.
Восемнадцатый век - это не только время блистательных побед русского оружия, строительства роскошных дворцов и парков, создания русского театра, расцвета литературы и искусства. Именно в это время во всю широту ставятся задачи просвещения отечества. Идеология русских просветителей - Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова и других - опиралась на опыт просвещённого монарха Петра I и его "учёной дружины". В это время пропагандируются гуманистические идеалы торжества разума, общественной ценности человека, важности его гражданского долга. Русский классицизм как основное литературное направление эпохи провозглашал идеи патриотизма и служения родине. Именно в это время входят в употребление слова патриот и патриотизм.
Постепенное освобождение из-под влияния церкви, становление нового миросозерцания, "обмирщение" литературы, обратившейся теперь к земным делам и радостям человека, настоятельно требовали дальнейшего "обмирщения" и совершенствования языка.
Петровская эпоха оставила в наследство русским просветителям грамматическую неупорядоченность и чрезвычайную лексическую пестроту. К тому времени ещё не был выработан язык русской художественной и научной прозы. Это приводило, в частности, к необыкновенным сложностям при переводе с иностранных языков. Известна трагическая судьба переводчика Волкова, который, не справившись с трудностями перевода терминов, в отчаянии покончил жизнь самоубийством.
Попытки дальнейшей демократизации языка мы встречаем ещё в творчестве замечательного писателя XVIII в., создателя сатирических произведений Антиоха Кантемира, который охотно вставлял в свои сатиры и "простолюдные" слова, и пословицы. Как верно отметил позже В. Г. Белинский, сатиры Кантемира отличаются не только "русским языком, но и русским умом".
Резко противопоставлял церковнославянский и русский языки другой видный представитель классицизма XVIII в. - Василий Тредиаковский. В предисловии к переводу романа Поля Тальмана "Езда в остров любви" этот необычайно трудолюбивый, но неудачливый жизни русский литератор откровенно и темпераментно заявлял: "На меня, прошу вас покорно, не изволите погневаться (буде вы ещё глубокословныя держитесь славенщизны), что я оную не словенским языком перевёл, но почти самым простым русским словом, то есть каковым мы меж собой говорим. Сие я учинил следующих ради причин. Первая: язык словенский у нас есть язык церковный, а сия книга мирская. Другая: язык словенский в нынешнем веке очень темен, и многие его наши читая не разумеют:" В программной речи, произнесённой в 1735 г. при открытии "Российского собрания" переводчиков, Тредиаковский выдвинул задачи составления грамматики "доброй и исправной", словаря ("дикционария") и риторики.
Однако жизнь по-прежнему настоятельно требовала демократизации и упорядочения русского языка. Отсутствие грамматических и стилистических норм затрудняло не только официальную языковую практику. Оно противоречило требованиям господствовавшего тогда литературного направления - классицизма, в основе которого лежали рационализм, жёсткая нормативность и иерархия жанровых правил, призванных регламентировать художественное творчество.
Осуществить насущные задачи упорядочения русского литературного зыка оказалось под силу лишь гению Ломоносова, в котором счастливо соединился талантливый поэт и великий всесторонний учёный. "С Ломоносова, - писал В. Г. Белинский, - начинается наша литература; он был её отцом и пестуном; он был её Петром Великим". Не будет преувеличением сказать, что с Ломоносова начинается также научное осмысление и нормализация русского литературного языка.
Поразительно много сделала Ломоносов в области гуманитарных наук. Но, конечно, наиболее значимы для нас его труды по грамматике и стилистике. Высоко оценивал он значение грамматики в жизни общества во вступлении к "Российской грамматике", законченной в 1755 г., Ломоносов писал: "Тупа оратория, косноязычна поэзия, сомнительна юриспруденция без грамматики". Труд Ломоносова - это, в сущности, первая грамматика именно русского, а не церковнославянского языка. Этот труд содержит не только подробное и обстоятельное описание грамматического строя русского языка, основанное на богатых и тщательных наблюдениях. Грамматика Ломоносова - это первое нормативно-стилистическое пособие, в котором регламентировалось употребление параллельно существовавших тогда форм языка. Трудно бы было даже перечислить те особенности тогдашнего словоупотребления, которые обнаружил и отметил в своей грамматике Ломоносов, нередко гениально предсказав их дальнейшую судьбу. Так, например, он указывает, что для высокого стиля в предложном падеже рекомендуется употреблять формы существительных на -е, а для простого стиля - формы на -у; например: в поте лица труд совершить, но в поту домой прибежал. Следы стилистического размежевания этих грамматических вариантов мы находим и в современном языке; ср. в нейтральном стиле: быть в отпуске, работать в 5-м цехе; в разговорной же речи: быть в отпуску, работать в 5-м цеху. И таких примеров, повторяю, можно было бы привести десятки.
Не меньшее историческое значение имело ломоносовское учение о трёх стилях. Здесь нет возможности и необходимости излагать подробно его стилистическую теорию. Достаточно сказать, что Ломоносов утвердил именно русскую (а не церковнославянскую) основу русского литературного языка. Однако из речевой практики изгонялись далеко не все славянизмы, а только "весьма обветшалые", "невразумительные" слова (например: обаваю, рясны, свене - в переводе: заклинаю, ресницы, кроме). Полный же отказ от церковнославянизмов значил бы тогда нежелательный разрыв с книжной культурной традицией (кроме того, как мы увидим ниже, многие славянизмы стали впоследствии значимым стилистическим средством). Историческая задача состояла тогда в соединении русских (в том числе просторечных) и церковнославянских элементов в пределах единого литературного языка, что, в свою очередь, предполагало их приуроченность к определённым литературным жанрам и стилям речи. Эту задачу блестяще разрешил Ломоносов. Это подготовило почву для создания единого русского литературного языка.
Важную роль в создании единого русского литературного языка сыграла и сама литературная практика поэта и учёного. Долгое время в науке господствовало мнение о том, что Ломоносов - это главным образом придворный поэт, автор хвалебных торжественных од, щедро насыщенных звонкими и пышными метафорами. Возвышенность и пафос ломоносовских стихов дали повод сравнивать их с праздничным великолепием дворцов Варфоломея Растрелли. Но такая оценка его литературного творчества страдает явной односторонностью. Это отметил ещё Пушкин. "Ломоносов, - писал он, - сам не дорожил своею поэзиею и гораздо более заботился о своих химичесмких опытах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства и проч.". Пушкин упоминает и о таком факте: "В другой раз, заспоря с тем же вельможею, Ломоносов так его рассердил, что Шувалов закричал: "Я отставлю тебя от Академии!" - "Нет, - возразил гордо Ломоносов, - разве Академию от меня отставят". Вот каков был этот "униженный" сочинитель похвальных од и придворных идиллий!"
Наука для Ломоносова была истинным призванием, делом всей его жизни. Даже в стихах по торжественному случаю (например, в "Оде на день восшествия на престол Елизаветы Петровны") он слагает гимн науке:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут:
Ломоносов-учёный необыкновенно много сделал для сложения языка русской науки. Помимо усовершенствования синтаксиса, он внёс значительный вклад в создание доступной и удобопонятной научной терминологии. Им были предложены такие физические и технические наименования, как: воздушный насос, земная ось, жидкие тела, равновесие тел, сопротивление, упругость и десятки других. Новое философское и терминологическое значение вложил Ломоносов в бытовые русские слова: опыт, движение, явление, частица и др.
Эпоха русского Просвещения характерна не только общим значительным увеличением лексического состава русского языка, но и весьма заметным приростом слов, обозначающих отвлечённые понятия. Ещё Кантемир в переводе книги Фонтенеля "Разговоры о множестве миров" ввёл в обиход слова понятие, плотность, начало (в значении "принцип"). В XVIII в. русский язык обогащается десятками новых слов на -ость (законность, правильность, устарелость, ограниченность, удалённость, доверчивость, мечтательность, раздражительность, рассеянность и др.) и на -ние (впечатление, обозрение, обвинение, обучение, перерождение, переселение, предохранение, философствование и др.). Существенно при этом отметить, что подобные слова, выражающие отвлеченные понятия, родились уже явно на русской, а не на церковнославянской основе.
В последней четверти XVIII в. в литературе и языке всё более ощутимыми становятся веяния нового времени. Подходит к концу эпоха господства классицизма. Реалистическая лирика Державина требует уже иных языковых средств. Вторжение просторечия в средний и даже высокий стили разрушает строгость их былых границ. Опрощению постепенно подвергается и язык поэзии. Вот, например, какими непринуждёнными, разговорными словами (прежде совершенно недопустимыми в поэзии) пишет уже Державин:
Или, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки резвимся порой:
Но народная стихия тогда не обрела ещё полных прав гражданства. Время переоценки ценностей впереди. Русский язык ещё не полностью освободился от вериг славянщизны, а уже на роль законодателя норм претендует дворянский салон. Какой же путь изберёт наш язык?
Горбачевич К.С.
|