Содержание
Введение
1.Начало и становление «Железного завода»
1.1 Начало горнозаводского дела на Урале
1.2 Производственные технологии и организация труда нижнетагильского металлургического завода в XVIII веке
1.2.1 Строительство завода
1.2.2 Доменное производство
1.2.3 Появление прокатных станов. Изобретатель Егор Кузнецов
1.2.4 Куренное дело
1.2.5 Кричное дело
1.2.6 Достоинства и недостатки производства тагильского металла
1.3. Мастера и «работные людишки» демидовских заводов
2.Процветание «железного завода» в последней четверти XVIII века
Заключение
Список используемой литературы
нижнетагильский металлургический комбинат
Введение
«Урал – опорный край державы» - кто из нас хоть раз в жизни не слышал эту фразу и не задумывался над ней? Кому из нас хоть раз в жизни не довелось рассказывать о своем городе тем, кто ничего не знает о Нижнем Тагиле?
И все мы, наверное, начинаем похоже: Нижний Тагил - развитый промышленный город. Сегодня тагильчане производят пятую часть промышленной продукции Среднего Урала, составляя всего девять процентов населения Свердловской области.
Ещё рассказываем, что основан наш город в 18 веке Никитой Демидовым. Была такая знаменитая династия заводчиков, с чьей фамилией связано «железное» призвание Нижнего Тагила. Когда в Петровские времена началось освоение рудных богатств нашего края и главной его кладовой – горы Высокой, и потребовались опытные, расторопные, работящие и предприимчивые люди, то Царь Петр нашел таковых в Туле – кузнецов Никиту Демидовича Антуфьева и его сына Акинфия, которые отправились на Урал и «вступили в произведение и размножение заводов, употребя в то великои свои труды и отважа на то весь свой капитал». И которым позже за заслуги перед отечеством тот же Петр Первый пожаловал дворянский титул и фамилию Демидовы.
И потом уже рассказываем о крупных предприятиях, о людях, об изобретениях, принесших славу городу и всему региону. О том, что город наш во все времена удивлял поэтов и писателей. Д.Н.Мамин-Сибиряк оставил признание: «Едва ли найдется другой такой уголок на земном шаре, где бы на таком сравнительно очень незначительном пространстве природа с истинно безумной щедростью расточала свои дары».
Данная дипломная работа посвящена истории одного из крупнейших предприятий нашего города – истории Нижнетагильского металлургического комбината в XVIIIв. Ведь самые большие новшества и успехи в промышленности этого века выпали на долю металлургии. Если к началу XVIIIвека общая продукция крупных металлургических заводов составляла примерно 150 тыс. пудов чугуна, то к 1726 году она достигла 800 тыс. Еще в конце XVIIвека Россия закупала для оружейного производства железо в Швеции, а к исходу первой четверти XVIIIвека она сама стала вывозить металл за границу. К этому времени относится создание нового металлургического района на Урале.
Во второй четверти XVIIIвека происходил дальнейший рост металлургической промышленности: выплавка чугуна в 1750 году составляла 2 млн. Пудов, увеличившись за четверть века в 2,5 раза. Экспорт железа за границу в том же году достиг рекордной цифры – в 1,2 млн. пудов. Медеплавильные заводы полностью удовлетворяли потребности страны, и медь также стала предметом экспорта.
Для металлургической промышленности второй половины XVIIIвека характерно дальнейшее увеличение удельного веса частного капитала, были построены десятки новых частных заводов на Урале и в других частях империи. В 1750 году в стране действовало около 100 чугунолитейных, железоделательных и медеплавильных предприятий. В середине XVIIIвека на металлургическом заводе работало около 100 тысяч приписных и купленных крепостных крестьян.
Во второй половине XVIIIвека русская металлургия продолжала оставаться поставщиком железа в страны Европы. К 1767 году в России насчитывалось 182 железоделательных и меднолитейных заводов. Промышленность Урала по-прежнему занимала ведущее положение в металлургии. К 70-м годам XVIIIвека на Урале действовало 84 медеплавильных, доменных и железоделательных завода. Они давали 90% выплавки меди и 65% производства чугуна всей России. Общая же выплавка чугуна в стране к 1800 году достигла 10 млн. пудов.
Именно благодаря успехам уральской горнозаводской промышленности, и, прежде всего Нижнетагильского завода, как отмечает исследователь Урала Д. Кашинцев, «место первой страны в мире по производству черного металла Россия ... получила и удержала до конца XVIIIвека.
Двести с лишним лет гора Высокая, колыбель Нижнего Тагила, снабжала первосортной рудой не только Нижнетагильский, но и Невьянский, Ревдинский, Салдинский, Алапаевский заводы – практически весь центральноуральский горно-металлургический район. Как писал Д. Н. Мамин-Сибиряк: «…гора Высокая содержит в себе 35 миллиардов пудов лучшей в свете железной руды…»
Слава тагильского железа, клейменного силуэтом соболя, перешагнула рубежи России. Исследования историков говорят о том, что Нижнетагильский железоделательный и чугуноплавильный завод очень быстро, уже к середине XVIIIвека, превратился в центр горно-металлургической промышленности России, в «сердце горнозаводского Урала», как называли этот завод у подножья горы Высокой современники.
Вырабатывая в год до 500 тысяч пудов первосортного чугуна, Нижнетагильский завод был не только самым крупным в России и Европе, но и, по существу, монопольным экспортером уральского железа за границу – главным образом в Англию.
Непревзойденное качество тагильского металла, из которого в холодном виде можно было вязать двойные, и даже тройные узлы, неоднократно отмечалось на всевозможных международных выставках медалями и премиями. Это связано и с тем, что на Демидовских заводах были самые прогрессивное по тем временам оборудование, например доменные печи были крупнее, производительнее и экономичнее самых больших английских и лучших шведских домен того времени. На демидовских заводах раньше, чем в Западной Европе, установили прокатные станы – «плющильные машины» – и углевыжигательные печи. Между заводами были проложены дороги, по свидетельству современников, лучшие в Европе, обсаженные деревьями, окопанные по сторонам канавами, снабженные прочными мостами, хотя и проходили по таежным, труднодоступным местам. Для транспортировки заводской продукции в центр страны водным путем расчистили фарватер реки Чусовой, устроили пристани, развернули строительство судов-коломенок. И поэтому, представляется важным подробно описать технологии и организацию металлургического производства XVIIIвека, что и будет проделано в дипломной работе.
Немного о современном НТМК.
Нижнетагильский металлургический комбинат был преобразован из Ново-Тагильского металлургического приказом по Министерству черной металлургии СССР от 1 апреля 1957 года. В состав НТМК вошли заводы Ново-Тагильский металлургический, имени Куйбышева, коксохимический, огнеупорных изделий, а также Высокогорское, Гороблагодатское, Лебяжинское рудоуправления. Последние годы НТМК входит в состав управляющей компании «ЕвразХолдинг».
В мае 2003 года производство НТМК составляло: чугун – 415,5 тыс.тонн (100,1% от плана), сталь – 473,3 тыс.тонн (100,8% от плана), прокат – 394,5 тыс.тонн (101,1% от плана).
Комбинат награжден следующими государственными и общественными наградами: Орден Ленина (1966 г.), Орден Октябрьской Революции (1975 г.), Орден Отечественной войны I степени (1985 г.), Сертификат РФ "Лидер Российской экономики" (1995 г.), "Серебряная медаль" и диплом выставки "Уралтехно - 99" - за внедрение новых видов технологий и оборудования (1999 г.), Премия "Российский национальный Олимп" - за наивысший вклад в социально-экономическое развитие России в XX столетии (2000 г.), Грамота Правительства РФ за достижения в развитии социальной работы (2000 г.), Благодарность Президента РФ за большой вклад в развитие металлургической промышленности (2000 г.).
Из последних новостей, которыми можно гордиться, то, что на НТМК начали выпускать сталь новых марок. Впервые в истории отечественной металлургии на НТМК благодаря модернизации сталеплавильного производства проведено промышленное опробование технологии производства конвертерной стали марок ШХ15 и ШХ15СГ. Эта сталь производства НТМК характеризуется низким содержанием вредных примесей (около 0,015 % фосфора, 0,005 % серы, 0,00012% водорода), высоким качеством поверхности и внутренней структуры заготовок. Эта конструкционная подшипниковая сталь предназначена для изготовления элементов подшипников и других деталей, от которых требуется высокая твердость, износостойкость и контактная прочность.
В период с 2003г. по 2008 г. НТМК планирует инвестировать в развитие производства 480 млн.долларов за счет собственных и кредитных средств. В рамках программы по реконструкции и модернизации производства НТМК предусматривается установка машины непрерывного литья заготовок №4, строительство толстолистового стана-5000, трубоэлектросварочного 1420, реконструкция доменных печей №5 и №6 и рельсобалочного цеха, установка турбогенераторов №3 и №4 на теплоэлектростанции комбината, а также реконструкция системы коксовых батарей. Судя по этому размаху, на нашем металлургическом заводе снова наступают прогрессивные времена.
И поэтому, мне кажется, что тема диплома «Нижнетагильский металлургический комбинат в XVIIIвеке» чрезвычайно актуальна именно в настоящий момент времени, когда очень важно знать истоки, понимать причину возникновения события – строительства и феноменального процветания горного завода в XVIIIв., постичь импульс, давший начало развитию металлургической промышленности в Нижнем Тагиле и изменивший весь уральский край. Можно сформулировать своеобразный исторический принцип: почаще оглядывайся назад, чтоб не забыть - куда ты идешь.
И посему, первой основной целью работы дипломной работы является - показать момент рождения завода, динамику развития НТМК во всех аспектах его деятельности, особенно подробно рассматривая названный исторический период – XVIIIвек. Показать завод детищем того времени. Времени преобразований и открытий, времени замечательных достижений человеческой воли и человеческой мысли. Времени тяжелейшего труда и жесточайшей эксплуатации, несправедливости и бюрократии.
Что это было за время?
Центральное место в истории России первой половины XVIIIв. занимают петровские преобразования. Российская империя этого периода существенно отличалась от отсталой в хозяйственном, военном и культурном отношении России XVIIстолетия наличием более развитой промышленности, централизованными и упорядоченными административными учреждениями, первоклассными армией и флотом, светскими школами и общим подъемом науки и культуры.
Конец XVIIвека – начало XVIIIвека – исторически было принято считать временем невиданных перемен в государстве Российском. На царском престоле дерзкий Петр, царь-реформатор, задумавший «в Европу прорубить окно» и вывести Россию из вековой отсталости. Но выхода к морям Балтийскому и Черному у неё всё равно нет. Шведский король и турецкий султан на морях владычествуют, и сильный сосед им не нужен. Значит, предстоит война, для которой потребуется оружие, а для оружия металл. Железо, как тогда говорили, из руды выплавляемое. Вот такая простая логика. Можно представить себе такой образ: царь Петр шлет запрос по всей огромной своей территории, и откликается на его зов именно наш уральский край. Здесь всё и сошлось – и задачи государства и средства для них имеющиеся, и люди, становящиеся ключиками ко всем процессам.
О значении петровских преобразований сейчас историки спорят. Ведь если понимать прогресс, как простое движение, которое определяется лишь количественными показателями: числом новых фабрик и заводов, пудами чугуна и стали, то это было, безусловно, прогрессивное время. Современные же социологи и философы считают прогрессом освобождение от всего того, что мешает свободной самореализации человека, его всестороннему развитию. И тогда, главное условие самореализации человека – свобода. А Петр строил «регулярное государство», которое регламентировало всю жизнь его подданных – и в быту, и в ремеслах, в любом общественном проявлении. Реформы Петра привели к тотальному закрепощению всех классов и сословий, а не только крестьянства.
Говоря о противоречивости петровских деяний, историк В.О.Ключевский заметил: «Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешающаяся у нас со времени Петра и доселе неразрешенная».
Перейдем теперь к конкретным фактам. Главной экономической заслугой Петра справедливо считают создание мощной металлургии Урала. Это был гигантский скачок, сравнимый разве что со сталинской индустриализацией. Ну, это мы сейчас можем сравнивать, находить какие-то исторические аналогии. А тогда это воспринималось чем-то небывалым. Уральское железо стала покупать даже Англия.
Но подобные скачки ведут затем к застою. Прошло сто с лишним лет, и вся Россия выплавляла 330 тонн чугуна, а Англия – 3982 тонны, то есть в двенадцать с лишним раз больше. В чем причина такого колоссального отставания от всех без исключения промышленных стран Запада? Можно привести размышления о глубоком кризисе горнозаводского дела Урала историка уральской металлургии конца XIXвека В.Д.Белова, который обнаруживает корни этого кризиса в петровских реформах. Если на Западе промышленность была предоставлена «своему естественному развитию», то: «В истории нашей промышленности XVIIIвек не был продолжателем исторических судеб предшествовавших веков. Властная могучая воля Петра, круто порвав с прошлым, указала им иной путь, им самим начертанный путь; повинуясь этой властной воле, наша промышленность стала на этом пути твердою ногою, но, тем не менее, в будущем ей пришлось рассчитываться за тот произвол, который был внесен в её жизнь».
Белов сто лет назад разглядел ущербность петровских преобразований в горнозаводском деле Урала: стремясь развивать предприимчивость, свободу промышленной инициативы, Петр в то же время подчиняет их своей личной и самой широкой опеке. Петр использовал на горных заводах не только крепостных крестьян и крепостных рабочих, но завел и крепостных предпринимателей. Зарождавшаяся русская буржуазия попала в плен государства. Петр лишил её экономической и тем более политической самостоятельности, которую она начала обретать только через два столетия.
Поэтому второй основной целью дипломной работы является рассмотреть феномен успеха Демидовых в этой атмосфере, попытаться показать роли отдельных личностей в развитии России, Уральского края и Нижнего Тагила. Сложно, конечно в такой работе всесторонне осветить жизнь и деятельность всей династии Демидовых, к тому же они такие разные. Никиту, Акинфия и представители ещё двух поколений отличает кровная связь с заводским делом, они были энергичными организаторами металлургического производства, и за это им надо воздать должное. Они не побоялись перенести заводское хозяйство из привычной им Тулы на новое место, рисковали, но освоили незнакомый им Урал. Ещё, важно отметить то, что именно тагильские Демидовы сохранили заводы, основанные в XVIIIв., до начала века двадцатого. Последующие поколения Демидовых предпочитали жить в столицах, управляя заводами по переписке. Словом, Демидовскую династию надо внимательно изучать, чтобы оценить её истинную роль. И чтобы понять происходящее в России сегодня. В дипломе рассматривается период расцвета рода Демидовых, который относится именно к XVIIIв.
На протяжении более двух столетий Демидовы верно служили своему отечеству, работали «в пользу нашему Российскому государству», оставили значительное материально-техническое, производственно-организационное, архитектурное, благотворительно-нравственное и культурное наследие.
Конечно, Демидовы, не были людьми бескорыстными, не были и кроткими агнцами. Рассказы, предания и легенды об их жестокости, беспощадности, свирепых расправах с неугодными, об их хищничестве и противозаконных деяниях находят подтверждение в исторических источниках. То есть, в дипломной работе хочется показать Демидовых с разных сторон, ведь, несмотря на бесспорную талантливость и беспримерную энергичность многих из них, они были детьми своего времени, - и были детьми избалованными, развращенными своим временем, богатством, покровительством знатнейших вельмож и царственных особ, безнаказанностью и вседозволенностью.
В досоветское время о Демидовых говорили и писали как об одних из богатейших людей страны, обладателях неимоверных капиталов, владельцах самых крупных и мощных уральских заводов. Советская историография, основанная на классовом подходе, признавала заслуги Демидовых в развитии горнозаводской промышленности, но при этом отмечала, прежде всего, что демидовские заводы и все их богатства были созданы путем жесточайшей эксплуатации трудящихся масс; писала о каторжных условиях труда и жизни мастеровых и работных людей; о жестоких, бесчеловечных наказаниях всех непослушных; о борьбе рабочих против угнетателей и эксплуататоров.
Позднее, в постсоветский период резко возрос интерес к предпринимательской, благотворительной и меценатской деятельности Демидовых, постоянно раздаются призывы использовать демидовский опыт для проведения нынешних социально-экономических преобразований. В популярной литературе и средствах массовой информации сейчас превозносят щедрость и меценатство Демидовых, их удачливое предпринимательство, восхваляются их изворотливость, пронырливость, ловкость, ухватистость и тому подобные качества, якобы необходимые для эпохи «рыночных отношений».
Таким образом, в разные времена и при различных политических режимах Демидовы оставались в поле общественного внимания, хотя их личности и деяния оценивались иногда с прямо противоположных идеологических позиций, следовательно в дипломной работе ставится задача сохранять объективность, рассматривая исторические факты и личности с разных сторон.
Ещё в данной дипломной работе делается попытка осветить роль так называемого человеческого фактора, восторгаясь или критикуя деяния знаменитой фамилии, важно не забывать безымянных героев демидовской эпохи, чьим каторжным трудом и создавалось богатство знатного рода. Ведь большинство взрослого населения нынешнего города Нижнего Тагила – потомки демидовских крепостных, «работных людишек», как именовали их заводовладельцы.
И если характеризовать в целом, общая задача дипломной работы очень интересная – внимательно проанализировать годы расцвета тагильского железного могущества в эпоху Демидовых и попытаться разобраться в феноменальном успехе династии заводчиков Демидовых, со всеми нюансами и подробностями, которые удастся вместить в столь невеликую по заданному объему работу.
1.Начало и становление «Железного завода»
1.1 Начало горнозаводского дела на Урале
История тагильского металла, без преувеличения, одна из самых ярких страниц в 300-летней истории уральской металлургии. Если начало этой истории связано с городами Каменском и Невьянском, то достойное продолжение и развитие - с Нижним Тагилом.
Металлургическое производство в Нижнем Тагиле обязано своим появлением тем же факторам, которые вызвали к жизни уральскую металлургию в целом: резко возросшие потребности страны в металле в связи с внутренней и внешней политикой царя-реформатора Петра I; поиски и открытие месторождений железной руды на Урале; деятельность основателей известной русской династии предпринимателей - Никиты и Акинфия Демидовых...
Высокие личные профессиональные качества, поддержка Петра I и его венценосных наследников, активное сотрудничество со старообрядцами, дешевый труд тысяч крепостных и приписных крестьян - все это помогло Демидовым создать огромную промышленную империю, центром которой уже в середине XVIII века стал Нижнетагильский завод.
Таково краткое описание исторических условий, событий и участников возникновения и становления завода.
А подробное описание хочется начать с такого факта: в конце 1697 года верхотурский воевода Дмитрий Протасьев, выполняя царскую волю, донес в Москву, в Сибирский приказ, что в его уезде на реках Нейве и Тагил обнаружена железная руда. Особое внимание воевода уделил описанию тагильской находки: «Гора Магнитная в ясашных вотчинах, Тагильской волости вниз Тагила реки на левой стороне: гора поверх длиннику 20 сажен, в вышину от Тагила реки 70 сажен, в другую сторону тож, а среди горы пуповина чистого магнита...»: «Река Тагил от горы в полверсте. До вогульских юрт Алексея Тетерина с товарищи и до деревни Фадеевой верста. От деревни Фадеевой до Краснопольской слободы 25 верст. Позади горы в северную сторону в версте река Выя пришла в Тагил. По обе стороны бор большой... Кругом тех рек болота, лесы темные и боры, горы каменные».
Этому поистине историческому документу, которому суждено было дать толчок к созданию крупнейшего в России чугуноплавильного и железоделательного завода, предшествовали не менее важные события и в самой столице.
Петр I, только что возведенный на престол и получивший наконец долгожданную власть и возможность перекроить «дремуче – бородатую» Русь на европейский лад, решительно и круто взялся за переустройство всей страны – ее государственного аппарата, армии, самого быта. И одну из важнейших задач новый «самодержец всея Руси» видел в том, чтобы любой ценой добиться для России выхода к Балтийскому морю, юго-восточные берега которого в то время находились под контролем Швеции. Но Петр прекрасно понимал, что «прорубить окно в Европу» мирным путем невозможно. Нужно было оружие, оружие... А пушки, ядра, фузеи, алебарды – это чугун и железо, которые в то время в Россию поставлялись главным образом из Швеции. И стремительный, неукротимый Петр шлет во все концы державы грозные указы: искать руды!
Так, в июне 1696 года, выполняя волю Петра, начальник Сибирского приказа Андрей Виниус обязывает верхотурского воеводу Дмитрия Протасьева искать железную руду. А особо – магнитную: «В Верхотурском уезде осмотреть, в которых местах камень-магнит». Получив грамоту, Протасьев объявляет по Верхотурскому уезду, охватывавшему в то время практически весь Средний Урал, «досмотр лучшего камня-магнита и доброй железной руды». В течение полугода свыше восьмидесяти рудознатцев и кузнецов из Аромашевской, Краснопольской и Невьянской слобод вели упорный поиск, увенчавшийся многочисленными находками в районах будущих заводов: Алапаевских, Невьянских и Нижнетагильского. Как гласят архивные документы, реку Тагил в районе нынешнего Нижнего Тагила обследовали семь кузнецов и рудоплавильщиков – «Леонтий Новоселов с товарищи». На основе результатов их находок в этом районе был сделан вывод, что «на Тагиле и Вые реках два железных завода построить мочно».
Организатор поиска магнитной руды на Урале Андрей Виниус, изучив донесение верхотурского воеводы, с гордостью доносил Петру, находившемуся в то время за границей: «Я сыскал зело добрую руду из магнита, железную, какой лучше быть невозможно, и во всей вселенной не бывало, чтоб из магнита железо плавить, при том же богатая и мягка, что можно пушки и мозжары плавить». И следом, уже в 1698 году, Виниус посылает Петру и чертеж горы Магнитной на Тагил реке.
Остается загадкой, на каком основании Виниус сделал заключение, что тагильская «руда из магнита» столь богатая и мягкая, что из нее можно лить пушки и мортиры, ибо действительно, если не во всей вселенной, то уж в России в то время железо из магнитной руды получать не умели. Однако что касается ее отменных качеств – Виниус не ошибся: на протяжении столетия гора Высокая, как со временем стали называть знаменитое месторождение на реке Тагил, снабжала многие уральские заводы самой лучшей в то время железной рудой.
Но было бы ошибкой думать, что раньше, до протасьевского поиска, в этом районе, которому позже суждено было стать «сердцем Горнозаводского Урала», о железной руде не слышал и не ведал. Легенды о несметных богатствах Каменного Пояса живут со времен похода Ермака, который со своей дружиной весной 1581 года, перевалив хребет по реке Серебрянке, построил плоты и продолжил свой путь по реке Тагил. 21 июня 1669 года «медной руды плавильщик» Дмитрий Тумашов из местной железной руды выплавил первое железо, как он сам сообщил, - «сделал железной руды опыт».
С именами Никиты и Акинфия Демидовых связано «чудо превращения» этого обширного и малодоступного в то время края в огромный индустриальный район, где добывалось больше половины русского железа, большая часть – меди, серебра, золота и платины. А начиналось это так...
Осенью 1696 года, спустя год после взятия Азова, царь Петр приехал на тульские заводы и неделю работал на одном из них. Желая изготовить несколько алебард по иностранному образцу, царь призвал тульских кузнецов. Явился один Никита Демидов, сорокалетний оружейный мастер. Он вызвался сделать оружие лучше образца. Исполнив обещание, доставил через месяц в Воронеж 300 алебард. Государь остался весьма доволен и щедро наградил мастера. На обратном пути через Тулу государь осматривал небольшую фабрику Демидова, был у него в доме и заказал несколько ружей по иностранному образцу.
Существует много легенд о первой встрече царя с будущим основателем династии заводчиков Демидовых.
По одной из них, доверил Петр кузнецу для починки пистолет немецкой работы, а когда тот выполнил заказ, похвалил его и посетовал, что не имеет мастеров, равных немецким оружейникам. «И мы, царь, против немца постоим!» – возразил будто бы Никита, за что получил оплеуху:
- Ты, дурак, сначала сделай, а потом хвались!
- А ты, царь, сначала узнай, а потом дерись! – парировал кузнец и подал Петру
сработанный им новый пистолет, ничуть не уступавший немецкому.
Горячий норовом Петр смилостивился, похвалил кузнеца и больше уже не упускал его из вида. Да что там! Можно сказать, первый военный заказ получил от него Никита вместе с напутствием, мол, постарайся, Демидыч, расширить своё дело, а я не оставлю тебя своей заботой. Именно тульскому кузнецу и доверил государь освоение уральских богатств. Энергия и воля выдающегося предпринимателя дали толчок к действиям семи поколений этого рода.
В начале войны со шведами Никита Демидов приготовил на своем тульском заводе 20 тысяч солдатских ружей и взял за каждое не более 1 рубля 80 копеек, тогда как казна подобные ружья покупала за 12 и 15 рублей. Сверх того он пожертвовал большое количество ядер. Так сказалась предпринимательская дальновидность Никиты: он вошел в доверие к властям, а позже взял свое доходами.
Пётр I, кроме того, что имел «принципы» тотального огосударствления, был ещё и прагматиком, и прагматиком очень нетерпеливым. Ведь его подгоняла северная война со шведами, которую нужно во что бы то ни стало выиграть. И потому нетерпеливый царь и энергичный талантливый заводчик как бы заключили сделку. Царь требовал к такому-то сроку отлить столько-то пушек и ядер, а взамен шел на уступки, льготы, привилегии, мог предоставить известную долю самодеятельности в предпринимательских делах. Надо сразу же отметить, что такая «торговля», а вернее противоборство, продолжалась все тридцать лет правления Петра. Но, давая привилегии и льготы, царь в то же время старался держать Демидова на поводке, а Демидов стремился сделать поводок подлиннее.
Никита Демидов с самого начала вовсе не чувствовал себя вполне свободным предпринимателем-собственником. Ещё в 1696 году он построил в Туле свой первый доменный заводик. Построил «своими деньгами и протерми (то есть издержками, расходами), без вспоможения и дачи дворцовых крестьян, как прежде сего даваны к таким заводам». Сначала он получил право владеть своим же заводом только 20 лет. Но в январе 1701 года добился царского указа, по которому «велено ему Никите и жене его и детям теми своими заводами владеть впрок безсрочно». Однако, несмотря на царский указ, который был по тем временам высшим законом, через два годика завод у Демидовых отбирают в казну. Возврата его Никита добился лишь через 10 лет. Но угроза отчуждения заводов (частных заводов, нужно заметить!) постоянно висела над Демидовыми и другими промышленниками. Это важно помнить для формирования объективного взгляда на личность и деяния Демидова.
В ходе войны со шведами России требовалось все больше оружия. Для ускорения железоделательного производства Никите Демидову передали Невьянский завод (1702 г.). Причем, в царском указе 1702 года о передаче Никите Невьянского завода Демидов значится «уговорщиком», то есть завод передавался ему как бы в аренду – на определенных условиях и под контролем воеводы. Сам Никита в Туле был занят срочным заказом царя и за недосугом отправил на Урал старшего сына - двадцатитрехлетнего Акинфия. В январе 1703 Никита через главу Сибирского приказа Виниуса добился первых привилегий. Но и надзор над горнозаводчиком установили жесткий. В том же 1703 году, требуя скорой отправки караванов с пушками, мортирами, ядрами, бомбами, царский указ угрожал: а ежели «не учинишь», то Невьянские заводы «взяты будут на великого государя и иному отданы».
В январе 1703, когда Никита Демидов вернулся с Урала в Тулу, а на заводе оставил Акинфия, который справлялся с делами не хуже отца, его достиг новый царский указ, требовавший немедленной поездки на завод: «А буде ты в сему великого государя указу учинишься ослушен и тебе быть в великом разорении и бедстве…». Весной 1703 года Демидовы писали верхотурскому воеводе, что им необходимо более 300 подвод и большое число людей для отправки продукции. За зиму было отлито 50 пушек крупного калибра, выплавлено много железа.
Затем случился у Демидова конфликт с верхотурским воеводой из-за его вмешательства в дела Невьянского завода. Воевода Калитин раскомандовался и забрал мастеров и работных людей на стройку казенного Алапаевского завода, при этом «увез неведомо куды» тысячу пудов железа, запротестовавшего Акинфия сковал и отправил в Верхотурье.
И тогда Никита Демидов предъявил Петру ультиматум: или не позволяй воеводе вмешиваться в заводские дела, или забирай завод обратно в казну. Зная события этого периода, решение Петра, противоречившее общей политике «регулярного» государства, исключавшего самостоятельность, легко понять. В том же 1703 году позарез требовались пушки и ядра, ибо в поражении под Нарвой была потеряна вся русская артиллерия. Казенные же ведомства нерешительны и неповоротливы, а Демидовы уже не раз быстро и дешево выполняли царские указы. И царь вынужден был уступить, запретив воеводе даже появляться на демидовском заводе. Именным петровским указом от 4 апреля 1704 года Демидов получил новые льготы и привилегии.
Невьянский завод отремонтировали и расширили, поставили еще одну домну. С каждой весной струги и дощаники везли все больше бомб, ядер, металла: ежегодно по 20-25 тысяч пудов. Качество пушек было отменно, они были "стрельбой опробованы и в той стрельбе устояли и впредь к стрельбе годны". Как владелец завода, Никита оправдал надежды правительства.
Январским указом 1709 года ему именным указом Петра "велено на Невьянских железных заводах за литье и поставку к нынешнему воинскому случаю военных припасов быть комиссаром и ведать ему на тех заводах мастеровых и работных людей и крестьян всякою расправою и управлять всякое заводское дело и воинские припасы готовить". Чин комиссара, то есть правительственного уполномоченного по надзору за металлургическими заводами, подтверждал и расширял привилегии Демидова. Чин вроде бы престижный (с жалованьем 1000 рублей в год, что вдвое превышало сумму жалованья генерала), но он превращал Никиту в государственного служащего, в казенного приказчика, чего предприимчивый и честолюбивый Никита Демидов, конечно же, не желал.
Но в конечном итоге, и царь, и заводчик получили то, что каждый хотел. Никита Демидов выполнял все госзаказы в срок и с отменным качеством. А Петр одаривал его всё новыми и новыми льготами и привилегиями, которые отец и сын Демидовы умели использовать талантливо и с размахом.
Деятельный заводчик не думает ограничиться одним заводом. Взяв с собой старшего сына и трех рудознатцев-мужиков, Никита вдоль и поперек исходил Уральский хребет - от Невьянска до верховьев Чусовой. Нашел месторождения железной и медной руды. Не имея на первых порах серьезных конкурентов, Демидовы уже в первое десятилетие провели обширную разведку края, закрепили за собой рудные месторождения и лесные участки.
Все это позже пригодилось при строительстве заводов. Всего Никита успел прибавить к Невьянскому пять новых заводов. А самой ранней из известных нам дат в истории тагильских заводов стал 1720 год, когда у подножия горы высокой началось строительство сразу двух заводов – Выйского и Нижнетагильского, и хотя первый из них войдет в историю как медеплавильный, фактически оба завода были доменными и перерабатывали руду горы Высокой. Первый чугун на Выйском заводе был получен 8 октября 1722 года. Эта дата и считается днем рождения Нижнего Тагила.
По окончании строительства плотины и двух доменных печей 25 декабря 1725 года был выплавлен первый чугун и на нижнетагильском заводе. Но не дожил до этого дня Никита Демидов, сломили старого кузнеца заботы, не железным оказалось здоровье. И сын его Акинфий Демидов остался на Урале полновластным господином. Начав дело с отцом и продолжив его самостоятельно, Акинфий Никитич построил десяток железоделательных и чугуноплавильных заводов, из которых Нижнетагильский своими изделиями обрел громкую европейскую известность.
Новые заводы и после смерти царя Петра исправно выполняли оборонный заказ, поставляя по дешевым ценам «в казну, на всякие обиходы армии…пушки, ядра, мортиры…фузеи…».
Так была предопределена судьбы Нижнего Тагила – работать на оборону Отечества, на его воинскую славу. А пожалованный царем во дворянство Никита Демидов стал одним из основателей уральской металлургии, которой уже триста с лишним лет. Демидовская династия вложила в её развитие 215 лет своего «заводского» стажа.
1.2 Производственные технологии и организация труда Нижнетагильского железного завода в
XVIIIвеке
1.2.1 Строительство завода
В 1720 году, когда Никита и Акинфий Демидовы показали себя как промышленники, им разрешили, вернее, даже повелели построить ещё два завода.
Нижнетагильский завод строился как самый мощный чугуноплавильный на Урале. Все заводские устройства и механизмы – домны, горны и молоты, плавильные печи и водяные колеса, приводящие механизмы в движение (электроэнергии промышленность ещё не знала!), - сооружались по лучшим русским и европейским образцам.
Нижнетагильский завод строился одновременно с Екатеринбургским. Оба эти завода возводились невьянскими, то бишь демидовскими, специалистами и мастерами. На заре своего развития промышленный Урал испытывал острый недостаток в рабочей силе. В 1721 году был издан правительственный указ, по которому право приобретать крепостных предоставлялось владельцам заводов – не только дворянам, но и «купецким людям». Для поощрения горной промышленности было разрешено приписывать по 100 крестьянских дворов на каждую доменную печь, по 70 дворов на два молота, а к медным заводам – по 50 дворов на каждую тысячу пудов выплавленной меди. В действительности количество приписанных крестьян превышалось вдвое и втрое, но людей для строительства завода всё равно было маловато.
«Железный завод» на Тагил-реке даже для Урала, где главной проблемой в то время была нехватка рабочих рук, строился очень медленно. Начатый даже раньше Выйского медеплавильного (который так лишь назывался, а по существу всегда был наполовину чугуноплавильным), Нижнетагильский «железный завод» поднимался не спеша, но зато основательно, по последнему слову тогдашней горно-металлургической техники. Лишь в 1725 году, то есть пять лет спустя после закладки, была закончена первая домна, однако сразу же построенная «не в пример протчим», - самой мощной по тому времени – высотой 13 аршин, в переводе на современные меры, - немногим больше 10 метров. Еще через год были закончены вторая и третья домны, и лишь в 1727 году Нижнетагильский завод наконец был пущен в действие полностью. Лишь несколько месяцев не дожил «туленин Никита Демидов» до пуска первой домны Нижнетагильского завода – главного детища своей уральской горнозаводской Вотчины. К этому времени единоличным владельцем всех демидовских заводов стал старший сын Никиты Демидова Акинфий.
Если Петру Iс наследниками своих дел не повезло, в последние годы своей жизни император все больше задумывался о судьбах своих преобразований, понимал, что сделано многое, ещё больше начато, и Россия похожа на «недостроенную храмину», то Никите Демидову со своим главным наследником более чем повезло. Собственно, без выучки и доверия отца не стало бы и самого могущественного горнопромышленника России Акинфия Демидова. И не только потому, что отец передал сыну высокое мастерство кузнеца и оружейника. Немалую роль играли и редкая отцовская любовь, и искреннее уважение, и вера в таланты сына. Ведь недаром Никита Демидов с самого начала отдал 24-летнему Акинфию в почти полное распоряжение всё заводское дело на Урале.
Петровский дух преобразований в большой степени проявился в наследнике Никиты «Демидыча» – Акинфии, самом крупном из уральских заводчиков и наиболее ярком представителе семейства Демидовых. Это был уже не в пример отцу полностью вельможа, даже одевался по придворному, да и внешностью весьма походил на Петра: такой же крупный нос, такой же упрямо сжатый рот под такими же «кошачьими» усами, и тот же властный, не терпящий возражений взгляд, как у Петра, немного на выкате бешеных глаз под круто изогнутыми бровями.
Но дело даже не во внешнем, возможно и чисто случайном сходстве Петра и Акинфия Демидова, а в том размахе, в том точном знании горнозаводского дела, больше того – в той неукротимой неутомимости, с которой Акинфий Демидов вникал в любую мелочь. В этом отношении Демидов при всей своей жестокости и тиранстве был одним из самых ярких и крупных представителей петровской школы хозяйствования. Став единовластным хозяином демидовской вотчины на Урале, он сосредоточил все свои усилия прежде всего на завершении строительства Нижнетагильского завода, в котором он видел основу процветания своего дела, и строил он этот завод с присущим ему размахом и основательностью. А размах давала гора Высокая с ее несметными сокровищами, на которые теперь не претендовала даже казна. На кроме Высокой, поблизости, на Лебяжке и на Гальянке, были открыты железные руды: а если к этому добавить еще и медную руду, в которой, правда, «железа больше нежели меди», да еще ряд месторождений таких ценных минералов и руд, как, например, асбестовая гора на Тагил-реке, открытая Софроном Согрою и названная им Шелковой, то было совершенно ясно, что именно в Тагильские, а не в Невьянские заводы имеет смысл складывать и средства, и силы, ибо Тагил, а не Нейва оказался кладовой руды, запасы которой трудно было оценить даже приближенно. Однако, несмотря на это, как считает Б.Кафенгауз, «Нижнетагильский завод не сразу занял свое видное место, еще долгое время после его основания он уступал первенство Невьянскому заводу».
Сердцем, основой всех металлургических заводов того времени, была плотина, которая перегораживала речку, создавая заводской пруд. От того, где и как поставлена плотина, насколько правильно она была сделана, часто зависела судьба самого завода. Плотины обычно делались земляными, и хотя обсыпались по лицевой, обращенной к воде части «соком», как в старину называли доменный шлак, но все равно часты были прорывы. Так, в первый же год была прорвана плотина Невьянского завода, та же участь постигла затем и первую плотину на реке Тагил, в результате чего пришлось искать новое место для плотины, и для завода.
Постройкой и содержанием плотин и всего вододействующего хозяйства заводов – шахов, ларей, водяных колес – ведали плотинные мастера. Не обладая теорией и расчетами, только на основе интуиции и опыта, к тому же до переезда на Урал имевшие дело не с горными, а с равнинными реками, они на первых порах допускали, конечно, и грубые ошибки в выборе места для плотины. Но с опытом приходило и мастерство, и можно только удивляться, как они, имея в качестве инструментов только правило и мерную планку, умели настолько точно рассчитать и регулировать сброс вешних вод, что запасов оставшихся в пруду хватало ровно до следующей весны. При этом, естественно, плотинным мастером учитывались и летние дожди, и высота снега будущей зимой.
В этом отношении Нижнетагильский завод оказался одним из самых
благополучных на Урале: за все время своей истории он не разу (за исключением первого варианта плотины) не испытывал ни весенних промывов, ни обсыхания пруда, и его довольно регулярная, а главное безостановочная работа была предметом восторга многих ревизоров и инженеров горного департамента. И это, прежде всего, объясняется удачной, «лучше быть неможно», плотиной.
Плотина, как показывают сметы генерала Геннина, большого знатока литейного дела, бывшего в тот момент горным начальником на Урале, стоила львиную долю всех расходов на строительство. Надо отметить, что с именем Геннина связано очень многое в становлении горнозаводского дела на Урале: именно он, преемник Татищева, сделал попытку поставить строительство заводов на научную, переходя к современной терминологии, основу – дал не только описание горнометаллургического производства по всем стадиям, но и выработал основные критерии.
Геннин ввел в горно-металлургическое дело лабораторный анализ («пробирное дело»), ввел в строительство и работу казенных заводов строгую системы – взаимосвязи отдельных фабрик-цехов и даже заводов друг с другом, что для мануфактурного периода горнозаводской промышленности было делом явно прогрессивным и позволяло ввести производство более уверенно.
Генниным же были выработаны три основных условия, которым должно отвечать место будущего завода: близость руды, достаточное количество гидроэнергии и лесов для угля. И, наконец, возможность транспортировки выработанного металла в Россию.
Особенно важным Геннин считал выбор места для будущей плотины. Сам наученный горьким опытом, когда сразу же по приезде на Урал от вынужден был восстанавливать размытую плотину Каменского завода, Геннин выработал целый свод правил, которым должно отвечать место для плотины. Техника того времени позволяла строить исключительно низконапорные плотины, этим, кстати, объясняется, что часто плотинные мастера выбирали места совершенно неудачные с точки зрения современной гидротехники. По требованиям того времени место для будущей плотины определялось прежде всего объемом воды в пруду, мощность завода – количеством вододействующих на нем колес. Поэтому, с одной стороны, место выбиралось с крутыми берегами, что позволяло плотину сделать более короткой, а значит и более дешевой, но, с другой стороны, оно должно быть и не слишком гористым, чтобы вверх от плотины имелось «раздолье» - для обширного, но вместе с тем и достаточно глубокого пруда, который бы не промерзал до дна даже самой лютой зимой. И в этом отношении место для Нижнетагильского завода оказалось очень удачным: река перехвачена у подножия горы Лисьей, причем река «запружена», плотиною ста четырех сажен длиною, 25 сажен шириною и вышиною 5 сажен...». Мало какой завод мог похвастаться такой компактной и в то же время самой мощной плотиной, которая образовала «пруд длиною около шести верст, а ширины с версту». И что очень важно, - плотина пропускала воды вполне достаточно для сохранения судоходства – ведь по реке Тагил можно было вывозить железо в сибирь, а это рынок немногим меньше, чем сама Центральная Россия! «Ниже завода река так глубока, что суда ходить могут, что и в самом деле бывает: каждую весну отпускают несколько оных железом нагруженных в Сибирские города».
Здесь следует вывод, что начало завода было положено удачно.
1.2.2 Доменное производство
Энергия воды домнам нужна была для дутья. Литейные дворы устраивались так, чтобы один ларь мог обслуживать сразу две печи; поэтому абсолютное большинство уральских заводов имело, как правило, всего две, очень редко три домны. Исключением из этого правила был один завод – Нижнетагильский, на котором сразу же было устроено два литейных двора.
Домны в то время строились с толстыми стенами, так как считалось, что «домны любят тепло», и внешне напоминали крепостные башни. Все нижнетагильские домны первоначально были выложены из «дикого камня», скрепленного огнеупорной белой глиной, и лишь внутри облицовывались горновым, более тугоплавким камнем, который также добывался по соседству, на Тагильской горе.
Объем самой крупной домны был 80 кубических аршин, или около 28 кубометров, остальных несколько поменьше.
Любопытна конструкция домен того времени, с «открытой грудью», то есть с не замурованной передней частью горна, прикрывавшейся заслонкой, которую в любой момент можно было открыть и посмотреть, как идет плавка. Оттуда же производился слив «сока» – шлака.
И вторая особенность – открытая колоша. Колошей называлась в то время верхняя часть домны, в сущности выводная труба, служившая одновременно и заволочным отверстием. Колоша всегда – оставалась открытой, поэтому над домной круглые сутки стоял высокий столб пламени и курилось чадное облако угарного дыма. Работа наверху, на колошнике, на небольшой площадке, выложенной раскаленными от пламени и газов чугунными плитками, считалась самой адовой. Лишь позднее над колошами стали устраивать вытяжные кирпичные трубы с навесами, но и они спасали мало, зато часто служили причиной пожаров.
Сюда, на колошник, лошадьми или на носилках поднимали короба руд и угля, на площадке все материалы раскладывались кучками. Через каждый час по команде мастера-уставщика мастеровые-засыпки сбрасывали в колошу, в устье домны, очередную порцию: 26 пудов руды, 2 пуда известняка и 1 короб угля. За сутки домна, таким образом, принимала в себя до тысячи пудов материалов, и все это нужно было вручную поднять на колошник, рассортировать тоже, конечно, вручную и сбросить в огнедышащее устье доменной печи.
Священнодействовал у домны мастер-уставщик. Чем он руководствовался, выбирая тот или иной режим дутья или пропорций в очередной засыпке, - он и сам не мог объяснить толком, Все основывалось на интуиции и громадном опыте. Интересно, что даже такой грамотный специалист, как В.И.Геннин, давая довольно точное и подробное описание доменных печей, ни слова не говорит о том, что же в них творится, каким образом из руды, угля и извести получается «сок», то есть шлак, и чугун. Академик М.А.Павлов, известный советский металлург, анализируя «Описание уральских и сибирских заводов», писал:
«Автор, давая подробные указания по устройству печей и ведения в них плавки, даже не пытается уяснить читателю сущность процессов, совершающихся в печах. Состояние науки в то время не позволяло этого сделать: ведь Геннин не мог понимать основных металлургических процессов – окисления и восстановления, так как в его время еще не был открыт кислород, а теория горения была создана через 45 лет после того, как были закончены «Абристы».
И все же отдельные дошедшие до нас наставления и инструкции по доменному делу позволяют понять и по каким признакам, не имея ни малейшего представления о сути плавки руды, без приборов мастера XVIIIвека умели выплавлять чугун такого качества, что сейчас это мастерство кажется просто чудом.
Признаком нормального хода доменной печи были острые светлые языки пламени. Если же пламя красное, с искрами, а тем более с дымом, значит, чугун «от прочей материи плохо отделяется», и надо усиливать дутье.
Не менее важным было и состояние «сока» – шлака. По цвету «сока» по времени, которое ему нужно для отвердевания, по тому, какой струей переливается он через порог горна – жидкой или тягучей, мастер делал безошибочные выводы, что нужно делать, чтобы чугун вышел хороший. Наконец: даже застывший шлак говорил о ходе плавки в домне. Если на изломе он был стекловатый, темно-зеленый – значит, плавка в норме. Если же мастер замечал блестки, похожие на мелкую рыбью чешую, то немедленно добавлял в колошу руды. Если же излом черный и железистый, значит, нужно было увеличивать силу дутья и добавлять угля.
На каждой домне было, как правило, по одной форме. Лишь невьянская домна-гигант (по тому, конечно, времени) построенная выдающимся металлургом XVIIIвека Григорием Махотиным, имела две формы.
Воздух в домны нагнетался доменными мехами, представлявшими собой два пятиметровых, зауженных с одной стороны ящика, плотно входивших друг в друга. Нижний ящик был неподвижен, а верхний гонялся вверх-вниз «боевым валом», представлявшим собой толстое, в аршин диаметром, то есть 70-80 сантиметров, бревно, окованное железными обручами. На одном конце вала укреплялось водобойное колесо диаметром в две сажени (больше четырех метров), а на другом – три чугунных пальца, которые поочередно давили на верхнюю крышку мехов. Дожмет один палец крышку до конца, сорвется, и крышка, выдавив в «захлебку» – клапан чередную порцию воздуха, оттягивается вверх противовесом – ящиком с кусками чугуна. Но тут набегает второй палец, и все повторяется сначала.
На каждую домну полагалось для «ровности» дутья по два меха. Силу дутья регулировали подачей воды на колесо. И так, громыхая и лязгая, шипя воздухом через «захлебки» и между стенками ящиков мехов, обильно смазываемых дегтем и салом, «денно и нощно» крутилась доменная воздуходувка. А возле нее также «денно и нощно» крутились мастеровые, вовремя смазывая меха, вовремя по командам мастера-уставщика меняя режим дутья и следя за исправной работой «захлебки».
Выпускался чугун четыре раза в сутки по колокольному бою. По этому сигналу на литейном дворе, обслуживавшем две домны, заканчивались последние приготовления, горновые с ломами изготавливались возле летки, а канавные с лопатами – у куч заранее приготовленного песка и золы: после того как чугун из домны будет выпущен и схватится корочкой, его нужно немедля присыпать сверху этим песком и золой, чтобы остывал он исподволь и получался нужного сорта. А в местах, где чугун должен был ломаться на шруни («штыки»): наоборот, сырым песком, тогда в этих местах образуется «хрупкость».
Чугун в то время делили на два сорта – высший, который в изломе темного цвета и «имеет мелкий глаз, яко маковое зерно», другими словами – серый, мелкозернистый (этот чугун как раз и получался томлением под песком и пеплом и шел потом на железо и качественные отливки), и низший, белый, который шел на литье колов, ступок, всевозможных задвижек и т.д. Опытные мастера-уставщики уже по виду выпускаемого чугуна определяли, на что он годится. Если
чугун из летки тек медленно, густо, с множеством искр, то уже заранее можно было сказать, что из него при остывании получится лишь белый, ибо «домна холодна». Значит, для получения серого чугуна нужно увеличивать в колошах пропорцию угля и усиливать дутье.
Иногда, если домна уже совсем закапризничает, чугун мог получиться и совсем никудышный, как пишет Геннин на изломе такой чугун «буде яко олово светиться слоями крупными». Это уже был практически брак, и шел такой металл только на наковальни, шипы для «боевых валов» вододействующих колес, подшипники, а «на ковку железа он не годен».
Весь чугун шел на разлив. Часть остывшего в канавах ломалась потом на штуки, а из остального лились пушки, молоты, бабы, чадра. Тут же, на литейном дворе, чуть в стороне от канав, имелась для этого яма, в которой уже были расставлены готовые и просушенные формы. Приготовление форм требовало особого искусства, у каждого мастера были свои секреты составления формовочных смесей, причем нередко в их состав входили кроме песка и глины еще и сало, конский навоз и коровья шерсть. Как только из домны пойдет в яму чугун, его тут же начинают заливать в просушенные и смазанные чернилами из мелкотолченого угля формы. Вонь и копоть при этом на литейном дворе невероятные. Причем, чтобы представить всю картину литейного двора, нужно сказать, что в целях экономии места и тепла никаких окон литейные не имели, лишь в потолке было отверстие, куда и выходил чад от литья. А чтобы до выпуска чугуна можно было все же работать, при домне имелось несколько мальчишек-лучинщиков, которые поджигаемыми друг у друга лучинами освещали кое-как закопченный донельзя литейный двор и черных, копошащихся у форм и канав мастеровых.
Высокое качество тагильского чугуна и железа из него, соответственно, держалось на двух «китах» горной металлургии того времени: на исключительно чистых от вредных примесей, особенно от серы и фосфора, рудах Высокогорского рудника и таком же чистом древесном угле.
Руду брали прямо с поверхности, выбирая лишь самые богатые куски с содержанием железа не меньше 60%, от чего рудник на Высокой приобрел причудливый вид: уступы, соединенные пологими съездами, создавали впечатление необыкновенного хаоса, а в сочетании с сотнями людей, копошившихся на уступах, - гигантской муравьиной кучи.
Конечно, никто процентное содержание в руде не устанавливал, отбор производился по внешним признакам – по цвету, весу, крепости, излому. Однако плавить магнитные руды в доменных печах нижнетагильские мастера научились не сразу. Дело в том, что тогдашние доменные печи развивали в горне слишком низкую температуру, и, чтобы переплавить в такой домне магнитную руду, ее нужно было обжигать – переводить в другое состояние.
Из архивных документов известно, что Акинфий Демидов самолично ездил в Саксонию знакомиться с процессом плавки магнетитов, но что он оттуда, из Саксонии, вывез – сказать трудно. Скорее всего лишь общие соображения, или саксонские руды по «крепости» далеко уступали тагильским, и, видимо, технология плавки и подготовки к ней высокогорских магнетитов была найдена самими тагильцами путем многочисленных проб и ошибок. Так или иначе, но именно с Нижнетагильским заводом связывается первая в мире технология доменной плавки магнетитов, отличительной особенностью которой является длительная стадия обжига, в результате которого магнетиты превращались в «самоплавкую» руду.
Сырую руду, наломанную на горе Высокой, вручную или при помощи пороха, спускали вниз на конных повозках – на обширную площадку между рудником и заводом, где были устроены «вольные» пожоги, представлявшие собой огромные дымящиеся кучи из дров и наваленной на них руды. Отжиг длился долго, до сорока дней; после того, как кучи остынут, обожженную руду разбирали и бросали на куски величиной не больше кулака специальными кувалдами-балодками. Причем на этой считавшейся весьма легкой работе заняты были главным образом женщины и дети. Характерно в этом отношении признание профессора зоологии и ботаники Д. Гмелина, одного из первых был приятно удивлен тем, как широко в цехах и рудниках используется труд детей. Так, при посещении проволочной мастерской Гмелин отмечает, что там «малолетки от 10 до 15 лет выполняют большую долю работы и притом так хорошо, точно взрослые люди».
1.2.3 Появление прокатных станов. Изобретатель Егор Кузнецов
Но эти же рапорты наряду, разумеется, с другими архивными материалами помогли прояснить одно из таких «белых пятен» в истории русской горно-металлургической техники, как появление первых в России прокатных станов.
Несмотря на то, что историей прокатного дела в нашей стране занималось хотя и не специально довольно много исследователей, единой точки зрения по этому вопросу нет до сих пор. Одни историки, как, например, С. П. Сигов, считают, что прокатные станки с калибровочными ручьями для выделки железа непосредственно из криц, известные за границей еще с 1783 года, впервые нашли применение у нас лишь в 1826 –1827 годы. Другие, как, например, Н. Б. Бакланов, наоборот, появление первых в России прокатных станов относят на сто лет раньше, связывая изобретение их с именем В. И. Геннина: «Геннин устраивает на заводах совершенно новые фабрики и оборудует их еще небывалыми в России станками, заимствуя последние из Саксонии. Это были плющильная и железорезная фабрики с двумя видами станков: плющильным и железорезным. Оба они относятся к типу прокатных машин и являются, таким образом, прадедами современных блюмингов».
Действительно, как свидетельствует сам Геннин в своих «Абрисах», первые прокатные машины в России появились на построенном им Екатеринбургском заводе. Сохранилось и описание этих машин, которое говорит о том, что Геннин и использовал идею саксонских «плющильных машин», то значительно модернизировал их, приспособив к условиям производства уральских заводов. Это же описание говорит о том, что в принципе обе машины, как плющильная, так и железорезная, устроены были одинаково и довольно просто: на фундамент, изготовленный в виде сруба, обтянутых железными обручами, и уложенный на сваи, вбитые в грунт, ставились две массивные стойки. Под стойки укладывались, очевидно, для прочности, чугунные башмаки, а в самих стойках устанавливались передвижные при помощи вертикальных винтов подшипники, в которые и вставлялись прокатные или резальные валики. Длина регулировочных винтов, вращавшихся в продольных брусьях, позволяла регулировать зазор между валками в довольно больших размерах, однако прокатывать в такой плющильной машине можно было, конечно, лишь тонкий лист.
Необходимость в появлении на металлургических заводах таких плющильных машин была очевидной: полосовое и особенно «дощатое» железо, выходившее из-под колотушечных и отделочных молотов, каким бы мастерством ни обладали кузнецы, все равно «гуляло» как по толщине, так и по размерам. Да и вытянуть из-под молота длинную и совершенно ровную, аккуратную полосу было если не невозможно, то невероятно трудно. А техника того времени особенно в европейских странах, куда главным образом шло уральское железо, требовала железа точного и ровного по размерам. До нас дошло довольно много писем Геннина, где он, с трудом сдерживая раздражение, доказывает перекупщикам уральского железа, что их требования к чистоте и точности молотового железа абсурд, что само по себе высокое качество уральского железа вовсе не означает возможность такого же высокого качества и его отделки. Но письма письмами, а делать что-то надо было. И особенно с размерами полосового железа, ширину которого выдержать было под молотами труднее всего – этим, кстати, объясняется решительный протест Геннина против «второго опыта», то есть испытания полосового железа обвиванием вокруг столба: и без того сложно добиться точной геометрии полосы, а тут еще исправляй спирали! Поэтому для самого Геннина гораздо важно внедрить на уральских железных заводах плющильные машины, сколько «железорезательные», при помощи которых можно было бы получать полосы хотя бы ровные по ширине и с гладкими краями. И Геннин создает такую «железорезательную» машину, частично используя конструкцию плющильной машины, но с «резательными» валками, по своей конфигурации точно соответствующими сортаменту уральского железа.
И вот геннинская «железорезательная» машина по своему принципу уже гораздо ближе к современным прокатным станам с калибровочными ручьями, ее валки представляли своеобразные калибры, задававшие пропускаемым через них полосам точные размеры по ширине. Поэтому, очевидно, приоритет английского часовщика Д. Пейна на стан с калибровочными ручьями, датируемый обычно 1728 годом, должен быть поделен (если не уступлен совсем) с начальником Уральских горных заводов В. И. Генниным, который, как это можно понять из архивных материалов, построил свою «железорезательную» машину вскоре после пуска Екатеринбургского завода – то есть, где-то в 1725-26 годах.
Но и геннинская «железорезная машина», и цейтновский стан были еще, конечно, очень далеки от современных прокатных станов, что, очевидно, и дало основание некоторым историкам отнести появление первых «настоящих» прокатных станков в России к первой половине XIXвека. Точно такая же картина наблюдается и с листопрокатными станами, «прадедом» которых геннинскую плющильную машину считает один лишь, пожалуй, Н. Б. Бакланов. Так, С. П. Сигов, например, пишет, что плющильная машина, вырабатывающая листовое железо (т.е. листопрокатный стан) появилась у нас, по-видимому, лишь в конце XVIIIвека.
Впрочем и Н. Б. Бакланов в этом отношении тоже почти солидарен с С. П. Сиговым: «Любопытно, что приспособить плющильные станы к изготовлению кровельного и котельного железа в XVIIIвеке не додумались. Лишь в начале XIXв. листы кровельного железа прокатываются выкованные, готовые, пачками, только для выпрямления”.
В какой-то степени оба эти историка, основывающие свои выводы только на машинах В.И.Геннина, правы : и плющильная, и железорезательная машины были по своей конструкции и по своим возможностям еще очень далеки от настоящих прокатных станов. Однако, когда тот же Н.Б.Бакланов утверждает, что “лишь с развитием железнодорожного строительства, когда появился спрос в большом количестве на рельсы, вопрос об их наиболее экономичном изготовлении был решен с помощью прокатного стана”, то (как теперь после исследований историков-краеведов Н. С. Боташова и Е. И. Гагарина стало ясно) он допускает ошибку. Ибо прокатные станы с калибровочными ручьями, причем в виде двухвалковых клетей почти “в современном виде”, появились уже в 70-х годах. И появились они в Нижнетагильском заводе.
Первым на широкое применение в Нижнем Тагиле “плющильных машин” указал академик П.С.Паллас. Не очень разбираясь в тонкостях кострукций этих машин, он, тем не менее, счел отметить, что на Нижнетагильском заводе имеется не только “плющильная, кою и для разделки употреблять можно”, но есть еще специальное “здание для плющения и деления железа”.
Уже одно только упоминание о плющильной машине, “кою и для разделки употреблять можно”, должно было насторожить более внимательного ученого, чем П.С.Паллас ( который не очень-то, судя по его запискам, жаловал русских механиков и мастеров, считая их подражателями “аглицким, швецким и саксонским механикусам”): а что за машина, которая обладает такими универсальными возможностями? И это не говоря уже о том, что в отличие от остальных заводов Нижнетагильский имел помимо “плющильной машмны” еще особую плющильную фабрику!
Чтобы полнее представить себе картину, не оставившую в памяти и сознании П.С.Палласа ничего, кроме чисто механического перечисления фактов, обратимся к более поздним источникам. Как сообщает И.Герман, уже в конце XVIIIвека на Урале насчитывалось 16 прокатных станов, причем 4 из них – на Нижнетагильском заводе.
И объяснялось это тем, что именно здесь работал русский конструктор прокатных станов, выдающийся уральский механик Егор Григорьевич Кузнецов, имя которого долгое время оставалось неизвестным.
Одним из первых, кто заинтересовался фигурой Егора Кузнецова, был тагильский краевед Н. С. Боташов. Начал он с надписи на знаменитых музыкальных дрожках, хранящихся в Эрмитаже. Эта надпись рядом с портретом самого механика сообщает, что «сих дрожек делатель» родился в 1725 году, над дорожками трудился «по самохотной выучке и любопытному знанию» с 1785 по 1801 год. Остальные сведения о жизни и деятельности Кузнецова удалось установить только после глубокого изучения личного архива Нижнетагильского завода.
Родился Е.Г.Кузнецов, очевидно, в семье кузнеца Выйского завода, так как по традиции того времени «с малолетства» был приучен к кузнечному делу (отсюда и фамилия) и довольно долго работал у горна. Видимо, уже тогда, работая кузнецом, будущий конструктор прокатных станов проявил недюжинную смекалку и любовь к машинам, возможно, кое-что и усовершенствовал, потому что в 1757 году был переведен в слесари, а еще спустя пять лет, в 1762 году «в угодность воли и желания его высокородия Никиты Акинфиевича, по принуждению…Нижнетагильской конторы» Кузнецов назначается на Нижнетагильский завод «в слесарную фабрику для лучшего обучения учеников слесарному мастерству с поденной платой 10 – 12 коп.» С этого момента и начинается деятельность Кузнецова на Нижнетагильском заводе как изобретателя и строителя «диковинных машин».
Первой такой машиной была водоотливная установка для медного рудника, работы на котором и, соответственно, выплавка меди на Выйском заводе были возобновлены Н.А. Демидовым в 1761 году.
Но водоотливная машина для Кузнецова была, видимо, делом эпизодическим, так как главное свое внимание в середине шестидесятых годов он сосредоточил на прокатном деле.
Начал Кузнецов, очевидно, с «плющильных машин», конструкция которых навела его на мысль приспособить ее не для «оглаживания», то есть выравнивания «дощатого» железа, а для самого изготовления. Это был принципиально новый подход к решению задачи, и можно только удивляться, как неграмотному слесарю при полном отсутствии каких бы то ни было знаний теории пластичности металла удалось довольно точно изготовить и валки, и сам стан новой «плющильной» машины без всяких расчетов и чертежей. Но, тем не менее, «плющильная» машина для «приготовления листового железа» была им построена, испытана в действии, а первые образцы проката летом 1766 года были отправлены «на досмотр» в Москву Н.А. Демидову.
Хозяин завода проявил к кузнецовской машине большой интерес, а поскольку довольно хорошо разбирался в горнозаводском деле, то и отписал на завод следующее: «Присланные железные плющильные листы мною осмотрены и иное, как то объясняется, против делаемого под молотами не чисто». А далее настаивал, чтобы валы плющильной машины были тщательно обточены и отшлифованы.
Естественно, приказ хозяина был выполнен, и с 1766 года на Нижнетагильском заводе началось производство «дощатого железа» при помощи первого в России листопрокатного стана. Его-то, очевидно, видал академик П. С. Паллас, назвав «плющильной, коею и для разделки употреблять можно». Но не исключено, что в данном случае он имел в виду другой прокатный стан – сортовой, который как раз к его приезду был создан и даже опробован.
История создания этого стана довольно интересна и показательна для всей деятельности Е. Г. Кузнецова на Нижнетагильском заводе.
Будучи неграмотным и не умея чертить, как, впрочем, большинство талантливых механиков-самоучек того времени, вышедших из простого народа, Кузнецов подумывал всю машину до малейших деталей в уме, а затем «дабы войти в угодность» хозяину строить модель. Так было и на этот раз.
Успех листопрокатного стана подсказал Кузнецову мысль получать таким же образом, прокаткой в горячем виде валков, «четвероугольное» железо – немногим менее трудоемкое при ковке его молотами. И вот в 1768 году контора Нижнетагильского завода отправляет в Москву модель новой «диковинной машины» слесаря Кузнецова. Стан, очевидно, понравился Демидову, но испугал своей сложностью: сумеет ли такую машину тагильский слесарь построить самостоятельно? Поэтому Демидов направляет на Нижнетагильский завод для постройки сортового стана по модели Кузнецова механика Шталмеера. А дальше происходит вполне обычная для того времени картина: Шталмеер, используя идею и модель Кузнецова, самого автора от работы отстраняет полностью, а чтобы закрепить за новым прокатным станом полностью свое авторство, изменяет соотношения между валками. При испытании стана в мае 1770 года «оный сразу же сломался, и от того надлежащего действия в порядок привесть учинено препятствие».
Пристыженный неудачей, Шталмеер переделывает отдельные оказавшиеся слабыми узлы стана, снова испытывает и… снова «оный сразу же сломался». Эта канитель тянулась, видимо, не менее четырех лет, пока наконец вернувшийся из заграничного путешествия Демидов не отозвал Шталмеера, приказав довести конструкцию самому Кузнецову. Кузнецов, очевидно, переработал сортовой стан в соответствии с отлично работавшей моделью, и в 1775 году новая кузнецовская машина начала выдавать прокат. О качестве железа и о производительности самого стана можно судить хотя бы по заказу одного из самых придирчивых заказчиков – Адмиралтейства, которое затребовало с Нижнетагильского завода в 1776 году 12400 пудов четвероугольного прокатного железа.
Интересна и реакция самого Демидова на этот очевидный успех «плющильный четвероугольного железа машины» нижнетагильского слесаря. В одном из писем в том же 1766 году Демидов пишет в Нижнетагильскую контору: «Жепинского (это заводская кличка изобретателя, пущенная в ход кем-то из приказчиков) обнадежить, ежели он постарается для сортового железа машину привести в хорошее действие, то моею милостью оставлен не будет. Наипаче не найдет ли способ, чтоб пропусках на тех же валках поаккуратнее прорезы провести, дабы можно было пропустить круглые и осьмигранные сорты. Буде же того нельзя, то и при одном четвероугольном останусь доволен».
Другими словами, Демидов поставил перед Кузнецовым задачу, которую техника сумела решить лишь в середине XXвека, полтора столетия спустя. Видимо, ту же задачу можно было решить и гораздо проще – при помощи сменных валков с калибровочными ручьями. Но Демидов уже начал постепенно остывать к прокатному делу, ибо на новую модель ( на этот раз машины для резки железа) ответил, что «постройка оной будет коштовата, для чего оную и не делать». А изобретатель в это время, совершенствуя сортопрокатную машину, пришел к выводу, который предвосхитил идеи конструкторов прокатных станов уже следующего, XIXвека.
Для того чтобы получить «доброе железо» при прокатке, заготовку нужно было пропускать через валки по крайней мере дважды – сначала в «черновых ручьях», а затем после перевалки, то есть смены валков, - уже в «чистовых ручьях». Собственно, эта процедура с перевалкой не изжита даже сейчас – на современных металлургических заводах. Но начиная с середины XIXвека конструкторы прокатных станов бились над проблемой так называемой непрерывной прокатки, не требующей смены валков. Так вот впервые в мире проблема непрерывной прокатки была разрешена еще в семидесятых годах XVIIIвека, и разрешена простым слесарем Е. Г. Кузнецовым. Впрочем, после поездки на Тульские заводы Григория Демидова, где Кузнецов выполнил ряд «важных дел» по усовершенствованию прокатного дела, он назначается «заводам первым слесарным и кузнечным мастером», и ему выделяют избу-мастерскую с учениками.
К идее непрерывной прокатки Кузнецов шел поэтапно: сначала он решил, что проще, да и дешевле, будет прокатывать «четвероугольное» железо не в два приема, с перевалкой, а в двух поставленных друг за другом плющильных машинах. В этом случае отпадет необходимость во втором нагреве железа.
Но эта идея, сама по себе рациональная и правильная, на деле оказалась почти невыполнимой: скорость прокатки у машин получалась разной, железо между ними выгибалось или рвалось, да и попасть точно в «ручей» второго стана было очень трудно. И вот тогда Кузнецов и приходит к мысли объединить две «плющильных машины» в один стан непрерывной прокатки.
О сложности проблемы, которую так блестяще разрешил Кузнецов, говорит хотя бы то, что он не только соединил обе пары валков шестеренчатой передачей, но и точно подобрал размеры каждой пары. Над этой задачей – равномерной прокатки железа в двухвалковом непрерывном стане – бились позже многие инженеры и в конце концов пришли к решению, найденному тагильским мастером: валки должны быть разными по диаметру, причем вторая пара – больше первой. Только в этом случае двухвалковый стан может работать точно, без разрывов и сминания прокатываемого железа. Можно удивляться, каким образом Кузнецову только на основе интуиции удалось решить эту сложную инженерную задачу.
В феврале 1776 года модель двухвалкового стана непрерывной прокатки была уже в Москве рассмотрена Демидовым, и в Нижнетагильский завод ушел ответ: «Модель для дела четверогранного железа я рассматривал и нашел, что сия машина против прежней шталмееровой способнее, за что мастеру Жепинскому сказать спасибо… С получением сего постаратца оной конторе по той модели и настоящую машину в пристойном месте зделать».
Однако ни средств, ни людей для постройки «настоящей машины» Демидов не выделил, и Кузнецов вынужден был практически в одиночку, только со своими учениками в «слесарной избе», строить новую, теперь уже действующую модель будущего стана непрерывной прокатки. Фактически это уже была не модель, а стан для прокатки прутков небольшого диаметра, на котором Кузнецов, очевидно, проверял свои идеи и узлы – их размеры, прочность – будущей «настоящей машины».
Прокатанные на действующей модели прутки Кузнецов отослал опять Демидову, «на апробацию», и стал ждать ответа. Но с ответом Демидов на этот раз не спешил. Лишь в 1787 году Кузнецову, наконец, разрешили построить «настоящую машину», однако с приводом от обычного, «рядового» водяного колеса, мощность которого по оценкам современных гидротехников была не более 20 лошадиных сил.
Очевидно, Кузнецов понимал, что «рядовое» колесо двухвалковый стан не потянет, мощности его едва хватало на одновалковую плющильную машину, но ослушаться приказа хозяина завода, опасавшегося, что большие водяные колеса приведут к «оскуднению» воды в пруде, в конторе никто не посмел. Кузнецов приступил к работе над станом, видимо уже понимая, что в работе он свое детище так и не увидит.
Так оно и случилось: первый в мире стан непрерывной прокатки мог работать только вхолостую, и все попытки заставить его катать «четверогранное железо» закончились неудачей. Это была уже техника следующего века, парового, однако первые паровые машины на Нижнетагильском заводе появились лишь спустя тридцать лет.
Точно такая же история произошла и с изобретенными Кузнецовым ножницами для резки железа, приводить в действие которые тоже должно было довольно крупное водяное колесо, которое Демидов опять-таки строить не разрешил. Поэтому из всех изобретений Е. Г. Кузнецова на Нижнетагильском заводе получили внедрение «пилозубильная машина» – для насекания зубьев на пилах горячем виде, которую он построил в 1772 году, одновалковый стан для прокатки «четверогранного железа» и новый листопрокатный стан, построенный Кузнецовым взамен первой «листоплющильной машины» в 1774 году. Он мог катать листовое железо шириной в ¾ аршина, то есть до 53 сантиметров. Очевидно, эти три прокатных стана, да еще бездействующий двухвалковый непрерывной прокатки и попали в «ведомость» И. Германа по плющильному производству на уральских горных заводах.
1.2.4 Куренное дело
О тяжести труда женщин и детей можно судить хотя бы по норме разбора куч руды на «вольных пожигах»: две работницы за смену должны были наполнить мерный ящик, в который входило 200 пудов отожженной и разобранной руды.
Не менее тяжелым и трудоемким делом было и куренное – по выжигу древесного угля.
Особенность куренного дела заключалась прежде всего в том, что им, как правило, занимались лишь приписанные к заводам крестьяне. Ежегодно, примерно с марта, в Нижнетагильский завод с окрестных слобод начинали тянуться пешие и конные, чтобы отрабатывать на куренных работах подушную подать. Жили углежоги в лесу в избушках и балаганах и до самого мая валили лес, рубили на поленья и сортировали «по принадлежности» – береза к березе, сосна к сосне, отбрасывая лишь лиственницы, которые при томлении в кучах взрывались. Затем из поленьев выкладывались огромные кучи-поленницы.
После того, как поленницы были готовы, к углежогам приезжал приказчик с завода – принимать работу. И вот здесь-то и начинались те самые мытарства, которые нередко приводили и к отказам приписных крестьян, являться «на курени», и даже к бунтам. Приказчики измывались над углежогами как хотели: то им не нравилась кладка – «зело щелястая», то они находили в кучах «недомерок» и опять же заставляли поленницы перекладывать. А у крестьян, оторванных от дома, душа рвалась к пашне – уже май на носу, пахать надо! И они готовы были умилостивить приказчика какой угодно взяткой, только бы он принял у них работу и отпустил с миром. Все лето крестьяне были заняты полевыми и сенокосными работами, а с сентября после уборки хлебов возвращались в свои курени – выжигать уголь. И начинался сущий ад, немногим легче, чем на колошниках доменных печей.
Для начала кучи покрывали дерном и сырой землей, оставляя лишь в середине «трубу» – отверстие для тяги. Поджигали кучи берестой и когда пламя разгоралось достаточно сильно, «трубу» заваливали землей. В таком виде кучи должны были томиться от двух до трех недель. И не дай бог, если заснувший от смертельной усталости, холода и угара углежог прозевает томление – вся работа насмарку. Одинаково было плохо, если жар внутри кучи начнет остывать или если наоборот разгорится слишком сильно. В первом случае – недожог, который карался самым суровым образом – штрафами и незачетом работы, а во втором – начинался такой пожар, что кучу неизбежно приходилось растаскивать и тушить поленья по отдельности.
Угля для Нижнетагильского завода требовалось колоссальное количество. Только на выплавку руды чугуна – полтора пуда, что приводило к ежегодному уничтожению свыше пятисот деревьев! Но еще больше угля на приготовление железа – уже по 4,5 пуда на каждый пуд сортового железа, и совсем уж баснословное количество угля переводилось на сталь – 12 пудов на каждый пуд томленой, то есть цементированной стали!
Круглый год вокруг Нижнетагильского завода, за исключением двух-трех летних месяцев дымились и нещадно чадили сотни, тысячи угольных куч.
И все же куренное дело не в пример доменному, а особенно кричному, на заводе считалось легким: как-никак, а, считай, половина труда, когда лес валился и выкладывались кучи, подкармливались на подножном корму. Самым тяжелым на заводе совершенно справедливо считался труд кричных работников.
1.2.5 Кричное дело
Кричное дело, второе по значимости после доменного, на Нижнетагильском заводе на первых порах было представлено лишь тремя молотами, расположенными, как и на большинстве остальных уральских заводов, в «кричной фабрике» по другую сторону ларя – от дома. Здесь-то, в кричных горнах, и получалось знаменитое на весь мир железо, клейменное силуэтом соболя.
Кричная фабрика представляла собой довольно низкое, так же как и литейное, насквозь прокопченное помещение, озаряемое пламенем корнов, в которых на углях томился медленно оплавляясь и стекая на дно горна, штыковой чугун. Как и на доменной фабрике, здесь были свои «духовные мехи», гнавшие в горны по медным фурмам «густой» воздух, правда, кричные мехи были по размерам меньше доменных, но приводились в действие таким же двухсаженным водобойным колесом.
Тут же неподалеку от горнов устанавливался (один на два горна) молот с наковальней. Молот приводился в действие все той же водой, таким же «боевым валом» с чугунными пальцами. Молоты, как правило, делались из чугуна, хотя это было опасно в работе – чугун трескался, обсекался и увечил людей. Но чугун был дешевле, и заводчики считали для себя выгоднее иметь опасные, но зато дешевые молоты.
А молотов нужно было довольно много: для отжимки криц – с закругленной боевой частью, для вытягивания брусьев и полос из крицы – с узким, плоским боем, а для выравнивания досок – с широким плоским боем. Но самый главный был, конечно, для проковки криц, о котором Геннин писал, что эти молоты должны быть «косые, плотные, с лица гладкие и ровные, и в ушах был бы просторнее, а именно шириною не меньше 5, длиною 9 верш, весом от 20 до 25 пуд».
Сердцем кричного производства был горн, представляющий собой пирамиду из горного камня чугунными плитами, облицованными особым горновым камнем. На этот камень и плавилась крица. Капля за каплей образовывали на дне горна ноздреватый рыхлый ком, который назывался «полукрицей». Эту «полукрицу» кузнецы крошили ломами и топорами и вновь поднимали на угли. Вновь, вторично, на дно горна стекал каплями металл, но теперь уже окончательно обезуглероженный – чистое, мягкое железо. Однако это железо, ноздреватая крица, содержало в себе слишком много окалины и «соку» – шлаку.
Дождавшись, когда крица станет «слепой», то есть вырастет до нужного размера и приобретет нужный цвет, мастер выхватывал ее из горна длинными клещами (а весила крица, как правило, 5-6 пудов, причем, бывали крицы и больше, все зависело от того, на что они шли), подмастерья подхватывали ее и так общими усилиями перетаскивали на наковальню. После этого мастер пускал воду на колесо и молот начинал методично обжимать раскаленную пластичную. Крицу, выжимая из нее и разбрызгивая во все стороны малиновый «сок». Затем крицу опять общими усилиями перетаскивали в горн, на угли, но теперь уже для подогрева, и выковывали из нее брусок или полоску – что требовалось. А перед сдачей внимательно осматривали каждую полоску, высекали пленки, крупинки «соку» и вновь нагрев, правили под молотом, стремясь не допустить при этом заметных молотовин. И лишь после этого железо шло на пробу.
Таким образом, мастер с подмастерьями выделывал не более десяти пудов железа, получая за эту «адову работу» сущие копейки: мастеру демидовская контора за каждый пуд платила по три копейки, а подмастерьям – по копейке с четвертью. Но это в том случае, если железо получалось «не плоше свицкого», а если хуже, то плату мастеру сбрасывали до одной копейки.
Не так-то просто было заставить работать людей в этой «адской пучине». Наставления Акинфия Демидова, отлично разбиравшегося во всех тонкостях кричного дела, говорят сами за себя: «Железо делать добрым мастерством, не пленковатое и концы б были проваренные, и наковальни были б не логованые, и крицы были б не чугуноватые и клеймили б прямо. А неисправных мастеров наказать до их охоты. Сечь без всякой пощады. А мирволить будете и вам такое ж наказание. Акинфий Демидов». Естественно, после таких «отеческих» наставлений хозяина кричные мастера работали до изнеможения, так что после смены свеженадетая холщовая рубаха от соли «колом стояла». Испытания Уральскому железу определил сам Петр I. Указом Берг-коллегии от 1722 года для пробы железа полагалось в землю вкопать круглый, толщиной в шесть вершков, стол с выдолбленной в нем по размеру полосы дырой. Полоса просовывалась в дыру и обвивалась вокруг стола трижды. Потом разматывалась и исследовалась: если «знаку переломного не явила», значит, признавалась годной для дальнейших испытаний.
Для вторых проб выбирались двое самых сильных кузнецов, которые брали полосу за конец и изо всей силы ударяли ею о край наковальни три раза. «Потом, другими концом обратя, также трижды ударять», - гласила инструкция. На доброй полосе должен был остаться только след от удара о наковальню. Если же в этом месте полоса «знак переломный явила», а тем паче вообще переломилась, то шла в брак, а работу мастеру и его подмастерьям оплачивали в три раза дешевле. Не говоря уже о хозяйском гневе.
Конечно, добиться такого железа, чтобы оно прошло оба эти жестокие испытания, было нелегко – тут уж действительно могло выручить только глубокое профессиональное мастерство, передававшееся из поколения в поколение.
После проб железо, наконец, считалось вполне годным и клеймилось фирменным знаком – силуэтом соболя. А отбракованные полосы и брусья шли на новый передел – на сталь.
Сталь, очевидно, для мастеров того времени была наиболее трудным и наиболее загадочным материалом. Во всяком случае, изучая инструкции и постановления того времени, нельзя не прийти в изумление – сколько же тяжкого труда, времени и затрат угля требовалось для изготовления стали! Очевидно, и здесь во главу дела была поставлена та же жестокая традиционность, как и в механическом оборудовании заводов. Трудно, например, понять, зачем уже готовое, обезуглероженное и прокованное железо вновь в горнах обращалось в чугун, но именно с этой операции и начиналось на Нижнетагильском заводе приготовление стали. После этого переплавленный в горне чугун выпускался такими же каплями и струями, как и при нормальном кричном деле, однако, не на дно горна, а на землю, где и делился на небольшие крицы, которые затем поднимали на угли, вновь проваривали, каждый раз густо посыпая «треской» – железными крошками.
Затем такая «тресковая» крица окуналась в жидкий чугун, проковывалась под молотом и закаливалась в воде. Но это по сути лишь подготовка к самому процессу получения стали.
Выкованные таким образом плашки опять проваривали в горне, на этот раз посыпая песком, несколько раз проковывали под молотом, гнули, вытягивали в прут и лишь после всего этого закаливали в воде по-настоящему. То и была сталь, и ее испытывали точно так же, как и железо, - битьем о край наковальни. Только в отличие от железа сталь должна была сломаться.
Надо сказать, что, несмотря на такой сложный и малопонятный с точки зрения современного металловеда процесс, в какой-то степени напоминающий приготовление булата, тагильская сталь в отличие от чугуна и железа высоким качеством не блистала, и за границей, особенно в Англии, предпочитали из тагильского железа варить сталь по собственным рецептам и методам.
1.2.6 Достоинства и недостатки производства тагильского металла
В. И. Геннин писал о Нижнетагильском заводе: «по указу 1720 года, данному камисару Никите Демидову, построен на Тагил реке в 1725 году от Невьянска в 57 верстах. При оной построено 4 домны и 2 молота и из оных одна домна пущена в ход декабря за 25-го числа того ж году.
Руды к тому заводу на плавку чугуна берутся с нижеуказанных рудников: 1) с Высокогорского, в нем руда лежит и лежит магнитная; 2) с Гальянского, что подле речки Рудянки и Гальянского болота. Место, где та руда лежит, невесьма высокое и в прошлых годах на одном руднике руды не сколько добыто было между пустою серою землею и за малостию в том месте руды оной рудник оставлен, а кем обысканный – неизвестно».
Из этого же описания видно, что постоянно в ходу были лишь доменные печи, а две другие, очевидно, ремонтировались: горновой камень, которым облицовывалась домна изнутри, выгорал довольно быстро, а разбор, даже частичный, домны, которая представляла собой по сути дела крепостную башню, был, конечно, делом не легким. И тем не менее, работая только на двух домнах, Нижнетагильский завод уже в то время, в начале тридцатых годов XVIIIвека быстро выдвинулся в число крупнейших на Урале. Если, например, Невьянский завод выплавлял в год 86 – 87 тысяч пудов чугуна, то Нижнетагильский почти в три раза больше – 240 тысяч.
Но не только это выдвигало Нижнетагильский завод. С самого начала он выпускал самый дешевый металл, что очевидно, объясняется прежде всего отличным качеством высокогорской руды и близостью ее добычи от завода.
Немаловажным обстоятельством было и то, что Нижнетагильский завод в отличие от других никогда не знал забот и с флюсом, в качестве которого в домну шел известняк все в той же горы Высокой. Это позволяло Акинфию Демидову на обслуживании доменной печи не более 15 человек – цифра, как можно понять из архивных документов, для других заводов практически недостижимая.
Сравнивая экономические показатели двух соседних заводов – Невьянского и Нижнетагильского, приводятся такие данные: если на Невьянском заводе один пуд чугуна Демидовым обходился 6 ¾ копейки, то на Нижнетагильском в 6 копеек. Еще резче выглядела эта разница в стоимости, когда дело доходило до литья. Низкая стоимость высокогорской руды позволяла Демидовым заменять ею местные, менее качественные не только в Невьянске, но и в более отдаленных заводах.
То есть, можно сделать вывод, что близость всех технологических материалов, наилучшее оборудование и хорошая организация являлись плюсами, «козырными картами» в производстве тагильского металла, позволяющими ему быть самым качественным и самым дешевым по тем временам.
Обязательно отметить высокий уровень организации производства на демидовских заводах. В основных цехах существовала сдельно-премиальная система: перевыполнившие норму выработки мастера получали премию, еженедельно выявлялись лучшие из них и тоже награждались.
Управители заводов были обязаны регулярно доставлять в Главную контору ежемесячные, двухнедельные и недельные («седьмичные») рапорты. Работавший на Нижнетагильском заводе Демидовых в конце XVIIIвека шведский металлург И.Э.Норберг изумлялся тому, что заводская администрация раз в две недели доносила в Главную контору об объеме произведенной за это время продукции, что позволяло правлению следить за ритмичностью работы предприятий и в случае необходимости принимать срочные меры. В Западной Европе подобная статистика даже в XIXвеке была большой редкостью. То есть четкую организацию и своевременный учет производства можно отнести к факторам, положительно влияющим на общую деятельность и процветание Демидовских заводов.
А вот к минусам, к недостаткам можно отнести сложности транспортировки продукции завода. Оторванность Урала от центра России создала огромные трудности по транспортировке железа к рынкам сбыта. Единственной транспортной магистралью в то время был Камско-Волжский водный путь, поэтому, едва закончив вывозку угля из куреней на завод, приписные крестьяне переключались на перевозку откованного железа и чугунного литья к чусовским пристаням – в Усть-Утку и Сулем: Нижнетагильский завод в этом отношении при всех своих плюсах и достоинствах имел и один весьма существенный минус – располагался на восточном склоне Уральского хребта, тогда как Чусовая, по которой можно было сплавлять железо в Каму, была на западном. Дорога от Нижнетагильского завода к Чусовой шла через Висимский завод, поднимаясь затем на перевал. Это был мучительный семидесятиверстный путь в лютые морозы и вьюги, иной раз засыпавшие снегом целые обозы. Но еще тяжелее и опаснее был следующий участок – по Чусовой.
Круглый год в Усть-Утке плотники строили барка-коломенки, каждая из которых могла поднимать до шести тысяч пудов. Ранней весной, сразу после ледохода, под выстрелы пушки коломенки, груженые чугуном и железом, отпускались «по струе». На коломенки набирали пришлый народ – завод обязывался уплатить за них недоимки, ценности этот пришлый народ для Демидовых не имел никакой (не свои ведь крепостные), и рисковали заводчики в этом опасном сплаве не столько людьми, сколько своим товаром – железом.
За сотни верст, кто на попутных, а кто и пешком, шли завербованные на «железный караван» крестьяне, шел на смертельно опасную работу с молитвами и уповая на «божескую милость», вручая свои жизни лоцманам. С огромной скоростью, местами до четверти километра в минуту, неслись барки-коломенки, управляемые веслами-потесями, мимо грозно ревущих скал-бойцов. И сто лет спустя сплав коломенок с железом по Чусовой сохранился без изменений, о чем свидетельствуют записки Д.Н.Мамина-Сибиряка. «Некоторые из них, - писал он, при ударе о боец переворачивает прямо вверх дном, а между тем барка имеет в длину 18 сажен и в ширину 4 сажени, в ней грузу 15000 пудов и около шестидесяти человек бурлаков...».
Но если барке сопутствовала удача, если она благополучно миновала все скалы-бойцы и не «обмеливалась», то 400 верст до Перми проходили всего за три дня. Конечно, никакими обозами, даже зимой, по санному пути перевезти все 200 – 300 тысяч пудов железа и чугунного литья – продукцию только одного Нижнетагильского завода – до Перми было невозможно. Вот и приходилось идти на такой страшный риск.
Но дальше путь вниз по Каме был несравненно спокойнее и безопасней. В устье Камы железо перегружали на барки меньшего размера – дальше предстояло идти вверх по течению конной, а то и бурлацкой тягой. Первая по Волге крупная сдача железа бывала, как правило, в Макарьеве – старинном кержацком селе, известном на всю Россию своей «Макарьевской ярмаркой». И снова в путь, теперь уж до самой Твери или Вышнего Волочка, где караван обычно зимовал, чтобы весной опять по «верховой воде» пройти знаменитые Боровические ворота-пороги. Затем, благополучно пройдя озеро Ильмень, реку Волхов и Ладожский канал, караван с железом входил, наконец, в Неву, чтобы через пару дней пристать с Адмиралтейской пристани Петербурга. А здесь уж железо, клейменое силуэтом соболя, сдавалось в казну или продавалось иностранным купцам, расходясь дальше по всему свету.
1.3 Мастера и «работные людишки»
демидовских заводов
Демидовым везло на талантливых людей. Многими из успехов на своих заводах хозяева были обязаны энтузиазму и трудовому творчеству заводских умельцев, новаторов, талантливых мастеров.
Так уж получилось, что сегодня широко известны и прославлены имена «тагильских умельцев» – Ефима и Мирона Черепановых, Егора Кузнецова, Климентия Ушакова и других. Слава их заслужена. Но совсем незаслуженно забыты или полузабыты, или просто остались неизвестными имена демидовских мастеров, которые ещё в первой половине XVIIIвека своими изобретениями и открытиями так высоко вознесли Россию в металлургии и технике.
В ХХ веке западные экономисты сделали открытие: главной причиной промышленного успеха, главным богатством является не капитал, а таланты, знания людей, их способность создавать богатства. Можно вспомнить, что в не очень давние годы не только пропагандисты, но и историки-профессионалы объясняли горное могущество Демидовых с нещадной эксплуатацией. Что было, то было – и каторжный режим, и обманы, и обсчеты, и жестокие наказания, и даже злодеяния. Об этом свидетельствуют исторические документы и народные легенды. Но по жестокости эксплуатации им не уступали и казенные заводы, а демидовских показателей достичь не могли.
Оказывается Демидовы мало платили, а порой и обсчитывали приписных крестьян, которые выполняли подсобные, неквалифицированные работы. специалистов же они ценили хорошо, лучше, чем на других заводах, и на этом выигрывали. Никита и Акинфий Демидовы выискивали и собирали талантливых мастеров любыми способами: принимали беглых и пришедших с других заводов, выпрашивали у губернаторов и горных начальников, переманивали у своих конкурентов, выписывали за большие деньги иноземцев или просто-напросто крали.
По подсчетам историка А.С.Черкасовой, уже в 1921 году на Невьянском заводе находилось 250 квалифицированных работников – мастеров и подмастерьев, в то время как на Алапаевском их имелось всего 73. Причем, только пятая часть специалистов прислана в Невьянск «по указу», а остальные наняты «вольным наймом».
Готовых мастеров тогда в России было мало. А Невьянский завод рос, и множились его фабрики, строились новые заводы. Росла и потребность в спеицалистах. А раз нет готовых мастеров – нужно их создать, выучить. И Невьянский завод Демидовы превратили в своего рода школу, «академию» по подготовке мастеров высокого класса, и это произошло ещё во времена Никиты Демидова. У них обучались ученики и казенных заводов. Демидовские мастера участвовали в сооружении многих казенных заводов. О нехватке хороших мастеров Геннин писал и адмиралу Апраксину, покровителю Никиты Демидова: «Того ради покорно прошу – пожалуй, мой батюшка, изволь к нему отписать, чтобы он в даче оных мастеров со мною не спорил».
Лучшими в России стали доменные мастера уральских заводов Демидова. Причем они возводили оборудование вовсе не по существующему английскому образцу, а по вновь изобретенному, в несколько раз превосходящему лучшие европейские.
Сейчас доказано, что в строительстве Невьянской башни впервые в мире был использован принцип железобетона, нашедший своё широкое применение в зодчестве уже в ХХ веке. Там же был установлен металлический громоотвод, тогда как во всех учебниках по физике записано, что громоотвод (молниевод) изобретен американским учетным в 1752 году. Все эти изобретения, прямо скажем мирового масштаба, а имена изобретателей могли бы стать национальной гордостью. Но не стали. Мы не знаем имен этих гениальных мастеров, как и имени изобретателя царь-домны, и почему так? – один из загадочных вопросов, которые возникают при изучении истории первых Демидовых.
Одна из версий: Демидовы принимали на своих заводах беглых, которые находились вне закона и скрывались от правительства или церкви. Среди них могли находиться и незаурядные мастера, чей талант раскрылся на заводе. Но Демидовы опасались упоминать их имена в документах.
Очень важно рассказать о связи Демидовых со старообрядцами. Дело в том, что уже давно историками говорится, что заводы Демидова стали «раскольничьими гнездами»: раскольники заинтересовали Акинфия прежде всего принадлежностью к рудному и литейному делу, именно среди старообрядцев объявились рудоплавцы самого высокого класса. Демидовы и раньше старались привлечь на свои заводы староверов разных городов, например, ещё в 1716 году по приказу царя (которого, надо полагать, умолил об этом Демидов) начальник олонецких заводов прислал в Невьянск доменщика Федора Казанца и «дощатого» мастера Плечева. Но были и другие пути привлечения мастеров из раскольников, сокрытые от посторонних глаз. Демидовы, и особенно Акинфий Никитич, выходили прямо на старообрядческих руководителей и имели с ними дела.
А когда в свои последние годы Петр Iобрушил на староверов волну репрессий, десятки тысяч раскольников нашли прибежище на Урале и в Сибири, очень многие оказались на демидовских заводах и работали у Акинфия рудознатцами, мастерами, подмастерьями. Все (буквально все!) приказчики и управляющие его заводов были раскольниками. А ведь грозный Петр требовал, чтобы староверам «ни у каких дел начальниками не быть, а быть токмо в подчинении». Но Акинфий дерзко пренебрегал императорскими угрозами и каждый раз бросался на защиту своих приказчиков-раскольников, если им угрожала опасность от властей. Были случаи когда он вытаскивал их из лап Тайной канцелярии.
Старообрядцы составили костяк, основное население Акинфиевых заводов. Чтобы не быть голословной, сошлюсь на подсчеты профессиональных историков: «На 12 уральских заводах А.Демидова во время второй ревизии учтено 4159 раскольников…Они составляли 43% людей, учтенных ревизией. Однако на самом деле раскольников было больше, так преследования со стороны светских и духовных властей заставляли многих скрывать своё вероисповедание".
Получается, что демидовская горная империя – в то же время и царство старообрядческое; Невьянск, а затем и Нижний Тагил превратились не только в горные, но и раскольничьи столицы, произошло соединение, скорее даже слияние старообрядчества с демидовским горным царством. Старообрядца становятся управляющими заводов, приказчиками, занимают и все другие руководящие должности в заводских поселках. Большинство их – и среди мастеровых, и работных людей. Это выгодно Акинфию – среди раскольников много одаренных людей, они не пьют вина, умеют хранить тайны и секреты, дисциплинированы и терпеливы, великолепно работают. Это на руку и старообрядцам – могучая фигура Акинфия Демидова защищает их от преследований и репрессий светских и церковных властей.
Такой симбиоз, оказавшийся на удивление живучим и плодотворным, существовал около трех десятилетий при жизни Акинфия и несколько лет после его смерти. И если учитывать то, что старообрядцы стояли за самобытную, творческую и самостоятельную личность, протестуя против жестоких попыток Петра и его преемников превратить подданных лишь в покорных исполнителей, то можно только восхищаться так называемой «кадровой политикой» Акинфия Демидова, с которой его заводы процветали и развивались.
Но вот и другие данные…
Иначе обращались Демидовы со своими крепостными - «работными людишками». Страшная картина открывается со страниц журналов наказаний частных заводов тех лет и со страниц рапортов управителей и приказчиков владельцам, хозяевам заводов. Порой эти канцелярские деловито-хладнокровные рапорты, спокойно перечислявшие, сколько за истекшую неделю высечено розгами, сколько заковано в кандалы, а сколько просто так замордовано мастеровых и крестьян, представляют собой единственный документ, по которому можно проследить истоки дела или найти автора изобретения. «Со страниц рапортов с аккуратно выполненными таблицами, - с горечью писал Б. Кафенгауз, изучая архивные документы демидовских заводов, - заполненных тщательно цифрами, доносится голос жестоко замученных людей, топивших в вине свое горе и неволю. Они «отлучались» от тяжких работ или, не выдержав, разражались «дерзкой» речью против ближайших мучителей. Порка, выстрижение лба, цепи, кандалы и заводская тюрьма назначались несчастным по простому распоряжению приказчиков или по велению владельца, без какого-либо контроля со стороны властей».
«Железо сибирское, - писал В.Н.Татищев в 1736 году, лутчее есть в России, и оного ныне до полумиллиона пудов в Англию и Голландию продается, дешевле шведского. Вскоре же, чаятельно, оного вчетверо и более умножится».
Как свидетельствуют архивные документы, из всех уральских заводов лишь два – казенный Екатеринбургский и демидовский Нижнетагильский – отличались постоянством работы и четко организованным ритмом. На абсолютном большинстве заводов, как отмечает Д.Кашинцев, «доменные печи бездействовали годами, а периоды работ выявляли весьма сильные колебания в отношении выхода продукции. Более или менее на одном высоком уровне держался Екатеринбургский завод, эти перебои создавались многими причинами – и засушливыми годами, когда высыхали пруды, и нехваткой рабочих рук, и традиционной сезонностью работы, которая заставляла отпускать на сельскохозяйственные работы не только приписных крестьян, но и самых мастеровых. Лишь «домны Демидова, - заключает Д.Кашинцев, - действовали несравненно исправнее казенных. Годичные колебания продукции его заводов соответствовали, надо думать, колебаниям лучшего из казенных Екатеринбургского завода». Но достигалось это благополучие жестокой эксплуатацией мастеровых, горняков и приписных крестьян.
Рабочий день на Нижнетагильских заводах начинался в четыре утра и продолжался после обеденного перерыва до тех пор, пока « в вечеру, когда ударит 4 часа, звонить 50 раз, когда будет шихта и смена людям, а особливо в плавильнях». А чтобы набрать нужное количество мастеровых и для работы в фабриках, и «в горе», то есть на рудниках, Акинфий Демидов не брезговал никакими средствами: рассыпал в центральные губернии России своих приказчиков для «улешивания посулами», чтоб ехали жить на Урал, скупал крепостных у разорявшихся помещиков, правдами и неправдами стремился закабалить государственных, приписных к заводам крестьян, «привечал», наконец, беглых и каторжников «с забритыми лбами». Сохранились легенды о «годовой избушке» Демидовых. «На Ялупанове острове, близ Чистого болота, от Невьянского завода в семи верстах, южнее Тагильской дороги». В эту «годовую избушку» под надзор стражников Демидовы направляли всех беглых, которых судили на заводах «благостную жизнь», на деле оборачивавшуюся не меньшей каторгой, чем та, с которой они бежали. В этой избушке беглые жили до тех пор, «пока лик их не превращался в невьянский – отрастали бороды и волосы. А тех, кто упирался идти в горные работы или пытался убежать вновь, стражники заковывали в «матренку», представлявшую собой железный, запиравшийся сзади на замок ошейник, спереди которого подвешивалась гиря фунтов пять весом. И в таком виде заставляли работать по 12 – 15 часов в сутки «до их охоты», то есть до тех пор, пока приказчики не убеждались, что в бега эти люди больше не ударятся.
Страшная картина открывается при знакомстве с документами той поры, раскрывающими условия труда и способы закабаления в заводские работы приписных крестьян. Демидовы не брезговали ничем, даже копеечными штрафами стремясь «намертво» закрепить людей за заводами. «А кто будет пойман с ворованным лесом, писал Акинфий в одном из своих ордеров, - на Магнитке или около Магнита, правьте с таких плутов по рублю», а слободы, приписанные к заводам, раскладывались долги умерших и беглых, взятых в рекруты, но еще числившихся в «ревизских скасках... ». Таким образом, Акинфию Демидову удавалось к середине тридцатых годов XVIIIвека занять на своих заводах свыше десяти тысяч человек. Из них одна треть крепостные, то есть купленные у помещиков, а остальные попали в демидовскую кабалу “по принуждению”.
Нижнетагильск, как со временем стали называть поселок, был пестрое, разноязыкое племя – из каких только губерний и краев российских не было здесь людей!
Как и большинство других горнозаводских поселков, Нижнетагильск строился “концами”: на Выйском, например, поселке, или попросту Вые, селились домовитые и обстоятельные кержаки – в прочных избах с крытыми дворами: у самого завода, поближе к конторе, - конторщики и мастера, а уж на Гальянке самая что ни на есть беднота.
О степени эксплуатации на Нижнетагильском заводе даже детей говорит довольно красноречивая жалоба Никиты Демидова самому Петру I: «Ежели забирать малолетков 6 – 12 лет в школу, то заводчикам неоткуда людей брать, и оттого впредь заводов размножать будет некем, также и заводчикам ревностной охоты не будет...». Ведь «работными людишками» становились уже 6-7-летние дети, руду сортировать на крупные и мелкие куски вполне, по мнению хозяев, способные.
Идея «арифметических школ» принадлежала, как известно, самому Петру I– не «по адресу» на первых порах попала жалоба. Однако Демидовы не сдавались. Новый «отпуск» они направили уже в Берг-коллегию, мотивируя на этот раз свое нежелание открывать «арифметическую школу» в Нижнетагильске тем, что детей к учебе приходится им «принуждать»: «Обывательских детей от 6 до 12 лет в школах обучать охотников, а в неволю ж принуждать, понеже такого возраста многие заводские работы исправляют и при добыче железных и медных руд носят руду на пожиги и в прочих легких работах и у мастеров в науках бывают». И Берг-коллегия с этой мотивировкой Демидовых согласилась, дав указание Татищеву детей в «арифметические школы» «не принуждать».
Давая оценку тридцатых-сороковых годов жизни Нижнетагильского завода, когда они под управлением Акинфия Демидова так быстро выросли и окрепли, Д. Н. Мамин-Сибиряк писал:
«Акинфий Демидов был истинным птенцом гнезда Петрова, и на нем точно отпечатался образ гениального царя. Акинфию Демидову, как и Петру, не сиделось на месте. Основывая один завод за другим, он зорким взглядом смотрел уже в далекую Сибирь, где по слухам, кроме железных руд, находились богатые залежи серебра и золота...
Но этот гениальный человек у себя дома, на заводах является истинным сыном своего века: под его железной рукой стонали не только приписанные к заводам крестьяне, но и сами подьячие, разные приставники, приказчики и прочий служивый люд. Кнут, плети, батоги, застенки – все шло в ход...».
Из Невьянска, где еще пока оставалась резиденция Демидовых, Нижнетагильским приказчикам шли грозные указания: «Наперво наказывать словами, а ежели они по словесному приказу делать не будут, то штрафовать их кусною ломкою, а третично и телесным наказаниемНе выносившие издевательств и истязаний крестьяне жаловались в Берг-голлегию: «При заводской работе происходило нам не только излишне противу наложенного на нас подушного оклада, но и самые мучительные ругательства. Прикащики и нарадчики незнаемо за что немилостиво били батожьем и кнутьями. Многих крестьян смертельно изувечили, от которых побоев долговременно недель по 6 и полугоду, не зарастали с червием раны...».
А Акинфий Демидов в ответ на эти челобитные разражался новым гневом: «Без наказания не оставлять и поступать тирански без всякого милосердия!».
Как мы видим, на Демидовском заводе было все – и таланты, которые ценились, а также были кровь, пот и кнут – так создавалась крупнейшая на Урале и в Сибири заводская вотчина, охватывавшая пространство больше иных европейских стран.
Историческая необходимость в металлургическом производстве, обусловленная реформами в стране, пассионарные личности (по определению Л.Н.Гумилева), стоявшие во главе дела – Никита и Акинфий Демидовы, удачное использование человеческих талантов и труда – на этих факторах основаны богатство, слава и могущество Нижнетагильского железного завода. Это можно назвать поистине трудовым подвигом как отдельных личностей, так и всего народа, великим прогрессивным делом, способствовавшим модернизации страны, превратившим её в сильное государство с более современной социально-экономической и политической структурой.
2.
Процветание «Железного завода» в последней четверти
XVIIIвека
А что же дальше?
Акинфий Демидов умер в Августе 1745 года, оставив после себя колоссальное состояние: 21 «железный» и медеплавильный завод, два соляных промысла, многочисленные дома в Петербурге, Москве, Ярославле, Казани, Екатеринбурге и других городах, не считая огромных сокровищ в виде драгоценных камней, золотой и серебряной посуды, дорогого убранства и наличных денег «звонкой монетой».
И сразу возник беспрецедентный по своим масштабам торг между наследниками. По петровским законам все недвижимое имущество, то есть по крайней мере 21 металлургический завод и два соляных промысла, должно было достаться старшему сыну. Однако Акинфий, учитывая, очевидно, характер и склонности своих трех сыновей, завещал заводы младшему Никите, в котором он подобно самому себе видел хозяйскую хватку и способность «приумножать дело».
Тринадцать лет длился спор о наследстве. Наконец в 1758 году императрица Елизавета, нарушив петровские законы, повелела разделить имущество Акинфия Демидова «по справедливости». При этом разделе старшему из наследников Демидова, Прокопию, наиболее бездарному заводчику, достались 6 невьянских заводов и 3 нижегородских, среднему – 11 ревдинских и суксунских, включая родовой тульский, а младшему Никите – «главный куш»: 5 нижнетагильских.
Точно таким образом на три части была разделена и гора Высокая, однако лучшая ее часть отдана «по принадлежности» - Нижнетагильскому заводу, то есть Никите Демидову.
Смерть Акинфия Демидова и раздел его имущества застали Нижнетагильские заводы, в состав которых входили собственно сам Нижнетагильский чугуноплавильный и железоделательный заводы, Черноисточинский, Выйский, Висимо-Шайтанский и Лайский, в период наивысшего технического подъема, «общему подъему содействовала и своеобразная кооперация Геннина с Акинфием Демидовым – главным промышленником того времени. Гладкие отношения, установившиеся между обоими, привели и к обоюдовыгодному обмену специалистами: неоднократно мастера с казенных заводов откомандировывались для помощи демидовским, и наоборот».
Надо отметить, что высокий технический уровень Нижнетагильского завода во второй четверти XVIIIвека не был особым исключением: в ту пору уральская горнозаводская промышленность, охраняемая, с одной стороны, жесткими протекционистскими законами, введенными еще Петром I, а с другой – огромным спросом на железо в Европе, Развиваласть довольно быстрыми темпами, у уральские, главным образом древесноугольные, домны – гиганты (по масштабам, разумеется, того времени) были предметом удивления и восхищения всех европейских металлургов. Но тем не менее политика статус-кво, то есть сохранения достигнутого технического уровня, породила в конечном итоге ту самую консервативность, которая и привела некогда процветающий, задающие тон в области технического прогресса уральские горные заводы к полнейшему упадку и застою. Так или иначе, но первый, пока еще малозаметный перелом наступил в 1740-х годах, когда мы почти не встречаем производственных нововведений и металлургия начала стабилизироваться на достигнутом уровне или, как это происходило с казенными заводами, деградировать технически и экономически.
Несколько лучше дело обстояло, пожалуй, только на Нижнетагильском заводе, где трудности проявлялись гораздо позже – в самом конце XVIIIвека. Лишь на этом заводе современники отмечают такие новшества, как механизацию прдъема руды на колошниковую площадку домны. Машина представляет собой довольно большего диаметря колесо с наматываемым на него канатом. Этим канатом и подтягивались на колошниковую площадку бадьи с рудой. “На доменья две определена в низцу плотины одна мусорня (т.е.шихтовый двор), а вверху колесо, посредством коего встягивают належенные рудою дщаны: третье ж колесо служит для тяги строевого леса кое судами привозят”. Из этого описания можно понять, что рудоподъемник нижнетагильских домен, представляющий собой одну из ранних, если не самую первую конструкцию будущего скипового подъемника, которым действие, как и лесопильная лебедка, водяным колесом – явление, надо отметить, весьма прогрессивное для техники XVIIIвека.
Архивные документы второй половины XVIIIвека единодушно рисуют Нижнетагильский «железный завод» гигантом, крупнейшим предприятием замкнутого, полного горно-металлургического цикла. Так, уже в 1767 году на этом заводе помимо четырех доменных печей, дававших в год свыше 400 тысяч пудов чугуна – цифра по тем временам рекордная вообще для европейской черной металлургии, действовали такие фабрики-цехи: кричная, якорная, мелкокричная, плющильная, проволошная, укладная, молотодельная, кузнечная, меховая, слесарная, столярная, пильная и другие подсобные «заведения».
Основу заводской экономики, да и технологии, составлял, конечно, доменный цех. Чугун, вырабатывавшийся нижнетагильскими домнами, поступал затем в собственные и близлежащие кричные фабрики в виде болванок трапециодального сечения с одной или двумя бороздками на узком основании. Количество бороздок на чугунной «штыке» обозначало его твердость – хрупкий или твердый, серый.
Домны задавали не только темп работы всему предприятию, но и являлись началом длинной и довольно сложной технологической цепочке, которую Н.В.Бакланов обрисовал следующим образом: «на Уральских заводах последовательность стадий производства можно проследить на целом ряде отдельных процессов от превращения руды в металл до изготовления из металла готовой вещи. Переходя из «фабрики» в «фабрику», из печи в печь, из-под одного молота под другой бесформенный кусок руды очищается от ненужных для производства примесей, переходит в кричную, где «переваривается» в железную крицу, тут же вытягивается в полосу. Половина этой полосы направляется для переделки на уклад, другая идет прямо в колотушечную, здесь они обе опять объединяются и под молотом получают «оболваненную» форму будущего предмета: заступа или топора или любого другого орудия ; черновая форма переходит в кузницу, где и отделывается ручным образом надлежащего вида, закаливается и затачивается на точиле…».
Другими словами, колотушечная металлургического завода XVIIIвека представляли собой нечто соответствующее современному обжимному цеху. Но с большей доводкой заготовки до нужного размера.
Наиболее простой по устройству, очень напоминающей колотушечную – те же, чуть поменьше, молоты пудов по 10 – 12, однако «с лицом, наваренным доброй сталью», такие же, но опять же чуть поменьше горны «для подогреву», - была «дощатая фабрика», на которой выковывалось кровельное, или «дощатое» железо.
Сюда из колотушечной поступали прутки-заготовки; эти прутки «дощатый мастер» на глаз, сообразуя с заданным размером листа, который обычно выпускался квадратом со стороной в 53 и 71 сантиметр, рубил на куски, разогревал в горне и раскатывал под молотом, каждый раз «разглаживая» плоской частью «лица», чтобы на «доске» не осталось молотовин, и эта операция по раскатке и разглаживанию повторялась иногда до десятка раз, пока не получался нужной толщины лист. Мучительная и страшно трудоемкая операция, особенно если сравнивать с нынешними способами получения тонкого листа в прокатных станах. А ведь «доску» из прутка нужно было отковать еще настолько точно и удачно, чтобы она пошла придирчивый контроль - а нет ли на ней плен, то есть расслоений и дыр, для чего «доска» рассматривалась на свет, а выдержит ли «доска» сгибание угла, чтоб и следа от сгиба не осталось… Только после этого «доска» считалась годной и клеймилась все тем же «соболем».
Часть «досок» шла в товар - на кровлю, а часть оставалась на заводе – для лужения и «выбивки» из нее посуды: кастрюль, ведер, тазов. Вообще надо отметить раньше из «дощатого» железа готовили не в пример нынешнему времени гораздо больше и посуды, и всевозможной домашней утвари, а особенно из меди из и жести.
Интересно, что луженая жесть оказывалась необычайно стойкой и ко времени, и ко всевозможным агрессивным средам. Трудно понять, в чем тут дело, скорее всего в необычайно высоком качестве самого железа из высокогорского магнетита, практически чистого от серы и фосфора, но не исключено, что причина стойкости луженой жести заключалась в технологии подготовки под лужение, в очистке ее поверхности от окалины. Для этого «доски» обдирались сначала щетками вручную, а потом долго квасились в самых настоящих квасных наполненных хлебным квасом чанах. Поэтому позже, когда на рынке появилась луженая жесть, приготовленная при помощи травления кислотой, уральскую, которой из-за качества неизменно отдавали предпочтение, хотя она и стоила значительно дороже, стали называть «квасной» или «квашеной».
Наиболее сложной по устройству была «проволошная фабрика». Впрочем, приготовление проволоки и сейчас является делом довольно сложным и трудоемким, да в принципе и способ ее получения остался тем же – протягивают через ряд последовательно уменьшающихся отверстий-фильер.
В отличие от остальных «фабрик» «проволошная» обычно строилась в два этажа – это вызывалось сложностью привода «тягольного станка» от водяного колеса. На первом этаже как раз и устраивался водяной ларь с колесом, сидевшим на боевом валу диаметром около метра. Посреди вала был насажен ряд чугунных ральцев, приводивших в движение небольшой колотушечный молот, которым бруски железа, поступавшие из колотушечной, рубились на нужного размера куски. Чуть подальше на боевом валу сидел еще ряд ральцев, но более редко. Вот эти то пальцы уже через систему деревянных рычагов воздействовали непосредственно на сам «тягольный станок», который располагался на втором этаже.
«Тягольный станок» представлял собой массивную чугунную плиту (реже деревянную, за бедностью), к торцу которой перпендикулярно крепилась «тягольная» – тоже чугунная, однако обваренная сталью и с множеством отверстий – фильер. Перед «тягольной доской» на станине располагалось любопытное сооружение, чем-то напоминавшее огромные щипцы для колки сахара. Вся сложность для техники XVIIIвека заключалась в том, чтобы поступательное движение этих захватов-щипцов, которые, закусив кончик оттянутого и просунутого через фильеру бруска, протаскивали его целиком, согласовываясь с вращением боевого вала.
Надо сказать, что «проволошная фабрика» в то время была, пожалуй, наиболее механизированным цехом. Особенно в сравнении с ковкой якорей.
Якори, не считая пушек, которые не ковались, а отливались, были наиболее крупными изделиями уральских заводов, в том числе и Нижнетагильских. Сложность изготовления якорей заключалась не только в их размерах, но и в особо высоких требованиях к их прочности. Поэтому ковали якоря только «высокие мастера».
Ковали якоря в особых, гораздо больше обычных мастерских из стандартных полос и брусков: сначала по отдельности тапы, сваривая для них по нескольку полос брусков, затем таким же образом стержень-цевие, и уж в последнюю очередь все сваривалось вместе и несколько раз проковывалось под тяжелым молотом. И только после того, как весь якорь целиком был прокован, начинались испытания его на прочность.
Испытания эти, надо признать, были и довольно жестокие, и вместе с тем «изрядно видные»: якорь подвешивался к балке мастерской на особом блоке, и затем по команде проверяющего его нужно было «слушать, не одерживая на чугунный брус или доску раза три и, буде от того устоит, то насечь на нем мастеру, где делан и число настоящего года и свое мастерское управительское, кто при оной пробе случитца, имена и вес и литеру Р, что значит, что опробован».
Занимались на Нижнетагильском заводе и отливкой колоколов главным образом по заказам церквей. Но лили и для собственных нужд – сигнальные для рудников и заводов. Для церковных, «звонарных» колоколов бралась самая лучшая медь, в нее в отношении 20 к 100 добавлялось олово, а для «серебряного звона» бросались и деньги. Колокола, как и пушки, отливались в яму, а особо большие требовали сооружения и специальных крупных плавильных печей.
Но и колокола, и якори – все это эпизодические заказы, главное, чем жил Нижнетагильский завод, что выпускал ежедневно, были чугун и «сортовое», или «дельное» железо в виде «четвероугольного» бруска, «доски» или полосы.
И здесь стоит упомянуть об организации всего горнометаллургического хозяйства, центром которого был Нижнетагильский завод, Дело в том, сто четыре его домны выпускали столько чугуна в сутки, что переработать его полностью на железо в самом Нижнем Тагиле было невозможно. В связи с этим Нижнетагильский завод постепенно оброс целой серией вспомогательных по сути дела металлоперерабатывающих заводов, связанных между собой, как сейчас принято говорить, системой коопераций, Для современного инженера-технолога согласованность по объему и срокам выработки различных звеньев единого производства, каким, собственно, и был комплекс Нижнетагильских заводов ,звучит аксиомой. Однако для техники XVIIIвека такая согласованность всех звеньев производства бала практически неразрешимой задачей, и здесь-то прежде всего и проявился недюжинный талант организатора производства и великолепного знатока всего горнозводского дела генерал-лейтенатна Геннина. Он не только первым ввел нормы расхода, угара, обсечки и тому подобного на все звенья металлургического производства, но и разработал методы расчета всего технологического цикла – от руд до проволоки, бруска и «доски». При всей сложности, как мы видели, металлургического производства, когда готовое изделие получается многоступенчатым, да к тому же еще и «эстафетным» способом – передачей из фабрика в фабрику, это было для того времени поистине головоломной задачей, с которой Геннин, справлялся самым блестящим образом, разработав массу «калькуляций» и смет. В самом деле «штаты», скажем, того же Нижнетагильского завода времен Акинфия Демидова говорят о чрезвычайной универсальности хозяйства.
Практически все, что нужно было для бесперебойной работы завода – от руды до горнового камня и каната,- все делалось в самом заводе.
А вокруг Нижнего Тагила возникает целая серия вспомогательных, чугуноперерабатывающих и даже более специализированных заводов, как, например, Черноисточинский, по свидетельству академика П. С. Палласа, выпускавший железо особого образца исключительно для «аглицких подрядчиков», причем ежегодно до 280 тысяч пудов; затем Нижнесалдинский, специализировавшийся на выпуске сортового железа; затем Висимо-Шайтанский и, наконец Висимо-Уткинский железоделательные заводы. «Сырое железо, - с некоторым удивлением отмечал академик П.С. Палас, привозят сюда из Нижнетагильского завода, а выделанное, коего в год до семидесяти тысяч пуд выходит, отвозят гужем за тридцать верст в Висимошайтанский завод, а оттоль по Чусовой судами…»
В то же время, в 60-е годы XVIIIвека был проведен целый ряд мер, во-первых, по повышению качества нижнетагильского железа, а во-вторых, по ограждению его от фальсификаторов. И то, и другое, конечно, диктовалось, прежде всего условиями конкуренции на международном рынке – соперничеством с английскими и особенно шведскими заводчиками. «Инструкция сибирских моих заводов прикащикам Ивану Андрееву, Мирону Попову, Григорию Белому», датированная 1762 годом, содержащая наставления по ведению заводского дела, особое внимание уделяет качеству металла, «Смотреть, - наставлял заводчик Н.А.Демидов своих приказчиков по Нижнетагильским заводам, - чтоб железо было делано спелое, а не сырое, и полосы были шириною в два с половиной дюйма, толщиной в полдюйма». Интереснее всего, что в этом документе впервые так остро проявляется проблема сохранения фабричной марки тагильского металла. Поскольку «по праву наследства» клеймо «старый соболь» перешло к старшему сыну Акинфия, владельцу Невьянского завода, Никита приказывает: «А на тех полосах вместо прежняго клейма клеймить пригоде сими литерами: ССNАД». Что надо было расшифровывать как «статский советник Никита Акинфиевич Демидов». Однако таковы были сила традиции и известность прежней марки, что первые литеры стали расшифровывать как «старый соболь». Под эти названием тагильский металл и был известен в Европе и России практически до конца XIXвека – до вытеснения с рынка более дешевым южным железом.
Одновременно с переходом на новое клеймо Н.А.Демидов подал в правительство «отношение», в котором настаивал на издании закона, карающего подделку фабричной марки. И такой закон, правда, спустя лишь шесть лет, в 1769 году был принят, и запрет использования чужого фабричного клейма железа объясняется тем, «дабы не прилагать охулии и бесславия».
Очевидно, эти экстраординарные меры были вызваны первыми признаками если не упадка, то сокращения спроса за рубежом, особенно в Англии, на тагильский металл. Архивные бумаги шестидесятых годов говорят о том, что качество металла было предметом обсуждения и даже хозяйского гнева постоянно. Так, в начале 1768 года Никита Демидов своим нижнетагильским приказчикам выразил «крайнее неудовольствие» вплоть до «поротья кнутом» за «пленкованность», молотовины и другие дефекты тагильского железа, обнаруженные, очевидно, купцами, и потребовал, чтобы приказчики немедля ознакомились с постановкой дела в колотушечной, кузнечной и «дощатой» фабриках на Кыштымском и Каслинском заводах, принадлежавших его двоюродному брату Н.Н. Демидову. И как показывают двухнедельные рапорты приказчиков, это приказание было исполнено.
В последней четверти XVIIIвека известность приобретает, наконец, и нижнетагильская сталь. Но уже на принципиально новой технологии – при помощи цементации, то есть насыщения обычного мягкого железа, особенно его поверхности, углеродом. “Сталь и уклад этого завода превосходят все другие уральские заводы”, так как “ни на каком другом заводе для цементирования в печах прямо из полосового железа стали не превосходит”.
С изобретением нижнетагильского способа получения цементированной стали связана любопытная и до сих пор до конца не проясненная история.
Цементированная, очень твердая сталь понадобилась прежде всего самой “казне” – для изготовления чеканов и матриц, для нужд монетного двора. Переход с серебряной мелкой монеты на медную потребовал чеканки огромного количества монетной «деньги», а отсюда возникла потребность в твердой стали. На первых порах такую сталь Россия закупала во Франции и Англии. Но революция во Франции, затем войны Наполеона, отрезали эти традиционные источники получения твердой стали, и в Екатеринбург поступило распоряжение наладить производство собственного металла “в подобие Английской цементной стали”. Производство цементированной стали потребовало принципиально новых решений по многим вопросам: и в конструкции закалочных “ящиков”, и по устройству самих печей, но больше всего трудностей было с огнеупорной глиной. Очевидно, температура цементации по гумпрехтовской технологии была настолько высока, что ее не выдерживали не только традиционный горновой камень, но и кирпич, которым в то время уже начали выкладывать горны доменных печей. В конце концов после долгих поисков была отыскана “белая огнестойкая, наподобие фарфоровой, глина” сначала в рудниках Каменского завода, а затем и “под боком” – на реке Пышме, которая вполне удовлетворила “мастера стальных дел”.
Гумпрехтовская цементационная сталь, полученная в “пробных печах” в Нижнеисетске, “весьма строгие пробы выстаивала и многим превосходила не только бывшую проварочную Пышминскую или Германскую, но и Нижнетагильскую сталь”.
Таким образом, в Екатеринбурге была получена, как считалось, первая русская цементационная сталь – это произошло в самом конце XVIIIвека и в самую пору было бы запускать гумпрехтовскую технологию в производство для получения цементационной стали в промышленных масштабах. Но тут случилось неожиданное: Н.С.Ярцева на посту начальника Уральских горных заводов сменил И.Герман, в последствии известный как автор фундаментального «Описания заводов, под ведомством Екатеринбургского горного начальства состоящих», который очень быстро установил, что Гумпрехт «открыл Америку вторично», что в Нижнетагильском заводе давно уже, хотя и без широкой огласки, то есть секретно, налажено производство отличной цементационной стали, которую «по неведению» все принимали за прежнюю, проварочную. И гумпрехтовскую мастерскую в Нижнеисетске тотчас прикрыли «за ненадобностью».
Документы, к сожалению, не донесли до нашего времени сведений ни о дальнейшей судьбе «известного преступника» Гумпрехта, оказавшегося на деле «весьма искусным мастером», ни об авторе технологии нижнетагильской цементационной стали.
К середине XVIIIвека знали уже три способа получения стали: кричный, который широко применялся на Нижнетагильском заводе и который заключался в переделке на «стальной уклад» обрезков и обсечки от сортового железа: цементационный, известный лишь европейским металлургам, и способ «литой стали», изобретенный в Англии часовщиком Б. Хэнтсменом, но так и не получивший широкого распространения. Поскольку качество проварочной, полученной в кричных горнах стали, было все же низким. В России и особенно на уральских горных заводах, начались активные поиски веществ, которые бы улучшали ее качество при закалке. Так на Урале возник способ закалки проварочной стали «скотинным рогом с солью» очевидно, применявшийся и в Нижнем Тагиле до изобретения способа цементации.
Вообще-то «скотинным рогом с солью» сталь не закаляли, как показывают сохранившиеся инструкции, а подвергали длительному томлению в особых тиглях-ящиках и лишь после этого насыщенную «рогом» сталь закаливали обычным способом. И в этом случае получалась сталь на редкость устойчивая к износу - топоры, например, изготовлялись таким способом, или холодное оружие почти не стачивались, слабо на такую сталь действовали кислоты, да и ржавчине она поддавалась плохо. Металлургия XVIIIвека практически не знала химии, поэтому и объяснить, что же на самом деле происходит при томлении железа со «скотинным рогом» не могла – все, считалось, дает закалка. А на самом деле, как выяснилось уже в наше время, при этой «закалке» происходит глубокое насыщение поверхности стали азотом.
Интересно, например, сравнить способ азотирования стали, открытый химиками-металловедами уже в наше время, с древним уральским методом. Для насыщения поверхности стали азотом ее при температуре около 450 градусов на два часа погружают в ванну с желтой кровяной солью. Но ведь эта калиевая кровяная соль и получается как раз из рогов, мездры и копыт с поташом и железными стружками. Другими словами, чисто опытным путем, методом многочисленных проб и ошибок азотирование стали было открыто почти за два века до того, как современной химией было обнаружено влияние на сталь азота.
Для того, чтобы насыщение азотом прошло успешно, сталь должна была подвергаться довольно высокому и длительному нагреванию, причем в полной изоляции от воздуха. Это, несомненно, заставило нижнетагильских металлургов искать и совершенные конструкции печей и самих ящиков-тиглей, в которые сталь укладывалась с рогом и солью, а иногда и с золой. Таким образом, задолго до начала опытов Гумпрехта на Екатеринбургском монетном дворе нижнетагильские мастера уже имели в своем распоряжении все необходимое – и печи, и цементационные тигли, чтобы получать высококачественную сталь.
Середина XVIIIвека для Нижнетагильского завода характерна наращиванием производства металла. Но в это же время в результате пугачевского восстания было разгромлено значительное число заводов в южной и западной части Уральского края. Отразились эти катаклизмы, конечно, и на Нижнетагильском «железном заводе», и, чтобы понять их истоки, нужно вспомнить, что это было то смутное время, когда политика царского двора в отношении горной промышленности Урала напоминала собой барометр в бурю. Казенные, с огромным трудом выстроенные уральские заводы, раздавались временщикам, видевшим в них лишь средство обогащения. Как отмечает Н.В. Бакланов: «Вслед за ними многие заводчики из купечества стали так же относиться к своим заводам, и немногие из них сохранили прежнее отношение к делу, когда заводчик вел свой завод под своим личным наблюдением и вынужден был беречь мастеровых. Но и в этих случаях обычно обеспечивалось главным образом правильное использование завода с технической стороны, поэтому несколько лучше относились к мастеровым, с приписными же крестьянами не стеснялись».
На Урале положение приписных крестьян, и без того тяжелое, в эти годы ухудшалось еще тем обстоятельством, что они при передаче казенных заводов в частные руки оказались некой принадлежностью самих заводов. Другими словами говоря, формально свободные от крепостной зависимости государственные крестьяне, оказавшись в положении «придатка» к заводу, в глазах новых владельцев были тем же «движимым имуществом», каким они привыкли считать своих крепостных.
Например, граф Шувалов, получая за мизерную цену казенные Гороблагодатские заводы, добился от Елизаветы права закрепления, проще говоря, закрепощения за этими и другими своими теперь, но бывшими казенными заводами свыше 30 тысяч государственных крестьян. Так, Урал, формально не знавший крепостного права, в эти годы познает его в худшем виде. Естественно, что так просто примириться с положением крепостных приписные крестьяне не желали никак, что и вызвало волнения, начало которым положили нижнетагильские приписные.
В то время, накануне пугачевского движения, Нижнетагильский завод обслуживала уже довольно большая армия мастеровых, углежогов и рудокопов. В 1757 году на Нижнетагильском заводе работало 2080 человек, причем из них только 616 были крепостными, купленными Демидовыми в центральных губерниях или переведенными из собственных поместий. Остальные же были или беглыми укрываемыми до поры до времени, - 100 человек, или «вечными при заводе», а 434 человека – государственные крестьяне, приписанные по указу 1702 года. Спор о правовом положении вот этих четырехсот с лишним человек и послужил причиной бунта на Нижнетагильском заводе. Непосредственным поводом к волнениям послужила копия с указа сената о произведении следствия по жалобам приписных крестьян к заводам Демидова и Чернышева, которую двое крестьян из села Покровского купили на Невьянском заводе.
Этот указ был оглашен на общей сходке покровских крестьян, в результате чего было принято решение, что «можно отбыть от заводских работ». На той же сходке выбрали трех челобитчиков и послали их в Верхотурскую канцелярию с просьбой вернуть их обратно Богоявленскому монастырю. Воевода неожиданно принял их сторону, но посоветовал все же пока работать на заводе. Однако крестьяне «от заводских работ» посчитали себя уже свободными и на все угрозы конторы Нижнетагильских заводов отвечали «упорством».
Одновременно в самом Нижнетагильске началось брожение среди мастеровых, которые считались «вечнооданными»: они настаивали на том, чтобы их причислили к приписным.
Как описывает историк В. Семевский, первым исследовавший материалы о волнениях на Нижнетагильском заводе в 1762 – 1763 годах, «выборные, посланные в июне 1763 года мастеровыми Нижнетагильского и Черноисточинского заводов к князю Вяземскому с жалобами на приказчиков, услышали по пути, что будто бы Аятскую и Краснопольскую слободы и село Покровское велено было отрешить от заводов с тем, чтоб крестьяне платили подушный оклад деньгами. Челобитчики послали об этом письмо «мирскому подьячему» Палитову. Но оно было перехвачено Н.Тагильскою заводскою конторою и отправлено к князю Вяземскому. По приказанию его Палитов, а также один из челобитчиков, Салатуин, были арестованы и закованы в кандалы. Их готовы были уже отправить к князю Вяземскому, когда среди заводского населения распространился слух, что арестованных будут зашивать в сырые кожи…».
А дальше события развивались так. Огромная толпа мастеровых и присоединившихся к ним приписных крестьян пришла к заводской конторе, где вооруженные небольшой пушкой и ружьями собрались приказчики, служители и солдаты. Попытки приказчиков уговорить толпу разойтись на к чему не привели, с обеих сторон полетели камни, толпа бросилась на штурм конторы, отбила пушку и ружья, выстрелила из пушки по конторе холостым зарядом, от чего разлетелась вдребезги оконница, и освободила арестованных.
Между тем приказчикам удалось послать в Екатеринбург к князю Вяземскому гонца. Вяземский немедленно отрядил на Нижнетагильский завод поручика Хвощинского с командой солдат и с приказом доставить в Екатеринбург возмутителей спокойствия. На этот раз крестьяне не оказали сопротивления, виновные были привезены в Екатеринбург.
Двое из заводских мастеровых и крестьян в том числе писчик Салаутин были наказаны кнутом и сосланы на Колывано-Коскресенские заводы в каторжную работу без срока.
А вскоре на Нижнетагильский завод явился и сам князь Вяземский – вершить следствие. Но настолько незаконны были действия заводчика и его приказчиков, что даже посланный генерал-майор вынужден был признать, что «управители и прикащики сами вызвали волнение, вспыхнувшее на Нижнетагильском заводе, так как гни мастеровых и рабочих , которые должны были считаться государственными, ставили на одну доску с крепостными и употребляли наравне с ними во всякие работы, не давая против государственный крестьян никаких выгод».
Так закончился «бунт» нижнетагильских мастеровых и приписных крестьян.
Однако, как скоро выяснилось, это были лишь предгрозовые раскаты. Волнения закончились восстанием Пугачева, которое охватило большую часть Урала. Лишь на севере наиболее укрепленные, как Екатеринбургский, заводы остались неприкосновенными, да и то многие из этих оставшихся висели на волоске и молили о помощи.
Пожар пугачевского движения охватил и демидовскую вотчину; бои шли под Ревдинским заводом. Н. А. Демидов, находившийся в это время в Москве, приказывает создать вокруг Нижнетагильского завода и поселка защитные сооружения ( а надо сказать, что Нижнетагильский завод, пожалуй, единственный из всех, построенных в то время, не имел ни крепостных стен, ни даже оборонительного вала), выставив на наиболее вероятном направлении удара пугачевцев, со стороны Невьянска, рогатки; приказывает провести мобилизацию и направить «для подмоги»в Екатеринбург и другие заводы 1200 человек, из которых 117 потом попали в плен, а 10 убиты, О сем прискорбном факте в заводском рапорте сделана предельно деловая запись: «С завода во время сражения со злодеями убито 10 человек по 250 рублей каждый, на 2500 рублей». Эта сумма в качестве иска Н. А. Демидовым затем была предъявлена правительственной комиссии, занимавшейся подсчетом урона от пугачевцев, однако комиссия сочла иск тагильского заводчика «чрезмерным».
Но это, собственно, и все, что тагильский заводчик в отличие от других, южноуральских, потерял во время пугачевского восстания. Да еще убытки от двухмесячного простоя завода. И эта милость судьбы сыграла, естественно, свою роль в новом возвышении Нижнетагильских заводов, да и самого Нижнетагильска, который к тому времени прочно завоевал на Урале славу «железной столицы».
В 1770 году Нижнетагильский завод посетил академик П. С. Паллас, оставивший наиболее подробное и точное описание как самого завода, так и городка того времени. «Редко другой завод, - писал он, - имеет столь выгодное и удобное местоположение, как сей, который снабден всем нужным изобильно; а сверх того и магнитною горою.
Гора сия прорублена через лес перспективою, отстоит от пруда к западу только на две версты и состоит вся из чистейшего железняка».
Из описания Палласа видно, что Нижнетагильский завод в то время представлял собой значительное предприятие с бесперебойно и груглосуточно работавшими четырьмя доменными печами – явление, надо отметить, для Уральских заводов исключительное. Да и вообще все описание завода говорит о его процветании и достаточно высоком уровне техники. Так, обращает на себя внимание, что оба доменных, литейных двора на заводе находились уже а каменном здании, да и сами домны были по 14 аршин высотой – таких в то время на Урале не было ни на одном заводе.
Тот же самый сдержанный восторг ощущается в описании самого городка, где
уже «по нынешнему вкусу» строятся каменные дома: «на восточной стороне плотины построен в 1763 году каменный разщетный дом, в котором приказная, судная и казенная избы с погребами для хранения денег. Близ одного лежит деревянный дом, в коем рисовальная и много других комнат для приезжих. На большой площади стоял изрядный деревянный жилой господский дом, который возномерились выстроить каменной по нынешнему вкусу…».
Интересно, что как раз в то время был основан в Нижнем Тагиле первый на Урале детский дом, «перевезенный», - как свидетельствует Паллас, - из Черноисточинска и вверху пруда выстроенный деревянной дом определен 1766 года для воспитания приносных детей, в коем различные до совершенных лет и воспитываются дети».
Судя по данным Палласа, в Нижнетагильском заводе в то время было уже 1034 дома, в которых «жильцов до 2579 мужеска полу душ».
Особое внимание ученого привлекла новая церковь, воздвигнутая из камня и кирпича. Церковь представляла собой внушительное сооружение с пребогатым куполом и высокою башней, в кои не только надлежащее количество колоколов, но и колокольную игру заводят.
А еще, отмечает он, «между достопамятностями здешняго места принадлежат и престолы, в обоих алтарях находящиеся, сделаны из ужасных кубических магнитов, одна пяти четвертей вышины, три с половиной длины и несколько меньше ширины, а другой семи вышины, пяти толщины во все стороны, и густо покрытых ярью». Ужасные, конечно, в смысле огромные: действительно, магниты с гранью 80 – 120 см. – уникальные явления природы.
Но население Нижнего Тагила в то время состояло не только из «жильцев до 2579 мужеска полу душ» работавших на Нижнетагильском «железом заводе», но и жильцов до 700 душ Выйского завода, который в то врем, как отмечает Паллас, имел «небольшую доменную для плавления меди и молотовую, в коих ежегодно до 33000 пуд полосного железа выделывают». То есть общее количество жителей «железной столицы» в то время достигало, видимо, с женщинами и детьми не менее 7 тысяч – не всякий уездный город того времени мог похвастать такими масштабами.
Интересна оценка, которую академик Паллас одновременно дает и Невьянску, долгое время бывшему главной резиденцией демидовской вотчины. Подчеркивая второстепенность Невьянска по сравнению и Нижнетагильским заводом, по сравнению с Нижнетагилским заводом, Паллас объясняет постепенное замирание некогда бившей ключом в этом городке жизни слабой рудной базой Невьянского завода, его неспособностью конкурировать с Нижнетагильским: «За всем тем между сибирским железом невьянское не самое лучшее».
Перечисляя далее собственные Невьянского завода рудники до половины руды в Невьянск приходится тем не менее завозить с горы Высокой: «Гора сия разделена теперь на три части, из коих самая лучшая юго-западная и южная достались в удел Тагильским заводам; напротив того Ревдинской пользуется северною и северо-восточною частью, в коей большею частью глухой камень, а в Невьянск добывают руду на западной и юго-западной части, также и на узкое восточныя стороны».
Но никакими дисциплинарными мерами спасти гаснущий в Невьянске горный промысел уже, видимо, было нельзя: на первое место прочно и надолго выходил Нижнетагильский завод, «который снабден всем нужным изобильно». Начало этого возвышения нужно, отнести к 1758 году, когда туда, в Нижнетагильский завод, из Невьянска была переведена первая на Урале и самая крупная «цыфирная школа». Этот шаг горных властей, с одной стороны, являлся как бы официальным признанием возвышения Нижнетагильского завода, а с другой, естественно, подготовил почву для создания при этом заводе выдающейся для России того времени технической школы, наиболее яркими представителями которой были механики, создавшие в конце XVIIIвека ряд машин и металлургических устройств, надолго опередивших свое время.
Большой интерес представляет замечание Палласа о том, что среди нижнетагильских мастеровых есть хорошие художники и заводские мастера, чего в прочих заводах не достает.
Промысел, в основе которого лежали необычные качества тагильского железа, родил совершенно уникальный прозрачный лак, с которым, по признанию Н.С.Ярцева, «никакие в России делаемые лаки в доброте и прочности равняться не могут, даже самый английский лак он превосходит и равняется с китайским».
Загадка изобретения этого «прозрачного, яко хрусталь» лака не раскрыта до сих пор. Но отдельные, весьма отрывочные и чем-то даже противоречивые описания способов лакировки металлической утвари позволяют сделать вывод, что его изобретение косвенно связано с мастерством самих металлургов, умевших строить самые разные нагревательные печи и отлично чувствовавших «суть огневой работы». Качество лака связано с действием на него высокой температуры, «за каждым разом высушивая оную в жаркой печи». Еще более определенно на этот счет говорит составитель первой уральской энциклопедии «Хозяйственное описание Пермской губернии» Н. С. Попов: нижнетагильский лак «прозрачен, как хрусталь, не портится ни от жару, ни от какой кислоты».
Секрет лака тагильскими ремесленниками хранился в глубокой тайне, передаваясь от отца к сыну. Это отмечает Н. С. Ярцев: «Честь его изобретения здешним художником, составление же его известно ныне только одному или двум домам сродиков изобретателя, которые секрет свой рачительно от прочих скрывают, опасаясь, чтобы через распространение между многими унизилась цена сего наилучшего в своем роде лакового произведения». Однако сам же Ярцев в своей «Горной истории» говорит о том, что «тагильский мастеровой по имени Худояров, есть изобретатель составления тагильского масляного лака..., он оставил сие секретное искусство только некоторым своего рода потомкам».
Это лишь отдельные штрихи процветания Нижнетагильского завода в последней четверти XVIIIвека, основа которого, конечно, кроется в экономике самого завода, в том несомненном техническом прогрессе, который единодушно отмечается всеми историками горнозаводского Урала. Так, Д. Кашинцев, сравнивая работу и экономику разных заводов Урала той поры, приходит к выводу, что «особенно показателен Нижнетагильский завод – один из наилучше оборудованных и обеспеченных энергией, сырьем, топливом и людской силой.
Колебание его продукции было от 444 до 302 тысяч пудов, то есть достигло 320% от максимума, а это предприятие было самым надежным. Крупный завод юга, Златоустовский, знал колебания производительности до 55%.
Из описания академика П. С. Палласа видно, что Нижнетагильский завод представлял в ту пору весьма многоотраслевое и сложное хозяйство. Одних только вододействующих колес в то время на заводе насчитывалось около 60, причем лишь четыре из них, самые крупные, обслуживали доменные печи, а остальные приводили в действие многочисленные мехи и молоты в передельных фабриках – цехах. Общая мощность всех колес, по подсчетам Д.Кашинцева, на Нижнетагильском заводе в то время составляла 610 лошадиных сил, что для XVIIIвека «можно считать предельным в масштабе не только Урала, но и всей промышленной России».
В немалой, конечно, степени этому процветанию завода способствовал и сам Н. А. Демидов, унаследовавший от отца не только хозяйскую хватку и организаторские способности, но и вкус к самой технике. Отлично понимая, что только постоянным улучшением горнозаводского дела можно удержать на высоте и сам завод, и марку тагильского металла, Н. А. Демидов всячески стремился привлечь к себе на службу грамотных мастеров и специалистов. «Урал, - приходит к выводу Д.Кашинцев, - с 1740-х и до 1790-х годов почти лишенный иностранной технической помощи домашними средствами, стараниями даровитых конструкторов-самоучек, часто заводских крепостных, достиг крупных количественных успехов по линии доменной плавки». И, прежде всего это заключение относится к Нижнетагильскому заводу, где, пожалуй, впервые на Урале отказались от прежней, традиционной формы доменной печи, перейдя к более рациональной конструкции в виде двух конусов, соединенных между собой широкими основаниями. Эта форма доменных печей практически сохранилась до наших дней.
Новая форма доменной печи позволила значительно увеличить ее внутренний объем, организовать более равномерный прогрев всей шихты, что, естественно, сразу же сказалось на продуктивности печей. Производительность нижнетагильских печей того времени самая высокая не только в России, но и в Европе.
Немаловажную роль, скорее даже целую революцию (по оценке современников) в увеличении производительности доменных печей, сыграли так называемые «цилиндрические мехи», которые заменили собой прежние, «ящичные», и представляли собой обычные с точки зрения современной техники поршневые насосы, приводимые в действие все тем же водяным колесом. Однако, во-первых, цилиндрические мехи не в пример «ящичным» позволяли получать более сжатый, более «густой» воздух, а во вторых, поскольку они, как правило, устанавливались возле каждой домны по две пары, то дутье оказывалось более равномерным. И более «густой» воздух, и более равномерное дутье значительно улучшили работу доменных печей и увеличили их суточную продукцию.
Из всех уральских заводов лишь Нижнетагильский отнесся к цилиндрическим мехам не просто как к одной из экзотических новинок, а провел обширные сравнительные испытания их с «ящичными» сразу на трех домнах.
Гораздо хуже на Урале, в том числе и на Нижнетагильском заводе, обстояло дело с внедрением более прогрессивных методов переработки чугуна и вообще с внедрением принципиально новых «воздушных печей» для нагрева металла и плавки чугуна. Уже в середине XVIIIвека в Англии был изобретен так называемый метод пудлингования взамен кричного, при котором чугун плавился и обезуглероживался в особой ванне, нагреваемой плавлением. Пудлинговая печь по своему устройству была близка уже к мартеновской, сменившей ее во второй половине XIXвека, и наиболее важной ее особенностью было то, что металл, в отличие от кричного горна в непосредственный контакт с топливом не вступал, что давало возможность для переработки чугуна в пудлинговое железо применять практически любое топливо, а не дефицитный и дорогой древесный уголь. Однако это весьма прогрессивное для того времени дело нашло применение на Уральских горных заводах лишь во второй четверти XIXвека: пудлингование в Англии к концу XVIIIвека уже стало господствующим процессом, а Урал почти до 40-х годов XVIIIвека пребывал, если не в полном неведении о пудлинговании, то в полном невнимании к нему... Кричный процесс был одной из самых застойных операций уральской металлургии.
Это общее для всех уральских горных заводов явление, не исключая и Нижнетагильского, значительно затормозило развитие техники передела чугуна в железо. Но сказалось оно на уральских заводах уже в следующем, XIXвеке. XVIIIже век, век создания на Урале мощной горно-металлургической базы, Нижнетагильский завод заканчивал в расцвете и славе, как первый завод России, но в основе этой славы лежал подневольный труд тысяч мастеровых и крестьян. «В основе «организации труда на Урале, - писал В. И. Ленин, - издавна лежало крепостное право, которое и до сих пор, до самого конца XIXвека, дает о себе знать на весьма важных сторонах горнозаводского быта. Во времена оных крепостное право служило основой высшего процветания Урала и господства его не только в России, но отчасти и в Европе». И этому господству в Европе Россия обязана прежде всего широкому проникновению на европейский рынок тагильского железа.
Заключение
О Нижнем Тагиле давно и просто сложилось мнение, что из всех уральских городов этот город «самый уральский».
Трудно сразу, особенно только что приехавшему человеку, понять, в чем же оно выражается – это типично Уральское. Возможно, в том, что и в этом городе, как ни в каком другом, явственно ощущается рабочая атмосфера: кажется не только ритм жизни города, но и сам облик, даже архитектура несут на себе зримый отпечаток труда. Но скорее всего то ощущение типично уральского создателя тем, что главенствующее положение в городе занимает металлургический комбинат: силуэты огромных доменных печей, вечно окутанных паром и газами, мощные бастионы коксовых батарей, градирни, гигантские эстакады, причудливый переплет трубопроводов и целый лес мартеновских труб, прочно и непоколебимо вписавшихся в архитектурный облик самого города, составляющие его главную часть, хорошо видны даже при подъезде к Нижнему Тагилу – за 10 – 15 километров. Очевидно, Нижний Тагил поэтому, а не только по традиции вот уже четверть тысячелетия воспринимается как цитадель уральской черной металлургии. И еще, очевидно, потому, что именно здесь, в Тагило-Кушвинском горнопромышленном районе сосредоточены главнейшие задачи железной руды Урала; это горный край, о богатстве которого из поколения в поколение передавались легенды и сказания.
Двести с лишним лет гора Высокая, колыбель Нижнего Тагила, снабжала первосортной рудой не только Нижнетагильский, но и Невьянские, Ревдинские, Салдинские, Алапаевский заводы – практически весь центральноуральский горно-металлургический район. Слава тагильского железа, клейменного силуэтом соболя, перешагнула рубежи России. Мастерство тагильских доменщиков и кричных кузнецов и выпускавшееся ими русское железо с маркой «старый соболь».
Исследования историков говорят о том, что Нижнетагильский железоделательный и чугуноплавильный завод очень быстро, уже к середине XVIIIвека превратился в центр горно-металлургической промышленности России.
Непревзойденное качество тагильского металла, из которого в холодном виде можно было вязать двойные и даже тройные узлы, неоднократно отмечалось на всевозможных всенародных выставках медалями и премиями. Так, на всемирной выставке в 1851 году в Лондоне тагильские заводы получили три бронзовые медали, а в 1867 году на такой же Парижской выставке эти заводы были отмечены золотой медалью. И даже позднее, когда уральская горнозаводская промышленность вступила в полосу первого экономического кризиса, нижнетагильские заводы сумели удержать качество своего металла настолько высоким, что оно неоднократно отмечалось почетными дипломами и медалями, а в 1878 году в Париже на Всемирной выставке было удостоено высшей награды – Гран-при.
О процветании Нижнетагильского завода можно судить по росту выплавки чугуна. Если в 1766 году она составила 392 тысячи пудов, то к концу столетия 734 тысячи пудов. В это время Нижнетагильская группа заводов превысила по размерам производства все заводы, принадлежащие в середине XVIIIстолетия Акинфию Демидову.
Успеху заводского дела, безусловно, содействовало и то, что наиболее деятельный из братьев, Никита, стремился привлечь на заводы знающих специалистов, следил за техническими новинками и применял некоторые из них в заводском производстве. Однако главным условием процветания оставалась нещадная эксплуатация крепостных мастеровых, грабеж их. Демидовская тюрьма не пустовала, в ней томились десятки узников, обреченных на смерть. Людей по-прежнему стегали вицами, заковывали в железо, неугодных сдавали в рекруты.
Успеху демидовских заводов способствовали и природные условия: богатая рудой гора Высокая всего в двух километрах от завода, достаточное количество воды в реке Тагил и дешевые рабочие руки – все это было золотым дном для Демидовых.
Едва ли не самой худшей демидовской каторгой была работа в «горе», то есть медной шахте рудника. Добыча руды самым хищническим способом. В узких и низких штреках, с обушками в руках, как кроты, долбили руду рудокопы. В шахте происходили обвалы, заживо погребая десятки людей. За двенадцатичасовую смену шахтерам платили нищенскую плату – 50-60 копеек. Один из управляющих признавал: «С вышеозначенной платой работник не в состоянии прокормить свое семейство, если оно велико».
В 1834 году славные изобретатели отец и сын Черепановы построили первую в России дорогу с паровой тягой и чугунными рельсами, предназначенную для перевозки медных руд с рудника на завод.
Еще в 70-е годы XVIIIвека в Нижнем Тагиле на плющильной фабрике впервые на Урале было прокатано листовое железо.
Здесь впервые были опробованы многие технические новшества, оставившие след не только в истории Нижнего Тагила, но и в развитии передовой технической мысли России. Однако эти новшества не находили поддержки со стороны хозяев.
Известен такой факт. Павел Павлович Демидов проиграл в Монте-Карло 600 тысяч рублей, поставив предприятия в катастрофическое положение. Чтобы как-то поддержать заводы, на 10 лет вперед была запродана вся платина.
В конкуренцию с демидовским железом вступило более дешевое, произведенное на заводах юга России. Лишь начало строительства железных дорог в России вызвало заметное оживление на демидовском заводе, увеличение производства металла, и прежде всего рельсов и креплений к ним. В 1837 году Нижнетагильский завод поставил рельсы для Николаевской железной дороги, соединившей Москву и Петербург. А это потребовало от владельцев некоторого технического совершенствования производства.
Пожалуй, самым значительным новшеством было внедрение пудлингования вместо кричного способа производства железа, что позволило увеличить выделку железа из чугуна. Другим важным событием явилось возрождение и совершенствование прокатного производства, освоение в 1876 году выплавки доменных ферросплавов, нужных для сталеварения.
За всю историю развития на Урале было построено более 200 металлургических предприятий. Перед революцией из них действовало лишь 82. Большинство металлургических заводов возникло в течение XVIIIв., в период господства водяного волеса – универсального двигателя промышленности тех лет. Привязанность заводов к небольшим рекам как источнику механической энергии – важнейшая особенность размещения старых уральских заводов и многих городов. Заводская плотина и пруд были цехом этого завода, без которых нельзя было привести в действие меха для подачи воздуха в доменные печи, молоты и прокатные станы для прокатки и поковки слитков металла.
Поэтому все описания старых уральских заводов обычно начинались с описания его пруда. «Большой зеркальный пруд с отлогими берегами, где растут, отражаясь в воде, камыши и ивы; широкая плотина с рулем и перилами со стороны пруда, а с другой стороны – неуклюжий и закопченный доменный корпус, высокий дощатый забор и торчащие из-за него черные заводские трубы» – так начинает свой рассказ «В плену у железа», посвященный одному из уральских заводов, писатель П. Заякин-Уральский.
Большинство старых металлургических заводов Урала закрыто. Одни из них оказались в стороне от магистральных дорог; другие исчерпали запасы руды, около которых были построены; третьи нецелесообразно было реконструировать из-за ограниченности строительной площадки или по другим причинам. В настоящее время сохранилось менее двух десятков старых небольших заводов. Все они расположены в горнозаводской части Среднего и Южного Урала. Удельный вес их в выплавке уральского металла снижается. Каждый из них ежегодно дает металла в несколько раз меньше, чем современная домна или конвертор. Большую мощность имеют лишь Серовский, Чусовской и Златоустовский заводы. Оборудование старых заводов не отвечает современным требованиям. Производительность труда на них значительно ниже, чем на крупных предприятиях. На первый взгляд кажется что эти заводы давно
исчерпали свои возможности и подлежат закрытию. Однако многие из них продолжают работать.
В чем же причины необычайной жизнестойкости Нижнетагильского завода? Их несколько. Десятилетиями и даже столетиями на нем складывались коллективы высококвалифицированных металлургов, больших мастеров огненной профессии. Поэтому он специализирован на выпуске высококачественных марок сталей – инструментальной, нержавеющей, автотракторной, электротехнической. Он выпускает, как правило, трудоемкие виды проката, и к тому же малыми партиями, производство которых на больших заводах не всегда эффективно. У завода есть свой жилой фонд, у них сложились разнообразные, часто устойчивые производственные связи с другими предприятиями, нарушение которых потребовало бы изменения профиля других предприятий, связанных с металлургическим заводом. Закрытие завода привело бы, наконец, к разрушению сложившегося производственного коллектива. Учитывая также дефицит высококачественных сталей, решено большинство оставшихся старых металлургических заводов в ближайшие годы коренным образом реконструировать, а некоторые из них, как, например, Верх-Исетский, строить заново, на новой, отвечающей современной организации производства площадке.
Многовековой опыт уральских металлургов, высокое качество сырья, наличие в руде некоторых железорудных месторождений легирующих металлов благоприятствуют развитию на Урале производства высококачественных сталей, по выпуску которых среди экономических районов он не имеет себе равных.
Столетиями добывают железную руду на Урале. Как обычно, вначале брали то, что лежит ближе и качественнее. Поэтому большинство залежей руд, расположенных ближе к поверхности, сейчас уже выработано. Но остановить развитие уральской металлургии в условиях, когда стране требуется все больше металла, нельзя. И хотя за последние полтора десятилетия на Урале не построено ни одного нового металлургического завода, выплавка металла растет из года в год. Достигается это благодаря реконструкции существующих предприятий. Этот путь увеличения производства требует меньших затрат, чем строительство новых предприятий, и поэтому обладает неоспоримым преимуществом в таких районах, как Урал. С ростом выплавки металла растет и потребность в железных рудах. Как же решается проблема сырьевой базы уральской металлургии в наши дни?
Основную часть уральского чугуна и стали дает четыре современный металлургический гигант – Нижнетагильский металлургический комбинат.
Работая над данной темой, я познакомилась с его происхождением, деятельностью. Я узнала о том, как происходило рождение и развитие черной металлургии на Урале, создание железоделательного и медеплавильного завода, который сыиграл большую роль для экономики России, развития горнозаводской промышленности.
Данная работа помогла мне лучше понять, какое значение имеет металлургическая промышленность Урала в экономическом, социальном, политическом и культурном развитии страны. Как далеко перешагнула рубежи России слава тагильского железа, клейменного силуэтом «старый соболь». Архивы документов второй половины XVIIIвека показывают нам, что Нижнетагильский «железный завод» стал гигантом, крупнейшим предприятием замкнутого, полного горно-металлургического цикла. Помимо четырех доменных печей, которые в 1767 году давали свыше 400 пудов чугуна в год, были открыты такие фабрики-цеха: кричная, якорная, мелкокричная, плющильная, проволошная, укладная, молотодельная, кузнечная, меховая, слесарная, столярная, пильная и другие.
Основателями горнозаводской промышленности на Урале является горнозаводчик Демидов и его династия, их вклад в развитие черной металлургии и экономики региона огромен.
Тагильский металл и впредь будет играть огромную роль в народном хозяйстве, экономике и оборонной мощи нашей страны. Если сейчас во всем мире выплавляется примерно 750 млн. Тонн стали, то около одного процента составляет тагильский металл.
Немного найдется у нас в стране и во всем мире металлургических предприятий, которые в мировом балансе черной металлургии были бы столь весомы. Таковы соответственно роль и значение Тагильского металла, который вот уже четверть тысячелетия является слагаемым одного из главных продуктов современной промышленности, одного из фундаментов цивилизации.
Литература
1.Агеева А. П., Боташева Е. А., Горенко П. Д. и др. Нижний Тагил. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1964.
2.Бакланов Н. Д. Техника маталлургического производства в XVIII веке на Урале. г.Огиз, Огизское издательство, 1935.
3.Бажова А. П. Крепостная интеллигенция Урала в первой половине XIX в. – в сб. из истории рабочего класса Урала, Пермь. Пермское книжное издательство, 1961 г.
4.Боташев Н. С. Как это начиналось. – в кн. Новые были горы Высокой. Пермь. Пермское кн. Изд-во, 1963 г.
5.Виргинский Б. С. Творцы новой техники крепостной России. – М., Издательство Высшая школа. 1957 г.
6.Васютинский В. Ф. Хранители “Старого соболя” : История трудового коллектива Нижнетагильского металлургического комбината. – Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1990 г.
7.В. Описание уральских и сибирских заводов. М. Издательство «Высшая школа», 1937 г.
8.Горовой Ф. С. Падение крепостного права на горных заводах Урала. г.Пермь, - Пермское книжное издательство. 1961 г.
9.Гусаров А. К. Экзамен на зрелость. – в кн. В строю гигантов. – Свердловск. Средне-Уральское книжное издательство, 1966 г.
10.Данилевский В. В. Русская техника. Л., Свердловское областное книжное издательство, 1948 г.
11.Золотарева Л.Г. Нижнетагильский музей-заповедник. Свердловск : Средне-Уральское книжное издательство, 1988 г.
12.История индустриализации Урала (1926 - 1932), Свердловск : Средне-Уральское книжное издательство, 1967 г.
13.Караваева А. Н. Уральская горновая. В кн. Нижний Тагил. – Свердловск : Свердловское обл. кн. Изд-во,1964 г.
14.Кафенгауз Б. История хозяйства Демидовых в XVIII – XIX веке, т. 1, М. –Л., изд-во АН СССР 1949.
15.Колюпанов Н. Колонизация Пермской губернии и распространение горного промысла . М., Издательский дом “Дрофа”, 1945 г.
16.Кривощеков И. Я. Словарь Верхотурского уезда Пермской губернии. – Свердловск : Свердловское областное издательство, 1985г.
17.Ленин В. И. Развиние капитализма в России. Полное собрание сочинений. Т. 3., - Свердловск : Средне-Уральское книжное издательство, 1967 г.
18.Липатов Н. Л. Черная металлургия Урала в годы Великой Отечественной войны. М., Изд-во Высшая школа, 1960 г.
19.Мамин-Сибиряк Д. Н. От Урала до Москвы. Собрание сочинений. – Свердловск : Среднее-уральское кн.издательство, 1978г.
20.Нижний Тагил. Издание четвертое, переработанное. Свердловск: Средне-Уральское кн. Изд-во, 1977 г.
21.Осинцев А. С. Черная металлургия Урала. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1959 г.
22.Павлов М. А. Воспоминания металлурга. – М. Издательство Высшая школа, 1953 г.
23.Пущин И. Записки о Пушкине. Письма. – М. Издательство Высшая школа,1965 г.
24.Семевский В. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II, т. 1., Свердловск : Средне-Уральское кн. Изд-во, 1955 г.
25.Слукин В., Арапова Е., Кононова Т. Демидовские гнезда. Невьянск. Верхний Тагил. Нижний Тагил. – Екатеринбург: Издательский дом «Сократ», 2001г.
26.Степанов П.Н. Урал. – М. Географгиз, 1953
27.Татищев В. Р. Общее географическое описание всея Сибири. Свердловск : Среднее-уральское книжное издательство 1936г.
28.Федоров И. А. Каменный пояс: в 3 кн. Кн. 2: Наследники – М., Издательство Высшая школа, 1964 г.
29.Христоматия для 8 – 9 классов средней школы об Уральской истории, Свердловск : Средне-Уральское кн. Изд-во, 1990 г.
30.Шакинко И. Демидовы. В середине России. - Екатеринбург, Издательский дом “Пакрус”, 2000 г.
31.Шишонко В. Пермская летопись. Кн.5 – М., Издательство Высшая школа, 1978 г.
32.Шувалов Е.Л. Урал индустриальный. Книга для учащихся. – М., Издательство “Просвещение”, 1974 г.
33.Шмаков Л.В. В старое время. Книга Нижний Тагил. – Свердловское областное государственное издательство, 1985 г.
|