Р а з д е л  VI

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

Глава 15

ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ

Д.А. РАСТОУ

Переходы к демократии: попытка динамической модели

Методологические положения [которые отстаиваются в данной ра­боте] могут быть выражены в виде набора кратких тезисов.

1. Факторы, обеспечивающие устойчивость демократии, не обяза­тельно равнозначны тем, которые породили данную форму устройства политической системы: при объяснении демократии необходимо про­водить различия между ее функционированием и генезисом.

2. Корреляция — это не то же самое, что причинная связь: теория генезиса должны сконцентрировать внимание на выявлении последней.

3. Вектор причинной обусловленности не всегда направлен от соци­альных и экономических факторов к политическим.

4. Вектор причинной обусловленности не всегда идет от убеждений и позиций к действиям.

5. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным во всех точках земного шара: к демократии может вести множество дорог.

6. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным по временной протяженности: на длительность каждой из последовательно сменяющихся его фаз решающее воздействие могут оказать разные факторы.

7. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным в социальном плане: даже когда речь идет об одном и том же месте и одном и том же отрезке времени, стимулирующие его позиции политиков и простых граждан могут отличаться друг от друга.

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                            657 


Мой общий рефрен [...]: «Это не обязательно так». Каждый из при-веденных выше тезисов призывает к отказу от некоторых традиционных ограничений, от некоторых упрощенных предположений, высказывав­шихся в предшествующих работах на данную тему, и к учету усложня­ющих, разнообразящих ситуацию факторов. Если бы методологическая аргументация этим и исчерпывалась, исследователи полностью бы ли­шились всяческих ориентиров, и задача создания теории генезиса де­мократии стала почти неразрешимой.

К счастью, анализ демократии с точки зрения ее генезиса требует — или допускает — введения ряда новых ограничителей, которые более чем компенсируют утрату семи прежних. Прежде чем подробнее раз­вить эту часть методологической аргументации, целесообразно продол­жить перечень кратких суммарных тезисов.

8. Эмпирические данные, положенные в основу теории генезиса де­мократии, должны — для каждой страны — охватывать период с мо­мента, непосредственно предшествовавшего началу процесса, и вплоть до момента его окончательного завершения.

9. При исследовании логики трансформации внутри политических систем можно оставить за скобками страны, основной толчок к транс­формации которых был дан из-за рубежа.

10. Модель, или идеальный тип, процесса перехода может быть по­лучена на основе тщательного изучения двух или трех эмпирических примеров, а затем проверена путем приложения к остальным.

Вряд ли у кого вызовет сомнение, что при разработке теории, объ­ясняющей генезис какого-либо явления, требуются диахронические данные, относящиеся не к некоему единичному моменту, а охватывающие определенный временной континуум. Более того, подобная теория должна строиться на основе анализа тех случаев, где процесс генезиса дает по существу завершен. Привлечение контрольных данных, касаю­щихся недемократических государств и неудачных или только лишь начинающихся попыток перехода к демократии, может потребоваться на дальнейших стадиях теоретического осмысления феномена, однако гораздо удобнее начинать его изучение на примере стран, где он уже дей­ствительно возник. И, разумеется, «приход» демократии не следует по­нимать как нечто, свершившееся в течение года. Поскольку процесс становления демократии предполагает появление новых социальных групп и формирование новых, но ставших привычными моделей пове­дения, минимальный срок перехода — вероятно, поколение. В странах, не имевших более ранних образцов для подражания, переход к демократии,

658                                                    Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ


как правило, идет еще медленнее. Можно, к примеру, утверж­дать, что в Англии этот процесс начался еще до 1640 г. и не был завер­шен вплоть до 1918 г. Тем не менее при выработке изначального набора гипотез целесообразно обратиться к опыту стран, где процесс протекал относительно быстро. [...]

Следующее ограничение — исключение на ранних стадиях исследо­вания ситуаций, когда основной толчок к демократизации был дан извне. [...] То, что мы говорим об «основном толчке, идущем извне», и о процессах, происходящих «преимущественно в рамках системы», показывает, что влияния из-за рубежа присутствуют практически во всех случаях. Так, на всем протяжении истории важнейшей демократи­зирующей силой служили военные действия, требовавшие привлече­ния дополнительных человеческих ресурсов. Кроме того, демократи­ческие идеи заразительны — так было и во времена Ж.Ж. Руссо, и во времена Дж. Ф. Кеннеди. Наконец, насильственное свержение олигар­хии в одной из стран (например, во Франции в 1830 г. или в Германии в 1918г.) нередко настолько пугает правящие верхушки других стран, что толкает их к мирной капитуляции (к примеру, в Англии — в 1832 г., в Швеции — в 1918 г.). Такого рода проявления неизменно присутст­вующих международных влияний не следует путать с ситуациями, когда речь идет об активном участии во внутриполитическом процессе демо­кратизации лиц, прибывших из-за рубежа. Иными словами, на началь­ном этапе формулирования теории генезиса демократии следует оста­вить за скобками опыт тех стран, где демократия обязана своим появ­лением, в первую очередь, военной оккупации (послевоенные Герма­ния и Япония), тех, куда демократические институты или ориентации были привнесены иммигрантами (Австралия и Новая Зеландия), а также тех, где иммиграция — подобным или каким-то иным обра­зом — сыграла ведущую роль в осуществлении демократических пре­образований (Канада, Соединенные Штаты и Израиль). [...]

Модель, которую я хотел бы обрисовать на следующих нескольких страницах, в значительной мере основана на исследовании опыта Шве­ции — западной страны, осуществившей переход к демократии в пери­од между 1890 и 1920 г., и Турции — вестернизирующегося государст­ва, где процесс демократизации начался около 1945 г. и продолжается по сей день1. [...].

________________

1 Статья впервые опубликована в 1970 г. — Пер.

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ              659


II

А. Предварительное условие

Отправной точкой модели служит единственное предварительное условие — наличие национального единства. Понятие «национальное единство» не содержит в себе ничего мистического типа плоти и крови (Blut und Boden) и ежедневных обетов верности им, или личной тож­дественности в психоаналитическом смысле, или же некой великой по­литической миссии всех граждан в целом. Оно означает лишь то, что значительное большинство граждан потенциальной демократии не должно иметь сомнений или делать мысленных оговорок относительно того, к какому политическому сообществу они принадлежат. Требова­ние национального единства отсекает ситуации, когда в обществе на­личествует латентный раскол, подобный тому, который наблюдался в габсбургской или оттоманской империях и присутствует сегодня в ряде африканских стран, равно как и те, когда, напротив, имеется сильная тяга к объединению нескольких сообществ, как во многих странах араб­ского мира. Демократия — это система правления временного боль­шинства. Чтобы состав правителей и характер политического курса могли свободно сменяться, границы государства должны быть устойчи­выми, а состав граждан — постоянным. По афористичному замечанию И. Дженнингса, «народ не может решать, пока некто не решит, кто есть народ».

Национальное единство названо предварительным условием демо­кратизации в том смысле, что оно должно предшествовать всем другим стадиям процесса — в остальном время его образования не имеет зна­чения. [...]

Не имеет значения и то, каким образом достигалось национальное единство. Возможно, географическое положение страны было таким, что никакой серьезной альтернативы национальному единству просто никогда не возникало — здесь наилучшим примером служит та же Япония. Но чувство национальной принадлежности могло стать и следствием внезапной интенсификации социального общения, воплощенной ; специально придуманной для ее обозначения идиоме. Могло оно быть и наследием некоего династического или административного процесса объединения. [...]

В своих предыдущих работах я как-то писал о том, что в эпоху модернизации люди если и склонны испытывать чувство преимущественной преданности политическому сообществу, то лишь в том случае, если это сообщество достаточно велико, чтобы достичь некоего значительного


660                                                                Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ  ПРОЦЕССЫ



уровня соответствия требованиям современности в своей социальной и экономической жизни. Однако подобная гипотеза должна рассматри­ваться как одна из составляющих теории формирования наций, а отнюдь не теории демократического развития. В контексте рассматриваемой нами сейчас проблемы имеет значение лишь результат.

Существуют по крайней мере две причины, по которым я не стал бы называть этот результат «консенсусом». Во-первых, как доказывает К. Дойч, национальное единство — плод не столько разделяемых всеми установок и убеждений, сколько небезучастности (responsiveness) и взаимодополненности (complementarity). Во-вторых, понятие «консен­сус» имеет дополнительный смысл, предполагающий осознанность убеждения и обдуманность согласия. Но предварительное условие перехода к демократии, о котором идет речь, полнее всего реализуется тогда, когда национальное единство признается на бессознательном уровне, когда оно молчаливо принимается как нечто само собой разу­меющееся. Любое громогласное провозглашение консенсуса относи­тельно национального единства в действительности должно настора­живать. Националистическая риторика чаще всего звучит из уст тех, кто наименее уверен в своем чувстве национальной идентичности: в прошлом веке этим грешили немцы и итальянцы, в нынешнем — арабы и африканцы, но никогда — англичане, шведы или японцы.

Тезис о том, что национальное единство представляет собой един­ственное предварительное условие перехода к демократии, подразуме­вает, что для демократии не требуется какого-либо минимального уров­ня экономического развития и социальной дифференциации. Экономи­ческие и социальные факторы подобного рода входят в модель лишь опосредованно как возможные основы национального единства или же глубинного конфликта (см. ниже). Те социальные и экономические ин­дикаторы, на которые исследователи так любят сослаться как на «пред­варительные условия» демократии, выглядят по меньшей мере сомни­тельными. Всегда можно найти недемократические страны, чей уровень развития по выдвинутым в качестве индикаторов показателям подозри­тельно высок — к примеру, Кувейт, нацистская Германия, Куба или Конго-Киншаса. Напротив, Соединенные Штаты 1820 г., Франция 1870 г. и Швеция 1890 г. вне всякого сомнения не прошли бы тест по какому-нибудь из показателей, касающихся уровня урбанизации или дохода на душу населения, не говоря уже о количестве экземпляров газет в обращении или числе врачей, кинофильмов и телефонных но­меров на каждую тысячу жителей.

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                       661



Поэтому модель умышленно оставляет открытым вопрос о возмож­ности существования демократий (действительно заслуживавших бы такого наименования) в досовременные, донациональные времена и на низком уровне экономического развития. Найти содержательное опре­деление демократии, которое охватывало бы современные парламент­ские системы наряду со средневековыми лесными кантонами, античны­ми городами-государствами (теми, где не было рабов и метеков) и не­которыми доколумбовыми племенами индейцев, может оказаться весь­ма сложно. Решение подобной задачи выходит за рамки настоящего ис­следования, и все же мне не хотелось бы исключать возможность тако­го рода попытки.

Б. Подготовительная фаза

Согласно моей гипотезе, динамический процесс демократизации в собственном смысле слова — при наличии указанного выше предвари­тельного условия — запускается посредством длительной и безрезуль­татной политической борьбы. Чтобы политическая борьба обрела на­званные черты, ее основные участники должны представлять прочно укоренившиеся в обществе силы (как правило, социальные классы), а спорные вопросы, вокруг которых она ведется, должны иметь для сто­рон первостепенное значение. Подобная борьба чаще всего начинается вследствие появления новой элиты, поднимающей угнетенные и ли­шенные ранее руководства социальные группы на согласованное дей­ствие. При этом конкретный социальный состав противоборствующих сторон — и лидеров, и рядовых членов, — равно как и реальное содер­жание спорных вопросов будут разниться от страны к стране, а также от периода к периоду в жизни каждой отдельно взятой страны.

Так, в Швеции на рубеже XIX и XX вв. основными участниками борьбы были сперва фермеры, а затем низший средний и рабочий клас­сы, с одной стороны, и консервативный альянс бюрократии, крупных землевладельцев и промышленников — с другой; в качестве объекта разногласий выступали тарифы, налогообложение, воинская повин­ность и избирательное право. В Турции же в последнее двадцатилетие идет спор между деревней и городом, точнее, между крупными и сред­ними фермерами (которых поддерживает большинство сельского элек­тората) и наследниками кемалевского военно-бюрократического ис­теблишмента; предмет спора — индустриализация или приоритетное развитие сельского хозяйства. В каждом из приведенных примеров ос­новную роль играют экономические факторы, однако векторы причин-

662                                        Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



но-следственных связей имеют противоположную направленность. Рубеж веков был для Швеции периодом бурного экономического раз­вития, породившего новые политические напряженности; и в один ре­шающий момент стокгольмским рабочим удалось преодолеть налого­вый барьер, лишавший их ранее права голоса. Напротив, в Турции вы­движение требования сельскохозяйственного развития явилось следст­вием, а не причиной начавшейся демократизации.

Бывают ситуации, когда значение экономических факторов оказы­вается гораздо меньшим, чем в описанных выше случаях. В Индии и на Филиппинах ту подготовительную роль, которую в других местах играет классовый конфликт, сыграла продолжительная борьба националисти­ческих сил и имперской бюрократии по вопросу о самоуправлении. В Ливане в качестве противоборствующих сторон в незатухающей борь­бы выступают главным образом конфессиональные группы, основной же ставкой являются правительственные посты. И хотя политические схватки подобного рода имеют, разумеется, и свое экономическое из­мерение, лишь самый непробиваемый экономический детерминист будет объяснять колониализм или религиозные разногласия исключи­тельно экономическими причинами.

В своем классическом компаративном исследовании Дж. Брайс пришел к заключению, что « в прошлом к демократии вел лишь един­ственный путь — стремление избавиться от неких осязаемых зол». Де­мократия не была изначальной или основной целью борьбы, к ней об­ращались как к средству достижения какой-то другой цели либо же она доставалась в качестве побочного продукта борьбы. Но поскольку ося­заемых зол, постигающих человеческие сообщества, несметное число, брайсовский «единственный путь» распадается на множество отдель­ных дорог. В мире нет двух демократий, которые бы прошли через борьбу одних и тех же сил, ведущих спор по одному и тому же кругу вопросов и с теми же самыми институциональными последствиями. Поэтому представляется маловероятным, чтобы какая-либо будущая демократия в точности повторила путь одной из предшествующих. [...] Чтобы прийти к демократии, требуется не копирование конституцион­ных законов или парламентской практики некоей уже существующей демократии, а способность честно взглянуть на свои специфические конфликты и умение изобрести или позаимствовать эффективные ме­ханизмы их разрешения.

Серьезный и продолжительный характер борьбы, как правило, по­буждает соперников сплотиться вокруг двух противоположных знамен. Поэтому отличительной чертой подготовительной фазы перехода к де-

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                               663



мократии является поляризация, а отнюдь не плюрализм. Тем не менее степень раскола общества имеет свои пределы, обусловленные требо­ванием национального единства, которое, конечно же должно не только предшествовать началу процесса демократизации, но и присутствовать на всех его стадиях. Если линия раскола точно совпадаете региональны­ми границами, результатом скорее всего будет не демократия, а сецессия. У противоборствующих сторон, даже если их интересы имеют четко выраженную географическую направленность, должно сохраняться некое ощущение сообщности или же существовать некое региональное равновесие сил, которое исключит возможность массового изгнания со­перников и геноцида. [...] Важное значение на подготовительной фазе могут иметь перекрещивающиеся расколы, способные оказаться сред­ством укрепления и поддержания чувства сообщности. [...]

В. Фаза принятия решения

Р. Даль писал, что «узаконенная партийная оппозиция — недавнее и случайное изобретение». Данное замечание полностью согласуется с приводившимся выше утверждением Брайса о том, что средством про­движения к демократии является преодоление осязаемых поводов для недовольства, а также с высказанным в настоящей статье предположе­нием, что переход к демократии — сложный и запутанный процесс, тя­нущийся многие десятилетия. Все это, однако, не исключает сознатель­ного выдвижения в ходе подготовительной фазы таких целей, как изби­рательное право или свобода оппозиции. Не означает это и того, что страна может стать демократией лишь по недоразумению. Напротив, подготовительная фаза завершается лишь тогда, когда часть полити­ческих лидеров страны принимает сознательное решение признать на­личие многообразия в единстве и институционализировать с этой целью некоторые основополагающие механизмы демократии. Именно таким было принятое в 1907 г. в Швеции решение (я называю его «Великим компромиссом» политической жизни этой страны) ввести всеобщее из­бирательное право вкупе с пропорциональным представительством. Подобного рода решений может быть не одно, а несколько. Как извест­но, принцип ограниченного правления утвердился в Англии в результа­те компромисса 1688 г., кабинетное правление развилось в XVIII в., а реформа избирательного права была проведена аж в 1832 г. Даже в Швеции за «Великим компромиссом» в 1918 г. последовала дальней­шая реформа избирательной системы, закрепившая также принцип ка­бинетного правления.

664                                                                  Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



Приобретается ли демократия «оптом», как в 1907 г. в Швеции, или же «в рассрочку», как в Англии, в любом случае она — результат со­знательного решения со стороны по крайней мере верхушки политичес­кого руководства. Политики— профессионалы в области власти, и ко­ренной сдвиг в сфере организации власти, подобный переходу от оли­гархии к демократии, не ускользнет от их внимания.

Решение предполагает выбор, и хотя выбор в пользу демократии не может быть сделан, если отсутствуют предварительное и подготови­тельное условия, это — реальный выбор, который не вытекает авто­матически из наличия названных предпосылок. Как показывает исто­рия Ливана, альтернативными вариантами решения, способного пре­кратить затянувшиеся позиционные бои в политическом сообществе, могут стать мягкая автократия или иностранное господство. И, конечно же, не исключен и такой поворот событий, когда решение в пользу де­мократии или каких-то существенных ее компонентов было предложе­но и отвергнуто, что ведет к продолжению подготовительной фазы либо к искусственному ее прекращению.

Решение в пользу демократии проистекает из взаимодействия не­скольких сил. Поскольку условия сделки должны быть четко оговорены и кто-то должен взять на себя риск относительно ее возможных буду­щих последствий, непропорционально большую роль здесь играет узкий круг политических лидеров. Среди групп, задействованных в переговорах, и их лидеров могут быть представлены бывшие соперники по подготовительной борьбе. К числу других потенциальных участников переговоров относятся группы, отколовшиеся от основных противо­борствующих сторон или только что вышедшие на политическую сцену. В Швеции, например, такие новообразованные и промежуточные груп­пы сыграли решающую роль. В течение 1890-х гг. консерваторы и ра­дикалы (первых возглавляли промышленники, вторых — интеллектуа­лы) заострили спорные вопросы и придали им отчетливую форму. Затем наступил период пата, когда рухнула дисциплина во всех недавно образованных парламентских партиях, — начался своего рода процесс хаотизации, в ходе которого были придуманы и опробованы многочис­ленные варианты компромиссов, комбинаций и перегруппировок. Фор­мула, взявшая верх в 1907 г., была выработана при решающем участии умеренно консервативного епископата и умеренно либерального фер­мерства — сил, которые ни до, ни после этой фазы принятия решения не играли сколько-нибудь существенной роли в политике.

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                          665



Варьируются не только типы сил, обеспечивших выбор демократи­ческого решения, и не только содержание такого решения, но и мотивы, по которым оно предполагается и принимается. Охранительные силы могут уступить из опасения, что, продолжая сопротивляться, они в ко­нечном итоге обрекут себя на гораздо большие потери. (Подобными со­ображениями руководствовались английские виги в 1832 г. и шведские консерваторы в 1907 г.) Или же они могут, пусть с запозданием, воз­желать быть достойными давно провозглашенных принципов: так было при переходе Турции к многопартийной системе, объявленном в 1945 г. президентом И. Инёню. В свою очередь, радикалы способны принять компромисс в качестве первого «взноса», будучи уверены, что время работает на них и другие «взносы» неизбежно последуют. И консерва­торы, и радикалы могут устать от длительной борьбы или же испугать­ся, что она перерастет в гражданскую войну. Страх перед гражданской войной, как правило, приобретает гипертрофированные размеры, если общество прошло через подобную гражданскую войну в недавнем про­шлом. Как остроумно заметил Б. Мур, гражданская война в Англии была решающей «заблаговременной инъекцией насилия, обеспечив­шей последующую постепенность преобразований». Короче говоря, демократия, как и любое другое коллективное действие, обычно явля­ется производным огромного множества разнородных побуждений.

Принятие демократического решения в каком-то смысле может рас­сматриваться как акт сознательного, открыто выраженного консенсу­са. Но, опять-таки, это достаточно туманное понятие следует исполь­зовать с осторожностью и, возможно, ему лучше найти какой-то менее неопределенный синоним. Во-первых, как показывает Брайс, демокра­тическая суть решения может быть побочным результатом разрешения других важных проблем. Во-вторых, поскольку речь идет действитель­но о компромиссе, это решение будет восприниматься каждой из задействованных сторон как своего рода уступка — и, конечно, не будет оли­цетворять собой согласия по вопросам принципов. В-третьих, даже если говорить об одобренных процедурах, то и здесь, как правило, со­храняются различия предпочтений. Всеобщее избирательное право при пропорциональном представительстве — суть шведского компромисса 1907 г. — практически в равной степени не удовлетворяло ни консер­ваторов (которые предпочли бы сохранить прежнюю плутократическую систему голосования), ни либералов и социалистов (которые выступа­ли за правление большинства, не выхолощенное пропорциональным представительством). Что имеет значение на стадии принятия решения,

666                                                                 Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



так это не ценности, которых лидеры абстрактно придерживаются, а шаги, которые они готовы предпринять. В-четвертых, соглашение, вы­работанное лидерами, отнюдь не является всеобщим. Оно должно быть перенесено на уровень профессиональных политиков и населения в целом. Решение последней задачи — суть последней фазы модели, фазы привыкания.

 

Г. Фаза привыкания

Неприятное решение, будучи принятым, со временем, как правило, начинает представляться все более и более приемлемым, раз уж при­ходится сообразовывать с ним свою жизнь. Повседневный опыт каж­дого из нас дает тому немало примеров. [...] Кроме того, демократия, по определению, есть конкурентный процесс, а в ходе демократической конкуренции преимущества получают те, кто может рационализиро­вать свою приверженность новой системе, и еще большие — те, кто искренне верит в нее. Яркой иллюстрацией данного тезисам может слу­жить метаморфоза, произошедшая со шведской консервативной пар­тией за период с 1918 по 1936 г. За эти два десятилетия лидеры, кото­рые скрепя сердце смирились с демократией или приняли ее из прагма­тических соображений, ушли в отставку или умерли, а их место заняли те, кто действительно верил в нее. Такая же разительная перемена на­блюдалась и в Турции, где на смену руководству И. Иненю, который поддерживал демократию из чувства долга, и А. Мендереса, видевшего в ней великолепное средство реализации своих амбиций, пришло мо­лодое поколение лидеров, понимавших демократию более широко и всем сердцем преданных ей. Короче говоря, в ходе самого функциони­рования демократии идет дарвинистский отбор убежденных демокра­тов, причем по двум направлениям — во-первых, среди партий, участ­вующих во всеобщих выборах, и во-вторых, среди политиков, борю­щихся за лидерство в каждой из этих партий.

Но политика состоит не только из конкурентной борьбы за прави­тельственные посты. Помимо всего прочего, это — процесс, направ­ленный на разрешение внутригрупповых конфликтов, будь то конфлик­ты, обусловленные столкновением интересов или связанные с неуве­ренностью в завтрашнем дне. Новый политический режим есть новый рецепт осуществления совместного рывка в неизведанное. И поскольку одной из характерных черт демократии является практика многосто­ронних обсуждений, именно этой системе в наибольшей степени при­суще развитие методом проб и ошибок, обучение на собственном

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                                   667



опыте. Первый великий компромисс, посредством которого устанавли­вается демократия, если он вообще оказывается жизнеспособным, сам по себе является свидетельством эффективности принципов примире­ния и взаимных уступок. Поэтому первый же успех способен побудить борющиеся политические силы и их лидеров передать на решение де­мократическими методами и другие важнейшие вопросы.

Так, в последней трети XIX столетия Швеция оказалась в ситуации полного политического пата, когда ни одна из сторон не могла провести своего варианта решения первоочередных вопросов, стоявших тогда на повестке дня и касавшихся реформы систем налогообложения и воин­ской службы, унаследованных еще с XVI в. Но за два десятилетия, про­шедших с 1918 г., когда шведы окончательно приняли демократию, все несметное множество щекотливых вопросов было — целенаправленно или походя — разрешено. Социал-демократы отказались от своих прежних пацифизма, антиклерикализма и республиканства, равно как и от требования национализации промышленности (хотя пойти на ус­тупку по последнему пункту им было крайне непросто). Консерваторы, бывшие когда-то непреклонными националистами, поддержали учас­тие Швеции в международных организациях. Наряду с прочим, консер­ваторы и либералы полностью одобрили государственное вмешатель­ство в экономику и создание государства всеобщего благосостояния.

Разумеется, спираль развития, которая в Швеции вела вверх, ко все большим и большим успехам в демократическом процессе, может вести и в противоположном направлении. Явная неудача при разрешении ка­кого-то животрепещущего политического вопроса ставит под удар бу­дущее демократии. Когда же нечто подобное происходит в начале ста­дии привыкания, последствия могут оказаться роковыми.

Если посмотреть на то, как происходила эволюция политических споров и конфликтов в западных демократиях в прошлом столетии, сразу же бросается в глаза разительное отличие между социальными и экономическими проблемами — с ними демократия справляется отно­сительно просто, и вопросами сообщности, разрешить которые бывает гораздо труднее. Глядя спустя столетие на выкладки Маркса, легко за­метить, что некоторые важнейшие постулаты, на которых они стро­ились, ошибочны. В национальных чувствах Маркс видел не более чем личину, прикрывающую классовые интересы буржуазии. Он отбрасы­вал религию как опиум для народа. Напротив, экономика представля­лась ему сферой, где развернутся действительно подлинные и все более ожесточенные бои, которые в конечном итоге сметут с лица земли буржуазную

668                                                                 Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



демократию. На самом же деле демократия стала наиболее эффективным инструментом разрешения политических вопросов именно в тех странах, где основные противоречия имели социальную или экономическую природу — в Англии, Австралии, Новой Зеландии, скандинавских странах. Наиболее же упорной оказалась борьба между религиозными, национальными и расовыми группами, и она-то и яви­лась причиной периодических вспышек ожесточенности, например, в Бельгии, Голландии, Канаде и Соединенных Штатах.

Объяснить подобный поворот событий не так сложно. Что касается социоэкономической сферы, то здесь — во всяком случае в Европе — распространение марксизма само до известной степени стало тем фак­тором, который воспрепятствовал реализации пророчеств Маркса. Од­нако дело не только в этом, но и в сущностных различиях в природе про­блем первого и второго рода. По вопросам экономической политики и социальных расходов всегда можно достичь компромисса. В условиях экономического роста сделать это вдвойне просто: спор относительно уровня заработной платы, прибылей, потребительских накоплений и социальных выплат может быть обращен в игру с положительной сум­мой. Но нельзя найти среднее арифметическое между фламандским и французским как государственным языком или же кальвинизмом, ка­толицизмом и секуляризмом как основой образовательного процесса. В лучшем случае тут можно добиться компромисса относительно раз­деления сфер, где будет действовать тот или иной принцип («inclusive compromise»), установив систему, при которой в одних государствен­ных учреждениях используется французский язык, тогда как в дру­гих — фламандский; часть детей обучается по Фоме Аквинскому, часть — по Кальвину, а часть — по Вольтеру. Выбор такого варианта решения способен до некоторой степени деполитизировать вопрос. Вместе с тем переход к подобной системе не сглаживает существующие в обществе различия, а закрепляет их и, соответственно, может при­вести к превращению политического конфликта в своего рода позици­онную войну.

Трудности, с которыми сталкивается демократия в разрешении про­блем сообщности, еще раз показывают важность национального един­ства как предварительного условия демократизации. Самые тяжелые бои при демократии — это те, которые направлены против врожденных пороков политического сообщества.

Выше уже говорилось, что при переходе к демократии может по­требоваться, чтобы позиции политиков в чем-то совпадали, но в чем-

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                      669



то и отличались от позиций рядовых граждан. Разница между поли­тиками и рядовыми гражданами заметна уже на стадии принятия ре­шения, когда лидеры заняты поиском компромисса, тогда как их сто­ронники продолжают устало нести знамена прежней борьбы. Еще боле очевидной она становится в фазе привыкания, во время которой происходят процессы троякого рода. Во-первых, опыт успешного раз­решения неких проблем учит и политиков, и граждан безоглядно ве­рить в новые механизмы и использовать их при решении возникающих проблем. Доверие к демократии будет расти особенно быстро, если в первые же десятилетия существования нового режима в управлении государственными делами сможет принять участие широкий спектр политических течений — либо путем объединения в различного рода коалиции, либо поочередно сменяясь в роли правительства и оппози­ции. Во-вторых, как мы только что видели, опыт использования ме­ханизмов демократии и конкурентных принципов рекрутирования ру­ководства будет укреплять политиков в их демократических привычках и убеждениях. В-третьих, с появлением эффективных партийных ор­ганизаций, которые на деле свяжут столичных политиков с электо­ральными массами по всей стране, в новую систему полностью во­льется и население.

Упомянутые партийные организации могут быть прямыми наслед­никами партий, действовавших во время подготовительной фазы демо­кратизации (фазы конфликта): расширение числа лиц, обладающих правом голоса, которое происходит в период принятия демократичес­кого «решения», может открыть перед ними широкое поле для разви­тия. Однако может случиться и так, что в фазе конфликта не возникнет партий, которые имели бы реальную массовую базу, а расширение электората будет весьма ограниченным. Но и в такой ситуации частичной демократизации политической системы могут прийти в действие движу­щие силы конкуренции, которые доведут процесс до его завершения. Чтобы обеспечить своим группам в будущих парламентах постоянный приток новых членов, парламентские партии станут искать поддержки организаций избирателей. То та, то другая партия может увидеть свой шанс опередить оппонентов в расширении электората или в уничтоже­нии других препон на пути к правлению большинства. Такой, грубо го­воря, и была, видимо, суть происходившего в Англии в период между 1832 г. и 1918 г. Единственным же логическим завершением описан­ного динамического процесса может стать, разумеется, лишь полная демократизация.

670                                                                  Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

III

Из представленной выше модели вытекают три общих вывода. Во-первых, модель устанавливает, что для генезиса демократии требуется несколько обязательных компонентов. С одной стороны, должно иметься чувство национального единства. С другой — необходимо на­личие устойчивого и серьезного конфликта. Кроме того, нужен созна­тельный выбор демократических процедур. Наконец, и политики, и электорат должны привыкнуть к новым правилам.

Во-вторых, из модели следует, что названные компоненты должны складываться по одному, в порядке очередности. Каждая задача имеет свою логику и своих естественных протагонистов: сеть администрато­ров или группу националистически настроенной интеллигенции — при решении задач национального объединения; массовое движение низ­ших классов, возможно, возглавляемое инакомыслящими представи­телями высших слоев, — при подготовительной борьбе; узкий круг по­литических лидеров, искусных в ведении переговоров и заключении компромиссов, — при формулировании демократических норм; разно­го рода организаторов и организации — при процессе привыкания. Иными словами, модель отказывается от поиска «функциональных реквизитов» демократии, поскольку подобный поиск означает смеше­ние задач, что делает суммарную работу по демократизации практичес­ки невыполнимой. Данный аргумент аналогичен тому, который был вы­двинут А. Хершменом и некоторыми другими экономистами против теории сбалансированного экономического роста. Не отрицая, что переход: от примитивной натуральной экономики к зрелому индустриальному обществу требует изменений по всем параметрам — в навыках труда,, в строении капитала, в структуре потребления, в денежной системе и т.д., — Хершмен и его единомышленники указывали, что любая страна, которая попытается решать все эти задачи одновременно, на практике окажется полностью парализованной, ибо самое прочное равнове­сие — равновесие стагнации. Поэтому, по их мнению, основной проблемой тех, кто нацелен на развитие экономики, должно стать выявле­ние очередности задач, иными словами, поиск такой их последователь­ности, при которой они станут разрешимыми.

В-третьих, модель показывает, что при переходе к демократии последовательность процессов должна быть следующей: от национального единства как подосновы демократизации, через борьбу, компромисс и привыкание—к демократии. [...]

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                                  671


В целях компактности модели число ее основных компонентов све­дено к четырем; вопрос о социальных условиях и психологических по­буждениях, которые могли бы служить наполнением каждого из ком­понентов, оставлен полностью открытым. Особо следует отметить, что модель безусловно отвергает необходимость наличия тех двух факто­ров, которые иногда выдаются за предпосылки демократии, а именно: высокого уровня экономического и социального развития, а также из­начального консенсуса — будь то по вопросам принципов или проце­дур. Разумеется, экономический рост может быть одним из обстоя­тельств, порождающих требуемые для подготовительной фазы (фазы конфликта) напряженности, но возможны и другие типы обстоя­тельств, которые имеют те же самые следствия. Появление же служб, обеспечивающих массовое образование и благосостояние, является, скорее, результатом, а не причиной демократизации.

Что касается консенсуса по вопросам фундаментальных принципов, то он вообще не может быть предпосылкой демократии. Если люди не находятся в состоянии конфликта по каким-то достаточно принципи­альным вопросам, им и не нужно изобретать сложные демократические механизмы разрешения конфликтов. Принятие таких механизмов также логически является частью процесса перехода, а не его предва­рительным условием. Предлагаемая модель переводит различные ас­пекты консенсуса из категории статичных предпосылок в категорию ак­тивных элементов процесса. Здесь я следую за Б. Криком, который за­мечательно писал: «...Часто думают, что для того, чтобы «царственная наука» [т.е. демократическая политика] могла действовать, должны уже иметься в наличии некая принимаемая всеми идея «общего блага», некий «консенсус» или согласие права (consensus juris). Но общее благо, о котором идет речь, само есть процесс практического согласо­вания интересов различных ... совокупностей, или групп, образующих государство, а не некое внешнее и неосязаемое духовное связующее... Различные группы держатся вместе, во-первых, потому, что все они за­интересованы в выживании, во-вторых, потому, что они занимаются политикой, — а не потому, что соглашаются по неким «фундаменталь­ным принципам» или придерживаются некоей идеи, слишком неопре­деленной, слишком личной, слишком божественной, чтобы портить ее политикой. Духовный консенсус свободного государства не есть нечто мистическим образом предшествующее политике или стоящее над ней — это продукт жизнедеятельности (цивилизаторской деятельнос­ти) самой политики».

672                                                                Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПР0ЦЕССЫ


Основа демократии — не максимальный консенсус, но тонкая грань между навязанным единообразием (ведущим к какого-то рода тирании) и непримиримой враждой (разрушающей сообщество посредством гражданской войны или сецессии). Тот элемент, который можно на­звать консенсусом, является составляющей по крайней мере трех эта­пов генезиса демократии. Необходимо изначальное чувство сообщности, причем желательно такое, которое бы молчаливо воспринималось как нечто само собой разумеющееся и, соответственно, стояло над про­сто мнением и просто согласием. Необходимо сознательное принятие демократических процедур, но в них должны не столько верить, сколько их применять — сначала, возможно, по необходимости и постепенно по привычке. По мере того как демократия будет успешно преодолевать очередной пункт из длинного списка стоящих перед ней проблем, само использование этих процедур будет шаг за шагом расширять зону кон­сенсуса.

Но список проблем будет постоянно пополняться, и новые конфлик­ты будут ставить под угрозу раз достигнутое согласие. Типичные для де­мократии процедуры — предвыборные выступления, избрание канди­датов, парламентские голосования, вотумы доверия и недоверия — это, вкратце, набор приемов выражения конфликта и — тем самым — разрешения его. Суть демократии — в привычке к постоянным спорам и примирениям по постоянно меняющемуся кругу вопросов и при по­стоянно меняющейся расстановке сил. Этот тоталитарные правители должны навязать единодушие по вопросам принципов и процедур, прежде чем браться за другие дела. Демократия же — та форма орга­низации власти, которая черпает сами свои силы из несогласия до по­ловины управляемых.

Печатается по: Растоу Д.А. Переходы к демократии: попытка дина­мической модели // Полис. 1996. № 5. С. 5—15.

Л. ПШЕВОРСКИЙ

Переходы к демократии

Введение

Стратегическая проблема переходного периода — прийти к демо­кратии, не допустив, чтобы тебя убили те, у кого в руках оружие, или уморили голодом те, кто контролирует производственные ресурсы. Уже из самой этой формулировки следует, что путь, ведущий к демократии,

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                                673


тернист. А конечный результат зависит от пути. В большинстве стран, где была установлена демократия, она оказалась непрочной. В некото­рых из них переход вообще заклинило.

Для всякого перехода центральным является вопрос о прочной де­мократии, т.е. о создании такой системы правления, при которой поли­тические силы ставят свои ценности и интересы в зависимость от не определенного заранее взаимодействия демократических институтов и подчиняются результатам демократического процесса. Демократия прочна, когда большинство конфликтов разрешается при посредстве демократических институтов, когда никому не позволено контролиро­вать результаты ex post и они не предрешены ex ante; результаты зна­чимы в известных пределах и вынуждают политические силы им подчи­ниться.

Заметим, что процесс распада авторитарного режима можно повер­нуть вспять, как это случилось в 1968 г. в Чехословакии, в 1974 г. в Бразилии и в 1981 г. в Польше. Он может привести и к новой диктатуре, как это произошло в Иране и Румынии. И даже если не будет установ­лена старая или какая-нибудь новая диктатура, переход может остано­виться на полдороге и вылиться в такую форму правления, которая ог­раничивает конкуренцию или оказывается под угрозой военного вме­шательства. Но и в том случае, когда все же удается прийти к демокра­тии, она не обязательно оказывается прочной. При определенных ус­ловиях деятельность демократических институтов может привести к тому, что в конце концов отдельные влиятельные политические силы сделают выбор в пользу авторитаризма. Следовательно, прочная демо­кратия — это всего лишь один из возможных исходов процесса распада авторитарных режимов.

Рассмотрим весь спектр возможностей, связанных с различными ситуациями переходного периода, с теми моментами, когда авторитар­ный режим распадается и на повестку дня встает вопрос о демократии. В зависимости от целей и ресурсов конкретных политических сил и структуры возникающих конфликтов вырисовываются пять возможных исходов этого процесса.

1. Структура конфликтов такова, что ни один демократи­ческий институт не может утвердиться и политические силы начинают бороться за новую диктатуру.

Конфликты, касающиеся политической роли религии, расы или языка, меньше всего поддаются разрешению с помощью институтов.

674                                                                Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ


Наиболее характерным примером в этом отношении является, пожа­луй, Иран.

2. Структура конфликтов такова, что ни один демократи­ческий институт не может утвердиться и все же политические силы соглашаются на демократию как на временное решение.

Парадигмальный пример подобной ситуации предложил 0'Доннелл в своем исследовании Аргентины 1953—1976 гг. Основными предме­тами экспорта в аргентинской экономике были дешевые товары, и де­мократия там появляется как результат коалиции городской буржуазии и городских масс (альянс «город — город»). Создаваемые на основе данного альянса правительства стремятся наладить потребление на внутреннем рынке. Через некоторое время эта политика приводит к кризису платежного баланса и побуждает городскую буржуазию всту­пить в союз с земельной буржуазией, в результате чего образуется ко­алиция «буржуазия — буржуазия». Эта коалиция стремится снизить уровень массового потребления и нуждается для этого в авторитариз­ме. Но по прошествии времени городская буржуазия обнаруживает, что осталась без рынка, и вновь меняет союзников, на этот раз возвраща­ясь к демократии.

Исследуем этот цикл на этапе, когда диктатура только что распа­лась. Главная действующая сила — городская буржуазия — может вы­брать одно из трех: а) сразу установить новую диктатуру; б) согласиться на демократию, а затем, когда наступит кризис платежного баланса, сменить союзников; в) сделать выбор в пользу демократии и поддержи­вать ее в дальнейшем. Имея в виду экономические интересы городской буржуазии, а также структуру конфликтов, оптимальной следует счи­тать вторую стратегическую линию. Отметим, что дело здесь не в какой-то близорукости: городская буржуазия сознает, что в будущем ей при­дется изменить свой выбор. Демократия служит оптимальным переход­ным решением.

3. Структура конфликтов такова, что если бы были введены отдельные демократические институты, они могли бы сохра­ниться, однако соперничающие политические силы борются за установление диктатуры.

Подобная ситуация может возникнуть, когда предпочтения полити­ческих сил различны в отношении конкретных институциональных структур; например, в отношении унитарной или же федеративной сис­темы. Одна часть населения какой-либо страны выступает за унитар­ную систему, другая — за федеративную. Что произойдет при таких об­

Глава I5. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                                675


стоятельствах, неясно. Возможно, что если какая-то институциональ­ная структура будет временно принята, это обретет силу договора и ут­вердится. Однако весьма вероятным является и открытый конфликт, дегенерирующий до состояния гражданской войны и диктатуры.

4. Структура конфликтов такова, что в случае введения не­которых демократических институтов они могли бы выжить, однако соперничающие политические силы соглашаются на не­жизнеспособную институциональную структуру.

Но разве это не какое-то извращение? Тем не менее существуют си­туации, при которых следует ожидать именно этого исхода. Что же даль­ше? Предположим, что некий военный режим ведет переговоры о пере­даче власти. Силы, представляемые этим режимом, предпочитают де­мократию с гарантиями их диктаторских интересов, но боятся демокра­тии без гарантий больше, чем status quo. И они в состоянии поддержи­вать диктаторский режим, если демократическая оппозиция не согла­шается на институты, которые бы обеспечивали им такую гарантию. Оппозиция, со своей стороны, понимает, что если она не согласится на эти институты, военные вновь закрутят гайки. В результате на свет по­является демократия «с гарантиями». Если же вновь созданные демо­кратические институты начинают подрывать власть военных, долго им не продержаться. В подобных ситуациях проявляется и политическая близорукость, и отсутствие знаний. Парадигмальный пример — собы­тия в Польше.

5. Наконец, структура конфликтов (дай-то бог) такова, что некоторые демократические институты могли бы сохра­ниться, и когда их вводят, они действительно оказываются прочными.

Условия, при которых появляются эти результаты, и пути, ведущие к ним, и составляют тему настоящей работы. Прологом к ней служит рассмотрение процесса либерализации авторитарных режимов. Затем рассматривается ход развития конфликтов, касающихся выбора инсти­тутов. Это происходит в двух различных контекстах: когда старый режим передает власть в результате переговоров и когда он распадает­ся и проблема создания новых демократических институтов полностью переходит в руки прото- демократических сил. Последний раздел по­священ взаимодействию институтов и идеологий.

Гипотезы, выдвигаемые при таком подходе, указывают на последст­вия конфликтов между сторонами, которые имеют свои особые инте­ресы и ценности и действуют в не зависящих от их воли условиях. Эти


676                                                  Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ 1ПРОЦЕССЫ



гипотезы должны быть проверены с помощью фактов, наблюдаемых в различных странах. Таким образом, гипотезы и факты носят сравни­тельный характер. И по мере развития событий в Восточной Европе в нашем распоряжении впервые оказывается достаточное количество конкретных свидетельств, позволяющих проверить гипотезы система­тически и даже статистически. В настоящей работе я только выдвигаю такие гипотезы и не занимаюсь их проверкой.

Либерализация

Всем диктатурам, каким бы ни были в них пропорции «кнута и пря­ника», свойственна одна общая черта: они терпеть не могут и не терпят независимых организаций. Дело в том, что когда нет «коллективных» альтернатив, отношение отдельных лиц к существующему режиму мало сказывается на его стабильности. Уже Вебер отмечал, что «люди сми­ряются при отсутствии приемлемой альтернативы, в этом случае от­дельная личность чувствует себя слабой и беспомощной». Авторитар­ным режимам угрожает не подрыв их легитимности, а организация контргегемонии: коллективные проекты альтернативного будущего. Только наличие коллективных альтернатив дает отдельной личности возможность политического выбора. Поэтому авторитарные режимы испытывают ненависть к независимым организациям и стараются или подчинить их централизованному контролю, или же подавить с помо­щью силы. Поэтому они так боятся слов, даже если слова передают то, что всем известно; не содержание, а сам факт произнесения может нести в себе мобилизующий потенциал.

Почему же в какой-то момент группа, принадлежащая к авторитар­ному истеблишменту, вдруг начинает проявлять терпимость к какой-нибудь независимой организации гражданского общества? Испанский режим на определенном этапе прекратил преследования «рабочих ко­миссий» («comissiones obreras»); генерал Пиночет допустил возрожде­ние политических партий; в июле 1986 г. генерал Ярузельский издал указ об амнистии всех лиц, осужденных за политическую деятельность, не содержавший пункта о рецидивах, и это послужило сигналом к ле­гализации оппозиции; Эгон Кренц не препятствовал появлению первых ростков «Нового Форума». Все это — свидетельства об образовании трещин в монолитном блоке авторитарной власти, они дают знать граж­данскому обществу, что по крайней мере некоторые формы независи­мых организаций не будут подавляться. Это — признаки начинающей­ся либерализации.

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                              677



Объяснять такие решения можно двояким образом: «сверху» или «снизу». В какой-то степени эти типы объяснения отражают реаль­ность. Венгрия, например, обычно рассматривается как почти чистый случай раскола в авторитарной власти. По словам К. Гроса, «не оппо­ненты разрушили партию, а — как это ни парадоксально — само руководство». В Восточной Германии мы наблюдали другую крайность: во властных структурах не было и намека на раскол до тех пор, пока сотни тысяч людей не заполнили улицы Лейпцига. И все же в литературе, посвященной исследованию конкретных событий (case-study), для объяснения одного и того же события зачастую приводятся совер­шенно различные причины. Кардозо видел причины бразильского distensao, смягчения напряженности, в давних разногласиях среди военных, а Ламонье считал это результатом массового движения. Так что модели этих двух типов, «сверху-вниз» и «снизу-вверх», часто со­перничают при объяснении процесса либерализации.

Аналитические трудности возникают потому, что модель, в которой различаются только два направления, слишком груба. Не являясь под­линной революцией, массовым восстанием, ведущим к полному унич­тожению репрессивного аппарата, решения о либерализации принима­ются и сверху, и снизу. Ибо даже в тех случаях, когда раскол автори­тарного режима становился очевидным еще до всякого массового дви­жения, остается неясным, почему режим дал трещину именно в данный конкретный момент. Отчасти ответ всегда состоит в том, что либерализаторы увидели возможность альянса с теми силами, которые до этого времени оставались неорганизованными. Таким образом, в граждан­ском обществе уже есть сила, с которой можно объединиться. И наобо­рот, в тех случаях, когда массовое движение предшествовало расколу режима, остается неясным, почему режим решил не подавлять его си­ловыми методами. Отчасти ответ состоит в том, что режим был поделен между либерализаторами и сторонниками твердой линии (hardliners). Либерализация — результат взаимодействия разногласий внутри ав­торитарного режима и независимой организации гражданского обще­ства. Массовое движение служит для потенциальных либерализаторов сигналом о том, что возможен альянс, который мог бы изменить соот­ношение сил в руководстве; и наоборот, разногласия в руководстве ука­зывают гражданскому обществу, что политическое пространство от­крыто для вхождения в него независимых организаций. Поэтому мас­совое движение и разногласия внутри руководства взаимно подпитыва­ют друг друга.

678                                                                  Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



Независимо от того, что проявит себя первым — раскол в руковод­стве или массовое движение, — либерализация следует одной и той же логике. Различны лишь темпы. Массовое движение диктует темп пре­образований, вынуждая режим решать: применить ли репрессии, или — кооптацию, или — передать власть. И сколько бы ни продолжалась ли­берализация, годы, месяцы или дни, режим и оппозиция всегда имеют дело с одним и тем же набором возможностей.

Проекты либерализации, выдвигаемые силами, принадлежащими к авторитарному истеблишменту, неизменно предполагают контролируе­мую «открытость» политического пространства. Обычно они возника­ют в результате разногласий в авторитарном блоке, порождаемых раз­ного рода сигналами, которые возвещают о назревающем кризисе, ска­жем, о массовых волнениях. Проект либерализаторов обычно нацелен на снижение социальной напряженности и укрепление собственных по­зиций в руководстве путем расширения социальной базы режима. Он состоит в том, чтобы разрешить самостоятельную организацию граж­данского общества и инкорпорировать новые группы в существующие авторитарные институты. Таким образом, либерализация оказывается зависимой от того, насколько ее результаты совместимы с интересами или ценностями авторитарного блока. Так, либерализацию называют открытостью (apertura), смягчением напряженности (distensao), обнов­лением (odnowa) или перестройкой (perestroika — т.е. реконструкция дома). Эти термины недвусмысленно указывают на границы реформ.

Либерализации присуща нестабильность. Обычно происходит то, что Илья Эренбург в 1954 г. назвал оттепелью: таяние айсберга граж­данского общества, приводящее к затоплению дамб авторитарного ре­жима. Как только репрессии ослабевают, первая реакция — бурный рост независимых организаций в гражданском обществе. За короткое время возникают студенческие ассоциации, профессиональные союзы, протопартии. В Бразилии первыми организовались юристы, журна­листы и студенты; за ними последовали comunidades de base, местные ячейки самоуправления. В Польше за несколько недель сентября 1980 г. к «Солидарности» присоединились 10 млн. человек. О своей независимости заявили даже организации, созданные режимом и нахо­дившиеся под его контролем, и не только из числа профессиональных ассоциаций, но и такие, например, как Общество туристов и путешест­венников и Ассоциация филателистов. [...]

Темпы мобилизации (mobilization) гражданского общества в разных режимах различны и зависят от того, что служит основой авторитарного

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                     679



равновесия — ложь, страх или экономическое процветание. Равнове­сие, в основе которого ложь, — самое неустойчивое. В режимах ритуализированной речи, где все произносят слова, в которые сами не верят и в которые верить не предполагается, новое слово считается подрывом основ. И когда объявляют, что король голый, равновесие моментально нарушается. В Румынии несколько человек стали выкрикивать лозунги против Чаушеску во время демонстрации в честь его возвращения из Ирана, и через несколько дней режим пал. В режимах, базирующихся на страхе, где слова допускаются при условии, что они не произносятся публично, например, в постсталинистской Польше и пост-1982 Мек­сике, инакомыслие может тлеть долгое время, пока не вспыхнет ярким пламенем. Решающим фактором в разрушении индивидуальной изоля­ции является чувство безопасности, возникающее при скоплении массы людей. Поляки обнаружили силу оппозиции во время визита в Польшу в июне 1979 г. папы Иоанна Павла II, когда на улицы вышли 2 млн. человек. В Болгарии первая независимая демонстрация, про­шедшая 17 ноября 1989 г., выросла из демонстрации, организованной в поддержку самого себя новым правительством Младенова. В Восточ­ной Германии массовое движение началось, когда поезда с беженцами стали пересекать Чехословакию, направляясь в Западную Германию. Наконец, режимы, основанные на молчаливом договоре о непротивле­нии в обмен на материальное процветание, — «коммунизм гуляша» Кадара в Венгрии, Польша времен Герека и Мексика до 1982 г. — уяз­вимы прежде всего из-за экономических кризисов. Поэтому лаг време­ни между началом [либерализации ] и массовым движением не является постоянной величиной и варьирует от одного режима к другому.

В какой-то момент гражданское общество «мобилизуется», начина­ют формироваться организации, которые заявляют о своей независи­мости от режима, провозглашают собственные цели, интересы и про­екты. Однако централизованные, находящиеся вне конкуренции инсти­туты режима инкорпорируют только те группы, которые его признают, и контролируют результаты любых политических процессов ex post. Таким образом, с одной стороны, в гражданском обществе возникают независимые организации; с другой стороны, не существует институ­тов, где эти организации могут отстаивать свои взгляды и интересы. По причине этого decalage, несовпадения независимой организации граж­данского общества и закрытых государственных институтов единствен­ным местом, где вновь организованные группы могут бороться за свои

680                                                Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



ценности и интересы, оказывается улица. И борьба неизбежно приоб­ретает массовый характер.

В этом случае либерализация более не может продолжаться. Сле­зоточивый газ, струящийся по улицам, ест либерализаторам глаза; взрыв массовых движений, смятение и беспорядок — все это свиде­тельства провала политики либерализации. Поскольку либерализация всегда предполагает контроль сверху, возникновение независимых дви­жений доказывает, что либерализация более не является жизнеспособ­ным проектом. Уличная демонстрация — это демонстрация того, что нарушена самая священная из авторитарных ценностей, порядок как таковой. Массовые выступления подрывают позицию либерализаторов в авторитарном блоке.

В Китае студенческие демонстрации вынудили либерализаторов от­ступить и стоили им ведущей роли в партии. Репрессии вновь усили­лись. В Южной Корее, однако, подобные демонстрации привели к рас­колу режима и преобразовали либерализаторов в демократизаторов. Такова альтернатива: или, инкорпорировав несколько групп и подавив все остальные, возвратиться к авторитарному стазу, или поставить на политическую повестку дня проблему институтов, т.е. институтов демо­кратии. Либерализация или заканчивается, приводя к мрачным перио­дам, которые лицемерно называют нормализацией, или продолжается и переходит в демократизацию.

Демократизация

Введение

После краха диктатуры центральной оказывается следующая про­блема: согласятся ли политические силы на существование институтов, допускающих открытую, пусть даже ограниченную, конкуренцию? И способны ли такие институты обеспечить спонтанное подчинение; т.е., подчиняя свои интересы не предрешенному заранее исходу соперниче­ства и готовые согласиться с его результатами, способны ли они при­влечь политические силы в качестве участников [демократического процесса]?

Заметим, что конфликты, имеющие место в периоды переходов к демократии, часто происходят на двух фронтах: (1) между противниками и сторонниками авторитарного режима и (2) между самими протодемократическими деятелями (actors) за лучшие шансы в условиях буду­щей демократии. Образ демократии как борьбы общества против государства

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                              681



— полезный вымысел, лозунг, объединяющий противостоя­щие авторитарному режиму силы. Но общество разделено по многим основаниям, и самая суть демократии заключается в конкуренции по­литических сил, имеющих противоположные интересы. Эта ситуация создает дилемму: чтобы прийти к демократии, антиавторитарные силы должны объединиться в борьбе против авторитаризма, но чтобы победить в условиях демократии, они должны соперничать друг с другом. Поэтому борьба за демократию всегда ведется на два фронта: против авторитарного режима за демократию и против своих собственных со­юзников за лучшее положение в условиях будущей демократии.

И хотя эти два разных аспекта демократизации — высвобождение (extrikation) из-под авторитарного режима и конституирование демокра­тического правления — иногда на время сливаются воедино, для целей нашего исследования полезно рассмотреть их по отдельности. Относи­тельная значимость высвобождения и конституирования определяется тем местом, которое занимают в рамках авторитарного режима полити­ческие силы, контролирующие репрессивный аппарат и прежде всего вооруженные силы. Там, где армия остается верной режиму, элементы высвобождения доминируют над процессом перехода. Парадигмальными примерами служат Чили и Польша, однако высвобождение домини­ровало над переходом также в Испании, Бразилии, Уругвае, Южной Корее и Болгарии. С другой стороны, если среди военных нет единства, например из-за каких-то военных поражений, как это было в Греции, Португалии и Аргентине, а также если военные находятся под действен­ным гражданским контролем, как обстояло дело во всех остальных вос­точноевропейских странах, элементы высвобождения влияли на про­цесс конституирования нового режима в меньшей степени.

Высвобождение

Поскольку проблема высвобождения была подробно исследована, ограничусь схематическим изложением результатов. Следуя 0'Доннеллу (1979), а также 0'Доннеллу и Шмиттеру (1986), различим четыре политические силы: сторонников твердой линии и реформаторов (которые могут быть, а могут и не быть либерализаторами) внутри ав­торитарного блока, и умеренных и радикалов, находящихся в оппози­ции. Сторонников твердой линии обычно можно найти в репрессивных структурах авторитарного правления: в полиции, среди юридической бюрократии, цензоров, журналистов и т.д. Реформаторы рекрутируют­ся из политиков, функционирующих в рамках режима, и из некоторых

682                                                                Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



групп, не входящих в государственный аппарат из представителей бур­жуазии при капитализме и хозяйственных руководителей при социализ­ме. Умеренные и радикалы могут представлять (хотя и не обязательно) различные интересы. Они отличаются только по своему отношению к рискованным предприятиям. Умеренными могут быть те, кто опасается сторонников твердой линии, но это не обязательно те, кто ставит менее радикальные цели.

Высвобождение из-под авторитаризма может произойти только в результате взаимопонимания между реформаторами и умеренными. Оно возможно, если (1) реформаторы и умеренные достигают согла­шения об институтах, при которых представляемые ими социальные силы имели бы заметное политическое влияние в демократической сис­теме, (2) реформаторы в состоянии добиться согласия сторонников твердой линии или нейтрализовать их, (3) умеренные способны контро­лировать радикалов.

Два последних условия логически предшествуют первому, поскольку они определяют множество возможных решений для реформаторов и умеренных. Какой бы договоренности они ни достигли, она должна по­будить сторонников твердой линии действовать заодно с реформаторами и — сдерживать радикалов. В каком случае эти условия выполнимы?

Если процесс высвобождения контролируют военные, они либо должны выступать за реформы, либо их должны склонить к сотрудни­честву или по крайней мере к пассивности реформаторы. Умеренные платят свою цену. Но если реформаторы являются жизнеспособным собеседником для умеренных только в том случае, когда они контроли­руют или имеют на своей стороне вооруженные силы, то умеренные по­литически незначимы, если не в состоянии сдерживать радикалов. Уме­ренные джентльмены в галстуках годны для цивилизованных перегово­ров в правительственных дворцах, но когда улицы заполняют толпы на­рода, а предприятия захватываются рабочими, умеренность оказывает­ся неуместной. Поэтому умеренные должны или обеспечить терпимые условия для радикалов, или же, если они не способны добиться этого от реформаторов, оставить в руках репрессивного аппарата достаточно власти, чтобы радикалов можно было запугать. С одной стороны, уме­ренные нуждаются в радикалах, чтобы с их помощью оказывать давле­ние на реформаторов; с другой стороны, умеренные боятся, что ради­калы не согласятся на сделку, которую они (умеренные) заключат с ре­форматорами. Неудивительно, что достижимое часто оказывается не­реализованным.

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                     683



Т а б л и ц а  1



Умеренные объединяются с



радикалами

реформаторами



Реформаторы

объединяются


со сторонниками

твердой линии

авторитарный режим сохраняется в прежней форме 2.1

Авторитарный режим сохраняется с уступками 4.2


с умеренными

Демократия без гарантий 1.4

Демократия с гарантиями 3.3


Когда может быть достигнуто соглашение, снимающее все эти на­пряжения? Реформаторы стоят перед стратегическим выбором. Им нужно решить: либо сохранить авторитарный альянс со сторонниками твердой линии, либо стремиться к демократическому союзу с умерен­ными. Умеренные, в свою очередь, могут или вступить в союз с ради­калами и стремиться к полному разрушению политических сил, органи­зованных при авторитарном режиме, или начать переговоры с рефор­маторами и стремиться к примирению. Предположим, что структура си­туации такова, как это отображено в табл. 1.

Если реформаторы объединяются со сторонниками твердой линии, а умеренные с радикалами, то образуются две оппозиционные коали­ции, которые вступают в схватку друг с другом. Если реформаторы за­ключают союз с умеренными, а умеренные с реформаторами, то в ре­зультате получается демократия с гарантиями. Если умеренные вступа­ют в альянс с радикалами, а реформаторы с умеренными, то реформа­торы принимают демократию без гарантий, которая возникает из коа­лиции «радикалы — умеренные». Если реформаторы объединяются со сторонниками твердой линии, а умеренные с реформаторами, умерен­ные принимают либерализацию. Они «присоединяются» в указанном выше смысле слова.

В таких условиях реформаторы держатся главного стратегического курса, а именно альянса со сторонниками твердой линии. Если умерен­ные объединяются с радикалами, оппозиции наносится поражение и авторитарный блок сохраняется в неприкосновенности, что для рефор­маторов предпочтительнее, чем демократия без гарантий, результат ко­алиции умеренных и радикалов. Если умеренные стремятся к союзу с реформаторами, то делаются некоторые уступки — за счет сторонни­ков твердой линии. Для реформаторов эти уступки лучше, чем демокра­тия — пусть даже с гарантиями. Поэтому потенциальные реформаторы всегда оказываются в лучшем положении, защищая авторитарный режим в союзе со сторонниками твердой линии.

684                                                                 Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ



Определяющей чертой ситуации является то, что реформаторы не обладают своей собственной политической силой и поэтому не могут рассчитывать на политический успех в условиях будущей демократии. Без гарантий им при демократии придется туго, и даже при наличии та­ковых им все же выгоднее находиться под протекцией своих авторитар­ных союзников. Так случилось в Польше в 1980—1981 гг. Любое ре­шение должно было удовлетворять двум условиям: (1) оппозиция на­стаивала на принципе открытого соперничества на выборах, и (2) пар­тия хотела иметь гарантию, что одержит на выборах победу. Оппозиция не возражала против победы партии, она не требовала победы, ей нужна была возможность соперничества. Партия не возражала против выборов, но хотела сохранить хорошие шансы на победу. При закрытых опросах общественного мнения за партию высказывалось не более 3% потенциальных избирателей. Способа преодолеть это препятствие найти не удалось. Если бы партия могла рассчитывать хотя бы на 35%, то изобрести избирательную систему, которая допускала бы соперни­чество и в то же время обеспечивала победу, не составило бы никакого труда. Но не при 3%. Не было институтов, которые снимали бы напря­жения, порожденные интересами и внешними (outside) возможностями конфликтующих политических сил. В таких условиях реформаторы не решились на демократический союз с умеренными.

Т а б л и ц а  2



Умеренные объединяются с



радикалами

реформаторами



Реформаторы

объединяются


со сторонниками

твердой линии

авторитарный режим сохраняется в прежней форме 2.1

Авторитарный режим сохраняется с уступками 3.2


с умеренными

Демократия без гарантий 1.4

Демократия с гарантиями 4.3


Итак, оптимальная стратегия высвобождения противоречива. Силы, выступающие за демократию, должны быть благоразумными ех ante; но ex post им захочется быть решительными. Однако решения, принятые ex ante, порождают обстоятельства, которые трудно отме­нить ex post, поскольку они сохраняют у власти силы, связанные со ста­рым порядком (ancien regime). Ex post демократические силы сожалеют о своем благоразумии, однако ex ante у них нет иного выбора, кроме осмотрительности.

Условия, которые порождают переходы, согласованные со старым порядком, не являются необратимыми. Существенную черту демократии

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                                            685


 

составляет то, что ничто не решается окончательно. Если верховная власть принадлежит народу, народ может решить ликвидировать все га­рантии, согласованные политиками за столом переговоров. Даже самые институционализированные гарантии имеют в лучшем случае более или менее высокую, но никак не стопроцентную надежность. В Чили, Южной Корее и Пакистане попытки внести изменения в консти­туции, доставшиеся в наследство от авторитаризма, пока что терпят не­удачу, а в Уругвае референдуму не удалось отменить самоамнистию, провозглашенную военными. В Польше условия первоначального со­глашения, выработанного в апреле 1989 г., были раскрыты сразу после выборов в июне 1989 г., а затем постепенно ликвидированы. Переход через высвобождение побуждает демократические силы к устранению гарантий, унаследованных от авторитаризма. Поэтому институцио­нальное наследство по сути своей оказывается нестабильным.

Конституирование

Представим себе, что высвобождения не требуется: вооруженные силы распались, как это случилось в Греции и Восточной Германии, или же поддерживают переход к демократии, как это произошло в ряде вос­точноевропейских стран. Демократия устанавливается, если конфлик­тующие политические силы договариваются об институциональной структуре, которая допускает открытое, пусть и ограниченное, сопер­ничество, и если эта структура порождает продолжительное согласие. В связи с этим возникают два вопроса: (1) каковы эти институты? и (2) будут ли они поддержаны?

Прежде всего отметим, что все переходы к демократии осуществля­ются путем переговоров: в одних случаях с представителями прежнего режима, в других — между самими продемократическими силами, со­здающими новую систему. Переговоры не обязательны при высвобож­дении, но они необходимы для конституирования демократических ин­ститутов. Демократию невозможно предписать: она возникает в ре­зультате сделок.

Легко построить модель таких сделок. Каждая политическая сила выбирает ту институциональную структуру, которая способствует про­движению ее ценностей, проектов или интересов. В зависимости от со­отношения сил, включая способность некоторых деятелей навязывать недемократические решения, происходит следующее: либо устанавли­вается некоторая демократическая институциональная структура, либо начинается борьба за диктатуру. Эта модель предполагает гипотезы,

686                                                                Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ


соотносящие существующие силы и объективные условия с порождае­мыми институциональными результатами. В частности, возникающие институциональные структуры объясняются из условий, в которых со­вершаются переходы.

Прежде чем развивать эту модель, разберем вопрос об институцио­нальном выборе. Группы, вступающие в конфликт по поводу выбора демократических институтов, сталкиваются с тремя общими проблема­ми: содержание versus процедура, договор versus соперничество и ма­жоритарная система versus конституционализм. В какой степени соци­альные и экономические результаты должны быть оставлены непред­решенными (open-ended), и в какой степени некоторые из них должны быть гарантированы и защищены независимо от исхода соперничества? Какие решения следует принимать путем договоренностей, а какие — в ходе конкретной борьбы? Должны ли некоторые институты, такие как конституционные трибуналы, вооруженные силы или главы государст­ва, оставаться арбитрами и стоять над конкурентными процессами, или им следует периодически выносить электоральные вердикты? Наконец, в какой степени и каким образом общество должно себя ограничить, с тем чтобы предотвратить будущие преобразования? Таковы централь­ные вопросы, связанные с конфликтами вокруг институтов.

Договоренности проблематичны по той причине, что институты имеют распределительные функции. Если бы речь шла только об эф­фективности, то и вопросе о выборе институтов не возникало бы ника­ких разногласии; нет оснований опасаться системы, которая создает для кого-то лучшие условия, но не ущемляет при этом интересов всех остальных. Но поскольку экономические, политические и идеологичес­кие ресурсы распределяются, институты оказывают влияние на степень и способ продвижения конкретных интересов и ценностей. Поэтому предпочтения в отношении институтов оказываются различными.

Чего же нам ожидать при различных условиях? Обратим внимание на два условия: участникам известно соотношение сил в тот момент, когда принимается институциональная структура, и это отношение может быть неравновесным или же равновесным. Соответственно этим условиям принимаются определенные типы институтов, они определя­ют и то, насколько эти институты окажутся стабильными. Здесь возни­кают три гипотезы: (1) если ex ante известно, что соотношение сил не­равновесно, то институты ратифицируют это соотношение, и они устой­чивы, только если сохраняются первоначальные условия; (2) если ех ante известно, что соотношение сил равновесно, может случиться все

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                               687


что угодно: начнется долгая гражданская война, будет достигнута дого­воренность о нежизнеспособных институтах, или стороны придут к со­гласию относительно институциональной структуры, которая в конце концов обретает конвенциональную силу; (3) если соотношение сил ех ante не известно, институты сформируют сильную систему контроля и балансов и сохранятся несмотря на любые условия. [...]

Выводы

Представленный анализ не носит окончательного характера. Сум­мируем основные гипотезы.

Первая. Всякий раз, когда ancien regime вступает в переговоры о передаче власти, оптимальная стратегия демократизации оказывается противоречивой: она требует компромиссов exante и решительности ех post. Переходы через высвобождение оставляют институциональные следы: самое главное, они сохраняют независимость вооруженных сил. Эти следы можно устранить, но переходы всегда более проблематичны и длительны в странах, где они являются результатом соглашений со старым режимом. В Бразилии переход длился дольше, чем в Аргентине; в Польше дольше, чем в Чехословакии. И там, где вооруженные силы остаются независимыми от гражданского контроля, это служит посто­янным источником нестабильности для демократических институтов.

Вторая. По-видимому, выбор институтов во время недавних случаев перехода был во многом случайным и диктовался понятным желанием как можно быстрее уладить важнейшие конфликты. И есть основания полагать, что институты, принятые в качестве временных решений, та­ковыми и останутся. Следовательно, в новых демократиях постоянно будут возникать конфликты по поводу их главных институтов. Те поли­тические силы, которые терпят поражение в результате взаимодейст­вия этих институтов, будут постоянно ставить вопрос об институцио­нальной структуре на политическую повестку дня.

Наконец, нас не должна вводить в заблуждение демократическая риторика тех сил, которые «вовремя» присоединились к оппозиции. Не все антиавторитарные движения состоят целиком из сторонников де­мократии: для некоторых лозунг демократии является лишь шагом к тому, чтобы пожрать как своих авторитарных оппонентов, так и союз­ников по борьбе с авторитарным режимом. Поиски консенсуса часто ; лишь маскируют новое авторитарное искушение. Для многих демокра­тия — не что иное, как беспорядок, хаос, анархия. Как заметил 150 лет тому назад Маркс, партия, защищающая диктатуру, есть Партия По-

688                                                                Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ


рядка. И страх перед неизвестным свойствен не только силам, связан­ным с ancien regime.

Демократия — это царство неопределенности; она не занимается предначертанием будущего. Конфликты ценностей и интересов прису­щи всем обществам. Демократия нужна именно потому, что мы не можем договориться. Демократия — всего лишь система урегулирова­ния конфликтов, обходящаяся без убийств; это система, в которой есть расхождения, конфликты, победители и побежденные. Только в авто­ритарных системах не бывает конфликтов. Ни одна страна, где какая-нибудь партия дважды подряд получает 60% голосов избирателей, не может считаться демократией.

Приложение. Методы изучения переходов

Примененный выше подход — всего лишь один из нескольких воз­можных. А поскольку методы влияют на выводы, полезно поместить его среди альтернативных подходов. Я не буду давать здесь обзор множе­ства научных работ, в которых использовались эти подходы. Меня ин­тересует основная логика альтернативных способов исследования.

Важнейшим является вопрос о модальностях той системы, которая возникает в конечном итоге. Завершается ли процесс демократией или диктатурой, новой или старой? Стабильна ли новая демократия? Какие институты ее составляют? Является ли новая система эффективной, приводит ли она к существенно важным результатам? Способствует ли она индивидуальной свободе и социальной справедливости? Таковы во­просы, ответы на которые мы стремимся получить, изучая переходы.

В целях стилизации назову систему, возникающую как конечное со­стояние перехода, бразильским термином «Nova Respublica», «Новая Республика». Отправным пунктом являются предшествующий автори­тарный status quo, ancien regime и социальные условия, которые спо­собствовали его возникновению. [...] Следовательно, переход протека­ет от ancien regime к Новой Республике.

Подход, превалировавший, вероятно, до конца 70-х гг., состоял в корреляции свойств исходного и конечного состояний. Этот подход из­вестен как макроисторическая сравнительная социология, и первые ис­следования в этой области были проведены Муром (1965), Липсетом и Рокканом (1967). Применявшийся при этом метод состоял в индуктив­ном соотнесении результатов, таких как демократия или фашизм, с пер­воначальными условиями, такими как аграрная классовая структура.

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                   689  


Стало быть, результат определен условиями, и история идет сама собой, без всяких усилий.

Этот подход во многом утратил свою популярность, когда на исто­рическом горизонте появилась возможность демократизации, сначала на юге Европы, а затем на юге Латинской Америки. Детерминистичес­кая перспектива не способна была сориентировать политических дея­телей (actors), убежденных, что успех демократизации зависит от стра­тегии, их собственной и противников, а не предопределен прошлыми условиями. Бразильцы не верили, что все их старания напрасны в силу аграрной классовой структуры страны; испанским демократам в 1975 г. казалось смехотворным, что будущее их страны раз и навсегда пред­решено из-за относительных сроков осуществления индустриализации и всеобщего избирательного права для мужского населения. Макроисторический подход не привлекал даже тех ученых-активистов, которые отрицали интеллектуальные предпосылки микроподхода, потому что он обрекал их на политическое бессилие.

По мере развития событий изменялась и научная рефлексия. Было исследовано воздействие разнообразных черт ancien regime на модаль­ности перехода. Переходы были классифицированы по «способам». В частности, было проведено различение между коллапсом авторитарного режима и — термин избран испанский, и не без оснований — «ruptura pactada», концом режима, наступившим в результате переговоров. [...]

Обширная литература по этой теме доказывает, на мой взгляд, что эти исследования не были плодотворными. Оказалось, что найти общие факторы, давшие толчок либерализации в различных странах, очень трудно. Одни авторитарные режимы терпели крах после длительных периодов экономического процветания, другие — после острых эконо­мических кризисов. Для одних авторитарных систем управления внеш­нее давление оказалось уязвимым местом, другие с успехом использо­вали это давление для сплочения рядов под националистическими ло­зунгами. Проблема, с которой сталкиваются эти исследования, — и масса литературы по Восточной Европе дает тому все новые и новые примеры, — состоит в том, что легче объяснить ex post, почему данный режим «должен был» рухнуть, чем предсказать заранее, когда это должно произойти. Социальная наука просто еще не может определять глубинные структурные причины и ускоряющие ход событий условия. И в то время как объяснения с точки зрения структурных условий удов­летворительны ex post, они бесполезны ex ante. Больше того, даже не­большая ошибка в определении сроков крушения режима может обер-

690                                                              Раздел VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ


нуться человеческими жертвами. Режим Франко все еще казнил людей в 1975 г., за год до того, как с ним покончили.

Подход 0'Доннелла — Шмиттера (1986) сосредоточивал внимание на стратегиях различных деятелей (actors) и именно ими объяснял про­исходящие события. Среди участников этого проекта было много ак­тивных борцов за демократию, которым необходимо было понять пос­ледствия альтернативных курсов. Занимаясь стратегическим анализом, этот проект в то же время избегал формалистического, внешнеисторического подхода, характерного для абстрактной теории игр. Поскольку в то время в научном словаре главенствующее положение занимал макроязык классов, их союзников и «пактов о доминировании», то ре­зультатом оказался интуитивный микроподход, часто формулировав­шийся  в макроязыке.

Главный вывод 0'Доннелла — Шмиттера состоял в том, что мо­дальности перехода определяют черты нового режима; в частности, что пока вооруженные силы не распадутся, успешный переход возможен только в результате переговоров, пактов. Отсюда следовал политичес­кий вывод: продемократические силы должны быть осторожными и го­товыми пойти на уступки. Кроме того: демократия, появляющаяся в ре­зультате ruptura pactada, неизбежно консервативна как в экономичес­ком, так и в социальном плане.

После того как демократия была установлена в нескольких странах, эти выводы сочли излишне консервативными. Впрочем, легко судить, пребывая в безопасности за толстыми стенами североамериканских на­учных учреждений. Между тем для многих активистов главный полити­ческий вопрос тогда состоял в том, вести ли борьбу одновременно за политические и экономические преобразования или ограничиться чисто политическими целями. Следует ли бороться сразу за демократию и социализм, или к демократии следует стремиться как к цели в себе? Ответ, который дали в своей политической практике большинство сил, оказавшихся исторически значимыми, был однозначным: демократия имеет самостоятельную ценность и ради нее стоит пойти на экономи­ческие и социальные компромиссы. То был простой урок, извлеченный из зверств, чинившихся военными режимами в Аргентине, Чили и Уру­гвае. Любое изменение лучше, чем массовые убийства и пытки.

В сущности, ретроспективный вопрос должен быть не политичес­ким, а эмпирическим: действительно ли модальности перехода опреде­ляют конечный результат? Как указывает мой анализ, переход через высвобождение оставляет институциональные следы, особенно в том

Глава 15. ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И МОДЕРНИЗАЦИЯ                                         691


случае, если демократия оказывается под военной опекой. Но, во-пер­вых, эти следы можно постепенно устранить. В Испании сменявшие друг друга демократические правительства шаг за шагом изживали ос­татки франкизма, и военные были поставлены под гражданский кон­троль. В Польше соотношение сил развивалось так, что было ликвиди­ровано большинство реликтовых статей заключенного в Магдаленке пакта. Во-вторых, как обнаружилось, фактов, свидетельствующих о том, что черты «новой республики» соответствуют либо особенностям ancien regime, либо модальностям перехода, удивительно мало. Воз­можно, мой анализ неадекватен — ведь только теперь мы располагаем достаточным количеством фактов, позволяющих вести систематичес­кие эмпирические исследования. Тем не менее я могу указать по край­ней мере на две причины, по которым новые демократии должны быть похожи больше друг на друга, чем на условия, их породившие.

Первая причина касается времени. Тот факт, что недавние переходы к демократии прошли подобно волне, означает, что им сопутствовали одни и те же идеологические и политические условия. Кроме того, здесь сыграло свою роль нечто вроде заражения. Одновременность обуслов­ливает однородность. Новые демократии участия у старых демократий и друг у друга.

Вторая причина связана с тем, что культурный репертуар полити­ческих институтов весьма ограничен. Несмотря на вариации, институ­циональные модели демократии немногочисленны. Демократии — это системы президентского, парламентского или смешанного правления; периодически повторяющиеся выборы, которые закрепляют достигну­тые политиками соглашения; вертикальная организация интересов; и почти никаких институциональных механизмов прямого гражданского контроля над бюрократией. Конечно, типы демократии очень отлича­ются друг от друга, однако этих типов гораздо меньше, чем условий, в которых происходят переходы.

Таким образом, путь имеет значение не меньшее, чем исходный пункт движения. Ancien regime действительно формирует модальности и векторы переходов к демократии. Однако в пункте назначения все пути сходятся.

Печатается по: Пшеворский А. Переходы к демократии // Путь. 1993. №3.