шительный мировой экономический кризис, выход из которого нельзя было найти с позиций неоклассицизма.

Радикальный способ избавления от пагубных кризисов и массовой безработицы предложил Дж. Кейнс. В книге “Общая теория занятос­ти, процента и денег” он изложил совершенно новые принципы, регу­лирования национального хозяйства. К ним относятся следующие важнейшие положения.

Во-первых, Дж. Кейнс ниспроверг основополагающее утверждение классиков и неоклассиков о невмешательстве государства в экономи­ку. Он обосновал положение о том, что решающую роль в предотвра­щении кризисов и безработицы должно играть государство. Оно вме­шивается в распределение всего дохода общества и сосредоточивает в своих руках значительные денежные и другие ресурсы в целях ак­тивного воздействия на экономику.

Во-вторых, чтобы обеспечивать полную занятость работников, нужно ориентироваться не на предложение товаров (что предлагали неоклассики), а напротив, всемерно развивать спрос. То есть расши­рять покупательную способность населения и покупку предпринима­телями новых средств производства. Для этого государство должно наращивать объемы новых капитальных затрат в производство и увеличивать расходы на другие социально-экономические цели, исполь­зуя повышение размеров налогов и выпуск большего количества денег.

В-третьих, для государственного управления экономикой требу­ется разработать такие экономико-математические модели, кото­рые раскрывают количественные зависимости между основными по­казателями национального хозяйства. Использование этих моделей позволяет поставить регулирование всей хозяйственной деятельнос­ти на научную основу.

Ниже приводится краткое изложение основных положений ука­занного труда Дж. Кейнса. ознаменовавшего настоящую революцию в неоклассической экономической теории, которая вместе с английски­ми классиками придерживалась принципа невмешательства государ­ства в экономику.

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ЗАНЯТОСТИ, ПРОЦЕНТА И ДЕНЕГ

Глава 3. Принцип эффективного спроса

Общие черты нашей теории могут быть сформулированы сле­дующим образом. Когда занятость возрастает, увеличивается со­вокупный реальный доход. Психология общества такова, что с ростом совокупного реального дохода увеличивается и совокуп­ное потребление, однако не в такой же мере, в какой растет доход. Поэтому предприниматели потерпели бы убытки, если бы вся возросшая занятость была направлена на удовлетворение возросшего спроса на предметы текущего потребления. Для под-

164

держания любого данного уровня занятости необходимы теку­щие инвестиции, поглощающие превышение совокупной про­дукции над тем, что общество желает потреблять при данном уровне занятости. Если такие инвестиции не осуществляются, выручка предпринимателей будет ниже той, которая необходи­ма, чтобы вызвать у них стремление к достижению этого уров­ня занятости. Отсюда следует, что при данной величине пока­зателя, который мы будем называть склонностью общества к потреблению, равновесный уровень занятости, т.е. тот уровень, при котором у предпринимателей в целом нет стремления ни расширять, ни сокращать занятость, будет зависеть от величи­ны текущих инвестиций. В свою очередь величина текущих ин­вестиций зависит от того, что мы будем называть побуждением инвестировать, а побуждение инвестировать... в свою очередь зависит от отношения между графиком предельной эффектив­ности капитала и комплексом норм процента по займам с раз­ными сроками погашения и разной степенью риска.

Итак, суть разработанной нами теории сводится к следую­щему.

1. При данном состоянии техники, объеме применяемых ре­сурсов и уровне издержек производства доход (как денежный, так и реальный) зависит от объема занятости N.

2. Соотношение между совокупным доходом и величиной ожидаемых расходов на потребление, обозначаемой D1, будет зависеть от психологической характеристики общества, кото­рую мы будем называть его склонностью к потреблению. Это значит, что потребление будет зависеть от уровня совокупного дохода и, следовательно, от уровня занятости, если только не произойдет изменений в склонности к потреблению.

3. Объем затрат труда N, на который предприниматели предъявляют спрос, зависит от ожидаемых расходов общества на потребление (D1) и от ожидаемых расходов общества на новые инвестиции (D2). D1+ D2 и есть то, что мы ранее опре­делили как эффективный спрос.

4. Поскольку D1+ D2 = j(N), где (j — функция со­вокупного предложения, а di — ...функция от N (обозначим ее через c(N), зависящая от склонности к потреблению, то jN - c(N) = D2.

5. Следовательно, равновесный уровень занятости зависит: а) от функции совокупного предложения (j) от склонности к потреблению j  и в) от объема инвестиций D2. Это и есть суть общей теории занятости.

165

Глава 10. Предельная склонность к потреблению и мультипликатор

Мы установили... что занятость может возрастать только... с увеличением инвестиций. Мы можем теперь продвинуться дальше в изучении этого соотношения. При данных обстоятель­ствах может быть установлено определенное соотношение между доходом и инвестициями — будем называть его мульти­пликатором... Дальнейший анализ этой проблемы представляет собой неотъемлемую часть нашей теории занятости, так как им устанавливается (предполагая, что склонность к потреблению задана) точное соотношение между совокупной занятостью и до­ходом, с одной стороны, и масштабами инвестиций — и другой.

 

I

Рассматриваемые в этой книге колебания размеров реально­го дохода,  представляют собой результат приложения различно­го объема занятости (т.е. различного количества единиц труда) к данному капиталистическому имуществу, так что реальный доход увеличивается и уменьшается вместе с числом использу­емых единиц труда...

Реальный доход (измеряемый в натуральном выражении) и доход (измеряемый в единицах заработной платы) будут, одна­ко, увеличиваться и уменьшаться параллельно; это относится к коротким промежуткам времени, в течение которых размеры капитального имущества остаются практически неизменными. Поскольку же реальный доход (в натуральном выражении) может не поддаваться точному измерению, во многих случаях удобней рассматривать доход, выраженный в единицах заработ­ной платы (Yw), как показатель, достаточно точно улавливаю­щий изменения в реальном доходе.

Поэтому и обычный психологический закон, согласно кото­рому при увеличении или уменьшении реального дохода обще­ства размеры совокупного потребления будут меняться в том же направлении, но не с такой быстротой, можно сформулиро­вать, правда, не с абсолютной точностью, но с такими оговор­ками, которые являются очевидными и легко могут быть пред­ставлены с достаточной полнотой в формальном виде, прибегнув к следующим положениям: величины  DСw и DUw имеют одина­ковый знак, но DUw DСw, где Сw представляет собой потребле­ние, выраженное в единицах заработной платы... Поэтому мы можем определить и предельную склонность к потреблению как

166

DСw / DUw. Эта величина играет весьма существенную роль: она показывает, как очередное увеличение продукции будет раз­делено между потреблением и инвестициями. Ведь DUw = DСw + DIw, где DСw и DIw представляют собой соответственно приращения потребления и инвестиций. Таким образом, мы можем записать следующее соотношение: DUw = k x DIw, где ве­личина  равна предельной склонности к потреблению.

Назовем k мультипликатором инвестиций. Из сказанного выше следует характеристика мультипликатора инвестиций: когда происходит прирост общей суммы инвестиций, то доход увеличивается на сумму, которая в k раз превосходит прирост инвестиций.

Приращение инвестиций (выраженное в единицах заработ­ной платы) не может иметь места, если участники экономичес­кого процесса не готовы увеличить свои сбережения (также вы­раженные в единицах заработной платы). Исходя из повседнев­ного опыта, можно предположить, что участники экономичес­кого процесса не сделают этого, если их совокупный доход (вы­раженный в единицах заработной платы) не возрастает. Стрем­ление населения потребить часть своих возросших доходов будет стимулировать расширение производства до тех пор, пока новый уровень (и новое распределение) доходов не обеспечат возможностей для накопления из текущих доходов сбережений, величина которых соответствует увеличившимся размерам ин­вестиций. Величина мультипликатора показывает, насколько должна возрасти занятость для того, чтобы вызвать такое уве­личение реального дохода, которое может побудить участников хозяйственного процесса отложить необходимую сумму добавоч­ных сбережений; значения мультипликатора представляют собою функцию от психологических склонностей населения[1]. Если сравнить сбережения с пилюлей, а потребление — с дже­мом, которым ее заедают, то добавка варенья должна находиться в определенной пропорции к размерам дополнительной пилюли. Если только психологические склонности участников  экономического процесса действительно оказываются примерно такими, какими мы их здесь предполагали, то можно считать, что существует закон, согласно которому расширение занятости, непосредственно связанное с инвестициями, неизбежно

167

должно оказать стимулирующее влияние и на те отрасли, ко­торые производят потребительские блага, и, таким образом, по­вести к увеличению совокупной занятости, причем такое уве­личение превосходит прирост первичной занятости, непосредст­венно связанной с дополнительными инвестициями.

Из сказанного следует, что если предельная склонность к потреблению приближается к единице, то небольшие колебания в размерах инвестиций повлекут за собой интенсивные колеба­ния занятости; в то же самое время сравнительно небольшой прирост инвестиций поведет к достижению полной занятости. Если, с другой стороны, предельная склонность к потреблению немногим отличается от нуля, то небольшие колебания в раз­мерах инвестиций будут вызывать малые изменения в размерах занятости, и тогда для того, чтобы достигнуть полной занятос­ти, может потребоваться большой прирост инвестиций. В пер­вом случае вынужденная безработица оказалась бы легко изле­чиваемой болезнью... Во втором случае занятость была бы не столь изменчивой, но она проявляла бы склонность стабилизи­роваться на низком уровне и упорно не поддавалась бы лече­нию; в такой ситуации могли бы помочь только самые сильно­действующие средства. В действительной жизни предельная склонность к потреблению, по-видимому, расположена где-то в промежутке между этими двумя описанными крайними ситуа­циями, хотя и много ближе к единице, чем к нулю.

Как только полная занятость достигнута, всякая попытка еще больше увеличить инвестиции независимо от величины предельной склонности к потреблению повлечет за собой тен­денции к безграничному росту цен, иначе говоря, в такой си­туации мы достигли бы состояния подлинной инфляции. Но вплоть до этого момента рост цен будет сочетаться с увеличе­нием совокупного реального дохода.

Книга четвертая

ПОБУЖДЕНИЕ К ИНВЕСТИРОВАНИЮ

Глава 11. Предельная эффективность капитала

Когда человек инвестирует деньги или покупает капитальное имущество, он приобретает право на ряд будущих доходов от продажи соответствующей продукции за вычетом текущих рас­ходов, связанных с ее выпуском, — доходов, которые он ожидает получить в течение срока службы имущества. Этот ряд

168

годовых доходов  Q1, Q2 …, Qn удобно назвать ожидаемым дохо­дом от инвестиций.

Ожидаемому доходу от инвестиции противостоит цена пред­ложения капитального имущества, понимаемая при этом не как та рыночная цена, по которой имущество данного вида может быть в настоящий момент куплено на рынке, а как цена, как раз достаточная для того, чтобы побудить производителя к вы­пуску новой добавочной единицы этого имущества, т.е. то, что обычно называется его восстановительной стоимостью. Отно­шение, которое связывает ожидаемый доход от капитального имущества с его ценой предложения, или восстановительной стоимостью, т.е. отношение между ожидаемым доходом, при­носимым дополнительной единицей данного вида капитального имущества, и ценой производства этой единицы, дает нам предельную эффективность капитала этого вида. Более точно я определяю предельную эффективность капитала как величину, равную той учетной ставке, которая уравняла бы нынешнюю стоимость ряда годовых доходов, ожидаемых от использования капитального имущества в течение срока его службы, с ценой иго предложения. Мы получаем таким образом предельную эф­фективность отдельных видов капитального имущества. Наи­большая из этих предельных эффективностей может тогда рассматриваться как предельная эффективность капитала в целом.

II

Как связано данное выше определение предельной эффектив­ности капитала с широко распространенными терминами? Пре­дельная производительность, или доход, эффективность, или полезность, капитала — таковы термины, которыми мы все часто пользуемся. Однако, изучая экономическую литературу, не так-то легко найти в ней ясное изложение того, что же обыч­но имеют в виду экономисты под этими терминами.

Имеются по меньшей мере три неясных пункта, которые требуют уточнения. Начнем с того, что не понятно, идет ли речь о приращении в единицу времени продукта в натуральном выражении благодаря использованию добавочной натуральной единицы капитала или же о приращении ценности продукта в связи с возрастанием ценности дополнительной единицы ис­пользуемого капитала. В первом случае возникают трудности с определением натуральной единицы капитала, что, как я пола­гаю, и невозможно, и не нужно.

Во-вторых, возникает вопрос, является ли предельная эф­фективность капитала некоторой абсолютной величиной или же она выступает как соотношение...


169

Наконец, существует различие, пренебрежение которым по­рождает больше всего путаницы и недоразумений, — различие между приращением ценности, получаемым благодаря исполь­зованию добавочного капитала в сложившейся ситуации, и рядом приращений, получаемых в течение всего срока службы добавочного капитального имущества...

Поражает... удивительное отсутствие ясности в этом вопросе. В то же время я полагаю, что данное мною определение весьма близко подходит к тому, что имел в виду Маршалл. Маршалл сам применял выражение “предельная чистая эффективность” фактора производства, или, иначе, “предельная полезность ка­питала” .

III

Наибольшая путаница в вопросе о значении и смысле понятия предельной эффективности капитала возникла из-за непо­нимания того факта, что эта эффективность зависит от ожида­емого дохода от капитала, а не только от его текущей отдачи. Лучше всего проиллюстрировать это, указав на воздействие, ко­торое оказывают на предельную эффективность капитала ожи­даемые в будущем изменения издержек производства — будь то в результате изменений в цене труда (т.е. в единице зара­ботной платы) или в результате нововведений и перестройки технологии. Продукция, выпускаемая на ныне изготовленном оборудовании, на протяжении всей его службы дона конкури­ровать с продукцией, выпускаемой с помощью нового оборудо­вания, произведенного в последующие периоды времени, и, воз­можно, при более низкой цене труда или же с применением усовершенствованных технических средств, что дает возмож­ность довольствоваться более низкой ценой выпускаемой про­дукции; причем это новое оборудование будет применяться во все больших масштабах, пока цена выпуска не упадет до соот­ветствующего уровня. Кроме того, предпринимательская при­быль (в денежном выражении) от использования оборудова­ния — старого или нового — понизится, если в целом будет выпускаться более дешевая продукция. В той мере, в какой подобные сдвиги предусматриваются заранее как более или менее вероятные, предельная эффективность капитала, введен­ного в действие в настоящий момент, соответственно убывает.

Это является фактором, посредством которого предположе­ния об изменении ценности денег воздействуют на объем теку­щего выпуска. Предположение о понижении ценности денег стимулирует инвестиции (и, следовательно, повышает общую занятость), поскольку оно сдвигает вверх график предельной


170

эффективности капитала, т.е. график инвестиционного спроса. Предположение о повышении ценности денег оказывает депрес­сивное влияние, ибо оно сдвигает вниз график предельной эф­фективности капитала.

Важно понять зависимость предельной эффективности дан­ного фонда капитала от изменений в ожиданиях, ибо именно эта зависимость главным образом и обусловливает подвержен­ность предельной эффективности капитала довольно резким ко­лебаниям, которые объясняют экономический цикл. Ниже... мы покажем, что ряд сменяющих друг друга подъемов и паде­ний может быть описан и проанализирован в связи с колеба­ниями предельной эффективности капитала относительно нормы процента.

IV

На объем инвестиций влияют два вида риска, которые обыч­но путают, но которые необходимо различать. Первый из них — это риск предпринимателя или заемщика, возникающий ввиду сомнений насчет того, удастся ли ему действительно по­лучить тот ожидаемый доход, на который он рассчитывает. Если человек ставит на карту свои собственные деньги, тогда речь идет только об этом виде риска.

Но там, где существует система одалживания и ссужения денег, под которой я подразумеваю, предоставление ссуд под реальное обеспечение или под честное имя заемщика, имеет место второй вид риска, который мы можем назвать риском заимодавца. Он может быть связан либо с сомнением в честности должника, т.е. с опасностью умышленного банкротства или других попыток уклониться от выполнения обязательств, либо же с возможностью того, что размер обеспечения окажется недостаточным, т.е. с опасностью невольного банкротства из-за не оправдавшихся расчетов заемщика. Можно было бы добавить сюда еще и третий вид риска – тот, который связан с возможным изменением ценности единицы денежного стандарта, вследствие чего денежная ссуда в известной степени менее надежная форма богатства, нежели реальное имущество. Впрочем, такая возможность должна целиком или почти целиком отразиться и, следовательно, компенсироваться в цене реального имущества длительного пользования.

Заметим теперь, что первый вид риска представляет собой и известном смысле необходимые общественные издержки, хотя они и поддаются уменьшению как посредством взаимного вы­равнивания риска, так и путем повышения точности предвидения второй вид риска является чистым добавлением к сто-

171

имости инвестиций, которого не было бы, если бы кредитор и заемщик выступали как одно лицо. Кроме того, здесь возникает частичное дублирование предпринимательского риска, оценка которого дважды прибавляется к чистой норме процента при определении величины минимального ожидаемого дохода, до­статочного для решения инвестировать. Ведь если предприятие является рискованным, заемщик захочет, чтобы разница между ожидаемым доходом и нормой процента, по которой он сочтет целесообразным занять деньги, была более значительной. Одно­временно тот же самый мотив побудит заимодавца настаивать на большем повышении назначаемой им ставки над чистой нор­мой процента, чтобы ему было выгодно ссужать деньги...

Этому удвоению известной доли риска... до сих пор не при­давали особого значения, но оно может оказаться важным в определенных обстоятельствах. В период бума общераспростра­ненная оценка степени риска со стороны как должника, так и кредитора имеет тенденцию становиться необычайно и неблаго­разумно низкой.

Глава 13. Общая теория нормы процента

Индивидуальные психологические предпочтения по времени реализуются как единство двух самостоятельных видов реше­ний. Первый из них связан с тем аспектом предпочтения во времени, который я назвал склонностью к потреблению. На­ходясь под влиянием различных побуждений и стимулов, склонность к потреблению определяет для каждого индивидуу­ма, сколько он потребит из своего дохода и сколько он зарезе­рвирует из него в какой-либо форме, обеспечивающей ему рас­поряжение будущим потреблением.

Но после того как это решение принято, ему предстоит дальше решить, в какой именно форме он будет держать и своих руках распоряжение будущим потреблением, которое он зарезервировал, — из текущего ли дохода, или из прошлых сбережений. Хочет ли он сделать это в форме, позволяющей осуществить непосредственное, немедленное распоряжение (т.е. в деньгах или в чем-то их заменяющем)? Или он готов отка­заться на какой-то особый или же неопределенный срок от этого непосредственного распоряжения, предоставив будущей рыночной конъюнктуре определять, на каких условиях он смо­жет, если это будет необходимо, обратить неликвидную форму распоряжения каким-либо специфическим товаром в ликвид­ную форму распоряжения товарами вообще? Другими словами, какова степень его предпочтения ликвидности? Имеется в виду, что предпочтение ликвидности индивидуума задается тра-

172

фиком, который характеризует, какие количества своих ресурсов (оцененных в деньгах или единицах заработной платы) дан­ный индивидуум желает удерживать в форме денег в различ­ных ситуациях.

Мы видели, что ошибка общепринятых теорий процента за­ключается в попытках связать норму процента только с первым из отмеченных двух составных элементов психологического предпочтения во времени, пренебрегая вторым.

Должно быть совершенно ясным, что норма процента не может быть вознаграждением за сбережение или выжидание как таковое. Ведь если человек хранит свои сбережения в форме наличности, он не получает никакого процента, хотя эти сбережения ничуть не хуже, чем другие! В противоположность такому взгляду простое определение нормы процента заключа­йся, в двух словах, в том, что норма процента есть вознаграждение за лишение денег и ликвидности на определенный период. Ведь норма процента как таковая есть не что иное, как величина, обратная отношению суммы денег к тому, что можно получить, расставаясь с возможностью распоряжаться этими деньгами на обусловленный период времени в обмен на долговое обязательство.

Глава 16. Некоторые замечания о природе капитала

Абсурдное, хотя чуть ли не всеобщее мнение, будто акт индивидуального сбережения — это такое же благо для эффективного спроса, как и акт индивидуального потребления, выросло на почве заблуждения, в сравнении с этим мнением более правдоподобного, будто растущее желание обладать богатством — это в общем то же самое, что и растущее желание инвестировать, и что оно поэтому создает путем повышения спроса на объекты прибыльного помещения капитала стимулы к их расширению. Выходит, таким образом, будто индивидуальное сбережение в такой же степени содействует текущим инвестициям, в какой оно уменьшает нынешнее потребление.

Это заблуждение из разряда тех, с которыми труднее всего расстаться. Оно порождается убеждением, будто владельцу богатства нужно капитальное имущество как таковое, тогда как его в действительности интересует ожидаемый доход от этого имущества. Ожидаемый же доход целиком зависит от предполагаемого в будущем эффективного спроса в его отношении к будущим условиям предложения. Поэтому, если акт сбереже-

173

ния никак не повышает ожидаемый доход, он и не будет сти­мулировать инвестиции.

П

О капитале гораздо лучше говорить, что он приносит на протяжении своей жизни доход своей первоначальной ценности, чем называть его производительным. Единственная причина, почему тот или иной вид капитала дает возможность получать в течение срока его службы доход, превышающий по своей общей величине его первоначальную цену предложения, заклю­чается в том, что он является редкостью. Редким же он остается вследствие конкуренции со стороны процента на деньги. Если капитал становится менее редким, указанная выгода уменьшится, хотя капитал и не станет менее производитель­ным, по крайней мере, в техническом смысле.

Поэтому мне близка доклассическая доктрина, согласно которой все производится трудом при помощи того, что было принято называть мастерством, а теперь именуют технологией, и природных ресурсов, свободных от ренты или облагаемых ею в соответствии с их редкостью или изобилием. Предпочтительнее рассматривать труд, включая, конечно, личные услуги предпринимателя и его помощников, как единственный фактор производства, действующий при наличии технологии, при родных ресурсов, производственного оборудования и эффектив­ного спроса. Этим отчасти объясняется, почему мы смогли принять единицу труда в качестве единственной физической единицы, необходимой в нашей системе, наряду с единицами денег и времени.

Книга шестая

КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ В СВЯЗИ С ОБЩЕЙ ТЕОРИЕЙ

Глава 22. Заметки об экономическом цикле

Главные черты экономического цикла, и особенно регулярность чередования во времени и его продолжительности, — что и оправдывает название цикл, — связаны с механизмом колебаний предельной эффективности капитала. По-моему, лучше всего рассматривать экономический цикл как явление, вызван­ное циклическими изменениями предельной эффективности капитала, хотя и осложненное и усиленное сопутствующими изменениями

174

других важных краткосрочных переменных эконо­мической системы.

П

Как мы видели, предельная эффективность капитала зависит не только от существующего изобилия или недостатка капитальных благ и текущих издержек их производства, но также и от ожидаемой в настоящее время их доходности в будущем. Поэтому в отношении долгосрочных капиталовложений вполне естественно и разумно, что расчеты на перспективу играют до­минирующую роль при определении оптимальных размеров новых инвестиций. Но, как мы видели, исходные данные для таких расчетов очень шатки. Будучи основаны на меняющихся и ненадежных показателях, эти расчеты подвержены внезап­ным и резким изменениям.

Мы привыкли при объяснении “кризиса” обращать особое внимание на повышательную тенденцию нормы процента под влиянием возросшего спроса на деньги как для производствен­ных целей, так и для спекуляции. Временами этот фактор дей­ствительно может играть роль усилителя, а иногда от него может даже исходить первоначальный толчок. Но я полагаю, что более типичное, а часто и главное объяснение кризиса, надо искать не в росте процента, а во внезапном падении предельной эффективности капитала.

Для последних стадий бума характерна оптимистическая оценка будущей доходности капитальных товаров, достаточно отчетливая, чтобы уравновесить влияние растущего избытка этих товаров и увеличения издержек их производства, а также, вероятно, и повышения нормы процента. Сама природа организованных рынков инвестиций, где преобладают покупатели, за­частую не интересующиеся тем, что они покупают, а также спе­кулянты, больше занятые предвосхищением ближайшего изме­нения настроений рынка, чем обоснованной оценкой будущей сходности капитальных товаров, такова, что, когда на рынке, на котором господствуют чрезмерный оптимизм и чрезмерные закупки, начинается паника, она приобретает внезапную и даже катастрофическую силу. Более того, страх и неуверенность в будущем, которые сопутствуют резкому падению предельной эффективности капитала, порождают, естественно, стремительный рост предпочтения ликвидности, а следовательно, и рост нормы процента. Крах предельной эффективности (впитала, имеющий тенденцию сопровождаться ростом нормы процента, способен серьезно усилить падение объема инвестиций. И все же существо дела заключается в резком падении

175

предельной эффективности капитала, особенно тех его видов, вложения которых в предыдущей фазе были наиболее крупны­ми. Предпочтение ликвидности, исключая случаи, связанные с ростом торговли и спекуляции, увеличивается только после краха предельной эффективности капитала.

Именно это осложняет выход из кризиса. На более поздней стадии снижение нормы процента будет способствовать ожив­лению хозяйства и, вероятно, явится даже необходимым его ус­ловием. Но на данный момент резкое падение предельной эф­фективности капитала может оказаться настолько полным, что никакое возможное снижение нормы процента не будет доста­точным. Если бы снижение нормы процента могло само по себе быть эффективной мерой, то можно было бы достигнуть ожив­ления в течение довольно короткого периода времени и средст­вами, находящимися под более или менее прямым контролем финансовых органов. Но в действительности это не так просто: поднять предельную эффективность капитала, зависящую от не­управляемой психологии делового мира, не так легко. Попросту говоря, речь идет о восстановлении доверия, которое столь трудно поддается контролю в экономике частного капитала. Это и есть та сторона кризиса, которой правильно придают значе­ние банкиры и бизнесмены и которую недооценивают экономис­ты, полагающиеся на “чисто денежные” мероприятия.

Мы подходим, таким образом, к существу проблемы. Объяс­нение фактора времени в экономическом цикле, т.е. того обсто­ятельства, что до начала оживления обычно должен пройти оп­ределенный период, следует искать в причинах, обусловливаю­щих восстановление предельной эффективности капитала. Есть причины, связанные, во-первых, с соотношением продолжитель­ности срока службы капитального имущества длительного поль­зования и нормальных темпов экономического роста в данный период и, во-вторых, с издержками хранения избыточных запа­сов, вследствие которых длительность понижательной тенденции не является величиной случайной, понижение наступает не так, что в одном случае через год, а в другом — через 10 лет, а с из­вестной регулярностью, скажем каждые 3—5 лет.

Глава 24. Заключительные замечания о социальной философии, к которой может привести "общая теория

Наиболее значительными пороками экономического общест­ва, в котором мы живем, являются его неспособность обеспе­чить полную занятость, а также его произвольное и несправедливое

176

распределение богатства в доходов. Связь изложенной выше теории с первой частью проблемы очевидна. Но есть также два важных аспекта, касающихся второй ее части.

С конца XIX в. был достигнут значительный прогресс в уст­ранении чрезмерных неравенств богатства и доходов посредст­вом прямых налогов: подоходного, добавочного прогрессивного и налога с наследства, особенно в Великобритании.

Что касается меня, то я полагаю, что есть известные соци­альные и психологические оправдания значительного неравен­ства доходов и богатства, однако не для столь большого разры­ва, какой имеет место в настоящее время. Есть такие нужные виды человеческой деятельности, для успешного осуществления которых требуются меркантильная заинтересованность и общие условия частной собственности на капитал... Хотя в идеальном обществе люди, может быть, и будут так обучены или воспи­таны, чтобы не чувствовать интереса к выигрышу, все же муд­рое и благоразумное государственное руководство должно дать возможность вести игру в соответствии с установленными пра­вилами и ограничениями до тех пор, пока средний человек или хотя бы значительная часть общества остаются сильно подвер­женными страсти сделать деньги”.

В некоторых других отношениях вышеизложенная теория является по своим выводам умеренно консервативной. Хотя она и указывает на жизненную необходимость создания централи­зованного контроля в вопросах, которые ныне в основном предоставлены частной инициативе, многие обширные сферы деятельности остаются незатронутыми. Государство должно будет оказывать свое руководящее влияние на склонность к по­треблению частично путем соответствующей системы налогов, частично фиксированием нормы процента и, возможно, други­ми способами. Более того, представляется маловероятным, чтобы влияние банковской политики на норму процента было само по себе достаточно для обеспечения оптимального размера инвестиций. Я представляю себе поэтому, что достаточно ши­рокая социализация инвестиций окажется единственным сред­ством, чтобы обеспечить приближение к полной занятости, хотя это не должно исключать всякого рода компромиссы и способы сотрудничества государства с частной инициативой. Но, помимо этого, нет очевидных оснований для системы государственного социализма, которая охватила бы большую часть экономичес­кой жизни общества. Не собственность на орудия производства существенна для государства. Если бы государство могло определять

177

общий объем ресурсов, предназначенных для увеличе­ния орудий производства и основных ставок вознаграждения владельцев этих ресурсов, этим было бы достигнуто, все что необходимо. Кроме того, необходимые меры социализации можно вводить постепенно, не ломая установившихся традиций общества.

Учреждение централизованного контроля, необходимого для обеспечения полной занятости, потребует, конечно, значитель­ного расширения традиционных функций правительства. Кроме того, в современной классической теории обращается внимание на различные условия, в которых свободная игра экономичес­ких сил нуждается в обуздании или руководстве. Но все же остаются широкие возможности для проявления частной ини­циативы и ответственности. В пределах этих возможностей тра­диционные преимущества индивидуализма сохранятся и далее.

Вспомним на минуту, в чем заключается эти преимущества. Отчасти это преимущества эффективности, обусловленные де­централизацией и влиянием личной заинтересованности. Пре­имущества эффективности, вытекающие из децентрализации принятия решений и индивидуальной ответственности, возмож­но, даже более значительны, чем полагали в XIX в., и реакция против призыва к личной заинтересованности, пожалуй, зашли слишком далеко. Но всего ценнее индивидуализм, если он может быть очищен от дефектов и злоупотреблений; это лучшая гарантия личной свободы в том смысле, что по сравнению со всеми другими условиями он чрезвычайно расширяет возмож­ности для осуществления личного выбора. Он служит также лучшей гарантией разнообразия жизни, прямо вытекающего из широких возможностей личного выбора, потеря которых явля­ется величайшей из всех потерь в гомогенном или тоталитар­ном государстве. Ибо это разнообразие сохраняет традиции, ко­торые воплощают в себе наиболее верный и успешный выбор предшествующих поколений. Оно окрашивает настоящее в переливающиеся цвета фантазии, и, будучи служанкой опыта в такой же мере, как традиции и фантазия, оно является наи­более могущественным средством для достижения лучшего бу­дущего.

(Кейнс  Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег // Т. Мальтус, Дж. Кейнс, Ю. Ларин. Антология экономической классики. М., 1993. С. 157, 225—226, 228—230, 241, 243—244, 246, 248—249, 264—266, 301—303, 379, 381—382, 424—426, 428—430)

VI. ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ

Институционализм (от лат. institutio — наставление, указание, образ действия) — течение в политической экономии, возникшее в США и других странах в конце XIX — начале XX в. в связи с пере­ходом от господства частной капиталистической собственности и сво­бодной конкуренции к развитию обобществления хозяйства, его моно­полизации и огосударствления. Сторонники этого течения под “ин­ституциями” понимали разнообразные социально-экономические про­цессы, связанные, в частности, с обновлением технической базы про­изводства и его укрупнением, с переходом от индивидуалистической к коллективистской психологии, с введением “социального контроля над производством” и организацией “регулируемой экономики”.

ДЖОН ГЭЛБРЕЙТ

Джон Кеннет Гэлбрейт — один из наиболее крупных и влиятель­ных американских экономистов — родился в 1908 г. в Канаде. Окон­чил университет в Торонто, получил степень доктора философии в Калифорнийском университете. Преподавал в ряде университетов США. В 1941—1943 гг. — сотрудник Управления по контролю за це­нами, в 1961—1963 гг. — посол США в Индии.

Дж. Гэлбрейт — один из видных представителей институциона-лизма. В своих научных трудах Дж. Гэлбрейт исследовал тенденции укрупнения промышленного производства, которые привели к образо­ванию гигантских корпорации (акционерных обществ). Он показы­вал, что корпорации достигают наивысших производственных успе­хов благодаря использованию новейшей техники и технологии и при­ходу к руководству предприятиями так называемой техноструктуры — технических специалистов-администраторов. С этим связано усиление планирования хозяйственного развития, которое, по мнению Дж. Гэлбрейта, идет на смену рыночным отношениям. В итоге в обществе складываются две системы — “рыночная система”, охва­тывающая преимущественно мелкие хозяйства, и “планирующая сис­тема”, куда входят корпорации, взаимодействующие с государством.

Исходя из качественно изменившихся в XX в. объективных усло­вий хозяйственного развития, Дж. Гэлбрейт решительно опровергает устаревшие исходные положения неоклассицизма: о подчинении целей экономической системы интересам отдельного человека, о свободной и совершенной конкуренции мелких товаропроизводителей, о рыноч­ном саморегулировании национальной экономики, о преимуществах хозяйственной деятельности единоличных собственников, о соединении

179

в лице предпринимателя собственника, организатора производ­ства и получателя дохода.

Эти взгляды на современную экономическую действительность Дж. Гэлбрейт изложил в книгах “Новое индустриальное общество” (1967) и “Экономические теории и цели общества” (1973). Ниже при­водятся основные положения этих произведений.

НОВОЕ ИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО

Глава I. Перемены и индустриальная система

В течение последних семидесяти лет и особенно после того, как началась вторая мировая война, нововведения и изменения экономической жизни были огромны, с какой бы меркой к ним не подходить. Самое очевидное из них — применение все более сложной и совершенной техники в сфере материального произ­водства. Машины заменили примитивный ручной труд, и, по мере того как они все шире используются для управления дру­гими машинами, они начинают выполнять более простые функ­ции человеческого мозга.

Семьдесят лет назад деятельность корпораций ограничива­лась такими отраслями, в которых производство должно вестись в крупном масштабе (железнодорожный и водный транспорт, производство стали, добыча и переработка нефти, некоторые от­расли горнодобывающей промышленности). Теперь корпорации охватывают также бакалейную торговлю, мукомольное дело, из­дание газет и увеселительные предприятия — словом, все виды деятельности, которые некогда были уделом индивидуального собственника или небольшой фирмы. На множестве принадлежа­щих им предприятий, производящих сотни видов продукции, крупнейшие фирмы используют оборудование стоимостью в мил­лиарды долларов и сотни тысяч работников. На долю пятисот крупнейших корпораций приходится почти половина всех това­ров и услуг, производимых в Соединенных Штатах.

Семьдесят лет назад корпорация была инструментом ее влаг дельцов и отражением их индивидуальности. Имена этих маг­натов — Карнеги, Рокфеллер, Гарриман, Меллон, Гугенгейм, Форд — были известны всей стране... Те, кто возглавляет теперь крупные корпорации, безвестны... Люди, которые управ­ляют крупными корпорациями, не являются собственниками сколько-нибудь существенной доли данного предприятия. Их выбирают не акционеры, а, как правило, совет директоров, ко­торый в порядке взаимности избирают они же сами.

Столь же общеизвестно, что изменились взаимоотношения

180

между государством и экономикой. На долю федеральных и местных, включая штаты, органов власти приходится теперь от 20 до 25% всей экономической деятельности. В 1929 г. эта доля составляла примерно 8%.

Действуя в соответствии с тем, что теперь называют кейнсианской революцией, государство берет на себя задачу регули­рования совокупного дохода, расходуемого на приобретение то­варов и услуг, в масштабе всей экономики. Оно стремится обес­печить достаточно высокий уровень покупательной способности, позволяющий реализовать всю продукцию, которую может про­извести существующая в данный момент рабочая сила. Если эта деятельность приводит к достижению высокого уровня за­нятости, правительство стремится не допустить повышения цен в результате роста заработной платы, равно как повышения за­работной платы под давлением роста цен, упорно движущихся вверх по спирали, — хотя в данном вопросе деятельность пра­вительства носит более осторожный характер и встречает мень­шую поддержку со стороны общественности. Возможно, следст­вие этих мероприятий, а может быть, лишь для того, чтобы испытать человеческую способность к неоправданному оптимиз­му, производство товаров в современную эпоху достигло столь высокого уровня и действует с надежностью хорошо отлажен­ного механизма... Переменам, которые произошли в трех дру­гих областях, в панегириках достижениям обычно уделяется меньше внимания. Во-первых, чрезвычайно разросся аппарат внушения и убеждения, связанный с продажей товаров. По средствам, которые расходуются на эту деятельность, и способ­ностям, которые находят в ней применение, она все более со­перничает с процессом производства товаров...

Во-вторых, начался упадок профсоюзов. Число членов проф­союзов в США достигло максимума в 1956 г. С тех пор заня­тость продолжала расти, а число членов профсоюзов в целом уменьшалось...

Наконец, существенно возросло число лиц, желающих полу­чить высшее образование, и наряду с этим, в несколько более умеренной степени, увеличились реальные возможности для его получения...

Выше уже упоминалось о машинах и сложной современной технологии. Они в свою очередь требуют крупных вложений капитала. Их конструируют и ими управляют технически высокопоставленные специалисты. Использование такой техники влечет за собой то, что с момента принятия решения о производстве

181

того или иного вида продукции до появления ее на рынке проходит значительно больше времени.

Из этих перемен вытекает необходимость и возможность со­здания крупных хозяйственных организаций. Только такие ор­ганизации в состоянии привлечь необходимый для современно­го производства капитал; только они могут мобилизовать рабо­чую силу требуемой квалификации. Они в состоянии сделать и больше. Привлечение крупного капитала и соответствующая ор­ганизация производства требуют — задолго до того, как можно будет воспользоваться его результатами, — предвидения и, более того, принятия всех возможных мер, которые гарантиро­вали бы, чтобы это предвидение действительно сбылось...

Высокий уровень производства и дохода, являющийся ре­зультатом применения передовой технологии и крупных мас­штабов производства, приводит к тому, что на весьма значи­тельную часть населения перестает давить бремя забот, связан­ных с удовлетворением элементарных физических потребнос­тей. Ни одного голодного человека, если только он трезв, не­возможно убедить в том, чтобы он истратил свой последний доллар на что-либо, кроме еды. Но человека, который хорошо питается, хорошо одет, имеет хорошие жилищные условия и хорошо обеспечен во всех остальных отношениях, можно убе­дить в том, чтобы он купил электробритву или электрическую зубную щетку. Не только цены и издержки производства, но и потребительский спрос становится объектом управления. Таков еще один важный дополнительный элемент в системе регули­рования экономической среды.

Характер техники, связанные с ней потребности в капитале, а также время, которое занимает разработка и производство продукции, еще более настоятельно диктуют необходимость го­сударственного регулирования спроса. Корпорация, рассматри­вающая вопрос о производстве автомобиля новой модели, долж­на иметь возможность убедить людей купить его. Столь же важно, чтобы население располагало необходимыми для этого средствами. Это приобретает решающее значение, когда произ­водство требует весьма крупных и долгосрочных капиталовло­жений, а продукция может с равной степенью вероятности по­пасть на рынок и во время депрессии, и во время подъема. Таким образом, возникает необходимость стабилизации сово­купного спроса.

Я стремился... показать, как в рамках этих более широких перемен изменились те силы, которые движут человеческой деятельностью.

182

Такая постановка вопроса противоречит самому нерушимому из всех экономических постулатов, а именно ут­верждению, будто человек в своих экономических действиях лишь подчиняется законам рынка. Но в действительности наша экономическая система, под какой бы формальной идеологичес­кой вывеской она ни скрывалась, в существенной своей части представляет собой плановую экономику. Инициатива в вопросе о том, что должно быть произведено, исходит не от суверенного потребителя, который посредством рынка направлял бы работу промышленного механизма в соответствии со своим, в конечном счете, решающим желанием. Скорее она исходит от крупной производственной организации, стремящейся установить кон­троль над рынками (которые она, как это предполагается, должна обслуживать), и более того, воздействовать на потреби­теля в соответствии со своими нуждами. А поступая таким об­разом, такая организация оказывает глубокое влияние на сис­тему ценностей потребителя и его убеждения.

Перемены, о которых говорилось выше, отнюдь не происхо­дили равномерно во всей экономике. Сельское хозяйство, мел­кие рудники, художественное творчество, значительная часть литературной работы, свободные профессии, некоторые злачные места, ремесла, некоторые виды розничной торговли и боль­шое число работ по ремонту и чистке одежды и обуви, ремонту жилья и предметов домашнего обихода и прочие виды бытовых и личных услуг все еще остаются сферой деятельности индиви­дуального собственника.

Но не сфера деятельности представляет собой сердцевину современной экономики и главную арену тех перемен, о которых шла речь. Не в этой, следовательно, части экономики передовая техника соединяется с массированным применением капитала не ее концентрированным выражением служит современная крупная корпорация.

Глава III. Природа промышленного планирования

Вплоть до конца второй мировой войны и вскоре после нее термин “планирование” имел известное хождение в Соединенных Штатах. Под этим термином имелась в виду разумная озабоченность тем, что может произойти в будущем, и подготовка мер с целью предупредить те нежелательные события, которых можно избежать... В правительстве Соединенных Штатов имелось Управление планирования национальных ресурсов.

Однако с наступлением холодной войны слово “планирование” приобрело идеологический привкус.

183

Роль планирования в современном индустриальном обществе по-прежнему недооценивается. Помимо того, глубокий инстинкт консерваторов подсказывает им, что экономическое планирование неизбежно означает установление контроля над поведением индивидуума. Отрицание того, что у нас есть какое либо планирование, помогло скрыть факт этого контроля даже от тех, кто поставлен под контроль.

С точки зрения экономиста... планирование заключается в том, чтобы заменить цены и рынок как механизм, определяю­щий то, какая продукция будет производиться, авторитетным решением, устанавливающим, что будет произведено и потреб­лено и по каким ценам.

Рыночный механизм заменяется тем, что принято называть вертикальной интеграцией. Планирующая организация завла­девает источником поставок, в которых она нуждается, или рынком сбыта; таким образом, сделки, в которых предметом торга служат цены и объемы продукции, уступают место пере­даче продукции внутри планирующей организации.

В экономике западных стран на рынках господствуют круп­ные фирмы. Они устанавливают цены и стремятся обеспечить спрос на продукцию, которую они намерены продать... Не со­циалисты враги рынка, а передовая техника, а также диктуе­мые ею специализация рабочей силы и производственного про­цесса, и, следовательно, продолжительность производственного периода и потребности в капитале. В силу этих обстоятельств рыночный механизм начинает отказывать как раз тогда, когда возникает необходимость исключительно высокой надежности, когда существенно необходимым становится планирование.

Глава IV. Планирование и предложение капитала

Наиболее часто упоминаемая особенность рынка состоит в том, что он уравнивает предложение и спрос с помощью опре­деленной цены. Как только возникает излишек предложения над спросом, в результате падения цены создается стимул для покупателей, ограничивается предложение и таким образом устраняется излишек; если обнаруживается кратковременная нехватка товара, вследствие повышения цены стимул получают поставщики, сокращается активность покупателей и таким об­разом устраняется нехватка. Планирование... не содержит в себе аналогичного уравновешивающего механизма. Тот, кто планирует, должен сознательно обеспечить такое положение, при котором планируемое предложение равнялось бы планиру­емому спросу. Если он не сумеет добиться этого, возникнут излишки и нехватки. Если при этом все еще не будет использован

184

рыночный механизм, если не будут снижены или повышены цены, возникнет неприятная проблема хранения или уничтожения излишка или же, напротив, начнется непристойная ссора между теми, чей спрос не удовлетворяется. Таковы обычные результаты планирования, и, как правило, они приводят к резкому падению престижа того, кто планировал в данном случае.

Глава VI. Техноструктура

В прошлом руководство в хозяйственной организации олицетворял предприниматель — лицо, объединявшее в себе собственность на капитал или контроль над капиталом со способностью организовать другие факторы производства и обладавшие к тому же в большинстве случаев способностью вводить новшества. С развитием современной корпорации и появлением организации, которая подчиняется требованиям современной техники и планирования, а также в связи с отделением функций собственности на капитал от функции контроля над предприятием предприниматель в развитом промышленном предприятии уже не выступает как индивидуальное лицо... Вместо предпринимателя направляющей силой предприятия считается администрация. Она представляет собой некую коллективную единицу, с трудом поддающуюся точному определению. В крупной корпорации в состав администрации входят председатель совета директоров, президент, те вице-президенты, которые выполняют существенно важные обязанности по общеадминистративному руководству или руководству отделами, а также лица, занимающие другие ответственные административные посты, и, возможно, другие руководители отделений и отделов.

(Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество / Пер. с англ. М., 1969. С. 35—38, 38—39, 40, 41—42, 44—45, 57, 58, 61, 63, 71, 79—80, 112—113)

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ И ЦЕЛИ ОБЩЕСТВА

Глава I. Функции экономической системы и экономической теории

По укоренившемуся мнению назначение экономической системы, на первый взгляд, кажется вполне очевидным. Оно состоит в том, чтобы производить материальные блага и оказывать услуги, которые нужны людям... Наилучшая экономическая система — это та, которая максимально обеспечивает людей тем, в чем они больше всего нуждаются.

185

Хотя этот взгляд широко распространен в учебниках, он является, пожалуй, слишком упрощенным. За последние сто лет множество экономических задач стало выполняться организациями — промышленными корпорациями, электроэнергетическими предприятиями коммунального пользования, авиакомпаниями, системами розничных магазинов, телевизионными сетями, государственными бюрократическими учреждениями. Некоторые из этих организаций очень велики; и едва ли кто-нибудь усомнится в том, что они обладают властью, т.е. могут управлять действиями отдельных лиц и государства. Всякий согласится, что они управляют этими действиями в своих собственных интересах, т.е. в интересах тех, кто благодаря членству или праву собственности участвует в данном предприятии. Возможно, что в силу какого-то невероятного стечения обстоятельств или сознательных усилий эти интересы в основном совпадают с интересами общественности. Если же такое стечение обстоятельств или целенаправленные усилия отсутствуют, то нет ничего удивительного в том, что преследуются интересы ор­ганизаций, а не общественности.

При таком подходе функция экономической системы больше не кажется простой, по крайней мере для тех, кто хочет видеть реальное положение вещей. Частично экономическая система служит отдельному человеку. Но частично она, как мы теперь видим, служит интересам своих собственных организаций. “Дженерал моторс” существует, чтобы обслуживать общество. Но “Дженерал моторс” также, или даже вместо этого, служит самой себе.

Новое понимание функций экономической системы влечет за собой и новую точку зрения на функцию экономической теории. До тех пор, пока предполагалось, что экономическая система осуществляет свою деятельность в интересах отдельного человека, подчинена его нуждам и желаниям, можно было предполагать, что функция экономической теории состоит в объяснении процесса, посредством которого это происходит.

Но если допускается, что организации, принимающие участие в этом процессе, обладают властью, что обеспечиваются именно их интересы и люди подчиняются этим интересам, то даже наиболее благодушные неизбежно зададут вопрос: a не может ли так случиться, что экономическая теория тоже служит интересам организаций? Организации обладают властью. Могут ли они не оказывать влияния на научную дисциплину, которая изучает их самих и процесс осуществления ими своей власти.

186

Экономическая теория сформировалась как научная дисциплина в то время, когда деловые предприятия были неве­лики по размерам и просты по своей структуре, а сельское хозяйство поглощало большую часть производительной энергии людей. Фирмы реагировали на изменение издержек про­изводства и на изменение рыночных цен. Они подчинялись тому, что диктовал рынок. Теория отражала этот факт. Со вре­менем теория была несколько изменена с тем, чтобы учитывать существование монополии, или, точнее, олигополии, но осталась в плену у своих начальных представлений. Конкурентоспособная фирма продолжала считаться центральным звеном. И член олигополии тоже реагирует на рыночные колебания и вынужден поступать так, поскольку он односторонне стремится к максимуму прибыли. Таким образом, рынок и в силу этого потребитель остаются полноправными хозяевами. Выбор потребителя продолжает управлять абсолютно всем. В результате экономическая теория незаметно превратилась в ширму, прикрывающую власть корпорации.

В экономической системе организация развивается очень неравномерно. Она достигает наибольшего размера в таких отраслях, как средства связи и автомобильная промышленность, а наивысшая техническая сложность и наиболее тесная связь с государством имеют место в производстве оружия. В сельском хозяйстве, жилищном строительстве, услугах, ремесленном производстве, менее организованных формах подпольного бизнеса коммерческая фирма остается сравнительно простой. Эти различия приводят к очень большим различиям во власти и, следовательно, в социальных последствиях. Компании “Форд”, Шелл” и “Проктер и Гэмбл” пользуются большой властью. У отдельного фермера такой власти нет; у строительной фирмы ее очень мало. Эти различия в свою очередь в значительной мере определяют, как работает экономическая система и для кого. Здесь, а не в первоначальных капризах вкусов потребителей общества кроется объяснение высокого уровня развития автомобильной промышленности, системы скоростных автодорог и оружия и низкого уровня развития жилищного строительства, здравоохранения и пищевой промышленности.

Следовательно, подход к экономической системе, как единому целому не может быть плодотворным... При небольших издержках многое прояснятся при разделении коммерческих организаций на две категории — тех, которые пользуются полным набором инструментов власти — над ценами, издержками,

187

поставщиками, потребителями, обществом и правительством, — и тех, которые ими не владеют.

Глава П. Неоклассическая модель

Экономисты называют общепринятую интерпретацию несоциалистической экономической системы неоклассической моделью. Представители других отраслей науки называют ее экономической теорией. Ее принципиальные истоки восходят к книге Адама Смита “Богатство наций”, вышедшей в 1776 г.

В первой половине прошлого столетия идеи А. Смита подверглись дальнейшему развитию Давидом Рикардо, Томасом Мальтусом, Джеймсом и в особенности Джоном Стюартом Миллем и получили название классической системы. В последней четверти XIX в. австрийские, английские и американские экономисты дополнили теорию так называемым маржинальным анализом, и это в конце концов привело к замене термина “классическая экономическая теория” термином “неоклассическая экономическая теория”. В 30-е годы XX в. были внесены еще две важные поправки. До этого предполагалось, что рынки обслуживаются множеством фирм, каждая из которых производит незначительную долю совокупного продукта. Все подчинялись рыночной цене, которую не контролировал никто. Монополии тоже существовали, но они считались крайним исключением. Однако оказалось, что на многих рынках могут господствовать несколько фирм, коллективно осуществляющих власть, которая прежде ассоциировалась с монополией. Это была олигополия. А после выхода в свет и широкого признания “Общей теории” Кейнса система больше не считается саморегулирующейся. Только активное вмешательство государства может поддерживать экономику на уровне полной или почти полной занятости и обеспечивать ее неуклонный рост.

Кроме того, за последние сорок лет неоклассическая систем” была в значительной мере усовершенствована. Фактически они стала столь разнообразной и специализированной, что ни один экономист не может претендовать на большее, чем знание лишь отдельной ее части. В значительной степени неоклассическая система теперь существует ради усовершенствований, которые она претерпевает, — они стали целью сами по себе. Но усовершенствования не оказывают влияния на основную суть этой теории и даже не касаются ее. Она считается, пусть даже субъективно, имеющей окончательную форму.

Суть неоклассической системы сводится к тому, что люди, используя


188

свой доход, полученный главным образом от их произ­водительной деятельности, выражают свои желания путем рас­пределения этого дохода между различными благами и услуга­ми, к которым они имеют доступ на рынках. С точки зрения только что упомянутого маржинального анализа они стремятся таким образом распределить свой доход, чтобы удовлетворение, получаемое от последней единицы затрат на какую-нибудь цель, было равно удовлетворению от затрат на любую другую цель. В этой точке удовлетворение и даже счастье достигают максимума. Желания отдельного человека не подвергаются критике, их про­исхождение глубоко не изучается. Хотя, без сомнения, они фор­мируются под влиянием данной культуры, эти желания тем не менее являются выражением его личности и воли, где они берут начало. Этим дело и ограничивается.

Упомянутое выше выражение воли отдельного человека передается рынком производителю наряду с аналогичным вы­ражением воли других людей. Там, где имеется сильное жела­ние, сильной будет и готовность тратить деньги. И цены рынка установятся на соответствующем уровне. Там, где желание уме­ренно, умеренными будут цены. С точки зрения неоклассичес­кой модели, мотивация производителя происходит исключи­тельно за счет перспективы получения прибыли, которую он стремится максимизировать за определенный период времени. Изменения цен являются сигналом для этого мотива. К полу­чателям передаваемой таким образом информации относятся производители — те, кто может расширить или сократить свое производство, и те, кто может начать его или полностью прекратить. Эти действия представляют собой реакцию, которая гарантирует, что производство в конечном счете подчинено интересам отдельного человека.

Информация также поступает от производителя на рынок и потребителю. Она, однако, не имеет аналогичного распорядительного характера, а представляет собой, скорее, сведения, на основе которых отдельный человек, или потребитель, изменяет свои инструкции производителю.

Таким образом, экономическая система отдает себя в полное распоряжение индивидуального потребителя.

К 30-м годам тезис о существовании конкуренции между многими фирмами, которые неизбежно являются мелкими и выступают на каждом рынке, стал несостоятельным. С конца прошлого столетия гигантская корпорация становится все более характерной чертой делового мира. Ее влияние признавалось

189

везде, кроме экономических учебников. И даже наиболее несе­рьезные исследователи сталкивались с трудностями, пытаясь скрыть от себя тот факт, что рынки стали, автомобилей, рези­новых изделий, химических товаров, алюминия и других цвет­ных металлов, электробытовых приборов, сельскохозяйствен­ных машин, большинства пищевых продуктов промышленного изготовления, мыла, табака, ядохимикатов и других важней­ших изделий поделены не между множеством мелких произво­дителей, каждый из которых не имеет власти над своими це­нами, а между горсткой производителей, в значительной мере обладающих такой властью. Соответственно была модифициро­вана неоклассическая модель с тем, чтобы включать и случай, когда рынки поделены двумя, тремя, четырьмя или более, как правило, очень крупными производителями. Промежуточное положение между конкуренцией многих и монополией одной фирмы стала занимать олигополия нескольких фирм.

Глава III. Неоклассическая модель II:

государство

Существует... укоренившийся неоклассический тезис, что большинство экономических задач будет выполнено в соответ­ствии с требованиями рыночного механизма. Государство играет дополняющую и регулирующую роль, и предполагается, что сторонники государственного вмешательства должны еще пред­ставить доказательства в обоснование своей позиции.

К 30-м годам XX столетия идея, что производство само со­здает достаточный для себя спрос, уже больше ста лет было святой истиной и в области экономики. Ее формальным выра­жением стал закон рынков Сэя. Принятие или непринятие че­ловеком закона Сэя было до 30-х годов основным признаком, по которому экономисты отличались от дураков.

В середине 30-х годов историческим достижением Дж. М. Кейнса... явилось полнейшее уничтожение закона Сэя и тем самым иллюзии самокорректирующейся экономики. После Кейнса было признано, что в экономике может иметься недо­статок (или избыток) платежеспособного спроса и что ни зара­ботная плата, ни ставки процента не пригодны для его устра­нения. Сокращение заработной платы может лишь снизить платежеспособный спрос — совокупный спрос, как его стали на­зывать, — и тем самым только ухудшить положение. Если нет достаточного спроса, то, как показал опыт депрессии, даже самые низкие процентные ставки не будут стимулировать нужного

190

уровня инвестиций и тем самым увеличивать спрос. Стаг­нация будет продолжаться. Единственным ответом остается вмешательство государства.

Государство могло бы производить расходы, которые превы­шают его доходы от налогов, и, таким образом, увеличить спрос, когда это требуется. Оно может противодействовать про­цессу роста цен, когда спрос превышает имеющиеся возможнос­ти рабочей силы и производственного оборудования. Это озна­чало бы использование налоговой политики для поддержки и регулирования экономической системы.

Кроме того, правительство могло бы управлять поступлени­ем имеющихся в наличии кредитных средств и тем самым став­кой процента, по которому могут быть получены эти средства. Сами по себе низкие процентные ставки не могут оказать боль­шого влияния. Однако, являясь составной частью общей стра­тегии, направленной на стабилизацию, финансовая политика была бы эффективной.

Мы будем считать, что неоклассическая система не является описанием реальности. Ниже будут представлены соответствую­щие доказательства... Неоклассическая система многим обязана традиции — она приемлема как описание общества, которое когда-то существовало. И в качестве отображения той части экономики, которую в дальнейшем мы будем называть рыноч­ной системой, она также является в определенной степени удов­летворительной.

Одним из следствий отказа от неоклассической модели яв­ляется возрождение интереса к теории марксизма. Марксист­ская система в прошлом была великой альтернативой класси­ческой экономической мысли. Многие ее принципы находятся в резком противоречии с более невероятными предпосылками неоклассической модели. Она признает решающую роль крупных предприятий. Такое предприятие и его владелец, капита­лист, не испытывает недостатка власти.

Признаются также их более высокие технические возможности и тенденция к объединению в менее многочисленные единицы все более возрастающего размера — тенденция к капиталистической концентрации. Капиталисты не подчинены государству; государство является их исполнительным комитетом.

Как будет показано при дальнейшем изложении, я не разделяю такую реакцию. Маркс предвидел многие тенденции капиталистического развития, однако он не обладал сверхъестественной силой, позволявшей ему в свое время предвидеть все,

191

что в конце концов произойдет. После Маркса произошло многое, что надо принимать в расчет сейчас.

Глава V. Общая теория высокого уровня развития

Сочетание мощного стимула к росту фирмы в некоторых час­тях экономики с эффективными ограничениями, на рост в дру­гих частях создает исключительно неравномерную картину эко­номического развития. Это происходит во всех несоциалисти­ческих промышленно развитых странах... В отношении США достаточно вспомнить о тысяче производственных, коммерчес­ких, транспортных, энергетических и финансовых корпораций, производящих около половины всех товаров и услуг, создавае­мых вне государственного сектора. В обрабатывающей промыш­ленности концентрация еще выше. Общие доходы двух круп­нейших промышленных корпораций “Дженерал моторс” и “Станларт ойл” намного превышают доходы штатов Калифор­ния и Нью-Йорк. Вместе с компаниями “Форд” и “Дженерал электрик” их общие доходы превышают доходы всех сельско­хозяйственных, лесных и рыболовецких предприятий.

Остальная часть экономики состоит из 12 млн. мелких фирм, куда входят 3 млн. мелких фермеров, чьи общие прода­жи ниже продаж четырех крупнейших промышленных корпо­раций, почти 3 млн. гаражей, станций обслуживания, ремонт­ных фирм, обычных прачечных, прачечных самообслуживания, ресторанов и прочих предприятий обслуживания; 2 млн. мел­ких предприятий розничной торговли; около 900 тыс. стро­ительных фирм; несколько сот тысяч мелких промышленных фирм и неучтенное число фирм, обслуживающих многообразные интересы развитого общества, известные под общим име­нем пороков.

Не существует определенного объема активов или продаж, ко­торый служил бы в качестве границы между миллионами фирм, составляющих одну половину частнопредпринимательской эко­номики, и кучкой гигантских корпораций, представляющих собой вторую половину. Однако имеется глубокое концептуаль­ное различие между предприятием, находящимся полностью под контролем отдельного лица и обязанным всеми своими успехами этому обстоятельству, и фирмой, которая, хотя и не отрицает полностью влияние отдельных лиц, однако не может существо­вать без организации. Это отличие, которое можно рассматри­вать как рубеж, отделяющий 12 млн. мелких фирм от тысячи гигантов, лежит в основе широкого разделения в экономике, на-

192

шедшего отражение в этой книге. Это рубеж между тем, что с этого момента мы будем называть “рыночной системой”, и тем, что будет именоваться “планирующей системой”.

Нетрудно выяснить, что планирующая система не соответствует неоклассической модели, что входящие в нее фирмы не реагируют пассивно на воздействие рынка и государства. Для этого нужно главным образом отказаться от привычного и стереотипного мышления. К указанной части экономики мы еще вернемся. Рыночная система с ее сочетанием монополии и конкуренции согласуется в общих чертах с неоклассической моделью. Эта модель является приблизительным описанием половины экономики, но она утратила связь с другой, и во многих отношениях решающей, половиной. Именно благодаря своей способности к радикальным изменениям нерыночная часть пре­терпела исключительно глубокие преобразования. Но и рыночная система тоже отходит от неоклассической модели в двух отношениях; вмешательство государства в эту часть экономики является более активным и вместе с тем более регулярным, чем это допускает теория. Рыночная система должна существовать наряду с планирующей системой, и можно предполагать, что этот факт оказывает очень сильное влияние на ее развитие.

Разница между планирующей и рыночной системами лежит не в стремлении избавиться от ограничений рынка и обрести контроль над экономической средой. Она заключается в инстру­ментах, с помощью которых достигаются эти цели, и в том, насколько успешными оказываются такие попытки. Участники рыночной системы, которые хотят обеспечить стабилизацию своих цен или добиться контроля над предложением, должны действовать коллективно или получить помощь со стороны пра­вительства. Такие действия слишком явны и часто неэффектив­ны, безуспешны и бесплодны. Добровольные коллективные усилия могут быть подорваны несколькими дезертирами. Законо­датели далеко не всегда отзывчивы даже к просьбам фермеров. Если действия и предпринимаются, то это делается в крайне осторожной форме, поскольку известно, что господствующая экономическая теория их не одобряет.

Напротив, в планирующей системе фирма автоматически добивается контроля над ценами без лишнего шума, просто в силу своих размеров. То же относится и к объему производства. Фирма может стать крупной потому, что ее задачи поддаются решению при помощи организации. Имеются также проблемы, для решения которых фирма нуждается в поддержке со стороны

193

государства. Но она обращается не к законодательной влас­ти, а к исполнительной бюрократии. Это менее заметно. А по­скольку бюрократия более могущественна, действия фирмы, вероятно, будут более эффективными. Не удивительно, что в результате фирмы в рыночной системе привлекают большое внимание, добиваясь очень немногого путем ослабления рыночных ограничений или какого-нибудь иного изменения среды, воз­действию которой они подергаются. А крупные фирмы в планирующей системе не привлекают никакого внимания, добива­ясь очень многого.

Глава VIII. Самоэксплуатация и эксплуатация

С общепринятой точки зрения понятие эксплуатации всегда связано с наемным работником. Самоэксплуатация работодате­ля или работающего в своей фирме предпринимателя получила гораздо меньшее признание. Может показаться, что она имеет более важное экономическое и социальное значение, чем подоб­ное обращение с наемным трудом. В действительности, однако, в современной экономике самоэксплуатация и эксплуатация на­емного труда идут рука об руку.

Как отмечалось, мелкий работодатель добивается трудовых усилий от своих работников не введением правил, а личным надзором. И поскольку никакие правила не запрещают этому работодателю снижать свое собственное вознаграждение за эти усилия, он упорно сопротивляется любому регулированию, ко­торое запрещает ему таким же образом понижать заработную плату своих рабочих. Он чувствует за собой естественное право требовать от других того, что он требует от самого себя.

Крупная корпорация не избалована общественными почестя­ми. Напротив, мелкий предприниматель вызывает восхищение почти у всех. Частично это объясняется социальной носталь­гией; мелкий бизнесмен — это современный двойник мелкой фирмы в экономике классической конкуренции. В этом смысле он является напоминанием о более простом и более понятном мире. Но большая часть похвал, несомненно, отражает удобную социальную добродетель. Восхваляется то, что служит комфор­ту и удобству общества.

Однако не все из того, что так восхваляется, подтверждается при пристальном изучении. Например, мелкий предпринима­тель прославляется как человек строгой независимости. То, что эта независимость часто ограничена как в принципе, так и на практике упорной борьбой за выживание, остается незамеченным…


194

Живя вне организации, он, как считают, наслаждается независимостью от дисциплины организации. Никто не отдает ему приказаний; никто не присматривает, как он работает. Он может смотреть прямо в глаза любому человеку. Остается незамеченным, что часто это только осторожность, конформизм, угодливость, даже раболепие человека, чье благополучие нахо­дится во власти его покупателей. Часто его свобода— это сво­бода человека, которого до смерти заклевали утки.

Никто не сомневается в том, что в крупной корпорации должны быть установлены пределы продолжительности рабоче­го времени, усилий, которые могут быть потрачены, и ограни­чения на все прочие условия труда. Приветствуя роль профсо­юзов в установлении и защите этих гуманных правил. То же самое относится и к государству. Но в рыночной системе чело­веком, заслуживающим восхищения, является мелкий предпри­ниматель, который рано встает и работает до глубокой ночи, доступный для своих потребителей круглые сутки и не ослаб­ляющий напряженности своего труда. Труд его не отмечен ни­какой скукой; он — благодетель общества и образец для под­ражания молодым. Особая стойкость отличает фермера, кото­рый, имея работу в городе, трудится по вечерам, субботам и праздникам на своей земле и заставляет так же трудиться свою жену и детей... Незамеченным остается, что такой труд навязывается условиями рыночной системы. Остается вне внимания также тот факт, что это может наносить вред здоровью детей, и что в сельском хозяйстве это связано с отрицанием роли профсоюзов, минимальной заработной платы и даже с отказом от компенсации для тех, кто больше других нуждается в их защите.

То обстоятельство, что рыночная система сохранятся частично благодаря своей способности снижать вознаграждение для своих участников, ведет к очевидному и зловещему выводу. Он стоит в том, что имеется презумпция неравенства между раз­ными частями экономической системы. Удобная социальная добродетель дополняет эту презумпцию, помогая людям убедить себя в том, что они должны соглашаться на более низкие доходы, т.е. с тем, что их вознаграждение частично возмещается за счет их социальной добродетели. Не приходится и говорить, что презумпция неравенства становится гораздо сильнее, если одна часть системы обладает властью над своими ценами и из­держками, и они в свою очередь служат издержками и ценами для другой части системы.

195

Мы увидим, что существует такая эксплуатация в отноше­ниях между двумя частями экономики. В сочетании с только что указанным неравенством развития это одна из главных при­чин для рассмотрения экономики не как единой системы, а как системы, состоящей из двух частей.

Глава IX. Природа коллективного разума

На практике в отличие от теории экономисты давно уже признали, что власть от акционеров переходит к управляющим. Растет также понимание того, что цели управляющих могут от­личаться от целей владельцев... Отделение собственности от процесса управления приводит к полному пересмотру положе­ния о максимизации прибылей. В неоклассической модели по­гоня за прибылью является, непрестанной и откровенной.

Источником энергии, которая впоследствии подчиняется об­щественному контролю и служит интересам общества, являют­ся в силу совершенно случайного парадокса стяжательство, ску­пость и алчность — отнюдь не самые святые человеческие ка­чества. Однако когда собственность отделяется от управления, возникает мучительная проблема. Носителями стяжательства, скупости и алчности — незаменимых движущих сил систе­мы — являются менеджеры, техноструктура, а плоды действия этих сил достаются собственникам.

Во всей формальной тории и в большей части учебного курса по экономике считается, что предприниматель, объединяющий в своем лице собственника и привилегированного получателя дохода с активным руководителем предприятия, продолжает играть видную роль. Реальное положение дел в корпорации иг­норируется.

Иногда... считается, что отделение собственности от управ­ления оказывает некоторое влияние на цели корпорации. По­всеместное мнение состоит в том, что обеспечению надежности дохода и роста уделяется большое внимание, а погоня за при­былью — меньшее... Корпорация стремится к определенной комбинации надежности, роста и прибыли. Но рамки ее дея­тельности по-прежнему определяются рынком: цены могут быть чуть ниже, а объем продаж чуть выше, нежели в том случае, если бы погоня за прибылью, была бы единственной целью, но никакого радикального значения самим изменениям не прида­ется. И если бы фирма подчинялась рынку полностью, то эф­фект от стремления к достижению всех этих противоречивых целей не мог бы действительно быть значительным.

196

Однако, если с возникновением крупных корпораций появ­ляется возможность широко навязывать их волю обществу — не только устанавливать цены и издержки, но и влиять на по­требителей, организовывать поставки материалов и полуфабри­катов, мобилизовывать собственные накопления и капитал, проводить свою политику в отношении рабочей силы и оказы­вать воздействие на взгляды общества и деятельность государ­ства, — тогда цели управляющих фирмой интеллектуалов, ее техноструктуры приобретают колоссальное значение. Не рынок определяет эти цели. Они переступили границы рынка, исполь­зуют его как инструмент и становятся той колесницей, к кото­рой общество если и не приковано, то уж во всяком случае пристегнуто. Что современная корпорация располагает подоб­ной властью, неоклассическая теория, конечно, отрицает. Что реальность именно такова, нам в данном случае совершенно очевидно.

Глава XI. Положительные цели

Основной положительной целью техноструктуры является рост фирмы. Затем этот рост становится важнейшей целью пла­нирующей системы и — как следствие — общества, в котором доминируют крупные фирмы.

Крупная фирма... может, за редкими исключениями, лучше, чем небольшая фирма, контролировать свои цены и издержки, убеждать своих потребителей и управлять ими. В силу этих обстоятельств она способна ограждать себя от снижения прибы­лей в результате конкуренции и, таким образом, ограждать свои доходы, а вместе с ними и свой источник капитала. Она имеет больше возможностей избавиться от тех затрат на рабо­чую силу, которые она не в состоянии регулировать, а также обеспечить себе соответствующее мнение среди общественности и добиться необходимых действий со стороны государства. Это значит, что крупная фирма способна более надежно оградить себя от нежелательных для нее изменений в уровне доходов, Что могло бы вызвать вмешательство в ее дела акционеров или кредиторов, а также в связи с неблагоприятной реакцией со стороны общественности повлечь за собой вмешательство проф­союзов, потребителей или правительства.

Экономисты в основном весьма легко поверили в социальные преимущества экономического роста. Они видели, что это будет означать большее потребление, больший доход, большую заня­тость, большие поступления в бюджет от налогов, расширение

197

социального обеспечения, большее счастье. То, что такой рост служит к тому же положительным интересам техноструктуры, послужило весьма убедительным толчком к этому открытию. Если бы действие роста на техноструктуру было противополож­ным, его оценка не была бы положительной.

Различные защитные и положительные цели технострукту­ры могут оказаться в противоречии друг с другом. Хотя рост, вообще говоря, усиливает власть техноструктуры и укрепляет тем самым ее способность обеспечивать минимально необходи­мый уровень доходов и служит, таким образом, ее защитным целям, некоторые виды роста, как мы уже видели, связаны с повышенным риском. Необходимость продемонстрировать рост дохода может прийти в столкновение с интересами обеспечения роста. Техническое развитие может поставить под угрозу ста­бильность доходов.

Нет никаких оснований полагать, что техноструктура фирм, занятых в различных отраслях, одинаковым образом будет осу­ществлять согласование противоречивых целей. Достигшая вы­сокого уровня фирма, выпускающая электронное оборудование, химические изделия или ЭВМ, имеющая в своем штате огромное количество инженеров и ученых, будет придавать значи­тельное большее значение техническому прогрессу как самосто­ятельной цели, чем фирма по выпуску мясных полуфабрикатов или сталелитейная компания. В других случаях будут предпри­ниматься неодинаковые усилия, направленные на обеспечение надежности доходов как цели, находящейся в противоречии с процессом роста фирмы. Выбор крупнейших фирм в этих во­просах будет отличен от выбора менее крупных. Необходимость продемонстрировать рост доходов также окажет различное воз­действие. Социальные же последствия подобных решений, так же, как и энергия, с которой они осуществляются, могут... быть весьма значительными.

(Гэлбрейт  Дж. К. Экономические теории и цели общества / Пер. с англ. М., 1976. С. 27—28, 29, 33, 34—35, 36—38 40—41, 45, 47—49, 54, 55—56, 71—74, 80—81, 106, 107—108, 110, 123—125, 136, 139, 146—147)

VII. НЕОКОНСЕРВАТИЗМ

Кейнсианская теория, обосновавшая необходимость вмешательства государства в экономику, в 50—60-е годы и в первой половине 70-х годов помогла правительствам западных стран обеспечить довольно вы­сокие темпы хозяйственного развития, наибольшую занятость работ­ников и подъем общего благосостояния. Но в 1973—1975 гг. мощный мировой экономический кризис убедительно продемонстрировал: заме­на рыночного саморегулирования макроэкономики государственным уп­равлением ею не способна избавить общество от кризисных потрясе­ний, безработицы и инфляции. Поэтому не случайно, что против кейнсианства подняли своего рода < восстание” неоконсерваторы, стремившиеся отстоять принцип невмешательства государства в экономику.

Неоконсерваторы выявили слабые стороны учения Дж. Кейнса и противопоставили им свои теоретические и практические разработки по следующим направлениям: 1. Антикейнсианцы выступили против использования инфляции для увеличения производства и занятости, предложив свои рецепты сокращения количества денег в обращении. 2. Неоконсерваторы высказались против чрезмерного увеличения на­логов, что подрывало материальную заинтересованность работников и предпринимателей. Было предложено уравновесить покупательский спрос развитием предложения: снизить налоги до рациональных пре­делов, возродить свободу частного предпринимательства и рыночную конкуренцию. 3. Критики кейнсианства решительно выступили против того, чтобы государственные чиновники занимались мелочной опекой текущей хозяйственной деятельности бизнесменов. По их мнению, предприниматели сами в состоянии прогнозировать (предвидеть) эко­номические процессы и принимать оптимальные (наилучшие) реше­ния. Правительство же должно сосредоточиться на долгосрочной эко­номической политике.

Неоконсервативный поворот в экономической теории вызвал соот­ветствующую перемену в экономической политике государств, которая в США получила название “рейганомика” (по имени президента Р. Рейгана), в Великобритании — “тэтчеризм” (по фамилии главы пра­вительства М. Тэтчер).

МИЛТОН ФРИДМЕН

Наиболее видным представителем неоконсерваторов в США явля­ется М. Фридмен.

Милтон Фридмен родился в 1912 г. в Нью-Йорке. В 1932 г. окончил университет Раттерс, стал затем доктором философии (1946) и права (1968). С 1948 г. — профессор экономики Чикагского университета.

199

В 1971—1974 гг. работал советником президента Р. Никсона по экономическим вопросам, а позже участвовал в разработке “рей-гономики”.

Основные работы М. Фридмена — в области теории и практики денежного обращения. Он — признанный лидер монетаристского на­правления в экономической теории, которое придает деньгам решаю­щую роль в экономической жизни и считает, что уровень цен опре­деляется количеством денег в обращении. В 1976 г. М. Фридмен удос­тоен Нобелевской премии за работу “История денежной системы в США, 1867—1960”.

В 1987 г. Гуверовский институт (США) издал избранные труды М. Фридмена. Ниже приводятся краткое изложение реферата этого сборника произведений М. Фридмена.

ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ М. ФРИДМЕНА

Тематика работ, представленных в разделе “Очерки полити­ческой экономии”, очень широка: от сравнения рыночного хо­зяйства и экономики, организованной на плановых началах, проблем этических оценок в экономической области до вопро­сов, касающихся принципов оказания помощи иностранным го­сударствам, организации системы образования и контроля над потреблением алкоголя и наркотиков. В подходе ко всем этим проблемам автор выступает как защитник индивидуальной сво­боды, рассматривает ее как высшую ценность. С этих позиций он оценивает значение экономической и политической свобод, трактуя их как неразрывно связанные между собой стороны жизни свободного общества.

Эта позиция нашла свое выражение в небольшом очерке, по­священном положению в Чили после прихода к власти Пино­чета, предпринявшего усилия по укреплению рыночных отно­шений в рамках тоталитарного режима и пользовавшегося ре­комендациями учеников Фридмена. Появление очерка было следствием стремления Фридмена провести водораздел между собственной социально-экономической и политической пози­цией и установками и действиями правительства Пиночета. Он писал: “Я долгое время утверждал, что экономическая свобода является необходимым, но не достаточным условием политичес­кой свободы. Я убежден, что этот вывод, хотя и правилен, при­водит к заблуждению, если он не дополняется положением, что политическая свобода является в свою очередь необходимым ус­ловием обеспечения экономической свободы в долгосрочном плане”. Что же касается собственно чилийского опыта, поро­дившего “миф о том, что только авторитарный режим может

200

успешно осуществлять политику, ориентированную на свобод­ный рынок”, то, подчеркивает автор, этот опыт является ис­ключением, а не правилом. Военная диктатура противоречит рыночной системе, поскольку первая основана на принципе Подчинения, в то время как вторая базируется на принципе добровольности.

Экономическая свобода, подчеркивает автор, неотделима от рыночной системы. Но она не ограничивается рамками чисто экономических явлений, а представляет собой некую основопо­лагающую и в то же время гибкую и развивающуюся систему, пронизывающую практически все сферы общественных отноше­ний. Такова, например, тесная связь законодательства (в част­ности, касающегося свободы слова) и экономической структуры общества.

Экономическая наука призвана объяснять и прогнозировать экономические явления, а не давать им оценку. Среди эконо­мистов, принадлежащих к одной культуре и одному времени, не может быть принципиальных разногласий по поводу основ­ных целей экономической политики. Разногласия касаются главным образом способов достижения этих целей и связаны прежде всего с различием результатов конкретных исследова­ний. Совершенно неприемлемо подменять сущностный анализ проблемы попытками “опровергнуть” оппонентов ссылками на то, что плохие люди преследуют плохие цели.

Понимание Фридменом сущности рыночного хозяйства и его важнейших сторон проявляется при сравнении двух основных типов экономики: рыночного и командного (т.е. основанного на централизованном планировании), а также при попытке отве­тить на вопросы о том, в какой степени рыночный механизм может быть внедрен в командную экономику, до какого предела элементы командной системы допустимы в рыночной экономике.

Автор характеризует идеальную рыночную экономику как систему, в которой совершенно независимые индивиды руковод­ствуются собственными интересами и для достижения своих целей выступают в отношении добровольного и взаимовыгодно­го обмена друг с другом. Идеальная система командной эконо­мики предполагает, что люди действуют не как суверенные субъекты, а лишь как исполнители приказов.

Однако в реальной жизни “чистых” систем нет. В рыночной системе встречаются элементы командной экономики в тех об­ластях, где либо рынок не способен функционировать вообще, либо эффективность не является единственной целью, либо ре-

201

зультаты действий одних людей могут затронуть интересы дру­гих людей, которые не имеют непосредственного отношения к действиям первых. Подобные отклонения от “чистой” рыноч­ной системы также полностью не исчезают, причем это может быть результатом как сознательной политики правительства, так и действия стихийных сил. Эти элементы придают системе динамичность и способность к выживанию независимо от при­чин их сохранения.

Автор считает рыночную систему более жизнеспособной, не­жели командную, прежде всего потому, что свободный обмен, на котором она основана, осуществляется только тогда, когда он выгоден обеим сторонам...

“Нервной” системой рыночной экономики является меха­низм цен. Автор выделяет три функции цен: информационную, стимулирующую и распределительную. Информационная функ­ция связана с тем, что цены несут в себе информацию о по­требностях в тех или иных товарах, о дефиците или избытке ресурсов и т.д. Эта функция имеет чрезвычайно важное значе­ние для координации экономической активности (впервые эту функцию цен отметил в 1945 г. Ф. Хайек). Вторая функция состоит в стимулировании людей использовать имеющиеся ре­сурсы, с тем, чтобы получить наиболее высоко оцениваемые рынком результаты, применяя наиболее экономичные способы производства. Наконец, третья функция показывает, что и сколько получает тот или иной экономический субъект.

Все эти функции цен тесно взаимосвязаны, и попытки по­давить одну из них негативно сказываются и на других. Имен­но эта тенденция характера, по мнению автора, для плановой экономики, где предпринимаются попытки сохранить стимули­рующую функцию, отделив ее от распределительной: “Цены стимулируют людей только потому, что влияют на распределе­ние доходов. Если то, что человек получает за свою деятель­ность, не зависит от того, что он делает, если цены не выпол­няют третью функцию — распределения дохода, то ему нет смысла беспокоиться относительно информации, которую несет в себе цена, и нет смысла реагировать на эту информацию”. Причем это относится не только к командной экономике, но и к рыночной со значительными элементами вмешательства госу­дарства. Это вмешательство ведет к тому, что людям обеспечи­вается уровень доходов независимо от цены, за которую они могут продать свои услуги на рынке... Механизм цен хорош тем, что постоянно вырабатывает информацию, позволяющую

202

оценивать деятельность человека и соответствующим образом ее корректировать.

Тип собственности, установленный в обществе, в решающей мере определяет характер хозяйственного механизма: “Если вся собственность последовательно обобществлена и все цены цент­рализованы, не остается места для механизма, который в какой-либо мере может воспроизводить функционирование ка­питалистического предприятия” (с. 26). С этой точки зрения автор критикует югославскую модель кооперативного социализ­ма. Хотя кооперация — более эффективный способ организа­ции производства, чем централизованное планирование, рыноч­ная система имеет преимущества перед кооперацией. Это под­тверждает анализ инвестиционной стратегии кооперативных предприятий в Югославии. Югославские рабочие являются соб­ственниками предприятия, пока они на нем работают. В резуль­тате рынок капитала в собственном смысле не может сущест­вовать; югославские рабочие не рассматривают инвестиции как нечто для себя (в случае выгод) выгодное; в то же время из-за рынка капитала сокращаются возможности для частных лиц предпринять какие-либо шаги в производственной деятельности на собственный страх и риск. Все это снижает эффективность системы. Так, рабочие, получающие долю от общих доходов предприятия, не будут заинтересованы в его расширении, даже если перспективы сбыта продукции благоприятны, поскольку это расширение связано как с дополнительными расходами, так и с наймом новой рабочей силы, которая будет претендовать на долю в доходе. Таким образом, возникают препятствия к рас­ширению эффективных, успешно действующих предприятий. Далее, будучи связанными своей долей участия в прибылях, рабочие будут менее склонны переходить с предприятий, имею­щих большой основной капитал, на предприятия, где этот ка­питал невелик, даже если такой переход экономически оправ­дан. Ограниченность срока, в течение которого рабочий связан с предприятием, и его доходы зависят от успехов деятельности этого предприятия, снижает склонность не только к долгосроч­ному инвестированию, но и к риску. В результате возникают серьезные препятствия на пути внедрения научно-технических достижений, новых технологических процессов и методов уп­равления; система утрачивает мобильность и динамизм.

Удовлетворительной альтернативы нормальному рыночному механизму, по мнению автора, не существует. Это, однако, не означает, что нет и не может быть оснований для отклонения

203

такого механизма. Эффективность производства — не единст­венная цель, которую преследуют люди; с целым рядом задач (например, обеспечения национальной безопасности) рынок не может справиться, а в ряде случаев действие рыночных сил способно нанести ущерб третьим лицам (так называемый внеш­ний эффект). Это делает вмешательство государства принципи­ально оправданным.

Задача повышения эффективности функционирования миро­вой экономической системы состоит в том, чтобы свести к минимуму элементы командной системы в западных странах и развивать в возможно более широких масштабах рыночный ме­ханизм (с учетом политических и экономических ограничений) в социалистических странах, где социальные цели преобладают над производственными и перераспределение доходов неизбеж­но. В этих странах перераспределение доходов лучше осущест­влять не через регулирование цен, а через налоги и субсидии. Что касается предприятий, то они должны нести ответствен­ность за свою деятельность, и их цены должны определяться в терминах прибыли, а не в натуральных показателях.

Вместе с тем “рыночная модель” не должна безраздельно господствовать в обществе. Если для отдельного предпринима­теля (независимо от сферы его деятельности) единственной со­циальной функцией является “использование имеющихся у него ресурсов и ориентация собственных усилий на увеличение прибыли, пока это не противоречит правилам игры”, то для общества в целом может быть далеко не безразлично, например, в какой мере все его члены имеют доступ к целому ряду благ, которые в данном обществе — с точки зрения господствующих в нем культурных, нравственных, религиозных и других усто­ев — считаются безусловно необходимыми для жизни человека. К таким благам относятся прежде всего образование и меди­цинское обслуживание, а также механизм материальной обес­печенности граждан независимо от результатов их конкретной деятельности. Вмешательство государства для обеспечения всем гражданам доступа к этим благам неизбежно и желательно, при этом, однако, необходим поиск приемлемого компромисса между неизбежными при любом вмешательстве элементами диктата и индивидуальной свободой.

Возможным вариантом подобного компромисса автор считает решение вопроса о политике помощи неимущим и организации системы образования, предполагающей в обоих случаях не не­посредственное воздействие на результат, а косвенное влияние


204

— через налоги, субсидии и т.д. — на финансовое положе­ние людей, что должно стимулировать их деятельность в же­лательном направлении. Так, вместо непосредственных выплат малообеспеченным людям (доходы которых не достигают уста­новленного минимального уровня) можно использовать систему налогов на личные доходы, которая не снижает активности людей по улучшению их материального положения. Суть этой системы состоит в следующем: если доход семьи равен установ­ленному гарантируемому минимуму, семья не платит налогов; если ее доходы превышают этот минимум, налоги платятся по самой низкой шкале и начисляются не на весь доход, а лишь на часть, превосходящую минимальный доход. Если доход семьи не достигает минимума, начисляется отрицательный налог по единой ставке на “недополученную” часть дохода, после чего полученная величина “налога” фактически прибав­ляется к доходу, который получила семья. Ставки налогов и минимальный уровень дохода могут варьироваться в зависимос­ти от размера семьи, но важно то, что при такой системе людям выгодно как можно больше зарабатывать, поскольку, чем боль­ше заработанный доход, тем больше их доход после “уплаты” налогов. При такой системе люди не чувствуют себя полностью на иждивении государства; кроме того, сокращаются расходы государства. Вместе с тем подобная система имеет и отрица­тельные стороны (например, возможность уменьшения ответст­венности политиков за благосостояние наименее обеспеченных слоев населения).

Цель экономической науки автор видит в разработке основ позитивной экономической теории, под которой он понимает абсолютно объективную, лишенную каких-либо оценочных суждений концепцию, призванную ответить на вопрос “Что происходит?”, а не “Как должно быть?” Позитивная экономи­ческая теория должна “предложить совокупность выводов, ко­торые могут быть использованы для получения правильных Прогнозов относительно последствий тех или иных изменений условий. Ее значение следует оценивать по степени точности, масштабности и адекватности предлагаемых прогнозов. Други­ми словами, позитивная экономическая теория является или может стать объективной наукой в том же смысле, что и любая естественная наука”.

Ориентируя экономистов на разработку позитивного эконо­мического знания, автор вместе с тем указывает на важность нормативного знания. Последнее, однако, он исключает из

205

науки, относя его к другим сферам деятельности людей, прежде всего к искусству, в том числе к искусству принятия полити­ческих решений. В позитивном сознании Фридмен видит осно­ву, на которую должны опираться политики при решении во­проса о проведении тех или иных мероприятий в рамках эко­номической политики. Подобная позиция, по его мнению, имеет принципиальное значение, так как позволяет преодолеть разногласия между западными экономистами по вопросам эко­номической политики, которые касаются в основном не конеч­ных целей этой политики, а способов их достижения. Преодо­ление этих разногласий автор связывает с развитием экономи­ческой (позитивной) теории.

Позитивная теория (обеспечивающая получение надежного прогноза) представляет, по мнению автора, соединение двух элементов: языка, определяющего метод рассуждений, но не не­сущего смысловой нагрузки и подчиняющегося лишь законам логики, и набора содержательных гипотез. Выбор гипотез — важнейший этап в разработке теории. Непосредственная про­верка гипотез не может дать окончательного ответа на вопрос об их достоверности, а может лишь подтвердить их приемле­мость при данных обстоятельствах, т.е. не опровергнуть гипо­тезу. При попытках “доказать” истинность гипотезы эмпири­чески всегда предполагается обобщенный вывод (распространя­ющийся на все случаи) на базе конечного числа наблюдений. Подобная проблема, известная как “проблема индукции”, не может быть решена в общем виде. Поэтому о теории следует судить с точки зрения ее полезности для прогнозирования. При выборе исходных положений автор предлагает руководствовать­ся критериями простоты, наглядности, целостности, отказы­ваться от попыток их непосредственной проверки, ограничива­ясь косвенной проверкой гипотез — через проверку прогнозных свойств теории, построенной на базе этих гипотез. Он снимает проблему реалистичности исходных гипотез, рассматривая их как утверждения типа “как если бы”.

Абстрактные методологические проблемы, по мнению авто­ра, имеют прямое отношение к пониманию процесса развития экономической науки, происходящих в ней сдвигов; если при­знанные теоретические конструкции оказываются неадекватны­ми реальным проблемам, в результате формируются новые на правления и методы анализа.

С особой наглядностью методологические принципы автор” проявились в его работах, касающихся индивидуального поведения

206

экономических субъектов. Еще во второй половине 50-х годов Фридмен выдвинул вошедшую позднее в арсенал эконо­мической теории концепцию перманентного дохода. Суть ее сво­дилась к следующему: индивидуальные потребительские расхо­ды зависят не от текущего дохода, а от так называемого “пер­манентного дохода”, представляющего собой оценку людьми величины ожидаемых в будущем доходов от всех видов капитала, включая “человеческий” (то есть заработную плату); определяе­мая таким образом часть дохода, идущая на потребление (пер­манентное потребление), достаточно стабильна и не реагирует на временные колебания текущего дохода. Эти гипотезы автор подверг проверке, используя данные о семейных бюджетах. При эмпирической разработке этой концепции был получен важный результат: доля доходов, идущая на потребление, зна­чительно ниже у лиц с высоким уровнем дохода; для народного хозяйства в целом доля накопления остается достаточно стабильной величиной, несмотря на долговременный рост реально­го дохода.

Другим примером сочетания теоретического и эмпирическо­го анализа является разработанная Фридменом концепция поведения экономических субъектов в условиях неопределенности и риска. Автор выдвинул две гипотезы: индивиды ведут себя таким образом, как если бы они стремились максимизировать некую ожидаемую величину, которую можно назвать совокуп­ной полезностью; различия в распределении индивидуальных портфелей активов отражают различия вкусов людей, отношения к риску, к альтернативным вариантам.

Анализу проблем денег, денежного обращения, стратегии и тактики кредитно-денежной политики в современных условиях посвящена едва ли не самая значительная часть работ Фридмена.

В целом автор относится к сторонникам количественной теории денег (если под ней понимать не целостную концепцию, а подход, рассматривающий деньги как фактор, влияющий на краткосрочные колебания деловой активности, а также стремление объяснить, почему люди хотят держать то или иное количество денег). При определении вида и основных переменных функций спроса на деньги автор основывается на оптимизационной модели индивидуального поведения, в которой в качестве бюджетного ограничения фигурирует величина совокупного богатства, включающего как все виды активов, так и “человеческий капитал”. Различные виды богатства рассматриваются как

207

субституты денег. Желательный объем денежных средств (как одного из активов) в общем портфеле активов определяется и зависимости от соотношения доходности активов, оценок изменения покупательной способности денег, совокупного богатства индивида и ряда других переменных.

Предложенная Фридменом функция спроса на деньги является ключевым моментом его денежной теории: зная параметры этой функции, можно определить степень воздействия изменений денежной массы на динамику цен или процента. Это, однако, возможно лишь в том случае, если функция устойчива. Не случайно вопрос об устойчивости функции спроса на деньги в течение многих лет привлекал внимание эконометриков. При­знавая в целом эмпирические оценки этой функции, Фридмеи вместе с тем полагал, что многие связанные с ней вопросы ос­тались нерешенными и требуют дальнейшего рассмотрения.

Важную роль в обосновании Фридменом предположений, касающихся зависимости между массой денег в обращении и рядом макроэкономических характеристик, сыграл его историко-статистический анализ денежного обращения США за столетний пе­риод. Эти исследования позволили ему сделать следующие выво­ды: для стабильности цен важное значение имеет неинфляцион­ный рост денежной массы; если изменения цен предсказуемы и не очень значительны, экономический рост может осуществлять­ся как при растущих, так и при падающих ценах; взаимосвязи между изменениями массы денег и теми переменными, на кото­рые масса денег оказывает влияние, оставались неизменными, несмотря на различные причины роста массы денег; основное на­правление их воздействия на экономику — от изменения массы денег к изменению дохода, а не наоборот.

Одним из наиболее острых периодов в истории денежного обращения США, вызвавших яростные споры среди ученых, был кризис 1929—1933 гг. В своей трактовке механизма этого кризиса Фридмен противостоит кейнсианской позиции. Он по­лагает, что масштабы этого кризиса во многом определила не­компетентная денежная политика, которая не смогла предот­вратить крушения банковской сферы, приведшего к резкому (на 1/3) сокращению массы денег, что повлекло за собой дра­матическое падение цен и объема производства.

При анализе исторических тенденций в сфере денежного об­ращения автор сосредоточил внимание на исследовании зависи­мости межу ценами, объемом производства и денежной массой в долгосрочном плане. Решение же текущих вопросов экономической


208

политики требует знания особенностей взаимосвязи между темпом роста цен и уровнем безработицы (“кривая Филлипca”) в краткосрочной перспективе. Речь идет о выяснении того, в какой мере и в пределах какого временного интервала политика расширения совокупного спроса, а следовательно, увеличения массы денег в обращении может и может ли вообще привести к снижению уровня безработицы.

Известно, что одной из важнейших предпосылок кейнсианского анализа (обращенного к краткосрочному периоду) было утверждение о слабой подвижности цен и заработной платы, поэтому увеличение агрегированного спроса практически целиком “пойдет” на стимулирование производства и лишь незначительно повлияет на цены. Долгое время казалось, что реальность подтверждает кейнсианскую гипотезу, несмотря на наличие некоторых сомнений в неизменности предположений, на базе которых они были сформулированы. Для объяснения расхождений между теорией и практикой были предложены раз­личные соображения. Одно из них сводилось к признанию важ­ности фактора ожиданий и необходимости различать реальные номинальные величины и реализовалось в выдвинутой Фридменом гипотезе о естественном уровне безработицы. Позиция Фридмена по вопросу о характере взаимосвязи между темпом роста цен и уровнем занятости по существу была определена его моделью номинального дохода. Основной вывод этой модели можно сформулировать следующим образом. При некоторых предположениях о виде ряда макроэкономических функций и адаптивном характере ожиданий равновесия траектория движения экономики определяется ее базовыми социально-экономи­ческими и производственными характеристиками, которые обычно называются реальными факторами. И лишь в том слу­чае, если ожидания экономических субъектов расходятся с реальностью, можно предположить, что изменения номинального совокупного спроса повлияют на реальный объем производства в занятости. В терминах гипотезы о естественном уровне без­работицы это означает, что неучтенные изменения номинально­го спроса и цен могут из-за ошибок в прогнозах привести к отклонению безработицы от естественного уровня, но такая си­туация не может быть активной, и по мере адаптации эконо­мических субъектов возникшее отклонение текущего значения нормы безработицы от естественного уменьшается. Для его под­держания требуются все более значительные денежные “влива­ния” в экономику, которые в конечном счете окажутся неэф-

209

фективными, а единственным их результатом будет рост цен. Таким образом, автор ставит под сомнение одно из основопола­гающих положений политики “точной настройки”, а именно, что увеличение массы денег в обращении способно повысить уровень занятости. Не согласен он и с другим, не менее важным тезисом (в конечном счете связанным с предыдущим), что уве­личение массы денег в обращении ведет к снижению процент­ной ставки. По его мнению, увеличение массы денег в обраще­нии, как правило, происходит в результате операций на откры­том рынке, когда федеральные резервные банки осуществляют покупки государственных ценных бумаг у коммерческих бан­ков, увеличивая тем самым их резервы и создавая возможность расширения масштабов депозитно-чековой эмиссии. В этом слу­чае снижение процентной ставки (из-за повышения рыночной стоимости ценных бумаг) происходит параллельно с увеличени­ем банковских резервов. На этом, однако, процесс не заканчи­вается. Его окончание определяет целый комплекс процессов, связанных с ростом объема расходов и номинальных доходов и последующим повышением цен, ослабляющим первоначальное снижение процента. Более того, сколько-нибудь продолжитель­ная политика кредитно-денежной экспансии, способствующая росту цен, благоприятствует формированию инфляционных ожиданий, которые способствуют повышению процентной став­ки. Именно это, по мнению автора, определило характер дви­жения процентных ставок во второй половине 70-х — начале 80-х годов.

Таким образом, автор выступает против сложившегося сте­реотипа в представлениях относительно целей и задач кредит­но-денежной политики. Это, однако, не означает, что он пре­уменьшает значимость этой политики. Напротив, среди всех способов воздействия на экономику он отдает предпочтение именно кредитно-денежной политике как наиболее приемлемому для демократического общества способу вмешательства в эконо­мику, не приводящему к чрезмерному диктату правительства и уменьшению индивидуальной свободы. Но при этом он четко определяет характер и цели кредитно-денежной политики. Он отстаивает принцип градуализма (постепенности), предполагаю­щие, что мероприятия в рамках этой политики осуществляются медленно, рассчитаны на годы и не являются быстрой реакцией на изменения конъюнктуры. Стабильность движения массы денег автор рассматривает как одно из важнейших условий ста­бильности экономики в целом. Он предлагает отказаться от по-

210

пыток использования кредитно-денежных рычагов для воздей­ствия на реальные переменные (уровень безработицы, производ­ства) и в качестве целей этой политики определяет контроль над номинальными переменными, прежде всего ценами. Дости­жение этой цели Фридмен видит в следовании “денежному пра­вилу”, предполагающему стабильный и умеренный рост денеж­ной массы в пределах 3—5% в год.

В соответствии с определенными стратегическими установ­ками автор предлагает внести некоторые коррективы в инсти­туциональную структуру кредитно-денежной сферы и в прак­тику определения тактических мероприятий в области контро­ля над денежной массой. Прежде всего он выступает за огра­ничение всевластия федеральной резервной системы, за подчи­нение ее казначейству, с тем чтобы обеспечить единство руко­водства кредитно-денежной и фискальной политикой. Что ка­сается конкретного выбора непосредственного объема кредитно-денежного регулирования, то в последние годы Фридмен все более склоняется к тому, чтобы контролировался рост не соб­ственно денежной массы (или каких-либо ее агрегатов), т.е. де­позитно-чековой эмиссии, а так называемых “сильных денег” — обязательств правительства США, не приносящих процента, которые являются главной составляющей банковских резервов и представляют основу пирамиды средств обращения и плате­жа. По окончании некоторого переходного периода величина этого показателя должна быть зафиксирована, а количество различных денежных активов будет определяться действием рыночных сил: соотношением спроса на эти виды активов со стороны экономических субъектов (индивидов и фирм) и их предложения со стороны различных финансовых институтов. Эта рекомендация, которая отличается от ранее отстаиваемой Фридменом идеи жесткого контроля со стороны федеральной резервной системы над денежной массой, отражает изменение позиции Фридмена по вопросу о возможностях современной банковской системы, а также о важности денег и различных денежных агрегатов в современной экономике. Вместе с тем это положение (вместе с его высказываниями в пользу плавающего валютного курса и уменьшения правительственного вмешатель­ства в сфере валютных отношений) отвечает принципиальным мировоззренческим установкам Фридмена на обеспечение воз­можно большей экономической свободы.

(Вопросы экономики. 1989. № 12. С. 141—146)

211

ФРИДРИХ ФОН ХАЙЕК

Выдающаяся роль в критике кейнсианства и в разработке неокон­сервативного направления экономической теории в Великобритании принадлежит Ф. Хайеку.

Фридрих Август фон Хайек (1899—1991) родился в Вене. Здесь он окончил университет и получил ученые степени доктора права и док­тора политических наук. В 1931 г. Ф. Хайек переезжает в Англию и становится британским подданным.

Круг исследовательских интересов Ф. Хайека необычайно широк — экономическая теория, политология, методология науки, психология, история идей. Он вел преподавательскую деятельность в университетах Лондона. Чикаго (США), Фрайбурга (ФРГ), Зальцбурга (Австрия).

Ф. Хайек всегда выступал непримиримым противником переуст­ройства общества по заранее сконструированным схемам и идеаль­ным моделям. Будучи последовательным сторонником конкурентного рынка, он резко критиковал произвольную экономическую политику государства, ведущую к хозяйственным неурядицам. В 1974 г. за ра­боты в области теории денег, конъюнктурных колебаний и анализ взаимозависимости экономических и структурных явлений Ф. Хайек был удостоен Нобелевской премии.

О взглядах Ф. Хайека по важнейшим проблемам современной эко­номики можно узнать из отрывков приводимых ниже его трудов: лек­ции “Конкуренция как процедура открытия”, которую Ф. Хайек впе­рвые прочитал на встрече Филадельфийского общества в Чикаго 29 марта 1968 г., книги “Дорога к рабству” и книги “Безработица и денежная политика. Правительство как генератор "делового цикла"”.

Из лекции

КОНКУРЕНЦИЯ КАК ПРОЦЕДУРА ОТКРЫТИЯ

Как следует из названия настоящей лекции, я предлагаю рассматривать конкуренцию как процедуру для открытия таких фактов, которые без обращения к ней оставались бы ни­кому не известными или по меньшей мере не используемыми.

На первый взгляд это кажется настолько очевидным и бес­спорным, что вряд ли заслуживает нашего внимания. И все же из эксплицитной формулировки откровенного трюизма, приве­денного выше, непосредственно вытекают некоторые интерес­ные и не столь уж очевидные следствия. Первое: конкуренция представляет ценность потому и только потому, что ее резуль­таты непредсказуемы и в общем отличны от тех, к которым каждый сознательно стремится или мог бы стремиться. Второе:

212

хотя в целом последствия конкуренции благотворны, они неиз­бежно предполагают разочарование или расстройство чьих-то конкретных ожиданий и намерений.

Поскольку нам известно, что же именно мы надеемся обна­ружить при помощи конкуренции, постольку мы оказываемся бессильны определить, какова же ее эффективность в выявле­нии фактов, потенциально поддающихся открытию. В лучшем случае мы можем надеяться установить, что общества, полагаю­щиеся на конкуренцию, в конечном счете, успешнее других до­стигают своих целей. Вот вывод, который, как мне кажется, замечательно подтвержден всей историей цивилизации.

Своеобразие конкуренции заключается в том, что в конкрет­ных ситуациях, когда она значима, ее действие не может быть проверено, а может быть лишь засвидетельствовано тем фактом, что рынок будет выигрывать при сравнении с любыми альтер­нативными социальными механизмами.

Какие блага являются редкими или какие предметы явля­ются благами? И какова их редкость или ценность? Именно это и призвана выявлять конкуренция. Предварительные результа­ты рыночного процесса на каждой отдельной стадии указывают индивидуумам направление поиска. Чтобы использовать знания, широко рассеянные в обществе с развитым разделением труда, недостаточно полагаться на людей, которым досконально известно, на какие конкретные цели могут быть употреблены хорошо знакомые предметы из их привычной окружения. Какая именно информация относительно предлагаемых рынком разнообразных товаров и услуг может представлять интерес, подсказывают индивидуумам цены. Это означает, что рынок находит применение личным знаниям и умениям, образующим всегда уникальные в том или ином отношении индивидуальные сочетания и основанным не только и даже не столько на усвоении таких фактов, которые можно было бы перечислить и сообщить по требованию некоей власти.

В прямом смысле слова “хозяйство” — это организация или социальное устройство, где некто сознательно размещает ресур­сы в соответствии с единой шкалой целей. В создаваемом рынком спонтанном порядке ничего этого нет: он функционирует принципиально иначе, чем собственно “хозяйство”. Он отличается, в частности, тем, что не гарантирует обязательного удовлетворения сначала более важных, по общему мнению, потребностей, а потом менее важных. В этом кроется главная причина, почему люди возражают против рынка. В самом деле, весь

213

социализм есть не что иное, как требование превратить рыноч­ный порядок... в “хозяйство” в узком смысле, в котором общая шкала приоритетов определяла бы, какие из различных потребностей подлежат удовлетворению, а какие — нет.

С этим социалистическим замыслом сопряжены трудности двоякого рода. Как и в любой сознательной организации, проект собственно “хозяйства” может отражать только знании самого организатора, а все участники такого, понимаемого как сознательная организация, “хозяйства” должны руководствоваться в своих действиях единой иерархией целей, которой оно подчинено. Соответственно у спонтанного рыночного порядка... есть два преимущества. В нем используются знания всех его членов. Цели, которым он служит, являются частными целями индивидуумов во всем их разнообразии и противоречивости.

Решающее значение для понимания функционирования рыночного порядка... имеет то обстоятельство, что высокая степень совпадения ожиданий с реальностью прямо зависит от систематического расхождения с нею у определенной их части. Но взаимоприспособление планов — не единственное достижение рынка. Он гарантирует также, что любой продукт будет изготавливаться людьми, умеющими делать это с меньшими или по крайней мере не с большими издержками, чем тот, кто дан­ного продукта не производит.

Если даже в высокоразвитых экономических системах кон­куренция важна как исследовательский процесс, в ходе которого первооткрыватели ведут поиск неиспользованных возможностей, доступных в случае успеха и всем остальным людям, то в еще большей степени это справедливо по отношению к не­развитым обществам.

Одна из главных причин неприязни к конкуренции, несомненно, заключается в том, что конкуренция не только показывает, как можно эффективнее производить вещи, но также ставит тех, чьи доходы зависят от рынка, перед выбором: либо подражать добившимся большего успеха, либо частично или полностью лишиться своего дохода.

Мои наблюдения в различных частях света подсказывают, что доля частных лиц, готовых опробовать новые возможности, везде примерно одинакова. Вызывающее столько сетований от­сутствие духа предпринимательства во многих молодых странах является не прирожденным свойством их жителей, а следстви­ем ограничений, налагаемых существующими обычаями или институтами. Вот почему для этих стран было бы фатальным, если бы в них индивидуальные усилия направлялись коллек-

214

тивной волей вместо того, чтобы власть правительства исполь­зовалась исключительно для защиты индивидуумов от давления общества. Такой защиты частной инициативы и предприимчи­вости можно добиться только с помощью института частной собственности и всего комплекса либертарных правовых инсти­тутов.

(Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12. С. 6—14)

ДОРОГА К РАБСТВУ

Книга “Дорога к рабству”, изданная впервые в 1944 г., принесла Ф. Хайеку широкую известность. Она написана в полемическом духе и содержит посвящение — “социалистам всех стран”. Основная мысль этого произведения: огосударствление экономики, подрывающее ры­ночную конкуренцию, ведет в конечном счете к установлению тотали­тарного строя.

Ниже приводятся отрывки из данной книги.

Чтобы продемонстрировать причастность к сильнейшему из политических мотивов — жажде свободы, социалисты начали все чаще использовать лозунг “новой свободы”. Наступление со­циализма стали толковать как скачок из царства необходимости в царство свободы. Оно должно принести “экономическую сво­боду”, без которой уже завоеванная политическая свобода “ни­чего не стоит”. Только социализм способен довести до конца многовековую борьбу за свободу, в которой обретение полити­ческой свободы является лишь первым шагом.

Следует обратить особое внимание на едва заметный сдвиг в значении слова “свобода”, который понадобился, чтобы рассуж­дения звучали убедительно. Для великих апостолов политичес­кой свободы слово это означало свободу человека от насилия и произвола других людей, избавление от пут, не оставляющих индивиду никакого выбора, принуждающих его повиноваться власть имущим. Новая же обещанная свобода — это свобода от необходимости, избавление от пут обстоятельств, которые, без­условно, ограничивают возможность выбора для каждого из нас, хотя для одних — в большей степени, для других — в меньшей. Чтобы человек стал по-настоящему свободным, надо победить “деспотизм физической необходимости”, ослабить “оковы экономической системы”.

Свобода в этом смысле — это, конечно, просто другое назва­ние для власти или богатства. Но хотя обещание этой новой свободы часто сопровождалось безответственным обещанием не-

215

слыханного роста в социалистическом обществе материального благосостояния, источник экономической свободы усматривался все же не в этой победе над природной скудностью нашего бытия. На самом деле обещание заключалось в том, что исчез­нут резкие различия в возможностях выбора, существующие ныне между людьми. Требование новой свободы сводилось, таким образом, к старому требованию равного распределения богатства...

Обещание свободы стало, несомненно, одним из сильнейших орудий социалистической пропаганды, посеявшей в людях уве­ренность, что социализм принесет освобождение. Тем более жес­токой будет трагедия, если окажется, что обещанный нам Путь к Свободе есть в действительности Столбовая Дорога к Рабству.

Популярность идеи “планирования” связана прежде всего с совершенно понятным стремлением решать наши общие пробле­мы по возможности рационально, чтобы удавалось предвидеть последствия наших действий. В этом смысле каждый... мыслит “планово”. И всякое политическое действие — это акт планиро­вания... хорошего или плохого, умного или неумного, прозорли­вого или недальновидного, но планирования. Экономист, кото­рый по долгу своей профессии призван изучать человеческую де­ятельность, неразрывно связанную с планированием, не может иметь ничего против этого понятия. Но дело заключается в том, что наши энтузиасты планового общества используют этот тер­мин совсем в другом смысле. Они не ограничиваются утвержде­нием, что если мы хотим распределять доходы или блага в соот­ветствии с определенными стандартами, мы должны прибегать к планированию. Как следует из современных теорий планиро­вания, недостаточно однажды создать рациональную систему, в рамках которой будут протекать различные процессы деятель­ности, направляемые индивидуальными планами ее участников. Такое либеральное планирование авторы подобных теорий вовсе не считают планированием, и действительно здесь нет никакого плана, который бы в точности предусматривал, кто и что полу­чит. Но наши адепты планирования требуют централизованного управления всей экономической деятельностью, осуществляемой по такому единому плану, где однозначно расписано, как будут “сознательно” использоваться общественные ресурсы, чтобы оп­ределенные цели достигались определенным образом.

Перед государством открывается довольно широкое поле де­ятельности. Это и создание условий для развития конкуренции, и замена ее другими методами регуляции там, где это необхо­димо, и развитие услуг, которые, по словам Адама Смита,

216

“хотя и могут быть в высшей степени полезными для общества и целом, но по природе своей таковы, что прибыль от них не сможет окупить затрат отдельного лица или небольшой группы предпринимателей”. Никакая рациональная система организа­ции не обрекает государство на бездействие. И система, осно­ванная на конкуренции, нуждается в разумно сконструирован­ном и непрерывно совершенствуемом правовом механизме. А он еще очень далек от совершенства, даже в такой важной для функционирования конкурентной системы области, как предотвращение обмана и мошенничества, и в частности злоупотреб­ления неосведомленностью.

И все же хотя тенденция к всеобщей централизации управ­ления экономикой является совершенно очевидной, на первых порах борьба против конкуренции обещает породить нечто еще более неприемлемое, не устраивающее ни сторонников планирования, ни либералов, — что-то вроде синдикалистской или “корпоративной” формы организации экономики, при которой конкуренция более или менее подавляется, но планирование оказывается в руках у независимых монополий, контролирую­щих отдельные отрасли. Это неизбежный результат, к которому придут люди, объединенные ненавистью к конкуренции, но не согласные по всем остальным вопросам. Политика последова­тельного разрушения конкуренции во всех отраслях отдает по­требителя на милость промышленных монополий, объединяю­щих капиталистов и рабочих наилучшим образом организован­ных предприятий. Такая ситуация уже существует в обширных областях нашей экономики, и именно за нее агитируют многие введенные в заблуждение (и все корыстно заинтересованные) сторонники планирования. Однако ее правомерность не может найти рационального оправдания, и она вряд ли продлится долго. Независимое планирование, осуществляемое монополия­ми, приведет к последствиям, прямо противоположным тем, на которые уповают адепты плановой экономики. Когда эта стадия будет достигнута, придется либо возвращаться к конкуренции, либо переходить к государственному контролю над деятельностью монополий, который может стать эффективным лишь при условии, что он будет все более и более полным и детальным. И это ждет нас в самом недалеком будущем.

Идея полной централизации управления экономикой все еще не находит отклика у многих людей и не столько из-за чудо­вищной сложности этой задачи, сколько из-за ужаса, внушае­мого мыслью о руководстве всем и вся из единого центра. И если мы, несмотря ни на что, все-таки стремительно движемся в этом направлении, то только в силу бытующего убеждения,

217

что найдется некий срединный путь между “атомизированной” конкуренцией и централизованным планированием... Но здесь здравый смысл оказывается плохим советчиком. Хотя конку­ренция и допускает некоторую долю регулирования, ее никак нельзя соединить с планированием, не ослабляя ее как фактор организации производства. Планирование в свою очередь тоже не является лекарством, которое можно принимать в малых дозах, рассчитывая на серьезный эффект. И конкуренция, и планирование теряют свою силу, если их использовать в уре­занном виде... Можно сказать и иначе: планирование и конку­ренция соединимы лишь на пути планирования во имя конку­ренции, но не на пути планирования против конкуренции.

Из всех аргументов, призванных обосновать неизбежность планирования, самым распространенным является следующий: поскольку технологические изменения делают конкуренцию не­возможной все в новых и новых областях, нам остается только выбирать, контролировать ли деятельность частных монополий или управлять производством на уровне правительства. Это представление восходит к марксистской концепции “концент­рации производства”, хотя, как и многие другие марксистские идеи, употребляется в результате многократного заимствования, без указания на источник.

Происходящее в течение последних пятидесяти лет усиление монополий и одновременное ограничение сферы действия сво­бодной конкуренции является несомненным историческим фак­том, против которого никто не станет возражать, хотя масшта­бы этого процесса иногда сильно преувеличивают...

Главной причиной роста монополий считается техническое превосходство крупных предприятий, где современное массовое производство оказывается более эффективным. Нас уверяют, что благодаря современным методам в большинстве отраслей возникли условия, в которых крупные предприятия могут на­ращивать объем производства, снижая при этом себестоимость единицы продукции. В результате крупные фирмы вытесняют мелкие, предлагая товары по более низким ценам, и по мере развития этого процесса в каждой отрасли скоро останется одна или несколько фирм-гигантов. В этом рассуждении принимает­ся во внимание только одна тенденция, сопутствующая техни­ческому прогрессу, и игнорируются другие, противоположно направленные. Неудивительно поэтому, что при серьезном изучении фактов оно не находит подтверждения.

Утверждение, что современный технический прогресс делает неизбежным планирование, можно истолковать и по-другому. Оно может означать, что наша сложная индустриальная цивилизация

218

порождает новые проблемы, которые без централизованного планирования неразрешимы. В каком-то смысле это так, но не в таком широком, какой сегодня обычно имеют в виду. Например, всем хорошо известно, что многие проблемы больших городов, как и другие проблемы, обусловленные неравномерностью расселения людей в пространстве, невозможно решать с помощью конкуренции. Но те, кто говорит сегодня о сложности современной цивилизации, пытаясь обосновать необходимость планирования, имеют в виду вовсе не коммунальные услуги и т.п. Они ведут речь о том, что становится все труднее наблюдать общую картину функционирования экономики и, если мы не введем центральный координирующий орган, общественная жизнь превратится в хаос.

Это свидетельствует о полном непонимании действия принципа конкуренции. Принцип этот применим не только и не столько к простым ситуациям, но прежде всего как раз к ситуациям сложным, порождаемым современным разделением труда, когда только с помощью конкуренции и можно достигать подлинной координации. Легко контролировать или пла­нировать несложную ситуацию, когда один человек или небольшой орган в состоянии учесть все существующие факторы. Но если таких факторов становится настолько много, что их невозможно ни учесть, ни интегрировать в единой картине, тогда единственным выходом является децентрализация. А децентра­лизация сразу же влечет за собой проблему координации, причем такой, которая оставляет за автономными предприятиями право строить свою деятельность в соответствии с только им известными обстоятельствами и одновременно согласовывать свои планы с планами других. И так как децентрализация была продиктована невозможностью учитывать многочисленные факторы, зависящие от решений, принимаемых большим числом различных индивидов, то координация по необходимости должна быть не “сознательным контролем”, а системой мер, обеспечивающих индивида информацией, которая нужна для согласования его действий с действиями других. А поскольку никакой мыслимый центр не в состоянии всегда быть в курсе всех обстоятельств постоянно меняющихся спроса и предложения на различные товары и оперативно доводить эту информацию до сведения заинтересованных сторон, нужен какой-то механизм, автоматически регистрирующий все существенные последствия индивидуальных действий и выражающий их в универсальной форме, которая одновременно была бы и результатом прошлых, и ориентиром для будущих индивидуальных решений.

Именно таким механизмом является в условиях конкуренции

219

система цен, и никакой другой механизм не может его за­менить. Наблюдая движение сравнительно небольшого количе­ства цен, как наблюдает инженер движение стрелок приборов, предприниматель получает возможность согласовывать свои действия с действиями других. Существенно, что эта функция системы цен реализуется только в условиях конкуренции, т.е. лишь в том случае, если отдельный предприниматель должен учитывать движение цен, но не может его контролировать. И чем сложнее оказывается целое, тем большую роль играет это разделение знания между индивидами, самостоятельные дейст­вия которых скоординированы благодаря безличному механиз­му передачи информации, известному как система цен.

Можно сказать без преувеличения, что, если бы в ходе раз­вития нашей промышленности мы полагались на сознательное централизованное планирование, она никогда не стала бы столь дифференцированной, сложной и гибкой, какой мы видим ее сейчас. В сравнении с методом решения экономических про­блем путем децентрализации и автоматической координации метод централизованного руководства, лежащий на поверхнос­ти, является топорным, примитивным и весьма ограниченным по своим результатам. И если разделение общественного труда достигло уровня, делающего возможным существование совре­менной цивилизации, этим мы обязаны только тому, что оно было не сознательно спланировано, а создано методом, такое планирование исключающим. Поэтому и всякое дальнейшее ус­ложнение этой системы вовсе не повышает акций централизо­ванного руководства, а, наоборот, заставляет нас больше, чем когда бы то ни было, полагаться на развитие, не зависящее от сознательного контроля.

Экономическое планирование коллективистского типа с необ­ходимостью рождает нечто прямо противоположное. Планирую­щие органы не могут ограничиться созданием возможностей, ко­торыми будут пользоваться по своему усмотрению какие-то не известные люди. Они не могут действовать в стабильной системе координат, задаваемой общими долговременными формальными правилами, не допускающими произвола. Ведь они должны заботиться об актуальных, постоянно меняющихся нуждах реальных людей, выбирать из них самые насущные, т.е. постоянно решать вопросы, на которые не могут ответить формальные прин­ципы. Когда правительство должно определить, сколько выра­щивать свиней или сколько автобусов должно ездить по дорогам страны, какие угольные шахты целесообразно оставить действу­ющими или почем продавать в магазинах ботинки, — все такие решения нельзя вывести из формальных правил или принять раз

220

и навсегда или на длительный период. Они неизбежно зависят от обстоятельств, меняющихся очень быстро. И принимая такого рода решения, приходится все время иметь в виду сложный баланс интересов различных индивидов и групп. В конце концов кто-то находит основания, чтобы предпочесть одни интересы другим. Эти основания становятся частью законодательства. Так рождаются привилегии, возникает неравенство, навязанное пра­вительственным аппаратом.

Большинство сторонников планирования, серьезно изучив­ших практические аспекты своей задачи, не сомневаются, что управление экономической жизнью осуществимо только на пути более или менее жесткой диктатуры. Чтобы руководить сложной системой взаимосвязанных действий многих людей, нужна, с одной стороны, достоянная группа экспертов, а с дру­гой — некий главнокомандующий, не связанный никакими де­мократическими процедурами и наделенный всей полнотой от­ветственности и властью принимать решения. Это очевидные следствия идеи централизованного планирования...

Власти, управляющие экономической деятельностью, будут контролировать отнюдь не только материальные стороны жизни. В их ведении окажется распределение лимитированных средств, необходимых для достижения любых наших целей.

Так называемая экономическая свобода, которую обещают нам сторонники планирования, как раз и означает, что мы будем избавлены от тяжкой обязанности решать наши собственные экономические проблемы, а заодно и от связанной с ними проблемы выбора. Выбор будут делать за нас другие. И поскольку в современных условиях мы буквально во всем зависим от средств, производимых другими людьми, экономическое пла­нирование будет охватывать практически все сферы нашей жизни. Вряд ли найдется что-нибудь, — начиная от наших элементарных нужд и кончая нашими семейными и дружескими отношениями, от того, чем мы занимаемся на работе, до того, чем занимаемся в свободное время, — что не окажется так или иначе под недремлющим оком “сознательного контроля”.

Свобода выбора в конкурентном обществе основана на том, что, если кто-то отказывается удовлетворить наши запросы, мы можем обратиться к другому. Но сталкиваясь с монополией, мы оказываемся в ее полной власти. А орган, управляющий всей экономикой, будет самым крупным монополистом, которого только можно себе представить... Он будет не только решать, какие товары и услуги станут доступными для нас и в каком количестве, но будет также осуществлять распределение материальных благ между регионами и социальными группами,

221

имея полную власть для проведения любой дискриминационной политики.

Даже многие экономисты социалистической ориентации после серьезного изучения проблемы централизованного плани­рования вынуждены довольствоваться надеждой, что произво­дительность в этой системе будет не ниже, чем в конкурентной. И они более не защищают планирование как способ достижения высшей производительности, но только говорят, что оно позво­лит распределять продукцию более равномерно и справедливо. И это единственный аргумент, который еще может быть пред­метом дискуссии. Действительно, если мы хотим распределять блага в соответствии с некими заранее установленными стан­дартами благополучия, если мы хотим сознательно решать, кому что причитается, у нас нет другого выхода, кроме плани­рования всей экономической жизни. Остается только один во­прос: не будет ли ценой, которую мы заплатим за осуществле­ние чьих-то идеалов справедливости, такое угнетение и униже­ние, которого никогда не могла породить критикуемая ныне “свободная игра экономических сил”.

(Хайек ФА. Дорога к рабству / Пер. с англ. М., 1992. С. 26—27, 33—34, 36, 37—38, 39—40, 43—44, 61—62, 71—72, 74, 75, 79—80)

БЕЗРАБОТИЦА И ДЕНЕЖНАЯ ПОЛИТИКА. ПРАВИТЕЛЬСТВО КАК ГЕНЕРАТОР “ДЕЛОВОГО ЦИКЛА”

Книга под таким названием, изданная в США в 1979 г., включает ряд лекций и докладов, с которыми Ф. Хайек выступал в 1974—1979 гг. Ниже даны отрывки из части I этой книги.

Предисловие

Нынешняя безработица есть прямой результат близорукой политики полной занятости, которую мы проводили в течение последних двадцати пяти лет. Мы должны осознать этот пе­чальный факт, если не хотим быть втянутыми в мероприятия, которые лишь ухудшат положение. Чем скорее мы найдем до­рогу из рая дураков, служившего нам пристанищем, тем скорее окончатся наши страдания.

Нет ничего легче, чем обеспечить на время дополнительные рабочие места, занимая рабочих теми видами деятельности, ко­торые временно становятся привлекательными — привлека­тельными за счет специально предназначенных для этого до-

222

полнительных расходов. Действительно, в последние двадцать пять лет мы намеренно и систематически прибегали к быстрому обеспечению занятости непосредственно путем увеличения денежной массы, которая в предыдущие два столетия постепенно врастала в силу изъянов кредитной системы, становясь таким образом, источником периодических спадов.

Не следует удивляться этому результату, так как мы после­довательно устраняли барьеры, воздвигнутые в прошлом и слу­жившие защитой против исчезающего массового стремления к “дешевым деньгам”. То, что случилось в начале современной фи­нансовой эры, повторилось вновь — мы опять поддались увещеванию златоустого соблазнителя и пленились очередным инфля­ционным мыльным пузырем. А теперь этот пузырь лопнул. Мы вскоре обнаружим, что искусственно подстегнутый “рост” во многом означал растрату ресурсов, и осознаем горькую истину: Запад живет не по средствам. Сколько бы насущной ни была по­требность вновь вовлечь безработных в производственный процесс, если мы хотим не допустить подобных бедствий в будущем, не менее важно избежать ухудшения нашего положения, могу­щего возникнуть из-за повторения недавних ошибок.

Часть I

Инфляция, дезориентация размещения трудовых ресурсов и безработица

1. Инфляция и безработица

После уникального двадцатипятилетнего периода великого процветания экономика западного мира достигла критической отметки. Думаю, что этот период войдет в историю под именем эры Великого процветания, подобному тому как тридцатые годы именуют эпохой Великой депрессии.

Устранив автоматические тормоза, действовавшие ранее (а именно золотой стандарт и фиксированные валютные курсы), мы действительно преуспели в поддержании полной занятости (и даже сверхзанятости), созданной путем кредитной экспансии и пролонгированной в конце концов за счет открытой инфля­ции. Нам удалось на деле поддерживать такое положение в те­чение гораздо более длительного времени, чем я считал возможным. Но неизбежный финал ныне недалек, а может быть, развязка уже наступила.

На моих глазах главы правительств всех западных промышленно развитых стран обещают своим народам остановить инфляцию и сохранить полную занятость. Но я знаю, что они не

223

[1] Хотя в более общем случае мультипликатор оказывается также функцией технических условий производства в отраслях промышленности, выпускающих капитальные блага, и в отраслях, производящих потребительские блага.