| В первых двух лекциях мы с вами познакомились с общим - мировоззренческим назначением философии, с ее спецификой, структурой, основными функциями. Теперь нам предстоит более конкретно очертить место философии в жизни общества.
Не будет преувеличением сказать, что место это важное и почётное. Хотя на первый взгляд и кажется, что философия, как предельно абстрактная и созерцательная деятельность, отрешена от волнений и тревог практической жизни. Философа часто изображают как человека не от мира сего, отшельника, затворника, обитателя башни из слоновой кости. Он-де взирает на все спокойно и безразлично. Как сказал бы поэт: добру и злу внимая равнодушно.
3.1. Взаимосвязь философии и жизни
Конечно, есть в философии и интеллектуальное эстетство, и теоретическая стерильность, и презрение к "поту и крови" жизни, и намеренное дистанцирование от практических запросов человеческого бытия и т. п. Но, к счастью, это не вся философия и уж точно не ее сущность. Философия всегда питалась и питается реальными жизненными соками. Ничто человеческое ей не чуждо. Другое дело, что философия отличается предельно широким взглядом на жизнь. И потому какие-то детали могут не различаться, пропадать, вернее - диалектически растворяться в целостном видении реальности, или истинного положения вещей. Философия всегда стремилась не только объяснить, но и изменить, сделать более человечной нашу жизнь.
Философия не равнодушна к жизни, но и сама жизнь не равнодушна к философии. Часто, правда, это неравнодушие имело отрицательный знак. Философию запрещали, философов преследовали, судили, топили в нужниках, сжигали, как и их книги, на кострах. А все потому, что она, философия, бросала вызов предрассудкам, убеждениям и верованиям толпы, сеяла сомнение в установленных доктринах и общепринятых мнениях, противопоставляла власть разуму, подрывая тем самым доверие к тем, кто эту власть представлял.
В качестве примера нелюбви власти предержащей к философии ("любви к мудрости") можно указать на факт упразднения кафедр философии в университетах России в 50-х годах XIX в. Обоснование этой меры было дано тогдашним министром народного просвещения князем Ширинским-Шихматовым: "еще не доказано, что философия может быть полезной, а вред от нее возможен".
Критикуя намеренное дистанцирование философии от жизни, мы вовсе не настаиваем на устранении всякой дистанции между философией и жизнью, на апологетическом слиянии философии с жизнью. Философия не должна подстраиваться к "злобе дня". Критическая дистанция по отношению к жизненному опыту ей просто необходима. Иначе она превратится в идеологию:
консервативную - значит, рьяно защищающую сложившиеся общественные порядки; революционную - значит, насильно перестраивающую жизнь, подгоняющую практику под надуманные теоретические схемы.
Убедительнейшим примером революционно-идеологического вырождения философии может служить марксистско-ленинская философия. С ее помощью мы целых 70 лет создавали "нового человека". И, как ни странно, создали, но только мутанта - homo soveticus. Под крылом этой философии генетика долгое время ходила у нас в "продажных девках империализма", а кибернетика была "буржуазной лженаукой". В Китае же под мудрым руководством Мао Цзедуна философия опускалась до "продажи арбузов". Да и у нас овес рос по Гегелю, а ежегодные посевные и уборочные кампании непременно сопровождались политическим просвещением, чтением лекций по марксизму-ленинизму.
Как-то Аристотель, оценивая философию, заметил: "...все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше нет ни одной". "Лучшее" качество философии уходит своими корнями в утонченные запросы цветущего общественного бытия, в изысканную сервировку праздничного стола жизни, в игру развитых сущностных сил человека. Впрочем, сказанное не следует понимать так, что естественной средой для философии являются только благополучные, успешно развивающиеся общества. Нет, философия нужна и в лихую годину, в смутные времена - для утешения, избавления от отчаяния, для восстановления веры в человека, его разум. Соответственно в периоды процветания, личного и общественного благополучия она продолжает теребить людей, не давая им успокоиться и зазнаться.
До сих пор мы вели речь о жизни в целом. Но она, как известно, достаточно сложна и многообразна. Ясно, что место философии в ней определяется, прежде всего, в рамках духовной жизни (культуры) общества. А уже через этот контекст философия влияет, так или иначе, на жизнь человека и общества в целом.
В философии как в многогранном кристалле отображены все формы духовной жизни общества. Видимо, можно заметить, что форм этих больше, что мы назвали не все, что наш перечень не полон, не завершен. Но мы, признаться, и не претендуем на завершенность. Напомним одну из ключевых идей нашей предыдущей лекции: в философии важна системность, а не систематичность. Для первой достаточно почувствовать присутствие целого в части, уловить логику перехода от части к целому, для второй обязателен как раз полный набор частей. С методической точки зрения, системность продуктивна, а систематичность репродуктивна.
Разобравшись с ростом части в целое на основе системности философского знания (и, естественно, того предмета, который в нем отражается), легко восстановить недостающие и интересующие нас звенья или формы духовной культуры.
Опираясь на сказанное, приступим теперь к анализу взаимоотношений философии с отдельными формами духовной жизни человека и общества. Собственно философская часть этих взаимоотношений - разработка теоретико-мировоззренческих и логико-методологических основ духовной культуры общества.
3.2.Философия и религия: проблема веры
Отношения философии и религии всегда были непростыми. На исторических развалинах мифологии, а это, по сути, религиозный тип мировоззрения, философия собственно и возникла. В Средние века философия была низведена до служанки теологии или богословия. В эпоху Просвещения философия праздновала победу - религия высмеивалась как обман, невежество, просто суеверие. В наше время связь между философией и религией освободилась от прежней конфронтационности, она стала ровной и толерантно-спокойной. Речь, разумеется, идет об основных - мировых религиях. Что до отдельных сект и фундаменталистских течений, то отношения у них с философией достаточно напряженные.
Итак, нет больше конфронтации, открытого антагонизма (инквизиторского гонения, просвещенческого уничижения), но есть соперничество, осталась идейная борьба. И не быть этого не может. Слишком мощны и по-своему самостоятельны эти культурные системы. У них одинаковые претензии - на целостное видение реальности, на истину, на наставничество в делах жизни. Обе пытаются говорить от имени абсолютов, вещают, пророчествуют. Но...
Но религия делает это от имени веры, а философия - разума. Разница - колоссальная. Впрочем, есть вера и на стороне разума. Мы принимаем результаты доказательства, потому что верим в само доказательство. Мы верим в аксиомы-постулаты, потому что других, более надежных оснований у исследовательской практики пока нет; мы опираемся на разум, потому что верим в его силу, возможности и перспективы; мы верим (хотим верить) в более светлое будущее; мы верим во многое другое. И мы имеем право верить в вещи, у которых нет рациональных, т.е. ясных и убедительных, оснований, но которые нам нужны и действительно полезны. Верой сопровождаются все наши знания, действия и начинания. Если я, например, знаю, что дважды два - четыре, то я одновременно и верю, что это именно так. Вера - субъективная убежденность в правоте высказывания, уверенность в ком-либо или в чем-либо, согласие, внутреннее одобрение, личное (личностное) принятие какой-то идеи, концепции, ценности. Поверить - значит, впустить что-то не только в голову, но и в сердце, подкрепить его не только аргументами, но и чувствами, положительными эмоциями.
Философская вера, однако, принципиально отличается от веры религиозной. Говоря от имени разума, философия говорит фактически от имени науки и потому верит в объективную реальность, в необходимость и законы, ею управляющие. Не отрицает она и субъективную реальность, но именно и поскольку она - реальность, в которой тоже есть свои объективные связи и зависимости.
Дополнительный материал
3.3. Философия и мораль: выводится ли добро из знания?
Связь философии с моралью, дисциплинарно оформляемая как этика, многоплановая, разносторонняя. И это в полном смысле не связь, а взаимосвязь: здесь с определенностью фиксируется не только движение от философии к морали, но и наоборот - от морали к философии.
Философия и мораль встречаются уже на почве единых семантических корней общего их органа - сознания. В английском языке, например, слова "сознание" (consciousness) и "совесть" (conscience) являются однокоренными. То же и в немецком языке: Gewissen - совесть, Wissen - знание. Сразу два значения - сознание и совесть - имеет слово conscience во французском языке. И по русской этимологии "совесть" происходит от "ведать", "знать". Разумеется, этимология не предопределяет понятийного значения слов. И все же в данном случае можно говорить о том, что сознание, вернее - философское сознание должно быть совестливым, моральным, должно использоваться во благо, а не во вред человеку.
Должно... А в действительности? А в действительности все значительно сложнее. И об этом стоит сказать отдельно. Правда, с небольшим смещением, в терминах знания и добра - чтобы не расходиться с традицией обсуждения данного вопроса в истории философии.
Начало этой традиции положено Сократом. Он был убежден, что зло люди совершают по незнанию, что в основе порока лежит невежество. Невозможно знать добро и не делать его.
Итак, согласно Сократу, зло проистекает из незнания, заблуждения, ошибки (ошибок) разума, добро, напротив, - из знания, понимания, полноты информации, как мы бы теперь сказали. Тут вспоминается одна остроумная шутка:
- Может ли брак по расчету быть счастливым?
- Может, если расчет правильный.
Этический интеллектуализм Сократа является, конечно, отражением своего времени, особой - синкретической культурной среды античности. Но есть в нем и вневременное рациональное зерно. Оно - в том, что неведение, невежество вряд ли укрепляют нравственность, делают людей добродетельными. К злу и в самом деле ведут просчеты нашего разума. Мы действительно часто совершаем дурные поступки по причине непонимания истинного блага, из-за своей неинформированности.
И все же разрешение проблемы добра и зла является скорее компетенцией воли, а не сознания. А еще точнее - совести как продукта длительного и целенаправленного воспитания. Зло - неподобающее употребление (злоупотребление) свободой воли. Знание при этом может либо действительно отсутствовать, либо, если есть, игнорироваться, либо, того хуже, активно использоваться как ресурс причинения вреда, извлечения сомнительной выгоды, эксплуатации другого человека. В самых лучших ситуациях или случаях знание - необходимое, но недостаточное условие добра.
Обобщая, можно сказать, что философия не должна учить злу, не должна вредить человеку. Но это правильно лишь при нормативном (так должно), а не дескриптивном (описательном - так есть) понимании философии.
Добро нельзя вывести из знания еще и потому, что оно никак не встраивается в причинно-следственные связи и зависимости мира, что в его случае невозможно ответить на вопрос "почему?". Можно объяснить, например, почему тот или иной человек поступил бесчестно. Потому что у него, допустим, слабый характер, потому что он оказался в тяжелом финансовом положении, потому что завистлив и т.д. Но нельзя ответить на вопрос, почему человек поступает по совести, делает людям добро. Совесть, добро - вещи "непочемучные". К совести можно добавить только совесть, добро возможно только ради самого добра - оно самодостаточно. Внутренняя суть всех моральных требований и предписаний - поступай как человек, потому что ты человек, потому что быть человеком - твой долг. Мораль бескорыстна. Творя добро, нельзя рассчитывать, во всяком случае прямо, на ответную благодарность: Будет - хорошо, не будет - что ж, это не основание для разочарования в человеке и человечестве. Добро возвращается добром только в общем плане - через создание здоровой моральной атмосферы в группе, обществе.
В вопросе о природе морали, ее истинности или обоснованности преобладает сегодня релятивизм (лат. relativus - относительный). Его сторонники верно подмечают многие вещи: и то, что моральные нормы зависят от конкретных обстоятельств времени и места, и то, что представления о добре и зле различны в разных культурах, и то, что мораль, как и все в мире, претерпевает определенные изменения, так или иначе эволюционирует.
Крайняя форма этического релятивизма - настаивание на том, что никакой общеобязательности в морали нет, что у каждого своя мораль. Добро и зло суть то, что я воспринимаю, чувствую и переживаю как соответственно доброе и злое.
Мораль всегда личностна, она предполагает глубоко индивидуальную мотивированность поведенческих актов, поступков. Но нет и не может быть сугубо индивидуальной морали. Иначе ведь никого и ни за что нельзя было бы осуждать, и Гитлер был бы столь же моральным, как и Махатма Ганди. Непонятно, как вообще была бы возможна в такой ситуации человеческая коммуникация.
В радикально-индивидуалистическом варианте, что очевидно, моральный релятивизм несостоятелен. Но, может быть, он действителен в коллективистском варианте: своя особая мораль у каждой этнической или социальной группы, у каждого общества, у каждой культуры. На первый взгляд, такая позиция привлекательна, в ней есть некая устойчивость и серьезность. Но опять же в данной ситуации нет места для нормальной, вообще любой моральной критики и оценки. Каждое общество оказывается морально герметичным и потому недоступным для сравнительного взгляда со стороны. Тогда как можно возмущаться фашистской Германией или сталинской Россией? Откуда взять нужные масштабы, стандарты, критерии?
Выходом из противоречий и тупиков этического релятивизма может быть только признание общечеловеческих ценностей, их социальной обьективности и императивной действенности. Но что это за ценности и где о них узнать? "Как где, - можно услышать в ответ. - Обратитесь к Библии, в ее десяти заповедях все эти ценности и представлены". Нет, вряд ли все так просто. Библия - священная книга только одной, христианской, религии, а религий, как известно, много. И не во всем они совпадают, есть нюансы. Вот несколько примеров. "Помни день субботний, чтобы освятить его", - мусульмане (пятница), да и новозаветные христиане (воскресенье) эту заповедь не признают. "Не убий" - казалось бы, тут все ясно, ценность универсальная. Но есть различия и в ее понимании. Для христианина "не убий" означает: не убивай человека, для буддиста - даже муравья, для мусульманина - прежде всего единоверца.
Так что и общечеловеческие моральные ценности не похожи на рецепты и не действуют автоматически. Но других, более надежных ориентиров у человечества просто нет. При всей неопределенности и размытости они являются достаточной основой для диалога и взаимопонимания между людьми и народами в сфере морали, нравственного, и не только, бытия.
Дополнительный материал
3.4. Философия и политическая идеология
Политическая идеология - важная составная часть политической жизни общества, мира политики или политического. Вообще под идеологией принято понимать совокупность идей или взглядов, в которых отражаются, рационализируются и защищаются (обосновываются) потребности и интересы той или иной социальной группы, класса, общества в целом. Применительно же к политике, точнее - политической идеологии эти потребности и интересы концентрируются вокруг государственной власти, ее завоевания, удержания и использования.
Данное понимание политической идеологии можно назвать институциональным - оно предполагает коллективного субъекта и его так или иначе организованные мысли и действия. Политическая же идеология в ее экзистенциальной трактовке (а это позиция отдельного человека) имеет другой центр, иную конфигурацию. Она призвана ответить на два вопроса: "Кто имеет право нами управлять?" и "Почему я как гражданин обязан подчиняться распоряжениям властей предержащих?". Взятые вместе, эти вопросы предстают как проблема легитимности власти. Легитимность лежит в основе всей политической системы общества, через нее высвечивается истинная природа государства и власти в целом.
Под легитимностью чаще всего понимают законность. Нечто легитимно, если оно возникло и функционирует в соответствии с установленными законами, не противоречит известным юридическим процедурам и нормам. Однако такое понимание легитимности не только узко (легитимность как легальность), но и неверно по существу. Законность может даже противоречить легитимности, как в случае, когда что-то делается в соответствии с законами, но сами-то законы драконовские. Без законов, как известно, не обходится ни одна, даже самая жестокая диктатура.
На легитимность работают, с ней непосредственно связаны лишь те законы, в которых выражаются, проводятся и закрепляются идеи справедливости, правды, свободы и равенства людей. Легитимация (легитимизация) - это признание чего-то правильным или должным, поскольку оно соответствует положенным в его основание ценностям, разделяемым и принимаемым подавляющим большинством населения. Мы, например, ворчим по поводу того, что приходится платить налоги, но в принципе не отрицаем за правительством само право их устанавливать и собирать. Эта его деятельность легитимна. Однако, если оно начинает душить нас налогами, тогда другое дело - мы возмущаемся и негодуем, а это может привести к отставке правительства, т.е. к отказу ему в доверии, легитимности. Легитимно править можно только с согласия народа.
Государственная власть считается легитимной, если граждане чувствуют, что она действует в соответствии с их ожиданиями, оправдывает в целом их доверие, пусть сурова, но справедлива. Легитимной власти люди подчиняются внутренне, по убеждению, исходя из долга, веры в справедливость. Тут не требуется сила или какое-то жесткое принуждение. Кстати, по Платону, государство для того и учреждается, чтобы была, могла осуществиться справедливость.
Легитимным является и право государства на насилие. В борьбе с террористами и преступниками, например, без силы, насилия просто не обойтись. Государство обладает монополией, исключительным правом на легитимное насилие. Но и им оно не должно злоупотреблять. Сила власти и его законов не в суровости наказания, а в его неотвратимости.
Легитимность поднимает на-гора истории индивидуальный (индивидуумы) уровень общественной жизни. Но это вовсе не означает, что она требует полного единодушия или зависит от вето каждого отдельного человека (гражданина). Легитимная власть, а это в наше время, по сути, власть демократическая, учреждается и функционирует на основе правила большинства. Как известно, власть в демократических государствах представляют и осуществляют люди, получившие в результате выборов голоса большинства избирателей.
Большинство привычно ассоциируется в общественном сознании с общим благом, а значит, с правильным или истинным выбором. Но так бывает не всегда. Большинство может ошибаться. И вообще истина голосованием не устанавливается. Истинное положение вещей нередко оказывается открытым лишь одному человеку или небольшому числу людей. Резонно говорить поэтому, что демократия как легитимная власть функционирует на основе правила большинства, но ее качество измеряется тем, как и насколько она гарантирует права меньшинства. Само существование последнего обязано реализации демократического же права на свободный выбор альтернатив, т. е. иных, даже противоположных ценностей, мировоззренческих и идеологических ориентаций, стилей жизни и т. д. Демократия - это также и конституционно гарантированная оппозиция - конструктивная и не очень. Без обеспечения прав меньшинства демократия вырождается в диктатуру большинства.
Дополнительный материал
3.5. Философия и право: право на равенство и закон свободы
Философия права занята обсуждением целого ряда фундаментальных проблем. Ключевым, в полном смысле "предельным" и потому философским среди них является вопрос о соотношении права и закона. Он непосредственно выводит нас на проблему природы права.
Надо сказать, что право и закон очень часто отождествляются. И резон в этом есть. Право действительно существует через закон (законы), и другого пути к реальному историческому бытию у него нет. Не без оснований поэтому мы считаем чем-то единым законо- и правотворчество.
Между тем отождествление права и закона неверно теоретически и вредно практически. Мы уже говорили о драконовских законах. Законы и в самом деле могут быть разными, в т.ч. и неправовыми. Сводя право к закону, мы тем самым вступаем на скользкую дорожку, ведущую к оправданию любого государственного произвола. Если право - только и исключительно официально-властные акты государства, установления, а проще говоря, приказы власти - если это действительно так, то отпадают все основания, критерии и цели для критики существующих общественных порядков, а личность оказывается свободной ровно настолько, насколько ей разрешает быть таковой начальство. Ситуация с очевидностью ненормальная. В нормальных же условиях, "в норме" право имеет объективные свойства, не зависимые от законодателя (государственной власти).
Интересно заметить, что в славянских языках слова "право" и "правда" являются однокоренными. Можно предположить в данной связи, что право - это правда, наделенная силой закона.
Право - отнюдь не воля государства, возведенная в закон. Это скорее возведение в закон того, что можно было бы назвать общей волей, за которой стоит общее благо и определенный консенсус общества относительно его понимания. Конечно, "общая воля" и "общее благо" - понятия не очень прозрачные. Справиться, и во многом, с их неопределенностью помогает так называемое естественное право (в отличие от позитивного - существующего законодательства). Под естественным правом принято понимать комплекс таких регулятивных идей, как справедливость, равенство, свобода и т.п., а если говорить более привычным теперь языком, - неотчуждаемые права и свободы человека. Их никто и никогда не дарует - они принадлежат каждому от рождения.
Разумеется, никакой естественности, природной рождаемости в правах человека нет. Они - человеческие установления, ставшие аксиомами совместного бытия людей. В них нормативно осмысливаются коренные свойства человеческой природы.
Вывод из сказанного таков: нормальный, правовой закон - это закон, в котором реализуются требования естественного права, выражаются и утверждаются неотъемлемые права человека. Только в данной части или по данному параметру право и закон совпадают.
Еще одним "предельным", философским измерением права является проблема соотношения равенства и свободы. В широком, социально-историческом плане равенство и свобода трудно, если вообще совместимы. Тут приходится выбирать: или равенство, насколько позволяет свобода (тогда это демократия), или свобода, насколько позволяет равенство (тогда это псевдодемократия).
Люди не равны от природы и в силу различий их общественного бытия. Благое желание сделать всех равными ни к чему хорошему, кроме казарменной уравниловки и искусственного обезличивания, не приводит.
Но вот право людей уравнивает. На поверхности это выглядит как равенство людей перед законом. Что лежит глубже, какова сущность этого "выравнивания" людей по закону?
За правовым равенством людей стоит свобода - "единственное первоначальное право, присущее каждому человеку в силу его принадлежности к человеческому роду" (Кант). Человек по определению свободен. Он, как любил подчеркивать Сартр, принужден, обречен быть свободным. И это не результат праздного вольнодумства, а самый настоящий эволюционный факт. В отличие от братьев своих меньших, вооруженных на все случаи жизни инстинктами рода, человек совершенно беспомощное в инстинктуальном плане существо. Он вынужден, прежде чем что-то делать, выбирать, т.е. ставить цели и находить реализующие их средства.
В праве люди равны свободой и в свободе. Но - формально, не с содержательной точки зрения. И это принципиально. Свобода как возможность собственного выбора (формальное равенство) - это одно, а свобода как уже состоявшийся выбор - нечто другое (фактическое неравенство). На юридическом языке данное противопоставление звучит так: правовое равенство людей не запрещает, а как раз наоборот - предполагает неравенство приобретаемых ими реальных субъективных прав. Формализовав, "математизировав" свободу, право получило единое основание, общий масштаб для обуздания того хаоса различий, тех эгоистических и произвольных устремлений, которыми наполнено всегда содержательное, или фактическое, бытие свободы. Иными словами, правовое равенство - это равная мера свободы, позволяющая совмещать свободу каждого со свободой всех остальных. Правовая "мерность" свободы - необходимое условие упорядоченности и гарантированности социальной реализации свободы во всем многообразии ее проявлений.
Дополнительный материал
3.6. Философия и искусство: специфика художественной реальности
В общем плане искусство может быть определено как концентрированное выражение эстетического отношения человека к действительности - природе, обществу, самому себе. Эстетическое же отношение есть отношение красоты. Не "к красоте", а именно "красоты". В этом разграничении суть проблемы. Красоты нет ни в действительности самой по себе, ни в человеке как таковом. Красота появляется только в результате их встречи. Сторона действительности в этой встрече представлена определенной мерой, гармонией, симметрией, сторона человека - особой внутренней устремленностью или предрасположенностью. Красота - своеобразный резонанс данных сторон, их созвучие, взаимное наложение и усиление. Это фактически соприкосновение двух гармоний - мира и человека, его души. Случай, когда личность приобщается вдруг к тайне целостности или единства мира.
Как и все в человеческом бытии, эстетическое отношение носит деятельностный характер. Иначе говоря, оно является формой деятельности человека. Как форма деятельности человека эстетическое отношение есть творчество. Творчество особое, эстетическое - по "законам красоты". А это значит - по законам всестороннего и гармоничного развития человека, по законам развития человеческой индивидуальности как самоцели. Производство и потребление эстетического - это соответственно творчество и сотворчество. Последнее продолжает и развивает первое.
Эстетическому подвластны все сферы, виды и формы человеческой деятельности. С красотой мы встречаемся на производстве, в быту, спорте, науке и т.д. - трудно даже назвать исключения. Эстетическое начало всегда важно, но не обязательно первостепенно. Оно может оказаться и в большинстве случаев оказывается второстепенным, т.е. подчиненным решению каких-то других, скажем так, более прагматичных задач. Для производства первостепенна производительность, конкурентоспособность, в быту важны, прежде всего, удобства, спорт и физкультура призваны укреплять здоровье людей, в науке на первом плане истина и т.д.
Только в искусстве эстетическое, или прекрасное, выступает, что называется, в чистом виде, становится определяющим, основным. Поэтому искусство и рассматривается в качестве высшей формы эстетического. Оно в прямом смысле создает, производит красоту. Это специализированное творчество по законам красоты. Таланты и способности, используемые средства, преследуемая цель - все здесь имеет свою специфику, все выделяет и утверждает особый род занятий в совокупной деятельности людей.
В качестве уникального продукта творчества в искусстве выступает художественный образ. Из чего и как он создается? Для сравнения возьмем научный образ, понятие атома, например. В "атоме" отражается то общее (ядро, электроны и т. д.), что есть в мельчайших частицах, из которых состоят все твердые, жидкие и газообразные тела. Общее здесь фиксируется в "обнаженном", чистом виде, на уровне сущности - в абстракции от ее многочисленных проявлений. Сопоставим теперь "образ" атома с образом лермонтовского Печорина. Есть ли в данном художественном образе общее, обобщение? Видимо, да. Само название романа ("Герой нашего времени") говорит в пользу такого ответа. Печорин представляет не себя, а историческую ситуацию, сложившуюся в России после разгрома восстания декабристов. Как образ Печорин состоит из сомнений, метаний, пороков, едких истин и горьких лекарств "своего времени".
Печорин, разумеется, результат обобщения, но обобщения художественного. И потому он для нас вполне конкретная, живая личность, один из современников Лермонтова. Хотя на самом деле перед нами не более чем художественный тип.
Художественная типизация представляет собой процесс облечения в плоть и кровь индивидуального (индивидуальности) повторяющегося, общего, сущностного. Индивидуальное в искусстве как бы светится изнутри общим. Им задается смысловая глубина художественного образа. Собственно же индивидуальное начало этого образа делает его, образ, доступным человеческим чувствам, без которых нет и не может быть настоящего искусства. Общее и индивидуальное - две стороны художественного образа. Их органическое сочетание, дающее в итоге типический художественный образ, позволяет искусству обращаться к целостному человеку - не только к его чувствам, но и к его разуму.
Продолжая развивать тему, вспомним наше исходное определение искусства как эстетического отношения человека к действительности. О какой действительности идет речь? Как понимать соотношение искусства и действительности? Есть немало сторонников той точки зрения, что искусство должно просто отражать действительность, жизнь. Чтобы портрет был похож на свой оригинал, чтобы в ноктюрне угадывалась лунная ночь, гладь озера, парочка влюбленных в лодке, чтобы яблоки на натюрморте были как настоящие.
Если довести эту картинно-портретную точку зрения до ее логического конца, то мы получим просто удвоение действительности. Но кому это нужно, спрашивается? Гете как-то заметил, что тщательно нарисованный пудель может порадовать его как появление еще одной, второй собаки, но не как произведение искусства. Продолжая гетевскую мысль, можно сказать, что как произведение искусства пудель - не вторая, а другая, иная (из мира прекрасного) собака. А может быть, это и не собака вовсе. Может, художник хотел сказать что-то не о собаке, а собакой - о каком-то своем настроении, поразившей его идее, может, собака - лишь форма, художественный прием.
Искусство не отражает (в буквальном смысле) действительность, оно создает новую действительность - мир художественных образов, мир красоты. Строительным материалом для этого мира служат те ощущения, впечатления, переживания, которые вызывает или пробуждает в художнике окружающая действительность. Добавьте к этому фантазию и воображение, художническую логику игры "а что, если..." и вы получите самые невероятные, ни на что не похожие, но как раз потому и художественные вещи.
В искусстве нет истинностного соответствия образа его предмету, как в науке, например, но есть то, что можно было бы назвать художественной правдой. Художественная правда - правда психологическая. Она тоже содержит в себе соответствие, соответствие образа - но только не действительности, а каким-то устойчивым зависимостям и связям внутреннего мира человека, логике его эмоций и чувств. При соблюдении требований этого соответствия мы доверяем автору и готовы следовать за ним, какие бы немыслимые ситуации и характеры он ни предлагал. Путешествие носа коллежского асессора Ковалева по Петербургу художественно вполне достоверно, или правдиво, хотя Гоголь рассказывает нам совсем уж странную историю.
Искусство не обязано соответствовать действительности. А действительность? Она, похоже, обязана. Но не вообще, а тому идеалу красоты, который вырабатывается искусством. Соответствие сущего должному (прекрасно-должному) благотворно и для искусства, и для жизни.
Дополнительный материал
3.7. Философия и наука: неоднозначность взаимосвязи
Проблема "философия и наука" - это, прежде всего, вопрос о научности или истинности самой философии. Надо сказать, что ответ на вопрос "наука ли философия?" зависит от того, как мы понимаем науку и как оцениваем саму философию.
Науку, как правило, отождествляют с системой истинного знания, но это явное преувеличение.
Во-первых, основания любой науки (той же математики - символа научной строгости) являются весьма неопределенными, по сути постулативными: только принимаемыми в качестве истинных, но не доказанных в этом своем качестве.
Во-вторых, и на "верхних этажах" науки есть свои "неоднородности": теории, содержащие противоречия, недоказанные теоремы, чисто гипотетические построения, спекулятивные прогнозы, парадоксы, жестко конкурирующие друг с другом идеи и концепции и прочие не строго научные образования.
В-третьих, наука - это общественный институт, т.е. социальное пространственно-временное многообразие, заполненное людьми, их исследовательскими и иными ролями, в которых находится место всему, вплоть до заблуждений, предрассудков и слухов.
В-четвертых, принято думать, что наука увеличивает нашу уверенность в собственных силах. Что ж, она действительно делает это, но только, подчеркнем, в очень узком спектре, определяемым логикой и эмпирически удостоверяемым знанием. При этом сразу же обозначаются границы и выявляются пределы - знаний и индуцируимой ими уверенности. Наука безжалостно расправляется с часто дорогими нам убеждениями и утешительными видимостями. Именно с ее помощью мы лишились всякой надежды на вечный двигатель, на философский камень, на молниеносную переделку человека и общества. Таким образом, наука с успехом разрушает иллюзии, видимости, мнимости - словом, наше всезнание, часто запаздывая - и надолго - с постройкой нового здания на месте разрушенного, в котором мы чувствовали себя вполне уверенно.
Философия в наше время с определенностью институционализирована. Удовлетворяет она и многим требованиям научности, таким, например, как системность, внутренняя самосогласованность, прогностичность и др. Но главное, чего нет у философии, но что есть у науки, - это доказательность. В философии, как считают некоторые авторы, можно лишь что-то опровергнуть, в частности посредством приведения к абсурду (reductio ad absurdum), но никогда - доказать. Можно согласиться в данной связи с У.Джемсом, видевшим в философии "коллективное имя для вопросов, на которые не получены ответы к удовлетворению тех, кто их поставил".
Ядро научного знания составляет, несомненно, знание истинное, т.е. доказанное или принципиально (через конечное число шагов) доказуемое. Без доказательства, хотя бы принципиального, та или иная сумма знаний может быть названа наукой лишь "из чувства вежливости". Не стоит, впрочем, огорчаться: не все то, что не наука, - плохо. Искусство, например, - не наука, но в этом-то и заключена его прелесть.
Философия, разумеется, не беспочвенна - она опирается на общечеловеческий опыт, на достижения и обретения других форм общественного сознания, включая науку. Но произрастает философия из сокровенной сути человеческой свободы. Нужно ли что-то доказывать в философии, если сама она никаких конкретных, частных или специальных проблем не решает? Задача у нее иная - предлагать самые общие мировоззренческие, методологические и смысложизненные ориентиры для поиска таких решений и доказательств.
Дополнительный материал
Вообще связь между философией и наукой довольно странная: как только что-то созревает для действительно научного, доказательного освещения, оно тотчас же выпадает из философии. Куда? В ту или иную конкретную, специальную науку. Философия, таким образом, выступает в качестве прагипотезы (первой, изначальной гипотезы) человеческого познания. Ее работа всегда пионерская, первопроходческая. Это первый и потому, наверно, такой несовершенный познавательный зондаж мира. Исторически данная тенденция просматривается достаточно четко. Когда-то, скажем, психология была частью философии, философской дисциплиной. Но как только у нее (психологии) появились свои конкретно-эмпирические методы исследования, да и категориальный аппарат стал более совершенным, она стала вполне самостоятельной наукой, "суверенизировалась" не только содержательно, но и организационно. Аналогичная ситуация и с логикой. Традиционная, аристотелевская, логика - область традиционно философского исследования. Современная, или символическая, логика - это уже, или прежде всего, раздел математики, математическая дисциплина (с философскими вопросами логики).
Странной рассматриваемая связь является еще и потому, что она неоднозначна: различными философскими школами и направлениями она представляется по-разному. Одни, как, например, экзистенциалисты, занимают откровенно антинаучную позицию. Для Хайдеггера, в частности, "измерение ценности философии идеей науки есть уже фатальнейшее принижение ее подлиннейшего существа". Другие же, например, позитивисты, прямо-таки преклоняются перед наукой, ее нормами и идеалами. Ныне такая позиция называется также сциентизмом.
Разумно и оправданно настаивать на союзе философии и науки, союзе, при котором философия критически (и с мировоззренческой целью) обобщает достижения и выводы конкретных наук, обогащая, расширяя и углубляя вместе с тем их логико-методологическую и социально-аксиологическую культуру. Слишком резкие противопоставления философии и науки ни к чему хорошему не приводили и не приведут. Можно и поспорить тут с Н.А.Бердяевым, настаивающим на том, что "философия ни в коем смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной". Пусть философия и не наука, но научной (ориентирующейся на науку, ее достижения, ее "гносеологические уроки") она может быть вполне. Не будет отступлением от истины сказать, что философия - это особая наука.
3.8. Философия как квинтессенция человеческого духа
Подводя итог нашему рассмотрению взаимосвязей философии с основными формами духовной жизни общества, можно назвать ее, философию, квинтессенцией человеческого духа. После такой высокой оценки одной только "любви к мудрости" наверняка посыплются упреки в высокомерности и претенциозности. Нужны поэтому разъяснения.
Возведение философии на пьедестал квинтессенции ни в коем случае не превращает ее в высшее средоточие всего содержания выработанной человечеством культуры, в царицу всех наук, науку наук. Вообще философии нечего тягаться с наукой - у нее свои задачи и цели.
Интересно обратиться в данной связи к этимологии слова "квинтессенция". Это - пятая, а значит, самая важная, главная сущность (quinta essentia). Поисками такой сущности издавна занималась, да и занимается сегодня философия. В античной философии "пятой сущностью" считался эфир, небесно вознесенный над четырьмя земными стихиями: водой, землей, огнем и воздухом. Средневековые алхимики видели в квинтессенции тончайший элемент, пронизывающий все вещи и составляющий их сущность. У итальянских же гуманистов квинтессенцией становится сам человек. И это очень знаменательно, хотя и не первично. Аналогичная мысль была высказана еще античностью устами Протагора: человек есть мера всех вещей. Традиция продолжается. Все ту же мысль находим мы и в так называемом антропном принципе современной науки, гласящем, что Вселенная устроена так, чтобы в ней состоялся человек и чтобы было кому ее познавать.
На конус Человека с большой буквы сходит вся человеческая культура. Непрестанный диалог человека с Человеком составляет ее смысложизненный или духовный стержень.
Квинтессенция, которую несет с собой и которую представляет философия, раскрывается достаточно просто: человек всегда был и остается не только предметом, но и целью философской рефлексии над миром. В этой предметно-целевой самодостаточности философии самым глубоким и полным образом выражается человек, его право на жизнь, ее духовное преображение и возвышение.
Дополнительный материал
3.9. Определение (дефиниция) философии
Будучи кратким указанием наиболее общих и в то же время наиболее характерных отличительных признаков изучаемой реальности, определение (по-другому, дефиниция) представляет собой завершающий, а отнюдь не начальный этап в формировании концепции или теории этой реальности. Определение свидетельствует об известной (конечно, относительной) завершенности теории, в ней концентрируется ее содержательное богатство. Забвение "заключительного" характера определения, кстати сказать, создает питательную среду для того, что по праву осуждается как игра в дефиниции, вымучивание определений, как бесплодные дискуссии вокруг слов. Спор на уровне определений плодотворен только тогда, когда за ними стоят, их поддерживают развитые теории.
С учетом или в свете всего сказанного искомое определение философии может звучать так: философия есть учение о конечных причинах, предельных основаниях и трансцендентных ориентирах бытия человека в мире. В данном определении с определенностью проступает триединство онтологии, гносеологии и антропологии - ядра всякой философии. Конечные причины выводят нас на природу и единство окружающего человека мира; предельные основания обеспечивают единство или целостность мира познания; трансцендентные ориентации завершают и тем самым тоже приводят к единству нормы, ценности и идеалы человеческого бытия.
|