Винсент Ван Гог: судьба и творчество

Министерство образования и науки Российской Федерации

Сыктывкарский государственный университет

Факультет психологии и социальной работы

Кафедра социальной работы

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

по дисциплине: Культурология

Тема: Винсент Ван-Гог: судьба и творчество

Выполнила: студентка гр. 7210

Курс II

форма обучения: заочная

Преподаватель

Сыктывкар, 2007

Содержание

Введение

1. Все дети как дети, а старший…

2. Великий художник

3. На краю черты

Заключение

Литература

Введение

Трудно переоценить роль Франции в развитии западноевропейской культуры нового времени. Многие самые яркие художественные явления в течение долгих лет рождались на берегах Сены - в Париже, рождались и становились достоянием всего культурного мира. Но никогда ещё художественная жизнь не была столь драматичной, столь насыщена напряжёнными столкновениями. В них по-своему преломлялись историческая сложность эпохи, глубокие социальные сдвиги, политические потрясения, под знаком которых родился и развивался Х1Х век. Это было время блистательных успехов науки и ошеломляющих технических завоеваний. Человек познавал мир, учился управлять силами природы и подчинять их себе. И всё же, несмотря на многочисленные войны и революции, политическую нестабильность - это был век прогресса. Художественная культура того времени чрезвычайно неоднородна, отличается многообразием стилистических течений.

Винсент Ван-Гог не принадлежит по рождению к французской художественной школе, но его искусство неотделимо от неё, хотя лишь последние пять лет его короткого творческого пути были связаны с Франции. Творчество Ван-Гога было особенно близким тревожному сознанию людей в первые бурные десятилетия ХХ века и оказало сильнейшее влияние на многие художественные тенденции эпохи, в частности, на фонизм и особенно на экспрессионизм. Современники не признали в Ван-Гоге никаких достоинств, и поэтому он, как Сезанн и Гоген, адресовал своё искусство будущим поколениям: «То, над чем я сейчас работаю, должно найти себе продолжение не сразу и не сейчас. Но ведь найдутся же некоторые, которые также верят во всё, что правдиво. А что значат отдельные личности? Я ощущаю это так сильно, что склонен историю человечества отождествлять с историей хлеба: если не посеять в землю, то, что же тогда молотить?..»¹

Все дети как дети, а старший...

В семье лютеранского пастора Ван-Гога растут шестеро детей. Все они не отличаются особой жизнерадостностью и общительным характером, но самый из них замкнутый и непредсказуемый, несомненно, старший сын Винсент. Исходный характер его необычен. В юности он склонен к уединению, к самоизоляции и то же время постоянно испытывает сильнейшую потребность в любви и обществе. Он не слишком умел ладить с людьми. «Ван Гог, очевидно, вызывал смех своей манерой поведения, поскольку он поступал, думал, чувствовал и жил не так, как другие в его возрасте... выражение его лица всегда было несколько отсутствующим, в нём было что-то задумчивое, глубоко серьёзное, меланхолическое. Но если он смеялся, то смеялся сердечно и весело, и всё лицо его тогда светлело.»¹ Он много читает, любит рисовать, часами в одиночку бродит по безлюдным пустошам и торфяникам Брабанта (провинция Голландии), но часто бывает неприветлив и груб. Лишь младшего брата Теодора (Тео) он допускает в тайники своей души. Их дружба - загадка для родителей. Сыновья так непохожи: Винсент с его взрывным темпераментом, упрямый, дерзкий; и Тео - добрый, послушный, любивший, как большинство голландцев, больше слушать, чем говорить... В общем, у пастора и его благонравной жены все дети как дети, а старший?! Да, он неглуп, любознателен, но он мучается и не знает, что ему надо в жизни. Глубоко религиозный уже в юности, он так и будет до самого конца руководствоваться во всех поступках неким религиозным чувством - без церковности и догматики. Он долго не имел никакой сформулированной цели, ни профессии, тем не менее, у него было некое сознание судьбы, которая его ведёт. Некоторое время он работает торговцем картинами в Лондоне, затем - в Париже, однако из-за нерадивого отношения к делу и невежливого обращения с покупателями хозяева фирмы увольняют его. Он пробует себя в роли воспитателя детей, христианского проповедника. Но за что ни возьмётся, всё делает с каким-то надрывом, без чувства меры. К примеру, проповедуя Евангелие среди углекопов, он тут же раздаёт самым бедным из них свои деньги, имущество, громко выражая недовольство их положением. Для Ван Гога это время ужасных мучений: «У меня сейчас только одна мысль: для чего я могу быть пригоден? Могу ли я вообще кому-то помочь, каким-то образом быть полезен?»² А тут вдруг занялся живописью, чем вызывает недовольство людей - ведь нет ни таланта, ни чувства красоты, У него что ни рисунок, что ни картина - всё какая - то грубятина: стоптанные башмаки, бугристые картофелины, сломанное бурей дерево.³ Рыжеволосый, с нелюдимым колючим взглядом, сам весь словно топором сколоченный, неуклюжий, он не нравится девушкам. Работая в Англии, влюбляется в дочь хозяйки квартиры. Но ужасно надоедает ей излияниями своих чувств, она выходит замуж за другого. Вернувшись в отчий дом, он не находит ничего лучшего, как влюбиться в свою кузину Кее. Но ей он тоже не нравится. Чтобы избавится от его назойливых ухаживаний, она уезжает в другой город. Но Винсент осаждает её и там. Когда Кее, не желая его видеть и слышать, выбегает из дома, упрямец подносит руку к пламени керосиновой лампы и просит родителей Кее дать ему побыть с любимой столько, сколько он вытерпит, держа руку над пламенем... Вскоре после этого он берёт к себе нищую и опустившуюся беременную женщину, переносит на неё и любовь и заботу, но позднее, мучительно переживая печаль этой тягостной жизни с совершенно грубым и склонным к интригам существом, расстаётся с ней. Вся семья в ужасе от его поведения и его образа жизни: спит, когда и сколько хочет, давно не стриженный и небритый, ходит, позоря родителей, в чём попало. Сначала в хоре осуждающих слышен и голос Тео, но позже он начинает внимательнее присматриваться к брату, пытается оправдать вызывающие поступки старшего брата, жизнь и работа помогают ему глубже понять своего брата. Работая в фирме по продаже картин, он посылает бедствующему старшему брату пятьдесят франков. Для Винсента, странствующего по городам и весям Голландии, Бельгии, Франции, полуголодного, полураздетого, малыми неразумными детьми и самодовольными обывателями осыпаемого насмешками, эти деньги - намного больше, чем деньги! Это для него, прежде всего светлый знак того, что в безжалостном мире он не одинок. Следует отдать должное Винсенту: в жизни он умеет довольствоваться малым, стойко переносит холод, сырость, аппетит отбивает непрерывным подсасыванием трубки с табаком. К самому себе Ван Гог относиться «адекватно»: он хочет иметь хорошее здоровье, но «доводит себя до ручки» плохим питанием. В одном из писем брату он пишет: «Мои кости изношены. Мой мозг совсем спятил и уже не годиться для жизни, так мне впору уже бежать в дурдом». Но от чего он может заболеть и умереть, так это от ощущения своей ненужности. Тяжелее и невыносимее для него чувства не существует. Отныне младший брат берёт старшего под защиту и этому посвящает свою жизнь, он становится его ангелом хранителем. Их переписка продолжается восемнадцать лет, иногда Винсент пишет по два письма в день. Он пишет брату: «...Картинами я хотел бы выразить нечто утешительное, подобное музыке...». Говорят, природа ничего просто так не даёт - обязательно при этом что-нибудь отнимет. Природа даёт Винсенту могучий дар живописца, наделяет его проницательным умом, железной силой воли, всем, что потом заставит весь мир произносить его имя с трепетом и уважением. Но она обделит его смекалкой и житейской хитростью, умением зарабатывать деньги. К примеру, богатый родственник заказал ему серию рисунков с видами Гааги, а он рисует Гаагу бедных кварталов; другому богачу приглянулась его картина, он готов дать ему за неё хорошие деньги, но он не хочет делать её предметом торга и просто дарит. Следует отдать должное Винсенту: в жизни он умеет довольствоваться малым, стойко переносит холод, сырость, аппетит отбивает непрерывным подсасыванием трубки с табаком. К самому себе Ван Гог относиться «адекватно»: он хочет иметь хорошее здоровье, но «доводит себя до ручки» плохим питанием. Таких примеров можно привести много. За десять лет занятия живописью Винсент создал более 800 полотен, сотни и тысячи рисунков. Сегодня все музеи мира, обладающие работами Ван Гога, гордятся этим так же, как монархи количеством и величиной алмазов в своей короне. Картины его идут на аукционах за десятки и сотни долларов. Сам же он не заработал на своих картинах ни цента. На что он жил все эти годы? Он существует на помощь брата, Тео посылает ему деньги, шлёт книги, краски, литографии... Конечно, все эти годы Винсент мучается тем, что находится на полном содержании брата. Но при всём своём уме и жизненном опыте он наивен и верит, что когда-нибудь придёт день и он разбогатеет, вернёт Тео всё, что задолжал, и даже больше. Иногда он впадает в отчаяние, и, желая хоть чем-то отблагодарить брата, ставит на своих картинах его имя...

Винсент, Винсент... Великий Художник, Великий Творец ...

Художественный путь Ван Гога спрессован в одно десятилетие. Десять лет каторжного труда, сомнений, поисков, разочарований. «Искусство - это борьба...», чтобы постичь его тайны «... надо спустить с себя кожу ...», «надо работать как несколько негров...», «лучше ничего не делать, чем выражать себя слабо…» — какая самоотдача, какое потрясающее чувство ответственности за свою работу! Даже нищета становится стимулом к творчеству: «... мы должны принять одиночество и бедность...» Это один Ван Гог. Но есть и другой: изверившийся в возможности победы, познавший крушение надежд, поражённый несправедливостью судьбы в самое сердце. «...Мы, художники современного общества, - только разбитые сосуды», «.. нужно молчать! Ведь никто не принуждает тебя работать», «.. жизнь моя подсечена у самого корня, и моя поступь колеблется». Есть и ещё один Ван Гог - заступник за всех обездоленных, не знающий компромиссов с совестью, раз и навсегда решивший, по какую сторону баррикады должно находиться его искусство: «Я предпочитаю писать глаза людей, а не соборы... человеческая душа, пусть даже душа несчастного нищего или уличной девчонки, на мой взгляд, гораздо интереснее..».⁴ Нужно обязательно упомянуть о ещё одной проблеме искусства Ван Гога - о проблеме психологизма, его особенном методе познания действительности, о чисто «вангоговской одушевлённости». Дышать, чувствовать, двигаться могут куст, горы, дерево, дорога - у Ван Гога страдают даже камни. Вот почему малое и великое зачастую взяты у него в одинаково огромном художественном масштабе. Но самой существенной стороной этого метода было то, что мерилом всего, началом начал неизменно оставался человек. Психологизм как важнейшая сторона художественного видения Ван-Гога был не чем иным, как практическим выражением его гуманистического миропонимания. Искусство Ван-Гога воплотило всю сложность его мироощущения: острое чувство красоты мира, жажду добра, света, духовной общности с людьми и в то же время мучительное сознание несовершенства действительности, страстное сочувствие человеческим страданиям и с каждым годом нарастающее ощущение безмерного одиночества.

Его искусство всегда разное. После раннего бесцветного живописания в тёмных тонах, с 1885 года появляется красочность, а затем, с 1886-го, - уже полное просветление и ясность красок. Но только с 1888 года начинают появляться те особенности, которые, в конце концов, разовьются в то, о чём можно говорить как о манере, возникают характерные особенности, которые вместе со странно волнующим взглядом художника на мир, создают воздействие на зрителя, какое не производили его картины 1887 года и предшествующих лет. Во всех его работах - напряжение поиска. Это не то чтобы рабочие наброски или что-то цельное, но незаконченное, - это, скорее, отдельные акты анализа и синтеза; в каждой его работе - и фрагмент искомого совершенства, и его воплощение. Итак, прежде всего, выделяется своей необычайностью техника, которая с начала 1888 года всё развивается и выходит на первый план: расщепление поверхности картины геометрически регулярными, но чудовищно многообразными по форме мазками: штрихи, полукружья, извивы и спирали. Это формообразующее кистеведение вносит в картины какое-то зловещее волнение. Краски светятся. Ему удалось загадочным, сложным их сочетанием добиться таких резких и интенсивных воздействий, какие едва ли могли считаться возможными. Он не выписывает никаких тонов, не знает никакого воздуха, - он пишет только одну линейно-перспективную глубину. Всё чувственно понятно; яркое солнечное сияние полудня - его стихия. И вот, как это ни удивительно, этот проникновенный реализм производит фантастический эффект. Глядя на некоторые его картины, трудно отделаться от впечатления незаконченности, полу удачи, наброска, на котором художник не задержался и быстро перешёл к другой работе. Каждая его работа является в то же время и частью пути. Творческий путь Ван Гога можно условно разделить на несколько периодов. Голландский период многие считают предисторией его искусства, но это не умаляет ценности его ранних работ. И именно в это время он формируется, как незаурядная творческая личность со своим особым мироощущением. В нём живёт мучительное сознание своей причастности к жизни, страстную любовь к миру и людям. Отсюда - захватывающая человечность его работ, стремление рисовать рисунки, которые бы «волновали и трогали людей». В ранний период он больше рисовал, чем писал. И называл себя «крестьянским художником», рисуя крестьян и землекопов, предметы их убогого быта, безмолвные посёлки, печальные осенние поля. Умение Ван Гога раскрыть в простом сюжете глубинные жизненные связи обнаруживает и самая значительная картина голландского периода «Едоки картофеля». Скупой, тускло освещённый интерьер, тяжёлые фигуры крестьян, их грубые лица, узловатые, словно одеревенелые руки - всё здесь не только подлинно, но и овеяно каким-то сумрачным величием, величием чисто духовного порядка. Тусклый свет лампы озаряет лица «цвета очень пыльной картофелины», и суровый колорит картины вызывает представления о земле. Переезд в Париж в начале 1886 года открывает новый этап в творческом развитии художника. Изменяется тематика его картин, теперь он пишет «парижские» мотивы, пейзажи, натюрморты и портреты. В них радостное настроение, «… внутри меня живёт чистая и тихая гармония и музыка». Он учится у импрессионистов пониманию цвета и техники, но при этом не изменяет себе, его работам присуща энергия выражения, повышенные контрасты цвета, активное заострение и преувеличение формы. К лучшим работам этого периода можно отнести изысканный и очень тонкий по цвету «Натюрморт с гипсовой статуэткой» и построенный на резких столкновениях цвета натюрморт «Цветы в медной вазе». Однако своё полное выражение стиль художника обретает в Арле, куда Ван-Гог переезжает в начале 1888 года. Городок, окружённый цветущими жёлтыми и лиловыми полями, кажется ему «настоящей Японией». В Арле Ван-Гог всё более решительно отходит от прежних приёмов и чётко формулирует свою программу: «Вместо того чтобы пытаться точно изобразить то, что находится у меня перед глазами, я использую цвет произвольно, так, чтобы наиболее полно выразить себя».⁵ Он подчеркивает при этом, что старается выработать «простую технику, которая, видимо, будет не импрессионистской». Вскоре после приезда в Арль Ван-Гог почувствовал, что невозможно передать особый характер природы юга с помощью валеров и нюансов цвета, что необходимо выбрать между дифференциацией оттенков и чистым цветом. Одновременно с этим он пришёл к мысли о невозможности разделения рисунка и цвета. Их синтез составляет одну из характернейших особенностей стиля художника. В начале аральского периода мазок Ван-Гога, и одновременно линия-штрих, сравнительно спокоен, в дальнейшем он становится более порывистым, динамичным. Он учится у Домье и особенно Делакруа, основным средством выражения отныне становится цвет, но творческая воля художника высвобождает такую потрясающую экспрессию цвета, которую другие художники лишь смутно представляли. Учащаются изменения в символике цветов: «Нужно выразить любовь двух любящих соитием двух дополнительных цветов, их смешением и их дополнением - и таинственной вибрацией родственных тонов. Выразить мысли, спрятанные во лбу, излучением светлого тона на тёмный лоб, выразить надежду - звездой, горение какого-то существа - сиянием заходящего солнца». « Я написал грязную каморку ... это одна из самых отталкивающих картин, которые я когда-либо делал... Этим красным и зелёным я пытался выразить ужасные человеческие страсти». « В моём изображении кафе я пытался выразить, что это кафе - место, где можно сойти с ума и совершить преступление; я пытался добиться этого противопоставлением нежно-розового, кроваво-красного и тёмно-красного винного, сладко-зелёного а-ля Людовик XI и зелёного веронеза, контрастирующего с жёлто - зелёным и резким сине-зелёным. Всё это выражает атмосферу пылающего подспудного мира, какое-то блёклое страдание. Всё это выражает тьму, овладевшую забывшимся».⁶ Весна и лето в Провансе были, пожалуй, самым счастливым периодом жизни Ван-Гога, его любовь к миру, обострённая жажда добра и красоты воплощалась в напоённых солнцем пейзажах прекрасной земли, натюрмортах и портретах. Он пишет цветущие деревья «в чудовищно радостных красках» на фоне бездонной синевы неба, буйные олеандры, серебристые оливы, нежную зелень полей и лазурное море в Сен-Мари. Летом он обращается к своему любимому образу Сеятеля - символу вечно возрождающейся жизни, Виды равнины Ла Кро относятся к шедеврам живописи и графики Ван-Гога. Обычно он выбирал высокую точку зрения, так что взгляду открывалась обширная долина, уходящая к далёкому горизонту. Он пишет простор полей, сжатые хлеба и виноградники. То же упоение красочным великолепием мира Ван-Гог в своей знаменитой серии «Подсолнечников». Художник особенно любил эти цветы, похожие на солнце, и кисть его с каким-то самозабвенным восторгом обнажала мощную жизненную силу, таящуюся в упругих изгибах сочных стеблей и пышных цветах, окружённых сверкающих ореолом. Стремлением к прояснению, к правдивости, к реалистическому, очищенному от иллюзий пониманию он был одушевлён с самого начала.

На краю черты

Приезд Гогена в конце октябре 1888 года внёс в жизнь Ван-Гога воодушевляющее возбуждение. Ему было с ним необычайно хорошо. Однако эти отношения со стороны Ван-Гога с самого начала были не вполне естественны. В один из дней он пишет: «Мне кажется, Гоген несколько недоволен этим маленьким городишком Арлем, этим маленьким жёлтым домиком, в котором мы работали, но больше всего - мной…». Они ссорятся, мирятся, спорят, и вдруг у Ван Гога случился первый острый психоз. Он набросился на Гогена с бритвой в руке, отрезал себе кусок уха. Его нашли в кровати, окровавленного и без памяти, и увезли в больницу. Тео разыскал его. После приступа быстро наступило улучшение, но с этого времени подобные приступы будут повторяться, и хотя в небольших промежутках между ними он будет в совершенно ясном сознании, но таким, как прежде, он не будет уже никогда. После первого припадка его «глаз стал очень чувствителен». Много думая о своей болезни, он пишет брату: «...В общем, моя работа принадлежит тебе. Я вложил в неё мою жизнь, и половина моего рассудка ушла в неё...». Он много работает, его самооценка всегда - не исключая и времени болезни - сохраняет высокую степень самокритичности и объективности, но никогда не был доволен результатами, постоянно говорит, что его картины недостаточно хороши, живёт лишь мыслями об их улучшении. Он работает с невероятным самозабвением, в любую погоду, сжигаемый своей страстью и беспощадным южным солнцем, с таким исступлением, как будто предчувствует свой близкий конец. Ван-Гог сдаётся не сразу. Предвидя неизбежность катастрофы, он удесятеряет интенсивность и без того напряжённой работы. Он ещё в силах создать десятки потрясающих своей проникновенностью картин. Но отчаяние - плохой советчик. Светлое здание искусства, указывающее светлый путь к освобождению и счастью, дало трещину, а потом и совсем распалось. Избежать этого Ван-Гог не был в состоянии, так как его рукой и мыслью водила эпоха, современником которой он был, и трагические противоречия которой ему суждено было выразить в последние полтора года своей жизни. Отныне развитие его искусства измеряется уже не годами, а месяцами. Кольцо болезни сжимается. Но следует отметить совершенно необычайный феномен: его суверенное отношение к болезни. В одном из его писем можно прочесть: «Во всяком случае, эта попытка остаться правдивым, может тоже средство борьбы с моей болезнью, которая меня беспрерывно беспокоит».⁷ В Сен-Реми, а затем в Овере изменения в его искусстве обозначились ещё резче. Человек и природа вступили в полосу неразрешимых противоречий. Время Сеятеля миновало. Наступило время Жнеца. Ван Гог сам поясняет этот новый в его творчестве образ: «В этом жнеце мне представляется некая неясная фигура наподобие дьявола, борющаяся в раскалённом мире за то, чтобы закончить свою работу. В нём я вижу образ смерти в том смысле, что человечество - колос, который должен быть сжат...». И так, трагический перелом свершился, Он во всём: в мировоззрении, в сюжетах картин, в способах выражения. Вместо Сеятеля - Жнец, вместо жёлтых подсолнухов - зловещие чёрно-зелёные кипарисы, вместо величественных пространств долины Кро - стиснутая горами, как бы вздыбившаяся земля, вместо монолитных цветовых плоскостей - бешеный вихрь мелких пульсирующих мазков. Цвет мертвеет и глохнет. Пространство снимается, и всё начинает казаться плоским. Рой однообразных мазков становится назойливым, как наваждение. Краски на картинах последних месяцев его жизни становятся более грубыми и кричащими. Хотя он никогда не придавал значения ошибкам в перспективе, под конец их количество увеличилось. Наклонившаяся дымовая труба, покосившаяся стена, деформированная голова кажутся уже не необходимыми, а случайными. Дисциплинирующее самообладание, кажется, ослабляется возбуждением. Характерность мазка, криволинейность гипертрофируется, живописная манера огрубляется. Картины производят хаотическое впечатление. Он ещё надеется, зная, что отдать болезни искусство для него равносильно смертному приговору. Но уже не в силах предотвратить неизбежное.

Болезнь подтачивает его изнутри. Он пишет: «Сейчас я не могу сказать ничего другого, кроме того, что всем нам нужно отдохнуть. Я чувствую, что я на краю; такие вот мои дела. Я чувствую, что это моя судьба; я принимаю её и этого уже не изменишь... Будущее затемняется, и я вижу его далеко не счастливым».

У Тео неприятности на работе, он мрачен и раздражителен, неспокойна и Ио, болеет их сын. Приехав к ним в очередной раз, Винсент внезапно и молча покидает их дом. Что же именно произошло в этот день? Это осталось тайной. Возможно, в разговоре с издёрганными братом и его женой ему послышалось что-то такое, что ножом полоснуло по его легко ранимому сердцу; а может с их уст сорвалось нечаянно резкое слово. Кто знает?.. И если б кто-нибудь его остановил! Но свершившаяся судьба, как и история не знает сослагательного наклонения. Винсент изберёт другое решение: в жаркий июньский день, слушая однообразное пение цикад и доверительный шелест листвы, не снеся страданий, он вдруг ... выстрелил в себя! Он сказал брату напоследок: «Тоска не пройдёт никогда» - и скончался. Предсмертное письмо к брату напоминает молитву и реквием по самому себе: «Да, дорогой мой брат, я всегда твердил тебе и повторяю ещё раз.... никогда я не считал тебя обычным торговцем картинами... Через меня ты принимал участие в создании кое-каких полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие... Мы создали их, и они существуют, а это главное, что я хотел сказать тебе... Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка, это так.… Но что поделаешь?» ....

У Тео после смерти брата на время помутился разум. Он вдруг вообразил себе, что это он, его жена и их маленький сын виновны в гибели безмерно любимого брата... Жена увозит его в Голландию, но это не поможет. Через полгода Тео умирает. Со временем Ио перевозит останки мужа во Францию и захоронит в Овере рядом с могилой Винсента. Так они, братья, и по сей день лежат на высоком холме, находясь чуточку ближе, чем жители Овера, к Богу, солнцу и вечной тишине. Что примечательно: оба они, такие при жизни непохожие друг на друга, разные, неодинаково согретые посмертной славой, лежат под совершенно одинаковыми надгробными памятниками. Тот, кому в голову пришла эта простая и поразительно справедливая мысль воздать братьям в равной мере, наверное, тоже обладал, как Винсент и Тео, великим сердцем...

Заключение

Для Ван Гога цвет был инструментом, позволяющим наиболее полно выразить себя, своё отношение к людям и природе, своё понимание жизни. Он, по его словам, стремился «выразить мысль излучением светлого тона на тёмном фоне, надежду - звездой, горение - лучами заходящего солнца». Фантастическим сплавом сияющих красок притягивают «Красные виноградники Арля» - единственная купленная при жизни картина. Можно только удивляться, что этот человек, чья жизнь казалась со стороны такой же нелепой, как и его внешность, мастер, живший «беднее бедного старика» и закончивший свой земной в лечебнице для душевнобольных, мог увлечься Рубенсом - этим жизнерадостным «живописцем королей». А тайна была проста: молчаливый, угловатый парень, впервые в 26 лет взявший в руки кисть и мечтавший «нести людям добро