Министерство образования Российской Федерации

ТАМБОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Кафедра Теория и история государства и права

               

	УТВЕРЖДАЮ Заведующий кафедрой,  проф., д.и.н. С.А. Есиков
	(подпись)
	«		»		2003г.

 ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

НА ТЕМУ:

 

« Эволюционные и революционные изменения  в форме государства»

Автор дипломной работы

Фарбер Александр Ильич

Группа	Ю – 54	специальность 021100 "Юриспруденция"
Руководитель работы:			к.и.н. Р.В.Косов
	( подпись, дата)		(инициалы, фамилия)
Нормоконтролер:			асс. Е.А.Попова
	( подпись, дата)		(инициалы, фамилия)

                                                                                                                 

     

 

Тамбов 2003

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

1                   ОСОБЕННОСТИ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЖИМОВ ГОСУДАРСТВА

1.1            ПОНЯТИЕ И КЛАССИФИКАЦИЯ ФОРМ ГОСУДАРСТВА

1.2            ЗАКОНОМЕРНОСТИ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА ОТ АВТОРИТАРИЗМА К  ДЕМОКРАТИИ

1.3            ТОТАЛИТАРИЗМ: ЗАКОНОМЕРНОСТИ И ЭВОЛЮЦИЯ 

2                   ОСОБЕННОСТИ ТРАНСФОРМАЦИИ ФОРМ ГОСУДАРСТВЕННОГО  ПРАВЛЕНИЯ

2.1            ИНСТИТУТ  ПРЕЗИДЕНТСТВА  В  СОВРЕМЕННОМ      ГОСУ­ДАРСТВЕ  КАК ИНДИКА­ТОР ПРОЦЕССА   ПОЛИТИЧЕ­С­КОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ  СООТНОШЕНИЕ ФОРМ ПРАВЛЕНИЯ И ПОЛИТИЧЕСКИХ

РЕЖИМОВ

3                   ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

3.1            МИРОВАЯ ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

3.2            ФЕДЕРАЛИЗМ  В  РОССИИ 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМЫХ ИСТОЧНИКОВ

ПРИЛОЖЕНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

История многих стран учит, что во времена жесточайших социально-политических кризисов, чреватых национальными катастрофами, лишь форма государства, его внутренняя организация, если в ней оставались живые силы, спасала от гибели.  Всё, что есть устойчивого, стабильно­го в государстве, в большой мере относится к его форме. Проявления понятия «форма» применительно к государству многолики: от униформы представителя власти, государственного служащего до внутренней орга­низации государства, его структуры.

Именно формальное начало выделило из нерасчленённого единства со­циальных норм древности право, именно форме обязано своим появлением государство. На протяжении многих сотен лет, по традиции, идущей еще от античности, государственно-правовая наука держала в центре своего внимания два вопроса:

1.  Какие формы государства знает история и совре­менность;

2.  Какая из известных государственных форм наилучшим обра­зом подходит для данного народа в данное время.

Серьёзное влияние на форму государства оказывает культурный уровень народа, его исторические традиции, характер религиозных воззрений, национальные особенности, природные условия проживания и другие факторы. Специфику формы государства определяет также характер взаимоотношений государства и его органов с негосударственными организациями (партиями, профсоюзами, общественными движениями, церковью и другими организациями).

Форма государства, т.е. устройство государственной власти, её орга­низация, в содержательном отношении выступает разными своими сторонами. Во-первых, это приёмы и методы осуществления государственной (политической) власти. Во-вторых, это определенный порядок образования и организации высших органов государственной власти и управления. В-третьих, способ территориального устройства государства, опреде­ленный порядок взаимоотношений центральной, региональной и местной вла­стей. Таким образом, форма государства синтезируется из трёх основных элемен­тов, а именно: формы (государственного) политического режима, формы (государ­ственного) правления, формы (государственного) территориального устройства.

Такое понимание формы государства сложилось не сразу. Долгое время её считали состоявшей из формы правления и формы государственного устройства. Подобная точка зрения опиралась на взгляды выдающихся мыслителей прошлого  Ж.-Ж. Руссо и Л. Дюги[1]. Лишь в начале XX века к первым двум элементам формы государства добавился политический режим, по­литическая динамика. Проблема трансформаций, происходивших на протяжении веков в форме государства, достаточно широко представлена в зарубежной и отечественной научной литературе. Среди современных правоведов следует особо выделить работы Д.А.Керимова[2] и Е.Т.Гайдара[3], посвященные теории формы государства и исторической практике преобразования государственно-правовых институтов разных стран. В большинстве из них концептуальной основой является теория организации государственной власти, заключа­ющейся в единстве трёх элементов - политического режима, формы правления и территориально-государственного устрой­ства.

На ту или иную разновидность политического режима оказывает влияние множество факторов: сущность и форма государства, характер законодательства, фактические полномочия государственных органов и юридические формы их деятельности, соотношение общественно-политических сил, уровень и стандарты жизни, состояние экономики, формы классовой борьбы и классового сотрудничества. Существенное влияние на вид политического режима оказывает общественно-политическая атмосфера, складывающаяся подчас вопреки желаниям господствующего в государстве слоя и вразрез с директивными прогнозами. На вид политического режима может оказать воздействие и международная обстановка. На разных исторических этапах формируются различные политические режимы, они неодинаковы в конкретных государствах одного и того же времени.

Политический режим — характеристика не только (и даже, может быть, не столько) государства, но и всей по­литической системы: отношения между людьми по поводу государственной власти и отношения людей с государственной властью, образующие содержание политического режима, разворачиваются именно в сфере политической системы. По­скольку последняя является одним из уровней гражданского общества, постольку глубинные социально-экономические и культурные основы этого общества обусловливают характер государства не непосредственно, а запечатлеваясь в особен­ностях политического режима как содержании политической системы.

Характер фор­мы правления в конечном счёте зависит от типа общества. В обществах, не связанных экономическими узами обмена и вы­нужденных объединяться посредством централизованной го­сударственной власти, естественной формой правления пред­ставляется монархия. Там, где форма правления не сопря­жена с иерархической системой феодальной собственности на землю и её верховным собственником в лице самого мо­нарха, она принимает вид деспотии (например, государства восточных деспотий, основанных на азиатском способе про­изводства). Для обществ, основанных на обменных отноше­ниях между свободными, политически равными субъектами-собственниками, характерна республиканская форма правле­ния.

Политический режим, будучи сам обусловлен теми же со­циальными факторами, влияет на форму правления более опо­средствованно, определяя те её меняющиеся черты, которые связаны с исторически конкретными политическими ситуаци­ями в государстве.

Сказанное объясняет, почему невозможен прямой перенос политической формы, исторически возникшей в одной стране, в другие страны, хотя вполне возможно использование ми­рового и частного опыта отдельных народов с его последу­ющей адаптацией к конкретно-историческим условиям того или иного государства.

Территориальное устройство — историческое следствие той предпосылки го­сударства, которая сформировалась в результате замещения кровнородственных связей соседскими и эволюционировала в принцип разделения людей не по их происхождению, а по про­живанию на определенной территории. Естественно, что по тому же принципу должны были строиться и государствен­ные органы, людьми управляющие.

Форма государственного устройства показывает: из каких частей состоит внутренняя структура государства, каково правовое положение этих частей и каковы взаимоотношения их органов, как строятся отношения между центральными и местными государственными органами, в какой государственной форме выражаются интересы каждой нации, проживающей на территории данного государства.

В отличие от формы правления, организация государства рассматривается в моей работе с точки зрения распределения государственной власти и государственного суверенитета в центре и на местах, их разделения между составными частями государства.

Предметом моего исследования являются эволюционные и революционные метаморфозы, происходившие с древнейших времён до наших дней в истории государственности. Коренные политические изменения, происходящие сегодня в России и в мире, подтверждают актуальность такого вопроса.

Цель моей работы – исследовать процессы трансформации, происходившие на протяжении веков в форме государства и на этой основе сделать общие выводы, позволяющие судить об их закономерностях и противоречиях, имеющих значение для современности.

В работе я ставил перед собой следующие задачи:

1. Показать эволюцию всего спектра политических режимов с древности до наших дней, выявив закономерности перехода посттоталитарного общества к демократическому через период авторитарных трансформаций;

2. Раскрыть основные условия и предпосылки появления тоталитаризма, исследовав узловые сходства и различия конкретных тоталитарных режимов, существовавших в XX веке;

3. Исследовать изменения в форме правления, произошедшие как естественным, так и насильственным путём, обратив особое внимание на различия в правовом статусе главы государства (президента) как индикатора процесса политической трансформации;

4. Выявить соотношения политических режимов и форм правления, исследовав политическую историю пяти ведущих мировых держав в XX столетии;

5. Исследовать эволюционные и революционные изменения в форме территориально-государственного устройства, выделив важнейшие закономерности и возможные пути развития федерализма в России и в мире.

Из нормативно-правовых источников в своей работе я использовал Конституцию Российской Федерации, а также ссылки на основные законы зарубежных государств, приводимые в монографиях и научных статьях.

Кроме того, мною использовались учебники и периодическая литература.

Структура моей работы построена в строгом соответствии с задачами исследования. Две первые главы последовательно раскрывают особенности трансформации политических режимов государства и форм государственного правления. Заключительная глава посвящена теоретическим и практическим аспектам федерализма, институту, по сей день претерпевающему многообразные и радикальные изменения.

1  ОСОБЕННОСТИ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЖИМОВ ГОСУДАРСТВА

1.1      ПОНЯТИЕ И КЛАССИФИКАЦИЯ ФОРМ ГОСУДАРСТВА

В начале своей работы я хочу привести определения основных понятий, которыми буду пользоваться в дальнейшем, чтобы уточнить предмет исследования и избежать терминологической путаницы.

Итак, форма государства — это его устройство, выра­жающееся в характере политических взаимоотношений меж­ду людьми, между людьми и государством, между государ­ством и людьми в процессе управления ими (политический режим), в способах организации высших органов государ­ственной власти (форма правления) и в административно-территориальном делении государства (форма территори­ально-государственного  устройства)[4].

В разных странах государственные формы имеют свои особенности, характерные признаки, которые по мере общественного развития наполняются новым содержанием, обогащаясь во взаимосвязи и взаимодействии. Как было сказано выше, форма всех существующих государств, особенно современных, имеет общие признаки, что позволяет дать определение каждому элементу формы государства.

Появившись в научном обороте в 60-е годы прошлого века, категория «политический режим», по мнению одних учёных, в силу синтетического характера должна была рассматриваться в качестве синонима формы государства. По мнению других, политический режим должен быть вообще исключён из состава формы государства, поскольку функционирование государства характеризует не политический, а государственный режим. Дискуссии того периода дали начало широкому и узкому подходам в понимании политического (государственного) режима[5].

В узком смысле, политический режим – это совокупность приёмов и способов государственного руководства, а в широком, он включает в себя уровень гарантированности прав и политических свобод личности, степень соответствия официальных конституционных и правовых норм политическим реалиям, характер отношения местных и центральных властных структур к правовым основам государства и общественной жизни[6].

В соответствии с двумя типами политических систем современная теория государства различает два основных ти­па политических режимов: демократический и тоталитарный. Эта классификация восходит ещё к Платону, выделявшему, помимо "наилучшего государства", тимократию (господство благородных воинов), олигархию (правление богатых семей), демократию и тиранию; последняя, если пользо­ваться современной терминологией, есть тоталитаризм.

Тимократия и олигархия были историей преодолены (пер­вая — полностью, вторая — частично), а демократический и тоталитарный режимы превратились ныне в господствую­щие формы. Конечно, их современное истолкование отлича­ется от платоновского. Государствоведческая мысль XX ве­ка противопоставляет демократию как политическую форму, обеспечивающую прогресс, тоталитаризму как воплощению политической реакции, тогда как у Платона обе они суть фор­мы вырождения "наилучшего государства". Правда, тирания (платоновский эквивалент современного тоталитарного режи­ма), в этой градации занимает последнее место и потому стра­дает наибольшей вырожденностью[7].

Сравнение платоновской концепции политических режимов (государств) с современ­ным государствоведением свидетельствует, что в ней содер­жатся в зародыше практически все элементы политической мысли, при помощи которых и сегодня формируются политические теории: и типология политических режимов (госу­дарств), и их историческая последовательность, и закономер­ности их смены, и формы перехода от одного типа государ­ства к другому (например, революция, гражданская война), и даже указания на источники исторических изменений, сре­ди которых Платон обозначает и то, что позднее марксисты назвали классовой борьбой.

Политический режим демократического типа имеет своей социально-экономической предпосылкой существование индивидуальных суверенных субъектов, являющихся собственни­ками экономических условий своей жизни и строящих отно­шения друг с другом на основе обмена и договора.

Политическими предпосылками этого режима являются:

1)    отсутствие единой, обязательной для всех официальной государствен­ной идеологии, которая однозначно определяет цель общественно-исторического развития, а иногда и поли­тические средства ее достижения;

2)   наличие свободно формируемых внегосударственных по­литических партий, отражающих социальную дифференциа­цию гражданского общества;

 3)   ограничение политической роли партий участием в вы­борах, на которых они выступают с разработанной избира­тельной программой, отражающей интересы представляемой партией социальной группы гражданского общества;

 4)  функционирование политической системы, предполагающей борьбу, конкуренцию политических партий, соглашения между ними, образование коалиций политических сил, которые стремятся к парламентскому большинству и полу­чению решающей роли в государственном управлении; пред­полагается, что возникающая таким образом политическая борьба есть отражение социально-экономической конкурен­ции внутри гражданского общества;

 5)    существование не определяющего государственную по­литику и потому не несущего за нее ответственность мень­шинства, в функцию которого входит оппозиционная полити­ческая деятельность, разработка альтернативных программ общественного развития, позитивная критика государствен­ного руководства, идеологическая и кадровая подготовка его смены;

6)     наличие политических свобод (гласность, свобода сло­ва, печати, уличных шествий, демонстраций, самодеятельных митингов, протестов и т.д. и т.п.), при помощи которых суве­ренные субъекты гражданского общества осуществляют свою самодеятельность в сфере политической жизни.

Реализация названных предпосылок и делает политиче­ский режим демократическим.

Главное в политическом режиме — порядок и условия фор­мирования государственной власти. Условия демократии, как обычно предполагается, обеспечивают в этом процессе реша­ющую в конечном счете роль народа. Иначе говоря, демокра­тический режим делает возможной последовательно опреде­ляющую связь населения с партиями, партий через перио­дически проводящиеся всеобщие выборы с представительной властью, представительной власти с властью исполнитель­ной. Считается, что такой порядок — и в этом видится чуть ли не главное достоинство демократического политического режима — обеспечивает систематическую смену правителей мирным, ненасильственным путем.

Политический режим тоталитарного типа таким преимуществом не обладает. Для него характерно насильственное навязывание населению общественных порядков, чьи модели разработаны на основе единой идеологии. Господство этих порядков достигается посредством монопольного тоталитар­ного контроля над политикой, экономикой, культурой и бы­том. Идеологическое и организационное единство обеспечи­вается политическим господством Партии, возглавляемой Во­ждём. Она подчиняет себе государство. В ее руках находятся средства массовой информации, печать. В методах управле­ния преобладает политическое и физическое насилие, поли­цейский и жандармский террор.

Подобные свойства, казалось бы, исключают возможность ненасильственной смены тоталитарной власти. Однако, как показал опыт Чехословакии, Венгрии, во многом Польши и, быть может, СССР, тоталитарный политический режим спо­собен к самоизменениям с постепенным и относительно мир­ным переходом к посттоталитарному, а затем, по-видимому, и к демократическому. Во всяком случае, такого рода переход успешно осуществлён в Испании, Греции, Чили, отказавших­ся от фашистских режимов и выбравших демократический путь развития.

Политический режим авторитарного типа — третий его вид, зафиксированный современной теорией государства. Он является промежуточным между тоталитарным и демократи­ческим режимами, переходным от одного к другому. При этом переход может осуществляться как в сторону демократии, так и в сторону тоталитаризма.

Переходный, промежуточный характер авторитарного ре­жима определяет "размытость", нечёткость многих его свойств. В нем можно наблюдать черты и тоталитаризма, и демократизма. Главная его особенность состоит в том, что государственная власть не имеет тоталитарного характера и не достигает полного контроля над всеми сферами экономической, политической и культурной жизни. В нём нет единой государственной обязательной для всех идеологии, которая за­меняется идеологическими конструкциями типа теории наци­онального интереса, идеями патриотизма и т.п. Управление осуществляется не столь жесткими, как при тоталитарном режиме, средствами. Массовый террор отсутствует.

Авторитарные политические режимы появляются на аван­сцене истории, в частности, тогда, когда власти намерены приступить к коренным реформам общественного строя и осуществить "революцию сверху" (например, переход в Ис­пании от фашистского строя к демократическому в послед­ний период правления каудильо Франко, начатая в СССР в 1985 г. перестройка происходили в условиях авторитарных режимов).

Политический режим как элемент формы государства обу­словливает и остальные характеристики государственного устройства, в первую очередь, влияя на форму правления.

Форма правления – это организация верховной государственной власти, а также структура, компетенция, порядок образования, длительность полномочий, взаимоотношения с населением и степень его участия в формировании высших, центральных и местных органов государственной власти[8].

Форма правления обусловливается конкретной рас­становкой социально-политических сил и результатами борь­бы между ними (действие этого фактора особенно ярко про­является в революционные периоды, доказательством чему являются, в частности, падение монархических режимов в результате Великой французской революции 1789 г. или Фе­вральской революции 1917 г. в России); историческими осо­бенностями отдельных стран (вне исторического контекста невозможно, например, объяснить существование в современ­ной Великобритании парламентской монархии); особенностя­ми культуры народа, аккумулирующей исторический и поли­тический опыт, обычаи и навыки жизни в условиях того или иного государства (например, трудности, которые встречает на своем пути становление демократической формы правле­ния в России во многом могут быть объяснены спецификой её общей и политической культуры); влиянием в стране полити­ческих процессов, в том числе военных (смена форм правле­ния в ряде восточно-европейских стран в результате Второй мировой войны имела своей предпосылкой присутствие в этом регионе Красной армии)[9].

Теория государства, фиксируя в его истории и реально воз­никавшие формы правления, выработала несколько их клас­сификаций. Наиболее распространенная из них — это деление форм государства по числу правящих лиц. Если власть при­надлежит одному — монархия, если многим — аристократия, если всем - демократия, или республика. Существование та­кой классификации отмечено еще Геродотом в его повество­вании о споре между Отаном, Мегабизом и Дарием о том, какую форму правления следует установить в Персии после убийства Лже-Смердиса. Однако и критика этого деления имеет достаточно давнюю историю, восходя к Пла­тону и Аристотелю. Первый из них различал формы правле­ния в зависимости от преобладания в государстве трех до­бродетелей: мудрости, мужества и умеренности, второй — в зависимости от соотношения правильных и искаженных ви­дов правления, объявляя правильными те, в которых личный интерес правителей, кто бы они ни были, подчинен общему интересу государства, и, наоборот, искаженными — те, в ко­торых преобладает личный интерес^[10].

В результате сегодня идёт речь о различении монархии и республики, хо­тя отдельные элементы аристократической формы правления существуют и до сих пор (например, палата лордов в англий­ском парламенте).

Привнесло ли Новое время что-то свое в историю развития мировой государственности? Поскольку особенности устрой­ства верховной власти тоталитарного государства не охва­тываются ни понятием монархии, ни понятием республики, эти признаки дают основание для выделения третьего вида формы правления — формы правления тоталитарного госу­дарства.

Монархия как форма правления отличается следующими признаками:

1) существованием единоличного носителя верховной вла­сти, — монарха (фараона, короля, царя, императора, великого князя, шаха, эмира и т.п.), который, как правило, пользуется этой властью пожизненно;

2) наследственным порядком преемственности верховной власти, регулируемым законом о престолонаследии или обы­чаем;

3)  тем, что монарх представляет государство по собствен­ному праву, которое не производно от власти народа (чаще всего подчеркивается божественное происхождение монарха, благодаря чему царь становится помазанником Божьим, ино­гда получает корону из рук Папы Римского и т.п.);

4)  отсутствием юридической ответственности монарха как главы государства.

Образуя качество монархии, то есть то, что отличает ее от всех других форм правления, эти признаки в своей идеальной совокупности встречаются достаточно редко. В Византии, на­пример, где из ста девяти царствовавших императоров семьдесят четыре были убиты, во всех семидесяти четырех слу­чаях престол переходил к цареубийце не по наследству, а по праву захвата. И при коронации императора Цхимисхия па­триарх Полуевкт провозгласил даже новый догмат: таинство помазания на царство смывает все грехи, в том числе и грех цареубийства.

История государственности была по преимуществу исто­рией монархий, и в ходе её эта форма правления существен­но видоизменялась. Вот почему первым основанием класси­фикации монархий является их разделение по тем историче­ским эпохам, в которых они существовали и существуют. В историческом разрезе монархии подразделяются на восточно-деспотические, основанные на азиатском способе производ­ства; античные (рабовладельческие), в число которых входят рабовладельческие государства, выросшие на основе клас­сической древности (например, монархия рабовладельческо­го Рима); феодальные, к которым относятся раннефеодаль­ные, отличавшиеся большой степенью децентрализованности, сословно-представительные, в которых власть монарха была ограничена тем или иным сословно-территориальным пред­ставительством (во Франции — Генеральными штатами, в Англии — парламентом, в Испании — кортесами и т.п.), и абсолютные (абсолютизм, самодержавие), в которых власть полностью принадлежит одному лицу и складываются такие государственные институты, как наёмная армия (в России её не было), чиновничество, королевская казна с системой пода­тей и т.д.; буржуазные, в которых власть короля ограничива­ется конституцией и парламентом и которые подразделяют­ся на дуалистические, когда монарх сохраняет всю полноту исполнительной власти (в частности, назначает министров, ответственных перед ним), и парламентарные, когда монарх как глава исполнительной власти ограничен в правах и, в частности, назначаемые им министры зависят от вотума до­верия парламента (например, Великобритания, Швеция).

Республика  как форма правления отличается следующими признаками:

1)  выборностью органов государственной власти на опре­деленный срок и их коллегиальным характером;

2)    наличием выборного на определенный срок главы госу­дарства;

3)   производным характером государственной власти, кото­рая пользуется властными полномочиями не по собственному праву, а по поручению суверенного народа;

4)    юридической ответственностью главы государства.

По историческим периодам своего существования респу­блики классифицируются на античные (государства-полисы — Афины, Рим и т.д.); средневековые (феодальные), к чи­слу которых относятся торгово-промышленные республики в Италии (Венеция, Флоренция), Нидерландах, в России (Нов­городская, Псковская); буржуазные, когда республиканская форма правления достигает своего расцвета, становясь спо­собом политической организации гражданского общества.

Республиканская форма правления появляется там, где речь идет о политическом объединении свободных граждан, являющихся самостоятельными субъектами хозяйственной и общественной жизни.

Форма правления тоталитарного государства обычно явля­ется извращенной формой республики и отличается следую­щими признаками:

1) наличием правящей партии, составляющей ядро поли­тической системы и играющей руководящую роль в управле­нии всеми государственными и общественными делами стра­ны;

2) совпадением вождя партии и главы государства в од­ном лице, стремящимся к пожизненному сохранению своих политических постов (в некоторых странах с тоталитарной формой правления даже намечалась было тенденция к наслед­ственной передаче власти, например, в КНДР и СРР);

3) наделением главы государства диктаторскими полномо­чиями;

4) формальным характером партийных и государственных выборов;

5) повышенной ролью партийной и государственной бюро­кратии, решающей все конкретные дела общественной и государственной жизни;

6) отсутствием юридической ответственности главы госу­дарства и партии.

Тоталитаризм предполагает функционирование соответ­ствующего политического режима.

С конца 80-х годов тоталитарная форма правления во мно­гих странах заменяется демократической, т.е. республикан­ской. На этом основании у многих политиков и государствоведов появилась склонность недооценивать ее возможности, объявляя нежизнеспособной. Эти заключения противоречат жизненному опыту. Не случайно 3. Бжезинский и С. Хантон ещё в 1964 году утверждали, что у этих великих, но очень разных держав есть одно общее: обе они принадлежат к числу успешно действующих режимов^[11]. Известный политолог И. Шумпетер, превознося западную демократию и критикуя ненавидимый им социализм, с горечью полагал, что будущее все-таки принадлежит социализму^[12].

Обобщение исторического опыта функционирования тота­литарных государств свидетельствует, что они оказываются достаточно эффективными тогда, когда страна развивается экстенсивно. В этом случае тоталитарно устроенная власть в состоянии обеспечивать постоянное привлечение все новых и новых человеческих, сырьевых и иных ресурсов для реше­ния экономических и политических проблем преимуществен­но внеэкономическими, т.е. политическими средствами. Тота­литарно устроенное правление успешно достигает поставлен­ных перед ним целей, если действует по принципу "резуль­тат любой ценой!" Когда же общество вынуждено развивать­ся интенсивно, этот тип правления оказывается малоэффек­тивным, более того, он превращается в препятствие на пути прогресса государства.

Форма территориально-государственного устройства – это административно-территориальная организация государственной власти, характер взаимоотношений между государством и составляющими его частями, между отдельными частями государства, между центральными и местными органами государственной власти^[13].

Рассматривая формы территориально - государственного устройства, тео­рия государства и права сталкивается с таким их многообра­зием, которое позволяет по-разному оценивать эти формы, и потому вынуждена прибегать к их классификации по объек­тивным признакам.

В современной теории государственное устройство разде­ляется на унитарное (простое) и сложное.

Унитарное государственное устройство предполагает су­ществование слитного государства, подразделяющегося лишь на административно-территориальные единицы и потому не включающее в себя никаких государственных образований. В нем господствуют единые конституционные принципы, су­ществует только одна система центральных органов власти (один парламент, одно правительство, один верховный суд), как правило, функционирует одна валютная система, одна ар­мия и т.п. (Франция, Швеция, Финляндия, Эстония, Турция и т.д.).

В зависимости от степени централизации унитарные го­сударства делятся на централизованные и децентрализован­ные. В бюрократически централизованных государствах во главе местных органов государственной власти стоят назна­ченные центром чиновники, которым подчиняются местные органы самоуправления. Демократическая форма централи­зации допускает большую степень самостоятельности выборных местных органов государственной власти в решении их региональных вопросов.

Децентрализованным теория называет государство, в ко­тором центральные органы государственной власти имеют весьма ограниченные права вмешательства в решения мест­ных проблем и где местные органы, избираемые населением, обладают значительным объемом автономии.

Сложное государственное устройство предполагает суще­ствование государства, включающего в себя другие государ­ственные образования.

Рассматривая отдельные территориальные устройства, теория государства ничего не конструирует, а лишь фиксиру­ет в истории и современной действительности отдельные их виды (классы). В результате выделились такие классы слож­ных государств, как протекторат и уния.

Под протекторатом понимается международный договор, по которому одно государство обязывается оказывать по­кровительство другому, более слабому государству, осуще­ствлять его представительство во внешних делах, обеспечи­вать вооруженную защиту, а иногда оказывать экономиче­скую и культурную помощь.

Протекторат относят к числу разновидностей государ­ственного устройства лишь по традиции, ибо после за­ключения международного договора о покровительстве ново­го ("третьего") государства не появляется, а следовательно, не возникает вопроса и о его территориальной организации[14]. Под унией понимается союз, соединение, объединение госу­дарств. Среди уний различаются конфедерации, федерации, объединения монархических государств в форме реальной и персональной (личной) унии, фузии, инкорпорации и империи.

 Конфедерация — постоянный союз государств, который образуется для достижения конкретных целей (защита общих интересов). Такими интересами могут быть защита террито­рий или, напротив, завоевание, освобождение от зависимости со стороны "третьего" государства и т.п.

Вступив в конфедеративный союз, государство полностью сохраняет свой суверенитет и продолжает выступать само­стоятельным субъектом во всех внешних и внутренних де­лах. При таких условиях органы конфедерации не имеют им­перативной власти по отношению к входящим в союз членам, и принимаемые ими решения становятся обязательными для вступивших в союз государств только после подтверждения этих решений собственными органами власти. Как правило, конфедерация не имеет единой армии, законодательных орга­нов, единого гражданства, единой системы налогов, бюджета, денежной единицы.

Конфедерации следует отличать от коалиций, являющих­ся по существу оборонительными или наступательными со­юзами. В отличие от них конфедерация является относи­тельно постоянным образованием, имеющим государственно-правовой характер и конфедеральные органы управления и распространяющим свою власть не только на внешние дела.

Примерами конфедераций могут служить США в 1776 - 1864 гг., Германский союз с 1815 по 1867 гг., Швейцарский союз с 1815 года, Австро-Венгрия до 1918 г. и др.

Федерация — союзное государство, объединяющее не­сколько государств или государственных образований (земли, кантоны, штаты, автономные республики и т.д.), каждое из которых имеет свои органы государственной власти (законо­дательные, исполнительные и судебные). В отличие от конфе­дерации она обладает своим собственным суверенитетом, фе­деративными органами государственной власти, федератив­ной конституцией, армией, системой федеративных налогов. При этом нельзя забывать, что федерация — именно союз­ное государство, и её суверенитет произволен, вторичен по отношению к суверенитету входящих в нее государственных единиц.

Сказанное свидетельствует о большом эмпирическом раз­нообразии федеративных устройств, часть из которых, исто­рически меняясь, отражает тенденцию к превращению ряда федераций в унитарные государства. Как показывает опыт СССР 1989 - 91 гг., возможна и иная тенденция к преобразова­нию федерации в конфедерацию и даже к ее полному разры­ву[15]. В принципе можно утверждать, что федерация — объеди­нение государств, суверенных постольку, поскольку их суве­ренитет не ограничен суверенитетом федеративного государ­ства.

Объединения монархических государств существуют в форме личной или реальной уний. Общим у обеих форм явля­ется то, что они возникают вследствие совпадения монархов двух или нескольких государств в одном лице.

Личная уния имеет основанием случайное, непреднамерен­ное совпадение независимых друг от друга прав на корону в нескольких государствах на основе различных порядков пре­столонаследия. Она продолжается до тех пор, пока эти раз­личные правомочия персонифицированы в одном лице. Как только по закону корона опять переходит к другим лицам, личная уния тотчас же прекращается. Так, в прошлом веке прекратилась личная уния между Великобританией и Ган­новером в 1837 г., между Нидерландами и Люксембургом в 1983 году вследствие различия системы престолонаследия — когнатической в Великобритании и Нидерландах и агнатической в Ганновере и Люксембурге. При этом в двух первых государствах на престол вступали женщины, которые в двух других государствах вообще исключались из престолонаследия.

Политическое значение личных уний может оказаться зна­чительным и привести к полному слиянию разных государств (Кастилия и Арагон, Англия и Шотландия и др.). Между го­сударствами, объединенными общим монархом, невозможна война. Однако в большинстве случаев сколько-нибудь существенного сближения между ними происходит.

Реальная уния возникает в результате соглашения государств, в силу которого у них появляется общий монарх. Члены реальной унии независимы друг от друга, и соединение не ограничивает их суверенитетов. Не образуется ни общей территории, ни единого подданства, ни общих законов, ни об­щих финансов и т.п. Представляя по существу международно-правовое соглашение, она имеет значение преимущественно в области внешних сношений, выступает в качестве военного союза, как носитель единой внешней политики и т.п.

Реальные унии появляются лишь в Новое время, так как предполагают развитый монархический порядок и оформив­шееся единство государства. С политической точки зрения они очень часто представляют собой результат стремлений основать единое государство.

Реальными были унии между Норвегией и Швецией (1815 г.), Австро-Венгрия.

Реальные унии прекращаются либо из-за превращения в единое государство, либо из-за расширения союза вследствие того, что во входящих в унию государствах корона переходит к другим монархам конституционным или иным путем.

Империя — сложное государство, созданное насильствен­ным путем. Степень зависимости составных частей империи бывает различной. В прошлом входящие в империю образо­вания при неразвитости транспортных средств и средств свя­зи мало соприкасались с имперской властью. В Новое время, особенно в XX веке, положение, разумеется, существенно ме­няется.

Некоторые государствоведы пришли к выводу, что у со­ставных частей империи никогда не было единого государст­венно-правового статуса[16].

Круг империй достаточно широк. Они существовали во все исторические эпохи. Империями были и Римское государство последнего периода своего существования, и Великобритания, и Россия.

Фузия (слияние государств) и инкорпорация (внешне оформляемое как слияние присоединение одного государства к другому) — последние виды уний, рассматриваемых государствоведением.

Фузией было, например, воссоединение ФРГ и ГДР, инкор­порацией, как полагают многие, — присоединение Эстонии, Латвии и Литвы к СССР в 1940 г.

1.2   ЗАКОНОМЕРНОСТИ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА ОТ АВТОРИТАРИЗМА К ДЕМОКРАТИИ

Многие авторитетные политологи и публицисты уже несколько лет утверждают, что Россия — в её сложнейшем экономическом и национально-государственном положении — не сможет свершить "революционный скачок" от тоталитаризма к демократии, минуя фазу авторитарного управления[17]. Схожей убежденности в необходимости такой фазы для общества с еще не разрушенным "реальносоциалистическим" хозяйствованием придерживается и большинство политиков, действующих в исполнительных структурах. После августа 1991 г. целый ряд установлений российской верховной власти позволил увидеть контуры формирующегося авто­ритарного режима, за какими бы политическими метафорами он ни скрывался. Налицо более или менее сложившийся и возглавляемый лидером с достаточно сильной харизмой авторитарный блок власти, участники которого — на разных исполнительных уровнях — сосредоточили в своих руках существенную часть властных прерогатив. "Существенную часть", но не всю власть. Перед обществом продолжает стоять труднейшая задача колоссальной исторической значимости — лик­видация старых, глубоко укоренившихся тоталитарных структур, держащих по сию пору в "иде­ологических шорах" и в повиновении значительную часть трудового населения. Глубоко ошибочна незатейливо повторяемая в печати легенда о якобы состоявшемся сломе старых структур. Если они отчасти ликвидированы на уровне КПСС, то иначе обстоит дело с уровнем местной власти (где широко представлена бывшая номенклатура КПСС), ВПК, колхозов и совхозов, администраций предпри­ятия, их союзов и т.д.

Логика цивилизованного исторического развития такова, что рано или поздно наше общество, в каком бы виде не закрепился в нем авторитаризм, в очередной раз после 1917 г. стоит перед проблемой выбора пути к подлинно демократическим формам правле­ния. К нему надо готовиться, его надо предвидеть, обсуждать, дабы не оказаться вновь застигнуты­ми "врасплох", когда все решается методом проб и ошибок.  Конечно, путь каждого общества уникален и принципиаль­но неповторим в главном, но все же не настолько, чтобы отказаться от апробированных цивилиза­цией вариантов, иначе дорóга к демократии окажется мучительнее и длиннее, чем могла бы быть.

Людям, живущим в период "смутного времени" смены политических режимов, жизнь в обществе подчас представляется хаосом и нераз­берихой. Тем не менее, анализ большого числа случаев перехода от авторитаризма к демокра­тии позволяет выделить общие закономерности, примерные этапы этого процесса и, если не пред­сказать развитие событий в каждом конкретном случае, то, по крайней мере, указать на проблемы, которые следует решать политическим руководством в определенных обстоятельствах и в определенной последовательности, чтобы переход прошел плавно и завершился установлением стабильной формы государства.

Демократизация стран с тоталитарными режи­мами имеет свои особенности, так как авторита­ризм и тоталитаризм во многом отличаются друг от друга. В отличие от авторитаризма тота­литаризм практически стирает границы между государством и обществом, стремясь контроли­ровать все стороны жизни человека. Плюрализм отсутствует не только в гражданском обществе, но и в правящей элите. Стержнем всей тотали­тарной системы является единая идеология и хо­рошо организованная единая партия. Личность лидера может не иметь большого значения. В ав­торитарном же режиме четко разработанная идеология не обязательна. Правящая элита, как правило, неоднородна и опирается на блок соци­альных, политических и иных сил, которые во многом различны, но имеют общую заинтересо­ванность в осуществлении власти авторитарны­ми методами. В этом смысле можно говорить о наличии при авторитаризме "ограниченного плюрализма". Именно поэтому гораздо бóльшую роль в этой системе играет лидер, который пользуется авторитетом у всех течений правящего блока и следит за поддержанием баланса инте­ресов его участников. При том, что авторитарная власть, так же как и тоталитарная, не ограниченa законом и во многом опирается на репрессии, авторитаризм не носит всепроникающего характера и не стремится, как тоталитаризм, по­литизировать население. Наконец, весьма суще­ственным является различное соотношение пол­итической и экономической систем. Если для тоталитаризма характерно стремление распро­странить прямое политическое регулирование и на сферу экономики, то авторитаризм может со­четаться как с централизованной экономикой, так и с рыночной, которая может быть весьма  эффективна, При авторитаризме, таким обра­зом, политическая система обладает большой ав­тономией по отношению к экономической, в свя­зи с чем и кризис авторитарного режима разви­вается как внутриполитический, часто на фоне высокой экономической конъюнктуры. Полити­ческая система при тоталитаризме гораздо более прочна, но она, как правило, срастается с эконо­микой. Именно поэтому подрывает ее не внутри­политический кризис, а военное поражение ли­бо (как в нашей стране) кризис экономических структур. Таким образом, если переход от авто­ритаризма к демократии означает, прежде всего, смену политического режима, то переход от то­талитаризма к демократии подразумевает и сме­ну социально-экономического строя, что суще­ственно осложняет задачу. Значительно боль­шие сложности возникают и в связи с тем, что тоталитарная элита более однородна, чем авто­ритарная, поэтому отстранение её от власти тре­бует гораздо больших усилий[18].

Несмотря на указанные различия, многие закономерности, открытые при изучении эволю­ции авторитарных режимов, действуют и в пере­ходный период от тоталитаризма к демократии. Вот почему для России так важен опыт становления де­мократии в тех странах, где такая эволюция уже завершилась.

Переходный период от авторитаризма к де­мократии ограничен, с одной стороны, началом кризиса авторитарного режима, а с другой, установлением и началом стабильного функционирования одной из форм демократического режима.

Кризис авторитарного режима и его либера­лизация. Динамику вызревания внутреннего полити­ческого кризиса авторитаризма можно предста­вить себе в виде совокупности кризисных явле­ний, часть которых охватывает государственные институты и порядок их функционирования; другая же часть представляет собой процессы, происходящие в политической элите, и она свя­зана с действиями отдельных лидеров, ускоряю­щими или замедляющими созревание политиче­ского кризиса. Отдельно стоит вопрос о влиянии на кризис авторитарного режима процессов, происходящих в гражданском обществе. Оче­видно, что все эти процессы и явления взаимо­связаны и могут быть выделены лишь в аналити­ческих целях.

Кризис институтов авторитарного госу­дарства связан, прежде всего, с несовершенно­стью проблемы преемственности. Политиче­ская система авторитарного государства, как правило, строится таким образом, что процесс принятия политических решений, в конечном счете, замыкается на одном человеке — диктаторе, лидере военной хунты, авторитарной партии или блока сил и т.п. Это значит, что нет четкой институционализации и регламентации полити­ческого процесса. Система институтов носит вторичный характер: парламент (если он есть), как правило, не представителен, назначение его членов контролируется диктатором, законода­тельная власть фактически подчиняется испол­нительной. Последняя же, как и судебная, цели­ком контролируется авторитарным лидером. Институты государства могут быть в любой мо­мент переформированы или распущены. Такая система нормально действует, пока диктатор жив и здоров. По мере приближения его естест­венного конца все острее встаёт проблема преем­ственности. Члены правящей элиты, сознавая, что с уходом диктатора может образоваться опасный вакуум власти, пытаются заранее реформировать систему принятия политических решений, устранив её зависимость от одного че­ловека и создав полноценные органы государст­венной власти. Но таковыми они могут стать лишь в случае, если диктатор добровольно согла­сится передать им власть. На это, как правило, ни один диктатор не идет, если его к тому не вынуждают обстоятельства. Слабость институ­циональной системы становится очевидной по­сле смерти диктатора.

Ослабление или развал правящего блока также относятся к внутренним кризисным про­цессам авторитарного режима. По мере расщеп­ления сферы общих интересов и ослабления спо­собности диктатора поддерживать равновесие в авторитарном блоке могут возникнуть центро­бежные тенденции. Признаком его ослабления является рост явных и скрытых политических конфликтов внутри правящей элиты, вследствие чего режим уже не в состоянии противостоять расширению плюрализма, существовавшего до этого лишь в рамках господствующего союза сил; снижается эффективность решений, при­нимаемых режимом, что ведет к ослаблению его легитимности.

Ослабление или потеря режимом легитим­ности, то есть общего согласия по поводу закон­ности существующей власти, является важной составляющей его политического кризиса. Сни­жение легитимности, однако, не всегда вызыва­ет его кризис. Если правящая коалиция сплоче­на, а деятельность оппозиции не допускается, то на уровне масс режим может быть вообще неле­гитимен, но при этом сохраняется политическая стабильность. Последняя же нарушается, когда наряду с потерей авторитаризмом легитимности в обществе зарождается новая сила, приобрета­ющая большую легитимность.

Причины, приводящие к кризису авторита­ризма, обычно развиваются одновременно, вза­имно усиливая друг друга. Так, споры вокруг ин­ституционального урегулирования усиливают раскол правящего блока, что приводит к сниже­нию способности режима к репрессиям и, как правило, к оживлению гражданского общества. Происходит снижение легитимности режима не только на уровне масс, но и на уровне элит. В правящей элите возникают течения, по-разному представляющие себе пути выхода из кризиса. Их может быть несколько, но условно все данные течения могут быть разделены на две группы.  Сторонники "жесткой линии" считают не­обходимым повысить сплоченность правящей элиты путем возврата к фундаментальным цен­ностям режима. Если это невозможно, то поло­жение может спасти перехват власти одним из компонентов правящего блока (как правило, ар­мией).

Сторонники "мягкой линии" считают такое решение опасным для режима, так как оно не устраняет причины внутренних политических кризисов. Они видят выход в приспособлении режима к изменившимся обстоятельствам путем его контролируемой либерализации — предо­ставления гражданам некоторых прав и свобод, перехода к "ограниченной демократии", иначе говоря, к такой политической системе, при кото­рой существуют формальные атрибуты демокра­тии: парламент, регулярные выборы, возможно даже оппозиционные организации, но фактиче­ски ничего не меняется — процесс принятия ре­шений продолжает строиться на авторитарных принципах. Это значит, что реальная конкурен­ция за политическую власть не допускается, и деятельность оппозиции не может выходить за рамки, угрожающие основам системы.

 Переход обычно начинается тогда, когда верх в элите берут сторонники "мягкой линии", начинающие либерализацию. Понятие решения о либерализации порождает в любом авторитарном обществе ряд однотипных тенденций, которые раз­личаются лишь по степени интенсивности. Оживление гражданского общества являет­ся одним неизбежных последствий начала либе­рализации. Предоставление некоторых свобод приводит к тому, что начинает возрастать инте­рес к политике. Идет поиск новых идеалов и политических идентичностей. Растет правоза­щитное движение, появляются независимые профсоюзы. Рано или поздно неизбежно начи­нает формироваться открытая политическая оп­позиция режиму.

Её возникновение ставит сторонников "мяг­кой линии" перед сложным вопросом: как к ней относиться? Есть три варианта. Первый — пода­вить ее. Издержки такого решения, однако, мо­гут быть слишком велики — процесс контролируемой либерализации прервется, проблемы породившие кризис, останутся, возрастет меж­дународная изоляция режима.  Второй — игнорировать оппозицию, не подавляя ее, но и не допуская в "большую" политику. Это, однако, ведет к радикализации оппозиции, к тому, что она приобретает ярко выраженный антисистем­ный характер, отвергая как возможность сотруд­ничества с авторитарной элитой, так и эволюци­онного перехода и выступая за полный демонтаж системы, а уж потом за создание новой. Воз­рождение гражданского общества поставляет ей новых сторонников, которые также становятся приверженцами радикальных идей. В обществе нарастает конфронтация и раскол. Это усилива­ет опасность насильственного прекращения ли­берализации сторонниками "жесткой линии". Третий вариант — сотрудничество с оппозицией. Оно выгодно обеим сторонам. Сторонники "мягкой линии" усиливают свои позиции в борьбе с ортодоксами, а противники режима получают возможность легализации.

Союзы с оппозицией означают возникнове­ние в политической системе важных предпосы­лок демократизации. Прежде всего, авторитар­ная элита окончательно распадается, в полити­ческий процесс включаются и неавторитарные силы. Это ведет к появлению элементов конку­ренции, одной из характерных черт демократии. Кроме того, союз части элиты с бывшими про­тивниками означает создание первого звена в цепи компромиссов, из чего и вырастают в последующем сами демократические процедуры. Встав однажды на путь компромиссов, либе­ральная часть правящей элиты вынуждена идти всё дальше и дальше, ведь соотношение сил меняется, следовательно, компромиссы приходит­ся пересматривать. Осознание этого может при­вести к решению о более глубокой реформе пол­итической системы.

Первая реформа политической системы, проводимая сверху, как правило, носит ограниченный характер. Правящая элита идет на при­знание демократической конкуренции, предо­ставление избирательного права, но одновре­менно стремится гарантировать сохранение за собой контроля над государственной властью. Совместить эти, казалось бы, несовместимые ве­щи обычно удается путем внедрения в новую политическую систему особых "предохранителей" — многоступенчатых выборов,  назначения части депутатов сверху, а также мажоритарной способа голосования. Мажоритарная избирательная модель, как правило, гарантирует пре­имущество сильнейшим участникам политиче­ской игры. При своевременном проведении пол­итической реформы сильнейшим участником может быть именно либеральное течение правя­щей элиты, так как обладает тем, чего нет у оп­позиции, — развитой инфраструктурой власти господствующими позициями на всех уровню государственного аппарата, контролем над ос­новными средствами массовой информации.   Усиливает её положение и инерция политиче­ского сознания населения, особенно в провин­ции. Все это, в сочетании с умело подобранной избирательной системой (которая может обеспе­чить завышенное представительство провинциальных округов), нередко позволяет реформаторам из элиты достичь своих целей.

Установление демократии. Если основным содержанием предыдущего этапа было расширение индивидуальных и кол­лективных политических прав при сохранении в политической системе авторитарных структур и авторитарного режима функционирований, то на данном этапе происходит качественное изме­нение политической системы: формирование демократических политических институтов и структур, взаимодействующих на основе демок­ратических процедур. Двумя основными про­цессами установлении демократии являются формирование конкурентной партийной систе­мы и институционализация демократических механизмов государственной власти.

Формирование конкурентной партийной системы начинается в процессе подготовки и проведения первых свободных выборов. Сами политические партии возникают уже в начале переходного периода, однако до проведения сво­бодных выборов их роль в политической жизни может быть невелика. Подготовка и проведение  многопартийных выборов превращает их в ос­новных действующих лиц политического про­цесса. Двойственная природа партий (с одной стороны, они — институциональные силы, уча­ствующие в принятии политических решений, а с другой — социально-политические, мобили­зующие граждан) позволяет им служить связую­щим звеном между государством и гражданским обществом, создавать прямые и обратные связи в политической системе, во многом определяю­щие ее прочность. В результате выборов из де­сятков (а иногда и сотен) партий, возникающих в период либерализации, выделяется несколько, обладающих реальным весом. Именно они и об­разуют партийную Систему, при этом их количе­ство и характер взаимоотношений между ними определяют форму партийной системы (напри­мер, двухпартийная, многопартийная), а также степень ее конфликтности (конфликтная, консенсусная, смешанная). Конфигурация партий­ной системы оказывает очень большое влияние на легитимность и эффективность возникающей демократической политической системы, поэто­му важно, чтобы на этом этапе перехода усилия всех участвующих в нем сторон были направле­ны на создание такой партийной системы, кото­рая содействовала бы сплоченности и действен­ности, а не расколу и параличу возникающей демократии.

 Инструментом влияния на форму партийной системы является избирательный закон. Напри­мер, мажоритарная избирательная система в один тур способствует возникновению двухпар­тийной системы. В конфликтном обществе, од­нако, такая система может усугубить раскол. Пропорциональные выборы могут привести к многопартийной системе, но если количество партий слишком велико, то возникают пробле­мы с формированием стабильного правительства. Конечно, влияние избирательного закона не следует абсолютизировать. Тем не менее, разра­ботка закона о выборах в переходный период имеет чрезвычайно важное значение для ста­бильности и эффективности создающейся политической системы[19].

 Институционализация демократических механизмов государственной власти является второй крупной проблемой, которая решается на этапе установления демократии. Соотношение между исполнительной и законодательной вла­стью — один из основных вопросов, встающих перед любой молодой демократией в процессе выработки конституции или доконституционного формирования структур государственной власти. Формально речь идет о том, какую из изве­стных демократических моделей предпочесть: президентскую, парламентскую или смешанную парламентско-президентскую. Фактически, од­нако, главный вопрос — это определение объема полномочий исполнительной власти. Естественный порыв "создателей" демократической пол­итической системы — обеспечить максимально точное представительство в парламенте и наде­лить последний основными властными функци­ями. Зная, к чему приво­дит бесконтрольное сосредоточение всей полноты власти у исполнительных: органов, демократы видят свой долг в её передаче представительному органу — парламенту. Однако, как показывает исторический опыт, сильный парламент в соче­тании со слабой исполнительной властью по­рождает неработающую модель государственно­го управления. Несмотря на всю внешнюю демократичность и представительность, она неспо­собна обеспечить ни выработку эффективного политического курса, ни тем более его реализа­цию, что рано или поздно приводит к хаосу и возрождению авторитаризма, может быть, в иных формах. Исполнительные органы должны обладать значительной независимостью от зако­нодательных. Значительной, но не чрезмерной, иначе опять возрастет опасность возврата к авторитаризму. Золотую середину необходимо ис­кать в зависимости от конкретных обстоятельств.

Вопрос о национально-территориальном устройстве страны во многих случаях стано­вится камнем преткновения в процессе станов­ления демократии в тех странах, где существен­но представлены этнические, религиозные или региональные субкультуры. Авторитарная сис­тема разрешения конфликтов основана на жес­тком централизме государственной власти и на­сильственном подавлении любого стремления к утверждению самобытности той или иной суб­культуры. Ликвидация авторитаризма естест­венно, приводит к возникновению центробеж­ных тенденций. В период становления демокра­тии одной из основных задач в подобных обще­ствах становится поиск институционального механизма учета интересов различных субкультур, их представительства и участия в выработ­ке решений.

Институциональный кризис, который был одной из основных причин начала крушения авторита­ризма.  Легитимация нового режима позволяет восстановить эффективность политической сис­темы и долговременную политическую стабиль­ность. Переходный период от авторитаризма к демократии завершается.

В заключение несколько слов о том, на­сколько применимы уроки перехода от автори­тарных режимов к демократии в условиях на­шей страны. Несмотря на указанные различия авторитаризма и тоталитариз­ма, я полагаю, что чужой опыт в преобразовании политической системы (ей у нас по традиции продолжают уделять меньше внимания, чем экономической) может помочь нам значительно снизить издержки переходного периода. Речь идет, прежде всего, об опыте формирования пол­итических институтов и структур демократии. На мой взгляд, у нас практически не уделяется внимания формированию партийной системы, которая является основой любого демократиче­ского режима. До сих пор нет избирательного закона, позволяющего провести выборы, на ко­торых могли бы соревноваться не отдельные личности, а партии. При его разработке следова­ло бы непременно учесть опыт регулирования "профиля" возникающей партийной системы, накопленный при переходе от авторитаризма к демократии. Это важно для будущей стабильно­сти политической системы. Очень ценен для нас и опыт создания демократической конституции, причём здесь можно было бы выделить не столь­ко сущностные аспекты  (они различаются от страны к стране), сколько саму процедуру раз­работки конституции; ее не следовало бы навя­зывать с помощью машины голосования, она должна стать результатом совместной разработки и консенсуса всех основных политических сил.

Не менее важен для нас и опыт консолида­ции демократических режимов. Безусловно, и у нас существует проблема "перехода лояльно­сти", хотя стоит она совсем по-иному, чем при эволюции авторитаризма, так как у нас сердце­вину бюрократического механизма составляет партийный аппарат. Тем не менее, как показы­вает уже наш опыт, без квалифицированных чи­новников "старого режима" нашей бюрократии не обойтись. Именно поэтому безоглядная диск­редитация бюрократии просто неразумна. Целиком применимо к переходному периоду ­и положение о необходимости обеспечения ло­яльности политической оппозиции, что многими нашими политическими лидерами, очевидно, не осознается. Наконец, проблема легитимации са­мого демократического режима. Она стоит у нас еще более остро, чем в странах, переживших ав­торитаризм. Без ее решения стабильной полити­ческой системы у нас не будет. Именно поэтому особая ответственность ложится на сегодняшнее демократическое руководство, от эффективно­сти действий которого во многом зависит то, сколь быстро и безболезненно пройдёт Россия переходный этап.

1.3  ТОТАЛИТАРИЗМ:  ЗАКОНОМЕРНОСТИ И ЭВОЛЮЦИЯ

Тоталитаризм — это общественно-политической строй, при котором государ­ство полностью подчиняет себе все сферы жизни общества и отдельного человека. Тотальный — от латинского слова «TOTALIS» — и означает всеобщий, всеобъемлющий. Именно всеохватностью своего надзора тоталитаризм отличается от всех других известных истории форм государственно-организованного насилия — деспотии, ти­рании, абсолютистской, бонапартистской и военной диктатур.

Термин "тоталитаризм" ввели в политический оборот в 20-е годы итальянские критики Б.Муссолини, затем он сам использовал этот термин для характеристики фашистского государства. Понимаемый широко — как политический режим, как модели социально-экономического порядка и "нового человека" и как идеология — именно в этом виде тоталитаризм является феноменом XX в. Его возникновение связано, прежде всего, с трудностями модернизации, перехода общества к индустри­альной стадии развития, с попытками правящей элиты преодолеть эти трудности путем "чрезвычайщины" — огосударствления, сверхбюрократизации, униформенной политизации и милитаризации всего общества. Сущность тоталитаризма заклю­чается в том, что в результате указанных процессов устанавливается бюрократиче­ская (военно-бюрократическая) диктатура, фактически отражающая интересы государственного (партийно-государственного) аппарата, а также — отчасти — инте­ресы представителей разного рода маргинальных групп, деклассированных элемен­тов, из которых в значительной степени этот аппарат и формируется.

В литературе различают два "классических" типа тоталитаризма — правый (фа­шизм, национал-социализм) и левый (сталинизм, маоизм). Их противопоставление игнорирует общность внутренней природы обоих явлений, прежде всего огосударствления основных сфер жизнедеятельности общества, неограничен­ной власти государства над человеком, в т.ч. и через механизмы идеологической обработки. Наличие этой, самой характерной, черты тоталитаризма позволяет отли­чать его от авторитарного режима.

Следующие "родовые" черты в совокупности определяют тоталитаризм при всем разнообразии его этнонациональных,  цивилизационных личин:

а) неприятие демократических прав и свобод — слова, печати, собраний, объеди­нений и т.д.; б) всевластие (включая монополию на информацию) корпоративных организаций иерархического типа; в) государственная и/или находящаяся под жес­тким бюрократическим контролем частная собственность на средства производства, по крайней мере — на основную их часть; г) административно регулируемый харак­тер экономики, в т.ч. централизованное распределение сырья, продукции, значительная роль принудительного труда и внеэкономического принуж­дения в жизни общества; д) официальная регламентация всех сторон жизни обще­ства и человека, включая ограничения в одежде, передвижении, проведении досуга и т.д.; е) мощный репрессивный аппарат, использующий методы физического и психологического террора по отношению к массовым и даже элитным группам; система всеобщей слежки и "стукачества"; развитая сеть тюрем и концлагерей с антигуманными методами содержания; ж) мессианская государственная идеология, долженствующая распространиться (вместе с ее носителями) по всему миру или хотя бы в его значительной части; з) агрессивный характер внешней политики, сочетающийся с самоизоляцией страны (закрытое общество); и) милитаризация экономики и всего общества, перманентное применение насилия (полицейского и армейского) во внутренней политике; к) об­щенациональный, наделяемый сверхъестественными качествами правитель (вождь) как ключевой элемент политико-идеологической системы[20].

Неверен вульгарный марксистский подход к государству как "органу диктату­ры господствующего класса" ("капиталистов", "пролетариата"). Например, в неко­торых восточных тоталитоидных деспотиях господствующий класс может в целом совпадать с госаппаратом (это Маркс относил к чертам "азиатского способа произ­водства", не излагая систематически сущность понятия). Но и при других вариантах исторического развития госаппарат очень часто становился самостоятельным по отношению к обществу организмом, паразитирующим на этом обществе для удов­летворения своих собственных кастовых интересов и потребностей. Это ярко прояв­лялось и в царской России, где по некоторым параметрам автократия сближалась с тоталитарной формой: аристократия — бюрократия тормозила и выхолащивала реформы.

В результате большевистской, фашистской (антилиберальной) и других подо­бных революций к власти приходят новые элиты. При всей противоположности политических позиций — от праворадикальных до левоэкстремистских, их объеди­няет стремление поставить себя с помощью государственной машины над всем обще­ством, включая и ранее господствовавшие классы. Представители этих классов если и сохраняют свои экономические и политические позиции при тоталитаризме, то лишь за счет интеграции в бюрократический аппарат. Так, в нацистской Германии было проведено огосударствление управления экономикой, при котором капитали­сты назначались "фюрерами" своих предприятий.

Заблуждение думать, что тоталитаризм держится только на страхе и  прямом насилии. Не менее важную роль играет система социальной демагогии, идеологических иллюзий, манипуляций, с помощью которых затушёвывается противоположность интересов правящей элиты, привязавшей к себе другие элиты сис­темой "приводных ремней", и общества. В сознание атомизированных масс внедря­ется всеохватывающая мобилизационная идеология, обращенная не столько к разу­му, сколько к чувствам, инстинктам. В коре головного мозга человека создается зона устойчивого патологического возбуждения, которая не позволяет ему адекватно воспринимать сигналы окружающей действительности. Ядро тоталитарной идеологии — одна "великая идея", представляемая как ключ для  простого решения всех проблем. "Упаковка" такой "сверхценной" идеи может быть различной — классовой, национальной, расовой, религиозной, но характер ее определяют три обязательные черты:

1) Обращённость в будущее. Тяготы сегодняшнего дня рассматриваются лишь как необходимые временные жертвы на пути к "светлому" завтра, доступному только носителям «великой идеи» ("а паразиты — никогда!").

2) Образ «врага». Он злобно ненавидит "великую идею", какие-либо соглашения и компромиссы с ним принципиально невозможны. Этот враг — абсолютно вне моральных норм, он беспредельно жесток, коварен" и беспощаден. Что особенно важно — враг вездесущ, у него везде есть тайные приспешники, в т.ч. и среди мимикрирующих под приверженцев "великой идеи"; Все неудачи на пути к её осуществлению объясняются кознями этого врага.

3) Идеализация, сакрализация государства, государственной партии, их лидера — Великого Вождя. Они выражают дух народа, воплощают в жизнь его чаяния и мечты. Поэтому народ должен беззаветно им верить, вручить им свою жизнь и безопасность, неограниченные полномочия по искоренению врагов "великой идеи". Вообще, по­скольку все граждане государства являются частицами одного общего великого на­чала, то интересы управляемых и управляющих якобы полностью совпадают, какой-либо контроль со стороны обще­ства над госаппаратом совершенно излишен.

"Великая идея" иррациональна и часто мистична, глубоко противоречит дей­ствительности, поэтому для нее смертельно опасны плюрализм, любая критика, конкуренция с другими идеями и в особенности — объективная информация о поло­жении дел в обществе и в мире. Известно, что тайна, исключительное владение и контроль над информацией — естественная стихия и необходимое условие сущест­вования любой бюрократии. Это условие тоталитаризм доводит до абсурда: устанав­ливаются режим строжайшей секретности, жесточайшая государственная монополия на информа­цию и цензура. Напротив, широко развита дезинформационная стратегия, в т.ч. преувеличение любых достижений. Публично сообщается лишь то, что способствует закреплению в массовом сознании постулатов "великой идеи". Мощный пропаган­дистский аппарат выполняет задачу мифологизации этого сознания, программирования мыслей и поведения людей. "Великая идея" превращается в квазирелигию, нуждающуюся в своей церкви. Монопольная партия, помимо основ­ной задачи (поддержание согласия "в верхах"), выполняет совместно с организаци­ями-сателлитами, профсоюзами, молодежными, корпоративными структурами функцию "приводного ремня" от элит к "низам". Мощнейший карательный аппарат активно участвует в поддержании императивов государствен­ной идеологии и информационной диктатуры, в борьбе против "опасных мыслей" путем физического уничтожения или изоляции их носителей. Однако репрессии систематически обрушиваются и на вполне лояльных режиму людей. Это создает стойкую атмосферу всеобщей подозрительности. Страх должен так глубоко, парализующе влиять на психику, на подсознание, чтобы человек рефлекторно отталкивал бы даже мысли о противоречиях окружающей жизни.

  Информационная диктатура открывает колоссальные возможности для мани­пулирования сознанием. Заглушаются интересы людей, обычно побуждающие их к борьбе за социальные и профессиональные требования, чувство солидарности. В сочетании с деятельностью карательных органов это позволяет практически сводить на нет всякие проявления протеста граждан против тоталитарных порядков. Созда­ются самые благоприятные условия для эксплуатации государством части трудящих­ся методами внеэкономического принуждения. Реставрируются отношения рабства (труд заключенных) и крепостничества (инфеодализация беспаспортных колхозни­ков в СССР, остарбайтеры в нацистской Германии и т. д.).

Возврат к средневековью происходит также в области морали и права. Равенство граждан перед законом на практике отрицается, все населениё делится на несколько сословно — правовых категорий. В целом тоталитаризм можно считать особой формационной флуктуацией, когда происходит реставрация исторически отживших соци­альных порядков на новой экономико-производственной и технологической основе. Устойчивость же режима обеспечивается за счет целенаправленной деформации личности, извращения человеческой природы. Недаром абсолютно все тоталитарные режимы в той или иной форме выдвигают цель "создания нового человека".

Любой госаппарат (даже в стране с самыми демократическими традициями) стремится максимально расширить свои функции и полномочия, увеличить конт­роль над общественными делами, сокращать гражданский контроль над собой. Любое государство выступает (хотя бы отчасти) в роли самостоятельного эксплуататора, т. е. содержит в себе тоталитарные потенции. Но для их реализации необходима, прежде всего, вера значительной части граждан в необходимость и благодетельность всеоб­щего государственного контроля за жизнью общества, т. е. "великая идея". Эта идея в любом ее варианте не может быть ни пролетарской, ни крестьянской, ни буржуаз­ной, так как она, по сути, не выражает интересов ни одного из массовых слоев общества. Но "великие идеи" легко усваиваются и поддерживаются маргиналами. Чем выше уровень маргинализации общества, тем вероятнее его скатывание к тоталитаризму.

Для представителей маргинальных групп особенно характерны культурная неу­корененность и связанное с этим острое чувство социальных неполноценности и отчуждения, гремучая смесь забитости и агрессивности, болезненно-извращённое ("обиженное") восприятие окружающего мира, вера в чудеса. "Великая идея "манит маргиналов легкостью социально-психологической адаптации к реальности: все лю­ди делятся на "своих" и "чужих"; в твоем печальном положении виновны только враги (буржуи, империалисты, коммунисты, масоны, евреи, неверные и т.п.), сам же ты предназначен к светлому настоящему и будущему уже своей "анкетой" (как пролетарий, ариец, истинный мусульманин и т.д.); необходимо лишь уничтожить врагов ("до основания!"), вверить заботы о себе "родным" партии и государству с их патерналистским участием, которые автоматически обеспечат тебе счастливую жизнь, снимут с тебя груз социальной, правовой, моральной ответственности в обмен на полную лояльность[21].

На деле, однако, тоталитарный режим не выполняет своих обязательств даже перед всеми теми, кто непосредственно и активно способствовал его утверждению. Движения и партии-знаменосцы "великой идеи" после прихода к власти переживают, как правило, период радикальной трансформации, очищаются от лиц, слишком серьезно поверивших в животворную силу "великих идей" (борьба с реальными, а затем мифическими антипартийными оппозициями в СССР, достигшая пика в 1937 г.; "ночь длинных ножей" в гитлеровской Германии; погром хунвейбинов в маоистском Китае и т. п.).

Несомненны "генетические связи" тоталитарного идейного комплекса со многи­ми воззрениями докапиталистического общества. Прежде всего, это деление людей по их происхождению (по "крови и почве", "анкетный" принцип). И в традиционном обществе преобладали представления о приоритете прав коллектива (общины, корпорации, государства в лице государя) над правами личности. Но есть и качествен­ные различия. Прежде всего, господствовавшие в добуржуазные времена религиоз­ные мировоззрения вполне соответствовали общему уровню развития культуры и производительных сил. И главное — никогда не ставилось под сомнение естественно присущее человеку стремление удовлетворять собственные интересы, искать свою выгоду, жить для себя и своей семьи. Бескорыстие, альтруизм приветствовались практически всеми мировыми религиями, но вовсе не считались обязательными. Всегда признавалась обязанность власти соблюдать "изначальные" (по сути — до-правовые) неписаные законы, обычаи и нормы, следовательно, не исключалась ее ответственность за их нарушение. Претензий на тотальную же монополию государ­ства не было даже при абсолютизме.

В основу либеральной идеологии было заложено представление об изначально неизменной природе человека и, соответственно, присущих каждому человеку с его рождения правах, неотчуждаемых в пользу государства или любой другой общности, если только сам этот человек не нарушает такие же права других людей. Именно эти общие принципы, провозглашенные просветителями, сделали реальностью обще­ство, основанное на свободном труде и свободном обмене его продуктов, в т.ч. управ­ленческих и административных услуг, — общество представительной демократии и рыночной экономики. То есть из двух исторических тенденций — корпоративизма и житейского индивидуализма — получила наибольшее развитие вторая; индивидуа­лизм был возведен в критерий общества. Когда каждый человек предоставлен в первую очередь самому себе, далеко не все нашли должное применение своей свободе ("бегство от свободы"). В плане социальной защищенности новое "либеральное" общество оказалось для многих людей (особенно "маргиналов") шагом назад. Стала звучать его критика, поставившая принцип равенства (всеобщей социальной защи­щённости) выше свободы. Для того же, чтобы обеспечить равенство, нужно ограни­чить свободу отдельного человека, не желающего быть, "как все". Значит, необхо­димо государство, контролирующее все сферы жизни общества. Так возникает тота­литарная идеология, представляющая альтернативную программу общественного развития, являющаяся главным инструментом власти (идеократия).

Понятно, что равенство, проповедуемое сторонниками тоталитарной идеоло­гии, получается отнюдь не всеобщее. С одной стороны, есть госаппарат, пастыри, монопольные выразители "великой идеи", обеспечивающие соблюдение равенства. С другой, — обязательно попадаются "паршивые овцы", не желающие быть, как все. Очевидно, что, по сути, тоталитарная идеология — это трансформированные об­щинно - корпоративные воззрения феодальной эпохи. Но с одним принципиальным отличием: с требованием равенства внутри всего общества. Ясно, что против чужаков и "паршивых овец" можно и нужно широко применять насилие. Но что делать с большинством граждан новой "Утопии"? Ведь нельзя же постоянно применять наси­лие ко всем. Значит, нужно изменить природу человека так, чтобы он полностью отождествлял интересы общества (фактически Государства) со своими личными интересами. То есть необходимо создать "нового человека". В этом и состоит одно из отличий либеральной идеологии от тоталитарной: просветители настаивали на неизменности человеческой природы, основную роль просвещения видели не в том, что люди перестанут стремиться к личной выгоде, а, напротив, в том, что они научатся определять, в чем именно состоит эта выгода и как наилучшим образом ее обеспечить.

Было ли пришествие тоталитарных режимов в XX в. неизбежным? Конкретные социально - политические предпосылки возникновения таких режимов разнообразны. Это неукорененность и непоследовательность демократии, атомизация общества в результате быстрого разрушения доиндустриальных социальных структур и институтов, неспособность правящих элит решать проблемы модернизации с по мощью механизмов права и свободного рынка, традиции сакрализации власти, великодержавности и др. В каждом случае роль и место этих факторов, их сочетание различны. Но их успешное (системное) использование тоталитарными силами возможно только в чрезвычайных обстоятельствах, близких к национальной катастрофе. Таковыми стали в начале века первая мировая война, а затем жестокий мировой экономический кризис конца 20-х годов, которые наглядно показали несовершенство существовавших порядков. Именно страны, наиболее сильно затронутые историческими катаклизмами, оказались в конце концов во власти тоталитаристов.

Вообще, тоталитаризм в любом его проявлении — это проблема изначально международная. И не только потому, что тоталитарные режимы по самой своей природе агрессивны. Тоталитарные порядки в Германии и Японии были ликвидированы в результате разгрома этих стран во второй мировой войне и последующей их оккупации, в других случаях тоталитарные режимы терпели крах под напором массового движения в комбинации с действиями "изменившей" этому режиму части правящей элиты, которая осознавала внутреннее его разложение, неспособность конкуренции с постиндустриальным миром. Иногда (например, во Вьетнаме) номен­клатура сама может пойти на преобразование тоталитарного режима в авторитар­ный, даже при отсутствии мощного давления "снизу". До некоторой степени именно так в СССР возникло очень сложное и противоречивое явление хрущевской "отте­пели" ("десталинизация" не помешала властям потопить в крови восстания заклю­ченных в ГУЛАГе, а позднее — мирные выступления рабочих в Новочеркасске).

Но практически всегда в крушении "устоявшихся" (т.е. переживших стадию стабилизации) тоталитарных режимов огромную, фактически решающую роль иг­рал международный фактор — воздействие западных демократий — воздействие прямое, силовое и еще больше — косвенное, своим примером. Не вызывает сомне­ний, что крах партии - государства — КПСС — также был вызван в огромной степени "ударом" Запада — поражением в холодной войне, прежде всего технологиче­ским. Неэффективность советской плановой экономики, вытекавшая отсюда неудов­летворительность качества жизни в СССР стали очевидными только на фоне постин­дустриальных достижений западных демократий. Вообще, пример извне осознается всеми тоталитарными режимами как главная опасность. Скорее,  отсюда (а не из "великой идеи" как таковой) вытекают их агрессивность и мессианство, порой тра­гикомическое ("идеи чучхе"), политика "осажденной крепости",  "военного лагеря".

Возможно и неизбежно ли вообще свержение тоталитарного режима без решающего воздействия извне? История XX в. не зафиксировала ни одного случая ликвидации такого режима под воздействием "чисто" внутренних факторов. Вряд ли такое произойдёт в будущем. Так что ответ может быть только гипотетическим. Но про­блема крайне интересна с общефилософской точки зрения. Авторы знаменитых романов - антиутопий, давшие средствами искусства анализ тоталитаризма, — Дж. Хаксли ("Прекрасный новый мир"), Е.Замятин ("Мы") и особенно Дж. Оруэлл ("1984") — предлагают в целом отрицательный ответ: из тоталитаризма общество не способно выбираться самостоятельно, он может существовать неограниченно дол­го, становясь всё более бесчеловечным и необратимо деформируя саму людскую природу, в т.ч. путём прямого изменения её биологических характеристик. Так что будущее человечества в случае установления на Земле всемирной тоталитарной диктатуры рисовалось этими и другими мыслителями мрачными красками.

На мой взгляд, даже при такой диктатуре ситуация оставалась бы небезнадёжной. Во-первых, неустранимы противоречия и самая острая борьба между различными группами правящей бюрократии — "территориальными" и "отраслевыми", "идео­логами" и "хозяйственниками" и т.п. В ходе этой конфронтации возможен вариант апелляции к "низам" и, соответственно, последующей  "детоталитаризации" режи­ма. Дополнительные противоречия в стан бюрократии вносит то обстоятельство, что части её (хотя и не очень большой) приходится выполнять действительно общепо­лезные функции (например, в области экологии). Во-вторых, в условиях тоталитар­ного контроля за информацией роль мощного идейного оружия против правящей верхушки может сыграть сама "великая идея", если можно доказать, что её "извра­тили". Но свобода толкования "великой идеи" неизбежно приводит к возможности ее преодоления. В-третьих, человеческая личность способна самовосстанавливать­ся, и вообще человеческую природу не так легко извратить, а чувство самосохране­ния — подавить. Однако, очевидно, что все эти варианты не являются обязательными.

 

Из вышеизложенного можно сделать ряд общих выводов:

а)      Проблема тоталитаризма — это, по сути, глобальная проблема. Любой тоталитарный режим, даже в небольшой и далёкой стране, в наш атомный век представляет собой серьёзную угрозу всему человечеству.

б)   Поэтому на смену принципу невмешательства во внутренние дела других государств должны придти – применительно ко всем странам мира без исключения — принципы приоритета прав человека и законности международного вмешательства в случаях массовых и систематических нарушений этих прав.

в)      Устранение угрозы тоталитаризма — это в значительной мере проблема ликвидации огромного разрыва в уровнях социально - экономического развития в мире, предоставления отсталым странам и регионам возможностей подтягивания до уровня передовых, предупреждения войн, экологических катастроф. В этих целях необходимо максимальное объединение усилий всего человечества.

г)      Международное сообщество должно официально признать опасность для дела мира распространения любых тоталитарных доктрин, т.е. доктрин, отрицающих самоценность личности, объявляющих приоритет любых общественных групп, которые выделяются по "анкетным" признакам (принадлежность к нации, расе, классу, религии и т.д.), отвергающих политический плюрализм, нетерпимых к инакомыслию.

д)      Если всякое государство несёт зло, то Абсолютное Государство порождает абсолютное зло. Поэтому необходимо сводить государство к допустимому минимуму. Государственное регулирование, столь необходимое для модернизации, не должно вести наше посттоталитарное общество к новым формам его огосударствления. Жёсткий контроль за государственным аппаратом может обеспечить только гражданское обще­ство. Его формирование — основная гарантия от тоталитарного перерождения.

Самый главный вывод: путь к тоталитаризму и пути к свободе заложены в нашей психической природе. То, куда мы идём, есть результат прежде всего нашего личного нравственного выбора.

2       ОСОБЕННОСТИ ТРАНСФОРМАЦИИ ФОРМ ГОСУДАРСТВЕННОГО  ПРАВЛЕНИЯ

2.1  ИНСТИТУТ ПРЕЗИДЕНТСТВА В СОВРЕМЕННОМ ГОСУДАРСТВЕ КАК ИНДИКАТОР ПРОЦЕССА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

Изучение возникновения и развития института главы государства (президента) даёт возможность вникнуть в суть изменений, происходящих сегодня во многих государствах, выделить особенности оформившихся в них политических режимов, а также в целом осмыслить процесс политических трансформаций, непрерывно продолжающийся  и сегодня.

 Ещё раз отметим, что в современной теории государства и права республики традиционно подразделяются на три типа: 1) парламентские, где исполнитель­ная власть принадлежит правительству, формируемому парламентским боль­шинством и подотчетным парламенту, а полномочия главы государства невелики; 2) президентские, где исполнительную власть возглавляет президент, которому подотчетно правительство, и  3) президентско - парламентские, или полупрезидентские, где правительство формируется парламентским большин­ством, но при этом несет ответственность и перед президентом, Обладающим рядом исполнительных полномочий. Это весьма распространенная, но край­не схематичная и грубая классификация, затемняющая разнообразие моделей государственного устройства.

Одно из самых известных определений президентских режимов было сфор­мулировано М.Шугартом и Дж.Кэри. Согласно ему, президентская система предполагает:

Всенародное избрание носителя верховной исполнительной власти (вне зависимости от того, является ли таковой единоличным или коллегиальным);

Сроки полномочий носителя верховной исполнительной власти и зако­нодательного органа фиксированы и не зависят от доверия сторон друг к другу (т.е. президент не может распустить парламент, а парламент — низложить президента, и отсутствует механизм досрочных выборов);

Выборная исполнительная власть назначает правительство и определяет его состав[22].

Помимо "чисто" президентского, Шугарт и Кэри описывают премьер - президентский режим (впервые подобные режимы были выделены и изучены М.Дюверже, который характеризовал их как "полупрезидентские"[23]), который подразумевает наличие и премьер-министра, как при парламентской системе, и всенародно избранного президента. Отличи­тельные признаки премьер - президентской системы:

Президент избирается всенародно;

Президент наделен существенными полномочиями;

Наряду с президентом имеются премьер-министр и кабинет, которые ответственны перед законодательным собранием.

Под "существенными полномочиями" понимаются не только законода­тельные прерогативы, скажем, возможность вынести законопроект на рефе­рендум или оспорить его в судебном порядке, но и право роспуска парламента. Черта, при пересечении которой режим перестаёт быть премьер - президентским, по Шугарту и Кэри, — предоставление президенту права единолично решать вопрос о смещении министров.  Наряду с парламентскими, президентскими и премьер - президентскими режимами как идеаль­ными типами, Шугарт и Кэри выделяют президентско - парламентские системы, когда полномо­чия по формированию кабинета закреплены как за президентом, так и за парламентом, и ассамблейно-независимые системы, где исполнительная власть назначается парламентом, но не может быть им смещена[24].

Попытки классифицировать республиканские режимы предпринимались и отечественными авторами. Например, Н.А.Сахаров подразделяет республики на президентские, полупрезидентские и парламентские. Однако выделенные им признаки режимов каждого типа имеют не жесткий, а вероятностный ха­рактер. Так, приводя в качестве образца президентской республики США, ав­тор тут же указывает, что латиноамериканская и ещё в  большей степени аф­роазиатская модели президентства совершенно иные. Отличие полупрезидентской системы от парламентской он видит в том, что в одном случае президент разделяет исполнительную власть с главой правительства, а в другом испол­нительная власть принадлежит правительству, ответственному только перед парламентом, но при этом относит ряд стран, где по конституции действует система второго типа, к полупрезидентским (Чехию, Болгарию, Италию, Лит­ву, Эстонию и др.)[25]. В результате предлагаемая Сахаровым типологизация режимов есть не более чем его собственная экспертная оценка.

Таким образом, приходится заключить, что типологизации с исчерпываю­щим перечнем признаков, которые бы позволяли безошибочно классифициро­вать систему органов государственной власти каждой конкретной страны, пока не создано. Разумеется, как справедливо отмечали Шугарт и Кэри, никакая классификация не в состоянии зафиксировать все многообразие способов раз­деления властей и объемов президентских полномочий[26]. Но этого и не требуется. Достаточно обозначить существенные характери­стики, определить границы обобщений и установить жесткие критерии, позво­ляющие судить о принадлежности государства к некоему определенному типу.

Основанием для выделения последних должна служить их принципиальная значимость для политической системы, т.е. модификация любого из критери­ев должна вести к образованию иной политической системы. Главное внима­ние при выборе критериев следует уделять их влиянию на партийную систе­му, поскольку, как обнаружил М.Дюверже, она отражает важ­нейшие особенности политического режима[27]. Очевидно, что подобными критериями в первую очередь будут выступать "системные" принципы — специфика избирательной системы и порядок формирования органов власти. Что же касается такого показателя, как распределение функций между органами власти в собственно законотвор­ческом процессе, то он не является ключевым с точки зрения формирования основных характеристик политической системы.

На мой взгляд, при классификации систем с институтом президентства следует исходить из семи перечисленных ниже критериев. При этом нужно учитывать, что типологизация по данным критериям имеет смысл только в ус­ловиях конкурентной политической среды. Если в стране существует монопо­лия на власть, то конституционное разграничение полномочий оказывается формальным и не играет той роли, которая ему отводится в демократических обществах.             

1. Состав избирательного корпуса. Всенародное избрание ставит президента в совершенно иное положение, нежели избрание парламентом, поэтому данный критерий считают важнейшим все исследователи института президентства. Как отмечает известный юрист Д.Л.Златопольский, при выборах "всем избирательным корпусом страны Парламент и Президент формально обретают одинаковый статус: в результате этого, естественно, вопрос об ответственности Президента перед Парламентом, как правило, даже не возникает"[28]. При прочих равных президент, избранный непосредственно населением, будет гораздо независимее президента, избранного парламентом.

2. Способ избрания (для президентов, избираемых населением). Выборы президента по определению являются мажоритарными. Мажоритарная избирательная система и, следовательно, президентская республика стимулируют возникновение партий, ориентированных на привлечение голо­сов всех слоев населения, что создает благоприятные условия для политического центризма и стремления к максимальному общественному согласию.

Формула, по которой устанавливается победитель, оказывает серьезное влияние на характер партийной системы. Общепризнанно, что мажоритарная система в один тур способствует установлению двухпартийности, пропорциональная система, наоборот, — многопартийности, а мажоритарная в два тур — объединению партий в коалиции. При системе относительного большинства для достижения успеха необходимо заранее определить единого кандидата для максимально широкого спектра сил. В США это достигается с помощью института "праймериз", в других странах действую иные механизмы взаимных консультаций. При системе абсолютного большинства партии, как правило, в первом туре выступают поодиночке, а во втором поддерживают согласованного кандидата, формируя различные конфигурации двухполюсных коалиций.

3. Совмещение/разделение постов главы государства и главы правительства. Важность этого критерия не вызывает сомнений, так как от способа формирования правительства во многом зависит организация власти в стране. Президент, лично возглавляющий правительство, непосредственно несет ответственность за деятельность всей исполнительной власти. При наличии же самостоятельного поста главы правительства президент оказывается несколько в стороне от кабинета и, таким образом, не может прямо отвечать за его работу. Соответственно, по-разному стоятся взаимоотношения президента и парламента, президента и правительства, парламента и правительства. Иначе говоря, расхождения по этому критерию свидетельствуют о существенных различиях в системе власти.

4. Механизм формирования правительства. Важно не только наличие самостоятельного поста главы кабинета, но и механизм формирования правительства, прежде всего распределение полномочий, касающихся назначения и смещения его членов. Очевидно, что данный фактор имеет решающее значение с точки зрения иерархического подчинения правительства президенту или парламенту. Чем важнее роль президента при назначении и увольнении министров, тем в большей степени он контролирует правительство. Существенно также, насколько самостоятелен президент при выборе кандидата в премьер-министры, может ли он по своей воле отправить в отставку правительство. Если при прочих равных в одной стране президент наделен таким правом, а в другой нет, то речь идет о разных типах президентского режима, так как президент обладает там неодинаковым политическим влиянием, и его взаимоотношения с правительством стоятся на совершенно разной основе.

5. Наличие/отсутствие у президента права распустить парламент. Значимость данного критерия определяется тем, что наделение президента такими полномочиями во многом уравновешивает влияние парламента на формирование правительства, прежде всего его право на вотум недоверия. Кроме того, если президент  уполномочен распускать законодательное собрание, он может понуждать премьер-министра к компромиссам с партнёрами по коалиции, прибегая к угрозе досрочных выборов.

6. Наличие/отсутствие ограничений на переизбрание. Включение данного критерия обусловлено тем, что предоставление президенту права баллотироваться на новый срок усиливает его властные возможности и меняет отношение к лицу, занимающему президентское кресло. При этом следует отметить, что какого-либо влияния на особенности политической системы продолжительности президентского мандата не было обнаружено, и никто из  исследова­телей никогда не использовал этот показатель при типологизации  президент­ских режимов (в большинстве стран президент избирается на 4-5 лет, и подобное различие явно не сущест­венно).

7. Порядок замещения поста президента (наличие/отсутствие института досрочных выборов). Порядок замещения поста президента в случае вакансии оказывает серьезное воздействие на партийную, и шире — на всю политичес­кую систему. В странах, где не предусмотрены досрочные выборы и при не­возможности исполнения избранным президентом своих обязанностей его полномочия переходят к следующему по рангу должностному лицу, партии в состоянии планировать свою деятельность на длительный срок. Более того, им незачем иметь постоянный актив, который требуется главным образом в пе­риод выборов. Именно благодаря этому обстоятельству и возможно существо­вание партий — "избирательных машин" без фиксированного членства.

Режимы с досрочными выборами менее стабильны. Поскольку выборы мо­гут быть назначены практически в любой момент, партиям следует находить­ся в постоянной "боеготовности". Соответственно, их актив должен быть все­гда мобилизован, и, чтобы этого добиться, партии иногда сознательно прово­цируют политическую нестабильность и расшатывают государственные инсти­туты. Кроме того, продолжительность досрочной избирательной кампании ча­сто бывает крайне мала, что затрудняет создание коалиций.

В соответствии с представленными критериями можно выделить следующие основные, реально существующие типы систем с институтом президентства[29]:

Североамериканский тип. США — исторически первая президентская рес­публика (создана в 1787 г.). Впоследствии опыт США был использован при составлении конституций стран Латинской Америки, большинства стран Аф­рики и многих иных.

Президент США избирается населением (формально — через систему выбор­щиков) по однотуровой системе относительного большинства. Он является гла­вой не только государства, но и правительства, назначает членов правительства при условии утверждения их в Конгрессе, не имеет права распускать высший за­конодательный орган, который, в свою очередь, не вправе выразить недоверие правительству; не может быть избран более двух сроков подряд. Механизм до­срочных выборов отсутствует, четко оговорен порядок замещения вакансий.

Латиноамериканский тип. Формально латиноамериканская модель, подоб­но североамериканской, основана на разделении властей, однако система "сдержек и противовесов" здесь развита слабее, а законодательная и судебная ветви власти по объему прав заметно уступают исполнительной. Хотя в по­следние десятилетия этот дисбаланс полномочий постепенно сглаживается, ряд исследователей определяют, латиноамериканские режимы как "чистый президенциализм", "легальную диктатуру" и т.д.[30] К данному типу относятся все страны Латинской Америки, кроме Суринама и Перу.

В странах латиноамериканского типа президенты избираются непосредст­венно населением по мажоритарной системе абсолютного большинства. (В Боливии, если никто из претендентов не набрал в первом туре свыше половины голосов, его выбирает парламент из числа лидирующих  кандидатов. Ранее та­кая же система действовала в Чили.) Они возглавляют  правительства,  но иногда имеют подотчетного себе номинального руководителя кабинета (в Аргентине — министр-координатор); назначают членов правительства без согласия парламента и наделены обширными полномочиями в случае чрезвычайных ситуаций; лишены права распускать высший законодательный орган, который, в свою очередь, не вправе выразить недоверие правительству. В большинстве стран региона запрещено переизбрание главы государства на следующий срок и в качестве президента, и в качестве вице-президента, причем иногда этот запрет распространяется и на родственников действующего президента (В Аргентине и Бразилии повторное избрание президента разрешено).

Конституции латиноамериканских стран не предусматривают досрочных президентских выборов. Если пост президента оказался вакантным, функции президента исполняет вице-президент, а при отсутствии такового — глава за­конодательного органа либо избранный парламентом временный президент. Вместе с тем отсутствие поста вице-президента является скорее исключением, более того, в ряде стран — например, в Панаме, Гондурасе, Коста-Рике и Пе­ру, — предусмотрено даже несколько вице-президентов.

Французский тип. Классический для полупрезидентских (или президентско — парламентских) республик строй был установлен во Франции Конститу­цией 1958 г. Аналогичные режимы действуют также в Алжире, Шри-Ланке и некоторых других странах.

В государствах французского типа президент избирается населением по ма­жоритарной системе абсолютного большинства и является только главой го­сударства. Правительство подотчетно и парламенту, и президенту; по итогам парламентских выборов президент назначает премьер-министра и по пред­ставлению последнего — остальных членов правительства. Президент наделен обширными полномочиями во всех сферах государственной жизни; он имеет право распускать нижнюю палату парламента и назначать новые выборы, а также переизбираться на свой пост неограниченное число раз. Предусмотрен институт досрочных президентских выборов, в преддверии которых функции президента временно исполняет председатель Сената.

Российский тип. Институт президентства был введен в России в 1991 г., полномочия президента регламентированы Конституцией 1993 г. В соответст­вии с ней президент РФ избирается непосредственно населением по двухту­ровой мажоритарной системе. Он назначает (с согласия нижней палаты пар­ламента) председателя правительства, а также — уже самостоятельно — всех остальных министров и может в любой момент отправить правительство в от­ставку. При определенных обстоятельствах президент вправе распустить Госу­дарственную Думу (Дума не может быть распущена в период действия чрезвычайного положения, при проведении процедуры импичмента против президента и в течение первого года своих полномочий. Ст.ст. 111 и 117 Конституции РФ[31]). Вместе с тем, один чело­век не может быть избран президентом более двух раз подряд, а в случае ва­кансии назначаются досрочные выборы.

Как и в государствах французского типа, президент РФ является главой го­сударства, но не главой правительства. Однако во Франции правительство формируется парламентским большинством, что уравновешивает право пре­зидента на роспуск Национального Собрания. В России же парламент лишь утверждает кандидатуру премьер-министра, так что право президента на рос­пуск Государственной Думы ничем не уравновешено. Полномочия президен­та России превышают и полномочия президента США, ибо, как уже говори­лось, последний ни при каких условиях не может распустить Конгресс, а тот, со своей стороны, утверждает все персональные назначения в правительстве.

Президентские системы российского типа действуют в Казахстане, Киргизии, Белоруссии, Узбекистане, Таджикистане, Азербайджане и Армении.

Парламентский тип. Парламентские республики можно разбить на две группы: условно мягкого типа, при котором президента избирает население, и условно жёсткого, при котором его  избирает парламент. К первой группе относятся Ирландия, Австрия, Германия, Сингапур, ко второй — Швейцария, Греция, Израиль, Молдова, Индия и ряд других.

Для парламентских республик характерны: избрание президента парламентом  (в «мягких» парламентарных республиках – населением по мажоритарной системе абсолютного большинства); формирование правительства парламентским большинством и ответственность правительства перед законодательным собранием, отсутствие у президента права исполнительных полномочий и реального права на роспуск парламента, отсутствие ограничений на переизбрание на пост президента и наличие института досрочных президентских выборов.

Можно выделить еще несколько особых форм, отличающихся от вышепе­речисленных по некоторым показателям[32].

Перуанский тип занимает промежуточное положение между латиноамери­канским и французским вариантами и близок к российскому. Президент Пе­ру вправе распустить парламент, при этом в стране имеется самостоятельный глава правительства. Подобно президентам России и стран Латинской Амери­ки, президент Перу самостоятельно назначает членов правительства, но в от­личие от России и Франции при замещении вакантного поста президента не проводятся досрочные выборы: полномочия главы государства автоматически переходят к вице-президенту.

Украинский тип правомерно рассматривать в качестве переходного между французским и российским. Он во многом напоминает российский, однако на Украине возможности президента прибегнуть к роспуску парламента значи­тельно уже, нежели в России. Кроме того, хотя президент Украины лично на­значает большинство чиновников, ряд назначений ему надо согласовывать с Верховной Радой или главой правительства.

Кипрский тип повторяет североамериканскую модель за исключением трех позиций: на Кипре президентские выборы проводятся по двухтуровой систе­ме, нет поста вице-президента и существует институт досрочных выборов. По­хожая система действует на Мальдивских и Сейшельских островах, в Грузии.

Южноафриканский тип тоже похож на североамериканский, однако в от­личие от США президент ЮАР избирается парламентом, и имеется институт досрочных выборов. Аналогичная модель, но без института досрочных выбо­ров, используется в Индонезии и Суринаме.

Пакистано-турецкий тип сходен с французским, но в странах с подобной системой президент избирается парламентом и не может претендовать на пе­реизбрание.

Ливанский тип в чем-то напоминает турецкий, но при этом обладает выра­женной спецификой. В Ливане высшие государственные посты закреплены за представителями разных конфессий. Президент избирается парламентом, но обязательно из христиан-маронитов, премьер-министр — из мусульман-сун­нитов, председатель парламента из шиитов, а его заместитель и заместитель премьер-министра должны быть православными. Разграничение власти носит мягкий характер, и все базовые права осуществляются сообща.

Углубляясь в детализацию, можно выделить еще несколько разновидностей смешанных систем, например индонезийскую, суринамскую, португало - финскую. Следует также учитывать, что в ряде стран третьего мира существуют яв­но временные формы, которые, скорее всего, постепенно приблизятся к одному из обозначенных типов.

2.2  СООТНОШЕНИЕ ФОРМ ПРАВЛЕНИЯ

И ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЖИМОВ

Форма правления отвечает на вопрос «кто правит?», политический режим — «как правит?». Подобный подход позволяет разграничить первое и второе, так как часто их смешивают (например, тоталитаризм часто называют формой правления), что делает анализ конкретной политической жизни какого-либо общества ошибочным и дезориентирует властные структуры и рядовых граждан. Ещё раз назовём формы правления, известные с античных времен: монархия, аристократия, демократия, тирания (или похожие на неё деспотия и диктатура), олигархия, а также отсутствие всякой формы правления, т. е. анархия, при которой на вопрос «кто правит?» следует, очевидно, ответ: «никто» или «все правят», что в данном случае одно и то же. Эти формы правления, известные с Платона, более научны, чем современные понятия «парламентская республика», «президентская республика», которые, скорее, не раскрывают, а маскируют политическую суть форм правления, что делается очень часто в угоду власть предержащим.

Понятие «политический режим» отражает степень и качество контроля,  осуществляемого  важнейшими  субъектами  политики в политической жизни вообще и в политическом управлении в частности. Как отмечает С. Хантингтон: «В политическом плане стороны главным образом отличаются не формами управления, а степенью управляемости». Это понятие очень многозначно: военный режим, расистский режим, коммунистический режим и т. д.[33]

В реальной жизни формы правления в чистом виде встречаются крайне редко, чаще мы наблюдаем смешение одних с другими. Например, И.Н.Зернов писал: «В числе многих парадоксов русской жизни один из самых замечательных тот, что политически Россия была абсолютной монархией, а в общественной жизни в ней была бытовая демократия, более свободная, чем в Западной Европе»[34]. Точно также обстоит дело и с политическими режимами: они никогда не встречаются по отдельности, но всегда в комбинации с другими.  Даже при подавляющем доминировании какого-либо одного режима правления всегда остаются в общественной жизни островки, где люди живут по законам двух других режимов правления. В самых демократических странах существуют структуры, которые построены на принципах тоталита­ризма (например, армия, монастыри, тюрьмы, которые социологами так и называются: «организации тотального типа»). И, наоборот, при общем тоталитарном режиме сохраняются ареалы демократии и авторитаризма или при господстве авторитаризма, как, скажем, в царской России, существовали ниши демократии (например, сельская община в деревне). Необходимо учитывать тот факт, что далеко не всегда официальное название формы правления и режима правления соответствует тому, что есть на самом деле: политический строй современной Великобритании называют конституционной монархией, хотя там нет конституции как отдельного свода основных законов государства и монархия сохранилась лишь как дань традиции, т. е. и монархии как формы правления там тоже нет.

   Ещё большую неразбериху вносит совпадение двух понятий: демократии как формы  правления и демократии как политического режима. Чтобы устранить  этот недостаток мы будем  демократию как политический режим именовать самоуправлением народа (или кратко — санар). В политической теории  со времён Платона и Аристотеля - известны два политических режима: авторитарный и демократический (санар), которые соответствуют управлению сверху и управлению снизу.

Управление сверху осуществлялось государством с большей или меньшей глубиной контроля за жизнeдеятeльностью граждан, а управление снизу — самими гражданами внутри своих сословий или поселений, и доля последнего была, как правило, гораздо большей, чем доля первого, так как в те времена государство не имело возможности охватить всё общество своим политическим управлением за исключением самых важных для него (государства) процессов и структур, законы, сбор налогов, армия, полиция, разведка, церковь, другого режима в прошлые века (кроме этих двух) невозможно было представить. Поэтому политическая жизнь  прошлого с точки зрения режима управления, представляла собой соотношение — в той или иной степени — авторитаризма и санара: где-то было больше первого, а где-то — второго. Но в XX в. появляются благодаря достижениям науки и техники широкие возможности контроля за обществом и даже манипулирование им со стороны государства, что ведет в  ряде стран  к  формированию  принципиально  нового  режима - тоталитаризма.

Тоталитаризм — жесткий политический режим, при  котором политическая власть стремится в максимально возможной степени контролировать и в целом управлять всей  общественной жизнью. Два понятия очень близки по смыслу  к тоталитаризму: монополизм и диктатура, которая определяется К. Каутским как государственная власть, исключающая всякую возможность оппозиции и ставящая обладателя этой власти (лицо, корпорацию, класс) выше законов государства[35].

Тоталитаризм позволяет совершенно исключить появление и существование любой оппозиции к правящим в этом обществе властям. Из этой связи между достижениями науки и  техники   и  тоталитаризмом   как  политическим   режимом вытекает серьёзная опасность: что же в этом смысле может принести XXI век? Некоторые тревожные признаки уже налицо: появление так называемого психотропного оружия,  генная инженерия и биологическое клонирование организмов, химическое или психологическое зомбирование отдельных индивидов и даже групп людей.

Первым, кто сформулировал признаки тоталитаризма, был русский мыслитель И. А. Ильин. Из девяти признаков тоталитаризма три составляют его суть и основу. Это монополия на собственность, на власть и на социализацию граждан (т.е. на освоение ими социального опыта и духовных ценностей). Для других - стремление воплотить в жизнь идеологическое мессианство — вместе с тремя первыми дают неполный тоталитаризм. Если к этим пяти признакам добавить неограниченное насилие и  террор по отношению к гражданам, культ личности вождя, антилиберализм и антидемократизм, материальную и духовную автаркию и самоизоляцию, то получим полный тоталитаризм.

Если исходить из такого подхода, то в СССР полный тоталитаризм существовал с начала 30-х гг. до 1956 г. (до хрущёвского доклада на съезде КПСС), а затем стал неполным, т.к. появилась теневая экономика (т.е. монополия на собственность дала первую трещину), а также именно тогда советские люди стали впервые регулярно слушать зарубежные радиоголоса (т.е. монополия властей на социализацию граждан тоже была нарушена). Позже (с конца 60-х и начала 70-х гг.) постепенно стали разрушаться четыре из первых пяти (кроме монополии на власть) признаков тоталитаризма (идея построения ком­мунизма была заменена идеей построения и совершенствования развитого социализма, а в отношении стран социалистического содружества проявлялась все большая идеологическая терпимость), который всё больше объективно трансформировался в авторитарный режим КПСС, бывшей своего рода аристократией в СССР. Если же говорить о периоде до  30-х гг., то необходимо сказать, что в годы гражданской войны была диктатура Советской власти, но не было никакого  тоталитаризма, не было его и в годы нэпа до конца 20-х гг.  (из-за многоукладной экономики)[36].

Общественному сознанию тоталитаризм всегда преподносится только в негативном свете, а это не совсем верно, так  как тоталитарные режимы в СССР и Германии формирова­лись объективно и были неизбежны, поскольку условия, в  которых оказались народы этих стран после окончания 1-ой  мировой войны, и недальновидная корыстная политика Англии, Франции и США (санитарный кордон вокруг СССР и  унизительный Версальский договор для Германии) способствовали этому. Если бы державы-победительницы оказали  Германии помощь вроде плана Маршалла, то, может быть, Гитлер и не пришел бы к власти в 1933 г. Тем  более никакой помощи Запад не собирался оказывать Со­ветской России, которую считал своим злейшим врагом. По­этому и в России, и в Германии остро встал вопрос о выживании этих государств в качестве самостоятельных и един­ственным средством спасения оказался тоталитаризм[37].

Проблема заключается в том, как отличить время, оправдывающее тоталитаризм, от времени, когда тоталитаризм превращается в тормоз общественного развития. Это объективный фактор. Другая проблема — в том, что элита, привыкшая к тоталитарным методам управления, не захочет от них  отказываться. Это субъективный фактор. Именно в эту ловушку попала политическая элита СССР времён Хрущёва и Брежнева, что в конечном итоге и привело её к поражению в 1991 г.

Разница между авторитаризмом и тоталитаризмом как двумя политическими режимами состоит лишь в степени контроля за обществом со стороны государства, поэтому и общеизвестно, что грань между ними подвижная. Авторитарному режиму трансформироваться в тоталитарный, чем демократическому, который противоположен тоталитаризму. Но легче всего тоталитаризм рождается из анархии, как это было в Германии, когда из анархии Веймарской республики родился гитлеровский фашизм. Одна из проблем заключается в том, что в представлении многих граждан и даже специалистов анархия выглядит как самоуправление народа, т.е. является демократическим режимом.

И на самом деле анархия есть самоуправление народа, но без всяких правил. Поэтому разница между ними такова: при анархии степень управляемости обществом постоянно и заметно снижается, а при санаре по правилам она растёт или остается на одном уровне. Анархия ведёт к стабильному снижению уровня жизни большей части населения, хотя кто-то очень быстро богатеет. Санар же по правилам, т. е. при демократической или другой форме правления, ведет к повышению уровня жизни (или сохранению достигнутого)  большинства граждан. На непонимании этой тонкости (отличия санара от анархии) рядовыми людьми и основывается большой обман, который осуществляют, очевидно, те, кто быстро богатеет.

Если тоталитаризм — это монополия почти во всем, то санар — это плюрализм почти во всем. Санар наиболее полно проявляется в структурах гражданского общества, т. е. существует непосредственная связь между демократическим  режимом правления и появлением в политической жизни феномена гражданского общества как результата зрелого  санара. Для появления гражданского общества необходимы  длительный исторический период развития санара и благоприятная для такого развития форма правления; демократия  или полития (по Аристотелю это сочетание демократии и олигархии). Народ же, внезапно оказавшийся в условиях демократического режима, но без демократии как формы правления, может воспринять эту демократию как анархию и  вместо улучшения своей жизни рискует ее ухудшить, что с очень большой долей вероятности может привести его через некоторое время к тоталитаризму.  Именно так и случилось в первой половине XX в. в СССР, Германии и Китае. Но в США, где сложились с самого возникновения этого государства сильные структуры санара, хотя и при господстве аграрной, а потом и промышленной олигархии, в период великой экономической депрессии этого сваливания в сторону анархии удалось избежать. Более того, с момента избрания президентом США Франклина Рузвельта  олигархия вынуждена была в целях сохранения своего господства уступить часть власти народу, которую, она, впрочем, после Второй мировой войны постепенно себе опять вернула. Что же касается режима правления в США, то в данный момент трудно говорить о том, что там самоуправление народа является доминирующим режимом (хотя оно и сохраняет ещё достаточно сильные позиции). Скорее всего, сегодня в США господствует авторитарный режим крупных собственников: финансовая, информационная и промышленная олигархия, которая и диктует свою волю во внутренней и внешней политике.

Сочетание формы правления и режима правления в развитии даёт неповторимую политическую историю конкретного  государства. Это можно изобразить графически, если по горизонтальной оси отмечать режимы правления, а по вертикальной — формы правления. Получившийся график можно назвать «графиком политической истории» (ГПИ)[38]. Формы правления, взятые у Платона, расположим в той последовательности, как они сменяют друг друга у Платона: монархия, тирания,  аристократия, олигархия, демократия и анархия как отсутствие  какой-либо формы правления вообще. Под аристократией в  современном мире надо понимать бюрократический слой, который управляет государством по закону и на  пользу самому государству и народу, в нём проживающему.  Если же эта бюрократия начинает «грести под себя», отодвинув в сторону или вообще позабыв интересы государства и  населения, то, очевидно, она превращается из аристократии  в олигархию. Политические режимы возьмём те, которые рассмотрели выше: авторитарный, самоуправление народа и  тоталитарный. Последовательность, в которой расположены  режимы правления, вытекает из хронологии их возникнове­ния в практике управления человеческими сообществами.  Совершенно очевидно, что авторитарный режим в политической жизни возникает прежде других, позднее, на более вы­сокой ступени развития появляется как реакция на автори­тарный режим самоуправление народа и, наверное, впервые это в Европе случилось в полисах Древней Греции, И, наконец, тоталитарный режим, который, как отмечалось выше, по­явился впервые в XX в. Преимущества ГПИ очевидны — это  формализованность, наглядность и возможность сравнивать графики разных государств. К примеру, составим ГПИ России XX в. (см. Приложение А)

Для периода между 1917 и 1921 гг. характерно состояние анархии (развал империи, усугубление кризиса временным правительством до катастрофы на фронте и в столице,  Октябрьская революция и трехлетняя гражданская война) и в то же время переход от авторитарного режима к вынужденному самоуправлению, что обусловлено бессилием или отсутствием централизованной власти; для временного отрезка начало — конец 20-х гг. характерно совпадение демократии и самоуправления народа, т. е. власть народа посредством самого народа (многоукладность в экономике, экономическая свобода, реальная власть Советов, политика партии большевиков в полном соответствии с интересами государства и нуждами   населения);   затем   формирование   тоталитарного режима  и формы правления,  представляющей собой соединение тиранической власти Сталина и аристократии (т.е. лучших людей), функции которой осуществляла ВКП(б); после смерти Сталина переход к авторитарному режиму партии, которая  продолжала играть роль аристократии, но постепенно скрыто трансформировалась в олигархию; и с 1991 по 2000 г.г. открытая фаза превращения  аристократии в олигархию, которая установила свой авторитарный режим. С приходом к власти В.В.Путина и т.н. "петербургской команды" мы наблюдаем обратный процесс.

Превращение аристократии в олигархию произошло в России в полном соответствии с порядком смены форм правления по Платону: аристократия, затем тимократия (когда стремление к наживе ещё осуждается в обществе, хотя она охватывает всё большее число бывших аристократов) и, наконец, олигархия, т. е. богатство и стремление к нему открыто признаётся высшей ценностью. Причём все пороки олигархии, отмеченные Платоном и Аристотелем, присутствуют в нынешней российской,   олигархии / аристократии: должности в государстве получают не по способностям, а по богатству,  государство    раскалывается на две враждебные части (бедняков и богачей), что ведёт его  к ослаблению, государство не   способно эффективно вести войну, смешиваются функции граждан, происходит падение нравов молодежи, резко возрастает уровень преступности, богачи  создают такие условия, при которых бедные не имеют равных с ними прав, так как это защищает богатство первых  от покушений вторых.

Теперь рассмотрим ГПИ Китая, Германии, США и Японии (см. Приложения Б и В).

Какие выводы напрашиваются из сравнения ГПИ данных государств?

1. Чем стабильнее внутриполитическая жизнь, тем короче и меньше их ГПИ. Это видно из сопоставления ГПИ России, Китая и Германии, с одной стороны, и ГПИ США и Японии с другой стороны. Крайним случаем в этом смысле будет пример Поднебесной китайской империи, где 2 тысячи лет не менялись форма и режим правления, и ГПИ Китая эти две  тысячи лет представлял собой просто точку на пересечении монархии и авторитаризма.

2.  Разбросанность ГПИ,  длинные отрезки свидетельствуют о крайней  нестабильности   внутриполитической  жизни, особенно наличие петель, когда ГПИ пересекает сам себя. В ГПИ Германии есть длинные отрезки, но нет петель; в ГПИ России наличествует одна петля, а в ГПИ Китая — целых две.  И кто станет спорить, что из пяти данных держав  Китай в XX в. самую бурную политическую историю, заполненную революцией в начале века, затяжной гражданской  войной, шедшей одновременно с войной против японской  интервенции, второй революцией 1949 г., культом личности Мао Цзэдуна, «великим скачком» 50-х гг., «культурной рево­люцией» 60—70-х гг., междоусобицей после смерти Мао и очень быстрым развитием под руководством Дэн Сяопина,  начиная с 1978 г.

3.  Сами по себе любая из форм правления или режим правления ни хороши, ни плохи, так как важно их сочетание друг с другом. Поэтому смена одной формы правления на  другую (что давно уже замечено) не несет автоматически  народу счастья или беды. Например, очевидно, что наилуч­шим будет сочетание демократии и санара, а наихудшим — анархии и санара (т. е. самоуправление без всяких правил). Все другие сочетания санара с формами правления (самоуправление  по определенным  правилам)  предпочтительнее, чем сочетания других режимов правления  с какими-либо формами правления. Говоря другими словами, где самоуправление народа играет в политической жизни государства заметную роль,  там  качество  принимаемых политических решений выше и вероятность политических ошибок меньше.

4.  Есть сочетания форм и режимов, которые невозможны для политической истории и, стало быть, недоступны для ГПИ. Например, невозможно сочетание анархии с авторитаризмом или с тоталитаризмом, также невозможна комбинация демок­ратии с тоталитаризмом, очень сомнительно, что возможно существование тирании с санаром. И других запретных точек, пожалуй, нет.

3  ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

3.1      МИРОВАЯ ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

Федерализм как явление между­народного значения возник с факти­ческим обретением независимости крупнейшими английскими колония­ми — в XVIII —XIX веках. До этого едва ли не единственным примером государственного образования феде­ративного типа являлась Швейцария, где данная форма государственного устройства была создана на базе кон­федерации и обусловлена действием целого ряда исключительных факто­ров, приведших к возникновению уни­кальной для Европы полиэтнической общности. Примечательно, что офици­альное название этого государства до сих пор звучит как Швейцарская Кон­федерация, хотя по существу оно ста­ло федерацией еще в начале XIX века, когда впервые в этой стране были созданы общегосударственные органы управления.

За пределами Европы создание федераций происходило путем добро­вольной консолидации бывших коло­ний с преимущественно однородным этническим составом, что имело место, в частности, в США, Канаде и Австра­лии. При этом было вполне естествен­ным и объяснимым нежелание этих колоний при образовании новых го­сударств лишиться существенной час­ти прав, полученных в ходе борьбы за независимость. Поэтому федеративная форма государственного устройства явилась для них практически един­ственно возможным способом объ­единения. В рамках федераций была в целом сохранена сложившаяся к тому времени законодательная систе­ма штатов и провинций и учтены исторические особенности территори­ального управления. Федеративная форма правления была принята ещё и потому, что колонии не могли позво­лить себе такую роскошь, как объеди­нительные войны в целях создания цен­трализованных унитарных государств. С другой стороны, в таких войнах про­сто не было необходимости ввиду силь­ных центростремительных тенденций, возникших в период противостояния метрополиям.

Как бы то ни было, образование федераций в Северной Америке и Ав­стралии носило ярко выраженный объединительный характер и явилось наиболее адекватным способом реали­зации сложившихся предпосылок к слиянию бывших колоний на обшир­ных пространствах. Следует учиты­вать также, что такие страны, как Ав­стралия и Канада, в развитии своей государственности прошли стадию доминиона, то есть формального при­знания британской королевской влас­ти, и поэтому их федерализм в опре­деленной степени можно рассматривать как составную часть наследия метро­полии.

То же самое относится к Индии, Нигерии, Малайзии и некоторым дру­гим бывшим британским владениям, а также отчасти и к отдельным колони­ям Испании и Португалии в Латин­ской Америке. Разумеется, фактор ко­лониального прошлого ни в коей мере нельзя считать основополагающим, од­нако он, несомненно, сыграл некото­рую роль в выборе этими странами формы государственного устройства.

В Европе в конце XIX века обра­зование федераций также было обус­ловлено объединительными процесса­ми. Наиболее яркий пример — Герма­ния, где введение данной формы прав­ления явилось своего рода компромис­сом между бывшими самостоятельны­ми государствами и вновь созданны­ми органами центральной власти. При этом уровень централизации властных полномочий в этой стране изначально был очень высок, что способствовало быстрому установлению монархии и существенному ограничению свобод земель и «вольных» городов.

Большинство существующих ныне федераций было сформировано в пе­риод после окончания Второй миро­вой войны и до завершения распада мировой колониальной системы. В Европе в число воссозданных феде­ративных государств, которые в 30 — 40-е годы фактически представляли со­бой унитарные образования, вошли Фе­деративная Республика Германия и Ав­стрия. Новое государственное устрой­ство указанных стран в существенной мере можно рассматривать как устрой­ство, принятое под давлением держав-победительниц. Согласно новой кон­ституции ФРГ, каждая из входивших в ее состав земель признавалась само­стоятельным государством. Статья 30 Основного Закона Германии, в част­ности, гласит, что «осуществление го­сударственных полномочий и решение государственных задач являются де­лом земель, поскольку настоящий За­кон не устанавливает и не допускает другого регулирования»[39]. Не измени­ло данного положения и объединение Германии в 1990 году. Территориаль­ная организация бывшей ГДР, вклю­чавшая восемнадцать округов, была преобразована в пять новых земель, которые были объединены принципом новых федеративных земель. Грани­цы новых административно - территориальных единиц соответствуют старым, исторически сложившимся до 1945 года.

В последнее время в Европе на­блюдается новый всплеск федерализ­ма, вызванный повышением экономи­ческой и политической самостоятель­ности регионов в большинстве стран континента, и в особенности в рамках Европейского Союза. Стремление к преобразованию унитарных государств в федеративные затронуло крупней­шие европейские центры и сегодня уже повсеместно воспринимается как объективный процесс.

В Италии, например, недавно была поставлена задача создания «админи­стративного» федерализма, в резуль­тате чего предполагается осуществить дальнейшую децентрализацию государ­ственного управления. Этот процесс должен затронуть как территориаль­ную организацию государственной ад­министрации, так и бюджетные отно­шения между Центром и регионами. Цель данной административной рефор­мы заключается в том, чтобы приме­нить принципы частного сектора к ра­боте государственных служб и тем самым повысить их эффективность. Принятый в связи с этим рамочный закон передает региональным и мест­ным органам власти ряд полномочий, находившихся ранее в ведении государства. К числу последних относят­ся, в частности, услуги в сфере обра­зования и здравоохранения, предостав­ление финансовых стимулов для раз­вития промышленного производства, городское строительство, вопросы зем­лепользования, общественные работы, защита окружающей среды и другие. Указанные преобразования можно рас­сматривать в качестве важного шага по трансформации унитарной системы государственного управления в феде­ративную.

В Соединенном Королевстве (ко­торое у нас сплошь и рядом ошибоч­но именуют Великобританией) нарас­тание центробежных тенденций про­является в попытках создания соб­ственных законодательных органов власти в исторических областях, в пер­вую очередь в Шотландии. Это ново­введение также будет, по существу, означать образование нового европей­ского федеративного государства с символической монархической властью, что, судя по всему, не только не устра­нит сепаратистских тенденций, но мо­жет еще более усилить их. Кроме того, отмена прямого правления Центра в Северной Ирландии может дать до­полнительный импульс к дальнейше­му усилению федералистских веяний и в недалекой перспективе — к пере­смотру конституции страны.

В Бельгии поправка к конституции от 1993 года окончательно зафиксиро­вала новое государственно-правовое ус­тройство страны: «Бельгия является фе­деративным государством, состоящим из сообществ и регионов». При этом была создана весьма сложная многоуровне­вая система управления: в состав Бель­гии вошли три сообщества (француз­ское, фламандское и германоязычное), три региона (Валлония, Фландрия и Брюссель) и четыре лингвистических региона (франкоязычный, голландско (фламандско) язычный, немецкоязыч­ный и двуязычный столичный регион в Брюсселе). Более того, многие предста­вители общественных кругов этой стра­ны (особенно во Фландрии) настаива­ют на дальнейшем преобразовании го­сударства в конфедерацию, что означа­ет весьма вероятное появление в ближайшем будущем на карте Европы но­вых независимых государств.

Этот вывод сделан мной не слу­чайно, так как в Европе и в мире в целом наряду с созданием новых фе­дераций идет процесс дробления уже существующих. Свершившимися фак­тами стали распад Югославии и раз­деление Чехословакии, прекратил свое существование Советский Союз, со­храняется высокая вероятность вы­хода из состава Канадской федера­ции провинции Квебек, что, по суще­ству, приведет к исчезновению этого государства в качестве экономиче­ского и политического фактора гло­бального значения.

Усиление федералистских тенденций представляет собой проявление более обширного процесса — регионализации, которая заключается в по­вышении экономической, политической и правовой самостоятельности терри­торий (крупнейших административно-территориальных единиц), передачи в их ведение значительной части полно­мочий центральной власти. В Европей­ском Союзе регионы входящих в его состав стран получают представительство в органах наднационального регулирования и приобретают возмож­ность оказывать влияние на политику Сообщества в целом. Термин «Евро­па регионов» уже достаточно прочно вошел в лексикон официальных лиц и представителей академических кругов не только в самой Европе, но и в Рос­сии. Все большее распространение по­лучает точка зрения, согласно кото­рой уже в недалекой перспективе не­которые географические сегменты мирового сообщества необходимо бу­дет рассматривать как совокупность не государств, а регионов, составляю­щих эти государства.

Конечно, трудно отрицать поло­жительный эффект от введения еди­ной валюты, снижения тарифных и нетарифных торговых барьеров, от облегчения свободы передвижения лю­дей по территории Сообщества, от сближения законодательных систем и от других уже осуществленных и на­меченных к осуществлению мер. Од­нако при всех позитивных достиже­ниях налицо тенденция к ослаблению органов государственной власти, к окончательному разгосударствлению экономики и созданию новой, «ячеис­той» структуры общества, в котором каждая из ячеек независимо от дру­гих может быть подвергнута прямому или косвенному воздействию извне.

Источником такого воздействия, согласно широко распространенной точке зрения, принято считать Соеди­ненные Штаты. Действительно, на об­щем фоне ослабления связующих зве­ньев между регионами в рамках мно­гих крупнейших государств мира США продолжают выглядеть единым моно­литом, демонстрирующим положитель­ные стороны федерализма. Основопо­лагающим принципом американской конституции, как известно, является территориальная целостность, а не пра­ва человека, как в большинстве стран «либеральной» Европы и даже в Рос­сии. Любая деятельность, направлен­ная на самоопределение отдельных штатов, пресекается в корне (широкую известность получила, например, акция по ликвидации горстки сепаратистов в штате Техас). К тому же в эту схе­му хорошо вписывается идея однополярного мирового устройства, в кото­ром американской державе отводится главенствующая роль.

   В государственном строе США и способе развития заложено много мин замедленного действия, включая ярко выраженную этническую неоднород­ность, многоконфессиональность, рез­кие различия между регионами в куль­турном и социальном отношении и главным образом федерализм сам по себе. Эти мины при определенных об­стоятельствах могут быть достаточно быстро приведены в действие, и тогда США окажутся приблизительно в та­ком же положении, в каком в конце 1980-х годов предстал казавшийся доселе незыблемым Советский Союз[40].

Тем не менее, как представляется, речь в данном случае должна идти не столько о Соединенных Штатах как таковых и об «американском импери­ализме», сколько о США как основ­ном месте базирования международ­ных финансовых кругов, использую­щих в своих целях административный аппарат и военную мощь этой страны. Разукрупнение общественных и поли­тических структур в глобальном мас­штабе обеспечивает для них если еще не сам контроль над основным боль­шинством стран мира, то возможность достижения такого контроля в обо­зримом будущем. Так как центр тя­жести мирового развития уже пере­местился из производственно-экономи­ческой сферы в сферу финансовую, основным препятствием для трансна­циональных финансовых групп оста­ются институты власти национально­го уровня, то есть государства. По­этому всяческого поощрения удоста­иваются усилия по их разделению и ослаблению, а попыткам реальной кон­солидации оказывается активное со­противление (наглядный пример — заключение союзного договора меж­ду Россией и Белоруссией).

В результате можно сделать вы­вод о том, что федерализм, возник­ший и распространившийся как объективное явление, сегодня пре­вратился в процесс, в значитель­ной мере контролируемый так на­зываемым «мировым сообществом» и международными финансовыми структурами.

Означает ли все вышеизложенное, что федерализм в современных ус­ловиях в конечном итоге ведёт к развалу государственности в  боль­шинстве стран мира? Избегая одно­значно положительного ответа на этот вопрос, обратимся к ситуации, ко­торая сегодня сложилась в области федеративных отношений в России, и к возможным последствиям происшед­ших сдвигов для политического и эко­номического будущего нашей страны.

3.2  ФЕДЕРАЛИЗМ В РОССИИ

В числе многочисленных «мин замедленного действия», закопанных в российской политической и идеологической по­чве, — постулат о неразрывной связи между федерализмом и национальным государственным устройством. Может сложиться впечатление, что эту точку зрения разделяют не только видней­шие политические деятели, но и ос­новная часть населения страны. Она характерна также для ряда патриоти­ческих изданий, не говоря уже о либе­ральной прессе. Так, показательно в этом отношении высказывание бывшего пред­седателя Совета Федерации Е. С. Строева в одном из его телевизионных интервью: «Развитие федерализма в России является главной составля­ющей в деле укрепления государства. С одной стороны, развитие федерализ­ма означает всё большую самостоя­тельность регионов, а с другой — даёт возможность объединяться на благо России».

Даже в этом, на первый взгляд, кор­ректном и безобидном утверждении имеется серьезное противоречие. Пер­вая его часть представляет собой по­стулат, по сути дела, исключающий воз­можность рассматривать в качестве главного фактора укрепления государ­ственности какие-либо иные процес­сы, кроме развития федерализма. Бо­лее того, как бы подразумевается, что таких процессов вообще не существу­ет и поэтому федерализм в России естествен, как дневной свет.

В результате можно видеть, что вполне объяснимый реверанс в сторо­ну федерализма, исходящий от одного из первых лиц государства, может быть истолкован и в обратном смысле, а именно — как стремление выдать же­лаемое за действительное. И дело здесь не только в несовершенстве ар­гументации: федерализм уже «автома­тически» отождествляется с нацио­нальным развитием России и рассмат­ривается как очередная аксиома, не нуждающаяся в каких-либо доказа­тельствах.

Все эти рассуждения я привожу здесь для того, чтобы, во-первых, по­казать необходимость осторожного отношения к идейным штампам «но­вого поколения» и, во-вторых, заост­рить внимание на проблеме федера­лизма как таковой.

Вопрос, как представляется, состо­ит не в том, хорош или плох федера­лизм сам по себе, а в том, насколько он применим и оправдан в современ­ных условиях для крупнейших миро­вых держав, и для России в особен­ности, и существуют ли другие пути развития национальной государствен­ности, которые могут быть использо­ваны в будущем.

К настоящему времени в России сформировалась весьма своеобразная система федеративных отношений (главным образом отношений между Центром и регионами), которая по сво­ей сути очень близка к государствен­ному устройству стран эпохи раннего феодализма. Российскому федерализ­му сейчас присущи многие, если не все, отличительные черты данной форма­ции, и, кроме того, был приобретен ряд новых, усиливающих тенденцию к тер­риториальному дроблению. Наиболее показательным является принятие органами представительной власти во многих регионах и последующая реа­лизация законов, противоречащих рос­сийской конституции. Количество та­ких законов уже исчисляется сотня­ми, а сам процесс не только не вызы­вает активного противодействия со стороны федеральных властей, но и нередко ими стимулируется. В особен­ности это касается «прогрессивных» законов, прежде всего закона о прода­же земли, принятого, например, в Сара­товской области и Татарстане. Не вда­ваясь в оценку плюсов и минусов дан­ного закона, отмечу, что он носит ос­новополагающий характер для буду­щего социально-экономического раз­вития страны, и принятие его снизу тем более недопустимо, так как оно коренным образом нарушает единство государственного юридического про­странства и усиливает неравенство в условиях жизнедеятельности регионов.

Такое положение ещё более уси­ливает сходство нынешних субъектов Федерации с ленными владениями, уп­равление которыми, однако, не переда­ется тем или иным лицам, имеющим особые заслуги перед государством или даже лишь заявляющим о личной преданности его интересам, а является призом в борьбе за власть представи­телей центральной и региональных бю­рократических (зачастую полукрими­нальных) элит.

Фактически реализуется средневе­ковое право вассалов чеканить соб­ственную монету, в качестве которой во многих регионах широко исполь­зуются разного рода платежные обя­зательства, векселя, купоны и другие денежные суррогаты. Это, разумеется, никак не способствует укреплению национальной валюты и одновременно служит весьма эффективным спосо­бом уклонения от налогов.

В одном из своих телевизионных интервью бывший секретарь Совета безопасности И. Рыбкин заявил о кон­ституционном праве субъектов Феде­рации иметь собственные вооруженные формирования. Вероятно, не вызовет особого удивления признание нынеш­ней властью за ними права вести ло­кальные междоусобные войны. Учи­тывая, что некоторые районы России являются объектом не только между­народных, но и внутренних межрегио­нальных территориальных споров, та­кой способ их разрешения не выглядит находящимся за пределами реальности, тем более что его применение уже име­ло место (достаточно вспомнить тра­гический осетино-ингушский конфликт, не говоря уже о событиях в Чечне и вокруг нее). Это, пожалуй, станет по­следним главным атрибутом феодализ­ма, возвращаемого сегодня в Россию[41].

В то же время поступательное об­щественное развитие, в том числе в сфере экономики, как известно, воз­можно лишь при достижении опреде­ленного баланса между важнейшими компонентами данного общества, ба­ланса, который мог бы обеспечить ди­намическое равновесие в рамках той или иной страны на достаточно про­должительный период времени. От­сутствие в России на протяжении уже более десятка лет какого-либо раз­вития вообще в значительной (если не в определяющей) степени обуслов­лено именно усиливающимся дисба­лансом между основными обществен­ными субъектами.

Вероятно, проблему фе­дерализма необходимо рассматривать именно в плане взаимоотношений меж­ду главными субъектами общества, вновь, но уже с другой точки зрения выходя за пределы системы «Центр — регионы».

Под общественными субъектами в данном случае понимаются те состав­ные части общества, которые наделе­ны правовыми полномочиями и спо­собны сами по себе воздействовать на процесс национального развития в материальной сфере. По этому крите­рию могут быть выделены пять глав­ных общественных субъектов:

— государство;

— региональные органы власти;

— местные (районные и муниципальные) органы власти;

— предприятие (компания);

— личность (физические лица).

В этот перечень заведомо не вклю­чаются некоторые значимые соци­альные величины: общественные организации (в том числе партии и профсоюзы), религиозные институты, вооруженные силы и др. Их влияние на моральное и духовное состояние общества может быть исключитель­но велико, но, обладая существенны­ми правами в юридической сфере, они практически (по крайней мере, на се­годняшний день) не играют никакой роли в сфере экономической и не мо­гут оказать сколько-нибудь заметно­го прямого воздействия на производ­ство материальных благ, при этом лишь косвенным образом влияя на их распределение.

Что же касается остальных «дей­ствующих лиц» в общественном эко­номическом развитии, то баланс их интересов может быть достигнут за счет соответствующего распределения между ними прав и обязанностей в осуществлении хозяйственной, управ­ленческой и иной деятельности. Ины­ми словами, столь афишировавшиеся еще недавно договоры о разграниче­нии полномочий между Центром и субъектами Федерации в идеале дол­жны быть распространены и на три остальных общественных субъекта. Ра­зумеется, в реальных условиях такого рода правовые соглашения вряд ли возможны, однако вся совокупность юридических актов (включая государ­ственную конституцию) должна быть направлена на достижение некоего ус­тойчивого полицентрического эквилибриума.

В идеале правовые полномочия должны быть приблизительно поров­ну распределены между обществен­ными субъектами. Во многих разви­тых государствах, в особенности уни­тарных, несмотря на некоторые «пере­косы», можно наблюдать картину, близ­кую к оптимальной. Такое общество может быть охарактеризовано как стабильное - сбалансированное. Его стабильность определяется достаточ­ным удельным весом правовых пол­номочий государственных органов власти, а сбалансированность — тем, что ни один из общественных субъектов не имеет доли полномочий, превы­шающей соответствующий показатель для какого-либо другого субъекта в полтора раза[42].

В бывшем Советском Союзе на долю государства приходилось, по меньшей мере, 70% суммарного объе­ма правовых полномочий общественных субъектов[43]. Такой тип общества может быть назван  стабильным - несбаланси­рованным. Стабильность советского общества по-прежнему определялась исключительно высоким правовым потенциалом государства. В то же время несбалансированность сама по себе является серьезным тормозом для динамичного функционального разви­тия, что в Советском Союзе на протя­жении длительного времени проявля­лось достаточно очевидно и выража­лось, как известно, в низких темпах роста в последний период существо­вания СССР, в неэффективности эко­номики и нерациональности ее струк­туры и т. д.

Что мы можем наблюдать в этой области в России сегодня? «Демокра­тизация» общества и парад суверени­тетов начала 90-х годов привели к тому, что практически во всех россий­ских национальных образованиях были введены выборные посты президентов, приняты собственные конституции, многие положения которых противо­речат российской, а также множество законов, направленных на укрепление экономической и политической само­стоятельности территорий, вплоть до провозглашения полной независимости (Чечня). В «русских» краях и облас­тях этот процесс протекал не столь интенсивно, но в большинстве случаев привел к сходным последствиям. В результате сегодня Россия преврати­лась в разнородный комплект регио­нов, характеризующийся очень слабой степенью управляемости сверху. Такие положения конституций некоторых субъектов Федерации, как, например, право предоставления политического убежища гражданам иностранных го­сударств (Татарстан) или обязатель­ное знание коренного языка для лиц, занимающих высокие административ­ные посты, хотя и встречают вполне понятное раздражение в Центре, но вялые попытки привести эти законы в соответствие с государственным Ос­новным Законом (проще говоря, от­менить их) в действительности ока­зываются малоэффективными. Не вы­полняется главное условие существо­вания федерации — превалирование общегосударственных законов над ре­гиональными. Вряд ли будет большой ошибкой утверждать, что большинство регионов в своей общественно-поли­тической и экономической жизни сей­час руководствуется, прежде всего, собственными законами, вспоминая о федеральных лишь в случае возник­новения каких-либо разногласий с со­седями. Некоторые видимые успехи Центра в юридических столкновени­ях с субъектами Федерации (отмена референдума в Ингушетии о созда­нии независимой прокуратуры; во­зобновление Калмыкией выплат в фе­деральный бюджет и некоторые дру­гие) были достигнуты не столько за счет законного использования влас­тных рычагов, сколько путем комп­ромиссов (в том числе на личност­ном уровне) с региональными лиде­рами. В итоге «демократизации» си­стемы государственного управления несбалансированное российское об­щество практически утратило и ком­понент стабильности.

Как следствие сегодня в России мы наблюдаем тип общества, который может быть определен как нестабильное - несбалансированное. По оценкам А.Горохова, на данный момент на государ­ство приходится около 25% совокуп­ного объема реальных правовых пол­номочий, в то время как доля регио­нов достигла 45 - 50%. Удельный вес остальных общественных субъектов (местных органов власти, предприятий и физических лиц) по-прежнему оста­ется на очень низком уровне (прибли­зительно по 8—10% у каждого). Го­сударственная правовая основа уже не выдерживает региональной нагрузки, и общество находится на грани паде­ния в «организационный штопор»[44].

Для придания российскому обще­ству стабильности иногда предлагает­ся изменить его основание, иными сло­вами — рассматривать в качестве его фундамента правовые полномочия не государства, а регионов. Фактически это означает изменение государствен­ного устройства с федеративного на конфедеративное. Такой вариант раз­вития событий в России в той или иной форме неоднократно прогнозировался на страницах зарубежной печати и счи­тается сейчас весьма вероятным для будущего нашей страны.

Вместе с тем исторический опыт показывает, что в долговременном пла­не конфедерация является нежизне­способным образованием. Обычно вскоре после её создания происходит либо ее преобразование в федерацию (что особенно характерно для моно­этнических и сравнительно небольших по территории государств), либо про­возглашение полной независимости ее членов.

Для России переход к конфедера­ции явился бы благом лишь в одном — единственном случае: если бы то же самое произошло во всех государствах бывшего Советского Союза или, по крайней мере, в постсоветских странах, непосредственно граничащих с РФ. Такая ситуация могла бы послужить основой для добровольного последу­ющего объединения регионов в новые государства, в том числе на основе этнических, геополитических, экономи­ческих и иных факторов, причем объ­единения безболезненного, практичес­ки исключающего в своей основе по­литические и тем более военные кон­фликты. За счет этого Россия могла бы вернуть многие исконно русские земли, «подаренные» в свое время со­юзным республикам.

Однако в приграничных государствах СНГ, не говоря уже о балтий­ских странах, сегодня не наблюдается ничего похожего. Более того, все наши соседи более или менее чётко при­держиваются линии на укрепление унитарной составляющей в своем го­сударственном устройстве. Такая про­цедура, например, как выборы губер­наторов, для большинства из них яв­ляется непозволительной роскошью, в том числе и с точки зрения террито­риальной целостности. Поэтому сегод­ня конфедерация для России, скорее всего, будет означать вторую, и, види­мо, необратимую, стадию прогнозиро­вавшегося территориального распада, в том числе в существенной мере сти­мулируемого извне. В связи с этим экстренно необходимым представля­ется поиск каких-либо иных спосо­бов преодоления кризисной ситуации, сложившейся в системе российского федерализма.

Часто приходится слышать, что нам необходимо учиться демократии и федерализму. Важно понять, что у России нет времени на процесс та­кого обучения. Если не произойдет радикальных сдвигов в механизмах развития экономики и в системе го­сударственного устройства, уже в ближайшие годы страна может быть раздавлена экономически и ликви­дирована как геополитическое целое.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проблема формы государства имеет не только теоретическое, но и первостепенное практически - политическое значение. От то­го, как организована и как реализуется государственная власть, опреде­ляющим образом зависят эффективность государственного руководства, действенность управления, престиж и стабильность правительства, состо­яние законности и правопорядка в стране. Вот почему проблема формы государства имеет весьма существенный политический аспект.

Своеобразие конкретной формы государства любого исторического периода определяется, прежде всего, степенью зрелости общественной и государственной жизни, задачами и целями, которые ставит перед собой государство. Другими словами, категория формы государства непосредственно зависит от его содержания и определяется им.

Форма государства в ходе исторического процесса развивается из его признаков, первоначально выраженных в предпосылках государства. В ней, прежде всего, воплощается связь на­селения в политическое целое, т.е. те публично-властные от­ношения, которые позволяют рассматривать государство как объединение индивидов, одномасштабное обществу, основан­ному на обмене товарами и деятельностью. В форме государства воплощается природа и организация публичной власти — системы учреждений, управляющих делами общества.

Сказанное выше объясняет, почему те­орию и историю форм государства нельзя рассматривать и изучать отдельно. Теория отвечает на вопрос, как организована власть в государстве, какими органами она представлена, каков порядок образования этих органов, сколь длителен период их полномочий, нако­нец, какими методами при этом происходит осуществление государственной власти. История же объясняет, какая из известных форм государства наилучшим образом подходит данному народу в данное время.

В своей работе я постарался уделить внимание и теории, и истории, поскольку только на стыке наук мы можем воссоздать по-настоящему глубокую и подробную картину общественно - политических и исторических метаморфоз. История государственности открывает перед нами невероятное разнообразие реально существовавших и существующих ныне политических институтов. Лишь подходя к этому вопросу с позиций теории государства и её методов, мы сможем выделить и обобщить закономерности изменений как эволюционного, так и революционного характера, происходивших в мировой истории государственности. Только делая осознанный выбор, мы можем уберечь себя от внутригосударственных и международных конфликтов и кризисов, только опираясь на многовековую историю политического развития человечества, мы сможем сократить риск неконтролируемых и необратимых изменений в самой структуре государства и общества.

В начале этой работы я ставил перед собой ряд теоретических задач, и в заключении мне хотелось бы выделить и подытожить узловые моменты проведённого мною исследования.

 

1. Представив эволюцию политических режимов с древности до наших дней и выявив закономерности перехода посттоталитарного общества к демократическому, я постарался приложить логику исторического развития к нынешней ситуации в России, всё ещё находящейся в процессе авторитарных трансформаций и наметил возможные пути развития политической ситуации в нашей стране, опираясь на противоречия и  реалии постсоветского периода.

2. Раскрыв основные условия и предпосылки появления тоталитаризма, исследовав узловые сходства и различия конкретных тоталитарных режимов, существовавших в XX веке, я сделал ряд выводов, изложенных выше и имеющих, на мой взгляд, немаловажное значение для предупреждения и ликвидации угрозы тоталитаризма сегодня и завтра, что по-прежнему остаётся, как показывает политическая реальность, одной из главных проблем, стоящих перед человечеством.

3. Исследовав эволюционные и революционные изменения в форме правления, обращая при этом особенное внимание на различия в правовом статусе главы государства (президента), я отметил некоторые закономерности, позволяющие лучше по­нять суть изменений, происходящих в современных государствах, а также осмыслить процессы трансформаций не только как смену политического строя, но и как попыт­ку синтеза различных моделей и идей, обращение к уже имеющимся аналогам и поиск новых институциональных механизмов.

4. Исследовав политическую историю России, Китая, Германии, Японии и США в XX веке и построив графики политической истории этих государств, я вывел из их сравнения основные закономерности соотношения политических режимов и форм правления, реально существовавших там за последние сто лет, что, на мой взгляд, само по себе представляет несомненный теоретический интерес.

5. Исследовав изменения в форме территориально-государственного устройства, происходившие как естественным, так и насильственным путём, я выделил важнейшие закономерности и вероятные пути развития федерализма в нашей стране и в мире, поскольку, на мой взгляд, это один из ключевых вопросов, стоящих перед Россией и целым рядом восточноевропейских и азиатских государств. От его решения зависит внутриполитическая стабильность не только отдельных стран, но и целых регионов, а, следовательно – и всего мирового сообщества.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМЫХ ИСТОЧНИКОВ

1.    Конституция Российской Федерации. М.: Новая волна. 1996. 64 С.

2.    Алексеев С.С. Теория права. М.: Бек. 1994. 348 С.

3.    Баталов Э.Я. Топология политических отношений. // Полис. 1995. №2.         – С. 8 - 21.

4.    Бжезинский З., Хантон С. Политическая власть: США и СССР. М.: Госюриздат. 1964. 380 С.

5.    Васович В.К. Переход к демократии в посткоммунистических странах. // Вестник МУ. Сер. 18. 1998. №6. – С. 19 – 48.

6.    Внук В.К. Влияние распада биполярного мира на кризис региональных политических систем. // Вестник МУ. Сер. 12. 2001. №2. – С. 42 – 53.

7.    Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия. 1995. 206 С.

8.    Гельман В.Я. Постсоветские политические трансформации: наброски к теории. // Общественные науки и современность. 2001. №1. – С. 55 – 69.

9.    Горохов А. Российский федерализм: кризис и возможная альтернатива. // Москва. 2000. №4. – С. 146 – 163.

10.     Дегтярёв А.А. Политическая власть как регулятивный механизм социального общения. // Полис. 1996. – С. 108 – 121.

11.     Дюверже М. Политические партии. М.: Юридическая литература. 2000. 448 С.

12.     Зернов И.Н. Монархия как высшая стадия демократии. // Москва. 2002. №9. – С. 169 – 177.

13.     Златопольский Д.Л. Очерк о новых конституциях в странах Восточной Европы Азии. М.: Юрист. 1996. 96 С.

14.     Зубов А.Б. Унитаризм или федерализм: к вопросу о будущей организации государственного пространства России. // Полис. 2000. №5. – С.32 – 54.

15.     Зубов А.Б. Харизма власти: от современности к древности. // Восток. 1995. – С. 80 – 99.

16.     Каменская Г.В. Больше федерализма – больше демократии. // Вестник МУ. Сер. 12. 1997. №4. – С. 71 – 85.

17.     Касымбеков М.Б. Особенности института президентства в странах второго и третьего эшелонов модернизации. // Социально – гуманитарные знания. 2002. №3. – С. 247 – 257.

18.     Качоха В. Проблема общего блага в современной демократии. // Вопросы философии. 2000. №9. – С. 57 – 64.

19.     Керимов Д.А. Философские проблемы государства и права. М: Госюриздат. 1984. 448 С.

20.     Краснов Б.А. Теория власти и властных отношений. // Социально - политический журнал. 1994. №3. – С. 83 – 105.

21.     Кудрявцев Ю.А. Политические режимы: критерии классификации и основные виды. // Известия ВУЗов. Правоведение. 2002. №1. – С. 195 – 205.

22.     Кынев А.В. Институт президентства в странах Центральной и Восточной Европы. // Полис. 2002. №2. – С. 126 – 137.

23.     Латынов Р.А. Постсоветская Россия и опыт авторитарных демократий. // Полис. 2000. №4. – С. 169 – 185.

24.     Николайчук И.М., Терехов В.Ф. Демократия в стиле «non stop». // Новая Россия. 1998. №1. – С. 76 – 84.

25.     Орлов А.Г.. Президентские республики в Латинской Америке. М.: Юрист. 1995. 72 С.

26.     Парамонов Б.И. Низкие истины демократии: демократия и власть. // Звезда. 1995. №4. – С. 142 – 154.

27.     Рассоха И.Н. Тезисы о тоталитаризме. // Полис. 1995. №2. – С. 147 – 155.

28.     Ромашов Р. А., Сальников М. В. Авторитарный политический режим: попытка объектив­ной оценки. // Демократия и тоталитаризм: проблемы противостояния. М.: Юридическая литература. 1998. 104 С.

29.     Рязанцев В.В., Одинцов А.М. Федеративные проблемы российской государственности. // Вестник МУ. Сер. 18. 2001. №1. – С. 44 – 65.

30.     Сафонов В.Н. Соотношение форм правления и режимов правления. // Социально – политический журнал. 1998. №1. – С. 112 – 121.

31.     Сахаров Н.А.. Институт президентства в современном мире. М.: Юридическая литература. 1994. 192 С.

32.     Силин А.А. Философия и психология власти. // Свободная мысль. 1995. №12. – С. 3 – 14.

33.     Симония Н.А. О роли государства в общественном развитии. Запад vs незападные модели. // Общество и экономика. 2000. №3/4. – С. 4 – 17.

34.     Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. 304 С.

35.     Фадеев Д.А. От авторитаризма к демократии. // Полис. 1992. №1/2. – С. 117 – 123.

36.     Хропанюк В.Н. Теория государства и права. М.:ИПП «Отечество». 1993. 344 С.

37.     Шестопал А.В. Из мирового опыта федерализма: федерализм по-американски. // Общественные науки и современность. 1994. №1.               – С. 45 – 70.

38.     Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. 360 С.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение А

Приложение Б     

Приложение В

---

[1] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С. 51.

[2] Керимов Д.А. Философские проблемы государства и права. М: Госюриздат. 1984.

[3] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия. 1995.

[4] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С. 49.

[5] Алексеев С.С. Теория права. М.: Бек. 1994. С. 108.

[6] Там же.  С. 109.

[7] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С. 50.

[8] Сафонов В.Н. Соотношение форм правления и режимов правления. // Социально – политический журнал. 1998. №1. С. 114.

[9] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С. 55.

[10] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С. 56.

[11] Бжезинский З., Хантон С. Политическая власть: США и СССР. М.: Госюриздат. 1964. С. 278.

[12] Краснов Б.А. Теория власти и властных отношений. // Социально - политический журнал. 1994. №3. С. 103.

[13] Каменская Г.В. Больше федерализма – больше демократии. // Вестник МУ. Сер. 12. 1997. №4. С. 71.

[14] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С. 64.

[15] Гельман В.Я. Постсоветские политические трансформации: наброски к теории. // Общественные науки и современность. 2001. №1. С. 58.

[16] Симония Н.А. О роли государства в общественном развитии. Запад vs незападные модели. // Общество и экономика. 2000. №3/4. С. 16.

[17] Васович В.К. Переход к демократии в посткоммунистических странах. // Вестник МУ. Сер. 18. 1998. №6. С. 20.

[18] Фадеев Д.А. От авторитаризма к демократии. // Полис. 1992. №1/2. С. 117.

[19] Фадеев Д.А. От авторитаризма к демократии. // Полис. 1992. №1/2. С. 119.

[20] Рассоха И.Н. Тезисы о тоталитаризме. // Полис, 1995. №2. С. 152.

[21] Силин А.А. Философия и психология власти. // Свободная мысль. 1995. №12. С. 10.

[22] Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. С. 87.

[23] Дюверже М. Политические партии. М.: Юридическая литература. 2000.  С. 331.

[24] Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. С. 259.

[25] Сахаров Н.А.. Институт президентства в современном мире. М.: Юридическая литература. 1994. С. 10.

[26] Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. С. 255.

[27]  Дюверже М. Политические партии. М.: Юридическая литература. 2000. С. 107.

[28] Златопольский Д.Л. Очерк о новых конституциях в странах Восточной Европы Азии. М.: Юрист. 1996. С. 90.

[29] Кынев А.В. Институт президентства в странах Центральной и Восточной Европы. // Полис. 2002. №2. С. 136.

[30] Орлов А.Г.. Президентские республики в Латинской Америке. М.: Юридическая литература. 1995. С. 63.

[31] Конституция Российской Федерации. М.: Новая волна. 1996. С. 46-49.

.

[32] Касымбеков М.Б. Особенности института президентства в странах второго и третьего эшелонов модернизации. // Социально – гуманитарные знания. 2002. №3. С. 252.

[33] Дегтярёв А.А. Политическая власть как регулятивный механизм социального общения. // Полис. 1996. С. 118.

[34] Зернов И.Н. Монархия как высшая стадия демократии. // Москва. 2002. №9. С. 170.

[35] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия. 1995. С. 15.

[36] Рассоха И.Н. Тезисы о тоталитаризме. // Полис. 1995. №2. С. 148.

[37] Парамонов Б.И. Низкие истины демократии: демократия и власть. // Звезда. 1995. №4. С. 144.

[38] Сафонов В.Н. Соотношение форм правления и режимов правления. // Социально – политический журнал. 1998. №1. С. 117.

[39] Зубов А.Б. Унитаризм или федерализм: к вопросу о будущей организации государственного пространства России. // Полис. 2000. №5. С.37.

[40] Шестопал А.В. Из мирового опыта федерализма: федерализм по-американски. // Общественные науки и современность. 1994. №1. С. 63.

[41] Рязанцев В.В., Одинцов А.М. Федеративные проблемы российской государственности. // Вестник МУ. Сер. 18. 2001. №1. С. 61.

[42] Рязанцев В.В., Одинцов А.М. Федеративные проблемы российской государственности. // Вестник МУ. Сер. 18. 2001. №1. С. 48.

[43] Горохов А. Российский федерализм: кризис и возможная альтернатива. // Москва, 2000. №4. С. 161.

[44] Горохов А. Российский федерализм: кризис и возможная альтернатива. // Москва. 2000. №4. С. 162.