Мифологическое и фольклорное в рассказах Бунина
проводил
долгие месяцы
не только за
письменным
столом, но и в
непосредственном
общении с
крестьянами.
Уже в наше время
участники
фольклорных
экспедиций
Елецкого
педагогического
института
слышали рассказы
крестьян –
старожилов
о том, что Бунин
ходил по деревням
и записывал
песни и частушки
. Свои наблюдения
он дополнял
знакомством
с трудами выдающихся
фольклористов:
выписки, сделанные
им из сборника
П.В. Киреевского,
перемежаются
его собственными
записями и
заметками
. А оказавшись
в Витебской
губернии, Бунин
с увлечением
изучает этот
"край, чрезвычайно
любопытный
в бытовом отношении",
где ему "пришлось
очень много
ходить пешком,
вступать в
непосредственное
соприкосновение
с местными
крестьянами,
присматриваться
к их нравам,
изучать их
язык" .
2.2. Русский
фольклор и
мифология в
рассказах
Бунина, роль
фольклорного
и мифологического
в раскрытии
"неизреченной
красоты русской
души".
Знание жизни
народа, приобретенное
в постоянном
общении с ним,
определяет
исключительную
достоверность
бунинских
описаний во
всем, что касается
народного быта,
народных обычаев
и народного
творчества.
Таковы многочисленные
описания
крестьянского
жилища, например
(в рассказе
"Танька"):
"В избе стоял
распаренный,
густой воздух;
на столе горела
лампочка без
стекла, и копоть,
темным, дрожащим
фителем достигала
до самого потолка.
Около стола
сидел отец…"
.
"В пустой
избе стоял
горячий, спёртый
воздух. Солнце
сквозь маленькие,
склеенные из
кусочков, мутные
стекла било
жаркими лучами
на покоробленную
доску стола,
которую, вместе
с крошками
хлеба и большой
ложкой, черным
роем облепили
мухи" . (Из
р-за "Кастрюк".)
"Все постройки
на старинный
лад – низкие
и длинные. Дом
обшит тесом;
передний фасад
его глядит во
двор только
тремя маленькими
окнами; крыльца–
с навесами на
столбах; большая
соломенная
крыша почернела
от времени"
. (Из р-за
"В поле".)
Или вот такое
описание
крестьянского
жилища в средней
полосе России:
"Вот богатый
двор. Старая
рига на гумне.
Варок, ворота,
изба – всё под
одной крышей,
под старновкой
в начес. Изба
кирпичная, в
две связи, простенки
разрисованы
мелом; на одном
– палочка и по
ней вверх –
рогульки, - елка,
на другом что-то
вроде петуха;
окошечки тоже
окаймлены мелом
– зубцами"
.
Не менее точен
Бунин и в описании
народных костюмов
("Антоновские
яблоки"):
"Толпятся
бойкие девки
– однодворки
в сарафанах,
сильно пахнущих
краской, приходят
"барские" в
своих красивых
и грубых, дикарских
костюмах, молодая
старостиха,
беременная,
с широким сонным
лицом и важная,
как холмогорская
корова. На голове
ее "рога" - косы
положены по
бокам макушки
и покрыты несколькими
платками, так
что голова
кажется огромной;
ноги, в полусапожках
с подковами,
стоят тупо и
крепко; безрукавка
– плисовая,
занавеска
длинная, а понева
– черно-лиловая
с полосами
кирпичного
цвета и обложенная
на подоле широким
золотым "прозументом"
.
"Мещанин,
в ситцевой
рубахе и обтертых
докрасна опойковых
сапогах, торчал
возле стола,
осев на одну
ногу и касаясь
земли носком
другой, – безобразной,
с высоким подъёмом,
с большим каблуком,
– выставив
кострец, и, как
обезьяна, с
необыкновенной
ловкостью и
быстротой грыз
подсолнухи,
не спуская
своих бельм
с Захара"
. ("Захар Воробьев".)
"Вот две
спускаются
под гору, по
каменистой
дороге. Одна,
крепкая, невысокая,
хмурит брови
и рассеянно
смотрит своими
черными серьезными
глазами куда-то
в даль, по долине.
Другая, высокая,
худенькая,
плачет… Обе
наряжены
по-праздничному,
но как горько
плачет одна,
прижимая к
глазам рукава
сорочки! Спотыкаются
сафьяновые
сапоги, на которые
так красиво
падает из-под
плахты белоснежный
подол…" .
("На край света".)
Бунин внимательно
изучал "Исторические
песни малорусского
народа", изданные
Вл. Антоновичем
и М. Драгомановым,
сборники Е.В.
Барсова, П.В.
Киреевского,
П.Н. Рыбникова,
делал из них
многочисленные
выписки .
Очевидно, он
был знаком и
со сборниками
великорусских
песен И.А. Соболевского,
П.В. Шейна, а также
с лубочными
песенниками,
сборниками
частушек и
пословиц. Порой
книжный источник
явно ощущается
в его произведениях.
Таковы, например,
фольклорные
реминисценции
в рассказе "На
край света",
где вспоминаются
"величаво -
грустная" дума
о том, "як на
Чорному морi,
на бiлому
каменi сидить
ясен сокiл
– бiлозiрець,
жалiбленько
квихлить –
проквиляе…"
. Все десять
вариантов думы
"Алексей Попович
и буря на Черном
море", опубликованные
в сборнике
Антоновича
и Драгоманова,
начинаются
с образа ясного
сокола, который
на Черном море,
на белом камне
"жалiбненько
квиле – проквиляе";
особенно близок
к тексту Бунина
вариант, где
фигурирует
именно "ясен
сокiл -
бiлозiрець",
а в других думах
этого же сборника
мы найдем и
"басурманскую
каторгу", и
"сиви туманя",
и сизокрылых
орлов, которые
стали "на чорнi
кудри наступати,
з лоба очи видирати"
. Все это –
loci communes
("общие места")
украинских
дум, переданные
с большой точностью.
Они близки
русским думам,
т.к. помним, что
украинский
язык и русский
имеют общий
корень – язык
древнерусской
народности.
В прозе Бунина
использованы
почти все фольклорные
жанры, и каждый
раз достоверность
бунинского
текста подтверждается
или печатным,
или – что еще
более ценно
– архивным
источником.
Так, например,
песня "Сова
ль ты моя, совка",
которую Бунин
цитирует, безусловно,
по памяти в
рассказе "Божье
древо", написанном
в 1930 г., зафиксирована
в Тенишевском
архиве. Вариант
одной из самых
острых антибарских
сказок, рассказанной
в "Сказке"
, впервые был
опубликован
незадолго до
написания
рассказа; бытовал
он и в Орловской
губернии. Вариант
этой сказки,
записанный
в 1898 г. в Болховском
уезде, Орловской
губернии, хранится
в материалах
Тенишевского
этнографического
бюро. Запись
"Псалмы про
сироту", обнаруженная
в архиве Бунина,
дает основание
полагать, что
обстоятельства,
при которых
она была сделана,
легли в основу
рассказа "Лирник
Родион".
Со знанием
дела описывает
Бунин самый
процесс собирания
и записи фольклорных
текстов. Например:
"А записывал
я стих про сироту
в Никополе, в
жаркий полдень,
среди многолюдного
базара, среди
телег и волов,
запаха их помета
и сена, сидя
вместе с Родионом
прямо на земле.
Диктовал Родион
ласково и
снисходительно,
повторяя одно
и то же по несколько
раз, и порою
останавливался,
сдерживая
легкую досаду,
когда я ошибался"
. ( "Лирник
Родион".) Здесь
все типично:
и самый процесс
записи под
"диктовку",
и отношение
Лирника к этому
делу, и варьирование
им текста:
"Некоторые
стихи он говорил
то так, то сяк,
кое-что улучшая
по своему вкусу"
. ("Лирник
Родион".) Все
это хорошо
знакомо любому
фольклористу-
собирателю,
вплоть до намека
лирника "насчет
корчмы."
В рассказе
"Забота" молодой
барин обращается
к мужику:
"Расскажи
что-нибудь
интересное,
что было в твоей
жизни" ; в
"Сказках" к
сказочнику
обращена просьба:
"Ну, расскажи
ещё что-нибудь,
Яков Демидыч"
.
Вопросы,
направленные
на то, чтобы
разговорить
сказочника,
задают ему
господа и в
рассказе "Божье
древо" .
Интерес Бунина
к фольклору
продиктован,
прежде всего,
потребностью
проникнуть
в самую душу
народа, к жизни
и судьбе которого
он далеко не
равнодушен.
Множество
портретов
"носителей"
фольклора
находим мы у
Бунина. Тут и
странники,
исполняющие
духовные стихи,
и мастера-гармонисты,
и певцы, и сказочники,
и частушечницы.
И прежде всего
– сказочник
Яков Демидыч
и лирник Родион.
"Бог благословил
меня, - пишет о
Родионе Бунин,
- счастьем видеть
и слышать многих
из этих странников,
вся жизнь которых
была мечтой
и песней, душе
которых были
еще близки и
дни Богдана,
и дни Сечи, и
даже те дни, за
которыми уже
проступает
сказочная
древнеславянская
синь Карпатских
высот" .
("Лирник Родион".)
На чужбине,
с болью осознавая
свою уже неустранимую
оторванность
от Родины, от
того, что любил
всю жизнь и
неизменно
продолжал
любить, Бунин
создает образ
сказочника
Якова Демидыча,
обнаруживая
при этом глубокое
проникновение
в самый процесс
жизни фольклорной
сказки. Он не
только точно
фиксирует
сказочный
текст, но и
записывает
ремарки сказочника,
сохраняет
индивидуальную
интерпретацию
традиционной
сказки, проявляет
интерес к тому,
как сам сказочник
расценивает
своё мастерство:
"А что ж вам
ещё рассказать?
Сказку какую-нибудь?
Али событие?
Что
хочешь. Мы и
сказки твои
любим.
Это
правда, я их
хорошо выдумываю.
Да
разве ты их
сам выдумываешь?
А
кто же? Я хоть
и чужое говорю,
а выходит, все
равно, что
выдумываю.
Это
как же так?
А
так. Раз я эту
сказку сказываю,
значит, я своё
говорю"
.
Бунин воспроизводит
певучую речь
сказочника,
соблюдает
диалектные
особенности
его языка, показывает
его отношение
и к тому, что
он рассказывает,
и к своим слушателям:
"Да вы не
сбивайте меня,
а то мне скушно
станет…"
.
Бунин подробно
передает именно
манеру рассказчика:
"Начал рассказ
шутя, отрывисто,
но тотчас стал
увлекаться,
глаза, брови
заиграли, быстро
меняя выражение,
изображая то
мужиков, то
чванного москвича,
то подкрадывающихся
к нему собак,
а потом вдруг
вскрикнул, как
бы от внезапной
боли, подскочил,
ударил себя
по ляжкам, затопал
лаптями, бросился,
значит, бежать,
- и согнулся,
повалился
вперед, хохоча
вместе с воображаемыми
девками" .
Известно, что,
готовя рассказ
к переизданию,
Бунин тщательно
сохранил говор
сказочника
и на полях специально
отметил необходимость
сохранения
"всех неправильностей"
.
Можно подумать,
что в "Божьем
древе" и "Сказках"
описан тот
самый сказочник,
с которым, по
свидетельству
близких, встречался
Бунин, тем более
что среди сделанных
им из сборника
П.Н. Рыбникова
выписок встречается
запись:
"Совершенно
так же Яков
Ехимых рассказывает"
. Однако сам
писатель
подчеркивает,
что эта фигура
вымышленная,
собирательная,
а не списанная
с конкретного
лица . Об Иоанне
Рыдальце Бунин
также говорил,
что он "весь
выдуман"
.
Последнее
замечание очень
значимо. Бунин
постоянно
отрицал наличие
у него "записей"
и подчеркивал
"вымышленность"
образов "носителей"
фольклора в
своих произведениях.
"Когда будете
писать обо мне,
– настойчиво
просил он А.А.
Измайлова, –
не говорите,
пожалуйста,
о моих "записях",
можно ошибиться"
. И хотя, вопреки
утверждениям
Бунина, мы видим
на страницах
его прозы не
только высокое
искусство
крупного художника,
но и ценные
наблюдения
фольклориста
и этнографа,
собирательный
характер созданных
им образов
сказочников
не только не
подлежит сомнению,
но раскрывает
самый смысл
бунинского
обращения к
народному
творчеству,
высказанный
им в рассказе
"Лирник Родион":
"Я… - пишет
Бунин, говоря
о своих странствиях
по Украине, -
жадно искал
сближения с
ее народом,
жадно слушал
песни, душу его
. Независимо
от того, идет
ли Бунин от
книги или от
живого наблюдения,
точно ли цитирует
фольклорный
текст или вспоминает
некогда услышанное
им, он неизменно
видит в нем
непреложно
правдивую и
поэтому драгоценную
черту народного
быта, жизни,
души.
Общие принципы
обращения
Бунина к народному
поэтическому
творчеству
остаются неизменными
на протяжении
всего его творческого
пути. Но конкретная
разработка
фольклорных
материалов
в бунинской
прозе чрезвычайно
многообразна.
Нередко
фольклорный
текст или упоминание
о нем играют
у Бунина роль
звуковой детали,
дополняющей
пейзаж, создающей
настроение,
раскрывающей
бытовую обстановку.
Например:
"Звонкий
девический
голос замирает
за рекою:
Ой, зiйди,
зiйди,
Ясен мiсяцю!
Глубокое
молчание"
. ("На край
света.")
"Вполголоса
поют" подёнщицы
в рассказе
"Всходы новые"
.
"Хорошо
и протяжно пели
девки" в рассказе
"Худая трава"
.
Характерна
концовка в
рассказе "Последняя
весна" – проводы
рекрута, телега
трогается,
гармонист
"тотчас громко
заиграл. Девки
подхватили,
"застрадали"
.
Рассказы
Бунина насыщены
не только музыкой,
но и народной
мудростью:
пословицами,
поговорками
и т.д. Например,
в рассказе
"Худая трава":
"Хомут
да дуга, я тебе
больше не слуга!"
"Богатый
как бык рогатый…"
"Чужой
кусок не сладок!
А
богатая была,
умней барыни
слыла!"
"Худая
трава из поля
вон!"
;
в
рассказе "Сосны":
"Волка
ноги кормят"
"была бы шея
– хомут найдется!"
"За траву
не удержишься!"
.
Бунин мастерски
использует
народное слово
в своих рассказах,
он его прекрасно
знал и владел
им в совершенстве.
В описании
деревенской
весны народный
быт и природа
как бы сливаются
воедино:
"В Полтавщине
она была прохладная,
с звонкими
ветрами "суховiями",
с изумрудом
озимей, с голыми
метлами хуторских
тополей, далеко
видных среди
равнин, где,
как море, были
малы и терялись
люди, пахавшие
на волах под
яровое. А на
юге тополя уже
оделись, зазеленели
и церковно
благоухали.
Розовым цветом
цвели сады,
празднично
белели большие
старинные села,
и еще праздновали,
наряжались
молодые казачки:
еще недавно
смолк пасхальный
звон, под ветряками
и плетнями еще
валялась скорлупа
крашеных яиц"
. ("Лирик
Родион.") В природе
все меняется,
еще празднуется
Пасха. Из народной
истории мы
помним, что
этот оптимистический
праздник
христианского
спасения и
воскресения
соединился
с языческой
Радуницей
(второй вторник
после Пасхи)
– днем памяти
предков и всех
умерших. В
христианстве
не принято было
поминать умерших
едой – это чисто
языческая
традиция. Даже
семьдесят лет
атеизма не
вычеркнули
из регламента
жизни православного
славянина день,
когда он привык
поминать умерших
родных. Этой
традиции не
тысяча лет, а
несколько тысяч
лет.
"Апрель, дни
серые; памятники
кладбища,
просторного,
уездного, ещё
далеко видны
сквозь голые
деревья и холодный
ветер звенит
и звенит фарфоровым
венком у подножия
креста" .
("Легкое дыхание".)
Именно в это
время оказывается
повествователь
на кладбище,
где "над свежей
глиняной насыпью,
стоит новый
крест из дуба,
крепкий, тяжелый,
гладкий"
. Здесь лежит
Оля Мещерская,
"легкое дыхание"
которой "снова
рассеялось
в мире, в этом
облачном небе,
в этом холодном
весеннем ветре"
.
Фольклор
тонко, мастерски
используется
Буниным для
характеристики
ситуации, раскрытия
личности и
психологии
того или иного
персонажа.
Средствами
фольклора,
например,
раскрывается
поэтически
судьба деревенской
женщины- матери
Таньки и будущее
ее дочери:
"Тихим голосом
пела она "старинные"
песни, которые
слыхала еще
в девичестве,
и Таньке часто
хотелось от
них плакать.
В темной избе,
завеянной
снежными вьюгами,
вспомнилась
Марье ее молодость,
вспоминались
жаркие сенокосы
и вечерние
зори, когда шла
она в девичьей
толпе полевою
дорогой с звонкими
песнями… Песней
говорила она
дочери, что и
у нее будут
такие же зори,
будет все, что
проходит так
скоро и надолго,
надолго сменяется
деревенским
горем и заботою…
" . ("Танька".)
Точность фольклориста
заставляет
Бунина здесь
поставить слово
"старинные"
в кавычки. Несколько
сентиментальные
нотки рассказа
поддерживаются
перекличкой
между песнями
матери и "Зоренькой",
которую одинокий
барин поет
деревенской
девочке. В рассказе
"Мелитон"
обаяние, мудрость
старика-караульщика
выражены в его
"задушевном"
пении:
"Слышно было,
что рассказывал
он в песни про
какие-то зеленые
сады, с добрым
укором напоминал
кому-то те места,
где "скончалась
- распрощалась,
ах, да прежняя
любовь…"
.
Старинная
песня "Закипели
в колодезях
воды, заболело
во молодце
сердце " выражает
тоску потерявшего
силу, состарившегося
Кастрюка ("Кастрюк"),
которому дали
это прозвище
потому, что он
пел про Кастрюка
"старинные
веселые прибаутки"
. ( Историческая
песня о Кастрюке-Мамстрюке
поется на веселый
скоморошеский
напев и неоднократно
зарегистрирована
в средней полосе
России.)
Жестокий
романс "Вот
скоро, скоро
я уеду, забудь
мой рост, мои
черты" дополняет
в рассказе
"Учитель"
характеристику
лавочницы,
которая напевает
его "сдержанно-страстно,
прикрывая, как
бы в изнеможении,
глаза" .
Разухабистая
"барыня" и
прибаутки,
которые "с
серьезными,
неподвижными
лицами" поют
бабы, являются
выражением
того бессмысленного
пьяного веселья,
на фоне которого
развертывается
драма деревенского
интеллигента.
Такую же роль
здесь играет
и пошленькая
песня:
"А всем барышням
модисткам
По поклончику
по низком"
.
Старинный
печальный
романс Якова
Петровича "Что
ты замолк и
сидишь одиноко",
навеянный
воспоминаниями
детства (позднее
Бунин записал:
"Мой отец пел
под гитару
старинную,
милую в своей
романтической
наивности
песню, то протяжно,
укоризненно,
то с печальной
удалью… "Что
ты замолк и
сидишь одиноко…")
, связанный
с думами о разорении,
подготавливает
конец рассказа
"В поле":
"Скоро, скоро,
должно быть,
и следа не останется
от Лучезаровки!"
.
Песня, которую
"с грустной,
безнадежной
удалью" поют
"мелкопоместные"
в рассказе
"Антоновские
яблоки":
"На сумерки
буен ветер
загулял,
Широки мои
ворота растворял,
-
Белым снегом
путь-дорогу
заметал"