Русский народ и проблемы формирования советской исторической общности (1930-е гг.)

убийства поэта в Ленинграде 24 декабря 1925 г.) Талант национального русского поэта для деятелей типа Троцкого и Бухарина был своего рода отягчающим обстоятельством. Именно из-за своего таланта С. Есенин становился особенно вредным и нетерпимым, поскольку талантливо воспевал не «великие образцы борьбы за свободу и социализм», а совсем иное — якобы наше «рабское прошлое».

Вероятно, у Н. И. Бухарина мог также быть и сугубо личный мотив присмотреться внимательнее к поэзии Есенина. Дело в том, что 16 ноября 1924 года в тифлисской газете «Заря Востока», а вскоре и в московском журнале «Прожектор» (1925. № 2) появились первые публикации есенинского стихотворения «Русь бесприютная». В 1926 году оно было включено во второй том «Собрания стихотворений» Есенина. Поэт вспоминает в нем недавнюю братоубийственную Гражданскую войну — «эту дикость подлую и злую», которая помимо всего прочего обездолила, превратила в беспризорников сотни тысяч детей. «Мальчишки лет семи-восьми // Снуют средь штатов без призора // Бестелыми корявыми костьми // Они нам знак // Тяжелого укора». В иных условиях, говорит Есенин об этих беспризорниках, снующих между советскими республиками (штатами), «то были б тысячи // Прекраснейших поэтов», и продолжает: «В них Пушкин, // Лермонтов, // Кольцов, // И наш Некрасов в них, // В них я. // В них даже Троцкий, // Ленин и Бухарин. //Не потому ль моею грустью // Веет стих, // Глядя на их // Невымытые хари».

Нарочитая двусмысленность стиха бросала тень на трех политических олимпийцев страны, в особенности — на Н. И. Бухарина. Как известно, рифма имеет и смысловое значение. Возвращая читателя к определенной строке, она выделяет и ассоциативно связывает срифмованные слова, усиливая их смысловую роль. Этим стремлением к увеличению выразительности, смысловой насыщенности стиха и вызвана эмоционально заостренная рифма «Бухарин — хари». Не исключено, что знаток и ценитель поэзии Н. И. Бухарин, сознавая силу воздействия рифмы на читателя, не мог оставить ее без внимания. Возможно, эта деталь также сыграла свою роль в формировании отношения политика к поэту. По крайней мере, приличных слов в его адрес в «Злых заметках» Бухарин явно не выбирал. В публикациях произведений Сергея Есенина с 1926 по 1990 год выделенные выше строки не приводились и даже положенные в таких случаях отточия в текстах не ставились.

Выступая 26 января 1927 года с речью на ХХIV Ленинградской губпартконференции, Н. И. Бухарин в разделе «Наша политика в национальном вопросе» вновь отметил «главную опасность»: «Я больше всего должен сказать о великорусском шовинизме. Недавно мне случилось в «Правде» выступить против Есенина, потому что значительная часть нашей литературы в настоящее время прямо вопит на “истинно русский” лад». Эти и подобные откровения Бухарина в наше время широко представлены в печати, как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». Вряд ли можно принимать их просто как некие «призрачные хулы на покойного Николая Бухарина за (покойного же) Сергея Есенина». Значимость их важнее.

Бухаринское клеймо на имени поэта проступало довольно долго. Поэты есенинского круга подвергались репрессиям на протяжении всех 30-х годов. Ныне эти мрачные страницы отечественной культуры включены в книгу С. Ю. и С. С. Куняевых «Растерзанные тени» (1995). Нелишне напомнить также, что в 1949 году Секретариат ЦК ВКП(б) уволил директора издательства «Советский писатель» Г. А. Ярцева, в вину которому было поставлено включение в издательский план 1949 года около трех десятков книг, названных «идейно-порочными». В их числе фигурировал и сборник избранных произведений С. Есенина. Тем не менее можно утверждать, что в основном «реабилитация» есенинской поэзии (как и многих других величайших русских национальных ценностей) произошла в годы Великой Отечественной войны. Гораздо раньше обнаружилась несостоятельность бухаринских оценок поэта и голоса родной русской земли, звучащего в его стихах. По крайней мере, к 1936 году Н. И. Бухарин как большевик стал уже явно «неактуален» из-за своей «негибкости» в русском вопросе. Именно тогда он был впервые и самым грубым образом одернут за «ошибку», которая до недавнего времени никому не ставилась в вину — за откровенную русофобию, что, впрочем, было сделано своевременно: на горизонте маячила война, и такое непочтение к народу, получившему уже с высочайшего сталинского соизволения титул «первого среди равных» советских народов и «великого», становилось явным анахронизмом, ибо, как указала «Правда» от 1 февраля 1936 года, «ненависть к русскому народу включает в себя, конечно, ненависть ко всему советскому». Отныне коммунистам не подобало трактовать историю в духе «левацкого интернационализма» (именно это словосочетание было выбрано для определения сущности бухаринской теории) и нерасчетливо «отгораживаться от положительной оценки прошлого своей страны». Как в этой связи не вспомнить Ф. М. Достоевского, написавшего в свое время: «Стать русским значит перестать презирать народ свой».

Подобные же коррективы вносились и в отношение к русскому художественному наследию. «Советским художникам, — давала новую установку “Правда” (1937. 13 августа), — следует помнить, что интернационализм “интернационализму” рознь. Один из них, подлинный ленинско-сталинский интернационализм, основан на чувстве национальной гордости художника своим народом, то есть тем вкладом, который этот народ тоже вносит во всемирное дело борьбы за социализм. И есть другой “интернационализм”, левацко-нигилистический, основанный на чувстве полного равнодушия и презрения к народу своей нации. Художник, исповедующий такой, с позволения сказать, “интернационализм”, ратует за безнациональное искусство, искусство “вообще” просто потому, что ему одинаково безразлична и чужда героическая борьба как своего, так и остальных народов. Этот анархический безнационализм “Иванов, не помнящих родства” основывается на отказе художников от демократических и социалистических элементов национальной культуры своего народа, на отказе от лучших традиций русского реалистического искусства и присущ формализму». В частности, резкой критике была подвергнута позиция «авербаховского приспешника» А. Михайлова, утверждавшего в ходе дискуссии по вопросам искусствознания, что «ни о каком спецификуме национального искусства не может быть и речи», и, к примеру, в условиях начала 30-х годов, «в области русского населения нет национального искусства. Искусство там развивается не в форме национального, великорусского искусства, оно развивается в формах тех художественных выражений, которые имеются у нас вообще, — скажем, — пролетарское искусство, мелкобуржуазное искусство и т.д.». «Правда» призывала русских советских художников отбросить подобное «левацко-нигилистическое отношение к истории своего народа и его культуры».

Будущность наций и Конституция 1936 года. Сталин, по сравнению со многими другими наследниками дела Ленина в России, оказался в состоянии в наибольшей степени освободиться от врожденной русофобской болезни. Преодоление национальных различий в обстановке 30-х годов он видел иначе, чем, к примеру, Н. И. Бухарин. В отличие от последнего Сталин ничего не писал о новой общности или новой нации, но поступал в соответствии со своим видением пути к «светлому будущему». 18 марта 1929 года он закончил работу над статьей «Национальный вопрос и ленинизм», в процессе создания которой пришел к выводу о том, что в будущем, прежде чем национальные различия и языки начнут отмирать, уступая место общему для всех мировому языку, сначала будет происходить их объединение вокруг «зональных экономических центров для отдельных групп наций с отдельным общим языком». Сталин, однако, посчитал тогда несвоевременным публиковать это откровение, хотя возможности такие у него имелись. По-видимому, причина заключалась в том, что вывод Сталина по существу мало чем отличался от положений, критиковавшихся им самим у Троцкого, Зиновьева, других представителей «левацкого интернационализма» и весьма сомнительных, на наш взгляд, «уклонистов к великодержавному шовинизму».

Новое качество в общности советских народов было отмечено в связи с выводом о завершении перехода к социализму и принятием Конституции СССР 1936 года. По Сталину, она стала результатом уничтожения эксплуататорских классов, «являющихся основными организаторами междунациональной драки», наличием у власти класса — носителя идей интернационализма; фактического осуществления взаимной помощи народов во всех областях хозяйственной и общественной жизни; наконец, результатом расцвета национальной культуры народов СССР. «Изменился в корне облик народов СССР, исчезло в них чувство взаимного недоверия, развилось в них чувство взаимной дружбы и наладилось, таким образом, настоящее братское сотрудничество народов в системе единого союзного государства». Подчеркивалось далее, что в отличие от буржуазных конституций, в основе своей являющихся «националистическими, т.е. конституциями господствующих наций», новая Конституция СССР, наоборот, — глубоко интернациональна. Она исходит из того, что все нации и расы равноправны и независимо от их прошлого и настоящего положения наделены «одинаковыми правами во всех сферах хозяйственной, общественной, государственной и культурной жизни общества».

Обращает на себя внимание, что Конституция СССР 1936 года и конституции союзных республик, принятые на ее основе, не упоминали о национальных меньшинствах, о существовавших в то время национальных районах и сельсоветах. Исключение составляла Конституция Узбекской ССР, особо выделявшая среди районов республики два национальных района: казахский — Верхне-Чирчикский и казахо-каракалпакский — Кенимехский. Все остальные союзные и автономные республики такого выделения не делали. Ожидалось же, что по новой Конституции союзные республики помимо автономных республик и областей будут иметь в своем составе десятки национальных округов и районов (Революция и национальности. 1936. № 10). Ничего не говорилось и о политике «коренизации», которой придавалось большое значение на предыдущем этапе развития. Сталин объявил, что в Советский Союз входило «около 60 наций, национальных групп и народностей», несмотря на то, что перепись населения 1926 года фиксировала в три раза больше национальностей, проживающих в стране. Все это не могло не говорить о коренном изменении политики в отношении национальных меньшинств и малых народов. Поощрявшийся ранее процесс развития национальных меньшинств, их языков и культуры направлялся в новое русло.

В начале 1936 года пресса отмечала большие успехи на языковом фронте строительства социалистической культуры, выразившиеся, в частности, в переходе на латинизированный алфавит 68 национальностей, или 25 млн советских граждан. Подчеркивалось, что Сталин с самого начала работы по созданию нового алфавита давал важнейшие руководящие указания по организации этого дела. Для развития успеха президиум Совета Национальностей ЦИК СССР предлагал созвать всесоюзное совещание по вопросам языка и письменности национальностей СССР и рассмотреть на нем широкий круг проблем, связанных с развертыванием работы по оказанию систематической помощи национальностям в развитии литературного языка и научной разработки орфографии, терминологии и словарей, с подготовкой языковедческих кадров в центре и на местах. Однако И. В. Сталин и В. М. Молотов неожиданно выступили против созыва совещания.

Более того, в мае 1936 года отдел науки, научно-технических изобретений и открытий ЦК партии предложил осудить латинизацию как «левацкий загиб Наркомпроса и т. Луначарского», поскольку «враги» использовали ее для отрыва трудящихся национальных республик и областей от общей семьи народов СССР: «Прикрываясь разговорами о “международном характере” латинской основы, они отстаивали ориентацию на буржуазную культуру Западной Европы» (Источник. 1994. № 5). В феврале 1937 года секретарь Совета Национальностей ЦИК СССР прямо заявил, что наша задача — «это сближение алфавитов и даже родственных диалектов и языков отдельных национальностей», и прояснил в этой связи смысл оценки количества наций, прозвучавшей во время принятия новой Конституции: «Сталин указал, что в Советский Союз входят около 60 наций, национальных групп и народностей. Мы же во ВЦКНА только на латинской основе имели 71 алфавит. Видимо, в деле латинского алфавита кое-что есть по отношению к малым народностям надуманного и вредного, что не сближает малые национальности с основными народами, а разъединяет и отталкивает их». В результате появилось постановление Политбюро от 2 июля 1937 года, ликвидировавшее Всесоюзный центральный комитет нового алфавита (основан в 1925 году для осуществления языковой политики), как учреждения, выполнившего свою задачу.

Новая Конституция уже не рисовала перспективу превращения СССР в будущем в мировую республику. Она исходила из представлений об отечестве, суженном до реальных границ государства. Отношение к его прошлому резко менялось. Этот поворот был явно обозначен в год принятия Конституции. В начале 1936 года Бухарин, живописуя в «Известиях» блеск большевистских достижений в перестройке страны, привычно пытался усиливать их сопоставлениями с позорной отсталостью дореволюционной России, темнотой и убогостью ее народов. «Нужны были именно большевики... чтобы из аморфной, малосознательной массы в стране, где обломовщина была самой универсальной чертой характера, где господствовала нация Обломовых, сделать ударную бригаду мирового пролетариата!»

Упражнениям такого рода, начатых в свое время с легкой руки Ленина, было решено положить конец. Бухарина поправили так, будто решили провести через строй перед всей страной. Приговор, предрешавший судьбу этого политического деятеля, был вынесен на страницы центральной партийной газеты. Передовая статья редактировавшейся Л. З. Мехлисом «Правды» от 30 января 1936 года гласила: «Только любители словесных выкрутасов, мало смыслящие в ленинизме, могут утверждать, что в нашей стране до революции “обломовщина была самой универсальной чертой характера”, а русский народ был “нацией Обломовых”». Народ, который дал миру таких гениев, как Ломоносов, Лобачевский, Попов, Пушкин, Чернышевский, Менделеев, таких гигантов человечества, как Ленин и Сталин, — народ, подготовивший и свершивший под руководством большевистской партии Октябрьскую революцию, — такой народ называть “нацией Обломовых” может лишь человек, не отдающий себе отчета в том, что он говорит». Бухаринская статья была отождествлена с фашистской писаниной «в доказательство того, что русские даже не люди», и с ненавистью, которая «в первую очередь направляется на русский народ» именно потому, что клеветники великолепно понимали реальную роль этого народа в борьбе за превращение России в «великую пролетарскую державу».

В свое оправдание Бухарин писал Сталину: «Я понимаю хорошо, что ты ведешь огромную большую политику, готовишь страну к великой победе, хочешь опереться на все достойное — в том числе и на великие национальные традиции. Поэтому особенно тебя резанула “нация Обломовых”. Я же, как объяснял, хотел особо подчеркнуть и национально-освободительную роль большевизма и рабочего класса. Нехорошо сделал» (Исторический архив. 2001. № 3). Однако, пытаясь исправиться, он уже не мог сойти с наезженной колеи. В новой передовой статье редактируемой им газеты звучали старые мотивы: «Еще недавно имя “русский” было равнозначащим имени жандарма, попа, карателя, купца-обиралы, было нарицательным именем политики, несущей голодную смерть, болезни и вымирание, гибель национальной культуры», и только теперь оно «стало близким и братским именем передового отряда борцов за социализм». «Правда» (1936. 10 февр.) снова вознегодовала: «Разве “русский” вообще (русский народ?) был для трудящихся других народов “равнозначащим имени жандарма”», разве он не боролся против жандармов? Утверждалось, что «в таком тоне о русских (вообще, в целом) говорили петлюровцы, дашнаки, грузинские меньшевики и федералисты, мусаватисты, алаш-ордынцы и т. п.».

«Правда» призывала преодолеть «”левацкий интернационализм”, непонимание того, что коммунисты отнюдь не должны отгораживаться от положительной оценки прошлого своей страны». Дело изображалось таким образом, будто «партия всегда боролась против каких бы то ни было проявлений антиленинской идеологии “Иванов, не помнящих родства”, пытающихся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет». Однако тут же переносился акцент на предстоящую