Художественная автобиография Михаила Булгакова
Почти все творчество Михаила Булгакова в какой-то степениавтобиографично. Во всяком случае, к таковым можно отнести все его романы,значительную часть пьес, некоторые повести и рассказы. И в то же времястрого автобиографических сочинений, из которых можно было бы составитьполное жизнеописание писателя, у Булгакова нет, ибо художественный вымысели неистребимая фантазия художника неизменно присутствуют в егопроизведениях. Поэтому при выборе сочинений, претендующих на место вспециальной "автобиографический" том, неизбежен некоторый субъективизмсоставителя. Включенные в настоящий сборник произведения писателя расположены встрогой последовательности (за некоторыми исключениями), котораяопределялась хронологией событий, описываемых в этих произведениях. Темсамым сделана попытка представить читателю как бы последовательноеавторское художественное жизнеописание или, проще говоря, художественныйрассказ писателя о самом себе. Открывается сборник "Записками юного врача" и "Морфием", в которыхидет повествование о событиях, происходивших в 1916-1917 годах. История написания этих рассказов пока изучена слабо. Существуют весьмаинтересные предположения на эту тему, но они не подтверждены достаточноточными данными. В связи с этим представляется целесообразнымпоследовательно изложить имеющуюся информацию по этому вопросу. Исключительную ценность представляют воспоминания Татьяны НиколаевныЛаппа, первой жены писателя, которая находилась рядом с Булгаковым в селеНикольском и в Вязьме в 1916 - начале 1918 гг. Она вспоминает: "Когда мыпосле Никольского попали в Вязьму, Михаил начал регулярно по ночам писать.Сначала я думала, что он пишет пространные письма к своим родным и друзьямв Киев и Москву. Я осторожно спросила, чем он так занимается, на это онпостарался ответить уклончиво и ничего не сказал. А когда я сталанастаивать на том, чтобы он поделился со мною, Михаил ответилприблизительно так: "Я пишу рассказ об одном враче, который болен. А таккак ты человек слишком впечатлительный, то, когда я прочту это, в твоюголову обязательно придет мысль, что в рассказе идет речь обо мне". Иконечно же не стал знакомить с написанным, несмотря на то, что я оченьпросила и обещала все там понять правильно. Название же этого рассказазапомнила: "Зеленый змий". В этих воспоминаниях все вроде бы логично, за исключением названиярассказа. Ведь речь идет казалось бы о сочинении, которое сам Булгаковназывал "Недугом". И по времени все совпадает, поскольку к морфию Булгаковпристрастился еще в Никольском, а в Вязьме его страдания стали почтиневыносимыми. И ночная его работа была, видимо, связана с фиксациейнаблюдений над самим собою. Поэтому-то он и страшился написанное прочитатьжене. И все же Т.Н. Лаппа уверенно указывала на название рассказа - "Зеленыйзмий". Мы можем в связи с этим высказать лишь свое предположение: Булгаковработал в Вязьме не только над "Недугом", но и над другими рассказами, и вих числе и над "Зеленым змием". Это предположение тем более основательно,что Н.А. Земская, сестра писателя, однажды упомянула в своих воспоминаниях,что Булгаков еще в студенческие годы написал рассказ "Огненный змий". Переехав в начале 1918 года в Киев, Булгаков продолжил писательскуюработу. Об этом есть упоминания и у Т.Н. Лаппа и у Н.А. Земской. "Когдаприехали из земства, - вспоминает Татьяна Николаевна, - в городе былинемцы. Стали жить в доме Булгаковых на Андреевском спуске... Михаил всесидел, что-то писал. За частную практику он не сразу взялся". Как быпродолжая эти воспоминания Надежда Афанасьевна отмечает: "В Киев в 1918году он приехал уже венерологом. И там продолжал работу по этойспециальности - недолго. В 1919 году совершенно оставил медицину длялитературы". Не менее важны и воспоминания об этом периоде и близкого другаписателя А.П. Гдешинского, писавшего: "Помню, Миша рассказывал об усилияхпо открытию венерических отделений в этих местах (в Никольском. - В.Л.).Впрочем, об этой стороне его деятельности наилучше расскажет его большаяработа, которую он зачитывал в Киеве... Этот труд, как мне кажется, касалсяего деятельности в упомянутом Никольском и, как мне кажется, - не безвлияния Вересаева..." Все эти свидетельства со всей очевидностью указывают на то, чтоБулгаков, находясь в Киеве в 1918-1919 годах, систематически занималсялитературой. Более того, как показывают последние исследования, в эти годыон довольно активно сотрудничал в киевских газетах, публикуя там своистатьи и репортажи (к сожалению, пока отсутствуют глубокие исследования поэтой важной теме). Поэтому совершенно логичной представляется егорепортерская работа в кавказских газетах (осень 1919 - начало 1920 года),куда он был заброшен после вступления в Добровольческую армию. Булгаковские письма из Владикавказа содержат богатую информацию о егописательской и репортерской работе, в том числе и киевского периода. 1февраля 1921 года: "...работаю днями и ночами. Эх, если бы было гдепечатать!.. Пишу роман, единственная за все это время продуманная вещь". 16февраля: "У меня в э13 (речь идет о доме на Андреевском спуске. - В.Л.) вписьменном столе две важных для меня рукописи: "Наброски земского врача" и"Недуг" (набросок) и целиком на машинке "Первый цвет". Все эти три вещи дляменя очень важны... Сейчас я пишу большой роман по канве "Недуга". Конецфевраля: "... в Киеве у меня остались кой-какие рукописи - "Первый цвет","Зеленый змий", а в особенности важный для меня черновик "Недуга". И вдругих письмах из Владикавказа упоминались "Недуг", "Зеленый змий" и"Первый цвет". Из этих писем вырисовывается ясная картина с "Недугом" и "Первымцветом" (по названиям, конечно, а не по содержанию) и совершенно непонятнаситуация с "Набросками земского врача" и "Зеленым змием" - самостоятельныели это сочинения или речь идет о двух названиях одной и той же вещи... Переехав осенью того же года в Москву, Булгаков не бросил работу надначатыми ранее сочинениями, хотя условий для этого не было абсолютноникаких. В письме к матери от 17 ноября он сообщал: "По ночам урывками пишу"Записки земского врача". Может выйти солидная вещь. Обрабатываю "Недуг".Но времени, времени нет! Вот что больно для меня!" Весьма важным являетсяследующее дневниковое свидетельство Ю.Л. Слезкина: "По приезде своем вМоскву мы опять встретились с Булгаковым, хотя последнее время воВладикавказе между нами пробежала черная кошка... Жил тогда Миша бедно, втемноватой, сырой комнате большого дома на Садовой... Читал свой роман окаком-то наркомане и повесть о докторе - что-то очень скучное и растянутое..." Любопытна и еще одна запись в дневнике Слезкина о владикавказскомпериоде: "...во Владикавказе Булгаков поставил при моем содействии..."Братьев Турбиных"... Действие происходит в революционные дни 1905 года, всемье Турбиных - один из братьев был эфироманом..." Так что тема, связаннаяс психологией наркомана, в течение нескольких лет разрабатываласьБулгаковым. И все же на этом обрывается информационная нить о работе Булгакова надсочинениями "медицинского" цикла. Несколько лет о них фактически не былоупоминаний (вернее, пока такие сведения не найдены) и лишь в 1925 году впечати стали появляться рассказы, подготовленные на основе имевшегося уписателя богатейшего "земского" материала. Из тех же "запасов" родился и"Морфий". Некоторые исследователи полагают, что повесть "Морфий" есть нечто иное, как усеченный "Недуг", но эти умозрительные заключения могут бытьсущественно подправлены при выявлении подлинных рукописей или иныхпервоисточников. Очевидно лишь одно - опубликованные "Записки земскоговрача" и "Морфий" представляют собой лишь часть из того раннего рукописногонаследия писателя, которое еще не обнаружено. И именно та часть, котораямогла появиться в свет в условиях того времени. Исключительно важное значение имеют рассказы писателя о событиях1918-1920 годов. Важны они прежде всего потому, что содержащиеся в нихсведения зачастую являются единственными свидетельствовами о тех или иныхфактах жизни писателя. Значение этих рассказов возрастает еще и по причинеих фактографичности и документальности - они написаны на основе дневникаписателя, который он вел, видимо, систематически и много лет. Таковымиявляются и "Необыкновенные приключения доктора", и "Записки на манжетах", и"Богема". Вместе с тем "мемуарные рассказы" свидетельствуют и о том, чтописатель представил на суд читателей лишь часть своих дневниковых записей,которую можно было напечатать. Другая же часть так и осталась тайной засемью печатями. Особенно это видно из текста рассказа "Необыкновенныеприключения доктора". Булгаков тщательно скрывал свое участие в боях настороне Добровольческой армии, а возможно и службу, очевидно вынужденную, ив других армиях - далеко не белого цвета. Так, до сих пор мало что удалосьвыяснить из жизни писателя в Киеве в 1919 году... Но зато сохранились дневники писателя за 1923-1924 годы, а такжеотдельные дневниковые записи за 1922 и 1925 годы. Дневникам этимдействительно нет цены! В них предстает перед нами писатель-патриот России,блестящий политический мыслитель и художник, готовый в условиях оккупациидействовать целенаправленно, смело и красиво! Именно в эти годы им написаныбесподобные повести "Дьяволиада", "Ханский огонь", "Роковые яйца" и"Собачье сердце". Именно в эти годы он привлек к себе пристальное вниманиесинедриона на Лубянке, в это же время с его "злыми" повестями ознакомилсяСталин... В самостоятельный раздел выделены рассказы, очерки и фельетоны оМоскве и московских событиях тех лет. В них Булгаков предстаетрассказчиком, репортером, свидетелем и просто наблюдателем-сатириком.Разумеется, "автобиографичность" их относительна, но зато несомненнызаинтересованность писателя, его искрометный талант и способностьпроникнуть в суть описываемых вещей. К этой группе произведений примыкаюттакже рассказы Булгакова о родном Киеве и прекрасном Крыме. Особое место в автобиографической прозе писателя занимают его повесть"Тайному другу" и повесть-роман "Записки покойника". В них с горечью июмором рассказывается о творческой и преимущественно театральной жизниписателя. Причем повесть представляет собой как бы первую редакцию "Записокпокойника". Об истории повести "Тайному другу" в воспоминаниях Е.С. Булгаковойсказано следующее: "В сентябре 1929 года, когда я отдыхала на Кавказе,Михаил Афанасьевич написал мне, что он "готовит к приезду подарок,достойный..." (У него была манера обрывать фразу на самом интересномместе). Вернувшись в Москву, я получила от него таинственный подарок. Онпротянул мне тоненькую тетрадку, написанную его характерным почерком иоткрытую на первой странице. Выглядела он так: "Тайному другу..." Елена Сергеевна была в то время едва ли ни самым близким другомписателя, с кем он доверительно мог общаться. Напомним, что к осени 1929года вокруг Булгакова сложилась атмосфера враждебности и безудержнойтравли. Пьесы его все были сняты, средств к существованию он не имел, заграницу его не отпускали. Подводя итоги своему существованию, Булгаковписал 28 сентября 1929 года А.М. Горькому: "Все мои пьесы запрещены, нигдени одной моей строки не напечатают, никакой готовой работы у меня нет, никопейки авторского гонорара ниоткуда не поступает, ни одно учреждение, ниодно лицо на мои заявления не отвечает, словом - все, что написано мной задесять лет работы в СССР, уничтожено. Остается уничтожить последнее -самого себя". И удивительно, что в такой невыносимой ситуации писатель не сложилруки, а напротив, работал как никогда энергично. Мало кто знал, что он ктому времени имел уже почти готовый "роман о дьяволе", в которомненавистные писателю гонители четко проявлялись не только в изображениисовременной Булгакову действительности, но и в художественной интерпретацииважнейшего для человечества исторического периода - земной жизни ИисусаХриста. Булгаков отвечал злобным врагам силой художественного таланта,своими произведениями. Именно в это время он начинает писать новую пьесупод названием "Кабала святош", в которой кабала мольеровского временинаделена чертами современной ему Кабалы, создающей удушающую обстановкувокруг всего живого. Более того, власть Кабалы писатель успел спроецироватьи на будущее (комедия "Блаженство"). Исповедь "Тайному другу" занимала в ряду творческих замыслов писателясвое место: она дополняла автобиографическими чертами тот трагический путьрусского художника, который ему суждено было пройти в условиях господстваантинациональной черной Кабалы. Любопытно, что писатель в том же году продолжил работу над театральнымповествованием, что видно из письма его Правительству СССР от 28 марта 1930года: "И лично я, своими руками, бросил в печку... начало второго романа"Театр". Возвратиться же к своему замыслу писателю пришлось после новогокрушения - теперь уже в 1936 году. Но до этого еще был год 1934-й. В этом году Булгаков был как никогдаблизок к осуществлению своей мечты - побывать за границей и увидеть вПариже своих братьев. Но и на этот раз в самый последний момент злой роксыграл свою зловещую роль - за границу его не пустили! Удар был так силен,что писатель несколько месяцев не мог от него оправиться. Но от этогонеприятного события остался приятный "художественный след" - несколькостраничек текста под названием "Был май". Елена Сергеевна так об этомпишет: "Эту главку он продиктовал мне 17 мая, - она должна была быть первойглавой будущей книги путешествия. "Я не узник больше! - говорил Мишасчастливо, крепко держа меня под руку на Цветном бульваре. - Придем домой,продиктую тебе первую главу". Узнав об отказе, Булгаков в сердцах разорвал написанное... Но ЕленаСергеевна сохранила эти листки и оставила в архиве писателя. О трагическом для писателя 1936-м годе написано много и подробно.Скажем лишь, что в этом году после запрета его трех пьес ("Мольер","Александр Пушкин" и "Иван Васильевич") Булгаков ушел из Художественоготеатра, который безгранично любил, но в котором ему пришлось испытать многостраданий. Тогда-то ему и пришла в голову мысль вернуться к театральномуроману в виде, конечно, "Записок покойника". О том, с каким настроениемприступал писатель к этим "Запискам", лучше всего говорит письмо Булгаковак своему другу Я.Л. Леонтьеву (до сих пор не публиковалось) от 5 октября1936 года. Вот некоторые фрагменты из него: "В проезде ХудожественногоТеатра загадочное молчание, правда, прерванное легким разговором сюрисконсультом ихним о возврате пяти тысяч за "Виндзорских". С большимудовольствием, говорю я, - вычитатайте из авторских. Сестренка, кума и благодетельница (речь идет об О.С. Бокшанской. -В.Л.), распевая по телефону в ласках и нежностях, услышав о ГАБТ, рявкнулавдруг: "Как?!?" - столь страшно, что Люся дрогнула. Из чего заключаю, чтоГАБТ им не нравится. А впрочем, да упадут они в Лету. Туда им и дорога. Не знаю только, падая, наделают ли каких-нибудь пакостей, или нырнутбеззвучно. Вероятно, наделают для порядку. Сегодня у меня праздник. Ровно десять лет тому назад совершиласьпремьера "Турбиных". Десятилетний юбилей. Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и появится делегация отСтаниславского и Немировича с адресом и ценным подношением. В адресе будутуказаны все мои искалеченные и погубленные пьесы и приведен список всехрадостей, которые они, Станиславский и Немирович, мне доставили за десятьлет в Проезде Художественного Театра. Ценное же подношение будет выражено вбольшой кастрюле какого-нибудь благородного металла (например, меди),наполненной той самой кровью, которую они выпили из меня за десять лет". Поскольку в "Записках покойника" проходит перед читателем целаягалерея лиц, давно отошедшая в более прекрасный мир, то мы решили к тексту"Записок" дать подробные примечания. Автор статьи В.И. Лосев |