Мартин Иден

рассказов.

Выкупив у ростовщика свое единственное богатство — велосипед, Джек Лондон пригласил Мейбл на прогулку. Гордый опубликованным рассказом и открывающимися перед ним перспективами, Джек, захлебываясь от радости, обо всем рассказал Мейбл, добавив в заключение, что он отказался от предлагавшейся ему должности почтальона. Мейбл выслушала рассказ Джека Лондона без особого энтузиазма и лишь спросила его, сколько ему платят за рассказ. Услышав в ответ точную цифру — семь с половиной долларов, она разрыдалась: почтальон зарабатывал больше. Так печально закончился первый юношеский роман Джека Лондона.

Огорчает его и Руфь – тем, что не понимает и не одобряет его тяги к сочинительству, старается наставить его на путь истинный, то есть сделать из него еще одного жалкого клерка. Да, Руфь – бакалавр изящных искусств, но иногда рассуждает как типичный прагматик: раз Мартину не удается напечататься, значит, его суждения о литературе неправильны. Мартин уже чувствует, что перерос ее. Чем ближе они становятся друг к другу, тем дальше расходятся их мнения и вкусы.

Разрыв Руфи с Мартином, как он изображен в романе, перерастает рамки собственно личных отношений героев и становится отражением тех общественных отношений, которые господствуют в буржуазном мире. Ведь дело не просто в том, что Руфь оказывается послушной дочерью, не осмеливается пойти наперекор родителям и порывает всяческие отношения с Мартином. Проблема здесь гораздо глубже. Путы буржуазной морали узкого мирка Морзов оказываются сильнее возвышенного чувства любви — вот в чем общественное звучание разрыва Руфи с Мартином. Любовь в буржуазном мире возможна только в рамках буржуазной морали.

Здесь важно обратить внимание читателей еще на одно обстоятельство. В конце концов старшие Морзы должны были закрыть глаза на то, что Мартин служил простым моряком и уже только поэтому никак не пара дочери претендующих на интеллигентность добропорядочных буржуа. Главное в другом: Мартина невозможно никакими силами перекроить по образцу Морзов, невозможно заставить бросить свои «никому ненужные писания» и поступить на «нормальную службу». Социальное происхождение Мартина, его близость к простым людям — вот что не могут переваривать Морзы.

Потом Мартин понял, что «он любил Руфь своей мечты, небесное создание, которое сам же и сотворил, светлую, сияющую музу своих стихов», а не «маленькую буржуазку», какой она была на самом деле.

Мартин Иден ошибся в «благородных» людях и обманулся в любви.

Мартин все же продолжал упорно бомбардировать редакции и издательства своими произведениями. И, наконец, наступил тот долгожданный день, когда из полученного от издателя письма он достал не возвращенную ему рукопись, а чек. Но «он уже не способен был замирать от восторга при виде издательских чеков. Прежде чеки казались ему залогом будущих великих успехов, а сейчас перед ним лежали просто двадцать два доллара, на которые можно было купить чего-нибудь поесть. Вот и все».

Колесо фортуны повернулось к Мартину лицом. Все его произведения, которые так упорно отвергались редакциями в течение двух лет, теперь принимались почти без разбора. Крупная издательская фирма приняла и выпустила в свет небольшим тиражом его критико-философскую книгу «Позор солнца». Она сразу же вызвала большой шум в печати. За первым изданием последовали второе и третье, книгу переиздали в Англии, перевели на французский, немецкий и скандинавские языки. Издательство предложило Мартину крупный аванс за его последующую книгу, не выдвинув при этом никаких условий относительно ее содержания. Так Мартин Иден стал признанным модным писателем.

Казалось бы, теперь он достиг всего, о чем только мог мечтать: его книги охотно печатались издателями и нарасхват раскупались читателями; все, что когда-либо было им написано, нашло свое место на страницах журналов и газет; критики на все лады обсуждали его произведения; газетные репортеры одолевали его, чтобы получить интервью; на его текущем счету в банке лежали сто тысяч долларов. Но мятущаяся душа Мартина не находила никакого удовлетворения. Теперь, когда журналы и издательства готовы были печатать все, что ни выходило из-под его пера, он вдруг потерял всякое желание писать. Его мысли были заняты одним — как понять все то, что произошло с ним, что вообще происходит в человеческой жизни.

На Мартина очень сильно повлияли два события — разрыв с Руфью и самоубийство Расса Бриссендена, с которым Мартин как-то познакомился у Морзов. Поначалу Бриссенден показался Мартину бледным и неинтересным. Но беседы с больным чахоткой поэтом вскоре убедили его в обратном: в тщедушном поэте «был огонь, необычайная проницательность и восприимчивость, какая-то особая свобода полета мысли... Его умственный взор проникал словно чудом в какие-то далекие, недоступные человеческому опыту области, о которых, казалось, нельзя было рассказать обыкновенным языком».

Молодые люди подружились, часто проводили время вместе, ходили в социалистический клуб. Мартин уговорил Бриссендена отослать в редакцию одного из журналов его поэму «Эфемерида». Получив согласие журнала на публикацию поэмы, Мартин отправляется к Бриссендену, чтобы сообщить ему радостную весть. Но в гостинице, где жил поэт, ему сообщили, что он пять дней тому назад покончил с собой. Оглушенный этим известием, Мартин все же нашел в себе силы, чтобы снова писать дни и ночи напролет. Но писал он «словно в оцепенении, перестав воспринимать окружающий мир...». Закончив повесть, названную им «Запоздалый», он перестает писать.

В это время вышел в свет журнал с «Эфемеридой» Бриссендена. Поэма наделала много шуму, ее автора высмеивали в печати, проклинали с амвонов церквей. Мартин с горечью сознавал, что, будь Бриссенден жив, весь этот шум был бы ему крайне неприятен. Самому же Мартину «после того, как рухнул его мир, увенчанный любовью, крушение веры в печать и в публику уже не казалось катастрофой... Он хотел взлететь в заоблачную высь, а свалился в зловонное болото».

Мартин мучительно раздумывал о смысле человеческого бытия, о своей собственной роли во всем происходящем. Это были размышления человека, прошедшего жестокую школу жизни, сумевшего своим собственным трудом и умом выбиться с низов на вершину капиталистического общества и вдруг обнаружившего на этой вершине все то же «зловонное болото» капиталистической действительности.

Чем заполнить эту пустоту, Мартин не знал. Хождения по ресторанам и увлечение египетскими папиросами успокоения не принесли. Деньги, которых у него теперь было так много, не радовали. Он щедро одарил своих сестер, своего друга по работе в прачечной - Джо, свою квартирную хозяйку. А что же дальше? И даже Руфь, готовая теперь стать его женой, не привлекает его: роман с ней давно уже похоронен в его сердце. Иногда ему казалось, что лучший выход из создавшегося положения — вернуться к своим прежним занятиям, «... он тоскует о кубрике и кочегарке, как о потерянном рае». Но слишком глубокая пропасть пролегла между образованным модным писателем и простыми матросами. Нет, назад пути ему не было, его старый рай уже безвозвратно утерян.

А нового рая он так и не нашел, несмотря на свалившиеся на него богатство и славу. С внешней стороны все выглядело вполне нормально: его беспрерывно приглашали на обеды и ужины, с ним жаждали знакомства, на него заглядывались красивые женщины. Но душа его не находила удовлетворения во всей этой мишуре буржуазного времяпрепровождения. Он никак не мог взять в толк, что собственно изменилось в нем, человеке по имени Мартин Иден, что его теперь все пытаются заполучить к себе на обед. Ведь все его произведения были написаны еще два года тому назад, сам он с тех пор никак не изменился, но тогда его не приглашали на обед даже родственники и близкие знакомые, а ведь он целыми днями не имел во рту ни куска хлеба. А теперь даже судья Блоунт почитает за честь пригласить его к обеду. Тот самый Блоунт, которого он как-то оскорбил у Морзов и из-за которого, собственно, и произошел разрыв с Руфью.

Мартин достигает, наконец, того, к чему стремился. Но в тот момент, когда начинают печатать все, что он предлагает, и платить за это большие деньги, когда к нему приходит известность и положение, он делает страшное открытие: люди превозносят не его самого, а какого-то другого, ими же выдуманного человека, и даже не человека, а его богатство, его славу. Мартина преследует неотвязная мысль: «Моя работа была уже сделана», но тогда он бедствовал, выбивался из последних сил, голодал, и никто не спешил пригласить его на обед, как это делают сейчас. Он нисколько не изменился с тех пор, когда писал настоящее, и то, что он писал, тоже не изменилось. Безжалостная логика подводила его к мысли, что Мартин Иден – знаменитый писатель – никто, ничто, «призрак, выдумка черни», что он вроде бы даже не живой. Он разочаровался во всем, о чем мечтал, - в знаниях, в творчестве, в любви, и потому не откликнулся на запоздалое раскаяние Руфи.

Мартину кажется, что он сумеет найти свое счастье, убежав от буржуазной цивилизации на острова южных морей, живя в тростниковой хижине, занимаясь ловлей акул и охотой на диких коз, торгуя жемчугом и копрой. Он заказывает билет на отправляющийся на остров Таити пароход «Марипоза» и готовится к отъезду – покупает ружья, патроны, рыболовную снасть. И вот он – на пароходе. Но и здесь все глядят на него, как на путешествующую знаменитость. Мартин замыкается в себе. «Жизнь стала мучительна, как яркий цвет для человека с больными глазами. Она сверкала перед ним и переливалась всеми цветами радуги, и ему было больно. Нестерпимо больно». Где-то на так любимом им океанском просторе Мартин выбрасывается из иллюминатора каюты в океанскую пучину и кончает счеты с жизнью.

Как видим, роман заканчивается трагически. И у читателя невольно возникает вопрос: как же так, почему Мартин Иден добровольно уходит из жизни в час своего полного триумфа? В чем подлинная причина гибели главного героя – человека и писателя? Что хочет сказать таким концом и всем своим романом Джек Лондон?

Ключ к пониманию истоков его личной трагедии – признание Мартина на последнем свидании с Руфью:

«… Вы чуть не погубили меня, желая мне добра. Да, да! Чуть не погубили мое творчество, мое будущее! Я по натуре реалист, а буржуазная культура не выносит реализма. Буржуазия труслива. Она боится жизни. И вы хотели и меня заставить бояться жизни… Пошлость есть основа буржуазной культуры, буржуазной утонченной цивилизации. А вы хотели вытравить из меня живую душу, сделать меня одним из своих…».

Моряк Мартин Иден был плоть от плоти, кровь от крови человеком своего класса. И его жизнь, и его помыслы — сродни жизни и помыслам тысяч его собратьев по труду. Но вот моряк превратился в писателя, притом в писателя модного, преуспевающего, зарабатывающего большие деньги. Причем его популярность, его заработки зиждились на его реалистическом видении мира, на высказывании идей, которые буржуазное общество не принимало, но которое щекотали его нервы, знакомство с которыми позволяло считать себя либералом. Поэтому книги Идена раскупались обеспеченной публикой, становились модными, приносили их автору немалый доход.

В результате Мартин Иден, сам того не желая, попал в положение человека, сидящего на двух стульях. По своим идеям, по своему мышлению он был и остался реалистом, ему были чужды мораль и предрассудки буржуазии. Но по своим доходам, по своему новому образу жизни он теперь принадлежал к классу буржуазии. И это противоречие требовало разрешения. Таким образом, природа таланта не играет никакой роли в определении судьбы талантливого человека в буржуазном обществе. Мартин Иден был писателем, но он мог быть талантливым музыкантом или скульптором, художником или медиком. Трагизм судьбы и жизненный путь писателя Мартина Идена типичен для капиталистической действительности.

Внимательный читатель заметит, что с самого начала к жгучему желанию Мартина читать и писать, причем писать хорошо и правдиво, примешивается нечто чужеродное, несовместимое с творчеством – расчет. Нет, он не скупец, и ему позарез нужны деньги, чтобы не протянуть ноги. И все же… и все же, закончив свою самую первую рукопись – очерк про охотников за сокровищами, он тут же прикидывает, сколько за нее получит. И так с каждой. Зачем мотаться по морям, ежели гораздо легче зарабатывать не выходя из дому, сочинительством.

Известный американский критик назвал роман Лондона «трагической национальной историей успеха». Вдумаемся в это определение и попытаемся выяснить, в чем же заключается трагизм успеха Идена и в чем национальная, то есть типично американская, сущность этого успеха. Ван Вик Брукс с горечью отмечал, что творческие умы в США «лишают питательной почвы, им противопоставляют страсть к стяжательству и ореол богатства. Буквально все тенденции общественной жизни Америки вступили в заговор с целью связать по рукам и ногам таланты страны...». Как действует этот заговор в жизни, Джек Лондон прекрасно показывает на примере Мартина Идена. Его никто не понимает: ни родственники, ни друзья, ни люди, в которых он видит представителей интеллигенции — Руфь, ее родители, их окружение. Так называемое общество не спешит протянуть руку помощи ищущему свой путь художнику. Наоборот, оно пытается сбить его с избранного пути, столкнуть на так хорошо знакомую и понятную этому обществу дорогу чиновного служения или бизнеса и коммерции. Нужно обладать немалым мужеством, твердостью характера и уверенностью в своих силах, чтобы противостоять этому натиску, выдержать его и пройти свой путь до конца. Удается это немногим.

Мартин Иден на своем тернистом пути достигает успеха, успеха вопреки всем и вся. Подлинный трагизм этого успеха заключается в том, что Мартин добивается его в одиночку, без малейшей помощи, в борьбе с тем обществом, в котором он живет и трудится. В этой борьбе он теряет возлюбленную, от него отказываются родственники, он постепенно теряет веру в правоту своего дела и, в конце концов, твердо решает никогда больше не брать в руки перо. Заслуженный успех не приносит ему никакого удовлетворения.

Мартин Иден своим творчеством, своей судьбой, наконец, своим трагическим уходом из жизни, несомненно, бросает вызов буржуазному обществу, буржуазной морали. Это дало повод ряду критиков заявить, что герой Джека Лондона — социалист и что именно его вера в социалистические идеалы якобы приводит его к гибели.

Критика пыталась исказить смысл романа, принизить его литературные достоинства, отрицать его реализм и жизненную достоверность, Правда, многочисленные читатели не очень-то прислушивались к мнению критиков, роман раскупали, внимательно читали, и многие писали автору благодарственные письма.

Джек Лондон искренне недоумевал, почему ряд критиков видели в образе Мартина Идена социалиста, борца за идеалы рабочего класса. Ведь в романе прямо сказано, что Мартин верит не в социализм, а в теорию английского философа Спенсера – выживают сильнейшие. По своему мышлению Мартин был ярым индивидуалистом, в этом заключалась его трагедия, и именно это привело его к гибели. Его короткое знакомство с Бриссенденом лишь подчёркивает его индивидуалистическое мировоззрение. Поэт как бы противостоит образу Идена и оттеняет в нём те черты характера и мышления, которые отсутствуют у самого поэта. Бриссенден не верит в объективность буржуазной публики и печати и поэтому никак не стремиться публиковать свои произведения. Мартин же мечтает об одном – увидеть свои произведения напечатанными. Бриссенден верит в социализм и неизбежность социальной справедливости. Мартин исповедует индивидуализм.

В романе роковой прыжок Мартина описан как совершенно естественный, простой и даже обыденный шаг. А ведь на этот шаг идет внешне здоровый, в расцвете своего таланта писатель, добившийся славы и успеха. И та обыденность, с которой уходит из жизни Бриссенден и Иден, - это тоже неотъемлемая часть «трагической национальной истории успеха» талантливого художника в США.

Мартин Иден не был социалистом, являясь индивидуалистом, не имея ни малейшего представления о нуждах других, он жил только для себя, боролся лишь ради себя и умер – то из-за самого себя. Он пробился в буржуазные круги и был потрясён отталкивающей посредственностью буржуазии.

Д. Лондон понимал, что человек творческого труда не должен замыкаться в собственном узком мирке, отгородившись своими притязаниями на исключительность от внешнего мира, от кипучего биения повседневной жизни.

На одном из экземпляров своего романа Джек Лондон написал в апреле 1910 года: «Это — книга, которую не поняло большинство критиков. Написанная как обвинение индивидуализма, она была истолкована, как обвинение социализма... Да будь Мартин Иден социалистом, он бы не погиб».

Широкая популярность писателя среди простых людей Америки беспокоила апологетов буржуазного образа жизни. Изображая Мартина Идена в виде социалиста и олицетворяя его с самим Джеком Лондоном, буржуазные критики подводили читателя к мысли о том, что писатель, мол, разочаровался в социалистических идеях и в своем романе изобразил крах человека, исповедующего эти идеи.

Джек Лондон не случайно так настойчиво возражал и против подобной трактовки образа Мартина Идена, и против того, что его самого олицетворяли с его героем. Писатель недвусмысленно разоблачал подобные утверждения. «Позвольте указать мне на главную слабость такой параллели,— писал Д. Лондон в этой связи,— Мартин Иден покончил с собой, а я все еще жив».

Десятые годы – пора роста мировой известности Джека Лондона и одновременно – очевидного творческого спада. Он отнюдь не переставал писать, напротив: книги у него выходили одна за другой. «В издательском мире Джека Лондона стали рассматривать не как человека, а уж скорее как стихийное явление природы», - вырвалось даже у Ирвинга Стоуна, его увлеченного биографа.

Лондон сражался до конца, и даже в самые неудачливые для него как художника годы из-под его пера выходили глубоко выношенные, новаторские вещи. Однако случалось это все реже. Накопленный опыт помогал Лондону держаться, но для художника, от которого ждали нового слова, это была шатка пора. В конечном счете, темп бешеной погони за ускользающей славой измотал и его.

Его самоубийство было, по всей вероятности, непредумышленным Измученный уремией, Лондон не мог обходиться без морфия; приступ в ночь на 22 ноября 1916 года, видимо, оказался чрезвычайно сильным. Утром его нашли в безнадежном состоянии. В углу спальни валялись два пустых пузырька из-под лекарства. Доза оказалась смертельной.

Было бы наивной натяжкой считать, что он ушел в расцвете таланта. Но к созданному им, к намеченным Лондоном путям, литература возвращалась так часто и черпала из его опыта так щедро, что некоторые его произведения можно назвать современными и сегодня. Те, в которых больше всего от его личности – бунтаря, скитальца, провозвестника великих битв, рабочего паренька с оклендской окраины, который шагнул в литературу как один из первооткрывателей конфликтов и героев ХХ века и остался в ней навсегда.