производственного организма, на общество, так как оно изменяет относительный объем различных индустриальных групп.

Глава 9. Противопоставление капитала и капитальных благ

Для каждого, кто имеет более значительный доход, чем это необходимо для поддержания жизни, предоставляется возмож­ность выбора: получить как часть дохода нечто такое, что при­несет временное удовольствие и затем окончательно погибнет, или же получить что-нибудь, что само по себе никогда не при­носит никакого удовольствия, но что со временем будет созда­вать каждый год известное количество других вещей, способ­ных это удовольствие приносить. Этот выбор предлагается при­родой, а не человеческими установлениями. Это не правитель­ство говорит изолированному охотнику: “Вы можете преследо­вать дичь с голыми руками и поймать, что вам удастся, или вы можете сделать лук и поймать больше”. В природе лука заключена способность добавлять нечто к добыче охотника, и более того, он способен добавлять к этой добыче столько, что охотник получает время для изготовления другого лука, когда первый износится, и больше дичи для своего личного потреб­ления, чем он мог бы иметь в противном случае. Короче говоря, производительность капитала создается законами общества. Бу­дучи производительным, он может передавать свой продукт не­посредственно собственнику или кому-нибудь другому, кто за­платит собственнику за пользование им. Выплачивание процен­та есть покупка продукта капитала, подобно тому как выплачивание заработной платы есть покупка продукта труда. Спо­собность капитала создавать продукт есть, таким образом, основа процента.

Тот факт, что продукт капитала отчуждаем, имеет большое значение как мотив воздержания. Наступит время, когда вла­делец не сможет его использовать. Люди погибают, но капитал остается; и хотя он может перейти в руки ваших детей или других лиц, которые не смогут его лично использовать, наслед­ники будут продолжать получать ценность продукта, если они отдадут капитал взаймы и таким образом продадут его продукт другим лицам. Это вскрывает мотив накопления производитель­ного богатства. Он состоит в том, чтобы получить доход, кото­рый никогда не перестанет поступать, и, следовательно, в том, чтобы получать доход, который целиком, за исключением не-

102

значительной части, отходящей к другим лицам, будет посту­пать лицу, воздержание которого создало капитал. Определен­ную долю самого себя капитал будет доставлять каждый год, и при отсутствии катастроф он будет это делать бесконечно (это значит бесконечно дольше любой человеческой жизни).

При допущении статистических условий общества мы пред­полагаем также отсутствие тех катастроф, которые могли бы разрушить капитал, и мы равным образом предполагаем неиз­менными величину самого капитала и его способности прино­сить доход. Если эти статистические условия сохраняются, то процент установится раз и навсегда на исходном уровне. Эти неизменные условия не могут, однако, существовать, если толь­ко стимул к сбережению какой-либо части дохода не равен сти­мулу к расходованию его. В статическом состоянии не имеет места воздержание или создание нового капитала... Весь вопрос о создании капитала... относится к отделу экономической науки, посвященному динамике.

Глава 11. Производительность

общественного труда зависит от его количественного отношения к капиталу

Повсюду в данной работе термином “капитал” будет обозна­чаться то, что понимает под этим словом деловой человек. Это перманентный фонд производительного богатства, то, что обыч­но называют “деньгами”, вложенными в производительные блага, наличный состав которых вечно меняется. Предметы, во­площающие фонд, являются подобно частицам воды в реке ис­чезающими вещами, тогда как сам фонд подобно реке есть сохраняющаяся вещь.

Бросается в глаза тот факт, что труд есть тоже перманентная сила — фонд человеческой энергии, который никогда не пере­станет существовать и действовать. Люди так же бренны, как и капитальные блага, но труд так же перманентен, как и ка­питал. Проблема заработной платы должна иметь дело с той непрерывной способностью приносить заработок, которой обла­дает и будет обладать вечный агент — труд. Вопрос заключа­ется в следующем: что будет труд создавать и получать в тече­ние данного года, будущего года и всех последующих лет? Если уровень заработной платы в будущем должен возрастать, это означает, что с годами труд достигнет возрастающей произво­дительности.

103

Что уже было показано и что очень важно для нас в данном случае, — это тот факт, что всякое увеличение или уменьшение количества труда, употребленного в связи с данной величиной капитала, заставляет этот капитал изменить свои формы. Там, где на каждого рабочего приходится капитал в пятьсот долла­ров, там этот фонд находится в одной группе форм, а там, где на каждого человека приходится капитал в тысячу долларов, там он находится в другой группе форм. Рабочая сила меняет свои формы таким же путем... Когда капитал увеличивается и принимает форму дорогих и усовершенствованных машин, тру­довые процессы везде осуществляются новыми и измененными путями. То, что относительные величины труда и капитала должны изменяться, означает, что должны изменяться формы обоих; это значит, что каждый агент должен приспособиться к требованиям другого. Там, где соединены два агента, взаимное приспособление является правилом.

Мы подготовлены теперь к тому, чтобы выявить производи­тельную силу, присущую конечному приращению каждого из этих перманентных агентов. Какова величина продукта, произ­водимого единицей труда при наличии рабочей силы в тысячу человек, работающих десятилетие за десятилетием, не сокраща­ясь и не возрастая, при наличии капитала в миллион долларов, также не меняющего своей величины? Ответ на этот вопрос — и этот ответ образует закон заработной платы — гласит: “Эти доходы определяются конечной производительностью труда и капитала как перманентных агентов производства”.

Формулу, которая может быть использована для объяснения земельной ренты, мы можем успешно применить новым путем. Мы можем получить простой пример, если отвлечемся на один момент от существования того вспомогательного капитала, ко­торый нужен труду для обработки почвы. Мы предположим, что каждый рабочий располагает несложным орудием, стои­мость которого слишком мала, чтобы представлять собой сколь­ко-нибудь заметную величину богатства. В таком случае прак­тически невооруженный, этот труд применяется на участке земли и создает доход в форме урожая. Надо заметить, что это сведение вспомогательного капитала практически к нулю не влияет на исследуемый нами принцип, так как положение, ко­торое мы должны доказать, могло бы быть превосходно обосно­вано, если бы мы применили и более сложный пример, допус­кая, что рабочие были снабжены сложным комплектом орудий, семян, скота и т.д. Продукт, который может быть вменен пос-­


104

ледней единице труда, прилагаемого к земле, доставляет, одна­ко, наиболее подходящую в силу своей наибольшей простоты иллюстрацию принципа конечной производительности труда.

Мы ищем сейчас статический стандарт заработной платы. Поле и рабочая сила предполагаются неизменными, причем ме­тоды и окружающая обстановка также остаются постоянными. Какой перманентный доход должны мы при таких условиях вме­нить конечной единице труда? Мы производим простейший опыт, какой только можно сделать, когда мы из общего количе­ства рабочей силы отнимаем одного человека и так располагаем остающихся людей, что производство от этого устранения не ис­пытывает сколько-нибудь заметного нарушения. Поле по-преж­нему возделывается на всей своей площади, но оно возделывает­ся менее полно, и урожай снижается на известную величину. С другой стороны, мы можем добавить человека к имеющейся ра­бочей силе и так перестроить всех, чтобы в результате этого добавления не получилось никакой несогласованности. Результа­том этого явится более интенсивная обработка поля и как след­ствие этого — определенное увеличение продукта.

Величина, на которую уменьшается урожай, когда от рабочей силы отнимается один работник, измеряет эффективную произ­водительность каждого работника с такими же личными способ­ностями. Представляется безразличным, какой из подобных ра­ботников выбирается для опыта. Устранение любого из них уменьшает рабочую силу на одну единицу. А мы как раз хотим измерить сокращение урожая, вызываемое изъятием из налич­ной рабочей силы одной единицы. Ни один человек не может по­лучить больше того, что добавляется его присутствием к тому продукту, который могли бы создать без него земля и труд.

Теперь если мы допустим на минуту, что эта территория есть замкнутое в себе государство и что рабочие не поступают сюда из других промышленных областей и не уходят в другие области, тогда размер заработной платы определяется тем, чего человек действительно стоит на этой изолированной плантации. Человек может требовать не того, что выплачивается людям где-нибудь в другом месте, но того, что он здесь фактически доставляет своему предпринимателю. Только при таких обсто­ятельствах заработная плата определяется продуктом, вменяе­мым конечной единице труда.

Если предположенное сокращение в рабочей силе перманент­но, так что сила остается уменьшенной навсегда, то урожай вследствие этого сокращения будет каждый год выражаться в

105

меньшей величине, чем в первом году. Аналогичный опыт можно проделать, добавляя единицу труда, вместо того чтобы ее отнимать. В этом случае, если добавление перманентно и ра­бочая сила всегда продолжает оставаться на единицу большей, средний урожай увеличится. Это позволяет нам измерить пер­манентный доход, вменяемый единице труда.

Именно конечная производительность труда, измеренная таким образом, определяет заработную плату. Этот термин — “конечный” — предполагает порядок последовательности: он оз­начает, что нужно различать первую, вторую и последнюю еди­ницы труда. При обычном методе иллюстрации закона ценности имеется конечная единица известного вида товара, потребляемо­го одним лицом. Мы даем ему один предмет данного вида, затем — другой и через некоторое время — последний; и мы об­наруживаем, что они становятся все менее и менее полезными для него по мере того, как ряд продвигается к завершению. Пос­ледняя единица имеет меньше полезности, чем всякая другая. Согласно закону, хорошо знакомому благодаря исследованиям австрийской школы, ценность любого предмета в этом ряду благ одного вида определяется полезностью конечного блага — конеч­ная полезность является универсальным мерилом ценности.

Мы поставили себе цель применить этот принцип к произ­водительной силе различных агентов производства и в данный момент применяем его к труду. Мы можем, при желании, ра­бочих, одинаковых по личным способностям и могущих заме­нять один другого, расположить в подобные воображаемые ряды. Мы будем в таком случае вводить по одному человеку на поле и наблюдать, какой продукт фактически создается каж­дым из них. При наличии одного человека на поле данного раз­мера некоторый урожай в среднем будет обеспечен. При двух рабочих, однако, урожай не удвоится; ибо второй рабочий про­изведет меньше, чем первый. Это уменьшение производитель­ности последовательных единиц труда в том виде, как они рас­положены при возделывании поля определенного размера, до­ставляет базис общего закона.

Конечно, верно, что, если два человека могут соединить свой труд так, чтобы помогать друг другу существенным образом, такое изменение их специфической производительности может не обнаружиться. Два человека делают возможной зачаточную организацию труда, а это уже новое явление, с которым должно считаться всестороннее исследование. Если мы исходим из на­личия одного человека, совершенно одинокого на очень обшир-

106

ной земельной площади, он может работать с известными не­удобствами; и второй человек может настолько значительно уменьшить эти неудобства, что обеспечит более чем удвоенный урожай. Третий, четвертый и пятый человек могут способство­вать улучшению организации и этим в известной степени при­остановить действие закона убывающей доходности, который мы установили. Но, в конце концов, этот закон должен про­явить свое действие. Если на поле находятся, например, двад­цать человек, то добавление двадцать первого не окажет замет­ного действия на улучшение организации, тогда как, с другой стороны, он перегрузит и переполнит работой участок земли. Непосредственное действие такого переполнения мы и должны теперь исследовать.

Мы предположим... что на большое поле выходит один чело­век, затем другой и третий, пока их не станет двадцать. Мы предположим, что их методы возделывания почвы остаются не­изменными, и отвлечемся от увеличенной производительной силы, которая на ранних ступенях возрастания рабочей силы может быть получена от кооперации. Весь процесс такого постро­ения рабочей силы является, конечно, воображаемым. Он являет собой нереальный и односторонний процесс в экономической ди­намике. Никогда и нигде не могли бы найти такой эксперимент. Фермер в действительности никогда не поместил бы одного ра­бочего на 200 акрах земли, не оставил бы его здесь на год и не стал бы потом измерять урожай; не стал бы, далее, вводя сюда на следующий год добавочного человека, измерять увеличение урожая. Он, конечно, не стал бы продолжать подобный эксперимент в течение 20 лет, превратив таким образом свою ферму в лабораторию, где экономист мог бы видеть в законченном дейст­вии закон убывающей доходности возделываемой земли. Имея двадцать рабочих на 200 акрах, фермер, правда, удостоверился бы каким-либо экспериментальным путем, насколько велик про­дукт, вменяемый двадцатому рабочему. Он выяснил бы конеч­ную производительность труда и установил бы, что продукт, обя­занный своим возникновением присутствию двадцатого челове­ка, меньше того продукта, который этот человек вызвал бы к жизни, если бы поле было менее насыщено трудом. Этот факт, широко подтверждаемый опытом, подкрепляется дедуктивным рассуждением и является одной из неоспоримых истин экономи­ческой науки. Земля данной величины и качества производит на человека все меньше и меньше по мере того, как все большее ко­личество людей принимает участие в возделывании ее. Простей-

107

ший и наиболее естественный способ иллюстрации этого закона состоит в том, чтобы представить себе, что люди вводятся на поле один за другим до тех пор, пока число их здесь не достигнет двадцати. Можно будет видеть, таким образом, что каждый из них добавляет к урожаю меньше, чем его предшественник. Про­дукт, который может быть вменен каждому отдельному челове­ку, делается постепенно меньше, по мере того как рабочая сила доводится таким образом до своего полного состава. И величина, созданная двадцатым человеком, — меньшая из всех. Если все люди должны принять в качестве вознаграждения столько, сколько этот человек производит, то мы имеем решение пробле­мы заработной платы.

Каждая единица, когда она добавляется к рабочей силе, яв­ляется на некоторое время предельной, и она устанавливает стандарт оплаты. Но когда поступает последняя единица, ее продукт становится перманентным стандартом, так как рабочая сила далее уже не увеличивается и оплата людей уже не меня­ется. Весь этот процесс является воображаемым, но он иллю­стрирует два принципа, которые, вместе взятые, управляют судьбами трудящегося человечества, а именно: 1) во всякое время заработная плата тяготеет к тому, чтобы быть равной продукту конечной единицы труда; 2) этот продукт становится меньше или больше по мере того, как при прочих равных ус­ловиях рабочая сила увеличивается или уменьшается. Первый принцип является статическим и управляет заработной платой в каждом периоде, тогда как второй принцип — динамический и совместно с другими динамическими принципами управляет будущим трудящегося класса. Простое увеличение населения, не сопровождаемое   дальнейшими изменениями, оказывает обедняющее влияние.

Каким же образом получается так, что продукт, вменяемый последнему работнику, устанавливает оплату всех работников? Здесь мы должны позаботиться о том, чтобы условия нашей иллюстрации были согласованы с жизненными фактами. Фер­мер нанимает своих людей на общем рынке и платит им зара­ботную плату в размере, который рынок некоторым путем ус­тановил. Он затем вводит своих рабочих на поле до тех пор, пока согласно закону убывающей доходности продукт конечно­го рабочего не становится таким незначительным, что достав­ляет одну только заработную плату. Размер оплаты, нужно за­метить, устанавливается в основном вне пределов этой фермы,

108

и конечная производительность труда на ферме должна соот­ветствовать этому размеру оплаты.

Глава 12. Предельная производительность регулирует заработную плату и процент

Для получения более полного представления о действии за­кона конечной производительности мы составляем теперь рабо­чую силу единица за единицей, предполагая капитал неизмен­ным по величине, хотя и меняющим свои формы с появлением каждой новой единицы труда. Пусть каждое приращение коли­чества состоит из тысячи рабочих и пусть фермеры, плотники, кузнецы, ткачи, печатники и т.п. будут представлены в ней в строго соответствующих пропорциях. Каждое занятие должно иметь своих представителей, и сравнительное число их должно быть установлено соответственно закону, который мы вскоре будем изучать. Все, что нам нужно знать сейчас об этом законе, заключается в том, что он так распределяет труд между раз­личными группами и подгруппами, что производительная сила труда в различных отраслях приводится к известному единооб­разию. Обычный и приспособленный труд должен производить в одной подгруппе столько же, сколько и в другой.

Дайте теперь этому изолированному обществу капитал в сто миллионов долларов и введите постепенно соответствующую ра­бочую силу. Поместите тысячу работников в то богатое окру­жение, которое эти условия доставляет, и их продукт на одного человека будет огромным. Их труду будет помогать капитал в размере ста тысяч долларов на человека. Эта сумма примет такие формы, в каких рабочие могут ее наилучшим образом  использовать, и в руках каждого работника будет иметься изобилие полезных орудий, машин, материалов и т.п.

Прибавьте теперь к этой силе вторую тысячу рабочих; тогда с находящимися в их распоряжении средствами, измененными по форме, как это должно быть для их использования большим числом людей, выработка на одного человека будет меньше, чем раньше. Это второе приращение труда имеет в своем распоря­жении капитал, достигающий только пятидесяти тысяч долла­ров на человека; и этот капитал был получен от рабочих, ко­торые ранее эти деньги использовали. При употреблении капи­тала новая рабочая сила участвует на равных правах с той ра­бочей силой, которая была уже ранее в производстве. Там, где первоначально рабочий имел усовершенствованную машину,

109

там он имеет более дешевую и менее производительную; и сто­ящие с ним рядом новые рабочие также пользуются машинами более дешевого сорта. Это уменьшение производительности ору­дий, употреблявшихся первоначальными рабочими, должно быть принято во внимание при оценке того, сколько новый ра­бочий может добавить к продукту отрасли. Его присутствие уде­шевило средства производства, используемые первой группой рабочих, и частично уменьшило их производительность. Его собственная доля в первоначальном капитале, переданная ему рабочими, ранее занятыми на его участке, состоит также из более дешевых и менее производительных средств производст­ва. По двум причинам, следовательно, он создает меньше бо­гатства, чем всякий другой в первой группе работников.

Мы должны быть осторожны в арифметике этих изменений. Продукт, который может быть вменен этому второму прираще­нию труда, не совпадает, конечно, со всем тем, что этот труд создает при помощи капитала, уделенного ему предыдущей группой рабочих... Когда тысяча рабочих применяла весь капи­тал, продукт был равен четырем единицам; при двух тыся­чах — это четыре плюс сколько-то, и эта добавленная величи­на, какой бы она ни была, измеряет продукт, вменяемый ис­ключительно второму приращению труда. При исчислении про­дукта, вменяемого конечной единице труда, должна быть при­нята во внимание вычитаемая величина. Если мы возьмем сна­чала все, что эта единица создает при помощи капитала, уде­ленного ей, и затем вычтем то, что взято из продукта ранней группы рабочих и их капитала благодаря той доле капитала, которую они уделили новым рабочим, то мы получим чистое добавление, сделанное новыми рабочими к продукту данной от­расли производства.

Продолжайте увеличивать рабочую силу до тех пор, пока она не достигнет ста тысяч человек, имея по-прежнему капитал в сто миллионов долларов, но уже в измененной форме.

И вот если это сотое приращение труда есть последнее при­ращение, происходящее в изолированном обществе, то мы по­лучаем закон заработной платы. Мы черпали из населения ра­бочую силу до тех пор, пока там не осталось никакого резерва. Последняя сложная единица труда — конечная группа в тыся­чу человек — произвела свой собственный специфический про­дукт. Он меньше продукта, вменяемого любой из более ранних групп; но теперь, когда эта часть рабочей силы вступила в про­изводство, никакая группа не является более производитель-

110

ной, чем она. Если бы какая-нибудь предыдущая часть рабочей силы потребовала себе больше, нежели то, что производит пос­ледняя, предприниматель мог бы освободить ее и поставить на ее место последнюю группу работников. То, что он потерял бы в результате ухода любой группы в тысячу человек, измеряется продуктом, созданным последней вступившей в работу группой.

Каждая единица труда, следовательно, ценится предприни­мателем во столько, сколько производит последняя единица. Если рабочая сила укомплектована, ни одна группа в тысячу человек не может уйти, не уменьшая продукта всего общества на ту самую величину, которую мы приписываем последней вступившей в работу группе. Эффективная ценность любой еди­ницы труда есть то, что производит общество при помощи всего своего капитала, минус то, что оно производило бы, если бы эта единица была удалена. Таким образом устанавливается все­общий стандарт оплаты. Единица труда состоит в предполагае­мом случае из тысячи человек, и продукт ее есть естественное вознаграждение для тысячи человек. Если люди одинаковы, тысячная часть этой суммы является естественным вознаграж­дением каждого из них.

В действительности ни одна единица не является во времени последней. Сто тысяч человек с капиталом в сто миллионов дол­ларов работают год за годом, и ни одна группа в тысячу человек не может быть выделена как та особенная группа, продукт кото­рой определяет заработную плату. Любая из таких групп рабо­чих всегда оценивается их нанимателем во столько, сколько про­изводила бы конечная группа, если бы мы вводили их в работу в таком порядке последовательности, какой для иллюстрации описали выше. То, что рабочие получат эти суммы, обеспечено конкуренцией нанимателей. Конечная группа в тысячу человек имеет в своих руках определенный потенциальный продукт, когда она предлагает свои услуги нанимателям. Если одна груп­па предпринимателей не предложит им его ценности, это сделает другая, если только конкуренция является совершенной. При идеально полной и свободной системе конкуренции каждая еди­ница труда может получить точно то, что производится конечной единицей. При несовершенной конкуренции она все же имеет тенденцию получить эту же сумму. Конечный продукт труда ус­танавливает стандарт оплаты труда, и действительная заработ­ная плата с отклонениями тяготеет к нему.

Мы отмечали тот факт, что чистая предпринимательская прибыль — стимул конкуренции. Это торговая прибыль, и на-

111

личие ее означает, что предприниматели продают свой продукт дороже того, что они оплачивают в форме заработной платы и процента, что цена товаров превышает стоимость элементов, об­разующих их. Мы отмечали, что “естественная цена” как она определялась экономистами в действительности состоит из за­работной платы и процента, так как она равна сумме этих двух видов издержек. Цена, приносящая прибыль, превышает эту сумму, но конкуренция, стремящаяся уничтожить прибыль, срезает ее с двух концов. Конкурируя друг с другом при про­даже товаров, предприниматели снижают цены, а, конкурируя друг с другом при найме труда и капитала, они повышают за­работную плату и процент. На труде получается прибыль до тех пор, пока рабочие оплачиваются ниже того, что производит предельный рабочий. Но конкуренция стремится уничтожить эту прибыль и сделать оплату труда равной продукту конечной его единицы.

Мы можем теперь суммировать уже достигнутые нами вы­воды относительно естественного стандарта заработной платы в следующий ряд положений:

1) труд подобно товарам подчинен закону предельной оцен­ки... Цена устанавливается рынком для конечной единицы за­паса каждого из них и распространяется на весь запас. И подобно тому, как последняя единица потребительских благ явля­ется ценообразующей, так последняя единица труда определяет заработную плату;

2) термин конечный не обозначает особенной единицы, ко­торая может быть установлена как таковая и отделена от дру­гих. Так, например, в элеваторах Соединенных Штатов нет спе­циального количества пшеницы, находящегося в особом стра­тегическом положении и имеющего ценообразующую силу, ко­торой не обладает остальная пшеница. Любая единица этого то­вара конечна в экономическом смысле, так как своим наличием доводит запас до его теперешней действительной величины... Мы тщательно подчеркивали, что базисом закона заработной платы является единица труда как такового и что состав людей должен быть среднего качества обычных работников, если он образует такую единицу;

3) при изложении закона конечной полезности обычно рас­полагают единицы товара в воображаемый ряд, чтобы предста­вить их один за другим и убедиться, как важен каждый из них для потребителя. И все же товары никогда не поступают на рынок в таком порядке. Весь наличный запас товара предлага-

112

ется на рынке, но цена, с которой он поступает, определена той важностью, которая была бы присуща конечной единице, если бы запас был предложен в виде подобного ряда единиц.

Подобным образом мы можем признать полезным при изло­жении закона, определяющего заработную плату, пройти через воображаемый процесс ввода людей в работу по одному чело­веку или группами и таким образом определить, какое значе­ние придает рынок последнему человеку или группе людей. Это обнаруживает действие закона убывающей производительности, и берем ли мы одного человека или группу людей в качестве единицы труда, каждая единица может получить в качестве заработной платы то, что производила бы последняя из них, если бы рабочая сила вводилась в работу таким путем;

4) полученный таким образом стандарт заработной платы яв­ляется статическим. До тех пор пока труд и капитал продол­жают оставаться неизменными по величине и производить те же вещи с помощью тех же процессов при неизменной форме организации, заработная плата будет оставаться на уровне, ус­тановленном этим опытом. Последовательный ввод людей ра­боту есть кусочек воображаемой динамики, но то, что он вскры­вает, есть статический закон.

Постоянное увеличение капитала, если величина рабочей силы неизменна, вынуждает такую же перемену формы. При одной единице капитала и десяти единицах труда орудия будут просты и дешевы. Будет главным образом преобладать ручной инструмент. Строения, дороги, мосты, средства передвижения будут посредственного сорта, что при небольшой стоимости каждого орудия позволит людям как-то работать. При двух еди­ницах капитала начинает господствовать улучшенный тип орудий. Каждое возрастание в величине капитала проявляется прежде всего в превращении малопроизводительных орудий в более производительные. Возрастает, конечно, количество ин­струментов и сырья; но бьющим в глаза фактом является то, что все орудия и т.п. становятся дороже и производительнее. При добавлении десятой единицы капитала условия могут рас­сматриваться как близкие к условиям нашей страны в настоя­щее время. Налицо имеется много дорогого оборудования, много прочных строений, хороший запас больших судов, эф­фективных железных дорог и т.п.

Капитал есть элемент, обгоняющий труд в своем росте... По мере того как действительно происходит накопление капитала,

113

он все больше и больше проявляет себя в качественных изме­нениях существующих средств производства.

Общество делает свое оборудование, насколько возможно, автоматическим, чтобы управление, осуществляемое одним ра­ботником, могло поддерживать в успешном движении большое количество оборудования. Повсюду происходят подобные изме­нения капитала для того, чтобы большое количество его при­способить к нуждам относительно малого количества труда.

Изменения, которые должны произойти в формах капитала по мере того, как величина его возрастает, выявляют причину снижения в размере его доходности.

Орудия, конечно, употребляются в порядке своей произво­дительности в той мере, в какой люди правильно судят в каж­дом случае об их производительной силе.

Вскоре становится невозможным добавлять что-нибудь к производственному оборудованию, что составляло бы в год ве­личину, кратную стоимости этого добавления, и процент конеч­ного приращения капитала становится долей этого капитала. Эта доля постепенно уменьшается по мере возрастания произ­водительного фонда и улучшений в качестве орудий и т.д. и становится единственной формой вложения для растущих на­коплений. Разница между стоимостью грубого и плохого топора и стоимостью лучшего представляет приращение капитала; но оно имеет меньше возможности воспроизводить себя по вели­чине, чем вложение, произведенное в первоначальное орудие.

По мере хода накопления постоянно изготовляются более до­рогие машины, представляющие больше капитала, и продукт, получаемый от их применения, становится все меньшей долей их стоимости... Прокладка длинного туннеля, для того чтобы избежать небольшого перевала, не приносит столь значительно­го дохода на вложенный таким образом капитал, как это было при прокладке туннеля для того, чтобы избежать высокого подъема. Повсюду формы капитала обнаруживают различия своей доходности, и владельцы выбирают прежде всего наибо­лее производительные формы, а позднее менее производитель­ные. Этим фактом объясняется низкий уровень процента в на­стоящее время.

Если при современных условиях человек, дающий деньги взаймы для приобретения в высшей степени необходимого ору­дия, потребует всю сумму, получаемую от его потребления, то предприниматель, являющийся заемщиком, откажется от денег и использует для приобретения столь необходимого ему орудия


114

деньги, которые прежде расходовались на последнее и наименее важное орудие... Капитальные блага, таким образом, взаимоза­меняемы; и пока это так, ни одно приращение капитала никог­да не сможет доставить своему владельцу больше того, что про­изводится конечным приращением.

Справедливо, конечно, что труд по мере накопления капи­тала также должен менять свои формы. Человек, наблюдающий за сложной машиной, совершает ряд движений, совершенно от­личных от тех, которые выполняются человеком, работающим с ручным инструментом. Каждый раз, когда мы изменяем формы капитала, мы изменяем тем самым характер труда. Вза­имное приспособление по форме является общим правилом для этих двух производственных агентов. Измените чисто количе­ственное отношение их друг к другу — и вы сделаете необхо­димым изменение характера обоих.

С таким уточнением мы можем представить закон процента в виде процесса образования, приращение за приращением, фонда общественного капитала и измерения продукта, произво­димого каждой его единицей. В этом воображаемом процессе мы вскрыли действительный закон изменяющейся производи­тельности. Как мы говорили, добавление к продукту, достав­ляемое последней единицей капитала, определяет уровень про­цента. Каждая единица капитала может обеспечить своему вла­дельцу то, что производит последняя единица, и не в силах доставить больше. Принцип конечной производительности, ко­роче говоря, действует двумя путями, образуя теорию заработной платы и процента.

(Кларк  Дж. Б. Распределение богатства. М., 1992. С. 17, 18, 24, 25, 28, 30, 65, 71, 72, 145—147, 166, 168—175, 181—188, 190—194)


В. МАРШАЛЛИАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

АЛЬФРЕД МАРШАЛЛ

Альфред Маршалл (1842—1924) родился в Лондоне, получил обра­зование в Кембриджском университете. Преподавал экономическую теорию в ряде университетов Великобритании, был профессором Кембриджского университета, где возглавлял кафедру политической экономии. Был экспертом в различных правительственных комиссиях, одним из организаторов Королевского экономического общества.

А. Маршалл обобщил, дополнил и систематизировал результаты маржиналистской революции, которая была начата австрийской

115

школой предельной полезности (К. Менгер, О. Бём-Баверк, Ф. Визер), американской школой предельной производительности (Дж. Б. Кларк) и математической школой в экономике (английский экономист У. Джевонс, швейцарский экономист М.Э.Л. Вальрас, итальянский эко­номист В. Парето), использовавшей понятие о предельных величинах для широкого применения математики в экономических исследовани­ях. Вклад А. Маршалла в разработку этого теоретического направле­ния некоторые историки экономической мысли назвали “маршаллианской революцией”.

В отличие от английской классической политической экономии неоклассики провозгласили предметом экономической теории “чис­тую экономику”, которая не зависит от общественной формы, ее ор­ганизации. Единичным объектом изучения стал так называемый эко­номический человек, который, в какой бы. роли он ни выступал (по­требителем, предпринимателем или продавцом рабочей силы), всегда стремится максимизировать свой доход (или полезность) и миними­зировать затраты (или усилия) для его получения. При исследовании отдельных хозяйственных единиц применялись предельные величины, которые характеризуют эффект, получаемый от дополнительной единицы, потребления (предельная полезность) или затрат производ­ственного фактора (предельная производительность фактора).

На базе неоклассического направления возникли новые и недоста­ющие звенья экономической теории — теория рыночной цены, учение о предпринимательстве, теория потребительского поведения и др. Неоклассицизм стал отправным пунктом для развития на Западе современной экономической науки.

А. Маршалл внес в неоклассическое направление весомый вклад, который используется до сих пор. Он дал новое толкование издерж­кам производства: исключил из них затраты, на средства производ­ства и включил прибыль капиталистов. Отсюда вытекало, что за­работная плата и прибыль растут параллельно росту производства. При этом прибыль отождествлялась с процентом, уровень которого, по мнению А. Маршалла, определяется спросом и предложением ка­питала.

А. Маршалл считал себя преемником одного из английских клас­сиков — Д. Рикардо, а поэтому пытался соединить его учение о сто­имости с субъективной теорией предельной полезности. Он столк­нулся с односторонностью как трудовой теории стоимости (считав­шей цену денежным выражением стоимости — трудовых затрат производителя), так и теории предельной полезности (видевшей в рыночной цене проявление субъективных оценок товаров покупате­лем). Стремясь преодолеть это противоречие, А. Маршалл пришел к следующему заключению. В процессе образования рыночной цены. оди­наково неправильно отдавать предпочтение либо предложению про­давца, либо спросу покупателя. Поэтому в центр исследования он поставил формирование на разных товарных рынках цен под влия­нием взаимодействия спроса и предложения. При этом были выявлены

116

функциональные (количественные) зависимости между ценой и спросом, ценой и предложением. Эти и другие положения содержатся в главном труде А. Маршалла “Principles of economics” (принципы эко­номической науки). Это произведение стало учебником, по которому учились студенты. Англии и США. В середине XX в. укороченное на­звание данного произведения — “economics” — стало обозначать ши­роко распространенные на Западе и в других странах учебники, в которых излагается неоклассическая экономическая теория.

Ниже приводятся важнейшие разделы, труда А. Маршалла. Они по­священы большому кругу вопросов: предмету экономической науки, методам экономических исследований, новому пониманию богатства и полезности благ, потребностям и потребительскому спросу, фак­торам производства, равновесию спроса и предложения.

ПРИНЦИПЫ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

К Н И Г А  I. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ОБЗОР

Глава I

Политическая экономия, или экономическая наука... зани­мается исследованием нормальной жизнедеятельности челове­ческого общества; она изучает ту сферу индивидуальных и об­щественных действий, которая теснейшим образом связана с со­зданием и использованием материальных основ благосостояния.

Следовательно, она, с одной стороны, представляет собой ис­следование богатства, а с другой — образует часть исследования человека. Человеческий фактор формировался в процессе его повседневного труда и под воздействием создаваемых им в этом процессе материальных ресурсов, причем в гораздо большей степени, чем под влиянием любых других факторов, исключая религиозные идеалы; двумя великими силами, формировавши­ми мировую историю, были религия и экономика. Иногда на время возобладал пылкий дух военных или людей искусства, но нигде влияние религиозного и экономического факторов не оттеснялось на второй план даже на короткий срок, и почти всегда эти две силы имели большее значение, чем все другие, вместе взятые. Религиозные мотивы сильнее экономических, но их непосредственное воздействие редко распространяется на столь обширную жизненную сферу. Занятие, с помощью которого человек зарабатывает себе на жизнь, заполняет его мысли в течение подавляющего большинства часов, когда его ум эф­фективно работает; именно в эти часы его характер формиру-

117

ется под влиянием того, как он использует свои способности в труде, какие мысли и чувства этот труд в нем порождает и какие складываются у него отношения с товарищами по работе, работодателями или его служащими.

Очень часто воздействие, оказываемое на характер человека размером его дохода, едва ли меньше — если вообще мень­ше, — чем воздействие, оказываемое самим способом добыва­ния дохода. Для полноты жизни семьи нет большой разницы, составляет ли ее годовой доход 1 тыс. ф.ст. или 5 тыс. ф.ст., но очень велика разница между доходом в 30 ф.ст. и 150 ф.ст., ибо при 150 ф.ст. семья располагает, а при 30 ф.ст. не распо­лагает материальными условиями для нормальной жизни. Правда, в религии, семейных привязанностях и дружбе каж­дый бедняк может найти приложение для тех своих способнос­тей, которые служат источником высшего счастья. Но условия, сопутствующие крайней нищете, особенно в перенаселенных районах, могут убить самые лучшие качества. Те, кого называ­ют “отбросами” наших больших городов, располагают очень ма­лыми возможностями для дружбы; им неведомы приличия и добропорядочность, они почти не знают согласия в семейной жизни; часто и религия не получает к ним доступа. Нет сомне­ния, что их физическая, умственная и нравственная ущерб­ность частично порождаются и иными причинами, помимо ни­щеты, но последняя служит главной причиной.

Кроме “отбросов” существует множество людей как в городе, так и в деревне, которые вырастают, скудно питаясь и одева­ясь, в жилищной тесноте, чье образование прерывается из-за того, что им приходится рано начинать трудиться ради зара­ботка, которые, следовательно, в течение долгих часов заняты трудом, изнуряющим их истощенный организм, а поэтому на­чисто лишены возможности развивать свои умственные способ­ности. Они необязательно ведут нездоровую или несчастную жизнь. Получая радость в своих привязанностях к богу и че­ловеку и обладая, быть может, некоторой врожденной утончен­ностью чувств, они могут вести жизнь гораздо менее ущербную, чем жизнь многих, владеющих большим материальным богат­ством. Но при всем том бедность составляет для них громадное, истинное зло. Даже когда они здоровы, их утомленность часто равносильна боли, а развлечений у них мало; когда же насту­пает болезнь, страдания, порождаемые бедностью, удесятеряют­ся. И хотя ощущение удовлетворенности может в большей мере примирять их с этими бедствиями, существуют другие беды, с


118

которыми оно примирить их не в состоянии. Перегруженные работой и оставшиеся недоучками, изнуренные и изможденные, не имеющие покоя и досуга, они лишены каких бы то ни было шансов полностью использовать свои умственные способности.

Глава II. Предмет экономической науки

Экономическая наука занимается изучением того, как люди существуют, развиваются и о чем они думают в своей повсе­дневной жизни. Но предметом ее исследований являются глав­ным образом те побудительные мотивы, которые наиболее силь­но и наиболее устойчиво воздействуют на поведение человека в хозяйственной сфере его жизни. Каждый сколько-нибудь до­стойный человек отдает хозяйственной деятельности лучшие свои качества, и здесь, как и в других областях, он подвержен влиянию личных привязанностей, представлений о долге и пре­данности высоким идеалам. Правда, самые способные изобрета­тели и организаторы усовершенствованных методов производст­ва и машин посвящают этому делу все свои силы, движимые скорее благородным духом соревнования, нежели жаждой бо­гатства как такового. Но при всем этом самым устойчивым сти­мулом к ведению хозяйственной деятельности служит желание получить за нее плату, которая представляет собой материаль­ное вознаграждение за работу. Она затем может быть израсхо­дована на эгоистичные или альтруистические, благородные или низменные цели и здесь находит свое проявление многосторон­ность человеческой натуры. Однако побудительным мотивом выступает определенное количество денег. Именно это опреде­ленное и точное денежное измерение самых устойчивых стиму­лов в хозяйственной жизни позволило экономической науке да­леко опередить все другие науки, исследующие человека. Так же как точные весы химика сделали химию более точной, чем большинство других естественных наук, так и эти весы эконо­миста, сколь бы грубы и несовершенны они ни были, сделали экономическую науку более точной, чем любая другая из обще­ственных наук. Но экономическую науку, разумеется, нельзя приравнять к точным естественным наукам, ибо она имеет дело с постоянно меняющимися, очень тонкими свойствами челове­ческой натуры.

Источник преимуществ экономической науки перед другими отраслями общественных наук, следовательно, кроется, по-ви­димому, в том факте, что ее специфическая область предостав­ляет гораздо большие возможности для применения точных ме-

119

тодов исследования, чем любая другая общественная наука. Она занимается главным образом теми желаниями, устремлениями и иными склонностями человеческой натуры, внешние прояв­ления которых принимают форму стимулов к действию, причем сила или количественные параметры этих стимулов могут быть оценены и измерены с известным приближением к точности, а поэтому в некоторой степени поддаются исследованию с помо­щью научного аппарата. Применение научных методов и ана­лиза в экономической науке возникает лишь тогда, когда силу побудительных мотивов человека — а не самих мотивов — ста­новится возможным приблизительно измерить той суммой денег, которую он готов отдать, чтобы получить взамен желае­мое удовлетворение, или, наоборот, той суммой, которая необ­ходима, чтобы побудить его затратить определенное количество утомительного труда.

Важно отметить, что экономист не берется измерять любую субъективную склонность саму по себе, да еще непосредственно; но производит лишь косвенное ее измерение через ее проявле­ния. Никто не в состоянии точно сопоставить друг с другом и соизмерить даже свои собственные душевные порывы в разные периоды времени. И уж, конечно, никто не в состоянии изме­рить душевные порывы другого человека иначе, как лишь кос­венно и предположительно по их последствиям. Разумеется, одни склонности человека относятся к высшим сторонам его натуры, другие — к ее низменным сторонам; следовательно, они различны по своему характеру. Но даже если мы сосредо­точим наше внимание лишь на однопорядковых физических удовольствиях и тяготах, то обнаружим, что их можно сравни­вать лишь косвенно по их результатам. По существу, даже и такое сравнение является до известной степени предположи­тельным, если только эти желания и тяготы не возникают у одного и того же лица в одно и то же время.

Например, удовольствие, получаемое от курения двумя ли­цами, невозможно сравнивать непосредственно, так же как нельзя его сравнивать даже и в том случае, когда его получает одно и то же лицо в разное время. Но если перед нами человек, выбирающий, на что именно потратить несколько пенсов — на покупку сигары или чашки чая или на извозчика, чтобы не идти домой пешком, — то мы придерживаемся обычной про­цедуры и утверждаем, что он ожидает от каждой из этих аль­тернатив равного удовольствия.

Следовательно, если мы хотим сравнивать даже различные

120

виды удовлетворения естественных потребностей, нам прихо­дится делать это не прямо, а косвенно, посредством стимулов, которые побуждают к деятельности. Если желание получить одно или другое из двух удовольствий заставит разных людей, находящихся в одинаковом материальном положении, затра­тить на каждое из них ровно час дополнительного труда или же побудит разных людей, принадлежащих к одному и тому же классу и располагающих одинаковым состоянием, заплатить за каждое из них один шиллинг, то мы можем считать, что эти два удовольствия с точки зрения нашей задачи равны между собой, поскольку желание получить их порождает у лиц, находящихся в одинаковых условиях, равные по силе побуди­тельные стимулы к действию.

В этом практикуемом в повседневной жизни процессе изме­рения душевных порывов не возникает никаких дополнитель­ных трудностей из-за того факта, что одни стимулы, которые нам приходится принимать в расчет, имеют своим источником высшие стороны человеческой натуры, а другие — низменные.

Допустим, что тот самый человек, стоявший перед выбором между несколькими удовольствиями лично для себя, вскоре вспомнил о несчастном инвалиде, мимо которого он пройдет по пути домой, и затратил какое-то время на раздумывание над тем, предпочесть ли доставить физическое удовольствие себе самому или совершить доброе дело и насладиться доставлением радости ближнему своему. По мере того как его желания скло­няются то к первому выбору, то ко второму, само качество его душевных порывов меняется; и исследовать природу этого из­менения надлежит философу.

Между тем экономист изучает душевные порывы не сами по себе, а через их проявления, и если он обнаруживает, что эти мотивы порождают равные стимулы к действию, то он принимает их... за равные для целей своего исследования. На деле экономист, разумеется, прослеживает более терпеливо и вдум­чиво, с большими предосторожностями все поступки людей в их обычной повседневной жизни. Он отнюдь не пытается сопо­ставлять реальную ценность благородных и низменных склонностей нашей натуры, он не соизмеряет страсть к добродетели и вожделение к вкусной пище. Он оценивает побудительные мотивы поступков точно так же, как это делают все люди в своей обычной жизни. Он придерживается общепринятого хода рассуждений, отступая от него лишь затем, чтобы соблюдать больше осторожности с целью четко установить границы своих

121

познаний. Он формулирует свои заключения на основе наблю­дений за людьми вообще при определенных условиях, не пы­таясь измерять умственные и духовные качества отдельных лиц. Однако он отнюдь не игнорирует умственные и духовные аспекты жизни. Напротив, даже для самых узких задач эконо­мических исследований важно знать, содействуют ли преобла­дающие в обществе желания созданию сильной и справедливой личности. Но и для более общих целей своих исследований, когда они находят практическое приложение, экономист, как и все прочие, должен интересоваться конечными целями чело­века и принимать в расчет разницу реальной ценности различ­ных вознаграждений, порождающих одинаковой силы стимулы к действию и составляющих, следовательно, одинаковые эконо­мические величины. Исследование указанных величин образует лишь отправной пункт экономической науки, но именно с этого она и начинается.

...Рассмотрения требует и ряд других ограничений, затруд­няющих измерение посредством денег стимулов к деятельности. Первое из них возникает вследствие необходимости принимать в расчет различное количество удовольствия или иного рода удовлетворения, доставляемого одной и той же суммой денег разным лицам в разных обстоятельствах.

Даже для одного и того же человека один шиллинг может в разное время обеспечивать получение удовольствия (или иного рода удовлетворения) неодинакового объема либо потому, что у него слишком много денег, либо потому, что вкусы его меняются. На людей одинакового происхождения и внешне по­хожих друг на друга одни и те же события часто оказывают совершенно различное воздействие.

Когда мы говорим об измерении желания посредством дей­ствия, к которому оно служит побудительным мотивом, то из этого вовсе не следует, что мы считаем любое действие заранее обдуманным результатом предварительного расчета. Ибо в дан­ном случае, как и во всех других, экономическая наука рас­сматривает человека таким, каким он предстает в повседневной жизни, а в обыденной жизни люди заблаговременно не высчи­тывают результаты каждого своего действия, будь то продик­тованного высшими побуждениями или низменными мотивами.

Между тем жизненная сфера, которая особенно интересует экономическую науку, — это та, где поведение человека обду­манно, где он чаще всего высчитывает выгоды и невыгоды ка­кого-либо конкретного действия, прежде чем к нему приступить.­


122

Далее это та сторона его жизни, в которой он, следуя привычкам и обычаям, поступает в данный момент без предва­рительного расчета, но при этом сами по себе привычки и обы­чаи почти наверняка возникли в процессе тщательного выяв­ления выгод и невыгод различных образов действий. Как пра­вило, человек не ведет строгий подсчет двух колонок баланса, но по пути с работы домой или на общественных собраниях люди говорят друг другу: “Мне не стоит этого делать, я лучше поступлю иначе” и т.п. То, что делает один образ действий предпочтительнее другого, вовсе не обязательно сводится к ко­рыстной или материальной выгоде; часто можно услышать, что “хотя тот или иной план действий избавляет от некоторых хло­пот или сберегает некоторую сумму денег, следовать ему было бы непорядочно по отношению к другим людям” и “он выста­вит меня в дурном свете” или “он создает чувство неловкости”.

Правда, когда привычки или обычай, возникшие в одних исторических условиях, оказывают влияние на действия при иных, то уже нарушается строгая связь между затрачиваемыми усилиями и достигаемыми при этом целями. В отсталых странах существует еще много привычек и обычаев, аналогичных тем, которые заставляют находящегося в неволе бобра строить себе запруду; они полны значения для историка, и с ними дол­жен считаться законодатель. Но в сфере хозяйственных отно­шений современного мира такие привычки быстро отмирают.

Следовательно, наиболее систематизированной частью жизни людей является та, которую они посвящают добыванию себе средств к существованию. Работу всех тех, кто занят в одной какой-либо профессии, можно тщательно пронаблюдать; о ней можно сделать обобщающие заключения и сопоставить их с результатами других наблюдений; можно также произвести количественные оценки того, какая сумма денег или общая покупательная способность требуется, чтобы создать для них достаточные побудительные мотивы к действию.

Нежелание отсрочить получение удовольствия, чтобы таким способом сберечь его на будущее, измеряется процентом на накопленное богатство, который как раз и обеспечивает достаточный стимул к сбережению на будущее. Это измерение, однако, представляет некоторые особые трудности, исследование которых приходится пока что отложить.

В действительности экономисты в своих исследованиях всегда уделяли пристальное внимание всем выгодам, которые обычно влекут людей к какому-либо занятию, независимо от того,

123

принимают ли эти выгоды денежную или иную форму. При прочих равных условиях люди предпочитают занятие, которое не унижает их, которое приносит им надежное общественное положение и т.д.; а поскольку эти выгоды воспринимаются хотя и не каждым в точности одинаково, но большинством людей почти одинаково, их притягательную силу можно оце­нить и измерить посредством денежной заработной платы, счи­тающейся их эквивалентом.

В свою очередь желание заслужить одобрение и избежать презрения окружающих также является побудительным моти­вом к действию, который функционирует в той или иной сте­пени одинаково в любом классе людей в данное время и данной местности, хотя факторы места и времени в большой мере обу­словливают не только интенсивность стремления получить одоб­рение, но и круг лиц, чьего одобрения добиваются. Например, лица интеллигентного труда или ремесленники весьма чувстви­тельны к положительным или отрицательным отзывам пред­ставителей своей же профессии и мало считаются с мнением других людей. Существует много экономических проблем, рас­смотрение которых окажется совершенно беспредметным, если не затратить труд на выявление общих тенденций и на тща­тельную оценку силы побудительных мотивов подобного рода.

Так же как можно обнаружить примесь эгоизма в желании человека делать то, что, вероятно, принесет пользу его товари­щам по работе, так может присутствовать и частица личной гордости в желании, чтобы семья его процветала на протяже­нии его жизни и после его смерти. Однако семейные привязан­ности вообще представляют собой столь чистую форму альтру­изма, что их действие вряд ли носило бы столь постоянный характер, если бы сами семейные отношения не отличались единообразием. На деле их воздействие весьма устойчиво, и экономисты всегда полностью принимали их в расчет, особенно когда речь шла о распределении дохода семьи между ее члена­ми, об издержках на подготовку детей к их будущей карьере и об использовании накопленного богатства после смерти того, кто его нажил.

Следовательно, экономистам мешает учитывать действие по­добного рода побудительных мотивов не недостаток желания, а недостаток надлежащих средств; поэтому они приветствуют тот факт, что некоторые виды филантропической деятельности могут быть выражены в статистической форме и сведены к определенной закономерности в случае, если статистика обеспечивает


124

достаточно представительные средние количественные дан­ные. По существу, мы здесь имеем дело с такого рода неустой­чивым и непостоянным побудительным мотивом, что выведение какой-то его закономерности требует самого широкого и терпе­ливого изучения. Но даже и теперь, очевидно, возможно пред­сказать с достаточной степенью точности сумму пожертвований на содержание больниц, церквей и различного рода миссионер­скую деятельность, которую могут внести, скажем, сто тысяч англичан среднего достатка; и в той мере, в какой это возмож­но существует и база для экономического рассмотрения пред­ложения и спроса на услуги медицинских сестер в больницах, миссионеров и иных религиозных служителей. Однако для всех времен, вероятно, останется правильным положение о том, что большую часть тех действий, которые продиктованы чувством долга и любовью к ближнему, невозможно систематизировать, свести к закономерности и количественно измерить. Именно по этой причине, а не в силу того, что они не основаны на свое­корыстии, нельзя включить их в сферу исследований экономи­ческой науки.

...Ранние английские экономисты, быть может, слишком много внимания сосредоточили на мотивах индивидуальной де­ятельности. Но в действительности экономисты, как и предста­вители всех других общественных наук, имеют дело с индиви­дуумами главным образом как с членами общественного орга­низма. Как храм составляет нечто большее, чем камни, из ко­торых он сложен, как человек — это нечто большее, чем ряд мыслей и ощущений, так и жизнь общества — это нечто боль­шее, чем сумма жизней его индивидуальных членов. Верно, ко­нечно, что деятельность целого складывается из действий со­ставляющих его частей и что отправным пунктом в исследова­нии большинства экономических проблем должны служить мотивы, движущие индивидуумом, рассматриваемым отнюдь не в качестве изолированного атома, а в качестве участника какой-либо профессии или производственной группы; но верно также, то, как убедительно доказывали немецкие авторы, экономическая наука придает большое и все возрастающее значение мотивам, связанным с коллективной собственностью, с коллектив­ами усилиями в достижении важных целей. Растущая целеустремленность нашего века, повышение уровня духовного развития масс, все большее распространение телеграфа, печати и других средств общения неуклонно расширяют масштабы коллективной деятельности для общего блага; и все эти перемены,

125

а также развертывание кооперативного движения и других форм добровольных ассоциаций совершаются под влиянием раз­личных мотивов, действующих наряду со стимулом материаль­ной выгоды: они непрестанно открывают перед экономистом все новые способы измерения побудительных мотивов, в проявле­нии которых прежде казалось невозможным вывести какую-либо закономерность.

По существу, среди главных тем, исследуемых в настоящем труде, будут многообразие стимулов, трудности их измерения и способ преодоления этих трудностей. Почти каждый вопрос, затронутый в данной главе, потребуется рассмотреть более по­дробно в связи с одной или несколькими из главных проблем экономической науки.

...Выведем предварительное заключение: экономисты изуча­ют действия индивидуумов, но изучают их в свете не столько индивидуальной, сколько общественной жизни, а поэтому они лишь в малой степени занимаются такими свойствами личнос­ти, как темперамент и характер. Они тщательно изучают пове­дение целого класса людей, иногда целой нации, иногда лишь жителей определенного района, а чаще тех, кто занят в какой-либо конкретной профессии в данное время и в данном месте. С помощью статистики или иными средствами они выявляют, сколько в среднем денег готовы члены изучаемой ими группы уплатить в качестве цены за определенную вещь, которую хотят приобрести, или сколько нужно им предложить, чтобы побудить предпринять какое-либо усилие или согласиться на неприятное для них воздержание. Осуществляемое таким путем измерение побудительных мотивов, конечно, не является иде­ально точным, ибо, если бы оно оказалось таковым, экономи­ческая наука сравнялась бы с достигшими наибольших успехов естественными науками, а не с наименее развитыми, как это в действительности имеет место.

Тем не менее, такое измерение отличается достаточной точ­ностью, чтобы позволить специалистам вполне надежно пред­сказывать количественные последствия изменений, которые связаны главным образом с такого рода побудительными моти­вами. Так, например, они в состоянии дать весьма близкую к реальности оценку издержек, которые потребуются, чтобы обеспечить рабочую силу разных квалификаций, от низших до высших, для намечаемого к созданию в каком-либо районе нового производства. Посетив фабрику, какую они прежде в глаза ни видели, они способны определить с точностью до одного-двух

126

шиллингов размер недельной заработной платы отдельного ра­бочего лишь на основе выявления того, какова его квалифика­ция и какой степени напряжения физических, умственных и нравственных сил требует его работа. Они могут достаточно уве­ренно предсказать, насколько повысится цена какого-либо то­вара в результате определенного сокращения его предложения и как такое повышение цен скажется на предложении.

Начиная с подобных простейших исследований экономисты затем анализируют причины, определяющие территориальное размещение различных видов производства, условия, на кото­рых люди, проживающие в отдаленных местностях, обменива­ются друг с другом своими товарами и т.д. Они могут объяс­нить и предсказать, как скажутся изменения условий кредита на внешнюю торговлю, или же в какой мере бремя налогов будет переложено с тех, кого ими облагают, на плечи тех, по­требности которых последние удовлетворяют, и т.д.

Во всех этих вопросах экономисты имеют дело с человеком как таковым, не с неким абстрактным или “экономическим” че­ловеком, а с человеком из плоти и крови. Они имеют дело с че­ловеком, в своей хозяйственной жизни руководствующимся в большой мере эгоистическими мотивами и в такой же мере учи­тывающим эгоистические мотивы других, с человеком, которому присущи как тщеславие и беспечность, так и чувство наслажде­ния самим процессом хорошего выполнения своей работы или го­товность принести себя в жертву ради семьи, соседей или своей страны, с человеком, которому не чужда тяга к добродетельному образу жизни ради собственных достоинств последнего. Они имеют дело с человеком как таковым; но, обращаясь преимуще­ственно к тем сторонам его жизни, где действие побудительных мотивов столь постоянно, что оно может быть предсказано, и где оценку их силы можно проверить по их последствиям, экономис­ты строят свою работу на научной основе.

Рассмотрим теперь более пристально природу экономических законов и их границы. Всякая причина обладает тенденцией приводить к некоему определенному результату, если на пути к этому не возникает никаких препятствий. Так, сила тяготения заставляет предмет падать вниз, но, когда шар наполнен газом, который легче воздуха, давление воздуха заставит шар подняться вверх, хотя сила тяготения должна была бы заста­вить его упасть. Закон тяготения устанавливает, как любые два предмета притягивают друг друга, как они стремятся двигаться в направлении друг друга и каким образом они будут двигаться

127

в направлении друг друга, если не возникнут помехи, препят­ствующие такому движению. Закон тяготения, следовательно, представляет собой обобщение существующих тенденций.

Это очень точное обобщение, причем настолько точное, что математики, используя его, способны составить Морской кален­дарь, который показывает, в какие именно моменты каждый из спутников Юпитера скрывается за этой планетой. Они вы­числяют эти моменты на много лет вперед, а мореходы исполь­зуют их, чтобы определять местонахождение своих кораблей. Между тем такого рода экономических тенденций, которые дей­ствовали бы столь же устойчиво и которые можно было бы из­мерить столь же точно, как силу тяготения, не существует, а следовательно, не существует и экономических законов, по своей точности сравнимых с законом тяготения.

Рассмотрим, однако, науку менее точную, чем астрономия. Наука о морских приливах и отливах объясняет, как под воз­действием Солнца и Луны дважды в сутки происходят приливы и отливы, насколько сильны приливы в новолуние и полнолу­ние, насколько они слабы в первой и третьей четверти Луны, почему прилив, устремляющийся в узкое русло, например р. Северн, оказывается очень сильным и т.д. Поэтому, изучив ре­льеф местности и движение вод вокруг Британских островов, люди могут заблаговременно вычислить, когда именно, в какой день прилив, вероятно, достигнет наибольшей высоты в районе Лондонского моста или Глостера и какова там будет его высота. Им приходится употреблять слово вероятно, которое не требу­ется астрономам, когда они говорят о затмениях спутников Юпитера. Это объясняется тем, что, хотя на Юпитер и его спут­ники воздействуют многие силы, каждая из них действует стро­го определенным образом, который можно заранее предсказать, тогда как никто не располагает достаточными знаниями о по­годе, чтобы быть в состоянии предсказать ее поведение. Ливень в верховьях Темзы или сильный северо-восточный ветер в Се­верном море могут резко изменить высоту прилива в районе Лондонского моста по сравнению с ожидавшейся.

Экономические законы следует сопоставлять с законами мор­ских приливов и отливов, а не с простым и точным законом тяготения. Поскольку действия людей столь разнообразны и не­определенны, самые лучшие обобщения тенденций, какие может сделать наука о поведении человека, неизбежно должны быть неточными и несовершенными. Указанное обстоятельство могло бы послужить основанием для отказа от каких бы то ни

128

было обобщений в области экономики, но это. означало бы почти полный отрыв от жизни. Жизнь — это поведение чело­века и возникающие в связи с ним мысли и чувства. Движимые присущими нашей натуре побуждениями, все мы — знатные и простые, образованные и необразованные, каждый в своем кругу — стремимся понять закономерности человеческих по­ступков и приспособить их для своих собственных целей, будь то корыстных или бескорыстных, благородных или низменных. Поскольку мы неизбежно должны сформировать для себя не­которые представления о тенденциях человеческого поведения, нам приходится выбирать между небрежным, приблизительным формированием этих представлений и тщательным, возможно более точным их формированием. Чем труднее задача, тем боль­ше необходимость трезвого, трепеливого исследования, учета опыта, достигнутого наиболее передовыми естественными на­уками, составления предельно продуманных оценок тенденций человеческого поведения или предварительных его законов.

...Термин “закон”, следовательно, означает не что иное, как самую общую оценку или обобщение тенденций, более или менее достоверных, более или менее определенных. В каждой науке делается много таких обобщений, но мы не придаем, а по существу, и не можем придавать всем им формальный ха­рактер законов, мы не можем все их называть законами. Нам надлежит производить отбор, причем этот отбор диктуется не столько чисто научными соображениями, сколько соображения­ми практического удобства. Когда какое-либо широкое обобще­ние приходится приводить столь часто, что оказывается гораздо хлопотнее цитировать его полностью, чем ввести в оборот еще одно соответствующее обобщение, еще одно техническое обозна­чение, тогда только оно и получает свое специальное название, в противном же случае оно ему не присваивается.

Следовательно, закон общественной науки, или обществен­ный закон, — это обобщение общественных тенденций, т.е. обобщение, гласящее, что от членов какой-либо социальной группы при определенных условиях можно ожидать определен­ного образа действий.

Экономические законы, или обобщения экономических тен­денций, — это общественные законы, относящиеся к тем облас­тям поведения человека, в которых силу действующих в них побудительных мотивов можно измерить денежной ценой.

...Иногда говорят, что законы экономической науки являют­ся “гипотетическими”. Конечно, подобно всякой другой науке, политическая экономия берется изучать следствия, которые

129

окажутся результатом действия определенных причин, но ре­зультат этот не абсолютен, а возникает лишь при прочих рав­ных условиях и лишь в том случае, если указанные причины могут беспрепятственно привести к своим следствиям. Почти все научные доктрины, когда они точно и строго изложены, содержат в какой-либо форме оговорку о прочих равных усло­виях: предполагается, что действие рассматриваемых причин выступает изолированно и что оно приведет к определенным следствиям, но лишь в том случае, если заранее принята ги­потеза, согласно которой никакая другая причина, кроме четко обозначенных данной доктриной, не будет принята во внима­ние. Следует, однако, признать, что источником больших труд­ностей в экономической науке служит необходимость учиты­вать время, требующееся, чтобы причины могли привести к своим следствиям. Между тем явления, на которые они воздей­ствуют, и даже сами причины могут подвергнуться изменени­ям, а исследуемые тенденции не будут обладать достаточной “длительностью”, чтобы полностью проявить себя. Этим труд­ностям мы уделим внимание позднее в данной работе.

Включаемые в закон оговорки не повторяются каждый раз, но здравый смысл побудит читателя постоянно их учитывать. В экономической науке их приходится повторять чаще, чем в других науках, так как ее доктрины больше, чем доктрины других наук, склонны цитировать люди, не имеющие научного опыта и, может быть, получившие их из вторых рук, причем вырванными из контекста. Одна из причин того, что разговор­ный язык проще, нежели язык научного трактата, заключается в том, что в разговоре можно смело опускать оговорки, посколь­ку, если собеседник не учитывает их сам для себя, недоразу­мение быстро обнаруживается и устраняется. Адам Смит и мно­гие другие старые политэкономы добивались кажущейся про­стоты, следуя канонам разговорной речи и опуская необходи­мые оговорки. Но это постоянно порождало неправильное по­нимание их учения, напрасную потерю времени и энергии в бесплодных спорах; в результате за видимую легкость изложе­ния они платали слишком высокую цену.

Хотя экономический анализ и общие умозаключения охва­тывают длительные исторические периоды и обширные регио­ны, тем не менее каждую эпоху и каждую страну отличают присущие только им проблемы, а каждое изменение социаль­ных условий выдвигает потребность в дальнейшем совершенст­вовании экономических доктрин.

130

Г л а в а   IV. Порядок и цели экономических исследований

Мы уже видели, что экономист должен жадно собирать факты, но сами по себе факты ничему не учат. История пове­ствует нам о чередовании и совпадении обстоятельств, но лишь человеческий разум может истолковать их и извлечь из них уроки. Предстоящая нам работа столь многообразна, что значи­тельную ее часть следует предоставить вышколенному здравому смыслу, который выступает последним арбитром при решении любой практической проблемы. Экономическая наука воплоща­ет в себе лишь работу здравого смысла, дополненную приемами организованного анализа и общих умозаключений, которые об­легчают задачу сбора, систематизации конкретных фактов и формулирования на их основе выводов. Несмотря на то что сфера ее занятий всегда ограниченна, что ее исследования без помощи здравого смысла бесплодны, она тем не менее позволя­ет здравому смыслу разрешать трудные проблемы, которые он без нее не смог бы решить.

Экономические законы — это обобщения тенденций, харак­теризующие действия человека при определенных условиях. Гипотетическими они являются лишь в том же значении, что и законы естественных наук, ибо и эти законы содержат или подразумевают наличие определенных условий. Но в экономи­ческой науке гораздо труднее, чем в естественной, ясно сфор­мулировать эти условия и гораздо больше опасности не спра­виться с этой трудностью. Законы человеческих действий от­нюдь не столь просты, точны или четко выявляются, как закон тяготения, но многие из них сравнимы с законами тех естест­венных наук, предмет исследования которых очень сложен.

К Н И Г А   XI.  НЕКОТОРЫЕ ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ

Г л а в а   II.  Богатство

Всякое богатство состоит из вещей, которые мы желаем иметь, т.е. из вещей, которые прямо или косвенно удовлетво­ряют потребности человека; но не все такие вещи считаются богатством. Привязанности друзей, например, составляют важ­ный элемент благополучия, однако их не рассматривают в ка­честве богатства, разве только в виде поэтического образа. На­чнем, следовательно, с классификации вещей, которые мы же-

131

лаем иметь, а затем выясним, какие из них надлежит считать элементами богатства.

За отсутствием какого-либо краткого общеупотребительного термина, охватывающего все желаемые нами вещи или вещи, удовлетворяющие человеческие потребности, мы можем исполь­зовать для этой цели термин “блага”.

Желаемые нами вещи, или блага, подразделяются на мате­риальные, или личные, и нематериальные. Материальные блага состоят из полезных материальных вещей и из всех прав на владение, использование материальных вещей, или на из­влечение из них выгоды, или на получение от них выгоды в будущем. Так, они включают естественные дары природы, землю и воду, воздух и климат; продукты сельского хозяйства, добывающей промышленности, рыболовства и обрабатывающей промышленности; здания, машины и инструменты; закладные и другие долговые обязательства; паи в государственных и част­ных компаниях, все виды монополий, патентные права, автор­ские права; права прохода и проезда и другие права пользова­ния. Наконец, возможность путешествовать, доступ к красивым местам, в музеи и т.п. представляют собою воплощение мате­риальных удобств, внешних для человека, хотя способность оценить их является его внутренним и личным качеством.

Нематериальные блага человека распадаются на две груп­пы. К одной относятся его собственные качества и способности к действию и наслаждениям; таковы, например, деловые спо­собности, профессиональное мастерство или способность полу­чать удовольствие от чтения и музыки. Все эти блага заключа­ются в нем самом и называются внутренними. Во вторую груп­пу входят блага, называемые внешними, так как они охваты­вают отношения, благотворные одновременно и для него, и для других людей. Таковыми, например, были трудовые повиннос­ти и всякого рода домашние услуги, которых господствовавшие классы обычно требовали от своих крепостных и других под­властных людей. Но эти повинности отошли в прошлое, а глав­ные примеры подобных отношений, выгодных для обладателей таких благ, следует в наше время искать репутации и деловых связях торговцев и лиц свободных профессий.

Далее, блага могут быть передаваемыми и непередаваемыми. К последним надо отнести личные качества и способности че­ловека к действию и наслаждениям (т.е. его внутренние блага), а также ту часть его деловых связей, которая зависит от лич­ного доверия к нему и которая не может быть передана в виде

132

составного элемента его репутации; сюда же относятся и бла­гоприятные климатические условия, дневной свет, воздух, гражданские привилегии и права, возможность использования общественной собственности.

Даровыми являются те блага, которые никем не присвоены и доставляются природой без приложения усилий человека. Земли в своем первоначальном состоянии были просто даром природы. Но в странах с оседлым населением земля с точки зрения индивидуума не является даровым благом. Лес до сих пор являлся даровым в некоторых лесных районах Бразилии. Рыба в морях, как правило, даровая, но некоторые морские рыбные промыслы ревностно охраняются в целях исключитель­ного использования гражданами определенной страны и могут быть отнесены к разряду национальной собственности. Создан­ные человеком устричные садки ни в коем случае не являются даровыми, а природные устричные поля, если они никем не присвоены, в любом смысле даровые; если же они составляют частную собственность, то с точки зрения страны остаются даром природы. Однако, когда страна допускает, чтобы права на них перешли в руки частных лиц, они, с точки зрения ин­дивидуума, не являются даровыми; то же относится и к правам частных лиц на речные рыбные промыслы. Между тем пшени­ца, выросшая на даровой земле, и рыба, выловленная на даро­вых рыбных промыслах, не являются даровыми, так как для их получения приложен труд.

...Теперь мы можем перейти к вопросу о том, какие виды благ человека следует считать частью его богатства. Это вопрос, в отношении которого взгляды несколько расходятся, однако сопоставление всех доводов и мнений авторитетов дает полное основание склониться в пользу следующего ответа.

Когда пишут просто о богатстве человека, не внося в текст какое-либо разъяснительное положение, богатство следует рас­сматривать как наличие у него двух видов благ.

К первому виду относятся те материальные блага, которыми он владеет (в силу закона или обычая) на правах частной собст­венности, и которые поэтому могут быть передаваемы и обмени­ваемы. Напомним, что они включают не только такие владения, как земля, дома, мебель, машины и другие материальные пред­меты, которые могут составлять его личную частную собствен­ность, но также и акции государственных компаний, закладные и другие обязательства, по которым он может потребовать от других погашения их деньгами или товарами. С другой стороны,

133

его долги другим можно рассматривать как отрицательное богат­ство, и их нужно исключить из валовой суммы его владений, чтобы получить чистую сумму его подлинного богатства.

Услуги и иные блага, которые прекращают свое существо­вание в самый момент своего возникновения, разумеется, не являются частью накопленного богатства.

Ко второму виду относятся те нематериальные блага, кото­рые принадлежат человеку, являются для него внешними и прямо служат в качестве средств, позволяющих ему приобре­тать материальные блага. Сюда не входят все его собственные личные свойства и способности, даже те, которые дают ему воз­можность зарабатывать себе на жизнь, поскольку они образуют внутренние блага. Отсюда исключаются также его личные дру­жеские чувства, так как они не обладают непосредственно хо­зяйственной ценностью. Но в этот вид благ включаются его де­ловые и профессиональные связи, организация его предприятия и — там, где подобное существует, — его собственность на рабов, выполнение для него трудовой повинности и т.п.

Такое употребление термина богатство находится в полном соответствии с его употреблением в обыденной жизни; вместе с тем он охватывает те блага, и только те, которые, несомненно, относятся к предмету экономической науки, согласно определе­нию, данному в кн. I, и которые поэтому можно назвать эко­номическими благами. Принятый здесь термин включает все те — внешние для человека — блага, которые... принадлежат ему и не принадлежат в такой же степени его соседям, а сле­довательно, являются определенно его собственными и кото­рые... непосредственно могут быть измерены денежной мерой, — мерой, выражающей, с одной стороны, усилия и жер­твы, потребовавшиеся для того, чтобы они появились на свет, и, с другой стороны, потребности, удовлетворяемые ими.

...Для некоторых целей можно, разумеется, принять и более широкое толкование понятия богатство, но в этом случае сле­дует во избежание путаницы прибегнуть к помощи специаль­ного разъяснительного положения. Так, например, мастерство плотника столь же прямо служит средством, позволяющим ему удовлетворять материальные потребности других людей, а поэ­тому косвенно и своих собственных, как и используемые им инструменты; вероятно, было бы целесообразно иметь более ши­рокое понятие богатства, которое охватывало бы и это мастер­ство. Следуя по пути, указанному Адамом Смитом, а затем и большинством экономистов континентальной Европы, мы

134

можем определить личное богатство таким образом, чтобы оно включало все те силы, способности и навыки, которые непосредственно служат обеспечению производственной эффективности человека наряду с теми всякого рода деловыми связями и контактами, которые мы уже признали частью богатства в узком понимании этого термина. В свою очередь и профессио­нальные способности мы вправе рассматривать как экономичес­кие, основываясь на том, что они обычно поддаются какому-либо косвенному измерению.

Вопрос о том, стоит ли вообще рассматривать указанные спо­собности в качестве богатства, попросту сводится к вопросу о целесообразности, хотя о нем так много спорили, будто тут дело принципа.

Разумеется, если мы захотим при употреблении понятия “бо­гатство” как такового включить в него и профессиональные спо­собности человека, то это породит путаницу. “Богатство” просто должно означать лишь внешнее богатство. Но никакого вреда не будет, а некоторую пользу можно получить, если мы иногда употребим выражение “материальное и личное богатство”.

...Но нам все же приходится принимать в расчет те материальные блага, которые являются общими для соседей и которые  поэтому не было бы нужды упоминать при сравнении богатства человека с богатством его соседей; правда, учитывать их может оказаться целесообразным лишь для некоторых целей, особенно при сопоставлении экономических условий удаленных друг от друга районов или эпох.

Эти блага охватывают выгоды, которые человек получает от проживания в определенном месте и в определенное время и от принадлежности к какому-либо государству или сообществу; к ним относятся гражданская и военная безопасность, право и возможность пользоваться государственной собственностью и коммунальными предприятиями, как, например, дорогами, газовым освещением и т.п., и права на судебную защиту или бесплатное образование. Горожанин и сельский житель, каждый в отдельности бесплатно пользуется такими преимуществами, какие другому вовсе недоступны или какие ему обошлись бы очень дорого. При прочих равных условиях один человек обладает большим реальным богатством в самом широком смысле, чем другой, если в районе проживания первого лучше климат, лучше дороги, лучшего качества вода, более здоровые санитарные условия, а также лучшие газеты, книги, организация развлечений, система образования. Жилище, пища и одежда в холодном

135

климате неудовлетворительные, в теплом могут оказаться в избытке, а, с другой стороны, то самое тепло, которое уменьшает физические потребности людей и делает их обеспеченными даже при наличии небольшого материального богатства, ослабляет ту их энергию, которая и производит богатство.

Многое из перечисленного представляет собой коллективные блага, т.е. блага, которые не находятся в частной собственности. А это приводит нас к необходимости взглянуть на богатство с точки зрения общественной в отличие от индивидуальной.

....Рассмотрим теперь элементы богатства страны, которые обычно игнорируют, когда оценивают составляющие ее богатства отдельных лиц. Самыми очевидными формами такого богатства являются все виды государственной материальной сoбственности, такие, как дороги и каналы, здания и парки, пред приятия газоснабжения и водопроводные сооружения, хотя, к сожалению, многие из них были созданы не на основе государственных сбережений, а с помощью государственных займов, и здесь перед нами громадное “отрицательное” богатство, заключенное в большой задолженности таких предприятий.

Однако Темза обеспечила гораздо больший прирост богатства Англии, чем все каналы и даже, быть может, чем все железные дороги страны. И хотя Темза представляет собою безвозмездный дар природы (если не считать издержки на совершенствовании условий судоходства по ней), тогда как канал является произведением рук человека, мы все же можем для многих целей нашего исследования считать Темзу частью богатства Англии.

Немецкие экономисты часто делают упор на нематериальные элементы национального богатства; и это правильно при рассмотрении некоторых проблем, относящихся к национальному богатству, но, однако же, не всех. Научное знание, где бы оно ни было получено, вскоре становится собственностью всего цивилизованного мира, и его следует считать космополитическим, а не исключительно национальным богатством. То же справедливо и в отношении технических изобретений и многих других усовершенствований техники производства; верно это также и в отношении музыки. Однако те виды литературы, которые перевод обедняет, можно в известном смысле рассматривать как богатство тех народов, на языке которых они написаны. В свою очередь и организацию свободного, строго упорядоченного государства также надлежит для некоторых целей считать важным элементом национального богатства.

Но национальное богатство включает как индивидуальную,


136

так и коллективную собственность жителей страны. Оценивая совокупный объем их индивидуального богатства, мы вынуждены вычесть все долги и иные обязательства одних жителей данной страны другим. Например, поскольку британские государственные облигации и облигации какой-либо английской (железной дороги находятся во владении внутри страны, можно попросту считать саму железную дорогу частью национального богатства, вовсе не принимая в расчет государственные облигации и облигации железной дороги. Но следует вычесть из общей суммы те облигации, которые выпущены британским правительством или частными британскими гражданами и находятся в руках иностранцев, и присовокупить к ней иностранные облигации во владении англичан.

Космополитическое богатство отличается от национального в большой мере, так же как последнее от индивидуального. При его исчислении задолженность жителей одной страны жителям другой практически можно исключить у обеих сторон. К тому же, равно как реки являются важным элементом национального богатства, так и океан представляет собой одну из самых больших ценностей мира. Понятие космополитического богатства — это не что иное, как понятие национального богатства, распространенное на всю площадь земного шара.

Индивидуальные и национальные права на богатство основываются на гражданском и международном праве или по крайней мере на обычае, принявшем силу закона. Исчерпываю­ще исследование экономических условий любой эпохи и любого района требует поэтому изучения права и обычаев; экономическая наука многим обязана тем, кто работает в этой области. Но границы экономической науки и так уже достаточно широки, а исторические и юридические основы концепций собственности — это обширные темы, которым лучше всего посвящать самостоятельные труды.

...Понятие “стоимость” ...тесно связано с понятием “богатства”, и здесь о нем мало что можно сказать. “Слово стоимость, — пишет Адам Смит, — имеет два различных значения, иногда оно отражает полезность какого-либо определенного предмета, а иногда способность покупать другие блага, создаваемую обладанием указанным предметом”. Опыт, однако, показал, что  в первом значении употреблять это слово неправильно.

Стоимость, т.е. меновая стоимость какой-либо вещи, выраженная в определенном месте и в определенный момент в единицах другой вещи, представляет собой количество единиц последней вещи, которое можно там и тогда получить в обмен на

137

первую. Таким образом, понятие стоимости относительно и вы­ражает отношение между двумя вещами в конкретном месте и в конкретное время.

Цивилизованные страны применяют в качестве денег золото, или серебро, или же то и другое. Вместо того чтобы выражать стоимости свинца, олова, древесины, зерна и других вещей в единицах друг друга, мы выражаем их сначала в денежных еди­ницах и называем выраженную таким способом стоимость вещи ее ценой. Если нам известно, что тонна свинца обменивается в определенном месте и в определенный момент на 15 соверенов, а тонна олова — на 90 соверенов, мы говорим, что цена их там-то и тогда-то составляет соответственно 15 ф.ст. и 90 ф.ст., и при этом устанавливаем, что стоимость тонны олова, выраженная в единице свинца там-то и тогда-то, равняется шести тоннам.

Цена каждой вещи возрастает и снижается время от времени и от места к месту, а с каждым таким изменением покупатель­ная сила денег также изменяется соответственно повышению или снижению цены на данную вещь. Если покупательная сила денег возрастает в отношении некоторых вещей, но одновремен­но в равной мере снижается в отношении столь же важных вещей, их общая покупательная способность (или их способ­ность покупать вещи вообще) остается неизменной. В этом положении сокрыты известные трудности, которые мы рассмот­рим в дальнейшем. Здесь можно ограничиться его популярным смыслом, который достаточно очевиден, а поэтому везде в дан­ной работе мы можем пренебречь возможными изменениями общей покупательной силы денег. Таким образом, цена на какую-либо вещь будет здесь представлять ее меновую стои­мость относительно всех вещей вообще или, иными словами, представлять ее покупательную способность вообще.

Но поскольку изобретения намного увеличили власть чело­века над природой, подлинную стоимость денег лучше измерять для некоторых целей трудом, а не товарами. Эта трудность, од­нако, существенно не повлияет на ход наших рассуждений и данной работе, которая представляет собой лишь исследование “основ” экономической науки.

Глава III. Производство, потребление, труд. Насущные жизненные средства

Человек не в состоянии создавать материальные предметы как таковые. В умственной и нравственной сфере он действительно способен порождать новые идеи, но, когда утверждают,

138

будто он производит материальные вещи, он фактически про­изводит лишь полезности; иными словами, прилагаемые им усилия и приносимые им жертвы имеют своим следствием из­менение формы или структуры материи с целью лучшего при­способления ее для удовлетворения потребностей. Все, что че­ловек может сделать с физической природой, — это либо пере­строить материальные предметы таким образом, чтобы сделать их более полезными, как, например, когда он превращает кусок дерева в стол, либо расположить их таким образом, чтобы сама природа сделала их более полезными, как, например, когда он помещает семена туда, где силы природы заставляют их дать новую жизнь растению.

Иногда говорят, что торговцы ничего не производят, что в то время как столяр-краснодеревщик изготовляет мебель, торговец мебелью лишь продает то, что уже произведено. Но вы­ведение такого различия между ними не имеет под собой на­учных оснований. Оба они производят полезности, и ни один из них не способен на большее: торговец мебелью перемещает и перестраивает материю так, чтобы она стала более пригодной к употреблению, а столяр делает то же самое и ничего более.  Моряк или железнодорожник, перевозящие уголь на поверхности земли, производит его точно так же, как и шахтер, переме­щающий его под землей; рыботорговец помогает переместить рыбу из того места, где она сравнительно малополезна, туда, где она принесет большую пользу, а рыбак также ничего не делает сверх того. Правда, часто торговцев оказывается больше, чем необходимо, и в этом случае имеют место неоправданные издержки. Но такие же напрасные издержки наблюдаются и тогда, когда за плугом, с которым может справиться один человек, ходят два. В обоих случаях все работающие производят, хотя производить они могут лишь очень мало. Некоторые авторы возобновляют нападки средневековых времен на торговлю, исходя из того, что она ничего не производит. Однако они целят не в ту мишень. Им следовало бы критиковать несовершенную организацию торговли, особенно розничной.

Потребление можно рассматривать как отрицательное производство. Поскольку человек способен производить лишь полезности, постольку и потреблять он может только их. Он в состоянии производить услуги и другие нематериальные плоды своего труда, и он может их потреблять. Но поскольку осуществляемое им производство материальных продуктов в действительности представляет собой не что иное, как переделку мате-

139

рии, придающую ей новые полезности, постольку и потребление их человеком — это не что иное, как перестройка материи, уменьшающая или разрушающая ее полезности. Часто, когда утверждают, что человек потребляет вещи, он фактически де­лает не что иное, как держит их у себя для собственного поль­зования, а они тем временем, как пишет Сениор, “разрушаются многочисленными, постепенно действующими факторами, кото­рые мы в совокупности называем временем”. Так же как “про­изводитель” пшеницы — это тот, кто помещает семена туда, где природа заставит их дать всходы, так и “потребитель” кар­тин, штор и даже дома или яхты отнюдь не сам их изнашивает, а использует, пока время их изнашивает.

Другое различие, которому придавали известное значение, но которое весьма неопределенно и едва ли может быть исполь­зовано в практических целях, — это различие между, во-пер­вых, товарами для потребителей (называемыми также потребительскими товарами, или, еще иначе, предметами первой необходимости), такими, как продовольствие, одежда и т.п., удовлетворяющими потребности непосредственно, и, во-вторых, товарами для производителей (называемыми также производственными товарами, или, иначе, инструментальными, или, еще иначе, промежуточными товарами), такими, как плуги, ткацкие станки, хлопок-сырец, удовлетворяющими потребности косвенно, способствуя производству товаров первой группы.

...Всякий труд имеет своей целью произвести какой-либо ре­зультат. Хотя некоторые усилия человек предпринимает ради них самих, как, например, в играх для собственного удовольст­вия, они не рассматриваются как труд. Можно определить  труд  как всякое умственное или физическое усилие, предпринимаемое частично или целиком с целью достичь какого-либо результата, не считая удовлетворения, получаемого непосредственно от самой проделанной работы. И если мы хотим заново рассмотреть проблему, то лучше всего считать производительным всякий труд, за исключением того, который не достигает поставленной цели, а следовательно, не создает никакой полезности. Но во всех многочисленных изменениях, которые претерпевало значение слова “производительный”, оно всегда прежде всего имело н виду накопленное богатство и в известной мере игнорировало, и иногда и вовсе исключало непосредственное и преходящее удовлетворение от результатов такого труда; поэтому почти нерушимая традиция вынуждает нас принимать центральное значение этого слова как относящееся к удовлетворению будущих, а не нас-

140

тоящих потребностей. Верно, что все полезные удовольствия, в том числе и доставляемые роскошью, являются законным результатом деятельности — общественной и частной; верно также, что наслаждение роскошью создает стимул к приложе­нию усилий и во многих отношениях содействует прогрессу. Од­нако когда эффективность и энергия труда одинаковы, подлин­ные выгоды страны обычно увеличиваются путем подчинения стремлений к преходящей роскоши усилиям, направленным на приобретение более основательных и длительно действующих материальных благ, которые будут содействовать дальнейшему расширению производства и самыми разными путями способст­вовать тому, чтобы жизнь стала богаче. Эта общая идея брезжи­ла, так сказать, на всех стадиях разработки экономической тео­рии и воплощалась разными авторами в различные жесткие фор­мулы, категорически относящие одни профессии к производительным, а другие — к непроизводительным.

Например, многие авторы даже последнего времени присоединились к схеме Адами Смита, относящей домашних слуг к непроизводительным работникам. Несомненно, во многих богатыx домах имеется избыток слуг, для части которых можно было бы — к выгоде общества — найти другое применение. Но  то же самое справедливо и в отношении большей части тех, кто зарабатывает на жизнь производством виски; однако же ни один экономист не предложил называть их непроизводительными работниками. Нет существенного различия между трудом пекаря, обеспечивающего семью хлебом, и трудом повара, который варит картофель. Если бы пекарь оказался кондитером или мастером по фигурной выпечке, он, вероятно, потратил бы столько же времени, как и домашний повар, на труд, который в общераспространенном смысле этого слова был бы непроизводительным, поскольку он затрачен на доставление излишних удовольствий.

Когда мы по отношению к труду употребляем само по себе слово производительный, его следует понимать как означающее производящий средства производства и долговечные источники  удовольствия. Но это весьма туманный термин, и, когда требуется точность, им не следует пользоваться.

Когда же нам нужно употребить его в ином смысле, мы должны так и сказать. Можно, например, говорить о труде, производящем насущные жизненные средства, и т.п.

Производительное потребление, когда этот термин применяется как технический, обычно определяют как использование

141

богатства для производства нового богатства; соответственно сюда следует включать не все потребление производительных работников, а лишь то, которое необходимо для обеспечения эффективности их труда. Указанный термин может, вероятно, пригодиться при исследовании накопления материального бо гатства. Однако он способен вводить в заблуждение. Дело в том, что потребление — это цель производства, а все полезное по­требление в свою очередь порождает выгоды, из которых мно гие, заслуживающие наибольшего признания, непосредственно не участвуют в производстве материального богатства.

Глава IV. Доход. Капитал

В первобытном обществе каждая семья ведет свое хозяйство на основе почти полной самообеспеченности, сама производит для себя пищу, одежду и даже предметы домашней обстановки. Лишь очень небольшая часть дохода семьи, или ее поступлении извне, принимает форму денег. Когда вообще представляют себе ее доход, то оценивают выгоды, получаемые от утвари для приготовления пищи, равно как и от применения плуга для обработки почвы; при этом не усматривают различия между ее капиталом и остальным накопленным имуществом, к которым в равной мере относятся и утварь для приготовления пищи, и плуг.

Однако с ростом денежной экономики получила развитие сильная тенденция сводить понятие дохода к тем поступлениям извне, которые оказываются в форме денег; сюда включаются  и “платежи в натуре” (такие, как бесплатное жилье, бесплатные уголь, газ, вода), которые производятся в качестве части вознаграждения работника взамен выплаты денег.

В соответствии с таким значением, вкладываемым в понятие “доход”, капитал человека определяется обычно на принятом в рыночном обиходе языке как та часть его богатства, которую он выделяет на получение дохода в форме денег, или, еще более широко, на приобретательство... посредством торгово-промышленной деятельности. Поэтому иногда может быть целесообразно называть его торгово-промышленным капиталом; такой капитал можно определить как состоящий из тех внешних благ, которые человек использует в своем предприятии, либо xpаня их с целью продать за деньги, либо применяя их для производства вещей, которые предстоит продать за деньги. К наиболее важным элементам этого капитала относятся, например, принадлежащие промышленнику фабрика и другие хозяйственные

142

объекты — машины, сырье, а также продовольствие, одеж­да, жилые помещения, которыми он может располагать для предоставления в пользование своим работникам и для прести­жа своего предприятия.

К вещам, находящимся в его владении, необходимо приба­вить и те, на которые распространяется его право и из которых он извлекает доход, включая сюда ссуды, предоставленные им под закладные или в иной форме, и всякий контроль над ка­питалом, который он может приобрести, пользуясь сложными механизмами современного “денежного рынка”. С другой сто­роны, его собственные долги следует вычесть из его капитала.

Это определение капитала с позиции индивидуума или пред­приятия твердо вошло в обиход; в настоящем труде мы его по­всюду будем придерживаться при рассмотрении проблем, отно­сящихся к хозяйственной деятельности вообще и в особенности к предложению какой-либо отдельной группы товаров для про­дажи на открытом рынке. В первой половине настоящей главы будут рассмотрены доход и капитал с точки зрения частного предприятия, а затем уже с точки зрения общества в целом.

...Когда человек занимается предпринимательской деятель­ностью, он неизбежно должен понести определенные издержки на приобретение сырья, наем рабочей силы и т.д. А в таком случае его подлинный, или чистый, доход образуется путем вычета из его валового дохода “затрат, связанных с осуществля­емым им производством”.

Всякое выполняемое человеком дело, которое прямо или косвенно оплачивается деньгами, увеличивает его номинальный доход. Между тем обычно считается, что никакие работы, выполняемые им для самого себя, ничего не добавляют к его номинальному доходу. Когда это обыденные работы, их, в общем, лучше всего не принимать в расчет, но, когда они относятся к  такoго рода работам, за которые люди обычно платят деньги тем, кто их выполняет, такие работы по логике вещей нужно учитывать. Так, женщина, сама изготовляющая свою одежду, или мужчина, обрабатывающий свой собственный сад или ремонтирующий свой собственный дом, приносят себе доход точно так же, как получили бы доход портной, садовник или плотник, которых бы они наняли для выполнения этой работы.

В данной связи мы можем ввести термин, которым нам в дальнейшем придется часто пользоваться. Необходимость в этом термине порождается тем обстоятельством, что каждое понятие предполагает, помимо усталости, вызываемой затрачен-

143

ным на него трудом, также и другие невыгоды и что каждое занятие доставляет, помимо получения денежной заработной платы, также и другие выгоды. Подлинное вознаграждение, ко­торое обеспечивает работнику его занятие, следует исчислять путем вычета денежной совокупности всех связанных с ним не­выгод из всей совокупности приносимых им выгод в денежном вознаграждении. Можно обозначить такое подлинное возна­граждение как чистые выгоды, от соответствующего занятия.

Плата, которую вносит заемщик за пользование ссудой, ска­жем, в течение года, выражается в отношении размера этой платы к размеру ссуды и называется процентной ставкой. И этот термин применяется в более широком смысле как пред­ставляющий денежный эквивалент всего дохода, извлекаемого из капитала. Обычно его выражают в виде определенной про­центной доли суммы капитала, предоставленной в заем. При этом никогда не следует рассматривать капитал как какой-то фонд вещей вообще. Его следует рассматривать как фонд только одной вещи, а именно денег, которые должны представлять все другие вещи. Так, 100 ф.ст. можно судить из расчета 4%, т.е. по годовой процентной ставке 4 ф.ст. Если человек использует в своем предприятии капитал в виде набора всякого рода това­ров, общая стоимость которых оценивается в 10 тыс. ф.ст., то при условии неизменной совокупной стоимости капитала, образуемой всеми этими вещами, можно сказать, что 400 ф.ст. составляют процентную ставку в размере 4% на капитал. Однако этот же человек не захочет продолжать вести свое предприятие, если он не будет рассчитывать на то, что чистый доход от него превысит процент на капитал по текущему курсу. Такой доход называется прибылью.

Имеющиеся в распоряжении блага, выражающие определен­ную денежную стоимость, которую можно использовать для любых целей, часто называют “свободным”, или “подвижным”, капиталом.

Когда человек ведет предприятие, его годовую прибыль об­разует превышение доходов от предприятия над его издержка­ми в течение года. Разница между стоимостью его основных производственных фондов, сырья и т.п. в начале и в конце года рассматривается как часть его выручки или как часть его рас­ходов в зависимости от того, произошло ли увеличение или уменьшение этой стоимости. Остаток от прибыли после вычитания из нее процента на его капитал по текущему курсу (а также расходов по страхованию) обычно называют предпринимательским, или управленческим, доходом. Отношение его годовой

144

прибыли к его капиталу обозначается как норма прибы­ли. Но это выражение, как и соответствующее ему выражение, касающееся процентной ставки, предполагает, что денежная стоимость вещей, образующих его капитал, уже подсчитана, тогда как такая оценка часто оказывается связанной с больши­ми трудностями.

Если какое-либо имущество, например дом, фортепьяно или швейную машину, на время одалживают, плату за его исполь­зование часто называют рентой. Экономисты могут без ущерба для себя применять этот термин в тех случаях, когда рассмат­ривается доход с позиции индивидуального предпринимателя. Однако, как следует из дальнейшего, как только рассмотрение хозяйственной деятельности переносится с позиции индивидуу­ма на общество в целом, преимущество оказывается на стороне применения термина “рента” по отношению к доходу, извлека­емому из даров природы. Вот почему термин квазирента будет в настоящем труде употребляться по отношению к доходу, из­влекаемому из созданных человеком машин и других орудий производства. Иными словами, всякая машина может давать доход, носящий характер ренты и иногда называемый “рен­той”, хотя, в общем, представляется более правильным назы­вать его “квазирентой”.

КНИГА III.  О ПОТРЕБНОСТЯХ И ИХ УДОВЛЕТВОРЕНИИ

Глава III. Градации потребительского спроса

Когда торговец или промышленник покупает что-либо для использования в производстве или для перепродажи, его спрос основывается на ожидании прибылей, которые он отсюда может извлечь. Эти прибыли всегда зависят от спекулятивного риска других причин, которые нам предстоит рассмотреть позже. Однако, в конечном счете цена, которую торговец или промышленник может позволить себе уплатить за вещь, зависит от цен, которые потребители заплатят за эту вещь или произведенные посредством нее другие вещи. Конечным регулятором всего спроса является поэтому потребительский спрос. И именно последнему мы посвятим почти все внимание в данной книге.

Мы принимаем, что полезность соотносительная “желанию” ни “потребности”. Выше уже отмечалось, что желания можно измерять не непосредственно, а лишь косвенно, через посредство внешних проявлений, которые они порождают, и что в тех случаях, коими главным образом и занимается экономическая

145

наука, меру составляет цена, которую человек готов уплатить за исполнение или удовлетворение своего желания. У него могут возникать и такие желания и стремления, удовлетворе­ния которых человек осознанно не требует, но здесь мы пока что рассматриваем преимущественно те, которые человек ставит своей целью удовлетворить. Мы принимаем также положение, согласно которому получаемое в результате удовлетворение, в общем, вполне отвечает тому, что человек и ожидал, когда про­изводил покупку.

Существует бесконечное множество потребностей, но каждая в отдельности потребность имеет свой предел. Это привычное, коренное свойство человеческой натуры можно сформулировать в виде закона насыщаемых потребностей, или закона убывающей полезности следующим образом: общая полезность вещи для человека (т.е. совокупность приносимого удовольствия или иной выгоды) возрастает вместе с каждым приращением у него запаса этой вещи, но не с той скоростью, с какой увеличивается этот запас. Если запас увеличивается равномерно, то извлекае­мая из него выгода возрастает убывающим темпом. Иными сло­вами дополнительная польза, которую человек извлекает из данного прироста своего запаса какой-либо вещи, уменьшается с каждым новым приростом уже имеющегося запаса.

Ту часть количества вещи, которую его просто убедили ку­пить, можно назвать его предельной покупкой, поскольку он уже был на грани сомнения, стоит ли производить расход, тре­бующийся для ее приобретения. А полезность его предельной покупки можно назвать предельной полезностью этой вещи для него. Если же человек, вместо того чтобы купить вещь, изго­товляет ее сам, предельную полезность составляет полезность того ее количества, которое он сочтет целесообразным изгото­вить. Таким образом, приведенный здесь закон может быть вы­ражен в следующих словах: предельная полезность какой-либо вещи для всякого человека убывает с каждым приростом того ее количества, которым он уже располагает.

В этом законе, однако, содержится скрытое условие, требую­щее выяснения. Оно заключается в том, что мы не учитываем, какое влияние оказывает время на какие-либо изменения в ха­рактере и вкусах самого человека. Поэтому закон не исключает того, что чем более человек слушает хорошую музыку, тем более должно возрастать у него желание ее слушать, или что жадность и честолюбие часто ненасытны, или что и добродетель чистоплотности, и порок пьянства произрастают в среде, которая

146

их питает. В подобных случаях наши заключения распро­страняются на какой-то период времени, причем к концу его человек уже не тот, каким он был вначале. Если же мы берем человека таким, каков он есть в данный момент, без учета воз­действия времени, изменяющего его характер, предельная по­лезность вещи для него неуклонно сокращается по мере увели­чения ее количества в его распоряжении.

...Теперь переведем этот закон убывающей полезности на язык цен. Возьмем в качестве наглядного примера такой товар, как чай, на который существует постоянный спрос и который можно покупать в малых количествах. Допустим, что чай оп­ределенного качества можно приобрести по 2 шилл. за фунт. Некто готов согласиться скорее заплатить раз в году 10 шилл. за единственный фунт, чем вовсе обходиться без чая, но если бы он мог получить сколько угодно чая даром, он, возможно, едва ли употребил больше 30 ф. в течение года. В действитель­ности, однако, он покупает, очевидно, 10. ф. в год, т.е. разница между удовлетворением от покупки 9 ф. и 10 ф. вполне доста­точна, чтобы он захотел уплатить 2 шилл. за фунт. То обстоя­тельство, что он не покупает 11-й фунт, показывает, что пос­ледний не стоит для него дополнительного расхода в 2 шилл. Иными словами, 2 шилл. за фунт образуют для него меру по­лезности чая, меру, которая ставит предел, или границу, или конец его покупкам; этой мерой и определяется для него пре­дельная полезность чая. Если цену, которую он готов уплатить за каждый фунт чая, назвать его ценой спроса, то 2 шилл. — это его предельная цена спроса.

Наш закон, следовательно, можно изложить следующим об­разом: чем большим количеством какой-либо вещи человек об­ладает, тем меньше, при прочих равных условиях (т.е. при ра­венстве покупательной силы денег и при равном количестве денег в его распоряжении), будет цена, которую он готов упла­тить за небольшое дополнительное ее количество, или, другими словами, его предельная цена спроса на нее снижается.

Его спрос становится эффективным лишь тогда, когда цена, которую он согласен заплатить, достигает уровня, при котором продавцы согласны продавать.

Последнее положение напоминает нам, что мы до сих пор еще не приняли в расчет изменения в предельной полезности денег, или общей покупательной способности. В один и тот же момент, при неизменном объеме материальных ресурсов инди­видуума, предельная полезность денег для него составляет фик-

147

сированную величину, вследствие чего цены, которые он готов заплатить за два товара, находятся между собой в таком же отношении, как и полезности этих двух товаров.

Когда мы говорим, что спрос человека на какой-либо товар увеличивается, мы подразумеваем, что он купит большее его количество, чем за ту же цену он купил бы его прежде, и что он купит такое же его количество по более высокой цене. Общее возрастание его спроса представляет собою увеличение цен — по всей их амплитуде, — которые он готов платить за различ­ные количества товара, а не тот лишь факт, что он согласен купить большее количество товара по существующим ценам.

...До сих пор мы рассматривали спрос отдельного индиви­дуума. В таком конкретном случае, как пример с чаем, спрос отдельного человека вполне отражает общий спрос на всем рынке, так как спрос на чай постоянен: поскольку же его можно покупать малыми количествами, всякое изменение его цены способно повлиять на количество, которое человек поку­пает. Но даже среди постоянно потребляемых вещей много таких, спрос на которые со стороны любого отдельного человека не может непрерывно изменяться при каждом незначительном изменении цены, а может лишь совершать большие скачки. На­пример, несущественное снижение цен на шляпы или на часы не повлияет на поведение всех и каждого, оно лишь побудит немногих, еще раздумывающих над тем, покупать ли новую шляпу или новые часы, решиться произвести такую покупку.

Существует много видов вещей, потребность в которых со стороны любого человека непостоянна, эпизодична, нерегулярна. Нельзя составить перечень индивидуальных цен спроса на сва­дебные пироги или на услуги высококвалифицированного хирур­га. Но экономиста мало занимают частные случаи в жизни ин­дивидуумов. Он исследует, прежде всего “образ действий, кото­рому при определенных условиях могут следовать члены той или иной производственной группы населения”, причем постольку, поскольку мотивы указанных действий поддаются измерению денежной ценой; в таких широких обобщениях многообразие и изменчивость индивидуальных действий сливаются в совокуп­ность сравнительно одинаковых действий многих.

Следовательно, на крупных рынках — где сталкиваются бо­гатые и бедные, старые и молодые, мужчины и женщины, люди всех вкусов, характеров и профессий — специфические особенности потребностей отдельных лиц уравновешивают друг друга в сравнительно закономерной динамике общего спроса.

148

Всякое, даже самое незначительное, снижение цены на товар широкого потребления приводит, при прочих равных условиях, к увеличению общего объема его продажи, точно так же как гнилая осень увеличивает смертность в большом городе, хотя многим людям она и не причиняет вреда. Вот почему, когда мы располагаем необходимыми данными, мы в состоянии оп­ределить перечень цен, по которым любое количество этого то­вара может найти своего покупателя в данном месте в течение, скажем, года.

Общий спрос в этом месте, например на чай, представляет собой сумму опросов всех тамошних отдельных лиц. Некоторые из них могут оказаться богаче или беднее индивидуального по­требителя, чей спрос мы только что учли; одни из них могут лю­бить чай больше его, а другие меньше. Допустим, что в данном месте имеется миллион покупателей чая и что их среднее потреб­ление равно потреблению нашего индивидуального потребителя по каждой из приведенных в перечне цен. В этом случае спрос в указанном месте выражен тем же перечнем цен, какой приведен выше, если мы вместо 1 фунта чая возьмем 1 млн. фунтов.

Отсюда, таким образом, следует один общий закон спроса: чем больше количество товара, которое имеется в виду продать, тем ниже должна быть назначаемая на него цена, чтобы он мог найти себе покупателей, или, другими словами, количество то­вара, на которое предъявляется спрос, возрастает при снижении цены и сокращается при повышении цены. При этом нет строго одинакового соотношения между снижением цены и повыше­нием спроса. Сокращение цены на 1/10 может увеличить про­дажу на 1/20, или на 1/4, или даже вдвое. Однако, если вели­чины в левом столбце шкалы спроса возрастают, величины в ее правом столбце всегда сокращаются.

Глава IV. Эластичность потребностей

Мы видели, что единственный всеобщий закон, определяю­щий желание индивидуумом какого-либо товара, заключается в том, что его желание, при прочих равных условиях, сокра­щается с каждым увеличением предложения такого товара. Но указанное сокращение может быть медленным или быстрым. Если оно происходит медленно, то цена, которую покупатель дает за товар, резко не снизится в результате значительного увеличения его предложения, а небольшое снижение цены по­влечет за собой сравнительно большой рост его покупок. Од­нако при быстром уменьшении желания небольшое снижение

149

цены вызовет лишь очень малое увеличение покупок. В первом случае готовность покупателя приобрести вещь существенно усиливается под воздействием маленького стимула: можно ска­зать, что при этом эластичность его потребностей велика. Во втором случае дополнительный стимул, порожденный снижени­ем цены, почти не повлечет за собой усиления его желания покупать: эластичность его спроса при этом мала. Если сокра­щение цены на чай, скажем, с 16 до 15 пенсов намного увели­чит его покупки, тогда повышение цены с 15 до 16 пенсов на­много сократит их. Иначе говоря, когда спрос эластичен при снижении цены, он эластичен также и при ее повышении.

То, что происходит со спросом отдельного человека, проис­ходит также и со спросом всего рынка. Можно вывести следую­щее обобщение: степень эластичности (или быстрота реак­ции) спроса на рынке зависит от того, в какой мере его объем возрастает при данном снижении цены или сокращается при данном повышении цены.

Существуют такие товары, текущие цены, на которые в Анг­лии относительно очень низки даже для беднейших классов; таковы, например, соль, многие виды приправ и специй, а также дешевые медикаменты. Сомнительно, чтобы какое-либо снижение цен вызвало значительное увеличение потребления этих товаров.

Между тем текущие цены на мясо, молоко и масло, шерсть, табак, импортируемые фрукты и на обычные медицинские ус­луги таковы, что любое их изменение влечет за собой большие сдвиги в потреблении этих товаров и услуг трудящимися клас­сами и низшими слоями среднего класса, но личное потребле­ние богатых не намного возрастает, как бы дешево эти товары ни обходились. Иными словами, прямой спрос на указанные товары очень эластичен со стороны рабочих и низшей части среднего класса, но не стороны богатых слоев. Однако рабочий класс столь многочислен, что потребление им вполне доступных ему вещей намного больше, чем потребление таких вещей бо­гатыми, а поэтому совокупный спрос на все подобные вещи очень эластичен. Некоторое время назад сахар принадлежал к этой группе товаров, но теперь цена на него в Англии настолько упала, что она даже для рабочих является сравнительно низкой, и поэтому спрос на сахар оказался неэластичным.   

Текущие цены на абрикосы и подобные им фрукты, на лучшие виды рыб и другие умеренно дорогие деликатесы таковы, что всякое их снижение резко увеличивает потребление этих

150

продуктов средним классом; другими словами, спрос на них со стороны среднего класса очень эластичен, тогда как со стороны богатых и со стороны рабочих он намного менее эластичен — у первых потому, что спрос уже почти насыщен, а у вторых потому, что цены все еще слишком высоки.

Текущие цены на такие товары, как редкие вина, фрукты в несезонное время, стоимость высококвалифицированной ме­дицинской помощи и юридических услуг столь высоки, что спрос на эти товары и услуги практически предъявляется толь­ко богатыми, но тот спрос, какой существует, часто отличается значительной эластичностью. Часть спроса на наиболее дорогие продовольственные товары — это фактически спрос на средства достижения общественного престижа, и он почти не поддается насыщению.

...Исключение составляют предметы первой необходимости. Когда цена на пшеницу очень высока и когда она очень низка, спрос на нее весьма мало эластичен, во всяком случае, если учесть то обстоятельство, что пшеница, даже когда ее мало, яв­ляется самой дешевой пищей для человека и что, даже когда она имеется в изобилии, ее не потребляют иначе как в виде пищи. Известно, что снижение цены буханки хлеба с 6 пенсов до 4 пенсов едва ли вызывает увеличение потребления хлеба.

КНИГА IV. ФАКТОРЫ ПРОИЗВОДСТВА:

ЗЕМЛЯ, ТРУД, КАПИТАЛ И ОРГАНИЗАЦИЯ

Глава I. Введение

Факторы производства обычно подразделяются на “землю”, “труд” и “капитал”. Под “землей” подразумеваются вещества и силы, которые природа бесплатно предоставляет в помощь чело­веку — в виде земли и воды, воздуха, света и тепла. Под “тру­дом” понимается экономическая работа человека, будь то рука­ми или головой. К “капиталу” относят весь накопленный запас средств для производства материальных благ и для достижения тех выгод, которые обычно считаются частью дохода. Это основ­ное ядро богатства, рассматриваемое как фактор производства, а не как непосредственный источник удовлетворения.

Значительную часть капитала составляют знания и органи­зация, причем из них одна часть находится в частной собствен­ности, а другая — нет. Знание — это наш самый мощный дви­гатель производства. Оно позволяет нам подчинять себе приро­ду и заставлять ее силы удовлетворять наши потребности. Ор-

151

ганизация содействует знанию; она имеет много форм, т.е. форму отдельного предприятия, различных предприятий одной и той же отрасли, отличных друг от друга отраслей, и, наконец, форму “государства”, обеспечивающего безопасность для всех и помощь многим. Различие между государственной и частной собственностью в сфере знания и организации имеет большое и все возрастающее значение; в некоторых отношениях оно даже более важно, чем различие между государственной и частной собственностью на материальные объекты, и в какой-то мере на этом основании иногда представляется самым целесообраз­ным выделить “организацию” в особый фактор производства. Полностью ее можно исследовать лишь на более поздней стадии нашего труда, однако, кое-что следует сказать о ней уже в на­стоящей книге.

В известном смысле существуют только два фактора произ­водства — природа и человек. Капитал и организация являют­ся результатом работы человека, осуществляемой с помощью природы и управляемой его способностью предвидеть будущее и его готовностью позаботиться о будущем. При данных свой­ствах и силах природы и человека рост богатства, знаний и организации проистекает из них как следствие из причины. Но с другой стороны, человек сам в значительной степени создает­ся окружающей его средой, в которой большую роль играет природа; следовательно, с любой точки зрения человек являет­ся центром проблемы производства, как и проблемы потребле­ния, а также вытекающей отсюда проблемы отношений между первыми двумя, имеющей двойное обозначение — “распределе­ние” и “обмен”.

Развитие рода человеческого — увеличение его численности, укрепление его здоровья и силы, умножение его знаний и спо­собностей, обогащение свойств его характера — и составляет цель всех наших исследований, но это такая цель, в достиже­ние которой экономическая наука может внести лишь некото­рые важные элементы. В своих более широких аспектах поэто­му изучение развития человечества составляет конечную цель того или иного политэкономического труда в целом, а не от­дельных его частей, хотя фактически указанная цель не стоит даже и перед всей экономической наукой. Между тем мы не можем не учитывать непосредственную роль человека в произ­водстве и условия, определяющие его эффективность в качестве производителя. Поэтому, очевидно, целесообразно последовать уже установившейся в Англии традиции и включите рассмот-

152

рение роста численности и развития способностей населения в качестве раздела общего исследования производства.

...На данном этапе возможно сделать лишь поверхностные замечания об общих отношениях между спросом и предложе­нием, между потреблением и производством. Однако, пока ана­лиз полезности и стоимости еще свеж в нашей памяти, следует кратко остановиться на отношениях между стоимостью и отри­цательной полезностью или неудобством, тягостью, которую приходится преодолевать, чтобы получить те блага, какие имеют стоимость, так как они одновременно и желательны, и труднодоступны. Все, что можно сказать на данной стадии, носит предварительный характер и даже создает впечатление, будто при этом трудные вопросы поднимаются, а не решаются. Поэтому полезно иметь перед собой своеобразную карту мест­ности — общую схему исследуемой проблемы, — хотя бы даже нечеткую и приблизительную.

В то время как спрос основан на желании получить блага, предложение зависит главным образом от преодоления нежела­ния подвергнуться “неудобствам”. Эти последние распадаются обычно на два вида — на труд и на жертвы, с которыми свя­зано откладывание потребления. Здесь достаточно лишь в общих чертах обрисовать роль, которую играет в предложении простой труд. В дальнейшем мы увидим, что исходные, хотя и не точно такие же замечания можно сделать относительно труда по управлению и о жертвах, связанных (иногда, но не всегда) с тем видом ожидания, который обусловлен накоплени­ем средств производства.

Неудобство, тягость труда могут возникнуть от физического или умственного утомления, или оттого, что он осуществляется в нездоровой среде либо с неприятными сотоварищами по работе, или оттого, что он занимает время, требующееся либо для отды­ха, либо для общественной или умственной деятельности. Но какую бы форму ни принимало неудобство, оно почти всегда уси­ливается с увеличением тяжести и продолжительности труда.

Разумеется, во многих случаях усилия человека представля­ют собой самоцель, как например, в альпинизме, спортивных состязаниях, труде в области литературы, искусства, науки, а много тяжелой работы выполняется вследствие желания принести выгоду другим. Однако главным мотивом большей части руда, в нашем употреблении этого термина, служит желание случить какую-либо материальную выгоду, которая при нынешнем устройстве мира обычно выступает в форме получения

153

определенного количества денег. Правда, даже когда человек работает по найму, он часто испытывает удовольствие от своего труда, но, как правило, настолько устает еще задолго до вы­полнения своей работы, что очень рад, когда наступает конец рабочего дня. Возможно, что, оставаясь в течение какого-то вре­мени без работы, он готов был бы ради собственного самочув­ствия скорее трудиться задаром, чем не трудиться вовсе, однако он, вероятно, предпочел бы так же не портить свой рынок, как и фабрикант, предлагая на продажу то, чем он располагает, по цене ниже нормальной. Этому вопросу придется уделить боль­шое внимание в другом томе нашего труда.

На специальном языке это может быть названо предельной отрицательной полезностью труда. Дело в том, что с каждым приростом количества товара его предельная полезность сокра­щается, а с каждым уменьшением его желательности снижает­ся цена, которую можно получить за все количество товара, а не только за последнюю часть этого количества; точно так же и предельная отрицательная полезность труда обычно возраста­ет по мере увеличения его количества.

Нежелание всякого, уже имеющего занятие, увеличивать на­пряжение своих сил зависит при обычных условиях от коренных свойств человеческой натуры, которые экономистам приходится принимать как факт, не требующий доказательств. По замеча­нию Джевонса, прежде чем приступить к работе, часто требуется преодолевать известную сопротивляемость организма. С началом работы связано какое-то болезненное ощущение, но оно посте­пенно уменьшается, сходит на нет, а затем вместо него возникает удовольствие, которое в течение некоторого времени нарастает, пока не достигает определенного низкого максимума, после чего и оно уменьшается до нуля и замещается нарастающим утомле­нием и жаждой отдыха и перемены. Однако в умственной работе удовольствие и увлеченность, когда они уже возникли, часто продолжают нарастать до тех пор, пока сама работа не прекра­щается в силу необходимости или целесообразности. Каждый здоровый человек обладает известным запасом энергии, которую он может приводить в действие, но лишь при условии чередова­ния с отдыхом; если в течение долгого времени расход энергии превышает ее восстановление, его здоровье разрушается; пред­приниматели часто обнаруживают, что в периоды острой нужды временное увеличение заработной платы побуждает их рабочих выполнять такой объем работы, какой они долго выдержать не могут, сколько бы им ни платили за нее. Одна из причин этого


154

явления заключается в том, что потребность в отдыхе становится все более острой с каждым увеличением рабочего дня сверх оп­ределенного предела. Тягость дополнительного труда усиливает­ся частично потому, что по мере сокращения времени на отдых и на другие виды деятельности возрастает привлекательность до­бавочного свободного времени.

С учетом этих и некоторых других ограничений, в общем, отвечает истине утверждение, что напряженность усилий любой группы рабочих повышается или снижается с повышением или понижением вознаграждения, которое им предлагают. Точно так же, как цена нужная для привлечения покупателей на какое-либо данное количество товара, была названа ценой спро­са на это количество товара в течение года или другого опре­деленного периода, так и цена, требующаяся, чтобы вызвать напряжение усилий, необходимое для производства любого дан­ного количества товара, может быть названа ценой предложе­ния на это количество в течение такого же периода. Если на момент предположить, что производство зависит исключитель­но от затрат усилий определенного числа рабочих, уже имею­щихся и обученных своему делу, можно было бы составить перечень цен предложения, аналогичный перечню цен спроса, который мы уже рассмотрели. В таком перечне были бы чисто теоретически выведены в одном столбце цифр различные коли­чества затрачиваемых усилий, а следовательно, и объемов про­изводства, в параллельном столбце были бы приведены цены, которые следует уплатить, чтобы побудить имеющихся рабочих затратить указанные количества усилий.

Однако этот простой метод характеристики предложения труда любого рода, а следовательно, и предложения товаров, произведенных этим трудом, предполагает, что число тех, кто способен его выполнять, твердо установлено, но такое допуще­ние можно принять лишь на короткие периоды. Общая числен­ность населения меняется под воздействием многих причин. Из этих причин только часть является экономическими, но среди последних особенно важное значение имеют средние заработки, хотя их влияние на рост численности населения неравномерно и неустойчиво.

Но распределение населения между различными хозяйствен­ными отраслями в большей мере подвержено воздействию экономических причин. С течением времени предложение труда в любой отрасли более или менее пропорционально приспосабливается к спросу на него: разумные родители обучают детей наи-

155

более выгодным профессиям, к которым они имеют доступ, т.е. к профессиям, сулящим наилучшее вознаграждение в виде за­работной платы или других выгод в возмещении за труд, ко­торый не очень тяжел по объему и характеру, и за мастерство, которое приобретается довольно легко. Однако такая увязка спроса и предложения никогда не может быть полной; колеба­ния спроса могут делать ее более совершенной или более слабой на некоторое время, даже на многие годы, что не обеспечивает для родителей стимула выбирать своим детям данную профес­сию, а не какую-либо другую такого же рода. Поэтому хотя вознаграждение, которое можно рассчитывать, получит за какой-либо вид работы в течение какого-либо времени, нахо­дится в определенном отношении к трудности приобретения не­обходимой квалификации в сочетании с затратой усилий, тя­гостью, сокращением досуга и иными обстоятельствами, связан­ными с самой этой работой, тем не менее соответствие между спросом и предложением подвержено резким нарушениям. Изу­чение этих нарушений представляет собой трудную задачу, и на последующих этапах нашего исследования мы уделим ей значительное внимание. Настоящая же книга является преиму­щественно описательной и поднимает мало трудных проблем.

КНИГА V. ОБЩИЕ ОТНОШЕНИЯ СПРОСА, ПРЕДЛОЖЕНИЯ И СТОИМОСТЬ

Глава III. Равновесие нормального спроса и предложения

Далее нам необходимо выявить причины, обусловливающие цены предложения, т.е. цены, которые торговцы готовы пла­тить за различные количества товара. В предыдущей главе мы рассматривали торговые сделки, совершаемые в течение лишь одного дня, и исходили из допущения, что предлагаемые к про­даже товарные запасы уже имеются в наличии. Но объем этих запасов зависит, разумеется, от площади посева пшеницы в предыдущем году, а на размеры этой площади в свою очередь значительно влияли предположения фермеров о цене, которую они получат за пшеницу в данном году. Именно этот вопрос нам надлежит исследовать в настоящей главе.

Даже на зерновой бирже расположенного в сельском районе городка на равновесную цену рыночный день оказывают вли­яние предположения о том, как в будущем сложатся отношения между производством и потреблением, а на ведущих зерновых

156                  

рынках Америки и Европы сделки на будущие поставки уже нанимают преобладающее место и сплетают в одну сеть все нити во всей мировой торговле зерном. Некоторые из этих “сделок на срок” представляют собой лишь отдельные спекулятивные маневры, однако в основном они продиктованы расчетами на возможное мировое потребление, с одной стороны, и оценками существующих запасов и будущих урожаев в Северном и Южном полушариях — с другой. Торговцы учитывают пло­щадь посева каждого сорта зерна, сроки созревания и размеры урожая, а также объем производства продуктов, в качестве за­менителей которых можно использовать зерно. Например, когда покупают и продают ячмень, принимают в расчет воз­можные поставки такого продукта, как сахар, который может служить заменителем ячменя в пивоварении, а также всякого рода кормов, нехватка которых способна повысить стоимость ячменя, направляемого для потребления на фермах. Если со­чтут, что производители любого вида зерна в какой-либо части мира понесли убытки и, возможно, сократят на будущий год посевную площадь, то возникнет предположение о вероятном повышении цен, как только выявятся перспективы урожая и его недостаточность станет очевидной для всех. Ожидание та­кого повышения цен оказывает влияние на характер текущих сделок на будущие поставки, а это в свою очередь влияет на цены при продаже за наличные, в результате чего на последние, цены оказывают косвенное воздействие оценки издержек производства продукции для будущих поставок.

Но в данной главе и последующих нас особенно интересуют колебания цен на протяжении еще более длительных периодов, чем те, на какие строят свои расчеты самые дальновидные тор­говцы, совершающие сделки на срок; нам предстоит выяснить, как объем производства приспосабливается к условиям рынка и как нормальная цена вследствие этого определяется состоя­нием устойчивого равновесия нормального спроса и нормально­го предложения.

...В ходе исследования названной проблемы нам придется часто употреблять термины издержки производства... и затраты производства..., а поэтому полезно, прежде чем продолжать нашу аргументацию, дать какую-то предварительную их характеристику.

Можно вернуться к аналогии между ценой предложения и ценой спроса на товар. Допустив на момент, что эффективность производства зависит исключительно от затрат усилий рабочих,

157

мы видели, что “цену”, требующуюся, чтобы вызвать напряже­ние усилий, необходимых для производства любого данного ко­личества товара, можно назвать ценой предложения на это ко­личество — разумеется, также в течение определенного перио­да. Но здесь нам уже следует принять в расчет, что производ­ство товара требует приложения различных видов труда и при­менение капитала во многих его формах. Затраты всех различ­ных видов труда, прямо или косвенно занятого в его производ­стве, вместе с воздержанием, или, вернее, ожиданием, необхо­димым для накопления применяемого в его производстве капи­тала, иными словами, все эти усилия и жертвы в совокупности мы станем называть реальными издержками производства то­вара. Сумма денег, которые приходится платить за эти усилия и жертвы, мы назовем либо денежными издержками производ­ства, либо, для краткости, издержками производства; они со­ставляют цены, которые надо уплачивать за надлежащее пред­ложение усилий и жертв, необходимых для производства дан­ного товара, или, другими словами, цену этого предложения.

Анализ издержек производства товара может быть доведен до любой глубины, но редко имеет смысл заходить в нем слиш­ком далеко. Например, часто достаточно признать в качестве окончательной цену предложения различных видов сырья, при­меняемого в данном производстве, не вдаваясь в анализ отдель­ных элементов, из которых эта цена складывается, в противном случае анализ, по существу, станет бесконечным. Можно, сле­довательно, подразделить элементы, требующиеся для изготов­ления товара, на любые подходящие для нашей цели группы и назвать их факторами производства. В таком случае издерж­ки производства определенного количества данного товара будут равны ценам предложения соответствующих количеств факторов его производства. А сумма этих цен предложения со­ставит цену предложения указанного количества товара.

...Типичным современным рынком часто считается такой, ни котором промышленники продают свои изделия оптовым торговцам по ценам, включающим лишь небольшие торговые издержки. Однако, рассматривая вопрос более широко, мы можем считать, что цена предложения товара — это цена, по которой он поступает в продажу той группе людей, чей спрос на него мы в данном случае исследуем, или, другими словами, на том рынке, который мы здесь имеем в виду. От характера этого рынка зависит, какой размер торговых издержек следует при­нять в расчет, чтобы определить цену предложения. Например,

158

цена предложения на лесоматериалы вблизи канадских лесов образуется почти целиком из цены на труд лесорубов, но цена предложения на те же лесоматериалы на лондонском оптовом рынке включает большие транспортные расходы; в свою оче­редь цена предложения на эти материалы для мелкого рознич­ного покупателя в английском провинциальном городке больше чем наполовину состоит из оплаты железнодорожных перевозок и услуг торговцев, доставляющих ему на дом нужный ему товар и хранящих соответствующие запасы. Кроме того, цену пред­ложения определенного вида труда можно для некоторых целей подразделить на расходы по воспитанию, общему образованию и специальному профессиональному обучению. Возможным комбинациям несть числа, и, хотя каждая из таких комбина­ций может представлять собою особый случай, требующий самостоятельного рассмотрения для исчерпывающего решения любой связанной с ним проблемы, тем не менее все такие слу­чаи можно игнорировать, поскольку это касается общей логики исследования в данной книге.

Исчисляя издержки производства товара, мы должны учи­тывать тот факт, что изменение объема его производства, даже когда нет нового изобретения, обычно сопровождается измене­нием соотношения количеств различных факторов его произ­водства. Например, когда масштаб производства возрастает, ручной труд, вероятнее всего, заменяется конной тягой или энергией пара, а сырье доставляется из более отдаленных пунк­тов и в большем количестве, увеличивая таким образом те про­изводственные затраты, которые связаны с оплатой труда ра­ботников транспорта, комиссионеров и торговцев всякого рода.

По мере расширения знаний и усиления деловой предпри­имчивости производителей они в каждом случае выбирают те факторы производства, какие лучше всего отвечают их целям. Сумма цен предложения, используемых таким образом факто­ров производства, как правило, меньше, чем сумма цен пред­ложения любой другой группы факторов, которой их можно было бы заменить; как только производители обнаруживают, что дело обстоит иначе, они, как правило, приступают к замене такой комбинации факторов менее дорогостоящей их комбина­цией. В дальнейшем мы увидим, как примерно аналогичным образом общество заменяет одного за другим предпринимате­лей, эффективность деятельности которых пропорционально меньше получаемых ими доходов. Мы можем назвать это удоб­ства ради принципом замещения.

159

Этот принцип находит применение почти во всех областях экономических исследований.

...Следовательно, наша исходная позиция такова: мы изуча­ем нормальный спрос и нормальное предложение в их наиболее общей форме; мы игнорируем те аспекты, которые характеры для частных областей экономической науки и сосредоточиваем внимание на тех широких отношениях, которые присущи всей науке в целом. Так, мы допускаем, что силы спроса и предло­жения действуют свободно, что не существует прочного объеди­нения торговцев на обеих сторонах, что каждый выступает самостоятельно и что широко развертывается свободная конку­ренция, т.е. что покупатели обычно беспрепятственно конкури­руют с покупателями, а продавцы столь же беспрепятственно конкурируют с продавцами. Однако, хотя каждый выступает сам за себя, предполагается, что его осведомленность о деятель­ности других обычно вполне достаточна, чтобы он не стал со­глашаться продавать по меньшей цене или покупать по боль­шей, чем все остальные. Это в предварительном порядке при­нимается за истину как в отношении готовых изделий и фак­торов их производства, так и в отношении найма рабочей силы и ссуды капитала. Мы уже в какой-то мере выяснили и нам придется еще глубже выяснить, насколько эти допущения со­ответствуют фактическому положению дел. Но пока что мы будем продолжать придерживаться этого допущения; мы при­нимаем, что на рынке в одно и то же время существует лишь одна цена, причем, когда это необходимо, делаются специаль­ные поправки, учитывающие различия в затратах на доставку товаров торговцами в различных частях рынка, включая сюда и поправки на особые издержки розничной торговли, когда речь идет о розничном рынке.

На таком рынке существует цена спроса на каждое количе­ство товара, т.е. цена, по которой каждая отдельная порция товара способна привлечь покупателей в течение одного дня, или недели, или года. Характер условий, диктующих эту цену на каждое данное количество товара, в каждом случае разли­чен, но во всех случаях, чем большее количество товара пред­лагается на рынке к продаже, тем ниже цена, по которой он найдет себе покупателей, или, иными словами, цена спроса но каждый бушель зерна или ярд ткани, уменьшается по мере уве­личения их предложения.

Единицу времени можно избрать, сообразуясь с особенностя­ми каждого конкретного случая; это может быть день, месяц, год


160

или даже жизнь целого поколения, однако она должна охваты­вать период, который относительно короче периода существова­ния рассматриваемого рынка. Следует предположить, что общая конъюнктура рынка остается неизменной на протяжении всего принятого периода, что, например, за это время не меняются мода или вкусы, никакой новый заменитель не влияет на спрос, никакое новое изобретение не воздействует на предложение.

Условия нормального предложения не столь определенны, и всестороннее их исследование необходимо отнести в последую­щие главы. Как мы видим, они будут постепенно изменяться с течением периода времени, охватываемого исследованием, главным образом вследствие того, что как вещественный капи­тал в форме машин и сооружений, так и невещественный ка­питал в форме предпринимательского опыта и способностей, а также организации возрастают медленно и медленно приходят в упадок.

Поэтому, когда количество продукции (в единицу времени) таково, что цена спроса выше цены предложения, продавцы по­лучают более чем достаточно, чтобы они сочли выгодным до­ставить указанное количество товара на рынок; при этом всту­пает в действие активная сила, стимулирующая увеличение предлагаемого к продаже количества товара. С другой стороны, когда количество произведенного товара таково, что цена спро­са ниже цены предложения, продавцы получают менее чем до­статочно, чтобы они сочли выгодным довести количество пред­лагаемого на рынке товара до этого уровня; в результате те из них, кто еще сомневается, стоит ли расширять производство, принимают решение его не расширять; при этом возникает сильная тенденция к тому, чтобы сократить количество товара, предлагаемого к продаже. Когда же цена спроса равна цене предложения, объем производства не обнаруживает тенденции ни к увеличению, ни к сокращению; налицо — равновесие.

Когда спрос и предложение пребывают в равновесии, коли­чество товара, производимого в единицу времени, можно назвать равновесным количеством, а цену, по которой он продается, — равновесной ценой.

Такое равновесие является устойчивым, т.е. цена при некотором отклонении от него будет стремиться к возвращению в прежнее положение подобно тому, как маятник колеблется в ту или другую сторону от своей низшей точки; мы увидим, что характерной чертой устойчивых равновесий является то, что при них цена спроса превышает цену предложения на величину,

161

несколько меньшую, чем величина равновесного количест­ва, и наоборот. Ведь когда цена спроса выше цены предложе­ния, количество производимого товара имеет тенденцию возрас­тать. Поэтому, когда цена спроса превышает цену предложения на количество, лишь немногим меньшее, чем равновесное ко­личество, тогда при временном сокращении масштабов произ­водства несколько ниже равновесного количества продукции возникнет тенденция к возвращению к равновесному его уров­ню, а в результате равновесие сохраняет устойчивость против отклонений в эту сторону. Если цена спроса больше цены пред­ложения на такое количество товара, которое чуть меньше рав­новесного, она наверняка окажется ниже цены предложения на чуть большее количество товара, а поэтому, если объем произ­водства несколько превышает его равновесное состояние, он будет стремиться вернуться в прежнее положение, равновесие окажется устойчивым против отклонений также и в этом на­правлении.

Когда спрос и предложение оказываются в положении ус­тойчивого равновесия, то в случае, если что-нибудь сдвинет объем производства с его равновесного состояния, немедленно начнут действовать силы, толкающие его к возврату в прежнее положение, точно так же как если подвешенный на веревке камень сместить с его равновесного состояния, он немедленно устремится назад, в свое равновесное положение. Движение объема производства относительно своей точки равновесия будет носить примерно такой же характер.

(Маршалл А. Принципы экономической науки. М., 1993. Т. 1. С. 56—57, 69—73, 76—77, 79—83, 87—89, 93—95, 112—117, 132—135, 155—159, 161—163, 167, 170—171, 208—213; Т. 2. С. 20—25, 28—29)


V. КЕЙНСИАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ДЖОН  КЕЙНС

Джон Мейнард Кейнс (1883—1946) — выдающийся английский экономист, государственный деятель, основоположник одного из со­временных направлений экономической мысли Запада — кейнсианства. Дж. Кейнс родился в семье профессора логики и экономической тео­рии Кембриджского университета. Получил экономическое и матема­тическое образование в Итоне и Королевском колледже в Кембридже. В 1906—1908 гг. работал в Министерстве по делам Индии. С 1908 по 1915 г. — преподаватель, с 1920 г. — профессор Кембриджского университета. В 1915—1919 гг. Дж. Кейнс — сотрудник британского казначейства. В 1942 г. он стал одним из директоров Английского банка, принимал активное участие в разработке и осуществлении экономической, прежде всего финансовой, политики. Дж. Кейнс был назначен членом правления Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития (1944). Он был членом. Лондонского Королевского общества (Академии наук Великоб­ритании).

Главное произведение Дж. Кейнса — книга “Общая теория заня­тости, процента и денег” (1936). Она написана под воздействием небывало разрушительного мирового экономического кризиса 1929— 1933 гг., когда объем производства упал наполовину, каждый четвер­тый занятый в производстве оказался безработным, а реальные доходы населения снизились на 60%. Такой спад производства и нару­шение общего экономического равновесия поставил под вопрос важ­нейшие фундаментальные положения неоклассической теории.

На начальном этапе развития капитализма классики и неоклас­сики не без оснований утверждали следующее. Стихийная рыночная экономика, состоящая из частнособственнических хозяйств, способ­на самостоятельно, без всякого вмешательства государства предот­вращать глубокие спады производства и массовую безработицу. А предложение товаров на рынке как бы автоматически порождает равный ему по объему спрос покупателей, что обеспечивает устой­чивый рост национального хозяйства.

Но в XX столетии экономика западных стран во многих отно­шениях изменилась — быстро укрупнялись частные хозяйства, свободная конкуренция на рынке вытеснялась гигантскими монополиями —хозяйственными объединениями, устанавливающими цены по своему произволу и др. В результате усилилась хаотичность всего хозяйственного развития. И вот в 1929—1933 гг. разразился разрушительный

163