Образы и проблематика романов Булгакова "Мастер и Маргарита" и Шолохова "Тихий Дон"

период времени, когда жил “настоящий” Мастер, - со второй четверти XVII в. до начала XIX в. Одновременное воскрешение Иешуа и Мастера - тот момент, когда герои московских сцен встречаются с героями библейских, древний ершалоимский мир в романе сливается с современным московским. И это соединение происходит в вечном потустороннем мире благодаря усилиям его господина, Воланда. “Именно здесь и Иешуа, и Пилат, и Мастер, и Маргарита обретают временное и внепространственное качество вечности.” В этой последней сцене не только сливаются воедино древний ершалоимский, вечный потусторонний и современный московский пространственные пласты романа, но и время библейское формирует одни поток с тем временем, когда началась работа над “Мастером и Маргаритой”. Мастер отпускает Пилата в свет, к Иешуа, завершив тем самым свой роман. Лишь в потустороннем мире Мастер находит условия творческого покоя, которых был лишен на земле. Внешний покой скрывает за собой внутреннее творческое горение. Лишь такой покой признавал Булгаков. Иной покой, покой сытости, покой, достигаемый за счет других, был ему чужд. Мастер избавляется, наконец, от страха перед жизнью и отчуждения, остается с любимой женщиной, наедине со своим творчеством и в окружении своих героев: “Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я”, - говорила Маргарита Мастеру, “и песок шуршал под ее босыми ногами”.

4. Образ Иешуа

Портрет Иешуа в романе фактически отсутствует: автор указывает на возраст, описывает одежду, выражение лица, упоминает о синяке, и ссадине - но не более того: «...Ввели ...человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта - ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора». На вопрос Пилата о родных отвечает «Нет никого. Я один в мире». Но это отнюдь не звучит жалобой на одиночество... Иешуа не ищет сострадание, в нем нет чувства ущербности или сиротства. У него это звучит примерно так: «Я один - весь мир передо мною» или - «Я один перед всем миром», или - «Я и есть этот мир». «Иешуа самодостаточен, вбирая в себя весь мир. В романе Иешуа не дано ни единого эффективного героического жеста. Он - обыкновенный человек: «Он не аскет, не пустынножитель, не отшельник, не окружен он аурой праведника или подвижника. Истязающего себя постом и молитвами. Как все люди, страдает от боли и радуется освобождению от нее». Сила Иешуа Га-Ноцри так велика и так объемлюща, что поначалу многие принимают ее за слабость, даже за духовное безволие. Однако Иешуа Га-Ноцри не простой человек: Воланд - Сатана мыслит себя с ним в небесной иерархии примерно на равных. Булгаковский Иешуа является носителем идеи богочеловека. «Слабость проповеди Иешуа в ее идеальности, - справедливо считает В.Я. Лакшин - но Иешуа упрям, и в абсолютной цельности его веры в добро есть своя сила». В своем герое автор видит не только религиозного проповедника и реформатора - образ Иешуа воплощает в себе свободную духовную деятельность. Обладая развитой интуицией, тонким и сильным интеллектом, Иешуа способен угадывать будущее, причем, не просто грозу, которая «начнется позже, к вечеру», но и судьбу своего учения, уже сейчас неверно излагаемого Левием. Иешуа - внутренне свободен. Даже понимая, что ему реально угрожает смертная казнь, он считает нужным сказать римскому наместнику: «Твоя жизнь скудна, игемон». Говоря об Иешуа, нельзя не упомянуть о его необычном мнении. Если первая часть - Иешуа - прозрачно намекает на имя Иисуса, то «неблагозвучие плебейского имени» - Га-Ноцри - «столь приземленного» и «обмирщенного» в сравнении с торжественным церковным - Иисус, как бы призвано подтвердить подлинность рассказа Булгакова и его независимость от евангельской традиции». Несмотря на то, что сюжет кажется завершенным - Иешуа казнен, автор стремится утвердить, что победа зла над добром не может стать результатом общественно-нравственного противоборства, этого, по Булгакову, не приемлет сама человеческая природа, не должен позволить весь ход цивилизации. Иешуа был живым все время и живым ушел. Кажется, самого слова «умер» нет в эпизодах Голгофы. Он остался живым. Он мертв лишь для Левия, для слуг Пилата. Великая трагическая философия жизни Иешуа состоит в том, что на истину (и на выбор жизни в истине) испытывается и утверждается также и выбором смерти. Он «сам управился» не только со своей жизнью, но и со своей смертью. Иешуа управляет не только Жизнью, но и Смертью». «Самотворение», «самоуправление» Иешуа выдержало испытание смертью, и поэтому оно стало бессмертным.

5.Образ Понтия Пилата

“В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.” Булгаков воссоздал образ живого человека, с индивидуальным характером, раздираемого противоречивыми чувствами и страстями. В Понтии Пилате мы видим грозного властелина, перед которым все трепещет. Он хмур, одинок, бремя жизни тяготит его. “Мы все время чувствуем, как Пилат захлестывается, тонет в своих страстях”. “Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла ... Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается розовая струя.” Из отдельных штрихов писатель собирает психологический портрет человека, уничтоженного несвободой. Булгаков показал, что противоречия Понтия Пилата проявляются в каждой ситуации по-разному. Он каждый раз обнаруживает себя с неожиданной стороны. Римский прокуратор - это первый, пусть и невольный, противник христианского учения. Прокуратор Иудеи однажды уже предал свой народ. “И память об этом предательстве, первой трусости, которую не могла покрыть последующая храбрость Пилата в рядах римских войск, вновь оживает тогда, когда Пилату приходится предать Иешуа, смалодушничав второй раз в жизни, подсознательно усиливая муки совести, душевные терзания прокуратора.” Пилат - носитель и олицетворение “самого странного порока” - трусости, как это становится ясным уже первым критикам, - центральный герой романа, присутствующий не только в “ершалаимских” главах, но - незримо и в повествовании о советской действительности, и в истории Мастера и Маргариты. Пилат полюбил, но не спас Христа, боясь за свое благополучие, поддаваясь дьявольскому наваждению. Он - между страхом и любовью, долгом и подлостью. С другой стороны, он - крупнейший чиновник, умный и волевой - не ничтожество, но и не талантливый человек, не творец. Он дважды совершает доброе дело - подвиг не с большой буквы, но и не в кавычках, не Христов и не дьяволов, - подвиг, достойный того положения администратора - солдата, которое он занимает: «В обоих случаях он дает распоряжение убить» посылая человека по следу Иуды и веля ускорить смерть Иешуа. На протяжении «исторической» части романа «Мастер и Маргарита» Понтий Пилат показан носителем практического разума. Нравственность в нем подавлена злым началом; в жизни прокуратора было, видимо, мало добра. Иешуа Га-Ноцри олицетворяет собой торжество морального закона. Именно он разбудил в Пилате доброе начало. И это добро побуждает Пилата принять душевное участие в судьбе бродячего философа. В.И. Немцев обращает наше внимание на очень важный момент: «... Всемогущий Пилат признал Иешуа равным себе. И заинтересовался его учением». В романе происходит разложение образа Понтия - диктатора и превращение его в страдающую личность. Власть в его лице теряет сурового и верного исполнителя закона, образ приобретает гуманистический оттенок. Однако он быстро сменяется суждениями Воланда о божественной власти. Пилата ведет не божественный промысел, а случай (головная боль). Двойственная жизнь Пилата - неизбежное поведение человека, зажатого в тиски власти, своего поста. Во время суда над Иешуа Пилат с большей силой, чем прежде, ощущает в себе отсутствие гармонии и странное одиночество.

2. ШОЛОХОВ. ЖЕНСКИЕ СУДЬБЫ В РОМАНЕ “ТИХИЙ ДОН”

2.1 ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ РОМАНА

1925 Шолохов начал было произведение о казаках во время Корниловского мятежа, под названием «Тихий Дон» (а не «Донщина», согласно легенде). Однако этот замысел был оставлен, но уже через год писатель заново берется за «Тихий Дон», широко разворачивая картины довоенной жизни казачества и событий Первой мировой войны. Две первых книги романа-эпопеи выходят в 1928 в журнале «Красная новь». Почти сразу возникают сомнения в их авторстве, слишком больших знаний и опыта требовало произведение такого масштаба. Шолохов привозит в Москву на экспертизу рукописи (в 1990-е гг. московский журналист Л. Е. Колодный дал их описание, правда, не собственно научное, и комментарии к ним). Молодой писатель был полон энергии, обладал феноменальной памятью, много читал (в 1920-е гг. были доступны даже воспоминания белых генералов), расспрашивал казаков в донских хуторах о «германской» и гражданской войнах, а быт и нравы родного Дона знал, как никто. Выход третьей книги (шестой части) был задержан из-за достаточно сочувственного изображения участников антибольшевистского Верхнедонского восстания 1919. Шолохов обратился к Горькому и с его помощью добился от Сталина разрешения на публикацию этой книги без купюр (1932), а в 1934 в основном завершил четвертую, последнюю, но стал заново ее переписывать, вероятно, не без ужесточившегося идеологического давления. В двух последних книгах «Тихого Дона» (седьмая часть четвертой книги вышла в свет в 1937-1938, восьмая — в 1940) появилось множество публицистических, нередко дидактических, однозначно пробольшевистских деклараций, сплошь и рядом противоречащих сюжету и образному строю романа-эпопеи. Но это не добавляет аргументов теории «двух авторов» или «автора» и «соавтора», выработанную скептиками, бесповоротно не верящими в авторство Шолохова (среди них А.И. Солженицын, И.Б. Томашевская). По всей видимости, Шолохов сам был своим «соавтором», сохраняя в основном художественный мир, созданный им в начале 1930-х гг., и пристегивая чисто внешним способом идеологическую направленность. В 1935 уже упоминавшаяся Левицкая восхищалась Шолоховым, находя, что он превратился «из «сомневающегося», шатающегося — в твердого коммуниста, знающего, куда идет, ясно видящего и цель, и средства достичь ее». Несомненно, писатель убеждал себя в этом и, хотя в 1938 чуть не пал жертвой ложного политического обвинения, нашел в себе мужество закончить «Тихий Дон» полным жизненным крахом своего любимого героя Григория Мелехова, раздавленного колесом жестокой истории.

2.2 ЖЕНСКИЕ СУДЬБЫ В РОМАНЕ

Аксинья отличалась привлекательностью, ее красоту не испортили даже морщины, появившиеся от нелегкой жизни. Другая героиня, Дарья, восхищает читателей своей женственностью, энергией. Наталью чисто внешне можно сравнить с серенькой уточкой. Сам же автор часто подчеркивает в Аксинье- “жадные губы”, в Наталье- “большие руки”, в Дарье - “тонкие ободья бровей”. Героини М. Шолохова очень различны, но их объединяет полнота восприятия жизни. В те годы женская судьба, как, впрочем, и в наше время, была нелегка. Если муж бил жену, то это считалось в порядке вещей: раньше отец учил уму-разуму, а теперь, стало быть, муж. Вот последствия такого отношения Пантелея Прокопьевича к своей жене: “… в гневе доходил до беспамятства, и, как видно, этим раньше времени состарил свою, когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную паутиной морщин, дородную жену”.

Но так было всегда и почти в каждой семье. И люди воспринимали это как неизбежное и данное свыше. Был дом, была семья, была работа на земле, были дети, о которых надо было заботиться. И как ни трудна была ее доля, она твердо знала свое назначение. И это помогало ей выстоять.

Но случилось страшное - началась война. И не просто война, а война братоубийственная. Когда вчерашние соседи стали врагами, когда отец не понимал сына, а брат убивал брата…

Трудно было разобраться в происходящем даже умному Григорию. А что делать женщине? Как ей жить?.. Мужья уходят, а их жены остаются.

Судьбы Аксиньи и Натальи переплетены, зависимы одна от другой. Получается так, что если счастлива одна, то несчастна другая. М. Шолохов изобразил как бы любовный треугольник, который существовал во все времена.

Наталья любила своего мужа всей душой: ”…жила, взращивая бессознательную надежду на возвращение мужа, опираясь на нее надломленным духом. Она ничего не писала Григорию, но не было в семье человека, кто бы с такой тоской и болью ожидал от него письма”.

Эта нежная и хрупкая женщина приняла на себя всю меру страдания, отпущенного жизнью. Она желала сделать все для сохранения семьи. И, лишь ощутив бесполезность этого, решается на самоубийство. Может быть, это эгоизм, вызванный ревностью, побудил ее на этот поступок. Был ли такой переворот в жизни Аксиньи? Возможно он наступил после смерти Тани. Потеряв дочь, она не ведала ничего, не думала ни о чем… Ужасно. Мать жива, а дети ее находятся в земле. Нет продолжателей жизни твоей, она как бы прервана… И в этот тяжелейший момент своей жизни Аксинья оказалась совершенно одна. И некому было помочь ей… Но нашелся один сострадалец, близость с которым привела к разрыву Аксиньи с Григорием. Судьба к Наталье в этом плане была более милосердна. Эта героиня обладала поистине материнскими чувствами, которые объединили ее с Ильиничной, но несколько отдалили от Дарьи, единственный ребенок которой умер.

О случившемся с ребенком Дарьи сказано было мельком:”… а дитё у Дарьи померло…“ И все. Никаких лишних чувств, эмоций… Этим М.Шолохов лишний раз подчеркивает, что Дарья жила лишь для себя. Даже кончина мужа ненадолго ее опечалила, она быстро оправилась. Очевидно, Дарья не испытывала глубоких чувств к Петру, просто привыкла к нему. Боясь ожидания неизбежного, теряясь от одиночества, она решилась на самоубийство. И прежде чем слиться с водами Дона, она крикнула не кому-нибудь, а именно женщинам, так как только они могли понять ее:”Прощайте, бабоньки!”

Незадолго до этого ушла из жизни и Наталья. После их смерти Аксинья сблизилась с матерью Григория. Очень жаль, что чувства, соединившие этих двух женщин, возникли так поздно, буквально за шаг до смерти, которая поджидала каждую из них.

Аксинья и Наталья умерли, наказав тем самым вершину треугольника, оставив Григория на перепутье дорог.

Может быть, М. Шолохов с горечью поведал о судьбах женщин. Но попробуйте изобразить лучше - не выйдет! Действительность только тогда реальна, если она правдива, а иначе это не действительность, а лишь пародия на нее.