Два самых заметных российских писателя 1990–2000-х годов Виктор Пелевин и Владимир Сорокин – москвичи. И это не случайность – в эпоху перемен самые глубокие социальные разломы проходили по столице.

Обоим писателям удалось отобразить эпоху распада, только Пелевин – через область духа, а Сорокин – тела. Распад плюс дух – метафизика смерти. Распад плюс тело – биологическая смерть.  Однако и тот и другой в каждом крупном произведении создавали масштабную модель современного общества. Только у Пелевина угрюмую реальность определяли некие мифические существа, а у Сорокина – машина власти.

Основной мотив всех произведений Пелевина обозначается в размышлениях главного героя «Чапаева и Пустоты», рассматривающего революционный плакат: «Да здравствует первая годовщина Революции».   

Из-за того, что основные исследования Пелевина все-таки в области духа, в его иронических произведениях встречается больше поэтических проблесков (как, например, сцена с привязыванием к дереву воображаемых коней двумя собутыльниками, японцем и русским, в «Чапаеве и Пустоте»), чем у коллеги. Любителей сорокинского творчества привлекает язвительно-мрачная конкретика изображаемых антиутопий.

Цель работы – отобразить проблемы этической и эстетической нормы в прозах В. Пелевина и В. Сорокина.

Для достижения цели необходимо решить следующие задачи:

—отразить значение прозы В. Пелевина;

—отразить значение прозы В. Сорокина;

—выявить проблемы этической и эстетической нормы в произведениях писателей.

Для написания работы использовалась специализированная

литература по современной литературе.

1. Проза В. Пелевина и В. Сорокина. Проблема этической и эстетической нормы.

В «другой литературе» еще в конце 70-х годов появились молодые писатели, почти не печатавшиеся, но даже небольшими публикациями обратившие на себя внимание. Сегодня В. Пьецух, В. Нарбикова, Саша Соколов, Е. Попов, В. Ерофеев - известные писатели, активные участники современного литературного процесса. Их издают и переиздают, о них спорят критики и читатели. Они никогда не объединялись ни в какую группу, но есть в их творчестве некая типологическая общность, позволяющая, несмотря на разность творческих индивидуальностей, в такую общность их свести и отнести к ней и более молодых, пришедших в литературу позже писателей - В. Сорокина, Д. Галковского, А. Королева, В. Пелевина.

Всех их объединяет близость к постмодернизму, проявленная в разной мере, но определяющая характер творчества. Недоверие к идеологии, неприятие политизированного искусства, поиски эстетической свободы, нового языка литературы, активный диалог с культурой прошлого - вполне естественные данности в противодействии официальной культуре - привели их к постмодернистской поэтике. Но и в восьмидесятые, и в девяностые годы творчество большинства из них неоднозначно и целиком к постмодернизму не сводимо[1].

Пафос творчества В. Сорокина, во многом сводится к отрицанию политизированности искусства советского периода. В арсенале художественных средств такого иронического отстранения обнаружим и причудливый коллаж официальной газетной лексики, и абсурдность с точки зрения естественных жизненных законов некоторых реалий советской действительности, воспроизводимых в произведении, и шоковую откровенность в изображении прежде табуированных явлений и проблем, и ненормативную лексику, и совершенно нетрадиционный образ повествователя, который тоже подвергается ироническому отстранению.

Не случайно некоторые исследователи относят этих писателей к «ироническому авангарду». Игровое начало, ироническое переосмысление в их творчестве является определяющим.

Довольно близок Ерофееву по исследованию «запретных зон», по сюжетной изобретательности  Владимир Сорокин. Во всех произведениях Сорокина, по мнению критиков, эксплуатируется одна композиционная структура.

Один текст состоит как бы из двух слоев: в первом - имитация литературы соцреализма и жизненных примет советского прошлого; второй слой - «сдвиг и абсурд», совершенно неожиданный, всегда с шокирующими натуралистическими подробностями поворот[2].

Сорокин, писатель андеграунда, никогда не принимал советской действительности, начал писать без надежды на публикацию на Родине. Знаменитая сорокинская «Очередь» опубликована в 1985 году на Западе. Но до сих пор его творчество питает неприятие всего советского. Писатель всегда подчеркивает разницу между искусством и жизнью. Как постмодернист он увлечен литературной реальностью. Многие критики называют писателя блистательным имитатором чужих языков и стилей. Он любит шокировать читателя ненормативной лексикой, откровенным изображением табуированных реалий. В романе «Норма», например, дан виртуозный коллаж стилей и жанров советской литературы. Это привлекает к Сорокину читателей, но нарочитая повторяемость приемов в конце концов гасит читательский интерес[3].

Наиболее заметная фигура современной постмодернистской литературы -  Виктор Пелевин. Начавший печататься в середине 80-х годов, в 1993 году он уже получил премию «Малый Букер» за сборник рассказов «Синий фонарь» 1992 года. Сегодня Пелевин культовая фигура для целого поколения, кумир, определяющий «стиль жизни». В то же время два последних наиболее значительных романа писателя - «Чапаев и Пустота», «Generation „П“» - не попадают даже в номинанты престижных премий. Критики-законодатели всерьез не откликаются на творчество Пелевина, относя его к «промежуточной зоне между массовой и «настоящей» литературой».

Разве что Ирина Роднянская попыталась преодолеть это своеобразное табу на исследование «феномена Пелевина» в новомировской статье «Этот мир придуман не нами» (1999. - № 8. - С. 207). Она убеждена, что Пелевин - писатель вовсе не коммерческий. Все, о чем он пишет, по-настоящему задевает и волнует его. Роднянская опровергает уже закрепленное за Пелевиным амплуа писателя-рационалиста, холодно моделирующего виртуальную реальность в своих произведениях.

Роман «Generation „П“» (1999) - памфлет на общество потребления в его сегодняшней модификации информационного монстра. Писатель - не только ядовитый критик современной цивилизации: он аналитик, констатирующий ее трагическую тупиковость.

Речевое ерничество, пародийность, виртуозность композиции, лишенной линейной определенности, вольно разрываемой вставными эпизодами, - не постмодернистские приемы, не отказ от писательской ответственности вообще, а способ предупреждения об опасности, которая грозит человечеству. Подмена живой жизни виртуальной реальностью далеко не безобидна. «Телевизор, - пишет Пелевин, - превращается в пульт дистанционного управления телезрителем..[4]. Положение среднего человека не просто плачевно - оно, можно сказать, отсутствует...». Но и сам автор нередко попадает в плен созданной его фантазией художественной реальности. Авторская позиция, несмотря на прозрение трагических коллизий современности, внутренне противоречива. Игровое начало увлекает писателя: жизненные поиски героя романа циника Татарского мистифицированы. Писатель мифологизирует «конец реальности». «Игра» и реальность неразделимы в его романе.

Наибольший интерес у читателей вызвал роман Пелевина «Чапаев и Пустота», роман, в котором пародируется героическая революционная история.

Тема идеологического давления на человека у Пелевина глубоко социализирована. Поэт в пелевинском романе избирает псевдоним Пустота. Пустота - это когда раздвоенность между «образом мысли» и «образом жизни» достигает такого предела, что уже нечем жить, кроме как забыть себя или прийти к своей полной противоположности, т.е. к небытию в окружении еще живых, изменивших самим себе, но приспособившихся. «Пустота» - это пелевинская формула душевного опустошения. Советская история, по Пелевину, породила в человеке Пустоту.

В постмодернизме вообще переосмысляется сложившаяся в веках антитеза «истории и литературы как факта и вымысла». Придуманный писателем хаотичный и фантастический мир, в котором существуют персонажи Чапаев, Анна, Петр, по Пелевину, и есть реальность. Известные же нам исторические события иллюзорны. Наши привычные представления о них рассыпаются под натиском вымысла.

В эссе «Джон Фаулз и трагедия русского либерализма» (1993) Пелевин, размышляя об отечественной истории, раскрывает ее социальный и философский смысл: «Советский мир был настолько подчеркнуто абсурден и продуманно нелеп, что принять его за окончательную реальность было невозможно даже для пациента психиатрической клиники».

Пелевин, протестующий против идеологических догм, абсурдности закрепощающей человека системы, всегда устремленный к свободе, как это ни парадоксально, идеологичен и свободы не достигает. Он никак не может освободиться от власти идеи абсурдности советской истории и даже исторического сознания вообще. Отсюда необычайная рационалистичность, продуманность всех внутренних ходов произведения, и как закономерное следствие - предсказуемость, узнаваемость его писательских «откровений». Эта особенность пелевинского творчества, несомненно, ослабляющая его значимость, просматривается и на уровне художественной концепции, и на уровне приема, образа. В известной повести «Желтая стрела», метафора нашей цивилизации, потерявшей истинные ценностные ориентиры, есть замечательный образ солнечного луча - точная, емкая метафора недопустимости бездарно растрачиваемой красоты и силы. Но беда в том, что автор не может удержать себя в рамках образа: он дополняет его идеей, т.е. разъясняет, комментирует. И этот рационалистический ход обнаруживает авторскую тенденциозность: «Горячий солнечный свет падал на скатерть, покрытую липкими пятнами и крошками, и Андрей вдруг подумал, что для миллионов лучей это настоящая трагедия - начать свой путь на поверхности солнца, пронестись сквозь бесконечную пустоту космоса, пробить многокилометровое небо - и все только для того, чтобы угаснуть на отвратительных остатках вчерашнего супа». В этом весь Пелевин: дерзающий создавать иную реальность, свободный в полете фантазии, иронии, гротеска и одновременно накрепко связанный собственной концепцией, идеей, от которой не может отступить.

Постмодернизм в русской литературе конца XX века не вымысел теоретиков, а живая литературная практика. Диапазон постмодернистских поисков - от А. Битова до В. Пелевина - широк и неоднозначен. Свое определенное место в современном литературном процессе постмодернисты прочно заняли. Каково будущее постмодернизма в России, покажет время[5].

Заключение

В «другой литературе» еще в конце 70-х годов появились молодые писатели, почти не печатавшиеся, но даже небольшими публикациями обратившие на себя внимание. Всех их объединяет близость к постмодернизму, проявленная в разной мере, но определяющая характер творчества. Недоверие к идеологии, неприятие политизированного искусства, поиски эстетической свободы, нового языка литературы, активный диалог с культурой прошлого - вполне естественные данности в противодействии официальной культуре - привели их к постмодернистской поэтике.

Пафос творчества В. Сорокина, во многом сводится к отрицанию политизированности искусства советского периода. В арсенале художественных средств такого иронического отстранения обнаружим и причудливый коллаж официальной газетной лексики, и абсурдность с точки зрения естественных жизненных законов некоторых реалий советской действительности, воспроизводимых в произведении, и шоковую откровенность в изображении прежде табуированных явлений и проблем, и ненормативную лексику, и совершенно нетрадиционный образ повествователя, который тоже подвергается ироническому отстранению.

Наиболее заметная фигура современной постмодернистской литературы -  Виктор Пелевин. Сегодня Пелевин культовая фигура для целого поколения, кумир, определяющий «стиль жизни». Речевое ерничество, пародийность, виртуозность композиции, лишенной линейной определенности, вольно разрываемой вставными эпизодами, - не постмодернистские приемы, не отказ от писательской ответственности вообще, а способ предупреждения об опасности, которая грозит человечеству. Подмена живой жизни виртуальной реальностью далеко не безобидна. Свое определенное место в современном литературном процессе постмодернисты прочно заняли. Каково будущее постмодернизма в России, покажет время.

Список использованной литературы:

1.     Басинский П. Синдром Пелевина // Огонек № 5 - 2005 г.

2.     Рылёв  К. «Пелевин и Сорокин. В точке сближения» // Литературный журнал «Колесо» № 4 – 2007 г.

3.     Сушилина И.К. Современный литературный процесс в России: М. – Юниит-Дана, 2007 г.

4.     Степанян К. Реализм как спасение от снов // Знамя. – 2006. №11. – С. 194-200.

5.     Ульянов С. Пелевин и пустота // Литературный журнал «Колесо» № 9 – 2006 г.

[1] Сушилина И.К. Современный литературный процесс в России: М. – Юниит-Дана, 2007 г.

[2] Степанян К. Реализм как спасение от снов // Знамя. – 2006. №11. – С. 194-200.

[3] Рылёв  К. «Пелевин и Сорокин. В точке сближения» // Литературный журнал «Колесо» № 4 – 2007 г.

[4] Ульянов С. Пелевин и пустота // Литературный журнал «Колесо» № 9 – 2006 г.

[5] Басинский П. Синдром Пелевина // Огонек № 5 - 2005 г