Поликультурное Образование
(Об открытости философии и обучении ей)
Александр Кудлай
I
Любое настоящее знание универсально, т.е. принадлежит многим культурам и применимо в них. Образование есть приобретение разнообразного знания. Отсюда, настоящее образование поликультурно понеобходимости.
Каждая культура накапливает знания во многих своих пластах. Сюда относятся виды знания сущностного и случайного, знания ценного в веках и знания имеющего значение только на день, да и то не для всех. Получая образование мы черпаем из обеих корзин, т.к. живем сегодня и в вечности. Всевозможные прикладные дисциплины обычно накачивают нас информацией фасонов и технологий, т.е. того, что модно сейчас и как это изготовить, приобрести и использовать. Дисциплины сущностные, относящиеся к глубокой природе человека и мира, обучают принципам, применимым всегда, т.е. в прошлом, настоящем и в будущем, и везде. Последние принципы обычно пытается постигнуть философия, наряду с математикой и высоким искусством литературы, хотя последняя скорее представляет эти принципы в образах и красках, ритмах и рифмах. Художники и ценители изобразительного исскусства по праву могут добавить сюда еще и высокий вариант своего предмета, а музыканты своего. Слово высокое
здесь определяет то, что ценно не только для сегодня и завтра, но и в вечности.
В этой статье речь пойдет о философии и о том, как и почему ей обучаться и учить. Само слово это греческое, а звучит почти одинаково на всех языках и во всех культурах, которым известно его значение, любомудрие
. Любовь это всегда стремление к тому, чем до какой-то степени обладаешь, но что желаешь обрести в степени большей. Рассмотрение чего-то это уже форма частичного обладания этим, а если нечто совсем
нерассмотрено, то и знания об этом нет никакого, и потому и стремления к тому быть не может. С другой стороны, если нечто полностью
принадлежит человеку, он не может стремиться приобрести то, что и так уже полноценно является его собственностью. Философия это открытый интерпрайз, который содержит в себе многие доктрины, но остается всегда доступен новым неисчислимым влияниям.
И на востоке и на западе пытались заниматься философией и общаться ее языком внутри своей страны и в международном стиле. В обоих случаях язык этот развивался, но неодинаково. Иногда периоды замкнутости в отдельных культурах длились долго, тогда развитие происходило в общении отдельных индивидуумов и групп той только культуры, образовывался свой ойкос
(дом), где жизнь происходила, но иногда там становилось слишком душно (без открытых окон и дверей), и оттого жизнь философии почти замирала; после окна открывались, врывались новые идеи, методы их подачи и усвоения в свой ойкос. Наиболее плодотворна философия была при активности обоих
вариантов ее развития. Иногда известные мыслители называли слишком долго замкнутые культуры философски бесплодными, что было во многом верно, но всеже не абсолютно точно. В последние столетия никакая страна не оставалась абсолютно закрытой для философских идей извне, но закрытость некоторых стран временами была слишком велика, что делала их философскую культуру слишком слабой. Как справедливо отмечал Бердяев, Россия была одной из таких стран, где почти не было философии, в том смысле например, как в Европе, но всеже русские писатели любили пофилософствовать в жанре художественной литературы, компенсируя хотя бы частично отсутствие или слабость профессиональной философии в этой стране. Интересно заметить, что подобно тому как Римляне с первого века до новой эры до третьего-четвертого новой получали философское образование и философствовали на греческом языке, так и образованные русские писатели, знавшие как правило пару-тройку европейских языков, кроме некоторого обязательного знания древнегреческого и латыни, читали философию западной европы на тех языках; и таким образом это постепенно и фрагментарно становилось частью русской культуры и языка русского. Только в конце ХIХ века в России наметилась до некоторой степени робкая тенденция профессиональной философии, которой раньше не давала поднять голову ортодоксия Православия, но уже вначале ХХ-го ей снесла голову новая ортодоксия, политико-идеологическая, марксистско-ленинская. Для сравнения, Западная Европа обладала на протяжении тысячелетий, в каждом почти столетии, десятками видных философов-профессионалов, правда и там философская жизненность и оригинальность не была величиной постоянной во времени, и не сияла всегда с одинаковой
яркостью, благодаря в основном ортодоксии католической, принимавшей временами характер интенсивного анти-интеллектуализма, как например в 1277 году “Проклятие 219 доктрин философии” и запрещение обучать им в университетах. Однако, раздробленность и многоязыковость западной европы, противостояние политических интересов разных стран и областей, создавали существенные трудности эффективно удушить философскую мысль даже навремя. Многие Европейские философы учились не в одной стране, а в двух или нескольких. Америка, во многом сформировавшаяся из выходцев из Европы, некоторые из которых были весьма образованы и любознательны, тоже дала ряд заметных философов, интересных и влиятельных философских решений, особенно в ХХ веке. Кроме того немало Американских ученых получало и образование в Европе, в добавок к тому, которое они получили в Америке, Уильям Джеймс, например, или Робинсон, Пернелл, Звайг и др. В Америке также живет много Индусов, Китайцев, Японцев, Тибетцев и т.д., которые немало влияют на разнообразие философского образования.
II
Сущностная черта философии это стремление к знанию как таковому, знанию самому по себе, а не для чего-либо еще, не для того, чтобы приобрести некие товары, лучше себя чувствовать или обрести политическое влияние. Вслед за интенсивнейшим осуществлением этой черты в древней Греции, особенно Платоном и Аристотелем, эта тенденция была унаследована и всей западной культурой. Это конечно полностью не исключало стремления некоторых личностей использовать свое философствование и
для внешних по отношению к философии целей. Однако сама философия всегда понималась самостоятельно как явление в основном и преимущественно эпистемологическое
. Даже интенсивнейшие скептики верили в то, что могут продемонстрировать аскиологию эпистемологической по сути своей доктрины, того что они знают
, что знать ничего другого надежно нельзя. Это само рождало справедливые сомнения, скептицизм по отношению к скептицизму, превращавщийся, особенно в случае философов-рационалистов, в логическую демонстрацию невозможности полного скептицизма и установление его противоположности при обозначении границ и применимости обоих. Аргумент вкратце выглядит так: Даже само сомнение требует наличия некоего независимого от него критерия, который понеобходимости приходится знать, прежде чем им пользоваться, т.е, как говорят в Америке это есть non
-starter
(или машина без стартера, неспособная даже завестись, тем меньше поехать!). Однако присутствие сомнения в занятиях философией вещь очень важная, недающая ей превратиться в непродуктивный догматизм, часто еще и пустой в своей слепой вере.
Проблема веры и знания вещь давно известная в истории философии, и рассматривалась она под разными углами. В разные периоды в разных школах популярны были особые варианты ее решений. Однако ответы на все вопросы философии заканчиваются многоточием, а не точкой, и эта тема не является исключением. Это иллюстрирует мое прежнее утверждение, что философия является открытым
интерпрайзом, т.е. в данном случае любая доктрина допускает новый вопрос и новое дополнение и поправку (модификацию). Даже агрессивнейшее отрицание каких-то принципов, предложенных в философии посуществу никогда не закрывает дебаты на их тему сколько-нибудь надолго; и даже очень уверенные и способные мыслители, приобретшие высокую славу в академической среде иногда меняют свои позиции на противоположные. Так, например, Флю, известный английский философ, предложивший, на мой взгляд, изящнейший аргумент против теодосии, ровно год назад публично объявивил о своей полной трансформации в онтологическом смысле.
III
Почему стоит заниматься философией вообще, да еще обучать ей во множестве ее часто противоречивых доктрин, созревших в разных культурах
? Во-первых, надо заметить, что такой вопрос едва-ли серьезно возникает у тех, кому посчастливилось познакомиться с философией, представленной ему хорошим специалистом, и даже немного заняться ей. Однако, если такой вопрос и возникает, можно заметить, что потребность осмыслить и дать себе отчет в том, что мы знаем и во что верим, и почему и как мы все это приобрели, и достаточно ли надежно наше знание, каков его критерий и почему мы уверены в нем, и как его следует применять, принадлежит человеку на глубинном уровне самой его природы. Как писал Аристотель вначале своей Метафизики
: “Все люди по природе своей желают знать”. Откуда происходит это желание? Если мы начнем отвечать на эти вопросы мы погрузимся в занятия философией. А так как (по Аристотелю же) мы существа общественные, мы будем заниматься этим и в общении. Такое общение предполагает обмен информацией и методологией, установление общего языка понятий и критериев для их представления и рассмотрения. Это всегда связано с обучением тому, что известно другим, и что прошло проверку временем и отстоялось как действительно ценное, т.е. с образованием, в данном случае философским.
Мало знания, и очень ограниченное его приобретение из сомнительных источников, ведет с формированию у нас искаженных представлений
о хотя бы некоторых ее доктринах и школах. Это приводит к тому что мы думаем, что знаем что-то, когда на самом деле знаем совсем иное. Это блокирует настоящее знание и понимание доктрин, которые могут быть чрезвычайно интересны и полезны для нашего интеллектуального развития. Это приводит к тому, что и в нашем мышлении мы пребываем не в лучшей форме, да и в прикладной активности нашей, бытовой, научно-исследовательской, эстетической … мы ведем себя примитивнее и делаем лишние ошибки, ведущие к ухудшению нашей жизни, а не к ее улучшению. Происходит это оттого, что философские идеи чрезвычайно влиятельны в культурах, проникая во все пласты последних и затрагивая жизнь каждого человека.
Имеется еще и феномен манипулирования знаниями и образованием структурами власти, которые временами намеренно предлагают студентам извращенные варианты доктрин, чтобы использовать так
образованных
людей в своих политических проектах. Иногда эти проекты имеют самые чудовищные социальные последствия, как например революции, гражданские и другие войны, истребление целых народов или групп внутри одного народа и индивидуумов, которые могли бы не только сами жить достойно и счастливо, но и способствовать многообразному благосостоянию тех обществ. В результате наступает “разруха”, непродуктивность, обеднение тех обществ и даже разложение целых государств, неисчислимые человеческие несчастия.
Чтобы противодействовать последнему, имеет смысл серьезно отнестись к поли-культурному образованию, которое препятствует застою и догматичности, продолжительной вере в искаженные так или иначе философские доктрины. По-настоящему хорошо философски-образованные люди, т.е. знающие различные идеи в их историческом развитии, их слабые и сильные стороны и методы рассмотрения их блестящими
умами (которых не так уж много в одной какой-либо культуре!) с точки зрения за-и-против
, приобретают хороший вкус и становятся способными к тому, что греки называли юдеймонией
, т.е. к достойной человека счастливой жизни, часть которой протекает в обществе, и оттого влияет на последнее самым непосредственным образом, делая и его счастливее и достойнее.
Такое развитие интеллекта, с точки зрения например рационалистов, ведет и к развитию высокой моральности. Моральность предусматривает не только разумное отношение к индивидуальной жизни, но и к ее разумному влиянию на жизнь общественную, что ведет к уменьшению несчастий и развитию счастья, как такой личности, так и общества в целом.
О культуре
Культура это совокупность того, что практикует народ организованно. В основе любой практики лежит признанный принцип, т.е. некая доктрина ценимая хотябы некоторой значительной группой в обществе. Таким образом, общество практикует на уровне концепции, ее подачи и приложения к жизни, физической и эмоциональной, целый набор таких принципов. Культура не обязательно бывает сильна и развита в области философии, хотя концепции, представленные каким-то способом, даже на уровне мифа, обязательны, иначе люди не знали бы, что им практиковать и хранить, что ценить. В культуре древней Греции, например, ценилось знание о том как вещи существуют и взаимодействуют. Это знание ценилось потому, что ценилась физическая жизнь и виделись возможности ее преобразования к лучшему, ее совершенствования, как совершенствования и самой физической природы отдельного человека. Однако при всей любви к жизни в Греции росло понимание, ограниченности того, что человек может сделать физически, а также того, что жизнь в обществе управляется еще и психологическими принципами, которые прекрасно выражали в действии писатели как Гомер, Эврипид, Эсхилл и др. Росло понимание и того, что просто описание того как люди действуют, под напором ли физических побуждений или эмоциональных, недостаточно само по себе для преобразования общества. Даже великие свершения героев в общем бывали слишком диструктивны и противоречивы и создавали столько же сколько и разрушали. Возникали вопросы о том, как же контролировать человеческую деятельность, делая ее рациональной, ведущей ко благу во всех отношениях. Это порождало развитие рационалистической философии, например Платона, а позже и Аристотеля, его ученика и отступника от основой его доктрины, но пользующегося терминологией и методом, модифицируя последние по ходу своего философского творчества. Греки, основывавшие колонии во многих областях средиземноморья и Малой Азии, ходившие в походы и служившие наемными воинами в армиях других народов (вроде Персов), хорошо представляли различия разных культур. Во время же завоеваний Александра Македонского началась эллинизация всего западного мира, которую после его смерти продолжили по-своему римляни, видевшие в греках своих учителей, но модифицировавшие их идеалы. В философии Римлян аксиология сместила свое ударение с эпистемологии на политическую и моральную философию, воспринимаемую больше практическим руководством к жизни личной и общественной. Греки больше были одержимы духом познания (эпистиме
), тогда как Римляне духом практичекого использования знания ( фронисис
) как инструмента строительства общества и человека, как его составной части. Тем не менее, когда Рим стал христьянским, идеи Платона приобрели значительно более сильное влияние в его культуре через неоплатоников, сильнейшим образом определивших мышление Августина. В Америке студентам философии нередко предлагается культорологическая модель: Культура Европейского Средневековья подобна туловищу, стоящему на двух ногах, т.е. на культуре Греции (Афин) и Еврейской культуре (Иерусалима). Рассудок, опирающийся на философов Греции, и вера, базирующаяся на учениях пророков Ветхого Завета, а также Христа и его апостолов. Над тем туловищем возвышается голова философии Нового времени, увенчанная волосами, растущими и выпадающими, Новейшей философии конца ХIХ и ХХ веков. В новой философии культурный релятивизм был рассмотрен Монтескью и повлиял на многих политических философов и историков, которые часто забывали, что неотъемлемой составляющей писаний последнего был поиск естественных универсальных принципов, лежащих за пределами явных различий, которые он так блестяще подметил и отобразил. Новые экономические теории были в долгу у Мендвила, подчеркивавшего принципы эгоизма и стремления к личной выгоде и руководства страстями в людях, которые он считал двигателем общественного прогресса. Монтескью говорил о добродетели и чести, а Мендвил о корысти и ловкачестве, страсти, которая толкает человека на предприимчивость и упорный труд. Оба - о двигателях прогресса, столь казалось бы противоположных. Оба писателя были чрезвычайно влиятельны. Как же, если мы хотим общественного прогресса и процветания, следует учить школьников и студентов. Наверное им следует показывать как и в каком смысле и до какого протяжения были применимы принципы различных писателей, а в каком применении они приводили общество к проблемам и каким проблемам. Опять же следует держать открытым ум, который может своим творчеством дополнить разные доктрины и найти решение, приложимое к современности наиболее благоприятным образом. Плюрализм в философии стал весьма популярен в начале ХХ-го века, и влияние его не иссякло и по сей день. Уильям Джеймс много сделал для иллюстрации его полезности, как в мышлении так и вприкладном смысле. В особенно больших государствах и союзах мы видим сегодня множество разных религиозных кредо, философских доктрин, которыми руководствуются отдельные группы их населения. Традиция придает устойчивость общественным взаимоотношениям внутри группы, но создает и проблемы при взаимодействии ее с другими группами. В философии традиция менее сильна, чем в религии например, но и там она всегда принимается во внимание, хотя оставляет значительно больше свободного творчества и интеллектуального общения с иными школами мысли. Видимо, в этих условиях приобретает особую ценность религиозная и интеллектуальная терпимость и гибкость, в духе которых и следует, наверно, учить студентов определенным теологическим или философским доктринам. Вопросы, которые следует предлагать на рассмотрение должны включать следующее: Чем обусловлена жизненность тех или иных догматов веры и тех или иных интеллектуальных доктрин? Что есть сильного в тех различных позициях? Можно ли найти подспудный единый принцип, применимый для разных кредо? Чем обусловлено существование такого принципа? Некоторые искажения, вкрадывающиеся даже в наши любимые доктрины, могут быть замечены и выправлены. Правда должна быть универсальна, т.е. применима для всех религий и теорий, т.е. могут быть найдены новые парадигмы, более подходящие и включающие, чем привычные. Серьезное благожелательное изучение разных культур должно приветствоваться, и временами следует делать более общие обзоры двух или нескольких культур, хотя бы бегло, чтобы не забывать дух универсальности и формировать единый язык понимания, позволяющий нам чувствовать и выражать наше глубинное единство, а не только внешние различия. Следует обращать внимание и на принципы, позволяющие поддерживать внутреннее равновесие и гармоничность, такие например как восточные системы медитации. В мышлении важны не толко доктрины, но и эмоциональное равновесие для возможности их внимательного и адэкватного рассмотрения, правильного понимания. Методы Йоги и Буддизма могут здесь стать весьма полезными. Начиная с ХIХ века и особенно в ХХ восточными интеллектуалами и духовными лидерами предпринимались попытки универсальных интерпретаций разных религиозных учений, с целью выявления единых принципов, лежащих в основе последних, принципов, которые часто не понимаются большинством их сторонников. Тагор, Рамакришна, Вивекананда, Юктешвар, Йогананда и другие очень остро и убедительно решали такие задачи в своих книгах или беседах. Переведенная мной недавно на русский язык большая и очень содержательная книга Йогананды Бхагавад Гита
, являющаяся его развернутым комментарием к представленному там же древнему классическому Индуистскому тексту, содержит немало таких объяснений, чрезвычайно полезных современным интеллектуалам. Проблема недостаточного философского образования, привычки беспристрастного рассмотрения множества различных доктрин и способов их подачи, может оказаться проблемой неспособности разных людей веры, например Христьян или атеистов, воспринять эти знания и даже терпеливо познакомиться с их изложением, до вынесения окончательного своего решения. Миры многих замкнутых культур (на чисто эмоциональной основе) очень сопротивляются образованию, т.е. лечению философией. Здесь однако может помочь личное расположение, которое легко возникает к доброжелательным и гармоничным внутренне учителям и профессорам. Поэтому последние должны очень внимательно заниматься формированием такой внутренней гармоничности, наряду с приобретением концептуальных знаний. О многонациональности образования можно сразу же заметить несколько особенностей: 1. В школах и университетах сегодня учатся молодые люди разных национальностей – это просто факт современности.2. Они конечно адаптируются, но и сохраняют некоторые устойчивые тенденции своих особых представлений и обычаев.3. До какой-то степени они влияют и на других и тем самым на весь климат обучения. У студентов возникают новые идеи, а профессора ищут новые подходы для донесения своих знаний ученикам, да и сами иногда модифицируют свои позиции.4. Иногда при взгляде на свою культуру через призму нового знания о другой культуре, возникает более отчетливое и ясное понимание первой. Отсюда нередко развивается и особое уважение к тому, что вначале воспринималось весьма примитивно и ограниченно, во многом механически.5. Наблюдается и понимание ценности каждой из многих изучаемых культур, а также и видение того, что не все они одинаково развиты, а одни более дики другие же имели больше времени для своего созревания и заключают в себе более разнообразные, многоплановые и тонкие решения общечеловеческих проблем. Образование может привести к развитию хорошего вкуса, т.е. способности избирать наиболее рафинированный элемент во всем, что изучается. Конечно, чтобы вполне понять даже одну культуру требуется огромное время, далеко превышающее время, отпущенное на любой тип привычного образования. Тогда какже можно ожидать приличного знания еще и многих культур? Я бы хотел отметить существование катализатора в изучении, когда через призму какой-то отдельной культуры мы начинаем лучше видеть проблемы и решения других культур; это ускоряет
изучение огромного материала в его более глубоком и определяющем пласте. В заключение хочется сказать, что усилия, потраченные на рассмотрение многоразличных особенностей поликультурного образования имеют все основания считаться ненапрасными. О задачах и проблемах учеников в инокультурной среде
Первая задача для человека, попавшего в инокультурную школу, это учить язык, на котором ведется преподавание. В школах в этом почти не помогают, и школьнику приходится просто впитывать этот язык из среды самому, сначала очень пассивно, а позже понемногу начиная самому использовать запомнившиеся слова и выражения, а также отдельные грамматические конструкции. Нередко ребенок сначала находится в стадии шока, большого эмоционального напряжения от ощущения своей немощности в решении даже простейших языковых задач. Здесь учителя стараются говорить для него медленнее и повторять отдельные слова или фразы с гипертрафированной жестикуляцией. Кто-то из однокласников часто пытается помогать новичку тем же, особенно, если развивается естественная человеческая симпатия. Но есть и те, кто посмеивается над неуклюжестью чужака, пытаясь увидеть в ней отражение своей большей развитости. Это задевает самолюбие новичка; иногда он зажимается навремя, замолкает. Однако выбора у него нет, и он вынужден вновь начинать говорить, вслушиваться, поправлять звучание и формы своей речи, делая ее более понятной для окружающих. Он во многом работает, как губка,. Я наблюдал даже случаи, когда дети отказывались, что они вообще знают свой родной язык, и даже вне школы пытались все время говорить по-английски, хоть и ломанном и с ужасным акцентом. Стыдясь своей временной слабости в новом языке, они в своем сознании ассоциировали эту слабость с тем, чем они владели, т.е. с родным языком, и, стараясь избавиться от первой, избавлялись и от второго. Аналогичное наблюдалось и с другими элементами родной культуры, которая казалось их новому окружению странной, а потому становилась странной и для самого школьника, и он стремился ее отбрасывать и подражать новым формам поведения, по крайней мере в школе. Если родители дома не занимались очень усиленно родным языком, чтениями на нем, разговорами и т.п., если не поддерживали снова и снова другие формы родной культуры, их дети имели сильную тенденцию полностью из нее выключаться и вообще забывать ее. Русскоязычные в Америке часто также собирались вокруг религиозных центров, церквей или синагог с организованными при них школах, хотя бы один день в неделю пытавшихся давать ряд предметов, связанных с их культурой и литературой, на родном для детей языке. Однако, при отсутствии надзора взрослых, дети всеже со временем стремились между собой общаться на английском языке, который являлся их основной новой языковой средой. Студенты колледжей были обычно значительно менее ранимы и более независимы и всеже продолжали сохранять свои культурные формы общения. Это усиливалось, если они находили в колледже одного-двух соотечественников – тогда они стремились между собой общаться преимущественно на родном языке. Интересно то, что такие тенденции пользоваться одновременно общением на двух языках, пока новый был еще непривычен, существенно тормозили овладение новым языком. У таких студентов был меньший запас слов, больше грамматических ошибок и более бедное произношение. Однако в колледжах есть специальные речевые курсы, помогающие студентам учиться говорить с правильным произношением и грамматикой. Есть также курс по риторике, помогающий им понимать различные формы общения с различными аудиториями и в разных тематических условиях. Двумя обязательными курсами для студентов колледжей также являются Eng.101 и Eng.102. Первый учит студентов писать сочинения на уровне колледжа, а второй анализировать разные литературные формы и писать о них. Имеется также курсы по Английской и Мировой литературе и по специальным жанрам литературы, как Поэзии, Короткому рассказу, Драме и т.д., но они берутся студентами лишь по их выбору. В США в школах и колледжах обычно имеются и группы студентов разных языков и религиозных обычаев. Особенно велика группа испано-язычных, негров со своим слэнгом, но есть и китайцы, индусы и т.д. Чем больше группа, тем больше тенденция замыкаться в своей культуре и языке. Однако некоторые студенты, понимая, что замкнутость ограничивает из развитие в основной культуре страны, пытаются преодолевать те тенденции, и говорить и вести себя подобно людям в основной культуре. В школах обычно предлагается изучать один-два иностранных языка. Чаще всего это испанский или франзузский. Это связано с тем, что на юге мы граничим с испаноязычной Мексикой, а на севере с франкоязычной Канадой.Большинство людей в США говорит по крайней мере на двух языках, но многие знают и третий, хотя-бы немного. Мой сын например очень сносно говорит по-русски, по-французски и немного знает и испанский, при том что основной его язык, конечно английский, несмотря на огромные усиля его матери водить его в русскую школу (в которой она сама для этой цели преподавала русский язык и русскую литературу), читать ему каждый вечер перед сном приключенческие книжки на русском языке в течение десяти лет, а также говорить с ним дома всегда только по-русски. Из-за обилия разных языков и обычаев среди групп населения, наблюдается большая терпимость ко всему разному, но и также безразличие и незаинтересованность у многих даже по отношению к своему родному. Родным становится нечто наиболее часто и обильно окружающее молодого человека, хотя некоторые и стараются сопротивляться этой тяге. Это усиливает конфликты между старшими и младшими в семьях иммигрантов. Старшие обычно более льнут к своей родной культуре, языку и обычаям, а младшие к новому окружению. Образуются разные аксиологии в одной семье, что создает трудности в воспитании детей, ухудшает их дисциплину, а часто и успеваемость в школах. Больше всего преуспевают академически дети иммигрантов с характерным уважением к труду и образованию в их национальных культурах. Здесь отличаются Китайцы, Индусы и дети из развитых стран Европы. Хуже всего успевают обычно негры и латиноамериканцы, особенно Мексиканцы. Это связано очевидно с тем, что традиционно в их семьях больше уважения к ручному труду или заменяющим его формам приспособления к жизни в этом обществе (как например социальной помощи Well-fare и специальным программам для национальных меньшинств AffirmativeAction), чем в основном и занимаются те семьи, а вовсе не интеллектуализмом. Большинство инокультурных изначально студентов колледжей избирают себе ту или иную техническую или финансовую специализацию, тогда как литературную или философскую (да и вообще гумманитарную) чаще всего выбирают люди, родившиеся в этой стране и выросшие в ней, а чаще когда и их родители прожили жизнь в этой стране. Это, кажется, следствие того, что более глубоко чувствовать и понимать культуру на таком уровне гораздо легче тем, семьи кого выросли на ней, так или иначе. Средняя литературная грамотность при этом в стране весьма невысокая, и искусство художественной литературы и поэзии понимается большинством весьма плохо, а язык остается маловыразительным, с точки зрения зрелой человеческой мысли и чувства. Однако это не исключает формирование академической элиты, весьма образованных в гуманитарном смысле индивидуумов. Есть и люди исключительных талантов и образования! Последние являются скорее исключением, т.к. общая культура сориентированна скорее на среднего человека с органиченной любознательностью и способностями. Элитизм
воспринимается здесь скоре как ругательство. Общество в среднем стремится к упрощениям и примитивизму, понятности и доступности почти любому, даже если такие формы очень мало что выражают. Эти звучат скорее как ценности, образцы большинству для подражания. Боюсь, что в этом приложении поликультурность тормозит развитие личности, делая примитивные образцы более доступными ей. Однако верно и то, что люди чувствуют себя более свободными, что расслабляет их и дает возможность творчества и инициативы в избираемом индивидуумом бизнесе. Дух предпринимательства остается весьма высоким. Весьма прозрачно и то, что мотивация такой творческой активности является инстинктивной и механической, что далеко от юдаймонии
, хотя и приносит определенные меньшие блага в большом количестве.Калейдоскоп различных верований, законно сосуществующих в одном социальном пространстве.
В США на деле существует свобода вероисповедания. Религии большие и маленькие и многие секты и культы, а также клубы, со своими кредо и символикой повсеместны, особенно в больших городах, как Нью Йорк, Чикаго или Сан-франциско. В академической среде сильна группа либералов, т.е. так называемых независимых интеллектуалов, которые стремятся пропагандировать свои позиции и принципы, обучая им студентов часто в полемическом ключе; обычно они анти-религиозны и анти-традиционны. Разные популярные проповедники выступают по радио и телевидению, и им можно часто позвонить в процессе передачи и сделать свое замечание или задать вопрос и получить живую реакцию. В этой поликультурной стране особенно большие группы населения охватывают Христьянская, Еврейская и Мусульманская религии и их подразделения. Христьянство, например, представлено по крайней мере десятком различных церквей, как Католической, Протестанской, Англиканской, Греческой-Ортодоксальной, Православной и др. Иногда здесь возникают свои напряжения на уровне доктринальных разнагласий, но это почти никогда не выливается в реальную враждебность; очень редки случаи насилия или демонстративных акций, которые, если и случаются, идут от отдельных личностей психопатического характера и обычно потерявших равновесие от употребления алкоголя или наркотиков или извращенной сексуальной практики, которая тоже широко распространена, почти без каких-либо ограничений. Организации гомосексуалистов, их клубы и социально-политическая активность придают их движению характер некоей религии, которая в общем признается правительствами многих штатов. Некоторые школы в Нью Йорке включают в свои програмы учебные курсы о гомосексуализме и формируют клубы терпимости в самих школах. Любые выступления против
этого явления, часто приводят к порицаниям и иногда к судебному преследованию выступивших. Это приводит к тому, что проблемы такого сорта почти не обсуждаются открыто, и остаются предметом лишь частных закрытых дружеских бесед. Юридический же ярлык для таких высказваний – CrimeofHatred (Преступление ненависти). Даже священники в своих церквях не могут назвать гомосексуализм противоестественным, согласно их писаниям, без того чтобы рискнуть подвергнуться судебному преследованию, обычно приводящему к штрафу. Здесь видно как новая религия в сосуществовании с традиционной становится агрессивной на политической арене, превращаясь в преследователя и притеснителя другой. Однако делается это в рамках закона и в основном имеет только финансовые осложнения для высказавшихся против нее. Хотя некоторых такое положение не устраивает и имеются законные попытки политически изменить его, но видимо общество в целом ценит больше идеал мирного сосуществования и принимает ситуацию. Учась в колледже Нью Йоркского Государственного Университета несколько лет назад, я был удивлен, набредя в библиотеке на целые стилажи различных книг о гомосексуализме (медицинских, научных, психологических, исторических, политических и т.д.) Этот новый культ очевидно обрел уже громадную силу и влияние в нашем поликультурном обществе и стремится к дальнейшнему самопропагандированию. Однако все еще высок процент самоубийств среди студентов колледжей с гомосексуалистической ориентацией. Я был свидетелем одного из таких случаев, учась в RCC, случай этот широко обсуждался в классах. Создается впечатление, что общество озабочено всякого рода насильственным экстримизмом и стремится выработать внешние механизмы, которые предотвращали бы его. Создаются психологические теории, группы поддержки и т.п. В школах и колледжах забота о студентах с этими проблемами (или как говорят здесь сексуальной ориентацией
) входит в обязанности специального психолога-консультанта. Проблема однако остается на уровне более глубоком, на котором может успешно действовать только философия. И одна из возможных ее моделей выглядела бы так: когда человек практикует секс явно методами небиологическими, это говорит о склонности его находиться в иллюзии, напоминающей ему реальность. Это,наверное, делается для какой-то цели, которой его активность служит. Цель эта отличается от цели секса, которая прослеживается в природе, а именно от воспроизведения вида. Для осуществления этой цели природа стимулирует существа удовольствием, которое они получают в процессе. Гомосексуалисты оставляют своей ценностью принцип удовольствия, но отбрасывают его цель. Действуя так, они приобретают привычку построения фантазма,
который со временем становится полностью контролирующим все их поведение и отношение к жизни. Однако остается естественный конфликт, который никакие психологические консультации и группы поддержки не могут разрешить на глубоком уровне, так как любая иллюзия не может продолжаться вечно, хотя ее и можно создать, продлить и возобновлять. Отсюда, внутреннее напряжение в душе такого больного (или предпочтенца
) будет возникать, невзирая на те внешние усилия ему помочь, не изменяя самого биологически иллюзорного стиля его существования. Такое напряжение весьма вероятно будет приводить к страданию, и в высшей точке последнего может привести к самоубийству. Однако, когда общество игнорирует философскую теорию, пытаясь создать и поддержать миф, способный быть функциональным лишь ограниченно, оно фундаментально не может решить имеющейся проблемы и создает лишь новые, пока само не видя этого. Проблема, стоящая здесь перед образованием, непроста. Надо с одной стороны познакомить молодых людей с рациональным подходом к решению таких задач, но с другой стороны надо подготовить их и к иррациональной реакции со стороны людей, культивирующих гедонизм и психологические защитные механизмы. Те люди считают рациональность явлением вторичным, призванным лишь “обслуживать страсти”, и поэтому они будут стремиться использовать так понимаемую рациональность против рациональности объективной, т.е. создавать психологические теории, юридические конструкции и общественное мнение, противоречащее природе вещей. Некоторые из последних вообще называют логику пустой, мертвой и т.п., не заботясь что в тот же момент сами стремятся пользоваться логикой, ставя себя в положение: “Все люди лгут – верьте мне!”, но это происходит от плохого философского образования или вообще отсутствия оного. Это можно только пытаться исцелить очень медленно и терпеливо, пытаясь убеждать и знакомить с методами философии, через огромное и упорное сопротивление со стороны большой части публики. Другая культурологическая крайность выявляется наблюдениями того в современном мире, что существенное число последователей другой религии, а именно Ислама, или точнее определенного направления его идеологии, обращается к терроризму. В основе этого, на мой взгляд, опять, кроме страстей человеческих, лежит определенный философский принцип. Все люди временами возбуждаются под влиянием страстей, видя то, что может интерпретироваться как несправедливости жизни, но далеко не все избирают терроризм выходом из положения. Далеко не все готовы на основании своего понимания своей религии принести ему в жертву свою жизнь и жизни других обыкновенных людей, каждый из которых тоже живет через неисчислимое количество “несправедливостей”, но не убивает на этом основании себя и других. Еще раз, мы видим, что страсти и события охватывают нас всех, но ведем себя мы почему-то по-разному. Следовательно причина не в событиях и не в страстях. Но тогда в чем же? Я думаю, в логической интерпретации
этих страстей и событий нашей жизни. Эта интерпретация, конечно, может страдать логическими ошибками, и, если это так, долг разумного преподавателя состоит в выявлении этих ошибок. И, если поликультурное общество желает решить проблему терроризма, ему надлежит серьезно заняться подготовкой таких преподавателей и помощью им в их работе и дальнейшем самообразовании. В теоретическом же плане следует обратить внимание на принципы религии, которые используются для выработки агрессивной идеологии. Может быть что-то не так с этими принципами?! А может быть что-то не так с пониманием тех принципов их последователями? А может быть допущены логические ошибки в выводе из тех принципов доктрины агрессивного поведения, где своя и чужая жизнь начинает казаться столь не имеющей ценности? Надо постраться найти в той же религии принципы, утверждающие ценность человеческой жизни. Надо также искать такие принципы в других религиях и показать образцы их успешного применения в формировании ненасильсвенной модели, руководящей жизнью многих последователей, например Христьянства, Буддизма и Индуизма. Надо показать успешные примеры политических деятелей, поставивших те религиозные принципы ненасилия и уважения к человеческой жизни, свободе и правам, а также к ее рациональности. Последнее же связано с хорошим образованием, которым поэтому и следует заниматься; и занятия эти должным образом финансировать со стороны меценатов, общественных групп и самого правительства. Надо добиться консенсуса относительно этих вопросов в поликультурном обществе среди его религиозных составляющих, и в первую очередь среди наиболее образованных интеллектуалов каждой группы. Очевидно, что если это возможно, то исключительно на универсальном языке рациональности, т.е. философии, где критерием является не эмоциональное предпочтение того или иного мифа или его специфической интерпретации, но сама логика, которая способна интерпретировать все мифы универсально.Александр КудлайДекабрь 2005 |