Хорошо известно, что термин "интертекстуальность" ввела в научный обиход в 1969 году ученица Ролана Барта Юлия Кристева. Не менее хорошо известно, что сделала это она под непосредственным влиянием идей М.М.Бахтина. В свою очередь, М.М.Бахтин как ученый формировался отнюдь не в вакууме, и, конечно же, на него влияли современники и предшественники). А у тех были свои предшественники. Ниточка тянется в глубь веков и доходит, например, до... Гераклита и его учения о самовозрастающем Логосе. Предшественники Гераклита... Читатели, конечно, уже догадались, что Ю.Кристева всего лишь оказалась мольеровским учителем философии, сообщившим всему человечеству, что оно все эти годы говорило прозой, то бишь знало о существовании интертекстуальности, пользовалось ею, но не подозревало, что это именно интертекстуальность.

Так что же это такое - интертекстуальность? Как всякую простую и очевидную вещь, ее очень трудно объяснить. Помните, как просто объяснил тот же учитель философии, что такое проза? - "Все, что не проза, то стихи, а что не стихи, то проза". В случае с интертекстуальностью мы находимся в еще более сложном положении. Ю.Кристева, Р.Барт просто и без затей заявляют: "Всякий текст - это интертекст". А "чтоб служба медом не казалась", Р.Барт, развертывая это высказывание, окончательно все запутывает: "Всякий текст есть между - текст по отношению к какому-то другому тексту, но эту интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски "источников" и "влияний" соответствуют мифу о филиации произведений, текст же образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат - из цитат без кавычек".

Ярким примером интертекстуальной связи являются произведения А.П.Чехова «Черный монах» и В.Ф.Одоевского «Сильфида». Цель работы рассмотреть безумие таланта в этих произведениях. Задачи работы – рассмотреть замысел этих произведений и связь между ними.

1.Произведение В.Ф.Одоевского «Сильфида»

Одним из излюбленных жанров В.Ф. Одоевского была романтическая, философско-мистическая повесть... Большее значение имели бытовые повести Одоевского, в которых нашли выражение реалистические тенденции... Светская повесть Одоевского далека от шаблона, который сложился в те годы. Однако и Одоевский ограничивается критикой "нравов", не поднимаясь до той социальной критики дворянского общества, которую можно найти в произведениях его великих современников: Грибоедова, Пушкина.[1]

Замысел этого произведения заключается в следующем:

Платон Михайлович решил перебраться в деревню. Он поселился в доме покойного дядюшки и первое время вполне блаженствовал. От одного вида огромных деревенских дядюшкиных кресел, в которых вполне можно утонуть, хандра его почти прошла.

Спустя два месяца Платон Михайлович снова загрустил. Он уверился нечаянно, что невежество не спасение. Среди так называемых простых, естественных людей также бушуют страсти. Тошно было смотреть ему, как весь ум этих практичных людей уходил на то, чтобы выиграть неправое дело, получить взятку, отомстить своему недругу. Самые невинные их занятия — карточная игра, пьянство, разврат... Наскучив соседями, Платон Михайлович заперся в доме и не велел никого принимать. Взор его обратился к старинным запечатанным шкафам, оставшимся после его дядюшки. Управитель сказал, что там лежат дядюшкины книги. Тетушка после смерти дяди велела запечатать эти шкафы и больше не трогать. С большим трудом упросил Платон Михайлович старого слугу открыть их. Шкафы оказались заполнены сочинениями Парацельса, Арнольда Виллановы и других мистиков, алхимиков, каббалистов.

Если судить по подбору книг, то страстью дядюшки были алхимия и каббала. Платон Михайлович тоже заболел этим. Он с усердием стал читать книги о первой материи, о душе солнца, о звездных духах. Среди прочих книг ему попалась одна любопытная рукопись. В ней были рецепты для вызывания духов. Иной, может, и посмеялся бы над этим, но Платон Михайлович уже был захвачен своей мыслью. Он поставил стеклянный сосуд с водою и стал собирать в него солнечные лучи, как показано в рукописи. Воду эту он каждый день пил. Он полагал, что так вступает в связь с духом солнца, который открывает его глаза для мира незримого и неведомого. Платон Михайлович решил обручиться с Сильфидой — и с этой целью бросил в воду свой бирюзовый перстень. Спустя долгое время он заметил в перстне какое-то движение. Платон увидел, как перстень рассыпается и превращается в мелкие искры... Тонкие голубые и золотые нити заполнили всю поверхность вазы, постепенно бледнея, исчезая и окрашивая воду в золотой с голубыми отливами цвет. Стоило поставить вазу на место — как перстень снова показался на дне. Платон Михайлович убедился, что ему открыто то, что спрятано от остального мира, что он стал свидетелем великого таинства природы и просто обязан разобраться и возвестить о нем людям.

За опытами Платон Михайлович совсем забыл о своей жизни. Дело в том, что у одного из соседей он познакомился, между прочим, с его дочкой Катей. Долго Платон Михайлович пытался разговорить девушку и победить ее природную застенчивость, заставлявшую краснеть при каждом обращенном к ней слове. Узнав ее поближе, он выяснил, что Катенька не только имеет природный ум и сердце, но и влюблена в него.. Отец ее намекнул Платону Михайловичу, что не прочь видеть его своим зятем и готов в этом случае покончить миром тридцатилетнюю тяжбу о нескольких тысячах десятин леса, которые составляли главный доход крестьян Платона Михайловича. Вот он и задумался: не жениться ли ему на сей Катеньке. Катя ему понравилась, он нашел ее девушкой послушной и неговорливой.

Он тут же поскакал к Реженским, сделал формальное предложение и назначил день свадьбы — сразу же после поста. Он радовался, что сделает доброе дело для крестьян, гордился, что понимает свою невесту лучше, чем ее собственный отец. Платон Михайлович со свойственной ему восторженностью находил уже в каждом слове Катеньки целый мир мыслей.

Однажды ему привиделось, что перстень превратился в розу. Наконец, он увидел между лепестками розы, среди тычинок, миниатюрное существо — женщину, которая была едва приметна глазу. Платона Михайловича очаровали ее русые кудри, ее совершенные формы и естественные прелести. Он только и делал, что наблюдал за ее чудесным сном. Он объявил, что прекращает сношения с миром и целиком посвящает себя исследованию чудесного мира Сильфиды. Платон Михайлович перестал внезапно ездить к нему, казалось, совершенно забыл о свадьбе.

С этим письмом и с письмами самого Платона Михайловича его друг отправился за советом к знакомому доктору. Выслушав все, доктор положительно уверил, что Платон Михайлович просто сошел с ума, и долго объяснял, как это произошло. Он решился и пригласил его к своему приятелю. Платона Михайловича они нашли в постели. Он несколько дней ничего не ел, не узнавал, не отвечал на их вопросы. В глазах его горел какой-то огонь. Рядом с ним были листы бумаги. Это была запись воображаемых его бесед с Сильфидою. Она звала его с собой, в свой солнечный, цветущий, благоухающий мир. Ее тяготил мертвенный хладный земной мир, он причинял ей неописуемые страдания.

Совместными усилиями Платона Михайловича вывели из оцепенения. Сперва ванна, потом — ложка микстуры, потом ложка бульона и все сначала. Постепенно у больного появился аппетит, он начал оправляться. Платон Михайлович слушал все очень внимательно. Не противоречил, ел, пил, но участия никакого и ни в чем не принимал. Платон Михайлович настолько окреп, что даже вспомнил о невесте.

Через несколько месяцев к молодым приехал друг Платона. Платон Михайлович сидел в халате, с трубкой в зубах. Катенька разливала чай, светило солнце, в окно заглядывала груша, сочная и спелая. Улучив минуту, когда жена вышла из комнаты, он спросил его: «Ну что, брат, разве ты несчастлив?» Я не ожидал пространного ответа или благодарности. Да и что тут сказать? Да только друг мой разговорился. Но какой же странной была его тирада! Он объяснил, что мне надо довольствоваться похвалами дядюшек, тетушек и прочих благоразумных людей. «Катя меня любит, имение устроено, доходы собираются исправно. Все скажут, что ты дал мне счастье — и это точно. Но только не мое счастье: ты ошибся нумером. Кто знает, может быть, я художник такого искусства, которого еще нет. Это не поэзия, не живопись, не музыка <...>. Я должен был открыть это искусство, а нынче уже не могу — и все замрет на тысячу лет <...>. Ведь вам надо все разъяснять, все разложить по частям...»[2], — говорил Платон Михайлович.

Впрочем, это был последний припадок его болезни. Со временем все вошло в норму. Мой приятель занялся хозяйством и оставил прежние глупости. Правда, говорят, он теперь крепко выпивает — не только с соседями, но и один, да ни одной горничной проходу не дает. Но это так, мелочи. Зато он теперь человек, как все другие.[3]

Вот так заканчивается рассказ В.Ф.Одоевского «Сульфида». В рассказе хорошо видно, что Платон Михайлович был очень талантливым, умным. Но, направив свой талант не в то русло, он стал безумным.

Платон Михайлович хотел вызывать души умерших, хотел пойти вопреки законом мироздания за это он поплатился своим рассудком. Платон Михайлович променял свою жизнь, любовь на то, чтобы наблюдать за несуществующей Сильфидой.

Но все же любовь и дружба спасли его душу.

2. Произведение А.П. Чехова «Черный монах»

Андрей Васильевич Коврин, магистр, заболевает расстройством нервов. По совету приятеля-доктора решает поехать в деревню. Это решение совпадает с приглашением в гости от подруги детства Тани Песоцкой, проживающей вместе с отцом, Егором Семенычем, в имении Борисовка. Апрель. Описание громадного разрушающегося дома Песоцких со старинным парком на английский манер. Егор Семеныч страстный садовод, посвятивший жизнь своему саду и не знающий, кому перед смертью передать свое хозяйство. В ночь, когда приезжает Коврин, Егор Семеныч с Таней спят поочередно: следят за работниками, которые спасают деревья от заморозков. Коврин с Таней идут в сад, вспоминают детство. Из разговора легко догадаться, что Таня неравнодушна к Коврину и что ей скучно с отцом, который знать не хочет ничего, кроме сада, а ее превратил в покорную помощницу. Таня тоже нравится Коврину, он предполагает, что может всерьез увлечься, но эта мысль скорее смешит, чем всерьез занимает его.

В деревне он ведет такую же нервную жизнь, как и в городе: много читает, пишет, мало спит, часто курит и пьет вино. Он крайне впечатлителен. Однажды он рассказывает Тане легенду, которую не то слышал, не то вычитал, не то видел во сне. Тысячу лет назад одетый в черное монах шел по пустыне в Сирии или Аравии. За несколько миль рыбаки видели другого черного монаха — мираж, который двигался по поверхности озера. Потом его видели в Африке, в Испании, в Индии, даже на Дальнем Севере... Наконец он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает во Вселенной, его, возможно, видят на Марсе или на какой-нибудь звезде Южного Креста. Смысл легенды в том, что через тысячу лет после первого появления монах должен снова явиться на землю, и вот это время пришло... После беседы с Таней Коврин идет в сад и вдруг видит черного монаха, возникающего из вихря от земли до неба. Он пролетает мимо Коврина; тому кажется, что монах ласково и лукаво улыбается ему. Не пытаясь объяснить странное явление, Коврин возвращается в дом. Его охватывает веселье. Он поет, танцует, и все находят, что у него особенное, вдохновенное лицо.

Вечером этого же дня в комнату Коврина приходит Егор Семеныч. Он заводит разговор, из которого понятно, что он мечтает выдать Таню замуж за Коврина, чтобы быть уверенным в будущем своего хозяйства. «Если бы у тебя с Таней сын родился, то я бы из него садовода сделал». Таня и отец часто ссорятся. Утешая Таню, Коврин однажды понимает, что более близких людей, чем она и Егор Семеныч, у него нет в целом свете. Вскоре его вновь посещает черный монах, и между ними происходит разговор, в котором монах признается, что он существует лишь в воображении Коврина. «Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками божьими. Ты служишь вечной правде». Все это очень приятно слушать Коврину, но он опасается, что психически болен. На это монах возражает, что все гениальные люди больны. «Друг мой, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди». Радостно возбужденный Коврин встречает Таню и объясняется ей в любви.

Идет подготовка к свадьбе. Коврин много работает, не замечая сутолоки. Он счастлив. Раз или два в неделю встречается с черным монахом и подолгу беседует. Он убедился в собственной гениальности. После свадьбы Таня и Коврин переезжают в город. Однажды ночью Коврина вновь посещает черный монах, они беседуют. Таня застает мужа разговаривающим с невидимым собеседником. Она напугана, как и Егор Семенович, гостящий в их доме. Таня уговаривает Коврина лечиться, он в страхе соглашается. Он понимает, что сошел с ума.

Коврин лечился и почти выздоровел. Вместе с Таней проводит лето у тестя в деревне. Работает мало, не пьет вина и не курит. Ему скучно. Он ссорится с Таней и упрекает ее в том, что она заставила его лечиться. «Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален...»

Он получает самостоятельную кафедру. Но в день первой же лекции извещает телеграммой, что читать не будет по болезни. У него идет горлом кровь. Он уже живет не с Таней, а с другой женщиной, старше его на два года — Варварой Николаевной, которая ухаживает за ним, как за ребенком. Они едут в Крым и по дороге останавливаются в Севастополе. Еще дома, за час до отъезда, он получил письмо от Тани, но читает его лишь в Севастополе. Таня извещает о смерти отца, обвиняет его в этой смерти и проклинает. Им овладевает «беспокойство, похожее на страх». Он ясно понимает, что он — посредственность. Выходит на балкон и видит черного монаха. «Отчего ты не поверил мне? — спросил он с укоризной, глядя ласково на Коври-на. — Если бы ты поверил мне тогда, что ты гений, то эти два года ты провел бы не так печально и скудно». Коврин опять верит, что он избранник божий, гений, не замечая, что из горла идет кровь. Зовет Таню, падает и умирает: «на лице его застыла блаженная улыбка».[4]

Коврин в отличии от Платона Михайловича не сумел спастись. Он покончил жизнь самоубийством.

Только перед смертью Коврин увидел настоящую красоту мира. Значит, бесполезно прожита жизнь! Итак, мы можем с полной уверенностью сказать, что в повести “Черный монах” А. П. Чехов предстает истинным художником слова, способным поднять цветовую гамму произведения на уровень символики и показать, что же противостоит идее избранничества Коврина, путем противопоставления черного и белого цветов.

3.Связь между произведениями А.П.Чехова «Черный монах» и В.Ф.Одоевского «Сильфида»

Художественное наследие Владимира Одоевского при всей его разношерстности составляет единую взаимодополняющую философскую концепцию. В нее входят и социально-дидактические "Пестрые сказки" (1833), предвосхитившие гротескность гоголевских "Петербургских повестей" и опусов Салтыкова-Щедрина; и светские, столь любимые Пушкиным, повести "Княжна Мими" (1834) и "Княжна Зизи" (1839); и новеллы, отображающие мистическое мировоззрение автора: "Сильфида" (1837) во многом превосходящая "Черного монаха" Чехова – повесть с той же идеей.

Следует отметить, что в художественном творчестве В.Ф. остается больше философом, чем художником. Главным для него в любом случае является идейное содержание, порой его повести напоминают философские, а то и откровенно дидактические, трактаты. С одной стороны это несколько снижает художественный уровень, но с другой – подчеркивает стремление создать четкую философскую систему.

Итак, в «Сильфиде» В.Ф. Одоевского мы нашли идеи, неподвластные времени, сохранившие актуальность доселе; идеи, достойные лечь в основание нового канона русской литературы. В своем произведении «Сильфида» Одоевский показывает проблематику того времени. Также как и его Платон Михайлович променял свой талант на чернокнижье, так и деятели того времени променивали свой талант.

Написанная в 1893 году повесть А. П. Чехова “Черный монах”, на мой взгляд, одно из лучших произведений писателя. В нем отразилась глубокая философия автора, а также те ощущения беспокойства и тревоги, которые, по воспоминаниям современников, преследовали А. П. Чехова в период написания повести. Его герой Коврин страдает болезнью. Эта болезнь — мания величия, болезнь многих русских людей века. По-видимому, основная тема повести — показать, как ломает жизнь человека эта испепеляющая страсть, и подчинены осмыслению этой темы все художественные средства, используемые в произведении. Чехов — один из величайших мастеров слова и детали в русской литературе.

Не смотря на то, что период между созданиями повестей 57 лет, актуальность проблемы ничуть не уменьшилась.

Платон Михайлович променивает свой талант на наблюдение за Сильфидой. Он мог потерять все, в том числе и жизнь, однако вовремя вернулся к жизни.

Коврин тоже был талантлив, у него было все. Но он не ценил этого. Он был болен манией величия. Конечно же, ему было проще проститься с жизнью, чем с тем, кем он себя считает.

Воплощение монаха – это лишь второе Я Коврина.

Не случайно только перед смертью он понял, что жизнь прекрасна, что не обязательно считать себя избранным что бы это увидеть.

То что Коврин болен хорошо видно из следующих цитат:

"Он крепко сжал руками голову и проговорил с тоской: Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг — все это в конце концов доведет меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я посредственность, мне скучно жить... О, как вы жестоко поступили со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я спрашиваю: кому это мешало?

— Бог знает, что ты говоришь! — вздохнул Егор Семенович.

— Даже слушать скучно.

— А вы не слушайте.

Присутствие людей, особенно Егора Семеновича, теперь уж раздражало Коврина, он отвечал ему сухо, холодно и даже грубо и иначе не смотрел на него, как насмешливо и с ненавистью, а Егор Семенович смущался и виновато покашливал, хотя вины за собой никакой не чувствовал. Не понимая, отчего так резко изменились их милые, благодушные отношения, Таня жалась к отцу и с тревогой заглядывала ему в глаза".

"У Коврина захватило дыхание, и сердце сжалось от грусти, и чудесная, сладкая радость, о которой он давно уже забыл, задрожала в его груди. Черный высокий столб, похожий на вихрь или смерч, показался на том берегу бухты. Он со страшною быстротой двигался через бухту по направлению к гостинице, становясь все меньше и темнее, и Коврин едва успел посторониться, чтобы дать дорогу... Монах с непокрытою седою головой и с черными бровями, босой, скрестивши на груди руки, пронесся мимо и остановился среди комнаты.