1. Расцвет  социальной сатиры и юмора в творчестве Марка Твена

Юмор и сатира его молодых лет - это рассказы и очерки 60-х и начала 70-х годов:  "Простаки за границей" и "Налегке"; в написанных Твеном главах "Позолоченного века" завершаются его ранние опыты в  области социальной сатиры.  В художественном отношении почти все,  что создано Твеном в этот период,  характеризуется преобладающей ролью американского юмора.

Бурлящая  американская юмористика -  стихия  творчества раннего  Твена. Американские историки литературы именуют этот  жанр  западным или  неистовым юмором, а европейские исследователи сразу назвали американским. Американская юмористика родилась из фольклора, процветавшего главным образом на освоенных поселенцами в последнюю очередь западных окраинах США.  Там,  на границе или на  Западе,  этот фольклор отразил жизнь и  нравы самобытной и  примитивной, преимущественно фермерской цивилизации,  формировавшейся в  условиях суровой борьбы  за  существование.   Если  фольклор  границы  фиксировал  в   сочных гротескных образах  жестокость и  дикость  изображаемой жизни,  то  и  юмор, рожденный на  той же основе,  был "грубиянским" юмором.  Беспардонность всей этой    литературы   отражала   беспардонность   самой   окружающей   жизни, разнузданность буржуазной стихии, регулируемой одним только правом сильного. А бравурный ее оптимизм был агрессивным и резко индивидуалистичным. Фермеры, мастеровые,  торговцы, старатели - пестрый бродяжий люд американского Запада - жили надеждами на удачу,  которая вот-вот дастся в руки,  и взрывы грубого хохота заглушали стоны и  жалобы слабых и  гибнущих в  непосильной житейской схватке[1].

Наиболее неприглядные стороны этой жизни уже отходили в прошлое,  когда в  середине XIX  столетия молодая  литературная школа  на  Западе  стала  их пародировать, создавая американскую юмористику, мало в чем соприкасавшуюся с современной европейской традицией.

Достаточно  указать,   что  в   поэтике  американского  юмора  убийство рассматривалось как источник комических ситуаций.

В  повествовательной технике  американского юмориста господствовали два популярных  приема.   В  первую  очередь  это  -  гротескное  преувеличение, гипербола,  тяготеющая к комическому абсурду.  В других случаях это вопиющая недомолвка,   снова   ведущая   к   рассчитанному   на   комический   эффект несоответствию.  "Я  раскроил  ему  череп  и  похоронил  за  свой  счет",  - торжествующе сообщает герой одного из  рассказов раннего Твена,  которому не угодил часовой мастер.  В другом месте читаем: "Я прикончил его как гадюку и с  наслаждением содрал  с  него  скальп"  (речь  идет  о  чистильщике сапог, надерзившем  рассказчику).   Ни  часовщик,  ни  чистильщик  сапог  никак  не заслуживали такой  жестокой  расправы,  и  рассказчик  выступает  здесь  как кровожадный  хвастун.   Но  он  может  выступить  и  в  маске  бесстрастного хроникера.    Тогда   он   сообщает   о    жертве   убийства   с   фальшивой непринужденностью:  "На  рассвете его  нашли в  переулке,  где  он  спокойно дожидался приезда похоронных дрог".

Герой  "Журналистики в  Теннесси",  одного  из  известнейших  рассказов молодого Твена,  поступает помощником редактора в  газету  "Утренняя Заря  и Боевой Клич округа Джонсон" и знакомится с нравами своих местных коллег. Вот как он их рисует[2]:

"...В  дверях  появился  полковник с  револьвером армейского образца  в руке.

 Он сказал:

- Сэр,  я,  кажется,  имею честь говорить с презренным трусом,  который редактирует эту дрянную газетку?

- Вот именно.  Садитесь, пожалуйста... Кажется, я имею честь говорить с подлым лжецом, полковником Блезерскайтом Текумсе?..

Оба пистолета грянули одновременно. Редактор потерял клок волос, а пуля полковника засела в мясистой части моего бедра...  Они опять выстрелили.  На этот раз ни  тот,  ни  другой из  противников не  пострадал,  а  на мою долю кое-что досталось -  пуля в плечо. При третьем выстреле оба джентльмена были легко ранены,  а мне раздробило запястье.  Тут я сказал, что, пожалуй, пойду прогуляться...  Однако оба  джентльмена убедительно просили меня  остаться и

уверяли, что я нисколько им не мешаю."

 Дальше в  редакции "Утренней Зари" появляются новые посетители,  одни - из  друзей  газеты,  другие  ее  противники,  и  обстановка  становится  еще драматичнее.

"Началась  такая  свалка  и   резня,   каких  не  в  состоянии  описать человеческое перо,  хотя бы  оно  было и  стальное.  Люди стреляли,  кололи, рубили,  взрывали,  выбрасывали друг  друга из  окна.  Пронесся буйный вихрь кощунственной брани,  блеснули беспорядочные вспышки воинственного танца – и все  кончилось...   мы  остались  вдвоем  с  истекающим  кровью  редактором, обозревая поле битвы, усеянное кровавыми останками.

     Он сказал:

     - Вам здесь понравится, когда вы немножко привыкнете".

     Этот  заокеанский  юмор  не  мог  не  озадачить  европейских читателей, воспитанных на Диккенсе или Гоголе.

В  своих "Простаках за  границей" Твен на потеху американским читателям применил оружие  американского юмора  к  европейскому материалу.  От  "милых европейских реликвий" не осталось камня на камне.  Твен хохочет над римскими древностями,  над средневековыми замками,  над утонченными манерами парижан. Рассказывая о  своем пребывании в  Риме,  он  знакомит читателя со счастливо найденной им древней афишей,  извещающей о  гладиаторском бое,  и с газетной рецензией,  принадлежащей,  как он утверждает, древнеримскому репортеру. Оба документа составлены Твеном в  стиле  новейшей американской журналистики,  с широким использованием спортивного жаргона и рекламных приемов.

Твен  развлекает  своих  соотечественников,  выдумывая  неправдоподобно смешные истории из  европейского быта.  Он с  наслаждением описывает оторопь европейцев перед  лицом  свирепого американского юмора.  Когда американскому гостю в  музее показывают мумию фараона,  он  заявляет,  что не интересуется "подержанными покойниками", но если есть "хороший свежий труп", он готов его посмотреть.

Так   обстояло  дело   в   "Простаках  за   границей".   Однако  весьма знаменательно,  что в  написанной сразу же  вслед за  тем повести "Налегке", новой книге,  посвященной Америке (она имела и второе название - "Простаки у себя  дома"),  неистовый  твеновский  юмор  как  бы  сразу  утрачивает  свою разрушительную  направленность;   напротив,   он   полностью  дружествен  по отношению к изображаемой жизни и даже содействует ее прославлению.

Чтобы  понять  идейную сторону этих  противопоставлений Америки "старой Европе"  в  творчестве раннего  Твена,  надо  учесть,  что  в  "Простаках за границей" он  стремится задеть не  столько самих европейцев,  сколько тех из своих соотечественников, которые, как он полагает, не хотят отдавать должное оригинальности и самостоятельности американской культуры.

 Здесь надо  отметить,  что  в  этом  вопросе Твен  в  значительной мере разделял заблуждения,  которые исповедывала в  ту  пору общественная мысль в  США.

Споры  в  оценке путей  американской культуры отражали более  серьезные разногласия в оценке путей развития американского общества в целом.  Споры в Америке шли,  по сути,  о том, пойдет ли американская жизнь по тому же пути, что и  жизнь в  Старом Свете,  в  Европе,  станет ли американская буржуазная демократия  ареной  классовых  столкновений и  социальных  невзгод.  Или  же исторически  обусловленное отсутствие  в  США  экономических и  политических институтов   феодализма   обеспечит   американской   буржуазной   республике безболезненный социальный прогресс.

Молодой Твен ни по своей образованности, ни по обстоятельствам жизни не был  подготовлен  к   тому,   чтобы  стать  критиком  буржуазного  общества, обгоняющим свое время. Рисуя с сочувствием нищету неимущих классов в Европе, он  в  то  же  время рассматривает бедность у  себя на родине,  в  США,  как нетипичное  и  преходящее состояние.  Противоречивость созданного им  образа "американского простака",  в  котором демократическая тенденция сочетается с некритическим взглядом  на  буржуазные идеалы,  отражает  идейные  трудности молодого писателя: он сам не умеет пока еще отличить демократическую позицию от  буржуазной,   точку  зрения  американских  трудящихся  от  точки  зрения американского предпринимателя-капиталиста.

При том молодой Твен далек от намерения замалчивать недостатки в  жизни своей  страны.   Уже   самые  первые  его  опыты  в   области  обличительной журналистики показали огромные возможности Твена как сатирика-реалиста.

2. Сатира и юмор Марка Твена в последние годы жизни

Открыто объявив себя антиимпериалистом, писатель создал в начале XX в. десятки произведений, в которых поработители туземных народов и милитаристы - американские, английские и прочие - изображены с ядовитой издевкой.

Со всей мощью своего всепобеждающего темперамента Твен проклял ту наполненную кровью купель, из которой вышел империализм США. В его произведениях чувствуется желание истребить злодеев, недругов народа при помощи единственного доступного ему оружия - всеуничтожающего смеха. Твен писал, что подорвать ложь можно лишь при помощи смеха - ведь "перед смехом ничто не устоит".

И в произведениях последних лет его жизни было все больше сатирического смеха, который не дает пощады, смеха, который бьет прямо в цель. Рассказы, памфлеты, притчи, созданные Твеном в этот период, били произведениями борца, не утратившего ни остроты зрения, ни способности наносить сокрушительные удары.

Одно из самих крупных и сильных творений Твена, относящихся к концу его жизни, - повесть "Таинственный незнакомец".

Действие повести разворачивается в средневековой Австрии. Но нет никаких сомнений: писатель создал аллегорическое произведение, рассказывающее об американской современности. Трагическая деградация родины писателя запечатлена в "Таинственном незнакомце" с еще большей решительностью и настойчивостью, в еще более устрашающей форме, нежели в рассказе "Человек, который совратил Геддиберг".

Перед вами возникает мир, в котором правит сатана, мир, где именно его желания определяют ход событий, где все сущее - результат воли всемогущего и лишенного совести дьявола. А люди, каковы бы ни были их нравственные качества, жалки и ничтожны.

Такое восприятие жизни Твеном объяснялось не только личными невзгодами, которые выпали тогда на доля" сатирика, - болезнями, смертью родных и денежными затруднениями. Дело было прежде всего в том, что писатель, потрясенный до глубины души злодеяниями империалистических держав, неслыханно возросшей и пагубной властью чистогана в американском обществе, а также явной неспособностью, как ему казалось, народных масс дать отпор силам зла, не мог не глядеть на мир с горестным чувством. А поскольку Твен не обладал вполне ясным представлением о ходе и смысле исторического развития, ему и начинало нередко казаться, будто бы во всем дурном повинна сама сущность человека - его убогое "естество"; его извечная духовная слабость и нравственная нищета[3].

Все это достаточно отчетливо ощущается в "Таинственном незнакомце". Но в этой повести наряду с мизантропическими философскими раздумьями привлекают внимание также и вполне очевидные сатирические обличения реальной сути денег и империалистических войн. Золото, подчеркивает Твен, "блещет позорным румянцем", а завоеватель никогда "не начинал войну с благородной целью".

Зачинатели захватнических, империалистических войн вызывают у писателя испепеляющую ярость. Вся капиталистическая цивилизация зачастую "представляется ему источником несчастий, бед, трагедий для обыкновенного человека, для труженика.

Было время, когда цивилизация XIX в. казалась писателю иной - достойной, благородной. В неопубликованном предисловии Твена к роману "Явки из Коннектикута при дворе короля Артура" есть, например, такие слова: "Если кто-либо склонен осуждать нашу современную цивилизацию, что ж, помешать этому нельзя, но неплохо иногда провести сравнение между ней и тем, что делалось на свете раньше, а это должно успокоить и внушить надежду".

Не случайно, однако, писатель так и не напечатал свое предисловие. Вскоре после издания романа о Янки Марк Твен стал отзываться о современной цивилизации весьма скептически. Можно и должно сказать даже гораздо сильнее: буржуазная цивилизация начала вызывать у Твена, так любившего технику, явное отвращение. Ибо она, по мнению писателя, подминает человека, уродует его. С этим-то и сопрягаются те полные крайнего раздражения характеристики, которые он дает теперь "человеческой расе", роду человеческому.

Но действительно ли писатель стал питать ненависть ко всем людям, а также к созданиям их рук и мозга? Есть все основания в этом усомниться. Гнев Твена в конечном счете обращен не против человека как такового, а против властителей жизни в США, превративших страну в центр злодеяний и эксплуатации. Ненависть Твена - это ненависть к капиталистам, использующим успехи цивилизации для того, чтоб нести жителям колониальных стран, американским неграм и беднякам любого цвета кожи угнетение, тяжелый труд, болезни и смерть[4].

Среди твеновских произведений, написанных в первом десятилетии XX в., есть много памфлетов. Каждый из них был вызван к жизни конкретными - и мрачнейшими - обстоятельствами социальной жизни страны, фактами империалистической политики. Твен бичует американских миссионеров - агентов милитаризма ("Человеку, Ходящему во Тьме"), рассказывает о трагической судьбе чернокожих в США ("Соединенные Линчующие Штаты"), с презрительным смехом рисует русского самодержца ("Монолог царя"), пригвождает к позорному столбу убийцу сотен и тысяч туземцев Африки ("Монолог короля Леопольда в защиту его владычества в Конго"). В этих и других антиимпериалистических памфлетах возникает бесконечное множество остроумнейших ходов, которые свидетельствуют о неисчерпаемой сатирической изобретательности писателя, о том, что он является в американской литературе достойным продолжателем бессмертных традиций Свифта.

И Твен не только предает анафеме тех или иных политиков, ответственных за захватнические действия империалистических держав, - он зачастую вскрывает первоосновы общественники порядка, сделавшего возможными эти чудовищные явления.

Остановимся, например, на памфлете "В защиту генерала Фанстона". Это произведение представляет собою полное неожиданных иронических выпадов обличение изощренного аморализма реального американского генерала Фанстона. Но Твен не ограничивается этим. При посредстве серии причудливых и дерзких парадоксальных поворотов автор приводит читателя к мысли, что центральный персонаж произведения не просто монстр, а плоть от плоти военщины США, живое воплощение коварства и жестокости всей когорты империалистических хищников. Поток остроумных и едких сопоставлений позволяет Твену убедить нас: в Америке уже установил свое господство "фанстонизм", то есть широко разветвленная система, в основе которой - низкий обман, гнуснейшее предательство, готовность убивать тех, кому пожимаешь руку, кто спасает тебя от голода. "Фанстонизм" стал в США основой не только подготовки военных кадров, но и "воспитания" молодежи в целом.

Преступления американских империалистов заставили Марка Твена задуматься, куда в конце концов приведет его родину та дорога, на которую она вступила на рубеже XIX и XX веков.

Среди сочинений сатирика, созданных им в последние годы жизни и известных нам только в отрывках, есть наброски своего рода фантастических или, вернее, сатирико-фантастических рассказов, в которых дано синтетическое представление о том, что ждет Америку в будущем. Великий сатирик поставил себе задачу предостеречь современников от опасности, к которой может привести дальнейшее усиление в США власти монополий и военщины. Этому посвящены и лучшие произведения современных писателей-фантастов США (влияние Твена здесь явно ощущается).

Марк Твен угадал (и это было идейно-художественным открытием огромного значения), что жадность империалистов может привести к полному уничтожению всех демократических институтов в США, к превращению страны в своего рода деспотическую монархию. Об этом говорится, например, в незаконченном произведении, получившем название: "Два фрагмента из запрещенной книги, озаглавленной "Взгляд на историю, или Общий очерк истории". Здесь прямо сказано, что "Великую республику", то есть США, невозможно спасти, поскольку в стране восторжествовал торгашеский дух и каждый стал "патриотом" лишь собственного кармана. В результате правительство окончательно попало в "руки сверхбогачей", а это значит, что хозяином, диктатором Америки в состоянии стать ловкий демагог-фашист.

Твен создает образ такого недруга простого народа, притворяющегося выразителем его воли. Демагог (он когда-то был сапожником и претендует на "демократизм") в конце концов и устанавливает в США монархию. В результате гибнет то, что для писателя служило наиболее очевидным свидетельством превосходства его родины - этой республики - над странами Европы, где еще до сих пор кое-где существуют короли и монархи. Америка, по Твену, становится такой же тиранией, как и любое другое государство мира, где царит феодальный уклад, где сохранился "старый режим".

Сатирическую окраску этому произведению (вернее, серии набросков для него - нам еще неизвестно, что именно собирался писатель создать из отдельных пассажей) придает, в частности, то обстоятельство, что "Запрещенная книга" задумана как повествование, которое ведет человек будущего, рассказывающий о прошлом, то есть прежде всего об Америке начала XX в.

И вот читатель узнает, что все завоевания американской демократии давным-давно утрачены, а в США наступили дни черной реакции.

Многозначительный факт: началом конца демократии в США в изображении писателя становится именно превращение его родины в империалистическую державу.

Итак, былые иллюзии Твена таяли все быстрее, а его сатира приобретала новый размах, новую мощь. Писатель теперь высмеивает не только отдельные недостатки и уязвимые стороны буржуазного общества - он дает понять, что развитие капиталистической цивилизации завело американское общество в политический и нравственный тупик.

Разбиты, разрушены все надежды на благополучное развитие американской демократии, на ее поступательное движение, движение вперед. В одной из записных книжек сатирика появляется страшное предположение, что еще до конца XX в. в США будет установлена власть инквизиции и наступит "век тьмы". А это значит, что поре успешного развития науки и техники в Америке придет конец. Между тем Европа, добавляет писатель, станет республиканской и именно там наука достигнет процветания[5].

Хотя Твен почти всегда отзывался с насмешкой о церковниках, о религиозных догмах, в конце жизни он стал выражать свои атеистические взгляды даже настойчивее прежнего (например, в "Письмах с земли" или в "Путешествии капитана Стормфилда в рай"). Для этого были свои причины - в боге писатель все чаще видел теперь символ неправедных порядков.

Твен уже весьма широко известен как блистательный юморист, который внес в сокровищницу мировой литературы вклад огромной эстетической ценности. Но еще не получил должного признания не менее важный факт: он был также одним из величайших сатириков всего мира. Показывая в сатирически утрированном, нередко гротеском виде реальные уродства капиталистического строя, Марк Твен с замечательной и предельной ясностью дал понять: образ жизни, основой которого является скопидомство, стяжательство, алчность, лишен будущего, обречен. Необходимы иные дороги, иные цели, иные горизонты.