Содержание

Введение. 3

1. Понятие рациовитализма Ортега-и-Гассета. 4

2. «Восстание масс» как закономерность общественной жизни. 6

3. Жизнь человека из «массы». 7

Заключение. 13

Список литературы.. 14

Введение

Учение испанского философа и публициста Хосе Ортеги-и-Гассета с трудом вписывается в одну из предложенных рубрик в философии XX века. По смыслу его философия — один из вариантов историцизма, но с ярко выраженной футуристической направленностью. Его интересует не то, что уже было, но то, чего еще нет, но оно может быть. "Настоящее не заботит меня, — писал он, — потому что я уже в нем существую. Серьезная вещь — будущее". Ортега стремился предсказать возможные перспективы в развитии человека, культуры, общества в ближайшем будущем.

Жить – это находиться в мире. Мир, в котором мы, живя, находимся, состоит из вещей приятных и неприятных, жестоких и благоприятных, угрожающих и отрадных: важно не то, являются ли вещи телами, а то, что они впечатляют нас, интересуют, радуют нас, пугают или заставляют нас страдать. Мир – это sensu stricto* то, что нас интересует. И жить – это каждому находиться среди вопросов и проблем, которые его интересуют. То есть, не зная как, жизнь оказывается для себя самой тем, что открывает мир. Нельзя жить, если не находишься в мире, наполненном другими вещами, будь то предметы или существа; это значит видеть вещи и события, любить или ненавидеть их, желать или бояться. Жить – это быть занятым другим, что не является самим тобой, жить означает сосуществовать с окружающим.

Мы живем здесь, сейчас, т.е. мы находимся в каком-то месте мира и нам кажется, что мы пришли туда по своей воле. Жизнь в самом деле оставляет поле возможностей внутри мира, но мы не свободны – быть или не быть в этом сегодняшнем мире. Можно отказаться от жизни, но если живешь, нельзя выбрать для этого мир. Это придает жизни трагичность. Жить – это не выбирать по вкусу предварительно понравившееся место, как выбирают, в какой театр пойти вечером, - это значит оказаться, вдруг и не зная как, ввергнутым, попавшим, заброшенным в мир сегодняшний. Наша жизнь начинается постоянным удивлением по поводу нашего существования – без нашего предварительного согласия, в непредсказуемом мире, подобно потерпевшим кораблекрушение. Не мы сами даем себе жизнь, но обнаруживаем ее как раз тогда, когда обнаруживаем сами себя. Подобное же происходит, если некто спящим перенесен за кулисы театра и, разбуженный внезапным толчком, выпущен на сцену перед публикой. Оказавшись там, что обнаруживает этот персонаж? Ведь он в сложном положении, не зная, ни зачем, ни как оказался на сцене; сложность в том, что нужно разрешить каким-нибудь достойным образом эту демонстрацию себя публике, чего он не добивался, не предвидел, к чему не был готов. В основных чертах жизнь всегда непредвиденна. Нас не предупреждают перед появлением в ней – на ее сцене, всегда определенной и конкретной, - мы не бываем подготовлены.

Этот внезапный, непредсказуемый характер и составляет сущность жизни. Совсем другое дело, если бы мы могли подготовиться к ней, прежде чем войдем в нее. Но жизнь в целом и в каждый момент похожа на выстрел в упор.

Этот образ довольно точно передает сущность жизни. Жизнь дана нам, лучше сказать, брошена нам, или мы брошены в нее на то, что дано нам; жить – это проблема, которую должны решать мы. Ее не только в особо трудных случаях, которые мы определяем как конфликты или трудные ситуации, а всегда. Жизнь никогда нельзя предопределить. Даже будучи совершенно уверен в том, что произойдет с нами завтра, мы всегда рассматриваем это как возможность. Это другой сущностный и драматический атрибут, который нужно поставить рядом с предыдущим.

Целью данной работы является рассмотрение философии рациовитализма Ортега-и-Гассета.

Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи:

- Дать понятие философии рациовитализма Ортега-и-Гассета;

- Описать сущность «восстания масс» как неотъемлемой части рациовитализма философа;

- Описать этапы жизни человека из массы.

1. Понятие рациовитализма Ортега-и-Гассета

Хосе Ортега-и-Гассет (1883—1955), испанец по рождению темпераменту, мироощущению в молодости изучал философию в Германии Немецкая философия оставила глубокий след в сознании испанского мыслителя Марбургская школа неокантианства ощутимо повлияла на его стиль мышления, стремление к трезвости и четкости мысли, классической завершенности формы.

Не менее важной явилась и мировоззренческая ориентация неокантианцев на ведущую роль конструирующего сознания человека в науке нового времени Со времени Галилея естествоиспытатель с помощью математики и эксперимента конструирует свой предмет, он уже не созерцает природу , постигая ее формы, а имеет дело с "конструируемым" объектом, на котором изучает, как "сделан, сконструирован" природный объект. Ортега-и-Гассет универсализирует этот научный метод. По его мнению, он вообще единственно возможный для человека способ взаимодействия с миром.[1]

Ортегу-и-Гассета мало интересовали проблемы собственно теории познания и философии науки (таков был круг интересов неокантианства), но опыт марбургской школы определил его подход к более близким ему проблемам "философии жизни" — другого ведущего в то время направления в европейской философии. В центре этих исследований стояли вопросы человека, истории, культуры Свою близость с данным направлением он подчеркнул, назвав свое учение рациовитализмом Этот термин нуждается в разъяснении.

Витализм (от лат "жизнь") — это собственно и есть философия жизни, где центральное понятие "жизнь" достаточно многозначно и неопределенно Жизнь есть, прежде всего, непосредственное переживание человека, в котором слиты воедино переживающий субъект (мое Я) и переживаемое содержание (предметно-вещественная сторона). И так, как жизнь всегда открыта для живущего, то она постигается им непосредственно, интуитивно, то есть "понимается", в отличие от внешних предметов, явлений, процессов, которые подлежат "объяснению" с помощью научных понятий[2]. Это принципиальное разграничение понимания и объяснения и, соответственно, знания гуманитарного и естественнонаучного — составило один из краеугольных камней философии жизни.

Однако Ортега-и-Гассет не принял определения "жизни" через ее противоположность разуму, избегая крайностей интуитивизма философии жизни. Он искал их соединения, их исходного единства.

Понятие "жизнь", к которому обращается Ортега, по его мнению, не может быть точным. "Жизнь — это прежде всего хаос, в котором ты затерян"

Жизнь — это проявление витальной силы, которая сродни космической, но не сама космическая сила, не природная сила Жизнь — это "живое", которое принципиально отличается от "неживого" — это вечное движение, становление, изменение .. А потому "жизнь есть время" Речь тут идет не о космическом времени, с которым имеет дело физика или астрономия, и не о чисто субъективном, психологическом времени, переживаемом отдельным человеком. Время как сущность жизни, утверждает Ортега-и-Гассет, это время необратимое, ограниченное, конкретно-историческое, неразрывно связанное с содержанием человеческой деятельности, а потому это — сама история.

Итак, жизнь — это история, где действуют люди как существа разумные, мыслящие, стремящиеся к достижению определенных целей. Наличие последних — источник человеческой творческой активности, исторического движения. "Бесцельность отрицает жизнь, она хуже смерти. Ибо жить - значит делать что-то определенное, выполнять заданиe..." Выбор же цели, ее определение — это задача разума, который таким образом становится витальным разумом, неразрывно связанным с историей.

Рациовитализм Ортеги-и-Гассета — это учение о жизни как истории, которая нерасторжима с разумом, без него умирает. Функция витального разума — самоистолкование жизни, что выражается в созидании мировоззрений, определяющих ценностные координаты человеческой деятельности.

Ортега-и-Гассет подчеркивал творческую природу витального разума, который устремлен в будущее, к реализации возможностей, заложенных в настоящем "Я не верю в абсолютный исторический детерминизм, — писал он, — наоборот, я верю, что всякая жизнь, тем самым историческая, состоит из отдельных моментов, каждый из которых относительно свободен. И строго говоря, "наша жизнь — это... то, чем мы можем стать, т. е.... она — выбор между возможностями... Обстоятельства и решение — вот два основных элемента, из которых слагается жизнь". Поэтому задачу витального разума входит истолкование ситуации одновременно ее достраивание, он ищет из нее выход — конструирует мир, то есть новую систему мировоззрения.

Эта новая система ценностных ориентации выступает как своего рода историческая иллюзия, определяющая человеческую деятельность, ее ориентиры, придающая ей смысл и цель, активность, направленность... В этом Ортега-и-Гассет видел суть перехода от "человека мыслящего" к "человеку изобретающему", который относительно свободен, но и несет ответственность за свое решение.

Такая концепция разума как инструмента жизни сближает Ортегу-и-Гассета с Ницше, с которым он так же был солидарен и в отрицании надысторических, абсолютных ценностей в жизни человека. Жизнь как история с ее самоистолкованием и конструированием мировоззренческих систем — единственная реальность, по отношению к которой нет ничего высшего. Как и Ницше, Ортега считал, что "Бог умер" и люди должны устраиваться без него, сами творить свой "мир". А философия должна вооружить историческим опытом новые поколения людей.

В этом толковании ценностей есть определенное противоречие. Если мировоззренческие системы изменяемы, зависят исключительно от эпохи, а следовательно преходящи и относительны, то чему может научить исторический опыт? По мнению Ортеги-и-Гассета, каждое новое поколение должно научиться владеть некоторыми основными принципами, "правилами игры", без которых нет культурной жизни. Одно из таких "правил": хорошее знание прошлого необходимо для сохранения и продления жизни. Необходимо оно не потому, что дает готовые решения проблем — жизнь никогда не повторяется и требует новых решений — но потому, что предохраняет от повторения ошибок и, соответственно, от возврата к прошлому. Чтобы история двигалась от прошлого к будущему по пути прогресса, необходимо "считаться" с прошлым, избегать его, уклоняться от него, жить на уровне эпохи, расчитывая возможные варианты будущего.

Ортега-и-Гассет с большим художественным мастерством рисует историческую эволюцию витального разума на материале европейской культуры. Подобный европоцентризм объяснялся, прежде всего, тем, что его глубоко волновала судьба Испании, которую он считал органической частью общеевропейской цивилизации, а в стремлений предугадать будущее человечества, он исходил из того, что цивилизация XX века есть порождение европейской культуры, а, следовательно, истоки ее проблем надо искать в исторической эволюции ее мировоззрений.

В средние века, как показывает Ортега-и-Гассет, человек обретал жизненную ориентацию в вере в Бога как творца и гаранта абсолютных ценностей. Начиная с эпохи возрождения, Бог постепенно утрачивал для человека реальность, философы все чаще видели в нем продукт человеческого сознания. В новое время место Бога как подлинной реальности занимает природа, а паука, ее исследующая, трактуется как носительница истины о мире. Для человека XX века, наука, как и современная техника, есть уже нечто практически-полезное — созданная человеком производительная сила для реализации человеческих целей, "проекта" жизни; но сама она этого "проекта" не создает. Вот почему сегодня, утверждает философ, необходимо обратиться к истории, которая является первопричиной всех ценностных ориентиров в человеческой жизни. Современное человечество, по его мнению, призвано осознать, что только историческая жизнь (жизнь как история) есть единственная подлинная реальность, которая определяет все человеческие "проекты", ценности и идеалы, что она сама конструировала то, что люди принимали за независимое от человека и человечества: космос — в эпоху античности; Бога — в средние века; природу — в новое время.

2. «Восстание масс» как закономерность общественной жизни

Современное человечество, по убеждению Ортеги-и-Гассета, находится в тяжелом кризисе, более того, стоит перед страшной опасностью саморазрушения. Осмыслению этой трагической ситуации Ортега посвятил самую знаменитую свою работу — эссе "Восстание масс". Написанная в 1930 г., она была необыкновенно популярна, многие ее идеи глубоко проникли в культуру XX века, а поднятые проблемы сохраняют свою актуальность и сегодня.

Исторический кризис, утверждает он, наступает тогда, когда "мир", или система убеждений прошлых поколений, теряет свою значимость для новых поколений, живущих в рамках той же цивилизации, то есть определенным образом. организованного общества и культурной жизни. Человек как бы оказывается без мира. Подобное состояние характерно сегодня для всей европейской цивилизации, которая вышла далеко за рамки Европы и стала синонимом современной цивилизации вообще. Причина же такого кризиca — восстание масс.

В наше время, утверждает Ортега, в обществе господствует "человек массы"[3].

Толпа — понятие количественное и визуальное: множество. Переведем его, не искажая, на язык социологии. И получим "массу". Общество всегда было подвижным единством меньшинства и массы. Меньшинство — совокупность лиц, выделенных особо; масса — не выделенных ничем. Речь, следовательно, идет не только и не столько о "рабочей массе". Масса — это средний человек. Таким образом, чисто количественное определение — "многие" — переходит в качественное. Это совместное качество, ничейное и отчуждаемое, это человек в той мере, в какой он не отличается от остальных и повторяет общий тип. Какой смысл в этом переводе количества в качество? Простейший — так понятнее происхождение массы. До банальности очевидно, что стихийный рост ее предполагает совпадение целей, мыслей, образа жизни. Но не так ли обстоит дело и с любым сообществом, каким бы избранным оно себя ни полагало? В общем, да. Но есть существенная разница.

В сообществах, чуждых массовости, совместная цель, идея или идеал служат единственной связью, что само по себе исключает многочисленность. Для создания меньшинства, какого угодно, сначала надо, чтобы каждый по причинам особым, более или менее личным, отпал от толпы. Его совпадение с теми, кто образует меньшинство, — это позднейший, вторичный результат особости каждого и, таким образом, это во многом совпадение несовпадений. Порой печать отъединенности бросается в глаза: именующие себя "нонконформистами" англичане — союз согласных лишь в несогласии с обществом. Но сама установка — объединение как можно меньшего числа для отъединения от как можно большего — входит составной частью в структуру каждого меньшинства. Говоря об избранной публике на концерте изысканного музыканта, Малларме тонко заметил, что этот узкий круг своим присутствием демонстрировал отсутствие толпы.

В сущности, чтобы ощутить массу как психологическую реальность, не требуется людских скопищ. По одному-единственпому человеку можно определить, масса это или нет. Масса — всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, "как и все", и не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью. Представим себе, что самый обычный человек, пытаясь мерить себя особой мерой — задаваясь вопросом, есть ли у него какое-то дарование, умение, достоинство, — убеждается, что нет никакого. Этот человек почувствует себя заурядностью, бездарностью, серостью. Но не массой.

Обычно, говоря об "избранном меньшинстве", передергивают смысл этого выражения, притворно забывая, что избранные — не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно. И, конечно, радикальнее всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить — это плыть по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясь перерасти себя.

Это напоминает мне две ветви ортодоксального буддизма: более трудную и требовательную махаяну — "большую колесницу", или "большой путь", — и более будничную и блеклую хинаяну — "малую колесницу", "малый путь". Главное и решающее — какой колеснице мы вверим нашу жизнь.

Таким образом, деление общества на массы и избранные меньшинства — типологическое и не совпадает ни с делением на социальные классы, ни с их иерархией. Разумеется, высшему классу, когда он становится высшим и пока действительно им остается, легче выдвинуть человека "большой колесницы", чем низшему. Но в действительности внутри любого класса есть собственные массы и меньшинства. Нам еще предстоит убедиться, что плебейство и гнет массы даже в кругах традиционно элитарных — характерное свойство нашего времени. Так интеллектуальная жизнь, казалось бы взыскательная к мысли, становится триумфальной дорогой псевдоинтеллигентов, не мыслящих, немыслимых и ни в каком виде неприемлемых. Ничем не лучше останки "аристократии", как мужские, так и женские. И, напротив, в рабочей среде, которая прежде считалась эталоном "массы", не редкость сегодня встретить души высочайшего закала.

Масса — это посредственность, и, поверь она в свою одаренность, имел бы место не социальный сдвиг, а всего-навсего самообман. Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду. Как говорят американцы, отличаться — неприлично. Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным. И ясно, что "все" — это еще не все. Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой.

3. Жизнь человека из «массы»

Общество всегда состоит из массы и избранного меньшинства (элиты). Это деление, подчеркивает он, нельзя смешивать с делением общества на социальные классы —это деление на психологические типы людей Принадлежность к массе — чисто психологический признак Человек массы — это средний, заурядный человек. Он не ощущает в себе никакого особого дара или отличия, он "точь в точь", как все остальные (без индивидуальности), и он не огорчен этим, он доволен чувствовать себя таким же, как все Он снисходителен к себе, не старается себя исправить или совершенствовать — самодоволен; живет без усилий "плывет по течению" Он не способен к творчеству и тяготеет к жизни косной, которая осуждена на вечное повторение, топтание на месте В мышлении, как правило, довольствуется набором готовых идей — ему этого достаточно

Этому "простому" человеку в обществе противостоит другой психологический тип личности — "человек элиты", избранного меньшинства "Избранный", не означает "важный", кто считает себя выше других и презирает их. Это, прежде всего, человек, который к себе самому очень требователен, даже если он лично и не способен удовлетворить этим высоким требованиям Он строг к себе, его жизнь подчинена самодисциплине и служению высшему (принципу, авторитету), это напряженная, активная жизнь, готовая к новым, высшим достижениям "Благородному" человеку свойственна неудовлетворенность, неуверенность в своем совершенстве; даже если он ослеплен тщеславием, ему необходимо подтверждение этого в чужом мнении Степень таланта и самобытности у таких людей различна, но все они способны к творчеству, приняв "правила игры" своей культурной системы, добровольно подчиняясь им.

Эти два типа человека всегда были в обществе, дополняя друг друга. Заурядных людей всегда больше Они наличествуют в любом социальном классе и в любой профессиональной группе, также как здесь есть свои яркие индивидуальности, свои герои — ив политике, и в науке, и в искусстве. Для нормальной исторической жизни, утверждает Ортега-и-Гассет, в обществе должно быть господствующее положение элиты Только меньшинство избранных способно идти в ногу с эпохой, вырабатывая новые идеи, вкусы, идеалы, моральные нормы и т. д., то есть новую систему ценностных ориентации — и повести за собой массу Именно так была создана европейская цивилизация с ее техническим прогрессом и демократическим типом общественной жизни.

Но сейчас ситуация радикальна изменилась — произошло восстание масс и масса захватила место элиты. вытесняя ее Власть в обществе перешла к "человеку массы", который перестал быть послушным не уважает элиту, не повинуется ей, не следует за ней, а отстраняет ее и берет та себя ее функции в сферах, которые всегда требуют особых качеств, дарований, специальной подготовки, высокого профессионализма — в государственном управлении, судопроизводстве, науке, искусстве и т. д.

Как считает Ортега, все это произошло не случайно, а было подготовлено предыдущим развитием европейской цилизации[4].. Во-первых, уже в XIX в. благодаря техническому прогрессу, поднялся средний уровень жизни, и соответственно произошел скачок в приросте народонаселения - население Европы увеличилось почти в 3 раза. Этот человеческий поток обрушился на "поле истории" и затопил его, подготавливая триумф масс

Во-вторых, еще в XVIII в элита европейского общества провозгласила идею равноправия, согласно которой человек в силу своего рождения обладает "правами человека и гражданина", то есть основными политическими правами Все остальные права и социальные различия, основанные на особых дарованиях, подверглись осуждению, как привилегии. У идеи равноправия был один смысл — вырвать человеческие души из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство и независимость. Весь XIX век массы воодушевлялись этим идеалом.

В-третьих, человек массы почувствовал себя господином и хозяином своей судьбы еще и потому, что научно-технический прогресс XX века существенно выровнял качество жизни то, что раньше было доступно лишь немногим, теперь достояние масс — жизнь, освобожденная от бремени постоянных физических и экономических лишений, бытовой комфорт, разнообразные развлечения, спорт, путешествия и т. д.

Более того, резко возросли жизненные возможности человека. Каждый клочок земли больше не изолирован, но взаимодействует с другими частями планеты. Каждый средний человек принимает участие в жизни всего человечества. Расширился наш кругозор. Целые цивилизации, о которых ранее и не подозревали, включены в наш духовный мир. В области интеллектуальной появились новые пути мышления, новые данные, новые науки, новые точки зрения. Но все это, считает Ортега-и-Гассет, и благо, и зло современности и ближайшего будущего, так как изменило психическую структуру человека заурядного Современный человек массы подобен избалованному ребенку. Этот "новый человек", видя вокруг себя фантастически изобильный и удобный мир, начинает воспринимать его как естественное состояние, как дар природы, который можно использовать. Ему и в голову не приходит, что все это создано, прежде всего, усилиями незаурядных людей; более того, без их дальнейших усилий все великолепное здание современной цивилизации рассыплется в самое короткое время. Развитие цивилизации непременно порождает все новые и более сложные проблемы. Но человек массы абсолютно не готов к их решению, он по природе своей не способен к творчеству. Кроме того, "массы людей таким ускоренным темпом вливались на сцену истории, что у них не было времени, чтобы в достаточной мере приобщиться к традиционной культуре", то есть к ее основополагающим принципам, ее "правилам игры". Им успевали преподавать "технику современной жизни", не более того. А потому "цивилизован мир, но не его обитатель". И этот "новый человек" не способен поддерживать современную цивилизацию. Он похож на примитивного человека, внезапно очутившегося среди цивилизации. Хуже того, он "мятежный дикарь", так как ощущение могущества этой цивилизации он переносит на самого себя — формируется самоощущение своего совершенства, своего права на вседозволенность. Более того, свои вкусы и мнения он будет теперь силой навязывать другим, так как нетерпим к "иному" — "иное" вызывает у него ненависть и агрессию. "Новый человек" агрессивен, и гипердемократия непременно ведет к тоталитаризму.

Все это не пустые пророчества, порожденные недоверием к человеку массы. Ортега-и-Гассет показывает, что исторический кризис уже на лицо. Проявляется он, прежде всего, в падении нравов. "Человек массы просто обходится без морали, ибо всякая мораль в основе своей — чувство подчиненности чему-то, сознание служения и долга". А потому в жизни общества сегодня "хорошее воспитание" упраздняется.

В политике исторический кризис проявляется в фашистских режимах и тоталитаризме, в отступлениях от либерализма, благодаря которому развивалась европейская цивилизация. "Мятежный дикарь" и не подозревает, какое сложное и тонкое изобретение современное государство. Этот инструмент цивилизации, которая есть, прежде всего, добрая воля к совместной жизни он грубо использует исключительно для обеспечения своих собственных интересов и при этом не берет на себя никаких обязательств, никакой ответственности, что еще больше развращает его.

В искусстве кризис проявляется в оскорблениях и угрозах, а то и откровенном насилии по отношению к "высокому искусству", которое массе не понятно. : В науке проявлением кризиса является засилье посредственности, так называемых "узких специалистов", которые по-настоящему невежественны во всем, что выходит .за рамки их крохотной сферы знания.

Подводя итог анализу современного состояния европейского общества, Ортега-и-Гассет делает неутешительный вывод: "Скорее всего мы отойдем назад, соскользнем вниз". Однако его исторический пессимизм очень относителен. Кризис, который переживает Европа, еще не упадок. Большинство исторических эпох не считают свое время лучшим, наоборот, большинство из них вспоминали "доброе старое время", "золотой век". "Нелегко, — пишет Ортега-и-Гассет, — формулировать мнение нашей поры о самой себе: она верит, что она больше всех других, но ощущает себя началом; и в то же время не уверена, что Это не агония... выше всех предыдущих эпох, ниже самой себя; сильна бесспорно и неуверена в своей судьбе; горда своей силой и сама ее боится".

Существующий "тонус жизни" дает основание надеяться, что переживаемый кризис не упадок, и он может быть даже полезен, так как наступает "время отрезвления". Эпохи расцвета порождают обычно иллюзию прогресса и люди перестают заботиться о будущем, забывают о существовании вариантов в исторической жизни, крутых поворотов, скачков "в сторону" и регрессивных изменений. Настала пора подумать о возможном будущем европейской цивилизации и найти способы ее сохранения и развития. В качестве одного из таких возможных способов сам Ортега-и-Гассет предлагал проект создания Соединенных Штатов Европы, который задаст новую великую цель европейским народам — стимул к активному творчеству — а также поднимает авторитет, значимость основ европейской культуры во сем мире.

Такова суть знаменитого эссе Ортеги-и-Гассета "Восстание масс" Еще раз подчеркнем как актуальны поднятые в нем проблемы. Она и сегодня воспринимается своевременным предупреждением: "Цивилизация не дана нам готовой, сама себя не поддержит. Она искусственна и трепет... мастера. Если вы хотите пользоваться благами цивилизации, но не позаботитесь о ней, вы жестоко ошибетесь, мигом окажетесь без всякой цивилизации. Один промах — и всe исчезнет..."

С большим талантом и темпераментом Ортега выразил одно из самых распространенных убеждений нашего века: человек творит мир и самого себя, единственная подлинная реальность — сам процесс исторического творчества, вне его и выше него ничего нет. Рациовитализм Ортеги-и-Гассета — гимн человеческому творчеству.

Однако любой мыслитель имеет право предложить свой взгляд на историю. Ортега-и-Гассет выбрал свой специфический аспект событий и явлений — ив этом он интересен и достаточно глубок. Его "Восстание масс" проливает дополнительный свет и на события в России — и те, что происходили в нашей стране после 1917 г., и те, что происходят сейчас. Картина европейского кризиса ХХ века, так ярко нарисованная Ортегой, тоже должна быть принята во внимание, когда мы размышляем об исторической судьбе России. При всем своеобразии русской культуры и истории, она не может быть понята вне контекста общеевропейского и мирового развития.

Время от времени наша жизнь, кажется, внезапно обретает напряжение, как бы становясь на дыбы, сгущаясь, уплотняясь: большое горе или огромное стремление призывают нас – тогда мы говорим, что с нами происходят важные события. Но заметьте, что для нашей жизни это чередование, эта значимость или незначительность не важны, потому что кульминационный, исступленный момент не в большей степени жизни, чем наши обыденные часы.

Следовательно, что на первый взгляд, которым мы окинули жизнь в этом предпринятом нами исследовании ее чистой сущности, жизнь – это совокупность действий и событий, которыми, если можно так выразиться, она обставлена. Мы обнаружили ряд последовательных определений жизни, каждое из которых сохраняет и углубляет предшествующие.

И вот первое.

Жизнь – это то, что мы делаем, и то, что с нами происходит, - от мыслей и мечтаний или пробуждений до игры на бирже или победного сражения. Но разумеется, ничто из того, что мы делаем, не является нашей жизнью, если мы не отдаем себе в этом отчета. Это первое решающее свойство, с которым мы сталкиваемся: жизнь – это удивительная, уникальная действительность, которая обладает привилегией существовать для самой себя. Жить - это значит ощущать жизнь, осознавать свое существование, где «осознавать» подразумевает не интеллектуальное знание, не какие-либо специальные познания, а удивительное присутствие жизни для каждого: без этого осознания, без отдавания себе отчета мы не ощутили бы и зубной боли.

Камень не чувствует и не знает, что он камень: для себя самого, как и для всех остальных он совершенно слеп. Напротив, жизнь – это открытие, не утверждение бытия, а понимание или видение, отдавание себе отчета в том, что является ею. Беспрерывное открытие, которое мы совершаем относительно себя и окружающего мира. Сейчас давайте дадим объяснение и юридический статус этому удивительному притягательному местоимению, которое мы употребляем, произнося «наша жизнь»; она наша, поскольку, кроме того, что она есть, мы отдаем себе отчет, что она есть и какова она. Воспринимая и чувствуя, мы вступаем в наши владения, и это всегдашнее пребывание в собственных владениях, это постоянное и коренное присутствие при всем, что бы мы не делали и чем бы мы ни были, отличает жизнь от всего остального. Горделивые науки, мудрое знание не более чем приносят пользу, конкретизируют, регламентируют это изначальное проявление, из которого состоит жизнь.

Чтобы найти образ, в котором закреплено воспоминание об этой идее, обратимся к египетской мифологии, где Осирис умирает, а Исида, его возлюбленная, хочет воскресить его и дает ему проглотить глаз сокола – Гора. С тех пор глаз символизирует первое свойство жизни: смотреть на себя. И этот глаз, оказав влияние на Восток, стал тем, что во всех остальных религиях изображается как изначальный атрибут провидения: видеть себя – основной и начальный атрибут жизни.

Это видение или ощущение, это присутствие моей жизни предо мной, которое дает мне владение ею, которое делает ее «моей», - это то, чего не хватает сумасшедшему. Жизнь безумного – не его, т.е., строго говоря, не жизнь. Поэтому нет ничего более невыносимого, чем вид умалишенного. Поэтому что в нем законченно проявляется физиономия жизни, но лишь как маска, скрывающая отсутствие подлинной жизни. Перед умалишенным действительно мы ощущаем себя как перед маской, маской по самой своей сути. Сумасшедший, не осознавая себя, себе не принадлежит, он отчужден, и «отчуждение», «принадлежность чужому» - именно так звучали старинные определения безумия, скажем: быть вне себя, быть одержимым, т.е. одержимым кем-то другим. Жить – значит осознавать себя, это ясно.

Хорошо сказано: сначала живи, затем философствуй – это, как вы видите, в строгом смысле начало всякой философии, - да, это хорошо сказано, но надо помнить о том, что жизнь в самих своих истоках и в глубине состоит из знания и понимания себя, в видении того, что нас окружает, в том, чтобы быть ясным для самого себя. Поэтому, когда мы подходим к вопросу: что такое наша жизнь? – мы можем без раздумий торжественно ответить: жизнь – это то, что мы делаем, разумеется потому, что жить – это осознавать, что мы делаем, это в итоге обнаруживать себя самого в мире, занятого вещами и существами мира.

Итак, новая социальная реальность такова: европейская история впервые оказалась отданной на откуп заурядности[5]. Или в действительном залоге: заурядность, прежде подвластная, решила властвовать. Решение выйти на авансцену возникло само собой, как только созрел новый человеческий тип — воплощенная посредственность. В социальном плане психологический строй этого новичка определяется следующим: во-первых, подспудным и врожденным ощущением легкости и обильности жизни, лишенной тяжких ограничений, и, во-вторых, вследствие этого — чувством собственного превосходства и всесилия, что, естественно, побуждает принимать себя таким, какой есть, и считать свой умственный и нравственный уровень более чем достаточным. Эта самодостаточность повелевает не поддаваться внешнему влиянию, не подвергать сомнению свои взгляды и не считаться ни с кем. Привычка ощущать превосходство постоянно бередит желание господствовать. И массовый человек держится так, словно в мире существует только он и ему подобные, а отсюда и его третья черта — вмешиваться во все, навязывая свою убогость бесцеремонно, безоглядно , безотлагательно и безоговорочно, то есть в духе "прямого действия".

Эта совокупность заставляет вспомнить такие ущербные человеческие особи, как избалованный ребенок и взбесившийся дикарь, то есть варвар. (Нормальный дикарь, напротив, как никто другой, следует высшим установлениям — вере, табу, заветам и обычаям.) Не надо удивляться моей желчности. Это первая попытка атаковать триумфатора и знак, что есть еще европейцы, готовые восстать против его тирании. Пока это лишь разведка, главный бой впереди — он не заставит себя ждать и наверняка будет иным, чем мне представляется. Но атака окажется такой, что массовый человек не сумеет опередить ее — он будет ждать ее и даже не подозревать, что решающий удар уже нанесен.

Существо, которое в наши дни проникло всюду и всюду выказало свою варварскую суть, и в самом деле баловень человеческой истории. Баловень — это наследник, который держится исключительно как наследник. Наше наследство — цивилизация, с ее удобствами, гарантиями и прочими благами. Как мы убедились, только жизнь на широкую ногу и способна породить подобное существо со всем его вышеописанным содержимым. Это еще один живой пример того, как богатство калечит человеческую природу. Мы ошибочно полагаем, что жизнь в изобилии полнее, выше и подлиннее, чем жизнь в упорной борьбе с нуждой. А это не так, и тому есть причины, непреложные и архисерьезные, которые здесь не место излагать. Не вдаваясь в них, достаточно вспомнить давнюю и заигранную трагедию наследственной аристократии. Аристократ наследует, то есть присваивает, жизненные условия, которые создавал не он и существование которых не связано органически с его, и только его, жизнью. С появлением на свет он моментально и безотчетно водворяется в сердцевину своих богатств и привилегий. Внутренне его ничто с ними не роднит, поскольку они исходят не от него. Это огромный панцирный покров, пустая оболочка иной жизни, иного существа — родоначальника. А сам он лишь наследник, то есть носит оболочку чужой жизни. Что же его ждет? Какой жизнью суждено ему жить — своей или своего пращура? Да никакой. Он обречен представлять собой другого, то есть не быть ни собой, ни другим. Жизнь его неумолимо теряет достоверность и становится видимостью, игрой в жизнь, и притом чужую. Изобилие, которым он вынужден владеть, отнимает у наследника его собственное предназначение, омертвляет его жизнь. Жизнь — борьба и вечное усилие стать собой. Именно те трудности, что мешают мне осуществиться, будят и напрягают мои силы и способности. Если бы мое тело не весило, я бы не мог ходить. Если бы воздух не давил на него, оно лопнуло бы, как мыльный пузырь. Так, от отсутствия жизненных условий, улетучивается и личность наследственного "аристократа". Отсюда и то редкостное размягчение мозгов у родовитого потомства и никем еще не изученный роковой удел наследственной знати — ее внутренний и трагический механизм вырождения.

Жизнь — это прежде всего наша возможная жизнь, то, чем мы способны стать, и как выбор возможного — наше решение, то, чем мы действительно становимся. Обстоятельства и решения — главные слагающие жизни. Обстоятельства, то есть возможности, нам заданы и навязаны. Мы называем их миром. Жизнь не выбирает себе мира, жить — это очутиться в мире окончательном и неразменном, сейчас и здесь. Наш мир — это предрешенная сторона жизни. Но предрешенная не механически. Мы не пущены в мир, как пуля из ружья, по неукоснительной траектории. Неизбежность, с которой сталкивает нас этот мир — а мир всегда этот, сейчас и здесь, — состоит в обратном. Вместо единственной траектории нам задается множество, и мы соответственно обречены... выбирать себя. Немыслимая предпосылка! Жить — это вечно быть осужденным на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире. И решать без устали и без передышки. Даже отдаваясь безнадежно на волю случая, мы принимаем решение — не решать. Неправда, что в жизни "решают обстоятельства". Напротив, обстоятельства — это дилемма вечно новая, которую надо решать. И решает ее наш собственный склад.

Все это применимо и к общественной жизни. У нее, во-первых, есть тоже горизонт возможного и, во-вторых, решение в выборе совместного жизненного пути. Решение зависит от характера общества, его склада, или, что одно и то же, от преобладающего типа людей. Сегодня преобладает масса и решает она. И происходит нечто иное, чем в эпоху демократии и всеобщего голосования. При всеобщем голосовании массы не решали, а присоединялись к решению того или другого меньшинства. Последние предлагали свои "программы" — отличный термин. Эти программы — по сути, программы совместной жизни — приглашали массу одобрить проект решения.

Сейчас картина иная. Всюду, где торжество массы растет, — например, в Средиземноморье — при взгляде на общественную жизнь поражает то, что политически там перебиваются со дня на день[6]. Это более чем странно. У власти — представители масс. Они настолько всесильны, что свели на нет саму возможность оппозиции. Это бесспорные хозяева страны, и нелегко найти в истории пример подобного всевластия. И тем не менее государство, правительство живут сегодняшним днем. Они не распахнуты будущему, не представляют его ясно и открыто, не кладут начало чему-то новому, уже различимому в перспективе. Словом, они живут без жизненной программы. Не знают, куда идут, потому что не идут никуда, не выбирая и не прокладывая дорог. Когда такое правительство ищет самооправданий, то не поминает всуе день завтрашний, а, напротив, упирает на сегодняшний и говорит с завидной прямотой: "Мы — чрезвычайная власть, рожденная чрезвычайными обстоятельствами". То есть злобой дня, а не дальней перспективой. Недаром и само правление сводится к тому, чтобы постоянно выпутываться, не решая проблем, а всеми способами увиливая от них и тем самым рискуя сделать их неразрешимыми. Таким всегда было прямое правление массы — всемогущим и призрачным. Масса — это те, кто плывет по течению и лишен ориентиров. Поэтому массовый человек не созидает, даже если возможности и силы его огромны.

Заключение

В результате проделанной работы была рассмотрена философия рациовитализма Ортега-и-Гассета.

При рассмотрении данного вопроса были решены следующие задачи:

-      Дано понятие философии рациовитализма Ортега-и-Гассета;

-      Описана сущность «восстания масс» как неотъемлемой части рациовитализма философа;

-      Описаны этапы жизни человека из массы.

В каждый момент жизнь представляет собой проблему, большую или малую, которую нам следует решить, не оставляя решение другому, т.е. что она никогда не бывает разрешенной проблемой, а в каждый момент мы чувствуем себя вынужденными выбирать из многих возможностей. (Хотя нам не дано выбирать мир, в котором должна протекать наша жизнь, - какова доля ее фатальности, но мы обнаруживаем некое поле с жизненным горизонтом возможностей – такова доля ее свободы, следовательно, жизнь – это свобода внутри фатальности и фатальность внутри свободы.) Разве это не удивительно? Мы ввергнуты в нашу жизнь, и в то же время то, во что мы ввергнуты, мы должны сделать сами, отдавая себе в этом отчет, говоря об этом, создавая это. Или по другому: наша жизнь – это наше бытие. Мы только оно и больше ничего, - но это бытие не предопределено, не предрешено заранее, а мы должны определить его сами, мы должны решить, что мы будем.

Простые и устоявшиеся метафоры не менее истинны, чем законы Ньютона. В этих почетных метафорах, превратившихся в слова, по которым мы ходим все время, как по коралловому острову, заключена совершенная интуиция самых фундаментальных явлений. Так, мы часто говорим, что страдаем от «тяжести», что находимся в «тяжелой» ситуации. Тяжесть метафорически перенесена от физического объекта, когда на нас что-то висит и давит нас, на внутреннее состояние. И на самом деле, жизнь отягощает всегда, поскольку жить – это поддерживать самого себя, выносить себя и направлять себя. Ничто так не притупляет ощущения, как привычка, и, как правило, мы забываем об этой постоянной тяжести, которую мы тащим и которой мы являемся, - но когда случается что-то необычное, мы вновь чувствуем тяжесть. В то время как светило притягивает другое тело и не ощущает своей тяжести, живущий в мире является одновременно и тяжестью, и рукою, которая ее поддерживает. Подобным же образом «облегчение» восходит к «легче», т.е. к утрате тяжести. Отягощенный заботами человек идет в таверну искать облегчения – сбрасывает балласт, и воздушный шар его жизни весело поднимается.

Парадоксы жизни, согласно Ортеги

Огромной важности явление, с которым мы ознакомимся, уже было нами определено: жить – это постоянно решать, чем мы будем. Чувствуется парадокс, скрытый в этом определении. Бытие, которое состоит не столько в том, что есть, сколько в том, что будет, стало быть, в том, чего еще нет! Ведь это основной, нескончаемый парадокс нашей жизни.

Согласно Ортеги, если наша жизнь состоит в том, чтобы решать, что мы будем, хочется сказать, что в самих корнях нашей жизни кроется временной признак: решать, что мы будем, - стало быть, речь идет о будущем. И немедленно мы снимаем один за другим все щедрые плоды нашего исследования. Во-первых: наша жизнь – это прежде всего столкновение с будущим. Это другой парадокс.

Главное, в чем мы живем, - не прошлое и не настоящее; жизнь – это деятельность, устремленная вперед

Список литературы

1.                Ортега-и-Гассет Хосе. Восстание масс//Эстетика. Философия культуры. – М.: Юнити, 2003.

2.                Ортега-и-Гассет Хосе. Дегуманизация искусства//Эстетика. Философия культуры.- М.: Дрофа, 2002..

3.                Современная философия: Словарь-хрестоматия. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2003.

4.                Хосе Ортега-и-Гассет. Что такое философия? - М.: Наука, 2004.

[1] Хосе Ортега-и-Гассет. Что такое философия? - М.: Наука, 2004. – с. 41.

[2] Современная философия: Словарь-хрестоматия. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2003. – с. 255.

[3] Ортега-и-Гассет Хосе. Восстание масс//Эстетика. Философия культуры. – М.: Юнити, 2003. – с. 89.

[4] Ортега-и-Гассет Хосе. Восстание масс//Эстетика. Философия культуры. – М.: Юнити, 2003. – с. 111.

[5] Ортега-и-Гассет Хосе. Дегуманизация искусства//Эстетика. Философия культуры.- М.: Дрофа, 2002. – с. 199.

[6] Ортега-и-Гассет Хосе. Восстание масс//Эстетика. Философия культуры. – М.: Юнити, 2003.- с. 361.