Федеральное агентство по образованию
Санкт-Петербургский государственный
архитектурно-строительный университет
Кафедра политологии
Реферат
О. Шпенглер «Философия политики»
Выполнила: студентка группы 2-МО-4
Шальнова А.В
Введение
“Политика есть способ и манера, в которых утверждает себя текучее существование, в которых оно растет и одерживает верх над другими жизненными потоками. Вся жизнь - это политика, в каждой своей импульсивной черточке, до самой глубиннейшей своей сути”. О. Шпенглер
«Закат Западного мира» обращается к анализу проблем демократии, которые представляют особый интерес для современной России. В своих работах Освальд Шпенглер уделяет большое внимание анализу либерализма, который стал в результате политических реформ девяностых годов государственной идеологией в России.
В работах Шпенглера содержатся прогнозы мирового политического развития, которые выдержали проверку временем и в целом подтвердились последующим ходом истории. Кроме этого, Шпенглеру принадлежит важная заслуга в разработке методологического аппарата современной политической науки. В работах Шпенглера мы находим интересные подходы к анализу политических партий, к исследованию политической роли современных средств массовой информации, к решению проблемы соотношения политики и экономики, политики и культуры.
Обладая обширной исторической эрудицией, Шпенглер смог взглянуть на современные ему события мировой политики с отдаленной перспективы. Используя аналогии с эпохой Римской империи, он сумел правильно выявить основные тенденции изменения системы политических отношений.
Отмеченные в работах Шпенглера тенденции развития современной политики и общества почти полностью воплотились в реальность.
1.
Подход Шпенглера к определению политики
В своей работе «Философия политики» Шпенглер сразу обозначает, что именно он считает политикой как таковой. Политика, согласно его мнению, не являет собой некое абстрактное понятие; это то, что на практике осуществляется меньшинством людей, призванных быть деятелями: “ То, что задает такт в потоке событий, - это всегда жизнь и никогда не система, не закон или программа”[1]
.
Шпенглер противопоставляет себя либеральным теоретикам, которые, говоря о государстве, опираются на абстрактные понятия: «профессиональные же мыслители, направлявшие свой взгляд на созданные людьми факты, внутренне пребывали в отдалении от этой деятельности и потому были способны лишь так и этак мудрить со своими абстракциями, а всего лучше- с мифическими образованиями, такими, как «справедливость», «добродетель», «свобода»[2]
.” Непростительным идеализмом считает Шпенглер два вида заблуждений – реакционный и демократический: «первый верит в обратимость истории, второй - в наличную в ней цель».
Таким образом, Шпенглер стремится показать, что реальная политика мало связана с какими бы то ни было идеями и теориями, а тем более с такими ценностями, как «справедливость», «свобода», «счастье». Политику Шпенглер трактует как практическое ремесло со своей техникой и приемами. В зависимости от того, как правящее меньшинство владеет этой техникой, оно может удержаться у власти и стабилизировать политическую ситуацию.
Истинные политики для Шпенглера – это не знатоки теорий, а знатоки фактов, и действуют они в мире фактов, руководствуясь внутренним чутьем: ”…но как делается политика? Прирожденный государственный деятель - в первую очередь знаток, знаток людей, ситуаций, вещей. Он не смешивает логику событий с логикой систем”. Государственные деятели– те, кто непосредственно осуществлял политику - принимали решения и действовали, исходя из «глубокого чутья фактов». Личности, находящейся у власти, присваивается исключительное значение в формировании истории: «подлинный государственный деятель - это персонализированная история». Шпенглер считает примечательными качествами такой личности умение не быть ведомым внешними факторами окружения, чувствовать в себе родственные эпохе силы, способные преображать её и изменять её формы, оценивать её насущными, ситуативными мерками и действовать согласно царящим в данный момент в конкретном обществе законам, а также “не прикладывать к настоящему мерку прошлого ”. Адекватность времени, степень попадания в его жизненную основу, мера и своевременность
– вот что выделяет талантливого политика, способного влиять на политические формы, живые и непреклонно движущиеся в своем естественном направлении.
Однако государственный деятель должен быть и великим воспитателем, меняющим сознание окружения не учениями или предписаниями морали, но своим личным примером. Место, отводимое Шпенглером морали и религии в мировой политике, стоит выделить особым образом. Выступая за освобождение политики от экономики, борясь со всеми проявлениями либерализма и демократии, Шпенглер остался приверженцем «чистой политики», то есть придерживался тезиса о независимости государства как от церкви, так и от экономики. По его мнению, будущими политиками будет двигать не страх Божий и не стремление к обогащению, а желание власти как таковой, желание власти ради власти, и на пути к власти их не остановят ни моральные запреты церкви, ни экономические потери. Шпенглер считает, что настоящий государственный деятель «находится по другую сторону истины и лжи»; он хочет освободить политика от морали.
О связи между истинной политикой и её морально-нравственным инструментарием говорит следующее: “выведите основные правила из действий Иннокентия III, едва не приведшего церковь к мировому господству, и вы получите катехизис успеха, представляющий собой крайнюю противоположность всякой религиозной морали, без которого, однако, не было бы никакой церкви, никаких английских колоний, никакого американского капитала, никакой победоносной революции и, наконец, ни государства, ни партии, ни даже народа в удовлетворительном состоянии.” “Первополитикой всего живого”, по Шпенглеру, является война. Отсюда вытекает определение народа: «народ действителен только в отношении к другим народам, <…> однако именно поэтому естественное, расовое отношение между ними - это война». Стремления политиков – их амбиции (“тщеславие”) – направлены на то, чтобы необходимости в войне не возникало, но при этом они используют методы, хитрости, тактику, «характер борьбы», «материальные силы за плечами», которые очевидно родственны военным приемам, а фактически – ими и являются: «изначальное родство между дипломатией и военным искусством все же сохраняется». Важно понимать, что Шпенглером это трактуется как факт - даже залог существования грамотной политической деятельности - вне всякой оценки.
Религия всегда могла одарить человека в духовном смысле, придать определенную форму его существованию, даже сделать его счастливым в своем понимании этого слова - “однако над силами жизни никакой власти у нее не было”. Реально влиять, вымуштровывая с помощью способностей и собственного примера целые сословия, целую расу, способна все та же историческая единица – личность, переросшая себя и становящаяся «центром деятельного мира».
Шпенглер проводит аналогию между таким политиком и античным божеством, исходя из качеств, которыми он обладает. Проводя интересную аналогию, Шпенглер сравнивает государственного деятеля с садовником своего народа: он не может брать на себя обязанность изменить «закон, что определяет» растения, но может дать растению либо расцвести, либо захиреть.
Главной идеей, заключенной в выделении и анализе значимой исторической личности, является ответ на вопрос: что делает государственный деятель, чтобы стать двигателем и «маяком», направляющим движение истории? По Шпенглеру, первая задача – несомненно, сделать что-то самому, выделиться. Вторая, что ещё более важно – это «создать традицию, подвести других к тому, чтобы они продолжили твое дело, его такт и дух». Исчезнув из потока событий, такой политик должен оставить после себя наследников заданного им пути; определить направление развития целой расы правящего слоя. Это – “замена великого политика великой политикой”.
Такие государственные деятели очень редки: “великие одиночки зачастую разрушают больше, чем создают, - теми зияниями в потоке истории, которые оставляет по себе их смерть. Однако создать традицию значит исключить случайность. Традиция муштрует высокий средний уровень, на который вполне может положиться будущее”.
«Существует только сословная политика - политика императорская, папская, вассальная. Кровь, раса заявляют о себе в импульсивных, полусознаваемых предприятиях, и даже духовное лицо, поскольку оно занимается политикой, действует здесь как человек расы».
По Шпенглеру, раса присутствует у представителей аристократической элиты, прежде всего дворянства, которые обладают политическим чутьем и жертвенностью. Эти качества вырабатываются в процессе сохранения старых традиций, путем муштры и благодаря высокому уровню моральных требований. При этом Шпенглер ясно дает понять, что названные качества представителями элиты могут быть потеряны.
Традиция – важнейший признак правящего слоя. Раса политиков, которая “чувствовала бы свое тождество с его государством и его новыми задачами, которая, продолжаясь, вбирала бы в себя значительных людей снизу и навсегда сращивала их с тактом собственной”, - единственно возможный правящий слой, который способен не привести государство к гибели, а быть его спаянной элитой, сохраняющим и развивающим его в нужном направлении.
Шпенглер был консерватором и выступал за сохранение традиций, но его консерватизм оказывается непоследовательным, поскольку старые традиции в его эпоху были уже в значительной мере утрачены и связь поколений нарушена. Традиции со временем уступают место индивидуализму классов, слоев, отдельных личностей. Шпенглер в своих трудах попытался, персонифицировав историю, органично соединить значимость индивидуальности, поставив на первое место в её характеристике способность породить традицию.
шпенглер политика демократия
2. Демократия
Выступая за освобождение политики от экономики, борясь со всеми проявлениями либерализма и демократии, Шпенглер остался приверженцем «чистой политики», то есть придерживался тезиса о независимости государства как от церкви, так и от экономики. По его мнению, будущими политиками будет двигать не страх Божий и не стремление к обогащению, а желание власти как таковой, желание власти ради власти, и на пути к власти их не остановят ни моральные запреты церкви, ни экономические потери. Хотя сам Шпенглер и понимал пагубность такого пути и его катастрофические последствия для культуры, но ничего другого, как предаться безумию современной ему эпохи и тем самым приблизить роковой конец, он не смог предложить.
Либерализм, по мнению Шпенглера, приводит к «диктатуре столичного пролетариата», когда все буржуазные свободы полностью отменяются и государство становится тоталитарным. Шпенглер находит аналогичные процессы в античном обществе, когда к власти пришли демагоги, которые вначале опирались на крестьян, а затем на безработные слои плебса, требовавшего «хлеба и зрелищ». Шпенглер критикует связанное с революцией и «восстанием масс» падение культуры до примитивного уровня. Культура означает для него традицию, воспитание и нравы. Либерализм же есть стремление освободиться от культурных норм и традиций, поэтому он способствует падению культурного уровня общества. С потерей аристократии, по его мнению, народ теряет «прирожденных руководителей жизни и хранителей вызревших и постепенно развившихся инстинктов и качеств, которым нельзя научиться из книг».
Скептически оценивая действительные возможности для участия широких масс населения в решении политических вопросов в условиях демократии, Шпенглер отмечает следующую закономерность: любое общественное движение постепенно подавляется его организацией, а организация, в свою очередь, – лидером. Вначале руководство и аппарат возникают ради программы, затем те, кто пробился в руководство, начинают цепляться за свои места ради власти и денег и, наконец, программа забывается, а организация начинает работать только ради самой себя.
Можно выделить несколько ключевых явлений, по которым Шпенглер характеризует демократию: партия, выборы, суды и пресса.
2.1 Партия
“При демократии одна партия все свои силы тратит на то, чтобы доказать, что другая неспособна управлять страной, — и обычно обеим удается то и другое”.
Генри Луис Менкен
“Против крови и традиции восстают силы духа и денег. На место органического приходит организованное, на место сословия партия,” – так можно кратко выделить основную мысль Шпенглера при сравнении того, чему, согласно его мнению, следует быть, и того, что из себя представляет демократия (а также суть партий в демократическом устройстве).
Партия не является инстинктивным образованием, в этом она бедна настолько же, насколько превосходит “расу” духом. Партия – это “сборище умов”, а не отпрыск единого “организма” расы. Равенство, провозглашаемое партиями, по мнению Шпенглера, разрушительно, оно уравнивает всё, из чего состоит общество, уничтожая особенности и важные отличительные черты – причем, исключительно в своих собственных интересах. При партийном устройстве власти провозглашаются исключительно профессиональные интересы, но никак не сословные идеалы.
Партия принимает чисто рассудочные методы как единственно правильные, имея “одну не прочувствованную, но формулированную цель”, одну программу, отвергая все, что выходит за рамки рационального осмысления. Программа, которую партия выдвигает как нечто, что должно оправдывать её существование и назначение, искусственно поддерживается внутрипартийными силами, однако каждая программа “обречена быть сметенной, если она оказывается на пути, ведущем к власти”. Таким образом, в вопросе о власти идея - как что-то стоящее - не выдерживает никакой конкуренции; почти наверняка, вопрос об идеологии вообще не является важным в действиях партии как таковой.
Поэтому, по сути, существует лишь одна партия – либеральная, партия буржуазии, вполне осознающая это. Голос этой партии, так называемый «глас народа», на самом деле является насаждаемым сверху, уже готовым выражением - но не выразителем
: этот глас “вдалбливается <…> всеми средствами политической обработки - речами на форуме, прессой на Западе, с тем чтобы затем от его имени выступать”.
Корни сословий уходят в знать и духовенство; прапартией является порождение денег и духа, либеральная партия, партия большого города. Потому смысл понятий «аристократия» и «демократия», разница и содержание этих понятий очень важны для всех культур: демократия относится с презрением к земле, к крестьянству; аристократия – к “городскому духу”. Шпенглер акцентирует внимание на том, что партии – это чисто городское явление, время которому пришло с полным освобождением города от земли.[3]
“Однако манера поведения аристократической партии в парламенте столь же фальшива, как и партии пролетарской. Лишь буржуазия чувствует себя здесь как рыба в воде”.
В чем же истоки возникновения партий? Ответом на этот вопрос может послужить её рассмотрение со стороны “расы”. Демократия зародилась и развилась благодаря тому, что её поставили себе на службу “подлинные властительные натуры, для которых народ не более чем объект, а идеалы не более чем средства, как ни мало они зачастую сознавали это сами”. Приемы, которыми пользуются демократы, применяются к массам в виде изощренной дипломатии, без разбора частных мнений, но апеллируя к спутанным впечатлениям и умозаключениям толпы. Парадокс заключается в том, что “для пути демократии в высшей степени характерно то, что авторы популистских конституций никогда даже и не подозревали о фактическом действии своих прожектов”.
Идеалистическое представление о демократических выборах не делает допущения, что они проводятся под организованным руководством, действующим на благо своих же интересов и “пропорционально деньгам”, имеющимся в его распоряжении. Но поскольку оно есть, выборы выполняют лишь роль цензуры, которая применяется толпой к единичным организациям.
Исключительно теорией является также и провозглашамое конституцией право масс определять своих представителей: на деле каждая развитая организация пополняет сама себя.
Массы не имеют никакого действительного права выбирать даже между партиями, потому что последние используют все свои средства – не только деньги, но и, с их помощью, все средства духовного воздействия, которые формируют мнение отдельного человека его представление о каждой отдельно взятой партии (“между тем как сами партии, с другой стороны, посредством находящихся в их распоряжении должностей, влияния и законов муштруют племя своих безусловных приверженцев ”).
“Право народа на самоопределение” – не более чем слова, давно утратившие под собой основание.
Шпенглер связывает это с тем, что демократия уничтожает сословное и профессиональное органическое деление, а это, в свою очередь, делает избирателей бесформенной, беспомощной массой, которую партии используют в качестве “общественного мнения” для борьбы с друг другом: “навязывают толпе собственную волю и методами, остающимися в итоге незримыми и непонятными толпе, ведут меж собой борьбу за господство”.
С самого начала “на демократической почве конституционные права без денег - ничто, с деньгами же – все”. В политике деньги ходят в обращении не как металл, передаваемый из рук в руки - они сами преобразуются в направляющую силу и определяют своим количеством интенсивность обработки умов.
Деньги правят не только в качестве умело завуалированных “демократических свобод”, но полностью пронизывают всю судебную систему: “демократические обвинители в Афинах имели обыкновение в конце своей речи обращать внимание присяжных из народа на то, что оправдательный приговор, вынесенный богатому ответчику, лишит их гонораров за процесс”.
У истоков демократии суды – это своего рода театрализованное представление с одаренными ораторами, которые, являясь противниками на судебном процессе, однако, были связаны вполне недвусмысленными отношениями взяток, согласованных решений и заранее подготовленных приговоров (вплоть до их исполнения); таким образом, правосудие изначально становилось инструментом политической борьбы.
Римская модель управления, в том числе и суды, осуществляла эти меры – демонстраций и главенства прав – в адрес народа, чтобы “принудить их воспользоваться своими правами именно так, как было желательно”.
Европейско-американская политика пошла дальше: с помощью денег она создала “силовое поле духовных и денежных напряжений”, в которое каждый отдельный человек включается, не сознавая этого, и начинает жить согласно внушенным целям, нужным некой личности, господствующей “где-то”.
“Некогда запрещалось иметь смелость мыслить самостоятельно; теперь это разрешено, однако способность к тому утрачена”.
Пресса становится третьим измерением, пафосным обращением власти с народом – никакого индивидуального общения: «пресса и связанные с ней электрослужбы новостей держат бодрствование целых народов и континентов под отупляющим ураганным огнем фраз, лозунгов, воззрений, сцен, чувств день за днем, год за годом, так что всякое «я» делается чистой функцией колоссального духовного ”нечто”».
Книгопечатание и порох – оба они были изобретены благодаря техническому мышлению, и стали двумя великими средствами для техники дальнодействия. Так, оба они становятся опасным оружием: печатное слово - сильнейший инструмент и “чудовищное оружие” в руках того, кто умеет с ними обращаться. Люди до такой степени безоружны под воздействием всей этой “духовной артиллерии”, что личность потеряла способность здраво взглянуть со стороны на то, что происходит. Одним из главных преимуществ демократии в её стремлении к власти является то, что сам объект воздействия мнит, будто свободен и его мнение – продукт его собственной воли.
Пресса также занижает, а то и вовсе исключает значение книг в жизни и развитии каждого отдельного человека. В то время как книга – это всегда личностное выражение, проповедь и газета, пришедшие ей на смену в умах современных людей, всегда преследую внеличностные цели. Книга изобилует пищей для ума, принуждающей мышление к выбору и критике; газета формирует готовые мнения и внедряет их, проникая с газетами и сообщениями в каждый дом.
В глазах толпы истина как таковая становится истиной момента, “которая лишь и имеет значение в фактичном мире действий и успехов” и которую мир прессы создает, исходя из своих насущных целей: “три недели работы прессы - и весь мир познал истину ”. Истина для толпы – это то, что наиболее часто и повсеместно повторяется.
Античная риторика тоже не ставила своей целью содержание, её приоритетом было впечатление, но “динамика прессы желает долговременных воздействий; <…> она желает держать умы под прессом постоянно”. Общественное мнение в таких условиях становится магнитной стрелкой, которую тянет в поле с большей денежной силой и/или властью.
Все эти процессы прямо пропорциональны степени демократизации конкретного общества, и “более чудовищной сатиры на свободу мысли нельзя себе представить”. Свобода мысли по существу означает “я волен думать и высказываться согласно собственным представлениям”, но пресса оставляет за собой право “приговорить” любую истину, задавить её либо сформированным [прессой] общественным мнением, либо впрямую.
Свобода, за которую боролась буржуазия, наконец получена толпой; однако толпа, которая не осознает своей зависимости, оказывается в ещё более опасной ловушке.
Прикрытая диктатура партий опирается на диктатуру прессы, где с помощью денег делаются попытки “вырвать толпы читателей и целые народы из-под чужого влияния и подчинить их собственной духовной муштре”.
2.5“Приговор” демократии
Шпенглер относится скептически к многочисленным социально-политическим теориям, которые получают широкое распространение в эпоху демократии. Появление таких теорий говорит о распространении в эту эпоху рационализма или, как его называет Шпенглер, «религии образованных». Теоретические выкладки различных учений, по мнению Шпенглера, не влияют на политический процесс, как и вопрос об их истинности или ложности. Для политики важны лишь лозунги, которые вытекают из теорий, ибо эти лозунги обладают мобилизующей силой и способны воздействовать на массы.
Демократия обречена на умирание из-за того, что вся её атрибутика, весь залог её существования вырождается, превращается в комедию – и чем больше они демонстрируются и утрируются, тем меньше значат на деле. “Теперь, когда политика денег становится невыносимой”, демократия с их помощью уничтожает саму себя: «традиция и личность потеряли свое непосредственное влияние и каждая идея, чтобы быть реализованной, вначале должна быть осмыслена в категориях денег». К тому же сводятся все средства, которыми единственно возможно реализуются так называемые демократические принципы и свободы. Отсюда, исходя из определения рабства как формы навязанного рабочего договора, следует вывод, что любой служащий в эпоху либеральных практиков находится нередко в гораздо более тяжёлой зависимости и пользуется меньшим уважением, чем те рабы, которых так пытались освободить либеральные идеалисты.
Единственное “спасение” от демократического краха для стран, культур и народов, Шпенглер видит в возвращении внутреннего аристократизма, благородной традиции, сознательности и чести каждого отдельно взятого человека: “именно поэтому ныне разворачивается решающая схватка между демократией и цезаризмом, между ведущими силами диктаторской капиталистической экономики и чисто политической волей Цезарей к порядку”.“Силы крови”, вытесненные рационализмом больших городов, представляют в глазах Шпенглера бо
льшее благо, чем расчеты и методы исчерпавшего себя капиталистического мира.
Заключение
Согласно Шпенглеру, получается, что либеральное разрушение традиции — это война культуры и цивилизации, всё чаще приводящая к сходу «освобождённых» наций со сцены – и «не в пользу вечного мира, а в пользу других наций», что неизменно превращает их в объект чужой политики.
Другим итогом либеральной демократии стало отнюдь не правление народа, а воля отдельных личностей, выдвинувшихся благодаря деньгам и прессе. Парламентаризм скорым шагом приближается к той роли, которую он сам готовил монархиям, так как центр тяжести большой политики перераспределяется на частные круги. А это, заключает Шпенглер, «есть переход … к цезаризму». То есть закономерным итогом «прав» и «свобод» становится перераспределение власти от традиционных сословий — духовенства и знати, к воротилам финансового мира, с последующим закрепощением мысли и действия.
Все, что Шпенглер осмысливал на рубеже XIX-XX веков, выглядит очень современным; его пристрастный анализ сущности демократии, исходя из закономерностей развития и ведения политики, характеризует её как разрушительный и тупиковый путь развития и общества, и каждой отдельно взятой личности. Вероятно, Шпенглер видел и положительные черты демократии, однако они оказались незначительными по сравнению с тем, что демократия как практика несет человечеству.
Список использованной литературы
1.
Шпенглер О.
Закат Западного мира: Очерки морфологии мировой истории: В 2т., Т.2. Всемирно-исторические перспективы/Пер.с нем. И.И. Маханькова. – М.: Академический Проект, 2009. – 764с. – (Социокультурные технологии)
[1]
С. 466
[2]
С.465
[3]
“в Египте— с концом Среднего царства, в Китае - с периодом борющихся государств, в Багдаде и Византии - с периодом Аббасидов. В западноевропейских столицах формируются партии парламентского стиля, в античных городах-государствах - партии форума, а мавали и монахов Феодора Студита мы знаем как партии магического стиля
” (с.467)
|