Из истории Духовной семинарии в Воронеже

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»


ИЗ ИСТОРИИ ВОРОНЕЖСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ

по специальности 030900 «Дошкольная педагогика и психология»

реферат

Содержание


Введение

Глава 1. Из истории Воронежской Духовной Семинарии

Заключение

Литература

ВВЕДЕНИЕ


Семинариям дореволюционной России принадлежала большая роль в духовной жизни всей страны. Российское духовенство на протяжении веков выполняло ответственную миссию по формированию идейного облика русского общества, по развитию его культуры и по укреплению отечественной государственности. В основной своей массе русское духовенство состояло из честных тружеников, на плечах которых лежал груз очень нелегких и разнообразных обязанностей. Как общество, так и государство испытывали острую потребность в главной функции духовенства – воспитании нравственных качеств подданных Российской империи.

Следует признать, что основная масса духовенства была вполне достойна своей высокой миссии. Священники по праву принадлежали к самой образованной и нравственной части русского общества. В недавно опубликованных воспоминаниях воронежского коллекционера и искусствоведа М.М. Мелентьева содержится следующее свидетельство: «Никитенко1, говоря об острогожском обществе, пишет: «Нельзя обойти молчанием его духовенство. В мое время оно там поистине стояло на высоте своего призвания». Это же самое должен повторить и я: тридцать лет я знал все духовенство города, и за все это время оно было на большой высоте. Среди духовенства я не помню ни одного пьяницы, ни одного порочащего свое звание человека. Это были маститые, сидящие в своих приходах по нескольку десятков лет священники, имеющие вес и значение у своих прихожан. Все их знали в лицо»2.

Оснований для недоверия М.М. Мелентьеву нет. Более того, можно с уверенностью признать, что острогожское духовенство не было исключением. Однако с такой же уверенностью можно сказать, что жизнь русского духовенства (как и других слоев общества) на исходе существования империи была отягощена многими нелегкими и сложными проблемами.

Воспитательная миссия духовенства требовала образованности. Не случайно, система отечественного образования начала строиться с духовной школы. Еще в конце XVII в. (1687 г.) в России появилась Духовная Академия, первое высшее учебное заведение. А с 1720 г. начала создаваться система семинарского образования. В числе первых (в 1746г.) открылась Семинария в Воронеже. В начале XIX в. в России насчитывалось уже 36 семинарий (в каждой епархии семинария должна была к тому времени открыться в обязательном порядке), а число семинаристов в них превысило 20 тыс. Перед революцией 1917 г. в России действовали 4 Духовных Академии (Московская, Петербургская, Киевская и Казанская) и 57 семинарий. При этом Воронежская Семинария признавалась одной из лучших и престижных.

Была ли эффективной работа семинарий? Вопрос этот не так прост, как может показаться на первый взгляд. Многочисленные факты свидетельствуют, что система духовного просвещения работала весьма успешно. Во всяком случае, вплоть до начала XX столетия русское духовенство являлось самым образованным сословием империи. По данным современных исследователей общая грамотность 9-летних детей русских священников достигала почти 90 процентов, тогда как грамотность дворянских детей того же возраста составляла 82 процентов.3 Впрочем, такие данные не должны вызывать удивления. На русских священниках лежало великое множество обязанностей по поддержанию народной жизни. Они исполняли естественную роль духовных пастырей прихожан, на них возлагалась нравственная обязанность по поддержанию общественного порядка, они же информировали население о важнейших законодательных актах. Из уст своих священников миллионы крестьян узнали 5 марта 1861 г. о великом акте народного освобождения – отмене крепостного права.

Просветительская деятельность духовенства сама по себе подразумевала наличие определенной образованности всего сословия. Общая более высокая образованность духовенства обусловила еще одно примечательное явление – в XIX в. выходцы из среды духовенства стали весьма активно пополнять ряды разночинной интеллигенции. Выпускники духовных семинарий во все возраставшем числе покидали свое сословие и стремились к вполне светской карьере.

Факт появления семинаристов в университетских аудиториях большого удивления в ту эпоху не вызвал. Русская разночинная интеллигенция формировалась на всесословной (а точнее, на бессословной) основе, ее состав пополнялся представителями всех основных социальных групп русского общества. Удивление вызывал тот факт, что семинаристы в этом процессе заняли исключительное место. Достаточно сказать, что к концу 1870-х гг. выходцам из семей православного духовенства принадлежало свыше трети от общего числа студентов в российских университетах. Например, в 1875 г. 46 процентов от общего числа зачисленных в университеты первокурсников составили выпускники семинарий. Ни одно сословие так сильно не делегировало своих представителей в среду молодой отечественной интеллигенции.4

Частичный уход семинаристов в ряды демократической интеллигенции имел ряд причин. Говоря о них, А.М. Горький справедливо отмечал, что многих «поповичей» не устраивал низкий материальный уровень жизни приходских священников. Положение большей части духовенства сел и уездных городов, отмечал писатель, во второй половине XIX в. продолжало оставаться тяжелым, «священник стоял в полной зависимости от помещика и социально и экономически». Незавидные материальные условия и естественная ограниченность служебных возможностей приходского духовенства, начинала тяготить определенную часть молодежи из духовного сословия. Освободительные реформы 1860-х гг. открыли перед просвещенными людьми новые, доселе еще не изведанные горизонты. В результате многие дети священников начали чувствовать себя тесно в рамках своего сословия и с той поры «университеты и канцелярии пополняются семинаристами».5

Действительно, в социальном положении русского православного духовенства во второй половине XIX в. продолжали сохраняться весьма серьезные контрасты. Если материальное положение архиереев можно было признать более или менее благополучным, то основная масса священнослужителей приходов получала крайне скудное и даже заведомо недостаточное содержание. Элементарная бедность священников не позволяла им обучать своих детей в светских гимназиях и училищах. Жизнь же в бесплатных общежитиях при семинариях (бурсах) была относительно дешевой, а за обучение с детей священников денег не брали. Поэтому на учебу в семинарии вынуждены были поступать по существу все дети священников мужского пола. Между тем многие из них вовсе не стремились к церковной деятельности. Реальное число семинаристов во второй половине XIX и начале XX вв. далеко превосходило потребности церковных приходов. По официальным данным в 1911 г. из 2148 выпускников семинарий приняли сан только 574.6 Большинство семинаристов, таким образом, заведомо знало, что не пойдет по жизненной дороге отцов. Поэтому на церковное благочестие многие из них начинали смотреть как на совокупность пустых и даже вредных обрядов. В душах многих семинаристов традиции глубокой религиозности начинали смешиваться с глубоким пренебрежением к существовавшему строю, а затем и с озлобленным бунтарством.

Понимая это, правительство не ставило препятствий выпускникам семинарий при выборе ими светского, в том числе университетского образования.

Судьба русской интеллигенции, в формировании духовного облика которой семинаристы сыграли столь большую роль, складывалась драматично. Идеи, которыми она вдохновлялась, не выходила за пределы узкого социального слоя демократов-интеллектуалов. Главная причина этого явления лежит в особенностях социальной структуры дореволюционной России. Подавляющее большинство населения (почти 90 процентов) составляло относительно однородное крестьянство. По сравнению с Западной Европой в России явно недоставало средних, промежуточных слоев между массами «простого» народа и просвещенными интеллектуалами. В результате возникло драматическое противоречие между социальными проектами радикалов и сознанием громадных масс крестьянства. Следствием такой ситуации стала, с одной стороны, - ее устойчивая приверженность к утопическим планам скорого обновления народной жизни. Очень характерно признание современницы тех событий Е. Водовозовой: «Мы призваны обновить мир! Наша задача – прокладывать новые пути, создавать новые формы жизни, все изменив в нравах и обычаях, все перестроить…»7 Мессианские компоненты духовного образования семинаристов играли в формировании таких настроений весьма заметную роль.

У русской интеллигенции было немало положительных, даже благородных качеств. Однако ее социальная изоляция и фактическая оторванность от практических запросов повседневной жизни создавали благоприятную почву для культивирования в ее недрах идейной нетерпимости, а нередко и фанатизма. Самоотверженность и пафос в демократической среде нередко сочетались с жесткой идеологической нетерпимостью; подвергать сомнению, раз избранные идеи считались недопустимыми. Не случайно народники-интеллигенты проявляли острый интерес к старообрядцам и сектантам. В раскольничестве многие лидеры революционного народничества видели своего естественного союзника.8

Разумеется, мировоззрение демократической интеллигенции, включая бывших семинаристов, нельзя сводить к одной только стихийной религиозности. Характер этого мировоззрения определялся целым комплексом социально-политических, экономических и культурных причин. Тем не менее, вклад воспитанников духовных учебных заведений в формировании духовного облика русской интеллигенции все еще нуждается в серьезных и тщательных исследованиях.

Литература


  1. Александр Васильевич Никитенко (1804 – 1877), уроженец Острогожского уезда, известный литератор, профессор Петербургского университета и цензор, автор содержательных мемуаров об эпохе великих реформ. – Никитенко А.В. Воспоминания. М., 1960 Т.1-3-.

  2. Мелентьев. М.М. Мой час и мое время. СПб., 2001. С.35.

  3. Миронов Б.Н. Социальная история России. СПб., 1999. т.1. С.212.

  4. Иванов А.Е. Студенчество России конца XIX – начала XX века. Социально-историческая судьба. М., 1999. С. 66; Щетинина Г.И. Студенчество и революционное движение в России. Последняя четверть XIX в. М., 1987. С.34.

  5. Архив А.М. Горького// История русской литературы. М., 1939. Т.1. С. 140 – 141.

  6. Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М., 1995. С.21.

  7. Водовозова Е.н. На заре жизни. М., 1964. Т. 2. С. 68.

  8. Волк С.С. Народная воля. 1879-1882. М.: Л., 1966. С. 374-381.

Глава 1. РАЗВИТИЕ ДУХОВНОГО ОБРАЗОВАНИЯ В ВОРОНЕЖСКОЙ ЕПАРХИИ В КОНЦЕ XVII – XVIII вв.


В 17 веке российское духовенство являлось в целом грамотным, но совершенно необразованным сословием. Последнее обстоятельство официально констатировал Собор 1667 г., однако никаких мер для исправления этой ситуации не предпринял. Необразованность духовенства объяснялась скудным домашним образованием, отсутствием духовных школ. Кроме того, слишком ученые священники вызывали подозрительное отношение властей из-за опасения, что обширные знания могли привести их только к ересям. В 17 веке начальное элементарное образование могли дать только церковноприходские школы, занятия в которых включали обучение чтению, пению и письму. В роли учителей выступали представители духовенства или грамотные прихожане. В Воронежской епархии в период архиерейства святителя Митрофана (1682 – 1703) такие школы упоминаются в городах Острогожске, Коротояке, Урыве, селе Ендовище Воронежского уезда. Есть туманные косвенные свидетельства, позволяющие утверждать, что такая школа действовала и при Воронежском архиерейском доме.1

В петровскую эпоху развитию просвещения, и в частности духовного образования был дан мощный импульс, чего требовали новые задачи, стоявшие перед реформируемым государством. В Воронеже в 1703 г. создается первое учебное заведение – начальная школа для подготовки младших корабельных офицеров. В 1708 г. был издан указ об определении детей попов и дьяконов в греческие и латинские школы, однако, по Воронежской епархии сведения о его реализации не выявлены. В 1714 г. вышел указ о необходимости учредить «цифирные школы» для обучения детей чиновников и дьячков письму, грамоте, арифметике и геометрии. В Воронеже такая школа была открыта в 1716 г. Она находилась на канатном дворе, учительствовал в ней Михаил Уфимов. Из набранных учеников 151 были из «церковников».2 Таким образом, еще в период возникновения духовных учебных заведений дети церковнослужителей и в том числе воронежских могли получать начальное образование в государственных школах.

Основным документом, который регламентировал вопросы создания и деятельности духовных училищ в России, содержал взгляды на систему церковного образования, стал Духовный Регламент, составленный в 1721 г. при участии Петра I. Здесь отмечалась большая польза того, чтобы при архиерейском доме были открыты школы «для детей священнических или прочих надежду священства определенных». Во главе учебного заведения находился ректор или префект, учебный план в целом ориентировался на программу Киевской Духовной Академии, при школах следовало быть библиотеке, церкви . 19 ноября 1721 г. появился указ Синода, который предписывал чтобы дети духовенства учились уже не в цифирных, а в епархиальных школах.

К концу царствования Петра Великого относится первая, документально подтвержденная попытка учредить в Воронеже подобное учебное заведение. В 1722 г. митрополит Воронежский и Елецкий Пахомий3 получил общий указ, предписывавший строить при архиерейских домах «на удобных местах» школы для обучения детей «духовного чина». Пахомий, находясь в это время в Москве, поручил келарю архиерейского дома испросить на возведение школы лес у воронежского губернатора П.В. Измайлова, а строительство вести на месте дома бывшего архиерейского подьячего Г. Иванова. Однако по ряду причин это благое дело осуществить не удалось. Губернатор отказался удовлетворить просьбу, а участок, предполагавшийся под школу, был уже незаконно продан. Синод отправил П.В. Измайлову соответствующий указ. Так или иначе, митрополит, вскоре оказавшийся под следствием, не довел дело строительства до конца и в 1723 г. умер. На 1727 г. в Воронежской епархии школы не значилось, тогда как в соседней Белгородской их было 8, где обучалось 420 учеников.4

Безуспешным оказались старания по развитию духовного образования и следующего епископа Иосифа (его фамилия предположительно Савин). Он направил в Новгородскую школу трех человек для обучения «грамматического художества». В Воронеж они вернулись в 1725 г., но школу не открыли за отъездом архиерея в Москву. Кстати, в том же году новый воронежский губернатор Г.П. Чернышев предложил приехать в наш город для обучения своих детей Тарасу Петровичу Постникову, который уже три месяца уже учил их в Москве французскому языку. В 1723 г. он приехал в Петербург из Парижа, где по приказу царя обучался философии. Петр I приказал Синоду освидетельствовать его в науках и определить по делу. Теперь 8 октября 1725 г. Т.П. Постников просил Синод разрешения отправиться в Воронеж, жалуясь, что «многие годы и по сие время» находится без работы и терпит крайнюю нужду. Однако дозволения он не получил и был назначен преподавателем в Спасский училищный монастырь.5 Впоследствии с 1738 г. Т.П. Постников являлся директором Московской Синодальной типографии.6

Епископ Лев (Юрлов), прибывший в Воронеж 11 сентября 1727 г. предпринял попытку продвинуть решение вопроса о школе при архиерейском доме. В 1728 г. он распорядился собирать с каждой приходской церкви «школьные деньги» - по 40 коп. в год. Вероятно, на этом основании первый летописец края Е.А. Болховитинов назвал епископа Льва основателем семинарии, добавив, что «действительно классы латинские заведены уже с 1732 года».7

В «Истории о Воронежской семинарии», составленной или самим Е.А. Болховитиновым или под его руководством высказано соображение, что Лев учредил при архиерейском доме не семинарию, а славянскую школу. Также полагал и Н.И. Поликарпов.8 Историк П.В. Никольский склонялся к мнению, что, скорее всего при епископе Льве не было ни семинарии, ни славянской школы, доказательством чему служили закупленные еще в 1724 г., но не употребленные до 1733 г. буквари. Если же допустить существование такой школы, то преподавание в ней велось в соответствии не с Духовным Регламентом, а со старинным курсом. Он предполагал обучение чтению и письму по Псалтири и Часослову.9 С П.В. Никольским соглашался и Т.М. Олейников, приведший дополнительные аргументы.10 Все эти суждения приводят нас к заключению, что скорее всего, школа при архиерейском доме все-таки существовала, но, во всяком случае, это была не семинария.

В царствование Анны Иоанновны (1730-1740) продолжалась реорганизация духовного образования. Указы 1730-1731 гг. предписывали Святейшему Синоду учредить согласно Духовному Регламенту школы во всех епархиальных центрах. Те из них, где преподавался более глубокий латинский курс по примеру Киевской духовной академии, стали называться семинариями, а школы со славяно-русским обучением остались низшими учебными заведениями. Громкие указы императрицы о выделении на школы казенных средств так и остались декларацией.

Епископ Иоаким (Струков), занявший воронежскую кафедру в 1730 г., еще будучи в Москве, пригласил ехать с ним в качестве учителя одного иеродиакона для определения его в планируемую школу.11 В 1731 г. при архиерейском доме славяно-латинская школа была учреждена. Обучалось в ней 147 человек от 10 до 21 года, но уже в 1732 г. учеников распустили по домам.

В 1733 г. епископ Иоаким вновь распорядился об открытии школы, на этот раз не в Воронеже, а в Острогожске. Около 50 учеников из Острогожского, Коротоякского, Бахмутского и Бобровского уездов обучал букварю, Псалтири, Часослову, грамматике, латыни, церковному пению приглашенный архиереем преподаватель Переяславской Семинарии иеродиакон Порфирий (Крестопольский). Школа должна была располагаться на подворье Дивногорского монастыря, но там ее устроить не удалось, и она существовала в доме одного местного священника.12 В 1736 г. правящий архиерей уехал на чреду служения в Петербург, и школа, оставшись без попечителя, заглохла. В 1737 г. Иоаким вернулся в Воронеж и приказал собрать учеников уже в губернском центре. Первоначальный контингент школы составлял около 200 человек, в 1738 г. – 552. Ученики разделялись на две группы или «школы»: славяно-российскую и славяно-латинскую. При этом большинство учеников славяно-латинской школы были из первого набора 1731 г. Таким образом, в 1737 г. был сделан значительный шаг в направлении к семинарии. Однако к концу 1739 г. школа фактически перестала существовать. Одни воспитанники были поставлены в священники, дьяконы, пономари, другие бежали, иные отпущены домой. Учитель же иеродиакон Порфирий (Крестопольский) по-прежнему получал до 1743 г. жалованье 5 руб. в год.13

При Иоакиме в Воронеже в 1739 г. существовали домовые школы для обучения детей церковнослужителей. Занятия в них вели члены причта ряда городских церквей (Успенской, Пятницкой, Богоявленской, Воскресенской). Подобная школа была открыта и в родном селе правящего владыки селе Новоникольском (Нелже). Эти школы тоже вскоре угасли из-за утраты к ним внимания епископа Иоакима.

Кончина его окончательно прекратила существование созданных им школ. Можно сожалеть, что и следующий воронежский архиерей Вениамин (Сахновский) управлял епархией всего три месяца. Это был весьма образованный человек, который в молодости учился в латинских школах в Валахии и переводил церковные тексты с местного языка на славянский. Он содействовал развитию духовного просвещения в Коломенской и Вятской епархиях, такие же помыслы питал и в отношении Воронежа. Получив сюда назначение, он пригласил несколько образованных учителей, в том числе преподавателя риторики знаменитой Славяно-греко-латинской академии. Вениамин намеревался учредить «латинские училища» в Воронеже и Острогожске, но они планировались не как семинарии, а как те же славяно-латинские школы.14 Преждевременный уход из жизни не позволил ему осуществить эти планы.

Основателем же Воронежской Духовной Семинарии стал следующий епископ Феофилакт (Губанов), прежде настоятель таких известных обителей, как Кирилло-Белозерский и Ипатьевский монастыри. Еще в 1744 г. Феофилакт сделал запрос о славяно-латинской школе. Для поиска следов ее существования была также образована специальная комиссия, которая не смогла выполнить свою задачу из-за того, что соответствующие документы сгорели 25 апреля того года в пожаре архиерейской канцелярии.

Справедливости ради надо отметить, что первоначально ни архиерей, ни остальное духовенство не проявляли особого рвения в вопросе развития духовного образования. И здесь не обязательно следует усматривать злой умысел или торжество невежества. Просто очевидные проблемы с материальной базой будущей Семинарии, доминирование среди учебных предметов латыни, штудирование которой представлялось делом бессмысленным, стали факторами, заставляющими местное духовенство не торопиться с учреждением Семинарии. Парадоксален тот факт, что Синод понятия не имел об отсутствии в Воронеже Семинарии и узнал об этом только из жалобы архимандрита Дивногорского монастыря Лазаря на епископа Феофилакта. Настоятель, приглашенный еще Вениамином (Сахновским) в качестве учителя славяно-латинской школы, сидел без дела и просил владыку отпустить его их епархии, но ответа не получал. Тогда Лазарь пожаловался на архиерея, заинтересовав тем самым Синод в вопросе о состоянии духовного просвещения в Воронеже.15 Это и ускорило учреждение здесь Семинарии. Данное событие стало кульминацией сложного процесса развития духовного образования в Воронежской епархии, поэтому дореволюционные краеведы уделяли ему повышенное внимание. Поскольку архив Воронежской Духовной Семинарии не сохранился, то в первую очередь работы П.В. Никольского, а также Н.И. Поликарпова, Т.М. Олейникова, В.В. Литвинова и др. являются для современных исследователей важным источником информации об историческом пути старейшего в крае учебного заведения. Между тем, в фонде Воронежской Духовной Консистории, отложившемся в ГАВО, сохранилось более 20 дел, которые относятся к истории Семинарии 70-х – 90-х гг. XVIII в. Они второстепенны и не вносят принципиальных изменений в канву событий тех лет. Тем не менее, некоторые дела заслуживают нашего обращения к ним с вкраплением их в краткий обзор семинарской истории второй половины XVIII в.

Указ об учреждении Воронежской Духовной Семинарии состоялся 31 мая 1745 года. Представители архиерея ездили по епархии, осматривали детей священников, протопопов, дьяконов, причетников 7 – 15 лет (Духовный Регламент возраст принимаемых учеников ограничивал 10 годами), составляли списки «годных к учению». Отобранные лично епископом ученики отсылались, затем направлялись к учителю Стасевичу. Последний должен был составить особый школьный каталог, в котором следовало подробно фиксировать данные о воспитанниках. В феврале 1746 г. по бумагам числилось 124 ученика, к концу года реально остался 51. в 1747 г. в Семинарии числилось 24 – 36 учеников, многие из них были в бегах.

Перед епископом Феофилактом стояла трудная задача обеспечить Семинарию материальным содержанием и самими учениками. А это было особенно сложно, поскольку родители, не понимая смысла в латинизированном семинарском обучении и не желая поэтому тратиться на своих детей, прятали их от набора. Ввиду этого от правящего архиерея требовалась необыкновенная и последовательная жестокость руководства. Это качество и характеризовало личность сурового епископа Феофилакта, что в сочетании с его длительным 14-летним управлением епархией стало очень благоприятным фактором для ускорения Воронежской Семинарии.

Первыми ее преподавателями были выпускники духовных учебных заведений Киева и Харькова, славившиеся своим высоким уровнем образования. В дальнейшем, Семинария стала выпускать и своих учителей, сюда поступали также преподаватели из Семинарий Троице-Сергиевой и Александро-Невской Лавры. Обязанности учителей состояли в обучении учеников, присмотре за их поведением, в ведении «школьного каталога». В Воронежской Духовной Семинарии насчитывалось шесть классов, поэтому она относилась к неполным (в полных семинариях имелось восемь классов). В низших классах ученики в основном изучали латинскую грамматику, в двух высших – пиитики и риторики – они учились сочинять стихи и составлять речи.

Первый учитель Лукиан Васильевич Стасевич (Стасиевич) по заключенному с ним контракту получал в год 72 руб. денежного жалованья, продовольствие от архиерейского дома, включая полведра водки и два ведра простого вина, квартиру и личного повара.16 Следующему учителю жалованье было уменьшено до 36 руб., зато в рацион добавлены мясо и рыба, но почему-то в 9 раз увеличено количество вина. Результат не заставил себя долго ждать: учитель Ф. Оранский спился, забросил работу и вскоре умер.17

Располагалась Семинария при архиерейском доме, сначала «под колокольней»,18 а с правления Кирилла (Ляшевецкого) в особом флигеле. Содержалась она за счет хлебных сборов с духовенства и монастырей, штрафов со священников, укрывавших детей от учения и «школьных денег». Все провинциальные семинарии испытывали чрезвычайные трудности в своем содержании. Но для Воронежской Духовной Семинарии эти проблемы были крайне болезненны. Так, еще в 1738 г. Синод предписал епископу Иоакиму прислать ведомости о количестве собранного с монастырей и церквей его епархии, начиная с 1721 г., хлеба на школы. Архиерей отвечал, что подобного сбора никогда не было, так как монастыри и пустыни в Воронежской епархии «весьма убогие», а монахи и даже настоятели сами выполняют всю работу, а школьники содержатся на деньги отцов.

Помимо бедности обителей существовала и другая проблема. Многие из них существовали не за счет пашни (а значит, положенную на школы долю зерна взять было не с чего), а с оброчных мельниц и рыбных ловель.19 В итоге, Синод в 1747 г. приказал семинарских учеников от бедных родителей довольствовать, сколько возможно, собираемым хлебом с монастырей и церквей, а обеспеченных родителей обязать самим содержать своих отпрысков. Тем самым, первая категория семинаристов, не получая пропитания, была обречена на побег.

Нищенское содержание учеников, заставлявшее одних бежать, а желающих учиться искать побочные заработки, скудное жалованье учителей, суровость школьной дисциплины, решительное преобладание среди предметов латыни (на нее отводилось 24 часа в неделю) – все это вызывало обоснованное непонимание рядового духовенства и не способствовало престижу семинарского образования. Приходилось принимать жесткие меры, сажать под «за нерадение к семинарии» чиновников консистории, устраивать облавы на беглых учеников с участием действующих семинаристов.20 Именно вследствие строгих действий епископа Семинария устояла и даже сделала некоторые накопления. Они позволили, во-первых, построить в 1752 г. новый семинарский дом, который, правда, вскоре сгорел от умышленного поджога, а во-вторых, завести в 1757 г. первую в истории города библиотеку. Инициатором ее создания стал преподаватель семинарии Прокл Бухартовский , сам автор ряда богословских сочинений. Его начинание было поддержано епископом Феофилактом, а следующий владыка Кирилл (Ляшевецкий), когда-то бывший преподавателем и библиотекарем Семинарии в Троице-Сергиевой лавре, приложил немало личных усилий для расширения книжного фонда.

В 1762 г. епископ Иоанникий (Павлуцкий), являясь противником латинского образования, официально закрыл Семинарию, используя тот факт, что в ней остался всего один учитель низшего класса. Это событие следует объяснять с позиции неприятия многими представителями великорусского духовенства не образования вообще, а именно латыни. В отличие от своего ученого предшественника малоросса Кирилла (Ляшевецкого) Иоанникий с религиозным домашним образованием бал более ортодоксален в своих взглядах. Поэтому студентов Семинарии он распустил по домам, а часть в «черную работу» при архиерейском доме. Закрыв доступ распространению латыни, епископ основал две славяно-российские школы в Воронеже и Острогожске. Здесь и шло обучение части бывших семинаристов «славянской грамоте».21

Святитель Тихон I (Соколов) уже в августе 1763 г., принимая во внимание прошения детей священно- и церковнослужителей об определении их к церквям на разные должности, притом что одни малограмотны, а другие читать и «вовсе не умеют», приказал учредить в городах славянские школы для обучения их чтению, пению и письму. Учителям следовало определять с общего согласия «добрых, честных и знающих» священников.22 В 1765 г. святитель Тихон восстановил Семинарию. Он лично посещал классы, награждал отличившихся одеждой, денежным жалованьем, а провинившихся наказывал. Так один из виновных учеников «домовой архиерейской школы» был отправлен в Задонский монастырь под пристальный надзор настоятеля для выполнения любой работы, другой послан в Дивногорский монастырь для обучения до его исправления.23

В том же 1765 г. епископ попытался возродить существовавшую в 1730-е гг. школу в Острогожске, но с более высоким статусом. Он устроил семинарию , которая и «действительно начало свое восприняла, токмо еще училищных покоев не построено…» Для сбора «доброхотных подаяний» по городам и уездам епархии были отправлены нарочные из священников и дьяконов. Однако в 1766 г. учитель с канцеляристом распустили всех 14 учеников, школа закрылась,24 воспитанников же перевели в Воронежскую Семинарию.

Архипастырь основал также малое духовное училище в Ельце. Причина учреждения озвучена самим святителем так: «Сия школа понеже рад легкости (т.е. обеспеченности – Н.К.) отцов учеников в той школе обучающихся учреждена…»

В свое время донские казаки просили освободить своих священников от обязанности посылать детей в Семинарию. Под давлением высшего государственного учреждения страны – Сената, Синод вынужден был сделать соответствующее указание епископу Феофилакту. В то же время в 1747 г. дискутировался вопрос об учреждении Духовной Семинарии в центре Войска Донского г. Черкасске на содержание казаков для обучения детей местного духовенства.25 По ходатайству Тихона I эта Семинария была открыта.

Для новых учебных