Современная ситуация, получившая в России название “переходного периода”, обострила культурные проблемы. Разнонаправленные процессы культурного расслоения и культурной однородности, отмеченные повсеместно, формируют новое отношение к национальным культурам, традициям, прошлому в целом. Для национальных сообществ актуализируется задача сохранения и передачи культурного богатства нации, осознается назначение культуры быть, сознательной борьбой с мировым уравниванием.

Немецкоязычный термин “постсовременность” означает буквально “то, что следует за современностью”. Он тождественен понятию “постмодернизм”, чаще употребляемому в искусствоведении. Впервые это понятие было зафиксировано в 1917 году, но широкое использование приобрело в 60-е годы, благодаря работам французского философа Ж. Лиотара. В отечественной литературе явление постмодернизма активно дискутируется последние десять лет как осмысление опыта культурного развития стран Запада. В культурном плане постмодернизм — это рефлексия по поводу художественного авангарда  (модерна) 10-20-х годов XX века как эстетического феномена, а также художественная практика, распространенная в современной литературе, живописи, кинематографии. Если в 60-е годы постмодернистское миропонимание было актом личного самостояния отдельных представителей культуры, то сегодня это факт массового сознания, не мода, а атмосфера, отрефлексированная философией.

Если западный постмодерн — результат свободной интеллектуальной и стилевой игры, итог имманентного развития многомерной и внутренне противоречивой культурной семантики специализированной сферы, то российская — жестокая необходимость переходного периода, результат ов многом непредсказуемого, сложного и конфликтного взаимодействия специализированных, обыденных, институциональных и спекулятивных форм культуры, напряженно сосуществующих и борющихся в едином смысловом пространстве современности[1]. Именно в этом контексте должно быть осмыслено творчество 70-90-х гг. таких разных писателей, как И. Бродский, Вен. Ерофеев, В, Катаев, В. Аксенов, Т.Толстая, Э. Лимонов, В. Пелевин и др. Характернейшим литературно-философским и публицистическим явлением этого времени явился “Бесконечный тупик” Д. Галковского, выдержанный в традициях мозаично-эпатажных повествований В. Розанова (“Уединенное”, “Опавшие листья” и т.п.) и так же, как сочинения Розанова, обращенный в свою современность.

Еще более наглядно намеренный эклектизм взаимоисключающих идеологий и стилей можно наблюдать в изобразительном искусстве “соц-арта”, представляющем собой вызывающий коллаж советской символики и эмблематики, включая знамя и герб СССР, знаки “качества”, серпа и молота и т.п. рядом с западными, по преимуществу американскими символами: кока-колой, долларом, Микки-Маусом и др., скомпонованными в духе пародийно утрированных композиций, персонажей с обыгрыванием соответствующих текстов.

Несовместимые по значениям и происхождению феномены культуры оказываются совмещенными в нашем сознании как ценности и смыслы. Складывающаяся таким образом “картинка” наглядно реализует модель “постмодернистского дискурса”. Все оценки и интерпретации поменялись, перепутались, сдвинулись с привычных и традиционных мест. Всеобщая переоценка ценностей коснулась не только социальных или политических сторон жизни, но и нравственности, художественной культуры. Не случайно в СМИ, в учебных заведениях, на различных диспутах последнее время можно встретить прямо противоположные интерпретации и оценки творчества М. Горького и В. Маяковского, М. Шолохова и А. Толстого, направленные на дискредитацию или реабилитацию этих или иных писателей. При этом и хулители, и апологеты названных деятелей культуры не склонны к подобному разбросу оценок в отношении недавно лишь осмысленных в своем подлинном творческом масштабе Е.Замятина, М. Булгакова, А.Ахматовой и т.д.

Еще показательнее сегодня отношения с отечественной классикой. В тоталитарные времена все было ясно: Л. Толстой — “зеркало русской революции”, Достоевский — “архискверный” (в своей основе); Пастернак, Ахматова, Цветаева прошли “сложный путь” и совершали “серьезные ошибки”, за которые и поплатились, Бродский — известный тунеядец и эмигрант, а Кандинский и Малевич не умели рисовать[2].

Теперь же Пушкин и Розанов, Толстой и Солженицын, Репин и Кандинский, Маяковский и Бродский объединились в одной культурной парадигме, как “наше все”. Соединение несоединимого — это настоящий постмодернизм.

Если представить весь этот “полифонизм” интерпретаций, суждений, оценок одних и тех же явлений культуры (в том числе классической) с разных, нередко противоположных точек зрения в виде некоего “круглого стола”, то станет ясно, что никакого “диалога” у собеседников не получится: идет “базар” — кто кого перекричит и какой “ярлык” наклеит. Общеизвестно, что любой плюрализм — политический, социальный, культурный, религиозный — это всегда конфликт, диссонанс, борьба. Так было и в Серебряном веке русской культуры, и в эпоху “культурного нэпа” 20-х гг., и в послесталинскую “оттепель”.

Но нынешняя ситуация чревата особенной остротой, нетерпимостью противоборствующих сторон (вызывающая, скандальная нетерпимость большевиков или футуристов в предреволюционные годы компенсировалась их сравнительной малочисленностью, а значит, сходила за экстравагантные выходки). В нынешней социокультурной ситуации ставший массовым плюрализм осложнен столь же широко распространенной, массовой нетерпимостью (нередко фундаменталистского толка) и столь характерной для неправового государства и бесправного народа общей вседозволенностью. Этот узел поистине трагически неразрешимый, даже безысходный; благодаря ему в обществе расцветают не только коррупция и терроризм, но и коммерциализированная политика, и криминализованная экономика, и развлекательная культура, а жизненно необходимые решения блокируются противостоянием конфронтирующих социальных, политических, финансово-экономических, культурно-идеологических сил.

Изменился и характер дискуссий (политических и художественных, научных и философских, религиозных и житейских): многоголосие частных правд привело к самоустранению не только общей истины, но и единого смыслового контекста, к разрушению единства проблемного и ценностно-смыслового поля обсуждаемой реальности. Мировоззренческие разногласия и отсутствие видимых целей консолидации познавательных или организационных усилий, равно как и создания условного идейного “ансамбля” участников культурно-специализированного диспута привели к превращению любого содержательного диалога в подобие вполне безответственного, чисто развлекательного “ток-шоу”, т. е. публичной “болтовни”, показательного “трёпа”. Различные специализированные формы культуры усредняются, унифицируются, популяризируются, фактически, растворяясь в массовой культуре.

Возвращение наследия тоталитаризма как ответ на ностальгические воспоминания о “старых добрых” советских временах и “аннексия” России западной массовой культурой важны сегодня и как фон полемического отталкивания, и как стимул для творческого поиска (“преодоление пройденного”), и, наконец, как “плавильный материал”, “руда” для культурного развития. В дальнейшей отечественной культурной истории будут иметь место и преодоление, и использование, и творческое развитие наличного “вещества культуры”. А “постмодернизм” современной эпохи приучит нас видеть контрасты совмещенными не столько для того, чтобы “примирить непримиримое”, но чтобы относиться ко “всему этому” прагматично: лишь как к исходному материалу культурно-исторического развития и творчества или правилам культурной игры.

Традиции монополизма в культуре (в период политического владычества в эпохи “безвременья”) оборачиваются победой прагматиков культурного бизнеса: процветает культурная индустрия; множатся безликие, но читабельные детективы и триллеры, сериалы и “мыльные оперы”, худо публицистические сенсации на исторические темы, воздвигаются монументальные архитектурные сооружения, поражающие своим масштабом, но не эстетическими идеями или художественной формой, побеждают идеи и принципы массовой культуры. Здесь особенно характерны феномены “А. Марининой”, “3. Церетели”, “Б. Краснова”, “И. Крутого”, популярных теле- и радиоведущих, например, “А. Невзорова”, “Л. Якубовича”, “Н. Фоменко”, “В. Пельша” и др. Причем важны именно не те или иные отдельные личности, а сами феномены шоу-индустрии и массового восприятия — клише, клипы, имиджи[3].

Культурные деятели того или иного рода объединяются между собой не по идейному или стилевому принципу, как это происходило в “групповщинах” 60-70-х гг. (стилевые художественные течения, жанровые и тематические объединения, секции творческих союзов и пр.), а по коммерческим или популистским соображениям. То же, только менее явно, происходит в науке, философии и даже религии: и коммерциализация, и прагматизм, и популизм, и безвкусный “мещанско-купеческий” размах, и худосочная бедность, инициированные идейной ущербностью и хроническим недофинансированием культуры, карьеризмом и конформизмом бездарностей и жалкой неприспособленностью к рыночным отношениям “вненаходимых талантов”.

Сосуществование разных авторов и их литературных, философских, научных, публицистических произведений в современном смысловом пространстве уже само по себе составляет жестокую постмодернистскую “драматургию” русской постсоветской культуры.

В эпоху многозначной российской постмодернизации выдвигается непредвиденная, но насущная для нынешней российской культуры задача. Задача эта связана с осмыслением и достроением глубинной внутренней связи постмодернизирующейся России с наследием традиционных культур и с новоевропейской культурой самосознания, включая и российскую ее ветвь. Задача компенсации культурных потерь и насыщения глубинных потребностей культурной преемственности, задача поддержания культурной укорененности (а, стало быть, и перспективной динамики роста) нынешней, постмодернизирующейся России, требует не только интеллектуалов-спецов, но именно интеллигентов, то есть людей, сочетающих в своем внутреннем опыте немалые знания с развитой нравственной мотивацией. Эта задача непреложна. Такого рода “микрокосмогоническим” человеческим материалом, потребным для этой задачи, Россия пока еще располагает и отчасти воспроизводит его[4].

Недопустимо сводить российскую действительность к одним лишь явлениям “великой криминальной революции”. В стране разбужены (особенно среди молодежи), мощные силы выживания, а вместе с ними — и силы регенерации экономической, политической и культурной жизни людей. И зачастую — в условиях нечеловеческих. Ибо людьми движет не только императив выживания, но и своеобразно выявившийся в эпоху постмодернизации, в эпоху многообразных и лабильных связей, императив самоосуществления, причем такого самоосуществления, которое не вполне вписывается в привычные рамки и мыслительные штампы замкнутых локальных общин или крупных “рационально-бюрократических организаций[5]. Так или иначе, раскрытый выше, или, если угодно, деконструированный постмодерн-контекст нынешней российской истории вселяет некоторую надежду на возможную нормализацию, на возможное упорядочение жизни, когда Россия посттоталитарная мало-помалу, со срывами и болью, но все же начнет превращаться в Россию свободную и правовую.

Список использованной литературы

1.     Кондаков И.В. Культура России. Часть 1. Русская культура: краткий очерк истории и теории: Учебное пособие для студентов вузов. — 2-е изд., испр. — М.: Книжный дом “Университет”, 2000. — 360 с.

2.     Культурология: Учебное пособие для студентов высш. уч. зав./ Под ред. А.И. Шаповалова. — М.: Гум. изд. центр ВЛАДОС, 2003. — 320 с.

3.     Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис — 1997. — № 4.

4.     Рашковский Е.Б. История российская — через призму постмодерна // Постиндустриальный мир и Россия. М., 2001.

5.     Рашковский Е.Б. Опыт тоталитарной модернизации России (1917-1991) в свете социологии развития // МЭиМО. — 1993 — № 7.

---

[1] Кондаков И.В. Культура России. Часть 1. Русская культура: краткий очерк истории и теории: Учебное пособие для студентов вузов. — 2-е изд., исп. — М., 2000. — с. 309.

[2] Кондаков И.В. Культура России. Часть 1. Русская культура: краткий очерк истории и теории: Учебное пособие для студентов вузов. — 2-е изд., исп. — М., 2000. — с. 312.

[3] Кондаков И.В. Культура России. Часть 1. Русская культура: краткий очерк истории и теории: Учебное пособие для студентов вузов. — 2-е изд., исп. — М., 2000. — с. 314.

[4] Рашковский Е.Б. История российская — через призму постмодерна // Постиндустриальный мир и Россия. М., 2001.

[5] Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис, M., 1997, № 4.