Реферат
Анализ феномена Иранской революции 1978–1979 гг.
Иранская революция 1978–1979 гг., поставившая точку в истории многовековой персидской монархии, явилась некой неожиданностью. Совсем незадолго до событий, разверзнувших бездну небытия перед шахом Ирана, наблюдатели предрекали успех реформ, осуществлявшихся под его эгидой, говорили о динамично развивавшейся экономике, социальной стабильности. Шах Мохаммед Реза Пехлеви ставился в пример президентом США в качестве прозорливого государственного деятеля, знающего, что нужно его стране.
Обстановка в Иране, действительно, выглядела достаточно умиротворяющей. Напомним кратко о хорошо известных социально-экономических сдвигах, происходивших в стране в 60–70-х годах. В рамках так называемой Белой революции или Революции шаха и народа была проведена аграрная реформа, появились новые отрасли промышленности: металлургическая и машиностроительная, нефтехимическая, автомобильная и алюминиевая, были сделаны шаги к созданию атомной энергетики. Активность проявлялась и в социальной политике. В частности, был принят закон о продаже рабочим и служащим 49% акций частных и 99% государственных предприятий. Правительство специальными субсидиями обеспечивало поддержание постоянных цен на продовольственные товары, ввело бесплатное восьмилетнее образование, расширяло систему здравоохранения и просвещения. За годы шахских преобразований, несмотря на заметный рост инфляции в середине 70-х годов, фактические доходы большинства населения в целом увеличились.
Позже специалистами был выявлен комплекс проблем, способствовавших тем не менее вызреванию революционной ситуации. Это – и чрезмерно ускоренная индустриализация Ирана, и перенасыщение экономики страны нефтяными сверхприбылями, и навязывавшийся силой монополизм монархической власти, и демонстративное роскошество шахской семьи и ее окружения, на фоне которого неудержимо, буквально на глазах, увеличивался разрыв между богатством элиты и доходами всех остальных иранцев, и неуклюжее западничество, насаждавшееся властями, попиравшими в то же время национальные и религиозные ценности. Все эти и другие явления общественной жизни Ирана, несомненно, воздействовали в разной степени на сознание людей. Однако критическая масса, приведшая к коллапсу монархического государства, накапливалась, как представляется, в течение длительного периода, не проявляя себя в предреволюционные годы серьезными социальными встрясками.
Размышляя над феноменом иранской революции, несомненно, соглашаешься с главными выводами, сделанными в известных работах видных и в первую очередь российских востоковедов: С.Л. Агаева, С.М. Алиева, А.З. Арабаджяна, Л.М. Кулагиной, Н.М. Мамедовой, B.C. Цуканова и др. Тем не менее представляется допустимым постараться расставить некие акценты, привлекая внимание читателя к некоторым процессам, протекавшим в недрах иранского общества. Попытка такого опыта нацелена (по крайней мере, для автора) на более глубинное восприятие не только иранской действительности, но и некоторых социально-политических явлений, имеющих или имевших место за пределами Ирана.
Одним из наиболее интенсивно действовавших катализаторов оппозиционных настроений являлся иранский национализм (или паниранизм), зиждившийся на генетической убежденности персов в национальной исключительности и величии своей истории и культуры. На таком чувствительном психологическом фоне Иран, обладающий значительными природными ресурсами, прежде всего нефтью, имеющий важное географическое расположение в регионе, с конца XIX века стал, как известно, объектом постоянных имперских притязаний мировых держав, в первую очередь Великобритании и России, позже США. Чем бóльшее давление эти страны оказывали на Иран на разных этапах своей истории, тем острее становилось ощущение национальной уязвимости и ущербности, создававшее горячее желание значительной части социально активных иранцев отстоять свою самостоятельность и самобытность. Застрельщиками борьбы против иностранного засилья были, как правило, интеллигенция, национальная буржуазия, не имевшая зависимых связей с властями и иностранным капиталом, а также духовенство. Так, еще в конце XIX в. в Иране, как и других странах Ближнего и Среднего Востока среди духовенства и буржуазии были популярны идеи панисламизма, призывавшего мусульманские народы к объединению и борьбе против иностранцев. Действовавшие в начале XX в. в Иране тайные политические и религиозные общества выступали за ограничение иностранного влияния, в частности, против связывавших иранскую экономику иностранных займов, настаивали на необходимости введения специальных пошлин на импорт для защиты местных товаров от иностранной конкуренции. Конституционная революция 1905–1911 гг. была направлена, в том числе, и против имперской политики в отношении Ирана Великобритании и России. Важную роль в оппозиционном движении, охватившем широкие слои населения страны, уже тогда играло духовенство. Массовые антианглийские выступления против кабального англо-иранского договора 1919 г. и последовавшая за ними гилянская революция всколыхнули всю страну. (Примечательно, что лидер гилянского движения Кучек-хан был признан пришедшим к власти в 1979 г. духовенством национальным героем, а федаяны и моджахеды, сыгравшие в феврале того же года ключевую роль в свержении монархии, явно заимствовали названия своих организаций у участников тебризского восстания 1908–1909 гг.)
Чрезвычайно сильным проявлением иранского национализма явилось развернувшееся в начале 50-х годов движение за национализацию нефтяной промышленности. Его возглавил М. Мосаддык – лидер Национального фронта, объединивший в борьбе против английской, а позже и американской экономической экспансии интеллигенцию, национальную буржуазию, рабочих, среднее и мелкое чиновничество и вновь духовенство. Победа шахских властей над М. Мосаддыком, вокруг имени которого сложился ореол борца за национальную независимость Ирана, была достигнута в значительной степени благодаря американской поддержке. Это обстоятельство не могло не способствовать распространению в Иране антиамериканских настроений, тем более что, убрав М. Мосаддыка с политической сцены, шах добился восстановления своей пошатнувшейся было абсолютистской власти. В частности, в 1953 г. все партии и другие общественные организации были фактически запрещены, а относительные демократические свободы полностью ликвидированы.
Военно-политическое и экономическое сотрудничество с США, которое стало интенсивно развиваться под новым шахским лозунгом так называемого позитивного национализма, ассоциировалось у большинства иранцев в значительной степени с созданием в 1957 г. САВАК – столь ненавистной в последствии Организации безопасности и информации (одним из главных лозунгов революции 1978–1979 гг. была ликвидация САВАК), расширением жандармских и военных функций государства. В 1955 г. Иран вступил в созданный под эгидой Вашингтона военно-политический блок СЕНТО, в 1959 г. было заключено двустороннее ирано-американское военное соглашение. Львиная доля финансово-экономической помощи США шла на нужды армии, полиции и спецслужб, поскольку Вашингтон стал рассматривать Иран в качестве форпоста борьбы с коммунистической угрозой. Напомним, что к началу революции 1978–1979 гг. в Иране работало свыше 40 тысяч американских советников, которые были задействованы главным образом в военной сфере. По договоренности с иранской стороной все они обладали дипломатическим иммунитетом. Это обусловливало чрезмерно самоуверенное, часто развязное поведение американцев, что вызывало неприязненное, а порой и враждебное отношение к ним со стороны иранцев.
Детально изученные и многократно описанные события из истории Ирана упомянуты нами лишь с целью обратить внимание читателя на то, что иранский национализм, обращенный, в том числе и против США, имел устойчивые историко-психологические корни. В этой связи ярый антиамериканизм, проявившийся в ходе антимонархических выступлений 1978–1979 гг. и сохранившийся затем в качестве одного из главных принципов постреволюционной идеологии, являлся явлением вполне закономерным.
Стремление самоутвердиться, освободившись от навязывавшейся извне «опеки», отряхнуться от насаждаемой европейской культуры обращало мыслящую часть иранского общества, прежде всего интеллигенцию, студенческую молодежь, другие социальные группы к Исламу, усиливало религиозные чувства, подталкивало к общению, к союзу с мусульманским духовенством, которое по своей природе не могло не стоять на позициях решительного противодействия иностранному (т.е., разумеется, прежде всего христианскому) засилью. Такое движение явственно проявилось, например, в ходе той же борьбы за иранскую нефть. Отсюда популярность националистическо-исламских идей, проповедовавшихся, в частности, Д. Али Ахмадом, А. Шариати, представителями Национального фронта, в том числе М. Базарганом – первым послереволюционным премьер-министром Ирана.
В предреволюционные годы исламский национализм стал все более утверждаться на позициях активного противодействия антимусульманской идеологии властей. Несовместимость морали шахского государства с Исламом была очевидна, открыто проявляясь во всем, начиная с обложки одного из популярных иранских журналов, где монарх с супругой были запечатлены мчавшимися на водных лыжах в купальных костюмах, и до легально действовавших ночных клубов, варьете и даже публичных домов. Хотя шах время от времени все-таки старался демонстрировать свою приверженность мусульманской вере, в стране были созданы такие условия, при которых реализовать религиозные убеждения для тех, кто хотел сделать карьеру, заняться политической работой и т.д., то есть для наиболее активной части иранских граждан, было крайне затруднено: религиозность не поощрялась. Тогда она уходила во внутрь, усиливаясь как бы в пику фактически существующим ограничениям.
Итак, стремление иранцев самоутвердиться, отторгнуть довлеющее влияние чуждой культуры обусловило их особую тягу к религии. В ходе антимонархического движения духовенство успешно использовало этот фактор, сумев в большой степени благодаря религиозно-патриотическим, антиамериканским, антизападническим в целом лозунгам объединить вокруг себя широкие слои населения, включая интеллигенцию и учащуюся молодежь, несомненно, составлявших костяк революционных сил. В результате бразды революционного движения, а в дальнейшем и иранского государства были сознательно вверены духовенству, которое к тому же смогло успешно реализовать свои организаторские возможности. Абсолютное большинство населения страны, включая женщин, добровольно надевших на себя чадру, в ходе двух референдумов 1979 г. проголосовало сначала за Исламскую республику, потом за Исламскую конституцию, учредившую в стране верховную власть факиха – духовного вождя нации. Им стал признанный лидер революции аятолла (религиозный сан) Р. Хомейни. Таким образом, в результате революционного переворота в Иране на смену светскому монархическому государству пришло теократическое республиканское. В данном контексте антимонархическая, демократическая по своим задачам революция 1978–1979 гг. являлась, безусловно, исламской. Позже новые порядки, внедрявшиеся исламским государством, вызвали значительную волну эмиграции. Сотни тысяч иранцев (точные данные об их числе отсутствуют) покинули страну и обосновались в США, европейских и некоторых других странах. Среди них было много представителей интеллигенции, студенческой молодежи, не принявших исламского режима. Но это было позже.
Напомним, что оба представителя династии Пехлеви, отводя теме патриотизма особое место в своей идеологии, пытались развернуть иранский национализм в сторону ценностей древней персидской культуры. При этом в качестве важнейшего ее атрибута представлялась монархия. Мохаммед Реза-шах, уверовав сам в существование у иранцев специфической потребности в монархическом государственном устройстве, пытался убедить в этом своих соотечественников. На самом деле неприятие абсолютистской монархической власти, стремление к демократии в полной мере утвердилось в сознании иранцев еще в пору конституционной революции. В определенной исторической ситуации либо в результате объективно позитивных социально-экономических мер монархического государства (например, в период «Белой революции») эти ощущения смазывались, однако всегда присутствовали. В 60–70-х годах активно развивавшиеся связи с Западом привели к проникновению в Иран не только традиций западной массовой культуры, но и к распространению в стране основополагающих ценностей демократии. На этом фоне по существу неограниченная власть иранского самодержца стала для мыслящих иранцев абсолютно неприемлемым анахронизмом. Шаги в сторону установления в стране демократических норм, предпринимавшиеся властями по мере развития революционных событий, воспринимались как маневрирование шаха и его сторонников, а потому были отвергнуты.
В дальнейшем правящее духовенство, оставив своих политических союзников и устранив оппонентов, стало откровенно попирать демократические завоевания революции. Однако длительная, по сути, освободительная и победоносная война с Ираком и последовавший за ней восстановительный период переключили внимание народа на решение соответствующих жизненно важных для страны задач и тем способствовали укреплению исламской власти. На последующих этапах, после смерти Р.Хомейни, несколько раскрепостившиеся иранцы и вновь в первую очередь представители интеллигенции, студенческая молодежь стали все чаще проявлять недовольство всевластием духовенства, не только не сумевшего создать, как было обещано, общества исламского благоденствия и справедливости, но и обеспечить преодоление накопившихся социально-экономических проблем и искоренение традиционных пороков – коррупции, казнокрадства, местничества, протекционизма и т.д.
Эти настроения в полной мере проявились в ходе первого в 1997 г. и повторного в 2001 г. избрания на пост президента Ирана ходжатоль ислама (религиозный сан) С. Хатами, в широкой поддержке его курса на либерализацию исламской системы, развитие контактов с внешним миром, в том числе и европейскими государствами. Очевидно, что в настоящее время абсолютное большинство иранцев убеждено в необходимости перемен. Готовы ли они, однако, к решительным действиям по устранению правящего духовенства, отстаивающего националистические и религиозные позиции, может ли, хочет ли нынешнее поколение граждан Ирана отказаться от исламских норм и принять европейский образ жизни? Видимо, можно гипотетически предположить, что при дальнейшей дискредитации нынешней исламской власти возможно возникновение серьезной оппозиции теократии, однако, скорее всего не под лозунгами европеизации государственного устройства и иранского общества в целом. На нынешнем этапе такие призывы не нашли бы должной социальной поддержки. Во всяком случае, рейтинг С. Хатами, твердо стоящего на позициях поэтапного, неконфронтационного движения к так называемой исламской демократии, по-прежнему остается весьма высоким.
Иранская революция, несомненно, оказала заметное влияние на исламские организации и движения в различных странах, на мусульманский мир в целом. Особенно будоражащим является иранский пример устранения светской и установления теократической власти. Он вдохновлял или вдохновляет афганских моджахедов и талибов, алжирских исламских экстремистов, сторонников Партии исламского возрождения Таджикистана, Исламского движения Узбекистана, влиятельной в Центральной Азии партии Хезбат-Тахрир, других исламских организаций.
Под воздействием иранской революции вольно или невольно оказались общественные процессы в соседней Турции. Рискнем отметить, что в последние годы психологическое состояние большой части турецкого общества напоминает об иранской истории. Потребительское, как считают турки, отношение к их стране европейского сообщества и США на фоне упорно навязываемых ими «европейских стандартов» вызывает реакцию отторжения, способствует распространению антизападнических националистических настроений, значительно увеличивает число истых приверженцев мусульманской веры. Так, в беседах с автором представители турецких деловых кругов и интеллигенции, комментируя позицию европейцев в отношении вступления Турции в Евросоюз (ассоциированным членом ЕС Турция является с 1963 г.), рассуждали примерно так: «Поскольку наши европейские партнеры не хотят видеть нас в своем сообществе, народ изберет свой турецко-мусульманский путь дальнейшего развития». Признаки движения в сторону от Европы к Исламу уже давно просматриваются в Турции. Это – и успех на парламентских выборах 1995 г. Партии благоденствия Н. Эрбакана, стоявшей на исламских позициях, (в 1997 г. партия была запрещена), и, разумеется, удивившая всех победа Партии справедливости и развития Р. Эрдогана (плоть от плоти Партии благоденствия) на ноябрьских 2002 г. выборах в парламент. Сам Эрдоган в период пребывания у власти Партии благоденствия занимал пост мэра Стамбула. Тяга к иным исламским порядкам, отличным от нынешних привычных светских, конечно же, объясняется и серьезными экономическими неурядицами, с которыми Турция периодически сталкивается. Однако проблемы в экономике турки связывают, в том числе, и с отсутствием у Запада готовности полномасштабно и равноправно сотрудничать с их, как они сейчас подчеркивают, мусульманской страной.
В Пакистане на волне антиамериканизма и соответственно агрессивного национализма, возникших в связи с широким военным и другим присутствием в Афганистане и Пакистане США и их союзников по НАТО, шесть объединившихся исламских партий в октябре 2002 г. добились успеха на выборах в парламент и в законодательные собрания двух пограничных с Афганистаном провинций. Исламский блок, таким образом, впервые стал представлять значимую самостоятельную политическую силу.
Настойчивое, часто не учитывающее национальных и религиозных традиций «оевропеивание» некоторых мусульманских стран СНГ вызывает весьма неоднозначные результаты. Понятное стремление народов этих государств к национальной самоидентификации, самоутверждению через свою собственную культуру и религию как бы приходит в столкновение с поощряемым властями насаждением западного образа жизни. Возникающее в результате чувство протеста усиливается на фоне ущемляющей человеческое достоинство нищеты значительной части населения и неоправданно высоких доходов европеизированной элиты. Издаваемый в Азербайджане журнал «Монитор» опубликовал интересные результаты социологического обследования, проведенного в этой республике в августе 2002 г. Респондентам был задан вопрос: «С какой страной связано грядущее счастье азербайджанцев?»; 30% отвечающих назвали Турцию, 24% – Россию, 20% – Иран и только 19% – европейское сообщество.
Необходимо пояснить, что здесь речь не идет о необходимости безоглядно потакать турецким амбициям или идти на поводу у оппозиционных сил в Пакистане, и уж тем более не об отгораживании мусульманских стран СНГ от европейской культуры (они вобрали ее в себя в значительной степени в период пребывания в составе Советского Союза). На наш взгляд, стоит лишь больше и чаще учитывать так называемый исламский фактор, роль которого в международных делах становится все более заметной и, к сожалению, не всегда, как известно, позитивной.
Как представляется, уроки иранской революции, как, впрочем, и всей истории правления династии Пехлеви, следовало бы учитывать, в том числе и в качестве опыта общения двух различных, во многом противоположных культур: европейской и исламской. Особую ценность этот опыт представляет в настоящее время, когда идет жесткая и бескомпромиссная борьба с международным терроризмом, и с исламским экстремизмом. Видимо, нужно чрезвычайно серьезно, а не для политико-пропагандистских нужд, подойти к исследованию возможностей и выработке принципов общения с мусульманским миром на разных уровнях: в рамках диалога с исламскими международными организациями, с отдельными мусульманскими государствами, между государственными институтами и мусульманскими общинами в христианских и других странах, между правительствами светских исламских государств и их собственным мусульманским населением. Помимо решения других задач усилия могли бы быть направлены, в частности, на поддержку реформаторских течений в Исламе, нацеленных на адаптацию мусульманской веры к реалиям современного мира. На наш взгляд, можно было бы включить в перечень тем для обсуждения международным сообществом поощрение попыток отделения религии (не только мусульманской) от политики на основе понимания того, что единственной священной миссией всех вероучений должно быть служение духовному совершенствованию человека. Как представляется, такой принцип имеет право на существование хотя бы в качестве лозунга.
Список литературы
иран революционная ситуация
1. Иранская революция 1978–1979. – М., 1989.
2. Монитор, 2002, № 5, с. 24.
Размещено на http://www.
|