Библиография как наука

Введение

История библиографии как науки и современнность

Существующие разногласия в признании научного статуса библиографии

Новые проблемы библиографии

Заключение

Источники


Введение

Библиография в давние времена была наукой, потому что ее состояние соответствовало тогдашним научным требованиям, - она была на таком же (приблизительно) уровне развития, на каком были и другие науки.

Современное научное знание шагнуло далеко вперед. Но что же произошло с библиографией? Сегодня появись сомнения в том, является ли она наукой в подлинном смысле этого слова, или мы имеем лишь с ремеслом, мастерством. Раскрытие этих вопросов стало целью данной работы.

История библиографии как науки и современность

Почти до середины XIX века все общественные науки были еще в младенческом состоянии. И даже естественные науки еще только начинали определяться.

Описательный метод, который преобладал тогда в естествознании, является лучшим мерилом уровня, на котором стояли естественные науки. Шло накопление фактического материала - и почти исключительно накопление. Теоретические обобщения были только в форме слабых опытов.

Библиография была на таком же уровне. Она накопляла фактический материал, описывала его в соответствии с установившимися требованиями (время от времени варьируя их), и это почти всех удовлетворяло.

А потому библиография считалась наукой, как и додарвиновская зоология.

Во 2-й половине XIX в. все науки сделали громадный шаг вперед. Описательный метод уже перестал удовлетворять повышенным требованиям усложнившейся жизни. Нужны были обобщения накопленного материала, выводы, выяснение закономерностей изучаемых явлений. Без этого тормозилось дальнейшее развитие самих наук и было неизбежно отставание их от жизни. К понятию "наука" стали относиться строже.

Библиография осталась на прежнем уровне, не двигаясь вперед. Она продолжала ограничиваться описательным методом, идя по прямой линии традиционного накопления фактического материала.

На этом же уровне она остается и до настоящего времени. Она отстала. И уже не является наукой в современном смысле этого слова.

Но библиография может выйти из застойного состояния, она может двинуться вперед и стать полноправной наукой. Для этого нужно историческое осознание библиографии и на этой основе теоретическое осознание существа и методов библиографии, а также пересмотр ее методов.

Наряду с этим не следует поддаваться гипнотизирующим нас заклинаниям со стороны некоторых представителей общепризнанных наук. Следует дать трезвый отчета требованиях, которые предъявляются к науке.

Библиография как наука находится в процессе становления. Но библиография, бесспорно, относится к научному знанию.

Научное знание и наука, как известно, не синонимы, что нередко забывается.

Систематика растений - научное знание, но не наука, - отдел ботаники.

Пушкиноведение - научное знание, но не наука.

Каковы признаки научного знания в библиографии?

Во-первых, научные цели и задачи, Во-вторых, объект, которым является книга, произведение печати.

Заслуживает ли этот объект научного изучения?

Если объектом научного знания могут быть пауки, мухи и всякие мошки, то непонятно, почему книга - величайшее орудие культуры и классовой борьбы - не может быть объектом научного знания?

В-третьих, библиография пользуется научными методами. Если взять только одну каталогизацию, в которой преобладают технические моменты, то и она требует определенной системы научных методов, хотя бы и примитивного свойства. Но в отдельных случаях каталогизация (например, нелегальной революционной литературы) обусловлена серьезным исследованием.

Аннотация - уже результат более или менее углубленного исследования книги. Никто не сомневается, что рефераты и рецензии - по существу научная работа. А хорошую аннотацию написать сплошь и рядом труднее, чем реферат и рецензию. Если же на практике аннотации сплошь и рядом никуда не годятся, то это вопрос качества работы, а не существа дела. Аннотирование требует знания соответствующего вопроса, знания литературы вопроса, а нередко и многого другого.

Систематика - сложнейший научный процесс, на вершинах своих смыкающийся с философией. Правда, нередко систематика в библиографии уподобляется тасованию колоды карт, но это опять же вопрос качества работы, а не существа дела.

Но одним из важнейших и основных отделов библиографического знания является разыскание материала, если оно производится не механическим способом. Оно требует обширной эрудиции и определенного метода ассоциирования разного рода явлений и обобщения.

Представим себе хороший, особенно хронологический указатель метеорологической литературы.

Год за годом он фиксирует нарастание количества книг и статей. В каталогизационных записях сменяются авторы, появляются новые темы, новые термины, новые страны, районы и географические пункты, Выясняется последовательность и преемственность изучения. Каждая книга и статья фиксирует определенный шаг вперед, а в порядке исключения в некоторых случаях застой или даже шаг назад. Все это - материал для истории развития метеорологий.

Если же мы имеем такой же указатель, но с аннотациями, написанными специалистом, то еще шире развертывается картина развития метеорологии, как науки.

Если кроме обычных адресных сведений, необходимых для научно-производственных целей специалисту, мы добавим в каталогизационных записях издателей, типографии, тиражи, мы увидим центры издания метеорологической литературы, узнаем учреждения и лица, оказавшие содействие ее опубликованию, увидим также степень распространения этой литературы, ее читаемость и потребность в ней.

Библиография метеорологической литературы, таким образом, не только дает материал для изучения физических явлений в атмосфере, но и для истории культуры.

До истории культуры узкому специалисту-метеорологу мало дела; ему даже мало дела и до истории его науки (известно, как еще недавно наблюдалось пренебрежительное отношение со стороны некоторых специалистов), но это не столь важно: независимо от этого явления остается незыблемым положение, что никакая наука успешно не может развиваться без изучения своей истории.

История литературы изучает историю идей - это верно. Ее интересуют носители идей - общественные классы и их представители. Библиография это не изучает. Она лишь использует наблюдения и выводы истории литературы, политической истории и т.д. Библиография изучает книгу как источник и как пропагандиста идей.

Ошибка библиографов заключается в том, что (они) хотят во что бы то ни стало обособиться и мыслить библиографию вне других наук, как науку над науками, а дают большей частью посредственные, ремесленного типа справочники.

Застой в библиографии происходит от того, что ее мыслят преимущественно в форме указателей, как сумму справочников по литературе. Это приводит к техницизму, к ремесленности, регистратуре.

Из библиографии выжимается самое существо ее, душится живое дыхание. Книга превращается в мертвую вещь.

Тем не менее, форма указателей не исключает возможности движения библиографии вперед.

Во-первых, библиографы слишком склонны к механической обработке материала, и, во-вторых, как правило, не доводят свою работу до конца: разыскали материал, описали его внешние признаки, даже неплохо иной раз аннотировали, систематизировали, составили превосходные вспомогательные указатели и таким образом дали хороший справочник - и делу конец.

Но дальше и начинается самая интересная научная работа: обобщения и выводы.

Мы похожи на тех ботаников, которые ограничивают свою работу собиранием и описанием гербариев. Если бы только к этому сводилась роль ботаника, она не была бы наукой, Это кардинальный вопрос. В. И. Ленин в своей рецензии на 2-й том "Среди книг" Рубакина писал:
"...дать разумный "обзор русских книжных богатств" и "справочное пособие" для самообразования и библиотек нельзя иначе, как в связи с историей идей", Приведем пример.

Библиограф разыскивает, описывает и систематизирует литературу 60-х годов, Это - первая стадия его работы. Далее он делает статистические подсчеты в самых разнообразных разрезах. Например, он узнает, что в 60-е годы сильно возрастает процент социально-экономической и естественноисторической литературы и падает процент религиозной литературы.

Затем библиограф изучает состав учтенной литературы по отдельным категориям; например, кроме тематики, идеологическая направленность, читательская установка, тиражи, цены, оформление.

Наконец, все это приводит в связь с общественно-политическим и научным движением 60-х годов и дает широкую и яркую картину истории печати 60-х годов.

Библиографию отдельных наук можно рассматривать как часть истории соответствующих наук. А история отдельных наук – тоже история; она входит как в историю соответствующих наук, так и в историю науки в целом, которая, в свою очередь, входит в состав истории культуры.

Таким образом, библиография специальная относится к соответствующим наукам, но поскольку входит в их историческую часть, она является частью истории культуры; именно частью, изучающей историю печати (а если угодно, то и письменности) как средства пропаганды. Тем самым определяется место и универсальной библиографии и библиографии в целом.

Можно возразить, что такая история печати в целом будет простой компиляцией, сделанной притом не специалистом. Но ведь компиляции получаются нередко и у специалистов. Дело в знаниях и в таланте.

Ни один зоолог не может быть специалистом по всем отраслям зоологии, именно: по орнитологии, ихтиологии, энтомологии, паукам, гадам и т.д. и тем не менее известны многочисленные общезоологические труды далеко не компилятивного характера. Это во-первых. А во-вторых, ошибочно думать, что если одному лицу не по силам охватить весь круг своей научной дисциплины, то и научной дисциплины не может существовать. Никакая наука не создается одним лицом. Каждая наука создается и развивается широким коллективом. И библиография не может быть исключением. Итак, библиография имеет:

  1. свой объект - книгу, печатные произведения как материализованную идеологию; как средство пропаганды идей;

  2. свой метод, существование которого никем не отрицается;

  3. свои обобщения и выводы, которых пока почти никто не делает, но которые должны делаться.

Следовательно, библиография может стать научной дисциплиной. Правда, библиография не может устанавливать каких-либо законов, но и география, и история литературы и другие науки также никаких законов не устанавливают.

Наука - система знаний, И это не чуждо библиографии, которая может и должна стать системой знаний о произведениях печати как идеологических памятниках, коллективном пропагандисте и коллективном организаторе. Имея дело с культурно-историческим памятником, пользуясь историческим методом, библиография входит в состав истории культуры и может занять свое место в ряду исторических дисциплин.

Один библиограф 50-х годов сравнивал библиографа с чичероне, который в "могильном склепе указывает, какой где спит покойник". Но я ничуть не хочу уподоблять книгу покойнику, а библиографа чичероне могильного склепа. Задачи библиографа - воскресить покойников, помочь читателям освоить культурное наследство, как задача историка воскрешать, приводить в связь и обобщать факты гражданской истории. Это не значит, что я призываю библиографов к обработке только литературы, отошедшей в историю. История отнюдь не исключает современности.

Каждый истекший день есть уже история. И каждый текущий день завтра становится историей. Книга отражает только пройденный день. Но каждый пройденный день является шагом в будущее. Граней нет; и нет надобности строить их искусственно. Исторический метод гарантирует более углубленную, а следовательно, более эффективную обработку материала[1].


Существующие разногласия в признании научного статуса библиографии


Библиография как наука в понимании В.С. Сопикова и В.Г. Анастасевича

Основные характеристики библиографии

В.С.Сопиков

В.Г.Анастасевич

1. Базовый термин и его определение “Библиография (книгоописание), или основательное познание о книгах, составляет существенную часть истории народного просвещения... Помощью ее науки и изящные искусства гораздо удобнее распространяются и достигают своего совершенства. Она из тех словесных произведений ума человеческого составляет, так сказать, всемирную библиотеку, открытую для каждого... Не только показывает состояние и постепенное распространение наук вообще, образует вкус читателей к хорошим сочинениям, но притом и на самую книжную торговлю имеет весьма благодетельное действие...” “Библиография из всех человеческих познаний есть самая пространнейшая наука” Библиография — “книгоописание, или наука знать книги и по их содержанию полагать в приличных разрядах по общей, или принятой системе”(ссылка к заглавию. — А.А.Г.), “то есть: изображение сущности всех сочинений по их предметам” ...“Итак библиографию можно почесть сокращенною библиотекою, систематически представляющую ученые труды какого-либо народа, или вообще всего ученого света... Она... содержит в себе другие премногие пользы и выгоды не только для посвятивших себя ученому состоянию, для коих она необходима, но и для ищущих одного удовольствия в чтении книг, как путеводительница и наставница в выборе оных”
2. Цель, социальное назначение библиографии Показывать состояние и постепенное распространение наук вообще, образовывать вкус читателей к хорошим сочинениям, “любопытное юношество, жаждущее всякого рода познаний имеет в нем (библиотекаре и библиографе; “все, что сказано было о библиографе, относится совершенно и к библиотекарю”) надежного и просвещенного руководителя, открывающего ему чистейшие источники”, “главное упражнение состоит в познании книг вообще, в ученой истории и во всем том, что относится к искусству книгопечатания” “Знать книги”, “извлечь из множества книг содержание и дать об них суд”, систематизировать (классифицировать) их “по содержанию”, “путеводительница и наставница в выборе” книг (“оных”). Быть не компилятором, а “нитью Ариадны, руководствующею в неисходимом лабиринте толико многих и толико различных мнений разных веков и умов, иногда об одном предмете... Лучше не иметь никакого проводника, нежели иметь ложного”
3. Объект и предмет, или содержание библиографии Книги вообще, “так сказать, всемирная библиотека, открытая для каждого”, “ученая история”, “искусство книгопечатания”, “библиография из всех человеческих познаний есть самая пространнейшая наука”, “посвятившему себя оной беспрестанно надлежит заниматься рассмотрением сочинений как древних, так и новейших писателей. Языки, логика, критика, философия, география, хронология, история, палеография и дипломатика суть самые необходимые для него науки. Он не менее oбязa^ знать историю книгопечатания, славных типографщиков, издателей, и все производство типографическое... Но краткость нашей жизни представляет невозможность одному человеку достигнуть совершенства во всех знаниях, касающихся до библиографии...” “При сем первом опыте российской библиографии, науки совершенно новой в нашем отечестве, почитаю за нужное показать различие между библиографом, библиофилом, библиотафом, библиоманом, библиотекарем” “Множество книг”, “сокращенная библиотека, систематически представляющая ученые труды какого-либо народа, или вообще всего ученого света”, “библиография” как “наука о книгах соделалась отраслью человеческих познаний и наукою тем важнейшею, что она вещественно заключает в себе все прочие; ибо все прочие содержатся в книгах”, “она заслуживает название науки истинно энциклопедической, по которой в стяжавшем оную предполагаются обширные и всеобщие познания. По сему понятию к ней относятся сведения о словах библиографических, о тиснении истории, и принадлежностях сего искусства, об архивах, рукописях, медалях, древностях и проч., о знатнейших библиотеках, о разных изданиях, о издателях, о славнейших типографах и книгопродавцах, о разных книго-хранилищных системах; словом о всем, что только принадлежит к умопроиз-ведениям”
4. Структура библиографии Единое понятие “библиография” в широком современном смысле “книговедения”, хотя пока еще чисто интуитивно осознается относительная самостоятельность библиографии как части книжного дела Библиография, “как и прочие науки, разделяется 1) на общую и частную”: общая — представляет труды “вообще всего ученого света”, частная — “ученые труды какого-либо народа”, 2) “Библиография, или книгоописание, однако же только в теснейшем смысле”, т.е. “со стороны ее практики, или в отношении ее к одним сочинениям”. “Ее теория,или библиология (книгословие). Сию можно почесть философиею первой, так как есть философия ботаники, химии и проч., или вышнею библиографией”
5. Методы библиографии как способы достижения поставленной цели Познание книг и всего того, что относится к искусству книгопечатания,ученой истории, книгоописание, составление (сочинение и напечатание) полных каталогов, “для вновь выходящих книг... особые критические журналы”, “обстоятельные сведения о полезных, редких и любопытных книгах, не по одним только их заглавиям и формату, но и по их содержанию...”, “он должен иметь искусство делать описания редких и любопытных сочинений, верно означать заглавия, год и место издания, имя сочинителя и типографщика оных, что иногда находится в заглавии, а иногда в посвящении, предисловии, дозволении, и нередко в послесловии и заключении”. В качестве примера — труды Новикова, Бакмейстера, Шторха и Аделунга, свой “Опыт российской библиографии” Знать книги, книгоописание, “но как для сего неудовлетворительны будут одни названия книг, то ему предлежало бы иметь по крайней мере точное о них понятие, дабы сделать сравнение,а из того вывесть свое заключение, которое послужило бы ответом”, “извлечь из множества книг содержание и дать о них суд”, “узнать всеобщее состояние и в особенности каждую степень наук”, “она должна быть сверстницею, если не чадом повременных изданий... А сии-то трудолюбивые пчелы, с умножением книгохранилищ и по мере вновь издаваемых творений, посвятившие свои труды и время, чтоб извлекая содержание, или сущность оных,судом своим предохранить других от обмана, по пышным только названиям книг, могут почесться основателями библиографии”


В ответ на сомнения в перспективности библиографии в эпоху глобальной компьютеризации Л.В.Астахова доказывает, что не следует "драматизировать ситуацию" и ставить крест на библиографических явлениях как морально и физически устаревших. Более того, Л.В.Астахова уверена, что библиографию ожидает светлое будущее, потому что начинается новый этап ее развития - как научного феномена, этап, соответствующий информационному веку.

Доктор педагогических наук А.В.Соколов размышляет над концепцией, изложенной в монографии. Предоставляя слово рецензенту, редакция поздравляет Людмилу Викторовну Астахову с присуждением ей звания доктора педагогических наук и с награждением Почетным дипломом Всероссийского конкурса научных работ по библиотековедению, библиографии и книговедению 1997-1998 гг. за настоящую монографию.

Кто из нас не хотел бы расцвета библиографической теории и практики в третьем тысячелетии! Поэтому пафос исследования Л.В.Астаховой не может не вызвать заинтересованного сочувствия. Автор не ищет легких путей и не уклоняется от научных споров. Л.В.Астахова защищает тезис, прямо скажем, спорный: библиография (наша, российская) - научное явление! Монография Л.В.Астаховой - выдающийся вклад в нашу библиографическую науку. Покоряет научная эрудиция и библиографический патриотизм, мужская логика и женственная мягкость суждений, изысканность письменной речи и стремление "дойти до сути".

Исследователь-догматик, выдвинув тезис "библиография - наука", начал бы прямолинейно внедрять его в сознание читателя. Л.В.Астахова действует тоньше. Она говорит о "гипотетическом включении библиографии в число наук" и пытается выяснить, "обладает ли библиография (как часть) свойствами науки (как целого)"? Если бы библиография была научным явлением, рассуждает она, то библиографирование было бы научной деятельностью, библиографическое знание - научным знанием, а библиографический метод - научным методом. Далее она последовательно верифицирует, проверяет все эти гипотезы. Монография в целом представляет собой диалог типа "вопрос - ответ". Ставится вопрос, касающийся той или иной стороны научного статуса библиографии, и ученый дает на него ответ. Проследим, каким образом Л.В.Астахова верифицирует гипотезу, что библиография представляет собой науку.

1. Апелляция к авторитетам. Демонстрируя завидную эрудицию, автор приводит весьма категоричные и остроумные высказывания классиков библиографии от В.С.Сопикова и В.Г.Анастасевича до Н.М.Лисовского, А.М.Ловягина, М.Н.Куфаева, Н.В.Здобнова, которые единодушно утверждали, что библиография - это наука, хотя и несколько отставшая в своем развитии от других наук. Не забывает она и о скептиках. В целом выясняется, что до советской власти российская интеллигенция считала библиографическую деятельность разновидностью научных занятий, а фундаментальные библиографические пособия - научными трудами. Однако Л.В.Астахова понимает, что авторитетные заявления классиков - еще не доказательство того, что библиография осталась наукой в наши дни. Времена изменились, изменились критерии научности, поэтому нужно сопоставить этапы развития библиографии с этапами развития науки. Если библиография и наука развивались синхронно и взаимосвязанно, то этот факт можно считать доводом в пользу научной природы библиографии.

2. Сравнительный анализ эволюции науки и библиографии. Следуя современным философам и историкам науки, Л.В.Астахова выделяет три стадии эволюции научной мысли: классическая наука (XVII - XIX вв.), неклассическая наука (начало ХХ в. - современность), неонеклассическая наука (современность) и соответствующие этим стадиям три формы самосознания науки (онтологизм, гносеологизм, методологизм). Далее выясняется, что имеются аналогичные по срокам и формам самосознания стадии эволюции библиографии: классическая, неклассическая, неонеклассическая библиография. На классической стадии была общепринята формула "библиография - наука"; на стадии неклассической библиографии, когда библиографическая деятельность стала массовой профессией, ее стали относить к практике, а не к науке; теперь пришел черед неонеклассической стадии. Какие трансформации библиографии сулит она?

Неонеклассическая стадия науки и, соответственно, библиографии играет важную роль в исследовании Л.В.Астаховой. Если на этой стадии произойдет такой пересмотр критерия научности, который позволит включить библиографию в состав науки, то будет получен весомый аргумент в пользу тезиса "библиография - наука". Л.В.Астахова обнаруживает искомые аргументы в концепции неонеклассической науки философа В.В.Ильина. Опираясь на его труды, она делает вывод, что "новые идеалы неонеклассической науки позволяют по-новому, более лояльно отнестись к проблеме научного статуса библиографии"1.

Фактически в основе его концепции лежит позиция классического прагматизма конца XIX в.: научно (истинно) то, что полезно. Я не думаю, что у В.В.Ильина много единомышленников, и мы являемся свидетелями становления экзотической "неонеклассической" стадии научной мысли. Пока в философии и истории науки признаются две стадии: классическая, или "малая" наука (с Галилея в начале XVII в. до Анри Пуанкаре в начале ХХ в.) и неклассическая, или "большая наука", возникшая в ХХ в. и сделавшая "научными сотрудниками" миллионы людей.

Можно и нужно говорить о необходимости гуманитаризации мировоззрения научных сотрудников, занятых в "большой науке" (их сейчас 5 млн), но это не означает отказа от познания объективной истины. И уж совсем нет никаких оснований связывать гуманизацию науки и человечества в целом в грядущем столетии с "либерализацией критериев научности" по отношению к библиографии.

3. Опора на теоретические представления об Универсуме человеческой деятельности (УЧД) и герменевтическом универсуме. Понятие УЧД введено в библиографический оборот, как известно, Н.А.Слядневой. Под УЧД она понимает метасистему библиографии, представляющую собой "всю сложноорганизованную, динамичную совокупность некогда существовавших, актуальных в наши дни и прогнозируемых в будущем видов (отраслей) человеческой деятельности"2.

Если бы удалось показать, что библиография в своем научном, а не практическом обличии имеет существенное значение для функционирования УЧД, это послужило бы убедительным оправданием библиографии - науки. Но при одном условии: УЧД - феномен, ранее науке неизвестный.

Л.В.Астахова вводит понятие "герменевтический универсум" (вся совокупность текстов или смыслов, взятых в аспекте их понимания). Этот универсум объявляется объектом библиографии. При этом не уточняется, имеются в виду документированные или недокументированные тексты. Очевидно, что введение неологизма "герменевтический универсум" оправдано в том случае, если в науке нет тождественных понятий.

Далее говорится, что в отличие от других гуманитарных наук библиография особым образом взаимодействует с УЧД и герменевтическим универсумом. Ее предметом служат: "УЧД как производитель и потребитель герменевтического универсума (объектный способ формулирования предмета) или проблема рационализации УЧД с помощью системы библиографического знания как научного знания о предметной, функциональной и исторической структурах герменевтического универсума (проблемный принцип формулирования предмета)"3.

В этих изящных и логически выверенных формулировках можно заметить две недоговоренности.

Во-первых, нужно иметь в виду, что всякая практика, подобно науке, имеет свой объект и предмет. Объектом библиографической практики, бесспорно, является герменевтический континуум, т.е. совокупность текстов, а предметом - взаимодействие с УЧД с целью его рационализации. В поисках предмета и объекта науки Л.В.Астахова обнаружила объект и предмет практики, причем оказалось к тому же, что они совпадают. Это совпадение можно трактовать двояко: либо как свидетельство того, что есть только библиографическая наука, а практики нет, либо как свидетельство того, что есть библиографическая практика, в которой растворена наука. Обе трактовки не внушают оптимизма.

Во-вторых, для того, чтобы получить признание "большой науки", следует доморощенную библиографическую терминологию перевести на общепринятый научный язык. Что такое "Универсум человеческой деятельности"? Это - мир культуры, ибо некультурная человеческая деятельность типа бессознательных физиологических процессов для библиографии интереса не представляет. Мир культуры включает три рода элементов: культурную деятельность, представляющую собой деятельность по созданию, хранению, распространению, освоению опредмеченных и распредмеченных искусственных смыслов; субъекты, осуществляющие культурную деятельность; культурное наследие - совокупность социально признанных текстов (культурных ценностей). УЧД можно отождествить с миром культуры в целом, а можно - с культурной деятельностью, но в том и в другом случае введенное Н.А.Слядневой понятие дублирует распространенные культурологические понятия. Неологизм "герменевтический универсум" совпадает с понятием "культурное наследие". Если перейти на общенаучный язык, получаем тривиальную истину: библиография - одна из отраслей культуры, причем скорее обеспечивающая (инфраструктурная), чем обеспечиваемая. В этом выводе сложно увидеть аргументы в пользу научного статуса библиографии.

4. Анализ сходства и различия научной и библиографической деятельности. Л.В.Астахова делает акцент на различиях и предпочитает оттенять специфику библиографического мышления, библиографического языка, библиографической логики и методологии. Надо признаться, что этот раздел произвел на меня наиболее глубокое впечатление содержательностью, доказательностью, продуманностью, межнаучной энциклопедичностью, затаенной эмоциональностью. Это апофеоз библиографоведческой мысли. Говорится, конечно, и о сходстве, или, как предпочитает выражаться Л.В.Астахова, изоморфизме библиографического и собственно научного познания. Однако интеллектуальные стандарты библиографического творчества настолько превышают требования к познавательной деятельности в других отраслях науки, культуры и искусства, что библиографию просто не с чем сравнивать.

Особенно впечатляет принцип адекватности библиографического познания, который, как подчеркивает Л.В.Астахова, специфичен именно для библиографии. Адекватность библиографического знания требует интерпретации, т.е. содержательного познания и понимания: предметного ядра герменевтического универсума, его дисциплинарного, проблемного и методологического аспектов, т.е. универсального энциклопедизма; социально-деятельностных, социально-организационных и деятельностно-коммуникационных аспектов сферы функционирования герменевтического универсума, т.е. социального механизма создания, хранения, распространения и освоения текстов, образующих культурное наследие; эволюции хроноструктурных ритмов и алгоритмов герменевтического универсума.

Есть ли реальные библиографические труды, удовлетворяющие принципу адекватности? Можно назвать "Опыт российской библиографии" В.С.Сопикова, "Литературу русской библиографии" Г.Н.Геннади, "Библиографию русской периодической печати" Н.М.Лисовского и другие труды эпохи классической библиографии. Но ведь тогда и сомнений не было в научном статусе библиографии. А в наши дни? И в наши дни есть подлинные рыцари и подвижники библиографии. Назовем лишь три произведения, подготовленных в РГБ: Бавин С.П., Семибратова И.В. Судьбы поэтов серебряного века: Библиогр. очерки. М., 1993; Горбунов А.М. Панорама веков: Попул. библиогр. энцикл. М., 1991; Бушуев С.В., Миронов Г.Е. История государства российского: Историко-библиогр. очерки: В 3 т. М., 1991-1995.

Эти библиографические шедевры пользуются заслуженной популярностью и научным признанием. Нельзя не вспомнить еще об одной вершине современного научно-библиографического подвижничества, результате десятилетнего самоотверженного труда библиографа-одиночки. А.Соколов имееет в виду труд А.Кумановой "Философско-науковедческая картина гуманитарного знания: Библиогр. исслед.". Кажется невероятным, что один человек смог выполнить эту грандиозную работу. Достоинство этих трудов в том, что они обладают качеством панорамности, которое, как уверяет Л.В.Астахова, ценнее обычной теоретичности. Она пишет: "Библиографическое знание есть одна из частнонаучных картин мира, моделирующая отраженную в текстах действительность", и поэтому оно является уникальным научно-картинным слоем теоретического знания, наряду с картинами физического, химического и т.п. миров4.

Восторженно преклоняясь перед выдающимися достижениями библиографического гения, не следует забывать, что этих достижений не больше, чем гениев в среднестатистической демографической выборке. В массе своей библиографы не только не выполняют принципа адекватности, но даже не подозревают о его существовании. Никаких частнонаучных картин мира они не создают и не помышляют о том, что их повседневная деятельность есть разновидность научного труда, которая "изоморфна" научному познанию.

Вывод напрашивается такой: библиографическая деятельность психологически, логически, структурно подобна научной деятельности, но только в исключительных случаях дает интеллектуальную продукцию, соответствующую достоинству научного открытия. В массе своей библиографическая продукция не содержит новых научных фактов или концепций, хотя безусловно входит в культурное наследие и является весьма ценной его частью. Л.В.Астахова такого вывода не делает.

5. Ссылка на изменившиеся стандарты научного познания, которые ныне соответствуют, по мнению автора, стандартам библиографического познания.

Опираясь на высказывания В.В.Ильина, Л.В.Астахова пишет: <<Развитие современной неонеклассической науки таково, что "далеко не все компоненты науки (теории, гипотезы, модели и т.д.) в состоянии опробоваться на соответствие логическим и эмпирическим критериям науки, равно как далеко не все компоненты науки в действительности этим критериям отвечают. Мотивы, по которым они все же включаются в науку, - соображения неэмпирического порядка"... На современном этапе развития происходит включение подчеркнуто ненаучных компонентов в теоретические рассуждения... Процесс научного познания буквально пронизан на всех своих уровнях и этапах различного рода инореалиями и ценностными предпочтениями>>5.

Поскольку критерии научности становятся относительными и расплывчатыми, автор считает возможным созданные в истории библиографической деятельности библиографические конструкции и модели зачислить в число научных. С подобной профанацией науки согласиться невозможно.

Правда, в другом месте, дав итоговую дефиницию библиографии как "социально-гуманитарной наддисциплинарной научно-исследовательской области, направленной на производство и распространение научно-библиографического знания", она делает многозначительную оговорку: "данное определение библиографии как науки сформулировано применительно к ее высшим, наиболее развитым и сложным формам, коими в библиографии являются подытоживающие ретроспективные научно-вспомогательные, а также комплексные и универсальные популярные библиографические формы"6.

Эта оговорка может показаться убийственной для научного статуса библиографии. Оказывается, что этот статус принадлежит не типичным библиографическим явлениям, а наиболее выдающимся формам.

А.Соколов предложил следующее определение, логично вытекающее из исследования Л.В.Астаховой: библиография - область умственного труда по производству и распространению библиографического знания. И сделал оговорку: некоторые высшие, наиболее развитые и сложные формы могут достигать уровня научного знания или даже превосходить его, превращаясь в общечеловеческие памятники культуры.