………………...10
    2. АМЕРИКАНСКАЯ КУЛЬТУРА…………………………………..12
    3. КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА И ВНЕШНЯЯ КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА……………………………………………………..18
  2. РЕАЛИЗАЦИЯ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ: МЕТОДЫ И СРЕДСТВА………………………………………………………..20
    1. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ КУЛЬТУРНОЙ

ПОЛИТИКИ……………………………………………………..20

    1. МЕТОДЫ РЕАЛИЗАЦИИ КУЛЬТУРНОЙ

ПОЛИТИКИ ……………………………………………………..22

    1. ИНСТРУМЕНТАРИЙ КУЛЬТУРНОЙ

ПОЛИТИКИ…………………………………………………….. 26

  1. ВНЕШНЯЯ КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА США……………….29

3.1. ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР ФОРМИРОВАНИЯ КУЛЬТУРНОЙ

ПОЛИТИКИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ…………………………29

3.1.1. ПОЛИТИКА ПО ОТНОШЕНИЮ К АМЕРИКАНСКИМ

ИНДЕЙЦАМ……………………………………………………...29

      1. НОВАЯ АМЕРИКАНСКАЯ КУЛЬТУРА...…………………………32
      2. “ПЛАВИЛЬНЫЙ КОТЕЛ”………………………………………...33

3.1.4. “ПРИВАТИЗАЦИЯ” КУЛЬТУРЫ………………………………….36

      1. КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА “НОВОГО КУРСА”…………………..36
      2. КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА С ПЕРИОДА “ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ ДО НАШИХ ДНЕЙ”…………………………………………………...37
    1. ФАКТОР КУЛЬТУРЫ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ США С 1945 г. ДО НАШИХ ДНЕЙ……………………………………………………………..41
      1. КУЛЬТУРА КАК ИНСТРУМЕНТ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ: 1945-1960……………………………………………………………….42
    1. ДИСКУССИЯ О КУЛЬТУРНОМ ИМПЕРИАЛИЗМЕ: 1960-1990 гг. …46
    2. КРИТИКА КОНЦЕПЦИИ КУЛЬТУРНОГО ИМПЕРИАЛИЗМА

В 1990-Е ГОДЫ……………………………………………………53

    1. ОСНОВНЫЕ ИНСТИТУТЫ, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩИЕ ВНЕШНЮЮ

КУЛЬТУРНУЮ ПОЛИТИКУ США…………………………….…..63

      1. БЮРО ПО ДЕЛАМ ОБРАЗОВАНИЯ И КУЛЬТУРЫ

ГОСУДАПРСТВЕННОГО ДЕПАРТАМЕНТА США………………..64

3.5.2. ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНСТВО США (ЮСИА)………………...65

3.5.3. КОНГРЕСС СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ………………70

      1. ФИЛАНТРОПИЧЕСКИЕ ФОНДЫ И СПОНСОРСКИЕ

ОРГАНИЗАЦИИ США……………………………………………70

3.6. НЕОФИЦИАЛЬНАЯ” ВНЕШНЯЯ КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА

СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ ….……………………….73

ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………...84

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ…………………………………………………94

ВВЕДЕНИЕ

На рубеже XX-XXI вв. мир оказался на пороге новой эры. Процессы общественного развития приобретают глобальный характер, происходит постепенный переход от национальных экономик к мировой, складываются межнациональные информационные структуры, т.е. набирают силу процессы глобализации в различных сферах ее проявления. Все большую силу набирает тенденция к широкой либерализации торговли, происходит небывалое развитие науки и техники. Мы являемся свидетелями и участниками радикальных социально-экономических и политических процессов, в т.ч. смелых экспериментов в области социализма со свободными рыночными отношениями и т.д. Налицо тенденции к духовному возрождению, расцвету искусств, гуманизации общества, цивилизационной толерантности. Необычайно возросло значение личности, индивида в современном обществе.

На этом фоне резко повысилось значение фактора культуры в мировой политике и международных отношениях, серьезно возросло его влияние на общемировые социально-экономические процессы, на межгосударственные отношения. В связи с этим государства начинают уделять все большее внимание своей культурной политике, становится все более актуальным и все чаще используется термин “внешняя культурная политика”, поскольку экспорт, распространение и популяризация национальной культуры или, в обратном случае, отторжение внешней культурной экспансии стали весьма действенным инструментом дипломатии и довольно эффективным средством борьбы за национальные интересы того или иного государства. Т.н. внешняя культурная политика при ее успешной реализации может служить очень сильным вспомогательным идеологическим орудием, сопровождающим осуществление общей внешнеполитической стратегии государства, создавая, таким образом, еще более прочный фундамент, позволяющий государству не только отстаивать и продвигать свои национальные интересы на мировой арене, но и оказывать непосредственное и очень серьезное влияние на различные политические, экономические, социальные процессы в мире.

Когда речь заходит о факторе культуры во внешней политике или о внешней культурной политике государства, то нельзя найти более очевидного, актуального и интересного примера для исследования, чем внешняя культурная политика Соединенных Штатов Америки, которую зачастую именуют внешней культурной экспансией или культурным империализмом. Трудно оспорить тот факт, что плоды внешней культурной политики США и влияние американской культуры прослеживается на большей части планеты. Даже если она не воспринимается повсеместно (чего и не может быть) и вызывает неприязнь и отторжение на культурно-цивилизационном уровне, порождая конфликты на этой основе, то и это, в свою очередь, является доказательством активности ее общемировой экспансии.

Впрочем, стоит сделать оговорку, касающуюся самого понятия американской культуры. Дело в том, что сам этот термин далеко не однозначен и вызывает большое количество прямо противоположных оценок, существуют совершенно разнообразные точки зрения по поводу того, правомерно ли в принципе использовать понятие “американская культура” и существует ли таковая вообще. О самом термине речь еще пойдет позже, но, так или иначе, отметим, что в данном случае под термином “американская культура” мы подразумеваем такую составляющую этого понятия, как современная американская массовая культура или поп-культура, т.е. кино-, теле-, видео-, радиоиндустрию, средства массовой информации в целом, индустрию развлечений ( т.е. шоу-бизнес), субкультуры, американский образ жизни, наконец, американский менталитет.

Со второй половины ХХ столетия, т.е. в эпоху “холодной войны”, американская культура, как “неофициальный” идеологический инструмент внешней политики американского правительства по- нарастающей продолжает свою внешнюю экспансию, проявляясь в различных аспектах на разных уровнях и, благодаря развитию науки, техники, высоких технологий, к концу 90-х гг. достигает ошеломляющих результатов. Здесь уместно упомянуть о т.н. культурном аспекте глобализации, который зачастую отождествляют с американским культурным империализмом и вопрос о котором приобрел наибольшую актуальность к 90-м гг. ХХ века. Но поскольку этот неоднозначный вопрос является предметом множества дискуссий и представляет собой тему отдельного исследования, скажем лишь, о том, что внешняя культурная политика США и распространение американской культуры, естественно, взаимосвязаны с процессом глобализации. Дело в том, что внешняя культурная политика США и экспорт их культуры способствуют развитию процессов глобализации, отчасти являясь порождением этих же процессов, и глобализация, в свою очередь, содействует реализации внешней культурной политики Соединенных Штатов и распространению американской культуры. Таким образом, эти процессы находятся в состоянии взаимопроникновения и взаимовлияния и объективно являются одной из основных и неотъемлемых составляющих общего многоуровневого процесса глобализации. Именно поэтому ( и не без основания) в мире существуют опасения по поводу того, что культурный аспект глобализации заключается в попытке навязывания Северной Америкой всей планете единого культурно-ценностного стереотипа, формировании универсального стандарта культуры по образу и подобию США с вытекающим отсюда уничтожением историко-культурного разнообразия мира.

Так или иначе, если рассматривать процесс распространения американского культурного влияния и развития внешней культурной экспансии США в ХХ веке вплоть до наших дней через призму глобализации, то мы увидим, нравится нам это или нет, что ХХ век (особенно его вторая половина) прошел под знаком американского культурного влияния в общемировом масштабе, то же можно сказать и о начале ХХI века. Вообще, важным аспектом “культурной” глобализации является непрерывный процесс унификации культурных предпочтений человечества. Начиная с итальянского Ренессанса, этот процесс прошел через стадии французского, английского и американского культурного влияния, географический ареал которого, каждый раз расширялся. Так, позиции итальянского Возрождения ограничивались Западной Европой, а остальной мир жил собственной культурной жизнью. Французская культурная экспансия XVIII – начала XIX вв. распространилась на всю Европу, а английское влияние XIX века стало глобальным по охвату. Американскую культурную традицию можно без преувеличения назвать планетарной – к концу ХХ века практически нет такого уголка земли, где население не знало бы таких понятий, как “рок”, “Пепси” или “Голливуд”.

Подводя итог вышеизложенному подчеркнем, что актуальность избранной темы обусловлена, как было уже упомянуто, повышением роли культурного фактора во внешней политики государств и усилением его влияния на мировые социально-политические и экономические процессы, а также на международные отношения в целом. Но главное, вторая половина ХХ – начало ХХI вв. охарактеризовалась мощной внешней культурной экспансией Соединенных Штатов, которая оказалась эффективным инструментом внешней политики американского правительства, даже если речь идет о негосударственных механизмах реализации внешней культурной политики ( более того, именно на уровне этих негосударственных механизмов, на мой взгляд, осуществлялось и осуществляется наиболее сильное влияние, что также является одним из предметов исследования данной работы). Кроме этого, одним из доказательств актуальности заявленной темы является тот факт, что плоды влияния культурного фактора во внешней политике США и американской культуры в целом ощущают на себе представители практически всех поколений, от мала до велика. Таким образом, влияние культурного аспекта внешней политики США зачастую является более явным и ощутимым отдельными индивидами в отличие, например, от влияния политического или экономического факторов, хотя все они по большому счету взаимосвязаны и преследуют единую конечную цель – защиту национальных интересов США и сохранения их мирового лидерства. Разумеется стоит сделать оговорку по поводу того, что одним из основных двигателей современной внешней культурной политики США как на государственном, так и на негосударственном уровне является огромный финансово-экономический и научно-технический потенциал этого государства. Приводя доводы в пользу актуальности этой темы стоит также сказать о том, что на сегодняшний день внешняя культурная политика американского правительства (а также “неофициальная” культурная политика США, о чем будет рассказано немного позже) и связанный с ней экспорт американской культуры представляют собой некий вызов культурной идентичности других государств их историко- и этно-культурному своеобразию и уникальности и, что особенно важно, политической и экономической независимости. Для иллюстрации этого достаточно вспомнить концепции информационных войн и постулаты теоретиков атлантизма в т.ч. об аэрократии, эфирократии и медиакратии. Кроме того, довольно широко известны различные образовательные и культурные программы, которые разрабатывает государственный департамент США через свое Бюро по делам образования и культуры. Данные программы госдепа осуществляемые совместно с разнообразными частными благотворительными фондами и иными организациями подобного рода направлены на формирование позитивного облика США за рубежом, на распространение в других странах как можно большей позитивной информации об этом государстве, на формирования фундамента взаимопонимания между разными странами и разными культурами. Помимо этого одной из основных целей этих программ является предоставление молодым ученым и специалистам грантов на обучение в ведущих американских вузах. Но в то же время эти программы способствуют утечке умов в США, что в принципе соответствует “кадровой политике” Соединенных Штатов и их национальным интересам. Более того, посредством различных образовательных и культурных программ, а также фондов и иных инструментов США нередко получали возможность влиять на внутреннюю ситуацию в том или ином государстве.

Таким образом, существует множество доказательств актуальности и многогранности этой темы.

Предмет исследования. Настоящая работа посвящена исследованию культурного фактора во внешней политике Соединенных Штатов или, иначе говоря, внешней культурной политике США во второй половине ХХ века и на современном этапе. Мы попытаемся раскрыть понятие внешней культурной политики, рассмотреть феномен американского культурного империализма, привести точки зрения разных ученых на вопрос о том является ли термин “внешняя культурная политика” синонимом термина “культурный империализм”, а также является ли экспорт американской культуры лишь односторонним культурным влиянием или это тотальная культурная колонизация остального мира. Для нас важно увидеть насколько культурный компонент внешней политики США взаимосвязан с другими составляющими международной политики американского правительства и что их связывает, какие общие цели они преследуют. Кроме того, значительный интерес представляет то, какое влияние оказывает наряду с другими культурный фактор внешней политики США на двухсторонние взаимоотношения этого государства с другими странами и на систему международных отношений в целом.

Для того чтобы наиболее полно рассмотреть и проанализировать функционирование внешнеполитического механизма США в области культуры данная работа строится на двух линиях исследования: официальная внешняя культурная политика и т.н. “неофициальная”. Под официальной внешней культурой политикой мною подразумевается механизм, прежде всего, государственного регулирования культурной сферы внешней политики. Здесь имеются в виду в основном органы, курирующие этот компонент внешней политики, а также роль Президента и правительства. Кроме того, под официальной линией понимаются и негосударственные рычаги управления и финансирования культуры, т.к. известно, что в Соединенных Штатах сфера культуры по большей части поддерживается и управляется негосударственными инструментами в лице частных филантропических фондов, спонсорских организаций и т.д. Что касается “неофициальной” внешней культурной политики, то под этим определением я понимаю североамериканскую массовую культуру (давно ставшую достоянием отнюдь не только самих США) и прежде всего Голливуд как основной инструмент современной американской культурной политики, главный культурный продукт, идеологическое орудие и одно из важнейших средств формирования имиджа этого государства на мировой арене. Кроме этого, сюда можно также отнести средства массовой информации, которые являются проводниками как официальной, так и “неофициальной” внешней политики в сфере культуры (американское телевидение, радио, Интернет, практически весь американский шоу-бизнес). Более того, если говорить о влиянии т.н. “неофициальной” культурной политики, то стоит заметить, что наиболее сильное влияние ощущается на уровне субкультур.

Таким образом, мы постараемся рассмотреть методы, средства и механизмы реализации внешней культурной политики США на официальном и неофициальном уровнях.

Помимо этого для более полного раскрытия темы настоящей работы мы попытаемся кратко обрисовать процесс формирования внутренней и внешней культурной политики США в его исторической ретроспективе. С этой же целью в качестве дополнения к общей картине мы затронем вопрос о механизмах финансирования культуры в США.

Говоря о предмете нашего исследования, хотелось бы сделать небольшую оговорку. Дело в том, что здесь нам необходимо абстрагироваться от позитивных и негативных оценок касающихся реализации внешней культурной политики Соединенных Штатов и различных аспектов ее влияния. Наша задача заключается в том, чтобы на основе анализа различных точек зрения сделать собственные выводы и, в то же время, постараться предоставить объективную картину исследуемой темы. К слову, заметим, что как среди ученых во всем мире, так и в научном сообществе в самих Штатах не существует единства мнений по рассматриваемой проблеме.

Наконец уточним, что нашей целью является не культурологический и философский анализ, (хотя рассматривая подобную тему без этого обойтись достаточно сложно) а исследование проблемы с точки зрения мировой политики и истории международных отношений.

Научная новизна дипломной работы заключается в попытке рассмотреть роль и значение культурного фактора во внешней политике США во всех аспектах его проявления, т.е. как на официальном, так и на т.н. “неофициальном” уровне, в контексте общемировых социально-политических процессов и функционирования системы международных отношений в рассматриваемый период в целом. В данном случае внимание акцентируется прежде всего на влиянии внешней культурной политики Соединенных Штатов на все вышеперечисленные факторы. Кроме того, довольно интересно проследить эволюцию взглядов американского правительства на проведение внешнеполитической линии в области культуры, а также эволюцию взглядов американских ученых на проблему культурного империализма. Наконец, новизна, на мой взгляд, состоит в рассмотрении внешней культурной политики как одного из наиболее действенных инструментов наравне с другими аспектами внешнеполитической деятельности государства и в том, насколько культурный фактор во внешней политике согласуется с другими ее направлениями в проведении единого политического курса в данном случае на примере Соединенных Штатов Америки.

  1. НЮАНСИРОВКА КЛЮЧЕВЫХ ПОНЯТИЙ

1.1. КУЛЬТУРА

Для того чтобы начать разговор о факторе культуры во внешней политике США необходимо определиться с дефиницией культуры как отправной точкой данного исследования, т.е. неким терминологическим базисом, а также, с пониманием некоторых ключевых понятий производных от термина “культура” и напрямую с ним связанных, на которых строится данное исследование.

Что же такое культура? Разумеется, однозначного ответа на этот вопрос мы дать не можем. Как известно, существует великое множество разнообразных определений термина “культура”. Речь идет о термине, который несет чрезвычайно большую семантическую нагрузку и насчитывает по меньшей мере 500 значений. Он затрагивает этнологию, социологию, историю, изучение явлений культуры, т.е. весь набор гуманитарных наук. Например, по мнению французского культуролога Режина Робэна, существуют два основных крупных типа определений культуры. “Этнологическая концепция культуры связана с огромной областью символического, со всей суммой правил, которые в данном обществе определяют смысл термина и обеспечивают его широкую циркуляцию, начиная от разговорного языка до манер поведения за столом, проходя через весь набор обычаев, привычек, этических и эстетических норм. Речь идет о всей сумме смысловых отношений, отношений значимых, которые формируют структуру общества, мир его символики”. На эту крупную парадигму опираются в своих исследованиях Э.Б. Тэйлор, англосаксонская культурологическая школа и работы К. Леви-Строса. В этой парадигме нет речи об иерархизации культур, т.к. любая человеческая группа составляет самобытную культуру, а речь здесь идет об их описании.

Второе значение термина, с точки зрения Робэна, связано уже не с тем, что объединяет группу, а с тем, что ее разъединяет, что отличает ее в ее двойственном движении. Таким образом, с одной стороны, “какова бы ни была степень социальной иерархизации общества, разделенного на многочисленные группы, символические коды, такие, как язык, пронизывают весь мир социального без всякого исключения”. Однако, с другой стороны, “каждая группа развивает свои собственные подсистемы и свои собственные правила поведения, формы взглядов и действий, в результате чего можно говорить о “преобладающей культуре”, о “культуре молодежи” и т.д. Эти различающиеся подсистемы, пишет Робэн, не являются, в то же время, ни автономными, ни независимыми. Они тесно связаны в комплексе иерархий, социальных взглядов и оценок. Под термином “культура” в двух его вышеприведенных значениях французский исследователь предлагает нам понимать всю область символического, а не только всю область коллективных представлений.

В данном вопросе интересной также представляется точка зрения известного американского социолога Дэниэла Белла (Daniel Bell), который в своем труде под названием “Культурные противоречия капитализма” (“The Cultural Contradictions of Capitalism”) пишет следующее: “ Под термином “культура”…я подразумеваю меньше чем то, что содержится в определении этого понятия с позиции антропологии, где культура – это артефакты и транслируемые из поколения в поколение образ жизни и правила поведения социальной группы, и больше, чем изящные выкладки, скажем, Мэтью Арнольда, для которого культура представляет собой достижение личностью внутреннего совершенства. Под культурой (здесь я следую Эрнсту Кассиреру) я понимаю область символических форм … и, если быть более точным, сферу многозначительного символизма (expressive symbolism): т.е. те попытки в изобразительном искусстве, поэзии, литературе, или в рамках религиозных форм литании, литургии и ритуала, целью которых является исследовать и выразить значения человеческого существования в некой образной форме”. В этом же исследовании, освещая многогранность определения культуры и рассматривая ее с позиции тематики своей работы Д. Белл указывает: “Для общества, группы или индивида культура представляет собой непрерывный процесс укрепления своей идентичности (индивидуальности) посредством согласованности достигнутой через последовательную приверженность эстетике, моральное осмысление собственного естества и образ жизни, который отражает эти представления в предметах украшающих жилище человека или самого человека и во вкусе, выражающем, в свою очередь, эти взгляды. Таким образом, культура является областью проявления чувствительности, эмоций и морального состояния, а также разума, который стремится к упорядочению этих чувств”. Такова точка зрения одного из крупнейших американских специалистов в области социологии и политологии.

Далее, раскрывая суть известного понятия, обратимся к одному из энциклопедических словарей по культурологии, который дает следующее определение культуры: “ … термином “культура” обозначается определенная совокупность социально приобретенных и транслируемых из поколения в поколение значимых символов, идей, ценностей, обычаев, верований, традиций, норм и правил поведения, посредством которых люди организуют свою жизнедеятельность”. В данном случае мы видим классический и наиболее часто встречающийся подход к определению культуры.

Подводя итог краткому освещению подходов к определению термина “культура”, напомним, что в этой работе для нас представляет интерес не этнологическая или антропологическая концепция культуры, а мы употребляем понятие культуры скорее в социальном, даже социально-политическом аспекте, хотя, несомненно, четко разграничить разные стороны этого явления без указания взаимосвязи между ними практически невозможно. Но здесь, чтобы не “увязнуть” в сложном культурологическом анализе, остановимся и поясним, что более понятным почему нами выбрано это направление в определении культуры станет немного позже, когда мы начнем непосредственно оперировать такими понятиями как “американская культура”, “экспорт американской культуры”, “внешняя культурная политика США”, “культурный империализм” и т.д. Наконец, добавим, что в контексте нашего исследования нам более близко то, как понимает культуру Д. Белл, а также Акира Ирие (Akira Iriye), для которого “ культура – это разделяемая членами общества система верований, материальных ценностей, идеологии, обычаев и образа жизни”.

    1. АМЕРИКАНСКАЯ КУЛЬТУРА

Следующим ключевым понятием в данной работе является термин “американская культура”. Сам по себе термин является довольно противоречивым и вызывает разные, порой крайне противоположные оценки, как в научной среде, так и среди обывателей. Попытаюсь вкратце рассмотреть суть вопроса и высказать свою точку зрения.

Дело в том, что согласно одной точке зрения, видимо одной из наиболее радикальных, американской культуры как таковой не существует вообще и использование этого понятия правомерно лишь с большими оговорками, если правомерно вообще. С другой из распространенных точек зрения, американская культура существует и, более того, всеми своими многогранными проявлениями подтверждает свое доминирование на большей части планеты. (В данном случае мы затрагиваем наиболее полярные подходы.)

Во-первых, нам необходимо определиться с тем, какой смысл мы вкладываем опять же в понятие культуры. Если рассматривать это как нечто традиционное, самобытное, имеющее свою глубокую многовековую историю, уклады, обычаи, верования, нормы и правила поведения, социально приобретенные и транслируемые из поколения в поколение, то в этом смысле мы, скорее всего, не можем применить это понятие по отношению к США. Но с другой стороны, американское мультикультурное общество настолько своеобразно и даже, на мой взгляд, в какой-то степени уникально, что оно породило некую новую формацию культуры, ее новый вид, благодаря, своей мультикультурности, т.е. разнообразию этнокультурного и этноконфессионального состава, с одной стороны, и развитию новых технологий и крупным капиталовложениям – с другой. В данном случае мы уже затрагиваем такое понятие, как массовая культура.

Далее очень важным является обратить внимание на то, что в отношении культуры США, как и культуры практически любого другого государства, уместно разделять понятие культуры на составляющие, а именно на т.н. высокую и массовую культуру. Что касается высокой культуры, то она, как и вся культура современного американского общества, формировалась с начала ХХ века под непосредственным влиянием эмигрантской среды, в том числе и бывших наших соотечественников, вклад которых в формирование высокой культуры США более чем ощутим. Речь идет о талантливых музыкантах, композиторах, дирижерах, певцах, поэтах, писателях, художниках, театральных режиссерах, хореографах, танцорах и т.д. – выходцах из СССР и других европейских и не только европейских стран, которые сыграли и по сей день играют очень важную роль в культурной жизни Америки. Не случайно Д. Нэсбитт и П. Эбурдин в их книге “Что нас ждет в 90-е гг. Мегатенденции: Год 2000.” пишут о том, что на начало 90-х гг. прошлого столетия в США наблюдался необычайный рост популярности и спрос на высокую культуру и искусство. Здесь они имеют в виду серьезный рост посещаемости концертов симфонических оркестров, оперы, балета, драматических театров, а также о неком буме в изобразительных искусствах, возросшей посещаемости музеев и т.д.

Таким образом, высокая культура Нового Света, как и американское общество и культура в целом, является “лоскутной” или, по-другому, “мозаичной”, т.е. культурой синтезированной путем ассимиляции, адаптации и синтеза части историко-культурных традиций и иных явлений культурного порядка различных стран и регионов мира. В результате появляется новый тип культуры, который, ассимилируя вышеперечисленные явления, “переваривает” их под воздействием различных факторов, прежде всего национального менталитета, добавляет свое видение, свои тенденции и транслирует на весь мир уже непосредственно свое восприятие этих явлений. На мой взгляд, это в полной мере можно отнести на счет американской культуры. Правда стоит сделать оговорку, касающуюся высокой культуры США, которая по большей части является копией или продолжением европейской культурной традиции, может быть лишь за исключением современного искусства, в особенности изобразительного. Именно по этому многие критики употребляют термин “суррогатная культура”, хотя мне кажется, что это ни в коем случае не говорит о “неполноценности” североамериканской культуры, и уж тем более, когда речь заходит о массовой культуре Америки.

Прежде чем говорить о массовой культуре и для того чтобы более четко охарактеризовать значение термина “американская культура”, по крайней мере так, как мы его понимаем в данной работе, вкратце коснемся социокультурных особенностей американского общества. Для этого я воспользуюсь цитатой из своей статьи под названием “Адаптация различных боевых искусств планеты в США как форма межцивилизационного диалога”:

“Как уже было нами замечено, в культурном плане США представляют собой уникальное явление, универсальную модель межцивилизационного общения, а точнее межкультурного синтеза и взаимовлияния различных культур. Согласно известному утверждению, Америка является “гигантским национальным плавильным котлом”, что четко отражает мультикультурную специфику американского общества. Известно, что любой гражданин США вне зависимости от национальной принадлежности идентифицирует себя как “американец”, подчеркивая свою принадлежность к государству и обществу носящим наднациональный характер, а вернее к единой американской нации. Этот процесс развивается под воздействием различных факторов исторического, культурного, политического, и иного плана. Но в то же время, представители каждого этноса вносят в “общий котел” американской культуры и часть своей национальной культуры и, таким образом, множество самых разных культур мира синтезируется в этом “котле”, находясь в постоянном взаимовлиянии и взаимопроникновении, что, по сути, составляет основу межцивилизационного диалога на американской почве.

Как известно, США представляют собой некую сконцентрированную модель всего мира, настолько многолико и разнообразно в этнокультурном аспекте американское общество сегодня. Для того чтобы понять это, достаточно привести в качестве примера город Нью-Йорк, который в этническом плане действительно создает впечатление всей планеты в миниатюре. Поскольку эмигранты разных периодов и вновь пребывающие в Северную Америку на постоянное место жительства представители других стран, как правило, расселялись и продолжают расселяться по этническому признаку, в США существует огромное количество различных, больших и малых, национальных общин, т.н. этнических сообществ. Наряду с крупными общинами, объединяющими выходцев из разных стран Европы, Латинской Америки или Азиатско-Тихоокеанского региона, существует множество этнических сообществ меньших размеров. Именно эти общины и играют роль своеобразных очагов национальной культуры того или иного народа, где культура, привнесенная с исторической родины, сохраняет свою самобытность, благодаря стремлению диаспоры оградить её от ассимиляции, поглощения другой культурой. Но в то же время на территории США различные культуры не существуют и не могут существовать закрыто, изолированно друг от друга. Как мы уже сказали, постоянно идет процесс взаимовлияния, межкультурного общения”. Но это общение и взаимодействие происходит под прямым влиянием доминирующей культуры. Однако здесь стоит сделать небольшую оговорку, т.к. после известных событий 11 сентября 2001 года в Соединенных Штатах, наряду с подъемом патриотизма и общенациональным единением, довольно четко проявилась определенная тенденция к еще большей “консервации”, самоизоляции и замыканию внутри этнических сообществ. Насколько эта тенденция окажется продолжительной покажет время.

Таким образом, краткая характеристика этнокультурных особенностей американского общества, а именно его мультикультурной специфики, помогает лучше понять суть исследуемого термина. Но рассмотрение проблем мультикультурализма в США представляет собой очень интересную и обширную тему отдельного исследования. В данном случае мы воспользовались этим примером в качестве вспомогательного инструмента для отображения смысла вышеуказанного понятия.

Наконец, перейдем к рассмотрению второй важнейшей и, на мой взгляд, наиболее значимой компоненте понятия “американская культура” – масскультуре. Очень часто в словарях массовую культуру определяют как понятие, характеризующее особенности производства культурных ценностей в современном (индустриальном) обществе, а также как разновидность культуры, которая ориентирует распространяемые ею (обычно при помощи СМИ) духовные и материальные ценности на “усредненный” уровень развития массовых потребителей. Данное выражение появилось в США не позднее 1939 г. А в качестве термина впервые было применено М. Хоркхаймером в труде 1941 г. “Искусство и массовая культура”. В качестве синонимов этого понятия используются также термины “популярная культура” или “поп-культура”, “индустрия развлечений”, “коммерческая культура” и другие.

Массовая культура, по моему мнению, является флагманом американской культуры, своеобразной “визитной карточкой” Соединенных Штатов и одним из столпов современной североамериканской, или, более обобщенно, англо-саксонской цивилизации. Если высокая культура США, как мы видели, все таки является больше продолжением европейской культурной традиции, то современная американская поп-культура представляется истинно американским порождением, американским продуктом. Именно коммерческим продуктом, т.к. популярная культура представляет собой индустрию, а ее потребители – некий рынок сбыта, где они выбирают между “купить” этот продукт или “не купить”, “смотреть” или “ не смотреть” и т.д. Причем масштабы этого рынка простираются практически на весь мир. Кроме того, на мой взгляд, между понятиями “американская культура” и “массовая культура” можно поставить знак равенства, т.к. очень часто они взаимозаменяются и используются как тождественные. В данном случае мы сознательно избегаем упоминания о массовой культуре крупных европейских держав таких как Великобритания, Франция, Германия, Россия т.к. в основном они являются производными от современной американской популярной культуры и находятся под ее влиянием. Наконец, когда заходит речь об экспорте американской культуры, культурном империализме и других явлениях подобного рода прежде всего имеется в виду, естественно, не высокая культура США, а их массовая культура, которая, благодаря развитию высоких технологий, транслируется на весь мир, воспринимается на большей его части и которая стала достоянием современной цивилизации. Кроме того, когда идет разговор о планетарных завоеваниях американской культуры имеется в виду именно поп-культура. Так, на конференции по культурной дипломатии организованной в Белом доме 28 ноября 2000 года тогдашний Президент США Б. Клинтон заявил, что “холодную войну выиграл Элвис Пресли” и обратился к законодателям с призывом отпускать на нужды культуры еще большие ассигнования, а к госдепартаменту — эффективнее ими распоряжаться. Более того, именно массовая культура по большей части является эффективным политическим и идеологическим инструментом, находясь на службе у различных медиамагнатов, транснациональных корпораций, представителей тех или иных политических кланов, финансово-промышленных и иных деловых кругов, которые владеют средствами массовой информации ( основ-

ными распространителями современной американской культуры) и осуществляют объемные капиталовложения в эту сферу, представляющую собой и весьма прибыльный бизнес. Но более подробно обо всем этом мы поговорим в разделе о т.н. “неофициальной” внешней культурной политике США.

В заключение подчеркнем, что в настоящей работе говоря о внешней культурной политике США мы употребляем термин “американская культура” в его комплексном понимании, т.е. имея ввиду и высокую и массовую культуру Нового Света. Но, в то же время, ведя речь об экспорте американской культуры, культурном империализме, американизации и иных феноменах этого ряда под указанным термином мы понимаем в большей степени поп- культуру Америки. К тому же, именно эта составляющая данного понятия представляется интересной и актуальной проблемой для исследования.

1.3. КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА И ВНЕШНЯЯ КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА

Далее, одними из основных и важнейших для нашей работы понятий являются понятия культурной политики и внешней культурной политики. В общем, термин “культурная политика” подразумевает наличие тех ценностей и принципов, которыми руководствуется любой социальный организм в вопросах культуры.

Как правило, культурная политика реализуется, прежде всего, государством в лице органов законодательной и исполнительной власти (например, в США, это конгресс, государственный департамент и Белый дом), но культурная политика осуществляется также различными институтами в частном секторе от корпораций до общественных организаций. Можно сказать, что культурная политика является некой системой координат для тех, кто принимает решения или совершает действия так или иначе оказывающие влияние на культурную жизнь общества и государства. Культурная политика может быть довольно определенной и четко сформулированной и осуществляться в соответствии с программой устанавливаемой институтом на это уполномоченным. К примеру, Министерство культуры способно проводить политику (формулируя ее цели и принципы), проявляющуюся в поддержке театров и театральных коллективов в разных районах страны и за рубежом. Но очень часто, и в данном случае это касается Соединенных Штатов, культурная политика недостаточно закреплена формально или не определена вообще.

Огюстэн Жирар, сотрудник Департамента науки и исследований Министерства культуры Франции в своей книге “Культурное развитие: опыт и политика” (“Cultural development: experiences and policies”) дает следующее определение культурной политики: “Культурная политика – это система максимальных и практических целей, преследуемых социальной группой и средств ею применяемых, которая используется властью. Культурная политика может осуществляться профсоюзами, партиями, образовательными учреждениями, институтами, предприятиями, городами и правительствами. Но независимо от института ее проводящего, культурная политика подразумевает наличие долгосрочных, среднесрочных и краткосрочных целей, а также средств (людей, денег и законодательства), объединенных в тесно связанную систему”.

Когда правительства в развитых странах определяют культурную политику, то они, в основном, ограничиваются наиболее узкими и стандартными категориями, такими как средства массовой информации и массовые коммуникации, искусство, образование, и в некоторых странах – спорт. А средства реализации культурной политики достаточно разнообразны. Это могут быть и гранты, что наиболее распространено, и программы общественного трудоустройства службы занятости населения, а также создание и поддержание благоприятных условий для деятельности в сфере культуры, охрана исторических памятников и т.д. Как раз об этом и пойдет речь в следующей главе настоящей работы.

Что же касается понятия внешней культурной политики, то она осуществляется практически теми же институтами, но ориентирована вовне. Основные цели внешней культурной политики того или иного государства заключаются в формировании позитивного облика государства за рубежом посредством ознакомления других народов с его культурными ценностями, а также в содействии осуществлению процесса кросскультурного взаимодействия и взаимопонимания между народами ( через организацию культурных обменов, проведение экспозиций и иными средствами). Кроме того, одной из отличительных особенностей внешней культурной политики является т.н. “экспорт культуры” государства в том или ином объеме ( другое дело, что в США это приобрело тотальный масштаб). Помимо этого, и как уже было замечено во введении к настоящей работе, внешняя культурная политика с ее мощной идеологической подоплекой может быть очень действенным инструментом на службе у государства, в том числе ( а может быть и в первую очередь) в качестве проводника национальных интересов и средства борьбы за них.

Таким образом, проведя в данной главе краткий анализ ключевых терминов, на использовании которых базируется данное исследование, я осуществляю некую нюансировку понятий с целью объяснить читателю какое именно значение я вкладываю в тот или иной термин, затрагивая тот или иной аспект обозначенной проблемы, поскольку, как известно, указанные понятия носят чрезвычайно большую смысловую нагрузку.

2. РЕАЛИЗАЦИЯ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ: МЕТОДЫ И СРЕДСТВА

2.1. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ

Интерес к идее разработки концепции культурной политики возрос в научной среде после завершения второй мировой войны. Как политики, руководящие работой культурных ведомств (министры культуры) разных стран, так и ученые социологи, политологи, культурологи и другие представители научной общественности заинтересовались в разработке этой концепции, поскольку были серьезно встревожены наметившимися глубинными социальными процессами, например, распространением электронных средств массовой информации, растущей урбанизацией, всеобъемлющей модернизацией, наряду с отчуждением роли личности и, якобы, угрозой потери народами своей национальной идентичности. Все вместе это зачастую именовали “американизацией культуры”, что напрямую соотносится с темой нашего исследования.

На мой взгляд, прежде чем рассматривать и анализировать процесс реализации внешней культурной политики США, стоит уделить внимание некоторым аспектам их внутренней политики в сфере культуры, по крайней мере ее теоретическому обоснованию, т.к. внутренняя и внешняя политика, как известно, тесно взаимосвязаны друг с другом, а с позиции ряда теоретических направлений и школ в науке о международных отношениях внутренняя политика определяет внешнюю, т.е. эта взаимосвязь носит характер детерминизма. То же самое, я считаю, касается и сферы культурной политики. Но для того чтобы более целостно обрисовать картину процесса реализации культурной политики, необходимо обратить более пристальное внимание на детали, являющиеся своеобразными звеньями в общей цепочке разработки и принятия решений, оказывающих непосредственное воздействие на осуществление этой политики. В данном случае имеются в виду, прежде всего, методы и средства реализации политики в сфере культуры, о чем и пойдет разговор в этой главе. Концептуальным основанием для нашего краткого исследования по большей части будут служить воззрения американских ученых Дона Адамса и Арлен Голдбард, изложенных в статье “Основные концепции: методы и средства реализации культурной политики” (“Basic concepts: modes and means of cultural policy-making”).

Существует множество подходов к проблеме разработки и осуществления культурной политики, как в США, так и в других государствах. В данном случае мы затронем основные процессы, задействованные в ходе имплементации политики в этой сфере.

По мнению Д. Адамса и А. Голдбард, для того чтобы осуществлять по-настоящему комплексную культурную политику, необходимо наличие трех основных компонентов. Во-первых, это определение культурных ценностей, целей и приоритетов. Во-вторых, имеются в виду программы инициатив по достижению этих целей, которые часто рассматриваются как почва для комплексной реализации культурной политики. Третьей важной составляющей является отслеживание “косвенных” воздействий политики, т.е. это своего рода процесс контроля, имеющий целью оценить культурные последствия любого социального действия в свете установленных стандартов, определяя средства для осуществления ясной и концептуально оформленной культурной политики. Первый компонент, как мы видим, обеспечивает основу и критерии для двух последующих.

Вышеуказанный процесс контроля Адамс и Голдбард сопоставляют с проблематикой, содержавшейся в т.н. “докладе о воздействии на окружающую среду”, рассматривавшимся в Соединенных Штатах в 1970-х гг., сутью которого было требование того, чтобы планы промышленного развития оценивались с точки зрения их возможного воздействия на окружающую среду в соответствии со стандартами федеральной политики. Что касается комплексной политики в сфере культуры, то своего рода “доклад о культурном воздействии ( или о культурных последствиях)” может и должен быть востребован до того как будет снесен район для постройки торгового центра, фабрики или автострады, считают Адамс и Голдбард.

Одним из важнейших вопросов в культурной политике является вопрос о том, кто принимает решения. Так называемый подход laissez-faire дает наиболее могущественным и состоятельным наилучшую возможность влиять на содержание и качество их культурной жизни, и в то же время, бедные и лишенные прав остаются не у дел. Главной же целью культурной политики является обеспечение каждого индивида возможностью участвовать в принятии решений. Это, в свою очередь, подразумевает децентрализацию, направленную на то, чтобы как можно больше решений по ключевым вопросам, касающимся культурной жизни принималось на местах, оставляя центральным органам власти лишь те решения, которые должны приниматься только на высоком уровне. Но в то же время, стоит заметить, что вмешательство федеральных властей сыграло существенную роль в защите прав меньшинства, в тех случаях, когда местное большинство начинало притеснять меньшинство. Здесь в качестве примера можно вспомнить о роли государства в движении за гражданские права 1950-х – 60-х годов в США. Таким образом, вопрос о том, кто осуществляет культурную политику представляется одним из наиболее дискутируемых и неоднозначных. В данной главе под институтами, реализующими культурную политику, мы подразумеваем в основном государство и благотворительные фонды.

2.2. МЕТОДЫ РЕАЛИЗАЦИИ КУЛЬТРНОЙ ПОЛИТИКИ

Если говорить о роли государства ( а культурная политика осуще- ствляется, как было сказано, далеко не только государством), то пра- вительственные инициативы в этом направлении, как правило, включают в себя такие составляющие, направленные на реализацию культурной политики как сохранение, распространение, поощрение творчества, исследование, обучение, образование и стимулирование активности ( или т.н. “анимация”).

- Сохранение, что включает в себя охрану т.н. артефактов (т.е. материальных культурных ценностей): архитектурных памятников истории, произведений изобразительного искусства, литературы и т.д. В данном случае одним из ключевых является вопрос о том, что считать достойным сохранения. Как полагают те же Адамс и Голдбард, в Америке основные государственные усилия по охране культурных памятников направлены, прежде всего, на сохранение культурных традиций пришедших из Европы (например, опера, балет, симфонические оркестры и т.д.). Но, несмотря на правомерность данного утверждения с ним можно и поспорить, поскольку, следуя духу политики мультикультурализма, в США было основано и по сей день функционирует достаточно большое количество этнических музеев и центров (индейской культуры, африканских культур, культур азиатских этносов и т.д.). Более того, в одном нью-йоркском музее Метрополитэн собрано огромное количество разнообразных важнейших артефактов разных исторических эпох с разных континентов. Кроме этого, как уже было замечено, в мультикультурной среде США историко-культурные традиции разных народов мира определенным образом сохраняются внутри их этнических сообществ.

Далее скажем, что в связи с проблемой сохранения культурных ценностей возникают другие интересные вопросы, как, например, противоречие между стремлением к сохранению и стремлением двигаться вперед к будущему. Слишком большое внимание, уделяемое прошлому, может породить т.н. “музейную культуру”, а невнимание к прошлому наносит ущерб культуре, отрезает ее от исторических корней и лишает ее уроков, которые могут быть жизненно важными для ее дальнейшего существования. Еще одним важным моментом в вопросе о сохранении является цель сохранения. Дело в том, что сохранение культурных ценностей может рассматриваться по большому счету просто как охрана зданий и других предметов материальной культуры, но с другой стороны, сохраненные памятники материальной культуры и знания из прошлого могут быть связаны с текущими культурными интересами и проблемами, являясь частью динамично развивающегося диалога с настоящим.

  • Распространение, популяризация и реклама также представляют собой один из ключевых элементов современной культурной политики. Осуществляется финансирование различных театральных представлений (спектаклей, шоу и т.д.), гастрольных туров, телевизионных трансляций, производства печатной продукции связанной с этой сферой, рекламной продукции, дистрибьюторских сетей и специальных мероприятий призванных привлечь как можно большую аудиторию.

В данном процессе важным вопросом является то, что должно подлежать распространению и какие методы при этом будут использоваться. Подобная деятельность может быть направлена на более широкое распространение и популяризацию какого-либо отдельного аспекта (отдельных произведений искусства) с целью донести искусство до глубинки, а с другой стороны, этот процесс может носить и разнонаправленный характер, проявляющийся, к примеру, в поддержке механизмов, используемых для распространения знаний о тех или иных культурных ценностях.

- Поощрение творчества. Этот следующий компонент культурной политики заключается в оказании поддержки творчеству современных деятелей культуры и искусства. Проблема поддержки новых творений является весьма насущной для всех тех, кто реализует культурную политику, будь то правительство, частные филантропические фонды или иные учреждения. Здесь важным представляется вопрос о том, какие формы творчества поддерживать и каких деятелей. Наиболее часто встречающийся подход заключается в фокусировании преимущественно на поддержке профессиональных деятелей искусства. Многие общественные организации в США оказывают финансовую и иную помощь только тем художникам и деятелям искусства, которые уже признаны другими представителями культурной элиты, а также критиками и финансовыми покровителями. В подобных случаях роль государства ограничивается поддержкой и одобрением выбора частных спонсорских организаций и иных финансовых патронов.

Альтернативной целью, с точки зрения действий правительства, по мнению Д. Адамса и А. Голдбард, могло бы стать увеличение творческого потенциала путем привлечения все большего количества членов общества к творческой деятельности посредством разнообразных мер, например, таких как оказание помощи в финансировании и создании условий, покупке необходимого оборудования для мероприятий любого рода, которые с позиции общепринятой, ориентированной на высокое искусство культурной политики были бы расценены как хобби. Речь идет, например, об организации цветочных выставок, проведении конкурсов по парикмахерскому искусству, танцевальных конкурсов в пределах города или даже района и т.д. Что касается сферы искусства, то здесь цель заключалась бы скорее в устранении дисбаланса на этом рынке нежели в стремлении опередить частный сектор в деле поддержки современного творчества.

- Исследование различных культурных феноменов проводится с целью удостовериться, что проводимая политика имеет под собой конкретное обоснование. Теоретически любое лицо или институт ответственный за осуществление культурной политики задается следующими вопросами: Кто составляет зрительскую аудиторию различных мероприятий? Каков заработок профессиональных танцоров? Какие существуют образовательные программы в сфере искусств? Насколько представлены национальные и расовые меньшинства в культурных программах разрабатываемых общественными организациями? и т.д.

Основное внимание в процессе исследования уделяется предмету изучения, т.е. тому, как используемые методы влияют на конечный результат. В США проводилось достаточно мало исследований культурной деятельности внутри этнических общин. Подобный дисбаланс закрепляется еще больше, когда ученые в своих исследованиях ограничиваются комплексным изучением т.н. “престижных” или академических форм искусства и исключают другие.

Демократическая культурная политика должна также основываться на результатах исследований такого рода как получение достоверных знаний об обычаях, заботах, ценностях того или иного этнического сообщества, а также о социальных взаимосвязях внутри этих общин. Полученная таким образом информация способствует принятию взвешенных и грамотных решений в сфере культурной политики.

- Следующим важным элементом процесса реализации культурной политики можно считать обучение и повышение уровня квалификации деятелей искусства, а также администраторов и рабочих в соответствующих областях этой сферы. Одним из главных здесь является вопрос о том, насколько велика в данном мероприятии будет доля участия государства. Помимо этого здесь возникают проблемы, касающиеся учреждения определенных стандартов и критериев для выдачи сертификатов, лицензий и т.д.

- Образование также играет ключевую роль в процессе формирования многоаспектной культурной политики и напрямую увязывается с предыдущим пунктом. В данном случае возникают вопросы о том, например, будет ли образование направлено на привлечение к творческой активности как можно большего числа людей или это все-таки удел относительно узкого круга профессионалов; является ли целью такого образования подготовка лишь “ценителей искусств” либо реальных практиков; будет ли учитываться национально-расовая специфика и особенности того или иного этнического сообщества или будет продвигаться мысль о том, что история сотворена руками белого человека (несмотря ни на что, расовая проблема в Америке остается достаточно актуальной по сей день, о чем у нас еще будет возможность поговорить), наконец, какие ценности будут транслироваться посредством подобного образовательного процесса и т.д.

- Так называемая Адамсом и Голдбард “анимация” (animation) или “оживление”, “стимулирование” может быть элементом культурной политики только в случае, если проводимая политика, как они считают, действительно отвечает духу демократии. Данный термин означает работу, направленную на стимулирование творческой активности. Людей, которые осуществляют на практике этот аспект культурной политики в западной терминологии принято называть французским словом animateur. Если одной из целей культурной политики является привлечение людей к более активному участию в культурной жизни, то “анимация” призвана стать одним из средств ее достижения. Но если единственная цель государства заключается в стремлении поддержать преимущественно профессиональных деятелей культуры и искусства и специализирующиеся на этом организации, что в большинстве случаев свойственно для США, то т.н. “анимация” будет играть самую незначительную роль в культурной политике.

2.3. ИНСТРУМЕНТАРИЙ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ

Для каждого из методов реализации культурной политики перечисленных в предыдущем разделе свойственно наличие разнообразных средств, при помощи которых эта политика осуществляется. В данном разделе мы рассмотрим основные средства, используемые теми или иными институтами для реализации политики в сфере культуры.

- Гранты и премии представляют собой наиболее распространенное и популярное средство реализации культурной политики в Соединенных Штатах и ряде других стран. Различные филантропические фонды и спонсорские организации по всей Америке практикуют систему частного покровительства, т.к. основным структурным элементом ее функционирования является предоставление даров или определенных финансовых средств избранным деятелям культуры и искусства и организациям этой сферы.

- Создание новых рабочих мест и расширение сферы занятости населения. К подобным средствам, как правило, прибегали в определенные (краеугольные) исторические моменты, особенно во времена политики “Нового курса” Президента Франклина Рузвельта, а также при Ричарде Никсоне. В обоих случаях основной целью правительства было привлечь людей к труду, лишив их возможности уповать на пособия и жить за их счет не работая. Позже возникла идея использовать данный подход и по отношению к работникам сферы культуры. Деятели искусства могли быть задействованы, например, в качестве членов специальных комиссий по искусству, где они осуществляли деятельность по охране памятников истории и культуры или по стимулированию культурной активности на разных уровнях, являясь преподавателями или административными работниками в этой сфере.

- Создание соответствующей инфрастуктуры и благоприятных условий для культурной жизни общества. Сюда относится обеспечение безопасности людей, а также охрана различных экспозиций, оборудования, произведений искусства, их безопасная транспортировка и т.д. Одним из основных примеров обеспечения благоприятных условий для культурной жизни общества являются публичные библиотеки, ценность которых, по мнению Адамса и Голдбард, выражается в предоставлении всеобщего доступа к разнообразным, в том числе и очень ценным материалам. Театральные площадки, концертные залы, танцевальные и репетиционные студии, художественные мастерские, а также разного рода оборудование, например, фотолаборатории, театрально-концертный свет, звук и т.д., могут предоставляться в постоянное пользование, чтобы отдельное лицо или группа не испытывали необходимость снова арендовать помещения, покупать или арендовать то или иное оснащение и т.д. Если гранты направляются на финансирование конечного результата, то создание соответствующих условий представляет собой способ поддержки и стимулирования творческого процесса путем обеспечения необходимых средств. Кроме того, государственные субсидии, направленные, к примеру, хотя бы на частичное финансирование печатных услуг, могли бы существенно снизить стоимость производства книг, брошюр, афиш, плакатов, рекламных проспектов, театральных программ, буклетов и иной печатной продукции.

- Наконец, одним из наиболее эффективных инструментов в процессе реализации культурной политики является законодательная база и государственное регулирование. Здесь идет речь о контроле за импортом культурной продукции из зарубежных стран и финансировании отечественного культурного экспорта. Возьмем, например, киноиндустрию. Хотя относительно США здесь вопроса даже не стоит, они сами производят, потребляют свою кинопродукцию и экспортируют ее на весь мир, распространяя таким образом свои ценности, свое видение тех или иных событий, явлений и т.д., причем зачастую тенденциозно, в агрессивной идеологической форме. Проблема существует как раз для других стран. Так в свое время во Франции, Канаде, Бельгии, Австрии были приняты постановления о поддержании и дополнительном финансировании национальных кинопроизводителей, а в некоторых станах, например в той же Франции, ввели квоты на показ американских кинолент в кинотеатрах и по телевидению.

Что касается Соединенных Штатов, то закон об освобождении от ряда налогов в случае ведения той или иной организацией благотворительной деятельности, действующий в этом государстве, оказал огромное влияние на финансирование культурной сферы. В юридическом порядке устанавливаются также критерии непристойности в фильмах, телепрограммах, печатной продукции и т.д., налагаются возрастные ограничения на просмотр фильмов. Существует достаточно много законодательных “рычагов” прямо или косвенно влияющих на осуществление государственной внутренней и внешней культурной политики.

Таким образом, в данной главе мы осуществили краткий анализ теоретических аспектов культурной политики государства, уделив внимание, в первую очередь, методам и средствам ее реализации. Мы получили возможность рассмотреть основные инструменты, используемые государством и иными институтами для осуществления культурной политики. Для нас это представляет важность в том смысле, что внутренняя политика тесно связана с внешней, как уже было замечено, и эта взаимосвязь носит характер детерминизма, а следовательно, методы и средства, применяемые государством в культурной политики внутри страны, могут быть им использованы в процессе осуществления культурной политики в ее внешнем проявлении. К тому же сфера культуры настолько специфична, что определенные внутриполитические шаги в ее направлении могут иметь прямое воздействие и отклик вовне, даже далеко за пределами государства, что, разумеется, прежде всего, характерно для США.

 

3. ВНЕШНЯЯ КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА США

В настоящей главе мы начинаем рассмотрение основной темы дипломной работы. Здесь речь пойдет о процессе осуществления внешней культурной политики США в исторической ретроспективе: приблизительно с 1945 года до наших дней. Основная направленность данного исследования, разумеется, заключается в проведении анализа культурного фактора во внешней политики Соединенных Штатов на современном этапе, в выявлении методов, средств реализации этой политики, ее взаимосвязи с другими направлениями внешней политики, как уже было сказано во введении, а также в изучении ее результатов и последствий как для самих США, так и для всего мира в целом. Но для более полного раскрытия темы и более ясного понимания сути проблемы начнем с краткого аналитического обзора истории внутренней культурной политики США, т.к., по моему убеждению, в истории формирования культурной политики внутри страны можно проследить предпосылки и основу тех или иных аспектов современной внешней культурной стратегии государства. Дело в том, что как позитивные, так и во многом негативные моменты истории государства (т.н. “черные страницы” истории) оказывают серьезное воздействие на формирование национального самосознания и психологии, и впоследствии, превращаясь отчасти в некий комплекс, становятся неотъемлемой частью менталитета, что как своеобразный отпечаток влияет на формирование внутренней, а в последствии и внешней политики страны, в особенности в сфере культуры. Таким образом, внутренние культурные предпосылки определяют содержание ценностей, транслируемых вовне, что наиболее явно проявляется на цивилизационном уровне в контексте диалога цивилизаций.

3.1. ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР ФОРМИРОВАНИЯ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

3.1.1. ПОЛИТИКА ПО ОТНОШЕНИЮ К АМЕРИКАНСКИМ ИНДЕЙЦАМ

Осмысление роли культурных факторов в жизни общества имело важное значение на протяжении всей американской истории, начиная со времен ранних европейских поселений. Для первых поселенцев в Северной Америке было свойственно полное надежд весьма утопичное видение Нового Света, свободного от предрассудков, чопорности и “скованности”, характерных в то время, по их мнению, для традиционного европейского общества. Этот наследственный синтез идеализма и надежды до сих пор во многом определяет сознание американцев. Но с самого начала на этот утопизм и идеализм была брошена тень, благодаря политике проводимой в отношении автохтонных культур североамериканского континента. Культурная политика американского правительства на ранних этапах была достаточно сложной и разноплановой, но, к сожалению, в одном она была практически всегда одинаково последовательной – в подавлении культурного разнообразия, в начале касавшегося американских индейцев. Как ни парадоксально это звучит, но известное своей мультикультурной спецификой современное американское общество прошло на пути своего исторического формирования ряд весьма мрачных этапов, первым из которых было уничтожение коренного населения и создание для его проживания специальных резерваций. Хотелось бы заметить, что в данном случае я ни в коем случае не намерен выступать в качестве обличителя, здесь я лишь пытаюсь представить объективную историческую картину, т.к. об этом часто говорят и пишут сами американские историки. Тем более что эти факты оказали определенное влияние на формирование американской культуры, ценностей и культурной политики США, о чем еще предстоит разговор.

Итак, политика геноцида индейского населения, как ее определяют уже известные нам Адамс и Голдбард, начавшаяся пять столетий назад, до сих пор обеляется в американских книгах и фильмах при непосредственном воздействии государственной идеологии и голливудского идеологического пресса, который, несмотря на все демократические лозунги и гордой приверженности “истинно американским” постулатам демократии существует и работает более чем эффективно, чему будет уделено внимание в отдельной главе. Конечно, между местными племенами индейцев и поселенцами из Старого Света встречались случаи тесных и даже дружественных контактов, но это было далеко не определяющей тенденцией в их взаимоотношениях. В американской истории достаточно печальных свидетельств репрессивных акций по отношению к коренному населению, которые еще больше провоцировались вспышками эпидемий неизвестных европейцам заболеваний, порождаемых контактами с индейским населением. Было осуществлено немало попыток насаждения автохтонному населению европейской культурно-цивилизационной модели, будь то под угрозой смерти, либо, уже позже, путем организации специальных государственных школ.

Политика американского правительства того времени в этом направлении практически привела к уничтожению и консервации культур коренных народов Северной Америки, что нашло отражение проблематичном статусе индейского населения в сегодняшних США. Это также является одним из болезненных вопросов американской истории и современности. На данном историческом фоне, вопрос об ответственности общества за урон, нанесенный коренным американским культурам, воспринимался с большой неприязнью. Со стороны общественности было приложено слишком мало усилий для поддержки, сохранения и восстановления культурных традиций коренного населения. Основной инициативой правительства в этом направлении стало создание специальных резерваций, а главной альтернативной тенденцией правительства – стремление насильственно ассимилировать индейцев с доминирующей культурой.

Так или иначе, американские индейцы на протяжении долгого исторического периода продолжали и продолжают по сей день борьбу за сохранение своей уникальной культуры. Во второй половине ХХ века наметились ощутимые сдвиги в государственной политике по отношении к коренному индейскому населению и, в частности, к его культуре. Сами активисты из числа потомков коренного населения внесли большой вклад в дело восстановления своих культурных традиций. На сегодняшний день, во многом благодаря патриотической идеологии государства, а также в большой степени литературе и кинематографу, индейцы, как это ни парадоксально, стали одним из американских символов и неотъемлемой частью культуры США. В заключение этого подраздела хотелось бы сказать несколько слов об особенностях американского общества (собственно оно еще не было “истинно американским”) времен ранних поселений. Это поможет лучше представить социальную основу формирования американской культуры и государства в целом. “Освоение Нового Света являлось делом частных лиц и групп, получивших соответствующие разрешения от монарха Англии. Различия в социальном облике этих групп и лиц предопределили различие тенденций колонизации. Грубо говоря, изначально среди тех, кто осваивал Америку, выделились три главные группы: акционерные компании буржуазного типа, устремлявшиеся за океан в поисках рынков, прибылей, источников сырья; протестанты, надеявшиеся воплотить на новой родине свои религиозные и этические принципы; аристократы, помышлявшие об обширных феодальных владениях”. Кроме этого, на освоение новых земель в поисках лучшей жизни отправлялись преступники, лица вышедшие из мест лишения свободы, различные деклассированные элементы, которых попросту ссылали туда, а также просто искатели приключений, богатства и свободы (в смысле свободы действий и мысли).

3.1.2. НОВАЯ АМЕРИКАНСКАЯ КУЛЬТУРА

До первых больших волн иммиграции XIX века основное белое население молодой американской нации составляли в основном английские протестанты. Их взгляды были пропитаны идеями эпохи Просвещения, что нашло отражение в американском “Билле о правах”, т.е. первых десяти поправках к конституции США, хотя применялись эти принципы очень избирательно, по большей степени в пользу владельцев крупной земельной собственностью. Ценности Просвещения, в интерпретации первых американских политических философов, делали основной акцент на защите личных свобод и сохранении независимости от потенциальной тирании со стороны государственной власти. Несмотря на то, что такие культурные аспекты американской общественно-политической жизни, как образование, избирательное право и рабство были предметами горячих общественных дискуссий, правительство заняло позицию невмешательства, которая автоматически благоприятствовала наиболее могущественным.

Противовесом такой американской культурной ценности как личная свобода, на протяжении всей истории США являлась противоположная традиция–традиция общинных ценностей. Возведение жилищ, взаимопомощь во время урожая или пред лицом наводнений и иных стихийных бедствий, недоверие далеким от народа политическим лидерам—все это стало частью культурного наследия, которое также имеется в виду при употреблении термина “американская культура”.

Как мы знаем, власть в США, особенно в то время, принадлежала белым, по-другому, собственно говоря, и быть не могло. Но на формирование американской культуры оказало также серьезное влияние чернокожее население, которое тогда составляли рабы, завезенные из Африки. Об этом влиянии и его последствиях мы обязательно скажем в контексте разговора о современной американской массовой культуре. В 1619 г. в Вильямсбург, штат Вирджиния, из Африки прибыл первый корабль с рабами, т.е. за год до того как к берегам восточного побережья США в местечко Плимут Рок подошел корабль “Мэйфлауэр”, на борту которого находились пуритане-пилигримы, почитаемые сегодня в Америке в качестве основателей американской демократии и народного суверенитета. Расистские настроения в США заметно усилились в XVIII веке, когда вся экономика и социальная структура Юга оказалась в зависимости от использования рабского труда и работорговли. Вопрос о рабстве стал предметом горячих дебатов на каждой ступени создания государства в течение достаточно длительного исторического периода и уже в XIX веке вылился в Гражданскую войну 1861-1865 гг. Рабовладельцам срочно понадобилось создать религиозные, моральные, научные и политические оправдания рабства. Эта расистская философия выжила после Гражданской войны и еще долго процветала, дожив на официальном уровне, как мы знаем, до XX века и частично сохранилась по сей день на неофициальном уровне.

Согласие белого большинства по этому вопросу сохранялось еще определенный период после войны Севера и Юга. Когда более крупные и разношерстные группы иммигрантов начали прибывать на территорию Соединенных Штатов, те, кто считали себя “истинными американцами” серьезно встревожились. Страх перед зарубежными веяниями и незнакомыми культурными традициями привел к введению жестких ограничений на иммиграцию в страну, квотированию и созданию запретительных барьеров для въезда представителей т.н. “нежелательных” этнических групп. Расистские настроения, направленные ранее в сторону афроамериканцев и коренных индейцев, распространились теперь и на новые для США этнические группы выходцев из стран Азии и Латинской Америки.

3.1.3. “ПЛАВИЛЬНЫЙ КОТЕЛ”

Официальная политика дискриминации этнических меньшинств стимулировалась и усиливалась постоянными акциями, направленными на защиту прав т.н. “настоящих американцев”. Появление известного ку-клукс-клана было спровоцировано стремлением белых южан сохранить расовый порядок, существовавший до гражданской войны, который был временно нарушен послевоенной политикой реконструкции. Позже клан начал направлять свои действия и против еврейских иммигрантов и, что любопытно, католиков. История США конца XIX столетия стала свидетельницей безумных действий самосуда и насилия над представителями расово-этнических меньшинств. В качестве примера достаточно привести насильственные акции, направленные против китайской диаспоры в Калифорнии, не говоря уже о печально известных судах Линча. Все это бросало вызов мифу о нации, где “ все … созданы равными”.

Критический период американской истории рубежа XIX-XX вв. отмеченный, как уже было сказано, расовыми и антииммигрантскими актами насилия, привел к возникновению идеи, которая с тех пор стала центральным звеном культурной политики США, т.е. ее неким концептуальным обоснованием и краеугольным камнем. (Хотя, разумеется, все происходило не так быстро и, как известно, свои полноценные плоды эта политика начала приносить лишь в последней четверти ХХ века.) Речь идет о т.н. концепции мультикультурализма или, как ее часто называли, и по сей день именуют, “плавильного котла”, которая обязана своим названием пьесе “Плавильный котел” (“The melting pot”) 1908 г., написанной английским евреем Израелем Зангвилем. В этом произведении автор раскрывает свое видение формирующейся американской культуры. Плавильный котел явился наиболее неоднозначным символом американского общества, из всех, которые когда-либо существовали. С одной стороны, он указывает на основную особенность современной американской культуры: на ее внутреннее разнообразие и многоликость, что можно сказать и об американском обществе в целом. Но, в то же время, этот термин воплощает в себе направляющее течение в истории формирования мультикультурного социума США: отрыв от этнических корней и погружение в огромный унифицирующий мультинациональный плавильный котел. Хотя, стоит заметить, что эта концепция, как и многие другие, являлась порождением своего времени и была призвана обслужить определенную политическую доктрину, после чего своеобразный спрос на нее снизился. К тому же, как было ранее отмечено, внутри этнических сообществ историко-культурные традиции сохраняются довольно тщательно и, несмотря на адаптацию и ассимиляцию с доминирующей культурой, “пришлые” культуры до конца не растворяются, являясь своеобразными очагами национального культурного наследия разных народов. Более того, в настоящее время среди ученых, занимающихся этой проблемой, стало все больше распространяться мнение, согласно которому современное американское общество и, соответственно его культура, представляет собой скорее салат (“salad”) нежели плавильный котел. То есть здесь содержится прямой намек на то, что в сегодняшней Америке различные культуры не плавятся, превращаясь единую унифицированную гомогенную культуру, а вступая в кросскультурный диалог, сохраняют свои историко- культурные особенности не синтезируясь друг с другом.

Но вернемся к основной теме. Развитие американской культуры в XX столетии часто обсуждалось в свете анализа таких понятий как “американский характер”, “американский дух”, “американская мечта” и т.д. Многие институты, прямо или косвенно занимавшиеся реализацией культурной политики в США стремились реализовать на практике и популяризировать, в ту пору среди иммигрантов, идею об американском образе жизни. Например, по их мнению, строящиеся многоэтажные жилые дома способствовали “американизации” иммигрантов. В сельской местности соответствующими организациями проводилась работа по культурному просвещению на американский манер деревенских жителей. Некоторые институты были заинтересованы в сохранении культурного разнообразия, но, как отмечают Адамс и Голдбард, главный акцент все же делался на подготовке иммигрантов к успешной ассимиляции. Меценаты оказывали помощь в открытии музеев, библиотек, создании оркестров и других учреждений в сфере культуры, которые могли бы задать “правильный” вектор процессу “погружения” в доминирующую культуру, что являлось в то время (в конце XIX- начале XX века.) основополагающей тенденцией.

В результате, противоречие, возникшее между тенденцией к ассимиляции и тенденцией к сохранению культурного разнообразия привело к возникновению термина “культурная демократия”, во всяком случае, к первым его упоминаниям. Дж. Драшлер (J. Drachsler) стал одним из пионеров в разработке этой проблемы. В своей монографии 1920 года “Демократия и ассимиляция: смешение иммигрантского наследия в Америке” (“Democracy and Assimilation: The Blending of Immigrant Heritages in America”) он выступает за то, что этнические сообщества и отдельные его члены сами в праве решать в какой степени должно сохраняться их культурное наследие. Драшлер призывает к культурной демократии, считая ее неотъемлемым дополнением ценностей политической и экономической демократии. Двадцать лет спустя, другой американский ученый У. Дюбуа (W. DuBois) в своих трудах рассматривал культурную демократию как своего рода обязанность общества, которая необходима для ликвидации расизма в США. Еще один мыслитель того времени Хорэйс Колэн (Horace Kallen), профессор Новой Школы Социальных Исследований (Нью-Йорк), встревоженный увеличением расистских организаций в 1910-х гг. писал: “Культурное развитие основывается на культурном плюрализме. Культурный плюрализм возможен только в демократическом обществе, чьи институты поощряют индивидуализм в социальных группах, личностях, характерах, чьи установки освобождают личностей и посвящают в братство свободы и сотрудничества. Америка стоит перед альтернативой: “Культур Клукс Клан” или культурный плюрализм”.

Подобные взгляды на американскую культуру в процессе ее формирования явились противовесом реакционно-расистским силам Соединенных Штатов.

3.1.4. “ПРИВАТИЗАЦИЯ” КУЛЬТУРЫ

Представители промышленно-деловых кругов, такие как Э. Карнеги и Л. Стэнфорд осуществляли благотворительную деятельность, финансируя создание и развитие новых культурных учреждений и программ, которые могли бы достойно способствовать ознакомлению иммигрантов с доминирующей культурой и осуществлению их ассимиляции с ней. В начале XX столетия непосредственное влияние общества на культурную жизнь, на ее организацию, поддержание и регулирование было достаточно ограниченным. В основном все сводилось к участию общественного сектора в процессе всеобщего образования и организации и управлению рядом публичных библиотек. Все остальные инициативы в сфере культуры были предоставлены частным лицам, имевшим здесь свои интересы. Преобладание частного сектора в сфере культуры в США, которое сохранилось и по сей день, было юридически закреплено в начале XX века законом 1917 года, согласно которому лица, осуществлявшие благотворительность освобождались от уплаты части налогов. Эта инициатива со стороны американских политиков была направлена на сохранение и стимулирование активности частных предпринимателей в области культуры, а также на то, чтобы исключить возможность диктата со стороны государства в сфере культурной политики.

Большинство благотворительных взносов, естественно, осуществлялось и осуществляется людьми с высоким уровнем доходов, т.к. в связи с положениями налогового законодательства лица со средними и малыми доходами практически не извлекают никакой пользы из своих пожертвований, т.е. это не имеет смысла.

3.1.5. КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА “НОВОГО КУРСА”

Несмотря на то, что частный сектор остается центральным звеном в осуществлении культурной политики США, американской истории известен период, когда государство играло ключевую роль в реализации этого направления в политике. Это эпоха федеральных культурных программ “Нового Курса” Президента Франклина Делано Рузвельта. Кажется вполне естественным, что первая серьезная попытка сформировать и осуществить комплексную культурную политику в Америке на государственном уровне произошла во время “Великой депрессии”, когда в обществе возникло опасение того, что частный сектор в экономике окончательно рухнул. Программы 1930-х гг. явились едва ли ни единственным в американской истории подобным ярким мероприятием государства в области культурной политики. Шаги правительства в этом направлении после второй мировой войны разительно отличались от того, что было при Рузвельте. Федеральные культурные программы “Нового Курса” предоставляли интересные модели децентрализованного развития сферы культуры, проектировавшиеся таким образом, чтобы отвечать американской мультикультурной среде. Они были направлены на охват как можно большей части населения и затрагивали наиболее актуальные в то время, противоречивые и болезненные вопросы. Нет ничего удивительного, с другой стороны, в том, что эти инициативы привели к последующему усилению цензуры и созданию Комитета конгресса по антиамериканской деятельности (House Unamerican Activity Committee), которому еще предстояло сыграть важную роль в грядущей эпохе.

3.1.6. КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА С ПЕРИОДА “ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ” ДО НАШИХ ДНЕЙ

Вторая мировая война явила собой разделительную черту между культурной деятельностью 1930-х и послевоенным временем. Только один элемент культурной политики, обсуждавшийся в тридцатых перекочевал в новую эпоху. Этим элементом стала т.н. “охота на ведьм”. Корни антикоммунистической лихорадки 1950-х гг., которую в американской историографии именуют “эрой Маккарти”, отчасти кроются в упомянутом периоде 1930-х гг. “Великая депрессия” способствовала появлению и распространению самых разных политических, экономических и культурных идей радикального толка, многие из которых отразились в культурных программах этого периода, что, в свою очередь, спровоцировало усиление реакции в США.

Война, кроме того, стала переломным моментом для культурной жизни в Соединенных Штатах. Ставшая после второй мировой войны одной из двух супердержав и противостоявшая, соответственно, Советскому Союзу, Америка начала активно внедрять в массы представление об “американском образе жизни”, “американской мечте” и т.д., что было частью идеологической пропаганды. Одной из целей стало стремление адаптировать понятие американской мечты к новым социально-политическим реалиям. Урбанизация в США набирала все большие обороты, также как и развитие пригородов становилось более интенсивным и поднималось на новый уровень, вместе с чем формировалась вся совокупность новых культурных условий среды обитания. Большой импульс после войны получило развитие американского телевидения и средств массовой информации. Американцы смотрели с надеждой в будущее послевоенного мира, который должен был быть “спроектирован”, согласно их идеологии, по американскому образцу. В этом контексте все наработки в области культурной политики 1930-х гг. были быстро забыты. Америка начинала тотальное распространение своей коммерческой культуры по всему миру, что мы будем освещать в следующих разделах. В 1950-х гг. в США практически не было конкретных дискуссий по вопросам культурной политики. Основные идеи в этой сфере фокусировались на создании “национальных культурных центров” наподобие современного Центра Дж. Кеннеди. Хотя, в то же время, движение за гражданские права начинало делать успехи в борьбе с расизмом. Это было одним из немногих движений, планомерно продолжавших отстаивать свои позиции в Америке 60-х и 70-х гг. ХХ столетия.

В период внутриполитической реакции, цензуры, идеологической войны, когда было опасно исповедовать любые политические взгляды кроме правых, деятели искусства продолжали предпринимать радикальные шаги, отказываясь от традиционных форм, все больше уходя в абстракцию. Эта, ставшая огромной, пропасть между искусством и повседневной жизнью оказала существенное влияние на формирование концептуального базиса современной культурной политики внутри США.

Пятидесятые годы прошлого века ознаменовали возникновение нового подхода к культурной политике, охарактеризовавшегося двумя основными чертами: узкая заинтересованность в профессиональных учреждениях и акцент на частных лицах в определении направлений и приоритетов. Смещение акцентов в пользу профессиональных организаций ознаменовало собой разрыв с основными принципами культурной политики 30-х гг. Тогда многие из причастных к реализации культурной политики считали, что демократическое правительство должно преследовать цели, отличные от целей частных предприятий, чтобы оправдать государственные субсидии, направляемые на финансирование этой сферы. Они полагали, что в тех случаях, когда существующие частные учреждения оказывались не способными служить демократическим культурным ценностям, правительство могло сыграть ключевую роль, стимулируя развитие творческого процесса.

В то же время, с середины 50-х гг. ХХ века начала четко прослеживаться тенденция взаимосвязи государственных и частных учреждений культуры, происходит все более заметное вмешательство государства в регуляцию культурной жизни. Особенно заметным этот процесс стал в период правления президента Дж. Кеннеди, когда была расширена система органов, осуществляющих культурную политику под контролем как федерального правительства, так и конгресса. Принятие американским государством ранее не свойственных ему функций встретило серьезную оппозицию, но после длительных дебатов в конгрессе и широкой дискуссии в стране в 1965 г. был все же учрежден Национальный фонд искусств и гуманитарных наук, как основной правительственный орган, распределяющий государственные субсидии, вырабатывающий рекомендательные программы в области культуры и участвующий в проведении культурной политики. Эту тенденцию, ярко проявившуюся в 1960-е гг., можно четко проследить на примере доклада директора Фонда ХХ века Огэста Хекшера (August Heckscher) президенту Кеннеди, составленном в мае 1963 года. Хекшер был назначен специальным советником по вопросам искусства в марте 1962 года, ввиду необходимости скорейшего появления подобного доклада. В документе содержатся предложения того, какими путями может наиболее плодотворно осуществляться взаимодействие правительства с частными учреждениями в сфере искусства и культуры и участие государства в культурной жизнью внутри страны. Здесь открываются некоторые новые факторы, повлиявшие на характер культурной политики 60-х гг. Автор, в частности, отмечает быстрый рост интереса к искусству, проявляющийся в возросшей посещаемости, выставок, книжных ярмарок и наличии такого количества культурных учреждений, которое было бы не мыслимо еще поколение назад. Кроме того, в докладе озвучены такие мысли, как необходимость осмысления на новом уровне соотношения времени, которое тратят жители США на работу и, соответственно, на отдых. Дело в том, что у граждан стало появляться больше свободного от работы времени, следовательно, приходилось задумываться о развитии сферы культурного досуга и индустрии развлечений в целом. Другой знаковый момент в документе заключается в констатации того, что важную роль в формировании облика США играет не только их экономическое и политическое могущество, но и “качество” американской цивилизации, уровень развития ее культурной составляющей. Хекшер также указывает на то, что “весь мир смотрит на США” как на сверхдержаву, в чем, разумеется, чувствуется исторический контекст глобального политико-идеологического и экономического противостояния двух систем. Доклад Хекшера был одним из многих документов подобного характера, подготовленных в начале 60-х гг., которые были посвящены внутренней культурной политике США.

Частные филантропические фонды и спонсорские организации, тем не менее, играли ведущую роль подготовке аргументов для государственной поддержки тех или иных сфер искусства и культуры. Так, одно из наиболее значимых исследований было осуществлено специальной группой сформированной Фондом братьев Рокфеллеров. Оно касалось перспектив профессионального исполнительского искусства в США. В заявлении этой группы, в состав которой входили многие видные деятели культуры и искусства в Америке, в том числе вышеупомянутый О. Хекшер, прямо указывается на фактор, определивший еще на достаточно долгий период основные черты государственной культурной политики. Речь идет о фокусировании на качестве культурных ценностей, так или иначе фигурирующих в процессе реализации культурной политики, о недопустимости замены или имитации истинных произведений искусства посредственной продукцией, о невозможности снижения стандартов.

В течение 70-х гг. культурная политика продолжала осуществляться по большей части в указанном направлении. Расовая проблема в Америке 70-х гг. продолжала оставаться одним из наиболее болезненных моментов и оказывала влияние на реализацию не только культурной политики, но и всей внутренней политики в целом.

В 80-е гг. при администрации Рональда Рейгана приоритетной моделью "государственной политики США стал “новый федерализм”, означающий тенденцию к децентрализации управления различными сферами деятельности, в том числе и культуры, сужение масштабов вмешательства государства в духовную сферу, перекладывание задач на различные деловые и общественные институты. Децентрализация управления культурной политикой проявилась в предоставлении более широких полномочий в этой сфере местным органам власти. “Новый федерализм” в культурной политике привел значительному усилению и без того крепких позиций частных благотворительных фондов, спонсорских организаций и иных негосударственных институтов.

В 90-е годы благотворительные организации продолжали играть ведущую роль в процессе реализации культурной политики и оказывать влияние на ее содержание. Как известно, в США по определенным причинам не существует отдельного ведомства, целиком и полностью занимающегося вопросами культуры и культурной политики. Вместо этого, повторимся, большое количество вопросов, связанных с функционированием культурной сферы относятся к компетенции общественных и частных организаций, филантропических фондов и т.д. Что касается роли государства в осуществлении культурной политики в 90-х, то одним из примечательных событий в этом плане является организация (по инициативе М. Олбрайт) конференции по культурной дипломатии, состоявшейся 28 ноября 2000 года и ставшей одним из последних актов Б. Клинтона на посту Президента США.

Итак, мы осуществили краткий обзор истории внутренней культурной политики США в ее официальном аспекте, что позволило нам получить представление об историческом контексте формирования специфических черт американской политики в области культуры, которые в определенной мере наложили отпечаток на менталитет этого народа, на оформление его культурно-цивилизационных особенностей и предпочтений, и, что для нас наиболее важно, в какой-то степени отразились осуществлении культурной политики во внешнем проявлении.

3.2. ФАКТОР КУЛЬТУРЫ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ США С 1945г. ДО НАШИХ ДНЕЙ

Наконец, мы вплотную приблизились к основной теме дипломной работы. В этом разделе я попытаюсь осуществить анализ процесса реализации культурной политики США с 1945 года до наших дней преимущественно на государственном уровне, а также рассмотреть связанные с этой проблемой широко дискутируемые понятия культурного империализма, экспорта американской культуры, американизации и т.д. В своем исследовании в качестве вспомогательного средства я базируюсь на рассмотрении точек зрения на этот вопрос разных, в основном американских, специалистов.

Дискуссия по проблеме американского культурного экспорта в научном сообществе США, начавшаяся после завершения второй мировой войны, прошла в своем развитии три последовательных фазы, как утверждает исследовательница из США Джессика Гиноу-Хехт (Jessica C. E. Gienow-Hecht). Суть первой фазы заключалась в выражении недовольства теоретиками начального периода “холодной войны” по поводу того, что американское правительство не проводит агрессивной внешней культурной политики. Затем проявилась следующая тенденция, согласно которой критики культурного империализма определяли экспорт американской культуры в качестве плохо завуалированного инструмента глобальной экономической экспансии и эксплуатации. Наконец, ученые, придерживавшиеся противоположной точки зрения, совсем отвергли концепцию культурного империализма и на сегодняшний день часть исследователей полагают, что сопротивление внешнему культурному воздействию в других странах сокращает или окончательно сводит на нет импорт культурной продукции как части глобального процесса. Эти три тенденции по сути отражают содержание дискуссии по этой проблеме в американском научном сообществе, выходящей далеко за рамки вопросов, касающихся лишь истории международных отношений. Спор, начинавшийся в сугубо политическом ракурсе, со временем превратился в научную дискуссию по вопросу культуры как инструмента силы и влияния.

3.2.1. КУЛЬТУРА КАК ИНСТРУМЕНТ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ:

1945-1960

Изначально, как показала история, сложилось так, что американцы своей особенностью и отличительной чертой считали не поэтов, писателей, художников и других деятелей искусства и культуры, а свою политическую систему, являющуюся до сих пор предметом их особой гордости. В Соединенных Штатах популярная культура рассматривалась в качестве средства развлечения, нежели инструмента внешней политики. Американские политические деятели никогда серьезно не задумывались о создании культурного ведомства в федеральном правительстве. Как видно, парадокс заключается в том, что в стране, культурный экспорт которой приобрел позже столь огромный масштаб и вызвал массу проблем и противоречий во всем мире, изначально практически не проявлялся интерес к организованной внешней культурной политике и экспорту культуры, с ней связанному. Хотя уже в начале ХХ столетия культурные явления США, как и их успехи на научно-техническом поприще становились довольно широко известными. После первой мировой войны программы обмена и распространение американских предметов народного потребления, кинокартин, литературы привели к формированию “международного американского культурного климата”, как полагают уже упоминавшиеся нами Акира Ирие, Джессика Гиноу-Хехт, а также Мэри Нолэн (Mary Nolan), которая, в частности, указывает на то, что в то время “настоящее Америки сильнейшим образом повлияло на видение Веймарской Германией собственного промышленного, социального и культурного развития в будущем”. Кинематография и радио связали Европу и Америку немыслимым ранее способом. Таким образом, согласно американской историографии, экспорт и влияние культуры Соединенных Штатов на европейские государства ясно прослеживались уже в начале ХХ века. Тем не менее, в то время как с конца XIX в. страны Европы, и прежде всего, Франция, начали подходить к экспорту своей культуры как к инструменту дипломатии, правительство США не торопилось разрабатывать сколько-нибудь последовательную внешнюю культурную политику. Даже когда в 1938 г. в государственном департаменте был открыт Отдел культурных связей (Division for Cultural Relations), многие из американских политиков продолжали критически относиться к использованию культурного фактора в качестве инструмента дипломатии. С их точки зрения культура являлась сферой творчества и делом вкусов общества. Как, задавались они вопросом, можно выиграть в дипломатической игре, используя картины, спектакли и мюзиклы? Кроме того, культурные программы были весьма дорогостоящими, а иностранцы не могут проголосовать за того или иного кандидата на выборах в американские органы власти, таким образом, оправдав расходы. Но подобный подход был очень недальновидным.

Ситуация коренным образом пересматривается после окончания второй мировой войны. Дипломаты в Соединенных Штатах начинают осознавать необходимость для страны в “экспорте” американского образа жизни как части идеологической пропаганды, к чему мы не раз еще будем возвращаться. Общественные деятели наряду с политиками стали призывать власти к более масштабному распространению американской культуры за рубежом с целью приобретения Америкой все большего влияния в мире. Консультант Государственного департамента Arthur W. Macmahon в 1945 г. заявил: “Мы были бы декадентами, если бы не хотели, чтобы другие знали что такое американские стандарты, американская техника…, которые очевидным образом поспособствовали тому, чтобы люди были счастливы”. В послевоенные годы правительство США основало ряд организаций и программ, направленных на усиление американского культурной экспансии и идеологического влияния, что включало популяризацию американского искусства, литературы, музыки и иных культурных компонентов за рубежом. Одними из первых в своем роде учреждены Информационное Агенство США (ЮСИА) (United States Information Agency/ USIA), а также программа обменов “Фулбрайт” (Fulbright exchange program). Кроме того, в целях контрпропаганды в условиях идеологического противостояния с Советским Союзом в 1950-м г. США учредили программу “Кампания за правду” (“Campaign of Truth”).

Почему же американские политики проявили такую заинтересованность в трансляции своих культурных ценностей за рубеж? Во-первых, мне кажется, в американских политических кругах возникло понимание того, что фактор культуры может быть эффективно использован в качестве действенного орудия на идеологическом уровне. Дело в том, что в странах социалистического лагеря СССР активно проводил идеологическую политику, а США соответственно, осуществляли свою антикоммунистическую контрпропаганду, опять же стремясь к вовлечению в орбиту своего влияния все большего числа государств, борясь за свои национальные интересы. Помимо этой рациональной основы американские ученые, а также политические и общественные деятели свято верили в то, что их политическая система, их демократические идеалы и ценности являются образцовыми и в то, что, распространение и популяризация за рубежом их “свободной” культуры обеспечит продвижение демократических принципов в разных государствах планеты и уничтожит фашизм, коммунизм и прочие радикальные идеологии. Хотя, необходимо признать, что было бы сложно оспорить утверждение о том, что в вышеуказанной позиции США со времени “холодной войны” не произошло каких-то радикальных изменений.

Итак, как мы видим, из излагаемого становится очевидно, что идеологический аспект был и остается одной из неотъемлемых составляющих внешней культурной политики США, т.к. именно США “влили” идеологический компонент в комплексное понимание внешней культурной политики. Но, с другой стороны, стоит отдать должное, с этого все и начиналось, т.е. потребность Америки в арсенале для ведения серьезной идеологической атаки (или контратаки) во времена “великого противостояния” дала мощный начальный импульс развитию и укреплению внешнего культурного фактора, если иметь в виду сугубо государственный подход к реализации внешней культурной политики.

Возвращаясь к предмету исследования необходимо добавить следующее: в 1950-х гг., несмотря на то, что во многих (если не в большинстве) странах мира американские товары и сами Соединенные Штаты ассоциировались со свободой и демократией, в научных кругах Америки 50-х – начала 60-х возникла серьезная обеспокоенность в связи ростом негативного отношения к США за границей. В 1959 г. Франц Джозеф (Franz M. Joseph), являвшийся председателем Американского Европейского Фонда (American European Foundation), и Рэймон Арон (Raymond Aron) издали сборник эссе под названием “Как нас видят другие” (“As Others See Us”), в котором двадцать представителей разных стран мира характеризуют отношение к США, сложившиеся в их государствах. Упомянутый известный французский мыслитель Р. Арон пишет о своем неприятии индустрии массовой культуры, снижения уровня стандартов в сфере культуры в угоду массам, а также он говорит о расовых проблемах в американском обществе и об “интеллектуальном корме предлагаемом американским потребителям скандальными журналами и книжными дайджестами”. Впрочем, обобщая все высказывания, основную их мысль можно выразить в следующей фразе: “американцы достигли замечательных результатов в деле производства материальных благ и у них есть свои “ноу-хау”, но Америка, по сути, выглядит как гигант с головой неотесанной деревенщины”.

Как полагают американские исследователи, анализ культурного экспорта США в конце 1950-х – 1960-х гг. подтверждает мнение, согласно которому пропагандистские шаги правительства Соединенных Штатов на информационном фронте и программы культурного обмена представляли собой робкую реакцию на советскую идеологическую атаку. В 1958 г. журналист Питер Грот (Peter Grothe) писал: “Америка является страной с наиболее развитой индустрией рекламы, но когда дело касается наиважнейшей рекламной кампании – рекламы самих себя и демократического образа жизни, мы заметно отстаем от коммунистов”. П. Грот обвинял американских политиков за то, что после завершения второй мировой войны с их стороны не было предпринято каких-либо заметных шагов в строну учреждения программ по культурным контактам с другими государствами. Причиной тому, считал журналист, было невежество Президента, конгресса и американского общества в целом. Как и П. Грот многие другие журналисты и ученые призывали правительство Соединенных Штатов использовать литературу, кинопродукцию, информационные программы как средство ознакомления людей во всем мире с американской историей, политикой и индустрией развлечений. Мир, по их мнению, нуждался в американской культуре, а правительство должно было обеспечить это. На академическом симпозиуме 1962 г. в Принстонском Университете состоялась серьезная дискуссия по вопросу о внешней информационной политике США в состоянии “холодной войны”, где затрагивались такие проблемы, как степень ответственности американской информационной индустрии и как эта индустрия может служить делу мира и безопасности.

Вообще стоит добавить, что участники дебатов по вопросу о трансляции и распространении американских культурных ценностей за рубежом по разному трактовали термин “американская культура”. В качестве примера можно привести тот факт, что ЮСИА фокусировалось на пропаганде ценностей, которые, как там считалось, являлись типичными для американской культуры, включая высокий уровень жизни и преимущества рыночной экономики, однако, на протяжении 50-х гг. агенство раздирали внутренние и внешние противоречия, связанные с содержанием его программ. Эти противоречия во многом связаны с идеологическими различиями в подходе к определению американской культуры, американских культурных ценностей и их экспорта.

До начала 1960-х гг. центральным элементом дискуссии по вопросу о распространении американской культуры за пределами США оставались преимущественно политические мотивы, в основе которых лежал подход к внешней культурной политике как к оружию, способному уничтожить тоталитаризм. Политические деятели, занимавшиеся осуществлением этого направления во внешней политике, впрочем, как и многие журналисты, ученые и общественные деятели не задавались вопросом о том, будет ли воспринято это предприятие за рубежом. Лишь в конце 50-х –начале 60-х гг. возникла озабоченность, связанная с процессом восприятия американской культуры, прежде всего, в Европе. Эта озабоченность стимулировала дискуссию, которая продолжается в академических кругах Америки до сих пор.

3.3. ДИСКУССИЯ О КУЛЬТУРНОМ ИМПЕРИАЛИЗМЕ:

1960-1990 гг.

В 60-х гг. прошлого века в научной среде США обозначилось кардинальное изменение в оценке американской внешней культурной политики и ее результатов. Как замечает Пол Холлэндер (Paul Hollander), это десятилетие было отмечено сильным ростом антиамериканских настроений в самих Соединенных Штатах, одной из причин которых было “отвращение к американской культуре и, в особенности, к факту ее распространения и влияния за рубежом”. Для американского общества 60-х, пишет Холлэндер, было свойственно неприятие внешней политики США и твердая уверенность в пагубности их стремления к присутствию и влиянию в любой точке мира. Это во многом было связано с американской агрессией во Вьетнаме и со стремлением Соединенных Штатов в пылу противостояния с СССР как можно больше расширить ареал своего влияния, пополняя лагерь союзников. Итак, в данном историческом контексте в среде американских ученых появляется и начинает активно обсуждаться термин американский “культурный империализм” и связанные с ним проблемы.

Хотя, стоит заметить, что эта тема была не совсем новой. Консервативные европейцы на протяжении долгого времени испытывали серьезные опасения и страхи в связи с угрозой со стороны американской массовой культуры, во многих странах это не прошло, а в некоторых в последнее время даже усилилось. “В 1920-х гг. британский писатель Д. Лоуренс (D. H. Lawrence) обличал американский материализм, ложный морализм и отсутствие исторически сложившегося самосознания. Немец Адольф Халфельд (Adolf Halfeld), со своей стороны, также отрицал американскую цивилизацию за ее бездуховную культуру”. В 1940-50-х гг. европейцы, придерживавшиеся левых взглядов начали волноваться по поводу проникновения американского влияния под видом различных течений, как в сфере политики, так и в сфере искусства и культуры. Франкфуртская школа, к примеру, рассматривала США как массовое общество массового потребления с массовой культурой и нивелированным понятиями свободы, демократии и индивидуализма. Вообще, Франкфуртская школа глубоко повлияла на американских мыслителей. Потеря иллюзий, в результате войны во Вьетнаме, внутренние волнения и беспорядки оказали серьезное воздействие на взгляды представителей того, сегмента американского общества, который был восприимчив к влиянию на культурном уровне и который, в итоге, стал презирать рыночную экономику в целом и политику правительства США в частности. Заявления о демократии выглядели пустыми и лицемерными в то время когда шли напалмовые бомбардировки Вьетнама. Боюсь, что то же самое можно сказать в отношении войны в Ираке, шедшей на момент написания данной работы. Так или иначе, Франкфуртская школа сыграла важную роль, обеспечив “новых левых” в США, находившихся в оппозиции официальной политической линии, теоретическим фундаментом. Критика американского вмешательства в дела других государств и открытой интервенции в странах третьего мира, особенно во Вьетнаме, автоматически трансформировалась в критику капитализма как такового. Стоит заметить, что восприятие американского капитализма в мире оказало серьезное воздействие на изучение международной политики США. Несогласные с убеждениями теоретиков политического реализма вроде Ганса Моргентау (Hans Morgenthau), представители нового поколения “ревизионистов” перенесли изучение системы международных отношений в плоскость исследования того какой эффект оказывают убеждения и взгляды внутри страны, наряду с экономическими и социальными факторами на функционирование американской дипломатии. Вскоре критики капитализма направили свой взор на расовые проблемы в США и на “страны третьего мира, где американские капиталисты в поисках новых рынков прибыли, сырья и дешевой рабочей силы выступали как…эксплуататоры”. “Новые левые” относились к дипломатии Соединенных Штатов как к составной части американской политической экономии, т.к. “благосостояние экономики напрямую зависело от непрерывно расширяющихся рынков” - считали “новые левые” историки. Теоретики упомянутого культурно-политического движения леворадикальной ориентации, акцентируясь на экономических мотивациях американской дипломатии, представляли глобальное противостояние Востока и Запада как битву социализма с капитализмом, битву, которую, по их мнению, развязали американские политики, движимые поиском новых рынков, которые Советскому Союзу были даже не нужны, как пишет Джессика Гиноу-Хехт.

Данные исследования экономического и политического империализма США составили основу для изучения американского культурного империализма. Несмотря на то, что термин “культурный империализм” упоминался и раньше, именно в 1960-х гг. эта критическая концепция оформилась в полноценный и связный аргумент. Очень часто в разных источниках термин “культурный империализм” определяется как “использование политической и экономической силы в целях распространения и популяризации ценностей и обычаев инородной культуры в ущерб коренной культуре”. Обычно критики культурного империализма едины во мнении о том, что западная культура представляет собой агрессивную, хищническую силу, исходя из положения, согласно которому США как крупнейшая капиталистическая держава могут существовать только при условии их непременного экономического, географического, идеологического и культурного превосходства. Прямо противоположно дискуссии о культурном экспорте 1950-х в 60-х гг. критики культурного империализма настоятельно предостерегали правительство и деловые круги от экспортирования американской культуры.

Необходимо отметить, что концепция культурного империализма не включает в себя какой-либо определенный комплекс критериев, по которому ее можно идентифицировать. Однако существуют четыре основных направления в дискуссии о культурном империализме: дискуссия о медиа-империализме, о превосходстве одного государства над другими, о глобальном доминировании капитализма и о современности.

Медиа-империализм являет собой наиболее старый и широко дебатируемый аспект, потому как чаще всего обсуждение этого явления связано с текущими политическими тенденциями. В конце 1960-х-начале 70-х ЮНЕСКО инициировала горячие дебаты по вопросу о глобальном развитии средств массовой коммуникации, цитаделью которых являлся промышленно развитый Запад. В различных государствах, в том числе развивающихся возникло опасение того, что через новую в то время спутниковую систему ИНТЕЛСАТ пойдет мощная культурная экспансия, проводимая американским телевидением. По завершении дебатов в 1976 г. было провозглашено “Право на коммуникацию”, в результате чего США покинули ЮНЕСКО, хотя это была не единственная причина для их выхода из организации. Критики полагают, что СМИ являются сутью американской культуры и одним из основных инструментов ее распространения, с одной стороны, а с другой – злом для современной культуры США, т.к., по их мнению, они создают тупик, своего рода огромную камеру без окон и дверей, откуда невозможно выбраться. Здесь имеется в виду, прежде всего, то, что американская культура оказывается в неком заколдованном кругу, в плену у самой же себя, в следствие распространяемыми СМИ культурными и иными тенденциями, американская культура вынуждена играть по заранее установленным правилам, именуемыми конъюнктурой рынка. Здесь, в очередной раз, мы сталкиваемся с тесной взаимосвязью современной массовой (коммерческой) культуры США с большим бизнесом. (Поподробнее раскрыть проблему мы постараемся в разделе о “неофициальной” культурной политике Соединенных Штатов.) Так или иначе, здесь можно согласиться с апологетами критики культурного империализма, а также сойтись с ними в том, что тот сегмент культурной политики, который реализуется средствами массовой информации, полностью отвечает интересам, контролирующих то или иное СМИ представителей высших деловых кругов (медиа-магнатов) и, что интересно, государства, т.к. интересы бизнес элиты в этом отношении практически никогда не расходятся с интересами и целями государства. Именно посредством СМИ осуществляется разработанная, спланированная манипуляция общественным сознанием и мнением как внутри страны, так и за рубежом. Добавим, что этот процесс может быть и стихийным, но, все равно, реализовываться по “накатанной” идеологически оформленной траектории, т.к. вне зависимости от того, государственная или негосударственная внешняя культурная политика, официальная или неофициальная, идеологический отпечаток виден буквально на всех аспектах культурной политики США, впрочем, как и американской политики в целом.

Среди ученых США концепция медиа-империализма была довольно быстро воспринята и нашла соответствующее отражение. Уотергейтский скандал, связанный с предвыборной кампанией Ричарда Никсона, спровоцировал подозрение в существовании тайной связи, и даже сговора, между правительством и СМИ, а также в злоупотреблении исполнительной власти своими служебными полномочиями. В ряде своих трудов исследователь СМИ и связанных с ними актуальных проблем Герберт Шиллер (Herbert Schiller) определил наличие тесной связи между высшими деловыми кругами, военными, и правительством с одной стороны, и т.н. “манипуляторами умов” (“mind managers”), т.е. главами ведущих американских СМИ, с другой. Таким образом, между этими двумя силами, согласно Шиллеру, есть тайная взаимосвязь, базирующаяся на секретном сговоре, целью которого является контроль и манипуляция умами как внутри страны, так и за ее пределами. Помимо этого, при упоминании о медиа-империализме вспоминаются атлантистские геополитические концепции аэрократии (господства в воздухе) и эфирократии (господства в эфире). Забегая вперед, скажем, что внешняя культурная политика США как нельзя кстати отвечала их геополитическим интересам, изложенным в работах атлантистов и неоатлантистов.

Другая группа критиков интерпретировала культурный империализм как доминирование одного государства над другим. Их спор был спровоцирован растущей озабоченностью ЮНЕСКО сохранением национальных культур. Такие американские специалисты как Фрэнк Нинкович (Frank Ninkovich) замечают в своих исследованиях, что, распространяя и навязывая свои культурные ценности в других странах, Соединенные Штаты в лице своего правительства осуществляют попытку “национализировать” мировую политическую систему в своем стремлении к глобальному лидерству. Американская культура, в таком случае выступала как универсальный язык, понятный практически каждому.

Дискуссия развивалась дальше и среди представителей этой группы критиков возник резонный вопрос: почему же американские политики так мало уважали другие культуры? Известный американский политолог С. Хантингтон (Samuel Huntington) упрекал США за одностороннее навязывание своих культурных стандартов и ценностей другим странам. Полная убежденность в том, что американские демократические принципы абсолютно применимы в любое время и в любом месте отражала безразличие правящих кругов США к культурным особенностям разных народов, а также подчеркивала их геополитические устремления.

Для представителей третьей группы ученых культурный империализм стал синонимом экспансии и, в отдельных случаях, глобального господства американского капитализма. Сторонники этой точки зрения заявляли, что в ХХ веке американские политики начали сознательно “распространять” американскую культуру, информацию и концепцию свободной и открытой экономики с целью расширения рынка сбыта американских товаров. Культура в таком случае становится инструментом способствующим, интеграции разных стран в единую международную экономическую систему, что одновременно приводит к культурной унификации и стандартизации. Этот аспект сегодня особенно часто упоминается в связи с обсуждением процесса глобализации и критикой его культурной составляющей. Критики культурного империализма сходятся во мнении, что американские товары не только преобладали на зарубежных рынках, но и владели умами граждан других стран. После второй мировой войны массовая культура США буквально захлестнула Западную Европу, вызвав там серьезные опасения связанные с угрозой суверенитету и традициям. После того как в Европе эта проблема стала менее актуальна, т.е. западноевропейские страны “переболели” Америкой и все больше стали возвращаться “к корням”, к защите и сохранению своих этнокультурных особенностей, своей национальной идентичности, на огромных евразийских просторах ситуация разворачивалась с точностью до наоборот. После распада СССР в 1991 году на территорию всего постсоветского пространства, и прежде всего России, устремился мощный поток американского культурного влияния, который, распространяясь на разных уровнях, благодатно приживался на новой почве в период начального безоглядного “упоения” нашей страной свободой и демократией, что во многом привело к отрицательным последствиям. По прошествии этой эйфории на сегодняшний день ситуация несколько улучшилась, но не кардинально.

Наиболее последовательными критиками культурного империализма стали те исследователи, кто перенес эту дискуссию в сферу критики современности. Представителями этой группы исследователей были наиболее типичные последователи Франкфуртской школы, такие как Юрген Хабермас (Jurgen Habermas), Маршалл Берман (Marshall Berman) и другие. Они рассматривали культурный империализм как процесс навязывания всего современного, т.е. своего рода многоаспектной модернизации. Для этих ученых “современность” (“modernity”) означала основное культурное направление глобального развития. В этом понимании термин “культура” включает в себя такие составляющие как капитализм, масскультура, урбанизм, “научно-технически и рационально ориентированная идеология”, национальные государства. Преобладание данных факторов характеризует, в глазах этих мыслителей, западный империализм. Критики современности первые направили свои аргументы не против какого-то комплекса факторов или инструментов культурного империализма, а против сути самого процесса, процесса навязывания новшеств, модернизации. Они вывели понятие культурного империализма за рамки чисто американского явления, представив его как достояние Запада, и стали говорить уже о западном культурном империализме как целостном явлении.

Итак, становится видно, “культурный империализм” в свое время был (и остается, правда, в несколько мимикрировавшем виде) популярной и достаточно стойкой концепцией, которая представила культуру в качестве переменной величины при изучении международных отношений, внеся значимый вклад в развитие этой науки.

3.4. КРИТИКА КОНЦЕПЦИИ КУЛЬТУРНОГО ИМПЕРИАЛИЗМА В 1990-Е ГОДЫ

Необходимо заметить, что рассматриваемая концепция никогда не являлась неоспоримой. Но лишь в конце 1980-х гг. она начала подвергаться более или менее серьезной критике в научных кругах США и Европы. Оппоненты концепции в качестве доводов приводили несколько основных аргументов.

Приводились, в частности, точки зрения в пользу того, что апологеты концепции культурного империализма “позабыли” об историческом факте существования империй до Соединенных Штатов. Говорилось о том, что Британская корона в Индии и на Ближнем Востоке, Германия в Африке и Франция в Индокитае навязывали свою культуру как действенное средство, помогающее усилить торговые связи и, соответственно, экономическое и политическое влияние в нужных регионах, а также как инструмент для “вербовки” местной интеллектуальной элиты, которая представляла бы интересы метрополии. К тому же, по мнению этих ученых, представители Франции и Великобритании в послевоенной Германии, разделенной на зоны влияния, прилагали не меньшие усилия, чем их американские коллеги к распространению своих культурных ценностей.

Исследование, проведенное ЮНЕСКО в 1959 г., свидетельствуют критики концепции культурного империализма, показало, что более половины из всех государств-членов, имели официальные программы по осуществлению культурных контактов. На сегодняшний день некоторые аспекты деятельности Евросоюза базируются на принципах коллективной культурной дипломатии, что проявляется, например, в создании организаций, ставящих своей целью осуществление языковых культурных программ, информационного обмена в области культуры, популяризацию изучения иностранных языков и т.д. В двух последних примерах не совсем понятно, каким образом они относятся к культурному империализму. На мой взгляд, речь идет о вполне обыкновенной культурной политике без малейшего намека на ее агрессивный либо “империалистический” характер, в отличие от внешней культурной политики США. Критики концепции культурного империализма говорят к тому же о том, что такие крупные в своих регионах государства, как Аргентина, Бразилия, Мексика, Египет и т.д. традиционно посредством СМИ экспортируют в соседние страны свою культурную продукцию, распространяя, таким образом, свое влияние.

Апологеты критики концепции культурного империализма утверждают также, что американское правительство очень часто было готово принести в жертву свои экономические и идеологические цели и задачи ради продвижения своих геополитических интересов. Здесь я вновь позволю себе не согласиться с ними. Дело в том, что фактор культуры во внешней политике США очень часто являлся едва ли не наиболее действенным инструментом для достижения Соединенными Штатами своих экономических, политических и геополитических целей. Для этого, естественно, использовалась во многом грамотно спланированная внешняя культурная экспансия, составной частью которой был идеологический компонент, что в комплексе, в свою очередь, в той или иной мере отвечало понятию “культурный империализм”.

По мнению одного из оппонентов концепции культурного империализма Томлинсона (Tomlinson), культурный империализм являет собой, всего-навсего, процесс распространения всего нового, современного, что в определенной мере приводит к нанесению урона культуре, ее традиционным ценностям, а не культурную экспансию.

Развивая тему, уместно сказать о том, что многие ученые, как в Новом, так и в Старом Свете сходятся во мнении касательно неоднозначности восприятия всего американского в разных уголках планеты. В частности, говорится о том, что в Европе в свое время молодежь, принимая такие атрибуты американизации, как Кока-кола, рок-н-ролл, джинсы и т.д. трансформировали их в нечто, что отвечало ее насущным потребностям, а именно – свободы в различном ее понимании. Т.е. в восприятии американских культурных ценностей, в данном случае на европейском континенте, значительную роль сыграл фактор социального протеста молодежи, ее противопоставления себя существующим социальным нормам, правилам, порядкам, а также политическим режимам, что в социологии и культурологии именуется девиантностью поведения. Хотелось бы заметить, что, заводя речь о восприятии (либо отторжении) американской культуры в мире, мы неизбежно сталкиваемся с тем, что я бы назвал “потребительской культурой”, имея в виду термины “consumerism” или “prosumerism” (“production+consumerism”), изобретенные американскими социологами, в том числе и для обозначения современного американского общества массового производства/потребления. Под потребительской культурной экспансией я понимаю те товары и явления, которые в процессе глобализации, и благодаря американскому бизнесу, а теперь уже в большей степени ТНК, корни которых находятся в США, “наводнили” мир, и которые, так или иначе, повсеместно воспринимаются как часть американской культуры, американских ценностей, американского образа жизни и как очевидное проявление американской культурной экспансии. Как раз на этих “элементах американизации” вымещают свое зло т.н. радикальные антиглобалисты. Основными и чаще всего встречающимися примерами являются такие всемирно известные “брэнды”, как “Кока-кола”, “Пепси”, рестораны быстрого обслуживания “Макдоналдс” и многие другие. Я полагаю, нам еще придется подробнее познакомиться с этим явлением в процессе дальнейшего исследования.

Стоит отдать должное (и здесь нельзя не согласиться с этим фактом, о чем, кстати, говорят и противники концепции культурного империализма) тому, что Америка для жителей многих стран мира превратилась в некий объект “вожделения”, своеобразный мираж, мечту, для кого-то даже притягательную экзотику. Мир (по крайней мере, его большая часть) стал грезить понятиями американского образа жизни, американской мечты, американских стандартов, американской моды, американских манер поведения и т.д. Это произошло, благодаря эффективной официальной, а главное неофициальной внешней культурной политике Соединенных Штатов в лице прежде всего голливудского кинематографа, а также всей индустрии массовой культуры и шоу-бизнеса в целом. К исследованию этого фактора во внешней культурной политике Америки мы также еще обратимся.

Как уже было сказано, многие адепты концепции культурного империализма говорят о некой манипуляции умами и мировым общественным мнением, осуществляемой “по заказу” американских политиков и представителей бизнес элиты средствами массовой информации и иными путями, что в принципе нельзя отрицать. Критики концепции культурного империализма опровергают это тем, что по всему миру, включая т.н. страны третьего мира, осуществляется незаконное тиражирование и распространение американской теле-, видео-, аудио- и прочей продукции без какого-либо соблюдения авторских прав. А все это происходило и происходит потому, аргументируют они, что вышеуказанная продукция пользуется огромным спросом в мире в виду, соответственно, ее “американской” притягательности. Таким образом, данные аргументы свидетельствуют о том, что практически во всем мире американские культурные ценности воспринимаются добровольно, по желанию, а не под каким либо давлением со стороны политиков или бизнесменов, поскольку в этих культурных продуктах ощущается реальная потребность (хотя, зачастую качество экспортируемой продукции подобного рода оставляет желать лучшего, если вообще считать его приемлемым). Отрицать вышеуказанные факты не имеет смысла. Но, в данном случае, как представляется, важным является другое. Вопрос в том, в каком объеме осуществляется восприятие транслируемых культурных ценностей, а самое главное в том, что процесс их восприятия обусловлен воздействием ряда факторов субъективного и объективного характера. Действительно, на продукцию американской теле-, видео- киноиндустрии, как и на иные продукты массовой культуры США в мире существует достаточно большой и устойчивый спрос, по крайней мере, часть ее охотно импортируется. Но если взглянуть эту ситуацию более пристально, то становится видно, что этот спрос по ряду причин является навязанным, вполне формируемым и регулируемым, тем более, если вспомнить уже упоминавшееся понятие рыночной конъюнктуры, а также финансовые возможности и технические средства, имеющиеся у крупных компаний в сфере вещания и шоу-бизнеса и у возглавляемых ими медиа-магнатов. Я полагаю, что спрос на американскую культурную продукцию сам по себе уже является результатом американской культурной экспансии как проявления их многоаспектной внешней культурной политики. Таким образом, и это утверждение противников концепции культурного империализма представляется весьма спорным.

Но вернемся к рассматриваемой дискуссии. Ряд исследований по вопросу о влиянии культурного империализма, проведенных учеными-критиками данной концепции указал на разницу восприятия американский культурных явлений между обыкновенными гражданами зарубежных государств и их правительствами. Согласно результату этих исследований, огромный процент населения в разных странах позитивно воспринимают те же американские кинофильмы и охотно потребляют эту продукцию, тогда как правительства этих государств, наоборот, не принимают ее, представляя это в качестве одного из инструментов политики культурного империализма, которого обыватели никак не боятся. Согласиться с подобным заявлением можно опять же с некоторыми оговорками. Мне кажется, подобная картина была более всего свойственна для восточноевропейских стран соцлагеря времен “холодной войны”, особенно на ее завершающем этапе. Хотя на сегодняшний день данная ситуация свойственна для немалого количества государств как на европейском, так и на других континентах. Другое дело, что мотивации политиков сегодня частично трансформировались в сторону борьбы с “побочными эффектами” глобализации в данном случае в ее культурном аспекте. В качестве примера сразу же вспоминаются Канада, с ее попытками в направлении культурного протекционизма, и Франция, традиционно находящаяся в оппозиции американской политики по ряду ключевых вопросов в том числе и в сфере культуры. Возвращаясь к тому, что описываемая ситуация была очень характерна для стран социалистической системы, в особенности в конце эпохи “великого противостояния”, заметим, что стоит согласиться с такими исследователями как Джеймс Эттема (James Ettema), Чарльз Уитни (Charles Whitney), Джеймс Лалл (James Lull) и др., которые в ходе изучения этого вопроса выяснили, что как в Китае, так и в странах Восточной Европы в 1989 г. западные телевизионные и радиопрограммы стимулировали народные антиправительственные выступления. Этот пример доказывает приведенное нами выше утверждение о моменте социального протеста, девиантности, являвшейся одной из мотиваций принятия молодежью (в этом примере социалистической) Европы и Азии американской культуры, в частности, и западной в целом, которая им представлялась тогда как “глоток свободы и демократии”.

Кроме того, и это на сей раз, мне кажется, объективно, американские исследователи признают, что общественность разных стран никогда безропотно не воспринимала плоды т.н. западного культурного империализма и в отдельных случаях демонстрировала серьезное активное или пассивное сопротивление американской культуре. Данный факт касается отнюдь не только традиционных исламских обществ. Отдельные исследования в области театрального искусства, кинематографии, литературы и культуры в целом, проведенные среди определенных социальных групп в странах Азии, Африки и Латинской Америки выявили, что, несмотря на экспорт западных товаров и связанное с ним влияние, за последние двадцать лет в этих регионах вполне четко проявилась тенденция к сопротивлению зачастую неконтролируемым потокам западной, и прежде всего, американской, культурной экспансии. Многие ученые из Соединенных Штатов сходятся во мнении, что в других странах Америка вызывает противоречивое чувство смеси любви и ненависти, что, считают они, не раз отчетливо проявилось в истории, например, когда в 1960-х гг. в Европе студенты, подвергавшие жесткой критике действия Соединенных Штатов во Вьетнаме преклонялись перед американской рок-музыкой. И здесь исследователи приходят к интересному выводу: свобода и независимость, ассоциировавшаяся с рок-музыкой и джинсами заключалась не только в индивидуальной свободе как таковой, но и в свободе и праве критиковать внешнюю политику США.

Противники концепции культурного империализма также придерживаются мнения, согласно которому более детальный анализ мотиваций локального неприятия и отторжения американских культурных ценностей в тех или иных местах показывает, что при этом частные случаи их восприятия там и условия сопровождающие эту перцепцию предоставляют гораздо больше материала для изучения сопротивления культурной экспансии, чем просто голословная критика американской культуры. В этой связи критики очень часто рассматривают пример Франции, указывая на то, что в этом государстве традиционная дискуссия по проблеме американизации французской культуры ведется, прежде всего, в интересах определенных узких социальных групп, преследующих в этом свои узконаправленные специфические интересы (например, бизнесменов, владельцев ресторанов, не желающих изменения вкусов своих потенциальных клиентов и связанных с этим убытков и т. д.), но никак не в интересах широких общественных слоев. Кроме того, исследователи разделяющие эту точку зрения говорят о том, что, дескать, во Франции отдельные политические лидеры искусственно нагнетают проблему американского культурного империализма для того чтобы отвлечь внимание общественности от серьезных трудностей внутри страны. Мы уже упоминали о том, что “недолюбливание” французами американской культуры имеет относительно долгую историю, по большому счету со времен окончания второй мировой войны. В этой связи исследователь Ричард Куисел (Richard Kuisel) пишет о том, что французы, хотя и находили некоторые американские продукты довольно привлекательными, продолжали лелеять и идеализировать свою национальную идентичность и высокую французскую культуру. (Автоматически напрашивается, я думаю, вполне резонный вопрос: а разве это неправильно, разве в этом есть нечто предосудительное и противоестественное?) Такие исследователи как Кристин Росс (Kristin Ross) и Этьен Балибар (Etienne Balibar) на которых также ссылается Джессика Гиноу-Хехт, в свою очередь, высказывают мысль о том, что корни французского противостояния американской культурной колонизации кроются в неком сочетании их представления о себе как о народе с исключительной культурой с их собственным колониальным опытом, в том числе и в области культуры.

Как бы там ни было, Франция наиболее четко из всех Европейских государств позиционирует себя в качестве рьяного борца за сохранение своей историко-культурной уникальности, национальной идентичности, противостоя культурной экспансии Соединенных Штатов. Именно это страна принимает на высоком государственном уровне в той или иной степени жесткие меры по ограничению экспорта и, соответственно, влияния американской массовой культуры, осуществляя, таким образом, политику культурного протекционизма. В качестве очередного примера, иллюстрирующего ситуацию, приведем выдержку из статьи Марио Варгаса Льосы “Культура свободы”, опубликованной в журнале “Foreign Policy” за январь/февраль 2001 г.: “Наиболее показателен пример Франции, где мы видим частые правительственные кампании в защиту французской "культурной идентичности", которой, якобы, угрожает глобализация. Огромное множество интеллектуалов и политиков встревожены вероятностью того, что землю, родившую Монтеня, Декарта, Расина и Бодлера, страну, долгое время являвшуюся высшим авторитетом в области мод, кулинарии, искусства, мышления и всех сфер духовной деятельности человека, могут захватить закусочные "Мак-Дональдс", "Пицца Хат", "Жареные Цыплята Кентукки", рок, рэп, голливудские фильмы, сникерсы, блю-джинсы и футболки. Следствием этого страха стали, например, крупные субсидии, предоставляемые французским правительством национальной киноиндустрии, и требования введения квот, которые бы заставили кинотеатры демонстрировать определенное количество национальных фильмов и ограничивать импорт кинокартин из Соединенных Штатов. Этот же страх является причиной, по которой муниципалитеты приняли жесткие постановления о наложении крупных штрафов за использование в уличной рекламе англицизмов, засоряющих язык Мольера (хотя, судя по тому, что может видеть пешеход на улицах Парижа, эти постановления не очень-то действуют). Этим же страхом объясняется и то, почему Жозе Бове, фермер, объявивший крестовый поход против “la malbouffe” (“мерзкая пища”), стал во Франции чуть ли не народным героем”.

Вообще, любые политические разногласия и противоборства касательно того или иного вопроса в двухсторонних взаимоотношениях Франции и США будь то по вопросам, касающимся мировой политики и международных отношений не редко выливаются во взаимные атаки именно на культурные атрибуты и символы каждой из сторон. Приведем наглядный и весьма актуальный пример. Когда США готовили, ведущуюся сейчас военную операцию против Ирака, в чем их позиция расходилась со всеми “здравомыслящими” государствами-членами мирового сообщества, и, прежде всего, с Францией, которая заняла одну наиболее непримиримых позиций по иракскому вопросу, в американском обществе, хотя не сказать, что это носило массовый характер, прокатилась волна возмущения против Франции и “всего что имеет французское происхождение”. Это проявилось, прежде всего, в том, что в Америке владельцы ресторанов, солидарные с действиями своего правительства, в эмоциональном порыве демонстративно выливали на тротуар французское вино, в ресторанах быстрого обслуживания наблюдались случаи бойкотирования блюда картофель-фри по-французски, т.н. “френч фрайс” (“french fries”) и другие подобные акты.

Продолжая освещать дискуссию о культурном империализме, преимущественно с точки зрения представителей западных научных кругов, необходимо отметить, что многие из них предлагали заменить понятие “культурный империализм”, как они считали, вследствие его несостоятельности более адекватными и “гибкими” терминами, среди которых можно выделить “транскультурацию” (“transculturation”), “культурное влияние”, “культурную трансляцию” (“cultural transmission”) и др.

В конце 1980-х гг. дискуссия о культурном империализме приобрела новые очертания в связи с появлением и развитием теории глобализации. Исследователи пришли к заключению, что общества и культуры не могут более рассматриваться сугубо в рамках национальных государств, поскольку, во-первых, любое общество находится в непрерывном процессе взаимообмена с другими, во-вторых, многие страны мультикультурны, а в-третьих, этнокультурные ареалы не всегда совпадают с границами государств. Развивая эту линию, многие из аргументов в пользу концепции культурного империализма трансформировались из однонаправленной критики американской культурной экспансии в более глобальный подход, заключавшийся в рассмотрении западного культурного влияния в целом. Но критики данной концепции категорически отказывались рассматривать процесс глобализации как инструмент для распространения американского, и шире, западного влияния.

Итак, подведем краткий итог небольшому исследованию дискуссии по проблеме культурного империализма в ее исторической ретроспективе. Дебаты по этой проблеме претерпели существенные изменения на протяжении своего существования во второй половине ХХ столетия. Начавшись в большей степени как общественная дискуссия, спровоцированная политиками, журналистами и учеными, она в итоге сфокусировалась на политическом аспекте, на использовании фактора культуры как действенного внешнеполитического инструмента (т.е. на культурной дипломатии), призывая политиков уделить большее внимание предоставлению мировой общественности информации о Соединенных Штатах Америки, в том числе об их культуре, что вылилось в активную идеологическую политику и пропаганду времен “холодной войны”. В 1960-70-х гг. эта тема постепенно трансформировалась в зарождающуюся дискуссию о культурном империализме, акцентируясь на экономических и психологических аспектах культуры. Многие исследователи приходили к выводу, что за рубежом стало слишком много американского, прослеживалось очень сильное влияние американской культуры, что вылилось в вышеописанные горячие дебаты вокруг проблемы культурного империализма. Но под влиянием сопротивления, которое встретила культурная экспансия США со стороны общественности разных стран и под воздействием идей постструктурализма конца 80-х, большая часть ведущих специалистов в данном вопросе изменили свой подход к проблеме. На сегодняшний день многие представители американской (и вообще западной) научной мысли больше не рассматривают распространение американской культуры как “империализм”. Теперь они склонны называть это явление непрерывным процессом взаимодействия на культурном уровне этносов и наций, что, в общем-то, и именуется культурным проявлением глобализации. Хотя, опять же не воздержусь от комментариев, о каком более-менее полноценном взаимодействии может идти речь, если налицо односторонняя культурная экспансия в общемировом масштабе одной супердержавы, претендующей на мировое господство (впрочем, ради справедливости, стоит признать факт ее глобального лидерства).

Размышляя о том, на каком этапе в настоящее время находится дискуссия по культурному империализму, Джессика Гиноу-Хехт, занимающаяся этой проблемой, пишет, в частности, что американское общество в очередной раз начало волноваться об имидже своей культуры за рубежом и о качестве нынешнего культурного экспорта США. Помимо этого она высказывает мысль о том, что в последнее время сместился акцент с критики культурной экспансии отдельного государства-нации на влияния на этот процесс крупного бизнеса. Также ученая приводит, культивирующуюся в определенных научных кругах Америки, мысль об отсутствии на сегодняшний день как таковой истинно американской культуры, культурных ценностей, т.к. в связи с развитием высоких технологий, СМИ, революцией в киберпространстве (что, в принципе, тоже является одними из проявлений глобализации) американская культура стала общемировой, универсальной культурой. Придерживающиеся этого мнения исследователи, полагают, соответственно, что нельзя говорить о каком-либо культурном империализме или экспансии со стороны США, поскольку в условиях глобализующегося мира возникает новая наднациональная универсальная культура (очевидно основанная на американской масскультуре). В этой связи также уместно привести точку зрения Ричарда Пэлса (Richard Pells), который, как и Р. Куисел, указывает на то, что Америка, особенно, в период своего становления сама в огромной мере находилась под влиянием культур различных стран и регионов, импортируя эти культурные ценности, на чем, собственно говоря, и был построен американский мультикультурный социум. Развивая тему, Пэлс пишет, что “Америка не изобретала системы общепитов быстрого обслуживания (fast food), торговых центров или кинофильмов… и т.д., (что пришло по большей части из Старого Света) но США перенесли все это в ставшую доминирующей в ХХ веке форму глобальной индустрии развлечений”.

Краткий анализ дискуссии о культурном империализме позволяет также сделать следующие выводы: можно соглашаться с термином культурный империализм, можно с ним спорить или отрицать его вообще, но, тем не менее, факт остается фактом. По моему мнению, внешняя культурная экспансия США, являющаяся частью их официальной и “неофициальной” внешней культурной политики, никуда не ушла и не ослабла и сегодня является действенным инструментом распространения общемирового американского влияния, что реализуется посредством СМИ как в интересах крупного бизнеса, так и государственной внешнеполитической стратегии, в связи с чем по традиции носит не малый идеологический “заряд”. Другой вопрос в том, что для характеристики этого процесса, могут использоваться другие, в той или иной степени более мягкие и носящие несколько иную смысловую нагрузку термины, большинство из которых уже приводились. Например, по мнению, Р. Куисела, термин “американизация”, употребление которого, кстати, избегает Джессика Гиноу Хехт, является более адекватным контексту, отражая огромную степень планетарного влияния Америки. “Американизация вызвала огромные социальные, экономические и культурные изменения, сделав Европу более похожей на Америку. Если то, как европейцы питаются, развлекаются, одеваются, работают, живут, и даже, разговаривают стало больше похоже на то, как это делают американцы, значит произошла обширная американизация” – пишет Р. Куисел. Таким образом, можно привести еще большое количество терминологических нюансировок, имеющих отличающуюся друг от друга семантическую нагрузку и под разными углами освещающих отношение к этому явлению, но, к сожалению, это выходит за тематические рамки данной работы.

3.5. ОСНОВНЫЕ ИНСТИТУТЫ, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩИЕ ВНЕШНЮЮ КУЛЬТУРНУЮ ПОЛИТИКУ США

В данном разделе хотелось бы рассмотреть основные инструменты реализации официальной внешней культурной политики США, что поможет лучшим образом представить механизм государственного управления внешнеполитическими делами в области культуры. Однако здесь необходимо сделать небольшую оговорку. Дело в том, что употребляя термин “официальная”, я имею в виду не только государственный уровень осуществления внешней культурной политики, но и такие негосударственные институты ее реализации как частные филантропические фонды, спонсорские организации, а также различные общественные организации и т.д., словом, все то, что нельзя отнести к сфере отчасти неконтролируемой и стихийной экспансии американской массовой культуры.

3.5.1.БЮРО ПО ДЕЛАМ ОБРАЗОВАНИЯ И КУЛЬТУРЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО ДЕПАРТАМЕНТА США

Одним из основных учреждений американского правительства, ответственных за реализацию внешней культурной политики является Бюро по делам образования и культуры (Bureau of Educational and Cultural Affairs) в структуре госдепартамента Соединенных Штатов Америки. Бюро, как заявлено в характеристике этого учреждения на официальном сайте госдепартамента, призвано способствовать развитию взаимопонимания между США и другими государствами посредством разработки и осуществления международных образовательных программ и семинаров. Данный орган обеспечивает развитие связей на личном, профессиональном и институциональном уровнях между частными лицами и организациями в США и за рубежом, а также информирует мировую общественность об американской истории, современном обществе США, американском искусстве и культуре. Бюро по делам образования и культуры, в частности, выступает с инициативой и способствует осуществлению следующих программ:

- Фулбрайтовская программа, предоставляющая гранты аспирантам, исследователям, преподавателям и руководителям;

- программы по изучению английского языка, создаваемые Отделом программ по английскому языку, целью которых является содействие взаимопониманию между Соединенными Штатами и другими странами. Зарубежные представительства Отдела программ по английскому языку осуществляют поддержку и руководство языковыми программами, инициируемыми посольствами и консульствами США по всему миру;

- программы для России, стран СНГ, восточноевропейских и балканских государств, которые предусматривают предоставление стипендий, а также способствуют развитию связей на институциональном уровне;

- через соответствующую службу Бюро по делам образования и культуры предоставляет также информацию о новых грантах и программах культурно-образовательного обмена, как для частных лиц, так и для научных и некоммерческих организаций;

- Подразделение по информации и ресурсам в сфере образования (Educational Information and Resources Branch) развивает популярность и повышает престиж американского высшего образования за рубежом, сотрудничает с образовательными организациями Америки с целью интенсификации международных обменов;

- программы по изучению США призваны улучшить знания о Соединенных Штатах зарубежных студентов посредством организации летних семинаров, форумов и т.д.;

- образовательные партнерские программы нацелены на поддержание контактов между американскими и зарубежными учреждениями в сфере среднего и высшего образования;

- Отдел гражданских обменов (Office of Citizen Exchanges) участвует в развитии культурных и молодежных программ в сотрудничестве с некоммерческими организациями США.

- Программа по защите международного культурного достояния основана с целью продемонстрировать ответственность США за сохранение культурных памятников в других странах.

- Посольский фонд сохранения культурного наследия (Ambassador's Fund for Cultural Preservation), основанный конгрессом в 2001 году, нацелен на оказание помощи слаборазвитым странам в сохранении их культурного наследия и демонстрацию уважения, которое выказывает США по отношению к другим культурам.

И это далеко не полный перечень программ и инициатив, реализуемых Бюро по делам образования и культуры при помощи и совместно с разными общественными и частными организациями и фондами.

3.5.2. ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНСТВО США (ЮСИА)

Как уже было замечено, ЮСИА является одним из наиболее действенных инструментов осуществления внешней культурной политики американского правительства, обеспечивая ее идеологическую составляющую, которая, как было показано ранее, представляет собой неотъемлемую черту этой политики. Как считают многие аналитики, именно благодаря эффективной деятельности ЮСИА СССР проиграл “холодную войну”, которая была выиграна Америкой, по их мнению, прежде всего на идеологическом уровне, в сфере культурной пропаганды. Здесь мы сталкиваемся еще с одним термином, относящимся к понятию внешней культурной политики и составляющим его целостность – термином “публичная дипломатия”. Публичная дипломатия – это информирование международной общественности, поддержание контактов с другими народами в сфере образования и культуры, нацеленное на создание привлекательного образа своей страны. По признанию самих американцев, публичной дипломатией они занимаются с конца 1940-х гг., но любое изменение расстановки сил на международной арене в последние десятилетия после войны, требовало от Белого дома корректировку задач публичной дипломатии.

Итак, в пик “холодной войны” - в 1953 г. декретом президента Дуайта Эйзенхауэра учреждается правительственное Информационное агентство США (ЮСИА), пропаганда за рубежом возводится в ранг государственной политики. В 70-е годы, изменившиеся отношения между Востоком и Западом модифицировали цели и риторику “холодной войны”. Конфронтация между Севером и Югом активизировала чувство экономической взаимозависимости государств. Аспекты выживания в условиях усилившейся взаимозависимости сделали международные отношения сферой интересов не только избранной элиты, но и больших сегментов общественности. “Взрыв грамотности” и коммуникационных технологий предоставили этой общественности больший доступ к насущной информации и, соответственно, большее влияние на национальную политику. Возросшая значимость вопроса о правах человека обострила продолжающийся идеологический конфликт. Гонка вооружений сделала использование военного фактора в международных делах неразумным и более сомнительным. Правительство США стало искать другие формы ведения внешнеполитической деятельности. Рост числа независимых государств сделал сферой публичной дипломатии, по существу, весь мир.

Президент Дж. Картер, следуя предвыборным обещаниям реформировать систему правительственных органов, в 1978г. перестроил структуру внешнеполитической пропаганды. С одобрения конгресса Бюро по делам образования и культуры госдепартамента было соединено с ЮСИА, образовав новое ведомство ЮСИКА (Агентство международных коммуникаций США). Перед ЮСИКА были поставлены две задачи: рассказывать миру о США и ее политике – в частности, о ее приверженности культурному разнообразию и индивидуальной свободе; рассказывать американской общественности о мире, с тем, чтобы обогатить ее культуру, а также дать американцам понимание того, как эффективно решать проблемы, возникающие между государствами.

Однако реформы и идея активизации культурных контактов за счет корректировки государственной пропаганды вошли в противоречие с внешне- и внутриполитической конъюнктурой 1980-х гг. Поправление общественных настроений в стране и приход к власти консерваторов наряду с глобализацией и усилением международной напряженности вновь сместили акценты с культурно-образовательных обменов на массированную пропаганду. В 1982г. рейгановская администрация, сохраняя прежнюю структуру внешнепропагандистского ведомства, но, дополняя ее новыми программами, вновь переименовала его в ЮСИА.

Возможности международных коммуникационных органов оказались под целенаправленным вниманием президентов и конгресса США. В 1988г. ф.г. выделили 392 млн.долл., включая 169,6 млн.долл. – на “Голос Америки”, 172,5 млн.долл. – на радио “Свобода” и “Свободная Европа”, 37 млн. – на телесеть “Уорлднет” и 12,8 млн.долл. – на “Радио Марти”. Особая роль ЮСИА отводилась радиослужбе “Голос Америки”, она была полуофициальным органом правительства США. Однако ее цели формулировались весьма осторожно и взвешенно.

Более скромная роль отводилась радиостанциям “Свобода” и “Свободная Европа”, хотя по утверждению их президента Дж. Бакли, “они являются наиболее надежным источником новостей и анализа для своих слушателей, людей более двадцати национальностей в Восточной Европе и СССР; и передаваемая ими информация “концентрируется на книгах запрещенных авторов, религиозной тематике и историко-культурном анализе, опровергающем постулаты марксизма. Не случайно французский философ Арон назвал это время “идеологией в поисках политики”.

Одной из последних и чрезвычайно эффективных программ ЮСИА стала всемирная телевизионная сеть “Уорлднет”. После первой пресс-конференции “Уорлднет” в 1983г. прошло более 3000 диалогов, в которых принимали участие президенты многих стран мира, министры иностранных дел, министры обороны, ведущие экономисты.

Еще один действенный канал, применяемый ЮСИА для передачи информации на зарубеж – “беспроволочное досье”, предназначенное для хранения и распространения текстов официальных речей и материалов брифингов по политическим, социальным, научным и культурным проблемам непосредственно из Вашингтона.

Меньший удельный вес, но все же довольно важное место в структуре ЮСИА занимали различные культурно-образовательные обмены. Самая известная из программ – фулбрайтовская,(о которой уже говорилось). В ее рамках в 1984г., 4300 американских и зарубежных профессоров приняли самое активное участие. Еще одна программа имени Хэмфри была нацелена на находящихся в зените своей карьеры ученых из стран третьего мира, которые хотели бы повысить свою квалификацию в университетах США.

Ученые, которых ЮСИА приглашало выступить с лекциями в зарубежных странах, традиционно были лояльно настроены к американскому правительству и американскому образу жизни. Но в условиях усиливающейся идеологической конфронтации в мире и проведения администрацией США жесткого внешнеполитического курса новые лица в ЮСИА и те, кто стояли выше – люди из ближайшего окружения Рейгана, – видимо, считали, что привлекаемые к сотрудничеству также должны занимать жесткую, бескомпромиссно проамериканскую позицию.

Гораздо более скромное место в системе ЮСИА занимали печатные издания. Хотя агентство и публиковало 8 журналов и несколько коммерческих бюллетеней на 18 языках, тиражи их были невелики. Приоритетное значение традиционно отдавалось выходящему на русском языке ежемесячнику тиражом более 50 тыс. экз. “Америка” и двухмесячнику на английском и испанском языках – “Проблемы коммунизма”. Первое издание было призвано с позиций социологии пропаганды размывать у читателей негативный образ Америки, задачи второго – предупредить все страны мира об “угрозе коммунизма” и выработать единую стратегию и тактику действий.

Однако интересы публичной дипломатии были направлены не только против СССР, его действительных или потенциальных союзников: ЮСИА издавал и иные печатные органы, рассчитанные на другие регионы. На страны района Сахары нацелен англо- и франкоязычный двухмесячник “Топик”, на Ближний Восток и Северную Африку – арабоязычный “Аль Маджал”. ЮСИА публиковал на английском, французском и испанском (а иногда и на других языках) ежеквартальник американской культуры и общественной мысли “Диалог”. Не была забыта и экономическая проблематика – в лице англо- и испаноязычного ежеквартальника “Экономик импакт”.

Структура ЮСИА включает в себя как штатные, так и подразделения на общественных началах, с привлечением частного бизнеса и экспертов. Союз частной инициативы и государственного аппарата – это в основном американское явление, хотя и в других странах Запада оно также имеет место. Подобное сочетание чрезвычайно эффективно, оно многократно усиливает все властные структуры в обществе.

Раньше ответственность за пропаганду в основном перекладывалась на “частные” организации, за спиной которых кроме Белого дома стояли влиятельные силы госдепа и Пентагона. На средства последнего действовали 35 радиостанций и телецентров в 30 странах.

По словам К. Эдельмана, директора американского Агентства по контролю над вооружениями и разоружению, “публичная дипломатия – это та часть международной жизни, у которой есть все, чтобы стать основной вехой во внешней политике администрации Рейгана. Прошло время американской стыдливости во внешней политике. Сейчас новое время, настала пора восхвалять Америку”. Публичная дипломатия – это распространение американских идей по всему миру, она стала самой быстро растущей индустрией Вашингтона. К. Эдельман также отмечал, что традиционная дипломатия ведется скрыто и спокойно, тогда как “публичная дипломатия является открытой и может быть шумно-крикливой. Традиционная дипломатия стремится избегать споров, чтобы смягчить расхождения, а публичная дипломатия стремится выявить и стимулировать споры”.

С новым витком развития высоких технологий, а соответственно и вещательных СМИ публичная дипломатия вступила в новую фазу своего существования. Для Белого дома эта фаза публичной дипломатии явилась инструментом тотальной политики, призванной для оправдания своей деятельности в глазах мировой общественности. Она умело использовалась администрацией наряду с традиционной дипломатией, экономическими мероприятиями и вооруженным силами за рубежом.

США в соответствии с Законом 1998г. о реформировании и структурной перестройке организаций перевели ЮСИА в состав госдепа, где заместитель Госсекретаря по вопросам общественной дипломатии в соответствии с новыми изменениями курирует деятельность Бюро по вопросам образования и культуры, Управления координатора по вопросам международной информации и Бюро по общественным связям, куда вошла телевизионная служба “Уорлднет”. Отделения ЮСИА, организованные по географическому принципу, вошли в состав соответствующих региональных бюро. Управление ЮСИА по исследованиям и изучению реакции СМИ продолжает работать в составе Бюро сбора данных и исследований.

Как мы видим, несмотря на периодические реорганизации, ЮСИА существует по сей день, являясь одним из мощнейших рычагов осуществления внешней культурной политики США. Его посты - ЮСИС действуют в составе практически всех посольств и генконсульств Соединенных Штатов Америки.

3.5.3.КОНГРЕСС СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ

Роль конгресса в данном случае заключается преимущественно в формировании законодательной базы обеспечивающей функционирование внутренней и внешней политики в области культуры и культурной сферы в целом. Кроме того, конгресс является учредителем крупнейших в США правительственных организаций в области науки, культуры и искусства, например National Endowment for the Arts (Национальный фонд искусств), National Endowment for the humanities (Национальный фонд гуманитарных наук) и т.д. К тому же конгресс ежегодно утверждает статьи бюджета предназначенные для финансирования культуры, в том числе ассигнования на содержание государственных организаций (т.н. GSE—government sponsored enterprises) и его инициативы в сфере культуры и искусства. Помимо двух выше указанных к ним (GSE) относятся такие учреждения как Смитсоновский институт (Smithsonian Institution), Национальная галерея (National Gallery of Art), Центр исполнительского искусства им. Дж. Кеннеди (The John F. Kennedy Center for the performing arts), Международный центр Вудро Вильсона (The Woodrow Wilson International Center) и другие. Эти учреждения также прямо или косвенно участвуют в осуществлении внешней культурной политики американского правительства, что, в частности, проявляется в международных культурных обменах, организации выставок, взаимных обменах музеями США и других стран экспонатами для проведения экспозиций и т.д.

3.5.4. ФИЛАНТРОПИЧЕСКИЕ ФОНДЫ И СПОНСОРСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

Мы уже упоминали о том, что частные филантропические фонды являются на сегодняшний день главной опорой сферы культуры в США и одним из основных (хотя и негосударственных) институтов, реализующих культурную политику как внутри страны, так и вовне. Прежде всего такая ситуация сложилась в виду того, что, как уже было сказано, в США не существует культурного ведомства (аналога нашего министерства культуры) а также потому, что федеральные средства выделяемые на сферу культуры значительно уступают взносам филантропических фондов.

Вообще в современных США институт филантропических фондов стал одним из важнейших политико-экономических рычагов. Это, “возникшая в начале ХХ века сеть специально созданных учреждений, в которой сконцентрированы миллиардные средства, до определенной степени освобожденные от выполнения чисто экономических функций и основное направление деятельности которой нацелено на оказание как политического, так и экономического воздействия”. По мнению специалистов, в настоящее время ничто не приносит американскому капиталу таких устойчивых экономически и политически выгодных дивидендов, как филантропическая деятельность, а наибольшую отдачу получают ведущие группы американского финансового капитала.

Основные причины создания фондов – стремление избежать налогов, которыми капитал и деятельность благотворительных организаций не облагается вообще или облагается на льготных условиях. Программы деятельности благотворительных организаций, как правило, ориентируются на запросы общества, что приносит им и их основателям соответствующий авторитет, зачастую отражает прямые или косвенные интересы деловых кругов, а также субъективные интересы создателей фондов.

К началу 90-х гг. в США насчитывалось свыше 34 тысяч благотворительных фондов и организаций с суммарным капиталом, значительно превышающим 25 млрд. долларов. На наиболее крупные фонды такие, как фонды Форда (с капиталом порядка 12 млрд. долл.), Лилли (16 млрд. долл.), Рокфеллера (3,3 млрд. долл.), а также Карнеги, Джона и Кэтрин Макартуров, Сороса и др. приходится большая часть активов сосредоточенных в благотворительных фондах США. Все они относятся к категории “общецелевых” фондов, действующих не только в национальных, но и в мировых масштабах, в отличие от значительного числа других фондов, не выходящих в своей деятельности за рамки удовлетворения более узких локальных интересов.

С 70-х гг. значительно отмечается рост пожертвований на благотворительность со стороны фондов и различных корпораций США. В 1990 г. ими было израсходовано около 13 млрд. долл., что почти в 5 раз превышает подобные траты в 1970 г. Что касается интересующей нас сферы культуры, то на культуру и искусство в начале 90-х гг. было выделено 9 053 гранта на сумму 639 млн. долл.

Рассматривая финансирование культуры США частными фондами, хотелось бы сказать несколько слов о положении дел в в вопросе о финансировании этой сферы как со стороны правительства, так и со стороны вышеуказанных организаций, ссылаясь на Д. Нэсбитта и П. Эбурдин. Как пишут эти исследователи, “ по мере снижения объема финансирования со стороны федерального правительства художественным организациям приходится бороться за свое существование изо всех сил…Искусство США получает средства от самого крупного в мире мецената – американского бизнеса – и является предметом зависти планировщиков европейских правительств…В 1988 г. правительство США выделило на развитие культуры и искусства 167.7 млн. долларов. В том же году оно истратило на душу населения 1143 долл. на оборону, 74 долл. на образование и 70 центов на культуру. Хотя многим любителям искусства это покажется ужасным, они должны признать, что скупость правительства побудила корпорации вложить 1 млрд. долл. в год в сферу искусства и культуры, что в 45 раз больше по сравнению с 22 млн. в 1967 г. – году “Великого общества”…

…Тем временем растет финансирование искусства на уровне штатов и местном уровне, где легче определить возможности экономического развития. В 1989 финансовом году 50 штатов вместе ассигновали на эти цели 268,3 млн. долл., что на 11% больше, чем в 1988 г.”

Помимо этого авторы указывают на то, что федеральное правительство США и правительства штатов вместе взятые, на время написание их книги тратили 2 долл. на душу населения на развитие искусства и культуры, что в сравнении с данными по западноевропейским государствам, которые приводят Нэсбитт Эбурдин, ничтожно мало. “В США сфера искусства и культуры вынуждена была стать более ориентированной на бизнес, более предприимчивой в привлечении и зарабатывании средств”.

Несмотря на то, что данные, приводимые этими учеными, значительно устарели, они наглядно демонстрируют сложившуюся на определенном этапе ситуацию с государственным финансированием культуры в США и тотальную ориентацию всего сектора на поддержку со стороны филантропических фондов и американского бизнеса в целом.

Хотелось бы также отметить, что частные фонды и спонсорские организации Америки, действуя во всемирном масштабе и являясь, таким образом, одним из наиболее действенных инструментов внешней культурной политики США представляют собой инструменты очень мощного американского влияния за пределами Штатов. К тому же деятельность этого института отражает прямые или косвенные интересы представителей деловой элиты, а также, как бы это странно не звучало, национальных интересов государства, что очень часто взаимоувязывается и взаимодополняется. Кроме того, на примере деятельности частных благотворительных фондов и организаций в очередной раз предоставляется возможность проследить близость, взаимосвязь и взаимодополнение политических, экономических, геополитических и культурных факторов во внешнеполитической стратегии американского государства.

В заключение напомню, что в настоящем разделе представлены не все институты прямо или косвенно уполномоченные реализовать официальную внешнюю культурную политику США, а лишь, на мой взгляд, основные учреждения, от деятельности и решений которых в наибольшей степени зависит функционирование культурного фактора во внешней политики этого государства, т.к., например, такие институты власти как Президент США и его администрация не играют столь важной роли в реализации внешней культурной политики в отличие от вышерассмотренных учреждений.

3.6. “НЕОФИЦИАЛЬНАЯ” ВНЕШНЯЯ КУЛЬТУРНАЯ ПОЛИТИКА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ

Наконец мы вплотную приблизились к завершающей теме нашего исследования – “неофициальной” внешней культурной политике США. Как уже упоминалось, под термином “неофициальная” мною понимается весь тот отчасти неконтролируемый поток популярной американской культуры, который направляется Соединенными Штатами посредством, прежде всего, средств массовой информации и массовой коммуникации, включая новейшие разработки в этой области, практически во все уголки планеты. Сразу же поясним, что, относительная неконтролируемость тотального экспорта массовой американской культуры, здесь означает невозможность проконтролировать все содержание продукции, даже той, которая наполняет внутренний рынок США. В качестве косвенного примера можно привести критику кандидата на пост вице-президента США в 2000 г. от демократической партии Джо Либермана в адрес американских кинопроизводителей за пропаганду насилия, в частности и в фильмах для детей. Вообще, между федеральными властями США и голливудскими кинорежиссерами и продюсерами всегда существовали в той или иной степени серьезные противоречия, поводом для которых очень часто служили постоянные нападки на Голливуд со стороны политиков за демонстрацию насилия, чересчур откровенные сцены, вульгарность и т.д. Подобное состояние отношений между Голливудом и Вашингтоном приобрело название “культурные войны”. Лишь после событий 11 сентября 2001 года эти “войны” в определенной мере стихли, но только временно. Хотя, как бы там не было, весьма широко известна эффективная работа американской цензуры, очень актуальная ныне и демонстрируемая всему миру “политкорректность”, а также заидеологизированность, в первую очередь, американского кинематографа, который, являясь “как бы” вполне независимым, так или иначе, отвечает официальной политической линии американского правительства и официальной идеологии государства. ( Это вторая причина, по которой термин “неофициальная” стоит взять в кавычки).

Итак, основным инструментом “неофициальной” внешней культурной политики США, главным культурным продуктом, идеологическим орудием, неким символом современной Америки и средством формирования имиджа этого государства на мировой арене является голливудский кинематограф. Несмотря на то что Голливуд как в России, так и во многих других странах зачастую подвергается критике за свою “бездуховность”, коммерциализированность, опору на массовый спрос и т. д., именно продукция “фабрики грез”, несущая в себе “заряд” американских ценностей, американского видения тех или иных явлений и аспектов жизни пользуется большим спросом на подавляющей части планеты. На “кассовое” кино идет огромное количество зрителей по всему миру, волей-неволей формирующих свое представление об Америке по этим фильмам и воспринимающих их как неотъемлемую часть американской культуры (что вполне соответствует действительности) усиленно экспортируемой и транслируемой практически на все регионы Земли. Американцы как истинные патриоты посредством кинематографа сумели невероятно опоэтизировать свою страну и сознательно (и бессознательно) постарались “влюбить” в нее и в эту поэзию почти весь земной шар. В качестве примера можно привести частую демонстрацию в американских кинолентах пейзажей пустыни штата Невада, холмов Калифорнии, калифорнийских пляжей и пляжей Майами и т.д., а также урбанистическую романтику с беспрестанным изображением с разных ракурсов острова Манхэттэн в Нью-Йорке и делового центра (т.н. “даун тауна” ) Лос-Анджелеса, являющихся районами двух крупнейших мегаполисов, символами Америки и олицетворением традиционной конкуренции на различных уровнях между восточным и западным побережьями Соединенных Штатов. Особое место в американском кинематографе занимает изображение дороги, являющейся помимо всего прочего, неким символом социальной мобильности. Ну и, разумеется, неотъемлемой и характерной чертой голливудского кино является создание фильмов на злободневную и социально острую тематику с изображением внутренних американских реалий. Все эти черты американского кинематографа, являющиеся частью американской культуры, стали достоянием всей современной цивилизации. Жители разных стран и континентов, как уже было сказано, в большой степени формируют представление о современной Америке, благодаря ее кинематографии. В качестве дополнительной иллюстрации планетарного охвата и значимости голливудского кинематографа как одного из важнейших средств обеспечения американского культурного присутствия в разных частях планеты приведем весьма интересный пример. В передаче “ Страна и мир” телеканала НТВ от 31 марта 2003 года прошла информация, согласно которой американские фильмы на военную тематику являются учебным пособием для иракцев в их войне с американцами, т.к. Саддам Хусейн, якобы, учит своих солдат тактике войны с войсками США по таким фильмам как “Черный ястреб”, “В тылу врага” и др. Если даже данная информация не является подтвержденной, это в очередной раз заставляет задуматься о мировом влиянии и значимости Голливуда.

Но, являясь одним из основных инструментов внешней культурной экспансии США и, соответственно их “неофициальной” внешней культурной политики, Голливуд играет весьма важную роль в жизни самого американского общества и оказывает влияние на внутриполитическую ситуацию. Здесь мы переходим в очень любопытную плоскость исследования. Как упоминалось ранее, с позиции ряда теоретических школ внутренняя политика определяет внешнюю (с чем согласен автор настоящей работы). Государственная идеология США (и это ни для кого не секрет) в данном случае представляет собой определяющий вектор развития творческой мысли голливудских режиссеров и сценаристов, что, естественно, отражается на трансляции американских культурных ценностей во вне в процессе реализации внешней культурной политики США. Таким образом, заидеологизированность внутри страны переносится вовне, оказывая прямое воздействие на содержание внешней политики в сфере культуры. Если взять в качестве примера ежегодную премию Американской Кинематографической Академии, которая чрезвычайно подвержена идеологическому влиянию со стороны государства, то, порой, кажется, что “Оскар” вручают не за красоту творческой мысли и художественный замысел, а за социальную остроту сюжета и его соответствие официальной идеологии. В качестве очередного примера можно также упомянуть ситуацию, сложившуюся вокруг прошедшей в марте этого года церемонии вручения премии “Оскар”, когда вручение проходило во время ведения боевых действий США против Ирака. Многие известные актеры, в том числе, такие как Дж. Клуни (который отказался участвовать в церемонии) и М. Шин выступили против войны в Ираке и автоматически были зачислены в т.н. негласные “черные списки” пацифистов Голливуда.

Говоря об ощутимости влияния голливудской кинематографии на формирование и реализацию внутренней и внешней культурной политики (и роли идеологического компонента в ней) и на жизнь американского общества в целом, приведем еще один пример. После событий 11 сентября 2001 г. состоялось две наиболее заметных встречи представителей федеральной власти с представителями голливудских киностудий. Так, одна из них состоялась 11 ноября 2001 г. в Беверли Хиллс, штат Калифорния, на которой старший советник Президента Буша Карл Роув (Karl Rove) встретился с представителями всех крупнейших голливудских киностудий и телевизионных сетей с целью обсудить совместные действия, которые должны были быть направлены на борьбу с терроризмом и войну в Афганистане. В частности, Белым Домом был поставлен вопрос о том, какой конкретный вклад может внести индустрия развлечений в дело борьбы с терроризмом. Напомним, что следствием событий 11 сентября и, вероятно, подобных встреч, стало создание американскими кинопроизводителями большого количества картин на военно-патриотическую тематику. Это стало своеобразным ответом Голливуда международному терроризму. Хотя, председатель Кинематографической Ассоциации Америки Джэк Валенти (Jack Valenti), принявший участие в указанной встрече, всячески отрицал какие-либо попытки со стороны Белого Дома склонить Голливуд к массированной идеологической атаке совместным фронтом. Но, принимая во внимание, вышеприведенные факты в этом приходится сильно сомневаться. В качестве дополнения вспомним, что после террористических атак 11 сентября 2001 г. голливудский кинематограф неоднократно обвинялся в провоцировании подобных событий своими фильмами жанра “action” и разнообразными футуристическими кинолентами, в ответ на что, кстати, многие режиссеры заявили, что они не видят смысла прекращать создание высокобюджетных боевиков и фильмов-катастроф, т.к., по их мнению, подобные фильмы всегда будут востребованы как в США, так и в других странах, поскольку зритель приходит смотреть кино с целью расслабления, снятия стресса, кратковременного ухода от реальности и погружения в совершенно иную фантастическую среду.

Продолжая рассматривать идеологическую составляющую американского кинопроизводства, а следовательно и американской культурной политики и культуры в целом, приведем еще один показательный пример. В одном из своих интервью известный российский кинорежиссер Никита Михалков поведал, что когда он обратился к одной из звезд голливудского кино (Харрисону Форду) с просьбой прочитать сценарий фильма “Сибирский цирюльник” и высказать свое мнению по поводу того, что стоит добавить, сократить или изменить в нем, чтобы картина получила возможность проката в США, тот, ознакомившись со сценарием, заявил, что стоит удалить целый ряд сцен, где американцы показаны не в самом лучшем свете, а что-то частично видоизменить и только тогда фильм может получить шанс для демонстрации в США. Здесь сразу же вспоминается то, как американские режиссеры и сценаристы от раза к разу пренебрежительно изображают в своих творениях представителей других народов, практически не придавая значения деталям, особенностям национальных характеров, предметам обихода и т.д. Хотя, безусловно, в большей степени это относится к странам Восточной Европы и, прежде всего, к России. Видимо настолько сильно укоренился в сознании американцев стереотип бывшего врага №1, но, несомненно, существуют и другие причины, анализ которых выходит далеко за рамки заявленной темы. Достаточно вспомнить то, какую волну возмущения в российском обществе вызвало изображение нашего соотечественника-космонавта в фильме “Армагеддон”.

Таким образом, наряду с демократическими ценностями и идеалами, которые так страстно, а порой и агрессивно, защищают США во всем мире, наряду со свободой слова и мысли, и с заявлениями о приверженности культурной демократии и демократической культурной политике, очевиден факт наличия в США достаточно жесткой цензуры и идеологического контроля, по ряду параметров не уступающих тому, что было в свое время в Советском Союзе. В итоге возникает адекватный вопрос: а существует ли, вообще, в Америке демократическая культурная политика?

В данном разделе дипломной работы в нашу задачу не входит анализ качества американского кино, хотя, безусловно, есть и негативные и более чем позитивные моменты. Хочется лишь сказать, что кроме высококачественных голливудских фильмов т.н. категории “А” в процессе внешней культурной экспансии на рынки многих стран, включая, разумеется, Россию, проникает огромное количество низкопробной продукции, которая в самих Штатах практически не востребована. Но ситуация вполне объективна – продукты массовой коммерческой культуры и ее ценности являются предметом купли-продажи, как во всех других сферах бизнеса. В этом случае во многом интересы бизнеса могут играть и, как видно, зачастую играют определяющую роль, устанавливая определенные правила игры в этой сфере, где конечная и главная цель получение прибыли. На это может соответствующим образом повлиять только скоординированная и взвешенная политика государства по формированию внешней и внутренней культурной стратегии, а также политика здорового культурного протекционизма, где очень важно противодействуя неконтролируемому импорту второсортных и третьесортных культурных продуктов, соблюсти грань и не допустить трансформации этого в жесткую тоталитарную цензуру.

Упоминая об интересах представителей крупного бизнеса и интересах государства, которые, как было ранее сказано, часто взаимосвязаны, в сфере массовой культуры США (а именно ее, как правило, имеют в виду, говоря об американской культуре) и ее общемирового экспорта, имеет смысл добавить, что интересы медиа-магнатов часто являются определяющими в процессе осуществления как официальной, так тем более неофициальной внешней культурной стратегии США. Именно посредством СМИ в огромной степени обеспечивается эффективное функционирование внешней культурной политики государства. Именно СМИ, как пишет, М. Паренти (M. Parenti) по воле “заказчика” создают спрос и ажиотаж вокруг тех или иных политических событий или событий в мире кино и шоу-бизнеса. Соответственно, как опять же считает, М. Паренти, финансовые патроны в лице, как правило, владельцев каналов, изданий и т.д., действующих в своих интересах, которые в ряде моментов совершенно соответствуют интересам федеральной власти, а также редакторы и прочие лица влияют на творчество и культуру в США, устанавливая определенные идеологические рамки и стандарты. В этом случае искусство, содержащее радикальный политический контекст, сразу именуется пропагандой теми, кто контролирует рынок, в чем в очередной раз проявляется срощенность интересов представителей элиты медиа-бизнеса и государства.

Развивая тему роли СМИ в распространении американского культурного влияния, необходимо отметить, что, на мой взгляд, вторым важным инструментом реализации, рассматриваемой нами “неофициальной” внешней культурной политики является американское телевидение, посредством спутников вещающее на весь мир, а также продающее свои программы, фильмы, сериалы разным телеканалам в самых разных странах. Вообще, телевидение, как и вся информационно-развлекательная индустрия США является неотъемлемой чертой современной Америки и американской культуры. Рэйтинги в этой сфере бизнеса являются определяющим фактором, за них разворачивается серьезная борьба в конкурентном противостоянии телеканалов друг с другом. Телевидение для американцев представляет собой своеобразный идол, которому поклоняется вся страна. Именно посредством телевидения во многом формируется общественное мнение в США, представление американцев об окружающем мире, происходящих событиях, как правило, под соответствующим “правильным” углом в нужном идеологическом ракурсе. Известно, что в современную эпоху ведения Соединенными Штатами т.н. бесконтактных войн с помощью высокоточного оружия любая американская военная операция (будь то авиаудары или войсковые сражения) преподносятся телеканалами как особое шоу, для чего отводится огромное количество эфирного времени в том числе в т.н “прайм тайм” (prime time), являющимся самым дорогим, когда у экранов собирается наибольшее количество телезрителей. К тому же именно репортажи из зон боевых действий таких каналов как СИ-ЭН-ЭН (CNN) видят зрители новостных программ в разных странах в первую очередь. Известен факт, что начало американских бомбардировок “подгоняется” под время выхода в эфир выпусков новостей. А один американский генерал однажды в этой связи заявил примерно следующее: “Мы не побеждаем до тех пор, пока СИ-ЭН-ЭН не сообщит, что мы побеждаем”. Итак, американские СМИ, особенно, телевидение являются одним из наиболее эффективных средств трансляции американских культурных ценностей, являясь по сути частью их культуры. Радиовещание в данном процессе также играет заметную роль, но весьма второстепенную по сравнению с вышеуказанными инструментами.

Далее хотелось бы отметить еще одну важную составляющую американского культурного экспорта и самой американской культуры, то, что в значительной степени определяет содержание современной масскультуры США, а также интерес к Америке, в особенности в молодежной среде, по всему миру. Речь идет о таком значимом аспекте американского шоу-бизнеса и индустрии развлечений как музыка и музыкальный бизнес, продукция которого распространяется опять же посредством СМИ, в особенности в лице музыкальных телевизионных каналов в роде MTV и FM-радиостанций. Современная музыкальная индустрия Америки, включающая в себя немыслимое количество различных тенденций, стилей и направлений, тесно связанная с разнообразными субкультурами и молодежными течениями по праву представляет собой неотъемлемую часть американской культуры и является одним из основных культурных продуктов США. Напомним, что на протяжении практически всего ХХ века музыка являлась одним из главных компонентов общемирового культурного влияния США. Достаточно упомянуть джаз, рок-н-ролл, рок во всех его проявлениях, диско, наконец стремительный взлет популярности в конце ХХ века как в самих Штатах так и далеко за их пределами афроамериканской хип-хоп культуры и т.д. Это далеко не полный перечень американских музыкальных стилей и направлений, ставших общемировыми. И если отдельные течения и тенденции в мире музыкальной культуры возникали не в Америке, а, например, в Великобритании, то именно их преломление и развитие на американской почве приобретало необычайные масштабы и впоследствии транслировалось на всю планету.

В контексте разговора о современной американской музыкальной культуре и поп-культуре в целом как об одних из самых эффективных распространителях американского культурного влияния поверхностно коснемся внутренних тенденций в современной в том числе и музыкальной культуре США, которые неизбежно влияют на внешний аспект культурной политики Соединенных Штатов. Как уже было сказано выше, в США существует постоянное гласное и негласное соперничество Восточного и Западного побережья на различных уровнях, что, прежде всего, ощущается в плоскости культурных явлений. Два символа Соединенных Штатов – Лос-Анджелес (штат Калифорния) и Нью-Йорк (штат Нью-Йорк) -- представляют собой разные климатические пояса, они расположены, соответственно, на побережьях двух разных океанов, их отличает определенное различие в ментальности, укладе жизни, привычках и т.д., что в какой-то мере накладывает отпечаток не только на музыкальную сферу, но и на особенности всей американской культуры, что непосредственным образом проявляется в ее экспорте. На мой взгляд, в последнее время, и вероятно, после 11 сентября тем более, в этом противостоянии лидирует западное побережье в лице Калифорнии, где расположены одни из крупнейших в США научно-исследовательских центров и институтов, занимающихся разработкой новых технологий в различных областях (в т.ч. “Силиконовая долина”). Кроме того, как известно, там расположен центр американской индустрии развлечений – Голлливуд и крупнейшие телевизионные студии. Калифорния также является крупнейшим в США центром военного производства и вообще оказывает доминирующее влияние на экономику Запада США и всей страны в целом, равно как и на ее культуру. В данной связи вспоминаются слова вокалиста одной из всемирно известных американских рок-групп “Ред хот чили пепперс” (Red Hot Chili Peppers) Энтони Киддиса. На вопрос о том, почему они назвали одну из своих самых популярных песен и одноименный альбом 1999 года “Californication” (что можно перевести как “Калифорнизация”) тот ответил, что, путешествуя по всему миру с гастролями они то и дело встречались с атрибутикой американской и особенно калифорнийской культуры в очень далеких от США странах, будь то в Азии, Европе или Латинской Америке. Это привело их к мысли не столько о тотальной американизации, сколько о “калифорнизации” мира.

Рассматривая проблему “неофициальной” внешней культурной политики США стоит добавить, что огромное воздействие на содержание американской культуры и культурных ценностей оказывает расово-этнический компонент. В мультикультурном обществе Соединенных Штатов все более интенсивно и пассионарно, проявляется африканский и латиноамериканский этно-культурные факторы. К слову, за последние 10-15 лет, рожденная в афроамериканской среде рэп-музыка и вся хип-хоп культура, не только в большой степени вышла за расовые рамки и перестала быть увлечением лишь афроамериканской молодежи, но и охватила всю Америку, превратившись к тому же в одну из самых заметных статей культурного экспорта США, став модной и популярной на большей части планеты.

Упомянув в качестве примера о таком явлении современной американской поп-культуры как хип-хоп, который является далеко не только музыкальным стилем и который, как показывает практика, весьма хорошо “приживается” и воспринимается (как правило) в молодежной среде самых разных стран, становясь частью их молодежной культуры, мы выходим на очень важное для анализа “неофициальной” внешней культурной политики США понятие – понятие субкультур. В основном в словарях этот термин трактуется следующим образом: “ культура групп, объединений в пределах более крупного культурного образования; трансформированная профессиональным мышлением система ценностей традиционной культуры, получившая своеобразную мировоззренческую окраску. Субкультура возникает как позитивная или негативная реакция на господствующую в обществе культуру и социальную структуру среди различных социальных слоев и возрастных групп, является мировоззренческой дифференциацией внутри молодежного движения”. Именно на уровне субкультур, на мой взгляд, осуществляется одно из наиболее сильных социокультурных влияний Америки на остальной мир.

Вообще, та или иная субкультура, как правило, возникает как контркультура как культура протеста. В данном случае уместно вспомнить о девиантности, о которой уже говорилось в данной работе. Но здесь есть довольно интересная особенность массовой культуры. Дело в том, что субкультура, появившаяся изначально как контркультура и охватывавшая лишь определенные социальные ( и этнические) группы, со временем под влиянием различных факторов (транслирования и популяризации посредством СМИ, конъюнктуры, спроса, удачного продюсирования и т.д.), где в конечном счете одними из определяющих становятся интересы бизнеса, на которых, в принципе, зиждется массовая коммерческая культура, выходит за рамки собственно субкультуры и превращается практически в т.н. культуру мэйнстрима (“main stream” т.е. основное течение), по крайней мере, в ее составную часть. Разумеется это касается не всех субкультур, но вполне характеризует ситуацию с рассмотренным примером хип-хоп культуры, бывшей изначально культурой протеста, достоянием неблагополучных слоев афроамериканского населениия США, но превратившейся в итоге в полноценную составляющую современной американской культуры, один из основных культурных продуктов Америки и неотъемлемым достоянием мировой музыкальной и массовой культуры в целом. То же самое можно сказать в отношении атрибутики и моды на одежду отдельных субкультур, т.к., например, определенная мода, являвшаяся ранее достоянием исключительно той или иной субкультуры, довольно быстро распространилась за ее пределы, затем за пределы страны, где она зародилась, став в результате устойчивой тенденцией в мире молодежной (и не только) моды на подавляющей части планеты. Конечно, в первую очередь это касается Америки, в чем прослеживается одна из очередных составляющих ее культурного влияния. Стоит также добавить, что на протяжении всей второй половины ХХ века субкультуры оказывали весьма существенное влияние на культурное разнообразие американского общества, а также на общества многих государств, преимущественно западного полушария. Достаточно вспомнить хиппи, битников, позже панков, впервые появившихся, кстати, в Великобритании и т.д. Итак, субкультуры явились одним из наиболее эффективных инструментов распространения американского культурного влияния.

Таким образом, в данном разделе дипломной работы я сконцентрировал свое внимание на основных направлениях и средствах реализации Соединенными Штатами “неофициальной” культурной политики, а также на основных ее составляющих выделив, по моему мнению, наиболее значимые из них: голливудский кинематограф, СМИ, включая, прежде всего, телевидение, шоу-бизнес, особенно, его музыкальную составляющую и субкультуры. В заключении хотелось бы заметить, что возможно многие не согласятся с тем, что данные явления, формирующие американское культурное влияние можно назвать политикой, пусть даже с приставкой “неофициальная”. Но, как было сказано ранее, исследуемый процесс представляется, с одной стороны, спонтанным, сознательно и добровольно воспринимаемым реципиентами, а с другой – вполне контролируемым, несущим в себе заведомо определенный “заряд” навязываемых культурных ценностей, категорий, стереотипов и т.д., и уже поэтому его можно именовать политикой. К тому же, процесс культурного влияния на неофициальном уровне в огромной степени соответствует целям и задачам официальной культурной политики США и основной стратегической линии внешней политики американского правительства в целом.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной работе сделана попытка осуществить анализ проблемы внешней культурной политики Соединенных Штатов и ее различных аспектов в исторической ретроспективе и на современном этапе в контексте мировых социально-политических, экономических процессов и функционирования системы международных отношений в рассмотренный период в целом. Для более четкого понимания и более полного раскрытия изучаемой темы в исследовании выделены две основные линии: рассмотрение официальной внешней культурной политики и “неофициальной”, включая основные институты, а также методы и средства ее реализации. Кроме того, в работе уделено пристальное внимание дискуссии о культурном империализме, различным подходам к этой проблеме в американском научном сообществе, эволюции взглядов на эту концепцию в течение второй половины ХХ столетия, что позволило более комплексно осветить историю осуществления внешней культурной политики США после 1945 г. Для детального анализа фактора культуры во внешнеполитической деятельности американского правительства за указанный период и наиболее точного отражения сути изучаемой темы в исследовании должным образом рассматривается внутренняя культурная политика Соединенных Штатов, ее теоретические аспекты, методы и средства осуществления и история формирования, поскольку, забегая вперед отметим, что согласно одному из выводов сделанных в ходе написания работы, внутренние факторы во многом определяют характер и содержание внешней политики. Помимо этого в исследовании осуществлен краткий анализ и нюансировка терминологической базы (с чего, к слову, оно и начинается), являющейся понятийным фундаментом данной работы.

Итак, все вышеперечисленные аспекты осуществленного исследования позволяют придти к следующим выводам:

Внутренние факторы, т.е. особенности американской культуры, культурной политики, ее исторического формирования и внутренняя специфика американского мультикультурного общества в немалой степени оказали воздействие на содержание внешней культурной политики как на официальном, так и на неофициальном уровнях.

Один из выводов состоит в том, что при употреблении термина “американская культура” в контексте осуществления ее экспорта в общемировом масштабе и планетарного культурного влияния США прежде всего имеется в виду не высокая культура США, а их массовая коммерческая культура, являющаяся основным предметом американской культурной экспансии. Массовая культура Соединенных Штатов представляет собой, как мы выяснили, своеобразный флагман современной Америки, ее “визитную карточку”. В этой связи еще раз вспомним слова Б. Клинтона, который говоря о всемирных завоеваниях американской культуры и их важном политическом значении заявил о том, что “холодную войну” выиграл Элвис Пресли”.

В процессе исследования было также выяснено, что спектр понятий составляющих термин “внешняя культурная политика” США достаточно обширен. Так, данный термин включает в себя понятия культурной дипломатии, что является нюансировкой понятия внешняя культурная политика а также публичной дипломатии, на которое мы еще раз обратим внимание немного позже. Кроме того, одной из составных частей американского культурного присутствия и влияния в разных частях планеты, а также одной из составляющих термина “американская культура” является понятие американской “культуры потребления” (или “потребительской культуры”), т.к. влияние США на культурном уровне во многом ассоциируется с крупномасштабным присутствием и распространением на подавляющей части Земли таких всемирноизвестных торговых марок как “Кока-кола”, “Пепси”, “Пицца Хат”, “Макдоналдс”, “Мальборо” и многих других. А это, как уже было нами замечено, в свою очередь неразрывно связано с американской экономической политикой и крупным бизнесом, как правило, в лице ТНК и опирается на мощнейший экономический потенциал США.

Осуществив краткий исторический обзор формирования культурной политики Соединенных Штатов, можно придти к заключению о том, что сегодняшняя мультикультурная Америка (ее общество и культура) прошла в процессе своего становления ряд сложных и противоречивых этапов. Современным США с их культурным разнообразием, наличием огромного и постоянно растущего числа переезжающих на постоянное место жительства иммигрантов из самых разных стран и континентов, в той или иной степени эффективно решаемой расовой проблемой, расово-этнической толерантностью и возведенной в культ политкорректностью и культурной демократией знакомы такие периоды в их истории как геноцид коренного индейского населения (XVIII-XIX вв.), антииммигранские настроения, волнения, и даже антииммигранская политика (первая половина XIX в.), преобладание тенденции к “искусственному” ассимилированию пришлых культур с доминирующей культурой в обозначенный период, расизм, острые противоречия, конфликты и столкновения на этой почве (вплоть до 70-х гг. ХХ в.), трагически известный ку-клукс-клан, суды Линча и т.д. К тому же история внутренней и внешней культурной политики США показывает, что насущная потребность правительства в разработке и реализации культурной политики как в ее внутреннем так и, тем более, во внешнем проявлении возникла в период “холодной войны”. Здесь мы подходим к следующим весьма интересным выводам данного исследования.

Несмотря на то, что в конце XIX- начале ХХ вв., по мнению некоторых специалистов, на трансатлантическом пространстве уже был создан своего рода “американский культурный климат” и тогда как крупные европейские государства, особенно Франция, в этот период начали подходить к экспорту культуры как к инструменту дипломатии, правительство Соединенных Штатов не проявляло особой заинтересованности в разработке внешней культурной политики. Парадоксально, что в стране, культурный экспорт которой приобрел позже столь ошеломляющие масштабы на официальном уровне изначально не проявлялся интерес к институционально, юридически и концептуально оформленной внешней культурной политики (хотя, стоит отметить, что по большому счету юридически и концептуально внешняя культурная политика США не закреплена до сих пор, т.е. не существует такого официального документального ее обоснования как, например, принятая в России Концепция внешней культурной политики). Ситуация кардинальным образом изменилась лишь после завершения второй мировой войны, когда началась эра “холодной войны”. Американские дипломаты пришли к осознанию необходимости использования фактора внешнего культурного воздействия как действенного средства обеспечения национальных интересов государства и идеологической пропаганды в период военно-политического, экономического и культурно-идеологического противостояния двух сверхдержав и, соответственно, двух систем.

Таким образом, следующий вывод настоящей работы сводится к тому, что идеологический компонент был и остается неотъемлемой составляющей внешней культурной политики США, причем идеология пронизывает американскую культурную политику почти во всех ее проявлениях. Потребность Америки в мощном арсенале для ведения идеологической атаки (контратаки) во времена “холодной войны” дала мощный импульс развитию и укреплению внешнего культурного фактора политики американского правительства, т.е. фактически явилась отправной точкой развития внешней культурной политики Соединенных Штатов на официальном уровне. В данном случае уместно еще раз упомянуть о таком понятии как “публичная дипломатия”, которое стало составным компонентом термина “американская внешняя культурная политика”, т.к. правительство США в обстановке свойственной тому историческому периоду возвело культурно-идеологическую пропаганду за рубежом в ранг эффективной государственной политики, что великолепно прослеживается на примере деятельности ЮСИА и во многом благодаря чему, по мнению самих американцев, ими была одержана победа в “холодной войне”.

Процесс распространения американской культуры и американского культурного влияния в мире с 1960-х гг. стал вызывать обеспокоенность как среди представителей научных кругов США, так и в американском обществе в целом. Дело в том, что примерно с 1945 г. до этого периода центральным элементом дискуссии по вопросу о распространении американской культуры были политические мотивы, в основе которых лежал подход к внешней культурной политике как к оружию способному уничтожить радикальные политические режимы идеологии (прежде всего коммунизм) и распространить демократические ценности во всем мире. Затем в 60-х гг. в вышеуказанных кругах возникает озабоченность процессом распространения и восприятия американских культурных ценностей за рубежом, что под влиянием целого ряда внутренних социальных факторов, например, разочарования в международной политике США, протеста против войны во Вьетнаме и стремления американских властей обеспечить свое военное присутствие и влияние в самых разных уголках планеты и др., вырастет в довольно устойчивую тенденцию неприязни части общества самих Штатов к американской культуре, ее ценностям и их тотальному экспорту. В результате на этой почве возникает научная дискуссия о культурном империализме, которая остается вполне актуальной и по сей день.

В дискуссии о культурном империализме, освещенной в дипломной работе, мною было выделено четыре основных направления: дискуссия о медиа-империализме, о доминировании одного государства над другим, о глобальном господстве капитализма и о современности.

Осуществив рассмотрение концепции культурного империализма и дискуссии по ней в исторической ретроспективе, проследив ее эволюцию, вступив по ряду вопросов в полемику с отдельными учеными-критиками данной концепции можно констатировать следующее: дискуссия по проблеме американского культурного экспорта в научном сообществе США, начавшаяся после завершения второй мировой войны, прошла в своем развитии три последовательных фазы. Суть первой фазы заключалась в выражении недовольства теоретиками начального периода “холодной войны” по поводу того, что американское правительство не проводит агрессивной внешней культурной политики. Затем проявилась следующая тенденция, согласно которой критики культурного империализма определяли экспорт американской культуры в качестве плохо завуалированного инструмента глобальной экономической экспансии и эксплуатации. Наконец, ученые, придерживавшиеся противоположной точки зрения, совсем отвергли концепцию культурного империализма и на сегодняшний день часть исследователей полагают, что сопротивление внешнему культурному воздействию в других странах сокращает или окончательно сводит на нет импорт культурной продукции как части глобального процесса, т.е. никакого “империализма” по сути не существует. Эти три тенденции в принципе отражают содержание дискуссии по этой проблеме в американском научном сообществе, выходящей далеко за рамки контекста изучения лишь истории международных отношений. Спор, начинавшийся в сугубо политическом ракурсе, со временем превратился в научную дискуссию по вопросу культуры как инструмента силы и влияния.

Американский “культурный империализм”, таким образом, был и остается популярной и достаточно актуальной в научном мире концепцией, которая представила культуру в качестве переменной величины при изучении международных отношений и внешней политики США, внеся значимый вклад в развитие этой науки и в формирование представления о культуре как о значимом инструменте внешнеполитической стратегии государства.

В исследовании также было уделено внимание рассмотрению основных институтов, осуществляющих официальную внешнюю культурную политику США (под термином “официальная” в работе подразумевались не только государственные, но и практически все аспекты внешней культурной политики не имеющие отношения к массовой культуре и индустрии развлечений, чье культурное воздействие рассматривалось в рамках “неофициальной” внешней культурной политики). Среди них нами выделены: Бюро по делам образования и культуры госдепартамента США, ЮСИА, конгресс, правительственные организации по вопросам науки, культуры и искусства, учрежденные конгрессом (Национальный фонд искусств и гуманитарных наук, Центр исполнительского искусства им. Дж. Кеннеди, Международный центр Вудро Вильсона и др.), а также частные филантропические фонды и спонсорские организации. Говоря о последних, в работе неоднократно подчеркивалось, что эти учреждения являются основной финансовой опорой сферы культуры и искусства в США и одним из главных институтов, реализующих культурную политику как внутри страны, так и вовне и представляют собой весьма эффективные инструменты американского влияния. К тому же, деятельность этого института отражает прямые или косвенные интересы как представителей политической и деловой элиты, так и национальных интересов государства, которые в этой плоскости очень часто взаимоувязываются и взаимодополняются. Филантропические фонды олицетворяют взаимосвязь политических, экономических и культурных аспектов внешней политики Соединенных Штатов Америки.

Анализируя средства распространения американской культуры, можно также сделать следующий вывод о том, что СМИ являют собой основной инструмент трансляции американской культурной продукции, осуществления внешней культурной политики на официальном и неофициальном уровнях и, соответственно, обеспечения культурного влияния и доминирования Соединенных Штатов на большей части планеты. Здесь в качестве примера уместно опять же упомянуть Информационное агенство США. Вообще средства массовой информации и, в особенности вещательные, такие, например, как телевидение, являясь средствами распространения культурного влияния, сами в то же время представляют собой неотъемлемую часть американской культуры. К тому же, согласно вполне распространенному и оправданному убеждению, в США, впрочем, как и во многих других странах, посредством СМИ осуществляется манипуляция общественным мнением и сознанием (т.н.“mind management”). Другое дело, что в случае с Америкой, этот процесс развивается не только внутри страны, но и имеет место далеко за ее пределами, что также составляет характерный элемент внешней культурной политики Соединенных Штатов. Именно СМИ, как пишет ранее цитированный в работе М. Паренти, по воле “заказчика” способны создать спрос и ажиотаж вокруг тех или иных событий в мире политики или шоу-бизнеса.

В ходе изучения заявленной темы также был сделан вывод о том, что процесс экспортирования американской культуры зачастую неразрывно связан с интересами крупного бизнеса в лице владельцев крупнейших медиа холдингов, вещательных корпораций и т.д., поскольку культура, в особенности американская массовая, за второю половину ХХ века превратилась в широко потребляемую в мире продукцию, а значит товар, т.е. предмет купли-продажи. Таким образом, бизнес, заинтересованный в как можно большем объеме продаж этого продукта, стараясь чтобы он в полной мере соответствовал рыночной конъюнктуре и спросу, стремясь в конечном счете к получению прибыли, принимает непосредственное участие в распространении американских культурных ценностей, контролируя процесс и степень их восприятия в мире. Это, в свою очередь, вполне отвечает целям и задачам внешней культурной политики американского правительств. Именно этим еще раз подтверждается тот факт, что в процессе экспорта американской культуры, являющегося составной частью реализации внешней культурной политики США интересы крупного бизнеса (кстати, не только в сфере СМИ) и государства совпадают и взаимодополняют друг друга. Более того, вспоминая о роли идеологии и цензуры в жизни американского общества, с уверенностью можно заявить, что прямо или косвенно американские власти и бизнес преследуют единую цель – распространение американской культуры, а значит и влияния Соединенных Штатов и защиту национальных интересов. В данном случае снова приходят на память воззрения атлантистских геополитиков (А. Мэхэна, Н.Спикмена и др.) и их модели обеспечения глобального лидерства США. Вообще спрос на американскую культурную продукцию сам по себе уже является результатом внешней культурной экспансии США и изначально формируемым и программируемым, хотя это не исключает возможность ее “спонтанного” восприятия и приверженности ей на личностном уровне.

Сделав краткий анализ аспекта внешней культурной политики Соединенных Штатов, обозначенного в данном исследовании как “неофициальная” политика, среди основных направлений и средств ее реализации были выделены и рассмотрены, на мой взгляд, наиболее значимые: голливудский кинематограф, СМИ, включая, прежде всего, телевидение, шоу-бизнес, особенно, его музыкальную составляющую и субкультуры, хотя под термином “неофициальная” в работе подразумевается вся индустрия массовой культуры США и ее внешняя экспансия.

В качестве одного из самых важных и эффективно действующих инструментов “неофициальной” внешней культурной политики США был выделен голливудский кинематограф как главный культурный продукт, идеологическое орудие, один из символов современной Америки, средство формирования имиджа этого государства на мировой арене и один из главнейших элементов в системе обеспечения американского культурного присутствия в разных частях планеты. Касательно этого в исследовании был сделан вывод (подкрепленный многочисленными примерами) о том, что сегодня Голливуд оказывает весьма серьезное влияние на формирование и реализацию внутренней и внешней культурной политики и на жизнь американского общества в целом. В этой связи, к тому же, стоит отметить, что внутренние социокультурные реалии Америки во многом определяют содержание культурных ценностей и культурной продукции США, а соответственно и “начинку” экспорта американской массовой культуры. Кроме того, “вооружившись” достаточно интересными примерами, мы сделали заключение о том, что наряду с декларируемыми демократическими ценностями и идеалами, наряду со свободой слова и мысли, и с заявлениями о приверженности культурной демократии и демократической культурной политике, очевиден факт наличия в США достаточно жесткой цензуры и идеологического контроля, что в полной мере проявляется в заидеологизированности голливудского кинематографа. Помимо этого нами было замечено, что американская культурная продукция, поступающая на рынки разных стран далеко не всегда является высококачественной, что должно побуждать государства-импортеров к проведению взвешенной политики здорового культурного протекционизма и адекватному ситуации формированию внутренней и внешней культурной стратегии, где важно соблюсти грань и не допустить превращения данных начинаний в цензуру тоталитарного типа.

Наконец, подводя итоги осуществленного исследования, хотелось бы в качестве небольшого эпилога сказать следующее:

Несмотря на то, что американская культура и ее ценностный “заряд” носит очень противоречивый характер, несмотря на то, что ее экспорт и распространение никогда не принималось безропотно, а порой встречало и встречает в определенных местах весьма ожесточенный отпор, неимоверно сложно оспорить факт ее планетарного влияния. Распространение культуры США, рассматриваемое здесь как часть их внешней культурной политики, освещенная выше проблема культурного империализма, широко дебатируемая как специалистами, так и обывателями – все это остается более чем актуальным и по сей день. Какое бы название данный процесс не носил и какие бы смысловые оттенки не имел: “культурная экспансия”, “американизация”, “культурная колонизация” и т.д. факт очевиден. Это никак нельзя, по моему мнению, рассматривать лишь в качестве “поверхностного влияния” или, например, паритетного культурного взаимодействия и сотрудничества. Речь стоит вести именно об односторонней, массированной, подкрепленной на уровне соответствующих институтов общемировой культурной экспансии (впрочем, экспансии, в результате которой, американская культура, заметим, широко и добровольно воспринимается на самых разных уровнях и в различных проявлениях) и об американском культурном влиянии, что, в свою очередь, является составной частью единого многоуровневого процесса глобализации, точнее ее культурного аспекта. Хотя, по мнению некоторых ученых, цитировавшихся в данном исследовании, на сегодняшний день как таковая истинно американская культура отсутствует, т.к. в связи с развитием высоких технологий, средств массовой коммуникации, революцией в киберпространстве (что в принципе тоже является одним из проявлений глобализации) американская культура стала общемировой, универсальной наднациональной культурой. Тем не менее, мне представляется, что в таком свете эта самая универсальная культура все равно будет построена на ценностях американской культуры и в этом случае кажутся вполне оправданными страхи по поводу угрозы утраты миром своего культурного разнообразия и возникновения единой планетарной унифицированной гомогенной культуры, некого гигантского “клона” американской культурно-цивилизационной модели. Что касается причин восприятия американских культурных ценностей, то в настоящей работе этому также уделено должное внимание.

На примере Соединенных Штатов и их внешней культурной политики автор диплома убедился в том, что экспорт, распространение и популяризация национальной культуры стали весьма действенным инструментом дипломатии и обеспечения национальных интересов государства. И хотя информирование мировой общественности о культуре страны, ее трансляция за рубеж на сегодняшний день составляют неотъемлемую часть внешней культурной политики очень многих государств, включая Россию, Америка в силу известных причин, прежде всего, тотального характера ее культурного экспорта, объема восприятия американской культуры в мире и ее предполагаемой универсальности, являет собой особый случай и довольно актуальную проблему для исследования. Изучая внешнюю культурную политику США и ее историю в различных проявлениях можно придти к заключению о том, что внешняя культурная политика при ее эффективной реализации служит очень сильным вспомогательным идеологическим орудием, сопровождающим осуществление общей внешнеполитической стратегии государства и позволяющим ему не только отстаивать и продвигать свои национальные интересы на международной арене, но оказывать серьезное влияние на различные политические, экономические и социальные процессы в мире.

В этой связи хотелось бы привести точку зрения Джозефа Ная (Joseph Nye), который разделяет силу Америки на две крупных составляющих: т.н. “жесткую силу” (“hard power”) и “мягкую силу” (“soft power”). Под “жесткой силой” Д. Най имеет в виду совокупную политическую, экономическую и финансовую мощь США, а под “мягкой” – все относящееся к сфере культуры и идеологии, что стало предметом исследования данной дипломной работы. Именно “мягкие” инструменты силы и влияния становятся все более важными в мировой политике.

Таким образом, наряду с политикой и экономикой культура сегодня образует классическую триаду факторов, определяющих механизм внешнеполитической деятельности Соединенных Штатов, и по праву рассматривается неотъемлемой и полноценной частью стратегии их действий на международной арене.

 

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Алякринский О.А. Американская мечта в российском массовом сознании, США-ЭПИ, №4, 1996.
  2. Американская цивилизация как исторический феномен: Восприятие США в американской, западноевропейской и русской общественной мысли, РАН. Институт Всеобщей истории, отв. ред. Болховитинов Н.Н.- М.: Наука , 2001.
  3. Взаимодействие культур СССР и США XVIII-XX вв., под ред. Тугановой О.Э., М., “Наука”, 1987.
  4. Берзин Л.Б. Филантропические фонды и спонсорские организации США. ИСК РАН, М, 1997.
  5. Борисов А.А. Американский мультикультурализм: опыт определения, Актуальные проблемы философии, социологии и политологии, экономики и психологии, Вып. 3, Пермь, 2000.
  6. Дугин А. Основы геополитики. М.: “АРКТОГЕЯ-центр”, 1999.
  7. Коленко В.А. От Шатобриана до Маритена: традиции и инновации восприятия Америки во Франции, Американская цивилизация, М., 2001.
  8. Культура и власть( Сборник научных статей), Тверской государственный университет, отв. ред. Губман Б., Тверь, 1999.
  9. Михайлова Л.Г. “Век Америки” на конференции российских американистов, США-ЭПК, № 6, 2000.
  10. Мулярчик А.Л. О культурно-идеологических аспектах российско-американских отношений, США-ЭПИ, № 9, 1995.
  11. Нитобург Э.Л. Вклад русской иммиграции в науку, технику, культуру США, США –ЭПК, № 10, 2002.
  12. Нэсбитт Д., Эбурдин П. Что нас ждет в 90-е годы. Мегатенденции: Год 2000 – М., Республика, 1992.
  13. Осипенко О.В. Массовая культура США и ее влияние на страны Западной Европы в последней трети ХХ столетия, Проблемы повседневности в истории: образ жизни, сознание и методология изучения, Ставрополь, 2001.
  14. Опыт словаря нового мышления, под. ред. Афанасьева Ю., Ферро М., М., Прогресс, 1989.
  15. Сеидов В.Г. Публичная дипломатия (статья на www. polpred.ru).
  16. Смольская Е.П. “Массовая культура”: Развлечение или политика?, М.: Мысль, 1986.
  17. Согрин В.В. Политическая история США XVII-XX вв.: М., “Весь мир”, 2001.
  18. Теория международных отношений. Хрестоматия, под. ред. Цыганкова П.А., М., “Гардарики”, 2002.
  19. Тлостанова М.В. Движение идей мультикультурализма в США конца ХХ века, США-ЭПК, № 10, 2000.
  20. Филимонов Г.Ю., Адаптация различных боевых искусств планеты в США как форма межцивилизационного диалога, Взаимодействие мировых цивилизаций: история и современность (материалы конференции аспирантов кафедры всеобщей истории РУДН), М.: 2001.
  21. Халилов В.М. Кино и современное общество США, США-ЭПК, № 4, 2001.
  22. Халилов В.М. Голливуд и проблема насилия, США-ЭПК, № 8, 2002.
  23. Хоруженко К. М. Культурология. Энциклопедический словарь.—Ростов- на-Дону, “Феникс”, 1997.
  24. Цыганков П.А. Международные отношения, М., “Новая школа”,1996
  25. Шмагин Е.А., Культура и дипломатия, Международная жизнь, № 3 (март 2002).
  26. Шолудько А.Н., Архангельский А.В. США: экономика, наука и культура во внешней политике, М.: “Уникум-Центр”, 2000.
  27. Adams D., Goldbard A., Basic concepts: modes and means of cultural policy-making (www.wwcd.org).
  28. Adams D., Goldbard A., Cultural Policy in U.S. History (www.wwcd.org).
  29. Administrer la culture? La revue francaise de l’administration publique, № 65, P., 1993.
  30. Bailey B. Prescribing the pill: Politics, culture and the sexual revolution in America’s heartland, Journal of social history, Vol. 30, № 4, Pittsburgh, 1997.
  31. Basu D. Werbner P. Bootstrap capitalism and the culture industries: A critique of invidious comparisons in the study of ethnic entrepreneurship, Ethnic and racial studies, Vol. 24, № 2, L., 2001.
  32. Bell D., The Cultural Contradictions of Capitalism. New York, 1976.
  33. Bertrand C.-J., L’imperialisme culturel americain un mythe?, Esprit., a. 5 , P., 1985.
  34. Bullock A., Stallybrass O., The Harper Dictionary of Modern Thought, New York, 1977.
  35. Civil war battlefields; Wheeling national heritage area; And miscellaneous park measures: Hearing before the Subcommittee on public lands, national parks and forests of the Committee on energy and natural resources, US Senate, 103d Congress, 1st session, III, Washington, Gov. print. off., 1994, p. 105.
  36. Claeys G. Culture de masse et culture universelle: Americanisation

et protectionnisme culturel, Diogene, № 136, P., 1986.

  1. Department of the Interior and related agencies appropriations for 2002: Hearings before a subcommittee of the Committee on appropriations, House of representatives, 107th Congress., 1 sess.-Washington : Gov. print. Off., 2001. Part 4 : Justifications of the budget estimates.
  2. Effigy mounds national monument; and Great Sand Dunes national park: Hearing before the Subcommittee on national parks, historical preservation and recreation of the Committee on energy and natural resources, US Senate, 106th Congress, 2nd session on S., Washington, Gov. print. off., 2000, p. 61.
  3. Foreign Policy, January/February 2001.
  4. Gerring J. Culture versus economics: An American dilemma, Social science history, Vol. 23, № 2, Durham (N.C), 1999.
  5. Gienow-Hecht J., Shame on US? Academics, Cultural Transfer, and the Cold War- A Critical Review, Diplomatic History, Vol. 24, № 3 (Summer 2000).
  6. Gopakumar G. Popular culture as a rational factor in the American political process, Political science review, Vol. 28, № 3, Jaipur, 1989.
  7. High theory/low culture: Analysing popular television and film, McCabe C. (editor), Manchester: University press, 1986.
  8. Hollander P., Anti-Americanism: Critiques at Home and Abroad, 1965-1990, New York, 1992.
  9. Iriye A. Culture, Journal of American History, June 1990.
  10. Kroes R. Americanization and Cultural Imperialism: American mass culture and the European sense of history, Ceremonies and Spectacles, Performing American Culture, edited by Alves T. etc., VU University press, Amsterdam, 2000.
  11. Kuklick B. The Future of Cultural Imperialism, Diplomatic History, Vol. 24, № 3, Summer 2000.

48. Kuisel R. Americanization for Historians, Diplomatic History,

Vol. 24, № 3 (Summer 2000).

  1. Lamm R.D. Megatraumas: America at the year 2000, Boston: Houghton Mifflin, 1985.
  2. Levine L.W. Highbrow-lowbrow: The emergence of cultural hierarchy in America, London: Harvard university press, 1988.
  3. Maleuvre D. Tocqueville and the challenge of American philosophy, Philosophy today, Vol.44, № 4, Chicago, 2000.
  4. Mass culture and everyday life, edited by Gibian P., L.: Routledge, 1997.
  5. Mattson K. Did punk matter?: Analysing the practices of a youth subculture during the 1980s, American studies, Vol. 42, № 1, Lawrence, 2001.
  6. May L. Screening out the past: The birth of mass culture and the motion picture industry, New York, Oxford, Oxford University Press, 1980.
  7. Merelman R.M. Racial conflict and cultural politics in the United States, Journal of politics, Vol. 56, № 1, Austin (Tex.), 1994.
  8. Nolan M. Visions of Modernity: American Business and the Modernization of Germany, New York, 1994.
  9. Nye S. J. Bound to Lead: The Changing Nature of American Power, New York, 1990.
  10. Parenti M. Reflections on the politics of culture, Monthly review: An independent social magazine –N.Y., № 50, Vol. 9, 1999.
  11. Pells R. Who’s afraid of Steven Spielberg?, Diplomatic History, Vol. 24, № 3 (Summer 2000).
  12. Rydell R. The Americanization of the World and the Spectacle of the American Exhibits at the 1900 Paris Universal Exposition, Ceremonies and Spectacles Performing American Culture, edited by Alves T. etc., VU University Press, Amsterdam, 2000.
  13. Sanchez R., Hollywood’s White House War Council, The Washington Post, Monday, November 12, 2001.
  14. Street J. Youth culture and the emergence of popular musical, Britain since 1945, L., Basingstoke, 1991.
  15. Szanto A. Popular culture and media studies, Journal of communication, Vol. 48, № 1, N.Y., 1998

ИНТЕРЕНЕТ-РЕСУРСЫ:

  1. www.arts.endow.gov
  2. www.catalog.loc.org
  3. www.culturaldiplomacy.org
  4. www.culturalpolicy.org
  5. www.house.gov
  6. www.kennedy-center.org
  7. www.polpred.ru
  8. www.rpo.russian.usia.co.at
  9. www.state.gov
  10. www.thomas.loc.gov
  11. www.usia.gov
  12. www.wwcd.org
  13.  

 

 

Публикации с ключевыми словами: Внешняя политика США Публикации со словами: Внешняя политика США См. также:

  • Федорцев В.А. Cтолкновение внешнеполитических интересов России и США на Евразийском континенте


 

О рейтинге

Обсудить эту публикацию


Напишите нам |  Авторам


Разработано 'ИДО РУДН'.