.
По материалам лекций по истории западной цивилизации XX века Б. М. Меерсона и Д. В. Прокудина
Итак, 11 ноября 1918 года в штабном вагоне командующего союзными войсками маршала Фоша в Компьенском лесу представитель германского правительства Эрцбергер подписал акт о капитуляции немецких войск. Этот акт означал конец первой мировой войны самой кровопролитной войны того времени, войны, приведшей к краху четырех империй, изменению политической карты мира, новой системе международных отношений, войне, унесшей около 10 миллионов человеческих жизней и около 20 миллионов оставившей калеками, войне, нанесшей человечеству сильную моральную травму. Мир должен был измениться.
1. Изменения действительно произошли и затронули все сферы жизни: экономику, политику, международные отношения, идеологию и культуру. Поскольку войну реально выиграли ведущие демократические страны Запада (США, Англия, Франция), то на них и легла ответственность за судьбы послевоенного мира. От того, насколько успешно будут решены вставшие перед человечеством проблемы, зависело предотвращение новой войны, которая была бы еще более разрушительна. Скажем сразу, эта задача решена не была.
Таким образом, при анализе межвоенного периода истории Запада встают два вопроса: как именно западные демократии пытались создать стабильный мир и почему это у них не получилось?
Попытка организации стабильного мира исходила из неверных посылок. В основе ее лежали некоторые идеологические постулаты, опиравшиеся на ментальность XIX века. Лидер самой сильной державы послевоенного мира президент США Вудро Вильсон на Парижской мирной конференции предложил своим партнерам по Антанте комплекс идей, который должен был лечь в основу организации послевоенного мира. Он был сформулирован в документе, который носил название "Четырнадцать пунктов". Этот документ включал в себя принципы национальной государственности, пацифизма (отказа от применения силы в международных отношениях и разоружения), свободной торговли (что подразумевает частное предпринимательство как основу экономики), создание всемирной политической организации для урегулирования конфликтных ситуаций и выработки принципов международного права (Лиги наций) и т.д. Эти принципы являлись продолжением прогрессистской идеологии XIX века и представляли собой новую разновидность рассуждений о "дальнейшем развитии нравственности в связи с прогрессом цивилизации", не учитывавших того факта, что общество в ходе Первой мировой войны изменилось качественно, превратившись в общество массовое, которое требовало совершенно других политических подходов. В международных отношениях не учитывалось, что принцип национальной государственности чрезвычайно трудно реализуем в условиях национально-территориальной чересполосицы Европы, и приходит в противоречие с системой колониальных империй. К тому же в международных отношениях не учитывался в должной мере фактор большевистской России, не желавшей признавать никаких правовых принципов, принятых в цивилизованном мире (отказ платить долги царского и временного правительств, подрывная деятельность управляемого из Москвы Коминтерна). В экономике принцип свободного предпринимательства существовал в 20-е годы только в воображении либеральных политиков и плохо сочетался с реалиями высоко монополизированной (см. лекцию 2) экономики индустриально развитых стран. При этом монополизм, охватывающий рынок товаров (крупные корпорации), рабочей силы (профсоюзы) и капиталов (крупнейшие банки) был существенно усилен государственным регулированием экономики, сложившимся во время войны (государству легче иметь дело с небольшим количеством субъектов хозяйственной деятельности). В социально-политической жизни традиционные политические элиты пытались играть по старым правилам, не отдавая себе отчет, что имеют дело не с индивидуалистической ментальностью XIX века, а с новой коллективистской ментальностью масс. Поэтому, например, они воспринимали массовые движения 1918 -1920 годов как обычную в XIX веке борьбу рабочих за улучшение своего материального положения и не уделяли этим движениям должного внимания. В целой серии коммунистических переворотов и их попыток этого времени (Германия, Венгрия, Словакия, Балтийские страны) они видели лишь результат московской пропаганды, не понимая, что пропаганда действенна только на хорошо подготовленной почве. Только "партии нового типа", как правые(фашисты), так и левые (коммунисты) умели найти общий язык с массой и возглавить ее.
Таким образом, эти идеалистические принципы усовершенствования довоенного мира оказывались по ту сторону реальности. Несколько грубовато, но точно действительное положение вещей выразил в кулуарах той же Парижской конференции французский премьер-министр Жорж Клемансо : "Христос даровал нам Десять заповедей - мы плюем на них две тысячи лет. Вильсон предлагает свои "Четырнадцать пунктов" - посмотрим!".
Разумеется, такой изобилующий проблемами период не мог быть однородным. Внутри него отчетливо выделяются три этапа. Первый - период с 1918 по 1923 годы - период послевоенных экономических и социально-политических кризисов и постепенного выхода из них. С 1923 года начинается знаменитая эпоха "prosperity" -процветания, которая характеризуется стабилизацией во всех областях жизни общества и постоянным ростом жизненного уровня. В 1929 году механизмы, обеспечивавшие стабильность общества, дают катастрофический сбой, и начинается "Великая депрессия" в мировой экономике, приведшая к кризису всей системы, завершившемуся Второй мировой войной. Эта лекция посвящена первому этапу.
2. Разговор о первом этапе межвоенной истории следует начать с установления новой системы МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ, по месту заключения главного мирного договора получившей название Версальской. Эта система содержала в себе множество трудно разрешимых противоречий. Прежде всего, это противоречие между провозглашенным правом наций на самоопределение и реальным национально-территориальным устройством послевоенной Европы. Это проблемы немецкого населения чешских Судет, венгерского населения румынской Трансильвании, возможного присоединения Австрии к Германии (аншлюс), итальянского населения Фиуме, включенного в состав королевства Сербов, Хорватов и Словенцев и т.д.
Право наций на самоопределение, как отмечалось выше, очевидно противоречило имперской колониальной практике великих держав, прежде всего Англии и Франции. Именно после войны, в ходе которой метрополии вынуждены были стимулировать индустриальное развитие колоний, в силу этого происходит активизация национального движения на Востоке. Мандатная система, долженствующая по замыслу ее создателей (англичан и французов - американцы были в принципе против существования колоний) придать колониализму цивилизованный лоск и соотнести его с национальным принципом, по сути дела почти ничего не меняла в системе владения колониями, ограничиваясь обещаниями предоставить им независимость в неопределенном будущем.
Пацифизм и принципы международного сотрудничества в Лиге наций также существовали скорее как декларации, чем как реальная политика. Очень характерно в этом отношении противостояние Франции с одной стороны и Великобритании и США с другой по острейшему германскому вопросу. Стремящаяся к европейской гегемонии Франция добивалась максимального ослабления Германии путем навязывания явно непосильных для немецкой экономики репараций, в то время, как Англия и США видели в Германии противовес французскому гегемонизму с одной стороны и большевизму - с другой. Это, разумеется не способствовало политической стабильности в Европе. В ситуации постоянного национального унижения в Германии получил огромное развитие реваншизм, на котором позже будет усиленно спекулировать Гитлер. В 1923 году французы попытались решить собственные экономические и политические проблемы путем первой после 1918 года крупномасштабной военной акции - оккупации важнейшего экономического района Германии - Рура, что стало самым показательным примером политики государственного эгоизма. Оккупация Рура привела к сложнейшим дипломатическим и социальным последствиям и стала первым тревожным сигналом, показавшим возможность новой большой войны.
Обиженными оказались не только побежденные страны, но и некоторые из держав-победительниц. Так, Италия, в начале войны вышедшая из Тройственного Союза и объявившая нейтралитет, а в 1915 году вступившая в войну на стороне Антанты, рассчитывала на вознаграждение в виде области Фиуме, и, не получив ее, сочла себя оскорбленной, что как и в Германии создало почву для политических спекуляций крайне правых.
Версальская система оказалась явно неполной, так как из нее была исключена советская Россия (с 1922 года - СССР). После провала интервенции, когда стало ясно, что большевики удержатся у власти, главными проблемами, как уже говорилось, стали проблема подрывной деятельности Коминтерна и проблема долгов. Невзирая на первую, Запад попытался решить вторую, для чего была созвана в 1922 году международная конференция в Генуе, не давшая никаких результатов, так как советская делегация предъявила встречные, явно спекулятивные, претензии - компенсировать потери от интервенции. В результате СССР был по-прежнему исключен из приличного европейского общества. Некоторое замешательство в этом приличном обществе вызвало нарушение правил хорошего тона другим изгоем Германией - которая прямо в ходе работы Генуэзской конференции заключила с СССР сепаратный договор о признании и установлении торговых отношений в Рапалло. Обоюдная выгода этого договора была понятна - и та и другая сторона шантажировали таким образом победителей.
Советская и германская проблемы оставались нерешенными и постоянно служили источниками международных кризисов.
3. В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ сфере война и первый послевоенный период довели до логического конца процессы, начавшиеся еще на рубеже веков.
Непосредственным экономическим результатом войны стало резкое падение производства из-за военных разрушений и после окончания боевых действий. Так, например, Франция потеряла около 200 миллиардов франков и лишилась примерно 10 тысяч заводов и 200 шахт. Англия потеряла до трети национального богатства. Еще большие разрушения были, конечно, в Германии. Поэтому первой задачей, стоящей перед экономикой Запада в первые послевоенные годы, было восполнение хозяйственных потерь. Однако, решение этой задачи было весьма затруднительным. Дело в том, что во время войны сравнительно высокий уровень производства поддерживался искусственным подстегиванием экономики с помощью государственных заказов. С их прекращением после войны начинается закономерный экономический спад, который затронул даже не пострадавшие экономически от войны США.
Однако, ставшие в результате войны самой богатой страной мира и мировым кредитором США, быстрее всего нашли выход из этой ситуации. Выход оказался большей частью технологическим. Речь идет о резкой интенсификации производства, то есть о его росте за счет увеличения производительности труда. Символами этой интенсификации стали два имени : Форд и Тейлор. Имя Форда связано с производством автомобиля для всех (и превращением его из роскоши в основное средство передвижение) за счет уменьшения себестоимости. Это достигалось конвейерным способом производства, заимствованным у автомобилестроения другими отраслями экономики. Конвейерная система была дополнена методом максимального разделения и учета труда и точности и выверенности каждого движения рабочего, по имени автора названном методом Тейлора. Массовому потребителю был таким образом предложен новый тип товаров - технологически сложный, но доступный по цене товар длительного пользования: автомобиль, телефон, граммофон, радиоприемник и т.д. При этом в условиях высокого технологического производства, когда рабочий производил гораздо больше, чем раньше, появилась возможность платить ему больше, дабы, во-первых, снять социальные конфликты, а во-вторых, дабы эти же рабочие могли стать покупателями новых товаров. Таким образом заработал экономический механизм, при котором опережающий рост заработной платы повышал покупательную способность населения (емкость рынка) и тем самым стимулировал рост производства. Результаты впечатляли : в 1923 году промышленное производство в США на 42 % превысило довоенный уровень. Всего за несколько лет уровень жизни американца резко повысился: автомобиль стал доступен почти всем, не говоря уже о граммофонах; даже есть американцы стали гораздо лучше - стремительно развивавшаяся химическая промышленность (еще одна высокотехнологическая отрасль) и тракторостроение преобразили облик сельского хозяйства, в Америке не стало продовольственных проблем. Рабочий вопрос, столь волновавший социалистов XIX века, тоже казался решенным: в американских корпорациях распространился опыт "народного капитализма" - постоянно растущая заработная плата ставилась в зависимость от прибыли предприятия, через систему акционирования рабочие становились совладельцами , профсоюзы с позиций классового сотрудничества участвовали в разработке новых методов труда.
Положение европейцев было гораздо сложнее из-за громадных военных потерь. Американский опыт казался спасением, и Европа была готова заимствовать его, но это было чрезвычайно трудно из-за тяжелого финансового положения. Помочь в этой ситуации могло государство. И действительно, в Европе американский опыт становился государственной политикой. Для системы классического капитализма это не характерно, раньше государство играло в экономике роль "ночного сторожа", обеспечивало соблюдение правил игры на свободном рынке. Активное вмешательство государства в экономику начинается в ходе Первой мировой войны. Тогда оно было вынужденным: война на истощение требовало напряжения всех сил экономики и подчинения ее государству. Но вмешательство государства в экономику сохранилось и после войны. Почему? Во-первых, высокий уровень монополизма на всех трех рынках требовал ограничения, и это был вопрос скорее политический, а значит государственный (антимонопольное законодательство и государственное регулирование трудовых отношений - ограничение монополизма профсоюзов на рынке рабочей силы). Во-вторых, производство высокотехнологической массовой стандартизированной продукции на конвейерном производстве (американский опыт) требовал огромных капиталовложений - в бедной по сравнению с США Европе частных инвестиций не хватало, или их необходимо было концентрировать и контролировать. Это могло сделать только государство. Таким образом сложилась система государственного регулирования экономики. То, что в Америке происходило довольно стихийно (рост заработной платы, увеличение емкости рынка, рост производства) в Европе осуществлялось при бдительном контроле государства. Это тоже дало результаты - после 1923 года в Европе начинается очевидный экономический рост и повышение жизненного уровня. По имени своего теоретика англичанина Дж. Кейнса такая система регулирования экономики получила название кейнсианства. Механизм его заключается в следующем. Государство вмешивается в рыночные отношения, регулируя цены. Государство регулирует внешнюю торговлю путем игры на таможенных пошлинах. Государство изымает сверхприбыли путем прогрессивного налогообложения. Государство регулирует трудовые отношения путем законодательного ограничения прав профсоюзов по отношению к предпринимателям и предпринимателей по отношению к профсоюзам. Государство проводит широчайшие социальные программы - выплаты пенсий, пособий по безработице, социальное страхование и т.д., что обеспечивает как социальную стабильность, так и приток денег в карман населению. Такая экономическая политика не может не приводить к увеличению денежной массы, опережающему рост производства, то есть к инфляции. По мнению Кейнса и его последователей в этом нет ничего опасного, если эта инфляция контролируется, более того, опережающий рост доходов населения стимулирует его покупательную способность и ведет к росту производства. Отметим, что эта политика имела два побочных следствия в идеологической сфере. Во-первых, приводило к мысли о том, что прямое государственное управление экономикой может быть весьма эффективно, а во-вторых, усиливало процесс массообразование, поскольку превращало большинство населения из субъектов хозяйственной деятельности (хотя бы на рынке рабочей силы) в объекты государственной опеки, тем самым невольно подавляя индивидуалистическую и стимулируя массовую ("я как все") ментальность.
Первоначальным результатом названных экономических процессов была хозяйственная стабилизация, существенный рост производства и жизненного уровня на Западе.
4. Социально-политическая жизнь периода 1918-1923 годов характеризуется нарастающей после Первой мировой войны массовизацией общества. Одним из признаков массового общества является политизация самых широких слоев населения. В 20-е годы можно, например, наблюдать такой феномен, как обретение политического характера старыми общественными организациями и появление новых, изначально политических. Раньше к политической деятельности отношение имели только собственно политические партии, теперь, в реалиях массового общества возникла необходимость в формах выражения политической активности большей части населения.
Во-первых, эта активность выразилась в не существовавших ранее в таком виде массовых организациях типа союзов фронтовиков, молодежных объединений, феминистского движения и т.д. Именно они позволили наглядно увидеть массу в действии. Такие организации чаще всего образованы по случайному признаку (если рабочим жизненно необходимо объединение в профсоюз, то в чем состоит необходимость объединения женщин или молодежи?!). При этом парадокс заключается в том, что целью таких организаций является превращение их членов (женщин, молодежи и т.д.) в политических единомышленников. Тогда единственное, что связывает членов таких организаций кроме возрастного или полового признака - это общность политических целей (союзы фронтовиков создаются прежде всего для отстаивания тех или иных политических убеждений, а не для ностальгических воспоминаний о фронтовой жизни). Политизация таких объединений закономерно вызывала весьма серьезные опасения правящих элит, ибо политические требования этих сообществ носили крайне агрессивный характер и отличались ксенофобией. Не имея возможности подавить такое массовое движение, правящие элиты стремились найти с ним общий язык, договориться, ввести их в легитимное русло, что, разумеется получалось плохо, ибо, хотя названные организации весьма хорошо манипулируемы, договориться с ними на обычном политическом и правовом языке невозможно. Только "партии нового типа" смогли договориться с массовыми движениями и возглавить их, ибо говорили на том же языке. Более того, вожди "партий нового типа" становились вождями, харизматическими лидерами МАССЫ, ибо названные движения явились, несомненно, формой массовизации общества. Но не только новые организации (часто милитаризованные) определяли форму политической активности масс.
С другой стороны, непосредственное отношение к политике получали такие традиционные организации как, например, профсоюзы. Если раньше они существовали лишь как объединения рабочих для контроля за условиями продажи рабочей силы (заработная плата, рабочее время, условия труда и т.д.), то теперь профсоюзы активнейшим образом вмешиваются в решение политических проблем: стачки, организуемые профсоюзами все чаще сопровождаются политическими требованиями (причем не только в моменты политических кризисов как раньше); движение "руки прочь от советской России"; понятие классовой солидарности, которое становится во многом основой профсоюзного движения; наконец профсоюзное движение сливается с политическим партиями - так формируется феномен социал-демократии, начинающей играть одну из ведущих партий в политическом концерте.
Феномен социал-демократии возник еще во второй половине XIX века. Первоначально слово это означало революционный марксизм, и лишь в конце XIX века среди социалистов выделилось крыло, которое мы называем собственно социал-демократией. Это крыло, родоначальниками которого были такие видные теоретики как Эдуард Бернштейн, провозгласивший ревизию ортодоксального марксизма с целью включить социалистическое движение в круг легитимной политической борьбы, окончательно размежевалось с революционерами в начале Первой мировой войны, заняв в ходе ее националистическую позицию. После войны политизировавшееся профсоюзное движение, на которое естественно опираются социалисты, придало социал-демократическим партиям новое дыхание. Это отчетливо видно на примере ведущих европейских стран. Так, в Великобритании образовавшаяся в начале века лейбористская партия (labor - труд) в силу того, что крупнейшие тред-юнионы вступили в нее на правах коллективных членов, заняла место либералов в традиционном механизме двухпартийной системы, а в 1923 году лейбористы сформировали первое в истории социалистическое правительство Его Величества. В Германии социал-демократы, сумевшие взять под контроль революционные события 1918 года, фактически стали создателями республики. Во Франции и Италии социалисты также вошли в число партий, определявших политику. В этих партиях не было уже раннего марксистского радикализма, и программы их сводились к широкой социальной политике за счет резкого увеличения роли государства в экономике вплоть до национализации (естественно, не безвозмездную) части предприятий и резкого увеличения налогов с богатых (то есть мы имеем дело с редистрибутивной экономической программой), хотя в политическом отношении социал-демократы вовсе не были противниками существующего демократического строя. Таким образом, социал-демократия вошла с одной стороны в политическую элиту европейского общества, а с другой явилась способом легитимного управления политической активностью масс и включения массовой ментальности в политические структуры, созданные индивидуалистическим обществом.
Однако, напомним, что массовизация вовсе не означает полного исчезновения традиционной уже к этому времени индивидуалистической ментальности Запада, особенно - англоязычных стран. Политически индивидуализм в это время выражается в идеологии и деятельности партий консервативной ориентации. Противостоя любым формам массовой ментальности, консервативные партии идеологически сливаются с либералами, причем последние уходят на второй план политической борьбы. Происходит это потому, что обычное в XIX веке противостояние консерваторов и либералов сходит на нет из-за того, что все ценности, отстаиваемые либералами, становятся вполне традиционными и консервативными в условиях мощного давления массовой ментальности.
С массой на языке массы могут говорить только некоторые весьма специфические политические организации, которые мы называет "партиями нового типа". Цель этих партий - перевод и поддержание массы в политически активном состоянии и использование ее для захвата политической власти и удержания ее с помощью тех же масс. Термин "партия нового типа" введен Лениным для обозначения особости большевиков по отношению к старым "буржуазным", в том числе - и нереволюционным социалистическим партиям. Действительно, РСДРП(б) разительно отличалась от других партий. Характерными ее чертами были: жесточайшая централизация, абсолютное подчинение всех сторон жизни членов партии (вплоть до интимных) партийной дисциплине; неприятие каких бы то ни было правил политической игры (большевики могли с равным успехом заниматься и парламентской и террористической деятельностью одновременно); крайняя идеологизированность программы; доведенный до крайних форм вождизм; агрессивность и нетерпимость по отношению к любым не поставленным под большевистский контроль общественным движениям, тем более партиям. Парадокс состоит в том, что современники Ленина, прекрасно видя эти свойства РСДРП(б) считали их недостатками для политической партии, желающей придти к власти, не понимая того, что в условиях массового общества именно эти качества и делают шансы большевиков на победу более чем реальными, ибо полностью совпадают с аксиоматической основой массовой ментальности. По образу и подобию большевиков, особенно после их победы и создания Коминтерна, в большинстве стран Европы и мира из крайне левых социалистов начинают формироваться коммунистические партии как "партии нового типа", поддерживаемые и финансируемые из Москвы. Но их появление, таким образом, во многом искусственно. Однако на закономерность появления "партий нового типа" как таковых указывает появление таких партий некоммунистического генезиса и идеологии. Некоммунистические "партии нового типа" чаще всего возникают как на коммунистическую и вообще леворадикальную опасность, противопоставляя себя, таким образом, ей. Однако, апеллируя к той же самой массовой ментальности, они должны стать полной копией коммунистов по организационным принципам и методам политической деятельности, но с другими идеологическими формулами. Таковые формулы можно найти только в крайне правой части политического спектра. Наиболее выигрышной из них в силу понятности массе является идеология радикального национализма и шовинизма, не свойственная коммунистам-"интернационалистам" во всяком случае до Второй мировой войны.
Первой такой крайне правой партией на Западе стала малоизвестная отечественному читателю французская "Action Francaise" "Французское действие", первоначально возникшая (в конце 1918 года) как организация демобилизованных солдат Первой мировой войны. Основной идеей этой организации было воссоздание во Франции монархии, в рамках которой нация (!) должна была слиться в единый организм (массу!), исключающий все "национально чуждые элементы".
Через год после этого бывшим главным редактором итальянской социалистической газеты "Avanti!" Бенито Муссолини были созданы боевые отряды - fasci di combattimento, которые дали общее имя крайне правым "партиям нового типа" - ФАШИСТЫ.
|