Реферат: Философизация теологии

Реферат з предмету: «Философия»

На тему: « Философизация теологии»

Студента групи 512

Лысенко М.В.

Перевірила: Приходько Л.И.

Киев – 2010

О Филоне, его богословии и методе бессмысленно начинать разговор, если предварительно не сказать несколько слов о том, где родился мыслитель и какую роль сыграла в его жизни культурологическое пространство, в котором сформировался иудейский мыслитель. Собственно этот аспект исключительно важен в осмыслении биографии любого человека, а в отношении Филона особенно.

Будущий прославленный философ и теолог родился не где-нибудь, а именно в Александрии - крупнейшем центре эллинистической образованности. Этот замечательный город возник, как и многие другие города, сразу же после походов Александра Македонского на восток, и через некоторое время обрел фантастическую славу и авторитет.

Сюда, ко двору того или иного монарха, созывались, - как пишет Майоров, мастера, ученые, философы и поэты. Они приносили с собой самые разнообразные учения и идеи, светского и религиозного характера, восточного и западного, древнего и нового происхождения. Хранительницей этих идей и учений стала знаменитая александрийская библиотека.

Не удивительно, что именно здесь в Александрии, возникла идея о переводе Ветхого Завета не древнегреческий язык, так называемый перевод семидесяти толковников.

Здесь зарождаются в разное время целый ряд философских и богословских школ - Школа Амония (2-3 вв.), школа комментаторов неоплатоников (4-5 вв. н.э), знаменитая катехизическая школа, которая с конца 2 в. н.э. продолжала традицию Филона пытаясь (осмыслить) объединить эллинистическую философию с христианством, наконец, школа Филона Александрийского, не уступающая в своей известности, упомянутым выше.

Следующий очень важный момент - Александрия была крупнейшим центром иудейской диаспоры, которая, с одной стороны, пестовала в своих соотечественниках сугубо национальные начала, с другой - всецело открылась к эллинистическим ценностям. В «Еврейской энциклопедии» вы можете прочитать, что «язык образованных классов сложился под влиянием греческих классиков, так, например. В языке Филона исследователи находят влияние Платона. Аристотеля и многих других культурных явлений».

И тот факт, что Филон писал по-гречески не хуже чем любой грек, свидетельствует о том, насколько серьезен и значителен был процесс эллинизации культурного востока.

Филон жил в Александрии приблизительно от 30-го до 50 гг. н.э.

Здесь сформировал его талант, его эклектичный ум, который умел ценить все лучшее, что есть в иудаизме, а также все лучшее в греческой культуре. Как было сказано выше, он формируется не только под влиянием известных греческих философов. Но и под влиянием греческой литературы. Филон очень часто цитирует известных эпических и драматических поэтов и делает на них ссылки. Если вы возьмете любой из его томов, то убедитесь в этом сами, насколько пестр его именной состав. Филон убежден, что для познания истины нужен большой интеллектуально-познавательный багаж, многие знания в любой сфере познания. Отсюда вся его система проникнута идеями греческой философии. В этом, безусловно, обнаруживается его беда, потому что ему так и не удалось остаться на фундаменте библейской теологии, а все время искать опору то в Платоне, то в Аристотеле, стоиках, пифагорейцах и многих других именах классической древности.

Историк античной философии Филипов совершенно прав, когда пишет, что Филон стоит у истоков слияния двух совершенно независимых, часто даже противоположных и враждебных потоков мысли. Другой исследователь, Асмус, менее категорично высказывает похожую мысль: философия Филона есть опыт сочетания иудаизма с греческой философией. Это сочетание не вызывает никаких сомнений, поскольку с его точки зрения источником как первой так и второй системы, является божественный разум. Более того, именно Пятикнижие и послужило первоисточником всей греческой мудрости. Однако для его понимания нужно особое толкование и подход, который получил название аллегорического метода. Однако, на мой взгляд, этот метод не был выработан на основании Священного Писания, из его критериев, несмотря на то, что именно к нему, Писанию, он был приложим, и как бы с Библии начинал свои размышления.

Действительно, этот метод был основан не на Библии, а на библейско-философских спекуляциях. Да, он цитирует Ветхий Завет, но не обеспечивает свою аргументацию библейской экзегезой. Формально цитировать Писание и затем свободно толковать его без оглядки на то, насколько это соответствует оригиналу приводит к тому, что иудейский мудрец легко соскальзывает в плоскость аллегоризации Слова Божия. Еще раз подчеркнем: аллегоризация, которая была обеспечена не столько ответственной экзегезой, сколько произвольной философской спекуляцией. Что это значит? Как можно понять логику Филона попроще.

Приведем пример: как верующий иудей, Филон был монотеистом - Един Бог и Един творец, стоящий у истоков этого мира. Эти идеи он черпал в Священном Писании. Но как человек воспитанный на греческой культуре и греческих школах, он не мог примириться с тем, что Бог Пятикнижия представлен исключительно унизительно: Яхве гуляет по эдемскому саду, обоняет фимиам. Разве это приличествует величию могучего, трансцендентного Бога? Филон пытается снять это недоразумение и ищет соответствующие объяснения. Какие? Что он делает?

Он внимательно рассматривает все ветхозаветные сюжеты, где Иегова изображен неподобающим образом, то есть антропоморфически, и не задумываясь о последствиях относит их к мистическим аллегориям. И наоборот, те места Библии, где можно было усмотреть хоть малейшее сходство с суждениями древнегреческих философов о Боге, Филон целенаправленно интерпретирует их в терминах платонизма, пифагореизма и стоицизма. Например, Филона впечатлял эпизод в книге "Исход", где о Боге говорится как о "Сущем". Это определение казалось ему единственно правильным, да к тому же оно вполне соответствует представлениям Платона о Божестве. У Бога нет и не может быть имен, ибо Он совершенно иной - ни с кем и ни с чем не сравнимый.

Таким образом, Бог Библии, в силу своей ущербности, получил благодаря Филону новые эллинистические по звучанию, философские по смыслу атрибуты.

Историк философии Филипов делает в этой связи замечательный вывод: «При такой склонности к аллегории... (с. 246) и символизму, Филон может смело оставаться поклонником Иеговы и в то же время приблизиться к тому понятию божества, которое было выработано в греческой философии Сократом и Платоном.» Будучи азартным любомудром, а не ответственным богословом, он - с этим трудно не согласиться - сознательно пришел к тотальной аллегоризации Священного Писания, которая в отдельных моментах достигла самых невероятных абсурдных границ.

Например, Филон влюблен в пифагорейско-платоническую теорию чисел и потому, приспосабливает, не задумываясь, эту теорию к библейским событиям и числам. Авраам вошел к Агари через 10 лет после прибытия в Ханаан, это значит, что в этом сказывается совершенство числа 10; число 5 указывает на область чувств и этим объясняется тот факт, что Бог сотворил животных именно в пятый день. Число 9 - это символ спора, так как против Авраама враждовало именно 9 царей.

И вновь возникает вопрос: на каком основании? Чем вызвано такое толкование?

Основания находились. Аргументы выставлялись. Одним из немногих, подчеркиваю немногих, был связан с особой природой библейского повествования, с его простотой, обыденностью, незатейливостью. Образованная александрийская публика, которая уже была приобщена к аллегорическому методу, с пренебрежением относилась к Пятикнижию Моисея, которое выглядело достаточно банально и простовато. Филон решил спасти ситуацию и по примеру александрийских филологов, уже применявших аллегорический метод к античной мифологии, в частности, к гомеровским поэмам, стал использовать этот метод к библейской мифологии, чтобы придать ей глубину. (с. 47 Майоров прав, что «предметом ....»)

Он стал утверждать, что простота Пятикнижия это есть ни что иное, как форма иносказания, которую сознательно избрал Моисей, чтобы под личиной мифа и исторического повествования сокрыть от непросвещенных духовный смысл. Поэтому не стоит спешить с выводами и оценками. Напротив, нужно научиться искусству постижения божественной мудрости, которая доступна по преимуществу посвященным. Одним из таких избранных Филон считает именно себя. И хотя искусство толкования не есть дело голого разума, а дается по осенению свыше, постижение сакрального смысла столько же мистический, как и рациональны процесс.

Естественно у вас, наверное, возникает вопрос: что это за метод, который не укоренен и не обусловлен текстом библии. Насколько он объективен и вообще допустим. Вопросы резонные и по существу. Вот только четких однозначных ответов здесь нет и быть не может. Парадоксальность филоновского метода опять-таки можно отчасти объяснить тем, что иудейский мыслитель был воспитан и взращен греческой философией, которая с его точки зрения была заимствована у иудейских мыслителей. Здесь сокрыта сермяжная правда. Вот почему он не видит ничего предосудительного в том, чтобы использовать философские теории для толкования Священного Писания. По существу, Филон как библеист - интерпретатор выступает не столько как ответственный экзегет, сколько как безответственный философ. Конечно, эту безответственность можно и нужно понять, но едва ли ее можно оправдать. К несчастью библейская экзегеза, которая еще не родилась. Была цинично удушена философскими спекуляциями Филона. И во многом из-за того, что александрийский мудрец исходил из целого ряда априорных убеждений и ложных попыток. Однако это его не смущало, и он беззастенчиво и спокойно, не задумываясь о последствиях, которые принесли немало бед христианскому богословию, унаследовавшему его метод, отдавался стихии богословского любомудрия. Филон не задавался вопросом, насколько вообще допустима подобная интерпретация, лишенная четких библейских критериев.

Поэтому апелляция к философии и ее инструментарию является важнейшим условием успеха.

Вот как выглядит в самом общем виде исследовательская логика Филона, который так и не сумел выработать сколько-нибудь ответственной экзегезы, подменив ее произвольной аллегоризацией. Собственно, александрийский мыслитель не видел в своем подходе произвола, напротив, из библейских событий он извлекал, созидательны смысл. Разве многолетние, мучительные скитания израильского народа на пути к Ханаанской земле, где течет молоко и мед, не есть аллегория? Вне сомнений - это аллегория или иносказание о том. Что все мы странники и скитальцы. Какое поучение сокрыто в исходе евреев из египетского рабства? Простое поучение: это говорит об освобождении души из плена тела, в порабощении которого она находится. Вы тут же улавливаете прямую вербальную аллюзию на платоновское понимание человека, согласно которому плоть есть темница для души. В контексте этой же проблематики, Филон аллегорически интерпретирует рассказ об Адаме и Еве, которые после грехопадения надели на себя не столько кожаные одежды, а тела. Приведем еще несколько примеров. Понятие «соль», которое часто встречается в Библии является символом постоянства, ибо из нее трудно вытравить это качество. Посох есть символ детства, поскольку детство нуждается в поддержке и руководстве. Колодец указывает на глубину знаний. Квасное - символ гордости. Верблюд - жвачное животное, значит он символизирует собою паять. Лошадь символизирует страстность, необузданность; козел - строптивость человеческого характера.

Исследователь В.Ф. Иваницкий справедливо утверждает, что «при таком обращении с текстом Писания можно находить в нем какие угодно идеи». И из приведенных выше примеров не приходится в этом сомневаться. Алексей Федорович Лосев, который предпринял попытку разобраться в философской интерпретации Филона, абсолютно прав, когда делает вывод, что «аллегории часто устанавливаются» у александрийского мудреца «исключительно в связи с каким-нибудь случайным признаком или обстоятельством, общим для предмета аллегории и для самого образа аллегории».

Таким образом, Филон александрийский и его экзегеза является нам пример того как философский аллегоризм не только вступает в противоречие с библейской экзегезой. Но и подменяет последнюю спекулятивной интерпретацией. Все это настолько причудливо и произвольно сочетается с его специфической методологией, что просто удивляешься насколько он был идеологически всеяден и творчески изворотлив всякий раз, когда от сталкивался с некоторыми неприемлемыми для него библейскими понятиями. Есть смысл в том отношении рассмотреть, как Филон интерпретирует такое сложное и ключевое понятие библии как Бог. С одной стороны, как ученика Платона, для него совершенно неприемлемы антропоморфические образы Бога - творца. Вот Всевышний гуляет по саду в прохладе дня, затем Он собственноручно одевает Адама и Еву в кожаные одежды, беседует с ними как обычный человек. Моисеевы изображения наивны, натуралистичны и неправдоподобны. Бог есть дух, и отсюда человеческие атрибуты Ему не присущи. Поэтому он прибегает к аллегории как инструменту, чтобы толковать эти места иносказательно. С другой стороны, Филон не менее преданный ученик Моисея, и там, где автор Торы изображает Бога не антропоморфически, а философически (в книге Исход Бог представлен как Сущий) александрийский богослов всецело оказывается во власти своих философских предпочтений. Моисей, конечно, ему друг, но истина не только у него, но и у Платона. Философские конструкции выступают на первый план. Бог, еще раз повторим этот пример, которого Моисей по достоинству определяет как Сущего, всецело отождествляется у Филона с абстрактным божеством Платона. Дуалистическая концепция искусственно навязывается библейской парадигме, которой совершенно чужд языческий дуализм. С легкой руки платоника Филона, Бог Библии становится абстрактным началом. Он безкачествен, запределен, неизменен, вечен и не имеет ничего общего с этим преходящим, изменчивым и тленным миром. «Ясно, что так характеризуемое божество, - пишет Лосев, - не может вступать ни в какие интимные отношения с созданными Им людьми. Так как оно само равно ничего общего с человеком не имеет. Поэтому Филон и утверждает, что если в Писании и говорится о Боге как об Отце, воспитывающем своих детей, то это сказано только для назидания и вразумления, на самом же деле Бог выше и любви, и красоты, и блага, совершеннее чем добродетель. Такой Бог может быть познан в порядке постепенного восхождения от чувства к уму, но и тогда мы познаем не само божество, но только обнаружим самый факт его существования»[1] .

Таким образом, вы видите как теология Филона, несмотря на имеющиеся у него под руками Откровения превращаются в чистое, спекулятивное языческое умозрение. Это еже не теология, а философия. Из которой всеядному теологу так и не удается выбраться. Он делает попытки, как кажется на первый взгляд, вновь вернуться к Библии и ее понятиям, с тем, чтобы преодолеть в своем богомыслии теоретически сформулированный дуализм, но из этого ничего путного не выходит. Обращение к Логосу, Слову, о котором говорят ветхозаветные авторы, с тем, чтобы его созидательным участием сблизить тварный мир с миром нетленного Бога и примирить их, еще больше укореняет Филона с греческой традицией, и не с библейской экзегезой. Экзегезы как токовой здесь вообще нет, а есть лишь стилизованной философское умозрение.

Иегова - согласно Филону - есть чистое сверхчувственное бытие, невыразимое человеческим словом, недоступное рациональному познанию. Мы можем знать, что Бог есть, но не можем знать, что есть Бог. Вот почему, полагает философствующий еврей, - Бог назвался Моисею только словом «Сущий» и не открыл других имен (с. 49 Майоров).

В противоречии с этим выводом находится другая, более философская часть учения Филона. Речь идет о его учении, о Логосе. Как он не пытается библеизировать это учение, ему так и не удается.

Давайте попытаемся проследить логику его размышлений.

Конечно же, истоком служит Священное Писание. Уже в Ветхозаветных книгах (более поздних) проявилась тенденция толковать акт Божьего творения мира как акт целесообразный.

Уже на страницах книги Бытия, где каждый день творения сопровождаем словами: «И сказал Бог...», мы встречаем это. И поскольку нет иных вербальных аргументов, раскрывающих замысел творения. То именно слово есть единственное средство и инструмент.

Более поздние книги Библии подтверждают эту истину книги Бытия еще более конкретно у Соломона в книге Премудрости, в книге Сираха.

Премудрость и разум - это не что иное, как явное подтверждение тому, что робко и невнятно говорится ранее. Уравнение слова с разумом, мудростью и порядком, явилось некоторым откровением в том смысле, что об этом же говорится в учениях греческих философов.

Между тем, в своих размышлениях о логосе Филон столь же философичен сколь и теологичен. Исходная посылка у него библейская, а не языческая. Бог - един, и Он сотворил мир из небытия посредством Логоса. С точки зрения греческого философа Логос есть связь мира, его внутренний закон. Но логос заключается в мире, а мир в Логосе. Однако Логос Библии несколько иной, поскольку он больше чем закон, он самостоятелен и имеет личный характер. С одной стороны, он подобен Богу, с другой - он является, по словам Филона, «вторым богом». Это побудило Филипова дать этому взгляду, скажем так: этой размытой концепции, оценку (с. 244)...

[1] Лосев А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., искусство. 1980. С. 127-128.