Экономические циклы: сущность, классификация, особенности развития

цикличности на временных отрезках менее 12 лет.


2.7 Теории инвестиций в оборотные фонды


В последние годы увеличивается количество математически моделей, посвященных инвестициям в оборотные фонды, которые лучше объясняют цикличность на кратких временных отрезках, чем модели инвестиций в основной капитал. В серии работ, опубликованных в 40 е годы XX в., английский экономист Л.А. Метцлер попытался проанализировать движение оборотных фондов в рамках теории мультипликатора-акселератора. Основу теории Метцлера можно выразить в виде следующих трех уравнений.


y(t) = u(t) + s(t) + V0; (4)

u(t) = βy (t 1); (5)

s(t) = βy (t 1) – βy (t 2); (6)


Из уравнения 4 следует, что производство в период t, y(t), равно производству потребительских благ, предназначенных для продажи u(t), плюс производство оборотных фондов s(t) плюс неиндуцированные чистые инвестиции V0. Уравнение (5) показывает, что производство потребительских благu(t) равно потреблению в предыдущем периоде. Оно предполагает, что потребители в каждом периоде тратят постоянную долю β дохода, полученного в этот период; оно предполагает также, что не существует никакого лага между получением дохода и его потреблением. Наконец, уравнение (6) показывает, что производство оборотных фондов равно разнице между потреблением в двух предшествующих периодах. В этой упрощенной модели Метцлер предполагает, что производители намерены поддерживать постоянные запасы оборотных фондов S0 на определенном уровне.


2.8 Теория рациональных ожиданий


Теория рациональных ожиданий (сокращенно – ТРО) – концепция макроэкономики, изначально разработанная Джоном Ф. Мутом в 1961 и развитая Робертом Лукасом в середине 1970-х годов, за которую Лукасу в 1995 году была присвоена Нобелевская премия по экономике. Теория используется для моделирования формирования экономических ожиданий в неоклассическом направлении макроэкономики, в неокейнсианстве и в теории финансовых рынков.

Основоположник теории Джон Мут исходил из того, что экономические агенты располагают всей доступной для них информацией и используют её в целях прогноза хозяйственного процесса в такой модели экономики, какую они себе представляют и считают правильной, действуя при этом рационально, хотя и субъективо. Это подразумевает, что участники рынка знакомы с механизмами рынка и в состоянии прогнозировать реакцию спроса и предложения в результате изменения цен.

Согласно теории рациональных ожиданий участники свободных рынков не делают систематических или очевидных ошибок. Таким образом, рациональные ожидания могут быть ошибочными, однако эти ошибки несут случайный характер. В рамках экономической модели это означает, что разница между математическим ожиданием E(P) ожидаемого P и с помощью механизма рынка осуществлённого показателя ожидаемого P* соответствует случайной величинеe, математическое ожидаемое которого равно нулю.

P * − E(P) = e при E(e) = 0


Теория рациональных ожиданий была разработана как противопоставление теории адаптивных ожиданий, в которой образование ожиданий основывается исключительно на наблюдении показателей прошлого, а не всей доступной информации, как это предполагает теория рациональных ожиданий. Равновесие в теории адаптивных ожиданий достигается лишь асимптотически, в то время как как по словам Томаса Сарджента, одного из авторов теории рациональный ожиданий, «ключевым элементом новой классической макроэкономики является приверженность к общему равновесию и оптимизированному стратегическому поведению».

Теория рациональных ожиданий является основой многих экономических и политических выводов, считающихся однако спорными. Например, приверженцы кейнсианской теории считают понижение безработицы с помощью экспансивной политики центрального банка возможным: повышение цен поднимет доход предприятий и инвестиции в производственные мощности и соответственно спрос на дополнительную рабочую силу повысятся по меньшей мере в краткосрочном периоде. Такая экономическая политика направлена на стимулирование предложения рынка. Однако, согласно теории рациональных ожиданий рынок будет предполагать повышение уровня инфляции, т.е. повышение цен вследствие расширения денежной массы. Это отразится на повышении уровня номинальной заработной платы по требованиям трудящихся, цель которых – сохранить прежний уровень реальной зарплаты. В результате повышение денежной массы приведёт лишь к повышению инфляции не оставив даже краткострочного эффекта на рынке труда и уровень безработицы останется прежним.

Основываясь на приведённых аргументах сторонники неоклассической макроэкономики считают, что политика денежной экспансии не приводит к повышению реальных показателей экономики таких как объём производства и занятости как в краткосрочном, так и долгосрочном периоде и, по их мнению, бесполезна.


2.9 Теория реальных деловых циклов и современные неокейнсианские теории


В 1970-х годах критика Лукаса и введение понятия рациональных ожиданий использовались в основном деструктивно, то есть, в целях дискредитации кейнсианской теории и демонстрации того, чего центральные банки не могут достичь. Поэтому появился немедленный спрос на конструктив, на некую альтернативную теорию деловых циклов, то есть, объяснение того, почему экономики переживают периоды подъемов и спадов и что должны делать власти в каждой из таких ситуаций. Именно эту нишу и заполнили нобелевские лауреаты 2004 годаКидланд и Прескотт. В своих статьях3они предложили новое описание делового цикла, основанное на оптимальном поведении экономических агентов при рациональных ожиданиях. То есть, они попытались объяснить все колебания экономики как равновесное явление, в связи с чем их так же стали называть «новыми классиками».

По своей сути и предположениям, модели реальных деловых циклов просты. Они предполагают, во-первых, что фирмы максимизируют свою прибыль и принимают решения об инвестициях исходя из ожиданий будущего спроса на их товар и развития технологий. Хотя эту гипотезу можно и критиковать, тем не менее, мало кто не согласится с тем, что любой предприниматель пытается выжать максимум из располагаемых ресурсов и обдумывает тщательно каждое инвестиционное решение с точки зрения ожидаемых будущих доходности и рисков.

Во-вторых, эти модели предполагают, что домохозяйства ведут себя оптимально со своей точки зрения, то есть, их потребление зависит от того, какой доход они ожидают получить в течение всей своей жизни. Они не будут тратить все, что заработали в этом году, если нерассчитывают получить столько же в следующем. Аналогично, если они рассчитывают на рост доходов в будущем, то они будут жить в долг, потребляя больше своего текущего дохода. Таким образом, они ведут себя согласно гипотезе постоянного дохода (или жизненного цикла), простейший случай которой описан, например, в классических работах Милтона Фридмана. Хотя такую рациональность поведения домохозяйств отстаивать уже труднее, тем не менее, многие доводы поддерживают такую гипотезу. В конце концов, в развитых странах люди сберегают себе на старость, в то время как молодые люди, особенно студенты, зачастую живут практически в долг. С другой стороны – вывоз капитала из России во время высоких цен на нефть можно интерпретировать как сбережения на будущее, на случай если цены на нефть упадут. Многочисленные формальные эмпирические исследования обеспечили поддержку гипотезе постоянного дохода, хотя только и отчасти.

Кидланд и Прескотт написали целую серию научных статей, показывающие динамические модели (в отличие от статических кейнсианских моделей), основанные на этих предположениях. Они показали, какое стоит ожидать поведение всех основных макроэкономических переменных, таких как внутренний валовой продукт, инвестиции, потребление и сбережения, экспорт и импорт, в зависимости от технологических изменений в производительности труда, изменений внешней конъюнктуры. Авторы также проделали огромный труд, сравнивая полученные в своих моделях результаты с эмпирически наблюдаемым поведением экономики, то есть, степени колебаний разных переменных и их корреляции. Они продемонстрировали, что результаты их моделей в общем и целом соответствуют наблюдаемым закономерностям. Один из основных выводов заключался в том, что большая часть колебаний ВВП в развитых странах соответствуют по своему размеру предсказанным в равновесных моделях-то есть, нет необходимости вводить в модели отклонения от рыночного равновесия, как делал Кейнс, и соответственно, нет нужды в проведении какой-либо стабилизационной политики со стороны государства.

Во-вторых, они объяснили, почему наблюдаемое в реальной жизни потребление колеблется меньше, чем выпуск, а инвестиции – больше. По их теории это происходит в результате оптимальных действий домохозяйств и инвесторов. Цепочка рассуждений выглядит так. Предположим, в России произошло улучшение внешней конъюнктуры, то есть, выросли мировые цены на нефть, но при этом все ожидают, что это изменение цен – временное. Потребители, понимая, что доходы не будут высокими всегда, сберегают значительную часть на будущее, и тратят только незначительную часть от этих «дополнительных» доходов. То есть, они пытаются каждый год тратить на потребление более-менее постоянное количество денег независимо от текущего дохода, то есть, «сглаживать» потребление. Производители, с другой стороны, понимают, что временно их прибыли будут больше, в связи с улучшенной мировой конъюнктурой, и для получения этих прибылей они резко увеличивают инвестиции, расширяя свои производственные мощности. То есть, инвесторы сильно реагируют на любое изменение в ожиданиях о будущих прибылях. Таким образом, сильные колебания в инвестициях, которые Кейнс приписал «животным инстинктам» и счел источником делового цикла, Кидланд и Прескотт смогли объяснить как равновесное явление. Можно утверждать, что именно это и происходило в России до недавнего времени – высокие цены на нефть и рост производительности труда приводили к инвестиционному буму, а потребительский бум происходил во многом в секторе товаров длительного пользования (бытовая техника, электроника), покупку которых логично также счесть инвестициями, так как эти товары покупаются для использования в долгосрочной перспективе, а не дляполучения сиюминутной полезности. В полном соответствии с прогнозами равновесных моделей Кидланда-Прескотта, инвестиции демонстрируют более активную динамику, чем общий выпуск и потребление.

Но, может быть, главное, что привнесли в науку нобелевские лауреаты 2004 года – они разработали методологию анализа динамических стохастических моделей общего равновесия с рациональными ожиданиями агентов. Таким образом, они объединили многие разработки ученых до 1980 х годов в единую систему. Эта система остается базисом для большинства современных моделей и преподается во всех ведущих аспирантурах мира, даже теми профессорами, которые не являются сторонниками данных теорий.

Своим названием теория реальных деловых циклов обязана тому, что основным источником экономических колебаний (периодов быстрого и медленного роста, равно как и рецессий) должны быть изменения производительности труда или других «реальных» факторов, таких, например, как международные цены на нефть. Именно неравномерные изменения в этих переменных, с точки зрения авторов, ведут к неровному росту экономики. В остальном же экономика находится в устойчивом равновесии, то есть любые отклонения от равновесия (такие как безработица) экономика вылечивает сама, используя рыночные механизмы, если, конечно, ей не мешать. Такой вывод идет в разрез с традиционным кейнсианским подходом, который всегда приписывал краткосрочные колебания экономики изменчивому спросу, движимому необъяснимыми животными инстинктами. Соответственно, практические рекомендации для властей у Кидланда и Прескотта тоже заключаются в минимальном вмешательстве в экономику, из-за чего их и назвали «новыми классиками».

Хотя вклад нобелевских лауреатов 2004 года в экономическую науку ни у кого не вызывает сомнения, согласия в стан макроэкономистов их исследования не принесли. Наоборот, макроэкономика разделилась на два лагеря, и Кидланд и Прескотт занимают главенствующие роли только в одном из них. В противовес «пресноводникам» из Миннесоты и Чикаго появились «солоноводники», работающие в США на побережьях Атлантического и Тихого океанов в традиционных университетах, главным образом, в Гарварде, Стэнфорде, Массачусетском технологическом институте.

Образно говоря, слухи о смерти кейнсианской теории оказались несколько преувеличенными. После десятилетия поражений стали восстанавливаться основные идеи Кейнса, но уже облаченные в новый вид, то есть, эти идеи появлялись в моделях, основанных на оптимальном поведении экономических агентов и рациональных ожиданиях. Тем не менее, в этих же моделях остаются основные кейнсианские постулаты: экономика не находится в равновесии в каждый момент времени, и ею движет спрос, а не производительность труда.

Новые кейнсианцы объясняют неравновесия в экономике тем, что цены, особенно в низкоинфляционных странах, долго подстраиваются к равновесному уровню. То есть производитель назначает цену на свой товар, работодатель – зарплату своим работникам, а затем эти цены и зарплаты долго остаются неизменными, даже хотя спрос в экономике меняется. Действительно, видели ли Вы когда-нибудь, чтобы ресторан повысил цены, если в него вдруг придет необычно много посетителей? Даже если много посетителей будетприходить систематически, ресторан будет некоторое время держать цены, например, чтобы сохранять лояльность своим постоянным посетителям, либо чтобы не проиграть конкуренцию другим ресторанам. Таким образом, он будет просто удовлетворять спрос по текущим ценам, и весь выпуск в экономике будет определяться совокупным спросом на все товары.

Новые кейнсианцы отстаивают свою точку, исходя как минимум из чисто зрительного наблюдения, что цены, а тем более зарплаты, меняются редко – согласно некоторым исследованиям, в США цена среднего потребительского товара меняется примерно раз в год4. Многие цены зафиксированы в каталогах или долгосрочных контрактах, и не могут считаться равновесными в каждый момент времени. Тарифы «естественных монополий» в России вообще зафиксированы государством и меняются от силы пару раз в год – в следствие этого, например, грузовые перевозки резко подешевели относительно остальных товаров сразу после кризиса 1998 го года.

Кроме того, кейнсианцы настаивают, что равновесные теории Кидланда и Прескотта не могут объяснить Великую депрессию, а как однажды сказал профессор Принстонского университета Бен Бернанке, теория деловых циклов, которая может объяснить только небольшие спады, но не Великую депрессию, это все равно что теория землетрясений, которая может объяснить только незначительные колебания земли. Согласно же теориям Кидланда-Прескотта, Великую депрессию должен был вызвать технический регресс, во что поверить трудно. В то же время, все больший объем эмпирических данных5 говорит в пользу того, что Великая депрессия стала результатом масштабного сокращения денежной массы, то есть, падением спроса, как утверждал еще Милтон Фридман.

Более современный пример расхождения взглядов этих двух школ – технологический бум 1990-х годов. Согласно теории деловых циклов, прорывы в области информационных технологий должны были привести к увеличению производительности труда, что стимулировало бы работодателей нанимать больше работников. Во всяком случае в США именно это и произошло – в 1990-е годы мы наблюдали бурный рост экономики и увеличение занятости. Однако согласно новой кейнсианской теории, ВВП страны в краткосрочной перспективе определяется спросом, и без расширения спроса технологический прорыв должен привести к сокращению, а не увеличению занятости – меньше работников теперь надо для того, чтобы удовлетворить все тот же спрос. Поэтому кейнсианцы считают, что сокращения спроса не последовало только потому, что Федеральная резервная система США параллельно расширила денежную массу, что и стимулировало дополнительный спрос6. Таким образом, новые кейнсианцы, в отличие от классиков, до сих пор отводят определенную роль государству – теперь эта роль отводится главным образом денежно-кредитной политике для сглаживания краткосрочных колебаний.

Другой источник неравновесия в кейнсианских моделях – ограниченный доступ к информации. За исследования в этой области нобелевские премии получили экономисты Джозеф Стиглиц, Джордж Акерлоф и Майкл Спенс. В том числе, они показали, что если качество работы подчиненного ненаблюдаемо, то работодатель будет завышать емузарплату, чтобы работнику было что терять, если его уличат в отлынивании от работы. В результате, завышенные зарплаты приведут к неспособности экономики нанять всех желающих работать, в результате чего на рынке будет хронически высокая безработица выше «естественного» уровня. По той же логике существуют кредитные ограничения, актуальные, в том числе, для сегодняшней России – банкам трудно различить настоящую рискованность бизнес-проектов, и соответственно, даже при большом спросе на займы, они не будут весь этот спрос удовлетворять. Например, в первой половине 2004-го года российские банки держали огромное количество средств на корреспондентских счетах в ЦБ, отказываясь вкладывать их в какие-либо бизнес-проекты. Аналогично, коллапс банковской системы и отказы в кредитования реального сектора считаются многими экономистами как важный механизм развития Великой депрессии в США и Европе.

3. Эмпирический анализ современных циклов


3.1 Особенности современных экономических циклов


После Второй мировой войны в механизме циклических колебаний конъюнктуры произошли существенные изменения. В период послевоенной относительной замкнутости национальных экономик, когда государства-победители на некоторое время разорвали хозяйственные связи с побежденными государствами, в мире проявилась некая асинхронность циклов. В то время как одни страны, экономику которых война затронула мало, закономерно втягивались в кризисную фазу, другие – нуждавшиеся в восстановлении разрушенного хозяйства вошли в период многолетнего экономического подъема. Такая асинхронность позволяла в течение примерно двух десятилетий крупным частным фирмам маневрировать своими производственными ресурсами между странами (постепенно «размывая» искусственно возведенные политиками межгосударственные перегородки), что в свою очередь способствовало сглаживанию циклических спадов и подъемов в рамках всемирного хозяйства – и последующему восстановлению синхронности циклических колебаний. Синхронность колебаний конъюнктуры начала восстанавливаться в период мирового кризиса 1973–1975 гг. В настоящее время в большинстве стран сформировалась так называемая открытая экономика, в которой валютные курсы формируются достаточно свободно – своими отклонениями от тренда оперативно реагируя на перемены в общехозяйственной конъюнктуре, – а доля экспорта и импорта в их ВВП неуклонно растет. В такой обстановке трудно всерьез рассчитывать на возможность сколько-нибудь заметного отрыва национальной динамики от закономерностей колебательного движения мирового хозяйства. Этому в немалой степени способствует деятельность созданной в 1995 г. ВТО, которая, объединяя более 150 стран, преследует цель всемерной либерализации международной торговли и обеспечения справедливых условий конкуренции на мировом рынке. Хотя, конечно, и в настоящее время синхронизация циклических колебаний является все же относительной. Так, в США начался подъем в 1990–1991 гг., и то время как в японской экономике обозначились серьезные трудности. Темпы инфляции в различных странах ЕС в январе 2005 г. заметно различались: от 6,7% в Латвии, 4,2% в Греции и Эстонии до минус 0,2% в Финляндии.

В последние десятилетия происходило общее сокращение амплитуды колебаний объема ВНП, причем средняя высота подъемов сокращалась в значительно меньшей степени, нежели глубина спадов. К тому же продолжительность фазы спада постепенно стала намного меньше временной протяженности фазы подъема. Снижение национального продукта, подобное тому, которое случилось в США в 1929–1933 гг., когда ВВП уменьшился на 30%, а безработица достигла уровня 24,9%, сегодня маловероятно. Так, наивысший уровень безработицы в послевоенный период был достигнут в этой стране в 1982 г., когда она приблизилась к отметке 11%. Конечно, опасность кризисов перепроизводства сохраняется и в настоящее время. Однако она становится реальностью прежде всего в тех странах, где рыночное хозяйство находится в стадии становления. В развитой же рыночной экономике, которая несет в себе больше управляемости, чем стихийности, данную угрозу научились парировать7. Для этого требуется:

■ отлаженная система маркетинга, опирающегося на сбор информации о состоянии и тенденциях изменения спроса на продукцию фирм и прогнозирование его динамики в будущем, а также на всемерное стимулирование сбыта;

■ долгосрочное стратегическое планирование хозяйственной деятельности предприятий;

■ повышение качества опирающегося на достоверные прогнозы государственного регулирования конъюнктуры. В результате ошибки правительства уже едва ли могут быть столь чудовищными, как это случилось, например, в разгар Великой депрессии в США, когда власти предпринимали настойчивые попытки повысить налоги, сократить правительственные расходы и сжать денежную массу, – хотя с позиций сегодняшнего дня большинство экономистов признают целесообразность как раз обратных действий государства;

■ развертывание новейших информационных технологий (в США в них вкладывается до 40% всех инвестиций в основной капитал), позволяющих предугадывать вероятные изменения спроса, предложения, цен, процентных ставок, курсов акций и т.п. В результате этого признак свободного рынка – абсолютная полнота информации – становится все менее абстрактным;

■ повсеместный переход на длительные контракты между поставщиками и потребителями. Интенсивно формируется так называемая контрактная, организованная экономика (а не просто рыночная). Главный принцип современного рынка состоит в том, что потенциальный производитель сначала находит покупателя продукции, которую он в принципе может произвести, и лишь затем запускает производственный процесс. Подобная схема диаметрально противоположна рынку-ярмарке, где вначале производится товар, и лишь после этого начинается поиск его покупателя. Контракт, опирающийся на взаимные обязательства сторон, радикально изменяет содержание рыночных отношений. Их участники заранее оговаривают и облекают в форму контракта вопросы качества, цены, сроков поставки и т.п. В подобных условиях практически исчезает риск произвести продукцию и не продать ее, хотя на смену ему приходит риск иного рода – не найти заказчика. В связи с этим перепроизводству товаров приходит на смену переизбыток капитала и, как результат, хроническая недогрузка мощностей;

■ увеличение доли сферы услуг в структуре ВВП (в развитых странах – 60–80%). В отличие от материальных благ услуги (врачей, программистов, банковских служащих и т.п.) невозможно перепроизвести, поскольку многие из них лишены материальной формы существования и процессы их производства и потребления неразделимы во времени.

После Великой депрессии массовое снижение цен стало скорее исключением, нежели правилом, хотя и наблюдалось, например, в Саудовской Аравии в 1978 г., Китае в 1998–1999 гг., Японии в 1999 г., Армении в 1999 г. Более того, в обстановке спада цены могут сегодня даже возрастать. Одним из факторов такой стагфляции (пик которой пришелся на середину 1970 х гг.) является сохранившаяся в ряде базовых отраслей практика монопольного ценообразования. Этому же длительное время способствовала кейнсианская традиция наращивания государственных расходов в обстановке экономического спада, предполагавшая и дополнительную эмиссионную деятельность государства. Процентные ставки также могут не расти в фазе спада – из-за антикризисной политики центрального банка, который сознательно понижает плату за кредит для сокращения размеров кризисного падения производства и создания инвестиционных возможностей выхода из стагнации.

Изменение характера циклических колебаний конъюнктуры проявились и в меньшей определенности фаз цикла, когда несравненно сложнее стало четко отделять их друг от друга. Такое «размывание» фаз циклического развития конъюнктуры связано с развернувшейся в мире научно-технической революцией, которая побуждает предпринимателей обновлять капитал не только при выходе национальной экономики из состояния депрессии, но и на других фазах цикла, включая (конечно, в значительно меньшей степени) и «дно» спада.

Особенность современных циклических кризисов состоит и в переплетении их с целым рядом не менее тяжелых структурных кризисов, связанных с углублением диспропорций между различными отраслями национальной экономики, когда наблюдается однобокое и уродливое развитие одних из них в ущерб другим. Они проявились, например, в качестве энергетического кризиса середины 1970-х гг., преодоление которого потребовало пятилетней адаптации мировой экономики к резко возросшему уровню цен на энергоносители. Другим примером могут считаться финансовые кризисы как проявление хронического дефицита бюджета и неспособности правительств оплачивать свои долги (кризис в Юго-Восточной Азии 1997 г., российский дефолт августа 1998 г., финансовый срыв в Бразилии в начале 1999 г. и др.).В некоторой степени сюда относится и мировой финансовый кризис 2008–2009 гг., толчком к которому послужил лопнувший спекулятивный «пузырь» необеспеченной ипотеки в США (впоследствии распространившийся на всю мировую финансовую систему, что объясняется более глубокими структурными проблемами в мировой экономике). Случаются также продовольственный, сырьевой, валютный, экологический, кризис государственных финансов, кризис международного разделения труда. Структурные потрясения выходят по своей длительности за рамки одного цикла (в этом смысле они продолжительнее циклических кризисов). Так, аграрные кризисы из-за стремления фермеров расширением (а не сужением) объема производства продовольственных товаров компенсировать сокращение цен на него тянутся в мире десятилетиями. С другой стороны, структурные диспропорции хотя и поражают ряд ведущих отраслей, но не выливаются во всеобщее перепроизводство (и в этом смысле они уже циклических). Например, отмеченный ранее нефтяной кризис не затронул страны, имеющие значительные собственные источники энергоресурсов (Саудовскую Аравию, Кувейт и др.). Они, напротив, ускорили в тот период свое развитие.

Взаимосвязь циклических и структурных кризисов выражается в частности, в том, что циклический подъем в условиях обострения экологического кризиса серьезно замедляется: правительству приходится выделять немалые средства на обеспечение экологической безопасности страны. Выход из структурных кризисов сопряжен с проведением структурной перестройки экономики в направлении использования энергосберегающих и других прогрессивных технологий, качественным улучшением состояния общегосударственных финансов, нахождением способов выхода из долговой «петли», нахождением новых источников сырьевой подпитки экономики и т.п.


3.2 Особенности российского экономического цикла


В России, как и в большинстве других постсоциалистических стран в 1990-е гг., происходил глубокий экономический спад. Масштабы его в нашей стране оказались столь значительными, что были перекрыты рекорды Великой депрессии 1929–1933 гг. Социально-экономические последствия этого кризиса вполне сопоставимы с потерями от нашествия Наполеона, Великой Отечественной и Гражданской войн. Оказалась утраченной 1/3 национального богатства. Из производственной сферы в спекулятивную перетекли сотни миллиардов долларов, а вывоз капитала из России за 1992–2005 гг. достиг 625,1 млрд. долл. и продолжает нарастать8. За 1990–1998 гг. произошли сокращениям объема ВВП – на 42,4%, а инвестиций, упавших ниже неких пороговых значений, за которыми появлялась угроза национальной безопасности страны, – на 79,0% (в соответствии с табл. 2).Состояние российской экономики – в сравнении со странами-конкурентами – оказалось даже тревожнее, чем в середине XIX в., когда Россия стремительно «скатилась» вниз по лестнице хозяйственного развития, или в начале Великой Отечественной войны, когда сокращение производства составило 27%. Если доля СССР во всемирном ВВП в 1990 г. составляла 7,3%, а России в его составе – 4,2%, то в 2001 г. она опустилась до отметки в 2,1%.9


Таблица 2. Динамика ВВП и инвестиций в основной капитал в России за период 1990–1998 гг., %

Показатель 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 1998
ВВП (к 1990 г.) 100 95,0 81,2 74,1 64,7 62,1 60,0 60,6 57,6
Инвестиции (к 1990 г.) 100 85,0 51,0 45,0 34,0 31,0 25,0 21,0 21,0

Столь крупномасштабный спад в конце XX в., который можно назвать Великой трансформационной депрессией, привел российскуюэкономику в так называемую ловушку равновесия на низком уровне. Для данной ситуации были характерны:

■ высокий бюджетный дефицит как следствие длительного сжатия налогооблагаемой базы;

■ перманентный налоговый кризис, при котором вынужденный рост налоговых изъятий не приводил к увеличению налоговых поступлений;

■ слабая склонность к внутренним и внешним инвестициям;

■ регулярно проявляющиеся вспышки инфляции;

■ высокий уровень явной и скрытой безработицы и, как результат, утрата квалификации работников;

■ недоиспользование имеющихся ресурсов, когда и чрезвычайно богатая ими страна оказывается неспособной обеспечивать приемлемый стандарт жизни для большинства своего населения;

■ острая нехватка средств на развитие здравоохранения, образования, социальную помощь

В мировой и отечественной литературе представлены несколько существенно различающихся подходов к объяснению причин кризиса российской экономики. Причем эти концепции имеют прямое отношение к давней идеологической дискуссии классиков с кейнсианцами о природе кризисных потрясений воспроизводства. Возникает кризис из-за государства, его неадекватного вмешательства в стихийно действующие механизмы рыночной самокоррекции воспроизводства (т.е. является «рукотворным»), либо он выступает объективной закономерностью переходного периода и проявляется вопреки государству, которое может всего лишь смягчить формы проявления спада, но оказывается не в состоянии устранить сами его глубинные причины. Причем, связывая российский кризис с чрезмерно масштабным вмешательством государства в хозяйственную жизнь, одни ученые усматривают истоки этого спада в субъективных обстоятельствах – в цепочке допущенных в 1980–1990-е гг. стратегических просчетов в экономической политике. Другие – в факторах, имеющих объективную природу: в принципиальной нежизнеспособности изначально сформировавшейся в нашей стране экономической системы. В последнем случае неоклассики выдвигают концепцию перманентного кризиса экономики советского типа, полагая, что централизованно планируемая экономика с момента своего возникновения в нашей стране находилась в непрерывном кризисном состоянии, которое, однако, скрывала фальсифицированная статистика.

С 1999 г. появилась тенденция к разрешению кризиса, достаточно неожиданно появился бюджетный профицит, который сохраняется вот уже девять лет. Также вплоть до 2008 г. наблюдалась тенденция ВВП к росту (в соответствии с рис. 5); такреальный рост ВВП в России в 2006–2007 гг. достиг 7,4 и 8,1% соответственно, значительно превысив долгосрочный тренд на уровне 7%. Тенденция к слому этого тренда наметилась лишь в первом полугодии 2009 г., когда на фоне усиления негативного влияния мирового финансового кризиса на российскую экономику ВВП снизился на 10,4%.

fAllowOverlap1fBehindDocument0fHidden0fLayoutInCell1


.


Рис. 5 Динамика реального ВВП России в период с 1995–2009 гг.


В данном цикле нарушена одна из важнейших закономерностей, характерных для циклов, имеющих экономическую природу: в фазе оживления и подъема происходит массовое обновление основного капитала на новой технологической основе. В этом состоит позитивный результат цикла. Рост производства с 1999 г. по 2008 г.в России носил компенсационный характер и происходил в основном за счет загрузки старых производственных мощностей, высвободившихся во время спада производства.


3.3 Мировой финансовый кризис: тенденции и перспективы развития


После главного удара «финансовой стихии» по мировой экономике (с момента банкротства банка LehmanBrothers) прошло уже более года. Несмотря на крах множества компаний во всем мире, стало ясно, что благодаря активным действиям правительств ведущих стран основные конструкции мировой хозяйственной системы в целом устояли. В период преодоления рецессии вряд ли стоит ожидать резкого усиления внутристранового или наднационального регулирования финансового сектора или всей мировой, экономики. Это связано с тем, что у многих западных теоретиков и экспертов весьма популярна точка зрения, согласно которой усиление независимости финансового рынка от воздействия регуляторов увеличивает амплитуду его колебаний, но одновременно может способствовать ускоренному восстановлению экономики после рецессии из-за облегчения доступа фирм к внешнему финансированию. При этом в