Служилые люди в Сибири XVII века

В начале XVII в. в состав сибирского гарнизона входило лишь 49 служилых людей. Однако, по мере возрастания роли города как главного перевалочного пункта на пути в Сибирь и из Сибири, а также в результате возникновения новых пашенных и оброчных слобод и в связи с непрекращающимися набегами кочевников на селения Верхотурского уезда, численность военно-служилого населения здесь существенно увеличивается. В 20-х гг. XVII века верхотурский гарнизон состоял уже из 7 служилых «по отечеству» и «начальных» людей, 64 стрельцов и 3 пушкарей. К концу века их, соответственно, было 33, 105 и 5.

C середины 50-х гг. XVII столетия ряды приборных людей пополнились за счет беломестных казаков, обычно служивших «с пашни». (Термин «белый» в те времена означал освобождение земли от налогообложения). В 1666г. в 5 слободах Сибирского уезда их насчитывалось 88 человек. В 1680г. в 11 сибирских слободах проживало 97 казаков, 6 пушкарей и 1 воротник.

Особое место среди сибирских служилых людей занимали дети боярские. Из их числа формировался высший командный состав сибирских гарнизонов, они участвовали в военных походах и в обороне городов и острогов от нападений «немирных иноземцев», строили городовые и острожные укрепления, назначались на приказные должности. Им предписывалось организовывать новые слободы, заниматься сбором ясака, доставкой хлеба и соли и многим другим. При сравнительной немногочисленности детей боярских в Сибири они играли важную роль в сфере управления, поскольку, в отличие от Европейской России, где эта категория служилых людей «по отечеству» составляла низшую прослойку феодального класса и зачастую мало, чем отличалась от приборного населения, здесь они представляли собой своеобразную служилую «аристократию». Некоторые из них даже занимали воеводские должности.

Наряду с обычной практикой верстания «подрослей» детей боярских в службу в «выбылые» оклады их отцов и ближайших родственников и переводом из других городов, эту категорию нередко пополняли ссыльные, в том числе «иноземцы», служилые из приборных «начальных» людей (казачьи атаманы и головы, стрелецкие сотники, пятидесятники и десятники), служители сибирских церковных иерархов, представители местной родоплеменной знати, приказной администрации, а иногда даже гулящие люди (каким являлся, например, будущий св. Симеон Верхотурский) и представители податных сословий.

Так, например, в 1657г. был сослан из Москвы «за непристойные слова» на вечное поселение Юрий Арсенев, которого велено было по государевой грамоте поверстать в дети боярские с годовым денежным окладом 15 рублей и соответствующим хлебным жалованьем. Через г. он получил прибавку - 3 рубля и хлеба «против денег», которой, впрочем, скоро лишился. В первой половине 60-х гг. XVII века Юрий Арсенев, очевидно, погиб в одном из сражений с «изменниками татарами». В соответствии с царским указом и «по приказу стольника и воеводы Ивана Яковлевича Колтовского да подьячьего Василия Богданова» по его «душе» в церковь Казанской Богородицы в Арамашевской слободе был сделан книжный клад - Апостол, изданный И.А. Невежиным в Москве в 1606г. (хранится в настоящее время в собрании Уральского университета).

Сосланный в числе других «литовских людей» в Сибирь «иноземец» Андрей Бернацкий служил сначала в Кузнецком остроге. Во время набега калмыков он потерял сына и сам был ранен. Позднее он служил в детях боярских в Енисейске, а в 1649г. его перевели на Верхотурье, сохранив за ним на новом месте его прежний оклад - 20 рублей денег, 20 четей (четвертей; казенная раздаточная четверть в XVII в.- 4-6 пудов хлеба - Авт.) ржи и 15 четей овса. В 1652г. ему прибавили еще 3 рубля, а также 3 чети ржи и 8 четей овса. Свою дочь Андрей Бернацкий выдал замуж за князя Семена Андреевича Пелымского, который являлся праправнуком уже не раз упоминавшегося выше соратника хана Кучума князя Аблегирима. Сам Семен Пелымский с 1642/43 гг. служил в пелымских детях боярских, а в 1654г. его поверстали с довольно высоким окладом в дети боярские по Верхотурью. После его смерти в 166 г. в верхотурских детях боярских служил его сын Петр.

В 1649г., то есть одновременно с Андреем Бернацким, верхотурским сыном боярским стал Измайло Коптев. Его поверстали из архиепископских детей боярских в 15-рублевый «выбылой» оклад Андрея Перхурова, «а за хлебное жалованье» он служил «с пашни», то есть имел надел земли. Следует сказать, что другой представитель вышеназванного семейства Перхуровых, Панкратий, упоминается, как и Андрей, уже в 20-х гг. XVII в. Он был приказчиком Арамашевской слободы, а потом, в 1656г., строил Катайский острог.

Сверстниками Перхуровых были также дети боярские Иван Спицын (являлся в 20-х гг. XVII в. приказчиком Невьянской слободы, а в 1632г. стал основателем Ирбитской слободы) и Дмитрий Лабутин (во второй половине 20-х гг. XVII в. он был приказчиком в Невьянской слободе, а в начале 40-х гг. управлял Арамашевской слободой и строил здесь острог; позднее в верхотурских детях боярских числились его сын Афанасий и внук Дорофей).

В 1661г. был переведен из Тюмени и позднее поверстан в верхотурские дети боярские командир отряда служилых татар Афанасий Бибиков, занимавший до этого на Верхотурье должность стрелецкого сотника. Впоследствии место Афанасия займет его сын Михаил (в 1666г. ему было 16 лет, а сам он являлся еще неверстанным «подрослем»). В конце XVII в. Михаил Бибиков будет занимать воеводскую должность сначала в Пелыме, а потом на Верхотурье.

В первой половине XVII в. пополнение слоя детей боярских за счет приборных служилых и даже тяглых людей было в Сибири из-за нехватки кадров явлением достаточно обычным. Не случайно в одном из документов 1632г. подобного рода верстания объяснялись весьма просто: «На Верхотурье розсылки детям боярским многие, а детей боярских на Верхотурье мало, и к государевым делам приставить неково». Однако уже со второй половины столетия государство пытается взять ситуацию под жесткий контроль.

Тем не менее, несмотря на дамоклов меч возможного «розыска», несанкционированные сверху верстания как приборных людей, так и служилых «по отечеству», продолжались и в последующее время.

Основную массу служилых в Сибири составляли казаки, пешие и конные, а также стрельцы. Еще в конце XVI - начале XVII вв. сюда активно отправляли на службу терских и донских вольных казаков, а также переводили городовых казаков и стрельцов из состава гарнизонов городов на севере европейской части страны. Эти переводы продолжались вплоть до середины XVII в., и в 1635г., например, в Тобольск, Тюмень и Тару были посланы около 1 тыс. ратных людей из Великого Устюга, Вологды, Нижнего Новгорода и других городов. Только во второй половине столетия сибирские гарнизоны стали пополняться за счет наборов на местах и перемещение военных сил из Европейской России прекратилось. Пешие казаки и стрельцы объединялись в приказы, находившие под командованием голов. Приказ насчитывал, как правило, несколько сотен. У казаков они именовались станицами и находились под началом атаманов, у стрельцов - сотнями, во главе которых стояли сотники. Дальнейшее деление было традиционным: пятидесятники, десятники и пр. Правда, численность сотни или станицы редко составляла именно 100 человек, ибо пополнения подразделений, как правило, отставали от убыли. Различий между ними почти не было, и их даже редко отделяли друг от друга в списках личного состава, книгах жалования и других официальных документах. Впрочем, стрельцы к концу века почти исчезли из состава сибирских гарнизонов. Пешие казаки, напротив, продолжали оставаться наиболее многочисленной категорией.

Конные казаки, будучи не столь многочисленной группой, формально считались более высоко стоящими и приравнивались к служилым литовского и новокрещеного списков. На этих последних следует остановиться подробнее. Изначально эти группы состояли, как на то указывают их названия, из попавших в Сибирь лиц нерусского происхождения, среди которых подавляющее большинство составляли военнопленные. Это были выходцы из Речи Посполитой - белорусы, украинцы (или черкасы), поляки; немало было там и запорожских казаков, и немцев (так называли выходцев из стран Западной Европы), и представителей других народов. Правда, в отрядах "литвы" всегда насчитывалась какая-то часть русских людей, а впоследствии их состав оказался разбавлен местными уроженцами, потомками когда-то присланных сюда иноземцев. Служивших в литовских сотнях русских именовали в официальных документах казаками литовского списка, а детей иноземцев - новокрещенами, поскольку их отцы, обжившись в Сибири, крестились в православную веру и меняли свои прежние имена на русские. К концу столетия почти все эти люди уже одинаково именуются казаками литовского списка, а термин «Литва» фактически выходит из употребления, что указывает на процесс несомненной ассимиляции и обрусения прибывших на сибирскую службу иноземцев. Сохранялась, правда, служебная терминология, принятая в европейских армиях - командиров литовских сотен именовали ротмистрами и поручиками.

В целом, организация служилых в Сибири была такой же, как и в городах европейской части страны. В качестве ее особенностей можно отметить разве что сравнительную малочисленность ратных людей вообще и отдельных категорий в частности. Например, пушкарей и затинщиков (служилых, состоявших при затинных, т. е. крепостных пищалях) по всей Сибири насчитывалось лишь несколько десятков. Некоторые из пушкарей служили одновременно и казенными кузнецами, что свидетельствует не только об их боевых, но и о ремесленных навыках. Впрочем, много их и не требовалось, ибо здешние города, в отличие от западного и южного пограничья Европейской России, никогда не подвергались правильной осаде с участием артиллерии. Кроме того, русские власти в Сибири охотно принимали на службу представителей коренных народов, особенно их знать. Некоторые из бывших племенных князцов впоследствии были пожалованы русскими княжескими титулами за верную службу: таковы князья Алачевы, князья Гантимуровы и др. Наиболее многочисленной из всех была категория юртовских служилых татар.

Это были потомки тех князей и мурз, приближенных хана Кучума, которые быстро перешли на службу к московскому государю после крушения своего властелина. На протяжении XVII в. таких людей в Западной Сибири насчитывалось несколько сотен. Звание служилого татарина было наследственным, хотя в их число входили и выходцы из Средней Азии, иногда также поступавшие на русскую службу. Все они были уравнены в правах с русским служилым населением: выполняли те же поручения, получали то же жалование. Они оставались лично свободными от уплаты ясака, их услугами в качестве переводчиков зачастую пользовались русские посольства, отправляемые к соседним народам и в другие государства. Нечто подобное происходило и с представителями знати у других сибирских народов, также переходивших на русскую службу, имея возможность оценить все связанные с ней привилегии в отношениях со своими соплеменниками, продолжавшими вносить дань в царскую казну. Случались, конечно, у них и конфликты с представителями русской администрации, однако в условиях постоянной нехватки военной силы сибирские воеводы вынуждены были прибегать и к помощи таких союзников.

Стрелецкие и казачьи головы были вторыми после воевод людьми в иерархии военных чинов, у них имелись свои канцелярии – «приказы» с «войсковой казной» и с особыми «войсковыми подьячими»; свои «денщики», выделяемые на определенный срок из числа рядовых служилых людей; и т. д. Головы ведали наборами на освободившиеся места, судили своих подчиненных, контролировали выдачу жалования, следили за поведением подведомственных им служилых. Они также распределяли своих подчиненных по разным службам: на караулы, в поездки и др. Правда, набор служилых людей требовалось производить с ведома воевод, так что головы обязаны были предоставлять в приказную избу «сказки» о необходимости верстания или подбирать кандидатов на вакантные должности, хотя зачастую этим занимались и сами воеводы, и дьяки с подьячими. Неудивительно поэтому, что по вопросам управления гарнизонами между сибирскими воеводами и головами могли происходить острые конфликты.

Сибирские служилые люди, как и крестьяне, имели свои мирские организации. Это было традицией, идущей еще от тех норм казачьего самоуправления, которые принесли в Сибирь Ермак и его сподвижники. Каждый гарнизон представлял собой единую корпорацию, которую сами ее члены называли «войском». Она имела свою «войсковую казну», куда поступали боевые трофеи, долго сохраняла выборность командного состава, служебные нагрузки распределялись внутри нее с согласия заинтересованных в этом служилых. Для решения особо важных вопросов, связанных с военным делом, собирался «казачий круг», где обсуждались постройка крепостных сооружений, направления и сроки боевых походов, материальное снабжение отдельных частей войска и т. д. Все эти проблемы формально находились в компетенции воевод, однако решать их они могли лишь с учетом мнения служилых людей. В противном случае возникали различные эксцессы вплоть до вооруженного неповиновения. Сохранилось немало челобитных, где служилые просили назначить на те или иные должности выбранных ими лиц, ведь «войско» имело право обращаться напрямую к царю или Сибирскому приказу, и активно этим правом пользовалось. Так что традиции казачьего самоуправления оказались живучи не только среди соратников Ермака, но и у их потомков.

Конечно, положение служилого человека было привлекательно, поскольку означало более высокий (в сравнении с крестьянами и посадскими) социальный статус, давало право на «государево жалование», военную добычу и т. д. Однако не все было столь безоблачно, как может показаться. Тяготы сибирской военной службы, особенно первых десятилетий колонизации, не всем оказывались по плечу, а неограниченный произвол воевод и широчайшее распространение взяточничества ставили множество препятствий для верного несения службы. Поэтому бегство было довольно обычным явлением в жизни сибирских гарнизонов. Особенно трудно, конечно, приходилось сосланным в Сибирь иноземцам, не привычным ни к ее климату, ни к русским порядкам. В 1630-х гг. целая литовская сотня собиралась бежать из Томска, стремясь пробраться обратно на родину, причем их не пугали ни громадное расстояние до границы Речи Посполитой, ни трудности путешествия по неведомым землям.

Брать на службу, как и в Европейской России, разрешалось с 15 лет, хотя известно множество случаев зачисления и тех, кто был моложе, носивших, правда, скорее формальный характер. Делалось это с целью закрепления за семьей выбывшего его места в гарнизоне, поскольку на освобождавшиеся вакансии, прежде всего, могли претендовать сыновья выбывших, а затем (в нисходящем по степени родства порядке) и прочие их родственники. Если таковых не имелось, надлежало верстать родственников других служилых людей, потом ссыльных, и лишь при отсутствии претендентов среди всех членов служилой корпорации гарнизона, разрешалось принимать на службу «гулящего» или другого нетяглого человека. С большой неохотой допускался набор из крестьян и посадских, но иногда и он становился необходимостью. Еще с 1630-х гг., когда численность служилого населения Сибири достигла нескольких тысяч человек, во всех царских указах и грамотах строго подчеркивалась недопустимость верстания на службу выходцев «из тягла», а от воевод требовалось неослабное внимание к тому, чтобы этот принцип строго соблюдался. Однако вплоть до 1680-х гг. сибирские воеводы не слишком заботились об этом, поскольку потребности сибирских городов в военной силе постоянно оставались выше, чем возможность их удовлетворения без помощи «тяглых людей». Поэтому достаточно обычной практикой была запись «в службу» детей пашенных и оброчных крестьян, ямских охотников, посадских людей. Проводившиеся время от времени разборы и розыски ситуации не меняли. Только с 80-х гг. XVII в. положение меняется, и состав служилого населения Сибири действительно начинают очищать от выходцев «из тягла». Все это указывает на большую подвижность категорий сибирского служилого населения, слабость сословных перегородок на колонизуемой окраине Русского государства, так что, несмотря на все желание правительства превратить военное сословие страны в замкнутую касту, реализация этого принципа в Сибири оставляла желать лучшего.

Круг обязанностей служилого человека в Сибири XVII в. не имел, строго говоря, какой-либо официальной регламентации, ограничиваясь лишь традицией и физическими возможностями того или иного лица. На первом месте, конечно, стояли чисто военные функции - покорение «инородцев» и охрана границ. Затем шел сбор ясака. Кроме того, из служилых людей комплектовались кадры приказчиков, им поручались дипломатические миссии. Казаки и стрельцы стояли на караулах у городских ворот и на стенах, у административных зданий, конвоировали ссыльных, сопровождали казенные грузы, выполняли полицейские функции и т. д. Поездки в Москву с ясачной казной или воеводскими отписками и документами были как бы поощрением, ибо служилые люди могли использовать время своего пребывания в столице для обращения по тем или иным вопросам непосредственно в Сибирский приказ. А на обратном пути служилые могли, например, закупать отсутствовавшие в Сибири товары и перепродавать их по возвращении с выгодой для себя. Другое дело - всякого рода экстраординарные службы, как, например, экспедиции для поисков серебряной руды или добычи соли. Служилых часто посылали за какой-нибудь надобностью в другие регионы, и «посылки» эти нередко затягивались на несколько лет, особенно если людей отправляли на Лену, в Забайкалье или на Дальний Восток.

Сложившийся порядок поочередного выполнения служебных обязанностей давал возможность чередовать длительные и тяжелые «посылки» с более легкими. Однако и этот порядок нередко нарушался, и не случайно при разборе злоупотреблений воевод жалобы служилых на «посылки не в очередь» являлись одними из самых распространенных. Поэтому в Сибири была известна практика найма на службу вместо себя добровольцев. Понятно, что отъезд части людей увеличивал объем служб, приходившихся на долю каждого оставшегося, а сами посланные несли большие материальные убытки, так что оказывалось гораздо выгоднее выставлять «наемщиков». Вместо себя на службу стрельцы и казаки часто посылали либо своих «неверстанных» родственников, либо гулящих людей.

Помимо своих основных обязанностей, сибирские служилые люди несли и множество мелких повинностей. Они активно использовались как рабочая сила: строили казенные здания и транспортные суда, ловили рыбу или промышляли пушного зверя, разводили те или иные сельскохозяйственные культуры - словом, делали все, что сочтет нужным местный воевода «в государевых интересах». Так, тобольский воевода стольник П. И. Годунов «служилых людей… заставил делать всякие плотнишные дела, церковные и хоромные… и иные всякие зделья работать… Да их же заставил делать снасти варовые, судовые веревки…», для чего организовал посев конопли, и т. д. Разумеется, служилые в массовом порядке начали выставлять вместо себя наемщиков, поскольку им все эти дела были «не за обычай». За невыполнение служб служилых наказывали батогами и заключали на несколько дней в тюрьму; за побег ссыльных конвоиров ждали тюрьма и кнут; а при утере казенного груза стоимость утерянного обычно взыскивалась путем «правежа» (фактически выбивания долга) или вычетов из жалования. Впрочем, выбор наказания определялся во многом настроением и волей воевод, поэтому последние не прочь были при случае свести счеты с подчиненными.

Сибирские служилые люди находились на государственном обеспечении, получая, как правило, три вида жалования - деньгами, хлебом и солью. Конные казаки получали 7-8 руб. в год, пешие казаки и стрельцы - от 4 до 5 руб. Хлебные оклады составляли от 30 до 50 пудов хлеба (рожь и овес, 500-800кг) в год, а соляные - от 20 до 40кг. У детей боярских размеры жалования были выше: 10-20 руб., 60-80 пудов хлеба, 3 пуда соли. Тобольский воевода кн. Ю. Я. Сулешев (1623-1625) упорядочил эту систему окладов, уравнивая их размеры в разных городах и введя для служилых людей норму самообеспечения хлебом в 5 десятин пашни. Имевшие меньшую пашню продолжали получать хлебное жалование, а с лишней пашни служилые люди должны были платить специальный налог - так называемый «выдельный хлеб», т. е. вносить в казну часть урожая. Этой реформой воевода «учинил государю многую прибыль», поскольку она позволила значительно сократить расходы на выдачу жалования в некоторых городах (в Таре, например, стрельцам и казакам денежные оклады уменьшили на рубль, а хлебные - на 5 с лишним пудов). Правда, на практике это привело к тому, что у подавляющего большинства служилых жалования хватало лишь на пропитание, и то при условии его регулярной выдачи. Но соблюдалось это условие в Сибири очень плохо, и нередки были случаи, когда гарнизоны, особенно в отдаленных острогах, сидели без жалования по несколько лет.

Кроме того, полагавшееся служилому человеку жалование зачастую отличалось от того, которое он получал в действительности. При выдаче хлебных окладов, например, рожь могли заменять пшеницей и ячменем, соляное жалование иногда выплачивалось деньгами. Казна всегда старалась переложить выплату жалования на местные бюджеты, пополнявшиеся за счет сборов с местных торгов и промыслов, поступлений с десятинной пашни и урожаев, выращенных самими служилыми. Однако такая система не могла стабильно функционировать сколько-нибудь долго, и уже с конца 60-х - начала 70-х гг. XVII в. происходит существенное ухудшение обеспечения сибирских гарнизонов. Выразилось оно в практике замены денежного жалования различными товарами (вначале тканями, а затем и всевозможными другими вещами). Но даже с помощью товаров правительству далеко не всегда удавалось рассчитываться со служилыми людьми, так что в конце века присылки из Москвы сукон и кумачей сменялись периодами крупных недодач. Воеводам сибирских городов строгими предписаниями запрещалось выдавать невыплаченное жалование за прошлые годы по собственной инициативе.

Учитывая подобные трудности, сибирская администрация нередко бывала вынуждена выплачивать жалование вперед, особенно в тех случаях, когда служилым предстояла отправка в дальние «посылки». Вообще же обычной практикой была выдача годового жалования не полностью, а в два-три приема, чтобы не позволить служилым пропить его, проиграть или вообще сбежать. Неудивительно, что сибирские служилые люди всячески искали дополнительные источники пропитания, главным из которых, конечно же, являлись их собственные земли. Это были, как правило, деревни, состоявшие лишь из нескольких дворов, причем велось хозяйство, в основном, трудом семьи служилого человека. Немалым подспорьем для многих становились торговля, ремесло и промыслы. Правда, они не освобождались от уплаты налогов со своих лавок, мельниц, кузниц, рыбных ловель и т. д. Учитывая немногочисленность посадского населения в сибирских городах, можно смело утверждать, что именно служилые люди, наряду с крестьянами-переселенцами, вносили наибольший вклад в хозяйственное освоение этих земель. Так, в сибирской столице - Тобольске - в середине XVII в. половину от общего числа торговцев, ремесленников и промышленных людей составляли именно представители служилого сословия, и это несмотря на загруженность своими прямыми обязанностями, вообще-то не предусматривавшими подобного рода деятельности. Понятно поэтому, что всякие попытки завести здесь войска, находящиеся полностью на казенном содержании, были обречены. В связи с этим можно вспомнить об одном любопытном эпизоде сибирской истории, связанном с появлением здесь во второй половине XVII в. полков «нового строя» и их судьбе.

Список используемой литературы:

Александров В.А., Покровский Н.Н., Власть и общество. Сибирь в XVII в. - Новосибирск, 1991.

Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889. С. 239.

Водарский Я.Е. Численность русского населения Сибири в XVII-XVII вв. //Русское население Поморья и Сибири (Период феодализма). - М.,1973. - С. 200-204.

Кабузан В.М., Троицкий С.М. Численность и состав городского населения Сибири в 40-80-х годах XVIII в. Освоение Сибири в эпоху феодализма (XVII - XIX вв.). - Новосибирск, 1968. - С. 172- 173.

Миллер Г. Ф. История Сибири. -Т.II.-С. 228, № 109. 1613 г. с 184

Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири XVII века. - Новосибирск, 1988. С. 32-33.

Шахеров В.П. Сибирский город XVIII- начала XX веков. - Иркутск, 2001.