Византия и Греция

Малую Азию и здесь в царствование Солимана основали государство Рум (Романию) со столицей Икониум.

В то же время норманны под предводительством Роберта Гискара завоевали византийские провинции Апулию и Калабрию, а в 1072 г. отняли у арабов остров Сицилию. Норманнское государство в Южной Италии, преисполненное юношеских сил, и по самому расположению побережья тяготевшее к Леванту, вскорости вмешалось в судьбы Греции и Востока. Таким образом, для Европы вновь предстала великая задача о властвовании над греческим Средиземным морем и Западной Азией, столь же старая, как войны персов с греками, и разрешение которой даже в наши дни угрожает мировой войной.

Македонец Александр разрешил было эту задачу, завоевав и подчинив греческому влиянию Восток и совершив величайший из своих подвигов, т.е. создав Александрию. В свою очередь римляне захватили это наследие Александра и овладели всеми побережными странами на Средиземном море, колонизировав их. Затем благодаря основанию Константинополя эта всемирно-историческая задача выпала на долю византийскому государству. Но как только это последнее утратило Сирию и Тавр, перешедшие под власть мусульманских народов, восточный вопрос опять встревожил Запад и усиливавшиеся его государства. Прежде всего, подняли восточный вопрос норманны, а затем папы, как вдохновители крестовых походов, возвели его на степень величайшей миссии для всей Европы.

Отважные планы Роберта Гискара прежде всего были направлены на овладение Эпиром и Ионическими островами, так как отсюда он надеялся проложить себе путь в Фессалоники, а пожалуй, и дальше - в Константинополь. Когда Гискар в мае 1081 г. отплыл из Бриндизи в чаянии утвердиться в Албании и завоевать Дураццо, являвшееся ключом Иллирии на Адриатике, он в лице императора Алексея I Комнена наткнулся на противника, далеко не заслуживавшего презрения.

Знаменитый род Комненов проложил себе путь к греческому императорскому престолу еще в 1057 г. в лице Алексеева дяди Исаака Комнена, но два года спустя должен был уступить власть династии Дука. К счастью для дряхлевшей империи, Алексей восстановил династию Комненов опять на престоле. Едва только он 1 апреля 1081 г. занял Константинополь и, принудив императора Никифора Ботониата к отречению, успел наконец захватить корону, как ему пришлось уже считаться с нападением норманнов. Собранные из разных фем полки и пестрые полчища варваров-наемников превосходили норманнов численностью, но не боевой способностью; греческий же флот, во всяком случае, значительно уступал вражескому. Каким образом византийское государство, несмотря на развитое побережье, острова и чудные порты и обладая населением, с малолетства привычным к морскому делу, не могло добиться преобладающего военного и торгового властвования над Средиземным морем - это представляется поразительным фактом.

В X веке в царствования Никифора Фоки и Цимисхия флот императорский был настолько еще силен, что не имел соперников, и Константин Багрянородный мог с полным основанием говорить ° "фессалократии" греческого императора, простирающейся вплоть до Геркулесовых столпов. Упадок, которому впоследствии подвергся флот, существенно обусловливался ослаблением самой империи. Изнемогая от сухопутных войн, правительство запустило сопряженное с значительными расходами сооружение новых судов; оно поэтому оказывалось бессильным очистить моря от морских разбойников, а равно и запереть вражеским эскадрам доступ в Ионический канал, Геллеспонт и Босфор. Эта слабость Византии дала развивавшимся приморским западным городам возможность усилиться, завести свои колонии в Константинополе и иных важных приморских пунктах и отнять у греков всю торговлю с Левантом.

Среди приморских городов Италии Венеция тогда уже начинала опережать своих соперниц - Амальфи, Пизу и Геную. Удивительный город, расположенный на лагунах с своим янусовым видом, обращенным и на запад, и на восток, по отношению к Восточно-римской империи занимал положение вассала перед сюзереном. Так стояло дело, по крайней мере принципиально, если не фактически, с той самой поры, когда Карл Великий согласно мирному договору, заключенному с греческим императором Никифором, признал Венецию принадлежащей к Восточно-римской империи. Венеция сделалась вольным, богатым и могущественным торговым городом, и под ее державное покровительство в конце X века перешли даже приморские далматские города. Теперь же наступило время, когда Венеция поднялась до негаданного величия и на сотни лет превратилась в неограниченную властительницу над Средиземным морем.

Так как Алексей I не мог выставить против норманнов достаточное количество судов, то он небезуспешно обратился за помощью к сильной своим флотом республике св. Марка. Венеция поняла, что и собственное ее благополучие ставится в данном случае на карту. Ей по-настоящему следовало немедленно пустить в ход все силы, до последней галеры, лишь бы воспрепятствовать образованию норманнской морской державы, которая, конечно, оттеснила бы ее от торговли с Левантом. Тем не менее и тут Венеция сумела свои услуги Византии продать, и притом за самую высокую цену. В вознаграждение за помощь Венеции в войне против норманнов Алексей предоставил республике привилегию неизмеримо важную, и можно даже, пожалуй, усомниться, что было больше - слепота и слабость греческого правительства или мудрость и счастье ничтожного островного государства.

Император в мае 1082 г. предоставил венецианцам монопольную торговлю в греческих водах Средиземного моря, т.е. в сущности предоставил им во власть все жизненные соки империи. В этой золотой булле Алексей обеспечивал республике св. Марка вообще беспошлинные сношения со всеми византийскими странами. Наизначительнейшие города и порты в Азии и Европе, с которыми венецианцам предоставлялось сноситься, перечислены поименно. В Греции таковыми были Патра, Коринф, Аргос, Навплия, Эврип, Фивы, Афины и иные. Тут впервые история свидетельствует об отношениях Венецианской республики к Афинам. Последние наравне с Фивами были одним из значительнейших городов в Элладе, а Пирей, судя по этому, по-прежнему посещался торговыми судами.

Венецианский флот под начальством дожа Доменико Сельво, несмотря на колебания военного счастья и несколько неудач, сослужил греческому императору службу, на которую тот рассчитывал. Багряноносная дочь Алексея описала эти борьбы и поименовала даже состав весьма скудного византийского войска; она перечисляет турок, поселившихся в Болгарии вокруг Ахриды, манихеев, т.е. павликианских еретиков, которых Константин Копроним некогда из Азии выселил во Фракию, франкских наемников, к которым следует причислить варангов и немицов (немцев), и, наконец, македонское и фессалийское ополчения. Поразительно, что никогда и нигде не упоминаются войска из Эллады и Пелопоннеса; на этих фемах, по-видимому, главным образом лежала повинность службы во флоте

Норманны, которые в первом же богатырском набеге завладели Апулией и Сицилией, потерпели неудачу в своих планах против Греции; они здесь натолкнулись на крупное национальное государство, случайно оказавшееся под властью энергичного императора. Впрочем, отважные предприятия норманнов в данном случае парализовала главным образом Венеция.

Разыгравшиеся в Италии события, где папе Григорию VII, сюзерену норманнов, в борьбе с императором Генрихом IV угрожало всеконечное поражение, побудили Роберта Гискара, несмотря на одержанные победы, покинуть Эпир. Равным образом и сын его Боэмунд, выбитый из Фессалии, утратил свое войско и все свои завоевания и вернулся назад к отцу. Гискар еще раз предпринял было борьбу с греческим императором, но смерть похитила его 17 июня 1085 г. в Кефалонии, и Алексей I, таким образом, освободился от величайшего своего врага.

Десять лет спустя этот же император склонил папу Урбана II и западные державы на крестовый поход против сельджуков, которые в 1078 г. завоевали Иерусалим и из Икониума все далее распространялись в глубь Малой Азии. Таким образом, началось первое воинственное движение Европы на Восток ради освобождения Иерусалима. Византия из религиозного фанатизма Запада, хотя в сущности он и оказался для нее чреват опасностями, могла поначалу извлечь действительную выгоду, ибо крестоносцы фактически положили конец дальнейшим успехам турок. Завоеванная турками Никея была заново присоединена к греческой империи. Рыцарские ленные государства латинцев в Иерусалиме, Триполисе, Антиохии и Эдессе на время образовали, так сказать, ряд передовых укреплений, которые прикрыли Константинополь со стороны Азии. Восточноримский император получил теперь возможность отнять у турок опять Лидию и Памфилию и такие драгоценные средиземноморские жемчужины, как Хиос и Родос. Примирение существовавшей между Византией и Западом розни ради преследования великой цели - оградить общую им обоим христианскую культуру от распространения ислама - могло бы породить в мировой жизни новую эпоху; к сожалению, однако же, между греческим Востоком и римско-германским Западом рознь залегла слишком глубоко, чтобы совместное предприятие могло оказаться плодотворным.

Образование империи Карла Великого с центром в Риме разъединило Запад с Византией в политическом отношении. Спор из-за взаимных отношений между римской и греческой церковью обусловил окончательно церковный разрыв, особенно с той поры, как легаты папы Льва IX в 1054 г. дерзнули возложить на алтарь в Св. Софии грамоту о предании анафеме патриарха Михаила Керулария. Правда, немало делалось попыток заполнить эту пропасть через новое объединение обеих церквей. Ради этого время от времени папам протягивали руку даже и греческие императоры, когда, утесняемые турками, искали заручиться поддержкой Запада. К сожалению, все подобные попытки должны были разбиться о непримиримые противоречия культуры, народного духа и иерархических систем обеих половин христианского мира. С папской же точки зрения единение могло заключаться лишь в подчинении греческой церкви верховной власти пап.

Благодаря искусному государственному механизму, в котором продолжали еще жить политические и правовые предания Рима, а равно и благодаря греческой образованности старинное государство Константина имело значительные преимущества над Западом. Но, с другой стороны, Запад независимо от могущественной папской власти мог противопоставить Византии юношескую геройскую доблесть своего воинственного дворянства и рыцарства и стремление гражданства торговых республик к поступательному развитию. Крестовые походы вскоре сложились в выражение исторического стремления Европы раздвинуть тесные рамки Запада ^и включить опять в сферу западноевропейских держав и утраченную Грецию, и Восток. Если Восток притягивал к себе с неотразимой силой религиозно-настроенные умы Запада, потому что на Востоке находилась колыбель христианского верования, то туда же все могущественнее увлекались западные народы возраставшими их торговыми потребностями; западные народы стремились завладеть теми путями и сокровищницами на средиземноморском побережье, куда притекали произведения Индии и Китая. Восток, как и в эпоху древнеримской империи, по-прежнему оставался обширным товарным складом драгоценнейших произведений природы и искусной промышленности, но рынком по этой торговле для европейцев, главным образом, служила Византийская империя как западная оконечность всего Востока.

Идея восстановления римской всемирной монархии появлялась в Византии как нечто скоропреходящее и исходила единственно от императора; наоборот, эта же идея нашла себе постоянное и религиозное воплощение в папстве, которое под влиянием реформ Гильдебранда превратилось в силу, руководившую всей Европой. Вышедший из догматического истолкования всех божественных и земных отношений принцип светской власти папы настолько усилился, что ни византийский цезаризм, ни греческая церковь не могли уже явиться достаточным ему противовесом. Уже Григорий VII с помощью крестового похода преследовал ту цель, чтобы добиться объединения Восточной церкви с Римом, а раз папство, возросшее до значения всеобъемлющей силы, вступало в союз с воинственными страстями Запада и стремлением западных приморских городов к колонизации Востока, то, конечно, в волнах нового течения греческая империя, все более и более дряхлевшая, должна была погибнуть.

Падение империи временно задерживала лишь необычайная мощь Комненов. Алексей I сумел счастливо отразить норманнов, печенегов, куманов и сельджуков, предотвратил опасность Первого крестового похода и обратил его себе даже на пользу, а Боэмунда, государя Антиохии, подчинил своей державной верховной власти. Мудрость этого императора, умершего в августе 1118 г., унаследована была и его сыном, благородным и мужественным Калоиоанном. Преемником этого последнего в апреле 1143 г. сделался еще более блестящий Мануил I, последний великий государь из династии Комненов. Среди беспрестанных войн правил он империей до 1180 г., сумел по отношению к Гогенштауфенам в Италии занять угрожающее положение и превратил Константинополь снова в политический центр всего Востока.

Мануилу-то именно и пришлось выдержать одно из жесточайших нападений со стороны норманнов, когда за осуществление их завоевательных предприятий взялся племянник Гискара Рожер II, сделавшийся королем Сицилии, объединенной с Апу-лией. Он воспользовался Вторым крестовым походом, предпринятым Конрадом III германским и Людовиком VII Французским для того, чтобы учинить военный набег на Грецию, откуда подозрительный император Мануил оттянул войска к Константинополю. Сицилийский адмирал Георгий Антиохийский, по происхождению грек, в 1146 г. напал во главе сильного флота сначала на остров Корфу, затем, объехав вокруг Пелопоннеса, предпринял бесплодную попытку осадить хорошо укрепленную Монембазию, ограбил побережье Ахайи и Этолии и наконец проник в Коринфскую бухту, где и высадился в порте Салоне. Норманнское войско отсюда двинулось в Фивы, покинутые без всякой защиты стратегом Эллады. Этот зажиточный город наравне с Коринфом и даже Константинополем славился шелковыми фабриками; здесь целые уж сотни лет изготовлялись, по большей части, те одежды из пунцового бархата, на которые оказывался постоянный спрос благодаря роскоши, господствовавшей при дворах и в церковных обрядах Византийское правительство покровительствовало этой значительной, хотя и искусственной, промышленности с такой великой заботливостью, что освобождало даже от воинской повинности рыбаков, выезжавших из Коринфа, Навплиона, Халкиды, Кариста и Афин за ловлей пурпурных раковин, и ревниво оберегало тайны шелкового производства от иностранцев. Производство шелка велось Грецией настолько деятельно, что она оказывалась в состоянии выдерживать весьма, конечно, опасное соперничество Персии и Сирии с ее арабскими изделиями.

Норманны с чисто варварской грубостью опустошили Фивы. Золото и серебро, шелковые ткани, камчатные льняные изделия, сокровища, похищенные из торговых складов и церквей города, - все это они увезли с собой, захватив с собой многих знатных людей, женщин, шелковых ткачей и пурпурных красильщиков. Король Рожер поселил этих выходцев в Палермо, чтобы насадить искусство шелковой промышленности в Сицилии. Участь Фив постигла и Коринф, являвшийся в тогдашней Греции наравне с Фессалониками величайшей сокровищницей левантийской торговли. Норманнские воины и сами удивились, когда трусливый византийский военачальник без сопротивления сдал им неприступные твердыни коринфской крепости; и здесь в руки грабителей попали неисчислимые драгоценности.

В то время как норманны грабили Беотию и учиняли на скорую руку набег даже на Эвбею или Негропонт, близость Афин могла поощрить их к хищническому нападению и на этот город. Действительно, норманны, по-видимому, вторглись в пределы аттической области, но только один-единственно немецкий летописец утверждает, будто норманны добрались до Афин и опустошили их. А между тем и греческие, и латинские летописцы о вторжении норманнов в Афины так же мало умолчали бы, как и о разграблении Фив и Коринфа. Когда впоследствии император Мануил заключил мир с королем Рожером, причем последний обязался выдать плененных греков, то в договоре нарочито оговорено было, что король волен удержать у себя коринфян и фиванцев низших сословий, - главным образом, шелковых ткачей;

о пленных же афинянах не говорится вовсе Поэтому можно принять за верное, что и на сей раз добрый гений Афин охранил город от напасти.

Не прошло и двух десятилетий после этого, как Грецию посетил путешественник Веньямин де Тудела; его в высшей степени ценный отчет о путешествии свидетельствует, что норманнский набег не оставил о себе в Греции никаких заметных следов. Названный испанский раввин между 1160 и 1173 гг. через Южную Францию, Испанию и Грецию пробирался в глубь Азии. Целью его было обследовать положение европейских единоверцев, поэтому Тудела в своем путешествии перечисляет от Испании вплоть до самой Персии города, где обитали израэлиты. С давнего времени трудолюбивые их общины осели и на греческом материке, и на островах.

Веньямин встречал евреев в Патрасе, в Лепанто, в Криссе, даже на посвященной некогда языческим богам горе Парнасе, где евреи мирно занимались хлебопашеством, и в Коринфе. Далее Тудела отмечает Фивы как "большой город", где он насчитал до 2000 евреев, т.е. почти столько же, как в константинопольской Пере; между ними Тудела открыл почти столько же ученых талмудистов, сколько во всей Греции водилось искусных шелковых ткачей и пурпурных красильщиков. Отсюда можно заключить, что Фивы оправились от норманнского погрома и восстановили у себя опять шелковую промышленность.

Раввин отправился дальше через Негропонт (Egripus) и древнюю Халкиду и Эвбею, не одарив Афины ни взглядом, ни словом, что весьма поразительно. Так как мы тому же путешественнику обязаны весьма примечательными сведениями о достопримечательностях города Рима, то весьма вероятно в его путешествии мы нечто подобное прочли бы и об Афинах, посети он только этот знаменитейший город Греции. Впрочем, Веньямин де Тудела потому, вероятно, и миновал город Афины, что там не проживало вовсе евреев.

Апостол Павел, правда, застал в Афинах еврейскую общину, но дальнейшая ее судьба нам неизвестна. И в средневековую эпоху и вплоть до наших дней город Афины отдалял от себя евреев. Еще Гилле в XVII в. замечал: "Евреев в Афинах никогда не хотели терпеть, хотя таковых имеется достаточно в соседних Фивах и в Негропонте. Во всем турецком царстве единственно Афины и Трапезунт заручились привилегией неизменно исключать из своего состава евреев. Итак, если в Афинах вовсе не было евреев или жили они там в весьма ограниченном числе, то, следовательно, и тканье шелка, и пурпуровые красильни имели в этом городе лишь незначительное развитие. За всем тем, однако же, имеются доказательства, что и в Афинах эта промышленность не совсем отсутствовала. В Одеоне Ирода нашли толстый слой пурпурных раковин Афинская надпись от 1061 г. упоминает о ловце этих же раковин. Даже о присутствии евреев в Афинах можно заключить из одной надписи, хотя и не с полной достоверностью

Некоторые утверждали, будто в средине XII столетия город Афины, подобно Фивам, Коринфу и вообще всей Греции, пришел опять в процветающее состояние, и по этому поводу ссылались на знаменитого современника Веньямина де Тудела, араба Эдризи, родившегося в Цеуте и получившего образование в Кордове. В своем сочинении, оконченном в 1154 г. и предназначенном для Рожера II Сицилийского, этот знаменитый географ перечисляет многие внутренние города и порты в Греции и отмечает, что Афины - многолюдный, окруженный садами и полями город. Впрочем, данные, сообщаемые Эдризи, далеко не всегда исходят от него самого как от очевидца, ибо по приказу короля Рожера он поручал образованным людям объезжать разные страны и затем воспользовался собранными ими сведениями для своего труда.

Молчание Веньямина де Тудела во всяком случае поучительно, ибо из него можно заключить, что Афины в его время в Элладе далеко не занимали такого выдающегося положения, чтобы образованный еврейский путешественник обязательно должен был говорить об этом городе. В эту эпоху Афины в отношении благосостояния не выдерживали сравнения с Негропонтом, Патрасом, Монембазией, Фивами и Коринфом; напротив того, о полном упадке города Афин именно к концу XII в. свидетельствуют подлинные показания грека, бывшего к тому же даже архиепископом в самих Афинах.