Правовое регулирование горного дела

Первые опыты государственного регулирования и планирования в горном деле относятся ко временам царствования Михаила Фёдоровича. В 1633 г. в Приказе золотого дела была учреждена <Золотого дела палата вместе с Рудознатной палатою>. Но эта палата не могла стать центральным органом управления горным делом, поскольку в то время ещё не были осознаны на государственном уровне роль и значение этой отрасли промышленности в экономическом развитии страны, И тогда, и много позже, вплоть до начала XVIII в., горными делами ведали без строгого распределения обязанностей различные ведомства: Приказ Большой казны. Посольский и Сибирский приказы, Оружейная палата, Пушечный двор, даже в какой-то мере Стрелецкий приказ.

Так, весной 1695 г. из этого приказа в Сибирский приказ прислали два десятифунтовых штуфа свинцовой и серебряной руды, с которыми именным указом от 7 мая того же года в Германию был послан <торговый иноземец> Матвей Поппу <для учинения оным пробы и о приглашении в российскую службу иностранцев, знающих горное искусство>. [3]

При таком положении горное дело, как дитя у семи нянек, находилось без должного глазу. Поэтому в 60-е годы царь повелел управлять горными делами Приказу Большого дворца. Этот Приказ был учрежден в первой половине XVII в. и ведал царскими городами, слободами, сёлами и деревнями, кормовыми, хлебными, житенными и сытенными царскими дворами, здесь разбирались гражданские дела духовенства. Такая реорганизация хоть и явилась важным шагом к созданию в будущем самостоятельного горного ведомства, была по сути сугубо формальной из-за специфичности сферы деятельности Приказа Большого дворца. Многие вопросы, касавшиеся горного дела, по-прежнему решались в других приказах, в частности, в Сибирском. Его дьяк, а позже глава Андрей Андреевич Виниус - сын Андрея Денисовича Виниуса, владельца первой тульской железоделательной мануфактуры, был автором проектов многих горных указов. Приведу только два из них. Первый от 18 декабря 1696 г. <О посылке в Томск Грека Александра Левадианы с товарищи, для изыскания в Сибири серебреной руды и о размножении рудников>, второй - от 10 июня 1697 г. <О прииске всякого чина людям руд в Верхотурье и Тобольске, о выборе удобных мест к учреждению заводов и о присылке в Москву снятых с тех мест чертежей>. [4]

Второй указ знаменателен тем, что он стал своеобразной прелюдией к строительству на Урале двух крупнейших металлургических заводов: Каменского и Невьянского: <Великий Государь указал: в тех местах, где железные руды сысканы и магнитная, построить и завести большой железный завод и на пристойных местах на речке, где без всяких трудов и расходов Великого Государя казны возможно и пристойнее, не в дальнем разстоянии от тех руд и близ реки судовой... построить большую плотину для молотовых и больших мехов подъёму и при которых местах сыщутся многия густые леса. Велеть собрать тамошних железных заводов мастеров, велеть им удобные места к большим заводам бить вблизи больших рек и руды осмотреть и описать и чертеж учинить. [5]

Один из наиболее своеобразных ансамблей сформировался в Невьянске - владении Демидовых, где в первой половине XVIII века было сосредоточено крупное металлургическое производство. Немалую роль играло и то, что здесь еще в XVII веке существовали крестьянские металлургические предприятия, были мастера-литейщики, работавшие до постройки завода. Кроме доменного производства в XVIII веке в Невьянске были плющильная, цехи по изготовлению медной посуды, литью колоколов и т. д. Естественно, что все это не могло не привести к многообразному использованию металла, как строительного, так и декоративного материала. Следует отметить, что сложение художественного облика ряда уральских заводов, в том числе и Невьянска, проходило в утверждении новых принципов архитектуры с использованием подчас старых форм декоративного искусства. Эти новые принципы проявились в одном из замечательных памятников уральского зодчества - знаменитой Невьянской башне. М.А.Ильин верно отмечает, что "новые формы архитектуры первой четверти XVIII века проникают и в самые удаленные уголки России, о чем свидетельствует ярусная Невьянская башня на Урале, декорированная пилястрами и другими деталями ордерного убранства". Очень широко в Невьянской башне использован чугун. Из него были отлиты все оконные и дверные коробки. Полы и карнизы строители покрыли чугунными плитами. Чугунные детали прекрасно сохраняли кирпичную кладку башни от злой уральской непогоды, затяжных дождей или каких-либо возможных механических повреждений. Невьянская башня имела не только практический смысл, но и определенное идеологическое значение, выражая и подчеркивая могущество ее владельцев. Этой же цели -прославлению заводчика - служила и чугунная колонна (примерно середины XVIII в.), посвященная основателю династии Демидовых и самого Невьянского завода. На ней предполагалось установить бронзовую статую Никиты Демидова. В данном случае уральское художественное чугунное литье развивало те традиции, которые сложились в русском искусстве к этому времени в создании триумфальных столпов. Двор заводской конторы в Невьянске выстлан чугунными плитами, а само здание конторы было с двух сторон обнесено чугунными узорчатыми решетками. Решетки для большей красочности и живописности были выкрашены в разные цвета. В этой разноцветности проявились черты, свойственные старому русскому зодчеству с его склонностью к полихромии. Возможно, что тут сказались вкусы мастеров, среди которых было немало старообрядцев, бежавших сюда из обжитых мест России и твердо сохранивших приверженность дедовским заветам. Нельзя не упомянуть и другого примечательного факта: на коньке господского дома был поставлен "гребень из листового железа на ребро и в нем вырезаны фигуры разные петушки и отверстия разных форм". Как видим, некоторые декоративные мотивы перешли сюда из допетровской Руси. Да и сама художественная прорезка железного листа не была откровением невьянских мастеров, она существовала в русском декоративном искусстве и прежде. Это сочетание нового и старого - одна из своеобразных черт облика Невьянска.[6]

Вот как описывает Невьянскую башню Д.Н.Мамин-Сибиряк в своих очерках "Самоцветы" Башня стоит у самой фабрики. Она сильно наклонилась к пруду. Высота башни что-то около 25 сажен. По типу своей архитектуры она напоминает средние века, точно какая-нибудь итальянская кампанилла, пересаженная на Урал по недоразумению. В прежнее время в среднем этаже помещалась заводская кутузка, а сейчас башня пустует, заменяя каланчу. Единственный живой человек в ней - старик-сторож, который смотрит за старинными курантами и "отдает часы".[7] Основание башни квадратное. До половины поднимаются голые стены. В средине узорчатым выступом выдается обходящий всю башню балкон. Выше - пролеты до колоколов, еще этаж с новым балконом и конический верх с узорчатыми карнизами, выступами и нишами. Это единственная старинная башня на всем Урале. Вход в нее с заводского двора, где приделано большое каменное крыльцо. Лестница идет в какой-то деревянной трубе, - очень скверная лестница с шатающимися и точно изгрызенными ступеньками. Впрочем, это только в трубе, а в самой башне все еще прочно и простоит в таком виде не одну сотню лет. Толщина стен изумительная, точно в средневековой крепости. Когда мы добрались до сторожки, где жил ветхий коморник, нужно было сделать передышку. "Отдававший" невьянцам часы старец оказался очень любезным и показал нам помещение "курантов", старинные чугунные колокола и балкон, по которому он ходит уже двадцать лет. Балкон настолько ветхий, что я не решился на него выйти, - просто голова кружилась, особенно в том месте, где балкон висел над прудом. Конечно, башня стоит чуть не двести лет, а сторож ходит двадцать лет по этому балкону, но все-таки страшно. Удивительно живучий народ все эти сторожа и коморники: ходит себе день и ночь, отбивает часы, а время идет да идет. - Скучно тебе, дедушка? - Чего скучать-то, слава богу… Жалованье получаю, квартира готовая. Товарищ у меня есть: он спит - я хожу, я сплю - он ходит. Нет, ничего, весело. Старик показал нам и куранты, которые, к сожалению, не действуют, - подточились шпеньки на медном вале, вроде тех, какие сейчас вертятся в трактирных "машинах", только, конечно, в большем масштабе. И от башни, и от курантов, и от старого коморника веяло еще демидовскою стариной, точно для Невьянских заводов остановилось время, как и для курантов. Я долго смотрел с башни на фабрику, громыхавшую у нас под ногами, на зеркало первого на Урале заводского пруда, на рассыпавшиеся домики, дома и хоромины по правому гористому берегу реки Нейвы и левому низменному. Под всем этим похоронена целая история. Если бы встал из земли сам Акинфий Никитич Демидов, главный воротила и фундатор уральских заводов, и посмотрел с башни на дела рук своих, наверное сжалось бы от скорби и его железное сердце. Старинное заводское гнездо едва дышит, а старинное железо, составившее славу Уралу и носившее свою торговую марку "старый соболь", кажется, сохранилось только на крышах старинных заводских зданий. Под этими крышами с узорчатыми железными коньками и железными узорами по карнизам считали еще "словенскими литеры",[8] а не арабскими цифрами, но, право, считали недурно, и Невьянский завод процветал. Правда, он давно уже вышел из числа других демидовских владений и сейчас влачит самое жалкое существование. При заводах числится дача в 180 000 десятин, а из них 114 035 десятин лесу, но заводы считаются лишенными древесного топлива и получают его в виде исключительной милости из казенных дач. Производительность завода достигает едва 167 529 пуд. чугуна в год (приводим цифры за 1886 г.), причем "задолжалось людей" на вспомогательных работах 314 душ и на горнозаводских - 149 душ. Все это такие мизерные и жалкие цифры, что даже приводить их здесь совестно: на десятину посессионной земли Невьянский завод не вырабатывает даже одного пуда чугуна, а дробь 167529/180229 пуда. Это рельефная картина заводской мерзости запустения. Нет, лучше уж Акинфию Никитичу лежать в земле, чем подниматься и смотреть на свое благородное потомство!..[9]

С этою Невьянскою башней связано несколько легенд, приводить которые здесь не стоит: какие-то подземные ходы, какие-то тайники и т. д. Она интересна сама по себе, как исторический памятник, напоминающий о золотом веке уральского горного дела. Царь Петр был в Москве и сидел за обеденным столом, когда ему доложили, что пришел тульский кузнец Никита Антуфьев с сыном Акинфием и желают переговорить с ним. Кузнецы, как говорит предание, были одеты в простые кожаны, как сейчас Василий Васильич или Захар Иваныч, и в таком виде представлены были великому царю-работнику. Они словесно изъяснили свое желание взять в аренду недавно основанный Невьянский завод, и Петр тут же словесно изъявил свое согласие. История Демидовых известна: Петр орлиным своим оком умел угадывать людей… Галем в своей книге "Жизнь Петра Великого" говорит: "Государь, желая почтить трудолюбие сего мужа (Никиты Демидова), хотел даже соорудить ему, как первому показателю источников, снабжающих Россию железом и медью, памятник на одной из площадей петербургских; но сие намерение осталось неисполненным". Петровские указы составляют целую литературу, к сожалению, еще не разработанную, поэтому не лишнее привести здесь несколько выдержек из них специально по отношению к Демидову и Невьянским заводам: "А те заводы, - говорит один из таких указов, - у таких построены добрых руд, каковых во всей вселенной быть невозможно; а при них такие воды, леса, земли, хлебы, живности всякие, что ни в чем скудности быть не мочно". Дальше: "яко истинному и православному христианству, подобает его великому государю нашему тебе работать всеусердно, с крайним и тщательным радением, яко верному и благодарному рабу, напоминая себе смертные часы, по которым о всех содеянных нами делах пред престолом божиим нелицемерное в том истязание будет, и потом по благих делах вечное благоприятие, а по лживых и неправых мучительное суждение последует". Наконец, предоставляя Демидову "чинить наказание" заводским людям, указ говорит: "С тем, однако же, чтобы не навел он на себя правых слез и обидного в том воздыхания; а всякая обида, паче же убогому человеку, есть грех непростительный". Эта приказная наивность может сейчас показаться смешной, но какая неизмеримая пропасть отделяет ее живое, человеческое слово от мертвечины нынешних предписаний, инструкций и отношений! "Верный и благодарный раб" Демидов превзошел самые смелые ожидания царя Петра, но все это делалось именно за счет "правых слез и обидного в том воздыхания" убогих заводских людей, о чем Невьянская башня могла бы рассказать, вероятно, очень много.[10]

"Прочность демидовского кирпича удивительна, - рассказывает Александр Саканцев. - Реставраторы даже провели специальный эксперимент: брали кирпич современный и демидовский, и когда складывали столбики из демидовских кирпичей, они выдерживали давление, а современные крошились. Демидовский материал получался эластичным, благодаря чему достигалось правильное распределение нагрузки на всю конструкцию. Кроме того, строителям башни, возможно, удалось использовать принцип золотого сечения. В результате строение получилось и прочным, и в то же время красивым". Правда, имя зодчего, построившего Невьянскую башню, так и осталось неизвестным. "Но то, что он русский, не вызывает сомнений, - говорит Александр Саканцев. - Само сооружение по своему архитектурному решению представляет собой распространенный в старорусской архитектуре тип многоярусных башен и колоколен, образованных несколькими поставленными друг на друга объемами". Зато в истории осталось имя Акинфия Демидова, напоминанием о богатстве и могуществе которого до сих пор стоит Невьянская башня. Быть может, так и было задумано.

...Те заводы построить для того, что по свидетельству заморских опытов та руда богата и железо выходит самое доброе, чтобы тех заводов лить пушки и гранаты и всякое ружьё для обороны Сибирскаго Царства... для провоза того ружья к Москве... Так же на том заводе делать и лить железо связное и прутовое и дощатое и кровельное для продажи в разные города и к соляным Камским промыслам, чтобы пополнение казне было...

О мастерах, велеть иноземцам с Москвы писать за рубеж для уговору их. О досмотре тех удобных мест послать на Верхотурье к воеводе Великого Государя грамоты. Велеть ему тот осмотр учинить, не отлагая за дальним временем с нынешняго лета... Особо описать, где какие железные заводы у мужиков были и ныне какой с них Великому Государю был доход... Велеть всякаго чина людям сказать: если кто где какие руды знает или найдет, про то велеть говорить правду, и с тех руд опыты воеводам объявить:> [11]

История горного дела, лениво вившаяся худосочным и пустоцветным ростком на протяжении всего XVII в., в последний его год, в который Россия по воле Петра I стала вести летосчисление от Рождества Христова, дала долгожданный плод. Появился он в благодатное время, когда в природе всё созревает, после Спаса медового, яблочного и Нерукотворного образа. 24 августа из канцелярии царя объявили Указ <Об учреждении Приказа рудокопных дел>: <На Москве золотыя и серебряным и иных руд дела ведать Окольничьему Алексею Тимофеевичу Лихачёву, да Дьяку Козме Борину; а сидеть им в Приказе Большыя Казны особо, и писать Приказом Рудокопных дел>.

Текст Указа краток, и эту краткость следует трактовать не как лаконизм, когда словам тесно, а мыслям и идеям просторно, а скорее, как скудность, когда замысел автора Указа декларативен. Указ определял только формальные атрибуты нового ведомства: название, сферу деятельности очень расплывчато, место нахождения и руководителей; Козма Борин - это, упоминавшийся ранее, владелец одной из металлургических мануфактур в Липецко-Воронежском районе недалеко от города Романова. Чтобы начать немедленно полнокровную деятельность Приказу многого недоставало, плод, таким образом, оказался недостаточно зрелым. Располагаясь в сводчатых палатах Приказа Большой казны, Рудный приказ зависел от него не только территориально, но и экономически. Приказ Большой казны был не чем иным, как тогдашним министерством финансов. Его учредили ещё при великом московском князе Василии III. Во главе приказа был боярин, а все дела вели думный дьяк и 2-3 дьяка. В ведении Приказа находились государственные доходы с городов и весей, подведомственных другим приказам, гостиная суконная сотня, торговые люди и мастера серебряного дела, Денежный (Монетный) двор. Тульский железоделательный завод, таможни, мытные избы; в Приказ поступали денежные сборы с кабаков, кружечных дворов, конских площадок и торговых бань. Доходы Приказа достигали 300 тыс. рублей, и в этом с ним мог потягаться только Сибирский приказ.[12]

Функции Рудного приказа и его состав царь определил в том же году в Указе, который историки оценивают как предтечу российского горного законодательства.

Монотонна и нетороплива витиеватая речь дьяка, диктующего текст Указа. С кончика поскрипывающего пера плавно стекают завитки букв. Буква к букве, слово к слову. Длинны периоды царского Указа, не произнести на одном дыхании, не написать, не обмакнув неединожды перо. <Ноября 2. Именный. - Выводит писец. - О прииске золотых, серебреных, медных и иных руд по всему пространству России; об осмотре Воеводами приисканных руд на месте, и о награждении учинивших таковой прииск частных людей... Буде кто на Москве и в городах ведает или впредь сведает на Его Государевых, или чьих нибудь землях, золотую и серебреную и медную или иныя какия руды: и тем людям извещать, а по тем изветам, на Москве из Дворян, а в городах Воеводам ехать в те места... и тех мест досматривать, а досмотря той руды, имать по два пуда; а в каких местах и на чьей земле, и в горах, или в низких местах, и при лесах ли и при водах, описывать именно, и ту руду запечатав, прислать к Москве в приказ Рудных дел... А над подъячими и над посыльными смотреть, чтоб они градским и уездным людям и изветчикам, налог и взяток и никаких обид отнюдь не чинили, а изветчикам сказать... чтоб они руд искали с немалым о том прилежанием... и буде по их изветам, в котором месте сыщется подлинно золотая или серебреная или медная руда: и за тот рудной признак изветчикам дано будет Его Великаго Государя жалованья: а буде кто золотыя и серебреныя и иныя какия руды ведает или впредь сведает, а о том не известит: а после про то сыщется: и тем людям по розыску учинено будет наказание на Москве из приказу Рудных дел. А буде на Москве в приказах, а в городах в приказных и в губных избах есть изветы и дела и сысканныя руды...: те дела и руды потому ж прислать в приказ Рудных дел, а быть в приказе Рудных дел у того дела приказу Большыя Казны подъячим старым двум, молодым десяти человекам...>.

Диалектика взаимоотношения власти и богатства сложна, особенно если и то и другое находится не в одних руках. Вместе они представляют огромную силу или созидательную, или разрушительную. Мудрая власть множит богатство, богатство, в свою очередь, крепит власть. Помазаннику Божию царю Петру I это было ведомо. Ведомо ему было и то, какие богатства таят в себе земные недра, знал он и о двух нормах горного законодательства, сложившихся в европейских странах: французской и германской, которыми регулировались отношения между властью, землевладельцами и первооткрывателями месторождений. Закладывая основы российского горного законодательства, Пётр I предпочтёт французскому принципу горной свободы принцип горной регалии германцев, резонно полагая, что в России свобода, даже горная, чревата бунтами и анархией. Свой выбор царь закрепил в не очень отчетливой пока форме в цитированном выше указе: <...кто на Москве и в городах ведает и впредь сведает на Его Государевых, или чьих нибудь землях, золотую и серебреную и медную или иныя какия руды и тем людям извещать> о том казну, т. е. только <Великий Государь> имеет монопольное право на разработку открытых руд, только он хозяин недр. Первооткрывателю же <за тот рудной признак... дано будет... жалованья>, а если он скроет от казны своё открытие, то ему <учинено будет наказание>. Позже, в 1719 г., в Берг-Привилегии принцип регалии будет повторен в форме категоричного императива: <Нам одним>. [13]

А что же Рудный приказ? Какая ему отводилась роль? Незначительная - собирать образцы руд, да описывать места их обнаружения, <а быть... у того дела приказу Большыя Казны подъячим>. Это значит, что первоначально в штате Рудного приказа не было даже своих служилых людей. Позже они появятся: подъячие, иноземные специалисты, среди которых и саксонский берг-мейстер Иоганн Фридрих Блюэр, а у иноземцев ученики, солдаты для охраны; служба в Приказе для них не ограничится только Москвой, будут поездки в различные районы страны и за границу; но всё это не намного поднимает значение приказа в истории горного дела. Во всяком случае, Приказ почти не имел никакого касательства к великому делу строительства Каменского и Невьянского заводов, о чём красноречиво говорит полное отсутствие ссылок на Приказ в фундаментальной работе Б.Б. Кафенгауза <История хозяйства Демидовых в XVIII-XIX вв.>. Эти и другие уральские заводы есть детище Сибирского приказа и его главы А.А. Виниуса. [14]

Дела, которыми ведал Рудный приказ, кому-то однажды показались незначительными, не соответствующими статусу этого ведомства и сенат его ликвидировал, конечно не без согласия царя, именным указом которого он был учреждён. Произошло это 8 июня 1711 г. Дьяков и подъячих определили <к иным делам, где надлежит>, солдат отослали в <гарнизонные полки>, а <рудосыскныя дела> разослали по губерниям <дабы те дела каждой Губернатор в своей Губернии усматривал>. Наиболее ценными в Приказе были иноземные мастера. О них позаботились. <А которые мастера на Москве в приказе Рудных дел иноземцы, буде они похотят, так же и русских учеников всех и инструменты описав, послать в Сибирскую губернию, для того, что той Губернии в городах и по сыску явились железныя и серебреныя руды, из которых в 710, в 711 в привозе было серебра 9 пуд 33 фунта. И жалованья тем ученикам, так же и в прочих Губерниях, где заводы заведены, давать из доходов тех Губерний... А наличные деньги (что оставались в приказе. - В. Ф.)... и у иноземца Иогана Блюэра данныя же 50 рублей вычетчи из жалованья, которое ему довелось дать на заслуженные месяцы, прислать в Канцелярию Правительствующего Сената, а медь на Денежный Двор>. Пятьдесят рублей, что зареплатили Блюэру, были большими по тому времени деньгами. Подушная подать тогда равнялась 74 копейкам.

Решение сената было эмоциональным и некомпетентным. Указ не способствовал развитию горного дела. Напротив, <горные люди> в провинции оказались <праздными>, о них перестали заботиться, а <воеводы не только не прилагали попечения о заводах, но делали препятствия к распространению оных и уничтожали заведённые>. Первыми пагубность сенатского указа увидели иноземные горняки. Иоганн Блюэр, работавший в сибирском приказе, в 1712 г. подал в сенат и царю два мемориала. В сенат он писал, что <Россия, столь же подземными своими сокровищами, сколь поверхность ея покрывающими дарами, славится> надо только в горных <делах доброе заведение> учинить и тогда <с Божьим благословением в России... заводы в доброе состояние и славу придти могут> и мудро советовал быть терпеливыми в ожидании результатов, потому что <сколь велика польза от> горного дела <происходит, столь же требует оное иждивения, пока приведется в совершенство>. В мемориале, адресованном Петру I, саксонец изложил в одиннадцати пунктах программу создания государственной горной службы.

То, о чем писал Блюэр, а писал не только он один, было услышано, и 17 мая 1715 г. сенат объявил именной указ <О бытии Рудному приказу по прежнему... и ведать им Касимовскому царевичу Ивану Васильевичу>, а спустя два месяца, 15 июля, сенат же распорядился перевести Приказ из Москвы в Петербург: <Рудному приказу быть в Санкт-Петербурге и отвесть (ему. - В. Ф.) в городе, где в пристойных местах, казарму, а у тех дел Дьяку и старым и молодым подъячим и сторожам быть прежним, которые преж сего в Москве в том приказе были; а для того выслать их в Санкт-Петербург немедленно...>.

Объявить о восстановлении Приказа и перевести его старых служащих в новую столицу империи несложно. Сложнее вернуть в Приказ дела и специалистов, бездумно рассеянных по стране. В начале февраля следующего года сенат разослал в губернии указ об этом: <Всякия рудные дела, которые отосланы из Руднаго приказа... тому всему из Губерний прислать описныя книги; а из прежняго Руднаго приказа дела и всякие ведомости... , також образцовыя покупныя руды и горных дел книги о рудных делах и всякия инструменты... отослать в приказ Рудных дел; рудных мастеров и учеников и надзирателей, которые в Рудном приказе были ведомы, оприч тех, которые ныне где к делам определены выслать всех в Санкт-Петербург в приказ Рудных дел>.

Пока по губерниям собирали небогатое имущество Приказа, в Петербурге шла подготовка к реформированию исполнительной власти. Вместо приказов создавались коллегии. 15 декабря 1717 г. именным указом новые ведомства обрели своих президентов и вице-президентов. Президентом Берг- и Коммерц-Коллегий был назначен генерал-фельд-цехмейстер Яков Брюс. Спустя почти год, 12 декабря, был объявлен <Реестр Коллегиям. О должности Коллегии, что в которой управлять надлежит>. В этом реестре под номером девять значилось: <Берг и Мануфактур. Рудокопные заводы и все прочие ремесла и рукоделия, и заводы оных и размножение, при том же и артиллерия>. Ещё через год царь объявил Указ <Об учреждении Берг-Коллегиума для выделения в оном дел о рудах и минералах>.