Одни исследователи видят в демоне Сократа метафору, которой он иронически прикрывал свои собственные совесть, разум или здравый смысл; дру­гие  — просветлен­ное чувство, просветленное внутреннее чутье или инстинкт; третьи — выра­жение внутреннего откро­вения или проявление религиозно­го энтузиазма; четвертые — «чудовищный» феномен, при котором инстинкт и сознание (их функция) заменяют друг друга; пятые — сви­детельство того, что внутреннему миру каждого присуща трансцендентность.

О демоне Сократа писал также молодой Маркс. Он высказывал мысль о тенденции философа освободиться от всего мистического и загадочно-демонического (боже­ственного). Маркс писал, что Сократ, сознавая себя носителем даймония, не замыкался в себе: «...он носитель не божественного, а человеческо­го образа; Сократ оказывается не таинственным, а ясным и светлым, не пророком, а общительным человеком».

Действительно, Сократ не был ни вдохновенным провидцем, ни исступлен­ным пророком, ни гением озарения. Но в лич­ности Сократа было нечто такое, что сближало его, по представлениям его современников, с про­видцем и пророком, или, во всяком случае, позво­ляло (и позволяет) говорить о нем как об уни­кальной фигуре.

Феноменальность Сократа состояла в крайне редко наблюдаемом соединении горячего сердца и холодного ума, обостренного чув­ства и трезвого мышления, фанатизма и терпи­мости — фанатической преданности идее, дохо­дящей до всецелого подчинения ей своей жизни, и способности понимать чужие взгляды и воз­зрения. Сократ — это воплощение аналитического ума в соединении с пророческой вдохновенно­стью; это сплав критического мышления, свобод­ного исследования с горячим энтузиазмом, гра­ничащим с мистическим экстазом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ученики Сокра­та расходились в характеристике его личности и его «даймониона».

По словам Ксенофонта, «божественный голос» (даймонион) давал Сократу указания относи­тельно того, что ему следует делать и чего не следует.  Основываясь на этом «голосе», Сократ будто бы давал советы друзьям, которые всегда оправдывались. Таким образом, по Ксенофонту, Сократ предвидел будущее и признавал за собой дар пророчества. У Ксенофонта сократовский даймонион и отвра­щает от чего-либо, и побуждает (склоняет) к  чему-либо. У Платона даймонион только отвра­щает (отговаривает), но никогда не склоняет. Сообщение Ксенофонта дает некоторое основа­ние для трактовки даймониона Сократа как го­лоса совести и разума, или как здравого смысла. Сообщение же Платона, напротив, на первый взгляд во всяком случае, не дает каких-либо явных поводов для подобной трактовки. Надо полагать, что сократовский даймонион (назы­ваемый также «божественным знамением») у Платона означает некое обостренное предчувствие, некое «шестое чувство», или сильно развитый инстинкт, кото­рый каждый раз отвращал Сократа от всего того, что было для него вредным и неприемле­мым. Оказывается, что и бездействие «привыч­ного знамения» многозначительно: если «боже­ственное знамение» не останавливает Сократа и не запрещает ему что-либо говорить и делать, тем самым оно молчаливо склоняет его к этому либо же предоставляет полную свободу дей­ствия.

Отсюда можно сделать вывод, что между ксенофонтовской и платоновской характеристиками даймониона Сократа нет столь существенного различия, как принято считать. Это и позволяет трактовать даймонион Сократа в рационалисти­ческом духе, т.е. в качестве метафорического обозначения голоса собственных совести и ра­зума, или же аллегорического выражения собст­венного здравого смысла. Тем не менее подобная интерпретация верна лишь отчасти.

Дело в том, что даймонион Сократа основан на иррациональной вере в божество, на допуще­нии тесной связи внутреннего «голоса» с вне и независимо существующим божеством. Это об­стоятельство придает сократовскому даймониону новую черту, новое измерение и заставляет предполагать, что даймонион — это своего рода полумифологическое олицетворение и полумета­форическое выражение всеобщего (истинного и объективного), содержащегося во внутреннем мире человека, в его разуме и душе. «Ведь и душа есть нечто вещее», — говорит Сократ в «Федре». Поэтому Сократ не только осознает присутствие в себе даймониона, но и живо его представляет, чувствует и переживает как некую высшую реальность, как божествен­ное знамение. Отсюда напрашивается вывод на­счет феномена Сократа, его даймония: хотя Со­крат не может выразить всеобщее в слове, в ра­циональном определении, тем не менее он (как и его собеседник Лахес) чувствует, что искомое общее понятие (например, мужество) имеется в нем. То, что не удается Сократу выразить в словах и понятийных определениях, он улавли­вает как «божественный голос», звучащий в нем самом, исходящий из глубин его души, его разу­ма и совести. «Божественное» в душе и есть, согласно Сократу, даймонион.

Согласно духу учения Сократа, выбор образа действия, сообразованного с требованиями все­общего нравственного закона, делает людей творцами своей судьбы. Однако афинский фило­соф, оставаясь религиозным человеком, старался, по словам Ксенофонта, «узнать волю богов посредством гада­ний». Вместе с тем Ксенофонт сообщает, что Сократ считал необходи­мым обращаться к гаданиям и вопрошать прорицателей (оракулов) лишь в тех случаях, когда исход предпринимаемого дела оставался неизвестным.

В сообщениях Ксенофонта обращает на себя внимание мысль Сократа о необходимости раз­личать то, что зависит от самого человека, и то, что от него не зависит. В этой мысли заключен вопрос о границах свободы (и несвободы) че­ловека, о возможности сделать правильный вы­бор образа действия. По высказываниям Сокра­та, представленным Ксенофонтом, в одних слу­чаях выбор образа действия зависит от самого человека, его знаний, сил и способностей, в других — от богов, неподвластных человеку. Че­ловеку подвластно лишь то, чем он обладает. Таким образом, человек свободен лишь в той мере, в какой он знает самого себя, свои силы и способности, в какой он в состоянии сделать правильный выбор на основе приобретенных знаний и опыта. И если речь идет о нравствен­ном поведении, то разумный выбор будет озна­чать, что «добродетель есть знание».

Этическое учение Сократа.

Термин "этика" - древнегреческого происхождения. Он берет начало от слова этос (ethos), означавшего в да­лекие времена местопребывание— человеческое жилище, звериное логово, птичье гнездо. В этом значении оно употреблялось еще Гомером. Позднее данное слово при­обретает новый смысл - устойчивая природа како­го-либо явления, в том числе характер, внутренний нрав живых существ. В данном значении оно широко исполь­зуется в философии.

Этика Сократа может быть сведена к трем основным тезисам: а) благо тождественно удовольствиям, счастью; б) добродетель тождественна знанию; в) человек знает только то, что он ничего не знает.

Все люди стремятся к удовольствиям и их сложным комбина­циям, которые называются пользой, счастьем. Это — аксиома человеческого существования. Сократ говорит: «Благо — не что иное, как удовольствие, и зло — не что иное, как страда­ние».[3;с.236]

Если учесть, что понятия блага и зла обозначают позитивные и негативные цели деятельности, то мы тем самым получаем строгий закон человеческого поведения, а вместе с ним и критерий его оценки: стремиться к удовольствиям и избегать страданий. Однако мир удовольствий, как и мир страданий, оказывается сложным.  Существует много удовольствий и  существует много страданий. Разным людям приятны разные вещи. Часто один и тот же человек может быть раздираем одновременно желанием разных удовольствий.  Кроме того,  нет строгой границы между удовольствиями  и  страданиями,  одно сопряжено  с другим.   За радостью опьянения следует горечь похмелья. Страдание может скрываться за личиной удовольствий. Путь к удовольствиям может лежать через страдания. Человек постоянно оказывается в ситуа­ции, когда необходимо выбирать между разными удовольствиями, между  удовольствиями   и   страданиями.   Соответственно  встает проблема основания такого выбора. То, что было критерием — граница между удовольствиями и страданиями, само нуждается в критерии. Таким высшим критерием является измеряющий, взве­шивающий разум.

«Раз у нас выходит, - спрашивает Сократ собеседника, - что благополучие нашей жизни зависит от правильного выбора между удовольствием и страданием, между обильным и незначительным, большим и меньшим, далеким и близким, то не выступает ли тут на первое место измерение, поскольку оно рассматривает, что больше, что меньше, а что между собой равно? А раз  здесь  есть измерение,  то  неизбежно  будет также  искусство  и знание».

Этот вывод Сократа является безупречным, если принять первоначальную посылку, согласно которой человек всегда стремится к   удовольствиям,   пользе,   счастью.   Человек  выбирает для  себя лучшее. Такова его природа. И если, тем не менее, он ведет себя плохо, порочно, то тому может быть только одно объяснение — он ошибается. Согласно одному из сократовских парадоксов, если бы было возможно намеренное (сознательное) зло, оно было бы лучше ненамеренного зла. Человек, совершающий зло, ясно пони­мая, что он совершает зло, знает его отличие от добра. У него есть знание добра, и это в принципе делает его способным к добру. Если же человек совершает зло ненамеренно, не ведая о том, что он делает, то он вообще не знает, что такое добро. Такой человек наглухо закрыт для добрых дел. Сказать, что человек знает добро­детель, но не следует ей, — значит сказать бессмыслицу. Это значит допустить, будто человек действует не как человек, вопреки своей пользе.

Между мудростью и благоразумием Сократ не находил различия: он при­знавал человека вместе и умным, и благоразумным, если человек, понимая, в чем состоит прекрасное и хорошее, руководится этим в своих поступках и, наоборот, зная, в чем состоит нравственно безобразное, избегает его.

Постоянная мысль Сократа – об абсолютной ценности добра и знания, которые не могут быть отделены друг от друга: невозможно поступать мужественно или благочестиво, не зная, что такое мужество или благочестие. Поступок только тогда имеет моральный смысл, когда человек совершает его осознанно и по внутреннему убеждению. Если же он ведет себя хорошо только потому, что, например, «все так делают» – то, если «все» станут вести себя плохо – не будет причин быть добродетельным. Норма нравственности должна быть автономной, и нельзя в вопросах истины и добра полагаться на мнение большинства. Прежде всего, с недоверием к мнению большинства связаны критические замечания Сократа об афинской демократии и принятой практике решения государственных вопросов большинством голосов; эти критические настроения были в полной мере учтены при судебном разбирательстве, закончившемся для Сократа казнью.

…«Я по крайней мере думаю: никто из мудрых людей не считает, что какой-нибудь человек может охотно заблуждаться или охотно творить постыдные и злые дела; они хо­рошо знают, что все, делающие постыдное и злое, делают это невольно» - говорил Сократ.[3;с.215]

Обходя некоторые различия, Сократ показывает, что никто не желает себе зла, и никто намеренно не стремится к злу, поскольку такое желание или стремление есть верное средство стать не­счастным. Стать же несчастным никто не хочет. Поэтому надо предположить, что «те, кто не знает, что такое зло, стремятся не к нему, а к тому, что кажется им благом». Проще говоря, каждый человек, субъективно стремясь к добру (благу), может принять за добро то, что объективно является злом.

Сократу задали вопрос: «Что лучше: вершить несправедливость или терпеть ее?». «Я не хотел бы ни того ни другого. Но если бы оказалось неизбежным, либо творить несправедливость, либо пере­носить ее, — отвечал Сократ, — я предпочел бы переносить»[4;с.185].

Сократ считает, что причиняющий несправедливость более несчастен, чем терпящий ее. Доказывается же это положе­ние приравниванием несправедливости к безоб­разному (постыдному) деянию и показом того, что с объективной точки зрения из двух безоб­разных вещей — чинить несправедливость или терпеть ее — более безобразным (и большим злом) является первая из них.

Дальнейшее обсуждение вопроса приводит со­беседника к выводу о том, что «никто не чинит несправедливости по доброй воле, но всякий по­ступающий несправедливо несправедлив понево­ле». В связи с этим Сократ развивает мысль о том, что одного желания из­бегать несправедливости недостаточно, нужны, кроме того, «какая-то сила и искусство», обуче­ние и практика, воспитание души и тела в арете. В кон­це диалога Сократ вновь подтверждает, что «чи­нить несправедливость опаснее, чем терпеть, и что не казаться хорошим должно человеку, но быть хорошим и в частных делах, и в общест­венных, и это главная в жизни забота».

Религиозные взгляды и понятие о загробной жизни

Основной задачей философии Сократ признавал обоснование религиозно – нравственного мировоззрения.

     О боге он говорил: «Что он есть, я не знаю; я знаю, чем он не является»[9;с.260]. Материю он определял как субстанцию, возникающую и уничтожающуюся; идеи как неразложимую субстанцию, мысли Бога. Материалисты, изучая природу, пришли к отрицанию божественного разума в мире, софисты подвергли сомнению и осмеяли все прежние взгляды, – необходимо поэтому, согласно Сократу, обратиться к познанию самого себя, человеческого духа и в нем найти основу религии и морали.

Таким образом, основной философский вопрос Сократ решает как идеалист: первичным для него является дух, сознание, природа же – это нечто вторичное и даже несущественное, не стоящее внимания философа. Сомнение служило Сократу предпосылкой для обращения к собственному Я, к субъективному духу, для которого дальнейший путь вел к объективному духу – к божественному разуму. Высшим проявлением божественной заботы о людях является разумность человека. "Они, – говорил Сократ о богах, – вложили в нас разум, посредством которого мы судим о предметах ощущения и, передав их памяти, узнаем, что и как полезно, и вообще придумываем средства наслаждаться полезным и избегать вредного. Они дали нам способность передачи, посредством которой, именно – посредством слова, мы наделяем друг друга всем хорошим, составляем общества, издаем законы и пользуемся государственной жизнью" – воспоминания Ксенофонта о Сократе[13;с.217].

Человек, по Сократу, был бы вообще лишен разума и знания, если бы в нем, наряду со смертным телом, не было бы бессмертной души. Именно благодаря божественной душе человек приобщается к божественному знанию: подобное познается подобным.

В земной жизни человек непосредственно не видит образ божий, но ему достаточно и того, что он видит дела богов. Бог, замечает Сократ, "видим в своих великих деяниях, но как он всем этим правит, это вне известности". Невидимо и божественное начало в человеке, его разумная душа, хотя именно она правит телом и действиями человека. Сократ полагал, что душа царствует в нас, но её мы не видим. Вдумываясь во все это, человек не должен презрительно относиться к невидимому; напротив того, должен познавать его действия в явлениях и чтить божественную силу". Причем чтить богов следует так, как это сложилось в данном обществе, принято в соответствующем полисе. Тут Сократ придерживался позиции дельфийского оракула, который на вопрос "Как угождать богам?" ответил: "По городским уставам", т. е. соответственно сложившимся полисным обыкновениям и порядкам. Повсюду же было принято угождать богам "по силам", в меру возможностей каждого.

Сомневаясь в тех или иных частностях и деталях предания о загробном наказании и воздаянии, Сократ вместе с тем твердо верил в истинность смысла и сути этого мифа в целом. Отсутствие бессмертия души, замечает Сократ, было бы счастливой находкой для дурных людей: со смертью души они легко избавлялись бы от присущей им порочности. Но душа бессмертна, и, следовательно, неизбежна ответственность человека за свои дела. Будучи бессмертной, душа, по версии Сократа, вместе с тем подвержена как совершенствованию, так и порче – в зависимости от земного образа жизни тех, кому она достается в своих вечных переселениях из этого мира в загробный (Аид) и возвращениях назад. "Когда человек умрет, – поясняет Сократ, – его гений, который достался ему на долю еще при жизни, уводит умершего в особое место, где все, пройдя суд, должны собраться, чтобы отправиться в Аид с тем вожатым, какому поручено доставить их отсюда туда. Встретивши там участь, какую и должно, и пробывши срок, какой должны они пробыть, они возвращаются сюда под водительством другого вожатого, и так повторяется вновь и вновь через долгие промежутки времени".[3;154]

 На суде в Аиде души присуждаются к различным тяжким наказаниям

соответственно их земным провинностям, а за добрые дела получают воздаяния по заслугам. Цель загробного наказания состоит в исправлении и очищении души, с тем, чтобы она могла снова вернуться в земной мир. Если же справедливые судьи Аида – мифологические цари и герои (Минос, Радамант, Эак, Триптолем) – найдут, что те или иные души, отягощенные содеянным ими в земной жизни, окончательно испорчены и неисправимы, например, души святотатцев, злостных убийц многих людей и т. п., то такие души навечно низвергаются в мрачный Тартар – место, схожее с христианским адом. Души людей, совершивших тяжкие, но все же искупимые преступления (например, души раскаявшихся еще при жизни убийц и т. д.), ввергаются в Тартар лишь на время, до тех пор, пока не вымолят себе прощения у своих жертв.

Космос, по Сократу, служит местом обитания богов. Сюда-то, судя по его рассказу, и направляются души философов. Воздаяние им состоит, следовательно, в том, что их души высвобождаются из вечного круговорота и переселения душ, избавляясь окончательно от необходимости новых телесных перевоплощений и связанных с этим мук. Только для истинного философа, к числу которых Сократ, конечно, относил и себя, смерть означает конец мукам и начало вечной блаженной жизни. Это и есть, по Сократу, достижение доступного смертному человеку бессмертия. Души же прочих людей будут мучаться до тех пор, пока не станут чище, совершеннее, умереннее, разумнее. Главным на этом пути избавления от мук является забота о душе: пренебрежение телесными удовольствиями, которые, скорее, приносят вред, чем пользу, и украшение души подлинными добродетелями и плодами познания - истиной, справедливостью, свободой, мужеством, воздержанностью.

Сократовский путь демонстрации мудрости бога сопровождался разоблачением суетной и ложной мудрости представителей всех основных слоев афинского демократического полиса, а внутренний голос личного бога – демона заглушал общеобязательные веления полиса своим членам. Поскольку же религия в Афинах была важнейшим государственным делом, нововведения Сократа в вопросе о богах воспринимались тогдашними афинянами как одновременно и антиполисная акция, как отступление от полисных нравов, обычаев и законов, нарушение полисного правопорядка.

У ряда отцов церкви встречается высокая оценка Сократа как одного из знаменитых предшественников христианства, боровшегося против ложных верований и своей концепцией самопознания и незнания ("я знаю, что ничего не знаю") подготавливавшего дорогу истинной вере. Отмечается близость к христианской философии сократовской мудрости и сократовской тяги к вечной божественной истине. Сократ видел, что человек может приобщиться к божественному, лишь очистив свое духовное начало от земной чувственности.

Смерть Сократа

Сократ знаменит не только тем, как жил, но и как принял свою смерть. Обстоятельства казни вкупе с её процессом, были подробно описаны Платоном в его диалоге, целиком посвящённом последнему дню Сократа. Сократ был приговорен к смертной казни по официальному обвинению за "введение новых божеств и за развращение молодежи в новом духе", то есть за то, что мы сейчас называем инакомыслием. В процессе над философом приняло участие около 600 судей. За смертную казнь проголосовали 300 человек, против 250. Сократ должен был выпить "государственный яд" - цикуту (Conium maculatum, болиголов пятнистый). По некоторым причинам казнь Сократа была отложена на 30 дней. Друзья уговаривали философа бежать, но он отказался. Как повествует ученик и друг Сократа Платон, последний день философа прошел в просветленных беседах о бессмертии души. Собственно говоря, весь месяц со дня вынесения приговора до дня казни был для Сократа сплошным монологом в диалогах о сущности смерти. Зачин был дан на суде, когда после вынесения приговора Сократ сказал: "...Похоже, в самом деле, что все произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло...

Умереть, говоря по правде, значит одно из двух: или перестать быть чем бы то ни было, так что умерший не испытывает никакого ощущения от чего бы то ни было, или же это есть для души какой-то переход, переселение ее отсюда в другое место... И если бы это было отсутствием всякого ощущения, все равно, что сон, когда спят так, что даже ничего не видят во сне, то смерть была бы удивительным приобретением, потому что таким-то образом выходит, что вся жизнь ничем не лучше одной ночи". [11;с.160]

Накануне казни-самоубийства Сократ признался своим друзьям в том, что он полон радостной надежды,- ведь умерших, как гласят старинные предания, ждет некое будущее. Сократ твердо надеялся, что за свою справедливую жизнь он после смерти попадет в общество мудрых богов и знаменитых людей. Смерть и то, что за ней последует, представляют собой награду за муки жизни. Как надлежащая подготовка к смерти, жизнь - трудное и мучительное дело.

"Те, кто подлинно предан философии,- говорил Сократ,- заняты, по сути вещей, только одним - умиранием и смертью. Люди, как правило, это не замечают, но если это все же так, было бы, разумеется, нелепо всю жизнь стремиться к одной цели, а потом, когда она оказывается рядом, негодовать на то, в чем так долго и с таким рвением упражнялся".[11;163]

Рассуждая в духе пифагорейского учения, Сократ считал, что он заслужил свою смерть, поскольку боги, без воли которых ничего не происходит, допустили его осуждение. Все это бросает дополнительный свет на непримиримую позицию Сократа, на его постоянную готовность ценой жизни отстоять справедливость, как он ее понимал. Подлинный философ должен провести земную жизнь не как попало, а в напряженной заботе о дарованной ему бессмертной душе.

Сократовская версия жизни в ожидании смерти была не безразличием к жизни, но, скорее, сознательной установкой на ее достойное проведение и завершение. Ясно поэтому, как трудно приходилось его противникам, которые, столкнувшись с ним, видели, что обычные аргументы силы и приемы устрашения не действуют на их оппонента. Его готовность к смерти, придававшая невиданную прочность и стойкость его позиции, не могла не сбить с толку всех тех, с кем он сталкивался в опасных стычках по поводу полисных (городских, в смысле: государственных) и божественных дел. И смертный приговор, так логично завершивший жизненный путь Сократа, был в значительной мере желанным и спровоцированным им самим исходом. Смерть Сократа придала его словам и делам, всему, что с ним связано, ту монолитную гармоничную целостность, которая уже не подвержена коррозии времени...

Свой последний день философ провел так же спокойно, как и предшествующие. На закате, оставив друзей, Сократ удалился на предсмертное омовение. Согласно орфико-пифагорейским представлениям, омовение это имело ритуальный смысл и символизировало очищение тела от грехов земной жизни. Совершив омовение, Сократ вернулся к друзьям и родным. Наступил момент прощания. Родные получили от философа последние наставления, после чего он попросил их вернуться домой. Друзья остались с Сократом до конца. Когда принесли цикуту в кубке, философ спросил у тюремного служителя: - Ну, милый друг, что мне следует делать? Служитель сказал, что содержимое кубка надо испить, затем ходить, пока не возникнет чувства тяжести в бедрах. После этого нужно лечь. Мысленно совершив воздаяние богам за удачное переселение души в иной мир, Сократ спокойно и легко выпил чашу до дна. Друзья его заплакали, но Сократ попросил их успокоиться, напомнив, что умирать должно в благоговейном молчании. Он походил немного, как велел служитель, а когда отяжелели ноги, лег на тюремный топчан на спину и закутался. Тюремщик время от времени подходил к философу и трогал его ноги. Он сильно сжал стопу Сократа и спросил, чувствует ли тот боль? Сократ ответил отрицательно. Надавливая на ногу все выше и выше, служитель добрался до бедер. Он показал друзьям Сократа, что тело его холодеет и цепенеет, и сказал, что смерть наступит, когда яд дойдет до сердца. Внезапно Сократ откинул одеяние и сказал, обращаясь к одному из друзей: "Критон, мы должны Акслепию  петуха. Так отдайте же, не забудьте".  Возможно, в его последних словах была просьба принести жертву богу врачевания, который был способен излечивать не только тела, но и души. [http://xx.lipetsk.ru/xx_21_17_06.shtml]. Значит, Сократ все же верил в то, что души людей после смерти могут найти вечный покой.

              Осознав несправедливость приговора, афиняне поставили Сократу памятник. Доброе имя философа было восстановлено, а память о нем осталась в веках.

Заключение

Сократ не только один из величайших философов истории, но и человек, заметно опередивший своё время. Еще в юности он заметно выделялся из общей толпы умением не обращать внимания на внешние невзгоды и лишения, человеком, который мог упиваться духовным миром. Конечно, это отнюдь не значит, что он мог ни есть и ни пить, но он настолько проник в глубины человеческого и собственного познания, что это позволяло ему отчасти не обращать внимания на внешние лишения.

  Я могу согласиться со многими суждениями и афоризмами Сократа, такими как «Мудрость-знание, как преодолеть страсти», так как истинно мудрого человека не могут обуревать страсти внешнего мира, или «Храбр тот, кто знает как вести себя в опасности и так поступает», ведь даже самый последний трус знает, что во время опасности надо спасать, прежде всего, своих близких, а не себя, но это совсем не значит, что он сделает именно так! Сократ познавал то, что уже вроде бы было давно познано и принято за абсолютную истину, определено, например, как абсолютное добро или абсолютное зло. Как сказали бы сегодняшние обществоведы, он был приверженцем относительного познания.

  Я не думаю, что такой человек как Сократ был бы бесполезен сегодня, но если в те далекие времена он был гением, эдаким первопроходцем, то на сегодняшний день это хоть и актуально, но всё-таки не настолько. Слова Сократа- учебник жизни и человеческого самопознания, где всё самое важное вроде и лежит на поверхности, но не так легко досягаемо, как рыбка в пруду: видишь её, но без специальных навыков не поймать.

  Его афоризм «Я знаю, что ничего не знаю» я понимаю как осознание им невозможности абсолютного знания, как человеческого познания. Что человек не может знать всё, может лишь природа, которую Сократ отрицал как объект познания, говоря, что в толпе афинян можно познать большее. А если говорить об общественном познании и самопознании, то абсолютного знания не существовало и существовать никогда не сможет, так как человеческое мировоззрение и сопоставление себя этому миру всё время меняется, то есть изменяется мир вокруг человека и, что понятно, меняется и сам человек! Этим афоризм Сократа схож с афоризмом царя Соломона «И это пройдет», говорящий, что ничто в этом мире не вечно.

  Пройдет и жизнь - «незначительное обстоятельство», придет смерть-«сон без сновидений», но навсегда останется то, что Сократ называл «нечто удивительное», а именно капельки истины, всплески высшей правды, из которых он пытался воссоздать то самое, что называется человеческая душа, что позволяет нам анализировать себя и окружающих.

  Он остался при своих суждениях и выводах до самого конца, не предав их, и с гордо поднятой головой встретил тот приговор, который ему вынес тот народ, которого он пытался познать на протяжении всей жизни, и который, фактически, и был смыслом его жизни. Если бы он сбежал, как уговаривали его друзья и последователи, то, возможно, он бы и не был для нас тем, кем он является сейчас, он бы предал свои принципы, опроверг свое суждение, что жизнь-это лишь незначительное обстоятельство, которой не стоит сильно дорожить и ставить выше всего, а смерть- сон без сновидений, который принесет покой и умиротворение.

     Сократ был единственным в своем роде, одним на несколько тысяч лет, тем, кого Бог посылает на землю единожды с определенной миссией, которую тому надлежит исполнить, и лишь тогда он уходит из человеческого мира. Он выше тех, кому нужны сподвижники и последователи, кому нужна слава, кому нужно обязательное признание своих талантов и возможностей, кто ищет учеников, чтобы передать свои суждения следующему поколения, дабы удовлетворить собственное тщеславие. В этом он совсем не нуждался.

  Быть! Так решил для себя Сократ. Быть всегда! Быть для людей!     

Список использованной литературы

1.     Алексеев А. С. Всемирные хроники. От первых фараонов до Конфуция и  Сократа. – М.: Вузовская книга, 2005. – 548 с.

2.     Горбачев В.Г. Основы философии. – М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 2002. – 352 с.

3.     Гросс Рональд. Путь Сократа. – М.: Попурри, 2004. – 267 с.

4.     Кессиди Ф.Х. Сократ. М., 1988-220с.

5.     В.А. Канке. Философия. М., «Логос», 1996-400с.

6.     Философия. Учебное пособие. Под ред. Кохановского В.П., Р/Дон., «Феникс», 1998-480с.

7.     Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты, Сократ, Платон. М., 1969-323с.

8.     Митрошенкова О.А. Философия: Учеб. пособие – М.: Гардарики,     2002. –  655 с.

9.     Нересянц В.С. Сократ. М., 1977-151с.

10.            Основы философии. Под ред. Е.В. Попова, М., «Владос», 1997-198с.

11.           Пол Стретерн. Сократ за 90 минут. – М.: Астрель, 2003. – 176 с.

12.           Рожанский И.Д. Загадка Сократа., в сб. Прометей, в. 9, М., 1972-182с.

13.            « Сократ, Платон, Аристотель, Сенека » Жизнь замечательных людей, биографическая библиотека Ф. Павленкова. Москва, Издательство «Республика» 1995-267с.

14.            А.Н.Чанышев. Курс лекций по древней философии, М.:«Высшая школа».1981.-301с.

15.            « 106 философов. Жизнь, судьба, учение », «Таврия» Симферополь, 1995. 1-ый том, Анатомия мудрости.

Интернет-ресурсы:

http://www.sokratovo.ru

http://xx.lipetsk.ru