"Вовочка"

вчера голую женщину нарисовал на заборе. Гак у меня весь член в занозах!";  и уже отмеченное выше раннее достижение им половой зрелости. Оно подчеркивает "Вовочкину" исключительность, свои права на которую анекдотический герой и демонстрирует нарушением всевозможных культурных запретов (вплоть до инцеста). "Вовочка" может быть представлен и "не подающим надежд". Однако именно этот нечистоплотный, отверженный и гонимый герой в конечном счете одерживает такую же победу, что и его архаический прототип - "низкий" герой волшебной сказки, добиваясь расположения "чудесной" невесты, учительницы "Марьи Ивановны".

Анекдоты о "Вовочке" очень редко выходят за рамки "героического детства". Он столь прочно связан с ним, что само продолжение "Вовочкиной" биографии уже вызывает комический эффект:

Сын гоиирнт матери: "Я больше в школу не пойду!" - "Это почему же.-*" - "Да ну... Петров опять будет из рогатки стрелять, Синицын учебником по голове бить, Васильев подножки ставить... Не пойду!" - "Нет, Вовочка, ты должен идти. Во-первых, тебе уже сорок лет, а во-вторых, ты - циректор школы!"

"Вовочка" является типичным для архаического эпоса "героем-малолеткой", исполняющим в сообществе анекдотических персонажей традиционную роль мальчика для поручений, о чем и свидетельствует "суперанекдот" 80-х годов:

Жена с любовником лежит в постели. Звонок в дверь. Вовочка бежит открывать. На пороге стоят Василий Иванович с Петькой - оба евреи.

"Василий Иванович" с "Петькой" связаны с культурными прототипами, тогда как прообразом "Вовочки" является дитя, ребенок. Вернее - выработанный обществом образец, культурный идеал ребенка. Этот культурный идеал и пародируется "Вовочкой""*. Он отражает его постоянство и изменчивость, сочетая в себе мифологическую архаику с актуальной современностью.

Обращаясь к современности, анекдотический эпос ориентируется на ее культурные ценности. Это подтверждают и имена действующих лиц. Очевидно, что выбор их не случаен. Есть определенная разница между именами главных и второстепенных героев: друзья и одноклассники "Вовочки" называются именами, которые в 60 - 70-е годы не пользовались популярностью, тогда как имена главного героя, его партнерши и учительницы, напротив, принадлежали к самым распространенным, если учесть примерный возраст "Марьи Ивановны", имя которой еще художнику Нестерову казалось "простым, но таким милым"^. Между тем " Вовочкину" партнершу предпочитают называть "Татьяной" - именем, которое ни тогда, ни впоследствии не возглавляло списка женских имен. Выбор "Татьяны" предопре деляется если не характерностью, то его культурной значимое тью - особенно для школы (пушкинская "Татьяна Ларина"!) выделяющей это имя среди прочих имен "Вовочкиной" партнерши. Анекдотический именник ориентируется на культурных "святцы": используются и обыгрываются имена высокой культурной значимости.

Именно этим и объясняется имя героя анекдотического цикла. "Вовочка" - ласкательная форма имени "Вова", которым в кругу семьи или друзей называли не только "Владимира"; ср.  "домашнее" имя одного из молодых героев "Плодов просвещения", Василия Леонидыча Звездинцева - "Вово>Л Однако чаще всего "Вовой" становится "Владимир". Видимо, через посредство его уменьшительной формы "Володя"^, что соответствует порядку образования сокращенного имени подобного типа, возникающего в результате удвоения начального слога производящего имени. Именно в такой последовательности выстраивается именной ряд в повести Владимира Одоевского "Катя, или История воспитанницы": "он скрывал свою ненависть к Владимиру и называл его Володею или Вовой. Обращает внимание офранцуженность сверхсокращенного имени - "Вово", характерная и для употребления полного имени: его носитель сплошь и рядом фигурировал как "Вольдемар", - она указывает на среду, где долгое время бытовало имя "Владимир".

Образ киевского князя Владимира оказался очень актуальным для Петровской эпохи и продолжал вызывать интерес в процессе формирования русской национальной культуры. Это отражается в литературе, которая, обращаясь к изображению крестителя Руси: от трагикомедии Феофана Прокоповича "Владимир" (1705) до эпической поэмы Хераскова "Владимир возрожденный" (1785), - тем самым популяризировала весьма редкое до того времени имя "Владимир" ("Володимир"). Особое, закрепленное за Рюриковичами в Древней Руси "княжеское" имя возрождается в высшем слое русского общества XVIII века.

Однако и здесь в начале XIX века это имя встречалось еще довольно редко. Иначе оно вряд ли пришлось бы по вкусу романтической литературе, воспользовавшейся именем великого русского человека для обозначения благородного героя отечественного происхождения. Имя стало до того типичным, что без "Владимира" не обходился ни один "порядочный" роман". Литературной моде на "Владимиров" много способствовал пушкинский образ Владимира Ленского, который и после того, как она прошла, привлекал внимание русского образованного общества к имени "Владимир".

Возрастающая популярность имени сопровождается расширением его семантического потенциала. Оно вызывало самые разные и порой весьма неожиданные ассоциации. Можно только догадываться, почему у Пушкина, например, с именем "Владимир" ассоциировалась "роковая судьба злополучного жениха или возлюбленного , и ассоциация эта сохранилась на всем протяжении его творчества"^. Однако решающую  роль в постепенном распространении имени "Владимир", которое к концу XIX века даже в провинциальных городах вошло в десятку самых частых русских мужских имен", сыграли не столько его значение и все увеличивавшийся смысл, сколько сугубо прагматические обстоятельства.

В сознании каждого из последовательно усваивавших это имя социальных слоев оно прежде всего обладало высоким культурным статусом. Имя "Владимир" воспринималось как "благородное", будь то "великокняжеское", "дворянское" или же "городское" имя. Особенно длительными и прочными были его связи с дворянской культурой, что и предопределило в основном "дворянскую" окраску, "дворянские" ассоциации имени "Владимир". Это проявлялось, не только когда оно стало выходить за пределы дворянского общества: ср. образ одного из персонажей тургеневского рассказа "Льгов" - вольноотпущенника из дворовых людей, который как бы исполняет роль "благородного" героя "Владимира"^. Много позже, уже после крушения дворянской России, представляющийся сыном уездного предводителя дворянства Остап Бендер, не задумываясь, называет себя "Вольдемаром".

Еще определеннее "дворянская" окраска должна была ощущаться в таких сокращениях имени "Владимиры, как "Вова" и тем более "Вовочка", образованных по моделям, которыми на род никогда не пользовался. Об их происхождении предреволю ционной России напомнила популярная комедия Евстигнея Ми ровича "Вова приспособился" (1915), вскоре экранизированная и с большим успехом прошедшая по кинотеатрам страны (всле/ за которой последовали "Вова на войне" и "Вова в отпуске") Изображались смехотворные попытки молодого барона Владимира Михайловича 111трика приспособиться к казарменному быту, столь отличному от домашних условий, в которых жил этот великовозрастный "Вовочка", как именует его не только мать-баронесса и сестра Софи, но и сам автор'"*, извлекающий комический эффект из сопоставления "домашнего" имени героя с окружающей его обстановкой.

Все это необходимо учитывать при объяснении причин стремительного выдвижения имени "Владимир" на первое место в русском мужском именнике, которое происходит в 20-е годы нашего века. Обычная ссылка ча связь этого явления с почитанием Ленина, как представляется, не раскрывает его закономерности. Очевидно, что социальный переворот резко ускорил процесс эмансипации и распространении имени "Владимир" в народной массе. Он предопределил и результаты этого процесса: характерное имя прежних властителей сделалось самым ходовым среди тех, "кто был ничем", а стал "всем" - из "грязи" попал "в князи". Воздействовало, конечно, и имя вождя мирового пролетариата, но в полной мере его влияние проявилось, видимо, несколько позже, когда культ нового святого Владимира способствовал закреплению и упрочению первенства имени "Владимир" в советских "святцах". Этот культ придавал распространеннейшему имени высокий смысл, превращая его в символическое явление культуры.

Из противопоставления ему "домашней" и потому более естественной, более природной формы "Вовочка" и рождается герой "детских" анекдотов, в образе которого с самого начала была подчеркнута его анти-культурность, его доходящая до дикости природность. "Вовочка" отталкивается от всего культурного содержания, заключенного в имени "Владимир". В том числе - и от Ленина. Однако культурный герой, освятивший собой имя "Владимир", является лишь одним из прототипов "Вовочки". Отождествление с Лениным представляет мифологическую по сути характеристику "Вовочки": через соотнесение с изоморфным, подобным ему объектом^, возглавляющим ряд культурных "Владимиров". Оно указывает на класс явлений, с которыми связан и который непосредственно пародирует "Вовочка", тогда как его отождествление с директором школы характеризует "Вовочку" как пародийный образ мужчины вообще, из прежнего "Ивана" вдруг превратившегося во "Владимира". "Вовочка" распространяется и утверждается в "детских" анекдотах по мере того, как стремительно падала популярность имени "Владимир": "В известные времена, - писал О.Павел Фло-ренский, - утрачивается чутье монументальной формы данного имени, как непосильно величественной этому времени; общество не нуждается или мнит себя не нуждающимся в первоисточных силах известного имени. И тогда, вместе с измельчанием самой жизни, первоисточные имена, особенно имена духовно обязывающие, становятся обществу далекими и непонятными, заменяясь приниженными своими переработками, а то и вовсе забываясь"^.

Однако было бы неверно рассматривать феномен "Вовочки" лишь сквозь призму современности. Любопытно, как заданный в первых анекдотах про "Вовочку" образ "приличной" семьи, к которой он принадлежит, подхватывает выявившуюся еще до революции тенденцию комического представления "маменькиного сынка" из дворян под именем "Вовочки". А ведь этим дворянским недорослем далеко не исчерпывается круг культур-

ных образов, с которыми анекдотического героя связывает его имя (вернее - те основы, от которых оно образовано). Остается только гадать о том, как воспринимались производные от "Владимира" имена "Володя" и "Вова" в народной среде, где издавна бытовали омонимичные им имена, обозначавшие собой вредоносных мифологических персонажей: "вовой" - в русских говорах Карелии, например, называется являющийся во сне утопленник '  тогда как чаще известная в сокращенном виде поговорка "Вроде Володи, который живет на болоте" под "Володей" разумеет лешего. В любом случае сохранялась возможность сближения производных от "Владимира" имен с вредоносными мифологическими персонажами и осмысления их в соответствующем духе.

Между тем в лешем Володьке отражается языческий бог Волос/Велес, с другой ипостасью которого - великаном Волотом уже путали самого князя Владимира в народной среде. Если сопоставить Вовочку с реконструированным Вяч.Вс. Ивановым и В.Н. Топоровым образом Волоса/Велеса, то оказывается, что анекдотический цикл насыщен "волосовскими" мотивами. Они обнаруживаются как в отдельных анекдотах, вроде сюжета о поющей про соловьев змее, так и в целых сериях анекдотов, где изображаются, например, отношения между Вовочкой и Марьей Ивановной или же словесные состязания на школьном уроке, включающие в себя и разгадывание загадок. Вполне возможно, что "волосовские" мотивы связаны с Вовочкой потому, что сам этот герой восходит к мифологическому Волосу/Велесу, представляя собой еп? сниженный и трансформированный образ, о чем и свидетельствует "волосоцентрич-ность" имени "Вовочка".

Известно, что имеющая основополагающее значение для создания антиподов культуры, к которым относится и наш комический дикарь, "полемическая или негативная ориентация может приводить к порождению языческих текстов"^. Архаический субстрат "Вовочки" требует специального исследования, которое и определит роль глубинных пластов культуры в появлении главного героя современного "озорного" эпоса. Однако уже и без того ясно: в выворачивании наизнанку обрагцово-показа-тельного ребенка задействованы основные механизмы культурного творчества, благодаря которым возникает и развивается анекдотический герой.

Список литературы

Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культуры средневековья и Ренессанса. М., 1965. С. 25.

 Radin P. The trickster. London, 1956; Мелетинский E.M. Происхождение героического эпоса. М., 1963. С. 32 и сл., а также его последующие работы, где так или иначе затрагивается проблема мифологического трикстера. которая в кратком, но содержательном виде изложена им в статье "Культурный герой" (см.: Мифы народов мира. М„ 1982. Т 2.С.26- 28).

Неклюдов С.Ю. "Героическое детство" в эпосах Востока и Запада // Историко-филологические исследования: Сборник статей памяти академика Н.И. Конрада. М.. 1974. С. 129-140.

"Вовочка" - олицетворенная пародия. "Анекдотная повесть" < главным героем "Вовочкой" называется "Это я - Вовочка!" (см. Анекдотный капустник: Анекдоты про Вовочку (Тамбовские губернс кие ведомости. № 46(А). Тамбов, 1993. С. 2-5).

Нестеров М.В. Давние дни: Воспоминания. Очерки Письма. Уфа. 1986. С. 75.

Толстой Л.Н. Собр. соч.: а 22 т. М„ 1982. Т.П. С. 114. 120, 168 и 175. Любопытно, как у имени "Василий" в быту появляются сокращенные формы, более уместные для производных от имени "Владимир". Ср.: "А пока Доде - шестой год, никто, кроме матери и отца, не знает, как его зовут на самом деле: Даниил ли, Дмитрий ли или просто Василий (бывают и такие уменьшительные у нежных родителей)" - Аверченко А.Т. Кривые Углы: Рассказы. М., 1989 С. 77. Между тем "Додей" часто называли именно "Владимира" (см, напр.: Лесков Н.С. Собр. соч.: в II т. М.. 1957. Т. 5. С. 215 и 227).

Чернышев В.И. Русские уменьшительно-ласкательные лич ные имена // Русский язык в школе. 1947. № 4. С. 23. * Одоевский В.Ф. Повести и рассказы. М., 1959. С. 132. ^ "Варя влюблена, - иронизировал в 1842 г. Некрасов, рецензи руя роман Загоскина „Кузьма Петрович Мнрошев,,, - н влюблена, как следует всякой героине порядочного романа, в Владимира" (Некрасов Н.А. Поли. собр. соч. н писем: в 15 т. Л., 1989. Т. II. Кн.1. С. 48. Курсив Некрасова).

Альтман М. О собственных именах в произведениях Пушкина // Ученые записки Горьковского государственного университета Горький, 1964. Серия нсторико-филологическая. Вып.72. T.I. С. 393 " См.: Бондалетов В.Л. Русская ономастика. М., 1983. С. 123.

Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М 1979. Т.З. С. 76-77.

Ильф И.. Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок. Иркутск, 1968. С. 88.

Лотман Ю.М.. Успенский Б.А. Миф - имя - культура // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Т.6. С. 285 (Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 308).

Флоренский П.А. Имена // Социологические исследования. 1990. № И. С. 115.

Черепанова О.А. Мифологическая лексика русского Севера. Л, 1983. С. 122-123.

Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей. (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982. С. 87-88.

Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974. С. 31 и ел.; Топоров В.Н. Еще раэ о Велесе-Волосе в контексте "основного" мифа // Балто-славянские этно-языковые отношения в историческом и ареальном плане; Тезисы докладов второй балто-славянской конференции. М., 1983. С. 50- 56, и другие работы этих авторов, а также указанную в примеч. 18 книгу Б.А.Успенского.

Лотман Ю.М.. Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Ученые записки Тартуского государственного университета. Тарту, 1977. Вып. 414. С. 15.

А. Белоусов. "Вовочка"