34           Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, наци­ональными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными или же мотивами иного рода, и в разные периоды они влекут за собой разные соединения и разъединения. Реальное разделение на группы друзей и врагов бытийственно столь сильно и имеет столь определяю­щее значение, что неполитическая противоположность в тот самый мо­мент, когда она вызывает такое группирование, отодвигает на задний план свои предшествующие критерии и мотивы: «чисто» религиозные, «чисто» хозяйственные, «чисто» культурные — и оказывается в под­чинении у совершенно новых, своеобразных и с точки зрения этого ис­ходного пункта, т.е. «чисто» религиозного, «чисто» хозяйственного или иного, часто весьма непоследовательных и «иррациональных» условий и выводов отныне уже политической ситуации. Во всяком случае груп­пирование, ориентирующееся на серьезный оборот дел, является поли­тическим всегда. И потому оно всегда есть наиважнейшее разделение людей на группы, а потому и политическое единство, если оно вообще наличествует, есть наиважнейшее «суверенное» единство в том смыс­ле, что по самому понятию именно ему всегда необходимым образом должно принадлежать решение относительно самого важного случая, даже если он исключительный.

Здесь весьма уместно слово «суверенитет», равно как и слово «единство». Оба они отнюдь не означают, что каждая частность суще­ствования всякого человека, принадлежащего к некоему политическо­му единству, должна была бы определяться исходя из политического и находиться под его командованием или же что некая централистская система должна была бы уничтожить всякую иную организацию или корпорацию. Может быть так, что хозяйственные соображения ока­жутся сильнее всего, что желает правительство якобы экономически нейтрального государства; в религиозных убеждениях власть якобы конфессионально нейтрального государства равным образом легко об­наруживает свои пределы. Речь же всегда идет о случае конфликта. Если противодействующие хозяйственные, культурные или религиоз­ные силы столь могущественны, что принимают решение о серьезном обороте дел исходя из своих специфических критериев, то именно тут они и стали новой субстанцией политического единства. Если они не­достаточно могущественны, чтобы предотвратить войну, решение о ко­торой принято вопреки их интересам и принципам, то обнаруживается, что критической точки политического они не достигли. Если они доста­-

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                   35

точно могущественны, чтобы предотвратить войну, желательную их го­сударственному руководству, но противоречащую их интересам или принципам, однако недостаточно могущественны, чтобы самостоятель­но, по своим критериям и по своему решению назначать [bestimmen] войну, то в этом случае никакой единой политической величины в на­личии больше нет. Как бы то ни было, вследствие ориентации на возможность серьезного оборота дел, т.е. действительной борьбы против действительного врага, политическое единство необходимо либо явля­ется главенствующим для разделения на группы друзей или врагов единством и в этом (а не в каком-либо абсолютистском) смысле оказы­вается суверенным, либо же его вообще нет. [...]

Государству как сущностно политическому единству принадлежит jus belli, т.е. реальная возможность в некоем данном случае в силу соб­ственного решения определить врага и бороться с врагом. Какими тех­ническими средствами ведется борьба, какая существует организация войска, сколь велики виды на победу в войне, здесь безразлично, покуда политически единый народ готов бороться за свое существование и свою независимость, причем он в силу собственного решения опреде­ляет, в чем состоит его независимость и свобода. Развитие военной тех­ники ведет, кажется, к тому, что остаются еще, может быть, лишь не­многие государства, промышленная мощь которых позволяет им вести войну, в то время как малые и более слабые государства, добровольно или вынужденно отказываются от jus belli, если им не удается посред­ством правильной политики заключения союзов сохранить свою само­стоятельность. Это развитие отнюдь не доказывает, что война, государ­ство и политика вообще закончились. Каждое из многочисленных из­менений и переворотов в человеческой истории и развитии порождало новые формы и новые измерения политического разделения на группы, уничтожало существовавшие ранее политические образования, вызы­вало войны внешние и войны гражданские и то умножало, то уменьша­ло число организованных политических единств.

Государство как наиважнейшее политическое единство сконцентри­ровало у себя невероятные полномочия: возможность вести войну и тем самым открыто распоряжаться жизнью людей. Ибо jus belli содержит в себе такое полномочие; оно означает двойную возможность: возмож­ность требовать от тех, кто принадлежит к собственному народу, готов­ности к смерти и готовности к убийству и возможность убивать людей, стоящих на стороне врага. Но эффект, производимый нормальным го­сударством, состоит прежде всего в том, чтобы ввести полное умиро-

36      Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

творение внутри государства и принадлежащей ему территории, уста­новить «спокойствие, безопасность и порядок» и тем самым создать нормальную ситуацию, являющуюся предпосылкой того, что правовые нормы вообще могут быть значимы, ибо всякая норма предполагает нормальную ситуацию и никакая норма не может быть значима в со­вершенно ненормальной применительно к ней ситуации.

В критических ситуациях эта необходимость внутригосударственно­го умиротворения ведет к тому, что государство как политическое един­ство совершенно самовластно, покуда оно существует, определяет и «внутреннего врага». [...] Это в зависимости от поведения того, кто объявлен врагом, является знаком гражданской войны, т.е. разруше­ния государства как некоего в себе умиротворенного, территориально в себе замкнутого и непроницаемого для чужих, организованного поли­тического единства. Через гражданскую войну решается затем даль­нейшая судьба этого единства. К конституционному, гражданскому, правовому государству это относится в не меньшей степени, чем к лю­бому другому государству, а пожалуй, даже считается тут еще более не­сомненным, несмотря на все ограничения, налагаемые конституцион­ным законом на государство. [...]

В экономически функционирующем обществе достаточно средств, чтобы выставить за пределы своего кругооборота и ненасильственным, «мирным» образом обезвредить побежденного, неудачника в экономи­ческой конкуренции или даже «нарушителя спокойствия», говоря кон­кретно, уморить его голодом, если он не подчиняется добровольно; в чисто культурной, или цивилизационной, общественной системе не будет недостатка в «социальных показаниях», чтобы избавить себя от нежелательных угроз или нежелательного прироста. Но никакая про­грамма, никакой идеал, никакая норма и никакая целесообразность не присвоят права распоряжения физической жизнью других людей. Все­рьез требовать от людей, чтобы они убивали людей и были готовы уми­рать, дабы процветали торговля и промышленность выживших или росла потребительская способность их внуков, — жестоко и безумно. Проклинать войну как человекоубийство, а затем требовать от людей, чтобы они вели войну и на войне убивали и давали себя убивать, чтобы «никогда снова не было войны», — это явный обман. Война, готов­ность борющихся людей к смерти, физическое убиение других людей, стоящих на стороне врага, — у всего этого нет никакого нормативного смысла, но только смысл экзистенциальный, и именно в реальности си­туации действительной борьбы против действительного врага, а не в

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                         37

каких-то идеалах, программах или совокупностях норм. Нет никакой рациональной цели, никакой сколь бы то ни было правильной нормы, никакой сколь бы то ни было образцовой программы, никакого сколь 5ы то ни было прекрасного социального идеала, никакой легитимности или легальности, которые бы могли оправдать, что люди за это взаимно убивают один другого. [... ]

Конструкции, содержащие требование справедливой войны, обычно служат опять-таки какой-либо политической цели. Требовать от обра­зовавшего политическое единство народа, чтобы он вел войны лишь на справедливом основании, есть именно либо нечто само собой разумею­щееся, если это значит, что война должна вестись только против дей­ствительного врага, либо же за этим скрывается политическое устрем­ление подсунуть распоряжение jus belli в другие руки и найти такие нормы справедливости, о содержании и применении которых в отдель­ном случае будет решать не само государство, но некий иной, третий, который, таким образом, будет определять, кто есть враг. Покуда народ существует в сфере политического, он должен — хотя бы и только в крайнем случае (но о том, имеет ли место крайний случай, решает он сам, самостоятельно) — определять различение друга и врага. В этом состоит существо его политической экзистенции. Если у него больше нет способности или воли к этому различению, он прекращает полити­чески существовать. Если он позволяет, чтобы кто-то чужой предписывал ему, кто есть его враг и против кого ему можно бороться, а против кого нет, он больше уже не является политически свободным народом и подчинен иной политической системе или же включен в нее. Смысл войны состоит не в том, что она ведется за идеалы или правовые нормы, но в том, что ведется она против действительного врага. Все замутнения этой категории «друг — враг» объясняются смешением с какими-либо абстракциями или нормами. [...]

Если часть народа объявляет, что у нее врагов больше нет, то тем самым в силу положения дел она ставит себя на сторону врагов и по­могает им, но различение друга и врага тем самым отнюдь не устранено. Если граждане некоего государства заявляют, что лично у них врагов нет, то это не имеет отношения к вопросу, ибо у частного человека нет политических врагов; такими заявлениями он в лучшем случае хочет сказать, что он желал бы выйти из той политической совокупности, к которой он принадлежит по своему тут-бытию, и отныне жить лишь как частное лицо. Далее, было бы заблуждением верить, что один отдель­ный народ мог бы, объявив дружбу всему миру или же посредством

38     Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

того, что он добровольно разоружится, устранить различение друга и врага. Таким образом мир не деполитизируется и не переводится в со­стояние чистой моральности, чистого права или чистой хозяйственнос­ти. Если некий народ страшится трудов и опасностей политической эк­зистенции, то найдется именно некий иной народ, который примет на себя эти труды, взяв на себя его «защиту против внешних врагов» и тем самым политическое господство; покровитель (Schutzherr) определяет затем врага в силу извечной взаимосвязи защиты (Schutz) и повинове­ния. [...]

Из категориального признака политического следует плюрализм мира государств. Политическое единство предполагает реальную воз­можность врага, а тем самым и другое, сосуществующее политическое единство. Поэтому на Земле, пока вообще существует государство, есть много государств и не может быть обнимающего всю Землю и все человечество мирового «государства». Политический мир — это не универсум, а плюриверсум. [...] Политическое единство по своему су­ществу не может быть универсальным, охватывающим все человечест­во и весь мир единством. Если различные народы, религии, классы и другие группы обитающих на Земле людей окажутся в целом объеди­нены таким образом, что борьба между ними станет немыслимой и не­возможной, то и гражданская война внутри охватывающей всю Землю империи даже как нечто возможное никогда уже не будет фактически приниматься в расчет, т.е. различение друга и врага прекратится даже в смысле чистой эвентуальности, тогда будут лишь свободные от поли­тики мировоззрение, культура, цивилизация, хозяйство, мораль, право, искусство, беседы и т.д., но не будет ни политики, ни государства. На­ступит ли, и если да, то когда, такое состояние на Земле и в человече­стве, я не знаю. Но пока его нет. Предполагать его существующим было бы бесчестной фикцией. И весьма недолговечным заблуждением было бы мнение, что ныне (поскольку война между великими державами легко перерастает в мировую войну) окончание войны должно пред­ставлять собой мир во всем мире и тем самым идиллическое состояние полной и окончательной деполитизации.

Человечество как таковое не может вести никакой войны, ибо у него нет никакого врага, по меньшей мере на этой планете. Понятие «чело­вечество» исключает понятие «враг», ибо и враг не перестает быть че­ловечеством, и тут нет никакого специфического различения. То, что войны ведутся во имя человечества, не есть опровержение этой простой истины, но имеет лишь особенно ярко выраженный политический

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                       39

смысл. Если государство во имя человечества борется со своим поли­тическим врагом, то это не война человечества, но война, для которой определенное государство пытается в противоположность своему военному противнику оккупировать универсальное, понятие, чтобы идентифицировать себя с ним (за счет противника), подобно тому как можно злоупотребить понятиями «мир», «справедливость», «про­гресс», «цивилизация», чтобы истребовать их для себя и отказать в них врагу. «Человечество» — особенно пригодный идеологический ин­струмент империалистических экспансий и в своей этически-гумани­тарной форме это специфическое средство экономического империа­лизма. [...]

Напрашивается, однако, вопрос, каким людям достанется та чудо­вищная власть, которая сопряжена со всемирной хозяйственной и тех­нической централизацией. [...] Ответить на него можно оптимистичес­кими или пессимистическими предположениями, которые в конечном счете сводятся к некоторому антропологическому исповеданию веры.[...]

Все теории государства и политические идеи можно испытать в от­ношении их антропологии и затем подразделить в зависимости от того, предполагается ли в них, сознательно или бессознательно, «по природе злой» или «по природе добрый» человек. Различение имеет совершен­но обобщенный характер, его не надо брать в специальном моральном или этическом смысле. Решающим здесь является проблематическое или непроблематическое понимание человека как предпосылки всех дальнейших политических расчетов, ответ на вопрос, является ли чело­век существом «опасным» или безопасным, рискованным или безвред­ным, нерискованным». [...]

Что к этим формулам можно свести в особенности противополож­ность так называемых авторитарных и анархистских теорий, это я по­казывал неоднократно. Часть теорий и конструкций, которые таким об­разом предполагают, что человек «хорош», либеральны и полемичес­ким образом направлены против вмешательства государства, не будучи к собственном смысле слова анархическими. Когда речь идет об откры­том анархизме, то уже совершенно ясно, насколько тесно связана вера и «естественную доброту» с радикальным отрицанием государства, одно следует из другого и взаимно подкрепляется. Напротив, для либе­рала доброта человека не более чем аргумент, с помощью которого го­сударство ставится на службу «обществу»; таким образом, это означает только, что «общество» имеет свой порядок в себе самом, а государ-

40              Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

ство есть лишь его недоверчиво контролируемый, скованный жестко определенными границами подданный. [...] Враждебный государству радикализм возрастает в той же мере, в какой растет вера в радикаль­ное добро человеческой природы. Буржуазный либерализм никогда не был радикален в политическом смысле. Но само собой разумеется, что его отрицание государства и политического, его нейтрализации, деполитизации и декларации свободы равным образом имеют политический смысл и в определенной ситуации полемически направляются против определенного государства и его политической власти. Только это, соб­ственно, не теория государства и не политическая идея. Правда, либе­рализм не подверг государство радикальному отрицанию, но, с другой стороны, и не обнаружил никакой позитивной теории государства и ни­какой собственной государственной реформы, но только попытался связать политическое исходя из этического и подчинить его экономи­ческому; он создал учение о разделении и взаимном уравновешении «властей», т.е. систему помех и контроля государства, которую нельзя охарактеризовать как теорию государства или как политический кон­структивный принцип.

Соответственно сохраняет свою силу то примечательное и весьма беспокоящее многих утверждение, что во всех политических теориях предполагается, что человек — «злое» существо, т.е. он никоим обра­зом не рассматривается как непроблематический, но считается «опас­ным» и динамичным. [...]

Поскольку же сфера политического в конечном счете определяется возможностью врага, то и политические представления не могут с ус­пехом брать за исходный пункт антропологический «оптимизм». Иначе вместе с возможностью врага они бы отрицали и всякие специфически политические следствия. [...]

Либерализмом последнего столетия все политические представле­ния были своеобразно и систематически изменены и денатурированы. В качестве исторической реальности либерализм столь же мало избег политического, как и любое значительное историческое движение, и даже его нейтрализация и деполитизация, касающаяся образования, хозяйства и т.д., имеют политический смысл. Либералы всех стран вели политику, как и другие люди, и вступали в коалиции также и с нелибе­ральными элементами и идеями, оказываясь национал-либералами, социал-либералами, свободно-консервативными, либеральными като­ликами и т.д. В особенности же они связывали себя с совершенно не­либеральными, по существу своему политическими и даже ведущими к

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                  41

тотальному государству силами демократии. Вопрос, однако, состоит в том, можно ли из чистого и последовательного понятия индивидуалис­тического либерализма получить специфически политическую идею. На это следует ответить: нет. Ибо отрицание политического, которое содержится во всяком последовательном индивидуализме, может быть, и приводит к политической практике недоверия всем мыслимым поли­тическим силам и формам государства, но никогда не дает подлинно по­зитивной теории государства и политики. И вследствие этого имеется либеральная политика как полемическая противоположность государ­ственным, церковным или иным ограничениям индивидуальной свобо­ды, торговая политика, церковная и школьная политика, культурная политика, но нет просто либеральной политики, а всегда лишь либе­ральная критика политики. [...]

 Что хозяйственные противоположности стали политическими и что Дрогло возникнуть понятие «хозяйственная властная позиция», только показывает, что точка политического может быть достигнута исходя из хозяйства, как и всякой предметной области. [...] Экономически фунди­рованный империализм, конечно, попытается ввести на Земле такое состояние, в котором он сможет беспрепятственно применять свои хо­зяйственные средства власти: эмбарго на кредиты, эмбарго на сырье, разрушение чужой валюты и т.д. — и сможет обходиться этими сред­ствами. Он будет считать «внеэкономическим насилием», если народ или иная группа людей попытается избежать действия этих «мирных» методов. [...] Наконец, в его распоряжении еще имеются технические средства для насильственного физического убиения — технически со­вершенное современное оружие, которое с применением капитала и интеллекта делается столь неслыханно пригодным, чтобы в случае не­обходимости его действительно можно было использовать. Для прило­жения таких средств образуется, конечно, новый, по существу своему пацифистский словарь, которому больше неизвестна война, но ведомы лишь экзекуции, санкции, карательные экспедиции, умиротворение, защита договоров, международная полиция, мероприятия по обеспече­нию мира. Противник больше не зовется врагом, но вместо этого он оказывается нарушителем мира и как таковой объявляется hors-la-loi и hors I'humanite; война, ведущаяся для сохранения или расширения экономических властных позиций, должна быть усилиями пропаганды сделана «крестовым походом» и «последней войной человечества». Этого требует полярность этики и экономики. В ней, конечно, обнару­живается удивительная систематичность и последовательность, и эта

42       Раздел I.  МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

система, мнимо неполитическая и якобы даже антиполитическая, либо служит существующему разделению на группы друзей и врагов, либо же ведет к новому и потому неспособна избежать политического как своего неминуемого следствия.

Печатается по: Шмитт К. Понятие политического // Вопросы со­циологии. 1992. № 1. С. 37—67.

Ч. МЕРРИАМ

Новые аспекты политики

[...] Можно суммировать достижения в области политических иссле­дований, полученные за. время популярности теории естественного права, т.е. примерно за сто лет, следующим образом:

1. Стремление к сравнению разных типов политических идей, инсти­тутов, процессов, к изучению их сходства и различия.

2. Стремление к более глубокому анализу экономических сил и их отношения к политическим процессам, порой вплоть до экономической интерпретации всех политических явлений. При этом сравнительная легкость количественного измерения определенных экономических фактов в значительной степени облегчает процесс, в действительности означая расширение «экономического» за пределы общепринятого употребления этого термина.

3. Стремление к рассмотрению социальных сил в их связи с полити­ческими процессами. Временами это принимает форму социальной ин­терпретации всех политических фактов.

4. Стремление к исследованию географической среды и ее влияния на политические феномены и процессы.

5. Стремление к более глубокому изучению массы фактов этничес­кого и биологического характера и их отношения к политическим силам.

6. Взятые вместе, эти устремления устанавливают другое отноше­ние между политическими феноменами и всем их окружением, как со­циальным, так и физическим. Аналогичные исследования были пред­приняты в свое время Боденом и Монтескье, однако они носили более упрощенный характер по сравнению с предыдущими, более детальны­ми и тщательными разработками.

7. Стремление к изучению происхождения политических идей и ин­ститутов. Это совместный продукт истории и биологии с присущим

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                        43

обеим признанием важности исторического роста и развития в эволю­ционной теории жизни. С середины девятнадцатого века она господ­ствует над всей политической мыслью.

8. Общее стремление соединить исследование с позиций окружаю­щей среды (экономической, социальной, физической), взятой в целом, генетическим или эволюционным подходом может реализоваться в глубоком и по сути революционном изменении политического мышле­ния. И это, бесспорно, справедливо по сравнению со статичной доктри­ной схоластики или с абсолютистскими тенденциями Naturrecht¹ школы мышления.

9. Стремление к более широкому использованию количественного измерения политических явлений. В некотором отношении измерение приняло форму статистики или математического анализа политических процессов. Важнейшее мероприятие, посредством которого это изме­рение осуществлялось, — перепись, давшая исследователю и аналитику огромную массу материала. Можно назвать две дисциплины, в которых количественные методы применялись с особым успехом. Это антропология и психология, где в данном отношении достигнуты заметные результаты.

10. Политическая психология была предзнаменованием, но не по­лучила за все это время соответствующего развития.

Все эти тенденции, взятые вместе, составляют, можно сказать, наи­более важные изменения в природе политического мышления вплоть ею сегодняшнего дня. Основные трудности в продвижении по пути на­учного изучения управления состоят в следующем:

1. Недостаток исчерпывающего набора данных о политических яв­лениях с соответствующей их классификацией и анализом,

2. Склонность к расовому, классовому, националистическому укло­ну в интерпретации доступных данных.

3. Нехватка достаточно четких стандартов измерения и точного зна­ния о последовательности процессов.

1. Парадокс политики заключается в том, что для сохранения объ­единения в борьбе с внутренними и внешними врагами надо поддержи­вать в нем дисциплину; однако эта жесткая дисциплина разрушает те жизненные силы инициативы, критицизма и реорганизации, без кото­рых власть объединения может быть утрачена. Должно быть полное со­ответствие с общим сводом правил и норм, установленных государст-

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­_______________

¹ Естественное право (нем.}.

    44            Раздел 1.  МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

вом, в противном случае не удастся избежать анархии. Но внутри объ­единения необходимо и разумное пространство для свободы критики, возражений, для предложений и изобретательности. Очевидно, что по­ложение науки в этой ситуации довольно сложно из-за сознательного столкновения между интересом группы и наукой или из-за бессозна­тельного отклонения от научного исследования.

2. Из-за разобщенности политических явлений трудности в установ­лении четких каузальных связей между ними. Зная о происходящих со­бытиях, мы обнаруживаем так много чередующихся причин, что не всегда можем указать на непосредственно их вызвавшую. По той же причине трудно прийти к обоснованному согласию относительно разум­ной или научной политики и сложно предсказать будущие события.

3. Трудности в отделении личности наблюдателя от социальной си­туации, частью которой он является, и достижения объективного отно­шения исследователя к рассматриваемым явлениям. В этом, возможно, заключается основной камень преткновения в оценке политического процесса. Классы, расы и все прочие виды сообществ выдвигают в ка­честве обязывающих так называемые принципы, которые являются по­рождением их собственных интересов и, возможно, неосознанно исхо­дят из этих интересов в ходе общего использования. Так, политическое теоретизирование в значительной степени является, как выясняется при ближайшем рассмотрении, завуалированной в большей или мень­шей степени пропагандой определенных интересов. В теории возмож­ны элементы истины или науки, однако истина так расцвечена интере­сами тех, кто выдвигает данную теорию, что не отличается подлинной и неизменной ценностью. Мнения большинства выдающихся филосо­фов, представителей определенной расы и нации относительно их до­стоинств нуждаются, почти без исключения, в серьезном уточнении. То же самое можно сказать о защитниках экономических классов и других видов общностей. За последние сто лет был достигнут определенный прогресс в отделении изучающего политику от окружающей его обста­новки, но отравляющая пропаганда периода войны и отношение друг к другу националистически настроенных ученых свидетельствуют о том, что пока достигнут небольшой прогресс. Политологи часто не только становились пропагандистами, но и подчиняли своей цели — защите и достижению националистических целей — деятельность всех других ученых.

4. Трудности в освоении механизма четкого измерения политических феноменов. Вплоть до самого последнего времени оно было упрощен-

Глава I.    ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                45

ным и неразборчивым. Только с развитием современной статистики по­явились определенная четкость и точность в политическом фактологи­ческом материале. И по сей день существует немало непреодолимых, по-видимому, препятствий. Поэтому разработка адекватного механиз­ма обзора политических сил еще впереди. [...]

5. Четвертая трудность заключается в отсутствии того, что в естест­вознании называется контролируемым экспериментом. Физик-иссле­дователь выдвигает временную гипотезу, стараясь, по возможности, ее проверить с помощью эксперимента, проводимого под его руководст­вом и контролем. Эти эксперименты он может повторять до тех пор, пока не удостоверится в истинности или ложности своей гипотезы. Од­нако такие эксперименты недоступны, видимо, тем, кто изучает политологию или другую общественную науку. Вместе с тем реальные по­литические процессы постепенно воспроизводятся в различных точках мира и на разных стадиях. В случае повторения этих процессов можно возобновить наблюдения и тем самым проверить сделанные заключе­ния. Для этого, однако, необходимо отработать более точный механизм. Он, возможно, будет получен в результате развития современной пси­хологии или социальной психологии, которые, видимо, обладают нуж­ными средствами изучения типов общения и поведения. Или же этот механизм появится в ходе статистического измерения тех процессов, которые постоянно повторяются почти в неизменном виде и, как выяс­няется при достаточной четкости анализа и упорстве, практически в той же последовательности.

[...] Думается, мы стоим на пороге весьма важных изменений в мас­штабах и методах исследования политики, а возможно, общественных наук в целом. [...]

В чем бы ни заключались другие достижения, два, как выясняется, неизбежны. Одно касается интенсификации исследований, другое — усиления интеграции научных изысканий в сфере политических отно­шений.

Большинство изучающих систему правления так широко рассредо-точились по исследовательскому полю, что взирают на происходящее с высоты птичьего полета, не отличаясь склонностью к скрупулезному, потальному анализу проблем, без которого невозможно их глубокое по­нимание. Возможно, это неизбежно в переходный период, когда круг исследователей невелик и опасные ситуации скорее требуют действий, чем изучения вопроса. Однако постепенно наступает время большей Концентрации усилий. В действительности оно уже пришло.

46      Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Таким же образом, видимо, происходит и глубокая интеграция самих общественных наук, которые в ходе необходимого процесса дифферен­циации нередко были слишком изолированы друг от друга. Имея дело с такими серьезными проблемами, как наказание и предотвращение преступлений, алкоголизм, вызывающий споры вопрос о миграции людей, отношение к неграм, широкий круг вопросов развития промыш­ленности и сельского хозяйства, становится ясно, что ни факты, ни раз­работки экономической науки, ни политология, ни история не могут поодиночке дать им адекватный анализ и интерпретацию.

В действительности политика и экономика никогда не были отделе­ны друг от друга. Практически нет такого политического движения, в котором не отражались бы экономические интересы, или такой эконо­мической системы, в сохранении которой политический порядок не вы­ступал бы важнейшим фактором. [...]

Одна из основных проблем социальной организации — это отноше­ние между экономическими и политическими частями организации и властью. Оно оказывает влияние на характер организации городского, государственного, национального и международного уровня.

Существует множество методов воздействия на социальные откло­нения через право, религию, посредством экономических и социальных санкций. Но как они соединяются в случае человеческого общения? Яв­ляется ли это проблемой для какой-либо одной из этих дисциплин? Не будет ли ужасной ошибкой разделить их, не соединив вновь?

В конечном счете не так уж важно, как называется это интегриро­ванное знание — социологией или Staatswissenschaft¹, антропологией, экономической наукой или политологией. Важнее всего то, что достиг­нута и сохраняется определенная точка зрения и контакты между раз­личными отраслями социального познания; что нет преданных забве­нию зон исследования; что частичная обработка данных не означает свертывания и ограничения действий социальных наблюдателей и ана­литиков. [...]

Для исследователя политики еще важнее интеграция социальной науки с достижениями того, что называется естественной наукой, — воссоединение естественных и «неестественных» наук. Все больше и больше становится ясно, что последнее слово в поведении человека принадлежит науке, что социальные и политические последствия при­менения естествознания чрезвычайно важны. Временами кажется, что

^{­­­­­­­­­­­­­­­­_________________}

 ¹ Общественно-политические науки (нем.).

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                           47       

это лучше усвоили ученые-естественники, нежели обществоведы, которые порой считают маловероятным научный социальный контроль за поведением людей.

Биология, психология, антропология, психопатология, медицина, наука о Земле движутся по пути использования результатов своих ис­следований в социальных ситуациях. Их представители повсюду — в Конгрессе, в центрах, в суде, в составе персонала. Как отнесутся к этим новым направлениям со всеми их претензиями политология и другие социальные науки? Будем ли мы держать их на расстоянии, этих непо­чтительных ученых-естественников, или подвергнем остракизму, пока они не подчинятся нашим законам; забаллотируем их или же просто проигнорируем и пойдем своим путем? Нет, нам нельзя оставить их, хотя у ученых-естественников может быть немало социальных предрас­судков. [...] Если они хотят править миром, то должны узнать и, несо­мненно, еще узнают гораздо больше о политике и социальных отноше­ниях. Они, возможно, больше нас находятся под впечатлением важности социальных последствий использования естествознания.

Нельзя уйти и от вопроса о том, существует ли какая -то связь между психологическими и биологическими различиями и системами правле­ния. Природа и распределение равенства людей исследуются в настоя­щее время психологами, и политология не может уйти от изучения воз­можностей в развитии психологии, а опрометчивость части поборников активного применения I.Q.¹ не может увести от осознания серьезности вcеx связанных с этим проблем.

Влияют ли современные научные доктрины наследственности и евгеники² на основы нашего политического и экономического порядка? Чайлд в своих разработках физиологических основ поведения и Херрик и исследованиях неврологических основ поведения животных подняли немало интересных проблем, граничащих с политическим поведением. Какое отношение они имеют к нашим поискам политических истин?

Какое влияние оказывают науки о Земле, такие, как геология и география, на проблемы политики? Какова роль окружающей среды в совокупном продукте правления? В чем сойдутся генетик, специалист по

_____________

¹ Intelligence Quotient — коэффициент умственного развития.

² Евгеника (от греч. eugenes — породистый) — учение о наследственном здоровье человека, о путях воздействия на эволюцию человечества с целью совершенствования его природы; о законах передачи будущим поколениям по наследству одаренности и об ограничении в передаче наследственных болезней.

48     Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

вопросам окружающей среды, исследователь проблем социального и политического контроля, как они объединят результаты своих изыска­ний и начнут поиски новых?

Что делать с разветвленными представлениями, открывающимися на заднем плане нашего социального мышления? Мы знакомы с эко­номической интерпретацией политики, но разве нет и других, не менее значимых, но неисследованных сфер? Доктор Мэйо, мне кажется, ска­зал бы, что если человек — ярый радикал или реакционер, то с ним лучше не спорить, а отправить в клинику. Навязчивую идею или исте­рию можно отнести за счет спазма прямой кишки или нарушенного со­левого баланса, кровяного давления или отсутствия «необходимого синтеза» или какой-то другой медико-психологической причины столь красочно описанного здесь типа. Как влияют утомление, диета, чувства на политическое мышление и действия? Рано или поздно мы обнару­жим, что необходимо обращаться к самым разным сферам политичес­кого мышления, определяя их отношение к политическому поведению и контролю. Этот процесс можно отложить, но ненадолго.

Каково влияние обнаруженных антропологами ранних примитивных пережитков человека на его политическую и социальную природу? Я не настаиваю на определенной связи между собранием по выдвижению кандидатур на выборные должности и индейским танцем войны, однако можно найти примеры и получше.

Можно ли с помощью этих новых элементов и разрабатываемых ма­териалов создать науку о политическом или, в более широком смысле, о социальном поведении? Возможно, и нет, учитывая их неразработан­ность, но, заглянув немного вперед, мы обнаружим немало интересных возможностей.

В любом случае совершенно ясно, что надо пересмотреть основные проблемы политической организации и поведения в свете новых откры­тий и тенденций; вновь проанализировать природу народного правле­ния, характер и сферу общего интереса в управлении и методы его ис­пользования; надо призвать науку, которая может вызвать войну, по­кончить с ней. Механизм и процессы политики должны стать объектами более тщательного, чем раньше, анализа, с более широким охватом проблем и под разными углами зрения.

Все логическое обоснование и методы правления определяются в наши дни, с одной стороны, людьми типа Ленина, Муссолини, Ганди, с другой — типа Эйнштейна, Эдисона. Из какого материала будет сотка­на политическая ткань следующей эпохи, как не из более интеллекту­

Глава 1.  ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                  49

ального, научного понимания и оценки процессов социального и поли­тического контроля? Если не смогут помочь ученые, то найдется немало волонтеров, которые предложат свои услуги, но некоторые из них могут быть и упрямыми, и жесткими.

Особое моделирование проблемы; специальные технологические. разработки статистического, антропологического, психологического или иного плана —.все это не столь важно. Не имеет значения и назва­ние результата. Важно то, что политология и другие общественные науки ориентируются друг на друга, что обществознание и естествозна­ние идут рука об руку, объединяя свои усилия и решая величайшую за­дачу, когда-либо стоявшую перед человечеством, — рациональное по­знание и контроль за поведением людей.

Некоторые попытаются доказать, что значительная интенсифика­ция и расширение сфер исследования нереальны, т.е., короче говоря, новая интеграция маловероятна. Возможно, это и так. Под силу ли одному человеку одновременно обладать необходимыми познаниями в области права, политики, медицины, психологии, экономики, социоло­гии, статистики и т .д.? Действительно, реально ли это? Однако можно ли быть сведущим в вопросах политики и одновременно невеждой в ос­новных проблемах человеческого поведения? Дилемма политики — одна из характерных черт нашего времени, а возможно, само время по­просту невероятно. Одна из основных трагедий наших дней — высокая специализация знаний и отсутствие сплоченности в вопросах высшей мудрости. На все наше мышление и поведение ложится тень. Но данная проблема присуща не только политике, она касается всей современной жизни. Не зная ответа на этот вопрос, отмечу, что есть два пути: про­должать жить в неведении либо стремиться к знаниям. Второй путь тру­ден, но неизбежен.

В конце концов люди, подготовленные в рамках какой-то одной спе­циальной технологии, но на основе широких контактов с другими отрас­лями знания, легко найдут путь в современном лабиринте. Мы придем к выводу, что надо начинать раньше и продолжить социальную подго­товку.[...]

Я не оптимист, ожидающий изображенную Платоном, а затем в более широком контексте социальных отношений Контом обетованную землю политики. Со стороны этих философов проявлением своего рода самодовольства было сознание не поддающихся проверке воображае­мых воздушных миров. Однако, следуя навязчивой идее, можно только I радоваться, что неудержимое стремление к постижению тайн биологи-

50     Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПР0БЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

ческой и физической природы обеспечит громадные возможности для более глубокого понимания политического поведения людей, причем такими средствами и в таких формах, которые не в состоянии предста­вить себе даже самые проницательные предсказатели.

Свободный дух, взгляд в будущее, освобождение от ставших тесны­ми границ, огромные творческие возможности технологии, повышение результативности исследований, решение жизненно важных проблем, взвешенные утверждения, более интенсивный характер исследований насущных вопросов, тесные контакты с другими общественными и ес­тественными науками — все это позволит сделать чисто политическое важнейшим средством интеллектуального влияния на прогресс челове­чества, обеспечит сознательный контроль над его эволюцией.

В любом случае это задача не одного дня.

Печатается по: Антология мировой политической мысли: В 5 т. М., 1997. Т. II. С. 176—184.

Р.АРОН

Демократия и тоталитаризм

В термин «политика» вкладывают много понятий. Говоря о полити­ке внутренней и внешней, о политике Ришелье и о политике в области виноделия или свекловодства, подчас безнадежно пытаясь найти хоть что-то общее среди разнообразных значений термина. В своей недавно вышедшей книге Бертран де Жувенель отметил, что из-за огромных различий в толковании этого слова лучше всего доверяться собствен­ному мнению. Возможно, он прав, но, на мой взгляд, в беспорядок можно внести какую-то логику, сосредоточившись на трех основных различиях, при внимательном рассмотрении вполне обоснованных. Огюст Конт любил сравнивать разные значения одного и того же слова и из внешней пестроты выделять его глубинное значение. Первое раз­личие связано с тем, что словом «политика» переводятся два англий­ских слова, у каждого из которых свой смысл. И в самом деле, англи­чане говорят policy и politics — и то и другое на французском «полити­ка».

Policy — концепция, программа действий, а то и само действие одного человека, группы людей, правительства. Политика в области ал­коголя, например, — это вся программа действий применительно к

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                    51

данной проблеме, в том числе проблеме излишков или нехватки произ­водимой продукции. Говоря о политике Ришелье, имеют в виду его взгляды на интересы страны, цели, к которым он стремился, а также методы, которыми он пользовался. Таким образом, слово «политика» в его первом значении — это программа, метод действий или сами дей­ствия, осуществляемые человеком или группой людей по отношению к какой-то одной проблеме или к совокупности проблем, стоящих перед сообществом.

В другом смысле слово «политика» (английское politics) относится к той области общественной жизни, где конкурируют или противобор­ствуют различные политические (в значении policy) направления. По­литика-область — это совокупность, внутри которой борются личнос­ти или группы, имеющие собственную policy, т.е. свои цели, свои инте­ресы, а то и свое мировоззрение.

Эти значения термина, невзирая на их различия, взаимосвязаны. Одни политические курсы, определяемые как программы действий, всегда могут войти в столкновение с другими. Программы действий не обязательно согласованы между собой; в этом отношении политика как область общественной жизни чревата как конфликтами, так и компро­миссами. Если политические курсы, т.е. цели, к которым стремятся личности или группы внутри сообщества, полностью противоречат друг другу, это приводит к бескомпромиссной борьбе, и сообщество сочета­ет планы, частично противоречащие друг другу, а частично совмести­мые.

У правителей есть программы действий, которые не могут, однако, претворяться в жизнь без поддержки со стороны управляемых. А под­чиняющиеся редко единодушно одобряют тех, кому им надлежит пови­новаться. Многие благонамеренные люди воображают, будто политика как программа действий благородна, а политика как столкновение программ отдельных лиц и групп низменна. Представление о возможном существовании бесконфликтной политики как программы действий правителей, мы это увидим в дальнейшем, ошибочно.

Второе различие объясняется тем, что одно и то же слово характеризует одновременно и действительность, и наше ее осознание. О по­литике говорят, чтобы обозначить и конфликт между партиями, и осознание этого конфликта. Такое же различие прослеживается и в слове "история", которое означает чередование обществ или эпох и наше его познание. Политика — одновременно и сфера отношений в обществе,

52      Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

и наше ее познание; можно считать, что в обоих случаях у смыслового различия одни и те же истоки.

Осознание действительности — часть самой действитель­ности. История в полном значении этого термина существует постоль­ку, поскольку люди осознают свое прошлое, различия между прошлым и настоящим и признают многообразие исторических эпох. Точно так же политика как область общественной жизни предполагает мини­мальное осознание этой области. Личности в любом сообществе долж­ны хотя бы примерно представлять, кто отдает приказы, как эти деятели выбирались, как осуществляется власть. Предполагается, что индиви­ды, составляющие любой политический режим, знакомы с его механиз­мами. Мы не смогли бы жить в условиях той демократии, какая суще­ствует во Франции, если бы граждане не ведали о правилах, по которым этот режим действует. Вместе с тем любое познание политики может наталкиваться на противоречие между политической практикой суще­ствующего строя и других возможных режимов. Стоит лишь выйти за рамки защиты и прославления существующего строя, как надо отка­заться от какой бы то ни было его качественной оценки (мы поступаем так, другие — иначе, и я воздерживаюсь от того, чтобы высказывать суждение об относительной ценности наших методов, равно как и тех, к которым прибегают другие) или же изыскивать критерии, по которым можно определить лучший режим. Иначе обстоит дело с природными стихиями, когда сознание не есть часть самой действительности.

Третье различие, важнейшее, вытекает из того, что одно и то же слово (политика) обозначает, с одной стороны, особый раздел социаль­ной совокупности, с другой — саму эту совокупность, рассматривае­мую с какой-то точки зрения.

Социология политики занимается определенными институтами, партиями, парламентами, администрацией в современных обществах. Эти институты, возможно, представляют собой некую систему — но систему частную в отличие от семьи, религии, труда. Этот раздел соци­альной совокупности обладает одной особенностью: он определяет из­брание тех, кто правит всем сообществом, а также способ реализации власти. Иначе говоря, это раздел частный, воздействия которого на целое видны немедленно. Можно справедливо возразить, что экономи­ческий сектор тоже оказывает влияние на все прочие аспекты общест­венной жизни, но главы компаний управляют не партиями или парла­ментами, а хозяйственной деятельностью, и у них есть право принимать решения, касающиеся всех сторон общественной жизни.

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                        53

Связь между каким-то аспектом и социальной совокупностью в целом можно также представить следующим образом. Любое взаимо­действие между людьми предполагает наличие власти; так вот, сущ­ность политики заключается в способе осуществления власти и в вы­боре правителей. Политика — главная характерная черта сообщества, ибо она определяет условия любого взаимодействия между людьми.

Все три различия поддаются осмыслению, они вполне обоснованны. Политика как программа действий и политика как область обществен­ной жизни взаимосвязаны, поскольку общественная жизнь — это та сфера, где противопоставляются друг другу программы действий; поли­тика-действительность и политика-познание тоже взаимосвязаны, по­скольку познание — составная часть действительности; наконец, по­литика — частная система приводит к политике-аспекту, охватываю­щей все сообщество вследствие Того, что частная система оказывает определяющее влияние на все сообщество.

Далее. Политика — это прежде всего перевод греческого слова «politeia». По сути то, что греки называли режимом полиса, т.е. спосо­бом организации руководства, отличительным признаком организации всего сообщества.

Если политика по сути строй сообщества или способ его организа­ции, то нам становятся понятными характерные отличия как в узком, так и в широком смысле. Действительно, в узком смысле слова поли­тика — это особая система, определяющая правителей и способ реа­лизации власти; но одновременно это и способ взаимодействия личнос­тей внутри каждого сообществ.

Второе отличие вытекает из первого. У каждого общества свой режим, и общество не осознает себя, не осознавая при этом разнооб­разия режимов, а также проблем, которые порождаются таким разно­образием.

Теперь различие между политикой-программой действия и полити­кой-областью становится понятным. Политика в первом значении может проявлять себя разными путями: политика тех, кто сосредоточил R своих руках власть и ее осуществляет; политика тех, кто властью не Обладает и хочет ею завладеть; политика личностей или групп, преследующих свои собственные цели и склонных применять свои собственные методы; наконец, политика стремящихся к изменению самого строя. Все это — не что иное, как программы действий, узкие или глобальные, в зависимости от того, идет ли речь о внутренних задачах режима или о целях, связанных с самим его существованием.

54      Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Я уже отмечал, что политика характеризует не только часть соци­альной совокупности, но и весь облик сообщества. Если это так, то мы, как видно, признаем что-то вроде примата политики. Однако курс, ей посвященный, мы читаем после курсов об экономике и классах. При­знавая примат политики, не вступаем ли мы в противоречие с приме­нявшимся до сих пор методом?

Я исходил из противопоставления идей Токвиля и Маркса. Токвиль полагал, что демократическое развитие современных обществ ведет к стиранию различий в статусе и условиях жизни людей. Этот неудержи­мый процесс мог, считал он, породить общества двух типов — уравни­тельно-деспотическое и уравнительно-либеральное. Токвиль дал нам точку отсчета. Я же ограничился тезисом: изучив развитие индустри­ального общества, мы увидим, какая его разновидность вероятнее.

Что касается Маркса, то в экономических преобразованиях он пы­тался найти объяснение преобразованиям социальным и политичес­ким. Он считал, что капиталистические общества страдают от фунда­ментальных противоречий и вследствие этого подойдут к революцион­ному взрыву, вслед за которым возникнет социалистический строй в рамках однородного, бесклассового общества. Политическая организа­ция общества будет постепенно отмирать, поскольку государство, представлявшееся Марксу орудием эксплуатации одного класса дру­гим, будет отмирать с исчезновением классовых противоречий.

Я ни в коем случае не считал, будто преобразования в экономике непременно предопределяют социальную структуру или политическую организацию общества, я намеревался критически рассмотреть гипо­тезу такой односторонней предопределенности. Речь шла о методоло­гическом, а не о теоретическом подходе. Так вот, результаты, к которым я пришел, отрицают теорию, которая вытекает из такого подхода.

Я взялся сначала за экономику лишь для того, чтобы очертить некий тип общества, общество индустриальное, оставляя открытым вопрос о возможности до поры до времени определить взаимосвязь между клас­сами и политическую организацию в этом обществе. Однако в ходе ис­следований последних двух лет я пришел к выводу о главенствующей роли политики по отношению к экономике.

В самом деле, у истоков индустриального общества советского типа стоит прежде всего событие, а именно — революция. У революции 1917 года было множество причин, некоторые из них экономические; но прямо, непосредственно, ей предшествовали политические события. Есть все основания настаивать на эпитете «политические», ибо, как от-

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                55

мечали даже те, кто эту революцию совершил, экономическая зрелость общества не была к тому времени достигнута.

Более того, основные черты советской экономики объясняются, по крайней мере частично, идеологией партии. Невозможно понять ни систему планирования, ни распределение общественных ресурсов, ни темпы роста советской экономики, если не помнить, что все подчинено представлению коммунистов о том, какой должна быть экономика, о целях, которые они ставят на каждом этапе. Это именно политические решения, поскольку речь идет не только о плане действий коммунисти­ческих руководителей, но и о плане действий по организации общества.

Наконец, плановость советской экономики — прямой результат ре­шений, принимаемых руководителями партии в той сфере обществен­ной жизни, которая относится к политике. Советская экономика в выс­шей степени зависит и от политического строя СССР, и от программы действий руководителей партии на каждом этапе развития страны.

Политизация советской экономики, подчинение ее структуры и механизмов функционирования политическим целям доказывают, что экономическая и политическая системы в равной степени находятся под влиянием друг друга.

Любопытно, что политизация экономики на Западе представляется ним не столь резкой. Я говорю «любопытно», потому что идеология, на которую опирается советский строй, основана на верховенстве эконо­мики, в то время как идеология западных режимов исходит из главенства политики. В соответствии с представлением людей Запада о порядочном обществе большое число важных для экономики решений при­нимается вне политики (в узком смысле этого слова). Например, рас­пределением общественных ресурсов между капиталовложениями и потреблением в условиях советского режима занимаются органы пла­нирования, на Западе же это результат, чаще всего невольный, множества решений, принимаемых субъектами хозяйственной деятельности. Коли советская экономика — это следствие определенной политики, то западная определяется политической системой, которая примири­лись с ограниченностью собственных возможностей.

Политизация классов общества представляется нам еще более зна­чительной. Мы отмечали, что все общества, и советское и западные, неоднородны, идет ли речь об отдельных личностях или группах. Существует иерархия власти, иерархия доходов. Есть различие между образом жизни тех, кто внизу, и тех, кто стоит наверху социальной лестницы. Люди с примерно одинаковым доходом, более или менее схожим обра-

56      Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

зом мыслей и способом существования образуют более или менее раз­граниченные группы.

Но, дойдя до основополагающего вопроса: в какой мере существуют (и существуют ли) четко выраженные классы, группы, сознающие свою принадлежность к определенному классу и закрытые для всего осталь­ного общества, мы сталкиваемся с серьезнейшей проблемой. Такие группы имеют право на возникновение, рабочие — право на создание Профсоюзов, на выбор профсоюзных секретарей; все группы, возни­кающие в демократическом обществе западного типа на основе об­щности интересов, получают разрешение на структурное оформление, на защиту своих интересов; в советском же обществе права на струк­турное оформление ни одна группа, основанная на общности интере­сов, не получает. Это — важнейший факт, поразивший нас при срав­нении обществ советского и западного типов. В первом случае соци­альная масса неоднородна во многих отношениях, но она не расслаива­ется на структурно оформленные группы, сознающие свою непохо­жесть на остальные. Во втором — общество распадается на многочис­ленные группы по общности интересов или идеологии, причем каждая из них получает правовую возможность выбирать представителей, за­щищать свои идеи, вести борьбу с другими группами.

Это основополагающее противоречие между правом на групповую организацию и его отрицанием носит политический характер. Как можно объяснить, что в одном типе общества классы существуют и ук­репляются, а в другом их как бы нет, если не помнить, что в первом политический режим терпит создание групп, а во втором — запрещает его?

Вопрос о классах в обществе нельзя рассматривать отвлеченно от политического строя. Именно политический строй, т.е. структура влас­ти и представление правительства о своей власти, в какой-то степени определяет наличие или отсутствие классов, а главное — как эти клас­сы осознают самих себя.

Как у истоков экономической системы мы обнаружили политичес­кую волю, точно так же у истоков классов, у истоков классового созна­ния, возможности воздействия всего общества на социальные группы мы находим способ осуществления власти, политический строй.

Как следует понимать такое верховенство политики? Мне хотелось бы, чтобы в этом вопросе не оставалось никакой двусмысленности.

1. И речи не может быть о том, чтобы подменить теорию, которая односторонне определяет общество через экономику, иной, столь же

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                    57

производно характеризующей его через политику. Неверно, будто уро­вень техники, степень развития экономических сил или распределение общественного богатства определяют все общество в целом; неверно и то, что все особенности общества можно вывести из организации го­сударственной власти.

Более того. Легко показать, что любая теория, односторонне опре­деляющая общество каким-то одним аспектом общественной жизни, ложна. Доказательств тому множество.

Во-первых, социологические. Неверно, будто при данном способе хозяйствования непременно может быть один-единственный, строго определенный политический строй. Когда производительные силы до­стигают определенного уровня, структура государственной власти может принимать самые различные формы. Для любой структуры го­сударственной власти, например парламентского строя определенного типа, невозможно предвидеть, какой окажется система или природа функционирования экономики.

Во-вторых, доказательства исторические. Всегда можно выявить исторические причины того и иного события, но ни одну из них никогда нельзя считать главнейшей. Невозможно заранее предвосхитить пос­ледствия какого-либо события. Иначе говоря, формулировка «в конеч­ном счете все объясняется либо экономикой, либо техникой, либо по­литикой» изначально бессмысленна. Отталкиваясь от нынешнего со­стояния советского общества, вы доберетесь до советской революции 1917 года, еще дальше — до царского режима и так далее, причем на каждом этапе вы будете выделять то политические, то экономические факторы.

Даже утверждение, что некоторые факторы важнее прочих, дву­смысленно. Предположим, экономические причины объявляются более важными, чем политические. Что под этим подразумевается? Рассмотрим общество советского типа. Слабы гарантии свободы лич­ности, зато рабочий, как правило, не испытывает затруднений в поисках работы, и отсутствие безработицы сочетается с высокими темпами эко­номического роста. Предположение, что экономика — главное, может основываться на высоких темпах роста. В таком случае важность эко­номического фактора определяется заинтересованностью исследовате­ля в устранении безработицы или в ускорении темпов роста. Иначе говоря, понятие «важность» может быть соотнесено с ценностью, какую политик приписывает тем или иным явлениям. При этом важность зависит от его заинтересованности.

58          Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ  ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Что же означает, учитывая все сказанное, примат политики, кото­рый я отстаиваю?

Тот, кто сейчас сравнивает разные типы индустриальных обществ, приходит к выводу: характерные черты каждого из них зависят от поли­тики. Таким образом, я согласен с Алексисом де Токвилем: все совре­менные общества демократичны» т.е. движутся к постепенному стира­нию различий в условиях жизни или личном статусе людей; но эти об­щества могут иметь как деспотическую, тираническую форму, так и форму либеральную. Я сказал бы так: современные индустриальные общества, у которых много общих черт (распределение рабочей силы, рост общественных ресурсов и проч.), различаются прежде всего структурами государственной власти, причем следствием этих структур оказываются некоторые черты экономической системы и отношений между группами людей. В наш век все происходит так, будто возмож­ные конкретные варианты индустриального общества определяет именно политика. Само совместное существование людей в обществе меняется в зависимости от различий в политике, рассматриваемой как частная система.

2. Второй смысл, который я вкладываю в главенство политики, — это смысл человеческий, хотя кое-кто и может считать основным фак­тором общий объем производства или распределение ресурсов. При­менительно к человеку политика важнее экономики, так сказать, по оп­ределению, потому что политика непосредственно затрагивает самый смысл его существования. Философы всегда полагали, что человечес­кая жизнь состоит из отношений между отдельными людьми. Жить по-человечески — это жить среди личностей. Отношения людей между собой — основополагающий элемент любого сообщества. Таким об­разом, форма и структура власти более непосредственно влияют на образ жизни, чем какой бы то ни было иной аспект общества.

Давайте договоримся сразу: политика в ограничительном смысле, т.е. особая область общественной жизни, где избираются и действуют правители, не определяет всех взаимосвязей людей в сообществе. Су­ществует немало отношений между личностями в семье, церкви, тру­довой сфере, которые не определяются структурой политической влас­ти. А ведь если и не соглашаться со взглядом греческих мыслителей, утверждавших, что жизнь людей — это жизнь политическая, то все равно механизмы осуществления власти, способы назначения руково­дителей больше, чем что-либо другое, влияют на отношения между людьми. И поскольку характер этих отношений и есть самое главное в

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                       59

человеческом существовании, политика больше, чем любая другая сфера общественной жизни, должна привлекать интерес философа или социолог-

Главенство политики, о котором я говорю, оказывается, таким об­разом, серого ограниченным. Ни в коем случае речь не идет о верховен­стве каузальном. Многие явления в экономике могут влиять на форму, в которую облечена в том или ином обществе структура государствен­ной власти. Не стану утверждать, что государственная власть опреде­ляет экономику, но сама экономикой не определяется. Любое пред­ставление об одностороннем воздействии, повторяю, лишено смысла. Я не стану также утверждать, что партийной борьбой или парламент­ской жизнью следует интересоваться больше, чем семьей или церко­вью. Различные стороны общественной жизни выходят на первый план в завися мости от степени интереса, который проявляет к ним исследо­ватель. Даже с помощью философии вряд ли можно установить иерар­хию различных аспектов социальной действительности.

Однако остается справедливым утверждение, что часть социальной совокупности, именуемая политикой в узком смысле, и есть та сфера, где избираются отдающие приказы и определяются методы, в соответ­ствии с которыми эти приказы отдаются. Вот почему этот раздел обще­ственной жизни вскрывает человеческий (или бесчеловечный) харак­тер всего сообщества.

Мы вновь, таким образом, сталкиваемся с допущением, лежащим в основе всех политико-философских систем. Когда философы прошлого обращали свой взор к политике, они в самом деле были убеждены, что структура власти адекватна сущности сообщества. Их убежденность основывалась на двух посылках: без организованной власти жизнь об­щества немыслима; в характере власти проявляется степень человеч­ности общественных отношений. Люди человечны лишь постольку, по­скольку они подчиняются и повелевают в соответствии с критериями человечьими. Развивая теорию «общественного договора», Руссо от­крывал одновременно, так сказать, теоретическое происхождение со­общества и законные истоки власти. Связь между легитимностью влас­ти и основами сообщества характерна для большинства политико-философских систем прошлого. Эта мысль могла бы вновь стать актуаль­ной и ныне.

Цель наших лекций — не в развитии теории законной власти, не в изучении условий, при которых осуществление власти носит гуманный характер > ^а в исследовании особой сферы общественной жизни — по-

60      Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

литики в узком смысле этого слова. Одновременно мы попытаемся ра­зобраться, как политика влияет на все сообщество в целом, понять диа­лектику политики в узком и широком смысле термина — с точки зрения и причинных связей, и основных черт жизни сообщества. Я собираюсь не только вскрыть различие между многопартийными и однопартийны­ми режимами, но и проследить, как влияет на развитие общества суть каждого режима. Иными словами, я намерен исследовать особую сис­тему, которая именуется политикой, с тем чтобы оценить, в какой мере были правы философы прошлого, допуская, что основная характерная черта сообщества — структура власти.

[...] Чем социологическое исследование политических режимов от­личается от философского или юридического? Обычно отвечают при­мерно так: философия изучает политические режимы, чтобы оценить их достоинства; она стремится определить лучший режим либо принцип законности всех и каждого; так или иначе цель ее — определение цен­ности, особенно моральной, политических режимов. Социология же в первую очередь изучает фактическое положение дел, не претендуя на оценки. Объект юридического исследования — контитуции: юрист за­дается вопросом, каким образом в соответствии с британской, амери­канской или французской контитуциями избираются правители, прово­дится голосование по законопроектам, принимаются декреты. Иссле­дователь рассматривает соответствие конкретного политического со­бытия конституционным законам: например, соответствовал ли кон­ституции Веймарской республики принятый в марте 1933 г. закон о предоставлении всей полноты власти (Гитлеру. — Г.Л.)? Соответство­вал ли французской конституции результат голосования в июне 1940 г. во французском парламенте, когда всю полноту власти получил маршал Петен? Конечно, юридическое исследование не ограничивается фор­мальным анализом текстов; важно также выявить, выполняются ли и каким образом конституционные правила в данный момент в данной стране. И все же в центре внимания остаются конституционные прави­ла, зафиксированные в текстах. Социология же изучает эти правила лишь как часть большого целого, не меньший интерес она проявляет к партиям и образованным по общности интересов группам, к пополне­нию рядов политических деятелей, к деятельности парламента. Социо­логия рассматривает правила политической игры, не ставя конституционные правила над правилами неписаными, регулирующими внутрипартийные и межпартийные отношения, тогда как юрист сначала зна-

Глава 1.   ПОЛИТОЛОГИЯ  КАК  НАУКА  И  УЧЕБНАЯ  ДИСЦИПЛИНА             61

комится с положениями конституции, а затем прослеживает, как они выполняются.

В принципе верное, подобное разграничение сфер политической со-циологии, философии и права поверхностно. Хотелось бы несколько глубже разобраться в особенностях чисто социологического подхода.

На то две причины. Социологи почти никогда не бывают беспри­страстны; в большинстве своем они не довольствуются изучением того, как функционируют политические режимы, полагая, что сами мы не в состоянии определить, какой из режимов лучше, какой принцип законности самый подходящий. Почти всегда они выступают как привержен­цы какой-то философской системы, социологического догматизма или исторического релятивизма.

Всякая философия политики несет в себе элементы социологии. Все крупнейшие исследователи выбирали лучший режим, основываясь на анализе либо человеческой природы, либо способа функционирования тех режимов, которые были в их поле зрения. Остается только выяснить, чем различаются исследования социологов и философов.

Возьмем в качестве отправной точки текст, сыгравший в истории западной мысли самую величественную и самую долговечную роль. На протяжении многих веков «Политика» Аристотеля была и политичес­кой философией, и политической социологией. Этот почтенный труд, и ныне достойный углубленного изучения, содержит не только ценност­ные суждения, но и чрезвычайно подробный анализ фактов. Аристотель собрал много материалов о конституциях (не в современном значении слова, а в значении «режим») греческих полисов, попытался описать их, разобраться, как функционировали там режимы. Именно на основе сравнительного изучения он создал свою прославленную классифика­цию трех основных режимов: монархического — когда верховная власть принадлежит одному; олигархического — когда верховная власть принадлежит нескольким; демократического — когда верховная власть принадлежит всем. К этой классификации Аристотель добавил противопоставление здоровых форм разложившимся; наконец, он изу­чил смешанные режимы.

Такое исследование можно считать социологическим и в современном смысле. Одна из глав его книги до сих пор служит образцом социологического анализа. Это глава о переворотах. Более всего Аристотеля интересовали два вопроса: каким образом режим сохраняется и как преобразуется или свергается. Прерогатива ученого — давать советы (государственным деятелям: «Политика» указывает правителю наилуч-

62     Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

ший способ сохранить существующий строй. В короткой главе, где Аристотель объясняет тиранам, как сохранить тиранию, можно усмот­реть прообраз другого знаменитого труда — «Государя» Макиавелли. А коль скоро тиранический строй плох, то и средства, необходимые для его сохранения, должны быть такими же: вызывать ненависть и возму­щать нравственность.

«Политика» Аристотеля — не просто социология, это еще и фило­софия. Изучение всевозможных режимов, их функционирования, спо­собов сохранения и свержения понадобилось, чтобы дать ответ на ос­новной в данном случае философский вопрос: какой режим лучший? Стремление найти лучший режим характерно для философии, ведь оно равносильно априорному отказу от утверждения, будто все режимы в общем одинаковы и их нельзя выстроить по оценочной шкале. Согласно Аристотелю, стремление выявить лучший режим вполне законно, по­тому что отвечает человеческой природе. Слово «природа» означает не просто образ поведения людей в одиночку или в сообществе, но их назначение. Если принимается финалистская концепция человеческой природы и идея предназначения человека, то законным становится и во­прос о наилучшем строе.

Более того, согласно распространенному толкованию «Политики», классификация режимов по трем основным признакам имеет надысторическую ценность и применима к любому строю любой эпохи. Эта классификация важна не только для греческих полисов в конкретных общественных рамках, но и во всеобщем плане. Соответственно пред­полагается, что критерий любой классификации — число людей, обла­дающих верховной властью.

В ходе истории три идеи политической философии Аристотеля были одна за другой отвергнуты. И теперь, когда мы, социологи, вновь ста­вим вопрос о политических режимах, от этих идей ничего не осталось.

Рассмотрим сначала третье предположение: об универсальности классификации режимов по принципу числа правителей, в руках кото­рых сосредоточена верховная власть.

Допускалось, что возможны три, и только три, ответа на классичес­кий вопрос о том, кто повелевает. Разумеется, при условии допустимос­ти самого вопроса. Яснее всего отказ от универсальной классификации режимов на основе количества властителей (один, несколько, все) про­является в книге Монтескье «О духе законов». Он тоже предлагает классификацию политических режимов: республика, монархия и деспо­тия. Однако немедленно обнаруживается важнейшее расхождение с

Глава 1 . ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                       63

Аристотелем. Монтескье считал, что каждый из трех режимов характе­рен для определенного типа общества. И все же Монтескье сохраняет мысль Аристотеля: природа строя зависит от тех, кто обладает верхов­ной властью. Республика — строй, при котором верховная власть в руках всего народа или его части; монархия — строй, при котором пра­вит один, однако придерживаясь постоянный и четких законов; нако­нец, деспотия — строй, при котором правит один, но без законов, на основе произвола. Следовательно, все три типа правления определя­ются не только количеством лиц, удерживающих власть. Верховная власть принадлежит одному и при монархии, и при деспотии. Класси­фикация предполагает наличие еще одного критерия: осуществляется ли власть в соответствии с постоянными и твердыми законами. В зави­симости от того, соответствует ли законности верховная власть единого правителя или же она чужда какой бы то ни было законности вообще, основополагающий принцип строя — либо честь, либо страх.

Но есть и еще кое-что. Монтескье недвусмысленно указывает, что за образец республики он взял античные полисы, за образец монар­хии — современные ему королевства Европы, а за образец деспотии — азиатские империи, и добавляет: каждый из режимов проявляется в опре­деленных экономических, социальных и — сказали бы мы теперь — де­мографических условиях. Республика действительно возможна лишь в небольших полисах, монархия, основанная на чести, — строй, харак­терный для государств средних размеров, когда же государства стано­вятся слишком большими, деспотия почти неизбежна. В классифика­ции, предложенной Монтескье, содержится двойное противопоставле­ние. Во-первых, умеренные режимы противопоставлены тем, где уме­ренности нет и в помине, или, скажем, режимы, где законы соблюда­ются, — тем, где царит произвол. С одной стороны, республика и мо­нархия, с другой —деспотия. Во-вторых, противопоставлены респуб­лика, с одной стороны, монархия и деспотия — с другой. Наконец, кроме двух противопоставлений есть еще и диалектическое противоречие: первая разновидность строя, будь то демократия или аристократия, — государство, где верховной властью обладает народ в целом. Суть та­кого строя — равенство граждан, его принцип —добродетель. Монар­хический строй отрицает республиканское равенство. Монархия основана на неравенстве сословий и лиц, она устойчива и процветает в той мере, в какой каждый привязан к своему сословию и поступает сообразно понятиям чести. От республиканского равенства мы переходим к неравенству аристократий. Что до деспотии, то она некоторым обра-

64      Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

зом вновь приводит к равенству. При деспотическом строе правит один, и поскольку он обладает абсолютной властью и не обязан подчиняться каким-либо правилам, то, кроме него, никто не находится в безопас­ности. Все боятся, и потому все, сверху донизу, обречены на равенство, но в отличие от равенства граждан в условиях свободы это — равенство в страхе. Приведем пример, который не задевал бы никого. В последние месяцы гитлеровского режима ни один человек не чувствовал себя в безопасности лишь из-за близости к главе режима. В каком-то смысле по пути к вершине иерархической лестницы опасность даже возрастала.

В такой классификации сохраняется часть аристотелевской концеп­ции: ключевым остается вопрос о числе людей, наделенных верховной властью. Но на этот вопрос (воспользуемся терминами социологичес­кими) накладывается влияние еще одной переменной — способа прав­ления: подчиняется ли власть законам или же в обществе царит произ­вол. Более того, способ правления не может рассматриваться отдельно от экономического и социального устройства. Классификация полити­ческих режимов одновременно дает классификацию обществ, но спо­соб правления связан с экономическим и социальным устройством и не может быть отделен от него. [...]

Печатается по: Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.

Г. АЛМОНД

Политическая наука: история дисциплины

Если бы мы построили графическую модель истории развития поли­тической науки в виде кривой, отражающей прогресс в изучении поли­тики на протяжении столетий, то начать ее следовало бы с зарождения этой науки в Древней Греции. В эпоху расцвета Древнего Рима кривая приподнялась бы немного вверх, потом шла примерно на одном уровне весь период средневековья, существенно выросла во времена Ренес­санса и сделала резкий скачок в XX в., когда политическая наука обрела подлинно профессиональный характер. Эта кривая отразила бы и каче­ственное совершенствование представлений по двум основополагаю­щим проблемам политической науки: о свойствах политических инсти­тутов и о критериях их оценки.

В течение XX в. данная гипотетическая линия круто поднималась бы трижды. Первый пик приходится на межвоенные десятилетия (1920— 1940) и связан с чикагской школой — именно тогда были разработаны

Глава I.  ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                 65

программы эмпирических исследований, в которых существенное вни­мание уделялось психологической и социологической интерпретациям политики, а также подчеркивалось значение количественных факторов. Второй, более значимый для развития политических исследований — наблюдается в период после Второй мировой войны и отмечен распро­странением во всем мире поведенческого подхода к политике, совер­шенствованием традиционных политологических субдисциплин и рос­том профессионализации (что нашло отражение в создании научных уч­реждений, многочисленных сотрудников которых объединяли не столь­ко иерархические структуры, сколько деловые качества, а также в об­разовании профессиональных ассоциаций и обществ специалистов, из­дании научных журналов и т.п.). Третий подъем указывает на введение логико-математических методов исследования и применение экономи­ческих моделей при подходе к исследованиям с позиций «рационально­го выбора» и «методологического индивидуализма».

Профессионализация политической науки в XX веке

Во второй половине XIX в. и на протяжении первых десятилетий XX и. быстрый рост и процесс концентрации промышленного производства в Соединенных Штатах наряду с разрастанием крупных городов, насе­ление которых в основном составляли выходцы из небольших сельских населенных пунктов и иммигранты, привели к благоприятной ситуации для широкомасштабной коррупции. Она, в свою очередь, создала для дельцов от политики, обладавших изрядными материальными возмож­ностями, ситуацию, при которой несложно было организовать и дис­циплинировать значительные массы избирателей, заполонивших такие крупные города, как Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия, Чикаго, Сент-Луис, Канзас-Сити и др. Слова «босс» и «машина», наряду с постоян­ной борьбой за реформы, стали знаками американской политической жизни конца XIX — начала XX вв. Реформистские движения, вдохнов­енные идеологией эффективности и поддержанные городскими деловыми и профессиональными элитами, привлекали на свою сторону талантливых журналистов, лучшие средства массовой информации и ученых из академических кругов. Подкуп политиков представителями корпораций, стремившихся заключить выгодные контракты, добиться привилегий и защиты от государственных ограничений, стал центральной темой нараставшего вала публицистических «обличительных» материалов в прессе, которые раскрывали общественности неприглядную картину политической инфраструктуры, втянутой во всевозможные

66     Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

злоупотребления и махинации, и выявляли «группы давления» и «лобби», глубоко пронизавшие и коррумпировавшие политические структуры на местном, региональном и федеральном уровнях.

В межвоенные годы американская политическая наука восприняла как вызов многочисленные «обличительные» публикации, раскрываю­щие нарушения и злоупотребления внутри политической инфраструк­туры, и специалисты стали посвящать серьезные монографические ис­следования деятельности лоббистов и групп давления. Питер Одегард (1928) написал об американской антисалунной лиге, ПендлтонХерринг (1929) — о группах давления в Конгрессе, Элмер Шаттшнайдер (1935) — о политике и тарифах, Луиз Резерфод(1937) — об амери­канской ассоциации баров, Оливер Гарсо (1941) — об американской медицинской ассоциации, и т.п. Все эти работы межвоенных лет оста­вили свой след в развитии американской политической науки. [...]

Чикагская школа

Итак, в первые десятилетия XX в. понятие «научного» познания по­литики обрело более глубокое содержание. Такие выдающиеся пред­ставители европейской политической науки, как Конт, Милль, Токвиль, Маркс, Спенсер, Вебер, Дюркгейм, Парето, Михельс, Моска, Острогорский, Брайс и др., заложили — или закладывали — основы для развития политической социологии, антропологии и психологии, благодаря которым исследование политических процессов приобрело осознанный характер. Эмпирическое рассмотрение властных и полити­ческих процессов проложило себе путь и в американские университе­ты, где в те десятилетия методологически политика изучалась в основном на базе юридических, философских и исторических дисциплин. Заслуга чикагской школы политической науки (20—40-е гг.) — в обо­сновании ее представителями на примерах конкретных эмпирических исследований того обстоятельства, что подлинное развитие политичес­кого знания может быть достигнуто при помощи стратегии междисцип­линарных исследований с применением количественных методологий и за счет организованной поддержки научных разработок. Другие авторы стали употреблять тот язык, которым Чарльз Мерриам (1931) излагал свои взгляды в книге «Современное состояние политической науки». Основанная Мерриамом в 20-е гг. нашего столетия школа, где работа­ли многие его ученики, сделала большой шаг вперед в повышении тре­бовательности к качеству эмпирических исследований, убедительности

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК  НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                          67

их выводов и во введении институционального измерения в изучение политических проблем.

Стать выдающимся ученым-новатором своего поколения в области политической науки Мерриаму помогло динамичное развитие Чика­го — там были накоплены большие материальные ресурсы, и в первые десятилетия нашего века явственно прослеживалось стремление к раз­витию культуры, — а также взаимосвязь его академической работы и политической карьеры. Надежды Мерриама на высокий политический пост рассеялись, когда в 1919 г. он потерпел поражение на выборах мэра Чикаго, не оправдавших его расчет занять положение «Вудро Вильсона Среднего Запада». Вместе с тем он был не способен всецело посвятить себя спокойной академической карьере. Годы, отданные го­родской политике, как и приобретенный в период войны опыт в области международных отношений и пропаганды, обострили его восприимчи­вость к «новым аспектам» политических исследований. Вскоре после возвращения в Чикагский университет с поста, связанного с деятель­ностью в области «общественной информации» в Италии, он опубли­ковал своего рода декларацию о намерениях под названием «Новые ас­пекты» (1931) и занялся различными исследовательскими программа­ми под эгидой чикагского департамента образования, о которых гово­рили как о некой новой «школе» научных разработок. Мерриама с пол­ным основанием можно назвать новатором в науке: сначала он создал при Чикагском университете Комитет по исследованиям в области об­щественных наук, в задачи которого входила финансовая поддержка наиболее перспективных проектов чикагских ученых; а затем стал ини­циатором организации Совета с аналогичным названием, целью кото­рого было оказание подобного содействия специалистам уже на обще­национальном уровне.

Работа над первым крупным исследовательским проектом, начатым и Чикагском университете, велась под началом Гарольда Госнелла, за­щитившего диссертацию под руководством Мерриама в 1921 г. и на-шаченного там на должность ассистента в 1923 г. Он сотрудничал с Мерриамом в изучении установок шести тысяч избирателей во время выборов мэра Чикаго в 1923 г. Их отбор был проведен еще до начала применения «вероятностной выборки» на основе контрольного квотирования, которое позволяло учесть характеристики основных демографических групп населения Чикаго (в то время контрольное квотирова­ние, доверие к которому было подорвано в ходе кампании Трумэна — Дьюи в 1948 г., считалось «высшим мастерством» при определении

68      Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ П0ЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

представителей различных категорий населения). Опросы проводили студенты старших курсов Чикагского университета, подготовленные Мерриэмом и Госнеллом. Госнелл продолжил это исследование, в ходе которого состоялся первый в истории политической науки эксперимент по выявлению воздействия на исход голосования направленной агита­ции с целью обнаружить различия между национальными и местными выборами. Техника проведения эксперимента, примененная Госнеллом (1927), была достаточно строгой: участники экспериментальных и кон­трольных групп проходили тщательный отбор, к опрашиваемым приме­няли различные стимулы, полученные результаты анализировали на основе самых передовых для того времени статистических методологий. После этого Госнелл, первый из специалистов в области политических наук решившийся на такой эксперимент, провел аналогичные исследо­вания в Англии, Франции, Германии, Бельгии и Швейцарии.

Гарольд Лассуэлл (1902—1978), необычайно одаренный ученый, родившийся в небольшом городке в Иллинойсе, сумел блестяще при­менить систему Мерриэма к политической психологии. Успехи, достиг­нутые им в возрасте от 20 до 40 лет, были поистине впечатляющими. С 1927 по 1939 г. он опубликовал шесть книг, причем новаторских, рас­крывающих неизученные ранее измерения и аспекты политики. Первая из этих монографий — «Технология пропаганды в мировой войне» {1927) — ввела в научный оборот методы исследования массовых ком­муникативных процессов (в 1935 г. в дополнение к этой работе Лассуэлл издал почти не уступавшую ей по объему аннотированную библио­графию под названием «Пропаганда и продвижение»).

Она положила начало новому типу научной литературы о средствах массовой информации, пропаганде и связях с общественностью. Его вторая монографическая работа «Психопатология и политика» (1930) представляла собой исследование «глубинной психологии поли­тики», проведенное на основе анализа деятельности конкретных поли­тиков, часть из которых имела нарушения психики. В третьей книге «Мировая политика и личная незащищенность» (1935) рассмат­ривались психологические основы и отдельные аспекты политического поведения личности, различные типы политических режимов и полити­ческие процессы. Четвертая работа Лассуэлла — знаменитая «Поли­тика: кто что, когда и как получает» (1936) — сжатое изложение общей политической теории; основное внимание в этой монографии уделялось взаимодействию элит, конкурирующих между собой в дости­жении таких ценностей, как «доходы, почет и безопасность». В 1939 г.

Глава I.  ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                       69

ученый опубликовал еще один труд — «Мировая революционная пропаганда: чикагское исследование», в котором он вместе с Блуменстоком изучал воздействие мирового экономического кризиса на политические движения в среде чикагских безработных, с акцентом на взаимовлиянии макро- и микрофакторов на политику на местном, на­циональном и международном уровнях. Он стал первым исследовате­лем комплекса физиологических и эмоционально-мыслительных про­цессов, применявшим лабораторные методы анализа. За этот же пери­од Лассуэлл опубликовал несколько статей по результатам проведен­ных им экспериментов, выяснявших взаимообусловленность устано­вок, эмоционального состояния, вербальных высказываний и физиоло­гических параметров политических деятелей на основании анализа их интервью, показателей частоты пульса, кровяного давления, мышечно­го напряжения и т.п.

Наряду с Госнеллом и Лассуэллом, все свое время посвятившим осуществлению «чикагской революции» в области общественных наук, ведущие ученые факультета, в число которых входил сам Мерриам и его коллеги Кинси Райт, занимавшийся международными отношениями, и Л.Д. Уайт, специалист по социальному управлению, — также сыграли большую роль в укреплении репутации чикагской школы. Мерриам спонсировал подготовку и издание ряда книг по формированию гражданства в США и Европе, которые с полным правом можно назвать предшественницами современных исследований политической социа­лизации и политической культуры.

Вторая мировая война и послевоенная поведенческая революция

Чикагская школа продолжала свою плодотворную работу до конца Ч 1-х гг., пока университетская администрация во главе с Хатчинсом не подвергла сомнению ценность эмпирических исследований в области общественных наук. Некоторые известные профессора философского факультета, включая Джорджа Герберта Мида и других ведущих «прагматиков», подали в отставку и перешли в другие университеты. Из спе­циалистов по политическим наукам университет покинули Лассуэлл и Госнелл, а выход на пенсию Мерриама практически свел на нет деятельность Чикагского факультета политической науки. Несмотря на это работы ведущих ученых чикагской школы уже прочно вошли в на­учный оборот, что обеспечило им будущее.

70      Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Вторая мировая война стала своего рода лабораторией и важней­шим источником опыта для многих ученых, которые позднее приняли участие в «поведенческой революции». Проблемы того времени: обес­печение высокого уровня производительности труда в сельском хозяй­стве и промышленности при сокращении численности рабочей силы; набор и подготовка солдат для сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил и возвращение их после прохождения воинской службы к обычной гражданской жизни; продажа облигаций военного займа; контроль уровней потребления и инфляции; моральные ориентации и обеспечение надзора за отношением населения страны к врагам и со­юзникам — наряду с многими другими создали повышенный спрос на специалистов в области общественных наук во всех подразделениях военной и гражданской администрации. Требования военного времени привели к резкому увеличению спроса на гуманитарную экспертизу, что в свою очередь обусловило бурное развитие академических институтов в послевоенные десятилетия.

Работая в Министерстве юстиции, Лассуэлл систематически прово­дил количественный контент-анализ зарубежной прессы с целью ис­следования направленности пропаганды союзников и противников Со­единенных Штатов. Кроме того, вместе с такими специалистами в об­ласти общественных наук, как Ганс Шпейер, Гудвин Уотсон, Натан Лейтес и Эдвард Шилз, он работал в аналитической группе отдела ве­щания на зарубежные страны, контролировавшейся разведыватель­ным управлением при Федеральной комиссии по средствам массовой информации, где наряду с прочими проблемами анализировалось со­держание нацистских информационных сообщений о состоянии внут­ренней политики и морали в Германии и оккупированных государствах Европы. Для выработки оптимальных решений послевоенных проблем в различных военных учреждениях, а также в министерствах сельского хозяйства, финансов, Верховном суде и таких организациях, как Управ­ление по ценообразованию и Управление военной информации, стали применять технику эмпирических исследований и другие методы опро­сов, статистический анализ и особенно теорию выборки. Потребности военного времени обусловили возросший интерес и к антропологии, имевшей в то время психиатрически-психоаналитическую ориентацию. Ответы на вопросы о причинах возникновения фашизма и нацизма, по­литического падения Франции, культурной уязвимости России, Англии и Соединенных Штатов ученые пытались найти, изучая структуру семьи, социализацию детей и модели культурного развития. Для прове-­

Глава 1. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК  НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                        71

дения антропологической и психологической экспертизы специалисты Управления военной информации и Министерства обороны прибегали к помощи Рут Бенедикт, Маргарет Мид, Коры Дюбуа, Клайда Клакхона, Эрнеста Хилгарда, Джеффри Горера и других ученых. Социальные психологи и социологи, специализировавшиеся на опросах обществен­ного мнения и в области экспериментальной социальной психологии (Ренсис Лайкерт, Энгус Кэмпбелл, Пол Лазарсфелд, Герберт Хаймен, Сэмюэль Стауфер и Карл Ховленд), работали по заказам сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил, над проблемами управления персоналом для Министерства сельского хозяйства, стремившегося к увеличению объема производства пищевых продуктов, и Министерства финансов, заинтересованного в продаже облигаций военного займа, а также для различных разведывательных организаций, включая Управ­ление стратегических служб. Молодые политологи в годы войны тоже сотрудничали с этими организациями, проходя профессиональную ста­жировку под руководством ведущих ученых.

Приобретенный в этот период опыт междисциплинарного синтеза оказался очень полезным в годы быстрого послевоенного роста акаде­мических учреждений и в годы холодной войны. В связи с развитием сис­темы высшего образования и расширением сфер применения достиже­ний политической науки ее преподавание было введено во многих учеб­ных заведениях, где раньше обучение этой дисциплине отсутствовало. Изучение международных отношений, простимулированное важной ролью Америки в мире в послевоенный период и во время холодной войны, было введено с тех пор в подавляющем большинстве новых ис­следовательских центров в Йельском, Принстонском и Колумбийском университетах. Массачусетсском технологическом институте и Гарвар­де, а в 50—60-е гг. оно получило распространение в университетах Среднего Запада и Запада страны. При формировании штатного распи­сания сотрудников этих новых научно-исследовательских институтов и университетских факультетов политической науки учитывались не толь­ко ставшие уже традиционными субдисциплины (международное право, история международных отношений и организаций), но и новые направ­ления развития предмета международных отношений — проблемы без­опасности, политической экономии зарубежных стран, общественного мнения и политической культуры. Отношения с недавно получившими независимость развивающимися странами Азии, Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки, которые тогда рассматривались как объ­екты агрессивных притязаний со стороны Советского Союза, требовали

72   Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТКОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ_____

подготовки экспертов по регионалистике, а также по экономическим и политическим процессам в этих государствах. Факультеты политичес­кой науки быстро разрастались, чтобы, подготовить необходимое число молодых специалистов в соответствии с программами развития регио­нальных исследований и международных отношений.

Особенно большим спросом пользовались услуги тех ученых, кото­рые во время Второй мировой войны занимались эмпирическими ис­следованиями. Бизнесменам была нужна информация о склонностях и намерениях своих избирателей. По сравнению со скромными начина­ниями 30—40-х гг. в послевоенные десятилетия эмпирические и мар­кетинговые исследования переживали период небывалого подъема. [...]

Направленность их, таким образом, была двоякая — и коммерчес­кая, и академическая. Основными академическими центрами, где про­водились такого рода научные изыскания, стали: Мичиганский универ­ситет с работавшими при нем Институтом социальных исследований (ИСИ) и Центром опросов, основанным психологами Ренсисом Лайкертом, Энгусом Кемпбеллом и Дорвином Картрайтом; Бюро приклад­ных социальных исследований при Колумбийском университете, со­зданное социологами Полом Лазарсфелдом и Робертом Мертоном; На­циональный исследовательский центр по изучению общественного мнения при Чикагском университете, который в первые годы сущест­вования возглавлял социолог Клайд Харт. Именно сотрудники этих трех организаций в послевоенные десятилетия опубликовали многочислен­ные работы и подготовили тот профессорско-преподавательский со­став, который впоследствии внес большой вклада осуществление «по­веденческой революции».

Из этих трех университетских центров наибольшее значение в плане подготовки специалистов по политической науке имел Мичиганский университет. В действующем при нем Институте социальных исследо­ваний еще в 1947 г. была открыта Летняя школа, где молодых полито­логов и других обществоведов обучали применению эмпирических методов. За прошедшие годы в рамках этой программы по технике эмпи­рических и электоральных исследований прошли подготовку сотни аме­риканских и зарубежных политологов. В 1961 г. в Мичигане был coздaн Межуниверситетский консорциум политических и социальных исследований (ICPSR), поддержанный вошедшими в его состав университетами, при котором действовал быстро увеличивавший свои фонды архив доступных для компьютерной обработки результатов опросов и других количественных данных. Этот архив стал важным источником инфор-

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕ.БНАЯ ДИСЦИПЛИНА                        73

мации при подготовке большого количества диссертационных работ, статей для научных журналов и многих важных монографических ис­следований, в которых освещены различные аспекты развития демокра­тического процесса. Работающие там специалисты проводят собствен­ную летнюю программу по обучению количественным методам анализа.

В 1977 г. Центр электоральных опросов при Мичиганском универ­ситете был преобразован в Американский национальный центр электо­ральных исследований (NES), располагающийся в Центре политичес­ких исследований (ИСИ) и возглавленный Уорреном Миллером. Общее руководство осуществляет Независимый международный совет, не подотчетный американским университетам, которому Нацио­нальный научный фонд выделил большой грант. Совместно с этим Со­ветом (под председательством вначале Хайнца Эйлауиз Стэнфордского университета) в Центре электоральных опросов регулярно проводятся исследования национальных избирательных кампаний, в которые не­малый вклад вносят представители всех крупнейших национальных по­литологических и иных гуманитарных сообществ, а публикуемые ре­зультаты становятся достоянием научного сообщества в целом.

Если в период между Первой и Второй мировыми войнами решаю­щую роль в развитии политической науки сыграл Чикагский универси­тет, где была создана новаторская исследовательская школа, совер­шившая подлинную революцию в изучении политических процессов, то в послевоенные десятилетия основные функции в распространении по­литической науки в большинстве академических центров как в Соеди­ненных Штатах, так и в других странах взял на себя Институт социаль­ных исследований при Мичиганском университете. Во время летних за­нятий несколько сотен американских и зарубежных молодых специа­листов получили там навыки эмпирических и статистических методов исследования; его архивные материалы стали важными источниками для подготовки учеными многочисленных статей и книг. Проведенные в Мичигане исследования электоральных процессов признаны образ­цом международного уровня.

Распространение и совершенствование эмпирической политичес­кой теории затронуло не только техническую и теоретическую стороны изучения электоральных процессов. Такие области, как международ­ные отношения и сравнительная политология, развивались столь же динамично, как и анализ американских и внутриполитических процес­сов. В них также применялись количественные и междисциплинарные подходы. За несколько послевоенных десятилетий в основных универ-

74      Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

ситетских центрах, ведущих подготовку аспирантов, — Йеле, Кали­форнийском университете в Беркли, Гарварде, Мичигане, Висконсине, Миннесоте, Стэнфорде, Принстоне, Массачусетсском технологичес­ком институте и других — сотни соискателей получили ученые степени по политической науке, после чего им была предложена работа во мно­гих американских и зарубежных колледжах и университетах. В боль­шинстве этих учебных заведений в послевоенные десятилетия аспиран­ты прошли курсы по количественным методам исследований.

В 40—60-е гг. подготовке специалистов в значительной мере спо­собствовала поддержка возглавляемого Пендлтоном Херрингом Сове­та по исследованиям в области общественных наук, который предо­ставлял аспирантам и начинающим исследователя стипендии, а также финансировал ряд исследовательских программ. Два его исследова­тельских комитета, занимавшихся политической наукой — Комитет по политическому поведению и отделившийся от него Комитет по сравни­тельной политологии, — особенно активно распространяли эти идеи и практику. Первый из них направлял и поддерживал как электоральные, так и исследования по законодательству, проводившиеся в Америке. Второй — руководил развитием региональных и компаративных иссле­дований. Если большинство участников этих программ были американ­скими политологами и обществоведами, то около одной пятой ученых, приглашенных на конференции, организованные Комитетом по срав­нительной политологии в 1954—1972 гг., приезжали из-за рубежа. Некоторые из них, в частности Стейн Роккан, Ганс Даадлер, Сэмюэль Файнер, Ричард Роуз, Джованни Сартори, были лидерами движения за развитие и совершенствование социально-политических исследова­ний — как на европейском, так и на национальных уровнях.

Именно в эти годы политическая наука как дисциплина приобретает характер современной «профессии». Факультеты политической науки, государственного управления и политики впервые возникли в конце XIX в. на основе сотрудничества и благодаря совместным усилиям истори­ков, юристов и философов. В первые десятилетия XX в. во многих аме­риканских университетах такие факультеты уже существовали, однако считались «второстепенными». В 1903 г. была основана Американская ассоциация политической науки, в которую входило немногим более 200 специалистов. К концу Второй мировой войны численность Ассоциации достигла 3 тыс. человек, к середине 60-х гг. превысила 10 тыс., а в на­стоящее время она объединяет более 13 тыс. индивидуальных участни-

Глава 1 .ПОЛИТОЛОГИЯ  КАК НАУКА И  УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                   75

ков. В основном это преподаватели высших учебных заведений, орга­низованные по секциям многочисленных субдисциплин. [... ]

За полвека со времени окончания Второй мировой войны препода­вание политической науки и исследования в этой области привели к со­зданию масштабной академической дисциплины, в рамках которой ус­пешно развиваются многие отрасли; ее неуклонное движение вперед позволило нам значительно лучше понять политические процессы и их проявления. Материалы региональных изысканий, проведенных в За­падной и Восточной Европе, Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке тысячами квалифицированных специалистов, которые работают в центрах «реги­ональных исследований» при университетах и колледжах (также имею­щих собственное профессиональное объединение и печатные издания), послужили основой для научных библиотек по данной проблематике.

Мы уже говорили о распространении и усложнении электоральных исследований. Получаемые на их основании прогнозы в определенной степени можно сравнить с предсказаниями метеорологов или сейсмо­логов. Мы сделали большой шаг вперед в понимании политической культуры, ее воздействия на политические институты и их эффектив­ность, а также субкультур отдельных элит и других социальных групп, играющих большую роль в общественной жизни. К эмпирическим ис­следованиям такого рода можно отнести работы Гэбриела Алмонда, Сиднея Вербы, Алекса Инкелеса, Рональда Инглхарта, Сэмюэля Бариса и Роберта Патнэма. [...]

Применение агрегированных статистических методов исследования позволило более полно описать процессы модернизации и демократи­зации, а также функционирование государственных институтов. Ус­пешно и плодотворно ученые занимались проблемами групп интересов и феномена «корпоративизма», а также оценки роли политических пар­тий в развитии демократического процесса.

В работах Роберта Даля, Арендта Лейпхарта и Джованни Сартори значительное развитие получила теория демократии. Концепция демо­кратизации была разработана в трудах Хуана Линца, ЛэрриДаймонда, Филиппа Шмиттера, Гильермо 0'Доннела, Сэмюэля Хантингтона и др. А подход к изучению демократии Роберта Даля (1989) являет собой пример того, как нормативная и эмпирическая политические теории могут обогатить друг друга.

Хотя основное внимание мы уделили здесь развитию и распростра­нению эмпирических, объясняющих и количественных аспектов поли­тической науки, определенный «прогресс» был достигнут и в традици-

76      Раздел 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

онных областях дисциплины. Концепции и умозаключения-политичес­ких историков, философов и юристов теперь основываются на гораздо более развитой методологии отбора и накопления информации и на возросшей требовательности к ее анализу и выводам. Работы сравни­тельных политических историков (Мура, Скокпола) внесли важный вклад в теорию государства, политических институтов и публичной по­литики. Совершенствование методики case studies Гарри Экстайном и Александром Джорджем повысило научные критерии для разработок, посвященных сравнительной и внешней политике. Сочинения Алмонда и его сотрудников Адама Пшеворского и Джеймса Тьюна, Аренда Сайфарта, Нейла Смелзера, Маттеи Догана, Дэвида Кольера и Гэри Кинга, Роберта Кеохэйна и Сиднея Вербы внесли заметный вклад в развитие методологии корпоративистики. [...]

Развитие политической науки в Европе

Политическая наука зародилась и прошла первую стадию становле­ния на средиземноморском побережье в эпоху античности, продолжая развиваться при средневековом католицизме. Ренессансе, Реформа­ции, Просвещении и в Европе XIX в., но этот процесс либо носил ин­дивидуальный характер, либо происходил в замкнутых институциональ­ных рамках — будь то греческие академии или европейские универси­теты средневековья и более поздних периодов. До последнего времени типичным подразделением европейского университета была профес­сорская кафедра, возглавляемая ученым, вокруг которого группировались меньшие научные величины — доценты и ассистенты. В послевоенные десятилетия некоторые из таких университетских кафедр были расширены и преобразованы в факультеты, на которых преподавательскую и исследовательскую работу по разным направлениям ведут уже несколько профессоров.                                        

Один из номеров «European Journal of Political Research» (1991) пoсвящен послевоенной истории развития западноевропейской политической науки. В его вступительной редакционной статье отмечается, что успехи политической науки в Европе по вполне очевидным причинам были связаны с процессом демократизации, а также со становлением государства всеобщего благосостояния, поскольку активистское, открытое государство, стремящееся к всестороннему охвату общественных проблем, нуждается во все большем объеме информации о по­литических процессах и эффективности деятельности властных струк­тур. Признавая тот факт, что развитие американской политической

Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА                                                  77

науки оказало на европейцев весьма значительное влияние, авторы статьи отмечают, что в Европе еще до начала Второй мировой войны проводились «поведенческие» исследования электоральных процессов, например Дюверже (1951—1976) во Франции и Тингстеном (1936— 1963) в Швеции. Как было сказано выше, выдающиеся ученые в области общественных наук, идеи которых легли в основу творческого развития научной мысли Америки, были европейцами. Ричард Роуз (1990) указывает, что хотя главный потенциал развития современной политической науки после Второй мировой войны принадлежал Соеди­ненным Штатам, но основоположники американской политологии — Вудро Вильсон, Фрэнк Гудноуз, Чарльз Мерриам — либо получали в Европе дипломы, либо после окончания высших учебных заведений в течение нескольких лет продолжали повышать квалификацию в евро­пейских университетах, прежде всего в немецких. Образование, куль­тура и профессиональное мастерство были качественно выше тогда в Старом свете по сравнению с Новым. До Первой мировой войны аме­риканские ученые смотрели на себя как на провинциалов. В межвоенный период даже в таком новаторском центре образования, как Чикаг­ский университет, Мерриам все еще побуждал наиболее одаренных студентов после его окончания поехать на год в Европу для повышения уровня знаний и предоставлял им для этого материальную поддержку.

Захват власти нацизмом и фашизмом, опустошения, причиненные Второй мировой войной, почти на десятилетие затормозили научную жизнь в странах континентальной Европы. Значительная часть немец­ких ученых, занимавшихся общественными науками, переселилась в Соединенные Штаты, где они не только внесли посильный вклад в борьбу, которую вела Америка в годы войны, но и обогатили систему американского образования и исследований в области социологии, психологии и политической науки. В Новой школе общественных наук в Нью-Йорке из европейских «изгнанников» было сформировано целое подразделение для подготовки аспирантов; в Америке трудно было найти высшее учебное заведение, где бы на факультетах общественных наук не преподавали эмигрировавшие из Европы профессора. Такие ученые, как Пол Лазарсфелд, Курт Левин, Вольфганг Келер, Ганс Шпейер, Карл Дойч, Ганс Моргентау, Лео Лоуенталь, Лео Стросс, Франц Нойманн, Генри Эрманн, Отто Киршмайер, Герберт Миркузе внесли весомый вклад как в создание эффекта «поведенческой революции» в Соединенных Штатах, так и в ее критику. Таким образом, политическая наука, привнесенная в Европу после Второй ми-

78      Раздел 1.  МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ  ПРОБЛЕМЫ ИСТ0РИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

ровой войны, в определенной степени явилась развитием тех ее направ­лений, которые восходили к истокам европейских традиций.

Гуманитарные традиции и школы настолько глубоко укоренились в европейских национальных культурах, что уничтожить их в период на­цистского господства оказалось просто невозможно. К 60-м гг. были полностью восстановлены старые университеты и возникло много новых учебных и исследовательских центров. Европейские ученые вно­сили все более весомый вклад в развитие общественных наук. Комитет по политической социологии Международной социологической ассо­циации состоял в основном из европейских ученых, хотя и объединял научные усилия континентальных и американских специалистов. Вли­яние его деятельности на динамику научной мысли в Европе во многих отношениях можно сравнить с той ролью, которую ранее играл Амери­канский комитет по сравнительной политологии. Проводившиеся в Ев­ропе компаративные исследования (в частности, осуществлявшийся под руководством Даля, Лорвина, Даалдера и Роккана проект изучения демократических режимов небольших европейских государств) помог­ли существенно повысить профессиональный уровень специалистов, представлявших европейскую политическую науку. Центр эмпиричес­ких исследований при Мичиганском университете оказал заметное воз­действие на внедрение самых современных методов электоральных ис­следований в Европе — в начале 60-х гг. их начали проводить в Англии, а затем и в других европейских странах. После завершения каждого та­кого национального исследования в стране оставались подготовленные кадры специалистов, которые должны были и в дальнейшем заниматься электоральным анализом.

В 1970 г. на средства Фонда Форда был образован Европейский кон­сорциум политических исследований (ECPR), ставивший перед собой примерно такие же цели, как комитеты по политической науке Амери­канского совета по исследованиям в области общественных наук. Кон­сорциум выделял средства на организацию обучения по научно-мето­дологическим программам в обществоведении в летней школе (распо­ложенной в Эссекском университете), на создание лабораторий при не­которых национальных центрах, где разрабатывались различные науч­ные проблемы, а также на реализацию современных исследователь­ских проектов. При его содействии был создан Архив осуществленных исследований и начало выходить профессиональное периодическое из­дание «The European Journal of Political Research». Коллективными членами ECPR становятся факультеты и научно-исследовательские ор­-

Глава 2. ИДЕЙНЫЕ ИСТОКИ ПОЛИТОЛОГИИ                                                                                        79

ганизации; в 1989 в его состав входило 140 таких учреждений. В справочнике 1985 г. о европейских ученых, занимающихся политической наукой, было перечислено почти 2,5 тыс. имен. Уровень развития по­литической науки в отдельных европейских государствах определяется количеством национальных научных организаций, являющихся члена­ми ECPR. Из 140 входивших в Консорциум в 1989 г. научных органи­заций 40 приходилось на Великобританию, 21 — на Германию, 13 — на Нидерланды, 11 — на Италию и 5 — на Францию.

К 90-м гг. ученые, профессионально изучающие разнообразные функциональные направления политической науки как дисциплины, имеющей общепринятую концепцию предмета исследования, и органи­зованные в Международную ассоциацию политических наук и в различ­ные национальные и региональные объединения, прочно утвердились и глобальном научном знании.

Печатается по: Алмонд Г. Политическая наука: история дисципли­ны //Полис. 1997. № 6. С. 175—183.

Глава 2 ИДЕЙНЫЕ ИСТОКИ ПОЛИТОЛОГИИ

КОНФУЦИЙ

Изречения

Глава 1

5. Учитель сказал:

— Правя уделом, способным выставить тысячу боевых повозок, надо быть тщательным в делах, правдивым, любить людей, экономить средства и побуждать народ к труду в соответствии со сменой сезонов.

Глава 2

Правитель

3. Учитель сказал:

— Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добро-