Русский Гуманитарный Интернет Университет

Библиотека


Учебной и научной литературы



WWW.I-U.RU






О.А. Андреева

Стабильность и нестабильность в контексте социокультурного развития

 















Таганрог 2000

ББК 87

А65


Андреева О.А. Стабильность и нестабильность в контексте социокультурного развития. Таганрог: ТИУиЭ,  2000.  232  с.


Данная монография  посвящена анализу роли и места категорий стабильности и нестабильности, как способа достижения устойчивого развития на базе общественного договора и общекультурных ценностей.

В результате удалось создать современную, проблемную, научно-достоверную концепцию социокультурного развития и выразить ее в представленной монографии, которая будет полезна для студентов, аспирантов, преподавателей и всех, интересующихся данной проблемой.

 

Работа канд.философ. наук, доцента Андреевой О.А. рекомендована к изданию советом кафедры и редакционно-издательским советом ТИУиЭ.

  

Рецензенты:

Е.В. Золотухина-Аболина, академик Академии гуманитарных наук, д-р философ. наук, профессор философского факультета РГУ.

В.В. Попов, д-р философ. наук, профессор, зав. кафедрой философии ТГПИ;












ISBN 5-9201-0012-5                          Ó Андреева О.А.,2000

                                                            Ó ТИУиЭ, 2000

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ..................................................... 4

К ВОПРОСУ О ДИНАМИКЕ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ           4

ГЛАВА 1. КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ФИЛОСОФСКОГО АНАЛИЗА СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ПРОЦЕССА................................ 29

§1. МЕТОДОЛОГИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ  В ДИАЛЕКТИКЕ СТАБИЛЬНОСТИ И НЕСТАБИЛЬНОСТИ..................... 29

§2. ИНФОРМАЦИЯ КАК РЕГИСТРАЦИЯ  СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ       37

§3. СТАБИЛЬНОСТЬ и НЕСТАБИЛЬНОСТЬ  КАК МОМЕНТЫ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ПРОЦЕССА.......................................................................... 46

ГЛАВА 2. ДИАЛЕКТИКА СТАБИЛЬНОСТИ И НЕСТАБИЛЬНОСТИ В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОЦЕССЕ............................................................................. 58

§1. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПРОЦЕСС КАК ОБЪЕКТ ФИЛОСОФСКОГО АНАЛИЗА  58

§2. СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ И НЕСТАБИЛЬНОСТЬ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ ПОДХОД.............................................................................. 71

§3. ЧЕЛОВЕК КАК ДВИЖУЩЕЕ НАЧАЛО  СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ................................................................................................ 79

ГЛАВА 3. СТАБИЛЬНОСТЬ И НЕСТАБИЛЬНОСТЬ КАК МОМЕНТЫ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.................................. 86

§1. РИСК КАК МОМЕНТ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ        86

§2. СПЕЦИФИКА СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В УСЛОВИЯХ НЕСТАБИЛЬНОСТИ........................................................ 101

§3. ТВОРЧЕСТВО И ПРОГРЕСС В УСЛОВИЯХ СОЦИАЛЬНОЙ НЕСТАБИЛЬНОСТИ.............................................................................................. 110

§4. НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ РИСКОМ   124

ГЛАВА 4. ПРОБЛЕМЫ РАЗРЫВОВ В КУЛЬТУРЕ........ 138

§1. ПРОБЛЕМЫ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ  РОССИИ В НЕСТАБИЛЬНОМ МИРЕ................................................................................... 138

§2. АКТУАЛИЗАЦИЯ ФИЛОСОФСКИХ КАТЕГОРИЙ КАК СПОСОБ СИНЕРГЕТИЧЕСКОГО ПОДХОДА К АНАЛИЗУ СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ.............................................................................................. 161

§3. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДОГОВОР И УСТОЙЧИВОЕ  РАЗВИТИЕ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО МИРА.................................................................................. 173

ЗАКЛЮЧЕНИЕ..................................................................... 185

ЛИТЕРАТУРА....................................................................... 196


ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

К ВОПРОСУ О ДИНАМИКЕ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ

Проблемы культуры становятся объектом пристального изучения в современной общественной науке. Теоретические исследования координируют Российский институт культурологии Министерства культуры РФ и РАН. В последние годы выпущен ряд трудов указанного института, в которых приняли участие видные обществоведы В. С. Библер, В. Б. Чурбанов, М. Б. Туровский, Л. Г. Ионин, Т. В. Томко, В. М. Розин и др. Результатом активизации их исследовательской работы стал факт развития методологии проблем и теоретических прикладных исследований социокультурных процессов. Научные исследования приобрели философский храктер, на первый план вышли проблемы философии культуры и теоретических основ культурологии в целом. Эти основы были заложены в двух сборниках по «Проблемам теории культуры», выпущенных в 1978 и 1980 гг., традиции которых были продолжены в ежегодниках Российского института культурологии в последующие годы.

В названных трудах стали обсуждаться проблемы, касающиеся философии культуры и определения ее места и роли в жизни человека и общества: общество и культура, культура и личность, преемственность культурных традиций, творчество и культура, современность и кризис культуры, синкритизм в социокультурных процессах и т.д. Можно сказать, что всерьез поставлены вопросы глубинного постижения культуры, ее сущности, закономерностей проявления и развития не только на культурологическом, но и философском уровнях. Содержание исследований в большинстве случаев стало носить концептуальный характер, тяготеть к философскому анализу, выдвигать на первый план не только теоретический, но и практический интерес.

В ходе развернувшихся научных исследований был высказан ряд фундаментальных положений о культуре как социально-историческом и философско-эстетическом явлении. В частности, было установлено, что культура выступает в нескольких ипостасях: первая представляет собой субъективно-личностное измерение и переживание исторического процесса, его творческое начало.

Также установлено, что современная цивилизация переживает духовно-интеллектуальный кризис, основу которого составил кризис культуры, являющийся результатом исчерпанности возможностей ее развития в традиционных формах. И, наконец, достигнуто согласие во взглядах на органическую связь культуры с другими процессами, проходящими в обществе, с которыми она связана или прямо, или опосредовано, на которые влияет и испытывает на себе их влияние и  т.д. Это позволит выработать единство теоретического и исторического подхода к философскому анализу социокультурной парадигмы и таким образом открыть путь к созданию относительно завершенной на данном этапе концепции культуры как социально-исторического явления.

В частности, это дает возможность представить культуру как результат творческого начала человека, ограниченного социальной действительностью. Взаимодействие человека и социума как должного и сущего в истории вызывает ее саморазвитие. Культура начинает рассматривать в субъективном, личностном аспектах историю как результат диалектики стабильности-нестабильности общественно-исторических процессов, а философский подход к анализу культуры представляет собой рефлексию на него.

Поэтому в качестве центральной проблемы философской рефлексии культуры выступает проблема субъективности, ее формирование, реализация, отчуждение, специфика отражения стабильно-нестабильных коллизий общества в специфических понятиях и категориях, которые в совокупности составляют ментальность или менталитет человека, общества, эпохи. В эту категорию входят несколько понятий, в частности: оценка образа жизни, квинтэссенция исторической эпохи, ментальное пространство (т.е. очеловеченный мир), прошлое культурное наследие и т.д.

Категория ментальности, таким образом, близка к таким понятиям как общественное сознание, умонастроение эпохи, коллективное представление и др., но не сводится к ним, так как представляет «образ мыслей относительно образа жизни» как некое мета-сознание исторической эпохи, как освоенный, осмысленный и принятый человеком мир. В случае отторжения этого мира человеком возникает антикультура.

В исследованиях постепенно пробивается мысль, что культуру не следует связывать исключительно с линейными процессами в обществе, представляющими при внимательном рассмотрении некую ретроспективную нивелировку социокультурных процессов, которые в истории отнюдь не были однообразны.

Мы пришли к выводу, что будет чрезвычайно плодотворно связать процесс своеобразия культуры с процессом стабильно-нестабильных циклов, совершающихся в общественном развитии и общественном сознании и выражающих нелинейную тенденцию развития социума, описываемую в понятиях синергетики.

Так как концепция линейного прогресса культуры приводит к аберрациям (искажениям) действительного движения, к недооценке особенностей своеобразия различных культур, неправомерно ранжирует культуры, то просто необходимо связать глубинные источники культуры с некоторыми атрибутивными свойствами социального движения, а не с симпатиями и антипатиями, вкусами и взглядами отдельных эпох, социальных групп или даже личностей. Эта точка зрения особенно активизировалась в связи с некоторым повышением интереса к ницшеанству, но в форме неоницшеанства (экзистенциализм и др.) с их учением о «самости».

Такими фундаментальными категориями для культуры являются философские понятия стабильности, нестабильности, меры цикла, риска и рисковой деятельности, базовые положения которых не трудно обнаружить в любом социокультурном феномене. В дальнейшем мы проводим такой анализ и показываем, как периоды культуры налагаются на определенные стабильно–нестабильные циклы истории, часто просто сопрягаются друг с другом, хотя и не сводятся полностью к ним, сохраняя на всех стадиях циклов свою неповторимость,  т.е. свою «самость».

Этот подход позволяет решать многие проблемы культуры, по поводу которых существуют взаимоисключающие мнения, такие как классовость культуры, массовость культуры, элитарность, эталонность и  т.д. В частности, можно указать на попытки превращения европейской культуры в некий эталон, в сопоставлении с которым должны оцениваться все другие культуры, что является рыночным, а не философским подходом. К культуре прилагают схему всеобщего товарного эквивалента, работающего на товарных рынках, и таким образом выделяют некий «товар товаров», который служит мерой стоимости всех других товаров. Но в культуре нет эталона, так сказать, «культуры культур», ибо все они представляют собой равноценные элементы общего процесса становления и развития общечеловеческой культуры, при котором отбрасывание той или иной культуры приводит к нестабильной ситуации и реформированию всей сложившейся системы социокультурных понятий и представлений.

Нельзя себе представить европейскую культуру без материала, привнесенного культурой Востока, или без учета культурного вклада славянских народов. Например, в изобразительном искусстве эпохи Ренессанса восточные сюжеты присутствуют довольно часто – это библейские сюжеты, мифы и  т.д.

В истинной оценке различных культур равно не приемлемы как утверждение исключительности этносов – носителей этих культур, так и отказ некоторым этносам в способности создавать культуру. С общей методологической точки зрения процессы цикличности развития культуры присущи всем этносам; в их основе лежит один и тот же механизм и источник развития, который мы видим в диалектике стабильности и нестабильности, достигающийся и совершенствующийся через творческую деятельность и риск.

Следует подчеркнуть, что данная работа не носит культуроведческого характера, т.к. автор признает отделение от философии научной культурологии в качестве самостоятельной дисциплины, имеющей собственный предмет исследования и собственную систему категорий и понятий. Наша задача – подвести под теорию культурологии более прочную основу, чем субъективные взгляды и пристрастия отдельных социальных групп или этносов. Такими основами, как и во многих других науках, должны стать философские принципы и категории, видоизмененные применительно к специфике феномена культуры. Культурология есть частная наука, а ни одна из частных наук не возводит собственный фундамент, но заимствует его у своей «проматери» философии. Впрочем, культурология никогда и не отрицала своих философских корней, просто она до сих пор не может конкретно определить, в чем они состоят. Конкретизация этого определения является одной из задач нашего исследования.

Размежевание с философией принесло несомненную пользу культурологии, т.к. освободило ее от необходимости решать вечные вопросы, оставив их на рассмотрение «науки наук». Этим объясняются несомненные заслуги культурологов, которые превратили культурологию из голого теоретизирования в позитивную науку, признанную во всех мировых концепциях обществоведения.

Однако этот новый статус культуры и обслуживающая ее культурология не делают ее самодостаточной, автономной в системе других наук. Теоретический фундамент и гносеологические корни культуры лежат в философии, что показано еще И. Кантом, считавшим, что она есть одна из априорных форм рассудка и деятельности,  т.е. что ее основания, в конечном счете, скрыты в той же «вещи-в-себе».

В последствии неокантианцами (Э. Кассирер, Г. Риккерт и др.) была отброшена «вещь-в-себе» и ограничены претензии чистого разума. Они поставили формы культуры в один ряд с религией, искусством, моралью. Культура стала рассматриваться как система символов или как система надличностных, надисторических ценностей. «Ценности не существуют, но значат», – утверждал Г. Риккерт.

Экзистенциалисты противопоставили классической концепции культуры неокантианскую, подвергли радикальной критике ее основы, которые, по их мнению, искажают изначальную связь человека с бытием, поскольку это культура мира отчуждения и опредмечивания личности, т.е. выражает не подлинное бытие человека. Иными словами, естественный человек произвольно помещен в искусственную среду культуры, и ему навязан ложный мир культурных ценностей как искусственных стереотипов. Экзистенциализм не ставит задачу создания новой культуры, а ставит вопрос о прояснении человеком смысла бытия и своего места в нем. Таким образом, вопрос о сущности культуры зашел в тупик. Мы используем другие подходы к оценке роли и места культуры в системе предмета общественных наук, которые предлагают начинать анализ феномена культуры с выявления ее социальных корней,  т.е. ее антологии.

Культура, конечно, реальность, но это реальность, существующая не в вещественном выражении, а в духовно-практическом творении людьми своего мира и себя самих, а также отражение в специфических формах материального мира. Поэтому культуру мы рассматриваем как процесс вечной деятельности человека, стремящегося к стабильности с последующим ее разрушением посредством рисковой деятельности. При таком подходе культура становится частью духовного бытия и постоянно порождает самое себя.

Следовательно, социокультурная деятельность не только связана с общественным бытием, но и помогает становлению этого бытия в рамках диалектики социокультурных циклов, связанных с категориями стабильность и нестабильность. Поэтому кризис бытия, а в след за ним и кризис культуры – это еще не конец света, а лишь прохождение определенной части исторического цикла, включающего перспективы дальнейшего развития человека и преодоление социокультурного кризиса с последующим решением глобальных проблем на базе изменения взаимоотношений общества и природы. Появляются новые точки роста и простора для нового нелинейного развития по законам синергетики, и эти будущие перспективы не обязательно должны быть связаны только с научно-техническим прогрессом, как это считалось в материалистическом сознании. Например, увлечение виртуальным творчеством вовсе не прогресс с точки зрения науки, но колоссальный прогресс с точки зрения культуры, т.к. представляет собой новые возможности для приложения духовных сил и творчества. Таким образом, на наших глазах нарождается новый пласт культуры, в котором реальные процессы заменяются виртуальными, а реальные вещи – мнимыми. Трудно утверждать, хорошо это или плохо, прогрессивно или регрессивно и т.д., но можно считать, что социокультурные процессы уже никогда не вернутся в старое русло.

Но научно-техническая революция содержит в себе также и возможности корректировки, отчуждения сознания от бытия, по крайней мере, об этом свидетельствует опыт прошлого. Однако проблема осталась не решенной и порождает новые общественные проблемы. Так же было и с другими научно-техническими открытиями.

В отличие от научно-технической революции в социокультурную деятельность включено развитие и самого человека как цели, а не средства, что делает его способным решать все более сложные проблемы и задачи. Обретая культуросоставляющую функцию, наука выходит за рамки вещно-технологического отношения человека к миру, вступая во взаимодействия с другими формами культуры и достижениями философии.

Проблема стабильности и нестабильности интересовала людей издревле. Интуитивные представления о том, что они есть стороны социокультурного процесса, сложились еще в античном мире. Считалось, что порядок – это стабильность, т.е. то, что можно предвидеть, просчитать, что всегда есть: «Что есть, то есть, чего нет, того нет», – писал Эмпедокл[1]. То, что не поддается прогнозу, – это хаос, нестабильность, беспорядок и  т.д. На признании реальности диалектики стабильности и нестабильности базировались философские методы школ киников, стоиков, в какой-то части и софистов.

В средние века эту проблему сводили к простой формуле: «Порядок создан Богом, а беспорядок (хаос) творит Дьявол». Апологетами такого подхода явились средневековые схоласты Бл. Августин и Фома Аквинский. Правда, Р. Декарт в Новое время не соглашался с этим и считал, что все, что можно описать с помощью математики, – это порядок, а что выходит за ее рамки, – это беспорядок, хаос. Позицию Декарта разделил и Лейбниц: «... В обширном нашем мире все происходит математически, т.е. безошибочно, так что если бы кто-нибудь сумел в достаточной мере проникнуть в более глубокие составные части вещей (in die inneren der Dinge) и к тому же обладал достаточной памятью, разумением (Verstand) для того, чтобы счесть все обстоятельства и не оставлять ничего без внимания, то он был бы пророком и видел бы будущее в настоящем, как в зеркале»[2].

Гегелю удалось подметить, что в развивающейся системе упорядоченное развитие обязательно сменяется нестабильной фазой, а потом из нее снова возникает порядок, что выражено в знаменитой формуле Гегеля: «Все действительное разумно, все разумное действительно». Эта и другие сходные идеи на природу стабильности и нестабильности привели в ХХ в. к созданию теории динамического хаоса и к пониманию того, что он разрушителен для сложных систем, но и созидателен при переходе в новые состояния. Современная общенаучная парадигма связывает системную сложность как фактор неопределенности с динамикой, развитием, неустойчивостью, нестабильностью. В теории динамических систем различают бифуркации (качественные, обратимые изменения) и катастрофы (резкие необратимые изменения внешних условий), но различают так же и точки роста, аттракторы, которые не позволяют необратимости одержать окончательный верх в динамике социокультурных процессов.

Особенность нашего подхода заключается в том, что переходы от динамики к хаосу способна описать не только математика, что справедливо утверждается в научной литературе, но и философия, о чем умалчивается. Философия позволяет дать определение хаоса и порядка в пределах локальных пространственно-временных системах,  т.е. делает их относительными понятиями в зависимости от позиции наблюдателя или исторической эпохи. Отсюда понятно, почему каждая эпоха пишет свою историю. Гражданские войны в Риме, несомненно, были эпохой нестабильности и так и понимались современниками. Современному исследователю этот исторический отрезок хаоса и нестабильности представляется как колоссальный эксперимент, в ходе которого отрабатывалась новая модель будущей европейской культуры, основанной на принципах общественного договора и гражданского мира. А поскольку любая социальная система является развивающейся, то актуальными становятся все попытки применить к ней категории стабильности и нестабильности для определения границ хаоса и порядка через меру и допустимый риск.

В современном социокультурном мире, вступившем в полосу устойчивого развития, горизонты могут быть далекими или близкими, но главное, что нужно понимать, они сменяются периодами нестабильности. Например, Российская Федерация есть состояние динамического равновесия между угрозой распада и возможностью устойчивого развития. По мере образования гражданского общества, ограничивающего публичные функции государства, тенденция устойчивого развития приобретает прочную, естественную основу, что характеризует современную историю России как развитие от нестабильности через рисковую деятельность (реформы к стабильному состоянию, т.е. порядку). Конечно, эта схема не гегелевская триада, заканчивающая свой путь развития в образцовом Прусском государстве, а динамичная модель, где состояние порядка перейдет в «беспорядок», т.е. в полосу реформ и перемен.

Актуальной задачей данной методики подхода к анализу социокультурного процесса является прогнозирование временных рамок периода устойчивого развития для того, чтобы перейти к периоду нестабильности всесторонне подготовленными в социокультурном смысле. Актуальным так же будет признание, что наступление нестабильности ведет к смене эпох, формаций, культур, она несет с собой такую информацию, без которой ничего нового в данной системе появиться не может. Если в устойчивой социокультурной системе достигнут идеал,  т.е. все заранее определено, то это грозит стать предопределенным, т.е. спланированным и законсервированным для будущего современным уровнем развития философских и культурологических концепций и идей. Например, американская Декларация независимости (1776 г.) явилась первым государственно-политическим документом, собственно манифестом, в котором философские идеи Просвещения признавались краеугольным камнем американского, а ныне и всемирного гражданско-концептуального устройства общества. Произошла реализация в политическом манифесте радикальных философских идей, созвучных социокультурному уровню развития общества. Однако стремление к устойчивости любой ценой может превратиться в стагнацию, которая утверждается на неопределенное время, собственно, до скончания века. Такова судьба систем политического и социокультурного типа восточных сатрапий, римского гегемонизма, советского авторитаризма и др., которые погибли, но не поступились принципами. Они, как динозавры, остались вне эволюции и прогресса. Попытки достижения устойчивого развития предпринимались также Платоном («О государстве»), Гегелем («Философия права»), К. Марксом («Манифест коммунистической партии»), которые на деле являлись консервацией современных им социокультурных порядков на все времена и для всех народов независимо от их культурно-исторического статуса. Этим самым игнорировалась общечеловеческая мудрость, тот факт, что в истории всегда приходят на смену друг другу новые времена и новые люди. Гносеологические корни теории стагнации (застоя) лежат в страхе человека перед хаосом, как олицетворением распада, катастрофы, смерти, как неким деструктивным началом.

Актуальным является преодоление таких заблуждений через доказательство того, что хаос не есть целое, а лишь часть целого и весьма динамичная часть, которая посредством упорядочивания ведет историю по пути развития и смены культурно-исторических циклов. Одним из важнейших подходов к концепции социокультурного развития стала проблема творчества применительно к историческим переворотам и периодам нестабильности, в ходе которых рождаются новые формы, ищущие своего воплощения, которые могут быть элитарными, кастовыми, диктаторскими, но также и общественно-договорными, т.е. основывающимися на общественном договоре как базе гражданского общества.

Поисками других основ общественной стабильности и устойчивого развития явились религиозно-философские искания русских философов конца XIX начала XX вв. и их современных последователей в России и за рубежом. Их концепции построены на ином принципе – поиске стабильности через примирение человека и Бога, а, следовательно, и человека человеком. «Церковь, – писал Ф.М. Достоевский, – есть наш русский социализм». Форма общественного договора приобретает в их концепциях внемировое начало, т.е. он “спущен с неба”, дан человеку в Заветах, которые и есть формы договора.

Следует отметить, что несмотря на глубину этих рассуждений, они отражают уровень развития классической религиозной философии эпохи Средневековья. В них еще нет актуализации философских категорий, действительность все еще не является причиной самой себя, тогда как, по мнению автора, источником и непосредственными сторонами всех явлений и процессов, а также творчества и деятельности являются стабильно-нестабильные взаимодействия, образующие цикличность социокультурного развития. Иными словами, вне природы не существует ничего, но в рамках природы действуют естественные механизмы типа диалектики стабильности и нестабильности, творческой, рисковой деятельности, посредством которых осуществляется движение и развитие не только природных, но и социокультурных процессов.

Пока мы можем с уверенностью констатировать непреложность этой тенденции по восходящей линии на пути социокультурного прогресса. Относительно прогнозов конца света будем оптимистичными: у человека есть «конец света»,  т.е. индивидуальная смерть, у света же конца не будет. Впрочем, с точки зрения социальной теории не важно конечен или бесконечен мир, главное он представляется нам бесконечным для исторического развития, т.е. нет ничего в природе и обществе, что позволяло бы делать фатальные выводы. Для социокультурного творчества этот тезис является тем философским камнем, который позволяет смертному человеку творить бессмертные духовно-культурные ценности, в противном случае все бросились бы, «кто в пруд, кто в блуд».

На уровне обыденного сознания диалектика хаоса и порядка предстает механическим рычагом в руках мудрого правителя для регулирования стихийных и упорядоченных процессов. В случае разбалансировки социокультурных процессов обвиняют правящую элиту в неумении или злонамерении, направленном на дестабилизацию устоявшихся порядков, с которой общество срослось духом и плотью. В принципе, в будущем мыслимо эффективное регулирование социокультурных процессов на базе учета стабильности и нестабильности, но в настоящее время, такое регулирование применяется, например, в «перегретых» экономике или социокультурной жизни с переменным успехом. Радикально решить вопрос регулирования социокультурных отношений предстоит науке будущего, в том числе философии, психологии, социологии, культурологии, синергетики и  т.д.

Концепции циклов развития явились объектом исследования не только философского, но и естественно-научного знания. Следует указать, что еще в классической математике (Л. Эйлер, К. Максвелл, А. Пуанкаре и др.) развивались идеи о бифуркационном характере саморазвития и самоорганизации системы. Идеи классиков восприняли и развили наши соотечественники, в частности, школы Андронова и Курдюмова, применившие для анализа вышеуказанных процессов методы математического моделирования и вычислительного эксперимента.

В XX в. разработку этих идей продолжили такие ученые как В.И. Вернадский в теории «ноосферы»; творцы теории кибернетики Н. Виннер и У.Р. Эшби и др.; в теории информации, общей теории систем и т.д. В результате их трудов сформировалась классическая идея спонтанной самоорганизации систем, упрощенно выраженных как амплитуда маятника, а с нашей точки зрения, – как движение процессов от крайней степени стабильности к крайней степени нестабильности и наоборот.

В философском плане этой теории придерживались представители «Брюссельской школы» (И. Пригожин, П. Глесфорд, Г. Николис и др.) через разработку самодвижущихся процессов посредством принципа «порядок из хаоса через флюктуацию», лежащего в основе нового направления синергетики.

Эту теорию применительно к области самоорганизации химических систем через анализ проблем историзма и химической эволюции разрабатывает Ю.А. Жданов. Его работы предшествуют возникновению нового научного направления, изучающего предбиологическую эволюцию и состояние материи, обусловивших зарождение жизни.

Указанные научные направления стали эффективно использоваться при анализе когнетивных систем, в частности, в описании поведения сложных социальных процессов, которые до сих пор являются объектом споров между различными школами и направлениями в философии. Введение научного аппарата рассмотренных методов в социодинамику помогло установить соотношение между микроуровнем индивидуальных событий и коллективных процессов в обществе, что позволяет стохастически представить социальную макродинамику в рамках стабильно-нестабильного развития социокультурного цикла.

Данная методология позволила увеличить вклад философов в осмысление новых тенденций различных концептуальных представлений в синергетике, их актуализацию применительно к различным областям научного знания. В этом направлении ведут исследования А.П.Альгин, Т.Г.Лешкевич, В.И.Аршинов и др., конкретизирующие основные подходы к проблемам механизмов упорядочения и хаотизации через диалектику стабильности и нестабильности и рисковую деятельность. «Становится очевидной, – пишет Т.Г. Лешкевич, – удивительная нестабильность мира. Стихия жизни превышает полномочия рассудочной регуляции, врываясь в гипотетику логизированного прогноза мощным потоком спонтанных изменений».[3]

В результате складывается целое направление, исследующее процессы динамики социокультурных циклов и социосинергетику, которое разрабатывается такими учеными, как Е.Я. Режабек, В.Е. Давидович, В.П. Бранский и др. Особую задачу представляет методика переноса общетеоретических достижений социодинамики и социосинергетики на конкретные процессы, в частности, исследование динамики социокультурного развития. Социокультурная область тесно контактирует с другими областями общественной жизни – экономической, правовой, политической и т.д., и, следовательно, ей присущи те же социальные проблемы, что и обществу в целом. В оценке динамики социокультурных процессов сталкиваются психологические, классовые, религиозные и другие интересы, что ведет к запутанности научной картины объективного исторического развития.

Можно признать, что в науке до сих пор нет общепринятой концепции развития культуры, однозначно объясняющей ее источники, движущие силы, задачи, цели и социальные функции. Есть полифония разных подходов к этим проблемам, но нет единой методики их решения.

Среди отечественных авторов, которые работают над общими проблемами культурологии, можно назвать А.С. Цыпко, А.Л. Бутенко, А.А. Зиновьева, М.М. Бахтина, М.Ю. Лотмана и др. В настоящее время на философско-культурологическом уровне динамика социокультурных процессов рассматривается в работах В.Е.Давидовича, Г.В.Драча, Ю.А. Жданова, Е.В.Золотухиной-Аболиной, М.С.Кагана, Т.П.Матяш, Э.С.Маркоряна и др. В трудах указанных ученых эта проблема получила высокую степень разработанности, позволяющую применять научно-методический подход к анализу всех других малоисследованных феноменов культуры, в частности, к диалектике стабильности и нестабильности как способу актуализации общефилософских подходов к конкретно-историческому материалу.

Проблема гармоничного (устойчивого) развития и его механизмов существует столько, сколько существует социальная наука. При этом методологические основы ее решения были заложены целыми поколениями ученых-обществоведов, здесь наблюдается определенная преемственность взглядов и идей. При анализе динамики истории и культуры мы встречаемся с линеарными моделями (Конт, Спенсер, Фридман, Ясперс, Фукуяма), циклическими (Тойнби, Шпенглер, П.Сорокин) и спиралевидными (Гегель, Вернадский). Впрочем, многообразие культурных изменений превышает объяснительные возможности любой отдельной концепции, а, следовательно, при исследовании социокультурных процессов они нередко применяются комплексно, что приводит к размыванию абсолютной грани между ними.

Однако мы считаем, что современная проблематика социокультурного развития лежит не в отдаленных, а в современных концепциях, к которым относят зародившиеся в эпоху капитализма и представленные такими именами и школами, как французские просветители, немецкие романтики, Ф. Ницше, Н. Гартман и др.

Капитализм, придавший новую динамику обществу, вызвал к жизни потребность в теоретическом осмыслении таких отдаленных от экономического базиса социальных проблем, как диалектика социокультурных отношений, проявление стабильности и нестабильности в условиях протекания и смены культурно-исторических циклов, как роль творчества и рисковой деятельности в становлении нового социума, что мы называем цивилизацией или новым мышлением.

Поэтому, не углубляясь в историю вопроса (предполагая, что это проделали наши предшественники), мы отталкиваемся от того материала, который был отражен в трудах современных авторов, что позволило сконцентрироваться на нерешенных задачах, к которым мы относим риск и рисковую деятельность в условиях стабильно-нестабильного социокультурного развития.

В конце XIX в. с призывом пересмотра фундамента культуры выступил Ф. Ницше. Поскольку европейская культура считается возникшей на традиционных христианских ценностях, постольку Ницше для осуществления своей задачи пришлось начать с критики христианства, как феномена культуры. Только из этих соображений можно понять антихристианство Ницше, выходца из пасторской семьи и немецкой буржуазной культуры. Характеризуя ее, он писал: «Культура – это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом».[4]

Исследователи не замечают до сих пор сходство позиций Ф. Ницше и К. Маркса по отношению к христианской культуре, хотя оно налицо, т.к. К. Марксу тоже пришлось первоначально «расчистить почву», чтобы на ней возвести новое здание так называемой, пролетарской культуры. Ф. Ницше делал это с другой целью – возвести здание для культуры будущего элитарного общества, структурно напоминающего идеальное государство Платона, где новые философы провозглашают новые идеалы и новые ценности культуры. В чем состоят эти ценности? Ницше их не раскрыл, ограничиваясь лишь общими замечаниями, что это будет совершенно новая культура и новые ценности, что они будут носить узкоэлитарный характер, будут стоять над массами и всячески дистанцироваться от этих масс. Образно Ф. Ницше представлял новую культуру в образе орла в полете над долинами и вершинами гор, где существуют новые правила морали и новая добродетель. Анализ ницшеанской концепции культуры показывает нам невозможность создания на ее базе поп-культуры, т.к. его концепция опирается на известный тезис: «Человек есть нечто, что должно преодолеть»[5].

Дело в том, что Ницше, бескомпромиссно отвергая христианскую культуру, решил реализовать ее главную установку – освободить человека от всех его земных, т.е. реальных традиций и ценностей и привить ему ценности нового мира. В христианстве эта цель ведет к покаянию, т.е. полной перемене природы человека, вплоть до изменения рода деятельности, социального звания и  т.д., как, например, в монашестве.

Таким образом, ницшеанская цель перестройки культуры столь же утопична и иллюзорна как христианская и марксистская гипотезы о преобразовании человека в рамках конкретной исторической эпохи. Сам Ницше писал: «Давать каждому свое – это значило бы желать справедливости и достижения хаоса».[6] На наш взгляд, эта задача решается не в концепции культуры, а в ходе историко-культурного развития общества через риск и рисковую деятельность в рамках диалектики социокультурных циклов. Автор считает, что реальная история человека и есть постоянная замена в культуре старых ценностей на новые в рамках современных социокультурных концепций. То есть Ницше, христианство, марксизм и  т.д. пытались изменить культуру, подогнав ее под рамки собственной концепции. Мы же рассматриваем динамику культуры как диалектику стабильности-нестабильности через развитие и смену культурно-исторических циклов, что с точки зрения автора, является действительным, а не вымышленным механизмом развития культуры.

История показывает, что до сих пор основы культурно-нравственных учений искали в субъективном факторе – личности, основателя религии, героя, философа, мудреца, ученого, политического лидера и  т.д., вокруг которых (учения или имен) вращался мир культурных ценностей. Во второй половине ХХ в. такие попытки стали иллюзорны и лишь в малой степени имели ограниченный успех в поп-культуре. Популярность ученого, мудреца, вождя, политического деятеля, религиозного лидера приобретали неустойчивый временный и локальный характер.

Примечательно, что Россия на заре реформы делала попытки найти лидера, вокруг которого бы вращался мир культурно-политических ценностей. Но предложенный на эту роль целый ряд личностей, несмотря на всемерную поддержку («раскрутку») посредством “черного” пиара, потерпели неудачу. Но свято место пусто не бывает. Сама жизнь подсказала, что таким тяготеющим центром может стать и действительно стал рынок в широком смысле этого понятия как способ универсального обмена одного вида деятельности на другие в соответствии с законом товарного рынка.

Например, принцип свободы слова, который был чрезмерно усложнен философами и политиками рынком был упрощен до простой и ясной формулы: слово (информация вообще) есть товар, следовательно, функционирует по законам товарного рынка. Установление этого факта отвечает на бесчисленные вопросы интеллигенции, что, как и почему происходит. Свобода слова стала товаром, что чрезвычайно выгодно имущему классу, т.к. он скупает этот товар на корню.

Таким образом, центр, вокруг которого стал вращаться социум, свелся лишь к одному виду человеческой деятельности. Все другие, в прошлом самостоятельные области человеческой деятельности – наука, искусства, культура, мораль, право и  т.д. – отступили на второй план и даже попали под угрозу уничтожения (искусство эпохи Вырождения). Произошло отрицание отрицания: история завершила Великий круг и якобы вернулась к старому, т.е. к товарному обмену первобытных племен на границах своих владений, только на более высоком уровне. Произошел возврат к дикому капитализму, по праву которого произведения искусства, например, инков и ацтеков испанцами переплавлялись в простое золото.

Если существует некий вид культуры рынка и обмена, то все равно он представляет собой либо скрытую форму товарообмена, либо форму помещения капитала, либо способ сбережения денег. В качестве примеров можно привести программы российского телевидения, где истинным стержнем передач являются рекламные и подобные материалы, а художественные вставки несут лишь прикладное значение. Таким образом, произошел разрыв культуры, то, о чем поэт сказал: «Прервалась связь времен» (В. Шекспир), и что глубоко исследовал И.А Жданов.

Однако разрыв культуры не означает полного уничтожения ее, а только разложение старых культурных связей и традиций на «первостихии», из которых, по аналогии с природой, могут образовываться новые миры культурных ценностей на путях диалектики стабильности и нестабильности посредством рисковой деятельности.

После Ницше его идея трансэлитарной культуры получила свое развитие у Освальда Шпенглера в концепции заката Европы. Он рассматривал социодинамику культуры сквозь призму нигилистической традиции. Его основные идеи – это ницшеанство развернутое в новых социокультурных условиях, т.к. если Ницше принадлежал к XIX в., то Шпенглер –к ХХ в. Конец XIX в. в известном смысле как бы «донашивал» идеи великих предшественников в философии и культурологии таких как: Ф. Вольтер, Ж.-Ж. Руссо, П. Гольбах, немецких романтиков И.В. Гетте, Г. Гейне И. Г. Гердер, эстетов Ф. Ницше, О. Шпенглер, М. Хайдеггер и др.

Если просветители выдвинули идею о том, что культура есть высшее благо и цель человечества, а романтики  показали, что не вся культура, а только элитарная отвечает этим целям, то эстеты, вообще, отказались от демократической сущности культуры, провозгласив, что она есть удел только избранных и средство примирения с низменной действительностью. Эстеты сначала создавали умозрительные социокультурные схемы, а затем подгоняли под них, как эталон, несовершенную с их точки зрения действительность. Здесь просматривается влияние неоплатонизма, проникающее в сознание через христианскую культуру, оказавшуюся в глобальном кризисе и ищущую обновленческую идею, которая бы снова, как во времена Ренессанса, служила мостиком между церковной и светской культурами, сознательно или бессознательно стремясь заполнить связующим материалом разрывы культуры.

Но в отличие от Ницше – эстетствующего романтика, предлагавшего миру литературно-художественный способ решения социокультурных проблем, – Шпенглер выступил как реакционный романтик, исходящий из характерных для консерватизма положений, рассматривающий проблемы трагедии культуры в мире чуждой ей цивилизации. В этой концепции перманентной трагичности жизни он проводит идею преодоления наличной жизни путем прорыва в иное будущее, не связанное никакими рамками материального бытия, которое богаче и сложнее всякой культуры. Таким образом, Шпенглер понимает под жизнью философскую истину, освобожденную от реальности и морали, стремящуюся к бесконечному росту, игре, риску.

Шпенглер является одним из соавторов идеи культурно-исторических циклов в сочетании с принципом дискретности локальных культур. Хотя этот принцип изобрел не он и до него эта идея высказывалась в трудах Платона, Д. Вико, И. Г. Гергера, Данилевского и др., но Шпенглеру принадлежит авторство доведения этой идеи до крайности,  т.е. до нестабильности, которая приводит к краху культуры. В подтверждение этой точки зрения можно указать на тот факт, что его предшественником был русский философ Н. А. Бердяев, выразивший свои идеи в труде «Конец Европы», где он еще не дошел до фатализма Шпенглера.

Можно сказать, что Шпенглер в разработке общеевропейской идеи культурно-исторического цикла выбрал методологию идеалистичной абсолютизации исследуемых процессов, превращая, например, самобытность культурного развития в полную его обособленность и возвышая это частное умозаключение во всеохватывающую социокультурную концепцию, суть которой – круговращение истории и неминуемая гибель культур. Таким образом, его концепция выступает теоретическим обоснованием неизбежной гибели Европы, т.е. всего социума и хаоса всемирной истории.

Подход Шпенглера отражает определенное идейное умонастроение эпохи, в котором преобладают мотивы гиперболизации лишь одной ведущей стороны культурно-исторического цикла – нестабильности, вне всякой ее связи со стабильностью и мерой, в рамках которой и совершаются эти циклы. Из общей теории диалектики известно, что в случае выхода за меру, предметы, события, процессы теряют свой качественный характер, а то и переходят в свою диалектическую противоположность, не уничтожающую полностью явления, но представляющую новую точку роста (бифуркацию) дальнейшего исторического развития.

Но Шпенглера не интересовали задачи исторического научного познания, поскольку его целью являлся духовный переворот в сознании, а не в социокультурном укладе. Можно сделать вывод, что Шпенглер не ставил познавательных целей перед своей философией жизни, а внушал экзистенциальное созерцание бытия, которое, как известно, носит крайне индивидуалистический характер и не поддается научному осмыслению, как не поддается ему хаос вообще.

Еще Будда учил начинать путь спасения с подавления «болтовни» мысли, так как она есть неодолимое препятствие для всякого ясного рассуждения потому, что на уровне обыденного сознания граница между наукой и вымыслом отсутствует. Как говорил Достоевский, человеку время от времени хочется сбросить оковы необходимости, пространства и времени и пожить по своему «глупому» разуму, но он вкладывал эти мысли в уста отрицательного героя, а у Шпенглера они становятся парадигмой жизни, а не жизнь парадигмой мысли. В какой-то степени это стало и частью современного менталитета, где культуру жизни выводят из культуры мысли, а не наоборот, хотя известно, что из мысли можно вывести не только культуру, но и антикультуру, не только жизнь, но и смерть. Такой подход существенно отличен от творчества великих утопистов, которые самим названием определяли род своей деятельности и тем самым не давали основания путать философскую гносеологию со свободным полетом мысли.

Впрочем, как и в любой философской теории, у Шпенглера есть глубокие мысли. В частности, ему принадлежит мысль выводить все богатство культуры из мироощущения конкретной эпохи, считать, что каждая культура посвящена проблеме человека и ее решению. Исходя из постулата, что человек – открытое, свободное, независимое существо, Шпенглер приходит к выводу, что человек постоянно стоит перед выбором, постоянно вопрошает себя о судьбе и смысле жизни.

Эти ответы, по мнению Шпенглера, человек может получить через проникновение культуры и творчества в его реальную жизнь. При этом можно условно считать, что под стабильным состоянием процесса проникновения Шпенглер подразумевает слияние человека с миром, с жизнью, а нестабильным состоянием – отдаление от жизни в области риска, рисковой деятельности и творчества.

Следовательно, Шпенглер под культурой понимает антитезу жизни, возникавшую из стремления к самовыражению коллективной задачи народа. ”Я вижу вместо монотонной схематичной всемирной истории, – писал Шпенглер, – феномен множества могучих культур, расцветающих со стихийной силой на лоне своего родного ландшафта. Каждая из них придает своему материалу – человечеству – собственную форму, обладая собственной идеей, страстями, чувствованиями, своей собственной жизнью, волей, собственной смертью[7].”

Параллельно с субъективистскими подходами к культуре развивались концепции, которые принципиально старались охватить культуру комплексно, понять законы ее развития и функционирования, выстроить некоторую типологию культур (в форме цивилизаций), пытаясь понять причины возникновения, расцвета и упадка отдельных эпох. В этом направлении в прошлом работали Н. Данилевский, А. Тойнби, П. Сорокин и др. Некоторые их наиболее плодотворные идеи восприняли и развили ученые российской школы, включая современных ученых-теоретиков, работающих в области философии культуры.

Так, например, А. Т. Лосев понимал социокультурное творчество как активный переход сознания в бытие, как самопревращение внутреннего плана во внешний способ деятельности, что в терминологии ростовской философской школы получило форму опредмечивания и распредмечивания субъектно-объектных отношений. Бахтин М. М., напротив, считал предметы культуры, выразительным и говорящим бытием.

Для объяснения причин и механизмов социокультурной динамики в настоящее время все более активно используется информационный подход, сводящий весь механизм социодинамики культуры к получению, накоплению и обработке информации, что, мы считаем, более присуще научному познанию, которое частично, конечно, относится к анализу культуры. При таком подходе культуру можно определить как информацию о культуре, тогда как сама культура остается вне этого анализа, т.е. «вещью в себе». Мы считаем, что основой культуры являются не только информационные, но и социальные, эстетические, нравственные, религиозные и другие процессы реального развития общества, т.е. культура не зависит напрямую от скорости получения и переработки информации.

Таким образом, сначала происходит что-то реальное, например, эстетическое переживание человека, его наслаждение, счастье и т.д., а потом уже наступает этап сбора, передачи и обработки информации, что, конечно же, оказывает влияние на формирование социокультурных циклов. Иначе «наращивание скорости переработки информации» будет опережать скорость появления, наработку информации, что мы постоянно наблюдаем в фантазиях и грезах как формах опережения мыслью действительности. Информационный подход имеет право на существование, но при этом нужно постоянно иметь в виду, что это разрез культуры только в одной плоскости. По сути – это чрезмерная эксплуатация информационного модуса, который присущ культуре так же, как и природе, обществу, мышлению и вообще всей объективной реальности, ибо информация – это атрибут материи, но не единственный. Только философия всесторонне отражает предметы, все другие частные методы отражают предмет с какой-то одной стороны.

Большинство современных российских ученых склонны видеть источник культуры в человеческой деятельности. Основываясь на анализе многочисленных работ по данной проблеме, мы пришли к выводу, что основная проблема философии культуры заключается в выработке общего подхода к культуре, создании философско-социологической ее концепции, которая может служить методологической основой частно-научных исследований. В трудах современных ученых культура выступает как характеристика человека, его духовного, нравственного, национального и исторического развития, его существования в каждое данное время, как культурная среда, выражающая стабильность, и в то же время – как нечто развивающееся в результате творческой деятельности человека и представляющая собой нестабильное начало.

В итоге культура выступает как результат динамик стабильности и нестабильности, включающих в себя культурную среду (наличность), культурное наследство и культурное творчество человека, то есть феномен культуры описывается механизмом стабильности и нестабильности, стремящимся к устойчивому развитию через риск и рисковую деятельность. Очерчивая круг концепций культуры, можно констатировать, что отечественные ученые отдают предпочтение деятельно- творческому подходу к поиску истоков и сущности культуры. Культура представляется либо в виде совокупности видов деятельности и ее результатов (М. С. Каган), либо как способ деятельности, ее технологии и общественной практики (В. Е. Давидович, Ю. А. Жданов), либо как одна из ипостасей абстрактного труда.

Характерным для всех вышеуказанных авторов является исторический подход к социокультурным проблемам, их неприятие абстрактных (субъективистских) и надисторических конструкций. По их мнению, культура – один из параметров исторической деятельности и, следовательно, может быть осмыслена и понята в её рамках. Можно констатировать, что отечественная философия культуры, преодолев субъективистскую трактовку культурно-исторических ценностей, доказала право на существование и свою необходимость в качестве методологии конкретных социокультурных исследований и методик. Это выразилось в становлении курсов «Философия культуры» в университетах России.

Сказанное не означает, что все проблемы анализа социокультурных процессов решены. Напротив, достигнутый уровень согласия в подходах к проблеме предполагает дальнейшее развитие теории. В рамках этой работы автор видит свою задачу в анализе истоков социокультурного творчества, в основе которых лежит возникновение и смена культурно-исторических циклов через диалектику стабильности и нестабильности, как необходимых сторон саморазвития социокультурных процессов, включающих в себя движение от хаоса к порядку, от устойчивости к неустойчивости, но обязательно через риск и творческую деятельность к конкретной цели – устойчивому развитию, механизмом которого, в конечном счете, выступает общественный договор как универсальная форма гармонизации противоречивых общественных интересов.

ГЛАВА 1. КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ФИЛОСОФСКОГО АНАЛИЗА СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ПРОЦЕССА

§1. МЕТОДОЛОГИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ В ДИАЛЕКТИКЕ СТАБИЛЬНОСТИ И НЕСТАБИЛЬНОСТИ

В основу анализа проблемы стабильность и нестабильность в контексте социокультурного процесса положена диалектико-материалистическая методология отражения, познания и анализа окружающего мира с использованием преимущественно правил дедукции.

В данной главе поставлены следующие цели:

– предложить методологию исследования стабильно-нестабильных процессов социокультурного мира;

– показать, как возникновение и развитие научных категорий «стабильность» и «нестабильность» отражается в социальном процессе;

– связать социокультурный процесс с диалектикой категорий стабильности и нестабильности;

– указать теоретико-познавательные принципы упорядочения и осмысления хаотичности социокультурных процессов;

– создать социокультурную модель, не противоречащую научной картине мира.

Методология является способом социальной деятельности в любой ее форме. В ней устанавливаются цели деятельности, объекты и результаты, а также пути их достижения. Сюда включаются системы определенных способов, приемов и операций в той или иной сфере деятельности и учение о самой системе,  т.е. теория метода. Гегель указывал: «Основным условием принятия решений, иначе говоря, основным условием возможности решать, возможности рефлектировать перед практическими действиями является абсолютная неопределенность».[8]

Определение методологии всегда было центральным моментом философского научного познания действительности. В настоящее время методологические вопросы дискутируются среди таких направлений мысли, как диалектический материализм, философия науки, феноменология и  т.д. Методология сводится к действиям, ориентирующим познающего субъекта на решение конкретных задач и достижение определенных результатов.

Методология не порождает истин, но облегчает их поиск, позволяет двигаться к целям кратчайшим путем с наименьшими затратами средств и энергии, что немаловажно для современного рационального, но не стабильного мира. Однако следует подчеркнуть, что основной функцией методологии является регулирование познавательной, теоретической, научной форм деятельности.

Применение методологии позволяет выделить объект социального анализа из многообразия социума, определить его с помощью логических операций над понятиями, его сущность, основные атрибуты, тенденции развития, а также возможность воздействия на него со стороны человека в социокультурной деятельности.

Все методологии имеют право на существование, но их результат должен быть подтвержден практикой. Иначе трудно объяснить, почему из факта сложности социокультурного процесса и несовершенства аппарата его познания некоторые теоретики делают вывод о внесоциальности культуры, ее феноменальности (как явления потустороннего мира) и  т.д. При этом потусторонний мир подразумевается лежащим под или над уровнем нормального человеческого сознания. Это напоминает логику, которую высмеял В.Л. Соловьев: «Человек произошел от обезьяны, следовательно, люди должны любить друг друга»[9]. Известно, что принцип христианской любви базируется не на общности происхождения человека от животных предков, а на факте сотворения человека Богом.

Другой точкой зрения является то, что социокультурный процесс есть инобытие исторической деятельности человека как абстрагирование от единичного к общему,  т.е. метод создания на базе атомарных и малосвязанных действий человека понятия исторической закономерности. При таком подходе социальная материя ( т.е. общественно-социальная деятельность человека) отражается в общественном сознании и обрабатывается в нем по правилам научного мышления,  т.е. путем анализа, синтеза, индукции, дедукции и  т.д. Например, находка на территории России древнеримских монет приводит к умозаключению, что уже в древности между этими странами существовали социокультурные связи и отношения. При таком подходе культура приобретает синкретический, т.е. взаимопроникающий, взаимообогащающий характер, а социокультурный процесс выступает как абстрактно-логический аналог конкретно-исторического процесса.

В таком случае можно говорить об истории культуры, о связях между народами, о культурно-нравственном совершенствовании личности, общества и его институтов. К культурно-историческому процессу можно применять общие принципы категорий диалектики, в том числе и такие, как стабильность и нестабильность исторической и культурной деятельности, риск в этой деятельности и  т.д. Заметим, что в других методиках, например объективно-идеалистической, существуют другие подходы и принципы, а логический и исторический методы заменяются формально-абстрактным, т.к. если социокультурные ценности и принципы неизменно заданы в виде идеальных понятий, то и постигать их можно не путем деятельности, а путем умозрений, причем, чем оно чище, тем постижение глубже.

На этом методе сложился традиционный образ мудреца, т.е. – человека, полностью презревшего земные ценности и оковы и сосредоточенного на созерцании абсолюта. В качестве примера можно привести методику конфуцианства, платонизма, стоицизма и других течений, считающих, что истинное постижение социокультурных процессов совершается на пути наибольшего отхода от них. «Знающие не говорят, говорящие не знают», – учил Конфуций.

В даосизме, например, сложился принцип недеяния как способ достижения высшего знания. Мудрец ничего не слышит, ничего не видит, ничего не желает. А Конфуций, например, говорил, что настоящий мудрец тот, о ком никто ничего не слышит и не знает,  т.е. в деятельности которого реализуется принцип: «Проживи незаметно».

Русский философ конца XIX – начала XX вв. С.Н.Булгаков одну из своих работ назвал «Созерцания и умозрения», в которой доказывал, что человеческая мысль вращается вокруг идеальных ценностей как вокруг своего духовного центра.

Впрочем, эту же мысль высказывал и Ф. Ницше: «Не вокруг изобретателей нового шума, – писал он, – а вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир; неслышно вращается он»[10]. Эта методология может быть отнесена к субъективно-идеалистической, имеющей широкое распространение в среде творческой интеллигенции, но, к сожалению, не приближающей нас к понятию причин социального прогресса, т.к. выносит за его пределы человеческую деятельность и сознание.

Таким образом, метод – это способ, при помощи которого человек хаотичный мир выражает в упорядоченных понятиях и категориях. В зависимости от переходных принципов методологии получается своеобразный слепок с действительности социокультурного процесса: конфуцианский, религиозный, марксистский, экзистециалисткий и т.д.

В настоящем исследовании применяется диалектико-материалистический метод анализа стабильно-нестабильного мира через рисковую деятельность посредством актуализации диалектических категорий при их переходе от атрибутивных к конкретно-историческим формам социокультурной материи. Эффективность процесса актуализации категорий позволяет путем логических операций над понятиями преобразовывать общие принципы диалектики в конкретные принципы познания социокультурного процесса.

Все остальные методы могут рассматриваться как умозрительные, но не имеющие под собой объективного методологического основания, что показал еще Вл. Соловьев в своей докторской диссертации «Критика отвлеченных начал», содержащей воинствующую критику материализма и атеизма как прямую дорогу в инфернальное общество, где все процессы протекают от плохого к худшему.

Так случилось с гегелевской диалектикой, когда-то казавшейся универсальным методом познания, а в настоящее время представляющей из себя величайший образец музейного знания. В этом не вина Гегеля, а вина его последователей, абсолютизировавших систему учителя. Обвиняя диалектику в догматизме, они сами оказались догматиками в диалектике, которая лишь тогда оправдывает свою роль, когда постоянно обогащается и развивается в новых понятиях и категориях. Напротив, в концепции Т. Г. Лешкевич подчеркивается, что «с точки зрения диалектико-материалистического подхода, взаимосвязь и взаимообусловленность в категориальной паре определенность-неопределенность представляется естественной и необходимой. При превалирующем значении категории неопределенности диалектически связанная и обусловленная ею противоположность-определенность есть момент устойчивого единства, относительного постоянства в вечно движущемся и изменяющемся мире»1.

Ряд авторов, в том числе и только что процитированный, достаточно глубоко рассмотрели и обосновали диалектику определенности и неопределенности, как фундаментальную пару философских категорий. В данной работе мы опираемся на эти результаты, но поставлена цель продолжить анализ данных категорий глубже путем их актуализации и перехода в более конкретную пару категорий стабильности и нестабильности, более детально отражающих сущность конкретных процессов.

В указанной работе Т. Г. Лешкевич допускается, что при некоторых условиях ситуация из неопределенностной может перейти в иной ранг2. На наш взгляд, переходы неопределенности в определенность, а затем в стабильность и нестабильность раскрывают механизм социокультурных процессов.

Развитие познания мира ведет не к упрощению, а к усложнению знания. Старые приемы научного познания перестают выполнять свою роль,  т.е., оставаясь верными, они не приводят к новому знанию и не объясняют новых парадоксов, которые требуют нового осмысления и новой методологии.

В современной общественной науке идея стабильности преподносится как привлекательная и полезная для общества, которая может избавить человечество от многих проблем. Не отрицая этого, следует заметить, что стабильность тоже имеет свои рамки, за пределами которых превращается в застой. Следовательно, борясь за идею стабильного развития, следует уже сейчас гипотетически допускать ту дозу нестабильности и риска, которая позволит избежать стагнации, определяемой теорией риска.

Философия не является исключением из этого правила. Она, как вид деятельности, выполняет специфическую роль, позволяя совершенствоваться духовному поиску и анализу социокультурного развития. Любое творчество со временем вырождается в рутину,  т.е. перестает быть им. Самые гениальные открытия со временем сдаются в архив науки. Можно констатировать, что любое новейшее научное направление заканчивается тупиком. Это естественно. Наука постоянно взрывается новыми гипотезами и идеями, которые якобы обесценивают достигнутые научные результаты, но на самом деле обогащают науку, отводя им определенное место в ее арсенале. Итогом этого является феномен социокультурного развития, представляющий собой закономерно возникающие и закономерно исчезающие циклы истории при сохранении самой истории как социокультурной реальности и объективной ценности, упорядочивающей кажущийся хаос исторических событий.

Человек заряжает угасающие процессы антиэнтропийной энергией, которую черпает, с одной стороны, в своей духовной деятельности, а с другой – в силах окружающего его мира, направляя их в нужное ему русло. В этом главное значение социокультурной деятельности человека в истории. Однако антиэнтропийный аспект человеческой деятельности в науке исследован слабо. Парадоксальное явление – в естественной науке, где источники антиэнтропии не известны, они разрабатываются интенсивно. В творческой деятельности, являющейся примером антиэнтропийной, эти вопросы не пользуются должным вниманием, т.к. общефилософские проблемы теории информации ждут своего исследователя.

В настоящее время в качестве естественных антиэнтропийных импульсов нам известны лишь единичные. Например, появление новых источников энергии, новых звезд и  т.д. Но философия еще в своих истоках указала на неисчерпаемый источник антиэнтропии – дух человека, творческую деятельность. Природные процессы обладают антиэнтропийной энергией в скромных и относительных масштабах, а социальная жизнь держится на творчестве, духовной энергии целиком, как на своем фундаменте. В этом и чудо, и «обыденность» творчества, гармонично сочетающего в себе диалектику стабильности и нестабильности социокультурных процессов. Если бы человечество приобрело бессмертие, то бесконечным стал бы и источник антиэнтропийных процессов, которым и является социокультурное творчество и деятельность.

Стабильность и нестабильность – это такая пара категорий, которая не позволяет миру впасть в стагнацию, из которой нет выхода для данной системы. Отдельные звенья системы могут находиться в состоянии стагнации,  т.е. в предельно допустимом для данной системы стабильном состоянии. Но в конечном счете, внутренняя или внешняя нестабильность выводят ее из этого состояния, бросая в новый круг превращений. Частным случаем таких систем, которые подвержены максимальным амплитудам внутренней стабильности и нестабильности, являются творчество и прогресс как область, где стабильность превращается в застой, а нестабильность – в ломку и отрицание предшествующего цикла развития при условии бесконечности сменяющих друг друга циклов.

Человек не властен над законами природы, но как показывает практика, властен над информацией. На взгляд автора, именно в сфере информации человек постигает и влияет на материальные процессы, т.к. она непосредственно доступна сознанию, является «рабочим телом» сознания, сознание само есть информация.

Материальные процессы есть реализация информационных систем, следовательно, культурная деятельность человечества прежде всего непосредственно связана с «актом творения» мира, участвует в процессе эманации мира (Плотин). Конечно, в настоящее время это участие носит скромный характер, ограничиваясь в основном творением собственной истории и культуры, опираясь на так называемые законы истории. Но нет сомнения, что человек подберет информационный ключ к этим таинственным законам творчества и таким образом сможет подключиться к сотворчеству самих этих законов. На основании этого мы считаем, что нет формальных законов на соавторство человека в законах природы. Этот путь к сотворчеству искали через материю, тогда как он проходит через информацию – универсальное свойство, равно присущ и человеку, и предмету. Спиноза считал, что и камень мыслит.

Следовательно, мы возвращаемся как к уже доказанному научному факту, что творчество по своей природе есть проникновение человека в глубинные основы бытия через его информационную составляющую с той целью, чтобы в конечном счете управлять процессами бытия. Этот метод ведет к правде, к истине, к добру, к красоте, к счастью, к личному бессмертию, т.е. ко всему тому, над чем работает философская мысль с момента ее возникновения, к смене роли человека в системе мироздания: из участника событий он превращается в творца.

§2. ИНФОРМАЦИЯ КАК РЕГИСТРАЦИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ

Человек есть движущее начало всего информационного мира, включая мир искусственный, компьютерный. Играть эту роль ему помогает факт возникновения универсального органа получения, обработки, сохранения, преобразования и использования информации,  т.е. мозга, в котором заключена тайна бытия. Впрочем, если определить сознание как саморефлексию материи, то тайной бытия будет лишь психологический барьер, мешающий человеку признать сложность собственного сознания и собственной жизни естественным явлением.

Этот процесс есть результат взаимодействия явлений нестабильного мира со стабилизирующей (упорядочивающей, систематизирующей и  т.д.) функцией сознания. На эту функцию сознания указывал еще Гегель, подчеркивающий, что процессы восприятия есть прерыв непрерывности, упорядочение беспорядка, т.е. сознание всегда упрощает, огрубляет, формализует реальные процессы, но зато позволяет схватывать их в динамике, относительности, покое и стабильности. Многие философские системы бессильны как раз перед лицом кажущейся хаотичности мира и его цельного, гармоничного отражения в сознании. Но, как было сказано выше, это противоречие диалектическое,  т.е. реальное, и снимается оно в деятельности, практике, мышлении.

В материальном мире действуют общественные, естественно-научные принципы и законы, которые не приложимы к деятельности самого сознания. Но это не означает бессистемности, произвольности, волюнтаризма мышления, т.к. законами сознания являются законы логики, не являющиеся аналогами естественных законов, но тесно связанные с ними атрибутом информации. Можно сказать, что законы сознания, законы логики являются инобытием законов реального мира, что в конечном счете позволяет считать их тождеством.

На наш взгляд, основой этого тождества является упорядочивающая деятельность сознания, преодолевающая и кажущийся волюнтаризм (Эрнст Мах), и кажущийся фатализм объективного мира (Б. Спиноза). Нет закона, запрещающего превращение идеального закона в реальные объекты, как нет запрета на превращение информационной модели ("идеи" Платона) в реальные объекты. На этом пути для мыслящего мозга стоят трудности, потому что даже божество есть плод сознания и появляется, и развивается вместе с ним. Ведь Бог существует только в сознании создавших его людей и исчезает вместе с изменением или исчезновением самих людей. В этом проявляется диалектика стабильности-нестабильности, в которой люди то создают богов собственной фантазией, то разрушают их, чтобы поставить на их место новый плод фантазии как разновидности творчества, и так без конца.

Фантазии не обязательно должны воплощаться в материале – для них вполне достаточно существовать в сфере творчества, т.к. эта сфера и есть истинное вместилище для идеальных моделей, т.е. информации. Тем самым снимается известное противоречие между материальным и идеальным, т.к. творчество не выносится за рамки идеального мира, а существует в них. Таким образом, здесь нет противоречия с диалектикой, так как «нет ничего в мире, кроме движущейся материи, и она движется в пространстве, информации и времени». Введение атрибута информации позволяет рассматривать мир в бесконечном творчески непрерывном процессе, не нуждающемся в предопределении или детерменированности механическими законами. Это дает уверенность в том, что человек не случайный гость на земле.

В отличие от платонизма, в котором мир идеальных моделей существует в виде второго этажа над реальным миром, в нашей концепции идеальное, т.е. информация растворена в мире (или мир растворен в информации), как соль в воде.

В этом выражается известный закон, связанный с природой информации – закон зеркального отражения (удвоения мира), где и объект и его отражение являются реальными. Все это мы включаем в понятие реально-информационной модели мира, содержащей в себе всю действительность, в том числе и самого творца – человека. Если творцом и движущей пружиной этой модели мы не признаем человека, тогда должны ввести понятие Бога. Автор указывает в качестве центра бытия на человека в силу того, что мы знаем это бытие на расстоянии вытянутой руки. Введение в гипотезу божественного субъекта или идеального мира ничего не добавляет для понимания проблемы, а, наоборот, лишь усложняет ее, вводя в цепочки логических рассуждений еще одно неизвестное, которое само нуждается в еще большем объяснении. Мы, как Лаплас, решили обходиться без божественной гипотезы, заменив ее информационной моделью мира. Дальнейшее развитие знания дает возможность выяснить и другие творческо-организующие центры, которые придают новые импульсы и заряжают новой энергией энтропийную материю.

Принцип неопределенности выступает более общим к понятию нестабильности, так как вытекает из понятия абсолютности движения и относительности покоя, конкретизируя абсолютность движения. Нестабильность – это частный случай неопределенности, выступающий в природе в форме постоянного перехода одних состояний в другие, а в общественных процессах принимающий форму игры социальных интересов.

Историческая основа нестабильности – постоянное отставание удовлетворения потребностей, которые выступают в обличии общественных сил, стремящихся к ниспровержению сложившегося порядка, в котором, по их мнению, все возможности исчерпаны, к силам такого порядка, в котором они смогут удовлетворить свои новые интересы и потребности. У Карла Маркса, например, в виде частного случая этого вечного движения указано на закон соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил.

В философской картине мира стабильность связана с пребыванием материи, а нестабильность – с изменением состояния материи. Этот предельный философский тезис дает лишь основание, но не понимание смысла вновь вводимых категорий – стабильности и нестабильности. На наш взгляд, эти категории опосредуются законами и категориями диалектики, но в отличие от прошлых догматических взглядов не сводятся полностью к ним. Стабильность и нестабильность являются самостоятельными категориями и выражают новое понимание диалектики необходимости и случайности с приданием случайности такой причинной функции или роли, которая сопоставима с детерминизмом, хотя вторична (сплошная случайность – удел мира, в котором бы индетерминизм был первичен). В мире, где господствует случайность, необходимость тоже была бы случайной.

Задача заключается прежде всего в том, как обосновать новую функцию случайности в так называемой гипотезе флуктуации, основы которой заложены И. Пригожиным и другими авторами теории синергетики. Это поможет связать нестабильность с ее реальным основанием – случайностью, которая, как известно, является формой проявления необходимости.

В этом выражается относительная самостоятельность категорий стабильности и нестабильности в системах основных законов и категорий диалектики. На наш взгляд, исследование должно быть направлено на понимание случайности не просто как функции, инобытия необходимости, а как свойства, присущего атрибутам материи, и, в первую очередь, движению. Сколько бы мир не менялся, случайность и необходимость все равно будут вплетены в его ткань. Следует рассмотреть эти категории и применительно к развитию (изменению) вообще, а так же к пространственно-временным событиям в природе и обществе, ибо с традиционной точки зрения принципы диалектики имеют универсальный характер. При этом, правда, остается неясным, как они проявляются в вышеуказанных областях материального мира, не говоря уже о сфере сознания и информации. Традиционная философия о проявлении этих категорий в области пространства, времени, информации, мышления просто не размышляла, а в отношении социальных процессов довольствовалась грубым материализмом,  т.е. поверхностными и ближайшими впечатлениями.

Следовательно, в приложении к указанным областям нужно говорить не о случайности и необходимости, а о стабильности и нестабильности, т.к. последние вполне объяснимы с точки зрения современной науки. Нельзя, например, говорить о случайном времени, но можно говорить о нестабильном времени, что является конкретизирующей философской категорией и актуализацией философского знания. Этим преодолевается оторванность философских абстракций от процессов реального мира.

Время – это отрезок существования, отведенный каждому предмету, и, следовательно, является объективным и реальным как и сами предметы. Идеален рай, но там время никому не отмерено, оно не течет и не изменяется. Этим можно объяснить, почему там нет смерти. Время застыло. Нельзя сказать о случайном или необходимом времени, т.к. оно объективно, но можно сказать о стабильном или нестабильном, например в ходе катастроф или экстремальных ситуаций.

Физические гипотезы о многомерности времени и возможности его движения вспять (например, теория пульсирующей Вселенной, у стоиков – теория Большого года и  т.д.) показывают, что в философии и в естествознании нет законов, запрещающих многомерность времени. На наш взгляд, время – это регистрация материальных событий и закрепление их в информации.

Время можно определить как информационную регистрацию совершающихся процессов, протекающих в реальном и идеальном мирах. Это хорошо объясняет и прошлое (фиксация), и будущее (гипотеза), позволяя выделить настоящий момент как осуществляемую регистрацию. Регистрация протекающих процессов на материальных носителях – вот что есть время как записанная и записываемая информация.

Эти рассуждения ставят своей целью выработать научное определение сознания со стороны его формы и содержания, с точки зрения стабильности и нестабильности, в противовес хаотическим спекуляциям на этот счет.

Основные атрибуты материи, включая и время, еще недостаточно поняты философией и естествознанием и, следовательно, могут интерпретироваться в любом смысле, не противоречащем основным константам философии и естествознания, таким как «дух познается духом, плоть – плотью», «постоянна только смена, нерушима только смерть», «без информации мир мертв» и  т.д. Но это не будет являться строго научными рассуждениями, т.к. не учитываются константы стабильно-нестабильного мира, процессы прослеживаются лишь в одной плоскости без учета их многогранного перехода из одного состояния в другое.

Если, по законам термодинамики, мир ожидает тепловая смерть, то, по законам информации, возможна его новая жизнь в инобытии. Следовательно, понятие стабильности-нестабильности конкретизирует объективную диалектику мира, представляя ее на данном этапе развития как борьбу двух начал. При этом стабильность выражает косные, равновесные силы природы и общества, стремящиеся к абсолютному покою; нестабильность выражает деятельные силы, выступающие в виде информации и творчества. Вопрос о том, какая тенденция будет ведущей и одержит верх, предопределен исключительно волей человека и стремлением к совершенству, присущим природе информации.

Таким образом, проблема выбора пути развития приобретает характер волевого акта человека, т.к. его мозг есть механизм, выработанный в ходе эволюции для получения, обработки, хранения и использования информации, выбирающий либо смерть и запустение, либо творчество и прогресс. Человек на этом основании, в известном смысле, сам выбирает, кем ему стать – пылинкой, винтиком или творцом. Все это справедливо, если понимать под творчеством зарядку новой информационной энергией объективно затухающих процессов. А под рутиной надо понимать безвольное следование в потоке этих инфернальных процессов (инфернальное общество – движущееся от плохого к худшему). На данном этапе самоорганизации информации под термином "человек" мы понимаем не столько отдельного человека, сколько исторический тип гомосапиенса в целом, обладающего волей к творчеству и стремлением к бессмертию на основе выбора информационной модели поведения в стабильно-нестабильном мире.

Стабильное в человеке – то, что он получил в порядке наследования от природы и предков. В целом – это его организм, но творчески он может полностью изменить себя, приспособив для проживания воды океана или космос. Тогда можно утверждать, что воля к жизни есть воля к творчеству, так как жизнь есть постоянный творческий выбор между стабильностью и нестабильностью этого мира. Стабильность – это покой, лень, смерть; нестабильность – риск, страдания, победы, духовная радость, совершенство. Отдельно взятые эти противоположности не могут стать основой для жизнедеятельности. Взятые со стороны взаимодействия стабильности и нестабильности они выступают реальной парадигмой существования человека и окружающего его мира.

Человечество, в ходе эволюции передавая в потомстве механизмы и принципы жизни, потеряло уверенность в индивидуальном бессмертии, зато приобрело сознательную историю в отличие от одноклеточных, не потерявших личного бессмертия, но и не приобретших коллективную историю.

Результатом этого различия стало накопление индивидуальных достоинств и социальных достижений в потомстве, выраженных в виде совершенствования человеческого рода по законам красоты и совершенствования человеческого духа по законам истины, чего лишены другие представители живой природы, совершенствовавшиеся преимущественно по законам естественного отбора.

Природа, судьба не определили человеку ни вечной жизни, ни неотвратимой смерти; она создала человека и наградила его свободой воли и творчества. Следовательно, человек должен выбирать между деградацией (смертью) и совершенствованием (жизнью), опираясь на чудесные свойства информации, позволяющей поворачивать вспять энтропию как в природе, так и в обществе. В результате этого у человека появляется выбор, требующий творческого решения – преодолеть инфернальные тенденции в обществе или деградировать в истории. Естественные процессы не требуют вмешательства и совершаются сами собой по закону энтропии, за исключением человека. Своеобразно эта мысль, как заметил Д. С. Мережковский, выражена в христианской философии, где этот выбор осуществляется по формуле: или смерть и тлен, или Христос воскрес и всеобщая жизнь (Мережковский Д. С. «Грядущий хам»).

В овладении законами и свойствами информации, в которой нет запретов и все возможно, человек и человечество обретут истинное бессмертие. Робким подтверждением этого является бесконечно долгое сохранение памяти компьютера, его «души». В историческом плане элементом бессмертия обладает генетическая информация человечества, а также его культура, выполняющая роль социальной генетики, ибо информация не подвержена физическим законам материального мира, в том числе и старению, и смерти. Стареет и умирает человек или система, владеющие информацией.

Система стабильность-нестабильность развивается по законам рока,  т.е. спинозовскому казуальному принципу. Но если строить жизнь сознательно, то возникает ситуация риска, которая является способом прокладки жизненных путей в стабильно-нестабильном мире новых ситуаций,  т.е. действовать с привлечением не только законов природы, но и информационно-волевых моделей. Судьбу не выбирают: она – отрезок, факт стабильно-нестабильного мира. Но при этом следует определить, что понимать под судьбой, роком, риском. Автор считает, что судьба – это объективно сложившаяся индивидуальная жизнь человека под влиянием как объективных, так и субъективных, осознанных и неосознанных причин. Под роком следует понимать совокупность непреодолимых обстоятельств и причин, против которых индивидуальная воля человека бессильна. Именно в таких случаях говорят, что обстоятельства сильнее человека. Но рок – это сценарий не всей жизни, а только ее фрагмент, т.к. существует его величество Случай.

И, наконец, под риском мы понимаем свободу выбора человека, предоставляемую ему конкретными обстоятельствами, которые сами, как правило, альтернативны. Таким образом, у человека появляются две степени свободы: свобода воли и свобода выбора. Можно не выбирать ничего, т.е. не реализовывать своих возможностей. Здесь есть свобода воли, но нет свободы выбора. В других случаях есть свобода выбора, но нет свободы воли. Одна из этих возможностей олицетворяет стабильность, а другая – нестабильность. При этом на почве утраченных вариантов возникают новые.

Риск есть и возможность, и свобода выбора той альтернативы, которая в данных условиях является возможной, желанной. А в условиях нестабильной ситуации этот выбор может быть инсайтом (озарением) или же выбор по вероятному развитию событий. Это выражается в таких известных изречениях как «чему быть, тому бывать, а судьбы не миновать», «от судьбы не уйдешь», « или грудь в крестах, или голова в кустах» и т.д., что характеризует растерянность человека в условиях обязательного выбора. Для человека, не владеющего теорией риска, этот выбор будет связан с принципом неопределенности,  т.е. выбора под влиянием второстепенных или случайных факторов из неограниченного числа вариантов окружающего мира.

Применение теории риска повышает предвидение и предугадывание событий, что позволяет принимать более квалифицированные и грамотные решения. Кстати, большинство людей не полагаются на «авось» при принятии решения, а в меру своих знаний и опыта интуитивно используют теорию риска. Здесь та же картина, что и с применением научных знаний на практике.

На определенной ступени развития общественных отношений одного здравого смысла и интуиции не достаточно, что доказывается неудачами управления общественными процессами со стороны некомпетентных лиц. Отсюда же повсеместное стремление к созданию управленческих структур из ученых и специалистов, т.е. команды профессионалов, с деятельностью которых человечество связывает надежды на решение глобальных проблем, т.к. подразумевается, что в условиях стабильно-нестабильного мира они будут действовать наиболее компетентно. Человек, владеющий информацией, постепенно становится не только фактором, но и творцом истории.

§3. СТАБИЛЬНОСТЬ и НЕСТАБИЛЬНОСТЬ КАК МОМЕНТЫ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ПРОЦЕССА

Современная культура формирует наряду с традиционным восприятием мира образ нового видения мира и человека в нем. Это нестабильное начало со временем превращается в стабильный исторический процесс. Специфической чертой культуры является стремление сохранить в незыблемости некоторые моральные и ценностные доминанты. Например, в современной России конфликт между сменой реформ на контрреформы и обратно представляет собой случай разрыва культур, во время которого не создается культура, но подспудно вызревают ее новые начала, как бы подтверждая изречение древнекитайского мыслителя Чжуань-Цзы: «Тех, кто ушел, нам не вернуть, тех кто придет, нам не увидеть». Этим подчеркивается неповторимость исторических событий, в том числе и элементов культуры, которые создают в совокупности единый социокультурный процесс.

Традиционная культура противодействует разнообразию, сдерживает проникновение социально-экономических и технико-технологических новаций, создавая «защитный экран» или подвижную псевдокультуру, которая консервирует общественное сознание, приводит его к социокультурному застою. Его показателем выступает элитарная культура, до которой сжимается, в конечном счете, прошлое культурное пространство. Элитарность всегда связана с прошлым, тогда как зарождающаяся культура является массовой, демократичной. Без этих условий культура остается всего лишь курьезным фактом в истории,  т.е. не реализованной культурой.

Нестабилен «диалог культур», но в итоге он приводит к стабильному развитию мировой культуры как единому культурному синтезу. Через культуру начинает объясняться и восприниматься мир, что ранее признавалось только за философией, следовательно, индивид может жить не только в философской, но и в социокультурной картине мира. Новаторство (нестабильность) и традиция (стабильность) как две стороны социокультурного процесса порождают и два подхода к анализу культуры. Традиции существуют во всех формах духовной культуры – религиозной, моральной, научной и т.д. – как отобранная временем и сохраненная информация, обеспечивающая целостность и устойчивость общества.

Для культуры характерна внутренняя борьба стабильных и нестабильных компонентов и структур. К первым относятся знаковые средства, с помощью которых разрешается круг основных проблем – это психология культурного сознания, социокультурная картина мира, категории культуры и  т.д. К нестабильным относятся новые общественные отношения, на базе которых возникают новые социокультурные способы подключения людей к культуре, новые ситуации, периодически возникающие проблемы и разрывы, разрешающиеся на основе изобретения новых знаков и формирующие новый исходный опыт для становления следующего. Например, ограничение кровной мести принципом эквивалентности наказания, впоследствии замененного системой штрафов,  т.е. примирительное право, привело к созданию новой правовой культуры и принятию новых реалий социокультурным сознанием. Традиционный способ переосмысливается и из нестастабильности приводит к стабилизации отношений в обществе.

Анализируя общественный механизм, Кант находит в нем источники стабильности и нестабильности, приводящие к порядку или беспорядку. Так, источником порядка он считает антагонизм, подталкивающий социокультурные процессы к законосообразности. «Под антагонизмом, – писал Кант, – я разумею здесь недоброжелательную общительность людей, т.е. их склонность вступать в общение, связанную, однако, с всеобщим сопротивлением, которое постоянно угрожает обществу разъединением»1.

С другой стороны, общество развивается, изменяется,  т.е. не может существовать без творчества и новаций. Они приобретают общечеловеческое значение, пройдя апробацию временем, и стабилизируются в качестве общечеловеческих ценностей. Отклонение от них порождает нестабильное состояние, что всегда воспринимается культурой негативно и, отразив назревшие проблемы, в свою очередь становятся традицией, как например, новые жанры и стили в искусстве, морально-этические и другие результаты культуры, которые передаются следующим поколениям. В основе этого лежит взаимодействие стабильных и нестабильных элементов, изначально заложенных в культуре и являющихся ее внутренним источником развития. Не соединенные единым культурным пространством они превращаются в хаотическое нагромождение вещей и предметов. Культурным явлением они становятся посредством теоретической обработки и осмысления заложенной в них информации.

Современное общество развивается ускоренно во многом благодаря появлению новых культурных ценностей, которые становятся дополнительной мотивацией творческой деятельности. Культура приобретает открытый характер, быстро реагирует на изменения среды. В конечном счете, культура начинает играть роль движущей силы не только в социокультурном, но и в общеисторическом процессе, накладывая на него отпечаток творчества, которое превращает обыденные вещи в произведения искусства.

В итоге общество, расколотое разделением труда и богатства, держится на единственно стабильной связи, являющейся продуктом совместной деятельности, – культуре. В результате богатый и бедный, нищий и плебей, разделенные общественным положением, сотрудничают в общедоступной сфере культуры, объединяющей их и создающей единое социокультурное пространство, в котором каждый чувствует себя сопричастным к общему.

Объединяет людей, в конечном счете, совместная культура,  т.е. обобществленная информация как историческая память, тогда как национальность, религия, производство, конкуренция и т.д. потенциально разделяют их. В этом потоке нестабильности культура выступает стабилизирующим началом, но не настолько, чтобы законсервировать старое производство и социокультурные отношения. С другой стороны, она достаточно нестабильна, чтобы дать возможность реализоваться назревшим новым общественным потребностям и отношениям, выводящим общество на новый виток социокультурного развития.

В философской литературе вновь возрождается интерес к исследованию фундаментальных проблем культуры и поискам ее роли в социально нестабильном мире. И Пригожин в статье «Философия нестабильности» писал: «В мире, основанном на нестабильности и созидательности, человечество опять оказывается в самом центре законов мироздания»[11]. На неустойчивость мира обратил внимание еще Платон. Анализируя проблему бытия, он выделял в ней три сущности: первая – движущая неподвижное, вторая – самодвижущаяся и третья – подлежащая движению. Таким образом, любое изменение влечет за собой неустойчивость, неопределенность, что не всегда можно прогнозировать в нашем постоянно меняющемся мире. В общем смысле можно утверждать, что в основе всех материальных процессов лежит некий импульс, волна, представляющая собой момент перехода стабильности в нестабильность и наоборот. В этом, по мнению автора, и заключается источник саморазвития и движения мира, в том числе истории и культуры.

Относительно первоосновы мира все физические исследования приходят к конечному рубежу строения материи – информационно-волновому импульсу. На наш взгляд, этот импульс, имеющий вид цикла, по сути является единством стабильности и нестабильности. Но так как импульсы проходят всегда в новых условиях, то всегда новым является их результат. Этим можно объяснить большое разнообразие предметов-явлений, которые в своей онтологической основе одинаковы. Человеческие потребности в культурном плане стабилизированы константами культуры (т.е. принципами «очеловечивания»: помощь слабому, любовь к ближнему, прощение врагов, жертвенность как служба ближнему и  т.д.), тогда как биологические потребности детерминированы окружающей средой. В результате появились две проблемы современности – сохранение культурных ценностей и окружающей среды. Сложность заключается в том, чтобы удержать дестабилизирующие факторы на приемлемом уровне риска,  т.е. на таком, чтобы нестабильность не привела к невосполнимым потерям. Механизм этих процессов лежит в основе истории культуры, вызывая ее к жизни и определяя ее основные черты, характерные для данного исторического периода.

Эти же процессы присутствуют и в религиозной культуре. В мировых религиях подмечено, что свет ( т.е. волна) есть первооснова бытия. «Я свет миру», – говорит Христос, а христиане называют себя «дети света». Таким образом, идея первоначального импульса, цикла давно рассматривалась философией как одно из реальных первоначал материи (апейрон, монада и  т.д.) и культуры (духовность, общественность, любовь к человеку и  т.д.). Следовательно, это доказывает, что основания культуры лежат в плоскости нахождения глобального цикла информационного (духовного) поля.

Если искать первооснову культуры в материальных объектах, то в процессе аннигиляции они исчезают. Эти трудности снимаются введением единого информационного пространства, в котором присутствуют сразу все ценностные значения от минимума до максимума, охватываемые циклом стабильности-нестабильности, что объясняет преемственность культур и возможность накопления культурных ценностей.

Отличие нашей точки зрения заключается в том, что элементарный культурный акт рассматривается как вышеуказанная материально-информационная волна – источник и импульс развития, у которого есть фундаментальные физические и информационные характеристики-свойства. Мировые константы есть физические величины. Мы считаем первоначальную материально-информационную волну величиной всегда отличной от нуля, положительное или отрицательное значение которой определяет стабильность или нестабильность. Стабильность дает положительное значение, нестабильность – отрицательное значение информационно-волновому циклу. Этим объясняются в общей форме взлеты и падения мировой культуры,  т.е. ее исторические циклы.

Следовательно, первооснову объективной реальности мы видим не просто в физической величине «квант-энергии», а в информационно-волновом импульсе, сочетающем в себе информационное и физическое начало и соединяющем в первооснове бытия свойства материального и идеального в одно целое – объективную реальность, составной частью которой является культура.

Эта проблема была осмыслена Плотином в его труде «Два вида материи», где он писал, что материя это импотенция Бога, хилое дитя Творца, доведшего себя до изнеможения. Без души она ненужный придаток бытия и, в этом смысле, она небытие, абсолютное зло, возможность невозможного,  т.е. чудо. Здесь заключается догадка, что этот процесс есть результат взаимодействия явлений нестабильного мира со стабилизирующей (упорядочивающей, систематизирующей и  т.д.) функцией сознания.

Но, как было сказано выше, это противоречие диалектическое,  т.е. реальное, и снимается оно в деятельности, практике, мышлении. В компьютерных информационных системах информация является лишь рабочим телом и способом их собственной организации и функционирования, не представляя при этом объекта внутреннего интереса и созерцания,  т.е. объекта культуры. В этом принципиальное отличие мышления от искусственного интеллекта, т. к для первого информация является и целью, и результатом познания. Все искусственные системы сегодня действуют, в конечном счете, на механической (или преобразованной в другие виды) энергии и подчиняются закону энтропии. Мыслящий мозг работает на нервно-психической энергии, являющейся преобразованной информацией, и обладает уникальным антиэнтропийным свойством,  т.е. творчеством как духовным средством обработки информации. Его продукт есть не что иное, как информационная (идеальная) модель реального мира, достижения человеческой культуры.

Мысль есть операции с информацией по правилам логики: алогичная мысль называется абсурдом. Абстракции – это истонченное бытие, жонглирование голой информацией. Информация – это душа, активная сторона материи. В ней происходит вызревание и проявление импульсов-законов, циклов, которые впоследствии реализуются в ценностях жизни и культуры.

После смерти отражающего субъекта не наступает мрак: в материи идут процессы отражения, концентрации информации, ее накопления, которыми может воспользоваться новый разум, хотя та же информация накоплена до него и без него. Например, годовые кольца дерева, геологические эпохи, общественные формации, достижения культуры и  т.д. как зафиксированная информация проходящих циклов и процессов, сохраненных в памяти вещей и людей.

Материя не сводится к тому неживому миру, который называется неодушевленной природой. За ней стоит информация как ее атрибут и движущее начало,  т.е. активное начало – нестабильность, противоположное пассивному началу – стабильности, что отражается в человеческом восприятии в форме культурно-исторического пространства и времени. Человеческое сознание не может воспринимать континуум и, следовательно, воспринимает его как единство прерывности и непрерывности в форме сменяющих друг друга циклов в деятельности, творчестве, культуре.

Деятельность базируется на научных принципах, но не сводится только к ним. Законы логики, не являющиеся аналогами естественных законов, тесно связаны с ними атрибутом информации. Сознание и его законы являются инобытием информационной картины мира, если понимать под сознанием способность мозга оперировать информацией, в которой он стремится стабилизировать нестабильный мир в социокультурных и научных категориях.

Конечно, эти положения имеют самый общий смысл. В конкретных процессах они актуализируются в других, менее общих, категориях. В применении к живой природе они выступают как генетическая и историческая память, а в неживой материи реализуются в константах объективного мира, которые, по нашему мнению, являются сгустками информации и основами циклов в природе и обществе. Таким образом, сознание – та же материя, только качественно нового уровня и, на наш взгляд, их традиционное противоречие носит тупиковый характер. Это не означает отрицания истории философии и культуры, а только смену парадигм. Еще Кант указывал: «Впрочем, нет ничего необыкновенного в том, что после долгого изучения известной науки, когда думают, что она бог весть как далеко ушла, наконец, кому-нибудь приходит в голову вопрос: да возможна ли вообще такая наука, и если возможна, то как? Разум человеческий так склонен к созиданию, что много раз уже воздвигал башню, а потом опять сносил ее, чтобы посмотреть, крепко ли лежит фундамент»[12].

Таким образом, диалектика стабильности и нестабильности в ее различных проявлениях составляет функциональную основу не только вещного мира, но и духовной жизни. Новым здесь является момент введения информации как самостоятельного фактора взаимодействия категорий, который именно и придает им ту пространственно-временную направленность, необъяснимую с точки зрения механистического детерминизма. Например, отрицание случайности у Спинозы, который без введения понятия информации никак не мог решить проблему соотношения детерминизма и индетерминизма, т.к. индетерминизм рассматривался только как продукт человеческого незнания, тогда как по мере углубления знания всегда находятся правдоподобные объяснения случайности. С точки зрения нашего подхода к развитию, Спиноза абсолютизирует одну сторону процесса и явлений, в основе которых лежат циклы, объединяющие противоположные начала стабильно-нестабильного мира.

В статье «Философия нестабильности» И. Пригожин утверждает, что знание всего лишь небольшой шаг на пути познания универсума и что из-за нестабильности мира нам следует отказаться от мечты об исчерпывающем знании. Большее, на что способен человеческий ум, – это экстраполировать имеющиеся знания за границы нашего видения и строить догадки по поводу механизма, управляющего динамикой универсума.

На наш взгляд, рассуждения И. Пригожина относятся больше к конкретным наукам, а не к философии, которая может отыскивать в универсальной информации универсальные свойства мира, опираясь на логику информации. Следовательно, логика должна выступать как отражение законов информации, а не только как свойство разума оперировать абстрактными понятиями. Законы и категории логики, конечно, есть плод человеческого познания, но в большей степени они есть и отражение законов универсума, в частности, его информационной составляющей, которая является, действительно, логикой мира. Это поможет связать нестабильность с ее реальным основанием – случайностью, которая, как известно, является формой проявления необходимости, а это, в свою очередь, позволяет более глубоко установить природу сознания как процесса обработки информации и ответить на вопрос об историческом генезисе сознания и культуры как нелинейном процессе.

Стабильность и нестабильность как актуальные категории позволяют практически решать локальные вопросы, как-то: вопросы устойчивого развития в локальных системах, природу скачков и переворотов в общественном сознании, культуре и  т.д. Нестабильность привлекает созданием новых возможностей, которых не было в стабильном состоянии, но и не дает им возможности реализоваться в полной мере. К примеру, современное искусство, получив новые средства выражения, тем не менее не вытеснило предшествующие достижения из социокультурного опыта. Они существуют в рамках симбиоза, несмотря на то, что социальные корни классики остались в прошлом. Рассматривая все аспекты этой проблемы, можно прийти к парадоксальному выводу: для жизни хаос необходим больше, чем порядок. Устойчивое развитие, в отличие от хаоса и порядка, позволяет избежать застоя, т.к. любое устойчивое состояние представляется моментом движения и развития как прерыв непрерывности, как состояние покоя в процессе вечного движения. Но хаос тоже деятелен, т.к. постепенно в нем рождаются устойчивые структуры, потому что хаос всегда связывает их с самоорганизацией, о чем писал И. Пригожин. Существует целая наука об управлении этими структурами, а фактически об управлении хаосом, который есть историческая форма смены социокультурных циклов.

Негативная сторона нестабильности существует лишь в человеческом сознании (мнении), т.к. в природе - это реальный процесс, не поддающийся нравственно-эмоциональной оценке. В социокультурных процессах нестабильность утрачивает свое отрицательное значение, как только события теряют свою актуальность: Нерон для современного человека является лишь оперным злодеем. В общественном сознании Нерон и его эпоха не осуждаются нравственно и культурологически, а воспринимаются лишь как отрезок исторического процесса. Те исторические волны нестабильности, которые были вызваны их деятельностью, угасли и стали моментом культуры. Со временем, превращаясь в исторический процесс, внутри которого периоды сменяют друг друга, стабильность нивелируется нестабильностью и наоборот. История при этом представляется ровной дорогой развития и цивилизации. К примеру, рыночная экономика на начальном этапе представляла собой синтез детерминированного хаоса, который переходил через состояние нестабильности к устойчивому развитию,  т.е. началось развитие нового цикла. Цикличные процессы протекают в политике, экономике, культуре, живой природе и  т.д. Следовательно, везде работают синергетические принципы. Из хаоса рождается порядок. Хаос в своей основе сам есть порядок. Таким образом, правомерно говорить о научном предвидении развития хаоса в форме сменяющих друг друга социокультурных моментов.

Для характеристики стабильности и нестабильности – внутренних свойств информации – следует ввести категорию риска как способность материи выбирать без потустороннего воздействия тот или иной путь развития. До сих пор категория риска нечасто учитывалась при построении философский теорий, так как считалось, что он характерен только для человеческой деятельности.

На наш взгляд, риск является универсальным свойством информации, который присущ всем процессам живой и неживой природы и носит при этом явный или скрытый характер. В человеческой деятельности риск проявляется явно, а в процессе эволюции он скрыт за бесчисленными информационными экспериментами живой природы, например в феномене мутации. Человек долгое время не отслеживал нестабильность в форме риска, так как его внимание привлекали события, лежащие на поверхности, что характерно для механистической картины мира, исключающей риск и случайность. Риск включен преимущественно в предметную деятельность человека, его общественно-историческую практику, которая стала объектом философского анализа в Новое время.

Руссо в общественном договоре (1762 г.) соединяет принцип общественного договора с договором о подчинении (в противоположность учению Гоббса о суверенитете монарха) и развивает учение о народном суверенитете. Обоснование его носит довольно рисковый характер, опирающийся на положение перманентного возобновления общественного договора с возможностью разорвать его в любой момент. Руссо сознательно абсолютизировал нестабильную сторону договора для того, чтобы решить свою главную задачу – сделать общественный договор главным фактором учения о правах человека, которые сегодня стали общепризнанной нормой. Руссо стал творцом основных принципов демократического общества, добивавшегося стабильности через риск срыва в нестабильность. Создав систему постоянной угрозы хаоса, Руссо впервые отчетливо осознал принципы балансирования на грани стабильности-нестабильности в качестве реальной политики. До Руссо все стремились видеть стабильность в тысячелетних царствах, тогда как он увидел ее в смене перемен (в диалектике социума). В результате философия Нового времени основала свои социально-культурные взгляды на новом понимании окружающего мира, включая мир социальный.

ГЛАВА 2. ДИАЛЕКТИКА СТАБИЛЬНОСТИ И НЕСТАБИЛЬНОСТИ В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОЦЕССЕ

§1. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПРОЦЕСС КАК ОБЪЕКТ ФИЛОСОФСКОГО АНАЛИЗА

В философской литературе решению проблемы стабильности и нестабильности предшествовала разработка более общих философских категорий: необходимость и случайность, устойчивость и изменчивость, определенность и неопределенность и т.д. Однако эти категории были только лишь общенаучными понятиями и не являлись инструментом анализа конкретных социокультурных проблем. Впрочем, этот процесс носит всеобщий характер, известный как метод дедукции, когда из общих понятий выводят более частные, т.е. идет процесс актуализации категорий, в результате чего они начинают отражать не только всеобщее, но и общее, признаки, черты признаков и явлений. В своей работе автор использовал результаты как классической (Франк С.Л., Бердяев Н.А., Юнг К.Г. и т.д.), так и современной философии (И. Пригожин, Ж. Моно, А. Блум и др.), в которых достаточно глубоко рассмотрена проблема определенности и неопределенности для понимания социокультурного процесса в рамках стабильности и нестабильности.

Определенность понимается как упорядочен­ность, порядок, закономерность, повторяемость в противовес неопределенности, сводящейся к хаосу. Неопределенность обусловлена не просто трудностями познания и особенностями восприятия, но коренными условиями бытия, самой природой объектов. Именно подобное, бытийственное понимание неопределенности с наибольшим трудом внедряется в концептуальный каркас детерминизма.

Анализ бытийственной неопределенности помещает ее в одно понятийное гнездо с понятиями "стохастика", "неравновесность", "нестабильность", "неоднозначность" и "непредсказуемость" – это в широком смысле; в узком – неопределенность являет собой картину нестабильности, к которой можно свести все частные случаи. Так, например, в философии Н. Бердяева явственно обрисо­ваны два лика неопределенности: неопределенность как невыраженность и невыразимость и неопределенность как спонтанность и стихийность. Они пронизывают поведенческую социокультурную историю народа, проникают в портрет этноса. Русский народ воспринимается как народ, полный неожиданности, вызывающий беспокойство народов Запада. Неудержимый по­рыв насилия и вера в богочеловечество, величие и ничтожество, свобода и зависимость – все это делает историческую судьбу России загадочной и неопределенной, непредсказуемой с точки зрения стабильности и нестабильности. Н. Бердяев пророчествует, что Россия как великий Востоко-Запад обречена на извечную двойственность и противоречивость[13].

На наш взгляд, в анализе социальной неопределенности, присущей российскому менталитету, Бердяев выразил его генетическую нестабильность, раскрыв ее в целом ряде соподчиненных понятий, таких как неожиданность, беспокойство, неудержимость, величие и ничтожность. Налицо движение мысли от общего через особенное к конкретному, которое, на наш взгляд, и является нам как качественно определенный в себе комплекс и как таковой частично нами познается.

Теоретически все это выглядит парадоксальным и неопределенным, тогда как практически без особых усилий укладывается в русло взаимодействия стабильных и не стабильных представлений о жизни и реальных процессах. Например, в истории философской мысли давно дискутируется вопрос о тайне жизни, тогда как в практическом плане эта тайна заключается в неспособности человеческого сознания согласиться, понять, что такие сложные органические структуры (включая мозг человека) возникли естественным путем, т.е. причина этой тайны не онтологическая, а гносеологическая, коренящаяся в нашем сознании. Сознание имеет дело с простыми вещами. Сталкиваясь с парадоксальностью, оно пасует перед ней. Формальная логика, на которой основана деятельность мозга, вступает в столкновение с логикой диалектической, для которой самые таинственные явления психики или природы – всего лишь очередной рубеж непознанного.

Сознание выступает как человеческий фактор воздействия на крайности стабильно-нестабильного процесса, т.е. не дает амплитуде «социального маятника» достигать крайних, разрушительных пределов. Без культуры нормальный ход этого «маятника» проходил бы через его сбой, что практически означало бы постоянный переход общества из одной нестабильности в другую (например, из нестабильности «правой» в нестабильность «левую», которые как крайности постоянно сменяют друг друга). Таким образом, культура является великим демпфером (гасителем колебаний) общественной жизни, придающим ей приемлемую стабильность через необходимую нестабильность, которая не принимает форму крайностей. В противном случае человеческая история приобрела бы характер теории катастроф, т.е., образно выражаясь, развивалась бы по принципу «из огня, да в полымя». Но такое развитие неприемлемо, т.к. мешает осуществлению культурно-исторического процесса. Как только этот великий демпфер общественной жизни заработал в полную силу, история приобрела новые количественные и качественные характеристики.

В гносеологическом плане Л. С. Франк приходит к оригинальным философским выводам: стабильность бытия допускает точное знание, покоящееся на основных логических принципах. Задачей познания в этом случае становится уяснение сущего, взятого в его абстрагировании от вечной текучести и изменчивости. При этом принцип стабильности закрепляет достигнутый объем познания, который можно рассматривать как нечто законченное, неподвижное и в себе замкнутое, хотя и не дающее исчерпывающих знаний об отношениях, переходах, взаимопревращениях.

Под истиной в данной парадигме понимается совпадение понятий с сущей определенностью, то есть благодаря аналитическому расчленению целого на части и фиксации их в определениях. Такая истина конечна и тавтологична по самой природе. Франку ясно, что этот подход, каким бы правильным он не казался, не позволяет уяснить смысл того, что называется бытием. В качестве непостижимого остается вся глубина реальности. Но другого выхода из реального противоречия он не видит. Ведь предметные определенности – частные фрагменты реальности, а бытие – целое, которое не составлено из частей, так как не может быть завершенным и застывшим. Живое, пульсирующее бытие одновременно есть и возможность того, что может быть и того, чего быть не может с точки зрения человеческого сознания определенной культурной эпохи.

Именно в игре стабильности и нестабильности заключается истинная, а не виртуальная картина мира, которая не более чем игра ума. В этом смысл отвержения Франком дефинитного и дополнения его трансфинитным методом. В этом разрыв Франка с канонами традиционного познания, так как он убежден, что не только интуиция, но и созерцание полновластного слова равно умерщвлению мысли.

В интуитивном знании и созерцающем постижении улавливается "непостижимое в себе" как видимая тайна, которая не перестает быть тайной от того, что стоит перед нами. Франк понимает власть абстракций, правящих предметным миром в форме долженствования. В познании она – эталон и стандарт, рождающий строгие логические категории стабильности и нестабильности, принимающие непосредственное участие в осмыслении конкретных процессов.

Эти отвлеченные философские рассуждения приобретают характер практических выводов и определений, когда в них появляется необходимость. Анализируя специфику тандема стабильность-нестабильность применительно к условиям России, Л. Франк подчеркивал, что стабильность русской жизни по сути своей есть не что иное, как главенство стихийного жизненного процесса над духом, Логосом, Идеей. Именно такая неопределенностная жизненная стихийность всегда сравнивалась и сопоставлялась с универсальным рационализмом Запада, и Россия в связи с этим мыслилась как бы выпавшей из мирового Логоса. Но современный исследователь русской философии конца XIX – начала XX вв. Б. Гройс, опираясь на те же методологические принципы, что и Л. Франк, пришел к заключению, что "неопределенность русской жизни русские славянофилы проинтерпретировали как ее универсальность, которая должна соединиться с универсальностью западного мышления, да­бы дать ему основание".

Это подтверждает, что философский анализ процессов и явлений мало зависит от субъективных позиций исследователя, а определяется логикой источников, на которые он опирается, что ставит философию в ряд строгих наук, в которых знания обусловлены объективными обстоятельствами и логическими законами. По сути дела, Б. Гройс пришел к тем же выводам, которые делал Л. Франк. Таким образом, диалектика стабильности-нестабильности явилась основой для заключения, что универсальность русской жизни примет характер и форму западного мышления в мировом социокультурном процессе.

П.Чаадаев в "Философских письмах" утверждал, что нестабильность проще связать с негативным состоянием, увидеть в ней отрицательное своеобразие России, а упорядоченный рационализированный универсализм Запада принять за положительное, достойное подражания начало. Именно эта стихийность, неопределенность жизненного процесса и рождает "новое слово", поскольку чистое мышление, в конечном счете, не может обосновывать самое себя и не является самодостаточным. Правда, с современных позиций П. Чаадаеву можно возразить, что реальное небо существует в отраженной форме в сфере человеческого духа, т.е. во второй информационной Вселенной. В этом смысле можно понять известное высказывание Канта о двух бесконечных мирах – мире звездном и мире духовном. В духовном мире позитивные поля информации существуют в виде общечеловеческих, т.е. культурных ценностей, а отрицательная информация (зависть, злость, ненависть и пр.) – в виде разрушительных информационных вирусов. Положительные информационные конструкции и блоки олицетворяют стабильность и расширяют зону культуры, а вирусы постоянно разрушают и толкают ее к хаосу. Таким образом, теория стабильности-нестабильности, приложенная к конкретному, например социокультурному миру, сразу дает нам общее понимание ее роли в развитии, изменении данного процесса. Следовательно, Чаадаев лишь догадывался о том, о чем уверенно говорит современная социокультурная теория.

Отвлеченные философские построения Чаадаева другой русский философ Н. Бердяев попытался связать с социальной конкретикой современной ему России. При этом он учитывал и особенности русской земли, русской культуры и русского характера, не знающих меры и впадающих в крайности, где порыв и поиск редко приводили к стабильным результатам. "Огромная сила стихии и сравнительная слабость формы", – так воспринимал Н. Бердяев особую стать России[14].

Черты нестабильности, пронизывая поведенческие характеристики русского народа, проникали в портрет этноса. «Страждущее существо, имея собственное вольное хотение, жаждет жить по своей глупой воле. А она раздираема противоречиями: жестокость, деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность, склонность к насилию и доброта, искание правды, обостренное сознание личности и безличный коллективизм, национализм, искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и пошлость; рабство и бунт». Здесь Н. Бердяев явно развивает мысли Ф. М. Достоевского и в целом дает правильную, но однобокую характеристику русского духа и национальной культуры. Видимо, здесь проще говорить о некоей потенциальной невыраженности, неактуализированности сил россиян, как это утверждали русские писатели XIX века, отодвигая определенность поступков в будущее. Но можно также привести немало соображений о стабильности русского характера и русской культуры.

И тут столь же узнаваемые черты национального нестабильного типа: характерное ожидание, "немота русских лиц, невыразительность и аморфность, когда и любили кое-как, и возделывали мать сыру землю кое-как, а бытие было равно небытию"[15]. Все сводилось к надежде на русский «авось», что являлось обыденным выражением нестабильности народной жизни и культуры. Для Бердяева же интересен лишь человек, в котором есть прорыв в бесконечность, так как он сам всегда бежал от стабильной жизни и стремился за пределы обыденного мира, пытаясь там обрести желанную нестабильность.

Бердяев не признает жизнь в оковах стабильности, но он прекрасно понимает, почему люди за нее держатся – они опасаются потерянности в жизни. Стабильность служит защитной реакцией для самосохранения человека. Признание нестабильности для обыденного сознания равносильно потере твердых берегов устойчивого мировосприятия. Это типично для метафизического, обыденного сознания, которое исключает творческую и созидающую роль нестабильности, расчищающую путь к новым прорывам.

Следовательно, предпочтения стабильному мироощущению не оправданы, т.к. реальный социокультурный процесс есть диалектика стабильности и нестабильности. Человеческая общественность выделяется из мирового целого и лишь ощущается, но не является замкнутой, господствующей целостностью. «Существуют глубокие недра земли и необъятная мировая ширь, весь круговорот природного по­рядка или беспорядка, много темноиррационального, всегда приносящего неожиданность»[16] – утверждал Бердяев. Такой картине мира более соответствует миропостижение, основанное на признании приоритета нестабильности. Это согласуется с общефилософским постулатом об абсолютности движения, изменения и относительности покоя.

Состояние нестабильности Н. Бердяев раскрывает через понятие космической шири, космического мироощущения. Оно не допускает тех рациональных иллюзий, согласно которым будущее мира определяется лишь силами, лежащими на самой поверхности ограниченного куска земли. Действуют силы более скрытые, проникающие из других миров, и корни стабильности и нестабильности уходят в бесконечное прошлое, предопределяя все многообразие видимых и невидимых превращений.

Парадокс нестабильности и стихийно осознаваемая свобода прорываются во все сферы, в том числе и в сферу государственности, в область русской политической мысли и культуры. “Именно действие этого иррационального начала создает непредвиденное и неожиданное в нашей политике, – утверждает Н. Бердяев, – превращает нашу историю в фантастику и неправдоподобный роман.”[17]

Анализируя труды О. Шпенглера, посвященные России, Н. Бердяев приходит к выводу, что автору известно о России то, что не открылось ни славянофилам, ни их преемникам, что в России скрывается тайна, которую мы сами не можем разгадать. Но тайна эта связана с разрешением какой-то загадки всемирной истории. Бердяев предлагает обратиться к мистике человеческой судьбы, пройдя через горнило великих испытаний. Рациональное при таком подходе заменяется иррациональным, стабильность – нестабильностью, а истинные науки заменяются мистическими прозрениями религиозного гнозиса.

Н. Бердяеву созвучны многие идеи Л. Франка, с которым его связывала не только неохристианская концепция, но и идея богочеловечества в условиях неопределенности мира и нестабильности человечества. При этом проблема освоения нестабильности переводится Франком в морально-этический план. Она как бы затмевает необходимость императивно следовать нравственной норме. Теория и методология, чистое знание, как, впрочем, и много другое, приносится в жертву моральным ценностям. Любить истину и метод не означает для Франка быть равнодушным к морали, удаляться от человеческих страданий. Нравственная практика требует добросовестности в соблюдении эмпирических норм и объективных законов. Чистое же знание мыслится как бесполезное, потому что ориентировано на мир, в кото­ром стерты грани между стабильностью и нестабильностью, замененные, хотя и возвышенным, но пустым созерцанием, далеким как от потребностей истории, так и человеческой культуры.

Цель жизни состоит в обустройстве и выживании в нестабильном мире. Безразличие материальных сил к чаяниям человека можно уравновесить безразличием к ним и заменой этих знаний чистотой помыслов. Не вера в казуальность, а вера в могучую гармонию грядущего – вот кредо, помогающее принять и понять мир в его нестабильной стохастике. Установка “стань праведником” должна вытеснить установку “выживай” в качестве главной цели человеческой жизни.

Более других русских философов Л. Франк размышлял над проблемой нестабильности и создал теорию, воплощенную в труде "Непостижимое". Он понял, что динамизм и потенциальное многообразие стабильного бытия обусловлены именно тем, что в глубинах его таится не нестабильность. "X Безусловное бытие, – пишет Франк, – есть такое в себе неопределенное "нечто" или "все", которое есть по существу нечто совсем иное, чем определенное "что-то", "это" или "то"[18]. Франк идет дальше Беме и Бердяева в попытке осмыслить момент нестабильности. Он подчеркивает, что все нестабильное возникает не из чего-либо стабильного и действительного, а лишь из нестабильного потенциального. Эта работа совершается над произвольным материалом и из него самого. Нестабильность является мощью бытия и играет в нем главную роль. Но ее непосредственная функция – порождать стабильность, воплощаться в ней. Таким образом, все конкретно сущее возникает из лона нестабильности и несет в себе заряд рационально неопределимой потенции бытия. Нестабильность выступает средством стабилизации ситуации.

Л. Франк не разделяет натурфилософию Нового времени, в которой мир представляется, с одной стороны, по своей форме сплошь рационализированным и рациональным, выразимым в математических формулах, с другой стороны, по своему содержанию или внутреннему существу совершенно бессмысленным и хаотичным. Поэтому мир всеобщей нестабильности в рационалистической гносеологии стал выступать разумно стабильным, гармонично устроенным, а его неопределенность и хаотичность объявлялась лишь уделом вненаучного сознания и познания.

Ему пришлось искать выход из этого искусственного построения, в котором сама человеческая мысль отбрасывает тень в своей собственной рациональности на мировой хаос и только потому мнимо открывает ее рациональность в самом мире. В итоге Франк приходит к выводу, что мир не есть рационально постижимый хаос, напротив, он одновременно и внутренне осмыс­лен, и непостижимо чудесен, и непонятен, в чём и состоит его имманентная значимость. Динамизм нестабильности дополняется динамизмом упорядочения стабильностью.

В таком бытии царит необходимость, проявляющаяся в стабильности связей наличного бытия. Нестабильность же порождает свободу, поэтому будущее обретает многовариантность развития в форме рисковой деятельности, а стабильность есть нечто большее, чем усеченный фрагмент наличного бытия. Действительность есть неопределенный по своему объему и границам отрезок реальностей, который на основании опыта преподносится как упорядоченная система, описываемая в категориях и понятиях науки.

В интуитивном знании и созерцающем постижении мы улавливаем "непостижимое в себе" как видимую тайну, которая не перестает быть тайной оттого, что стоит перед нами. Франк понимает власть абстракций, правящих предметным миром в форме долженствования. В познании они – эталон и стандарт, рождающий строгие логические законы и процедуры, а в общественной жизни – мера дозволенного.

Абстракция конституирует предметное бытие, подавляя душевное самобытие, которое не может быть регламентировано и каждый раз в глубинах духа явственно и очевидно усматривает свой особый смысл. Жизнь, скованная нормами и подчиненная строгой стабильности, скрывает от человека естественную гармонию мира, заключающуюся в бесконечных переходах от стабильности к нестабильности, и не только в форме застывших предметов и философских конструкций, т.к. на более глубинную диалектическую картину гармонии мира у него не хватает ни духа, ни желания. С другой стороны, нужно признать, что чрезмерное углубление в тайны мира лишает человека привычного покоя. Еще Будда учил, что не следует слишком пристально вглядываться в бесконечность пространства и времени, т.к. это ведет только к смятению духа и страху перед миром. Этот мотив прекрасно выражен в Дхаммападе:

Близость рождает страх,

Дом рождает пыль.

Быть бездомным, быть одиноким,

Вот чего хочет мудрый.

Актуальная стабильность – это стабильность в основных началах – домашняя работа, собственность, религия, мир (хотя кодекс у каждого человека свой). Неактуальная стабильность – это вылазки человека в смежные сферы – искусство, творчество, предпринимательство и т.д. Как показывает развитой Запад, только первая группа стабильна, вторая всегда являет тот или иной тип нестабильности, то есть жизненной неопределенности. Типичным примером субъективного истолкования проблемы стабильности и нестабильности в контексте оценочного подхода является концепция экзистенционализма в лице таких представителей как Камю и Ясперс.

Одна и та же ситуация может оцениваться по-разному в силу того, что каждое из составляющих ее элементарных событий полифункционально и обременено множеством экзистенциальных смыслов: от удивления и безразличия до неприятия и возмущения. В контексте их исследований стабильность понимается то как однообразие и унификация, то как эталон, в котором заключается тупик развития, переход на повторение пройденного. Нестабильность рассматривается как некая спонтанная сила, перекраивающая по своему разумению все естественные причины взаимодействия и таким образом предотвращающая опасность удушения нивелирующей определенностью всех процессов, ведущих к развитию. “Насильственная унификация, – считает А. Камю, – ведет к определенности застывшего настоящего, к “остановившемуся делению”.

Для каждого последующего “здесь” и “сейчас” стабильность имеет смысл только в данном конкретном ощущении. Но кажущаяся бесспорность стабильности “здесь” и “сейчас”, когда нет прошлого, обречена на небытие. Стабильность в этом случае – это цепь разрозненных атомарных фактов, пестрый конгломерат которых вызывает ощущение нестабильности настоящего. А. Камю все фиксирует как посторонний, который живет так, как будто “ничего не имеет значения”, и все равно, если жить, то так или по-другому. Он объясняет причины такого равнодушия мира, ссылаясь на поток информации, идущей из бездны будущего. А поскольку "история не зряча", то восприятие ее, включая и восприятие истории науки, складывается как процесс роста и смены кризисных эсхатологических этапов, малосвя­занных и малообусловленных друг другом. Эта бессмысленность исторического процесса ведет к глобальной социальной энтропии, что ставит под сомнение априорно предполагаемую общественную разумность.

Точно так же и у Ж. П. Сартра налицо гипертрофированное представление о роли и месте нестабильности как в естественных, так и в познавательных процессах, то есть абсолютизация ее, но Сартр в данном случае не замечает, что творчество снова заряжает общество антиэнтропийной энергией и, по крайней мере, эта область не подчиняется эсхатологическим принципам Камю.

Класс нерациональных действий – это всего лишь подмножество в континууме целеполагания. Преобладающим оказывается более обширный класс неосознаваемых, размытых целей. Они определяются давлением внешних, навязанных извне факторов и влиянием зоны бессознательного, в котором реализуются желания индивида. "Мы не знаем, чего мы хотим", – и это неопределенность всех неопределенностей. Она приводит к нестабильности и порождает бесцельное и бессмысленное существование, которое Э.Фромм назвал "больным обществом". Отлаженный механизм унифицирования наталкивается на непредвиденный результат – депрессивное, лишенное смысла существование, бессильное заявить: "Я так хочу". Оно лишь распыляется и сетует в ничего неделании и ничего нехотении. Логико-категориальный анализ проблемы не дополняется интенциональным, делающим основным предметом изучения устремленность к цели, внутреннюю активность и направленность на ее достижение. Нестабильность охватывает процесс движения к цели, порождаемый импульсом воли и насыщенный всеми человеческими эмоциями, что превращает творческий процесс в безвольный процесс регистрации событий. С нашей точки зрения, в этом проявляется растерянность разума, абсолютирующего лишь одну сторону диалектической пары стабильность-нестабильность.

Какова же действительная природа стабильно-нестабильного мира? Сводится ли она к субъективным переживаниям человека, коллизиям духа в условиях неполной информации или каким-то неведомым человеку тайнам бытия. Может быть, существует извечная обреченность стремиться к цели, никогда ее не достигая, жить в мире, в котором невозможно до конца планировать наполнение отведенного ему времени.

§2. СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ И НЕСТАБИЛЬНОСТЬ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ ПОДХОД

Концепции, рассмотренные выше, имеют право на существование наряду с общепризнанной (научной) концепцией. Нестабильность, проявляющаяся в неопределенности каждого следующего дня, каждого нового шага, знакома всем и является эмпирическим фактом. Такая нестабильность и такое незнание мало кого удручают, так как считается, что может быть в этом и состоит тайна земного бытия. В Библии, служащей для многих кладезем мудрости, Экклизиаст утверждается в пессимизме для того, чтобы объявить: "Нет ничего нового под солнцем; ибо все, что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться". Нестабильность здесь устраняется убедительным приемом, объявляющим все новое лишь повторением старого. Тем самым абсолютизируется стабильность, и человеческий дух примиряется с мыслью: "Что было, то и будет, что творилось, то и будет твориться".

Богословы разноголосо объясняют причину прихода Богочеловека в наш бренный мир, находя ее то в исполнении пророчеств Ветхого Завета, то в искуплении первородного греха людей. Но это причины непостижимые, т.е. божественные, и мирские споры не проясняют их. Иное дело – земные причины. Главной причиной прихода Христа в мир является окончание периода Ветхого Завета и открытие новой страницы всемирной истории. Теоретически можно допустить, что таких приходов будет много, т.к. уже требует обновления Новый Завет и ожидается приход Мессии для того, чтобы провозгласить истины, созвучные современному человечеству. Ведь никто не доказал, что глубина Откровения раскрывается только в двух Заветах.

Практика показывает, что уже в современном мире существует много проблем, которые не объяснимы с точки зрения Библии и современности. Например, проблемы, связанные с биологией и физиологией человека, с возможностью физического бессмертия, бесконечного клонирования «божьих тварей», т.е. проблемы, которые может объяснить только «Третий Завет». Третий, но не последний. Иначе это означало бы прекращение вечной игры стабильности и нестабильности и окончание всемирной истории. Сам мир существовал бы и развивался, но не для человека и без человека, т.к. существовать только в стабильном или нестабильном мире как земной, так и небесный человек не может. Примером могут служить христианские понятия ада и рая, коммунизма, гегелевского идеального государства, находящиеся вне движения, в застывшем времени, и о них невозможно что-либо утверждать или отрицать. Такая возможность существует лишь в условиях сравнения стабильного с нестабильным или наоборот – в рамках пространственно-временных интервалов. Само движение от стабильности к нестабильности и наоборот может совершаться лишь в реальных рамках реального времени, т.е. не имеет качественных характеристик. Поэтому в Апокалипсисе (Откровение Иоанна Богослова) подсчитано число праведников, но не указано качество праведности.

Рай не есть нирвана, где все души растворены в океане духа, теряя свою самостоятельность. Спасенный человек – это личность, индивидуальность, приближающаяся к Богу. Без признания возможности Новых Заветов невозможно объяснить ни современную, ни дальнейшую историю, ни путь и место христианина в ней. Может быть не еретична мысль, что Заветы есть средство Бога поднять человека до уровня понимания своего божественного замысла и сознания. Какой же собеседник для Бога и небожителей дикарь с примитивными взглядами и представлениями, а им друг с другом общаться вечно в царствии Божьем.

Несходство между божественной мудростью и людской примитивностью может стать серьезным барьером на пути богопознания. Вполне логично допустить, что Бог раскрывается человеку в бесконечной истории, бесконечно совершенствуя и приближая к себе человека. Это объясняет и бессмертие человеческого духа, данное Богом не для примитивного состояния и застоя, а для подъема до высот божественного деятельного духа, олицетворяющего собой единство стабильности и нестабильности, нарушенного в мире в результате грехопадения. Это видно как в природе, так и в обществе, в том числе и во внутреннем мире человека. Абсолютная стабильность означает для них абсолютное небытие, что противоречит христианскому учению о вечной жизни.

На наш взгляд, линейность связана со стабильностью, а нелинейность – с нестабильностью в своей онтологической сущности. Этот принцип, лежащий в основе синергетики, является лишь модификацией философского тезиса о диалектике стабильности и нестабильности как объективной основе социокультурных процессов. Причем стабильность олицетворяет эволюционный, а нестабильность – революционный путь развития социокультурного мира.

Бог в последний день очищает мир, оставляя все праведное для вечной жизни, а неправедное вытесняет во «тьму внешнюю». На наш взгляд, этот нераскрытый в христианской философии термин означает чистую нестабильность без ее перехода в стабильность, т.к. там же подчеркивается, что вытесненными останутся «только вопли и скрежет зубовный», т.е. будет абсолютизирована только одна сторона диалектической пары, а социокультурный процесс приобретает характер всемирной трагедии.

Если бы человек наказывался стабильностью, то ему грозило бы вечное небытие, забвение, несуществование, ничто. В этом состоянии, если можно так его назвать, никакие характеристики для вытесненных из мира не применимы, т.к. чистая стабильность означает «стоячее время», бесформенное пространство, отсутствие движения или изменения. Ведь и белый, и черный цвета могут быть лишь абстрактными полюсами стабильности и нестабильности, тогда как в действительности нет ни вечного абсолютного света, ни вечной тьмы. Иначе это означало бы уничтожение одной из сторон диалектической пары стабильности и нестабильности, а, следовательно, отрицание как бытия, так и не бытия.

Феномен Иисуса Христа есть признание окончания Закона Моисея и зарядка истории потенцией Нового Завета. Апостол Павел перекинул мост от Закона к Завету и тем самым дал новую жизнь иудейской религии. Это переход от стабильности к нестабильности, где нестабильность выражает новый импульс развития,  т.е. подтверждает мысль, что у молодого – все хрупко и нежно, но за ним жизнь; у старого – все крепко и устойчиво, но символизирует смерть, ибо и в конце прибывает начало.

Не пройдет это время, пока не реализуются все потенции совершенствования человека как по Божественным заповедям, так и по нравственному закону, ибо последний есть скрытая заповедь Бога в душе человека. Ее предстоит раскрыть самому человеку, т.к. Христос раскрыл ему заповеди Ветхого Завета. «И последний станет первым», – сказано не для глупых, а для стремящихся к нравственному совершенствованию. На этом пути нет вечно первых и вечно последних. Каждому природой дана способность творчества и самосовершенствования либо способность пренебречь своими естественными правами. Следовательно, правильное понимание рисковой деятельности в стабильном-нестабильном мире является подлинной основой социокультурного процесса.

На вопрос, для чего живет человек, у нас есть ответ: чтобы стремиться к Богу (т.е. Логосу). А все остальное не стоит внимания, т.е. все остальное относится к области растительной жизни, а не к миру, содержащему Софию, т.е. мудрость мира. Совершенствование человечества не оканчивается в бренном мире, иначе бессмысленна вечная жизнь – историческая память, информация. В конце концов, человечество найдет путь в вечность и бессмертие. Семитский мир не принял христианство потому, что в его основе лежали приевшиеся всем банальности, которые для варваров показались откровением. Кроме этого, иудеям было обещано все, помимо Нового Завета и до Нового Завета, целое, а не часть, только избранному, а не всему человечеству.

На наш взгляд, основная тенденция природы – это стабильность, вытекающая из закона энтропии, и только творческое начало (энергия, информация, человек) выводит ее в нестабильное состояние, на базе которого возможен социокультурный прогресс. Наша точка зрения призвана объединить философию, антропологию, фантастику и социологию в единый метод поиска ориентиров развития в природе, космосе, обществе, частью которых является человек.

Стремление постичь тайну самоорганизации так велико, что современные ученые, стремясь сократить долгий путь к истине, провозглашают торжество принципов структурогенеза (как сочетания устойчивого и неустойчивого, как частного случая стабильности и нестабильности) различных по своей природе систем: Г.Хакен, И.Пригожин, Н.Моисеев утверждают, что понятия "энтропия", "флуктуация", "турбулентность" характерны для развития в целом и для анализа общественного развития, в частности.

Э.Шредингер видит наличие двух механизмов, которые могут производить упорядоченные явления: "статистический механизм", создающий "порядок из беспорядка", и новый механизм, производящий "порядок из порядка". Принципу "порядка из беспорядка" следует природа, поведение живого организма базируется на принципе "порядок из порядка". Организм обладает уникальным свойством концентрировать на себе "поток порядка", "пить упорядоченность" из внешней среды.

Не вступая в спор с указанными точками зрения по обсуждаемым проблемам, заметим, что все эти понятия не могут претендовать на всеобщность и, собственно, относятся не к предмету философии, а скорее к конкретному знанию. Придать им общефилософский характер может рассматриваемый нами подход, когда застывшие понятия типа «поток порядка» рассматриваются с точки зрения перехода их в стабильное или нестабильное состояние, т.е. в процессе возникновения, изменения и взаимопревращения. Ведь «порядок из беспорядка» может смениться «беспорядком из порядка», что мы наблюдаем повсеместно.

Еще большей сложностью наделен социальный уровень организации материи. Активная нелинейная среда, которая весьма характерна для систем и подсистем общественного организма, способна порождать многочисленные структуры разной степени сложности, постоянно пульсируя от стабильности к нестабильности и наоборот.

Научное исследование общественных структур – это прежде всего анализ открытых, нелинейных систем, в которых велика роль исходных условий, входящих в них индивидов, локальных и периферийных отношений, случайных процессов. Это означает, что в перспективе эволюционирования такой системы допустимы многочисленные комбинации последующего раз­вития, и в критических точках направленных изменений возможен эффект ответвлений. В связи с этим наиболее пригодной для описания поведения подобной системы оказывается древовидная ветвящаяся графика, которая заявила о себе в научной картине мира при описании процесса органической эволюции, в языкознании, химии и т.д.

"Нелинейное", неопределенное мышление, о котором говорили Н.Г.Басов и Л.И.Мандельштам, необходимо не только физикам, но и обществоведам. Оно предполагает отказ от ориентации на однозначность, признание методологии разветвляющегося поиска и вариантного знания. Неопределенное, "нелинейное" мышление отражает реальность как поле сосуществующих возможностей, является иллюстрацией проявления стабильности и нестабильности в реальных процессах социокультурного мира.

Подытоживая все сказанное, заметим:

– во-первых, представление о нестабильности как об источнике гибели и деструкции заменяется диалектическим пониманием ее как основания становления упорядоченности, "причинно-спонтанного структурогенеза";

– во-вторых, диалектика стабильности-нестабильности является универсальной характеристикой, охватывающей неживую, живую и социально организованную материю;

– в-третьих, в свете последних теоретических разработок нестабильность предстает не просто как неуравновешенное состояние, но как сверхсложно организованная последовательность, логика которой  представляет наибольший интерес и приводит к пониманию роли и места стабильности в социокультурной жизни;

– в-четвертых, стабильность и нестабильность являются диалектической парой категорий, но для общества они неравнозначны, так как нестабильность служит лишь переходным этапом, средством для достижения желанной стабильности, тогда как нестабильность всегда рассматривается как неизбежное зло.

Рассмотрев выше некоторые распространенные концепции, примиряющие или разделяющие точки зрения на стабильность и нестабильность мира, мы пришли к выводу, что истина лежит в их синтезе и дополнении современными представлениями о взаимосвязи различных атрибутов и свойств мира, в так называемой информационной модели мира. Ее основные положения при рассмотрении диалектики стабильности и нестабильности мы рассмотрим в следующей главе.

Информационная модель мира включает в себя комплексное рассмотрение и взаимодействие четырех атрибутов материи: энергии, пространства, времени и информации. В совокупности это и является современным представлением о материи и полностью приложимо к социокультурной истории человечества. Недостатками метафизики было рассмотрение материи только в плане взаимодействия трех атрибутов: движения, пространства и времени. Отсюда стабильность механистической картины мира, в которой все стабильно и все предсказуемо как в механизме. Недостатком диалектики, включая марксовскую, было признание сознания случайным свойством материи, а, следовательно, и непонимание атрибутивности информации. Введя понятие «идеальность сознания», марксизм так и не смог объяснить его материальную природу.

То, что идеальность означает вторичность по отношению к материи, истинно лишь для земного человека и его истории, но теряет свое абсолютное значение применительно к материи вообще, для которой сознание есть атрибут, формальная возможность, высшая реализация свойства информации. При этом, объявляя сознание идеальным, материализм противоречит самому себе, т.к. «нет ничего в мире, кроме движущейся материи, и она движется в пространстве и времени» (Ф. Энгельс).[19] Как видим, об идеальном здесь нет и речи. Допустив смысловую ошибку, материалисты так и не могли найти в себе мужество исправить ее.

Недостатком современной естественно-научной картины мира является сведение всего многообразия бытия к компьютерно-информационным моделям, исключающим человека и подводящим к фантазиям на тему: мыслящая туманность, информационная галактика, космический разум и т.д. Без учета человека все эти модели являются лишь разновидностями лапласовской модели мира только с большей степенью свободы.

§3. ЧЕЛОВЕК КАК ДВИЖУЩЕЕ НАЧАЛО СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Человек и его духовный мир извечно занимали центральное место в философских размышлениях, нравственных исканиях, научных исследованиях, культурном творчестве. Классические представления о человеке и его месте в социуме развивались на протяжении всей истории философии и представляют собой золотой фонд и фундамент социального знания. Постепенно выяснялось, что духовный мир человека не существует сам по себе, он возникает, развивается, обогащается лишь на основе практической человеческой деятельности, прежде всего социокультурной, в процессе ее непрестанного совершенствования.

Ни один человек безотносительно к обществу не способен раскрыть свою родовую сущность сам по себе. Общее проявляется в единичном через отношение человека к человеку, индивида к индивиду, когда это единичное выступает эквивалентом другого. Таким образом, сама категория человеческой культуры проявляется через категорию деятельности человека, отношения человека к другому человеку и к миру. Субъект – это, прежде всего, деятель, сознательно или бессознательно регулирующий свою деятельность в стабильном-нестабильном мире.

На первый взгляд, развитие общества представляет собой довольно однообразный процесс, что нашло отражение в ряде философских и религиозных концепций, утверждающих неизменность и монотонность, повторяемость человеческого бытия. Все возвращается на круги своя – вот квинтэссенция подобных рассуждений.

Но такие подходы кажутся нам слишком отвлеченными. В них умственный взор направлен выше поверхности реальных событий. Вышеприведенные сентенции играют лишь утешительную роль, примиряют человека с тем, с чем его душа не может примириться – с мыслью о смерти. Но за пределами этого вечного вопроса о смерти и бессмертии остаются еще два самостоятельных мира – безмерный мир природы и мир культурной жизни. И тот и другой не являются примерами неизменности и стабильности, не приводят нашу мысль к умиротворению.

Наоборот, события в этих мирах показывают нам вечное стремление природы и человека бесконечно переходить из крайности в крайность, никогда не возвращаясь на пройденный путь. В этом – иллюстрация стабильно-нестабильного мира, взятого в его движении и развитии. Тогда как другое представление о нем есть лишь застывший слепок, фотография определенного момента изменчивого мира. Истинная картина реального мира складывается в ходе бесконечного взаимодействия стабильности и нестабильности через стагнацию и риск как формы своего проявления. Общество в этом ряду является наиболее характерным примером, реализующим механизм диалектики стабильности и нестабильности в практических, конкретных вещах.

В результате исторической практики человек из индивидуума превратился в личность, субъект своей познавательной деятельности. В качестве субъекта познания человек выступает вторично, первично он – субъект действия, культурно-практической деятельности. Сам вопрос о существовании другого человека есть признание в этом другом действующего лица. Поэтому попытки рассматривать человека в отрыве от этого реального контекста его разносторонней деятельности приводят к потере подхода изучения культуры как продукта этой деятельности. Даже самосознание человека не есть осознание им своего сознания. В самосознании "я" устанавливается связью между общим и единичным, где "я" выступает как объект для другого, тогда как этот другой самосознающий субъект существует сначала для обозначенного «я». В этом диалектика части и целого, индивида и рода, а основа этого процесса – универсальная культурная деятельность как взаимосвязь отдельных субъектов и человечества.

Таким образом, самосознание – это осознание самого себя как деятельного существа, осознающего окружающий мир и изменяющего его в процессе социокультурной деятельности как практической, так и теоретической. Другими словами, "я" – субъект есть единство единичного и общего, в котором общим являются родовые, а единичным – индивидуальные черты. Такая взаимосвязь части и целого в деятельном субъекте создает основу совместной деятельности людей, платформу для их коллективизма, т.к. отношение другого "я" к моему "я" выступает как условие моего существования. В этом смысле "я" – это "мы". Замыкание субъекта только на своем "я" ведет к солипсизму и эгоизму и невозможности результативно действовать в условиях социокультурного процесса.

В тесной связи с пониманием практически деятельной природы человека стоит проблема опредмечивания и распредмечивания мира, где распредмечивание есть превращение определенного предмета деятельности в логику деятельности, а опредмечивание есть процесс самовоплощения человека, созидание им своего предметного мира культуры. Другими словами, в ходе человеческой деятельности создается живая ткань истории – общественные отношения, культура, где деятельность выступает как конкретное тождество распредмечивания и опредмечивания. Сама же деятельность предстает как тождество активного воздействия и восприятия воздействия посредством общения индивидов, представляющих друг другу результаты своей деятельности как производство объектов для субъектов, как производство самого субъекта.

Следовательно, для правильного понимания сущности человека, его духовного мира и культуры надо исходить не только из неразрывной диалектической взаимосвязи между человеком и условиями его общественного бытия, но и из реального процесса развития общественных отношений, представляющих собой, с одной стороны, основу сил человека, а с другой – конкретную реализацию этих сущностных сил, расширяющих его способность действовать в условиях риска и неопределенных ситуаций нестабильного мира.

Человек не просто усваивает культурное наследие, но через осуществляемую творческую деятельность двигает вперед общественные отношения. При этом, конечно, человек может действовать и шаблонно, рутинно, исполнительски, ибо люди всегда стремятся к стабильности, как природа к равновесию. Но ведущей стороной исторической деятельности человека является нестабильность и риск, которые составляют творческую сторону и движущую силу собственно человеческой деятельности. Она имеет и историческую перспективу, так как по мере строительства социума творческая деятельность будет расширяться, возрастать за счет деятельности рутинной, нетворческой.

Такое сопоставление деятельности творческой и функциональной позволяет рассмотреть первую как ведущую в развивающейся системе диалектического тождества, которая первоначально деятельность и представляла. Лишь позже в этом тождестве развилось различие между активной, творческой и рутинной, исполнительской сторонами, при возрастающей роли первой над второй, позволяющей ориентироваться в рисковых ситуациях, принимать решения.

Однако еще требуется дальнейшее углубление исследования творчества как ведущей стороны человеческой деятельности и культуры, анализ структуры и движущих сил этого процесса и их связь со стабильностью и риском. В стадии постановки находится вопрос о месте и роли творчества в условиях социальной нестабильности и социокультурной деятельности. Процесс творчества имеет диалектический характер, то есть в различные исторические эпохи он осуществляется в разных формах.

На основе воспроизводства материальной жизни возникло духовное творчество как особый вид общественной деятельности, предназначенной для производства идей и решения неординарных задач в процессе социальной деятельности. В настоящее время к традиционным способам анализа процессов активно подключается синергетический метод как метод, применяющий категории стабильности и нестабильности для анализа конкретных процессов, помогающий эффективно разгадывать многие «мировые загадки». Впрочем, этот и иные современные методы анализа социальной действительности не являются абсолютно новыми. На наш взгляд, они являются лишь новыми формами развития диалектики стабильности-нестабильности в новых исторических условиях, т.е. диалектика и сама подвержена постоянному творческому развитию. Этот метод позволяет не догматично отобразить процесс развития творческого отношения к миру, которое недоступно животным, но свойственно человеку.

Сущность творчества во всех многообразных сферах общественной жизни состоит в исторически нарастающей универсальности развития социальных сил человека, познающего и преобразующего внешний мир. При этом нужно рассматривать универсальность индивида не в качестве мыслимой или воображаемой, а как универсальность его реальных и идеальных отношений. Речь идет о непрерывном развитии творческих потенций, реализуемых во всех новых прогрессивных формах созидательной деятельности и ее материально-предметных результатах. Универсальность творческих возможностей человека раскрывается тем плодотворней, чем глубже он в своей практической и духовной деятельности овладевает закономерностями развития природного и общественного бытия и превращает деятельность в предмет своего сознания и воли с учетом современной ему картины мира и наук об этом мире.

Из этого следует, что науки никогда не достигают своей полной зрелости, строго говоря, науки всегда юны. Тем более это касается наук, изучающих общество как динамично развивающийся и вечно обновляющийся социальный организм, постоянно балансирующий на грани стабильности и нестабильности. В известном смысле можно утверждать, что это является формой существования и обновления общества, которая не дает ему впасть ни в хаос нестабильности, ни в стагнационный застой. Механизм этого согласования лежит в современном понимании категории меры, прилагаемой к конкретным социокультурным процессам.

Само понятие устойчивости охватывается мерой предмета, явления, процесса. Процесс, развивающийся в рамках меры, функционирует неопределенно долго, пока внешние силы не выведут его из стабильного состояния.

Однако внутреннее нарушение меры предмета сразу превращает его в другой предмет. Поэтому философское понятие меры конкретизируется в различных областях действительности различными понятиями, по существу, имеющими общий смысл: сохранение относительной стабильности в условиях всеобщей нестабильности. Такими понятиями в культуре являются: "золотая середина", "золотое сечение", "лезвие бритвы", "край пропасти" и т.д. Еще Аристотель обратил внимание на то, что оптимальность противостоит экстремальности, и чтобы найти эту середину, надо знать крайности, например культ будущего (утопизм) или настоящего (прагматизм), розовый оптимизм или черный пессимизм. Во всем должна присутствовать мера.

Человек не знает меры. Это было известно еще в древности, но социальная наука может эту меру найти и определить и даже внедрить в практику социокультурных отношений, причем, зачастую, самым неожиданным способом – сменой менталитета или разрушением стабильности, т.к. в условиях нестабильности будут другие оптимумы.

Из истории философии нам известен знаменитый афоризм Протагора: «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют; не существующих, что они не существуют»[20]. Однако данное утверждение не получило признания в науке и философии. Онтологически данное утверждение открывает путь идеализму, а гносеологически – агностицизму, хотя сам Протагор таких выводов не делал.

Следовательно, «мера всех вещей» лежит вне человека, хотя должна включать и самого человека, в особенности в части культурно-социологического анализа. По нашему мнению, мерой является диапазон колебаний исторических событий в рамках, допускаемых стабильностью и нестабильностью. Выше указывалось, что стабильность никогда не переходит в абсолютную нестабильность и наоборот. Следовательно, мера лежит в этих не завершенных до конца циклах истории, которые и есть ее стержень, ее связующее начало, позволяющее ей выступать в качестве естественно-исторического процесса, не рассыпаясь на отдельные фрагменты. В нашей концепции этот диапазон (или мера исторических событий) является моментом устойчивого развития социокультурного процесса. Конкретно эта мера вырабатывается определенной общественной практикой и выступает в виде менталитета или умонастроения эпохи.

Менталитет и есть мера, которая определяет приемлемость для человека амплитуды колебаний культурно-исторических циклов. Например, для менталитета постперестроечного периода характерна смена знаков юридических и культурно-нравственных понятий: спекулянт становится предпринимателем, частная собственность получает предпочтение перед общественной, правда уступает место лжи, т.к. ложь оказывается формой достижения собственных интересов, и т.д.

Здесь важно отметить именно меру изменений, которые не привели к созданию нового общества или новой культуры, а просто сделали акцент на другие стороны тех же самых процессов материального производства, форм собственности, прав человека, приоритетов его духовных ценностей и т.д. Но в сумме и так называемые общечеловеческие, и не общечеловеческие ценности как были, так и остались в социокультурной парадигме, только одни из них отступили в тень, а другие вышли на передний план. Это вполне укладывается в диалектику стабильности-нестабильности социокультурных процессов, когда на данном этапе развития востребована большая доля нестабильности, чем это присутствовало в предшествующем цикле. Свобода, предпринимательство, автономность личности, рынок, права и свободы являются элементами нестабильного ряда, при помощи которых разрушается стабильный ряд предшествующего менталитета: общественная собственность, коллективизм, взаимопомощь, устойчивость социально-культурных феноменов и т.д.

Предшествующий менталитет не был навязан извне, а был вызван социокультурными потребностями решения ряда важных проблем: подъем материальной и духовной культур, освоение благ цивилизации, духовных ценностей большинством населения. После этого произошла смена менталитета, где на базе достигнутых результатов появилось стремление продвинуть решение накопившихся проблем: индивидуализм, разумный эгоизм, автономность личности, конкуренция и т.д. На наш взгляд, это изменение менталитета не грозит застоем, т.к. основывается на взаимоисключающих устремлениях. Отодвинутые на второй план вышеназванные проблемы со временем сами выступят мерой индивидуализма и вызовут к жизни стремление к стабильности.

Уже в новой социокультурной парадигме главная проблема, которая вытекает в ее новой исторической ситуации, – это проблема человека, построение его индивидуальной жизни в условиях стабильного-нестабильного мира. Она предполагает установление мира между человеком и его окружением, внутреннюю гармонию с самим собой.

ГЛАВА 3. СТАБИЛЬНОСТЬ И НЕСТАБИЛЬНОСТЬ КАК МОМЕНТЫ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

§1. РИСК КАК МОМЕНТ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Субъективный момент творчества содержит в себе ощущение открытости человека миру, актуальным проблемам действительности. К субъективным факторам творчества относятся:

- готовность человека перешагнуть барьер шаблонного, выразить себя как творца, новатора;

- психологическая настроенность на творчество, способность оригинально мыслить, действовать;

- инициативность, способность к постоянному поиску новых решений, умение критически оценивать ситуацию и на этой основе создавать модель действий, впоследствии реализуемых;

- знания, которые человек способен добывать и творчески применять.

Главный показатель активной жизненной позиции – осознание человеком своей необходимости, ответственности и причастности к решению общественно значимых задач, неудовлетворенность собой и на этой основе ощущение перспективы своего развития.

Роль человеческого фактора в процессе творческой деятельности проявляется в росте объема знаний, что расширяет возможности выбора путей и способа деятельности; в усилении разделения труда, кооперации и специализации общественного производства, что увеличивает число вариантов решения, а отсюда – их оценки и проявления при этом различных аналитических способностей.

При этом центральное место в анализе информации и определения способа действия принадлежит человеку. Принятие решения – всегда творческий акт, направленный на разрешение противоречия между наличным существованием объекта и должным, призванным удовлетворять постоянно растущие общественные и личные потребности.

Основой структуры творчества является диалектический взаимопереход материального и идеального, объективного и субъективного. Цель, задача, предвосхищение реального результата – это идеальная модель. В ней строится идеальный образ в соответствии с внутренней логикой развития предмета. Вместе с тем идеальный образ содержит элементы новизны по сравнению с прошлыми и наличными состояниями предмета.

Здесь проявляется единство противоположностей, жесткая схема, подчиненная логике развития предмета, и свободное, оригинальное развитие этого предмета путем его совершенствования. Творчество включает в себя, таким образом, как внутреннюю логику развития объектов, так и новаторские элементы субъективной деятельности. Конкретный анализ творчества показывает, что возникновение замысла, постановка цели рождается не произвольно, а из потребностей практики, например, производства, определенной организации дела, общественного и личного интереса. С одной стороны, творчество – свободная деятельность человека, с другой – оно детерминировано состоянием объекта, природой и обществом.

Поэтому творчество рассматривается как условие высокоэффективной деятельности, движущая сила развития личности и общества. Творческое решение задач отличается от механической деятельности не только свободой выбора, но и большей или меньшей степенью риска. В условиях перехода от экстенсивных методов хозяйствования к интенсивным возрастает многовариантность решений, требующая неформальных подходов и оценок ситуаций. При этом рисковая деятельность переходит из ряда единичных явлений в социально-психолого-экономическую необходимость.

Творчество – это область прорыва стагнации в область желанной стабильности, но такой, которая ведет к нестабильности. Таким образом, творчество проявляется как постоянная перемена, как переход от стабильности к нестабильности и наоборот, и так без конца.

В настоящее время общепризнанно, что абсолютная безопасность не может быть достигнута, однако психологическое восприятие концепции приемлемого риска иногда все же оказывается затрудненным. Это может быть связано как с преувеличением статистических данных при анализе, так и с неоднозначной терминологией, применяемой при рассмотрении приемлемого риска. Определенные психологические трудности возникают также в отношении риска, связанного с совершенно новыми сферами деятельности. Общество принимает, хотя и выражает некоторую озабоченность, риск, связанный с привычной деятельностью, но часто отвергает такие же и даже меньшие уровни риска, возникающие в новых областях деятельности. Примером может служить реакция общественного мнения на развитие ядерной энергетики, приводящей к появлению качественно новых источников потенциальной опасности. Творческий процесс – это моделирование продуктивной деятельности, где находят свое место и алгоритмы, и катастрофы, в результате которых (высший индекс творчества) непредсказуемое становится неизбежным.

Следовательно, для обоснования уровня приемлемого риска применительно к новым сферам деятельности человека необходимо найти условия минимума для суммы затрат на достижение заданного уровня безопасности и потерь из-за недостаточной защищенности от воздействия источника опасности. Условия минимума риска можно найти, анализируя масштабы риска в жизни современного человека. Это мнение основывается на признании стихийно реализуемых в обществе тенденций установления приемлемого равновесия между пользой и затратами для различных видов деятельности. Общество движется в направлении равновесия эмпирическим путем, путем проб, ошибок и их последовательного исправления.

Следовательно, необходимо проанализировать причины возникновения критических ситуаций, определить "допустимый уровень риска" и возможности управления ситуациями, содержащими элемент риска. Задачи, связанные с управлением ситуациями, содержащими элемент риска, крайне сложны в силу следующих причин:

- неполноты наших знаний о причинах риска и о возможных последствиях;

- неоднозначности многих ситуаций, содержащих одновременно и риск, и выгоду;

- ограниченностью наших возможностей (технических, финансовых и т.д.) по сравнению с числом существующих или, по крайней мере, известных нам источников опасности;

- субъективности нашего восприятия риска и оценки степени его значимости (классический пример – реакция большинства курящих на знание о риске, связанном с курением);

- склонности "среднего" человека тем менее реагировать на потенциальные возможности опасности, чем более они отдалены по времени;

- отсутствие единого подхода к проблеме управления риском даже у заинтересованных лиц и организаций;

- повышение в ряде случаев уровня риска именно вследствие мероприятий по его уменьшению.

При этом нужно подчеркнуть, что нашей целью является структурно-логический, методологический анализ категории риска в феномене творчества, а не определение уровня его допустимости в конкретных ситуациях, что является задачей отдельных, специальных отраслей науки.

Любой вид деятельности человека связан с определенной степенью риска, вредного воздействия, результатом которого могут быть травма, заболевание, смерть. Как правило, применение любой технологии, возникновение новых видов деятельности обуславливают не только дополнительную пользу для общества, но и определенную степень риска.

Общественные процессы обладают вероятностным характером, поэтому в них возможна та или иная степень неопределенности. Субъект в своей практической деятельности осуществляет выбор из имеющихся возможностей. Поэтому проблема принятия решения имеет конкретное философское звучание, так как может быть сформулирована как проблема свободы воли: может ли человек принимать решение, осуществляя сознательный выбор или не может, потому что все его решения и практические шаги заранее предопределены. Проблема выбора имеет место тогда, когда из многих возможностей выбирается одна, именно та, которая позволяет субъекту добиться наивысшей эффективности своих действий, то есть представляет желанный выбор.

В процессе деятельности отмечаются две стороны:

- от объекта к субъекту, когда действия человека определяются внешним миром;

- от субъекта к объекту, когда происходит осуществление воздействия человека на окружающий мир, проявляется активность субъекта в процессе труда.

При выборе возможности "срабатывает" диалектика объекта и субъекта, определяющая проблему выбора. Поскольку возможность вырастает из диалектики необходимости и случайности, то выбор представляет собой нахождение и фиксацию путей реализации необходимости при максимальном ограничении случайности. При этом объект формирует и создает возможности, субъект выбирает и осуществляет их в ходе своей деятельности.

В век НТР в силу расширения сферы человеческой деятельности возрастает многовариантность технических, организационных и экономических решений, увеличивается значение выбора возможностей, повышается ответственность за способ их реализации. По мере расширения масштабов производства и увеличения суммы капитальных вложений растет "цена" любого решения в области воспитания людей в экономике. При этом задача соотнести размер известного риска с малоизвестным и в то же время заставить людей по-новому смотреть на известные им виды риска труднодостижима именно в силу иррационального и субъективного восприятия человека.

Следовательно, необходимо разработать практически приемлемый и всесторонне аргументированный набор количественных критериев допустимости риска, чтобы при этом учитывались общественные потребности, личная польза и выгода, требования социальной справедливости, экономические, политические и другие аспекты. Это трудная, но вполне осуществимая задача.

Новые акты хозяйственного права сняли значительную часть доставшихся нам в наследие всяческих ограничений и рогаток хозяйственной инициативе, предприимчивости.

Для того, чтобы эти оценки были практически приемлемы, нужно учитывать следующие факты и обстоятельства:

- обеспечение адекватной информацией по всем вопросам, связанным с ситуациями, содержащими элемент риска;

- разработка предложений альтернативных вариантов решения проблем, связанных с риском;

- комплексное использование всех имеющихся средств для предотвращения опасности или ликвидации ее последствий;

- разработка и внедрение специальных целевых программ, призванных дать населению необходимые сведения о действиях в рисковых ситуациях с целью минимизации ее последствий.

Осуществляя в реальной жизни те или иные виды деятельности, субъект может сталкиваться с ситуациями, не имеющими однозначного решения. Их можно назвать рисковыми. Риск возникает там, где присутствует неопределенность, когда требуется выбор альтернативных решений. Но рисковая ситуация и неопределенность не одно и то же.

Неопределенность существует при условиях, когда не известны ни характер, ни количество возможных решений, ни результаты предложенных вариантов, то есть ситуация, когда вероятность наступления каких-либо событий не может быть установлена и событие наступает совершенно неожиданно и не может быть предвидено. В условиях неопределенности выбора нет, так как разрешение назревшей ситуации зависит не от выбора субъекта, а от других объективных причин, сил или обстоятельств.

Рисковая ситуация возникает тогда, когда развитие событий из стадии неопределенности вступает в стадию нестабильности, и возникает потребность выбора. Риск выбирают в "затруднительных положениях", то есть вынужденно, когда "что-то" поставлено на карту. Каждый, кто хочет вести разумную хозяйственную деятельность, должен учитывать риск. Риск присутствует во всех областях хозяйственной деятельности независимо от того, учитывают его сознательно или игнорируют.

Руководители "не идут" на риск, потому что нет точной установки, до каких пор можно идти на риск, чтобы не привлекли к ответственности за возможные потери, связанные с риском, чтобы не был сделан вывод о наличии бесхозяйственности и злоупотреблении.

В настоящее время в хозяйственной практике это происходит на основании субъективных оценок, поэтому создается неуверенная обстановка для руководителей, которая приводит их к убеждению, что лучше действовать без всякого риска. Когда они идут на определенный риск в своих решениях, в результате возникают потери, не зависящие от действия предпринимателя и по причинам, которые невозможно предусмотреть заранее, они не только вызывают недовольство своих подчиненных, но подвергаются критике в печати и по телевидению.

Вследствие этого руководители считают, что не ощущают той моральной и материальной поддержки, которая необходима для их деятельности. Правда в новом законодательстве РФ в случае оправданного производственного или профессионального риска уголовная ответственность исключается. Иными словами, рачительный хозяин, который идет на риск, уже не рассматривается как преступник.

Таким образом, право применения и использования риска позволяет вести организацию производства в наиболее оптимальных (как с точки зрения предпринимателя, так и общества) границах. Это позволяет наиболее свободно ориентироваться в условиях стабильно-нестабильной действительности и может быть оценено с количественной и качественной стороны.

Можно с определенностью предусмотреть деятельность партнеров, конкурентов, противников во время военных действий, оценить последствия новых научно-технических идей и т.д., при которых нестабильность может сформироваться в сторону желанной стабильности, по крайней мере, в рамках прогнозируемого цикла. Ярким подтверждением этого закона является банковская деятельность, для которой вся эта диалектика действует, как правило, в пределах одного цикла.

Человек стремится снять нестабильность через рисковую ситуацию путем выбора, а затем осуществления какого-либо решения. Риск на стадии реализации решения может быть зафиксирован понятием "рисковая деятельность", то есть деятельность по претворению принятого в условиях нестабильности решения, учитывающую вероятность желаемого результата и неудачи, отклонения от поставленной цели. Это деятельность в условиях отсутствия полной уверенности в достижении цели, но при наличии надежды на ее достижение.

Некоторые стороны деятельности в условиях неопределенности могут быть рассмотрены сквозь призму категории "риск". Сущность риска обнаруживается не только в связи с нестабильностью, стихийностью, но и в творчестве – в деятельности, которая характеризуется неповторимостью, оригинальностью, уникальностью. Риск вытекает не из произвола личности, а из самой сущности творческого процесса, особенностей внедрения нового в практическую жизнь.

Рисковая деятельность носит ярко выраженную субъективную окраску, то есть является "чисто" человеческой формой деятельности. Например, при погоне за какой-либо целью мы находим риск вполне приемлемым и оправданным, тогда как в изменившейся ситуации выносим противоположное решение. Это означает, что данный риск имеет ценность только в данной ситуации и потеряет её в другой. Таким образом, потеряна не сама ценность риска, а желанность его в новых условиях.

Впрочем, если рисковая деятельность проходит в более длительном цикле, то оправданность риска может сохраняться для человека всю жизнь, а для общества – на протяжении всей его истории. Так, подвиг во имя жизни, гуманизма, совершенный личностью, сохраняет свою рисковую ценность, несмотря на ушедшую эпоху, в которую был совершен, оставаясь примером и назиданием потомкам. И нет сомнений в значимости этих деяний. Таким образом, риск всегда связан с конкретной ситуацией и в новой ситуации может служить положительным примером.

Статистика сообщает, что в России 300 детей ежегодно тонут в лужах, т.е. подвергаются неоправданному риску. Но ведь его можно исключить из жизни детей. Для этого необходимо или ликвидировать лужи, или не оставлять детей без присмотра, т.е. уничтожить и сам риск. В Аравии или в Сахаре этот риск отсутствует, но существуют другие виды риска, и так бесконечно.

В справочной литературе и словарях риск часто трактуется по-разному – от определения риска исключительно как вида коммерческой деятельности до отождествления риска с любой деятельностью. По-нашему мнению, риск может как присутствовать, так и отсутствовать в любой деятельности, ибо выбор остается за субъектом.

Под риском в философском плане можно понимать степень вероятности предполагаемого результата в процессе становления нового, появление которого обусловлено не только объективными условиями, но и знаниями, умением и волей коллектива, отдельного человека.[21]

Традиционно риск понимается как вероятность некоторого (обычно неблагоприятного в широком смысле этого слова) исхода. Риск можно также рассматривать как "меру опасности", которая в некоторой конкретной ситуации угрожает жизни или здоровью человека, а также всему тому, что входит в систему его духовных и материальных ценностей. Степень риска в этом случае будет выражаться отношением числа безотказно подчиняющихся человеку звеньев в цепи мероприятий (организационных, технических), направленных на получение желаемого результата, ко всем мероприятиям в этой цепи, включая и те, подчинение которых человеком допускалось априори, то есть формой организации творческой деятельности.

Мы вкладываем в понятие "нестабильность" и "риск" тот смысл, в котором они используются в теории решений. Под "нестабильностью" подразумевается недостаточность надежной информации для принятия решений с допустимым уровнем риска. Под "риском" же понимается такое состояние нестабильности, при котором можно прогнозировать достижение желаемого результата.

Первоначально "риск" изучала небольшая группа частных наук, некоторые разделы математики, ряд экономических дисциплин. Затем – психология, социальная психология, медицина, биология, теория игр и т.д., т.е. термин "риск" приобрел статус общенаучного понятия. Увеличение за последние годы доли вероятностно-статистических представлений в научном знании, развитие теории принятия решений, повышение внимания философов к разработке категорий "деятельность", "определенность" и "неопределенность", "стабильность" и "нестабильность" и т.д. создают предпосылки для философско-социологического анализа феномена риска в условиях нестабильности. Однако до сих пор удовлетворительного освещения проблема риска и нестабильности в философской литературе не получила. Таким образом, понятия "стабильность", "нестабильность", "рисковая деятельность" в этих условиях выступают как системы с обратной связью.

Начало этим исследованиям положил американский психолог А.Стоунер. Проведенные им и его коллегами эксперименты показали, что в групповых ситуациях люди обычно принимают более рискованные решения, чем в одиночку. Это и называется сдвигом риска.

В целом психология и социальная психология выделяют элементы рисковой деятельности, связанные с эмоциональным ожиданием опасности, неуспеха при достижении ожидаемой цели. Риск выступает при этом как действие, в том или ином отношении грозящее субъекту потерями, или как процесс выбора между двумя вариантами действия: менее привлекательного, но более надежного и более привлекательного, но с меньшей степенью надежности.

В правовой литературе риск исследуется, главным образом, гражданским и уголовным правом. Под риском подразумевают правомерное опасное действие. Основным его элементом является возможность наступления нежелательных последствий для субъекта, вступающего в правовые отношения, в результате действия непредвиденных случайных факторов или неблагоприятных обстоятельств. Однако в новых основах законодательства РФ впервые признается право на профессиональный и хозяйственный риск, если он направлен на достижение общественно полезной цели, соответствует современным научно-техническим знаниям и опыту, а поставленная цель не могла быть достигнута не связанными с риском действиями и лицо, допустившее риск, предприняло все возможные меры для предотвращения вреда правоохраняемым интересам.

Медико-биологический аспект изучения риска ориентирован на выяснение воздействия разных факторов на здоровье человека. Например, риск означает вероятность заболевания детей при различных болезнях родителей, или возможность появления заболевания в тех случаях, когда к больным применялась длительное время та или иная терапия.

Биологический риск возникает при воздействии на людей радиационного излучения или нетрадиционных факторов (тепловые электростанции, газ в быту, выхлопные газы автомобилей, пестицидная опасность), то есть выделяется элемент, связанный с вероятностью появления заболеваний, наступления смерти в результате действия на человека разных генетических, природных и других факторов.

Широко применяется понятие "риск" в экономических науках, которое понимается как ущерб, потеря, произошедшие (или могущие произойти) в результате принятого решения. Неклассическую теорию риска разработали в 20-30-е годы XX века экономисты США А. Маршал и А.Пигу (теория кризиса). Она строится на концепции полезности, согласно которой необходимо выбирать экономический вариант, обеспечивающий приемлемые колебания ожидаемой прибыли.

Применительно к экономике эта проблема рассматривалась в работах ученых разных стран. Риск – это не просто ущерб, наносимый реализацией решения, а возможность запланированного отклонения от цели, для достижения которой принималось решение – "производственно-хозяйственный риск".

Последние годы предпринимаются усилия объединения нашего внутреннего рынка с Мировым рынком и перехода на цены Мирового рынка. По мнению специалистов, это будет надежным стимулом в достижении мирового уровня технологии, качества, себестоимости продукции. К сожалению, прилагается мало усилий для оценки степени связанного с этим риска. Ведь опыт бывших стран социализма показывает, что снятие ограничений цен без реально действующей конкуренции – прямой путь к инфляции и прочим нежелательным экономическим явлениям. Без выявления приемлемой степени риска все эти пока еще мнимые выгоды могут обернуться весьма скромными достижениями или прямыми убытками. Примеры этому встречаем на каждом шагу.

Из перечисленных примеров видно, что риск является не чем-то случайным для различных социальных процессов, а элементом нестабильности, встроенным в эти процессы: его не следует только избегать, а предпочтительнее изучать и применять, т.е. использовать риск как форму творческой деятельности.

Таким образом, если согласиться, что риск есть форма не банального выхода из банальной ситуации, то единственным способом остается считать риск как творчество. В противном случае мы будем иметь продолжение формулы, в которой риск будет не только выходом, но и началом новой банальной ситуации. Творческий риск разрушает энтропию жизни, т.е. возводит ее на качественно новую ступень. Примером тому служит движение человечества по ступеням прогресса.

Риск не оправдан в экстремальных ситуациях, поскольку они сами являются либо его следствием, либо причиной, то есть они есть разновидность неоправданного риска. Известно, что неоправданный риск не исправляется оправданным, следовательно, выход из экстремальной ситуации заключается в возврате к нарушенной мере, к тому состоянию, которое было приемлемым, а в экстремальной ситуации стало желанным.

Клин клином не вышибается, кроме как в колке дров, также не исправляют риск риском. Возврат к мере снова восстанавливает нормальное поле рисковой деятельности, которое позволяет восстановить нарушенную гармонию. Иной путь ведет развитие событий по пути углубления кризиса. Даже в природных катаклизмах рано или поздно обретается мера, и все приходит к относительному равновесию, что еще раз подтверждает, что риск не одноразовое действие, а постоянная форма жизнедеятельности человека.

Мир есть хаос. И древние мыслители были правы в этом. Его членение зависит от выбора правил, по которым происходит раздел хаоса на упорядоченные элементы, хотя правила членения навязываются мыслящему субъекту самим миром. Одним из важных правил упорядочивания хаоса является принцип взаимопроникновения нестабильности в стабильность и наоборот, что, в конечном счете, выступает как внутренний двигатель изменения и развития глобальных процессов.

Хаос – это такое состояние, к которому не приложимы принципы и законы, т.к. все пришло к «разбитому» состоянию «первоэлементов». Поэтому переход от хаоса к порядку является неразрешимой до сих пор проблемой для философии и науки – это область гипотез и предположений. С нашей точки зрения, абсолютного хаоса не было никогда, а следовательно, отпадает и необходимость объяснять общемировое начало в форме «первотолчка», «абсолютной» саморазвивающейся идеи или акта божественного творения. Это подтверждается самоочевидным фактом, что ни стабильность, ни нестабильность не достигают своего абсолютного значения,  т.е. стабильность всегда «полустабильность», а нестабильность всегда «полунестабильность», что следует из общих начал материалистической диалектики.

Стабильность и нестабильность есть вечные формы развития бытия в рамках меры, в том числе, и в развитии социокультурных процессов. Это не умоляет принципа свободы воли, а просто вводит ее в рамки всеобщих культурно-исторических циклов, не давая волю подменить эти циклы, иначе пришлось бы говорить не о закономерности развития культурно-исторических циклов, а о сосуществовании и конкуренции воль, что в конечном счете оказалось бы торжеством произвола, который никаким правилам и законам не подвластен.

Произвол есть причинное, не обусловленное действие, и его корни не лежат в социокультурных процессах, а определяются лишь субъективными факторами творящего произвол. Тем самым разрывается связь между историей и человеком, культурой и антикультурой, стабильностью и нестабильностью, бездеятельностью и риском. Камю утверждал, что человек свободен, потому утром он может предпочесть социализм капитализму, а вечером капитализм социализму.

Хотя стабильность-нестабильность нельзя назвать первопричиной изменения мира, но очевидно, что пара этих категорий непосредственно связана с первопричиной, т.е. существует столько же, сколько существует мир. В этом процессе вечного перехода от стабильности к нестабильности и наоборот работают другие, более конкретные понятия и категории, в частности, риск и стагнация как абсолютное отсутствие риска.

Оставляя в стороне стагнацию как абсолютный застой, мы свои рассуждения связываем с выявлением роли риска в механизме этого глобального маятника. По-нашему мнению, риск есть стимул саморазвития материи, сознания и информации, тогда как стагнация означает утрату этого качества. Именно риск выводит, казалось бы, безнадежные, тупиковые процессы на новый виток развития. Следовательно:

- риск связан с нестабильностью и существует только в ней. Превращение нестабильности в стабильность устраняет риск, и человеку приходится нарушать сложившееся равновесие таким актом, который мы называем риск как творчество;

- риск вплетен в ткань нестабильности совместно с множеством других свойств и категорий её функционирования.

Нередка такая ситуация, когда многие элементы нестабильности налицо, а риск сведен к минимуму. В отсутствие риска нестабильность сползает в хаос, который может длиться неопределенно долго, пока не созреет возможность для появления момента творческого риска из состояния хаоса, переводя его в область нестабильности, а затем к "предустановленной" гармонии (мере). Тогда микроцикл завершен и начинается новое развитие событий на основе того же творческого цикла.

Процессы, в которых появление такого риска затруднено, могут находиться в состоянии стагнации (т.е. нерасчлененного хаоса) неопределенно долго, пока, в конце концов, те же силы творчества, природы или духа не выведут их из этого состояния. Сама стагнация – это нетворческий процесс и неспособность к самовозрождению. Она есть конечный результат энтропии, ее основной продукт, поэтому те или иные области действительности, находящиеся в стагнации, – не исключение, а правило их существования. Особенно это присуще стареющим мирам и культурам: ни одна культура не осталась живым примером стагнации в истории, а, как правило, лишь музейным экспонатом.Все другие застойные участки со временем находят своего "гения", подтверждая миф о птице Феникс как пример возрождения из пепла. Люди стремятся к мере нестабильности. Под желанной нестабильностью в обществе понимается определенная мера нестабильности, так как никто не желает стабильности как абсолютного застоя.

§2. СПЕЦИФИКА СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В УСЛОВИЯХ НЕСТАБИЛЬНОСТИ

В настоящее время одним из перспективных направлений приклад­ной философии является синергетика как попытка придать традици­онным философским категориям общенаучный смысл. Синергетика – это философская реакция на теорию Спинозы о всеобщей необходимости, при этом сомнению в необходимости подвергаются не только социальные, но и естественные процессы.

Философия Спинозы – яркий пример фетишизации детерминизма. В основе его доктрины лежит геометрический метод, которым уже зло­употребил его предшественник Декарт. В интересующем нас смысле Спиноза исключал такие категории как воля, случайность, нестаби­льность и т.д. из основных свойств мира, признавая лишь одну суб­станцию для всех вещей. Но исключая волю (или случайность) в раз­витии мировых процессов, он тем самым не мог объяснить бесконеч­ного разнообразия процессов и явлений, событий и вещей. Причина у Спинозы фактически и выступает как единственная субстанция, из которой все исходит и которой все определяется. Не удивительно, что эту субстанцию он называет то богом, то природой.

Таким обра­зом, бог Спинозы (как мировая причина) является стержнем мира, его деятельность замкнута на самом себе и ничего не может породить такого, что бы не вытекало из необходимой связи причины и следст­вия. Если согласиться с линейной причинно-следственной картиной развития событий "по Спинозе", то его точка зрения неуязвима, т.к. в этой "узловой линии мир" нет места случайности. Но синергетика ставит вопрос по-другому: причинно-следственная связь носит не­линейный характер. Действительно, в эволюции мира живого и нежи­вого соседствуют как линейное, так и нелинейное развитие причин­но-следственных связей. Абсолютизация одной из них приводит к фа­тализму или релятивизму, в этом ошибка Спинозы.

Разберем сказанное на примере эволюции жизни. Ее можно изо­бразить как линейное развитие причинно-следственной связи, в ко­торой родители являются причиной потомков, те, в свою очередь, повторяют этот цикл, и так без конца. Например, библейское сказа­ние о сотворении человека, при котором поколения сменяются, а лю­ди не меняются. А в итоге, все предопределено в самом акте творения, т.е. в семени Адама и Евы заключался смысл мировой истории. Наука же дает иную картину эволюции жизни, в которой главную роль играет нелинейный тип причинно-следственной связи. Под этим ти­пом мы понимаем диалектическое переплетение причинно-следственных связей, в котором следствия могут влиять на породившие их причи­ны, а в качестве причин могут выступать еще не наступившие след­ствия. Так, дети влияют на судьбу родителей; на поведение женщи­ны могут влиять мысли о будущем материнстве, на молодого челове­ка оказывают воздействие мысли о старости, о смерти и т.д.

В реальном развитии событий линейность и нелинейность пред­ставляют собой стороны казуальности. Синергетика стремится сде­лать эту двойственность фактом теории, фактом сознания. А это приближает философию к практике вплоть до выбора смысла жизни. Практика убеждает, что человека окружают не всегда необходимые вещи, и он не живет только по закону необходимости. Определенное значение имеет и случайность. Отсюда задача – доказать самостоя­тельность случайности, чтобы раскрыть ее природу и сделать до­ступной для научного прогнозирования и практического использова­ния, понять, что она не досадная помеха, а фактор человеческой деятельности посредством риска.

Случайность прямо не прогнозируется и не усматривается в причинно-следственной связи, но это возможно в теории риска. В данном случае теория риска выступает как прикладное знание к общефилософскому принципу казуальности. То же самое мы наблюда­ем в любой области научного знания, где общие законы и принципы никогда не реализуются прямо, а только через прикладное знание. Законы тяготения реализуются в принципах механики, теория отно­сительности – в законах ядерной физики и т.д. Надо понять, нако­нец, что чисто философское знание, как и любая научная теория, не­посредственно не может быть руководством к практике человеческой деятельности, а участвует в ней опосредованно, через прикладное знание. Чистая же теория напоминает нам нетленный мир Платоновых идей, настолько же великолепный, насколько практически бесполезный. Примером такого бесполезного великолепия может слу­жить натурфилософия стоицизма, давшая начало последующим научно-фантастическим картинам возгорания и затухания природы, все­возможным циклам великого развития.

Случайность всеобща, как и необходимость, и, следовательно, этот факт обусловливает всеобщность риска, который в определен­ных условиях может приобретать вид нестабильности, а в общем представляет выбор между стабильностью и нестабильностью.

Нестабильность есть одна из форм проявления риска. Она мо­жет рассматриваться как действительность, а риск – как обусловли­вающий ее фактор, как возможность, таким образом, риск выступает как общая философская категория, действующая или имеющая место во всех сфе­рах действительности. Если бы не было риска и нестабильности, то мир имел бы птоломеевски-лапласовскую картину, т.е. это была бы метафизическая картина мира, как "Вечное небо" в китайской фило­софии. И если эксперименты природы могут просто не признаваться таковыми, то эксперименты в живой природе имеют широкое и еще в полной мере неосознанное распространение иногда в виде мутаций, а в обществе – в виде социальных мутаций.

В истории философии догадки об универсальном характере ста­бильности-нестабильности вызревали еще у древних. Причем Гераклит абсолютизировал нестабильность, а стоики – стабильность. К решению проблемы в пользу стабильности склонялось христианство. Еще Экклезиаст говорил: "Что было, то и будет, что творилось, то и будет твориться, и нет ничего нового под луной".

Ярким представителем абсолютизации стабильности служит натурфилософия стоицизма, в которой стабильность берется в каче­стве краеугольного принципа. Мир существует, как основанный на абсолютных законах разума, и ничего противоречащего этому не до­пускается, иначе пришлось бы признавать существование вне мира и вне разума некоторой силы. С точки зрения стоицизма, все про­цессы предопределены от начала и до конца, от одного цикла к другому и реализуются в вечном круговороте одних и тех же собы­тий: "Что бы ни случилось с тобой, оно от века тебе предуготовано: сплетение причинного издревле увязало и возникновение твое, и вот это событие".[22] Касаясь живого, Марк Аврелий подчеркивал, что в нем господствует тот же естественный непреложный закон: "Бросил семя в лоно и отошел, а там уже другая причина берется действовать, и является дитя". [23]

Теория диалектики сделала попытку взорвать эту стабильность введением борьбы противоположностей, но как показало время, сде­лано это в самой общей форме борьбы диалектических законов и категорий. Практика показала, что знание законов диалектики не делает человека научно более вооруженным для конкретной деятельности, т.е. принципы диалектики имеют пока только философский характер.

Понятие же риска и социальной нестабильности является конкретизацией законов диалектики и приближает теорию к решению практических вопросов в сфере теории риска или же синергетики. Эти выводы из диалектики призваны практически помогать человеку в решении духовных, социальных и мировоззренческих про­блем. Кроме того, два этих прикладных метода могут служить и ме­тодологией науки, в отличие от самих законов диалектики, носящих чрезвычайно отвлеченный характер.

Что обусловливает риск – нестабильность? То, что риск есть балансирование между стабильностью и нестабильностью. Значение имеет их взаимосвязь, но также и свобода выбора в обществе, и би­фуркации в любых процессах. Риск может быть и может не быть, или степень его может быть разной, и с этой стороны его нельзя рассматривать как наличное бытие, но когда мы рискнули, то нет риска, а есть результат, сле­довательно, риск представляет из себя универсальную возможность для реализации свободы выбора, что проясняет механизм этой свобо­ды. Таким образом, философский принцип свободы выбора является так же отвлеченным и для практической реализации мало что дающим. Это остроумно подметил К. Прутков, сказавши, что если хочешь быть счастливым, свободным, богатым, здоровым, то будь им.

Этот принцип наполнится практическим смыслом, если мы реа­лизуем его через определение степени риска, т.е. свободы выбора с учетом риска. Другая свобода выбора не является осознанной, а лишь только статистической свободой, когда мы свою свободу выбора отдаем на волю обстоятельств, т.е. малодушно отказываемся от сво­боды выбора, полагаясь на бога или случай. Выбор степени риска есть свобода выбора, а выбор – всегда риск. Правда, все это справедливо, если определить реальную свободу как меру дозволенного природой, обще­ством, самим собой и т.д. Свобода как познанная необходимость имеет фило­софский характер, т.е. практически не реализуется, а является веч­ным принципом, идеалом.

Философские категории не могут быть руководством в практи­ческой деятельности, требуется их конкретизация, т.е. на базе за­конов, как на фундаменте, должны разрабатываться более частные философские правила, закономерности, принципы и т.д., т.е. должна осуществляться их актуализация.

Отсюда вытекает проблема анализа стабильности-нестабильнос­ти как новых категорий диалектики. Они позволяют приблизить фи­лософский анализ к решению фундаментальных, практических проблем жизни. В гегелевской системе полярных категорий нет антиномии порядка и хаоса, что не случайно. Как пишет В.Бранский: "Это отражало состояние науки и философии того времени. Поэтому синергетика ни коим образом не является простым переводом старой теории развития на новый язык, а представляет собой ее далеко идущее развитие и обобщение".[24] Без такого приближения к решению практических проблем всеобщие принципы диалектики не ра­ботают, не доходят до человека, как это показала общественная пра­ктика на примере с марксизмом. Его никто не опровергал, никто не усомнился в фундаментальных философских выводах. Но они, по сути, остались гегелевскими. Поэтому марксизм, как и гегельянство, про­сто отодвинули в сторону теоретически более слабые, но практиче­ски более приближенные к жизни теории. Таким образом, теория риска, ба­зирующаяся на категориях стабильности-нестабильности, должна стать в числе первых философских методик, которые практически помогут человеку быть в большей мере творцом самого себя, чем это декларирует философия Возрождения.

Таким образом, все вышесказанное позволяет сделать некоторые обобщения. Стабильность есть пребывание процесса в строгих про­странственно-временных рамках. Это – та "золотая середина", о ко­торой мечтают художники и поэты. Примером стабильности в физике являются константы (константа Планка, первый закон Ньютона, скорость света в вакууме и т.д.). В обществе – это рынок, семья, государство. От меры стабильность отлична своей когерентностью, т.е. од­нородностью на больших пространственно-временных интервалах. Например, мера спиртного от 1° до 100° – это стабильность спиртного. Мера может колебаться в широких пределах, когда предмет ос­тается самим собой.

Стабильность – строгий набор свойств, где малейшие колебания рассматриваются как помехи, как срыв в нестабильность. Риск можно определить как балансирование между стабильностью и нестабильно­стью при постоянной возможности срыва в ту или другую крайность. С точки зрения здравого смысла риск при таком определении может показаться чрезвычайно экзотической вещью. Однако он существует повсеместно вопреки здравому смыслу. Например трудно вообразить устойчивую систему вращающихся друг вокруг друга магнитов, хотя теоретически это возможно.

Гелиоцентрическая система представляет собой именно такое образование взаимно обращающихся магнитов, которые составляют маловероятную, но весьма устойчивую систему. Другой пример – это равновесие обмена веществ в организме. В обществе такую пару категорий представляют свобода и необходимость, за которыми в философии долгое время отрицалась возможность сосуществования. По мнению автора, –это убедительные примеры риска как способа балансирования между стабильностью и нестабильностью, такие события, происходя­щие на "лезвии бритвы", повсеместно распространены в природе, об­ществе, мышлении. Риск есть нормальное, а не исключительное со­стояние социокультурных явлений и процессов.

А.П. Альгин в книге "Риск и его роль в общественной жизни" пишет: "Объективное существование риска обусловливают вероятностная сущность многих природных процессов, многовариантность материальных и идеологических отношений, в которые вступают субъекты социальной жизни. Функционирование и развитие сложных систем основываются на вероятностных законах".[25] В связи с тем, что в жизни происходят множества непредвиденных, случайных, субъективных обстоятельств, отклонений от запланированных результатов, следует признать, что естественный риск – это весьма устойчивое состояние социума, один из способов его изме­нения и развития. Он достаточно стабилен, чтобы тут же смениться нестабильностью и наоборот, но он предпочитает оставаться самим собой.

Если бы природа обрела стабильность, то это означало бы конец ее развития, как в теории тепловой смерти Вселенной. Если бы она сорвалась в нестабильность, то мы бы имели дело с перво­бытным хаосом, из которого еще только предстоит дальнейшая эволю­ция мира. Ни одно, ни другое состояние окружающего мира нам до­подлинно не известно, все это лишь гипотеза. Зато нам известно другое состояние мира – балансирование между противоположно­стями, которое мы называем риском – естественной формой проте­кания процессов. Академик Наан открыл закон: любой прогрессивный процесс не может развиваться сам по себе, его необходимо постоянно поддерживать и направлять. В противном случае наступает застой, а затем регресс, доводящий достижение до его противоположности. Процессы негативные в поддержке не нуждаются, если нет противостояния, они развиваются стремительно.

Итак, сделаем небольшое заключение.

Наша эпоха – это время крупных, но до конца еще не осознан­ных перемен. Среди признаков этих перемен и растущая неудовлетво­ренность теоретическими основами науки, и увлечение вненаучными способами объяснения мировых загадок. В свое время такое состоя­ние умов метко выразил И.Кант: "Впрочем, нет ничего необыкновенно­го в том, что после долгого изучения известной науки, когда дума­ют, что она бог весть как далеко ушла, наконец, кому-нибудь прихо­дит в голову вопрос: да возможна ли вообще такая наука, и если во­зможна, то как? Разум человеческий так склонен к созиданию, что много раз уже он воздвигал башню, а потом опять сносил ее, чтобы посмотреть, крепко ли лежит фундамент".[26] Похоже, что сейчас уче­ный мир готов к такому действию, и, следовательно, мы стоим у истоков новой научной картины мира.

В настоящее время перспективными являются лишь те науки, ко­торые совершают прорыв в этот новый мир: кибернетика и связанная с ней математика, информатика, микроэлектроника, генная инженерия и т.д. Все другие науки не в силах скрыть своего старения. Перед большинством из них встала задача рационального обновления. Особен­но это коснулось гуманитарной сферы, в том числе философии. Застыв­шая на уровне XIX века, передавая свои проблемы позитивным наукам, она, по выражению Ф.Энгельса, теряла право на самостоятельное су­ществование в качестве "науки наук". Но, судя по возросшему интере­су конкретных наук к философским обобщениям, она имеет шанс вер­нуть себе прежнее значение. Для этого общие принципы диалектики надо наполнить прикладным содержанием. Разработка таких категорий как стабильность-нестабильность, риск и др., по мнению автора, со­действует этому процессу.

§3. ТВОРЧЕСТВО И ПРОГРЕСС В УСЛОВИЯХ СОЦИАЛЬНОЙ НЕСТАБИЛЬНОСТИ

Стабильность и нестабильность – это такая пара категорий, которая не позволяет миру впасть в стагнацию, из которой нет выхода для данной системы. Отдельные звенья системы могут находиться в состоянии стагнации,  т.е. в предельно допустимом для  неё стабильном состоянии. Но, в конечном счете, внутренняя или внешняя нестабильность выводят ее из этого состояния, бросая в новый круг превращений. Частным случаем таких систем, которые подвержены максимальным амплитудам внутренней стабильности и нестабильности, являются творчество и прогресс как области, где стабильность превращается в застой, а нестабильность – в ломку и отрицание предшествующего цикла развития.

Так право на творчество человек получает в эпоху Ренессанса. «Человек есть второй Бог. Как Бог – творец реальных сущностей и природных форм, так человек – творец мысленных сущностей и форм»,[27] – писал Николай Кузанский. Таким образом, творчество становится процессом индивидуальным, соотнесенным с личностью творца.

Творчество и прогресс взаимосвязанные, но не взаимозаменяемые процессы. Прогресс выступает как результат изменения общества в плане накопления новых положительных ценностей. Поэтому отношение творчества и прогресса есть диалектика изменчивости и устойчивости, новизны и социальной стабильности. Творческий акт по отношению к общественному прогрессу включает в себя момент новизны, который еще должен найти себе место, укорениться в культуре. Накопленная культура в прогрессе несет на себе функцию основы, стабильности, значимости. Стабильность культуры не может закрыть собой того очевидного факта, что ей присущи разрывы, потеря связей времен, полная смена нравственных и общекультурных ориентиров, что является классическим показателем нестабильности, периодически наступающей и в этой, казалось бы, эволюционной области.

Этим объясняется отмирание целых исторических эпох в истории культуры и приход на смену им новых её типов. Тот факт, что современная культура содержит в себе элементы прошлых культур, не означает, что все они стабильно сохранились до нашего времени. Классический пример утраты культуры – это американская доколумбовая цивилизация. А скрытый процесс исчезновения культур – это присутствие эллинизма в Ренессансе и культуре Нового времени. Современный театр – не тот, который смотрел Сократ. Форма сохраняется для передачи нового содержания. Как наука, которая на 90 % своего содержания есть детище нынешнего века, так и культура лишь только в малой части удерживается существующими цивилизациями, постепенно сокращая это присутствие по мере удаления от культурного объекта. Теоретически возможен такой результат, когда от всей эллинистической культуры останется только статья в "энциклопедии". Как, например, ушла в небытие для Европы целая эпоха древнеегипетской мифологии. Процесс смены стабильности нестабильностью и наоборот происходит и в этой сфере лишь с некоторыми поправками на специфику процесса.

Следующая ступень соотношения творчества и прогресса – это отношение индивидуальности и коллективности, т.е. творчество индивидуально, а прогресс коллективен. Это подтверждается многими примерами и, в частности, тем, что в первобытном обществе, где не было, в нашем смысле, индивидуального творчества, прогресс совершался чрезвычайно медленно. Или, к примеру, крестьянский труд в дореволюционной России был нацелен на неукоснительное повторение опыта предшествующих поколений, не поощрял личного творчества, а поощрял в целом подражательство, в силу чего и технология земледелия носила консервативный характер, а орудия труда и ассортимент культур в XIX веке мало чем отличались от XV века. Но если мы рассмотрим процесс развития и совершенствования творчества в сфере материальной культуры, то встретим ту же диалектику стабильности-нестабильности, которая движет прогресс от каменных орудий труда до компьютера XX века.

Однако не всякое социальное движение, внешне несущее на себе черты прогресса, может рассматриваться как пример исторической нестабильности. К такого рода фактам можно отнести всевозможные экстремистские движения, имеющие место как в прошлом, так и в настоящем, сторонники которых стремятся выдать их за борьбу нового со старым. На пути конфронтации и экстремизма нельзя решить ни одну из накопившихся проблем. Это путь не созидания, а саморазрушения, не к стабильности, а к хаосу. Невозможно достигнуть желанной стабильности, разжигая недоверие, конфликты, играя на чувствах и эмоциях людей, на имеющихся трудностях и нерешенных пока проблемах. Безответственными действиями можно столкнуть страну в рискованную зону социального конфликта, представляющего собой пример крайней нестабильности.

Когда ответ один, то формируется только черно-белое изображение. В этом причина его живучести, а подчас и успеха. Но, подчеркивая, что творчество – это выход за пределы наличного знания и открытие нового, мы умаляем значение прошлого знания, сложившихся систем, теорий и представлений, обычно называемых стереотипами. Наличное знание – это массив накопленных знаний о предмете, а также методов его исследования. Любой творческий акт, в известном смысле, всегда детерминирован имеющимся знанием. Всякое новое всегда связано с ранее полученным знанием, базируется на нем. Следовательно, истинное знание диалектично, изменчиво, синтетично, включает в себя и старое, и наличное и будущее знание, контуры которого рассматриваются в данный момент интуитивно.

В диалектике старого и нового знания проявляется тенденция борьбы нестабильности со стабильностью, приводящая на новые круги знания, не позволяющая творчеству остановиться на достигнутых результатах. Стабильность выступает как средоточие абсолютной истины, но процесс познания не останавливается на этом. Нестабильность в самых различных, подчас парадоксальных формах, например в виде ереси, порождает сначала сомнение в законченности системы, затем удивление тем, как рассудок мог абсолютизировать такие тривиальные вещи. Примером служат учебники, кодексы, формулы и  т.д. прошедших веков. Современная наука в основном доверяет и пользуется знаниями, полученными в текущем веке. Видимо, эти закономерности, в известном смысле, соблюдаются всегда.

Но это относится к знаниям вообще. Применительно к социальному знанию такая преемственность и обусловленность нуждается в существенной корректировке. Более того, стереотипы, “догмы” в общественных науках, несмотря на то, что в них сконцентрирован исторический опыт, без учета их временной и смысловой относительности могут играть отрицательную и даже реакционную роль, когда условия, вызвавшие их к жизни, резко изменились. Примером этого являются различные догмы. Метаморфоза, происходящая на наших глазах с тысячелетними догмами религии, показывает, что они есть лишь относительно устойчивый способ сохранения и передачи общезначимого опыта. Параллельный процесс развития сектантства в традиционных религиях говорит о том, что атака на эти догмы началась давно. На пороге нового тысячелетия следует подчеркнуть приоритет, превосходство интеллекта в решении основополагающих проблем мирового развития. Почти все проблемы, с которыми сегодня сталкиваются люди в разных странах мира, могут быть разрешены мирными, разумными, а значит, интеллектуальными способами.

Время превращает догмы в обветшавшие предрассудки, затем появляются новые догмы, олицетворяющие новое понимание стабильности. Ведь Ветхий Завет со временем обветшал, о чем говорит апостол Павел. Новый Завет послужил взрывом обветшавших догм Старого Завета и положил начало новой нестабильности в форме христианского Учения, превратившегося со временем в свою противоположность,  т.е. стабильность. По логике можно заключить, что христианство стоит на пороге новых перемен. При нестабильности оно росло и расширялось, а при стабильности переживает трудности, которые и не снились первохристианам.

У ребенка нет стереотипов, но нет и опыта, умения ориентироваться в окружающей нестабильной для него среде. Когда ребенок приобретает стереотипы,  т.е. способности отражать стабильное состояние своего мира, тогда мы говорим о зашоренности знания. С нашей точки зрения, и догмы, и ереси отражают двуединое свойство социальной действительности, реализующейся через переходы стабильности в нестабильность и обратно. Следовательно, в отличие от так называемых “положительных наук”, не имеющих классовой природы, в общественных науках ломка стереотипов всегда сопровождает революционную ломку старого общества, т.е. попытку разрушить стабильность нестабильностью в целях установления новой стабильности.

Примером этого является борьба за демократию и ее установление в новой России. На пути становления демократии сказано много справедливых и горьких слов о снижении нравственного уровня нашего общества. Оно вызвано опять-таки снижением достоинства личности. Каковы бы ни были источники моральных норм и правил, нравственное решение и связанные с ним риск и ответственность могут быть только индивидуальными. Нравственный застой советского человека сменился нравственным беспределом россиян.

С человеческим фактором связаны наиболее существенные резервы активизации творческого начала личности, которые до сих пор в условиях социальной стабильности, переходящей в застой, раскрывались и использовались недостаточно. Например в науке, которая по своей природе является преимущественно творческой деятельностью, обстоятельства застоя ставили исследователей в положение, которое ни коим образом не способствовало ни плодотворному труду, ни активизации усилий, направленных на достижение наукой нового качественного состояния.

Что же касается истинного философского знания, то только в наши дни наука пришла к твердому выводу, что жизнь во Вселенной является способом существования белковых тел, как и указывал 150 лет тому назад Фридрих Энгельс. Это подтверждает наш тезис, что догмы и стереотипы не следует слишком поспешно ни принимать, ни разрушать. Белковая природа жизни оказалась тем островом стабильности, который только и сделал возможным развитие современного мира в океане нестабильности и хаоса. Конечно, как стабильность, так и нестабильность имеют относительный характер, в то время как сама пара категорий стабильность-нестабильность отражает вечный и непреложный факт реального мира.

Таким образом, волюнтаристская идея о том, что в нестабильном мире нестабильны сами носители основных констант, получила еще один серьезный удар, подтверждающий вывод, что закономерный путь развития мира лежит не в достижении стабильности, не в смене ею хаоса, а в том, чтобы искать и находить гармонию в этом хаосе, диалектику стабильности и нестабильности в окружающем нас мире. Люди обычно называют это “золотой серединой”, “золотым сечением”, предустановленной гармонией и  т.д., что понятно всем, но пока не может выразить язык. Под ними признается такое соотношение стабильности и нестабильности в конкретном процессе, которое выступает в данный момент как должное или желанное.

В процессах, подверженных эмоциональной оценке, превалируют страсти, а в процессах, подверженных объективным критериям, преобладает рассудок. Заменить форму оценок одну на другую часто просто невозможно, как невозможно оценить истинность дружбы подсчетом благодеяний той или другой стороны. И, напротив, в объективных процессах процентное соотношение не только служит критерием, но часто выступает единственным способом достижения результата. Сплав бронзы, открытый еще в бронзовом веке, остался в целом неизменным до нашего времени.

Общество развивается не путем революции, а путем сознательного или интуитивного нахождения этой “золотой середины”. Например, в христианской философии такой гармонизирующей силой является освобождение человека и человечества от греха,  т.е. достижение святости. Когда человек, с одной стороны, в тенетах материального мира, а, с другой стороны, стремится к святости, то христианину нет необходимости прибегать к суициду,  т.е. он может жить в мире и не тяготиться им.

Другой пример – это постулат о материальном единстве мира. Современная наука, видимо, подошла к последним структурам материи, ее “атомам”, установив, что в основе лежит волновое излучение. Даже божественная сущность может быть выражена так, как ее понимали древние создатели религии – в виде света, эфира, тонкой материи излучения. Например, ангелы в христианстве именуются сынами света, Иисус Христос говорит о себе: “Я свет миру” и  т.д., а ведь известно, что в древности поклонялись солнцу, ветру, стихии,  т.е. материальным объектам. Если принять, что свет есть диапазон волн, поток фотонов, то ясно, что божество не только “шарообразно” (Эмпедокл), но и материально. Такая мысль имеет подтверждение в священных текстах и не противоречит философскому выводу, что все в мире есть движущаяся материя. Развитие этой идеи может примирить науку и естествознание, находящиеся в вечном споре. Корень науки и религии единый, что, кстати, подтверждается историей. Следовательно, как из одного корня могут развиться несколько растений, так и из одного истока – несколько учений.

Таким образом, понятие о сверхъестественных предметах, непостижимых для разума, снимается введением понятия “естественных божественных” предметов, лежащих в стороне от экспериментального и лабораторного знания. Они вполне доступны духовному знанию, созерцанию и только на этом пути открывается контакт Бога и человека. Иначе мы не слышим Бога, а он не слышит нас, так как нет волны общения. Интуиция настраивает человека на новую волну, которая не требует для своего описания физического знания, как не требует его любовь, дружба, вера, надежда. Они есть, но никому не приходит в голову потрогать их руками для того, чтобы убедиться в достоверности их существования.

Соревнование талантов, умов – это способ, не дающий впасть ни в догматизм – абсолютизацию стабильности, ни в релятивизм. Обоснованный риск позволяет достичь серьезных научных результатов в значительной степени благодаря правильному направлению в методике поиска. Дефицит здорового соперничества порождает апатию и равнодушие, ведет к снижению ответственности и к утрате правильного представления о мере риска стабильности в творческом процессе.

Человек, а в особенности творческий человек, должен быть профессионалом в своем деле: его надежность определяется уровнем профессионализма, предполагающего максимальную компетентность в сочетании с навыками применения знаний. Опыт у людей может быть разный, но в любом случае человек должен работать качественно, на основании опыта и знаний профессионально определять уровень допустимости риска. Задача философии – определить этот уровень требуемого профессионализма с точки зрения методологических принципов, которые, в конечном счете, имеют своей целью достижение гармонии человеком с самим собой и с миром. Это не столько трудовые навыки, сколько умение ориентироваться в нестабильно-стабильном мире, каждый раз определяя желанную меру, что позволяет человеку реализовать свою свободу, хотя бы только в виртуальном мире, что является мнимой свободой, т.к. ценности виртуального мира неправомерно распространять на мир реальный: он может просто игнорировать их.

В течение долгого периода в народном хозяйстве действовали факторы, которые привели к снижению требовательности, упадку дисциплины, недооценке качества, разгильдяйству и т.п., началось воспроизводство плохих специалистов, людей, не отвечающих профессиональным стандартам. Целый ряд трагических катастроф последних лет воочию показал, какую опасность таит в себе некомпетентность, непрофессионализм людей, управляющих современной техникой. Поэтому выделение личностного аспекта человеческого фактора позволяет ставить вопрос об интеллектуальном потенциале, об увеличении его за счет выявления талантов, развития способностей, повышения уровня культуры.

Важную научную задачу ставит исследование механизма принятия решений в рисковых ситуациях, которые, как правило, содержат большую степень неопределенности, исключающую принятие однозначных решений. При любом выборе нельзя гарантировать полное достижение предполагаемого результата, определить величину успеха и неудачи, субъективности или объективности фактора, повлиявшего на риск.

Процесс управления большими системами характеризуется большой долей неопределенности и риска, так как любая информация объективно является неполной для выяснения всех возможных альтернатив, которые сами, в свою очередь, недостаточно определены и надежны для принятия решений, исключающих отрицательные последствия.

«В этом смысле включение риска в общественную практику способствует развитию навыков эффективно действовать в противоречивом, альтернативном мире».[28]

Разумеется, что деятельность каждого отдельного человека зависит от его места в обществе, от условий, выпадающих на его долю, от того, как она складывается в неповторимых индивидуальных обстоятельствах. В обществе человек находит не просто внешние условия, к которым он должен приноравливать свою деятельность, но и сами эти общественные условия несут в себе мотивы и цели его деятельности, ее средства и способы. Конечно, это отнюдь не значит, что их деятельность лишь персонифицирует отношения общества и культуры. Имеются сложные связывающие их трансформации и переходы, так что никакое прямое сведение одного к другому невозможно. Поэтому при выяснении рациональной рисковой деятельности оптимальности выбираемого решения необходимо учитывать, чьи интересы она отражает, для кого полезна, а для кого нет.

Риск присутствует и в работе хлебороба, и в операции хирурга, и в любой другой деятельности; мы же хотим показать специфику его проявлений, прогнозирования и учета на глобальных примерах экстремальных ситуаций, которые стали постоянными спутниками человеческой деятельности, так как современные технологии приводят к более высокому уровню риска.

Оговоримся сразу, что создание систем реагирования на чрезвычайные ситуации, оценка характера и масштабов катастрофы, планирование и возмещение ущерба являются чисто административными задачами, но должны решаться, опираясь на научные рекомендации, в том числе и общественных наук. Игнорирование потребностей практики никогда не приблизит философию к ней, никогда не приведет на путь преобразования мира. Поэтому роль рекомендаций по овладению теорией риска и учет его в конкретных планах решения общественных задач будет, на наш взгляд, шагом на этом пути, который уже активно осваивается Западной социологией.

Примером пренебрежения теорией риска является реализация в практике поспешных и незрелых решений. Заниженная оценка риска последствий от развала старой системы при проведении реформ растянула их негативные последствия и неуправляемость на целые десятилетия. Например, сложившаяся обезличенная система управления землепользованием привела к экологическому кризису: свыше 100 млн. гектаров земель оказались затопленными, а огромные пространства земли выведены из оборота из-за засолонения. Тенденция к росту происшествий характерна как для всего мира, так и для нашей страны. В России также происходит концентрация объектов, использующих и производящих опасные технологии. Следовательно, отсутствие расчетов степени допустимого риска приводит к негативным последствиям как в социальной, так и технической сферах.

Необходимой становится разработка концептуальных подходов, методологии и методики управления рисковыми ситуациями. В настоящее время имеется немало работ, посвященных проблемам экологии труда в конкретных отраслях экономики, и разного рода инструкций и правил поведения в экстремальных ситуациях. По мнению автора, нужны теоретические исследования с учетом мирового практического опыта по созданию теории, определяющей действия в чрезвычайных ситуациях.

Создание такой теории должно преследовать, по крайней мере, три главные цели:

- предотвращение катастроф и снижение риска их возникновения к минимуму;

- снижение отрицательных последствий и возможно более быстрая их ликвидация на профессиональной основе;

- внедрение в теорию риска новых информационных технологий.

В мире эмпирически сложилась известная система, предназначенная для покрытия ущерба, вызываемого случайностями и силами природы. Однако эти службы призваны ликвидировать последствия и убытки уже свершившихся событий, а отнюдь не направлены на их предвидение и на предварительную оценку их тяжести. По мнению автора, назрела реальная потребность в метасистеме, стоящей над уже имеющимися, с основной функцией прогнозирования и оценкой допустимого риска. Эта система управления в чрезвычайной обстановке должна носить комплексный характер, т.е. должна быть эффективна как в условиях стихийных бедствий, так и в аварийных ситуациях, созданных человеком, включая и ситуацию, могущую возникнуть во время ядерной катастрофы. Она должна охватывать все стадии развивающегося процесса: от выявления вероятных источников и путей уменьшения риска до ликвидации последствий. Такая метасистема могла бы быть создана на базе теории нестабильности и риска, позволяющей реально выбирать наиболее оптимальный способ реакций на меняющуюся ситуацию.

Необходимо признать, что ситуаций, которые были бы полностью гарантированы от риска, не существует. Даже самая совершенная технологическая система не способна обеспечить нулевой риск. Следовательно, практика нуждается в такой системе защиты от неоправданного риска, которая, с одной стороны, носила бы независимый и междисциплинарный характер, а с другой – не являлась бы орудием в руках отдельных служб и ведомств, манипулирующих ею в своих интересах.

Основные требования к системе управления рисковыми ситуациями включают в себя:

- определение места и роли риска в системе стабильного-нестабильного мира;

- прогнозирование риска и смягчение последствий чрезвычайной обстановки с целью определения вероятных источников и зон риска, разработка мер по компенсации возможного ущерба;

- внедрение методики расчета допустимого риска, на основе которой можно решать вопросы принятия мер или отказа от вмешательства в чрезвычайные ситуации;

- адекватное реагирование на развитие той или иной ситуации, а также эффективное оказание населению необходимой помощи.

При условии своевременной реализации перечисленных требований мы можем утверждать, что непредсказуемые и непредвиденные ранее рисковые ситуации при новом порядке будут поставлены под известный контроль.

Приведенные выше требования к планированию деятельности в чрезвычайной обстановке не проясняют вопроса о социально-экономической базе, о финансировании мероприятий по реабилитации и правовой помощи населению, по другим социально значимым проектам. Выясняется, что в этом ответственном деле не достает научно обоснованной системы, нет надежного расчета допустимого риска. Подобное положение отражает факт общего стихийного подхода к рисковым ситуациям: они есть, но всегда присутствует подспудное убеждение, что их не должно быть. В то же время рано или поздно разработка мер по борьбе со стихией, стихийными бедствиями и ликвидацией ущерба, наносимого авариями, должна производиться в плановом порядке и на долгосрочной основе. В конце концов, нужно преодолеть укоренившееся правило, по которому на материальной помощи заканчивается всякая поддержка пострадавших в чрезвычайных ситуациях.

В случае катастрофы, произошедшей по явной вине тех или иных территориальных органов, центральные власти не должны нести ответственность за их нераспорядительность, а местные органы не должны терпеть ущерба в результате некомпетентного вмешательства центра. Этот принцип нашел отражение в российских и международных правовых документах. Но в международных правовых документах программы ликвидации последствий катастроф включают в себя комплексную помощь. В них жертвы катастрофы становятся объектами социального внимания и помощи до полного преодоления ущерба, нанесенного бедствием их материальному положению и здоровью. Личность становится объектом социального внимания и заботы.

Поскольку условия функционирования современного производства с технологической стороны сходны во всем мире, то представляется возможным извлечь из этой апробированной системы имеющийся положительный опыт. В сочетании с нашими собственными достижениями в этой области предлагаемый к использованию опыт может привести теорию и практику управления на более высокий уровень.

Поэтому неудивительно, что при наличии большого числа аварий и катастроф нет никогда научно-экономического анализа эффективности способов ликвидации последствий, экологической приемлемости данных методов и т.д. Надо согласиться, что в условиях гласности держать общественность в неведении относительно этих проблем и неразумно, и недемократично. На практике широковещательно объявляется о создании тех или иных комиссий по расследованию причин аварий и катастроф, но редко публикуются их выводы, отчеты и рекомендации. Остается предположить, что их или нет, или они скрываются.

Успешная политика та, которая оставляет общество в рамках законности и контроля. Когда мы абстрактную политику заменяем на реальное умение комбинировать ее из составных частей, тогда можно вывести формулу оптимальной комбинаторики, что, в конечном счете, есть формула расчета допустимого (приемлемого) риска в стабильно-нестабильном мире. Разумный баланс или включает страну в мировое сообщество, или исключает. Государство здесь как живой организм, который не может жить без окружения, но избирательно допускает его внутрь себя или отторгает как чужеродное тело.

Политика на определенном этапе начинает выполнять роль пружины, которая приводит к согласованию и рассогласованию охваченных ею сфер. Диапазон социально-экономических мер нужно укладывать в параметры допустимого и недопустимого риска, который рассчитывается теоретически, а внедряется в экономику эмпирически. Теоретически можно представить отмену всех социальных льгот, к чему призывают либерал-демократы, но это приведет к взрыву сложившихся общественных связей,  т.е. ситуация выйдет из-под контроля, а риск станет неуправляемым. Та же мера, но проведенная избирательно, приведет к повышению уровня социальной защиты части населения, а через нее к стабилизации общества. Это и будет творческим вкладом в управление процессом разрешения годами складывающихся непростых, но требующих своего решения социальных проблем.

§4. НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ РИСКОМ

Практика настоятельно требует теоретического осмысления и выработки рекомендаций по управлению такими сложными процессами, как творческая и рисковая деятельность. И если в прошлом эта область не входила в разряд первоочередных, то сейчас без нее нельзя успешно действовать в социальной области, в том числе в управлении, экономике и политике. Теория управления риском дает скромные, но реальные рекомендации, позволяющие решать эти вопросы не методом проб и ошибок, а путем внедрения науки в общественную практику.

Таким способом развивались многие социальные структуры типа МЧС, системы по оказанию гуманитарной помощи и  т.д., прошедшие длительный путь поиска и становления, пока не приобрели современного значения и статуса в обществе. Этот пример показывает неэффективность достижения цели чисто эмпирическим путем. В этом убедились и теоретики, и практики. Появилась необходимость научного освещения назревших проблем. Во второй половине XX в. появился ряд общественных организаций, движений, рабочих групп и т.д., основной задачей которых явилась деятельность в условиях риска и его оценки.

Каждый человек имеет свою собственную, основанную на индивидуальном жизненном опыте систему оценки приемлемости риска и разных неблагоприятных последствий, связанных с его участием в различных сферах деятельности. В процессе рисковой деятельности человек сталкивается с ситуацией добровольного или вынужденного риска, разрешение которой зависит от его действия или бездействия. Другие виды деятельности охватывают случаи, когда отдельные лица или группы населения в целом подвергаются вынужденному риску. Критерий безопасности для этих сфер деятельности определяется не отдельной личностью, а специальными общественными государственными органами. Энтони Гидденс в книге «Модерн и личная идентичность» пишет, что «различие между риском, на который идут добровольно, и риском, которому индивид подвергается помимо своей воли, зачастую расплывчато».[29] Далее он замечает, что «в условиях современности как для обывателей, так и для экспертов – специалистов в какой-либо области – мыслить в понятиях риска и оценка риска стало более или менее постоянным занятием, отчасти даже незаметным». Но в индустриальном обществе области, где человек может уверенно чувствовать себя, все сужаются, требуется все более узкая специализация.

Обычно риск воспринимается иррационально. Оценки специалистов, связанные с примерно одинаковым воздействием ряда факторов риска, не всегда осознаются должным образом общественностью. Соотношение размеров известного риска с мало известным и в то же время обучение людей по-новому смотреть на известные им виды риска трудно достижимо в силу иррационального и субъективного восприятия человеком окружающего мира. Значительную сложность представляет разработка приемлемых и всесторонне аргументированных критериев допустимости риска, чтобы при этом учитывались общественные потребности, личная польза и выгода, требования социальной справедливости, экономические, политические, социальные и другие аспекты.

Рисковую ситуацию вызывает неопределенность социальной жизни. Она связана со следующими моментами:

·      поливариантным и неоднозначным характером взаимоотношений людей;

·      появлением новых личных, общественных интересов, научно-технических идей, открытий, изобретений; радикальным изменением структуры и качественного состояния структуры, качественного состояния процессов и предметов;

·      спонтанностью природных явлений и процессов (например влиянием холодной зимы на результаты производственной деятельности), ограниченностью ресурсов, приводящими к непредсказуемым последствиям;

·      определенной ограниченностью сознательной деятельности субъективного фактора, наличием не совпадающих социально-психологических установок, убеждений, намерений, недостатком компетентности, информированности, что, в конечном счете, приводит к большему или меньшему несоответствию идеи и ее воплощения, замысла и результата, теории и практики.

Степень риска зависит от меры учтенной неопределенности, которая каким-то образом взвешивается ("Риск риску рознь", – говорит житейская практика). Критерием оценки различных степеней риска является риск, который содержится в выбранном оптимальном решении и предполагает максимальную вероятность достижения цели в конкретных условиях. Характерно различие между риском старым, привычным и риском, связанным с нововведением. Так, риск, связанный с атомным предприятием, по данным США, такого же порядка, как и от пользования железнодорожным транспортом, однако психологическое восприятие этих рисков различно.

Для решения психологических проблем по отношению к нововведениям необходим научный анализ и широкое информирование населения. Так, на основании точных статистических данных определено, что атомные электростанции гораздо надежнее угольных и работать на них безопаснее, чем курить, однако с большим трудом удается преодолеть психологические предубеждения и необоснованные опасения перед преувеличенным фактором риска. Подобное мнение возникает от недостатка знаний и информации у широких слоев населения. Поэтому необходимо давать людям как можно больше информации о ядерной технологии, относительно риска, связанного с ней.

Риск, который был приемлем вчера, может стать неприемлемым завтра. Поскольку каждое новшество как-то и в чем-то меняет те или иные обстоятельства в жизни людей, оно не только добавляет новый риск, но и уменьшает или вообще снимает некоторые старые факторы риска. Применение авиации создает некоторый риск, присоединяющийся к риску заболеть, пострадать от землетрясений и других неблагоприятных условий. Но если сопоставить риск пользования самолетом с риском пешего путешествия от Москвы до Владивостока, то современный риск снимает старый. Улучшение условий труда и жизни заметно уменьшает риск пострадать от различных болезней. Новая техника должна снимать риск от применения старой, (отсюда должен учитываться и уровень риска),  может считаться социально приемлемой, если снижает риск, которому подвергаются люди. Если этого нет, то должны приниматься дополнительные меры политического, технологического и правового характера к ограничению использования новой техники либо к ее полной замене.

С риском также связано увеличение комфортности, повышение уровня и качества жизни. Снижение суммарного риска проявляется в показателе возрастания средней продолжительности жизни людей, особенно в технически развитых странах. Но для человека существенно важно, чем наполнена жизнь, каково ее содержание. Развитие современной техники позволяет сократить затраты времени на многие малосодержательные виды деятельности, располагать большим объемом свободного времени, которое Карл Маркс называл мерилом истинного богатства общества. Современный человек предпочитает риск бездействию, если при этом достигаются существенно важные для него результаты. Риск выступает в этом случае способом повышения результативности и эффективности деятельности и успеха. Человек, выгодно вложивший свои свободные средства, идет на риск, но в то же время повышает свои жизненные условия, комфорт.

Создание благоприятных условий для всестороннего развития личности позволяет сделать больше, достичь больших результатов, чем можно добиться при ином качественном содержании человеческой жизни. Риск от использования нового приемлем в том случае, когда возрастает качественное содержание жизни.

Как правило, применение любой новой технологии создает дополнительную пользу обществу, но часто ведет к определенному увеличению уровня риска, неблагоприятных последствий для его членов и более высокому индивидуальному риску. Индивидуальный риск в современном обществе может быть обусловлен отдельными стохастическими событиями, такими как несчастные случаи, а также продолжительными действиями источника опасности. При рассмотрении различных источников опасности следует, прежде всего, принять во внимание конечную вероятность вреда для человека, обусловленную соматическими и генетическими факторами, а также естественным старением организма. Естественная среда обитания человека претерпевает различного рода изменения, которые могут приводить как к незначительным повреждениям экосистемы, так и к массовой гибели людей. Это – землетрясения, наводнения, засуха, эпидемии. Доказано, что высокий технический уровень сооружений и средств безопасности снижает, а интенсивность эксплуатации общественных и природных систем увеличивает риск нежелательных последствий.

Искусственная среда, созданная человеком, обеспечила практическую независимость человека от неблагоприятного воздействия многих природных явлений, но создала проблему экологического риска. С искусственной средой обитания связано появление новых источников опасности для человека и увеличение индивидуального риска. Основными причинами смерти вследствие воздействия искусственной среды обитания можно считать несчастные случаи в быту, на транспорте, заболеваемость от загрязнения внешней среды промышленными и транспортными выбросами, а воздействие социальной среды может привести к появлению таких причин смерти как преступления, военные действия, война. Таким образом, сама социально-экономическая среда общества играет роль арены, где создаются и разрешаются жизненно важные для человека рисковые ситуации.

Обычно считают, что склонность к риску является одной из черт личности. В зависимости от ее интенсивности различают "перестраховщиков" и "смельчаков". Первые испытывают отвращение к риску во всех случаях принятия решений. Вторые любят рисковать, т.к. риск имеет для них положительную ценность. "Перестраховщик" будет избегать риска как в личной жизни, так и в профессиональной деятельности, а предприимчивый, наоборот, стремиться к нему.

В зависимости от структуры среды один и тот же человек может или избегать риска, или стремиться к нему. Это согласуется с обычными наблюдениями. Известно, что некоторые директора и руководители предприятий, которые не отваживаются на принятие какого-либо смелого профессионального решения, могут разогнать свой автомобиль до скорости, граничащей с безрассудством. Рискованность их поведения совсем неоднозначна в различных ситуациях. Склонность или отвращение к риску является свойством личности. Поведение, связанное с риском, прежде всего определяется фактором среды или чертами личности, такими как уровень тревоги или агрессивности.

Однако существуют люди, которые в ситуациях, связанных с риском, ведут себя одинаково спокойно. У них сформировались такие черты личности, как выдержанность, самообладание, склонность к риску. В теории управления риском нужно учитывать как этот, так и другие факторы, влияющие на поведение человека: и возрастные особенности, и род занятий, и семейное положение.

Оценивая риск, люди принимают во внимание две переменные: субъективную вероятность проигрыша и величину проигрыша. Зато величина выигрыша не оказывает влияния на восприятие риска. А ведь известно, чем больше выигрыш и меньше риск, тем лучше. Следовательно, риск не только социальная категория, но и психологическое явление. В нем отражаются не лучшие инстинкты человека, а те, которые нужно контролировать как самой личности, так и обществу.

Одним из перспективных методов оценки чрезвычайных рисковых ситуаций является экспертный метод, позволяющий принимать более гибкие и подвижные решения, подчиняющиеся критерию релевантности.[30]

В условиях современной нестабильности возникает масса рискованных и небезопасных ситуаций. Можно сказать, что каждое большое технологическое или организационное достижение человека влечет за собой ситуацию, содержащую определенную степень риска. Развитие автомобильного транспорта удовлетворяет человеческие желания и мечты, однако его побочным продуктом является рост числа дорожных происшествий. Строительство атомных электростанций способствует разрешению энергетических трудностей, но одновременно может угрожать здоровью человека. Тогда наступает социальный коллапс, по механизму сходный с гибелью плесени в закрытом сосуде: на фоне бурного процветания наступает почти мгновенная смерть. Ведь человек руководствуется в своем стремлении к универсальным благам не научным расчетом, а надеждой на «авось».

В то же время некоторые достижения в области техники и медицины в значительной степени уменьшают существование опасности. Так, строительство современных плотин привело к тому, что наводнения стали более редкими и менее опасными явлениями. Развитие фармакологии устранило или ограничило распространение многих заразных заболеваний. Трудно сказать, связана ли деятельность современного человека с большим риском, чем деятельность его предков. Однако по мере развития цивилизации тип и структура возникающих ситуаций, содержащих риск, меняется. Во всяком случае, заметно увеличилась продолжительность жизни людей и уровень комфорта. Это показывает, что человек по мере развития цивилизации учится прогнозировать риск и управлять им, конечно в определенных пределах своей компетенции.

Глубокие знания отношения человека к риску и реакции на него важны для политика, экономиста, врача. Без таких знаний невозможно принятие правильного решения стратегического характера. Если политик не знает, как люди оценивают опасности, связанные со строительством атомных электростанций, то решение об их создании может вызвать много невыгодных для него реакций со стороны общественных сил, как это имело место в нашей стране в 80-е гг. или в настоящее время вокруг судьбы Ростовской АЭС.

Некоторый свет на то, как люди воспринимают фактический риск, проливают исследования, проводимые в различных странах мира, в результате которых был получен следующий вывод: у людей существует большое расхождение между риском фактическим и названным самим испытуемым. Причину этого объясняет гипотеза доступности информации, которая выдвигается сейчас как в нашей, так и в западной психологической литературе. Согласно ей люди переоценивают опасность тех событий, о которых чаще сообщается в средствах массовой информации, которые обсуждаются в профессиональной деятельности или в частной жизни. Поскольку почти каждая катастрофа широко комментируется в прессе и на телевидении, то возникают иллюзии, что это наиболее частая причина гибели людей.

Вместе с тем отсутствие широкой информации о таких болезнях как стенокардия, астма или эмфизема легких ведет к тому, что люди недооценивают опасность, которую представляют эти болезни. Оценки риска в ситуациях социального характера в большей мере зависят от доступности информации и культурного уровня людей. Ложные данные или слишком ограниченный приток сведений приводит к неправильной оценке действительного риска.

Способ восприятия риска зависит не только от доступности информации, но и от метода ее передачи. Человек может недооценивать опасность, связанную с автомобильными катастрофами, если данные об этом изложены сложным статистическим языком. В то же время он может переоценивать величину этого риска, если приводятся примеры отдельных происшествий. С помощью соответствующих методов передачи информации можно существенно влиять на то, как люди воспринимают рискованность ситуации.

Следующий фактор, влияющий на оценку риска, – это время отсрочки отрицательных последствий, связанных с данным действием: чем оно больше, тем ниже оценка риска а в качестве примера можно привести оценку вреда курения, пьянства, которая всегда оказывается существенно заниженной. В качестве примера отлаженного возмездия за риск можно указать на проблему греха. Поскольку расплата за грехи отнесена в неопределенно далекое будущее, она практически не влияет на выбор злых или добрых поступков людей. Весь мир живет осознанием риска греха, но не принимает его во внимание при конкретном совершении греховных дел. В то же время проникновение на российский рынок некачественных зарубежных товаров вызывает преувеличенное беспокойство по поводу ущерба здоровью, хотя действительный риск не поддается учету. Таким образом, оценка риска, возникающего в современном обществе, есть функция многих переменных.

Явление увеличения уровня риска в групповых решениях называется сдвигом риска. Оно имеет место в большинстве задач, относящихся к принятию решений: это наблюдается как в студенческих группах, творческих лабораториях, так и в группах, составленных из руководителей. Человек, действующий в группе, готов принять решение с большим уровнем риска, чем человек, действующий в одиночку.

Каждое принятое решение, содержащее риск, связано с определенной ответственностью: чем выше риск, чем больше вероятность нежелательного исхода, тем значительнее ответственность, ложащаяся на плечи принимающего решение. Часто она вызывает стресс и состояние тревоги. Группа принимает решение высокого уровня риска потому, что ответственность за него разделяется между всеми его членами, а это уменьшает страх перед неудачей и усиливает чувство личной безопасности.

В группах, где действует закон «Один за всех и все за одного», – сдвиг риска больше, чем в более разобщенных группах. Сдвиг риска наблюдается также и в группах, где отсутствует творческий подход, не проводится подробное обсуждение ценности отдельных альтернативных решений и где непосредственное взаимодействие членов группы сведено к минимуму. В таких условиях люди не ощущают ответственности за окончательное решение, принятое всей группой. Вожаки, лидеры, влиятельные лица предпочитают уровень риска выше среднего; они, не колеблясь, принимают смелые решения, обещающие успех.

Большой комплекс социально-психологических задач возникает при прогнозировании последствий риска, связанного с переходом на новые технологии и новые формы организации общественного труда. Социально-экономическое суждение о достоинствах новой технологии или нового вида деятельности оказывается зависящим от оценки приемлемости дополнительных источников риска. Проблема риска в различных сферах деятельности современного человека имеет социальные, экономические, психологические аспекты. В этом смысле можно говорить о трех способах восприятия и оценки риска: естественном, моральном и оптимальном.

Экономические аспекты приемлемого риска могут быть выявлены как при рассмотрении затрат, связанных с достижением заданного уровня профессионального риска различными техническими средствами, так и при анализе потерь, возникающих из-за недостаточно низкого уровня риска, связанного с каким-либо видом деятельности. Выражая эти затраты и потери в одинаковых единицах, а затем суммируя их, можно оценить экономическую целесообразность данной технологии и степень приемлемого риска.

Очевидно, что при этом появляется возможность отыскать минимальное значение суммы потерь и затрат, соответствующее оптимальным условиям применения новой технологии, новых видов деятельности людей. Уровень риска неблагоприятных последствий, обеспечивающий минимум суммы потерь и затрат, можно назвать приемлемым. Следовательно, оптимизация условий применения данной технологии и установление обоснованного уровня приемлемого риска позволяют повысить ее экономическую целесообразность.

Риск может иметь место только там, где имеется возможность выбора. При отсутствии реальных альтернатив может быть принято только одно решение. В этом случае принимающий решение ничем не рискует. Расширение области реальных альтернатив повышает ответственность лица, принимающего решение. Поэтому современное производство немыслимо без активного использования творческого потенциала людей, следовательно, необходимым является создание условий, гарантирующих защиту творческого риска, стимулирующих творческий потенциал, новаторство, инициативу.

Исходя их тесной связи между риском и принятием решения, риск должен брать на себя тот, кто принимает решение. Возлагать риск на того, кто не отвечает за решение, значит существенным образом ухудшать ожидаемый результат. Это обстоятельство важно потому, что отдельные решения, как правило, не стоят особняком, а являются частью серии решений, или же данное решение является результатом других решений. При горизонтальной серии решений более или менее ясно, кто берет на себя ответственность за риск, тогда как при вертикальной  ответственность за риск должна быть распределена в той же пропорции, в какой в действительности распределяется ответственность за деятельность по осуществлению мероприятий на иерархических уровнях.

Хозяйственно-политические решения всегда имеют своей целью формирование основной концепции роста экономики, оптимальных темпов ее развития, на них оказывают влияние не только экономические и производственные соображения, но и политические, социальные, оборонные факторы и мотивы, в которых риск проявляются в косвенной форме. Это означает возможность принятия таких необходимых решений, которые могут сулить наперед меньшие результаты и быть связанными с большей степенью риска, таким образом, научный подход к оценке степени допустимого риска может подменяться ведомственным и конъюнктурным.

В другой ситуации может стать необходимым относительно большую часть ресурсов направлять не на цели дальнейшего развития средств производства, а на удовлетворение насущных социальных потребностей всего общества; существенно увеличить долю современных ресурсосберегающих технологий; рассматривать безопасность как главное требование к новациям в области научно-технического перевооружения производства. Именно это, а не техническое перевооружение или вливание капитала, может вести к успеху.

Появление многих новых технических систем уже сегодня не снижает, а повышает риск в жизни людей. Это обстоятельство наиболее осознанно для военных аспектов проблемы. Опыт двух мировых войн, современные региональные конфликты, гонка ядерных вооружений со всей очевидностью показывают, что увеличивается риск ядерной катастрофы. Именно поэтому широкий отклик в мире находят инициативы, направленные на обеспечение безопасности и мира, на своевременное погашение возникающих конфликтов и недопущение перерастания их в глобальные катастрофы.

Снижение уровня безопасности происходит не только в сфере производства оружия, но и в экологии, промышленности. Такие отрасли промышленности, как энергетическая, химическая, космическая, хотя и являются сугубо мирными, тем не менее в настоящее время могут представлять опасность, вполне сравнимую с опасностью от военных действий.

К сожалению, обычно внимание приковывается к конкретному случаю, виду деятельности или источникам неприятности. В результате предпринимаемых мер в какой-то одной узкой сфере положение улучшается, но тут же происходит новое событие в другой сфере, в другом месте или в другом виде деятельности, и история повторяется. Для сегодняшнего мира характерна тенденция: при уменьшении вероятности возникновения каждого отдельно взятого негативного события масштабы последствий, как правило, заметно вырастают. Если в десятках авиационных катастроф сороковых годов погибли десятки людей, то ныне гораздо более редкая, единичная катастрофа уносит жизни сотен людей.

Новые виды человеческой деятельности, уберегая нас от нехватки энергии, помогая повышать урожайность и сохранять собранную продукцию, одновременно несут и новые опасности. Так, Чернобыльская авария 1986 г. привела к потере 30 человеческих жизней и к нескольким тысячам квадратных километров серьезно пострадавших территорий, общий ущерб от которой превысил 8 млрд. руб. Продолжаются аварии и в традиционных отраслях человеческой деятельности, например на угольных шахтах, тепловых электростанциях, на транспорте.[31]

Противоречивость и сложность сложившегося положения состоит в том, что многие достижения научно-технического прогресса, проекты в области рационального природопользования, давая средства для решения материальных и социальных проблем, одновременно привносят в мир и новые трудности, и новые опасности.

Статистические данные показывают, что хотя свыше 60% аварий происходило из-за ошибок персонала, большая доля средств расходуется на безопасность производства, на совершенствование технических систем контроля и упреждение таких ситуаций. Исключением является авиакосмическая промышленность, где уделяется большое внимание подбору кадров, подготовке, переподготовке, медицинскому наблюдению, материальному стимулированию, созданию комфортных условий работы. Впрочем, с повышением доли неоправданного риска в принятии решений и в этой области так же начинают проявляться признаки неизбежного упадка.

Другие отрасли начали использовать и совершенствовать опыт авиаторов лишь с конца 70-х гг. Обычно, когда говорят о человеческом факторе, сводят дело к дисциплинированности, ответственности, профессиональной подготовке. Анализ аварийных событий свидетельствует, что центр тяжести проблем лежит в области управления, где человеческий фактор наиболее существенен. Необходим поиск оптимальных решений в области организации управления рисковыми ситуациями, определяемыми следующими условиями:

- необходимостью сотрудничества специалистов разного профиля, способных прогнозировать воздействие разнохарактерных факторов;

- наличием центра по интегрированию мирового опыта, исследованию неизвестных факторов, обучению людей, выявлению наиболее опасных областей;

- обеспечением грамотной информацией (отсюда вытекает настоятельная необходимость разработки и осуществления мер, призванных сократить риск);

- учетом возникновения или же смягчением последствий чрезвычайных происшествий, которые могут сложиться под влиянием политических, технологических и природных факторов.

При определении темпов развития необходимо определить степень развития, которая обеспечит пропорциональное, сбалансированное развитие экономики, социально соответствующее структурное развитие. Это означает оптимизацию темпов и пропорций народнохозяйственного развития. Работа по созданию оптимальных пропорций связана с большим риском в отношении точности определения основных направлений развития.

Трудно даже представить, на какой риск приходится идти при формировании будущей структуры экономики. Перестройка структуры народного хозяйства занимает по времени не менее 1-2 десятилетий, что представляет собой такой горизонт планирования, точно просматривать который затруднительно. При таком объеме работы расчет влияния риска может доставить немало забот и проблем, если не суметь заранее просчитать возможные последствия. Необходимость учета риска для принятия решений по глобальным народнохозяйственным проблемам прямо подтверждается обстоятельствами, названными выше, а также следующими:

– во-первых, в то время как темпы технического прогресса растут, сроки проектирования и осуществления капитального строительства меняются; пока продукт попадет на рынок, он может оказаться морально устаревшим;

– во-вторых, постоянно увеличивается выпуск новых изделий в общем объеме производства, а рынок для них менее изучен, чем для изделий ранее выпускавшихся;

– в-третьих, в мире растет количество средств, ассигнуемых на научные исследования и их внедрение в практику. В этой области отдача вложений – процесс медленный и весьма неопределенный, а, следовательно, требующий глубокого учета, чтобы не повторилась ситуация строительства металлургических предприятий в слаборазвитых странах, доходы от которых ожидаются лишь в XXI веке.

В связи с вышеизложенным понятно, почему во всем мире проявляется тенденция возрастания учета риска.

ГЛАВА 4. ПРОБЛЕМЫ РАЗРЫВОВ В КУЛЬТУРЕ

§1. ПРОБЛЕМЫ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ РОССИИ В НЕСТАБИЛЬНОМ МИРЕ

Начиная с древности проблемы стабильности, нестабильности, безопасности жизнедеятельности занимали умы многих политиков и мыслителей. Это понимал уже Платон в «Государстве» и Аристотель в «Афинской политии». Платон, не видящий возможности воплощения идеи стабильного государства и вечного мира в реальной действительности, перенес ее в виртуальный мир Атлантиды, тем самым создав первую Утопию, которая стала образцом для бесчисленных подражаний. В принципе, проблемы, которые стояли в древности, остались актуальными и в наше время, где политические утопии часто подменяют собой здравый смысл.

Идея безопасной и стабильной жизнедеятельности мира проходит через все Средневековье и Возрождение. Это нашло свое выражение в многочисленных утопиях: "Город солнца" Т. Компанеллы, "Новая Атлантида" Ф. Бэкона и др. В Новое время французский аббат Сен-Пьер разработал «Проект установления вечного мира в Европе», в котором предлагал европейским государствам заключить великий союз, решить все дела миром. Его идеи высоко ценил Жан-Жак Руссо. Он писал: «Создайте Европейскую Республику на один только день – этого достаточно, чтобы она существовала вечно. Каждый на опыте увидел бы выгоду в общем благе».

И. Кант движение к стабильности рассматривал как своего рода историческую необходимость, исключающую катастрофы из общественной жизни и сводящую последствия природных катаклизмов к минимуму. К сожалению, цивилизация пошла по другому пути. Многие считают идеи вышеперечисленных мыслителей Утопией, но это такая утопия, игнорирование которой приносит человечеству неисчислимые жертвы в экономике, экологии, международных отношениях и  т.д. Создание единой Европы подтверждает, что прогнозы гуманистов эпохи Просвещения явились научным предвидением, подтверждающим, что общественной науке присуще истинное знание и точный расчет. В наше время планы, казавшиеся утопичными, стали фактором стабилизации новой Европы. Они легли в основу первой Гаагской конференции мира, состоявшейся в 1899 г. и положившей начало международным организациям такого типа, в наше время приняли форму Маахстрихстских соглашений 1997 г. об объединенной Европе как новой форме социокультурных отношений. Человечество в ближайшем будущем должно отказаться от методов насилия при решении даже самых сложных конфликтов. Однако интеллект в современном мире должен выполнять не только утилитарную функцию. Он обязан стать стимулом перемен к лучшему во всем мире, стабилизируя ситуацию на основе общественного договора.

Важным вкладом в формирование новой социокультурной концепции достижения стабильного общества стала концепция глобального развития, выдвинутая Римским клубом, а также предложения комиссий У. Пальме, В. Брандта, Брундтланда и др., в том числе российских политиков и юристов. Они указали, что причиной слабой эффективности ст. 39-51 Устава ООН, посвященных коллективной безопасности, стала конфронтация между Востоком и Западом, на долгое время дестабилизировавшая мировое сообщество.

Новая концепция исходит из признания взаимозависимости современного мира и служит нормативным выражением приоритета общечеловеческих ценностей и интересов над узконациональными и классовыми интересами, обеспечив тем самым примат права в политике и культуре. Однако новая концепция стабильного общества не может рассматриваться как раз и навсегда установленная, а как такая, которая потребует приложения материальных и интеллектуальных сил и в XXI веке, порождая новый тип социокультурных отношений.

Не претендуя на исчерпывающее изложение, автор ставит скромную задачу рассмотреть эти проблемы в плане альтернативных вариантов с целью их теоретической апробации и логического анализа, в ходе чего могут быть выработаны практические рекомендации или вскрыт тупиковый характер отдельных проблем.

Вступление России на путь европейского сотрудничества осложняется особенностями современного этапа ее истории. В массовом и теоретическом сознании формируется убеждение, что мы находимся на пороге новой исторической эпохи. Ученые полагают, что грядущий век несет в себе такие противоречия, которые и будут определять модель мировой цивилизации. Несмотря на расплывчатые её контуры можно предполагать, что это будет эпоха дальнейшей интеграции человечества в мировое сообщество.

Будучи единым, человечество представлено многообразием социокультурных форм, что, однако, не служит препятствием для его объединения. В конечном счете, идеи всеединства человечества всегда были центром притяжения теоретической и религиозной мысли всех народов во все века, хотя объективно они несут в себе как элементы стабильности, так и нестабильности. Никогда в истории не было времени, когда религия являлась фактором только стабильности или только нестабильности.

В наше время в связи с глобальными изменениями геополитической обстановки, новыми культурными ценностями идет перегруппировка центров влияния и тяготения, возникают новые противоречия, часто уходящие корнями в глубинное прошлое, что ведет к дестабилизации ситуации в мире. Это противоречия между небольшой группой развитых стран и основной массой стран, живущих в рамках предшествующих формаций. Но уже сегодня видны контуры будущей мировой культуры, экономики, мирового экономического и информационного пространства, где 160 стран мира успешно торгуют и сотрудничают друг с другом. Экономика развитых стран взаимоинтегрирована, складываются черты некоторой универсализации культуры быта и повседневной жизни. Хотя человечество и отягощено реликтами прошлой истории, можно предположить наступление единого в своем многообразии мира. В этом случае упомянутая группа развитых стран объективно выступает как фактор стабилизации и интеграции человечества в новую цивилизацию.

Таким образом, в политической истории стабильность и нестабильность пробивают дорогу в форме исторической ее необходимости по пути прогресса. Ни одна из форм исторической интеграции не была выражением только стабильности или только нестабильности, но содержала их в обусловленной обстоятельствами форме. Что было бы с Африкой, Австралией, Индонезией и  т.д., если бы они не были втянуты в мировую цивилизацию и культуру именно посредством колониализма, несмотря на все его негативные стороны. Другого пути история не нашла, следовательно, его не было,  т.е. он был, но лишь в форме абстрактной возможности. Австралийские аборигены своими силами не вышли бы из каменного века сотни лет, т.к. до сих пор с трудом вписываются в современную цивилизацию, так же как и индейцы Америки, продолжающие проживать в резервациях. Необходимость более тесной интеграции выступает как новое условие выживания человечества, отодвигая на второй план партийные, классовые, религиозные и другие проблемы.

Другим аспектом анализа нестабильного мира являются мрачные прогнозы, ставящие под сомнение существование человечества, если не прекратится безумное отношение к природе и не будут приняты меры по радикальному оздоровлению окружающей среды на уровне межгосударственных отношений. Общепризнано, что сложившаяся экологическая обстановка носит катастрофический характер. В нашей стране, например, 60% населения живет в условиях экологического бедствия, из них 20% – в условиях экологической катастрофы. Следовательно, в такой сложной проблеме как взаимоотношение человек-природа необходимо различать несколько уровней организаций, нуждающихся в совершенствовании управления и в расчетах риска возможных последствий.

Безотходное производство, щадящая технология, гармония человека, среды и  т.д. – это идеал будущего. В настоящее время речь идет не о них, а о цене, которую человек должен платить за блага цивилизации и культуры,  т.е. проблема сводится к доле допустимого риска. Не к решению дилеммы "или-или", а к решению проблемы "и-и".

Определенный экологический ущерб неизбежен, если мы не хотим утратить привычный стиль жизни. Следует лишь работать в свете вышесказанного над концепцией допустимого риска при сбалансировании получаемых выгод от эксплуатации природы и вреда, наносимого при этом ей. Эта концепция может включать несколько уровней риска от допустимого до недопустимого. Область недопустимого риска в литературе разрабатывается преимущественно в категориях "экологический кризис" и "экологическая катастрофа".

К примеру, такие виды деятельности как атомная энергетика, химическая промышленность, генная инженерия и т.д. вызывают большие опасения в обществе и все же человечество не может путем референдумов и протестов отказаться от них, что означало бы отказ от привычного образа жизни. Не надо обманывать себя, никаких полноценных альтернатив указанным видам деятельности нет, следовательно, речь идет не о том, быть или не быть атомной энергетике, а только о том риске, который человечество может взять на себя в связи с этим.

Кризисным является такое развитие экологической обстановки, когда деятельность человека приводит к постоянному ухудшению окружающей среды. Весь ХХ в. прошел в условиях этого кризиса, следовательно, это вялотекущий процесс, для которого характерны изменения, не ведущие к радикальному разрешению растущих проблем, причем продолжается общая деградация экологической обстановки.

Этот процесс имеет тенденцию перейти в экологическую катастрофу, отличающуюся от кризисных состояний необратимостью отрицательных процессов. Примеры этому – исчезновение живых видов, ландшафтов, человеческих сообществ и  т.д. С философской точки зрения – это потеря возможности живой природы к саморазвитию, самовоспроизводству, возрастание энтропии и возвращение к первоначальному хаосу как крайнему случаю нестабильности. Практическая задача человечества заключается в активизации любой человеческой деятельности, направленной на снижение степени риска и нестабильности, а в перспективе – к перелому тенденций, ведущих к деградации окружающей среды.

Кризисы являются постоянным спутником человеческих сообществ в течение всей истории. Поэтому речь может идти не об исключении их из звена "человек-природа", а о выборе такой формы деятельности, которая бы не вела к необратимым изменениям в среде обитания. Этот процесс должен быть, по возможности, естественным, как в природе, где встречаются не только экологические кризисы, но и катастрофы, исчезают целые виды и даже сообщества живых существ, изменяются климат и ландшафты. Но не всякий риск и нестабильность приводят к губительным последствиям для природы и человека.

Люди накопили большой положительный опыт взаимодействия с природой, при котором она не подвергалась бы необратимым изменениям. Там же, где это правило не соблюдалось, деградировало и само человеческое сообщество. Таким образом, люди эмпирически подошли к проблеме экологии, которая сейчас понимается как наука, изучающая "собственный дом", т.е. среду обитания, где качество экологической обстановки видят в соответствии условий определенной окружающей среды потребностям общества, и, прежде всего, здоровью населения, возможностям его стабильного существования и воспроизводства.

Особенностью нашего времени является то, что экологические кризисы носят общепланетарный характер и угрожают всей человеческой цивилизации, а для их предотвращения требуются усилия всего человечества. В каждой стране необходима нормативная система требований к деятельности человека в природе. Государство должно лишь определить рамки, в которых возможна нерегламентированная производственная деятельность, свобода предпринимательства.

Помимо этого, необходимы мероприятия и общепланетарного масштаба в виде новых принципов подхода к природе, единых стандартов деятельности и восстановления естественной природы, системы экологического образования, контроля, как это принято в исследованиях и освоении космоса. И внесет необходимые коррективы во всю экологическую и производственную деятельность людей[32]. Поэтому можно говорить о наличии экологической политики, которая призвана определять действия государства и международных организаций в реализации стратегии развития общества согласно объективным законам. На практике это должно вести к разумному ограничению деятельности людей и направлению ее в нужное русло.

Как подчеркивал Вернадский В.И., надо создать все условия для того, чтобы человек знал законы природы и поступал согласно им. Необходимо четкое философское обоснование этой идеи, пропаганда ее всеми средствами информации в целях реализации на практике. Эта позиция не заменяет и не отменяет других подходов к экологическим проблемам, а дополняет их и помогает сформироваться новому пониманию гуманизма и отношения человека к среде с учетом диалектики ее стабильности и нестабильности, степени допустимого риска.

Проблема "природа-человек" развивалась исторически. В прошлом характерно слияние человека и природы, осознание себя частью ее. По мере развития религии человек представляет себя созданным по образцу и подобию бога,  т.е. противопоставляет себя природе, что впоследствии развилось в противопоставление духа и материи. С этих пор возникает и закрепляется дуализм человека и мира, духа и плоти, доходящий до противопоставления человека и природы, что привело к экологической катастрофе, которая осознается сегодня всем человечеством.

Сохранение жизни на Земле стало самой острой проблемой современности, сводящейся к решению вопроса: как сохранить цивилизацию не навредив  природе. По нашему мнению, в основу будущих отношений человека с природой нужно положить культуру, гуманизм, прогресс и надежду. И только так, возможно, будет достигнуто равноправие этих взаимоотношений. А эту цель можно достичь лишь при условии, что все науки и общественные движения осознают очевидные истины и будут строить жизнь в соответствии с ними.

В литературе, как правило, речь идет преимущественно об естественной экологии, имеющей предметом изучения общество и природу. Назрела потребность выделить из общего круга проблем так называемую "социальную экологию", под которой подразумевается такое культивирование общественной среды, при который человек защищен от последствий военного, политического, националистического и нравственного террора.

Не надо доказывать, что наибольший вред человеку наносят не столько природные бедствия, сколько социальные. Борьбу с ними следует включить в разработку общей теории риска, которая ставит любую деятельность человека на научную и прогностическую основу. Для этого потребуются специалисты, имеющие соответствующие творческие способности, склонность к оправданному риску, умение выйти за пределы предписаний и инструкций, ориентирующиеся в условиях современного нестабильного мира.

Поскольку количество экстремальных экологических и социальных факторов риска постоянно увеличивается, а, следовательно, усиливается непредсказуемость конкретного развития событий, постольку объективно возрастает роль принципиально новых решений, принимаемых в ходе разрешения рисковых ситуаций. Кроме того, работа в условиях с необходимостью риска требует коллективных усилий. Ее эффективность будет складываться, главным образом, из взаимодействия различных рабочих групп и служб. Практическим осознанием этих проблем явилось, в частности, создание в государственных структурах министерств, ведомств, служб по чрезвычайным ситуациям и подкомитетов по социальной защите.

Накопленный опыт и практика показывают, что их деятельность в экстремальных условиях характеризуется решением двух главных задач:

– выхода за границы известного, устоявшегося (новые наработки, создание новых подходов, технологий и т.д.);

– защита достигнутого, т.е. стремление защитить общественный организм от неблагоприятного воздействия внешних и внутренних факторов.

До недавнего времени последняя задача решалась, в основном, силами аварийных служб и военизированных подразделений, обеспечивающих социальную безопасность и общественный порядок. В настоящее время этого недостаточно. Появились такие новые неблагоприятные факторы как угроза самоистребления человечества в ходе военного столкновения, экологических катастроф, возможности нового "потопа" в результате потепления климата планеты и  т.д.

В этих условиях защита достояний человечества не может быть обеспечена традиционными средствами, а нуждается в деятельности, направленной на предупреждение, недопущение подобного развития событий, т.е. в деятельности по профилактике аварий и прогнозированию допустимого риска. Практика управления риском в условиях нестабильности поставила вопрос об объединении всех подразделений в единую службу защиты и спасения, в функции которой входит реакция на все события, выходящие за пределы оправданного риска и превышающие приемлемый уровень нестабильности. А это требует, чтобы каждый специалист представлял границу своих обязанностей и возможностей, меру социальной ответственности и четко знал план действий в случае возникновения кризисной ситуации.

Предложенная схема организации указанных структур, действующих в экстремальных ситуациях, не отвергает роли традиционных форм обеспечения социальной безопасности, а дополняет, надстраивает их до уровня общегосударственной организации, и в перспективе – международной.

Однако потребность в такой службе вытекает не только из тенденции роста вероятности аварий и катастроф, но и из усложнения социально-экономической жизни, где непродуманная деятельность может приводить к отрицательным последствиям, сравнимым с последствиями стихийных бедствий. Применительно к социально-экономической сфере мы называем это областью производственно-хозяйственного риска, который является не чем-то случайным для различных социальных процессов, а элементом, встроенным в этот процесс.

Конечно, предлагаемая структура имеет противоречивый характер. С одной стороны, при решении нетрадиционных задач администраторы будут вынуждены творчески подходить к их решению исходя из специфики момента и ситуации, использовать свой опыт, талант, изобретательность и гибкость, присущие творческой деятельности. С другой стороны, оценка их деятельности будет постоянно соотноситься с действующими нормативами, инструкциями и законами, которые не требуют для принятия решений большого информационного обеспечения. Мы видим возможность разрешения этих противоречий в коррекции прошлого административного опыта, постоянно меняющейся реальностью, с которой должен считаться администратор. Новые подходы к решению социально-экономических проблем в России, включающие в себя самоуправление, арендный подряд, кооперативно-трудовую деятельность, создание акционерных обществ, просто ставят нас перед необходимостью учета последствий своих действий и связанного с ними риска и сознательного, планомерного регулирования общественных и экологических процессов.

Другой проблемой, связанной с нестабильностью развития, обсуждаемой в научной литературе, дискуссиях, на конференциях, является демографическая, которая, как правило, рассматривается лишь со стороны падения или роста рождаемости, в чем видят катастрофу, обвиняют всё и вся от Чернобыля до перестройки. На самом деле проблемы демографии нельзя свести ни к политическим, ни географическим катастрофам, ни к проблемам падения или роста народонаселения. В самой общей форме демографическую проблему можно сформулировать как проблему вмешательства или невмешательства человека, общества в процесс воспроизводства народонаселения. На этом пути сталкиваются научные прогнозы и вековые предрассудки.

Процесс роста рождаемости, а тем более регулирование его, до сих пор осуществляется по естественным законам. Его можно выразить в виде дилеммы: или не контролируемый рост и естественное регулирование, или научное вмешательство в этот процесс с целью достижения оптимального соотношения народонаселения и окружающей среды. Второй путь приводит к бесчисленным противоречиям и конфликтам гуманитарного, национального, религиозного характеров. Другими словами, каждый народ считает, что это проблемы соседей, а не свои собственные. Можно сделать вывод, что они в настоящее время не имеют однозначного решения ни в традициях, ни в праве, ни в культуре.

Реальным остается первый путь, и поэтому все проблемы демографии должны быть разрешены на нём. В них всегда присутствует скрытый смысл: как приостановить и сократить народонаселение, как избавиться от груза неполноценного воспроизводства, как добиться равномерного распределения народонаселения по этногеографическим районам и  т.д.

Люди хотят не просто прожить жизнь, а прожить ее по высоким стандартам, поэтому рано или поздно придется искать пути для решения вышеназванных проблем. На этом пути необходимо принять во внимание и социологические расчеты Мальтуса, и доводы сторонников геополитики, и христианское вероучение о греховной природе человека и многое другое.

Решение этих проблем не является монополией одной доктрины, а требует комплексного подхода. Он может исходить из следующих условий:

- демографию надо рассматривать в соотношении с новыми представлениями о человеке, его природе и предназначении;

- отказаться от прежних догм о стихийности и неуправляемости процесса воспроизводства народонаселения (осуждение абортов, противозачаточных средств, греховности добровольной смерти, хотя человек имеет право не только на жизнь, но и на смерть);

- противостоять распространению порнографии и сексуальных извращений на основе христианского учения о любви, семье и браке;

- решить проблему улучшения генофонда человечества на основе достижений в области медицины и генетики;

- сделать медицинские знания в области сексуальных отношений простыми и доступными для людей с целью нахождения наиболее приемлемых форм взаимоотношения полов для придания им стабильности и устойчивости.

Конечно, в такой сложной области возможны и другие рекомендации и подходы, но эти положения должны присутствовать в любых теоретических схемах, просчитывающих последствия возможного риска. Решение геополитической безопасности потребует немало средств и усилий (если их не решать, то все останется без изменения или, что вероятнее, приведет к их обострению и кризису), и возможно при условии упрочения стабильных отношений и мира на Земле.

В настоящее время человечество сжилось с мыслью, что разум не допустит атомно-ядерной гибели планеты. Острота угрозы не снизилась, а увеличилась в связи с потенциальным ростом количества ядерных держав и совершенствованием ядерных технологий. Но тревога ядерной угрозы (погибнуть завтра) вытесняется социальными заботами (выжить сегодня). Фактически распространяется ложная надежда, что она решится, к общему удовлетворению, сама собой. До сих пор не сведен к безопасному минимуму огромный арсенал вооружений. В этой самоуспокоенности заключается главная опасность. Проблема войны и мира так и остается самой главной в жизни человечества.

Поэтому в Декларации "О принципах международного права" (1970) провозглашено: «Каждое государство обязано воздерживаться от угрозы силы или ее применения в качестве средства разрешения международных споров и вопросов, в том числе территориальных споров и вопросов, касающихся государственных границ».

Договоры о сокращении ядерных арсеналов подписаны, но еще не ратифицированы, реально уничтожено лишь несколько процентов ядерных запасов. Процесс ядерного разоружения может растянуться на неопределенный срок. Сегодня только на территориях США и бывшего СССР насчитывается огромное количество вооружений. И хотя объективно уменьшилась опасность военного столкновения ядерных сверхдержав, но она не исчезла окончательно. Увеличилась угроза слепой случайности типа чернобыльской катастрофы или угроз экстремистов взорвать АЭС, а сейчас на планете работает 430 атомных электростанций. К тому же идет расползание атомной технологии, нарастает опасность попадания ядерного оружия в руки политических авантюристов и даже криминальных элементов.

В рамках глобального противостояния в прошлом атлантического (НАТО) и евразийского (соцлагерь) блоков многие регионы планеты оказались как бы разорванными в полях притяжения двух сверхдержав. Последствия этого противостояния до сих пор ощущаются в недоверии населения бывших блоков друг к другу, а также в гонке вооружений в странах, традиционно придерживающихся нейтралитета (Индия, ОАЭ, Пакистан и др.). Каким образом этим тенденциям будет дан обратный ход, пока никому не известно, хотя человечество уже поняло, что продолжаться долго это не может. Государства-члены ООН приняли на себя обязательство «проводить мирными средствами, в согласии с принципами международного права улаживание или разрешение международных споров и ситуаций, которые могут привести к нарушению мира» (Устав ООН, п. 1, ст. 1).

Помимо ядерных арсеналов, угрозу представляют горы обычных вооружений, которыми располагают как развитые, так и не развитые страны. Никогда еще вооруженный человек, солдат, наемник не вмешивались так часто и бесцеремонно в гражданскую жизнь. Кроме глобальной атомной угрозы, существуют и другие, не менее зловещие проблемы, порожденные как социально-политическим, так и научно-техническим прогрессом, который таит в себе семена будущих, да и настоящих кризисных ситуаций. Это привело к объективной координации национальных систем, науки и техники в интересах решения глобальных проблем современности и социальной стабильности. Женевская конференция ООН по науке и технике (1963 г.), Венская конференция (1979 г.) выработали всемирный план действий в области науки и техники, ставший программой ООН в области науки и техники до 2000 года.

В нем рекомендовано учредить на высшем уровне добровольный фонд развития науки и техники, управляемый программой развития ООН (ПРООН). Она состоит из 65 рекомендаций, разделенных на три группы: для развивающихся стран; перестройки существующей структуры международных отношений в области науки и техники; по усилению роли ООН в решении этих проблем. В связи с этим Генеральная Ассамблея ООН учредила Межправительственный комитет по науке и технике и образовала при ООН центр по развитию науки и техники. С 1981 г. ООН принимает меры по созданию глобальной системы финансирования науки и техники.

Исходя из концепции ООН, право на жизнь могут иметь только такие социальные программы, которые ведут людей к миру и согласию. Однако общество не может отказаться от новой техники и технологий, которые несут и новый риск. Создаются механизмы безопасности, но уровень риска неуклонно растет. При всех мерах предосторожности не существует гарантии безаварийного функционирования сложных систем. Следовательно, обостряется проблема управления риском или сведения его к минимуму. Человечество стремится жить в безопасном, стабильном мире, но, к сожалению, не может управлять его становлением и сохранением.

Назрела необходимость в целевой подготовке специалистов, соединяющих в себе технически-управленчески-экологический профиль. Такой специалист как личность, по нашему мнению, должен отвечать следующим требованиям:

– четко видеть цель, эффективно, с наименьшими потерями реализовать план действий, внося творческие поправки на особенности ситуации;

– являться лидером, уметь вести за собой коллектив именно туда, куда требует постоянно меняющаяся обстановка (еще Конфуций завещал вести народ должным путем, но не объяснять, куда и зачем; великий мыслитель знал, что в бесплодных спорах растрачивается вся энергия замысла;

– уметь доверять подчиненным, рационально распределять обязанности по всем ступеням служебной лестницы;

– проявлять хладнокровие и мужество в кризисных ситуациях, показывая пример остальным;

– быть человеком трезвого расчета, оправданного риска, генератором смелых идей, способным находить элементарные решения самых сложных проблем;

– стать грамотным экспертом, стремиться к тому, чтобы на всех ступенях служебной лестницы люди были убеждены, что лидер знает столько же, сколько они сами, и даже чуть больше;

– уметь синтезировать разные точки зрения, творчески использовать коллективный разум и опыт.

Структурные перемены, происходящие в России, уже сегодня приводят к существенной смене приоритетов в подготовке специалистов управленческого звена высшей квалификации. На место узкопрофессионального управленца приходит универсально образованный человек, думающий не только о технических, но и социальных последствиях своей деятельности, его подготовка становится перспективной линией в дальнейшем развитии кадровой политики государственного и местного самоуправления.

За традиционными проблемами просматриваются контуры новых, с которыми людям придется столкнуться уже на пороге XXI века. Человечество признало, что достижения цивилизации являются хрупкими и эфемерными, не имеющими под собой ни твердой материальной, ни идейной базы. Таковы, например, права человека. Люди рождены равными перед творцом и имеют общие неотъемлемые права, но действительность лишает их этого. Человек живет ни по законам природы, ни по заповедям Моисея, а по своей воле, тем самым постоянно рискуя головой.

Права человека часто лишь декларируются людьми для успокоения своего самолюбия, т.к. не хочется признавать чьё-либо превосходство: провозгласив, люди их забывают и действуют без учета наработанных социально-философских, правовых и гуманитарных теорий, нарушают их повсеместно. И тогда наступает ситуация риска, балансирования на грани права и бесправия, как во всех существующих ныне "правовых" государствах. В условиях неэффективного управления эти ситуации приводят к кризису, росту нестабильности, социальному хаосу.

Для преодоления этого противоречия нужно признать свободу выбора границы между социальными и естественными правами в жизни человека и общества, что может помочь ориентироваться в стабильном-нестабильном мире. Иначе права человека превращаются в простую декларацию без реальных возможностей их обеспечения.

России, например, достался груз не только экономических и политических, но и социально-демографических проблем, для решения которых не хватает не только материальных, но и интеллектуальных средств. В сознании народа крепко укоренились и бытуют старые стереотипы в области морили, культуры, прав человека. Пришло время их изменить, но для этого нужны новые подходы и новые идеи. Опыт развитых стран показывает, что они успешно справляются с подобными проблемами, но в России все остается без изменения. Примером социальной нестабильности является так называемый «женский вопрос». Он существует в мире не один десяток лет, но так и не привел к радикальному изменению положения женщины в обществе. Несмотря на активное участие женщин во всех сферах жизни, сложившиеся социально-культурные реалии выступают как теоретическое обоснование решений всех социальных проблем за женщину под видом заботы вернуть ее к домашнему очагу, ограничить мир кухней, детской и  т.д., а в виде компенсации отделаться грошовыми подачками. В настоящее время в мире наблюдается рост безработицы, эта тенденция будет продолжаться и в дальнейшем. Поэтому нужно позаботиться о том, чтобы среди увольняемых не оказались одни женщины. Тем более, что работодатели будут стремиться провести сокращение за счет женщин, так как их вечные проблемы – декретные отпуска, больничные листы по уходу за ребенком и  т.д. – становятся «невыгодными» предприятию в условиях рыночных отношений, которые отодвигают требования культуры на второй план.

Радикальных перемен требует законодательство и отношение к семье, т.к. существующее не предотвращает дальнейший распад культурных основ традиционной семьи. Не секрет, что отцовство рассматривается как биологическая функция, а материнство считается обязанностью женщины. Это привело к тому, что почти половина детей в мире воспитывается в неполной семье (в основном, материнской). Снижение нравственного престижа отцовства обедняет не только мужчину-отца, но и общество в целом. В этой связи следует ставить вопрос не просто об охране материнства и детства, а о правовом статусе родительства. Семья стоит на пороге крупных, но не ясных перемен, так как несомненно, что ее традиционная форма находится в глубоком кризисе. Характеризуя современную ситуацию, Бек У. пишет: «Говоря упрощенно, место сословий занимают уже не социальные классы, а место социальных классов – на стабильные рамки семейных отношений. Мужчина и женщина по отдельности становятся жизненно важной единицей воспроизводства социальных отношений. Иными словами, индивиды внутри и вне семьи становятся основными действующими лицами в обеспечении своего определяемого рынком существования и связанного с этим планирования и организации собственной биографии».[33] Выработка новых основ семейной жизни и возможностей – задача как современной, так и будущей культуры, т.к. без их решения общество вступает на зыбкую почву посткультурного распада.

Разрыв между "особо" богатыми и "особо" бедными странами реально существует и даже растет, что ведет к дестабилизации общества. Истории не получилось ни по теории К. Маркса, ни по христианству. Постоянно существует риск новых мировых революций и переделов мира как срыва в нестабильность.

Необходимо работать над социальной концепцией, которая, не отрицая общечеловеческие устои, неуклонно ведет к установлению справедливого не только в юридическом, но и фактическом смысле мира. В конституциях цивилизованных стран подчеркивается, что они есть социальные государства, что предполагает постепенное выравнивание качества и уровня жизни людей во всех смыслах. Будет ли это марксизм, буддизм, христианство или их синтез – не так уж важно для общества, т.к. важны не разногласия в теориях, а сам результат. Желанная стабильность наступит, в конечном счете, лишь в тех обществах, где будут даны ответы на вопросы, которые поставил Г. Гейне:

Брось свои иносказанья

И гипотезы святые.

На проклятые вопросы

Дай ответы нам прямые.

Почему под ношей крестной,

Весь в крови влачится правый,

Почему везде бесчестный

Встречен почестью и славой?

Конечно, высокая научная логика столкнулась с несовершенством человеческой природы. Но новые подходы искать все равно нужно, сколько бы на это не потребовалось времени. Но пока борьба "патрициев и плебеев" продолжается.

Проблема усложняется включением в эти процессы религиозных концессий. Религиозная мозаика мира нынче весьма прихотлива и разнообразна. Тем не менее, в ней можно выделить семь основных конфессиональных блоков, соперничество которых будет определять ситуацию в этой области. Вот они: православие, католицизм, ислам, буддизм, конфуцианство, иудаизм, язычество и причудливая смесь элементов протестантизма, иудаизма и язычества, составляющая духовную основу жизни современного Запада.

Русские религиозные философы конца XIX – начала XX вв. положили начало философского осмысления религии и места ее в социокультурном процессе. Этот путь оказался перспективным в условиях кризиса традиционной философии и богословской мысли. Не ставя перед собой задачу историко-философского анализа, мы хотели бы проследить традицию культурно-религиозного философствования.

В конце XX в. люди устали от катаклизмов истории и почувствовали, что XX в. не создал ничего нового в области духовной. Таким образом, сложилось представление, что в философии, религии, науке люди разочаровались и нуждаются в "золотом сне". В результате книжные полки, экраны и досуг людей заполнили секс, боевики, ужасы и  т.д. Хотя, с точки зрения логики, нет ничего бессмысленнее пустой траты времени на это, ибо в смысле знания ничего они нового не дают, а в смысле опыта ничего не добавляют. Отсюда отклонения в психике. Люди ищут суррогат, хотя он хуже, удовольствие слабее. Видимо, здесь проявляется всеобщий принцип природы – экономия сил или путь наименьшего сопротивления.

Однако следует заметить, что менталитет современного человека складывается на аксиоматическом признании далеко не бесспорного предположения, что человечество стало на путь социокультурного прогресса и задача заключается лишь в том, чтобы максимально воспользоваться его достижениями и представляемыми им благами.

Выход из мира фантазий в мир реальный позволяет людям творить в разных измерениях, ракурсах, мирах без запретов. Христианство отражает земной мир человека и не может быть ничем иным, как разновидностью духовного творчества. Бог если и вмешивается в дела мира, то исключительно через творчество людей, т.к. все остальное можно объяснить законами природы. Таким образом, христианство есть то, что помогает человеку сменить свою природу на духовную, понимаемую как святость, как реальную повседневную цель христианина.

Поэтому, сравнивая два подхода к миру – виртуальный и христианский, мы должны однозначно признать, что христианский путь предпочтительнее, т.к. более связан с реалиями жизни и культуры и более нацеливает человека на жизнь в условиях не идеального, а реального мира. Возможно, что уже в ближайшем будущем такие христианские ценности как самоограничение и самоотречение, скромность и довольство малым, приоритет духовных ценностей и т.д., будут уже всеобщим требованием человеческой культуры. В этом случае мы от разговоров об естественных правах человека перейдем к правилам естественной жизни человека, которые выработало христианство. Оказывается, что богатства природы не бесконечны, что наука не всесильна, что общественный прогресс не столько решает, сколько порождает новые проблемы и  т.д.

Общепризнанно, что не только христианство, но и все традиционные религии или переживают кризис, или находятся в упадке. Главная причина неверия состоит в том, что человек разумом упирается в противоречия Библии и тем самым закрывает путь для благодати, данной нам Иисусом Христом. Этот прискорбный факт порождает многочисленные поиски новых религий вместо того, чтобы дать современное толкование победившему время христианству.

В христианстве мир делится на земной и небесный как две равноценные части, уравновешивающие друг друга. Для современного сознания Земля – лишь небольшое небесное тело, а "дела земные" – лишь разновидность "дел небесных". Чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться с мемуарами американских космонавтов, побывавших на Луне и воспринимавших оттуда Землю как чисто небесный объект. Но каким же будет восприятие Земли у людей, улетевших в другие планетные системы или к другим звездам, что для них будет Земля, а что Небо?

Мир, созданный Богом, имеет запас прочности на миллиарды лет и нет предела человеческому дерзанию и научному поиску. Христианству надо подготовиться к ответу на вопрос: исходя из каких целей Бог создал бесконечный мир для земного человека? Исходя из Ветхого Завета, в бесконечном мире человеку доступна и нужна только Земля, Луна, небо и звезды, причем в примитивно-утилитарной форме. Поэтому возникает вопрос: а что же в действительности сотворил Господь? Ведь космические процессы в виде рождения новых галактик или исчезновения их в "черных дырах" не имеют никакого отношения к Спасению и Воскресению. Периферийные части Вселенной оказывают малое влияние на земную жизнь людей и не могут рассматриваться как богоустановленные константы их жизни, тогда как человек стремится опереться на эти константы посредством науки и культуры.

Попытки возложить на религию ответственность за все совершаемое в мире или требовать от нее изменения констант этого мира приводят к разновидности нового манихейства. На самом деле, необходимо постоянно иметь в качестве примера земную жизнь Спасителя, которая была, в общем-то человеческой жизнью. Он не вмешивался в дела природы, не переустраивал общественные отношения, не менял судьбы людей, стран, народов. Своей жизнью он явил образец типично человеческого существования, главной целью которого были не подвиги, не слава, не богатства, а достойный в христианском смысле образ жизни. Поэтому христианство не вмешивается в дела науки и общественного переустройства, а дает вневременной критерий их оценки. Ведь и во времена Христа существовали и наука, и рабство, и войны и  т.д., но это не было основанием для вмешательства божественной воли в естественный процесс.

В общественно-исторической практике человек реализует свою свободную волю и творческие потенции, руководствуясь идеями христианства, а оценка соответствия или несоответствия его социокультурной деятельности этим идеям будет дана в конце истории и в неизвестной для нас форме. Божественный мир выступает не как оковы человеческой деятельности, а как рамки, в пределах которых допускается свободная социокультурная деятельность: на свой страх и риск, под свою ответственность.

Линии религиозных разломов (совпадающие, кстати говоря, чаще всего как с границами цивилизаций, так и с рубежами Больших Пространств) приобретают весьма ощутимый конфликтный потенциал. Достаточно указать на 1300 лет длящееся соперничество ислама и христианства, на многовековое противостояние индуизма и ислама, крах экуменизма и  т.д., чтобы оценить устойчивость нестабильности религиозного феномена. Если проблема не разрешима известными способами, тогда, возможно, нужно менять систему договоров, зон влияния, создавать Всемирную межконфессиональную хартию. Иначе – риск краха религиозности, а вместе с этим и церкви с непредсказуемыми последствиями. Взамен могут появиться искусственные монстры типа сатанизма, масонства, неоязычества. Ведь свято место пусто не бывает.

Люди не хотят жить ни по существующим законам природы (стоики), ни по законам общества (марксисты, христиане), а живут по своей воле, что приводит к нестабильному и непредсказуемому развитию общества,  т.е. к волюнтаризму. В итоге – риск потери жизни, здоровья, благоприятной окружающей среды, срыв в дезинтеграцию общества и социальный хаос.

Углубление противостояния культуры и антикультуры также ведет к риску перехода в "цивилизованное" варварство, "образованное" хамство, что меняет социальную картину мира. Проблемы эти современны и мир уже не раз бывал в экстремальных ситуациях, заканчивающихся крахом и новой парадигмой Судного дня. Можно привести множество примеров в истории и современности катаклизмов, уже пережитых человечеством, которые еще предстоит пережить.

Человечество вступило в кризис, который еще до конца не осознан, но воспринимается как апокалипсический (по аналогии с библейским Апокалипсисом – книгой о Судном дне). Уникальность сложившейся ситуации заключается в том, что основные константы человеческой истории, такие как неисчерпаемость ресурсов природы, вечность жизни, саморегуляция экосистем, общественный прогресс и  т.д., подвержены потрясениям или существенным изменениям современного нестабильного мира. Многое в современной истории наводит на мысль о конце света, – если не библейском, то экологическом или социальном. Мир стоит на пороге великих перемен, но не может или не хочет в это поверить.

Но во всем этом нет фатализма, т.к. мир не "лежит во зле" и не запрограммирован на самоуничтожение. Нужна лишь добрая воля людей реально определить свою роль и место в системе стабильного-нестабильного мира с целью совершенствования и управления им в условиях новой социокультурной парадигмы.

§2. АКТУАЛИЗАЦИЯ ФИЛОСОФСКИХ КАТЕГОРИЙ КАК СПОСОБ СИНЕРГЕТИЧЕСКОГО ПОДХОДА К АНАЛИЗУ СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ

Новая социально-экономическая парадигма общества включает изменения в области экономики, политики, социально-культурных аспектов становления личности, гуманизацию и демократизацию межличностных отношений. Устойчивое развитие как социальный идеал объединяет общество на базе общего дела и способствует реализации этих целей и задач. Все ищут объединительную идею, всем надоел классовый антагонизм. В устойчивом развитии видят эволюционный путь, основанный на гармонизации общественных отношений путем отсечения крайностей радикализма.

Со времен христианства люди ищут объединяющую идею: «Нет ни эллина, ни иудея, ни обрезанного, ни необрезанного, а все во Христе, и во всем Христос». Эта идея выразила исторические потребности общества, измученного гражданскими войнами в Древнем Риме, нуждающегося в примирении и объединении вокруг идеи естественного равенства, выраженного в постулате – равенство перед Богом как законом.

На протяжении веков христианство было основой устойчивого развития целой общественно-исторической формации. Выступив против социального рабства античного мира, христианство собрало вокруг своей объединительной идеи обломки рухнувшего рабовладельческого строя, создав великую и оригинальную цивилизацию – феодализм, в идеологии которого лежала идея «божественного закона и порядка».

Все феодальные государства Европы называли себя христианскими, что впоследствии смогло стать основой современного объединения Европы на основе гуманизма и закона. Христианство положило начало идеи устойчивого развития как исторической тенденции, к которой общество то приближается, то удаляется.

В истории общества традиционный тип социума представлял собой жесткую иерархическую конструкцию, локально разобщенную социальную структуру, состоящую из отдельных, изолированных, самодостаточных социально-экономических организмов. Все связи внутри такой общности, в основном замкнутые вовнутрь, имеют личностный характер, в силу чего несут на себе большой налет субъективизма. Человек был встроен в систему политического неравенства и лично несвободен, что не тяготило его, так как он ощущал себя составной частью и элементом социального микрокосма (общины, прихода, корпорации, гильдии и  т.д.). К ним он был пожизненно прикован, им подконтролен, вне их не мог существовать, а они выступали в качестве коллективного субъекта общественного договора феодального типа.

Это противоречие между индивидуальным и корпоративным послужило со временем причиной крушения феодальных отношений и перехода к новому общественному договору буржуазного типа. Корпоративность, являющаяся основой стабильности, превратилась в оковы для вновь формирующихся общественных отношений типа культуры и личности, которые связывали свое будущее с личной свободой и равенством в гражданских отношениях.

Стабильность, олицетворенная в сословно-феодальном строе, стала застоем, который был взорван новой нестабильностью в форме буржуазных общественно-экономических отношений. Стабильность феодального мира сменилась нестабильностью буржуазного строя, будущее которого было неопределенным и туманным, но риск его достижения был желанным. Риск заключал в себе возможность утраты уровня наличного бытия, но он оказался оправданным с точки зрения достигнутых результатов.

Новая политическая организация, возникшая на основе общественного договора в форме буржуазных республик и конституций, закрепилась в буржуазном праве и оказалась той стабилизирующей силой, которая позволила обществу избежать хаоса и достичь новой стабильности на новых принципах взаимоотношений человека и общества. Стабильность старого мира выступила нестабильностью по отношению к новому, и попытки ее реставрации приводили к социальным конфликтам в форме революций и гражданских войн. Стабильность стала выступать как причина нестабильности, так как причиной конфликтов была попытка вернуть привычное состояние и порядок общества, который до недавнего времени считался основой устойчивого развития.

Таким образом, достигнутая стабильность превратилась в свою противоположность и стала тормозом на пути устойчивого развития, т.к. в истории общества нет социальной обреченности, она может иметь многовариантную возможность развития, реализуемую через рисковую деятельность, а не в силу исторической необходимости, которая, конечно составляет лишь общий фон историко-культурного развития. В марксизме верно отражены общие закономерности исторического развития, но они служат лишь рамками процессов, которые в своем конкретном развитии имеют поливариантный характер. Автор ставит перед собой скромную задачу конкретизировать их через категории стабильности и нестабильности, рисковую деятельность, приводящую к устойчивому развитию.

Новая общественность образуется через объединение вокруг некоего центрального элемента, что, в конечном счете, оказывалось идеей или учением (теократическим, монархическим, либеральным, демократическим и т.д.), наиболее полно отражающим потребности одной из ступеней развития общества. Выработка концепции устойчивого развития есть плод осмысления некоторых перспектив общества на данном этапе. Ошибочно думать, что общество всегда выбирает наиболее оптимальный вариант: часто оно идет к нему путем проб и ошибок, а в отдельных случаях вообще утрачивает исторические возможности для стабильного развития.

Христианство утратило возможность устойчивого развития в период первохристианства. Реформаторы были и до Христа, но то, что говорил он, покоряло всех, и он стал духовным властителем народа. Призывы нового проповедника, утверждавшего добро и любовь, согласие в духовных радостях, праведность в скромности, награду на небесах, непротивление злу насилием, всепрощение, братство и  т.д., вселяли в сердца простых людей надежду на желанную стабилизацию, выраженную в бесчисленных произведениях народного и религиозного творчества.

В основу христианской концепции были положены простые, естественные потребности, удовлетворение которых достаточно для счастливой, добродетельной жизни. Но в обществе возобладали иные потребности, имя которым – извращение человеческих страстей: жажда власти, неравенство, корыстолюбие, вседозволенность и  т.д. Основным принципом человеческого мироощущения стало высказывание: «После нас, хоть потоп». После этого, условно говоря, произойдет прерыв постепенности, и история вступит на новый этап нелинейного развития, выразившегося, в частности, в многовековой борьбе с природой и между собой, в том числе и с человеком в человеке.

Всех умиляет жизнь Христа и его маленькой общины, но мало кто следует их образу жизни. Причина этого в избрании христианством Римской модели общества, и, в первую очередь, его общественных отношений: мировое господство, принципат, доминант, рабство, в том числе и перед богом и  т.д. Вероятно, были и другие пути развития государств античного мира, но люди не смогли найти и реализовать их. Ведь одна и та же экономическая основа может иметь несколько надстроек, что признано в современном мире в виде формулы: «Одно государство – две системы» (Китай).

На месте устойчивых первохристианских общин и братств появилось общество, раздираемое противоречиями совершенно не вытекающими из природы человека как общественного существа. Если бы был выбран христианский путь развития, то возможно общество не дошло бы до такого уродливого разобщения на богатых и бедных, угнетателей и угнетенных, полновластных и безвластных и  т.д. Идее устойчивого развития в христианском смысле был нанесен субъективистский удар в виде свободы выбора иного пути. «Не делайте свободу угождением плоти», – предупреждал апостол Павел. Не последовав этому совету (дьявол силен, а плоть немощна), люди лишили себя ориентира в выборе добра и зла. Устойчивое развитие лишилось своей духовной основы, полагающей свободу средствам духовного роста, духовного творчества.

К счастью, не только человек, но и человечество обладает свободой воли,  т.е. в любое время может выбирать иной путь развития. По этому поводу Ж. П. Сартр писал, что человек свободен, поэтому нет никакой уверенности в том, что он утром предпочтет коммунизм фашизму, а вечером – фашизм коммунизму. Современные демократические конституции не навязывают человеку модель общества, а полагают, что народ реализует модель путем свободы выбора. Теоретикам консерватизма и либерализма можно указать, что будущая модель общественного развития детерминирована суверенитетом народа. Но поскольку народ – это понятие аморфное и жестко не детерминированное, необходимо наполнять его научным содержанием, а это требует определенной идеологии. Ею может быть идеология общественного договора как средство достижения общественных целей путем взаимного компромисса, что существенно отличается от понятия «общественное согласие», которое в принципе, может быть основано и не на договорных началах (фашизм).

Пришло время реальной консолидации Европы, да и всего мира, включая Россию. Ее вхождение в Европу может совершиться путем унификации законодательства, адаптации к основным нормам современной цивилизации и культуры, но так же и взаимного обогащения национальными достижениями. Вклад России в идеологию объединенной Европы мог бы быть в форме развития идеи общественного договора как универсального принципа взаимодействия государств и народов с различными культурами и общественно-экономическими укладами. Тем более, что идеи общественного договора были базовыми в тысячелетнем развитии России – соборные начала в основе государственности; стремление к гражданскому миру; самоуправление в форме земства и  т.д., что, в конечном счете, привело к установлению в России современного федеративного, демократического, республиканского строя. В этом проявляется диалектика единства общего и частного как парадигма нового мира, выражающая не только общегосударственные, но и общекультурные ценности.

Общественный договор лишь тогда является формой социальной стабильности, когда интересы сторон в договоре, как в стабильном начале, более или менее уравновешены, гармонизированы, но не принимают форму абсолютного согласия типа «народ и партия едины», так как абсолютное согласие есть установление, абсолютизация правил и интересов одной стороны договора. Это путь к срыву в нестабильность и хаос, как например, крушение восточных деспотий, средневековых монархий, тоталитарных режимов. Стабильность и устойчивость навязывались обществу одной стороной общественного процесса, которая стремилась выдать частный интерес за всеобщий. Методологическая ошибка заключалась в неправомерном стремлении крайности цикла общественного развития выдать его за «золотую середину». Другими словами, взять только стабильность или нестабильность за основу устойчивого развития, оставив понятие риска и творческой деятельности в стороне.

С точки зрения взаимодействия данных категорий они могут быть лишь моментами развития, «механизмом» развития, а устойчивость есть результат взаимодействия в конкретных исторических условиях,  т.е. рисковая деятельность. Например, теория перманентной революции или, наоборот, теория эволюционизма игнорируют основные постулаты синергетики и пытаются представить исторический процесс в форме простого линейного развития, будь-то в перманентно-революционной (коммунизм) или перманентно-эволюционной (социал-дарвинизм) форме. Простор дается только одной фазе исторического цикла, тогда как другие фазы игнорируются, но не устраняются из реального процесса общественного развития. Оба подхода можно квалифицировать как волюнтаризм, игнорирующий реальное взаимодействие стабильности и нестабильности в процессах и циклах, и еще раз убедиться, что в теории крайности сходятся, как бы на словах они не отмежевались друг от друга.

Общественный договор лежит в начале человеческой цивилизации, несмотря на утверждения идеологов ранней буржуазии, что он есть изобретение буржуазного общества. На наш взгляд, элементы общественных договоров присутствуют на всех ступенях общественного развития, во всех формациях, приобретая лишь более или менее выраженную форму. Признаки общественного договора присутствуют в родоплеменных, брачно-семейных, религиозных и других отношениях.

В теоретической форме попытки сформулировать принципы общественного договора предпринимались Платоном в «Государстве» как идеальном общественном договоре, в «Законах» как попытке заложить общие принципы таких договоров, Аристотелем в «Политиях», где он стремился не просто описать устройство греческих полисов, а на их основе дать идеальную, типовую модель устройства государства-полиса вообще. Принято считать, что первая теоретически обоснованная формулировка общественного договора принадлежит Эпикуру и его последователю Лукрецию Кару.

Экономические, социальные и культурные предпосылки образования буржуазного государства потребовали политического обоснования происхождения государства как отражения буржуазно-общественных отношений в Западной Европе. Теория общественного договора послужила основой борьбы с феодализмом, его идеологией и общественными отношениями. В противоположность религиозной концепции власти и государства сторонники общественного договора, опираясь на доктрину естественного права, утверждали, что государство есть результат не воли Бога, а соглашения между людьми, вынужденными перейти от примитивного естественного состояния к гражданскому обществу. Государство, образованное волей свободных индивидов, обязуется обеспечить соблюдение их неотъемлемых прав и свобод. Реальные положения общественного договора могут быть ощутимы только на местном уровне, тогда как государственный уровень дает лишь идеальную модель (гипотезу).

Следовательно, общественный договор как способ реализации идеалов гражданского общества может быть осуществлен через местное самоуправление. На высшем государственном уровне он только теория, на местном может превратиться в жизненную практику. Но поскольку нигде в мире местное самоуправление не было реализовано в полной мере (хотя попытки были), постольку и общественный договор нигде полностью не реализован, а существует в виде симбиоза государственно-муниципальных моделей. Общественное самоуправление порождает гражданское общество, которое сменяет в основных моментах государственное управление. Со временем и местное самоуправление уступит место гражданскому обществу, которое будет строить свои взаимоотношения на основе кантовского императива (или принципа: «другому того не желай, чего не желаешь себе; поступай с другими так, как хочешь, чтобы другие подступали с тобой» и  т.д.).

Автором доктрины общественного договора явился Гуго Гроций. Среди его последователей эта теория видоизменялась от консервативно-охранительной теории (Т. Гоббс) до революционно-демократической (Ж.-Ж. Руссо). У других авторов (Б. Спиноза, Дж. Локк) концепция общественного договора, отвергая идею «естественного согласия» Т. Гоббса, утверждает, что это состояние было состоянием свободы и равенства индивидов, а общественный договор, который они затем заключили с государством, приводит к обеспечению, а не отчуждению их естественных прав. Руссо в труде «Об общественном договоре» подверг критике систему феодализма, призывал к изменению всего существующего строя, считал, что граждане вправе расторгнуть договор с государством в случае злоупотребления последним данной ему народом властью. Учение Руссо было положено в дальнейшем в основу всех революционных и радикальных течений.

Примером крайней радикализации учения Руссо является марксистское отношение к религии как институту феодального государства, присвоившего себе ряд его властно-распорядительных полномочий. Они должны были исчезнуть вместе с феодальным государством, и пока этого не произошло, никакие подлинно буржуазно-демократические перемены были невозможны. Только этим, а не патологической классовой враждой к религии, можно объяснить последовательную борьбу марксизма с ней. Впрочем, в этой борьбе они были лишь последовательными продолжателями и практическими реализаторами идей и теорий основоположников буржуазной теории общественного договора. Поэтому марксистский атеизм базировался целиком на теориях предшествующих представителей философской и политической мысли. Все было заложено еще там, основная работа проделана – в материализме XVII-XVIII вв.

После того как главный вопрос – лишение религии распорядительно-властных полномочий – был решен положительно, марксистская идеология изменила свое отношение к ней,  т.е. место воинствующего атеизма заняло свободомыслие. Большая армия советских философов-атеистов единодушно подтверждает это в настоящее время, так как антагонизм между светской и духовной властью остался в прошлом, и религия стала частным делом граждан в условиях развивающегося гражданского общества и на основе Конституции. Сама идея свободомыслия стала краеугольным камнем научного сотрудничества.

Идеология общественного договора присуща и религии как объединяющей силе общества, несмотря на все попытки церкви как общественной организации установить чуждую ей форму теократии. История доказала, что единственной формой существования религии является общественный договор в форме «духовных братств», церковных соборов и свободы совести. Эти положения вошли в Конституции большинства стран в форме принципа свободы совести и отделения церкви от государства, что не исключает, а предполагает их тесное взаимодействие в целом ряде вопросов общественной жизни,  т.е. имеет в основе договорное начало. Опираясь на разные основания в общественном договоре, религия и светское государство должны существовать раздельно, иначе потеряют свою специфику и предназначение, сольются в нечто аморфное типа «исламского», «христианского» и  т.д. государств, что ослабляет в них как религиозное, так и государственное начало.

В конце концов, Ветхий и Новый Заветы есть не что иное, как общественный договор между человеком и Богом, человеком и человеком. Ведь Боги – те же «человеки», и каждый может в этом убедиться, посетив христианский храм.

Таким образом, общественный договор, независимо от признания или непризнания, присутствует в общественной жизни как основа стабилизации изначально нестабильного мира. Религия, государство, право, наука, мораль, культура или принимают в полной мере форму общественного договора как рисковой деятельности, как способа достижения стабильности в нестабильном мире или сходят с исторической сцены, если не отвечают этому условию. Они ограничивают амплитуду стабильности-нестабильности, приводя ее к приемлемым значениям, позволяющим относительно устойчивое развитие человека и общества.

К сожалению, современное право утратило во многом свой договорной характер, оставив его преимущественно в гражданском праве. В других сферах оно приобретает форму диктата,  т.е. одностороннего властвования, повелевания со стороны государства, в чем проявляется фактическое неравенство сторон. В этом одна из причин слабости закона, его декларативности и нежизнеспособности, т.к. средства ищут в перераспределении властных полномочий, технологий, а не в общественном договоре.

Скидки на неравенство сторон в договорах сильно преувеличены: люди больше равны, чем не равны – в грехе, в слабостях, в способностях к труду и  т.д. Люди равны не только юридически, но и социально. Различия – лишь некоторые отклонения от нормы, которыми в социологии можно пренебречь. Это равенство отчетливо проявляется в таких аспектах жизни как бедность, безработица, несчастья, болезни и  т.д.

В этом плане история государственно-правового развития России шла параллельно с развитием европейских государств, где опережая, где отставая от них. В целом уровень правосознания и культуры россиянина соответствует европейскому. Во всех странах процессы общественного договора протекают, в известном смысле, независимо от таких привходящих условий, как идеология, формы правления, режимы, законодательство, пробивая себе дорогу в форме общественной необходимости, опираясь на постулат социального государства, что является стыдливым признанием фактического равенства людей. Это отражено в Конституции РФ (1993 г.), провозглашающей ее социальным государством,  т.е. стремящимся установить не только юридическое, но и социальное равенство людей.

Этим объясняется факт сходства морали, культуры, менталитета человека независимо от особенностей развития отдельных стран и народов. В противном случае общечеловеческие ценности стали бы невозможными. Идея общественного равенства, в той или иной степени, реализуется в социальной практике европейских народов, отличаясь лишь особенностями национальной истории и культуры. Идея общественного неравенства в наши дни проповедуется только крайними радикалами, не имеющими поддержки в общественном сознании. Доктрина общественного договора стала реальностью, современной политикой и социальной историей, той общегосударственной ценностью, которая становится объединяющей идеей цивилизации XXI века.

Проблемы социальной эволюции решаются различными способами, но закрепляются, стабилизируются в форме общественного договора. Он примиряет классовые и социальные противоречия, регулирует разделение труда и сотрудничество между людьми, обеспечивает мотивацию нормальной человеческой деятельности.

Становление правового государства, основанного на авторитете и разделении властей, четкое формулирование законов, гражданское общество, самоуправление исторически основаны на об­щественном договоре. В его основе лежит инстинкт самосохранения, за­преты на определенные виды деятельности человека, договоры с други­ми людьми с целью сохранения человеческого сообщества. Религиоз­ные, моральные нормы, правовое регулирование более крупных (род, племя, государство) объединений людей делают общество управляемым на основе осознанного или неосознанного общественного договора. В основе управления лежит право на власть, на применение санкций, на суд, которые становятся неэффективными, если в основе их не лежит определенная форма общественного согласия, которая может выступать как в форме обычая, так и в форме права. Степень согласия как первоначальная ступень общественного договора может быть разной-зачаточной или развернутой, но в любом случае она является основой общественной стабилизации.

В истории общественный договор (конвенция) между трудом и капиталом по­родил либеральную экономику, которая через свободы человека и граж­данина породила новое либеральное право и гражданское общество. К. Маркс не учел, что капитализм способен изменять степень общест­венного согласия и тем самым приспосабливаться, отказываясь от част­ных привилегий, идти на законодательные уступки и  т.д., что выражено в современных Конституциях, Кодексах, Декларациях, Соглашениях как на государственном, так и на международном уровнях, что и продлевает его исторический цикл как общественно-исторической формации.

Первая Конституция США возникла как договор между формаль­но равными субъектами в борьбе за обеспечение своих естественных прав. В результате, несмотря на различия, большинство государств мира пришли к практически сходным юридическим формам общественного согласия, хотя мировое хозяйство далеко от единства. Результатом общественного договора явилась разработка правовых документов, закрепивших права и обязанности граждан и государств в юридических формах. Поэтому будущее цивилизации заключено не в классовой борьбе и революциях, а в способности политических сил договариваться между собой. Из этого вырастает новая парадигма, основанная на общественном договоре, ведущая к новой форме общественного сознания на данном этапе развития.

В основе этой парадигмы лежат идеи, выстраданные человечеством в его историческом опыте, где люди проверили многие возможные пути развития и остановились на общечеловеческих ценностях, одной из которых является гражданское общество, основанное на общественном договоре. В настоящее время эта проблема стала в центре научного осмысления, т.к. альтернативы этому пути общественного развития нет.

§3. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДОГОВОР и УСТОЙЧИВОе РАЗВИТИе СОЦИОКУЛЬТУРНОГО МИРА

Социальная наука выдвигает на первый план актуализацию философских категорий и их роль в исследовании становления и протекания конкретных социальных процессов. Она подошла к осознанию факта, что линейное понимание истории развития общества растягивает исторический процесс на неопределенный период,  т.е. масштабы истории как бы увеличены на порядок. Так происходит с периодизацией появления человека или древних формаций, время развития которых наука XX в. увеличила в несколько раз. Мы видим в этом факте не результат более глубокого проникновения в историю и накопление новых фактов, а попытку втиснуть нелинейное развитие общества в рамки линейного. Нечто подобное уже не раз наблюдалось в науке.

Однако это тупиковый путь, и выход из него предлагает новая отрасль научного знания – синергетика. Приложение ее к различным объектам социального знания дает хорошие результаты, и мы ставим перед собой цель применить ее к исследованию социума, в частности, роли риска и стабильности и нестабильности в темпах его историко-культурного прогресса. Как пишет В. Бранский, синергетика помогает «искать оптимальную для данных исторических условий форму синтеза порядка и свободы. Что означает практически такой синтез? Сочетание регламентации одних видов деятельности и либерализации других».[34]

Но сама синергетика относится более к методологии, чем гносеологии, не создает собственных категорий, а показывает, как более эффективно применять наличное знание, к которому можно отнести систему категорий, отслеживающих реальные процессы общества в научных абстракциях. Такими абстракциями, позволяющими определить сущность процессов, являются категории стабильности и нестабильности, риска, имеющие место преимущественно в творческих, социокультурных процессах. Они есть область, которой противопоказаны и чрезмерная стабильность, и чрезмерная нестабильность, т.к. в обоих случаях они выступают как факторы существенного роста и развития общества. Стабильность абсолютизирует наличное социокультурное бытие, делает его замкнутой системой, невосприимчивой к новым идеям.

Чрезмерная нестабильность также губительна для социума, т.к. препятствует накоплению положительного результата в реализации планов и социальных моделей. Поэтому анархизм как носитель идеологической нестабильности нигде не создал жизнеспособного общества, хотя некоторые его структуры базируются на стабильности. Лишь уточним, что само понятие «анархизм» буквально означает беспорядок в социальных отношениях, связанных с управлением людьми и общественными процессами, иными словами, отказ от принципа общественного договора. Впоследствии анархисты объясняли, что их движение идет от псевдопорядка к истинному порядку, но их объяснения нельзя признать убедительными. Подвергнув критике существующий порядок, они взамен не предложили ничего равноценного, например, модели правового государства, базирующегося на общественном договоре.

Любой способ социальной деятельности включает в себя элементы общественного договора как социального консенсуса, как условие и составную часть общественной жизни, основанную на признании прав и свобод личности. Производительная деятельность людей порождает разделение труда, разделение материальных благ, вторичных благ и  т.д., но их реализация и регулирование невозможны без привлечения общественного договора. На ранних ступенях развития общества и в условиях примитивной деятельности и культуры эти элементы, как и права и свободы личности, носили зачаточный характер, базирующийся на различных запретах, в общем, на уровне обычая, а не правосознания. В настоящее время элементы, составляющие условие общественного договора, выступают как стороны правоотношений, что находит отражение в представлении гарантий социальных прав и свобод как достижений социокультурного процесса. Таким образом, эгоизм и альтруизм как естественно человеческие качества под воздействием культуры выступают в форме общественного согласия (консенсуса). По мере возрастания значения договорных отношений в социуме они приобретают более свободный и цивилизованный характер. Культура договора – это способ перехода от необходимости к свободе: цивилизованный, общезначимый, общедоступный, взаимовыгодный способ переустройства общественных отношений. Он более предпочтителен, чем другие пути социокультурного развития, хотя полностью не заменяет другие формы жизнедеятельности, а может повысить свой рейтинг в решении вопросов жизнеобеспечения.

С юридической, культурологической, вообще с гуманитарной точки зрения, свобода есть мера дозволенного,  т.е. она является практической реализацией познанной необходимости, познается и реализуется в ходе установления баланса стабильных и нестабильных тенденций в обществе, осуществляемых взаимодействием ветвей власти. Чем гармоничнее они взаимодействуют, тем более стабильны общественные отношения,  т.е. полнее обеспечиваются права и свободы граждан.

В этом процессе столкнулись два подхода – либеральный и консервативный. Первый стремится решить все проблемы человека и человечества, опираясь на индивидуализм и частную инициативу личности, представляющие наиболее нестабильную часть социума. Консервативный подход эти же задачи предлагает решать, опираясь на наиболее стабильную часть социума – коллективные, общегосударственные, общегражданские интересы. На наш взгляд, здесь происходит одностороннее видение единого процесса диалектики стабильности-нестабильности, тогда как в реальном обществе они представляют единый механизм социокультурного развития. Консерватизм и либерализм не исключают, а дополняют друг друга.

Государство выступает в качестве олицетворения стабильности общества, которому противостоит хаос народной жизни. Следовательно, исторической ролью государства является системообразующее, стабилизирующее начало. Посредством методов юридического упорядочения неюридических поступков людей,  т.е. придавая им правовые формы и введение в правовое русло, государство делает право нормой для правового регулирования хаоса событий. Не уничтожая объективность явления, право ставит ему социкультурный предел. Социальное поведение превращается в обязанность добровольного несения креста, а сокращение меры дозволенного – в свободный выбор под влиянием социальных условий. Правовая культура выступает осознанием свободы через регулирование человеком условий достижения своих интересов и целей.

Правовое сознание, с точки зрения Ф. Энгельса, является официальной идеологией буржуазии, что делает излишней потребность в отдельно стоящей над правом идеологии. В Конституции РФ это учтено и провозглашен отказ от официальной идеологии, а целью духовного развития объявлено правовое государство, в котором чем больше собственников, тем шире база для становления нового типа социокультурных отношений. Остается область правовых отношений между гражданами, где степень прав и свобод обеспечивается содержанием собственного кошелька.

Чистый либерализм невозможен, как и чистый марксизм, потому, что в основу кладется «идеальный» или «классовый» человек, что невозможно в реальном социуме. Следовательно, «золотая середина», стабилизирующая эти концепции, есть мера стабильности и нестабильности, достигаемая путем гармонизации интересов людей в ходе исторического развития на основе общественного договора. В этом случае риск как возможность оптимизации выбора дальнейшего пути развития выступает как фактор антикризисного управления со стороны государства. В таком случае эта тема требует пристального теоретического анализа с учетом сложившихся исторических условий.

Рационалистическое естественное право с целью реформирования феодального права создало умозрительную конструкцию общественного договора, из которого выводились общетеоритические положения и практические выводы по конкретным вопросам. В основе лежала идея, что общественные отношения складывались через общественный договор со времени античности, точнее говоря, от Аристотеля. Эти конструкции так же использовались во времена Средневековья, например, Марсилием Падуанским в XIV в. в качестве выведения идеи народного суверенитета. Поскольку идея общественного договора представляет собой умозрительную модель – способ стабилизации, а не идеологию, то она могла быть использована как для защиты абсолютной монархии, так и народного суверенитета.

Т. Гоббс в работе «Левиафан» исходил из идеи, что общественный договор люди передали в подчинение абсолютной власти монарха без права подданных на его пересмотр, т.е. он является неотзывным. Двусторонний договор приобрел односторонний, безальтернативный характер, изменив тем самым, существенные условия договора, что характерно для патриархального типа культуры. Противоположную точку зрения выразил Дж. Локк в работе «Два трактата о правлении»: люди посредством общественного договора не передали государству власти больше, чем это было необходимо для их защиты от внешних врагов и для естественных неотъемлемых прав, среди которых право на жизнь, здоровье, свободу, собственность и  т.д. Он считал, что общественный договор утрачивает свое значение, если доверием граждан злоупотребляют,  т.е. государство в качестве одной из сторон нарушает условие договора, что приводит к освобождению граждан от обязательств, налагаемых им. Сложившаяся стабильность нарушается, и общество вновь оказывается перед риском социального хаоса.

В отдельных исторических примерах этот хаос приобретает необратимый характер, свидетельством чему является исчезновение с исторической сцены государств и цивилизаций. Но, как правило, эта нестабильность служит точкой роста (бифуркацией) для дальнейшего развития социальной общности в рамках новых исторических условий. Нестабильность стабилизируется, достигается относительное равновесие, появляются стимулы роста и развития в пределах обретенного социокультурного цикла. За его пределами просматриваются возможности нового нелинейного развития цивилизации и культуры.

Видимо, Т. Гобсс придерживался более пессимистического взгляда на природу человека, которая без сдерживающей власти и политической культуры может привести к «войне против всех»,  т.е. хаосу природной жизни. Предотвратить ее стало возможным на базе общественного договора с властью, которая обожествлялась, и этим освящался сам договор как стабилизирующее начало. Например, создание Римской империи и ее расцвет связаны с завоевательной политикой, которая была успешной в большинстве случаев ровно до тех пор, пока Рим мог гарантировать народам полную защиту от нападения извне и предоставление гарантий гражданских прав. Так был установлен «Римский мир», длившийся до III в.н.э. Это был “золотой век”, принесший духовный расцвет и относительное материальное благополучие, что способствовало единству римской и эллинистической культур. «Греция одержала победу над серой массой победителей и ввела свою культуру в крестьянские дома Латии», – писал римский поэт Гораций императору Августу. Позднее этот исторический процесс, особенно в области правовой культуры, оказал аналогичное влияние на германцев, а через них на всю последующую историю культурного развития Европы.

Ж.-Ж. Руссо в «Общественном договоре» объединил принцип общественного договора с понятием социального консенсуса. Он полагал, что человек добровольно, посредством общественного договора подчинит себя коллективной воле, что не предполагает полного подчинения ей, т.к. каждый индивид является носителем и личного интереса. Общая воля является правом, в том смысле, что отражает общее в частных интересах граждан и представляет коллективное удовлетворение отдельного интереса, какой только возможен в обществе. Эта теория стала движущей силой американской и европейской демократий, т.к. заключала в себе защиту личности и меньшинства. Но доведенная до метафизической абстракции, она превратилась в философское обоснование диктатуры Робеспьера, политика которого опиралась на выражение общей воли для оправдания террора.

Одновременно, с середины XIX века, на основе общественного договора люди начали включаться в сложную политическую и правовую деятельность как через местное самоуправление, так и через свободно созданные организации в сфере общественной и культурной жизни. Эти организации оказались способными осуществлять функции, ранее принадлежавшие исключительно властным структурам. Таким образом, осуществлялись идеалы Французской революции по созданию общества, в котором подавляющее большинство населения, до этого являющегося подданными, становится гражданами,  т.е. понимает потребности общественной жизни, чувствует личную ответственность за социальную стабильность на основе общественного договора. Происходит реализация идеалов афинской демократии и древнеримской республики, получивших права гражданства в европейских странах, которые реализовались в социокультурных структурах современности.

Однако противоречия между трудом и капиталом порождали социальную нестабильность, которая объективно вела к революционным тенденциям. В Восточной Европе победил социализм, формально утратив нестабильность между трудом и капиталом, но тоталитарный режим сохранил главную причину нестабильности – противоречия между властвующей элитой и бесправными слоями населения. Они сохранились и послужили в дальнейшем причиной демонтажа этой социальной системы, т.к. произошло полное отчуждение власти от ее реального носителя – народа.

В Западной Европе социальная нестабильность смягчалась в результате организации трудящихся слоев населения в профсоюзы, политические партии и другие общественные и политические организации. При этом создавался баланс интересов властных и общественных структур, достигался социальный консенсус между трудом и капиталом в форме реализации общественного договора в новых правилах социального партнерства и в рамках демократической правовой культуры. Общественный договор помог в XIX в. преодолеть сословные противоречия, а в настоящее время – классовое расслоение общества, в результате чего был достигнут социальный консенсус.

В XX веке сложилась система правил социального партнерства в процессе социокультурной деятельности, которая явилась основой устойчивого развития гражданского общества. Конечная цель устойчивого развития – переориентация интересов человека с обыденных проблем на проблемы освоения духовной культуры, в противном случае – инфернальные процессы в обществе, всегда присутствующие в зародышевом состоянии, представляют прямую угрозу его устойчивому развитию.

Человек как общественное существо свободен и разумен, ему необходим постоянный радикальный пересмотр общественных институтов при условии повышения их социокультурного статуса. В период становления буржуазных государств это стало общественной философией, основанной на естественных правах человека как фундаменте нового типа культуры. Современный этап развития цивилизации ищет опору в социокультурных правах человека, что выражается в системе социальной защиты, которая является показателем уровня культурного развития общества.

Гуманистическая философия становится более популярной, т.к. за счет роста благосостояния в общественном договоре происходит переориентация ценностей. Первоначально материальные блага были единственной ценностью, от которой зависела жизнь. Кому их не хватало, тот, по выражению Мальтуса, лишался места на пиру жизни и должен был умереть, что делало жизнь относительной ценностью. Человек служил средством, а не целью социокультурного процесса.

В настоящее время духовные блага и человеческая жизнь становятся ценностью, что ведет к новой модели социокультурного развития. Это выражается в отмене сословных привилегий, смертной казни, физических и позорящих наказаний, пыток и  т.д. И пусть не весь мир следует этой модели, оптимизм внушает то, что они уже служат ориентиром для нравственного совершенствования человечества. Эти тенденции постепенно оттеснили на задний план религиозное объяснение социокультурных процессов, которые являлись на протяжении тысячелетий объектом умозрительных спекуляций, возможных лишь при отсутствии научных исследований в социальной сфере.

Религия постепенно сместилась в область духовной жизни человека, и эта сфера стала ее единственным способом существования, т.к. ни в естественно-научной, ни в культурно-социологической области в силу усложнения их структуры религия не может вносить позитивного вклада. Религия, представлявшая одну из исторических форм общественного договора, уступила место подлинному общественному договору, который основывается не на духовных качествах человека (любви к ближнему, к Богу и  т.д.), а на правах и свободах человека как объективных качествах общественной жизни. Исчерпав свои возможности, религиозный общественный договор зашел в тупик, т.к. сложившиеся конфессии стали выдавать свои собственные учения за единственно общезначимый договор, считая другие заблуждением. Попытка экуменизма сгладить эти противоречия потерпела неудачу. И все осталось по-старому, как в средние века.

Политическая история развитых стран показала, что демократизация современной общественной жизни может стать социокультурной деятельностью, доступной для всех граждан, на базе чего вырастают общепризнанные принципы и оценки социокультурных процессов. Средства массовой информации могут способствовать росту чувства общности национального самосознания в результате расширения связи и диалога между социальными группами, могут стать способом осмысления общественных процессов, складывающихся на основе общественного консенсуса, отвергнуть те тенденции, которые потенциально могли вести к дестабилизации общественного согласия, что подтверждает практика развития демократических стран, где эти процессы имеют развитый характер.

Подтверждением реальности результатов общественного договора является практика образования и функционирования международных организаций и межгосударственных союзов, научных и других обществ. Это доказывает, что в основе общественного договора лежат подлинно интернациональные, а не личные интересы людей, что в общественном договоре народы и страны, несмотря на их различия, видят решение наиболее актуальных проблем в материальной, политической, культурной областях жизни. Таким путем складывается гражданское общество, в основе которого лежат общепризнанные права и свободы человека, а все противоречия разрешаются на базе общественного договора и международного права как его разновидности.

Гегель писал, что в гражданском обществе, в коллективе «интересы отдельных людей, как таковых, – высшая цель», при условии, что эти интересы не будут подавляться государством. Между тем к этой разнице сводится все в политике. Обществом подчас правит что-то неприемлемое для правосознания людей, и конституции призваны положить правовой предел беззаконию, в той мере решая эту проблему, в какой они воплощают общественный договор в современном его понимании, т.е. приближаются к общественному договору как к идеальному. Гегель писал, что государство в качестве духа народа есть вместе с тем проникающий все его отношения закон. Он проводит мысль, что закон действует только тогда, когда соответствует фактической социальной и экономической ситуации, которая поддается правовому регулированию. «Consensus faeit nuptias» – ²согласие в стране творит право², - говорили древние.

Гегелю принадлежит и та глубокая мысль, что потенция права развивается во времени и пространстве. И то, что когда-то было неподвластным ему, со временем поддается правовому регулированию. Неразрешимые правовые проблемы не являются фатальными – их неразрешимость как сторона правовой стабильности или нестабильности обуславливается определенными историческими рамками. Например, пиратство было узаконенным промыслом и допускалось международным правом вплоть до эпохи каперства английских флибустьеров. Гней Помпей, по приказу римского сената, за 40 дней очистил Средиземное море от пиратов, которые образовывали целые пиратские города-республики. Тем самым он показал правовую основу, на которой можно бороться и искоренять это зло. Во всяком случае, в бассейне Средиземного моря пиратство после Помпея уже не существовало в угрожающих для общества формах. То, что было приемлемо и оправдано в одних исторических условиях правосознанием, в других условиях отвергается им.

Можно привести и другой исторический пример урегулирования или невозможности регулирования социально-правовой проблемы. Известно, что в иудаизме богослужение приостанавливалось до момента восстановления храма, а до тех пор, проводятся лишь собрания верующих по синагогам. Правовые и материальные возможности восстановления на лицо, а храма нет. Дело в том, что восстановление храма повлечет и такие последствия как восстановление богослужений в иудаизме, связанные с жертвоприношениями животных, сжиганием их останков, с восстановлением касты левитов, с превращением храма в законодательный центр и  т.д. Это немедленно вступило бы в противоречие с современной социокультурной действительностью: принципами гуманного отношения к животным; светскости государства; равенства людей, независимо от религиозной принадлежности и  т.д. Поэтому мудрые евреи, чтобы не усложнять жизнь цивилизованных народов, придумывали неубедительные доводы против восстановления храма, тогда как в действительности для этого нет культурно-исторических условий,  т.е. они были, но исчезли. Такие ситуации не исключение, а норма для правосознания и правоприменения. Старая форма общественного договора, осуществив связь (завет-договор) между Богом и Израилем, который олицетворял храм, стала для иудеев пройденным этапом, и они восприняли общечеловеческие основания договора, оставив старое уделом обрядов и традиций.

Успешная политика управления социокультурными процессами оставляет общество в рамках законности и контроля на базе согласования общественных возможностей, потребностей и интересов. Абстрактная политика выражает реальное умение комбинировать подходы к общественным проблемам с целью нахождения формулы оптимальной комбинаторики, что в теоретическом плане есть расчет допустимого риска в стабильном-нестабильном мире, а в практическом плане является учетом положений общественного договора, исключающего попытки в одностороннем порядке изменить его существенные условия в интересах какой-то одной стороны. Тогда становится достижим разумный баланс общества, в том числе социальных интересов, сводящихся к политике разумных и приемлемых уступок и компромиссов. А таковые, как показывает практика, всегда имеются в наличии.

Социокультурная политика на определенном этапе начинает исполнять роль движущей силы, ведущей как к согласованию, так и рассогласованию контролируемых ею сфер. Диапазон социальных решений нужно укладывать в параметры допустимого и недопустимого риска, который рассчитываются теоретически, а внедряется в практику эмпирически. Такой подход будет творческим и продуктивным вкладом в разрешение постоянно складывающихся и постоянно нарождающихся социальных проблем на основе общественного договора. Другого пути, как показывает исторический опыт, в настоящее время у человечества нет.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Задачи теоретической разработки механизма устойчивого развития социокультурных процессов не только не потеряли своей актуальности в свете новейших достижений научно-технической революции и коммерциализации общества, но, напротив, приобрели особую актуальность именно в свете этих и многих других причин. Немецкий социолог Ульрих Бек в книге "Общество риска", которая вышла в свет, когда эта работа была уже закончена, пишет, что современное общество можно характеризовать как "общество, чреватое катастрофами. Его нормальным состоянием грозит стать чрезвычайное положение"[35]. Эти его идеи оказались созвучными с теми, над которыми нами велась работа на протяжении ряда лет. С точки зрения другого немецкого ученого-социолога Майнхольфа Диркеса, в нынешнем стремительно меняющемся мире он видит исключительно "клокотание необузданных турбулентных завихрений", то есть имеет в виду хаос. В этом беспорядке, "месиве эпохального масштаба" практически бессмысленно делать точные прогнозы, считает Диркес и добавляет: "Обычный миропорядок исчезает, наступает царство хаоса"[36].

В науке сложились различные подходы к анализу общественных процессов, но, по нашему мнению, социокультурному подходу анализа общественной жизни альтернативы нет, т.к. другие подходы лишь дополняют, обобщают, конкретизируют его, что стало общепризнанной точкой зрения.

Впрочем, несмотря на то, что с конца ХХ в. в большинстве стран установились демократические режимы, политическая власть государства и народа как единство суверенитета права существенно ослабела и все больше переходит в руки крупнейших экономических групп, которые не только не отчитываются перед парламентами, но и в тайне от них разрабатывают планы нового мирового порядка. "Политическое сместилось с официальных арен – парламента, правительства, политического управления – в серую зону корпоративизма, где с помощью организованной власти объединений куют горячее железо политических решений, которые затем совсем другие люди отстаивают как свои собственные"[37].

Развитие общества приобрело крайне противоречивый характер. С одной стороны, в нашем веке число суверенных стран возросло с 48 до 197, с другой – увеличился разрыв между бедными и богатыми, официально признано, что 3,3 млрд. землян прозябают в нищете, в том числе 40 млн в США, как указывается в Российской газете. За последние годы уровень жизни в 100 самых бедных странах неуклонно падает, а потоки финансового капитала обходят их стороной. Все это показывает, что происходит резкая деформация условий общественного договора, который по замыслу его творцов должен максимально учитывать консенсус интересов всех полюсов общества. Ведь ещё в законах царя Хаммурапи записано, что Бог передал ему царство для того, чтобы "справедливость в стране заставить сиять, чтобы уничтожить преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого…"[38].

Таким образом, некоторые современные ученые встали на путь социального пессимизма и безальтернативности нынешним "диким" процессам в обществе. "Жить так, как живется, и хладнокровно наблюдать за тем, что происходит", – считает эссенский философ Норберт Больц. Он убежден, что в сложнейшем мире глобализации перспективы и широкомасштабные планы по улучшению качества жизни, включая её социокультурные составляющие, обречены на провал.

"В открытом море нашего будущего, – говорит Больц, – мы не можем больше полагаться на пророков и утопистов, на апокалипсис или учение о конце света или даже на историческую философию прогресса. Современный человек должен приучить себя к тому, что обстоятельства вокруг него постоянно меняются, и он должен ежедневно принимать гибкие, нестандартные решения, порой вопреки собственной морали и рассудку, например, что для вас предпочтительнее – больше экологии и меньше рабочих мест или наоборот?”.[39] Действительно, однозначных ответов на такие вопросы нет, истина лежит где-то посредине, или ответ будет зависеть от конкретного времени или конкретной ситуации. Ему вторит английский историк из Кембриджа Эрик Хобсбаум: "На земле сегодня уже нет никакого международного порядка, по которому можно было бы строить хоть сколько-нибудь точные прогнозы. Равновесие великих держав, игравшее роль политического стабилизатора сегодня полностью провалилось.[40]

По нашему мнению, некоторые современные авторы правы в своем пессимизме, но лишь до тех пор, пока речь идет об эмпирических социальных процессах: действительно, эмпирию трудно не то что предугадать, но даже адекватно описать. Относительно же констант общественного устройства мы придерживаемся другого взгляда, считая, что они играют даже большую, чем в прошлом роль в истории. В доказательство сказанного сошлемся на историческую ретроспективу, которая в глазах современников описывалась красками апокалипсиса, а глазами современного сознания воспринимается как весьма плодотворная, хотя бурная историческая эпоха. Общественная деятельность (как антиэнтропийная деятельность) позволяет преодолеть пессимизм современной социологии.

В современном обществе риска, как пишет У.Бек, "социальные позиции и конфликты общества, "распределяющего богатства", рано или поздно в процессе непрерывной модернизации начинают пересекаться с позициями и конфликтами общества, "распределяющего риски"[41]. Расхождения появляются в методах оценки природы и движущих сил социокультурного прогресса, причем нормы этих расхождений лежат не столько в наличном общественном бытии, сколько в традициях европейской культурологии, в которой издавно вопросы анализа культуры являлись приоритетными и привлекали неослабевающий интерес различных философских школ и направлений. «Теория, мой друг, – суха, но древо жизни вечно зеленеет» (Гете).

Одним из существенных расхождений между философскими школами и направлениями является дефиниция культуры и связанного с ней социокультурного процесса. Здесь мы встречаем разброс мнений от признания бесконечного прогресса человечества до "заката" человеческой цивилизации причем, в пользу той и другой точек зрения приводятся убедительные аргументы. Но так как с точки зрения формальной логики по закону исключенного третьего не может быть двух или более истинных высказываний об одном и том же предмете одновременно, то и в отношении сущности социокультурных процессов следует продолжать поиск истины, которая, конечно, одна и может включать в себя элементы различных концепций и методологий.

Наш подход к анализу социокультурных процессов заключается в актуализации философских категорий применительно к социуму, т.е. выведение из общефилософских принципов некоторых понятий, которые отражают не всеобщий, а особенный характер материальных и духовных процессов, к которым, в частности, относятся социокультурные циклы.

Эта актуализация не может доходить до уровня, при котором философские понятия превращаются просто в понятия конкретных наук, отражающих лишь актуальные свойства материального мира. Философские категории, даже актуализированные, несут на себе характер всеобщности, присущей отдельной форме движения, в данном случае – обществу и его культуре. К таким категориям, по нашему мнению, можно отнести предлагаемую систему категорий, которая базируется на стабильности и нестабильности общественно-исторических процессов как на своем естественном фундаменте.

Из категорий стабильности и нестабильности вытекают следующие категории – деятельность, творчество, риск, социокультурные циклы, устойчивое развитие, общественный договор как фактор социокультурного прогресса, как способ достижения целей человека и общества, к чему стремятся все религии, философские доктрины, словом, все, кто мечтает воплотить в жизнь идеал гармоничного общества. Этот путь поиска никому не заказан при условии, что он не может быть вечным, что он должен принести ощутимые результаты здесь и сейчас.

Актуализация категорий позволяет выразить в философской форме то, что ускользает от внимания в частных науках, а именно: синергетичность развития событий и процессов в обществе. Философия не синергетика, но синергетика вытекает из нового осмысления философии, в частности, её материалистической диалектики, т.к. синергетика есть конкретная диалектика, есть актуализации идеи бесконечного развития во временных процессах. Синергетика является впечатляющим примером эффективного применения философского анализа актуализации посредством новых способов научного познания, который сможет развиться и в других областях знания, в котором безусловно будет найден свой метод актуализации философских категорий, реализованных в синергетике. В социокультурном измерении вполне может быть создана собственная "синергетика", т.е. научный метод, который по своей эффективности будет сравним с тем методом, основы которого заложены представителями Брюссельской школы.

Само понятие стабильность предполагает признание некоторой целостности, нерушимости системы, что, конечно, не исключает её развития, изменения, допускающего предсказуемость, определенность, возможность её регулирования. Иными словами, в объекте могут происходить изменения, саморегуляция, но объект остается устойчивым и неизменным как целостность. Субъект социокультурной деятельности должен соотносить свои поступки с реальными возможностями и допустимыми масштабами изменений. Процесс изменений не должен быть хаотичным и неупорядоченным, бесконечным и стихийным. Следовательно, стабильность включает в себя объективное начало, наличие устойчивой системы и субъективный фактор, действующий в определенных рамках оправданных научных установок.

Существует и характеристика уровней стабильности и нестабильности. Это прежде всего системный, материальный компонент стабильности, целостности самой системы. Далее, – это когнитивный уровень, степень понимания целостности когда "источник научно-технического скепсиса лежит не в "иррационализме" критиков, а в несостоятельности научно-технической рациональности перед лицом растущих рисков и цивилизационных опасностей. Эта несостоятельность не есть нечто прошлое, она – актуальное настоящее и грозящее нам будущее. Постепенно она становится видна во всей своей масштабности. Это не несостоятельность отдельных ученых и дисциплин, она вытекает из системного институционально-методического подхода науки к рискам"[42]. Следующим является операциональный уровень ожидания субъекта применительно к данной совокупности социокультурных процессов как последовательность в наступлении тех или иных операций, составляющих исторические циклы. В этом случае нестабильность системы или её дестабилизация может произойти также от целенаправленной дестабилизирующей деятельности внешних сил, которые могут наступить благодаря эрозии самой системы, её внутреннего разложения.

Проявлением дестабилизации могут служить конфликт, долговременное и устойчивое противостояние субъектов деятельности, то более, то менее напряженное состояние системы, столкновение её отдельных элементов, институциональных форм и структур. Вектор стабильности теряет равновесие, согласованность взаимодействия его отдельных элементов отчетливо сужается, что может происходить как в локальных, так и глобальных социокультурных системах.

Стабильность зависит от уровня институциализации социокультурных образований и избирательных историко-культурных факторов. Развитые цивилизации отличается от менее развитых, имеющих нестабильные структуры именно высоким уровнем институциализации и субъективного фактора в управлении социокультурными процессами, важнейшим из которых является стабильность общественного договора, в какой бы форме он не вступал.

Сбалансированность отношений, интересов, осуществляется по линии как вертикальных, так и горизонтальных социокультурных связей, ей свойственны две черты, первая из которых характеризует общество в цикле исторического развития, а вторая – зрелость общественно-договорных отношений, утвердившихся на данном историческом отрезке. Объективной стороной стабильности выступает наличие консенсуса противоборствующих сил и тенденций, а субъективной стороной – воля к поиску компромиссов.

Факторы, обеспечивающие социокультурную стабильность, можно условно разделить на социально-экономические, социокультурные, нравственные и идеологические, анализ их содержания – предмет отдельного осмысления. Здесь подчеркнем, что ключевым условием социокультурной стабильности является степень зрелости (теоретическая и практическая) общественного договора.

Под зрелостью общественного договора понимались различные основания, одно из них предложил Т. Гоббс, который считал, что страх как источник стабильности общества должен постоянно генерироваться посредством рисковой деятельности, удерживающей общество в постоянной готовности к войне (bella omnium contra omnex). Однако трудно долго удерживать общество на грани войны и мира, и, следовательно, фундамент общественного договора, по Гоббсу, исчезает, подорванный то войной, то наступлением мира. При этом исчезает страх, а, следовательно, и готовность к новой войне. Основой общественного договора у Гоббса выступает исторически приходящее человеческое чувство – страх, который в разные эпохи несет на себе различную социокультурную функцию, а иногда не несет никакой. В таком случае он называется безотчетным страхом (предчувствием истории).

По нашему мнению, такой важный инструмент стабилизации нестабильного общества нельзя основывать на каком-то одном, хотя бы и общечеловеческом чувстве, так как они не являются константами человеческого общества. Одна из причин забвения общественного договора в XIX веке и замена его тезисом классовой борьбы как раз и лежит в признании страха как основы (по Гоббсу) его стабильности. Ведь другая не менее авторитетная гипотеза – христианство, связывает устойчивость общественного договора с противоположным чувством – любовью, впрочем с таким же результатом.

Охлаждение к идее общественного договора в ХХ веке произошло именно в силу неустановленности его реальной социокультурной базы, которая состоит в той золотой середине, в той социальной гармонии, которая устанавливается в ходе диалектики стабильности и нестабильности, не раз наступала в истории, но каждый раз проходила свой апогей именно в силу отсутствия развитой теории стабилизации социокультурных циклов.

Не отрицая роли чувств гармонизации общественных отношений, все же нельзя не видеть их вторичности по отношению к социокультурному базису, который не сводится к чувствам, а наоборот, является объектом чувствования, приятия или неприятия бурных исторических страстей. В этом можно убедиться, проследив процесс становления новых религий на старом социокультурном материале или революционных учениях, призывающих к коренной ломке предшествующих пластов культуры. Здесь лежит причина нестабильности этих категорий и учений, так как социокультурные реалии являются единственным материалом для становления общественных договорных отношений с поправками на новые социокультурные тенденции, что объясняет скоротечность исторической судьбы всех революционных ломок и потрясений, так как этим подрывается собственный фундамент.

Стремление к справедливости, понятой как мера возможного консенсуса, выраженная в максималистских нормах «народного права», и является той реальной базой, на которой возможно построение стабильного общества. «Грех, – говорит Моисей, – это беззаконие», – подчеркивая тем самым, что правда – это материализованный закон и мера общественного торга между классами, социальными группами и индивидами.

Можно согласиться, что такой меры до сих пор не выработано и не принималось еще достаточных усилий для этого. Если бы, к примеру, на разработку общественного договора тратилось столько же сил и средств, сколько на подготовку к войне, то идеальный общественный договор стал бы реальностью. Тем более, что многие страны близко подходят к нему (Совет Европы) или на пути к нему (Россия). Если, конечно, под идеальным понимать реальное пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней, как, например, реализация планов объединенной Европы или поиск новой модели развития современной России.

Практически основы общественного договора в эпоху развития рыночных отношений коренятся все же в рыночных отношениях, но не сводятся полностью к ним. Однако и игнорировать их роль для создания социально культурной гармонии было бы откровенным фарисейством. В конечном счете современное общество вращается вокруг рынка, как вокруг своего естественного центра, который нельзя абсолютизировать, так как рынок и связанные с ним отношения так же историчны, как и другие отношения в социуме. Можно отметить, что в живой природе нет никаких рыночных отношений, как и не было их на ранней стадии развития человеческого общества. Глобальная компьютеризация всех сторон общественной жизни может превратить рынок и рыночные отношения в виртуальную реальность, а затем перейти к другим более высоким формам обмена, например, в сфере бескорыстного обмена интеллектуальной собственностью.

Эпоха рынка – это один из циклов социокультурного развития. Общепризнанно, что рынок не является воплощением стабильности и справедливости. Россия, провозгласившая себя социальным государством, тем самым ввела в структуру общественного договора не только рыночные, но и социальные отношения, призванные удерживать в приемлемых рамках дестабилизирующую функцию рынка, проявляющуюся в стремлении к монополизации, узурпации власти, ограничению прав и свобод человека, т.е. гарантирующую социальную защиту, в том числе и от рынка и порождаемой им нестабильности.

В развитых странах, в основном, на эмпирическом уровне, нащупывается фундамент общественного договора, основывающегося первоначально на равенстве прав и свобод человека, а в перспективе – на равенстве людей, как деятельных субъектов социокультурного процесса. Таким образом, происходит становление гражданского общества, основанного на общественном договоре, где неравенство будет выражаться в бескорыстном неравном вкладе в развитие цивилизации через признание обществом самоценности творческого труда и культуры, которые в условиях определенного материального достатка будут представлять ценность сами по себе, минуя рыночную фазу их оценки. Как это уже произошло с памятниками классического искусства, с произведениями выдающихся творцов общечеловеческих ценностей, компьютерными технологиями и  т.д. Этот список будет расширяться по мере внедрения во все области социокультурных отношений общественного договора, как единственно реального инструмента построения гармоничного общества, вставшего на путь устойчивого развития в условиях социальной нестабильности и риска.

ЛИТЕРАТУРА

1.      Августин Аврелий. О граде Божьем. М., 1993.

2.      Агафонов Ю.А. Социальный порядок в России (институционный и нормативно-правовой аспекты). Краснодар: Периодика Кубани, 2000.

3.      Альгин А.П. Риск и его роль в общественной жизни. М.:Мысль, 1989.

4.      Анищенко В.С. Детерминированный хаос //Соросовский образовательный журнал. 1997. №6. С. 70-76.

5.      Антология мировой философской мысли: В 4-х т. Т.2. М.:Мысль, 1970.

6.      Арнольд В.И. Теория катастроф, теория хаоса и их приложения //Синергетика и психология. Тексты. Вып.1. Методологические вопросы; Под ред. И.Н. Трофимовой, В.Г. Буданова. М.:Изд-во МГУ, 1989.

7.      Арнольд В.И. Теория катастроф. М.: Изд-во МГУ, 1989.

8.      Аршинов В.И., Буданов В.Г. Синергетика – эволюционный аспект //Самоорганизация и наука. М., 1994. С. 229-242.

9.      Аршипов В.И., Казаков И.Д. Синергетика как модель междисциплинарного синтеза // Вопросы философии. 1999. № 12.

10.     Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну /Пер. с нем. В.Седельника и Н.Федорова; Послесл. А.Филиппова. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 384 с.

11.     Бекон Ф. Новый органон. О достоинстве и приумножении наук. Соч.: В 2-х т. М., 1977,1978. (М., 1971, 1972.).

12.     Беляев Д.К. Дестабилизирующий отбор как фактор изменчивости при доместикации животных. //Природа. 1979. №2. С. 36-45.

13.     Бердяев Н.А. Воля к культуре и воля к жизни //Шиповник. М., 1922.

14.     Бердяев Н.А. Sub specie acternitatus. СПб., 1914.

15.     Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.

16.     Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2-х т. М., 1994.

17.     Берир П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. /Пер. Е.Д. Ругкевич М.: Медиум, 1995.

18.     Бранский В.П. Социальная синергетика как постмодернистская философия истории. //Общественные науки и современность. 1999, № 6,. С. 117-127.

19.     Бранский В.П. Теоретическая основа социальной синергетики. //Петербургская социология. 1997. №1. С. 154-156.

20.     Бриллюэн Л. Научная неопределенность и информация /Пер. с англ. М.: Мир, 1966.

21.     Быстрова А.Н., Киселев В.А. Мир культуры и культура мира.  Новосибирск, 1996.

22.     Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: (Синергетика и теория социальной самоорганизации). СПб.: Изд-во Лань, 1999.

23.     Василькова В.В., Яковлев И.П., Барыгин П.П. Волновые процессы в общественном развитии. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1992.

24.     Велихов Е.П., Зинченко В.П., Лекторский В.А. Сознание: опыт междисциплинарного подхода // Вопросы философии. 1988. №11. С. 3-30.

25.     Венгеров А. Синергетика и политика // Общественные науки и современность. 1993. №4. С. 68-82.

26.     Вико Дж. Основания Новой культуры и трансцендентальный идеализм // Избранное. Дух и история. М.: Мысль, 1995.

27.     Вольтер. Философские сочинения. М.: Мысль, 1988.

28.     Гоббс Т. Левиафан... О гражданине. Соч.: В 2-х т. М., 1989, 1991.

29.     Голицын Г.А. Информация и творчество.  М.: Русский мир, 1997.

30.     Голицын Г.А., Петров В.М. Информация–поведение–творчество. М.: Наука, 1991.

31.     Гуревич П.С. Культурология. М., 1996.

32.     Гуревич П.С. Философия культуры. М., 1995.

33.     Давидович В.Е., Жданов Ю.А. Сущность культуры. Ростов-на-Дону, 1979.

34.     Декарт Р. Рассуждение о методе... Первоначала философии. Соч.: В 2-х т. Т.1. М.,1989.

35.     Дриккер А.С. Принцип информационного ускорения и цикличность в художественной литературе //Труды международного научного симпозиума «Информационный подход в эмпирической эстетике». Таганрог: Изд-во ТРТУ,1998б. С. 57-65.

36.     Дуков Е.В. Цивилизационные тренды и крах массовой культуры // От массовой культуры к культуре индивидуальных миров: новая парадигма цивилизации. Сб. статей. М.: Изд-во ГИИ,1998. С. 6-22.

37.     Евин И.А. Синергетика искусства. М.: Лада, 1993.

38.     Жарковский М. Интеллект: стандарты и отклонения //Человек. 1996. №6. С. 59-66.

39.     Завадский К.М. Эволюция эволюции: Историко-критические очерки проблемы. Л.: Наука, 1972.

40.     Заде Л. Основы нового подхода к анализу сложных систем  и процессов принятия решения // Новое в жизни, науке, технике. Сер. Математика и кибернетика. М.: Знание, 1974. №7.

41.     Земан И. Познание и информация. Гносеологические проблемы кибернетики. Пер. с чешск. М.: Прогресс, 1966.

42.     Злобин Н.С. Культура и общественный прогресс. М., 1980.

43.     Иванченко Г.В. Разнообразие: константа или тенденция? //Материалы Международного научного симпозиума, посвященного 100-летию со дня рождения П.А. Сорокина. СПб.: Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов, 1999. С. 122-126.

44.     Иконникова С.Н. Диалог о культуре. Л., 1986.

45.     Иконникова С.Н. Культурология в системе гуманитарных наук: Междисциплинарные взаимосвязи //Гуманитарий. Ежегодник. №1. СПб., 1995.

46.     Иорданский В.Б. Хаос и гармония. М., 1982.

47.     Каган М.С. Синергетика и культурология // Синергетика и методы науки. Отв. Ред. М.А. Басин. СПб: Наука, 1998. С. 201-219.

48.     Каган М.С. Философия культуры. СПб., 1996.

49.     Каган М.С. Философия культуры. СПб: Петрополис, 1996.

50.     Каган М.С. Человеческая деятельность (Опыт системного анализа). М.: Политиздат, 1974.

51.     Качанов Ю. Политическая топология: структурирование политической деятельности. М.: Ad Margihem, 1995.

52.     Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировоззрение: Диалог с И. Пригожиным // Вопросы философии. 192. №12. С. 10-18.

53.     Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Интуиция как самодостраивание //Вопросы философии. 1994. №2. С. 110-122.

54.     Коган В.З. Человек в потоке информации. Новосибирск: Наука, 1981.

55.     Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М.: Аспект-пресс, 1997.

56.     Кондорсе Ж.А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1936.

57.     Корогодин В.И. Информация и феномен жизни. Пущино: АН СССР, 1991.

58.     Костюк В.Н. Информационные процессы в постиндустриальном обществе //Общественные науки и современность. 1996. №6. С. 101-122.

59.     Кузнецов В.Н., Мейеровский Б.В., Грязнов А.В. Западноевропейская философия XVIII века. М.: Мысль, 1986.

60.     Культура, человек и картина мира / Отв. ред. А.И. Арнольдов, В.А. Кругликов.  М.: Наука, 1987.

61.     Культурология /Под ред. Г.В. Драча. Ростов-на-Дону: Феникс, 1995.

62.     Культурология. ХХ век. Словарь; Сост. С.Я. Левин. СПб: Университетская книга, 1997.

63.     Курдюмов С.П., Князева Е.Н. У истоков синергетического видения мира // Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994. С. 162-186.

64.     Ласло Э. Новая наука об эволюции //Синергетика и психология. Тексты. Вып. 1. Методологические вопросы /Под ред. И.Н. Трофимовой, В.Г. Буданова. М.: МГСУ «Союз», 1997. С. 94-107.

65.     Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. Изд. 2-е. М.: Политиздат, 1975.

66.     Лешкевич Т.Г. Неопределенность в мире и мир неопределенности (Философские рассуждения о порядке и хаосе). Ростов н/Д.: Изд-во РГУ, 1994.

67.     Локк Дж. Опыты о человеческом разумении. Два трактата о правлении. Мысли о воспитании. Соч.: В 3-х т. М., 1985-1988.

68.     Лосев А.Ф. История античной эстетики. М., 1963-1993.

69.     Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994.

70.     Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3-х т. Т.3. Статьи по истории русской культуры. Теория и семиотика других искусств. Механизмы культуры. Таллин: Александра, 1993.

71.     Лотман Ю.М. Изъявление Господне или азартная игра? Закономерное или случайное в историческом процессе // Искусство кино. 1994. №1. С. 126-132.

72.     Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992.

73.     Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, Изд. группа «Прогресс», 1992.

74.     Малахов В.А. Культура и человеческая целостность. Киев, 1984.

75.     Малинецкий Г.Г. Нелинейная динамика и «историческая механика» // Общественные науки и современность. 1997. №2. С. 99-111.

76.     Марк Аврелий. Размышления. Л.:Наука, 1995. С. 56.

77.     Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука (логико-методологический анализ). М.: Мысль, 1983.

78.     Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М., 1983.

79.     Межуев В.М. Культура как проблема философии. В кн.: Культура, человек и картина мира. М.: Мысль, 1987.

80.     Моль А. Социодинамика культуры: /Пер. с фр.;  Вст ст., ред., прим. Б.В. Бирюкова, Р.Х. Зарипова, С.Н. Плотникова. М.: Прогресс, 1973.

81.     Монтескье Ш.-Л. О духе законов. Избр. произв. М., 1955.

82.     Мотрошилова Н.В. Познание и общество. Из истории философии XVII-XVIII веков. М.: Мысль, 1969.

83.     Назаретян А.П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (синергетика исторического процесса): Курс лекций. М.: Объединение «Книжник», 1995.

84.     Назаретян А.П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры (Синергетика исторического процесса). М., 1996.

85.     Назаретян А.П. Синергетика в гуманитарном знании: предварительные итоги // Общественные науки и современность. 1997. №2. С. 91-98.

86.     Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Соч. в 2-х т. Т.1. М., 1990.

87.     Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М.: Изд-во МГИК. 1994.

88.     Освальд Шпенглер и Закат Европы. М., 1922.

89.     Панарин А.С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в ХХI веке. М.: Логос. 1998.

90.     Панарин А.С. Философия политики.: Учеб. пособие для политол. фактов и гуманит. вузов. М.: Наука, 1994.

91.     Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М.: Изд-во «Языки русской культуры», 1996.

92.     Петров В.М. Эта таинственная цикличность…/ Число и мысль. Вып. 9. М., 1986. С. 86-112.

93.     Петров В.М., Голицын Г.А. Полувековые циклы в социокультурной эволюции //Формирование новой парадигмы обществоведения. Материалы IV Кондратьевских чтений 10.05.96г. «Краеугольные камни новой парадигмы обществоведения. Традиции и перспективы российской научной мысли»; Под. ред. Ю.В.Яковца, Р.Г.Яновского. М., 1996. С. 85-96.

94.     Платон. Государство. Соч.: Т. 1. М., 1990.

95.     Поддубный Н.В. Синергетика: диалектика самоорганизующихся систем. Белгород: Изд-во БГУ. 1999.

96.     Пригожин Н., Николис Г. Самоорганизация в неравновесных системах. М.: Мир, 1979.

97.     Пригожин Н., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Прогресс, 1986.

98.     Рейзема Я.В. Информационный анализ социальных вопросов. Проблемы социальной информатики. М.: Наука, 1982.

99.     Свирежев Ю.М. Нелинейные волны, диссипативные структуры и катастрофы в экологии. М.: Наука, 1987.

100.    Семенов В.Е. Массовая культура в современном мире. СПб., 1991.

101.    Соколов К.Б. Роль интеллигенции в формировании картины мира // Культурологические записки. Вып. 4. Роль интеллигенции в формировании картины мира. М.: Изд. ГИИ, 1998. С. 28-40.

102.    Сорокин П. Человек, цивилизация, общество. М.: Мысль, 1992.

103.    Сорокин П.С. Главные тенденции нашего времени. М.: Мысль, 1993.

104.    Сухомлинова В.В. Системы «общество» и «природа»: разнообразие, устойчивость, развитие // Общественные науки и современность. 1994. №4.

105.    Тойнби А. Дж. Цивилизация перед лицом истории: Пер. с англ. /Сост. Е.Б. Рашковский М.: Прогресс–Культура, 1996.

106.    Флиер А.Я. Культурогенез. М.: Российский ин-т культурологии, 1995.

107.    Флоренский П.А. Соч.: В 2-х т. М., 1990.

108.    Французское просвещение и революции. М., 1989.

109.    Хакен Г. Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М.: Мир, 1985.

110.    Ханова О.В. Культура и деятельность. Саратов, 1978.

111.    Чешков М.А. Синергетика: за и против хаоса (заметки о науке эпохи Глобальной смуты). // Общественные науки и современность. 1999. №6. С. 128-140.

112.    Чораян О.Г. Полезная информация. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского университета, 1978.

113.    Шалин В.К. Толерантность (Культурные нормы и политическая необходимость). Краснодар: Периодика Кубани, 2000.

114.    Шевлоков В.А. Синергетика: уровни и способы описания сложных эволюционирующих систем (философско-методологический анализ). – Нальчик: Книга, 1999.

115.    Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993.

116.    Шустер Г. Детерминированный хаос. М.: Мир, 1988.

117.    Яковец Ю. В., Пирогов С.В. Закономерности цикличной динамики и генетики науки, образования и культуры. М., 1993.

118.    Яковец Ю.В. Предвидение будущего: парадигма цикличности. М.: Изд-во АНХ, 1992.

119.    Яковец Ю.В. Ритм смены цивилизаций и исторические судьбы России. М.: ИЭ РАН, 1994.

120.    Abraham F.D., Gilgen A.R. Chaos theory in psychology. Westport, CT: Greenwood. 1995.

121.    Abraham R.H. Chaos gaia, eros: The orphic trinity in myth and science. San Francisko: Harper & Row. 1994.

122.    Douglas M. Risk Acceptability According to Social Sciences. London, 1985.

123.    Douglas M., Wildavsky A. Risk and Culture: An Assay on Selection of Technological and Environmental Dangers. – Berkley.(CaL), 1982.

124.    Elstem J. Risk, Uncertainty and Nuclear Power, Social Science Information, 1979.

125.    Glass L., Mackey M. From cloks to chaos. – Princeton, N.J.: Princeton University Press.

126.    Luhmann N. Soziologie des Risikos. Berlin, N.Y.,1991.

127.    Thompson M., Wildavsky A. A Proposal to Create a Cultural Theory of Risk, in: Kunrenther / Ley (Hg.): The Risk Analysis Controversy. New York, 1982

Андреева Ольга Александровна


Стабильность и нестабильность

в контексте социокультурного

развития











Ответственная за выпуск Андреева О.А.

Редактор Монахова Е.Л.

Корректор Монахова Е.Л.

Компьютерная верстка Селиверстов М.Н.












ЛР № 65-32 от 27.07.99 г.

Подписано к печати    1.12.2000 .    Формат 60 1/16.

Усл. п.л. – 12,7.   Уч. изд. л. – 11,8.

Заказ №             .    Тираж 200 экз.

_____________________________________________________________

Издательство Таганрогского института управления и экономики

Россия, 347900, г. Таганрог, Ростовская обл., ул. Петровская, 45


[1] Антология античной философии. M.: Мысль, 1978. С.73.

[2] Лейбниц Г.В. Сочинения. Т.1. С.237-238.

[3] Лешкевич Т.Г. Неопределенность в мире и мир неопределенности. Ростов-на/Д.: 1986. С. 50.

[4] Ницше Ф. Злая мудрость. Афоризмы и изречения.  Сочинения: В 2 т. Т.1. Литературные памятники. М: Мысль, 1990. С. 767.


[5] Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Сочинения: В 2 т. Т.2. М.: Мысль, 1990. С. 148.

[6] Ницше Ф. Злая мудрость. Афоризмы и изречения. Сочинения: В 2 т. Т. 1. Литературные памятники. М.: Мысль, 1990, С. 745.

[7] Шпенглер О. Закат Европы. М.:Мысль, 1993. С.173.

[8] Гегель Г.В. Энциклопедия философских наук: В. 2 т. М., 1974.  Т.1.  С. 217 – 218.


[9] Соловьев В.С.  Оправдание добра. Соб. соч.: В 2 т. Т. 1.  М., 1987. С. 347.


[10] Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С.95.


1 Лешкевич Т.Г.  Неопределенность в мире и мир неопределенности (философские размышления о порядке и хаосе.  Ростов н/Д, Изд-во Ростовского университета. 1994. С. 31.

2 Там же


1 Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1964 – 1966. Т. 6. С. 5.


1 Пригожин И. Философия нестабильности. //Вопросы философии. 1991. №6. С. 52.


[12] Кант И. Пролегомены М., Л.: Огиз, 1934. С. 107.


[13] Бердяев Н.А. Sub specie aeternitatus.  СПб., 1914.


[14] Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Мысль, 1989. С.64-67.

[15] Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Мысль, 1989. С.37.

[16] Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Мысль, 1989. С.38.

[17] Бердяев Н.А.  Смысл творчества. СПб.: 1914. С.23.

[18] Франк Л.С. Непостижимое. СПб., 1912. С.87.

[19] Энгельс Ф. Анти-Дюринг.  М.:Мысль, 1968. С.27.

[20] Антология мировой философской мысли: В 4-х т. М.: Мысль, 1970. Т.1. С.175.

[21] Альгин А.П. Риск и его роль в общественной жизни.  М.: Мысль, 1989.

[22] Марк Аврелий Антоний. Размышления. Л.:Наука, 1985. С. 56.

[23] Марк Аврелий Антоний. Размышления. Л.:Наука, 1985. С. 73.

[24] Бранский В.П. Социальная синергетика как постмодернистская философия истории. //Общественные науки и современность. 1999. №6. С.117.

[25] Альгин А.П. Риск и его роль в общественной жизни.  М.: Мысль, 1989. С.27.

[26] Кант И. Пролегомены.  М.,Л.: Огиз, 1934. С. 107.

[27] Кузанский Н. Соч.: В 2-х т.  М., 1980. Т.1. С.101.

[28] См. Альгин А.П. Указ. соч. С.25.

[29] Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность. / Пер. С.П.Баньковской //THESIS. 1994. №5. С.119.

[30] Кондратский А.А. Тест для диагностики отношения оператора к принятию риска. //Вопросы психологии. 1982. № 3. С. 133-136.

[31] Легасов В.А. Проблемы безопасности развития техносферы. // Коммунист. 1987. №8. С. 92-101.

[32] Декларация конференции ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992), в которой сформированы 27 принципов, нацеленных на управление экономической деятельностью и поведением в области охраны окружающей среды для достижения стабильного развития.


[33] Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс – Традиция, 2000. С.109.

[34] Бранский В.П. Социальная синергетика как постмодернистская философия истории. //Общественные науки и современность. 1999. № 6. С.127.

[35] Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 27.

[36] См. «Российская газета» от 3 ноября 2000. С. 8.

[37] Бек У. Общество рынка. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 285.

[38] Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) /Состав. д.ю.н. В.А.Томсинов.  М.: Изд-во Зерцало, 1999. С.6.

[39] См. «Российская газета» от 3 ноября 2000 г.. С. 8.

[40] См. «Российская газета» от 3 ноября 2000 г.. С. 8.

[41] Бек У. Там же. С. 23

[42] Бек У. Общество рынка. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 71.