Содержание


Задание 1. 3

Задание 2. 7

Задание 3. 10

Задание 4. 12

Задание 5. 16

Задание 6. 18

Список литературы.. 23

Задание 1

         Почему египетская и вавилонская математика возникшие на основе решения практических задач, так и не стали наукой, а греческая математика превратилась в строго доказательную науку?

Ответ:

Предпосылки для превращения математики в теоретическую науку, какой мы находим ее в "Началах" Евклида, впервые возникли в Древней Греции. Особенно важную роль в формировании древнегреческой математики сыграла пифагорейская школа. Однако может возникнуть вопрос: почему, исследуя, когда и как возникла математика как наука, мы обращаемся к древнегреческим мыслителям, в то время как уже до греков, в Вавилоне и Египте, существовала математика и, стало быть, здесь и следует искать ее истоки?

Действительно, математика возникла на Древнем Востоке, по-видимому, задолго до греков. Но особенностью древнеегипетской и вавилонской математики было отсутствие в ней (за исключением отдельных элементов) единой системы доказательств, которая впервые появляется именно у греков. "Большое различие между греческой и древневосточной наукой, - пишет венгерский историк науки Арпад Сабо, - состоит именно в том, что греческая математика представляет собой систему знаний, искусно построенную с помощью дедуктивного метода, в то время как древневосточные тексты математического содержания содержат только интересные инструкции, так сказать, рецепты и зачастую примеры того, как надо решать определенную задачу". Древневосточная математика представляет собой совокупность определенных правил вычисления; то обстоятельство, что древние египтяне и вавилоняне могли осуществлять весьма сложные вычислительные операции, ничего не меняет в общем характере их математики.

Эти особенности древневосточной математики объясняются тем, что она носила практически-прикладной характер; с помощью арифметики египетские писцы решали задачи "о расчете заработной платы, о хлебе или пиве и т.д.", а с помощью геометрии вычисляли площади или объемы. "...В обоих случаях вычислитель должен был знать правила, по которым следовало производить вычисление. Но что касается систематического вывода правил для этих расчетов, то о них нет речи, да и не может идти, ибо часто (как, например, при определении площади круга) употребляются только приближенные формулы".

Поскольку древневосточная математика носила практический характер, она не проводила существенного различия между вычислением количества зерна, числа кирпичей или размера площади, т.е. между решением задач, которые впоследствии разделялись бы на арифметические и геометрические. "Центральной задачей математики на ранней стадии ее развития, - пишет Нейгебауэр, - является численное нахождение решения, удовлетворяющего некоторым условиям. На этом уровне нет существенного различия между делением суммы денег согласно определенным правилам или делением поля данного размера на, скажем, участки равной площади. Во всех случаях нужно соблюдать внешние условия, в одном случае условия наследования, в другом - правила для определения площади, или отношения между мерами, или установившиеся нормы оплаты работников. Математическая ценность задачи состоит в ее арифметическом решении, "геометрия" является лишь одним из многих объектов практической жизни, к которым можно применить арифметические методы". В этом отношении характерны специальные тексты, предназначенные для писцов, занимавшихся решением математических задач. Писцы должны были знать все численные "коэффициенты", нужные им для вычислений. В списках "коэффициентов" содержатся "коэффициенты" для "кирпичей", для "стен", затем для "треугольника", для "сегмента круга", далее для "меди", "серебра", "золота", для "грузового судна", "ячменя", для "диагонали", "резки тростника" и т.д.

В Греции мы наблюдаем появление того, что можно назвать теоретической системой математики: греки впервые стали строго выводить одни математические положения из других, т.е. ввели в математику доказательство. "Отдельные математические теории, - пишет историк математики И.Г. Башмакова, - строятся как системы, основанные на доказательстве. Доказательство, система доказательств играют в нашей науке особую роль. Ведь большинство высказываний математики относится к бесконечному множеству объектов. Так, положение о том, что сумма углов треугольника равна 2d, не может быть установлено никаким конечным числом проверок: во-первых, потому, что треугольников бесконечно много и, во-вторых, каждое практическое измерение производится только с некоторой определенной степенью точности. Без доказательства никогда не могла бы быть открыта несоизмеримость величин, а без этого не существовало бы важнейших разделов современной математики. Можно сказать, что математика как наука стала существовать только после систематического введения в нее доказательств". Одной из причин того, что математика стала в Древней Греции теоретической наукой, опирающейся на доказательство, был ее тесный союз с философией. Этот союз определил характер не только древнегреческой математики, но и философии, особенно таких ее направлений, как пифагорейство, платонизм, а позднее - неоплатонизм. Не случайно время возникновения философии - конец VI-V вв. до н.э. совпадает с периодом становления теоретической математики[1].

Надо отметить, что в Древней Греции так же, как и в Вавилоне и Египте, разрабатывалась техника вычислений, без которой невозможно было решать практические задачи строительства, военного дела, торговли, мореходства и т.д. Но важно иметь в виду, что сами греки называли приемы вычислительной арифметики и алгебры логистикой (logistika - счетное искусство, техника счисления) и отличали логистику как искусство вычисления от теоретической математики. Правила вычислений, стало быть, разрабатывались в Греции точно так же, как и на Востоке, и, конечно, греки при этом могли заимствовать очень многое как у египтян, так и в особенности у вавилонян.

О логистике греков, как и о математических вычислениях на Востоке, можно сказать, что она носила практически-прикладной характер. "В состав логистики входили: счет, арифметические действия с целыми числами вплоть до извлечения квадратных и кубических корней, действия на счетном приборе - абаке, операции с дробями и приемы численного решения задач на уравнения первой и второй степени. В логистике рассматривались также приложения арифметики к землемерию и иным задачам повседневной жизни. Сами греки отличали логистику от теоретической арифметики, которую они называли просто арифметикой. Правила логистики излагались догматически и, вообще говоря, не снабжались доказательствами так же, как это было принято в египетских папирусах"[2].

Таким образом, в Греции имела место как практически-прикладная математика (искусство счисления), сходная с египетской и вавилонской, так и теоретическая математика, предполагавшая систематическую связь математических высказываний, строгий переход от одного предложения к другому с помощью доказательства. Именно математика как систематическая теория была впервые создана в Греции.

Сравнивая греческую математику с древнеегипетской, голландский историк математики Ван Дер Варден указывает на ту границу, которая проходит между греками и их восточными предшественниками: "Достоверно, что египетский способ умножения и вычисления с основными дробями греки получили от египтян, а затем развили его до той степени, какую показывает нам Ахмимский папирус эллинистической эпохи. Но вычисление - это еще не математика.

Точно так же греки могли заимствовать у египтян правила вычисления площадей и объемов. Однако такие правила до греков еще не составляли математики; именно они поставили вопрос: как это доказать?"

Задание 2

«И один и тот же мед мне кажется сладким, а страдающему желтухой горьким» (Секст Эмпирик)

Какой вывод сделает отсюда скептик (агностик)?

Ответ:

Скептицизм (от греч. исследующий) основан Пирроном (IV в. до н.э.). Скептицизм просуществовал вплоть до III века н.э. Скептики одно время стояли во главе платоновской Академии. Видный представитель позднего скептицизма — Секст Эмпирик. Невозмутимость, покой, безмятежность, предельный случай которых— смерть (абсолютный покой), также являются идеалом для скептиков. Главный противник человека, ищущего покоя, не столько его собственные вожделения, не в меру развитые по­требности, как считали эпикурейцы, но его тяга к знанию. По­знание — разрушительная сила. Всякие утверждения и отрицания вредны. Тот, кто хочет достигнуть счастья, стремится ответить наследующие вопросы: из чего состоят вещи, как к ним относиться, какую выгоду мы получим от этого. На первый вон рос ответ невозможен. Ответом на второй вопрос будет воздержание от всяких суждений о вещах. В результате мы достигнем основной «выгоды» — покоя, таков ответ на третий вопрос. Надо просто отдаться жизни, «следовать жизни без мнения», надо отказаться от философии. Образ такого безмятежного, немыслящего: человека, плывущего по течению, только отдаленно напоет человека. Однако скептики сами внесли определенный вклад в изучение познавательней деятельности. В русле скепти­цизма разрабатывались идеи вероятностного характера наших знаний, анализировался ряд логических процедур.

Понятие, как скептицизм — признание в той или иной степени относительности нашего знания, сомнение в возможности получения абсолютно достоверного знания. Скептицизм может выступать в форме античного скептицизма, «пирронизма», с его тезисом воздержания от суждений всякого рода или же признанием возможности достижения только правдоподобного знания — в форме особой цельной жизненно-ориентирующей философии. Скептицизм может быть одним из аспектов философских учений или внешней формой их выражения. В средневековой философии скептицизм уже не касается центрального положения средневековой доктрины — бытия Бога, однако является необходимой фирмой отношения человека к себе, возможностям собственного познания. Само существование человека в его ограниченности, «человечности» удостоверяется его ошибками и сомнением. М.Монтень, представитель позднего Возрождения, делает скептицизм средством не столько познания, сколько фирмой, в которую он облекает свои переживания, сопровождающие процесс познания и самопонимания. Для представителей философии нового времени, прежде всего для Р.Декарта скептицизм в форме методического «универсального сомнения» составляет средство утверждения разума в своих основах. Постепенно скептицизм из критики возможностей познания вообще превращается в критику познавательных воз­можностей разума, рационального познания, расчищая путь философии жизни, интуитивизму, экзистенциализму. Суть скептического мироощущения очень точно выразил Д.Юм: « ...убеждение в человеческой слепоте и слабости является ре­зультатом всей философии; этот результат на каждом шагу вновь встречается нам, вопреки всем нашим усилиям укло­ниться от него или его избежать».

Скептицизм в современной философии приобретает форму критицизма.

Некоторые философы считали крайне трудным, часто не возможным открыть завесу, скрывающую подлинное с помп неподлинного, видимости. Обращаясь к проблеме позноваемости мира, отечественные философы часто используют термин «агностицизм» (греч. agnostos — недоступный познанию), стремясь выделить теории, отрицающие познаваемость чего-либо. Однако использовать этот термин можно с определенными оговорками. Термин «агностицизм» ввел английский естествоиспытатель Т.Гексли в 1859 году. Этим термином он обозначил неверие ученого, опирающегося на опытное знание в существование тех «сущностей», которые не даны нам в он те, — Бога, объективной реальности, бессмертия души. Представители философии марксизма несколько видоизменили им понимание агностицизма, стали рассматривать его прежде всего как учение о непознаваемости материального мира в его объективных, не зависящих от человеческого опыта характеристиках. Агностицизм как учение о невозможности получения достоверного знания (истинность которого обоснована, доказана)  о «метафизических» сущностях был свойствен Д.Юму, И.Канту, в известной степени — Дж. Беркли. Критика традиционной метафизики стала важной частью программы позитивизма. В настоящее время термин «агностицизм» употребляется в основном в трудах отечественных философов. Западная интеллектуальная традиция использует данный термин для характеристики особого отношения человека к Богу; при анализ философских концепций прошлого, авторы которых были не посредственно вовлечены в обсуждение вопроса о непознаваемых сущностях[3].

Задание 3

         Кому принадлежит высказывание, какая философская традиция нашла в нём выражение: «Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия, критерий заблуждения»?


Ответ:

         Без сомнения представленное высказывание принадлежит Г. Гегелю.

«Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», ибо истина – это не «отчеканенная монета», которую остается только положить в карман, чтобы при случае ее оттуда вытаскивать и прикладывать как готовую мерку к единичным вещам и явлениям, наклеивая ее, как ярлык, на чувственно-данное многообразие мира, на созерцаемые «объекты». Истина заключается вовсе не в голых «результатах», а в непрекращающемся процессе все более глубокого, все более расчлененного на детали, все более «конкретного» постижения существа дела. А «существо дела» нигде и никогда не состоит в простой «одинаковости», в «тождественности» вещей и явлений друг другу. И искать это «существо дела» – значит тщательно прослеживать переходы, превращения одних строго зафиксированных (в том числе словесно) явлений в другие, в конце концов, в прямо противоположные исходным. Действительная «всеобщность», связующая воедино, в составе некоторого «целого», два или более явления (вещи, события и т.д.), таится вовсе не в их одинаковости друг другу, а в необходимости превращения каждой вещи в ее собственную противоположность. В том, что такие два явления как бы «дополняют» одно другое «до целого», поскольку каждое из них содержит такой «признак», которого другому как раз недостает, а «целое» всегда оказывается единством взаимоисключающих – и одновременно взаимопредполагающих – сторон, моментов. Отсюда и логический принцип мышления, который Гегель выдвинул против всей прежней логики: «Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия – критерий заблуждения». Это тоже звучало и звучит до сих пор достаточно парадоксально. Но что поделаешь, если сама реальная жизнь развивается через «парадоксы»?

И если принять все это во внимание, то сразу же начинает выглядеть по-иному и проблема «абстракции». «Абстрактное» как таковое (как «общее», как «одинаковое», зафиксированное в слове, в виде «общепринятого значения термина» или в серии таких терминов) само по себе ни хорошо, ни плохо. Как таковое оно с одинаковой легкостью может выражать и ум, и глупость. В одном случае «абстрактное» оказывается могущественнейшим средством анализа конкретной действительности, а в другом – непроницаемой ширмой, загораживающей эту же самую действительность. В одном случае оно оказывается формой понимания вещей, а в другом – средством умерщвления интеллекта, средством его порабощения словесными штампами. И эту двойственную, диалектически-коварную природу «абстрактного» надо всегда учитывать, надо всегда иметь в виду, чтобы не попасть в неожиданную ловушку...

В этом и заключается смысл гегелевского фельетона, изящно-иронического изложения весьма и весьма серьезных философско-логических истин.

Задание 4

Определите философскую позицию (материализм, идеализм, иррационализм, агностицизм) представленную в суждении В. Соловьева: «Идея нации есть не то, что она думает сама о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности».

 

Ответ:

Соловьев предусматривал широкие перспективы всеединства, в которых ставились вопросы совершенствования мира, преодоления индивидуализма, осуществления христианских идеалов любви, достижения абсолютных ценностей определяли его всемирно-историческую точку зрения. Из идеи всеединства вытекал и принцип  свободы.

Всеединство, по Соловьеву, есть идеальный строй мира предполагающий воссоединенность, примиренность и гармонизированность всех эмпирических несогласованных, конфликтных элементов и стихий бытия. «Я называю истинным или положительным всеединство такое, — писал Соловьев, в каком единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы, само оказывается таким образом пустотою; истинное единство сохраняет и усили­вает эти элементы, осуществляясь в них как полнота бытия». Если «положительное всеединство» потенциально объемлет собой и человека, указывая ему цель и смысл жизни, следовательно, сущность человека не может быть редуцирована, сведена к каким-либо частным его определениям и т.п. Отсюда истинная суть человека есть живое осуществление такого все единства, которое не только созерцает умом, но само действует в мире как вполне конкретный, но «новый духовный чело век». Осуществление «живого всеединства», по Соловьеву, свершилось в лице Христа. Оно явилось для людей «как выс­шая сила, которая овладела ими, но которою они не овладели». Соловьев уточняет: в том хаосе, которым являлся мир далекого прошлого, истиной Христа овладели «немногие» человеческие души («избранные», по Достоевскому). И хрис­тианская идея свободного человеческого единения, всемирно го братства снизилась до « христианства домашнего », лишь для индивидуальной жизни немногих душ человеческих. Для основного же большинства Христос как живое воплощение всеединства, гармонии идеального и материального стал далеким и непостижимым фактом. Так христианская идея стала формализмом церковной организации, безуспешно пытающейся одухотворить общество, социальные отношения, самого чело века верой в «чудо, тайну, авторитет», повторяя Достоевского, писал Соловьев. В таком «храмовом, неистинном христианстве» человек, по мысли философа, находится в еще большем духовном рабстве, нежели язычник перед силами природы. Философия идеализма (от Декарта до Гегеля), восстав против лжехристианства, освобождает, по Соловьеву, разум от химер и тем самым открывает путь христианской исти­не. Богочеловечество, богосовершенство искать надо не в ок­ружающем мире, но в самом человеке, в его «свободно-разум­ной личности». Благодаря «рациональной философии» к этой идее человек должен прийти «от себя, сознательно, свободно». Французский материализм восстановил материю и развил значение материального начала в мире и человеке. С точки зре­ния Соловьева, тем самым материализм также послужил хри­стианской истине о воскресении и вечной жизни тел.

Разнонаправленными путями философия идеализма и ма­териализма, «делая человека вполне человеком», восстанови­ла его полноту божественного всеединства. Теперь, по Соловье­ву, остаются задачи практического осуществления всеединства для человечества в целом, чтобы христианство стало «всече­ловеческим миром», где исчезнут национальный эгоизм, враж­да, разделение человечества на соперничающие народы.

Об «истинности» христианства как осуществлении «всечеловечества», объединяющем народы не только верой, но и «все­мирным общим делом», Соловьев, в частности, говорит во вто­рой речи памяти Достоевского (1882). Главным окончательным условием такой все человечности является свобода, гарантом которой является Бог, совершенный человек Христос и «беско­нечность души человеческой».

Мысль Соловьева об изначальной свободе воли, данной че­ловеку, различные аспекты замысла философа о воссоедине­нии бытия со всей очевидностью являются производными биб­лейской мифологемы сотворения человека, Эдема. Всеединство как принцип бытийного устроения, строящегося из многоразличных элементов, связанных и сообразных так, что часть тождественна целому, по преимуществу является фи­лософской экзегетикой, рационализированным толкованием новозаветной символической характеристики цельного и со­вершенного устроения  «да будет Бог во всем».

В гносеологическом аспекте принцип всеединства реализуется через концепцию цельного знания, представляющего собой неразрывную взаимосвязь трех разновидностей этого знания эмпирического (научного), рационального (философского и мистиче­ского (созерцательно-религиозного). В качестве предпосылки, осно­вополагающего принципа цельное знание предполагает веру в суще­ствование абсолютного начала — Бога. Цельное знание, по Соловье­ву, не может быть получено только эмпирическими и рациональными средствами. Эмпирическое знание способно раскрыть лишь внеш­нюю сторону явлений, а рациональное — особенности самого мыш­ления. Однако истина или сущее не даны человеку ни в опыте, ни в мышлении. Истина постигается через непосредственное созерцание, интуицию. Таким образом, В. С. Соловьев в своей концепции цельного знания попытался совместить принцип автономии разума, на кото­ром основывается рационализм с принципом богооткровенности христианского вероучения, являющимся основой богословия.

С точки зрения Соловьева, отвлеченное знание — необходи­мый момент как в жизни каждого конкретного индивида, так и в Жизни всего человечества. Без него невозможно достичь логически связанной мысли. Однако, считает Соловьев, односторонняя абсо­лютизация этого момента, превращение его в самостоятельный и самоподавляющий принцип заводит философию в тупик. Выход из этого тупика находится, по его мнению, в осмыслении познания на основе идеи как формы существования цельной мысли. Идею нель­зя рассматривать как продукт мышления. Мышление не способно проникнуть в идею. Идеи доступны лишь интеллектуальному со­зерцанию или интеллектуальной интуиции. «Если явления, — пи­шет Соловьев. — сами по себе не представляют нам универсальных истин, или идей, то эти последние, хотя материально связанные с явлениями, должны формально от них различаться, иметь свое соб­ственное, независимое от явлений бытие и, следовательно, для позна­ния их необходима особенная форма мыслительной деятельности, которую мы вместе со многими прежними философами называем умственным созерцанием или интуицией и которая составляет на­стоящую первичную форму цельного знания»[4]. Однако отвлеченное мышле­ние, и даже интеллектуальная интуиция, с точки зрения право­славного философа, не дают знания всего богатства реальности. Для проникновения в сокровенные глубины бытия необходима осо­бая познавательная способность, обеспечивающая прорыв в сферу потустороннего, запретного, трансцендентного. Эта способность есть состояние одержимости, определяемое возможностями транс­цендентного существа. Соловьев называет это состояние экстазом, эросом, вдохновением.

Утверждение Соловьева об истинном знании как синтезе эмпирического, рационального и мистического познания является основанием для вывода о необходимости единства науки, филосо­фии и религии.

Таким образом, в представленном высказывании Соловьева присутствует как и во всем его учении философия идеализма и ма­териализма.

Задание 5

Проанализируйте и дайте оценку основательности суждения З. Фрейда: «Когда человек задает вопрос о смысле и ценности жизни, он нездоров, поскольку ни того, ни другого объективно не существует, ручаться можно лишь за то, что у человека есть запас неудовлетворенного либидо»

 

Ответ:

С точки зрения разработки нового понимания человека, определяющее значение имеет бессознательное, быв­шее до Фрейда в пренебрежении. Квинтэссенция фрейдовской теории заключена в понятии «метапсихология», которое, по словам автора, занимает «промежуточное положение между философией и медициной», ибо свойства бессознательного и логически, и хронологически специфичны: они не подверже­ны времени, не чувствительны к противоречию.

Новым этапом в развитии учения явилась теория психосек­суального развития, согласно которой за инстинктами само­сохранения следуют сексуальные влечения, обладающие спо­собностью к трансформации, порождающей наиболее богатую психодинамику. В отличие от инстинкта самосохранения, сек­суальные влечения не требуют непосредственного обладания объектом, который может замещаться другим внесексуальным объектом в процессе сублимации (трансформации в позитив­ную форму овладения инстинктивными силами). По Фрейду, низшие влечения обладают способностью восхождения к высшему уровню. Но как, каким образом это происходит его кон­цепция не разъясняет. Во всяком случае, слово «любовь» сре­ди фрейдовских понятий не встречается.

Если «разумность» человека (на чем настаивала религиоз­ная, философская традиция), по Фрейду, ограничена и иллю­зорна (за мыслями и четкими идеями, образами сознания скрываются инстинктивные влечения), то действительно исчезают всякие ограничения для аналогии между изначальны­ми влечениями, неврозами, сновидениями — и явлениями культуры. В частности, чтобы понять смысл художественно­го произведения, необходимой оказывается регрессия к глу­бинной психической реальности его создателя.

Развивая свои взгляды на строение психики, Фрейд при­шел к выводу, что пространство психики включает три инстан­ции: бессознательное, предсознательное, сознание.

Итак, разумность человека ограничена и иллюзорна, то есть за мыслями и четкими идеями, образами сознания скрываются инстинктивные влечения. Таким образом,  чтобы человек не задавался неразрешимыми вопросами ему необходимо реализовать свои инстинкты.

Глубинный слой человеческой психики функционирует на основе природных инстинктов (первичных влечений) с целью получения наибольшего удовольствия. В качестве первичных влечений Фрейд сначала рассматривал чисто сексуальные влечения. Позднее он заменяет их общим понятием «либидо», которое охватывает уже всю сферу человеческой любви, включая родительскую любовь, дружбу и даже любовь к Родине.

Поэтому если человеку объективно не хватает любви, он стремится охватить своим разумом необъятное и понять, то чего в объективной реальности не существует.

Задание 6

Существуют ли четкие критерии, отличающие научное знание от других  сторон знания, например, обыденного знания? Если да, то каковы признаки, отличающие эти виды знания?  


Ответ:

критерии, отличающие научное знание от других  сторон знания существуют, чтобы выявить их необходимо подробно рассмотреть научное знание.

Существуют два основных уровня развития познания- - обыденное познание и научное. Причем научное познание представляет собой именно развитие от обыденного, его естественное продолжение, связанное с осознание и развитием методов познавательной деятельности, с созданием Научного Метода.

Именно с того периода, когда было достаточно полно осознано значение и содержание Научного Метода начинается именно Наука (таким периодом является конец XVIII -- начало XIX веков).

При этом одним из существенных моментов, отделяющих обыденное знание от научного, является его (обыденного знания) бессистемность, случайность, обрывочность. Или, иначе говоря, бесструктурность.

Научное знание является значительно более упорядоченным -- структурированным. В структуре научного знания можно четко выделить два структурных уровня -- эмпирический и теоретический.

Научное знание начинается с проблемности – что-то не решено, не ясно, не известно, не исследовано, вызывает сомнения. То есть, какой-то вопрос, который нельзя разрешить повседневными способами, нужно разрешить, прояснить, дополнить.

Или отсутствует какой-то алгоритм, технология. В таком случае цель научной деятельности – разработка алгоритма, технологии, речь идет о научно-практическом исследовании.

В любом случае, научное знание должно что-то разрешать, что-то восполнять, задавать определенную стратегию общественного или экономического развития.

Индивидуальное или обыденное сознание предполагает построение более или менее осознанных моделей реальности, которые более или менее сносно помогают людям действовать в этой реальности, или как-то с ней сосуществовать. Изложение подобной модели не есть еще признак научности.

Научное знание предполагает построение моделей реальности в форме теорий, но, в отличие от обыденного знания, обязательным требованием здесь является сопоставление с реальностью. На основе этого сопоставления научные теории оцениваются по степени их полноты, истинности, адекватности, объективности, точности и так далее. Полагаю, что одним из критериев адекватности теорий реальности может служить степень их востребованности. В психологии это широта использования в консультативной практике. Психолог-консультант очень быстро откажется от неадекватной теории, если она не помогает ему эффективно работать с клиентом.

Согласно А.В. Кезину, научное знание в отличие от обыденного предполагает постоянное сомнение, скепсис относительно имеющихся в распоряжении моделей реальности. Научное знание стремится к полному и адекватному, то есть истинному знанию о реальности. Но отличительной        особенностью научного подхода при этом является то, что никогда никакое знание, претендующее на звание научного, не может быть объявлено окончательно полным, адекватным, истинным.

Таким образом, первое, чем отличается научное сознание от обыденного, является постулат о необходимости сомневаться, оспаривать то, что до некоторого времени всем казалось истинным. Если у ученого возникло ощущение того, что он знает как правильно, и других мнений быть не может, он должен поймать себя на мысли, что на этом наука закончилась и началась идеология.

То есть возникла некая система взглядов и идей, помогающая определенному кругу людей чувствовать себя относительно спокойно в привычных для них условиях. При изменении условий эта система, однако, может давать сбои. Если у человека не выработалась культура подлинно научного мышления, ситуация сбоя легко приводит его в состояние паники или в позицию эшелонированной самообороны. Он теряет способность быть лидером, следовательно, ученым. Сообщество в новых условиях начинают вести другие, они и становятся подлинными учеными, создающими теории, позволяющие учитывать новые реалии. Все это мало зависит от степеней и регалий.

В науке не просто все можно оспаривать и во всем сомневаться. Наука – это культура оспаривания, культура сомнения. Здесь это требуется, это необходимо, за счет этого и получается новое знание. Если ученый не сомневается и не оспаривает, он не ученый и то, что он делает, – не наука.

Второе, за счет чего повышается объективность научного знания по сравнению с ненаучным – необходимость именно всеобъемлющего анализа различных точек зрения и подходов к решению рассматриваемой проблемы. По сути, каждая точка зрения, даже если она не симпатична ученому, содержит в себе некий элемент истины. Необходимо его найти, учесть, разобрать, что привело именно к этому взгляду. Признание того, что каждый взгляд отражает часть реальности, которая может иметь сложный для нашего понимания характер – составная часть научного знания.

Третья отличительная черта научного знания - его проблемность. Конкретное реальное научное знание представляет собой совокупность попыток решения проблем. Научным можно считать только такое сообщение, в котором фиксируется проблемная ситуация, а именно отображается нечто неизвестное и ставится задача превратить его в известное.

Четвертая отличительная особенность научного знания – предметность. Каждая наука решает не все проблемы, а лишь проблемы строго определенного рода. Научные знания обладают специфическим характером в том смысле, что они относятся к определенной выделенной предметной области, и их содержательное значение определяется соответствием или несоответствием этому предмету. В рамах каждой конкретной отрасли знания на протяжении многих лет вырабатывается определенная традиция получения нового знания и его использования. Не овладев этой традицией, приступая к работе на чужом предметном поле, можно совершить подчас довольно значительные ошибки, заметные профессионалам, но незаметные представителям иных отраслей знания и широкому кругу общественности. Для психологии и других общественных наук это особенно актуально.

Пятая отличительная черта научного знания – стремление к полноте обоснованности и доказательности. Решая проблемы, формулируя высказывания о той или иной предметной области в сфере науки, ученый выдвигает аргументы, стремится выявить и представить в развернутой форме основания в пользу тех или иных утверждений или отрицаний. То или иное обоснование имеет место и в обыденном знании при выражении мнений, но характерным и специфичным для науки является стремление именно к полноте обоснованности и доказательности. А голословность в науке вообще неприемлема, недопустима.

Но это не значит, что всякое положение науки должно быть доказано. Наука всегда опиралась и опирается на определенные вненучные предпосылки, получившие обоснование в практике человечества.

Шестая отличительная черта научного знания – интерсубъективная проверяемость. Аргументы науки открыты для критической проверки любым субъектом, обладающим нормальными способностями. Научное знание апеллирует не к тому или иному субъекту, его чувствам, эмоциям, переживаниям, а к тому, что нечто будет происходить всякий раз, когда обеспечены необходимые условия. Если никто, кроме ученого, проводившего исследование, не может воспроизвести полученный результат при тождественных исходных условиях, то этот результат не может быть признан и научным.

Седьмая отличительная черта научного знания – системность. Науку составляют знания систематизированные, упорядоченные, логически связанные, достоверные и внутренне непротиворечивые, проверенные практикой. В целях обоснования решения проблемы знания организуются в определенную систему по логике изображаемого знанием предмета[5].

Список литературы

1.     Богомолов В. С. Античная философия. — М., 1988.

2.     Бургин М.С., Кузнецов В.И. Введение в современную точную методологию науки: Структуры систем знания: Пособие для студентов вузов. – М.: АО «Аспект Пресс», 1994. – 304 с.

3.     Введение в философию: в 2-х томах -  М.; 1990.

4.     Кезин А.В. Научность: эталоны, идеалы, критерии: Критический анализ методологического редукционизма и плюрализма. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. – 128 с.

5.     Кириленко Г.Г., Е.В. Шевцов Философия М.; 2003г. 672 с.

6.     Краткая философская Энциклопедия. – М.; 1991.

7.     Радугин А. А. Философия.- М.; 2001.-270 с.

8.     Философия и методология науки. Часть 1 /Под ред. – В.И. Купцова. – М.: SvR-Аргус, 1994. - 304 с.

9.     Швырев В.С. Анализ научного познания: Основные направления, формы, проблемы. – М.: Наука, 1988. – 176 с.





[1] Краткая философская Энциклопедия. – М.; 1991. с. 98


[2] Богомолов В. С. Античная философия. — М., 1988.


[3] Кириленко Г.Г., Е.В. Шевцов Философия М.; 2003г. с. 334

[4] Радугин А. А. Философия.- М.; 2001.-с. 134


[5] Кезин А.В. Научность: эталоны, идеалы, критерии: Критический анализ методологического редукционизма и плюрализма. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. –