Владимир Семеныч из мягкой секции
Автор: Шукшин В.М.
Владимир Семеныч Волобцов здорово пил, так пил, что от него ушла жена. В один горький похмельный день он вдруг обнаружил, что его предали. Ужасное чувство: были слова, слезы, опять слова, и вот -- один. Нет, конечно, род в городке, знакомые есть, но мы знаем, что все эти род и знакомые -- это тоже слова, звуки: "Петр Николаич", "Анна Андреевна", "Софья Ивановна..." За этими звука -- пустота. Так, по крайней мере, было у Владимира Семеныча: никогда эти люди для него ничего не значили.
Владимир Семеныч не на шутку встревожился, очутив в одиночестве. Что делать? Как жить? Но когда пер ошеломляющий вал прокатил над головой, муть, под в душе Владимира Семеныча, осела, осталось одно едкое мстительное чувство.
"Так? -- думал Владимир Семеныч. -- Вы так? Хорошо! Посмотрим, как ты дальше будешь. Как говорится, посмот, чей козырь старше. Не прибежишь ли ты, голубушка, снова сюда да не попросишь ли Вовку-глота принять тебя".
И Владимир Семеныч бросил пить. Так бывает: вошел клин в сознание -- стоп! Вся жизнь отныне сама собой подчинилась одной мысли: так поставить дело, чтобы пре Люсенька (жена) пришла бы и бухнулась в ноги -- молить о прощении или, чтобы она там, где она обитает, с отчаяния полезла бы в петлю.
"Ты смотри! -- с возмущением думал Владимир Семе. -- Хвост дудкой -- и поминай как звали! Нет, милая, так не бывает. Не тебе, крохоборке, торжествовать надо мной победу!"
Владимир Семеныч работал в мебельном магазине, в сек мягкой мебели. Когда он давал кому-нибудь рабочий телефон, он так и говорил:
-- Спрашивайте Владимира Семеныча из мягкой секции.
Работать Владимир Семеныч умел: каждый месяц имел в кармане, кроме зарплаты. Люди бросились красиво жить, понадобились гарнитуры, гарнитуров не хватало -- башка есть на плечах, будешь иметь в кармане. Владимир Семенович имел башку на плечах, поэтому имел в кармане. Но раньше он много денег пускал побоку, теперь же стал впол бессовестный и жадный: стал немилосердно обирать по, стал сам покупать ценности, стал богато одевать. Он знал, что Люсенька никуда из городка не уехала, живет у одной подруги. То обстоятельство, что она не пода на развод и не делила квартиру, вселяло поначалу уверенность, что она вернется. Но проходили недели, месяцы... Два с половиной месяца прошло, а от нее ни слуху ни духу. А ведь слышала же, конечно, что Владимир Семеныч бро пить, ходит нарядный, покупает дорогие вещи. Зна?..
"Значит, нашла любовника, -- горько и зло думал Влади Семеныч. -- Зараза. Ну ладно!"
И Владимир Семеныч решил тоже показать, что он не лыком шит, решил показать, что его козырь старше. Он был человек расторопный.
Сперва появилась Валя с сырзавода, белозубая, с голубы глазами. Она была из деревни, почтительная, это по Владимиру Семенычу. Раза два они с Валей хо в кино, потом Владимир Семеныч пригласил ее к себе домой. В воскресенье. Прибрался дома, расставил на столе шампанское (для Вали), конфеты, грецкие орехи, яблоки... И поехал за Валей.
В общежитие к ней он доехал на трамвае, а обратно по пешком: чтобы все видели и передали Люське.
Шли с Валей под ручку, нарядные, положительные.
-- Меня тут некоторые знают, -- предупредил Владимир Семеныч, -- могут окликнуть... позвать куда-нибудь...
-- Куда позвать? -- не поняла Валя.
-- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внима. Я их больше не знаю, оглоедов. Чужбинников. Злятся, что я бросил пить... А чего злиться? Нет, злятся. Могут провокацию устроить -- не надо обращать внимания.
-- А самого-то не тянет больше к ним? -- спросила Валя.
-- К ним?! Я их презираю всех до одного!
-- Хорошо. Молодец! -- от всего сердца похвалила Ва. -- Это очень хорошо! Теперь -- жить да радоваться.
-- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь завсекцией был.
-- Еще пока опасаются?
-- Чего опасаются? -- не понял Владимир Семеныч.
-- Завсекцией-то ставить. Пока опасаются?
-- Я думаю, уже не опасаются. Но дело в том, что у нас завсекцией -- старичок, он уже на пенсии, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что -- неудобно его трогать. Но, ду, что внутреннее решение они уже приняли: как только тот уйдет, я занимаю его место.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло немного зрителей -- смотрели.
Владимир Семеныч и Валя тоже минут пять постояли.
-- Делать нечего, -- сказал Владимир Семеныч, трогаясь дальше в путь.
-- А у вас, Владимир Семеныч, я как-то все не спрошу: родные-то здесь же живут? -- поинтересовалась Валя.
-- Здесь! -- воскликнул не без иронии Владимир Семе. -- Есть дяди, два, три тетки... Мать с отцом померли. Но эти... они все из себя строят, воображают, особенно ко я злоупотреблял. У нас наметилось отчуждение, -- Вла Семеныч говорил без сожаления, а как бы даже по над родными и сердился на них. -- Обыватели. Они думают, окончили там... свои... Мещане! Я же не маль им, понимаешь, которого сперва можно не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я мол-молчу, потом как покажу зубы!.. Эта моя дура тоже дума, что я за ней бегать стану. Шутить изволите! Если у меня в жизни вышел такой кикс, то я из него найду выход, -- Вла Семеныч очень гордился, что бросил пить, его прям распирало. -- Посмотрим через пару лет, как будут жить они, а как я. Крохоборы. Я через месяц себе "Роджерс" (гар такой, югославский) приволоку: обещали завезти штук семь. Мы уже распределили, кому первые три пойдут... Две тысячи сто семьдесят рэ. Через месяц они у меня будут. Видела когда-нибудь "Роджерс"?
-- Нет. Мебель такая?
-- Гостиная такая, особенно стенка шикарная. А "Россарио" видела?
-- Нет.
-- У меня стоит "Россарио", счас посмотришь. Всего де штук в городе.
-- Гляди-ка! -- удивилась Валя.
-- Им во сне не снились такие гарнитуры. От "Роджерса" они вообще офигеют. Жить надо уметь, господа присяжные заседатели! -- воскликнул Владимир Семеныч, ощутив при гордого чувства. -- Меня почему и пить-то повело: чего ни возьмусь сделать, -- все могу! Меня даже из других городо просят: "Достань холодильник "ЗИЛ", или "Достань дубленку". Ну, естественно, каждый старается угостить... У меня душа добрая: я уважительный тон хорошо чувствую. И вот это сознание -- это я все могу -- привело меня к зло. Я и работал, как конь, и пил, разумеется.
Валя засмеялась.
-- А? -- сказал довольный Владимир Семеныч. -- Что смеешься?
-- Да вы прямо уж... всю правду про себя.
-- А чего?! -- опять воскликнул Владимир Семеныч. Ему было легко с Валей. -- Я всегда так. Если я хочу Люське фитиля вставить, я не скрываю: вставлю. Она надеется, что комнату у меня оттяпает? Пусть. Я все равно себе коопера буду строить, но пусть она попробует разменять двухкомнатную на две однокомнатные. Я же в коопера-то не подам, пока нас не разделят, а как разделят, сразу подаю в кооператив. Вот тогда она узнает: подселят ей ка-нибудь пенсионеров, они ей покажут тинь-тили-ли. Будь спок, милая: я все сделаю по уму.
Дома у себя Владимир Семеныч чего-то вдруг засуетил, даже как будто заволновался.
-- Ну-с... вот здесь мы и обитаем! -- шумно говорил он. -- Не хоромы, конечно, но, как говорит один мой кол, я под этой работой подписываюсь. Как находишь?
-- Хорошо, -- похвалила Валя. -- Очень даже хорошо!
Владимир Семеныч снял с нее плащ-болонью, при этом почему-то не смотрел ей в глаза (может, грех затевал), уса в креслице, к креслицу пододвинул журнальный сто... На столике было много разных журналов с картин.
-- Прошу... полистай пока. Как тебе "Россарио"?
-- Какой "Россарио"?
-- На чем сидишь-то! -- воскликнул Владимир Семеныч со смехом. -- Кресло-то из "Россарио". А вот -- стенка. Гарнитур "Россарио". Финский. Тысяча двести.
-- Так, а зачем же еще какой-то?
-- Надо дожимать. Но "Роджерс" здесь не появится, по нас с Люськой не разделят: нема дурных. Посиди, я пока кофе себе сготовлю, -- и Владимир Семеныч поспешил на кухню готовить кофе. Но и оттуда все говорил. Громко. -- У тебя родных много в деревне?
-- Много, -- отвечала Валя.
-- Вот эти родственнички!.. -- кричал из кухни Владимир Семеныч. -- Да?! Как грибов!.. А коснись чего-нито -- нико! Да?
Валя ничего на это не сказала, листала журнал.
-- Как находишь журналы?! -- опять закричал Владимир Семеныч.
-- Хорошие.
-- По тематике подбирал! Обрати внимание: все жмут на уют.
-- А?
-- Уют подчеркивают!
-- Да... -- сказала Валя.
-- Не находишь, что в квартире, -- кричал Владимир Се, -- не хватает заботливой женской руки?!
Валя не знала, что на это говорить.
-- Да бог ее знает...
-- А?!
-- Не знаю!
-- Явно не хватает! -- Владимир Семеныч появился в комнате с подносом в руках. На подносе -- медный сосудец с кофе, малые чашечки. -- Жить тем не менее надо краси, -- сказал он. -- Прошу: сядем рядком, потолкуем лад.
Сели к столу, где стояла бутылка шампанского, стояли вазы с конфетами, с орехами, с печеньем. Владимир Семе нагнулся вбок куда-то и что-то такое включил -- щелк. Музыку, оказывается: в комнату полились грустные человечнейшие звуки.
-- "Мост Ватерлоо", -- сказал Владимир Семеныч тихо. И смело посмотрел в глаза девушке: -- Как находишь?
-- Хорошая, -- сказала Валя. И чуть покраснела от взгля Владимира Семеныча.
Зато Владимир Семеныч осмелел вполне. Он говорил и откупоривал шампанское, наливал шампанское в фужер и говорил...
-- Я так считаю: умеешь жить -- живи, не умеешь -- пе на себя. Но, кроме всего прочего, должен быть вкус, по что... если держать, например, две коровы и семна свиней -- это тоже считается хорошо. Должен быть современный уровень -- во всем. Держи, но пока не пей: мы на брудершафт выпьем. Я себе кофе налью.
-- Как это? -- спросила Валя.
-- На брудершафт-то? А вот так вот берутся... Дай руку. Вот так берут, просовывают... -- Владимир Семеныч пока. -- Так? И -- выпивают. Одновременно. Мм? -- Влади Семеныч близко заглянул опять в глаза Вале. -- Мм? -- губы его чуть дрожали от волнения.
-- Господи!.. -- сказала Валя. -- Для чего так-то?
-- Ну, происходит... тесное знакомство. Уже тут... со друг другу. Некоторый союз. Мм?
-- Да что-то мне... как-то... Давайте уж прямо выпьем.
-- Да нет, зачем же прямо-то? -- Владимир Семеныч хо улыбнуться, но губы его свело от волнения, он только покривился. И глотнул. -- Мм? Зачем прямо-то? Дело же в том, что тут образуется некоторый союз... И скрепляется поцелуем. Я же не в Карачарове это узнал, -- Владимир Се опять глотнул. -- Мм?
-- Да ведь неспособно так пить-то!
-- Да почему же неспособно?! -- Владимир Семеныч придвинулся ближе, но у него это вышло неловко, он рас кофе из чашечки. -- Вовсе даже способно. Почему неспособно-то? Поехали. Музыка такая играет... даже жал. Неужели у тебя не волнуется сердце? Не волнуется?
-- Да бог ее знает... -- Вале было ужасно стыдно, но она хотела преодолеть этот стыд -- чтобы наладился этот со уровень, она хотела, чтобы уж он наладился, черт с ним совсем, ничего не поделаешь -- везде его требу. -- Волнуется, вообще-то. А зачем говорить-то про это?
-- Да об этом целые тома пишут! -- воскликнул ободрен Владимир Семеныч. -- Поэмы целые пишут! В чем де? Ну? Ну?.. А то шампанское выдыхается.
-- Да давай прямо выпьем! -- сказала Валя сердито. Ни она не могла развязаться. -- Какого дьявола будем косо?
-- Но образуется же два кольца... -- Владимир Семеныч растерялся от ее сердитого голоса. -- Зачем же ломать традицию? Музыка такая играет... Мы ее потом еще разок за. Мм?
-- Да не мычи ты, ну тя к черту! -- вконец чего-то обозли Валя. -- Со своей музыкой... Не буду я так пить. Ото. Трясется сидит, как... -- Валя сама отодвинулась. И поставила фужер на стол.
-- Выйди отсюда, -- негромко, зло сказал Владимир Се. -- Корова. Дура.
Валя не удивилась такой чудовищной перемене. Встала и пошла надевать плащ. Когда одевалась, посмотрела на Владимира Семеныча.
-- Корова, -- еще сказал Владимир Семеныч.
-- Ну-ка!.. -- строго сказала Валя. -- А то я те пообзываюсь тут! Сам-то... слюнтяй.
Владимир Семеныч резко встал... Валя поспешно вышаг из квартиры. Да так крепко саданула дверью, что от стены над косяком отвалился кусок штукатурки и неслыш упал на красный коврик.
-- Корова, -- еще раз сказал Владимир Семеныч. И стал убирать со стола.
После этого Владимир Семеныч долго ни с кем не знако. Потом познакомился с одной... С Изольдой Вик. Изольда Викторовна покупала дешевенький гар, и Владимир Семеныч познакомился с ней. Она тоже разошлась с мужем, и тоже из-за водки -- пил мужик. Вла Семеныч проявил к ней большое сочувствие, помог отвезти гарнитур на квартиру. И там они долго беседовали о том, что это ужасно, как теперь много пьют. Как взбеси! Семьи рушатся, судьбы ломаются... И ведь что удиви: не с горя пьют, какое горе! Так -- разболтались.
Изольда Викторовна, приятная женщина лет тридцати трех -- тридцати пяти, слушала умные слова Владимира Се, кивала опрятной головкой... У нее чуть шевелился кончик аккуратного носика. Она понимала Владимира Се, но самой ей редко удавалось вставить слово -- го Владимир Семеныч. А когда ей удавалось немного по, кончик носа ее заметно шевелился, на щеках образовывались и исчезали, образовывались и исчезали ямочки, и зубки поблескивали белые, ровные. Владимир Семеныч под конец очень растрогался и сказал:
-- У меня один родственничек диссертацию защитил -- собирает банкет: пойдемте со мной? А то я тоже... один, как столб, извините за такое сравнение.
И Владимир Семеныч поведал свою горькую историю: как он злоупотреблял тоже, как от него ушла жена... И так у него это хорошо -- грустно -- вышло, так он откровенно все рассказал, что Изольда Викторовна посмеялась и согласи пойти с ним на банкет. Владимир Семеныч шел домой чуть не вприпрыжку -- очень ему понравилась женщина. Он все видел, как у нее шевелится носик, губки шевелятся, щечки шевелятся -- все шевелится, и зубки белые поблески.
"Да такая умненькая! -- радостно думал Владимир Семе. -- Вот к ней-то "Роджерс" подойдет. Мы бы с ней организовали славное жилье".
Было воскресенье. Владимир Семеныч шел с Изольдой Викторовной в ресторан. Хотел было взять ее под ручку, но она освободилась и просто сказала:
-- Не нужно.
Владимир Семеныч хотел обидеться, но раздумал.
-- Я вот этого знаю, -- сказал он. -- Только не огля. Потом
оглянетесь.
Прошли несколько.
-- Теперь оглянитесь.
Изольда Викторовна оглянулась.
-- В шляпе, -- сказал Владимир Семеныч. -- С портфе.
-- Так... И что?
-- Он раньше в заготконторе работал. Мы как-то были с ним в доме отдыха вместе, ну, наклюкались... Ну, надо же что-то делать! Он говорит: "Хочешь, сейчас со второго эта в трусах прыгну?" Струков его фамилия... вспомнил.
-- Ну?
-- Прыгнул. Разделся до трусов и прыгнул. На клумбу цветочную. Ну, конечно, сообщили на работу. Приходил потом ко мне: "Напиши как свидетель, что я случайно со".
-- И что вы?
-- Что я, дурак, что ли? Он случайно разделся, случайно залез на подоконник, случайно закричал: "Полундра!" Я говорю: "Зачем "полундру"-то было кричать? Кто же нам после этого поверит, что "случайно"?" По-моему, перевели куда-то. Но ничего, с портфелем ходит... Мы, когда встре, делаем вид, что не знаем друг друга. А в одной ком жили.
-- Дурак какой, -- сказала Изольда Викторовна. -- Со второго этажа... Мог же голову свернуть.
-- Не дурак, какой он дурак. Это, так называемые, духари: геройство свое показать. Я, если напивался, сразу под стол лез...
-- Под стол?
-- Не специально, конечно, но... так получалось. Я очень спокойный по натуре, -- Владимир Семеныч, сам того не замечая, потихоньку хвалил себя, а про "Роджерс" и "Россарио" молчал -- чуял, что не надо. Изольда Викторовна ра библиотекарем, Владимир Семеныч работу ее ува, хоть понимал, что там платят гроши.
В ресторане для банкета был отведен длинный стол у сте.
Приглашенные, некоторые, уже сидели. Сидели чинно, прямо. Строго и неодобрительно поглядывали на малые столики в зале, за которыми выпивали, кушали, беседова... Играла музыка, маленький толстый человек пел на воз песню не по-русски.
-- Вон та, в голубом платье... -- успел сообщить Влади Семеныч, пока шли к столу через зал, -- с ней опасай насчет детского воспитания спорить: загрызет.
-- Что такое? -- испугалась Изольда Викторовна.
-- Не бойтесь, но лучше не связывайтесь: она в детском садике работает, начальница там какая-то... Дура вооб-то.
Владимир Семеныч широко заулыбался, с достоинством поклонился всем и пошел здороваться и знакомить Изоль Викторовну.
На Изольду Викторовну смотрели вопросительно и стро. Некоторые даже подозрительно. Она смутилась, расте... Но когда сели, Владимир Семеныч горячо зашептал ей:
-- Умоляю: выше голову! Это мещане, каких свет не ви. Тут одна показуха, один вид, внутри -- полное убоже. Нули круглые сидят.
-- Может, нам уйти лучше?
-- Зачем? Посидим... Любопытно.
Получилось вообще-то, что они сидят напротив на из детсадика,
а по бокам от них -- пожилые и то очень строгие, больше того -- презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане. Они смотрели в зал, перего. Делали замечания. Не одобряли они все это, весь этот шум, гам, бестолковые выкрики...
-- А накурено-то! Неужели не проветривается?
-- Дело не в этом. Здесь же специально сидят, одурмани себя -- зачем же проветривать?
-- А вон, во-он -- молоденькая!.. Во-он, хохочет-то. Заливается!
-- С офицером-то?
-- Да. Как хохочет, как хохочет!.. Будущая мать.
-- Почему будущая? У них теперь это рано...
-- Это вы меня спросите! -- воскликнула полная жен в голубом. -- Я как раз наблюдаю... результаты этого смеха.
-- А где же наш диссертант-то? -- спросил Владимир Семеныч.
-- За руководителем поехал.
-- За генералом, так сказать?
Не поняли:
-- За каким генералом?
-- Ну, за руководителем-то... Я имею в виду Чехова, -- Владимир Семеныч повернулся к Изольде Викторовне: -- У него руководитель -- известный профессор в городе, я ему "Россарио" доставал. Я его называю -- генерал, в перенос смысле, разумеется. Вам не хочется поговорить с кем-нибудь? Может, пошутили бы... А то как-то неудобно мол.
-- Я не знаю, о чем тут говорить, -- сказала Изольда Вик. -- Мне все же хочется уйти.
-- Да ничего! Надо побыть... Можно алкоголиков покри -- они
это любят. Медом не корми, дай...
-- Нет, не сумею. Надо уйти.
-- Да почему?! -- с сердцем воскликнул Владимир Семе. -- Ну, что уж так тоже: уйти, уйти! Уйти мы всегда успеем, -- Владимир Семеныч спохватился, что отчитывает милую женщину, помолчал и добавил мягко, с усмешкой: -- Не торопитесь, я же с вами. В случае чего я им тут фитиля вставлю.
Изольда Викторовна молчала.
А вокруг говорили. Подходили еще родственники и зна нового кандидата, здоровались, усаживались и вклю в разговор.
-- Кузьма Егорыч! -- потянулся через стол Владимир Се к пожилому, крепкому еще человеку. -- А, Кузьма Егорыч!.. Не находите, что он слишком близко к микрофо поет?
-- Кто? -- откликнулся Кузьма Егорыч. -- А, этот... На. По-моему, он его сейчас скушает.
-- Кого? -- не поняли со стороны.
-- Микрофон.
Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
-- Сейчас вообще мода пошла: в самый микрофон петь. Черт знает что за мода!
-- Ходят с микрофоном! Ходит и поет. Так-то можно петь.
-- Шаляпин без микрофона пел!
-- Ну, взялись, -- негромко, с ехидной радостью сказал Владимир Семеныч своей новой подруге. -- Сейчас этого... с микрофоном вместе съедят.
-- То -- Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, -- сказал пожилой. Так сказал, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот "гасил свечи".
-- А вот и диссертант наш! -- заволновались, задвигались за столом.
По залу сквозь танцующих пробирались мужчина лет со, гладко бритый, в черном костюме и в пышном галсту, и с ним -- старый, несколько усталый, наверно, профес.
Встали навстречу им, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинула презрительным взглядом танцующих без.
-- Прошу садиться! -- сказал кандидат.
-- А фасонит-то! -- тихо воскликнул Владимир Семе. -- Фасонит-то!.. А сам небось на трояки с грехом попо вытянул. Фраер.
-- Боже мой! -- изумилась Изольда Викторовна. -- Отку такие слова!.. Зачем это?
-- Тю! -- в свою очередь, искренне изумился Владимир Семеныч. -- Да выпивать-то с кем попало приходилось -- набрался. Нахватался, так сказать.
-- Но зачем же их тут произносить?
Владимир Семеныч промолчал. Но, как видно, затаил досаду.
Тут захлопали бутылки шампанского.
-- Салют! -- весело закричал один курносый, в очках. -- За новоиспеченного кандидата!
-- Товарищ профессор, ну, как он там вообще-то? Здо плавал?
Профессор неопределенно, но, в общем, вежливо пожал плечами.
-- За профессора! За профессора! -- зашумели.
-- За обоих! И -- за науку!
Кандидат стоял и нахально улыбался.
-- За здоровье всех наших дам! -- сказал он.
Это всем понравилось.
Выпили. Придвинулись к закуске. Разговор не прекра.
-- Грибки соленые или в маринаде?
-- Саша, подай, пожалуйста, грибочки! Они соленые или в маринаде?
-- В маринаде.
-- А-а, тогда не надо, у меня сразу изжога будет.
-- А селедку?.. Селедку дать?
-- Селедочку? Селедочку можно, пожалуй.
-- Вам подать в маринаде? -- спросил Владимир Семе Изольду Викторовну
-- Можно.
-- Сань, подай, пожалуйста, в маринаде! Вон -- в мари!
-- А танцуют ничего. А?
-- Слышите! Сергей уже оценил: "Танцуют ничего"!
Засмеялись.
-- Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
-- А что? И пойду!
-- Неисправимый человек, этот Сергей!
-- Дурак неисправимый, -- уточнил Владимир Семеныч Изольде Викторовне. -- Дочка в девятый класс ходит, а он все на танцах шустрит. Вон он, в клетчатом пиджаке.
Изольда Викторовна интеллигентно потыкала вилочкой маринованные грибочки, которые она перед тем мелко порезала ножиком... Но Владимир Семеныч не давал ей как следует поесть -- все склонялся и говорил ей что-нибудь. Она слушала и кивала головой.
Поднялся во весь рост курносый Сергей.
-- Позвольте!
-- Тише, товарищи!..
-- Дайте тост сказать! Товарищи!..
-- Товарищи! За дам мы уже выпили... Это правильно. Но все же, товарищи, мы собрались здесь сегодня не из-за дам, при всем моем уважении к ним.
-- Да, не из-за их прекрасных глаз!
-- Да. Мы собрались... поздравить нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто -- нашего Сла. И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава наше Славе!
Засмеялись и захлопали.
Курносый сел было, но тут же вскочил опять:
-- И позвольте, товарищи!.. Товарищи! И позвольте так приветствовать и поздравить руководителя, который на, так сказать, и всячески помогал... и является орга и вдохновителем руководящей идеи, которая заложена в основе. За вас, товарищ профессор!
Дружно опять захлопали.
-- Трепачи, -- сказал Владимир Семеныч Изольде Вик.
Изольда Викторовна тоскливо опять покивала головой.
Со всех сторон налегали на закуски и продолжали актив разговаривать.
Пожилой человек и человек с золотыми зубами налади через стол дружеские пререкания. А так как было шумно и гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.
-- Что не звонишь?! -- кричал пожилой.
-- А?
-- Не звонишь, мол, почему?!
-- А ты?
-- Я звонил! Тебя же на месте никогда нету!
-- А-а, тут я не виноват! "Не виновата я!"
-- Так взял бы да позвонил! Я-то всегда на месте!
-- А я звонил вам, Кузьма Егорыч! -- хотел влезть в этот разговор Владимир Семеныч, обращаясь к пожилому, к Кузьме Егорычу. -- Вас тоже не было на месте.
-- А? -- не расслышал Кузьма Егорыч.
-- Я говорю, я вам звонил!
-- Ну и что? А чего звонил-то?
-- Хотел... это... Нам "Роджерсы" хотят забросить...
-- Кузьма! А, Кузьма!.. -- кричал золотозубый. Кузьма Егорыч повернулся к нему. -- Ты Протопопова встречаешь?
-- Кого?
-- Протопопова!
-- Каждый день!
-- Ну как? -- спросил Владимир Семеныч Изольду Вик. -- Скучно?
-- Ничего, -- сказала она.
-- Видите, какой разгул мещанства! Взял бы всех и облил шампанским. Здесь живут более или менее только вот эти два, которые кричат друг другу... Остальные больше пока разводят.
-- А я уж думал, тебя перевели куда-нибудь! -- кри Кузьма Егорыч золотозубому. -- Куда он, думаю, про-то?!
-- Куда перевели?
-- Может, думаю, повысили его там!
-- Дожидайся -- повысят! Скорей -- повесят!
-- Ха-ха-ха!.. -- густо, гулко засмеялся Кузьма Егорыч.
-- Ну что, Софья Ивановна? -- обратился Владимир Се к женщине в голубом. Его злило, что ни его, ни его подругу как-то не замечают, не хотят замечать. -- Все воюе там, с малышами-то.
Софья Ивановна мельком глянула на него и постучала вилкой по графину.
-- Товарищи!.. Товарищи, давайте предложим им нор вальс! Ну что они... честное слово, неприятно же смотреть!
-- В чужой монастырь, Софья Ивановна, со своим уста...
-- Да почему?! Мы же в своей стране, верно же! Давайте попросим сыграть вальс. Молодежь!..
-- Не надо, -- остановил Кузьма Егорыч. -- Не наше де: пусть с ума сходят.
-- А вот это в корне неправильное решение! -- восстала Софья Ивановна.
-- Да хорошо танцуют, чего вы! -- сказал человек с золо зубами. -- Был бы помоложе, сам пошел бы... подрыгался.
-- Именно -- подрыгался! Разве в этом смысл танца?
-- Ну, еще тут смысла искать! А в чем же?
-- В кра-соте! -- объяснила Софья Ивановна.
-- А смысл красоты в чем? -- все хотел тоже поговорить Владимир Семеныч. -- А, Софья Ивановна? Если вы, допус, находите, что вот этот виноград...
-- Одну минуточку, Алексей Павлыч, вы что, не соглас со мной? -- требовательно спрашивала Софья Ивановна золотозубого.
-- Согласен, согласен, Софья Ивановна, -- сказал Алек Павлыч недовольно. -- Конечно, в красоте. В чем же еще!
-- Да, но в чем смысл красоты?! -- вылетел опять Влади Семеныч.
-- Так в чем же дело? -- Софья Ивановна упорно не хоте замечать Владимира Семеныча. -- Алексей Павлыч!
-- Ау?
-- В чем же дело?!
Владимир Семеныч помрачнел.
-- Пойдемте домой, -- предложила Изольда Викторовна.
-- Подождите. А то поймут, как позу... Ну, кретины! Кро.
-- Саша, Саш! -- громко говорили за столом. -- У тебя Хламов бывает?
-- Вчера был.
-- Как он?
-- В порядке.
-- Да? Устроился?
-- Да.
-- Довольный?
-- Ничего, говорит. А чего ты о нем?
-- Пойдемте домой, -- опять сказала Изольда Викторов. Владимир Семеныч вместо ответа постучал вилкой по графину.
-- Друзья! -- обратился он ко всем. -- Минуточку, дру!.. Давайте организуем летку-енку! В пику этим...
-- Да что они вам?! -- рассердился Алексей Павлыч, золотозубый. -- Танцуют люди, нет, надо помешать.
Владимир Семеныч сел.
Помолчал и сказал негромко:
-- Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!.. -- взял фу с вином и выпил один.
-- Что это вы? -- удивленно спросила Изольда Викто.
-- Какие ведь мы все... культурные, но слегка нервные! -- не мог успокоиться Владимир Семеныч. -- Да? Зубы даже из-за этого потеряли.
Никто не слышал Владимира Семеныча, только Изольда Викторовна слышала. Она со страхом смотрела на него. Владимир Семеныч еще набухал в фужер и выпил.
-- Какие мы все нервные! Да, Софья Ивановна?! -- повы голос Владимир Семеныч, обращаясь к Софье Иванов. -- Культурные, но слегка нервные. Да?
Софья Ивановна внимательно посмотрела на Владими Семеныча.
-- Нервные, говорю, все! -- зло сказал Владимир Семе, глядя в глаза строгой женщины. -- Все прямо изнерв на общественной работе! -- Владимир Семеныч искусственно -- недобро -- посмеялся.
-- Что, опять? -- спросила Софья Ивановна значительно и строго.
-- Да вы только это... не смотрите на меня, не смотрите таким... крокодилом-то, -- сказал Владимир Семеныч. -- Не смотрите -- мы же не в детсадике. Верно? Имел я вас всех в виду!
К Владимиру Семенычу повернулись, кто был ближе и слышали, как он заговорил. Повернулись и смотрели.
-- Имел, говорю, я вас всех в виду! -- повторил для всех Владимир Семеныч. -- Очень уж вы умные все, как я погля! Крохоборы...
-- Володька! -- предостерегающе сказал курносый Сер.
-- Что -- "Володька"? Я тридцать четыре года Володька. Я вас всех имел в виду, -- Владимир Семеныч еще налил в фужер и выпил. -- Вот так, -- он оглянулся -- Изольды Викторовны рядом не было. Сбежала. Владимира Семеныча пуще того злость взяла. -- Я вам популярно объясняю: вы все крохоборы. Во главе с Софьей Ивановной. А она просто дура набитая. Мне жалко ребятишек, которыми она там командует... Вы все дураки!
Теперь все за столом молчали.
-- Ду-ра-ки! -- повторил Владимир Семеныч. И встал. -- Мещане! Если вас всех... все ваши данные заложить в кибер машину и прокрутить, то выйдет огромный нуль! Нет, вы сидите и изображаете из себя поток информа. Боже мой!.. -- Владимир Семеныч скорбно всех огля. -- Нет, -- сказал он, -- я под такой работой не подпи. Адью! Мне грустно.
Он вышел на улицу и стал звать:
-- Изольда Викторовна! Изольдушка!.. -- он думал, она где-нибудь близко -- ждет его. Но никто не отзывался. -- Изольдушка!.. -- еще покричал Владимир Семеныч. И за. Выпитое вино как-то очень ослабило его. В голове было ясно, но так вдруг стало грустно, так одиноко! Он хо даже двинуть к подруге жены, чтобы поговорить с же... Но одумался.
-- Нет, -- говорил он сам с собой, -- нет, только не это. Этого вы от меня не дождетесь, крохоборы. Нули. Этой ра я вам не сделаю.
Он шел по неосвещенной улице, как по темной реке плыл, -- вольно загребал руками, и его куда-то несло. От го и одиночества хотелось орать, но он знал и помнил, что это нельзя, это, как выражаются кандидаты, чревато послед.
Принесло его как раз к дому. Он вошел в опостылевшую квартиру и, не раздеваясь, стал ломать "Россарио". Откры дверцы и заламывал их ногой в обратную сторону: двер с хрустом и треском безжизненно повисали или отвали вовсе. И этот хруст успокаивал растревоженную душу, это как раз было то, что усладило вдруг его злое, мсти чувство.
-- Вот так вот... крохоборы несчастные, -- приговаривал Владимир Семеныч. -- Пр-рошу!..-- хр-р-ресть -- еще одна дверца отвалилась и со стуком упала на пол. -- Пр-рошу!.. Мещане! -- и еще одна гладкая, умело сработанная доска валяется на полу. -- Нулики! Пр-рошу!..
Но что удивительно: Владимир Семеныч ломал "Россарио" и видел, как это можно восстановить. В мебельном ма, где работал Владимир Семеныч, работал же золотой краснодеревщик, дядя Гриша, он делал чудеса с изуродованной мебелью. И опытный глаз Владимира Семеныча отмечал, где надо будет поставить латку и пустить под мо, где, видно, придется привернуть металлические по, чтобы было куда крепить шарнирные устройства. Но все же дверцы Владимир Семеныч выломил все. И после этого лег спать.
|