1. Происхождение и сущность морали

С первого взгляда мораль выглядит как некоторые правила поведения. Правила отношения к другим людям, к обществу и к самому себе. В любом случае они формулируются в повелительном наклонении: "будь таким!" или "не делай так-то!". Это указания не на то, что есть, а на то, как должно быть и каким должно быть. Свойство морали требовать определенного поведения называется императивностью (от лат. imperative -повелевать).[1]

Какие же требования предъявляет мораль? От самых простых: уступи место старшему, подними упавшего - до обобщенных: поступай по отношению к другим так, как хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе. И до вовсе абстрактных: делай добро! Решать, что такое добро и как, собственно, его сделать, надо всякий раз конкретно и самому. Если же искать в моральных нормах рецепты на все случаи жизни, то рискуешь попасть впросак. Потому большинство заповедей морали носит обобщенный, мировоззренческий характер. Это только обычай регламентирует все детали поведения. Это право, как известно, стремится сформулировать свои статьи предельно четко и строго, не оставляя лазеек ни для кого.

Если продолжить сравнение с правом, то оно регулирует вполне определенные сферы отношений. Что же касается морали, то ни единый шаг человека не остается без ее внимания, нет ничего, чего бы нельзя было оценить с моральной точки зрения. Так, если Вы собрались с другом в кино, но не сдержали обещания, то закон смотрит на это равнодушно, считая сие частным делом. Моральное же чувство сразу говорит, что так поступать негоже. То есть мораль всепроникающа, она предъявляет свои права даже Робинзону на необитаемом острове, говоря ему: выполняй обязанности перед самим собой, сохраняй человеческий образ, будь человеком.

Как же контролируется соблюдение моральных правил? Для поддержания правопорядка есть соответствующие органы: прокуратура, милиция, суд. Для поддержания же нравственного уровня специальных органов нет. Эту функцию берет на себя общественное мнение, которое образуется и семьей, и средствами массовой информации, и "кумушками" на лавочке у подъезда. Но уже на примере "кумушек" видно, что общественное мнение далеко не всегда справедливо и совсем не служит гарантом нравственности. Кроме того, разные общественные группы могут предъявлять существенно различные требования. Как тогда быть? Вот и оказывается, что личность сама должна выбирать свой путь. Никакой внешний контроль не действителен. Получается, что нравственная личность сама в конечном итоге определяет, как должно поступать. Не порождает ли это произвола в поступках и субъективизма в мыслях: что хочу, то и ворочу? Нет. Ведь очевидно, что нравственный человек делает не лишь бы что, но нечто правильное, достойное. И это всеобщее правило является в то же время его личным убеждением. Как же это происходит? Чтобы это понять, приходится перейти от безусловных признаков морали к ее внутренне противоречивой природе, к ее антиномическим свойствам.

Первое противоречие в рассуждений о морали возникает тогда, когда мы задаемся вопросом о происхождении правил нравственности. Кто их автор? Казалось бы, общество требует от личности поведения, соответствующего своему устройству. Но само общество может быть плохо устроено и руководствоваться совершенно аморальными принципами. Вряд ли личность должна уважать "мораль" тоталитарного государства или "мораль" общества бандитов. Давно известно, что высоконравственные люди чаще всего противостоят косным нравам окружающей среды. Потому создается впечатление, что человек - сам себе моральный авторитет и руководствуется своим субъективным мнением по поводу добра и зла. Мораль тут предстает как личная позиция, нравственное отношение конкретного человека к действительности. Ведь сам по себе мир не добр и не зол, только по отношению к нам он становится таким. Значит, только мой выбор делает требование истинно моральным, только личное восприятие делает его значимым. Для каждого человека его моральные взгляды - это свободно избранные, никем не навязанные идеи.[2]

Однако это не мешает нам осуждать безнравственного человека за его идеи, словно нам известна какая-то "истинная" точка зрения на жизнь. Так же и нравы, сложившиеся в обществе, мы бесконечно ругаем за то, что они далеки от идеала, словно идеальная мерка у нас в руках. В этом смысле нравственные заповеди имеют объективное значение, это нечто правильное, это некоторые устои жизни, не зависящие от склонностей и предпочтений как индивида, так и группы. Моральное и аморальное разделяются по не зависимым от субъективных вкусов критериям. Иначе все нравственные позиции оказались бы равно хороши, а потому вы бор лишался бы смысла. Потому, придерживаясь тех или иных воззрений, мы считаем, что они не просто нравятся нам, но что они еще и правильные. Что же гарантирует эту правильность? В свое время И. Кант, размышляя над таинственными свойствами нравственного требования, пришел к мысли, что в морали люди действуют так, как если бы существовал Всевышний, кто дал нам эти заповеди и отвечает за их истинность. Однако "как если бы" еще не значит "на самом деле". Ведь у человечества есть разные боги и разные заповеди, а что делать атеистам - и вовсе непонятно. С одной стороны, вера в бога дает гарантии нравственности, а с другой - разрушает их.

Всякая религия проповедует любовь к ближнему, но прежде нее - любовь к богу. Значит, ближним можно пожертвовать во имя идеи. Всякая религия считает мир несовершенным, таким, в каком ни справедливость, ни счастье, ни добродетель не могут восторжествовать. Мораль же неизменно настаивает на том, что "царство Божие (нравственность) внутри нас", а не вне мира. Вера в справедливость за гробом разрушает уверенность в возможности земной справедливости. Мораль утверждает величие человека, она призывает его быть достойным своего высокого предназначения. Религия же не может не считать, что превыше всего - бог, а человек относительно ничтожен. Наконец, религиозный и моральный человек руководствуются разными мотивами поведения. Одно дело поступать, "как бог, велел", то есть по внешнему указанию. А другое дело - потому, что так поступать должно и само по себе хорошо.

Моральный закон формулируется так, словно у него вообще нет автора, в том числе и божественного, словно он исходит от каждого и ниоткуда, не опирается ни на чей авторитет. Ибо всякая авторитарность ограничивает свободу и личный выбор. Несмотря на то, что мораль существует в повелительном наклонении, повелителя на самом деле нет. Так между полюсами объективного значения и субъективного восприятия существует такое свойство морали как безличность ее закона. "Требовательность" морали к человеку - это только видимость гнета; ограничение его свободы нормами - мнимое.

Вопрос о детерминации в морали, то есть о причине нравственных действий всегда интересовал философов. С одной стороны, мораль сама является причиной. Она заинтересовывает человека внешним признанием, одобрением общественного мнения. Но любое выяснение "причин" нравственного поступка недостаточно, ведь тогда можно было бы дергать за эти причины, как за ниточки, и добиваться нужного поведения. На деле же в морали человек способен поступать вопреки обстоятельствам, логике, общественному мнению, своим привычкам, вопреки любой причине, т.е. совершенно свободно. Эта свобода, известная автономия личности - величайшее достоинство морали. Благодаря ему можно преодолевать не только неблагоприятные обстоятельства, но и дурные нравы, а также собственную психическую природу.

Получается, что нравственное поведение вообще не имеет видимых причин и ничем не определено. В этом мире нас все подталкивает к злу, а к добру ничто не побуждает, кроме самой свободы. Свобода - это не просто противостояние внешней причине, она сама и есть подлинная причина нравственных поступков. Свобода составляет как бы нравственную обязанность человека. Она не подарок, а скорее бремя, которое надо нести, если хочешь быть человеком. Но иго свободы - благо, и бремя ее легко, когда живешь моральным духом. Стара, как мир, истина, что только тот, кто добр, - свободен: от корысти, от страха, от условностей, от догм. По свободной воле я делаю добро, которое воплощается в жизнь, моим усилием утверждается как закон этой жизни, как главная причина событий моей судьбы. Свободная причинность - наиболее сложное, удивительное свойство морали.

Итак, сквозь поверхность моральных явлений проступает подлинная сущность морали, из игры противоположностей складываются ее уникальные свойства:

1) безличность нравственного закона;

2) всеобщий характер и универсальность нравственного требования;

3) незаинтересованность морального мотива, непрагматичность моральной цели;

4) нравственное равенство и нравственное единство человеческого рода;

5) свободная причинность.

2. Историческое развитие морали

На мораль решающее влияние оказывает характер общества, переживаемая эпоха, господствующая социокультурная среда. Одно дело мораль в традиционном обществе, где главное – это инерция сознания и поведения. Совсем другая ситуация возникает с переходом в эпоху техногенных цивилизаций. Иными словами в морали живут эпохи особенности культурного наследия и традиций, раскрываются биологические черты наций и рас. В традиционном обществе нет отдельных групп, все слиты коллективно. Осознание человека личностью, членом группы, противопоставления морали одного морали другого еще не происходит. Различие личного и общественного отсутствует, и все, что было вне традиционного общества, было вне закона.

В эпоху традиционных обществ была характерна неразделенность морали. Особенно четко это проявилось, да и продолжает проявляться в наиболее устойчивых районах традиционализма – на Востоке. Конфуций видел в самосовершенствовании основу хорошего управления, не верил в регулирующую силу закона. Он считал, что народ будет избегать его, при этом не испытывая стыда. Добродетель объявлялась единственным, что может подчинять людей порядку, так как с добродетелью народ будет знать стыд. Лао Цзы классифицировал типы правления на основе критериев, объединяющих нравственность и результативность. Лучшим называлось правление, которое как бы не замечается, настолько оно плавно и естественно. Уступает ему правление, поддерживаемое восхвалениями мудрости решений правителя. Плохое правление основано на страхе подчиненных. И совсем негодное если вызывает презрение.

Самыми знаменитыми западными концепциями морали являлись концепции Канта, Ницше, В.Соловьева.

 Ницше, может, и грубо, но прямо в глаза лепил правду о природе человече­ского зла. Ницше и Достоевский почти достали до гнилой утробы человечишка, до того места, где преет, зреет, набирается вони и отращивает клыки спрятавшийся под покровом тонкой человече­ской кожи и модных одежд самый жуткий, сам себя пожирающий зверь. А на Руси Великой зверь в человеческом облике бы­вает не просто зверем, но звериной и рождается он чаще всего покорностью, безответственностью, безалаберностью, желанием избран­ных, точнее, самих себя зачисливших в избранные, жить лучше, сытей ближних своих, выделиться среди них, но чаще всего — жить, будто вниз по речке плыть.[3]

Высказывание Ницше нельзя воспринимать однозначно, так как его творчество глубоко и многогранно. Хотя его высказывания о морали в основном ругают нравственные устои общества это не свидетельствует  о их ненужности в его понимании. Так его произведения являются резкими, в то же время сам философ был очень спокойный и вежливый.

Он отвергает мораль сформированную прогнившим обществом, которое использует ее для своих нужд, но ценит высокую внутречеловеческую нравственность благородных личностей.

Суть трагедии Швейцер видит в утрате перво­начальной связи миро- и жизне-утверждения с этическими идеалами. В результате этого воля к прогрессу ограничи­лась стремлением лишь к внешним успехам, росту благо­состояния, простому накоплению знаний и умений. Культура лишилась своего исконного и самого глубокого предназначения — способствовать духовному и нравст­венному возвышению человека и человечества. Она поте­ряла смысл, потеряла ориентир, который позволяет от­личать более ценное от менее ценного. Это очень важный момент в философии культуры Швейцера: мировоззрение миро- и жизнеутверждения только тогда становится под­линной культуротворящей силой, когда оно соединено с этикой.

Этико-нормативная программа Альберта Швейцера исходит из предпосылки, что между добродетелью и сча­стьем не может быть синтеза, гармонии. Конфликт меж­ду ними снимается через субординацию. Существует то­лько два варианта такой субординации в зависимости от того, что берется в качестве главной ценности — до­бродетель или счастье. Ни один из этих вариантов не удовлетворяет человека, а вместе они невозможны. Чело­век не может согласиться на то, чтобы жить только для других. Человек не может согласиться на то, чтобы жить только для себя. И то и другое противоестественно, учитывая двуединство человека, его промежуточное по­ложение между животным и богом. Вместе с тем человек не может сделать так, чтобы он одновременно жил и для других и для себя. Альберт Швейцер предложил ориги­нальное решение этой этической головоломки, состоящее в том, чтобы конфликтующие человеческие стремления развести во времени, удовлетворив тем самым властные претензии каждого из них. Если счастье и добродетель никак не хотят уступить первенство друг другу, комп­ромисс может состоять в том, что какое-то время главен­ствует счастье, а какое-то время — добродетель. Говоря более конкретно, первую половину жизни человек может и должен жить для себя, по законам счастья, а вторую половину — для других, по законам добродетели. И чем лучше человек послужит себе (разовьет свои силы, спосо­бности), тем лучше он сможет служить другим людям. В этом смысле первая — порочная, "языческая" — поло­вина жизни является подготовительной ступенью ко вто­рой — добродетельной, христианской — ее половине.

По Канту, основа нравственности – категорический императив. В ос­нове любых нравственных оценок лежит категорический импе­ратив — основной закон этики Канта. Императив есть форма повелений, связанная с категорией должного. Категорическим императивом философ называет такую форму повеления, которая представляет собой действие как бы ради него самого, отношения к другой цели. Императив не связан со стремление к пользе или счастью людей, он носит строго формальный априорный характер и имеет форму заповеди, безусловной, обя­зательной для всех людей. Категорический императив формулируется следующим образом: поступай так, чтобы максима (основной принцип) твоей воли во всякое время могла бы служить принципом всеобщего законодательства. Этот принцип носит отвлеченный характер. Ему могут соответствовать самые разнообразные требования и постулаты: религиозные заповеди выводы житейской мудрости и многое другое.               

Важнейшей конкретизацией категорического императива является императив «практический»: поступай так, чтобы человечество в твоем лице, так же, как и в лице каждого другого непременно употреблялось как цель и никогда как средство.

3. Взаимосвязь морали и права

Право и мораль – самостоятельные, суверенные нормативно-регулятивные институты, каждый из которых имеет свою особую ценность. Более того, по природе и происхождению они вообще находятся в различных плоскостях.

Право и мораль имеют общие черты, свойства. Главные их общие черты проявляются в том, что они входят в содержание культуры общества, являются ценностными формами сознания, имеют нормативное содержание и служат регуляторами поведения людей. Право и мораль имеют общие социальные, экономические, политические условия жизни общества, служат общей цели согласованию интересов личности и общества, обеспечению и возвышению достоинства человека, поддержанию общественного порядка.

Их единство, как и единство всех социальных норм цивилизованного общества, основывается на общности социально-экономических интересов, культуры общества, приверженности людей к идеалам свободы и справедливости.

Что же общего между правом и моралью?

1.     И те, и другие являются надстроечными явлениями над экономическим базисом и обществом;

2.     Имеют общую экономическую, социально-политическую и идеологическую основу;

3.     Им свойственна общая цель: утверждение общечеловеческих ценностей в обществе;

4.     Они состоят из общих правил поведения, выражающие определенную волю, т.е. направлены на установление и поддержание на необходимом уровне дисциплины и порядка в обществе;

5.     Имеют нормативный характер, и в тех, и в других присутствуют санкции, обеспечивающие негативные последствия для нарушителей нормы;

6.     Представляют собой средства активного воздействия на поведение людей.[4]

Не будучи всецело нравственным, право дает известный простор личным интересам и стремлениям, даже в их эгоистическом и своекорыстном проявлении. Напротив, нравственность представляет собой более чистое воплощение альтруистических начал, и соответственно с этим ее требования имеют всеобъемлющий и безусловный характер.

Это проявляется по преимуществу в двух направлениях.

Право, по сравнению с нравственностью, отличается точностью и ограниченностью своих предписаний. Подобно нравственности, оно ограничивает произвол отдельных лиц, налагая на них известные обязательства во избежание общих споров и столкновений. Но в то время как право ограничивает свои требования строго обозначенными пределами, устанавливая в каждом случае совершенно ясные и определенные предписания, нравственность, как мы понимаем ее в настоящее время, не составит каких-либо границ для своих предписаний. Требуя от нас служения людям, исполнения закона любви, нравственность не определяет подробно ни формы, ни пределов этого служения, предоставляя нам самим найти в каждом отдельном случае соответствующий способ выполнения нравственных заветов. Для достижения нравственного совершенства нет, и не может быть, никаких заранее установленных рамок; это область постоянного стремления к добру, высшая цель которого переходит за пределы всяких личных соображений и расчетов, чтобы торжествовать победу над эгоизмом и подвигах самозабвения и самопожертвования

Нравственность, не удовлетворяется, подобно праву, требованием внешних действий, но вменяет людям в обязанность также и добрые чувства, без которых исполнение заветов лишается истинной цены. Для права безразлично, например, уплачивается ли долг по чувству честности, или же из одной боязни законного преследования; но для нравственности это не безразлично: она осуждает те действия, которые имеют одну видимость добрых, а на самом деле подсказываются своекорыстными побуждениями. Если право и принимает во внимание внутренние мотивы, то не при исполнении, а при нарушении закона, там, где требуется определить виновность лица, что, конечно, не может быть сделано без освещения субъективной стороны правонарушения.[5]

Развитие жизни приводит к тому, что право и нравственность обособляются друг от друга, не утрачивая своей связи, но приобретая более самостоятельное значение.

Право очерчивает свободу внешних действий человека, оставаясь нейтральным по отношению к его внутренним мотивам. Иное дело мораль, она не только определяет границы внешней свободы, но и требует внутреннего самоопределения личности. В этом смысле мораль – неформальный определитель свободы.

4. Мораль и политика, этика ненасилия

В истории философской мысли вопрос о взаимоотношении морали и политики трактовался от полного отрицания каких бы то ни было связей между ними (Макиавелли, Гоббс) до признания, что мораль и политика могут быть сведены друг к другу (морализаторский подход). Взаимодействие  морали и политики разнообразно и многопланово. Политическая  борьба неизбежно сопровождается столкновением моральных установок. Политике присущи определенная стратегия и тактика, а также законы, нарушать которые нельзя безнаказанно, и  вместе с тем в своих стратегических целях политика содержит моральные ценности, следовательно, внутреннюю моральную ориентацию. Политика в тактике, в выборе целей и средств исходит из их эффективности и доступности, однако не должна игнорировать  их моральной оправданности. Мораль воздействует на политику через нравственные оценки и ориентации.  Политика также оказывает воздействие на мораль, но, как показывают факты отечественной истории,  в сторону ее попирательства.[6]

Все формы общественного сознания, отражая единое общественное бытие и обладая внутренней спецификой, взаимодействуют между собой. Взаимообусловленность этих явлений заключается в том, что политические взгляды определяют становление и реализацию нравственных норм, так же как моральные отношения, нормы способствуют формированию политического сознания.

Это значит, что ориентация личности на социальные потребности, выражающаяся в политическом сознании, подкрепляется понятием долга, чести, совести, справедливости, счастья и т.д., то есть приобретают нравственную окраску. В свою очередь, нравственные принципы становятся более действенными, если они осознаны человеком с позиции политики. Проблему взаимодействия политики и морали можно решать в различных аспектах  под разными углами зрения. На наш взгляд, представляет интерес концепция А.Оболонского, изучающего историю России в рамках двух фундаментальных традиций, двух взаимоисключающих взглядов на мир, в которых отражены все многообразные формы человеческой цивилизации: системоцентрицизм; персоноцентризм.

          В персоноцеристнтской шкале индивидуум является высшей точкой, мерой всех вещей. Все явления социального мира рассматриваются сквозь призму человеческой личности.

В системоцентристской шкале индивидуум либо отсутствует,  либо рассматривается, как нечто вспомогательное. Индивид - средство,  но не цель. Россия относится к системоцентризму.

Эти две формы представляют собой два этических генотипа. Основное различие между ними состоит в противоположности подходов к разрешению моральных конфликтов. В основных ветвях российской народности господство системоцентристской этики на протяжении абсолютного большинства столетий ее исторического существования безраздельно. Оппозиция общество - личность даже не возникала не потому, что была гармония, не потому, что не было противоречий, а потому, что все противоречие разрешались в пользу целого. Система всегда имела превосходный инстинкт самосохранения. Любые возникавшие в России возможности вывести страну из деспотизма вступали в противоречия с национальными стереотипами политического поведения и моральными основами  социальных взаимоотношений.[7]

Лишь в начале XIX персоноцентризм стал представлять в России заметную социальную величину, и весь XIX прошел под знаком  развития, улучшения, укрепления этой породы, расширения ее социальной базы.

К началу XX персоноцентристский генотип в русском обществе получил права гражданства и принадлежность к нему стала ведущим признаком интеллигенции.        

Персоналистское мышление XX века существует во множестве вариантов, но для всех них. Человек есть исток и завершение антропологической картины. Человек признается мерой всех вещей. Гуманистический принцип заключается в том, “что нет ничего более высокого и более достойного, чем человеческая жизнь”. Двадцатая статья Конституции Российской Федерации подтверждает, что “каждый имеет право на жизнь”, но в этой же статье говорится и о возможности смертной казни: “Смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей”. Итак, вопрос о соотношении признания ценности человеческой жизни и допущения смертной казни - одна из острых моральных проблем наших дней. В каждой цивилизации существуют свои моральные проблемы, обусловленные конкретными историческими условиями, но все они так или иначе являются разными гранями общих моральных проблем человека.[8]