КУРСОВАЯ РАБОТА
по дисциплине «Журналистика»
по теме: «Жанровое своеобразие произведения А.С. Свирского «Ростовские трущобы»
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1. СВИРСКИЙ И ДОНСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА
2. ОПИСАНИЕ СВИРСКИМ РОСТОВСКИХ ТРУЩОБ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА
ВВЕДЕНИЕ
Социальная журналистика в Донском крае существует уже более ста лет. Несмотря на тяжесть цензуры того времени, такие журналисты, как А. Карасев, Е. Жигмановский, Е. Сизякин, А. Тараховский, И. Струков, обличали в печати конкретные проявления социального зла, в то же время, не видя реального пути его уничтожения.
В 1892 году в «Ростовских-на-Дону известиях» была опубликована серия очерков А.И. Свирского «Ростовские трущобы». В 1893 году очерки были напечатаны отдельной книгой. Хотя временной промежуток между газетным и книжным изданиями очерков был невелик, Свирский успел частично их переработать, внести некоторые дополнения, сокращения, изменения в рубрикации и пр.
Данное произведение Свирского выделяется среди других произведений, описывающих «униженных и оскорбленных». Его отличают хороший слог, яркость его главных героев, точность и достоверность описываемых событий – ведь автор не понаслышке знал то, о чем писал.
В последние годы появилось много исследований, посвященных журналистике Юга России конца прошлого века. Однако творчество Свирского и ряд его известных произведений, в том числе и «Ростовские трущобы» незаслуженно обойдены стороной. Это и определяет актуальность данной работы.
Цель моей работы – раскрыть жанровое своеобразие произведения А.С. Свирского «Ростовские трущобы».
На основании цели поставлены следующие задачи:
· описать такой важный жизненный период Свирского, как его работа на поприще донской журналистики;
· проанализировать основные сюжетные линии «Ростовских трущоб»;
· сделать выводы о наличии в данном произведении главных героев;
· рассмотреть композицию очерков;
· изучить выводы автора относительно путей решения проблем, поднимаемым им в своих публикациях.
Работа состоит из введения, двух глав и заключения.
1. СВИРСКИЙ И ДОНСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА
Процессы, характеризующие русскую действительность1880-х – начала 1890-х г., происходили также на Дону и Северном Кавказе и находили свое отражение в политической и хозяйственной жизни региона. Ускоренными темпами развивается крупное капиталистическое производство, прежде всего угле- и нефтедобывающая промышленность, железнодорожное строительство, четвертую часть угля в стране поставляли Дон и Северный Кавказ.
Русские промышленники с участием иностранного капитала образуют акционерные общества по добыче угля, торговые акционерные общества и товарищества. Развиваются земледелие, виноградарство, табаководство. Железная дорога, связавшая Порт-Петровск с Владикавказом и Ростовом-на-Дону, дает выход местным товарам на Всероссийский рынок. Крупными промышленными центрами становятся Ростов и Таганрог (оба города вошли в состав Области войска Донского в 1886 г.), Новочеркасск, Грозный, Владикавказ.
Активное развитие капитализма на Дону, Кубани, Ставрополье, Тереке, Причерноземье, наличие разветвленной сети железных дорог привело в конце XIX в. к усилению экономической интеграции в этом крупном регионе. Возникла необходимость информационного обеспечения этих связей с помощью прессы. Первой практически воплотила эту идею газета «Приазовский край».
История ее началась с того, что титулярный советник, секретарь Нахичеванской-на-Дону городской управы Серафим Христофорович Арутюнов перекупил у Ф. Траклина право на издание малодоходного «Донского поля». 1 сентября 1891 г. издание вышло под новым названием: «Приазовский край» – «газета политическая, экономическая и литературная».
«Приазовский край» стал печататься впервые форматом в большой лист ежедневно, к 1896 г. имел уже 3000 подписчиков и обслуживал читателей всего региона.
«Приазовский край» был воспринят как региональная газета, заменившая собой другие, менее масштабные издания. «Это было нечто совершенно новое, по тем временам даже прямо исключительное, – вспоминал в юбилейном номере А. Тарский о выходе первого номера «Приазовского края». – В то время это была не только первая ежедневная газета на Дону, но и первая и единственная ежедневная газета по своему типу. Она представляла собой несколько местных газет края с полными отделами для каждого города и многих станиц».
Цели и задачи нового издания, как говорилось в руководящей статье, заключались в том, чтобы «возбуждать жизненные вопросы, обсуждать их в печати и содействовать правильному их разрешению».
Необходимым условием успешного ведения местной газеты редакция считала «сочувствие и содействие интеллигентных сил общества, просвещенное содействие образованных классов». Пожалуй, только в этом заключении редакция отступила от традиционных заявлений редакций донских газет той поры о содействии делу общественного прогресса и перешла к конкретным суждениям о собственной читательской аудитории.
Редакция «Приазовского края» состояла из четырех человек – издателя и владельца газеты С.Х. Арутюнова, уроженца Вильны, первого зав. редакцией и фельетониста С.Я. Краева, секретаря редакции В.А. Хмельницкого и корректора Н.В. Никитина, который также выступал со своими публикациями.
С первых шагов «Приазовский край» стал серьезным конкурентом «Донской пчеле» и «Ростовским-на-Дону известиям». Первая закрылась вследствие финансовых затруднений в 1893 г., а издатель второй – М.И. Балабанов – решил в 1893 г. объединить ее с «Приазовским краем». В результате этого слияния в состав редакции «Приазовского края» вошли новые сотрудники из «Ростовских-на-Дону известий», в числе которых был и А.И. Свирский.
Свирский А.И. родился в бедной еврейской семье. Место его рождения неизвестно. К восьми годам мальчик уже потерял родителей.
Однако рос он любознательным – изучать страну, в которой родился, начал с 12 лет не сидя за партой, а с «практических занятий» – начал бродяжничать. География его скитаний была столь же велика, сколь велика страна. За почти пятнадцать лет молодой человек побывал в Крыму и Бессарабии, на Кавказе и Туркестане, в Сибири и Польше, и даже в Персии. Работал, где придется: был грузчиком на Волге и в портах Черного моря, работал на шахтах в Донбассе, рабочим на винокурнях, на плантациях табака и хлопковых полях, на кирпичных заводах. На жизненных дорогах будущий писатель встречался с разными людьми: бродягами и промысловыми нищими, честными рабочими и мелкими авантюристами.
В Ростове-на-Дону он начинает писать. В 1892 году в газете «Донская пчела» публикуются стихи Свирского «Ростовским поэтам». Несколько позже в газетах «Ростовские-на-Дону известия», «Донская пчела» и «Приазовский край» стали публиковаться его репортажи и заметки, фельетоны и очерки. Особенно успешным и плодотворным было сотрудничество Свирского с «Приазовским краем».
Отличительной чертой газеты «Приазовский край» была публикация остросоциальных материалов. Ежедневные сатирические рубрики «Злобы дня» и «Летучие листки» – были одним из самых ярких явлений в газете «Приазовский край». Они становились своеобразным центром номера, определяли его тональность. Газета следующим образом характеризовала их содержание: «… начиная от самых возвышенных предметов и кончая ассенизационным обозом или вопросом о свалке нечистот». По мнению газеты, фельетоны на местные злобы становились с каждым годом острее, «возбуждая жизненные вопросы, обсуждая их в печати и содействуя правильному их разрешению».
«Приазовский край» поставил в центре своего внимания экономические вопросы, мотивируя это как их актуальностью для жизни общества, так и недостаточной их разработанностью в местной прессе. На страницах «Приазовского края» часто публиковались передовые и проблемные статьи по вопросам местной экономики. Нижнюю треть второй полосы занимал отдел «Фельетон», который в известной степени формировал лицо издания. В отделе фельетона печатались разнообразные по тематике и жанрам материалы. Кроме развлекательного и познавательного фельетон имел и воспитательное значение. Беллетристический фельетон, особенно популярный в последнем десятилетии XIX в., писался по схеме «богатым – о бедных». В этом жанре и работал А.И. Свирский.
Заметки Свирского можно охарактеризовать как «физиологические очерки» или, говоря современным языком, «журналистские расследования». Автор сам являлся действующим лицом очерков. Он затрагивал в своих выступлениях такие темы, как «каменноугольные шахты, голь ростовских окраин, бойни – фабрика мяса, трущобы, быт рыбаков, ломовых извозчиков, комиссионеров, хлебных откупщиков и жизнь рабочих». Из подобных очерков и сложилась книжка А.И. Свирского «Ростовские трущобы».
В критических статьях отмечалась похожесть героев Свирского с героями ранних произведений М.Горького. Существенное отличие в том, что он не романтизирует своих героев – обитателей «дна». В среде бродяг, преступников, босяков существуют свои специфические законы, они не писаны, но твердо исполняемы. Нравы и обычаи «естественного» отбора, арестантский фольклор – тщательно исследуется и демонстрируется.
Благодаря своим публикациям, одним из наиболее уязвимых мест газеты были ее взаимодействия с цензурой. Новые «Временные правила о печати» от 27 августа 1882 г. ликвидировали те уступки, на которые вынуждено было пойти правительство под давлением общественного движения 1860-х годов. Отныне четыре министра решали вопрос о закрытии неугодного издания, не заботясь о ссылках на параграф и букву закона. А однажды приостановленное издание мог вновь подвергнуть такой же санкции сам цензор единолично.
В дополнение к этим нововведениям, закреплявшим бесправное положение периодической печати, временные правила вменяли в обязанность редакциям не только знать авторов публикуемых материалов, но и давать в случае необходимости сведения о них карающим органам.
Первое столкновение акционеров с цензурой произошло уже через несколько месяцев после покупки газеты. 24 сентября 1897 г. за напечатание «нецензурированных» статей была закрыта типография. И хотя к наказному атаману направилась «депутация из всех наличных членов правления», типографию открыли лишь 10 октября. Заседание правления утвердило следующую резолюцию: «Правление, следя за направлением газеты «Приазовский край» и отлично понимая и признавая, что орган печати должен служить для освещения фактов и обличительный материал создает успех газете, тем не менее, находит, что все это должно быть в разумных пределах и известных рамках, касаясь областной и общественной жизни, отнюдь не затрагивая личности, не делая газету орудием личных счетов, личных симпатий и антипатий… Между тем, в некоторых статьях видно это нежелательное явление…». Таким образом, акционерное общество вступило на путь поиска разумного компромисса с цензурным ведомством.
31 октября 1898 г. на запрос Атаманской канцелярии о том, желает ли общество иметь в области особого цензора для газеты «Приазовский край» и типолитографии, правление ответило согласием и определило размер жалования в 800 руб. На следующем заседании 14 ноября редактор-издатель С.Х. Арутюнов выдвинул предложение о выпуске газеты без предварительной цензуры. Правление командировало Арутюнова в Петербург, но там ходатайство отклонили. В июле 1901 г. С.Х. Арутюнов обратился с прошением об отмене предварительной цензуры в Главное управление по делам печати, но с тем же результатом.
Следующее столкновение с цензурой в марте 1899 г. привело к запрещению розничной продажи газеты «Приазовский край». В июне правление командировало С.Х. Арутюнова хлопотать в Петербург об отмене запрещения розничной продажи. Цензурным взысканиям подвергалась газета в 1900 и 1901 гг.
«Ростовские трущобы» Свирского также обратили на себя внимание цензуры. Главное управление по делам печати признало, что «трущобы эти напоминают собою сочинения Евгении Сю». При этом редакции газеты удалось не только опубликовать «Ростовские трущобы» на страницах периодического издания, но и напечатать их в 1893 году отдельной книгой в собственной типографии.
В 1896 году А.И. Свирский прекращает сотрудничество с «Приазовским краем» и переезжает в Петербург. Начинается новый этап его жизни и творчества.
2. ОПИСАНИЕ СВИРСКИМ РОСТОВСКИХ ТРУЩОБ
Жанр в котором написаны «Ростовские трущобы» можно охарактеризовать как эссе.
А.И. Свирский знакомит читателя с историей написания эссе, раскрывает творческую лабораторию их создания. Нарядившись соответствующим образом и доборов в себе чувство гадливости, автор отправился скитаться по ростовским трущобам. Он искренне считал, что общество не подозревает о существовании тайных притонов, и ставил перед собой цель, изучив все подробности трущобного прозябания отверженных созданий, рассказать об этом широкому кругу читателей.
В своем эссе Свирский, если можно так выразиться, «отдает должное» ростовскому дну. «Нет того города, который не имел бы своих трущоб; и чем город многолюднее, тем трущоб в нем больше. Но наш Ростов в этом отношении занимает особенно видное место; будучи, сам по себе, городом небольшим, он своими трущобами нисколько не уступает самым густонаселенным городам России. Ростовские «Окаянка», «Полтавцевка», «Прохоровка», «Гаврюшка», «Дон» и другие рассадники пьянства, воровства и огульного разврата смело могут соперничать с петербургской «Вяземской», московской «Хитровкой», одесской «Молдаванкой», харьковскими «Йорданом» и «Востоком» и многими другими знаменитыми трущобами».
Своеобразна композиция очерков. Перед взором читателя открывается панорама трущобного мира, ужасающего своей мерзостью и безысходностью. Сначала мелькают безымянные, стертые лица, являющие собой фон этого ада.
«Эти притоны, словно сказочные чудовища, своими цепкими лапами выхватывают из толпы несчастных, обездоленных людей, без различия класса, возраста и пола, со страшною силою втягивают их в свои грязные внутренности, убивают в своих жертвах всякое человеческое достоинство, заставляют забыть их обо всем, что только есть хорошего, честного, святого в жизни нашей и, наконец, превратив их в нравственных и физических уродов, навсегда преграждают им путь к тому обществу, к которому и они, горемычные, когда-то принадлежали...
Еще грустнее, еще больнее становится от сознания, что в этих притонах падения, наряду с темным невежественным плебсом, очень часто попадаются и люди с высшим образованием, люди, некогда занимавшие видное положение в обществе, а теперь служащие, даже в трущобах, предметом насмешек и потехи для своих темных товарищей по несчастию...
Не угодно ли вам посмотреть на одного из этих трущобных мизераблей? Вот он перед вами: весь согнувшись от холода, спешит он в один из притонов, где надеется отогреть свои окоченевшие члены, где скроется от света и людей, где, быть может, хоть на время забудет о своем страшном, позорном падении. Взгляните несчастному в лицо, оно все посинело и преждевременно сморщилось. Вот показались на нем слезы, которые вызваны не то холодом беспощадным, не то горем безысходным; сначала светлые, как у всех людей, они потом, катясь по немытому лицу, вдоль впалых щек, болотистою струею приближаются к вздрагивающему подбородку и черными, крупными каплями падают на землю... Не правда ли, противное это, омерзительное зрелище? А между тем этот самый оборванец, который вызывает в нас такое чувство гадливости, когда-то тоже жил полной жизнью, всеми фибрами души стремился ко всему возвышенному, чистому, идеальному; полной грудью вдыхал в себя весну молодости и любви и, упоенный несбыточной надеждой, с жаром бросался в бурный водоворот житейского течения, думая выйти оттуда победителем и завоевать себе положение в свете; но, увы, напрасные надежды: не будучи баловнем судьбы, он выходил из битвы побежденным, униженным, поруганным и, под непосильною тяжестью невзгод, пал, не силясь больше встать...
Да, жалко, до физической боли жалко этого человека, тем более, когда вспомнишь, что он не один, что их не десяток и не сотня, а целые тысячи...»
Потом автор представляет крупным планом некоторых обитателей дна, рассказывает историю их жизни, перипетии изменчивой судьбы, причины и глубину падения каждого. Один герой исчезает в толпе несчастных созданий, уступая место другому персонажу, жизнь которого столь же трагична, беспросветна. Автор искусно связывает между собой повествования о судьбах обитателей трущоб и придает, таким образом, своему произведению сюжетную цельность, динамизм. При этом он комментирует отдельные события из жизни героев, перебивает их рассказ публицистическими отступлениями, порой повторяясь и одновременно оправдываясь перед читателем.
А.И. Свирский находит колоритные детали, ярко передающие внешний облик трущоб. Вертеп Окаянка (владелец назвал его Море-Окиян, а народ окрестил по-своему) – деревянный сарай с серыми, закопченными стенами, внутри – длинные скамьи и грязные столы. На посетителя разом обрушиваются адская духота, толкотня, площадная брань, циничные песни. Столь же неприглядна Полтавцевка, которая отличается от Окаянки. только тем, что в ней имеется клоповник да столы покрыты скатертями, которые напоминают громадные солдатские портянки, издающие зловонный сивушный дух. В клоповниках ночлежники лежат так тесно, что, плюнув, попадают в соседа.
Вертепы в этом параде похожи друг на друга, как родные братья. Журналист ведет читателя по улицам старого Ростова: Большой проспект, Никольская, Большая Садовая, Таганрогский проспект.
«Полтавцевка», как ее народ называет по фамилии содержателя, находится по Большому проспекту, на углу Никольской улицы.
Эта трущоба отличается от «Окаянки» тем, что в ней происходит торговля до полуночи и имеется клоповник.. В остальном же она почти точный снимок с «Окаянки» и чуть ли не перещеголяла даже свою соперницу.
Если зайти в «Полтавцевку» днем, то ничего особенного нельзя заметить в ней: обыкновенный грязный, базарный трактир, наполненный постоянно извозчиками и другим рабочим людом. Но зато вечером она совершенно меняет свой вид. Тут происходят такие оргии, толпа до того бывает пьяна, безобразна и цинична, женщины до того нахальны и бесстыдны, тут такой спертый удушливый воздух, что, зайдя в «Полтавцевку», непривычный посетитель сразу чувствует, что попал как бы в ад».
«Нет ни одного босяка или торговца на толкучем рынке в Ростове, который не знал бы «Гаврюшки». Но пусть не подумает читатель, что «Гаврюшка» – человек: этим именем народ называет один местный вертеп, который своею чудовищной грязью и злокачественной провизией перещеголял даже «Окаянку» и «Полтавцевку» «Гаврюшка» находится также на Большом проспекте, недалеко от известной уже «Полтавцевки». Замечательное явление: каждый из ростовских притонов почему-то разделяется на три отделения. Гаврюшка не составляет исключения, и в нем имеются отделения: верхнее, среднее и нижнее. Дом, в котором помещается эта трущоба, двухэтажный с низом, или погребом.
Никакая другая трущоба на Новом базаре (а их немало) не пользуется такой популярностью, как «Гаврюшка». Стоит только прислушаться к разговорам на «толкучке», чтобы убедиться в справедливости моих слов».
«Я уже однажды говорил, что описывать внешность нескольких притонов и не повторяться невозможно, так как все притоны одинаково грязны и мерзки до отвратительности, так что стоит описать один из них, и о других придется говорить уже очень немного. «Прохоровка» же в этом отношении является совершеннейшим исключением. Эта трущоба может смело послужить образцом для всех трущоб. Российской империи. По крайней мере, яне колеблясь утверждаю, что мне, несмотря на то; что ялично видел и изучал петербургские, московские, харьковские, одесские и многие другие трущобы, в первый раз пришлось переступить через порог такого вертепа, какого нет во всей России... Вот почему яберу на себя труд описать эту трущобу как можно подробнее.
Находится она на углу Тургеневской и Большого проспекта. Носит название свое по фамилии содержателя.
Лишь только вы отворите наполовину стеклянную дверь этого притона и переступите через порог, как вас сразу обдаст такой смрадной и спертой атмосферой, что, каким бы вы ни были сильным человеком, вас пошатнет…»
Свирский проводит своеобразную классификацию трущоб.
«Ростовские трущобы разделяются на две части: первая часть, к которой принадлежат «Окаянка», «Обжорка», «Полтавцевка», «Гаврюшка» и другие, носит название «Новобазарной»; вторая часть, к которой принадлежат «Крытый рынок», «Разливное море», «Дон», «Рыбный базар», «Беседа ремесленников» и другие, называется «Береговою». Посетители притонов первой части почему-то носят название «кондукторов», а посетители второй части называются « рыбаками» или «рыбоедами». Разница между «рыбаками» и «кондукторами» та, что первые, как только у них появятся деньги, непременно пропивают их в своих береговых притонах, а вторые пропивают свои деньги в новобазарных вертепах. В общем же, между ними никакой разницы не существует: как те, так и другие – завзятые пьяницы, босяки, не имеющие определенных занятий и места жительства».
Безжалостный, равнодушный к своим жертвам город, грязные притоны которого превращают людей в нравственных и физических уродов, таким видится Ростов автору, познавшему изнанку его существования. Сытые здесь не разумеют голодных, вирус обогащения, поразивший общественный организм подавляет лучшие человеческие чувства.
Герои очерков имеют имена и фамилии, но отзываются на прозвища, которые автор то заключает в кавычки, то пишет с большой буквы как имена собственные.
Анджинер – высокого роста блондин, босой и без шапки читает на французском языке стихотворение Гюго. Он дворянин, закончил с отличием Петербургский технологический институт, работал начальником дистанции, дружил с семейством начальника депо, глава которого совершил должностное преступление и… потерял работу. С этого началось падение: продажа вещей, голод, потом трущобы.
Здесь он сблизился с Гишпанкой, у которой своя история: родом итальянка, рано лишилась родителей, воспитывалась теткой, давшей ей музыкальное образование. Красивый и сильный голос принес ей славу и деньги.
Потом – страстная любовь к русскому студенту, переезд в Петербург. разочарование в возлюбленном, оказавшемся картежником и пьяницей, обнищание, публичный дом, трущобы. На итальянском языке в вертепе Гишпанка поет хриплым, пропитым голосом арию из Нормы.
По-своему зарабатывает стакан сивухи «Дикий Барин» В прошлом выпускник Харьковского университета, стажировавшийся за границей, который не поладил с начальством, лишился места, так как не мог научиться брать взятки. Теперь он на потеху посетителей притона глотает рыжих тараканов, которых вытаскивает за усы из-под скатерти его подруга.
Потерявшие человеческий облик обитатели притонов по-своему симпатичны автору: они поражают его своей честностью, открытостью, готовностью прийти на выручку друг другу и тем горестнее звучит вывод журналиста о том, что помочь им уже невозможно. В своем очерке Свирский на письмо читательницы с просьбой принять участие в судьбе своих героев дает такой ответ:
«Будьте покойны, многоуважаемая читательница, смеяться над вашим письмом я не стану, не стану уже потому хотя бы, что и я когда-то увлекался несбыточными мечтами: но, к прискорбию должен признаться, что ни сила моего слова, ни вы и не те компетентные личности, к которым вы обращались за разрешением мучающего вас вопроса, не спасут уже инженера, как не спасут многих, многих подобных ему несчастных. Мало того, я еще скажу, что ничто его не спасет, как ничто не могло спасти покойного Николая Успенского, известного писателя, за спасение которого брались люди посильнее меня, и который, несмотря на все усилия его друзей, только тогда оставил трущобную жизнь, когда его нашли с перерезанным горлом в одной из московских канав. Вот какой дорогой ценой даются этим падшим жертвам событий» минутные просветления. Выводить же заключение, что раз у подобного человека являются проблески сознания, то его можно и спасти, значит, не знать этих людей вовсе, а трущобной жизни в особенности.
Нашего инженера также можно было спасти, когда он еще только находился на рубеже падения; но теперь, я убежден, никакие силы земные спасти его уже не в состоянии: он уснул и не проснется больше. У него давно уже нет своей воли, своих желаний; все, все, что украшает и облагораживает человека, у этого глубоко униженного и обиженного за восьмилетнее пребывание его в трущобах исчезло и не вернется.
В заключение прибавлю, что не одну ночь я провел в обществе анженера и гишпанки., а также многих других героев и героинь ростовских трущоб и немало потратил пред ними слов на то, чтобы уговорить их бросить позорный образ жизни. При этом я даже обещал, что общество наше не откажется помочь моим случайным знакомцам, если они согласятся вести снова честную трудовую жизнь. Но, увы, я услышал от них один ответ: нам и здесь хорошо».
В автобиографической повести «История моей жизни» А.И. Свирский проясняет историю написания очерков, свое отношение к действующим лицам. Он испытывает жалость к инженеру-алкоголику, рассказывая о его судьбе: «Вот таким типом, бывшим инженером, полны сейчас все мои писательские помыслы. Хочу нарисовать этого человека таким, каким я его знаю. Он живым стоит перед моими глазами, и мне хочется вылепить его так, чтобы его увидели и мои читатели».
Особенно горькие чувства охватывают автора, а вместе с ним и читателя, при знакомстве с «детьми трущоб». Маленький оборвыш, похожий на сорокалетнего карлика... Этот преждевременно состарившийся десятилетний ребенок, с хриплым от пьянства голосом, нахальным выражением лица изрыгает грубые ругательства, а потом, жестоко избитый взрослыми, плачет в уголке, закрыв глаза ручонками. Чаще всего плод незаконного брака, брошенный родителями, «дитя трущоб» занимается нищенством и воровством. Автор считает, что виноват в страшном падении не сам ребенок, а равнодушное общество, допускающее это варварство.
Можно предположить, что описывая судьбы персонажей, представленных в очерках как реальные лица, автор использовал эпизоды из жизни обитателей трущоб, собственные впечатления бывшего беспризорника, литературные ассоциации. Остросюжетная насыщенность эссе не порождает сомнений в их документальности.
В значительной степени этому способствуют язык и стиль повествования.
Обитатели трущоб, взрослые и дети, своем языке. Калека-нищий, например, обращается например, к трущобной мегере, с огромным синяком под глазом и растрепанной головой: «Эй ты, красавица, полюби меня, я тебе пондравлюсь». При этом он ударяет свою даму по затылку костылем. «Такая сволочь, как ты, никогда мне не нравилась и не будет нравиться, – отвечает ему прелестница». Языковая ткань повествования живо передает не только характеры персонажей, но и сам дух трущобного мира.
Автор заявляет, что держался только истины и не вдавался в область фантазии, так как самая яркая фантазия должна побледнеть перед той правдой, которая послужила материалом для очерков. При этом он пытается повлиять на действительность, составляет разного рода благотворительные проекты. Выражает благодарность полиции за то, что она заставляет с наступлением вечера прекращать торговлю спиртным в одном из притонов (эта фраза, имевшаяся в газетной публикации, была исключена им из книги). В заключительной части очерков Свирский предлагает открыть дешевые столовые и бесплатные ночлежные приюты для лиц дворянского происхождения с высшим и средним образованием, которые, за поисками мест, постепенно лишаются всяких материальных средств и даже одежды.
Эти рецепты не являются главным итогом журналистского расследования. Внимание читателя поражает и захватывает другое – картины ростовских трущоб, судьбы их несчастных обитателей, язык и стиль повествования.
«Ростовские трущобы» Свирского в чем то перекликаются с произведением «Москва и москвичи» Гиляровского. Общее у этих произведений – фотографическая точность описаний и, в первую очередь, описаний социального дна. Однако есть и различия. Гиляровский всего лишь, пусть даже четко и точно, рисовал картину большого города, рассказывал о его истории и современной жизни. Свирский же не только описывал то, что видел, но и пытался разобраться в увиденном.
Странствие по трущобам дает возможность Свирскому исследовать социальные и нравственные проблемы жизни современного общества. Автор встречается со своими героями в тот момент, когда они оказались изолированными от привычного уклада. Причиной их падения на дно жизни стали внешние обстоятельства, механизм воздействия которых тщательноизучается журналистом – потеря работы, болезнь, неудачное замужество, утрата кормильцев разрушают хрупкий мир личного благополучия и неумолимо подталкивают пострадавшего к горестному финалу.
Рассматривая «путь вниз» отдельной строкой Свирский выделяет – «тайные притоны» и тем, кто «помогает» опускающимся людям на их скорбном пути.
«Со своей стороны, такие многолюдные города кишмя кишат темным людом, который расставляет искусно сети перед этими обездоленными скитальцами и самым безжалостным образом высасывает из них последние соки. Даже когда они окончательно теряют под собой почву и безвозвратно падают, – и тогда для них открываются двери грязных трущоб, где они являются желанными гостями. И если содержатели трущоб богатеют и туго набивают свои карманы, эксплуатируя ничего не имеющих посетителей, то можно легко себе представить, какие выгодные дела делают содержатели тех тайных притонов, которых так много у нас, в Ростове. Сюда попадают люди не совсем еще погибшие, а потому все еще что-нибудь имеющие, и ловкие дельцы умеют их обирать дочиста. Что подобные притоны существуют у нас, в том, конечно, не может быть ни малейшего сомнения; но, к сожалению, прекратить существование их гораздо труднее, чем прекратить существование таких вертепов, – как Прохоровка, Полтавцевка и Гаврюшка, где открыто, при блеске солнечных лучей, при сиянии светлого дня, снимают с несчастного оборванца последнюю рубаху и заветный крестик с шеи».
«Многие из этих мастерских и гостиниц являются теми именно страшными рассадниками нищеты и разврата, из которых прямая дорога для мужчин в открытые трущобы, а для женщин – в публичные дома».
Немаловажную роль играют нравственные качества личности, способность противостоять жизненным невзгодам. Сломленный морально, человек не в состоянии бороться за свое будущее, погружается в пучину пьянства и разврата.
«Приступая к описанию трущоб, я в своем маленьком вступлении сравнил их со сказочными чудовищами, которые выхватывают из толпы обездоленных людей и, притягивая их в свои грязные объятия, навсегда преграждают им путь к той жизни, к тому обществу, к которому они, эти люди, некогда принадлежали. И говоря это, я не преувеличивал. Стоит только человеку, все равно, к какому бы он классу ни принадлежал, попасть в трущобы, чтобы через год, через два уже было поздно его спасать. Такой человек постепенно погружается в засосавшую его тину пьянства и разврата, где окончательно парализуются его воля, его добрые побуждения. Что же касается его честности, в элементарном значении слова, то она, допускаю, остается у него, как и у тех многочисленных бродяг, которых чуть не принимают за беглых каторжников, или как у пьющих запоем, которые, при всей своей честности, не могут, однако, быть терпимы ни в одном порядочном обществе. Позволю себе сделать такое сравнение.
Вообразите себе человека, находящегося в открытой степи, зимою, во время метели. Резкий ветер пронизывает его до костей, густые хлопья снега застилают ему глаза, а сильный январский мороз, словно острыми иглами, щиплет ему лицо. И вот начинается борьба человека с рассвирепевшей стихией. Бедняга делает всевозможные телодвижения, бегает, прыгает, стараясь хоть этим отогреть себя. Сначала он еще бодр, в нем является смелость отчаяния и неестественная, колоссальная энергия.
Но проходит время, метель не унимается, мороз с большею силою крепнет – и одинокий, беспомощный борец за жизнь утрачивает энергию сопротивления и из борца превращается в пассивного, безвольного зрителя картины собственного несчастья.
Минутами к несчастному возвращается сознание, и он, может быть даже чувствуя, что стоит ему еще немного напрячь свои силы, стоит сделать один отчаянный прыжок – и придет спасение.
Но, увы, повторяю, несчастный устал, разбит душевно и телесно, и мелькнувший в его душе огонек так же быстро потухает, как неожиданно и внезапно он появился. Если в этот роковой момент подоспеет помощь извне, еще, может быть, дыхание жизни вернется к этому живому мертвецу, но раз помощь опоздала, то одним человеком меньше на свете».
Прослеживая шаг за шагом путь нравственной и физической гибели людей дна, Свирский видит возможность спасения и духовного возрождения личности в чутком и доброжелательном внимании окружающих, моральной и материальной поддержке терпящих бедствие. Протянуть руку тем, кто стоит на краю пропасти, в состоянии каждый. Человек гибнет, если рядом с ним оказались равнодушные, обеспокоенные лишь собственным благополучием люди.
«Стоит только хорошенько вдуматься и вникнуть в историю какого-нибудь падшего человека, чтобы понять те бесконечные страдания, муки, унижения, жгучие слезы и физические боли, которые он перетерпел раньше, чем расстаться со своим положением в обществе. А между тем, сколько мимо нас ежедневно, ежечасно проходит и молодых, и старых кандидатов в трущобные завсегдатаи, и мы их даже не замечаем! И впрямь, какое кому дело до этого хотя бы худощавого молодого человека в истрепанном пальто, который по целым дням и без всякой цели бродит по главной улице города или по городскому саду? Какое кому дело до того, что у этого юноши такое бледное, исхудалое лицо, такое страдальческое выражение глаз? Ведь он никого ни о чем не просит, он не протягивает руки за милостыней – так зачем же обращать на него внимание? А что этот молодой человек стыдится просить Христа ради; что он юноша благовоспитанный, с самолюбием, с сознанием своего человеческого достоинства, – так до того, опять-таки, никому дела нет. И бродит несчастный скиталец день-другой, голод истощает последние его силы, нравственные муки убивают в нем энергию; и он все больше и больше начинает падать духом. Между тем кругом, как будто на зло ему, слышится веселый смех довольной и сытой толпы, мчатся тысячные рысаки, снуют роскошно одетые дамы и мужчины, сверкают при солнечных лучах золото и бриллианты на окнах магазинов, – и только он один не принимает участияв общем празднике жизни одетый в лохмотья, голодный и бесприютный, жмется вдоль стен богатых каменных домов, давая дорогу более счастливым».
Эта мысль пронизывает весь цикл очерков, посвященных судьбам обитателей трущоб. В ней заключается трагический и вместе с тем оптимистический настрой эссе. Пороки трущобного мира – порождение низменных качеств человеческой натуры и бороться с ними нужно, опираясь на светлые нравственные задатки, имеющиеся в душе каждого. Путь нравственного возрождения общества проходит через сердце каждого человека.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Очерки «Ростовские трущобы» А.С. Свирского представляли собой одно из первых журналистских расследований в истории донской и, пожалуй, отечественной журналистики.
Для получения информации о своих героях автор избрал самый точный и верный способ: он надел лохмотья и стал вести жизнь героев своего произведения.
«Ростовские трущобы» также содержат элементы интервью. Автор подробно расспрашивает будущих главных персонажей своего эссе об их жизненном пути, о том, как они дошли до такой жизни, о том, чем они живут сейчас.
Свирский не романтизирует своих героев, и не идеализирует их. Он показывает их такими, какие они есть. Но именно от реалистичности героев, от отсутствия какой-либо наигранности, увеличивается пафос его замечательного произведения.
При этом «Ростовские трущобы» Свирского, это не только описание быта ростовского «дна», и не просто «страшилки» для в основной своей массе обеспеченных читателей; автор ставит проблемы, предлагает пути их решения и призывает читающую публику не просто читать, ужасаться и сострадать, а думать о помощи несчастным и обездоленным вместе с ним.
Думаю, что современным журналистам при проведении журналистских расследований не лишним будет перечитать блестящее произведение А.С. Свирского «Ростовские трущобы».
ЛИТЕРАТУРА
1. Бульба В.А. Свирский – скиталец, журналист, писатель.// Приазовский край. – 2000 год. – 12 окт.
2. Гонтмахер М.И. Евреи на донской земле. Ростов-на-Дону, Ростиздат, 1999.
3. Свирский А.С. Ростовские трущобы. М.: 1994.
4. Станько А.И. Российская дореволюционная журналистика Юга России. Ростов-на-Дону, Изд-во РГУ, 1987.
5. Станько А.И. Журналистские расследования. Ростов-на-Дону, Изд-во РГУ, 1997.
|