Реферат: Художественный образ в пространстве и времени поэзии И. Бродского
Название: Художественный образ в пространстве и времени поэзии И. Бродского Раздел: Рефераты по зарубежной литературе Тип: реферат |
Оглавление Введение. 2 1. Категории пространства и времени в лирике И. Бродского. 4 2. Пространство и вещь как философско-художественные образы.. 6 3. Время как философско-художественный образ. 10 Заключение. 14 Список литературы.. 15 Объект работы: Творчество Иосифа Бродского. Предмет исследования: Художественный образ в пространстве и времени поэзии И.Бродского. Цель: Проанализировать произведения И.Бродского сквозь призму «пространственности», выявить «пространство и время как философско-художественные образы» в поэзии И.Бродского. Задачи: 1. Выявить категории пространства и времени в лирике И.Бродского. 2. Изучить пространство и вещь как философско-художественные образы. 3. Исследовать время как философско-художественный образ. Актуальность работы: Понятия «художественного пространства» и «философско-художественного образа» недостаточно глубоко исследуются в курсе школьной программы. Методы исследования: 1. Аналитический: 2. Структурно – семиотический 3. Мотивный анализ Область применения исследования: Результаты исследования могут быть использованы на уроках литературы в курсе школьной программы при изучении творчества И.Бродского. В основном все свои стихи Бродский написал в эмиграции. И только в 1990 году они были опубликованы в России, когда автор уже стал лауреатом Нобелевской премии. Бродский являлся не только признанным лидером русскоязычных поэтов, но и одной из самых значительные фигур в современной мировой поэзии, его произведения переводятся на все основные языки мира. Стихи этого поэта отличаются многообразием поэтических интонаций. Долгая жизнь за границей оставила глубокий след в его творчестве. В частности, большое влияние на его творчество оказали традиции английской метафизической (философской) поэзии. Почти все стихи Бродского — это краткие философские откровения.
1. Категории пространства и времени в лирике И.Бродского Категории пространства и времени принадлежат к числу наиболее общих универсальных категорий культуры, а, следовательно, и литературы. Пространство и время включает в себя весь комплекс проблем, связанных с жизнью художественного текста. Будучи ориентированным на создание целостной модели мира, пространство и время содержит концептуальные моменты мировосприятия автора и общие принципы преобразования их в художественную ткань текста. Для обозначения связи пространства и времени в научной литературе широко используется термин «хронотоп». Его появление связывают с именем М.Бахтина, который придавал понятию культурно-мировоззренческое значение. Ученый определяет хронотоп как «слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом». Смысловое содержание пространства и времени взаимно выявляют друг друга так что «приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. По мнению М.Бахтина, в хронотопе раскрывается не только временная реальность мира и культуры, но и сам человек, ибо его образ и тип в культуре в целом «существенно хронотипичен». Литературно-поэтические образы, формально развертываясь во времени (как последовательность текста) своим содержанием воспроизводит пространственно-временную картину мира. Эти категории являются определяющими и для философской лирики И.Бродского. На это указывает А.Ранчин, подчеркивая концептуальную связь между инвариантными темами поэтического мира Бродского – отчуждение «Я» от мира, от вещного бытия и от самого себя, от своего дара, от слова – и «неизменными атрибутами этой темы – время и пространство как модусы бытия и постоянный предмет рефлексии лирического «Я». В пространственно-временном строе лирики Бродского проявляется характерная для постмодернизма проекция нескольких временных пластов на пространственную ось координат. События, происходившие в разные исторические периоды воспринимаются одновременно и в настоящем, что создает эффект вневременности. Так, в «Конце прекрасной эпохи» доминируют темы завершенности, тупика, конца пространства и времени: «Грядущее настало, и оно переносимо…» но здесь же появляется и тема запредельного существования, преодоления границы во времени. Последнее стихотворение цикла посвящено попытке (и попытке удавшейся) преодоления пространственной границы – переходу границы империи. Начинается оно словами: «Задумав перейти границу…», а заканчивается первым впечатлением от нового мира, открывшегося за границей, - мира без горизонта: … вставая навстречу еловый гребень вместо горизонта. Мир без горизонта – это мир без точки отсчета и точки опоры. Стихотворения первых эмигрантских лет пронизаны ощущением запредельности, в прямом смысле слова заграничности. Это существование в вакууме, в пустоте: …Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря. Вместо привычных характеристик пространства – времени здесь что-то чуждое и непонятное: Перемена империи связана с гулом слов с лобачевской суммой чужих углов, в возрастанием исподволь шансов встречи параллельных линий, обычной на полосе… Для поэзии Бродского вообще характерно ораторское начало, обращение к определенному адресанту (ср. обилие «последний», «писем» и т.д.). Однако если первоначально Бродский стремился фиксировать позицию автора, в то время как местонахождение адресанта могло оставаться самым неопределенным (например: «Здесь, на земле…» («Разговор с небожителем»), «Когда ты вспомнишь обо мне / В краю чужом… («Пение без музыки»), то в зрелой лирике (сб. «Часть речи») потратив, фиксируется, как правило, точка зрения адресанта, а местонахождение автора остается неопределенным, а подчас и неизвестным ему самому («Ниоткуда с любовью»). Особенно характерно в этом отношении стихотворение «Одиссей Телемаху» (1972), написанное от лица потерявшего память Одиссея: …ведущая домой дорога оказалось слишком длинной, как будто Посейдон, пока мы там теряли время, растянул пространство. Мне неизвестно, где я нахожусь, что передо мной. 2. Пространство и вещь как философско-художественные образы Изучая пространство, Бродский оперирует не Эвклидовыми «Началами», а геометрией Лобачевского, в которой, как известно, параллельным прямым некуда деться: они пересекаются. И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут, но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут, тут конец перспективы. Пространство для поэта бесконечно, но это дурная, застывшая бесконечность, мумия. В этом самом «конкурсе перспективы» Бродский находит лишь пустой триумф бессмысленной бесконечности, место без ориентиров, в котором безразлично направление, в котором нет вектора. Ты не услышишь ответ, если спросишь «куда», так как все стороны света сводятся к царству льда. Пространство для Бродского – место пребывания вещей. Но вещь ведет псевдожизнь: притворяется существующей, а поэт ее разоблачает, обнаруживая в предмете его отсутствие: Стул состоит из чувства пустоты. ……………………………………. стоит он в центре комнаты столь наг, что многое притягивает глаз. Далее стул становится похожим на персонаж с картины Босха. Он одушевляется, но лишь для того, чтобы обнаружить иллюзорность своего бытия. Но это только воздух. Между ног коричневых, что важно – четырех, лишь воздух, то есть, дай ему пинок, скинь все с себя – как об стену горох. Лишь воздух. Вас охватывает жуть. Вам остается; в сущности, одно: вскочив, его рывком перевернуть. Но максимум, что обнаружится, - дно. Фанера. Гвозди. Пыльные штыри. Товар из вашей собственной ноздри. Так выясняется, что вещь еще хуже пустоты – она лицемернее чистого пространства, вакуума, нуля. Бродский наделяет вещь одним важным свойством – взаимодействием с пространством. Вещь, помещенной будучи, как в Аш- два-О, в пространство… пространство жаждет вытеснить… Таким образом, в конфликте Пространства и вещи ведь становится активной стороной: Пространство стремится вещь поглотить, а вещь – его вытеснить. Однако, поглощаемая Пространством, вещь растворяется в нем. Цикл «Новый Жюль Верн» начинается экспозицией свойств Пространства: «Безупречная линия горизонта, без какого-либо изъяна», которое сначала стирает индивидуальные особенности попавшей в него вещи: И только корабль не отличается от корабля. Переваливаясь на волнах, корабль выглядит одновременно как дерево и журавль, из-под ног у которого ушла земля… И, наконец, разрушает и полностью поглощает ее. Примечательно, что при этом само пространство продолжает «улучшаться» за счет поглощаемы им вещей: Горизонт улучшается. В воздухе соль и йод. Вдалеке на волне покачивается какой-то безымянный предмет. Следует отметить, что главное в вещи – ее границы (например, окраска). Это граница обладает двойственной природой – будучи материальной, она скрывает в себе чистую форму: … Окраска вещи на самом деле маска бесконечности, жадной к деталям. Если основное в вещи – ее границы, то и значение ее определяется, в первую очередь, отчетливостью ее контура, той «дырой в пейзаже», которую она после себя оставляет. Следовательно, мир – это арена непрерывного опустошения, пространство, сплошь составленное из дыр, оставленными исчезнувшими вещами. У Бродского данная концепция перехода от материальной вещи к пустоте в пространстве, к чистым структурам соотносится с платоновским восхождением к абстрактной форме, к идее. Однако, несмотря на то, что философия Бродского обнаруживает платоническую основу, по крайней мере в двух моментах она прямо противопоставлена Платону. Первый из них связан с трактовкой категорий «порядок/беспорядок» «космос/хаос»; второй категорий «общее/частное». В противоположность Платону, сущность бытия, по Бродскому, проступает не в упорядоченности, а в беспорядке, не в закономерности, а в случайности. Именно беспорядок достоин того, чтобы быть запечатленным в памяти, («Помнишь свалку вещей…»); именно в бессмысленности проступают черты бесконечности, вечности, абсолюта: … смущать календари и числа присутствием, лишенным смысла, доказывая посторонним, что жизнь – синоним небытия и нарушенья правил. Я, как мог, обессмертил то, что не удержал. Бессмертно то, что потеряно: небытие /«ничто»/ абсолютно. С другой стороны, трансформация вещи в абстрактную структуру связана не с восхождением к общему, а с усилением частного, индивидуального: В этом и есть, видать, роль материи во времени – передать все во власть ничего, чтоб заселить верто- град голубой мечты, разменявши ничто на собственные черты. … Так говорят «лишь ты», заглядывая в лицо. «Сидя в тени»; Только полностью перейдя «во власть ничего», вещь приобретает свою подлинную индивидуальность, становится личностью. Бродского интересует мир вещей, каждая из которых ценна, в первую очередь, именно своей неповторимой индивидуальностью, своей неповторимой индивидуальностью, своей случайностью и, следовательно, необязательностью. Здесь четко прослеживается одна из философем Бродского: наиболее реально не происходящее, даже не происшедшее, а то, что так и не произошло. Именно на этом уровне возникает у Бродского образ перехода Пространства во Время: «Ибо отсутствие пространства есть присутствие времени». «То, что так и не произошло» - подлинная жизнь, существует не в Пространстве, а во времени. К нему Бродский относится по-другому: Время больше пространства. Пространство – вещь. Время же, в сущности, мысль о вещи. Жизнь – форма времени… 3. Время как философско-художественный образ Поэт свидетельствует, что пространство для него действительно и меньше, и менее дорого, чем Время. Не потому, однако, что оно – вещь, тогда как Время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью всегда предпочтительнее последнее. Так устанавливается иерархия понятий, согласно которой время значительнее, но и дальше человека, безразличнее к нему. Припомнить себя человеку дано только в Пространстве: предмет, краска, запах, жест… У безразличного Времени человеческая память не может отвоевать и обжить хотя бы маленький уголок пространства. С точки зрения времени нет «тогда» есть только «там»; и «там», напрягая взор, память бродит по комнатам в сумерках, точно вор, шаря в шкафах, роняя на пол роман, запуская руку к себе в карман. Время представляет собой переход границы бытия: «время создано смертью». Что не знает Эвклид, что, сойдя на конус, вещь обретает не ноль, но Хронос Взгляд во Время – это взгляд вверх, вглубь Вселенной, в смерть. Время есть мясо немой вселенной. Там ничего не тикает. Даже выпав из космического аппарата, ничего не поймаете: ни фокстрота, ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь. Вас убивает на внеземной орбите отнюдь не отсутствие кислорода, но избыток Времени в чистом, то есть – без примеси вашей жизни виде. В интервью Джону Глэду Иосиф Бродский сказал: «Более всего меня интересует – это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, т.е. это какое вот практическое время в его длительности. Это то, что происходит с человеком во время жизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует. С другой стороны, это всего лишь метафора того, что вообще время делает с пространством и миром». Под действием времени происходит преображение человека и всего мира: Все, что мы звали личным, что копили, греша, время, считая лишним, как прибой с голыша, стачивает – то лаской, то посредством резца – чтобы кончить цикладской вещью без черт лица. Со временем вещь «теряет профиль» и, получив имя, тотчас становится немедля частью речи. Слова «пожирают» не только вещи, но и человека, редуцируя его до грамматической категории: от всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи. Следуя этой логике, следующий шаг – «переход от слов к цифрам» к знаку вообще, к иероглифу: … туда, годе стоит Стена. На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф; Как любые другие неразборчивые письмена. Все эти топы свидетельствуют о глубокомысленной и опасной игре поэта со Временем, увлекающей его в необозримое Ничто: «Трансформация человека в вещь, в иероглиф, в число – это есть вектор в Ничто», - объясняет Бродский (85; 189). Этот выход в чистоту и абстракцию ведет к следующему описанию человека: слезою скулу серебря, человек есть конец самого себя И вдается во Время. Когда наблюдение ведется «с точки зрения времени», принятая человеком концепция мироздания оказывается несовершенной и требует замены принципа относительности, который поэт распространяет на все без исключения: «От всякой великой веры остаются, как правило, только мощи»; «от лица остается всего лишь профиль»; «от великой любви остается лишь равенства знак». Следовательно, время изнашивает, искажает, уродует и, наконец, вполне уничтожает не только вещи, предметы, человека, но и ценности, такие понятия, как любовь, одиночество, вера, смерть. Да и на этом Время не останавливается, идет дальше: оно стирает даже собственные следы: Время, текущее в отличие от воды горизонтально от вторника до среды в темноте там разглаживало бы морщины и стирало бы собственные следы. С точки зрения времени в мире существует только одна сила, способная противостоять разрушительному началу, способная придать пустоте, где «Время – вектор в Ничто», глубокий экзистенциальный смысл. Эта сила – слово, которое может защитить поэта, верно служащего языку. Заключение Таким образом, философские мотивы Бродского: человека и Бога, любви и ненависти, жизни и смерти, начала и конца, поданы в одной тональности, в одном ракурсе – «с точки зрения Времени». Для Бродского Время обладает позитивными характеристиками. В противоположность статическому Пространству, оно освобождает из-под власти неподвижности; однако одновременно Время и отчуждает «Я» от самого себя. Традиционно Время стремится к расширению до вечности. Категория вечности входит по-разному: через прямые и опосредованные исторические, библейские, мифологические реминисценции, аналогии с природным временем, путем снятия всякой маркировки времени. Что касается художественного Пространства, то оно содержит тенденцию безграничного расширения до охвата всей земли, вселенной, мироздания. По сравнению с художественным временем его роль в раскрытии идеи произведения вторична, но она аналогична роли Времени и с ней тесно взаимодействует. В поэзии Бродского возрождаются философские традиции. Оригинальность его философской лирики проявляется не в рассмотрении той или иной проблемы, не в высказывании той или иной мысли, а в разработке особого стиля, основанного на парадоксальном сочетании крайней рассудочности, на стремлении к чуть ли не математической точности выражения с максимально напряженной образностью. Свою деятельность поэт сравнивает со строительством Вавилонской башни — башни слов, которая никогда не будет достроена. В творчестве Бродского мы находим парадоксальное соединение экспериментаторства и традиционности. Этот путь, как показала практика, не ведет к тупику, а находит своих новых приверженцев. Ранняя смерть поэта прервала его жизненный путь, но не путь его поэзии к сердцам все новых и новых поклонников. 1. Бродский И. Сочинение в пяти томах.- СПб: Пушкинский фонд, 1992-1999. 2. Иванов В. Бродский и метафизическая поэзия.// Звезда.-1997.-№1- С. 194-199 3. Руднев В.П. Словарь культуры ХХ века.- М., 1999.-381с. 4. Уланов А. Параллельные миры Иосифа Бродского.// Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба.- СПб, 1998.- С.113-115 |