Доклад
Современная философия: сущность искусства
Вряд ли можно сказать, что в России сейчас существует какая-то своя эстетическая теория. Большинство художников, музыкантов, писателей занимаются своим делом и не задумываются о сущности и философии искусства. Пустоту занимают либо академичные теории, либо манифесты радикальных объединений художников, либо неопределенные фразы о божественности искусства.
Но, несмотря на разрозненность взглядов и отсутствие основных направлений в теории искусства, можно назвать трех авторов, которые намечают своими работами некоторый водораздел между различными мнениями на данный вопрос. Это Борис Гройс, Михаил Лифшиц и Андрей Швец. Никто из них не является лидером для большого числа последователей, их работы известны не очень большому количеству читателей, однако их взгляды могут служить своего рода вешками для того, чтобы лучше ориентироваться в современной российской теории искусства. Тем примечательней тот факт, что Гройс в настоящее время проживает в Германии, Швец в Белоруссии, а Лившиц скончался в 1983 году.
Борис Гройс представляет крайнюю точку зрения, утверждая в работе "Апология художественного рынка" следующее: "Следовательно, если в искусстве и есть какая-то эмансипаторная сила, то этой силой является только коммерческий художественный рынок". То есть так же как стоимость ничем не подтвержденной акции или другой ценной бумаги целиком зависит от мнения и ожиданий участников фондового рынка, так и ценность произведения искусства полностью определяется мнением коллекционеров, критиков, общества. По Гройсу, искусство не имеет самостоятельного критерия ценности.
Однако не стоит считать, что мнение этого автора вызвано поверхностным знанием предмета. Скорее наоборот, Борис Гройс не видит какого-либо единого критерия, прекрасно зная историю искусства и артрынка. Ценными с точки зрения искусства, в разное время, считались произведения, в которых не было ничего красивого, гармоничного, эмоционального, в других не было никакой идеи или политической позиции, третьи были нереалистичны, в четвертых не было исполнительского мастерства и т.д.. Наблюдая это, было вполне логично предположить, что ничто из перечисленного не является критерием искусства, и сделать вывод, что такого критерия нет вообще.
Отсутствие критериев привело к доминированию в художественной среде эпатажности и оригинальности, как к единственному способу выделиться из общей массы. Но бесконечно долго это не могло продолжаться и сейчас уже трудно чем-либо удивить искушенного зрителя. Стала очевидной бесплодность экспериментов ради самого экспериментирования. И снова стал актуальным вопрос о критериях в искусстве. Понимание того, что хулиганство и чудачество сами по себе очень далеки от искусства, породило отрицание новых форм вообще. Маятник качнулся в другую сторону и ряд творческих личностей, уставших от поп-арта, обратились к тому, что в советское время противостояло экспериментированию, и вообще всему новому, в искусстве. Одним из самых ярких личностей возглавлявших эту борьбу являлся Михаил Лифшиц.
«Они изображают то, что видит, и так, как видит (вопреки всяким измышлениям) нормальный человеческий глаз, они забыли болезненный страх перед мнимой отсталостью, стараясь вернуть живопись к твердому рисунку, контрастам света и тени, лепящим форму, прямой перспективе и общим границам окраски различных предметов видимого мира, так называемому локальному цвету. Одним словом, их система изображения рассчитана на живое общение с широким демократическим зрителем, которого отталкивают всякого рода "агрессии" и "провокации" против естественного восприятия жизни.»
Этими словами Лифшиц одобряет молодых советских художников и выказывает свое отношение к искусству. Но в них чувствуется и острая полемика с современными ему течениями в живописи. Все чего нет в природе Лифшиц не воспринимает и в искусстве. Однако множество вполне реалистичных и приятных глазу картин не могут считаться произведениями искусства и это возвращает нас к вопросу о критерии.
Андрей Швец согласен с Гройсом в том, что ничто из того, что принято считать сегодня критерием искусства таковым не является. Но и согласен с Лифшицем в том, что ажиотаж вокруг эпатажного и шокирующего искусства ничего общего с искусством не имеет. Он предлагает свой критерий. В работе «Рассуждения о большом «И»» он пишет, что фотография одного и того же объекта может быть искусством, а может и не быть им, в зависимости от ракурса или кадрирования. Почему небольшое изменение в кадрировании может уничтожить искусство в изображении? Почему музыка считается искусством, хотя таких сочетаний звуков нет в природе, и почему едва заметное изменение в игре музыканта может убить искусство, даже если игра останется безупречно правильной? Швец утверждает, что сущность искусства заключена в некоторых едва уловимых соотношениях между элементами произведений искусства. И чем больше таких соотношений, тем ценнее данное произведение. При этом не имеет значения, в каком стиле оно выполнено и что изображает. Это может быть и реализм, и абстракционизм, созданное человеком и нерукотворное.
Ощущение этих соотношений едва различимо и легко заглушается более сильными чувствами, эмоциями, мыслями. Поэтому не каждому человеку легко их разглядеть и ощутить. Швец пишет об иррациональности этих ощущений, в чем радикально расходится с Лифшицом, для которого иррациональность – ругательное слово.
Таким образом, три упомянутых выше автора высказывают диаметрально противоположные мнения по поводу сущности искусства. Однако это не значит, что необходимо выбрать какое-нибудь одно, отбросив остальные. Феномен искусства достаточно широк. В нем есть место и красоте, и чувствам, и экономике, рациональному и иррациональному.
|